( Не ) мой ребенок

Губы ноют от слишком крепких поцелуев, а ноздри до сих пор щекочет мужской запах: необычный аромат бергамота с древесными нотами… Может быть, у него такие духи? Или это он сам? Мне кажется, я вся пропахла Глебом Викторовичем, пропиталась им насквозь.

— Надо бы в душ, — шепчу себе под нос.

Нехотя поднимаюсь, плетусь в ванную. Скидываю покрывало прямо на пол, встаю под теплые струи. Набираю полную ладонь геля для душа и растираю по груди, плечам, животу. Тру кожу, но мне никак не удается смыть с себя ощущения, подаренные чужим мужчиной.

Чем дольше стою под душем, тем сильнее горят щеки.

С каждой секундой становится все больше и больше стыдно за то, чему я так легкомысленно позволила случиться. А тело, наоборот, в восторге. Внизу живота сладко ноет, а грудь сжимает от воспоминаний о том волшебстве, которое творилось в спальне.

Все-таки до чего сексуальный мужик этот Глеб Викторович!

Казалось бы, я девушка опытная — у меня за плечами целых три года брака. Но вот такого, как сегодня, у меня в жизни ни разу не было. Чтобы возбудиться за три секунды, а потом просто-напросто сгореть в мужских объятиях и разлететься на тысячу искр.

Любовь с Антоном напоминала скорее работу отбойного молотка. В ней совсем не было нежности, и страсть была какая-то неправильная, если так можно выразиться. Невозбуждающая, что ли? Поначалу было еще более-менее терпимо, но потом становилось все хуже и хуже. В последние месяцы брака мне и вовсе не хотелось, чтобы он ко мне прикасался. Избегала контакта как могла. Каждая лишняя минута с мужем в спальне мне стала противна. И чем больше я его избегала, тем сильнее он на меня злился.

А чтобы вот так, как сегодня… откровенно и чувственно…

Не случалось у меня такого даже в период нашего с Антоном короткого медового месяца.

Невольно сжимаю бедра, стремясь вернуть то сладкое ощущение, какое Глеб Викторович подарил мне сегодня. И тут же ругаю себя за малодушие, за легкомысленное поведение и глупые желания.

Человек женат! Я ношу ребенка его жены, как бы глупо это ни звучало.

Переспать с ним — это самое ужасное, что я могла совершить. Что теперь будет?

Главное — зачем он вообще ко мне полез? Был Мистер Деликатность все это время, и — бабах! — превратился в сексуального маньяка.

А это его «я думал, ты кукушка, поэтому решил сделать тебя суррогатной матерью»…

Л — логика. Совершенно мне непонятная!

Если тебе не нравятся моральные качества человека, зачем иметь с ним дело? Я бы ни за что не стала брать в суррогатные матери человека, который, по моему мнению, совершил что-то ужасное.

И в то, что я ему понравилась с первого взгляда, тоже не верю. Он был со мной подчеркнуто вежлив и холоден. Вел себя максимально отстраненно. Причем как в личном общении, так и по телефону. Эти его рубленые фразы, как будто с роботом общалась, честное слово. Ни одного теплого взгляда в мою сторону.

Может, он какую таблетку принял?

Или его огрели по голове, пока ехал ко мне в лифте?

Я скорее поверю в это, чем в то, что у Глеба Викторовича внезапно проснулись ко мне чувства. Не тот это человек, чтобы поддаться чувствам.

Его предложение съехаться кажется мне издевкой. Это он так пошутил?

Он женат, да и к тому же кто делает подобные предложения женщине после одного единственного соития?

А хотела бы я вообще с ним съехаться?

Еще недавно я бы, наверное, ответила — да.

Как мужчина он вау, чего греха таить, очень мне внешне понравился. Высокий, красивый, с самыми удивительными на свете глазами. К тому же щедрый, заботливый.

Но я успела пожить с ним в одном доме и многое про него поняла. Не все то золото, что блестит. Я своими глазами видела, как он обращается со своей женой. Для него женщина — предмет интерьера. Причем не особенно нужный предмет. Например, как тренажер, который по большей части используешь как вешалку, ибо по прямому назначению он тебе сто лет в обед не сдался.

Можно как угодно относиться к Анжеле, она жуткая стерва, это бесспорно. Ее почти невозможно жалеть после того, что она сказала про ребенка. Однако мне было искренне за нее больно, когда Глеб Викторович игнорировал ее. Едва ли вообще замечал, что делал ей плохо. Совершенно очевидно, что ему плевать на ее чувства. Зачем она его терпела столько лет?

Заполучить такого равнодушного мужа… О, нет, это не по мне. Это будет бесконечный психологический прессинг.

Он не в пример лучше Антона, конечно же. Но у меня вряд ли получится жить с таким киборгом.

Тогда что делать с ребенком? Вдруг если я не соглашусь на его условия, он его заберет? Да о чем я вообще? Естественно он мне его не оставит!

Как только думаю об этом, мне становится почти физически больно.

После душа снова включаю телевизор для фона, достаю альбом и простой карандаш. Бездумно вожу им по бумаге, а в голове уже настоящий винегрет из мыслей. Теряю счет времени, через некоторое время начинаю дремать на удобной диванной подушке.

«Я найду тебя, сучка!» — вдруг врезается в уши голос Антона. Понять не могу, сон это или явь.

И вдруг распахиваю глаза о того, что из прихожей слышится звонок в дверь.

Смотрю на часы — двенадцать. Кто может заявиться ко мне в полночь?

Холодею от страха и замираю на месте, но почти сразу мой телефон пиликает сообщением.

«Мирослава, ты спишь?» — интересуется Глеб Викторович.

«Это вы за дверью?» — пишу ответ.

«Да, открой, пожалуйста», — тут же отвечает он.

Медленно выдыхаю. Чувствую, как сердцебиение немного успокаивается. Поплотнее запахиваю теплый халат и иду открывать.

— Извини за поздний визит… — начинает он прямо с прихожей. — Но мне не хотелось оставлять тебя надолго. Я… Ты такая красивая!

Оглядываю себя и понимаю — врет. Мои волосы убраны в гульку, на лице ни грамма косметики, губы искусаны из-за дневных переживаний, а халат надежно скрывает фигуру. Но взгляд Глеба Викторовича красноречивее десятка комплиментов. Его интерес меня дико смущает.

— Глеб Викторович, я…

— Пожалуйста, просто Глеб… И не выкай мне больше, прошу тебя.

С этими словами он проходит в гостиную, усаживается на диван — прямо на то место, где я еще недавно спала.

Он обращает внимание на лежащий на соседней диванной подушке раскрытый альбом.

— Это что? — спрашивает, беря в руки мою работу.

На белом листке бумаги рисунок младенца в колыбели, выполненный простым карандашом. Мой первый по-настоящему получившийся рисунок. Не знаю, откуда взялся этот образ, он просто пришел мне в голову, и все, а рука нарисовала его сама.

— Только не говори мне, что ты художница… — пыхтит он недовольно.

Видимо, Глеб Викторович не поклонник искусства.

Тут же забираю у него альбом, закрываю и кладу на стол.

— Не скажу, — мотаю головой.

Зачем ему эти лишние знания обо мне?

— Ладно, с этим разберемся потом, — машет он рукой. — Мирослава, я уладил нюансы, ты подумала над моим предложением?

— Каким именно? — на всякий случай уточняю. — И что за нюансы имеются в виду?

— Я уже поручил своему юристу заняться вопросом развода, а Анжела уже завтра утром покинет Москву, она переезжает в Питер. Как ты понимаешь, мое предложение съехаться в силе как никогда.

Плюхаюсь в кресло напротив.

— Вот так да… — ошарашенно охаю.

Не ожидала я от Глеба такой прыти. Но боже мой, какие формулировки! Вот что такое для него брак — всего лишь нюансы. И как съезжаться с таким человеком?

Мне становится не по себе.

— А как же быть с тем, что она мама моего ребенка? — спрашиваю с замиранием сердца. — Вы это обговорили?

И тут замечаю, как Глеб морщится, медлит. Кажется, будто решает, как поступить.

— По этому поводу не переживай, — машет он рукой.

— Почему? — спрашиваю настороженным голосом.

— Это твой ребенок, Мирослава.

Его слова откликаются во мне дикой, почти животной любовью к еще нерожденному малышу. Да-да, мой! Чьих бы кровей ни был, но он мой душою…

— В сердце я всегда буду считать его своим, — киваю. — Я понимаю, что Анжеле сейчас ребенок не нужен. Но она ведь может передумать…

— Ты меня не поняла, Мирослава, — качает головой Глеб. — Ты — биологическая мать ребенка, которого носишь.

Последние слова Глеба ни в какую не хотят укладываться в моей голове.

— Т-то есть как? Этого не может быть!

Глеб разводит руками:

— Яйцеклетка Анжелы до сих пор хранится в клинике, я могу легко это доказать. Врачи оплодотворили твою яйцеклетку, Мирослава.

На миг теряю дар речи. С силой выдавливаю из себя:

— Но как? Это же невозможно… я не…

Не сдавала никакой яйцеклетки — хочу я сказать, и не успеваю.

Глеб перебивает меня резким вопросом:

— Еще недавно ты хотела этого ребенка, так, Мирослава?

— Хотела, — киваю с чувством. — Хочу! Но я все равно не понимаю, как…

— Так ли это важно? — спрашивает Глеб. — Просто прими как данность, что ребенок мой и твой. Все просто.

— Ты издеваешься? — впервые за все время нашего знакомства я обращаюсь к Глебу на «ты» и даже этого не замечаю. — Как такое могло случиться? Врачи же не идиоты, чтобы так сглупить…

— Это не врачебная ошибка, — качает он головой. — Все было сделано по моему заказу.

Слушаю его, а перед глазами все плывет, ладони потеют. В голове уже даже не винегрет, а нечто, чему нет названия.

Каким моральным уродом надо быть, чтобы провернуть такое без ведома женщины? И это я с ним должна съезжаться? Изображать любовь?

Глеб замечает резкую перемену моего настроения.

— Я дам тебе время подумать над моим предложением, — говорит он резко погрубевшим голосом, поднимается с места. — Через неделю я вернусь за твоим положительным ответом.

Глава 31. Страж

Глеб

Граждане, объясните дураку: кто меня дергал за язык? За каким чертом я дал ей неделю на размышления? Я был пьян или под наркотой? На кой хрен я это вообще ляпнул?

Жалею о своих словах сразу же, как только оказываюсь за дверью квартиры Мирославы. Не хочу от нее уходить. Мне физически некомфортно от того, что я оставляю малышку одну. Хоть приковывай себя наручниками к ее двери, честное слово.

А вдруг к ней ночью опять наведается этот псих в зеленой шапке? Вдруг именно ее квартиру решат ограбить какие-нибудь психи? Или, скажем, у соседей начнется пожар и перекинется на ее квартиру, а на дом вообще упадет метеорит…

Этих «вдруг» мое больное воображение придумывает еще тысячу. Причем это в лайтовой версии! В хардкорной счет идет на миллионы.

Мне нужна моя Мирослава. Она нужна мне сейчас…

Пусть я не буду заниматься с ней сексом. Да боже мой, я к ней даже не притронусь, но пусть она будет рядом, под моей защитой. Чтобы я мог в любую минуту увидеть ее, прикоснуться, поцеловать. Ладно, я согласен без поцелуев!

Успокаивает лишь то, что я сразу узнаю, если она кого-то впустит или выйдет сама, благодаря камере в коридоре. Эта мысль позволяет хоть немного выдохнуть.

Еду домой как в тумане. Все еще не верю, что я оставил ее там одну.

Весь следующий день тоже проходит будто мимо меня. Я что-то делаю на работе, с кем-то говорю, даже умудряюсь провести совещание, а мысли лишь о ней и нашем ребенке.

Ближе к вечеру начинаю не на шутку волноваться.

Она могла бы хоть раз за эти сутки мне позвонить. Мне много не надо — просто рассказала бы, как у нее дела, как провела день, что нового делала. Минута-две ее воркования в трубку значительно улучшили бы мое настроение. Стало бы легче дышать.

Но она молчит!

Будто издевается надо мной. Это ее способ показать мне, что я неправильно себя повел?

Радует лишь одно — дома меня больше не ждет Анжела. Она уехала, как я ей и велел. Я не смог бы больше жить с ней при любом раскладе. Как только я коснулся губ Мирославы, жена стала для меня чужой женщиной. Да и была ли когда-то родной? Теперь я в этом вовсе не уверен.

Засовываю гордость в задницу, первым набираю Мирославу.

Гудок, два, три… семь. Ответа нет.

Не позволю себя игнорировать!

Тут же пишу ей: «Мирослава, что за цирк? По договору ты всегда должна быть на связи».

Ее ответ приходит почти сразу: «Извини, была в душе. Что-то случилось?»

— Случилось, мать твою за ногу, — рычу себе под нос. — Я видеть тебя хочу!

Но я ведь пообещал ей неделю на размышления, так ее растак. Кем она меня посчитает, если сегодня же потащу ее к себе домой? Отметаю эту мысль, какой бы соблазнительной она ни была.

«Просто хотел узнать, как ты себя чувствуешь», — специально выбираю максимально мягкую формулировку, чтобы она расслабилась.

«Норм», — отвечает она.

И все.

Четыре гребаных буквы.

Ей букв для меня жалко?!

Тут же сатанею, борюсь с сильнейшим желанием вышвырнуть телефон в окно.

Медленно массирую виски, откинувшись в кресле в своем кабинете, пытаюсь прийти в себя.

А потом неожиданно вспоминаю: раз она не выходила из дома, может быть, ей нечего есть! Она же несколько дней не была у себя в квартире, а потом упорхнула туда, скорей всего даже не забежав в продуктовый. И потом туда не ходила. Знаю это, потому что из дома она не выходила. Мне не пришло ни одного уведомления с камеры, установленной в ее прихожей, а значит, входная дверь не открывалась.

Есть ли у нее еда? А вот и повод наведаться в гости. Я же не могу позволить моей девочке голодать. Она ведь беременна моим сыном.

Довольный собственной идеей, я тут же ухожу из офиса и иду в ресторан европейской кухни, заказываю сразу несколько блюд. А потом с кучей пакетов являюсь к Мирославе.

Она открывает не сразу. Видно, что удивлена моему появлению.

— Привет, — выдыхаю, жадно ее разглядывая.

Она опять в своей дурацкой вязаной кофте, но сейчас меня даже это не бесит. Я так рад ее видеть, что она сгодилась бы мне даже в мешке из-под картошки. Или без оного… Да, однозначно лучше без.

— Глеб, ты же дал мне неделю… — охает она раздосадованно.

Ее реакция ранит.

— Я просто привез тебе еду, ничего больше, — отвечаю сухим тоном.

— Спасибо… — шепчет Мирослава.

Замечаю, какие бледные у нее губы. Да и сама она бледная.

— С тобой все нормально? — спрашиваю, жадно ее оглядывая.

Изо всех сил борюсь с желанием ее поцеловать.

— Все норм, — кивает она.

Опять это норм, будь оно неладно!

Мы стоим на кухне как неродные. Она переминается с ноги на ногу, ей явно не комфортно в моем присутствии. Сесть не предлагает, но уходить аллергически не хочу.

— Пригласи меня на ужин, — говорю напрямик.

Она замирает, распахивает свои волшебные карие глазищи и тихо шепчет:

— Извини, я не смогу при тебе есть…

О, чего мне стоит не взорваться прямо на месте. Эта ее фраза мне как серпом по причинному месту. Я что, такой монстр, что со мной нельзя даже поужинать? Адски хочется как следует проораться.

— Это с чего вдруг? — интересуюсь делано безразличным голосом.

Мирослава не отвечает, просто опускает взгляд.

Еще недавно уплетала за обе щеки за моим столом, и мое присутствие ей нисколько не мешало.

Нехотя иду к двери. А что еще мне остается?

— Ну пока? — говорю в прихожей.

— Пока, — кивает она все с тем же грустным видом.

Никогда ее такой подавленной не видел.

Когда она закрывает за мной дверь, еще некоторое время стою на лестничной клетке в надежде, что выглянет, все-таки пригласит провести с ней время. Но все тщетно.

Не понимаю, что такого ужасного я сделал? Мирославе сейчас правда было бы лучше, если бы в ней рос ребенок Анжелы? Ну бред же!

Или так переживает за сохранность своих яйцеклеток? Это все равно, что каждый мужик переживал бы за любой случай, когда его семя пропадало зря.

Ладно, Мирослава не мужик, а чувствительная девушка… Слишком чувствительная, я бы даже сказал.

Приказываю себе успокоиться и оставить ее на ближайшую неделю.

Пусть подумает, с какой стороны бутерброд намазан маслом. Поймет, что со мной ей будет лучше, чем без меня. Пусть соскучится… Она же может по мне соскучиться, так?

Больше не приеду к ней и не позвоню до следующей недели ни разу.

Однако и на другой день так же срываюсь вечером с работы.

Занимаю наблюдательный пост у ее окон и жду, жду…

Как последний осел повторяю эту египетскую пытку и следующей ночью, и потом. Приезжаю к ее дому и смотрю в окна. Ровно в одиннадцать она выключает свет, ложится спать, а я все сижу в машине, только спустя какое-то время рулю домой.

Так проходит эта бесконечно долгая неделя. Неделя сплошного игнора с ее стороны.

Глава 32. Мышь

Мира

Я слышу звонок в дверь и невольно вздрагиваю.

Все, пути назад нет, он приехал за мной.

Мне не надо смотреть в глазок, чтобы узнать, кто за дверью. Я кожей чувствую присутствие Глеба Орлова. К тому же он с утра написал мне сообщение, где указал, в какое время за мной заедет, и уточнил, что к этому часу я должна быть готова.

Я и правда собрала вещи.

Но даже близко не готова к нему переехать…

Как я могу жить с человеком, который хотел забрать моего ребенка? Он что, вообще разницы не видит? Мой ребенок или его жены. Это дикость!

Ишь ты, нашел кукушку. А если бы он не узнал, что это мой первый малыш, так и настаивал бы на том, чтобы его забрать? Ведь он приехал убедить меня его отдать. И если бы не секс, совершенно непонятно, чем бы кончилось дело.

Я ему не верю ни на грош.

А главное — не понимаю, зачем ему я? Он хочет использовать меня в качестве секс-игрушки и матери для ребенка? Никого другого не нашел? Скорее всего, жена ему просто надоела… А тут я. Вся такая с полпоцелуя на все готовая…

Фу.

Противно и стыдно, что так легко позволила ему все, что он хотел.

Ох, как бы мне искрутиться, чтобы не зависеть от милости Глеба? Стань я самостоятельной, способной прокормить себя и ребенка, мне было бы на что надеяться. А без кола и двора кто я? И кто при таком раскладе отдаст мне ребенка?

Я потратила эту неделю на то, чтобы найти работу. Искала хоть что-то, что смогла бы делать, будучи беременной и после того, как рожу. Даже нашла подработку копирайтером, хотя опыта у меня никакого. Но на этом все. А о постоянной работе и речи не идет — кто возьмет меня на четвертом месяце? У меня уже отчетливо виден животик. Можно, конечно, надеть на собеседование какой-нибудь балахон, но не прохожу же я в этом балахоне все время. Очень быстро тайное станет явным, и меня погонят взашей. Да я даже испытательный срок не пройду.

Конечно, можно сбежать домой к родителям. Но как они меня примут? И примут ли вообще? Если бы все зависело от мамы, проблем не возникло бы. Но папа очень вряд ли будет рад Димке в подоле, как он называет нагулянных детей. С четырнадцати лет меня стращал: «Только попробуй явись домой брюхатой, палками выгоню!» Даже если примет меня, то будет поедом есть за то, что развелась с Антоном, а заодно станет гнобить малыша.

А что будет, когда встречусь с Антоном? Не факт, что он не захочет отомстить мне за чесночный соус и развод. Мама по телефону говорила — ходит по городу злющий, как сто чертей, грубит всем направо и налево.

Нет, возвращаться в родной город к родителям — это очень плохой вариант.

А другого-то и нет!

Теперь, когда я знаю о том, что ребенок мой, ни о каком суррогатном материнстве речи не идет. Я не отдам своего ребенка, и точка. Глеб этого не требует, к счастью. Но это сейчас! Пока он думает, что я собираюсь с ним съехаться. А что скажет, если узнает, что мне совершенно не хочется с ним быть? Вполне может лишить меня содержания и прогнать на все четыре стороны, или попросту дождется, пока рожу, а потом точно прогонит. Чего еще можно ждать от человека, который вот так запросто хотел забрать моего малыша?

Отказывать Глебу мне сейчас нельзя, иначе окажусь на улице или лишусь ребенка. Непонятно, что хуже! Но боже мой, что он от меня потребует, когда привезет к себе? Стать его рабыней в постели? Как я смогу с ним спать после всего?

Новый звонок в дверь выводит меня из транса.

Иду открывать и невольно вздыхаю, завидев на пороге Глеба.

— Привет, — шепчу тихонько.

— Здравствуй, Мирослава!

Не знаю, это мое воображение разыгралось или у него и правда такой хищный взгляд? Он жадно меня осматривает. А потом вдруг его лицо делается совершенно безразличным. Даже не успеваю понять, как его настроение так быстро меняется?

— Ты готова? — спрашивает он таким же безразличным тоном. — Если да, то поехали.

— А если нет? — осторожно интересуюсь.

— Если нет, тогда я помогу тебе собраться, — отвечает он с нажимом.

Шумно вздыхаю, указываю ему на собранные сумки, которые стоят в углу прихожей.

Он молча их забирает. Ждет, когда я выйду из квартиры, запирает дверь.

И снова этот взгляд плотоядного хищника.

Глеб награждает им меня, когда поворачиваюсь к нему спиной — случайно оборачиваюсь и замечаю его. Он будто хочет меня слопать без соли и перца! Сразу хочется стать невидимой или маленькой-маленькой, чтобы он больше не мучил меня этим взглядом. Но люди не умеют уменьшаться, к сожалению.

Очень скоро мы оказываемся на улице. Глеб усаживает меня в машину и рулит через полгорода, не произнеся при этом ни слова.

Он привозит меня к себе, открывает дверь:

— Проходи, Мирослава. Отныне это твой дом. Я уже сделал для тебя дубликат ключей и предупредил прислугу.

Молча киваю, семеню за ним, а он сразу ведет меня на второй этаж.

— Спать будешь здесь. — Он зачем-то ведет меня в комнату Анжелы.

Когда захожу туда, очень удивляюсь тому, как там все изменилось. Здесь нет больше ничего, что напоминало бы о старой хозяйке. Спальня заново отремонтирована, исчезла даже кровать с балдахином. Вместо нее здесь совершенно другое королевское ложе с большим белым изголовьем. Стены теперь выкрашены в цвет топленого молока, в углу стоит новый белый шкаф с огромным зеркалом во всю стену, а рядом комод в том же стиле. Даже диван у окна, и тот заменили.

— Тебе нравится новый дизайн? — спрашивает Глеб с улыбкой.

Точнее, улыбаются только его губы, а вот глаза… В них вся тяжесть этого мира, и этой тяжестью он будто придавливает меня к полу.

— Очень красиво, — тихо отвечаю и наконец решаюсь задать вопрос: — Это хозяйская спальня? Мы будем спать с тобой здесь?

— Нет, — качает головой Глеб. — Это твоя комната. Я подумал, что тебе не помешает сначала немного адаптироваться…

Отсрочка? Вот так удача!

— Или ты уже готова? — вдруг интересуется он.

В голосе слышится надежда, даже радость.

Готова на что? Снова прыгнуть к нему в койку? Ну нет!

— Н-не готова, — качаю головой.

Глеб тут же хмурится, потом снова делается безразличным, отрешенным.

— Я так и думал, — кивает он. — Ты отдыхай, ни о чем не волнуйся, через пару дней решим, как будем жить.

С этими словами он уходит.

А мне вроде бы и радостно, что я получила отсрочку, но в то же время боязно. Ведь неизвестность пугает больше всего.

Глеб не бьет меня, нет… Он даже никак не оскорбляет меня и совсем ничего не требует…

Но почему-то при нем я теперь неизменно чувствую себя как загнанная в угол мышь.

Глава 33. Список

Глеб

Она издевается надо мной…

Я возвращаюсь домой с пробежки, принимаю душ, надеваю рабочий костюм и отправляюсь к Мирославе в комнату.

Но паршивки там нет!

У нее талант.

Она живет в моем доме целых два дня, а на глаза так ни разу и не попалась. По утрам и вечерам отсиживается в своей комнате, но, когда я к ней захожу, каждый раз умудряется куда-то оттуда смыться.

Вот и сегодня сбежала.

Методично обхожу весь дом, злюсь, ищу по второму кругу.

Пропажа находится на заднем балконе второго этажа. Единственном месте, отделка которого еще не совсем завершена. Его перепланировкой занималась Анжела, но бросила дело незавершенным, как и большинство дел, которые она начинала без моего чуткого руководства. А мне было не до того, чтобы заняться этим гребаным балконом.

В угол свалены доски для отделки фронтальной стены. Правая сторона зияет голыми кирпичами. Но Мирославе, похоже, до этого дела нет. Здесь тепло, балкон застеклен, и видно, этого ей достаточно. Вижу у панорамного окна невесть откуда взявшийся садовый стол, возле него кресло, на котором и устроилась моя ненаглядная пропажа. С комфортом устроилась, надо отметить. Тут у нее и плед, и книга, и чашка с чаем. Это ее тайная норка? Почему из всех прекрасных меблированных комнат она выбрала именно эту?

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю строго.

— Ничего, — испуганно лепечет она.

И именно в этот момент на телефоне срабатывает будильник — время выводить машину и ехать в офис, если хочу успеть до глобальных пробок. У меня совещание в девять, а потом ворох других дел.

Я выделил на разговор с Мирославой двадцать минут, но, вместо того чтобы беседовать с ней, вынужден был ее искать.

Ненавижу опаздывать… Но еще больше ненавижу оставлять дела незавершенными. Нам просто необходимо поговорить, потому что дальше так продолжаться не может. Я брал Мирославу к себе не для того, чтобы она от меня пряталась. Больше не выдержу игнора с ее стороны. Я же живой человек, в конце концов.

Мысленно даю себе пять минут на разговор. Прокручиваю в голове речь. Времени должно хватить, если высказываться лаконично.

Подхожу к столу, упираюсь в него ладонями и тезисно выдаю все самое важное:

— Слушай сюда, Мирослава. Ты живешь в моем доме, находишься на полном моем обеспечении и должна следовать моим правилам. Это ясно? Правила — это важно, без них воцаряется хаос. А я этого очень не люблю.

Стараюсь говорить это спокойным тоном, но чувствую, что не очень-то получается, потому что от моих слов Мирослава ежится.

— Про какие правила ты говоришь? — спрашивает она с дрожью в голосе.

— По будням я предпочитаю завтракать в семь тридцать. К этому времени будь добра прийти в столовую и присутствовать на завтраке. Кроме того, ты должна встречать меня с работы…

Пока рассказываю ей распорядок своей рабочей недели и основные правила, Мирослава внимательно слушает. С каждой новой фразой глаза ее круглеют все больше, хотя лично мне непонятно, что ее так удивляет. Что ужасного в просьбе носить часы с геолокатором и отчитываться мне по вечерам, как прошел ее день? Мы же должны как-то общаться, верно?

— И наконец, — заканчиваю свою речь. — Я привык заниматься сексом четыре раза в неделю.

Со значением смотрю на нее, на очертания ее фигуры в новом голубом свитере. Слава богу, хоть сегодня девчонка надела что-то, что купил ей я.

— Ч-четыре раза? — Мирослава слегка заикается, когда повторяет за мной.

Ну да, я накинул лишний раз, с Анжелой мне хватало и трех свиданий в неделю. Но это же Мирослава…

— Четыре раза, — киваю ей. — И впредь хочу заниматься этим с той же регулярностью.

В этот момент телефон снова вибрирует в кармане пиджака, оповещая меня, что пять минут прошли. Опять откладываю будильник на пять минут. В самом деле, не могу же я уйти во время обсуждения такой темы.

Пока вожусь с телефоном, Мирослава вдруг задает совершенно гениальный вопрос:

— Со мной?

Сначала даже не понимаю, о чем она. А когда доходит, мне становится даже не смешно.

— Естественно, я хочу спать с тобой, — выдыхаю зло. — Не с поварихой же!

Мирослава нервно сглатывает и вдруг подскакивает, делает шаг назад, а потом выпаливает:

— Извини, Глеб, я не смогу! Думала, что смогу, но не получается… Ничего не выйдет!

От ее слов у меня щемит в груди и хочется ругаться матом. Неужели ей так не понравилось со мной в постели? Но ведь было же хорошо, я чувствовал. Может быть, ей надо больше времени, чтобы ко мне привыкнуть?

Хватаюсь за последнюю мысль и, зная, что непременно пожалею, говорю ей:

— Хрен с ним, с сексом. Просто начни со мной общаться, а там потихоньку…

— Не хочу я с тобой общаться! — выпаливает она, размахивая руками. — Неприятно мне, понимаешь?

Она этими словами меня как будто наотмашь бьет.

Вспоминаю ее пощечину там, в ее квартире. Тогда ладонь, считай, погладила меня по щеке. Слова куда больнее.

Прессинг последних дней вдруг ложится на плечи разом, а злость и разочарование раздирают изнутри.

Бездумно взмахиваю рукой, и кружка с чаем, оставленная Мирославой на столе, летит в сторону и с громким дзиньканьем разбивается о противоположную стену. Сам не понимаю, зачем это сделал. Мне не свойственно такое проявление эмоций.

В луже чая блестят осколки, а воздух электризуется от моей злости.

— Меня задолбало, что ты от меня бегаешь! — рычу с безумным выражением на лице.

И тут глаза Мирославы начинают влажнеть. Секунду назад она стояла вся такая смелая и решительная, к спору готовая, и вдруг ни с того ни с сего передо мной испуганный котенок.

— Пожалуйста, не надо… — пищит она, громко всхлипывая.

— Не надо что? — развожу руками.

Замечаю, как у нее дрожат губы. Я так сильно ее напугал? Она подумала, я ее ударю, что ли?

— Мира, девочка моя, — подаюсь к ней.

А она пятится и упирается спиной в кирпичную стену.

— Не трогай меня… — шепчет, выставив вперед ладони.

— Тихо, тихо… — шепчу максимально ласково.

Шагаю к Мирославе и через долю секунды оказываюсь рядом, готовый в любую секунду ее обнять.

— Не надо меня бояться, — говорю ей — Я понимаю, ты меня плохо знаешь, поэтому до конца не доверяешь. Но я обещаю, что ничего плохого тебе не сделаю. Никогда! Если хочешь знать, я за всю жизнь ни разу женщину не ударил…

А она вдруг начинает меня отпихивать и, кажется, совершенно теряет контроль над собой.

— Ты уже сделал! — стонет с надрывом.

От ее слов меня прошивает беспокойство. Много ли надо, чтобы сделать женщине больно? Нет, совсем нет.

— Когда? Как? Объясни мне!

— Ты хотел забрать моего ребенка! — почти кричит Мирослава. — Я для тебя как стельная корова! Захотел — взял мою яйцеклетку, захотел — забрал моего же ребенка… Я для тебя не человек!

Что творится в голове у этой женщины? Искренне не понимаю.

Снова жужжит треклятый будильник. Переставляю его уже на автомате прямо в кармане.

Подаюсь к Мирославе, наклоняюсь, чтобы наши лица были на одном уровне. Говорю, глядя прямо в глаза:

— Конечно же, ты человек! Извини меня за тот случай с твоей яйцеклеткой… Поверь, я не думал, что это будет иметь для тебя такое уж большое значение. Считал, что раз ты легко рассталась с первым ребенком, это не будет проблемой. Я не думал, что этим сделаю тебе больно. Я сделал это, потому что не хотел, чтобы малыш унаследовал проблемы со здоровьем, которыми страдает Анжела. Но знаешь… Если бы можно было вернуть время вспять, я бы сделал все ровно так же!

— Зачем? — охает она.

— Потому что я хочу иметь ребенка с тобой… Быть с тобой! У меня к тебе… — не знаю, как сказать. — Чувства у меня к тебе, в общем! Вот…

Глаза Мирославы вдруг увеличиваются еще больше:

— Какие такие чувства?

Вроде бы простой вопрос, но как же сложно на него ответить.

Протягиваю к ней руку, осторожно глажу по щеке внешней стороной пальцев, а потом наконец ее обнимаю. И, о чудо, Мирослава не отстраняется.

— Ты привлекаешь меня, — говорю на выдохе.

— Привлекаю? — она спрашивает так, будто все еще не понимает.

Я жадно осматриваю ее красивое личико.

— В тебе все такое идеальное… — выдаю еще одно признание. — Изгиб бровей. Форма губ, глаза… Я вечно готов на тебя смотреть. Ты обалденно симметричная…

— Симметричная, значит… — вздыхает она.

— Помнишь, ты рассказывала мне про нормальную семью? — спрашиваю максимально нежным голосом.

— Какую семью? — не понимает она.

— Ну, ту, где люди друг друга любят, относятся с пониманием, где все от чистого сердца, помнишь?

— Да, — кивает она.

— Давай попробуем! — предлагаю ей. — Я вижу, что ты меня не любишь. Но может быть, это чувство проснется? Я буду терпеливым… Если не хочешь ложиться со мной в койку, не надо. Давай просто пообщаемся, узнаем друг друга получше. Может быть, ты разглядишь во мне какие-то положительные качества. У нас же вроде бы получалось нормально общаться раньше, так? Кстати, я уже подал на развод, и как только он случится, я хочу сделать тебе предложение. Предупреждаю сразу, у меня очень серьезные намерения…

— Ты хочешь на мне жениться? — охает Мирослава.

— Да, очень хочу, — киваю с чувством. — Если ты меня хоть немного полюбишь…

Видно, Мирослава не ожидала всего, что я только что свалил на ее голову. Радует, что она уже не всхлипывает, и в глазах больше ни слезинки.

Однако почти сразу из ее уст раздается очень неудобный вопрос:

— А что случится, если не полюблю?

Я не знаю, как на него ответить.

— Что тогда будет с ребенком? — тут же начинает беспокоиться Мирослава.

— Будем воспитывать вместе… Есть же вроде совместная опека, так? — пожимаю плечами.

— То есть в любом случае не станешь его забирать? — уточняет Мирослава, внимательно вглядываясь в мое лицо.

— Не стану.

Вижу ее сомнения, пожимаю плечами и говорю очевидные, казалось бы, вещи:

— Ты же его мама… Если хочешь ею быть, конечно…

— Я хочу! — кивает она.

— Так ты согласна попробовать сблизиться со мной? — спрашиваю с надеждой. — Я обещаю, что ни при каких обстоятельствах не стану тащить тебя в постель. Я потерплю, я очень терпеливый… Вообще тебя в этом плане не трону.

Она кивает, смотрит на меня с улыбкой. И мне от ее улыбки так хорошеет, что не могу удержаться, тут же обнимаю ее и второй рукой, прижимаюсь к ней, целую в макушку. Мне так приятно от этого чистого, практически невинного контакта, что готов улететь на небо. Взяв с собой Мирославу, разумеется.

— Глеб, можно вопрос? — говорит она, поднимая на меня взгляд.

— Конечно, — киваю.

— А почему ты мне все это не сказал раньше? Про чувства, развод, совместную опеку в случае чего…

Развожу руками:

— Разве это не само собой разумеющееся? Я же сказал, что хочу съехаться… Я не предлагаю это всем подряд. И потом, если бы я не хотел, чтобы ты присутствовала в жизни ребенка, то не признавался бы тебе в том, что ты его биологическая мать. Все же логично!

И тут она самым наглым образом начинает хихикать:

— Прости, Глеб, твоя логика немного отличается от обычной. А объясни еще кое-что, пожалуйста. Почему ты на меня все время рычишь?

— Я рычу? — искренне удивляюсь. — Даже не думал! Тебе показалось…

— Рычишь! — кивает она со значением. — И сегодня начал с рыка…

— Я не специально, — качаю головой. — Просто меня очень задевает твое безразличие…

— Я не стремилась показать тебе какое-то там безразличие, — наконец признается она.

При этом малышка так трогательно сжимает губы, что я не могу удержаться. Наклоняюсь и легко касаюсь ртом уголка ее губ. Скольжу языком по ее нежному ротику, и вот мы уже целуемся как сумасшедшие, плотно друг к другу прижавшись.

Когда телефон жужжит в кармане в очередной раз, на ощупь нахожу кнопку выключения и жму ее, пока жужжание не прекращается.

Знаю, знаю, вместо того чтобы наслаждаться губами Мирославы, мне следует извиниться и бежать в направлении гаража, где меня уже заждался мой железный конь. Но не могу я ее сейчас отставить.

Нет меня сегодня! Нет, и все тут… Секретарь догадается как-то объяснить мое отсутствие, зря я ей премии выписываю, что ли?

— Мирослава, пожалуйста, разреши нарушить обещание… — шепчу ей в губы.

— Какое? — спрашивает она, тут же забеспокоившись.

— Не трогать тебя. Я взорвусь, если ты меня сейчас оттолкнешь… — говорю с надрывом.

— Тронь меня, пожалуйста, — вдруг шепчет она и обвивает мою шею руками.

О большем поощрении даже мечтать не смею.

Тут же тянусь к ней, подхватываю на руки и тащу в спальню.

Я ее сегодня оттуда вообще не выпущу!

Глава 34. Влюблен

Глеб

Вот оно, оказывается, как приятно — прогулять работу.

Я даже и не знал, что это может доставить такое удовольствие. Секс, еда, сон, воркование Мирославы под ухом, снова секс и дальше по кругу. Отличный выдался четверг. У меня таких четвергов еще ни разу в жизни не было. Чтобы на все забить и наслаждаться женщиной…

Я всегда считал подобное глупой растратой времени, а регулярные упражнения в постели лишь необходимостью. Они нужны для того, чтобы качественно концентрироваться на работе и не думать о сексе. Но времяпровождение с Мирославой почему-то кажется мне дико значимым.

В полудреме потягиваюсь в кровати, на ощупь пытаюсь найти Мирославу, но рука хватает лишь одеяло. Разлепляю веки, оглядываюсь, но ее нет.

А еще я в кои-то веки проспал!

Часы показывают не пять утра, как обычно. И даже не шесть! Уже семь… Интересно, как это так случилось, что я не услышал будильник?

Только сейчас вспоминаю: телефон-то вырублен. Я его вчера, конечно, включил… но после нескольких звонков снова отрубил — с концами. Не до того мне было.

Нехотя поднимаюсь, принимаю душ, а потом надеваю темно-синюю рубашку и брюки и иду на поиски телефона. Он находится в кармане пиджака, заботливо повешенном Мирославой в шкаф. Включаю мобильный, и на меня сыплется град сообщений, имейлов и прочей «радости», что скопилась за вчерашний день. Пятница предстоит нелегкая. Надо ехать в офис, однако решаю, что на завтрак у меня все-таки время есть.

Спускаюсь вниз и застаю мою ненаглядную за сервировкой стола в столовой.

На секунду замираю у двери, любуясь Мирославой.

До чего красива! Казалось бы, в обычном домашнем платье нежно-голубого цвета. Не облегающем даже — волны хлопковой ткани свободно колышутся при ее движениях. Но насколько же она для меня желанна…

— Привет, — даю о себе знать и шагаю внутрь комнаты.

А Мирослава от моего «Привет» почему-то вздрагивает.

— Здравствуй, — кивает она и вытягивается по стойке смирно.

Это немного напрягает. Возникает такое ощущение, будто это не с ней я вчера провел в койке полдня, а потом всю ночь спал в обнимку. Но решаю не придавать этому значения. Наверняка дело в том, что она ко мне просто еще не привыкла.

— А почему ты сервируешь стол? — спрашиваю с прищуром. — Это обязанности повара.

— Она заболела, ее дочь звонила на домашний телефон, я взяла трубку, надеюсь, ты не против… — сообщает Мирослава со вздохом.

— Конечно не против, ты же теперь живешь здесь. Что с ней? Что-то серьезное?

— Боюсь, что да, — она морщится, — у нее случился сердечный приступ.

— Ого… понятно. Перезвони ей, узнай, может быть, нужна финансовая помощь.

Мирослава кивает, будто даже довольная тем, что получила от меня какое-то задание.

— Сможешь найти ей замену или этим заняться мне? — спрашиваю, усаживаясь за стол.

— Зачем? — Мирослава всплескивает руками. — Я буду рада готовить для тебя, невелика задача. Если ты не против, конечно…

Последнее она говорит немного сконфуженным голосом, потом ставит передо мной тарелку с омлетом.

На столе также красуется блюдо из блинчиков, брускетты с паштетом.

— Это ты готовила? — киваю на стол.

— Да, — отвечает Мирослава, усаживаясь за свое место.

Беру вилку, отправляю кусочек омлета в рот, довольно хмыкаю. Он с сыром, в меру соленый, очень насыщенный. То что надо, чтобы утром подзаправиться необходимой дозой белка. Пробую блины. Они оказываются очень нежными, почти воздушными.

От осознания того, что она старалась для меня, становится дико приятно. В душе поселяется теплое, ни на что не похожее чувство. Анжела никогда меня так не баловала.

— Ладно, готовь, — киваю.

С аппетитом лопаю свою порцию, и только положив в рот последний кусок, замечаю, что Мирослава не ест.

Она сидит за чашкой чая, внимательно наблюдает за тем, как я ем.

А в руках у нее блокнот.

— Почему ты не завтракаешь? — спрашиваю с прищуром.

— Я уже позавтракала, — заявляет она.

— А зачем тебе блокнот?

Мирослава набирает в грудь побольше воздуха и вдруг выдает:

— Глеб, ты вчера озвучил мне список правил. Но я так перенервничала, что ничего не запомнила. Ты не мог бы их повторить? На этот раз я запишу, чтобы ничего не забыть…

После этих ее слов расплываюсь в улыбке.

Вот это да! Девушка уважает чужие правила.

Воодушевленный, повторяю ей вчерашний список. Душа разворачивается во всю ширь. Не забываю ничего, делаю акцент на блюдах, которые привык есть в определенные дни недели. Говорю долго, с выражением. Что скрывать, мне дико приятно, что она понимает важность правил и жесткого графика.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Мирослава внимательно слушает, что-то там помечает в своем блокноте. А когда мой словесный поток иссякает, она вдруг спрашивает меня:

— Глеб, а зачем тебе нужны ежедневные отчеты о том, что я делала?

Глупый вопрос… совершенно глупый. Но я набираюсь терпения, отвечаю:

— Ну как же? Чтобы стать ближе. Чтобы я знал, как у тебя прошел день, все ли с тобой в порядке, какие у тебя нужды… Если хочешь, я тоже буду давать тебе отчет о том, как проходит мой день, хотя тебе будет скучновато это слушать…

Мирослава вдруг начинает хлопать ресницами, непонимающе спрашивает:

— А не проще просто спрашивать друг у друга, как дела?

На некоторое время замолкаю. Стыдно признаться, но подобное мне в голову не приходило. Отчеты мне как-то ближе, чем обычный треп. Хотя по большому счету какая разница? Мне будет приятно общаться с Мирославой по вечерам, я даже уже предвкушаю сегодняшний.

— Можно и так, — пожимаю плечами. — Просто в отчете история будет более полная, но давай попробуем и твой вариант.

Она кивает воодушевленная, а потом почему-то вдруг резко напрягается, закусывает губу. Через время из ее уст слышится очень странный вопрос:

— Глеб, а если я что-то забуду или сделаю не так? То есть я очень постараюсь этого не делать, но вдруг…

— Не понял вопроса, — хмурю брови.

— Ну… — Мирослава явно нервничает, вон как вся напряглась. — Если вдруг я что-то перепутаю… Ты будешь не очень сильно ругаться?

Анжела никогда не задавалась подобным вопросом. Косячила часто, и это изрядно меня бесило. Но вот сама она, по-моему, вообще по этому поводу не заморачивалась. С нее все было как с гуся вода.

Однако Мирослава — другая. Она чересчур исполнительная, тревожная, к тому же слишком стремится мне угодить. Будто… побаивается меня? Но почему? Я же ничего плохого ей не делаю!

И тут вдруг понимаю, что я своим идиотским списком вогнал ее в стресс. Совершенно не хочу, чтобы она переживала по этому поводу. Ей сейчас, наоборот, нужно быть максимально расслабленной, заботиться в первую очередь о себе. Она же вынашивает моего ребенка — это ее основная задача, а не ублажать меня четким следованием правилам.

В этот самый момент малышка огорошивает меня последним вопросом:

— Ты еще забыл про интим. Ты говорил, что хочешь, чтобы я проводила в твоей спальне четыре ночи в неделю, так? Это должны быть какие-то конкретные дни?

Вот это да! Так мы вообще не договаривались! Я, конечно, упоминал вчера четыре ночи, но это же было до того, как она позволила мне… все-все позволила, и мне чертовски понравилось.

Тут же представляю, как моя красавица после ужина идет не в мою комнату, а к себе. И плакали вечерние объятия, которые я уже успел представить себе во всех красках. Вечерние объятия, ночной секс, утренний секс, любование обнаженной Мирославой.

Ну нет, я не готов расстаться с ней даже на одну ночь! Глупое и устаревшее правило.

— Я просто хочу тебе угодить, — говорит Мирослава, разглядывая собственный маникюр.

— А знаешь, малышка, я тут подумал…

— Что? — она поднимает на меня свои огромные глазищи.

Смотрит чуть испуганно, и мне это совершенно не нравится. Ну не должна моя женщина меня бояться. Не должна, и все тут!

— Давай-ка мы про все это забудем, — говорю, смотря ей в глаза.

Встаю с места, подхожу к ней, обнимаю за плечи и забираю блокнот.

— Я это выброшу, ладно? — говорю ей ласково. — Забудь про все правила, просто делай что тебе хочется. И готовь что тебе нравится. А еще я хочу, чтобы ты насовсем перебралась в мою спальню. Ты как? Согласна?

Она кивает, при этом так трогательно мне улыбается, что не могу сдержаться. Тут же наклоняюсь к ней и целую в губы. Сладко целую, с чувством.

Зачем нужен какой-то список правил, если у меня есть девушка с губами вкуса вишневого мармелада?

Глава 35. Влюблена

Мира

Я сижу у окна второго этажа, вожу простым карандашом по альбомному листу, то и дело поглядывая на улицу.

Жду.

Глеб — человек привычек. Он приезжает домой в одно и то же время, ставит машину четко в одно и то же место, даже количество его шагов до входной двери и то всегда одинаково — я считала.

И да, я караулю его у окна, как заправская маньячка.

Очень не терпится его увидеть, успеваю ужасно соскучиться по нему за день. Мы живем вместе всего месяц, а кажется, будто уже сроднились. Не могу представить свой вечер без него. Ни вечера, ни ночи, ни утра, ни выходных. Для меня праздник, когда он дома, и я очень счастлива, что ношу в себе его частичку, его продолжение, маленькое дитя.

Помню, когда ждала Антона с работы, в груди жгло, давило. Я вздрагивала от звука подъезжающей машины, впадала в тихую панику, когда открывалась входная дверь.

С Глебом все по-другому. Он, как и я, успевает ужасно соскучиться за день и буквально не отлипает от меня, когда приезжает домой. Обязательно занимается со мной любовью сразу по приезде. Иногда если очень вымотался на работе, просто ласкает меня в душе, хотя это в наших отношениях редкость. Обычно он в полной боевой…

О, как я люблю эту его полную боевую готовность! Стоит вспомнить, и внизу живота начинает пульсировать в сладкой истоме. Мне нужно моего мужчину каждый день. Это какая-то дикая, совершенно необъяснимая, да к тому же постыдная аномальность, ведь раньше я за собой ничего такого не замечала. И желания мои в постели были весьма скромны, а порой их вообще не было. Но за последние четыре недели я превратилась в настоящую озабоченную!

Мой гинеколог говорит, что такое случается на втором триместре беременности. Это даже считается нормой. Но все же надеюсь, что дело не только в беременности и что после родов моя интимная жизнь с Глебом останется такой же яркой.

К слову, нас связывает не только секс. Глеб — очень внимательный мужчина. Он беспокоится абсолютно обо всем, что связано со мной. Ездит со мной к врачу, сам заказывает домой продукты, оплачивает счета, следит за тем, одета ли я по погоде. А еще он отправил меня в жутко дорогую школу искусств, располагающуюся неподалеку от коттеджного поселка, где мы живем.

Он — далекий от искусства человек, но меня поддержал, когда я объяснила ему, что хочу выучиться на дизайнера. Даже купил мне ноутбук и графический планшет, чтобы я рисовала по-современному.

Ох, был бы Глеб чуточку свободнее… Моя жизнь вообще стала бы раем.

Но работает он как робот — нон-стоп шесть дней в неделю. Он человек потрясающей энергии, чем меня восхищает.

Надеюсь, наш сын будет таким же, как он. Хотя, если честно, я до сих пор не понимаю, как так вообще вышло, что я являюсь его биологической матерью. Насколько я знаю, пункция яичников — довольно сложная процедура, такое не сделаешь без ведома женщины. А без этого яйцеклетку для ЭКО никак не получить… Наверное, врачи воспользовались какой-то новой методикой, о которой мне неизвестно.

Но если Глеб говорит, что малыш мой, я ему верю. И я очень рада, что это так.

Вижу за окном знакомые фары, нутром чувствую — милый приехал. Сердце начинает учащенно биться, ладони потеют, а душа стремится к нему.

Бросаю свой рисунок, бегу вниз, спешу в прихожую.

Хочу немедленно оказаться в его объятиях, почувствовать его губы на своих губах, вдохнуть его запах.

— Привет, — говорит он, заходя в прихожую.

Я тут же льну к нему, подставляю губы для поцелуя.

— Мур… — изображаю из себя ласковую кошку.

Он на секунду прикасается ко мне губами, потом снимает с себя куртку, крепко меня обнимает:

— Мой котенок… Ты ждала меня?

Это он тоже спрашивает каждый день.

— Да…

В это короткое слово я вкладываю максимум смысла.

— Ну пойдем, — говорит он и ведет меня в гостиную.

Глеб исчезает на пару минут вымыть руки. Когда возвращается, сразу усаживается на диван, ставит меня перед собой и со значением просит:

— Показывай…

Послушно расстегиваю пуговицы платья. На мне белый лифчик и белые же кружевные трусики. От талии мало что осталось, ведь моему животику уже почти пять месяцев. Но Глеба это не беспокоит, наоборот, он радуется каждому лишнему сантиметру и восхищается моей фигурой.

Таю под его горящим взглядом.

— Подрос, — кивает Глеб.

Он кладет отогретые в теплой воде руки на мой живот, ждет, не пошевелится ли малыш. Но наше чадо, должно быть, спит, потому что никаких шевелений я не чувствую.

Потом Глеб прикасается губами к моему пупку, засовывает в него язык. От этой ласки у меня по всей коже бегут мурашки, а между ног делается до стыдного мокро. Но на этом мой мужчина не останавливается. Он ведет дорожку из поцелуев к кромке моих трусиков, зубами немного стаскивает их вниз.

— Хочешь? — спрашивает меня, глядя снизу вверх.

О, я хочу! Я столько всего от него хочу!

Со стоном киваю, и позволяю Глебу увести меня в спальню. И там на мягком матраце отдаю ему всю себя без остатка, мурлычу от удовольствия, изнеженная его ласками.

Мы выбираемся из спальни нескоро. Продолжаем ласки до тех пор, пока никаких сил не остается. Уставшие и вконец оголодавшие, идем на кухню, завернувшись в пушистые халаты. Мой розовый, его черный.

Теперь мы едим в столовой только по выходным, нам лень накрывать там стол каждый день. Экономим силы для более важных дел. Ужинаем на кухне, как настоящая семейная парочка.

Сегодня у нас в меню картошка с котлетами. Ничего вычурного, но Глебу нравится.

После ужина перебираемся в гостиную. Глеб ложится на диван, я устраиваюсь рядом, кладу голову ему на грудь. Стараюсь как можно плотнее к нему прижаться, а он крепко меня обнимает.

Глеб с воодушевлением начинает рассказывать мне про свой день. Он очень увлечен новым проектом, над которым весь отдел корпит уже которую неделю.

Обожаю слушать про его дела на работе. Хотя я в принципе обожаю слушать его голос. Неважно, что он при этом говорит, даже если бы читал мне вслух политические новости, это мне все равно понравилось бы.

Но вдруг он останавливается, целует меня в макушку и говорит со странной хрипотцой в голосе:

— Мира, милая, я давно хотел тебя спросить… А почему вы расстались с мужем?

Этим вопросом он разбивает мой идеальный вечер вдребезги.

— У тебя была какая-то серьезная причина для развода? — продолжает свой допрос Глеб.

О, у меня была причина!

И не одна… Сто миллионов причин одна другой ужаснее.

— А почему ты спрашиваешь? — осторожно интересуюсь.

— Ты идеальна, малышка, — говорит он, целуя меня в висок. — Я не могу представить, что должно было бы случиться, чтобы я тебя отпустил. Я бы любому глотку разодрал, попытайся кто-то тебя отбить…

Мне приятно слышать его речи, в то же время сама тема до такой степени больная, что я невольно морщусь.

— Я не была идеальной для бывшего мужа… — пытаюсь как-то замаскировать безразличным тоном прошлые обиды.

— Да брось, — Глеб не сдается. — Ты для любого идеальная… Я в жизни не встречал человека лучше тебя. Ты верная, преданная, безумно ласковая. Так ты расскажешь, что между вами случилось?

«Он использовал меня в качестве своей личной ручной зверушки!» — хочу закричать и сама себе мысленно затыкаю рот.

Причем нелюбимой зверушки, которую можно безнаказанно бить и обижать.

Он получал удовольствие, унижая меня. Находил повод придраться и методично доканывал, пока не доводил до слез. Это могло быть что угодно — недостаточно хорошо выглаженная рубашка, недостаточно тщательно вымытый пол, забытая вещь, которую я и не забывала вовсе. Он мог придраться к чему угодно.

Сделать что-то достаточно хорошо для Антона Горцева казалось попросту невозможным, потому что он каждый раз легко находил, за что меня наказать. Все зависело лишь от его настроения.

Он издевался надо мной каждый божий день…

А я позволяла!

Я терпела этого человека три года!

Пусть поначалу он прикидывался нормальным, но потом все его тараканы показались наружу. Этот человек критиковал любое мое действие, одежду, внешность. Он называл меня Мышью!

Я позволяла называть себя Мышью…

Как я могу сказать все это Глебу? Я не хочу, чтобы он думал, будто со мной можно так обращаться! Я умру со стыда, зная, что он прознал о тех вещах, которые со мной делал Антон…

Как вообще можно признаться мужчине, который считает тебя идеальной, что еще совсем недавно ты была чьей-то битой служанкой? После такого Глеб больше никогда не посмотрит на меня так же, как сейчас… Я больше никогда не увижу восхищения в его глазах.

Это все испортит!

Я не могу испоганить единственные нормальные отношения в моей жизни. Ну заслужила же я хоть немного счастья…

Не стану ни в чем ему признаваться. Мне это будет безумно больно! Не хочу ворошить прошлое. Не могу, не буду.

— Мы просто не сошлись характерами, — тихо шепчу. — Мне было всего восемнадцать, когда мы поженились, и это было ошибкой.

— Он был твоей первой любовью? — с нотой ревности спрашивает Глеб.

Еще недавно я считала, что да. Первой юношеской любовью.

Но теперь я вовсе не уверена в том, что вообще любила Антона. Ведь я не испытывала к нему и сотой доли того, что чувствую к Глебу. С ним мне хочется слиться в единое целое и никогда не расставаться. А от Антона, наоборот, хотелось держаться подальше.

Если бы не папин наказ, я, возможно, и не вышла бы за него замуж.

— Я не уверена, что любила его, — признаюсь Глебу. — Пожалуйста, давай больше никогда не будем о нем говорить.

— Хорошо, — отвечает он каким-то отрешенным голосом. — Как бы то ни было, я рад, что вы с ним не сошлись характерами…

Он снова целует меня в висок, а я стараюсь стереть из памяти всколыхнувшиеся воспоминания о бывшем муже.

Ни к чему Глебу знать о том, что произошло на самом деле. Зачем ему правда, если она такая болючая?

Да и неважно это уже.

Мы с Антоном больше никогда не увидимся…

Глава 36. Интуит

Антон

Я так-то атеист…

Никогда мне не было дела до этих церквей, бога, бабулек этих чокнутых, крестящихся по поводу и без.

А сегодня проходил мимо, и ка-а-ак накрыло! Зов услышал, потянуло в церковь.

Аж сам прифигел от такого дела.

Может, давно надо было сходить. Вдруг хоть бог помог бы, если ничего другого не помогло. Хотя… когда это он людей с того света вытаскивал? Раз в пару тысяч лет на такое и сподобился — фиговая статистика.

Я всерьез думаю, что права моя интуиция.

Нет Мирки больше на этом свете.

Не чувствую я с ней той самой связи, устал землю носом рыть в ее поисках.

Уж как я ее только не искал. Всех друзей ее обошел — ни с одним не связывалась. Ни эсэмэски, ни звонка. Ни одного фото ни в одну соцсеть не выложила, а я мониторю ее аккаунты каждый день. Хотя она и раньше почти ничего не выкладывала, но московская жизнь частенько толкает людей на разные глупости. В больницы не попадала, в полицию тоже. Ни одного номера на свое имя так и не купила, никак паспорт не засветила.

Адвокат ее нового адреса и телефона так и не выдал.

В полиции мое заявление брать отказались, ибо не родственник. Я по своим связям неофициально попробовал поискать — фуфел, так и не смог найти концов.

Заделалась в шпионки? Вряд ли. Тут больше подходит версия про то, что нет ее больше.

К тому же ну вот не верю я, что она взяла и так запросто меня разлюбила. Это что же получается, мы три года в ее брехне жили, что ли? Я ж был уверен — любит. Девки они как — если полюбили, то это на всю жизнь, что ни твори. И алкашей всю жизнь любят, терпят, и нариков.

А я не алкаш и не нарик. Деньги ей приносил исправно, домой ночевать приходил, не бухал почти. Какие ко мне претензии?

Тем не менее она после развода так ни разу и не позвонила, знать о себе не дала. Хотя я просил адвоката передать ей мое требование связаться.

Не могла она меня разлюбить. Я же не мурло какое, чтобы раз — и чувства в ноль. Она ж мне в рот заглядывала каждый день, изо всех сил стремилась услужить. Такое без любви не делается. Я наказывал, если косячила, это да. Но оно же видно, когда человек старается из любви, а когда делает что-то «для галочки». Вон как спешила ко мне каждый день: куртку у меня в прихожей забирала, ботинки мои мыла, ждала с накрытым столом.

Скучаю, хоть лбом об стенку бейся. До сих пор каждую ночь о ней думаю.

Голос в голове звенит: «Антош, поцелуй меня, пожалуйста…»

Она часто меня об этом просила в первые месяцы нашего брака. Тогда она какая-то другая была, смелее, что ли. Спорить со мной пыталась, что-то хотела доказать. Ну, я быстро это дело прикрутил, разумеется. Баба в доме вякать не должна, отец всегда меня этому учил. Но вместе с вяканьем ушли и эти вот просьбы о поцелуях. А мне их хотелось… Вспоминаю, и аж волосы на спине шевелятся, так сильно хочу вернуться обратно в то время. Хрен с ним, пусть вякала бы, но была рядом…

Покажись она мне сейчас, я бы, наверное, даже бить не стал. Просто прижал бы к себе.

Ох и дура моя Мирка… Ох и идиотка… А жалко ее — просто жуть! Стопроцентно попала к какому-нибудь шизику, и он ее принудил остаться с ним, нанял этого адвокатишку для развода, а потом на хрен кокнул. Будь она жива, уже давно дала бы о себе как-то знать, разве нет?

Думаю о том, что можно сделать с мелкой слабой девчонкой, и аж всего передергивает. Урыл бы урода! Все-таки я ее сильно любил, кретинку такую. Под кожу мне влезла, да так и осталась. И без разницы, что уже много месяцев ее не видел. Я как лебедь, мать их так. Однолюб.

Сто пудов Мира связалась с плохой компанией и дело кончилось кладбищем. Или еще как вариант — попала под машину. Может, не опознал никто, она ж одна в этой Москве долбанутой жила. Вот сюда и не сообщили.

Нет ее больше на этом свете, как пить дать нет.

А я живи и мучайся. Мучайся и живи.

Я пытался наладить личную жизнь, аж три раза.

Думал, не вечно же мне жить разведенному. Но девки сейчас пошли какие-то тупые, по-другому не скажешь. Я говорю — поесть приготовь, а они то и дело косячат. Я говорю — дом прибери, а они только грязь разведут, и на этом все. Я говорю — давай поэкспериментируем, к постели привяжу. Так визгу сколько! Одна чуть полицию не вызвала. А по-другому с ними неинтересно.

С Миркой всегда было интересно — этого не отнять.

Она же вся моя была, про полицию заикаться я ее отучил, у меня ж друг участковый. Я ее не привязывал, кстати. Обходились без того. С ней как бывало? Схватишь за какую-нибудь особенно нежную часть тела, она ка-а-ак задрожит… И я дрожал рядом с ней. От страсти с ума сходил.

Нет Мирки, нет страсти.

И налево не сходишь, неинтересно.

Это и не лево уже никакое, ведь справа никого нет. Никакого адреналина от левака.

Решаю — поставлю свечку за упокой души. Может, после этого мне станет хоть немного легче?

Покупаю свечку в предбаннике небольшой церкви. Захожу внутрь. Пахнет воском и какими-то цветами. Приторный запах, аж воротит поначалу.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Осматриваюсь, выбираю икону и тут вдруг вижу знакомую фигуру.

Мать моей Миры.

Стоит у иконы Богородицы с младенцем, плечи сгорбила, сложила руки в молитвенном жесте и беззвучно шевелит губами. Глаза зажмурила, никого вокруг себя не видит.

Сколько ей? Сорок пять, кажется? По сути, еще не старуха, а выглядит именно так. Хоть морщин на лице не особо видно, но из-под платка пробиваются совершенно седые волосы. Вообще, они с Миркой похожи, только мать ее — блеклая, постаревшая версия дочки. Юбка в пол какая-то замызганная, вязаная кофта старая.

— Здравствуйте, Вера Николаевна. — Подхожу к ней.

Она резко вздрагивает, будто к ней не зять подошел, а смерть с косой.

— Здравствуй, Антон, — кивает без улыбки.

И отворачивается.

Не хочет общаться? Так я и не навязываюсь.

— Я только спросить хотел, — снова отвлекаю ее от бесполезного бубнежа. — Перед какой иконой ставят свечку за упокой?

Она резко вскидывает взгляд, смотрит на меня с некой долей сочувствия:

— В твоей семье кто-то умер?

Возмущает меня такая постановка вопроса. У некоторых ни грамма чуткости.

— Так-то не только в моей… Мира, она не только моя жена была, но и ваша дочь…

Брови тещи мгновенно встречаются у переносицы:

— С чего ты взял, что Мира умерла?!

— Ну так… — пожимаю плечами. — Уже много месяцев ни слуху ни духу… Если б жива была, уже б давно вернулась, что ей делать в этой Москве? Вы мозгами раскиньте. Нет, чует мое сердце, нет ее уже…

Вижу, как мою тещу перекореживает от моих слов.

Обычно она мягкая, говорит так, будто каши в рот набрала, а тут четко так выдает, аж в ушах звенит:

— Типун тебе на язык! Жива она!

— Как же жива, если знать о себе не дает? Я недавно с вашим мужем говорил, так вот он…

Теща осекается, опускает взгляд в пол и опять мямлит, будто кашу жует:

— Надо верить, что еще нам остается? Я верю, что жива.

И тут до меня доходит, как до самого тупого жирафа на свете. С подругами моя гулящая жена могла не связываться, с отцом она тоже не ладила. Но мать-то любила! Если с кем и держала связь, то с ней, а та, походу, тестю ни слова…

Спрашиваю напрямик:

— Вы знаете, что она жива? Она держит с вами связь?

— Что ты? — охает она. — Уже много месяцев ни слова от дочки не слышу…

И спешит отойти.

А я не дурак. Я пес охотничий, я след взял…

Делаю вид, что и вправду ухожу, а на деле просто отдаляюсь. Скоро в церковь набивается толпа народу, становится не протолкнуться. Священник заводит какую-то тягомотину заунывным голосом. Жду, ловлю момент. Осторожно подбираюсь к теще сзади. Как заправский карманник, вытаскиваю из кармана ее затрапезной кофты старый, потертый мобильный.

Пластиковый мусор, который лишь по недоразумению до сих пор работает, расскажет мне все секреты.

Глава 37. Звонок из прошлого

Мира

Покрошить овощи на борщ — целое искусство.

Мама учила меня резать не слишком крупно, но и не слишком мелко, чтобы чувствовался вкус каждого ингредиента.

Я старательно кромсаю капусту, когда слышу трель мобильного, что лежит в кармане моего новенького джинсового комбинезона для беременных.

Откладываю нож, вытираю руки о фартук, который за сегодня уже успела изрядно испачкать. Смотрю на экран. Звонит абонент «Мамочка».

У нас с ней уговор — общаемся тайно, чтобы папа не ругался. Я не набираю ее номер, ведь рядом может оказаться отец или еще кто. Звонит она, и я всегда очень рада ее звонкам. Мне кажется, мы с ней стали гораздо ближе, с тех пор как я сбежала в Москву. Удивительное дело, вроде бы по расстоянию как раз все наоборот — теперь мы за тысячу километров друг от друга, а вот в эмоциональном плане будто заново сроднились.

Маме интересно все: как проходит моя беременность, как развиваются мои отношения с Глебом, как дела по учебе. Оказалось, она когда-то тоже ходила в художественную школу, хотя и забросила это дело. Мы с ней болтаем часами и, пожалуй, впервые в жизни так открыты, честны друг перед другом.

С улыбкой нажимаю зеленую кнопку, ожидаю услышать ее счастливый голос. Но звонит совсем не она.

— Привет, любимая… — раздается из трубки голос Антона.

У меня разом пересыхает в горле, мысли отключаются, а колени отчего-то перестают держать.

Шумно плюхаюсь на деревянную табуретку, что стоит рядом со столом.

— Ты там дар речи от счастья потеряла? Так рада меня слышать?

— Где мама? — я даже поначалу не узнаю собственный голос, настолько он становится писклявым, испуганным.

— Я что-то не слышу восторгов по поводу моего звонка! Ты же много месяцев со мной не общалась, неужели не соскучилась, Мира?

— Что тебе нужно? — спрашиваю совершенно чужим голосом.

— Самую малость! Встреться со мной вживую. Я хочу тебя увидеть…

— Боже, зачем?

— Мне давно не дает покоя один важный вопрос, — тянет он в трубку. — Видишь ли, какое дело… От меня ушла любимая жена. Мерзкая девка даже не потрудилась объяснить почему. А я хочу знать! Встреться со мной лицом к лицу и скажи, что тебя не устраивало в нашем браке?

— Я тебе и так скажу… — сиплю в ответ.

— Э-э, нет! — цокает он языком. — Так мне неинтересно. Я хочу смотреть в твои глаза, когда ты мне будешь это говорить. Ты же должна понимать, что ты сделала мне больно своим уходом… Только не говори, что не хотела! Тогда ты мою морду чесночным соусом не поливала бы!

— Ты заслужил каждую каплю этого соуса! — визжу в трубку и сжимаю телефон так, что белеют костяшки пальцев.

— Так когда встретимся? — спрашивает он как бы между прочим.

— Я не собираюсь с тобой встречаться! Я лучше дохлую жабу съем…

На том конце провода раздается короткое ругательство, а потом голос Антона становится деловым:

— Слушай и внимай, любимая жена… Ты сейчас успокоишься, хорошенько подумаешь, где и как со мной встретишься. А потом перезвонишь и сообщишь мне эту информацию. Или я сообщу твоему отцу, что у твоей матери от него маленький секрет. Мне прям интересно, что он с ней сделает. С ней, женщиной, которая помогала дочке кинуть зятя. Она ведь помогла тебе, так? Раз вы общались втихаря, значит стопроцентно помогала, одна бы ты на такое не решилась… А твой отец — пострадавшая сторона. Из-за нашего с тобой развода он потерял непыльную работенку в администрации под крылом у моего отца. Как думаешь, насколько строго он накажет твою мать за помощь тебе?

Тут же представляю, как отец нависает над моей маленькой, слабой мамой, как начинают дрожать ее руки и губы, и мне становится плохо. Да, мама говорила, что свекор турнул папу с работы после нашего с Антоном развода. Еще бы не турнул, его туда вообще взяли-то только потому, что я вышла замуж за Горцева. Но моя мать тут ни при чем. Это я виновата… Я!

— Она не помогала мне! — кричу жалобно.

— Это уже детали. Определись с местом и временем встречи, Мира, я жду твоего звонка.

И на этом в трубке раздаются короткие гудки.

Мне нечем дышать, такое ощущение, что из кухни выкачали весь воздух. Я почти задыхаюсь. Почти…

Вздох, еще вздох…

Трясущимися пальцами набираю номер мамы. А он недоступен. Мама недоступна!

Что с ней? Что он с ней сделал? Так просто она бы ему ни в чем не призналась…

Сердце бьется с такой силой, что кажется, я схлопочу инфаркт. Мысли путаются, перед глазами пляшут мушки. Не знаю зачем, но наконец решаюсь набрать номер, который почти забыла за ненадобностью.

Папа! Папочка! Раз в жизни будь мне отцом, а не придурком!

Гудки идут, но он сбрасывает вызов.

Я набираю еще раз и еще, но мне так и не удается до него дозвониться. Еще бы, он ненавидит, когда ему звонят с незнакомых номеров, а мой номер он не знает.

И тогда я скрепя сердце набираю номер Антона…

***

Антон

Я сижу в машине, гипнотизирую телефон, жду… А он не звонит.

Может быть, стоило оставить мобильный свекрови? Но что я, вор, что ли? Отдал ее покоцанный аппарат в лавку свечей, что у входа, сказал, что нашел на полу. Там у них даже есть коробка для потерянных вещей. Наверняка вернут, церковь все же…

Гипнотизирую экран и жду. Жду и гипнотизирую.

Проходит минута, две, три…

Три с половиной!

А она не звонит. Что, и правда была не рада меня слышать? Даже глубоко в душе? Вот не верится мне в это! Мне, например, было приятно и даже очень. Голос у нее такой заводной, слушал бы и слушал. И как я раньше не замечал, какой у нее приятный голос?

Не успеваю додумать мысль, как мобильник все же звонит. Причем на экране пляшет имя «Мира жена». Я уже успел вбить ее новый номер в память телефона. И пусть у меня есть свидетельство о разводе, для меня она навсегда останется супругой, и точка.

— Привет, Мира… — говорю максимально ласковым, даже местами нежным тоном.

— Что ты сделал с мамой? — кричит она в трубку.

От ее визга меня передергивает.

Совсем не так я хотел начать наш разговор. Неужели она думает, что я такой утырок и буду делать что-то с собственной тещей? Похоже, именно так она и думает.

— Успокойся, стоп! — пыхчу в трубку. — Ничего я твоей матери не делал… Еще чего не хватало, я же не придурок какой!

— Серьезно? Не придурок? Ты только что шантажировал меня ею! — снова вопит она.

И этим своим утверждением будто наотмашь меня бьет. Не привык я от нее слышать ни подобного тона, ни подобных слов. К тому же это неправда, я не ею шантажировал, а тем, что побеседую по душам с тестем. Разные вещи же!

— А ну быстро прикусила язык! — рявкаю в привычной манере.

И тут же осекаюсь. Мне не надо, чтобы она бросила трубку. Все-таки зря я ляпнул про тещу…

— Мира, я ничего не делал с твоей матерью и делать не собираюсь. Успокойся, слышишь?

— Тогда почему я не могу до нее дозвониться? — стонет жена.

И как-то совсем жалобно стонет. Бесит, ёклмн! Она что, правда обо мне такого низкого мнения? Еле сдерживаюсь, чтобы не взорваться. Вместо этого пытаюсь ее как-то успокоить:

— Может быть, у нее села батарейка… Успокойся, милая, с твоей мамой все нормально, она в церкви.

— Правда? — спрашивает она.

И столько надежды в голосе, столько эмоций… Я впитываю их как губка, мне их катастрофически не хватало.

— Конечно правда! Когда я тебе врал?

Тут я слышу отчетливый всхлип. Сразу вспоминается лицо Миры, когда она плачет. Ее глаза, огромные, влажные… В такие моменты они кажутся даже не карими, а какими-то янтарными.

Ее всегда было вкусно доводить до слез. Она ранимая — просто жуть. Ну девочка-девочка, по-другому не скажешь. Я бы многое отдал, чтобы увидеть ее слезы вживую, здесь и сейчас.

— Мира, не плачь, пожалуйста… — тяну приторно-нежным голосом.

— Я не плачу, — говорит она с новым всхлипом.

Ее расстроенный голос пробирается мне под кожу. Он пьянит и дурманит, как добрая доза алкоголя. В груди поселяется приятное, ни на что не похожее чувство. Мне хорошо, как давно уже не было.

Мы почти воркуем? Прямо как два голубка. Или это мне кажется? Я уже готов лужей перед этой девкой растечься — вот как она на меня действует.

— Любимая, как ты там поживаешь? — этот вопрос выпрыгивает из меня так естественно, будто каждый день его задавал.

— Любимая? — переспрашивает она. — Ты только что шантажировал меня собственной матерью и после этого называешь любимой? Ты нормальный вообще?

— Да брось, я это сказал только для того, чтобы ты позвонила. Ты ведь на самом деле не подумала, что я сделаю плохо твоей маме, правда? Кстати, для справки, я тебя никогда любить не переставал, несмотря на ту клоунаду, которую ты устроила. Мира, я думаю, нам пора встретиться и как следует поговорить. Ты как? Согласна?

И тут из трубки раздается визг:

— Раньше рак на горе запарится свистеть, чем я с тобой встречусь! И хватит врать! Никогда ты меня не любил! Ты издевался надо мной каждый день, ты мне жизни не давал, ты меня в забитую мышь превратил! Я вздохнула с облегчением, когда от тебя ушла… Я тебя ненавижу, Горцев! Только попробуй пристать ко мне или моей матери, я сразу в полицию позвоню, слышал? Я публичный скандал организую, и тогда твой папаша взбесится. У него ведь скоро выборы, так? Я в курсе, что он баллотируется в мэры. Не смей больше подходить к моей матери, а про меня вообще забудь!

И мобильный начинает трещать короткими гудками.

Она, мать ее так, бросила трубку! Никогда себе раньше подобного не позволяла… Расслабилась, забылась. Ничего, я ей напомню, как надо со мной себя вести.

Игнорирую ее пустые угрозы, не верю, что она и вправду что-то сделает. Это же Мира. Что она может? Ничего. И никогда не могла.

Но какие яркие эмоции выползли наружу во время разговора. Вкуснотища! Еще некоторое время сижу в машине, смакую пережитые чувства. Ну не бывает таких эмоций у тех, кто равнодушен.

Эх, так и знал, что она меня до сих пор любит!

***

Мира

Я бросаю трубку, кладу телефон на стол, подальше от себя. Меня трясет, будто я и правда встретилась с этим психом вживую. Но чувства какие-то другие, не как обычно. Раньше я бы испугалась гораздо сильнее, а сейчас чувствую в себе скорее жуткую злость, а не страх.

Немножко даже собой горжусь — я впервые открыто кричала на бывшего мужа. О, сколько раз я мечтала все ему высказать, сколько репетировала долгие речи! Но все это в мечтах. А вот сейчас по телефону взяла и выдала. Хоть что-то, хоть малую часть.

Любимая… фу! Да этот псих не знает, что такое любовь…

Телефон снова оживает. Я вздрагиваю и немного выдыхаю, видя, что звонит не Горцев, а мама. Или это снова он с ее телефона?

— Да? — отвечаю нервно.

— Доченька, с тобой все в порядке? — голос мамы звенит беспокойством.

— Мам, ты что, давала телефон Антону? Он звонил мне недавно…

— Я не давала ему телефон! — тут же начинает оправдываться она. — Я думаю, он его спер…

И мама принимается вводить меня в курс дела. Рассказывает, как встретила моего бывшего в церкви, как обнаружила пропажу телефона. Слава богу, вернули!

— Доченька, прости меня, пожалуйста… Надо было догадаться, что этот гад способен на любую гнусность. А я еще с ним вежливо разговаривала. Представляешь, он хотел поставить свечку за упокой твоей души! Совсем с ума сошел…

— Он угрожал, что расскажет папе про то, что ты помогала мне с побегом…

— Что?! — заохала мама. — Так невелика была помощь, всего-то купила тебе сим-карту…

— Думаешь, скажет папе? — спрашиваю, а сама дико напрягаюсь. — Что тогда будет?

— А ничего не будет, — говорит мама со вздохом. — Отец уже устроился на новую работу в банк. Оклад, конечно, не прям чтобы большой, но неплохой. Он доволен, даже как-то ласковей стал в последнее время, поуспокоился… А если ругает, то только за дело.

Всегда она так, при любом удобном случае принимается оправдывать отца. Ненавижу это ее качество, никогда его не понимала.

— Ты за меня не переживай, — продолжает мама. — Даже если он что-то брякнет отцу, как-нибудь выкручусь. А сама с этим иродом не вздумай встречаться! Ни за какие коврижки! Ишь чего удумал? Мало твоей крови выпил, что ли? Вампир энергетический!

— Вот уж точно… — говорю и вытираю пот со лба. — Минуту с ним поговорила, а такое ощущение, будто во всем доме полы по два раза перемыла вместо горничной. Чувствую себя как выжатый лимон.

— Успокойся, доченька, — пытается подбодрить меня мама. — Он от тебя за тысячу километров. Ну вот никак при всем желании он тебя в Москве не достанет. Адреса твоего он не знает, сделать ничего не может. Подловил меня, да, вызнал твой номер, хитрый лис… Но ты его просто заблокируй, если вдруг начнет названивать. Не общайся, не позволяй себя доводить, шантажировать.

— И то верно… Скоро придет Глеб, а я вся на нервах… Может, сказать ему про Антона, как думаешь? Хотя мне так не хочется… Как представлю себе этот разговор, аж передергивает всю.

— Нечего осиное гнездо ворошить! Не знает, и хорошо, крепче спать будет. На шута ему такое знание… Еще подумает что нехорошее про тебя. Мужики же, они такие, их хлебом не корми, дай червоточину в нас поискать. Еще будет потом попрекать тебя бывшим мужем. Не заслужила ты такого…

— Ну да, ты права… — киваю. — Ладно, мам, мне еще готовить…

— Давай, забудь про бывшего мужа и живи своей жизнью. Далеко он от тебя, не достанет. Будь счастлива, дочка.

Мы прощаемся, и я кладу трубку.

Умываю лицо холодной водой, возвращаюсь на кухню к своей недорезанной капусте. А телефон уже звонит… и номер известен.

Хм, как там у нас блокируют номера?

Быстро нахожу эту функцию и отправляю номер Антона в блок. А теперь надо как-то успокоиться и забыть про бывшего мужа.

Только кажется, даже если мне сделают лоботомию, я и тогда буду о нем помнить.

Глава 38. Мужчина, которого невозможно забыть

Антон

Я в который раз за последние дни любуюсь фотографией Миры. Скачал с телефона ее матери.

На фото моя жена стоит на ступеньках одной из московских школ искусств. Той, что предназначена для олигархов. Я по названию нашел это место, посмотрел их прайс и в буквальном смысле охренел. Во-первых, с того, что Мира рисует. Как по мне, это самое тупое занятие в мире. Во-вторых, с того, что она смогла позволить себе такие курсы.

Сначала подумал — да нет, просто сфотографировалась там для понта. Девки ведь так делают, их медом не корми, дай поселфиться возле какой-нибудь типа достопримечательности. Ну серьезно, где она и где элитная школа? Но потом мы с моим приятелем полицейским выяснили, что она там занимается на курсах по рисованию для начинающих.

По-любому эта тварь продалась какому-то хахалю-выхухолю.

К тому же ее любовник явно кретин, если позволяет ей подобные траты.

Ведь и понимаю, что тварь… А сердце все равно подпрыгивает, когда после целого часа стояния на одном месте вижу жену вживую. Да, пришел заранее, хотя и знал ее расписание.

Почти не верю своим глазам.

Мира в том же самом темно-синем пальто, что и на фото. Объемное, оно абсолютно ее не облегает, хотя видно, что дорогое. Я б ей такое никогда не купил. И сапоги на ней явно не с рынка, хотя без каблуков. Ее хахаль-выхухоль наверняка нехило потратился на ее прикид, а как по мне, девку баловать — только портить.

Она спешит по ступенькам учебного заведения, что-то высматривая в телефоне, водит по экрану пальцем, никого не замечает.

— Привет! — Встаю перед ней, когда она ставит ногу на асфальт.

Я множество раз представлял, как встречусь с ней, как потребую объяснений, как она будет пялиться на меня с виноватым выражением лица.

Но нет.

На лице Миры отображается целая гамма эмоций, глаза расширяются до такой степени будто она видит не меня, а Фредди Крюгера. Но никакой, мать ее так, вины в этих глазах нет!

Она шагает назад и чуть не падает.

Подхватываю ее под руку и чувствую сильнейшее возбуждение. Еле сдерживаюсь, чтобы не впиться поцелуем в ее губы, подкрашенные розовым блеском.

— Эй, ты что? Решила разбить себе башку о ступеньки? А ну, пойдем…

И пока она не успевает очухаться, веду ее в соседнее кафе.

Мира так ошарашена моим появлением, что не может сказать ни слова, просто перебирает ногами и пялится на меня диким взглядом.

Когда мы останавливаемся у кафе, Мира все-таки отмирает, пищит мышиным голоском:

— Зачем ты меня сюда притащил? Что ты хочешь?

— Поговорить… — пожимаю я плечами. — Ты задолжала мне разговор.

Она как рыба открывает и закрывает рот.

Пользуюсь тем, что ввел ее в ступор, завожу в кафе, крепко держа под локоть.

— Здравствуйте, я заказывал столик… — подзываю официанта.

— Не надо, я не… — мямлит Мира, качая головой.

Тут я наклоняюсь к ее уху и цежу строго:

— Не вздумай что-нибудь вякнуть, ты меня знаешь… Пойдешь со мной как миленькая…

Я заказал все заранее — кабинку, где мы могли бы посидеть относительно уединенно. Меню, такое, чтобы ей точно понравилось: шоколадный торт и черный чай. Хочу максимально расположить ее к себе, мне это необходимо.

Нет, я бы, конечно, предпочел по-другому, по-человечески: затолкать ее в машину и увезти домой. А там уж на живом примере растолковать, как можно себя вести, а как нельзя. Подержал бы ее дома без права показываться на улицу, научил уму разуму, а там уже можно по второму кругу в загс.

Но я ведь не полный дятел, чтобы совершать похищение при всем честном народе. У меня отец баллотируется в мэры, он мне голову за такое открутит и на кол посадит. Нет, не вариант, хоть и хочется так, что аж в заднице зудит. Скандала позволить не могу, придется решать вопрос по взаимному согласию.

Совершенно очевидно, что мы с Мирой друг друга не поняли, что в наши отношения закралась какая-то фатальная ошибка, из-за которой она меня кинула. Я практически уверен, что дело в каком-то из моих леваков, о котором какая-то гнида ей рассказала.

Я сейчас ей в спокойной обстановке объясню, что не собирался изменять, а то, что она про меня там слышала, — это полная фигня. И ей тут же станет стыдно… Хочу, чтобы ей стало реально стыдно за то, что бросила меня без повода, развелась, выставила посмешищем. К тому же ей и самой есть теперь в чем покаяться передо мной. Хотя бы за то, что пыхтела под своим Выхухолем за бабло.

Я дам ей хороший повод вернуться. А уж потом, как окажемся дома, разъясню популярно, что Антона Горцева бросать себе дороже.

Мира дрожит, я это чувствую, ведь все еще держу ее под локоть. Подвожу к кабинке, которую забронировал для нас. Стол накрыт заранее. Здесь уже ждут своего часа куски шоколадного торта, чайник с чаем на специальной подставке со свечкой — чтобы не остыл. Официант моментально исчезает, оставляя нас одних, закрывает за собой дверь.

И вот мы в кабинке одни.

— Не трясись ты, — выдыхаю. — Ничего плохого тебе не сделаю, просто поговорим.

Откровенно бесит, что она так боится. Я ж не цербер какой, а ее муж.

— Дай помогу…

Снимаю с Миры пальто, вешаю на вешалку, что стоит возле столика. Хочу, чтобы она оценила, как я с ней вежливо обращаюсь. Оборачиваюсь к ней и в буквальном смысле охреневаю.

Она стоит передо мной скукожившись и обнимает обтянутый синим свитером живот, а грудь аж выскакивает из выреза, такая она стала большая.

Смотрю то на ее бледное лицо, то на грудь, то на торчащий живот. Он недвусмысленно торчит, очень сильно намекает на ее интересное положение.

— Ты беременна… — говорю на выдохе. — Мой?

В моей голове со скоростью кометы происходит калькуляция. Она ушла от меня в октябре. Но перед этим у нас пару-тройку недель не было секса, так что если ребенок мой, то она должна была бы забеременеть в сентябре. Сейчас середина апреля, а значит, что-то не сходится. Если бы он был мой, жена должна была быть на седьмом месяце беременности. Но живот все же не такой большой. Не то чтобы я разбирался в размерах животов, но…

— Не мой? — вопросительно на нее смотрю.

Она качает головой и вжимает голову в плечи.

В этот момент мне хочется ее прибить. Подойти, взять обеими руками за голову и крутануть в сторону.

Мало того что легла под какого-то московского Выхухоля, так еще и умудрилась от него залететь. Зато теперь понятно, почему на ней дорогие шмотки. Видно, взял к себе жить, после того как залетела. Вот почему она была такая борзая по телефону.

Но кольца нет…

Он на ней не женился.

— Садись, — рявкаю на нее.

И Мирослава послушно опускается на стул, что ближе к выходу.

Казалось бы, тот факт, что она позволила какому-то кретину себя обрюхатить, должен все поменять. На хрена она мне с нагулянным ребенком? Но вот что самое удивительное: даже беременная, даже только что из-под другого мужика, но она нужна мне. Она и только она.

Сколько я с ней нахожусь? Несколько минут? Но за эти несколько минут я испытываю больше, чем за последние месяцы, когда усиленно старался наладить свою интимную жизнь. Именно ее эмоции мне вкусны, и никакая другая девка мне ее не заменит.

А то, что ноги перед кем-то раздвинула… Так она пожалеет. Я заставлю ее пожалеть. А потом мы с ней заживем как раньше, и все у нас будет тип-топ. Сейчас главное — преодолеть кризис.

Сажусь напротив, очень стараюсь убрать с лица злобное выражение, вижу, как оно ее пугает. А мне сейчас не страх ее нужен.

— Ты голодная? — спрашиваю ее почти спокойным тоном. — Угощайся, ты же любишь шоколад…

Пододвигаю к ней тарелку с лакомством.

Мира громко сглатывает, смотрит то на меня, то на кусок шоколадного торта и качает головой:

— Нет, спасибо.

Вижу, как хочет сбежать. Это без труда читается по ее лицу.

Наконец не выдерживаю, выплевываю недовольным голосом:

— Слушай, ну, может, я не догоняю чего… Что ты от меня так шарахаешься? Я не плешивый, не заразный… Почему ты от меня сбежала? У нас же был нормальный брак!

Четко улавливаю изменение в ее поведении.

Она будто перевоплощается.

Вот сидела моя обычная Мира, послушная забитая мышь, какой я привык ее видеть. Даже более испуганная, чем обычно.

Щелчок — и передо мной фурия.

— Что ты считаешь нормальным браком? — цедит она, буравя меня ненавидящим взглядом. — Моральное уничтожение другого человека? Физическое насилие?

— Ну брось. — Очень стараюсь, чтобы мои слова звучали не слишком грубо. — Не так уж часто я тебя и бил… Я с миром приехал, пойми. Вернись ко мне, слышишь? Что мне сказать или сделать, чтобы ты вернулась?

После такого любая нормальная девка растеклась бы лужей, а Мира, наоборот, превращается в кобру и орет:

— В мире нет таких слов или действий, которые заставят меня к тебе вернуться! Я тебя ненавижу, Горцев! Ненавижу! Ненавижу!

В этот момент в нашу кабину заглядывает охранник, которого я приметил еще на входе. Плечистый детина с меня ростом.

— У вас все в порядке? — интересуется он с прищуром.

— Нет, не порядке! — шипит Мира и резко подскакивает с места. — Если ты еще хоть раз ко мне приблизишься, Горцев, я напишу заявление в полицию, что ты меня преследуешь! Не смей ко мне подходить!

С этими словами она хватает свое пальто и уносится прочь.

Охранник мерит меня недоуменным взглядом и тоже выходит.

Сижу как оплеванный олень, только не понимаю, за что меня оплевали. Я ж не сделал ничего плохого! Я пытался ухаживать, хотел угостить ее шоколадным тортом. Дорогим, между прочим! Даже не наорал за то, что она залетела от какого-то хмыря. Зачем она так со мной? Это несправедливо…

Очень хочу броситься следом за Мирой, но понимаю, что ни к чему хорошему это не приведет.

В окно наблюдаю, как она садится в одно из такси, которые стоят рядком сбоку от кафе.

Белый фольксваген с наклейкой на заднем стекле «Не би-би мозги».

Шикует, мелкая дрянь. На такси разъезжает, деньгами разбрасывается. По ходу дела, московский Выхухоль неплохо ее содержит. Сто пудов он за свою щедрость наяривает ее в постели каждый день. У меня аж капилляры в мозгу лопаются, когда представляю, как чужой мужик имеет мою жену…

Ну ничего, недолго он будет наслаждаться моей собственностью. Я верну ее себе…

Глава 39. Почти смелая

Мира

Я не могу найти себе места. Сто пятьдесят раз смерила гостиную шагами, но легче не стало.

Жду Глеба.

Сегодня признаюсь ему во всем. Скажу как на духу, что собой представляет мой бывший, чего от него можно ждать, а главное, что он сегодня подловил меня возле школы. Как нашел, непонятно. Но нашел же! Слава богу, что не домой явился. Наверное, адреса все же не знает, иначе непременно приперся бы именно сюда.

Вздрагиваю от звука въезжающей во двор машины, спешу к окну и вижу, как Глеб выбирается из своего гелика. Странно, я ждала его часа через два, не раньше. Наверное, что-то случилось. От этой мысли я начинаю нервничать еще больше, чем раньше. В голове тут же рождается масса нехороших предположений.

— Привет, милая! — почти кричит он с порога.

Радостно кричит, значит, ничего страшного не случилось? От сердца немного отлегает.

Все-таки Глеб удивительный человек — вместе с ним в комнату будто врывается огромный сгусток энергии, она его окружает плотным кольцом и легко передается мне. Окутанная этой энергией, я вновь чувствую себя сильной, мне хорошеет с каждой секундой. Чувство защищенности, напрочь исчезнувшее сегодня днем, будто снова нарастает со всех сторон.

Я бросаюсь к нему на шею, обнимаю его, зарываюсь лицом в его плечо.

— Мне надо тебе кое-что сказать, — говорю тихо.

Изо всех сил молюсь, чтобы понял, чтобы принял меня вместе с моим жутким прошлым, чтобы не отказался от меня после всего, что сейчас ему расскажу.

Уже открываю рот для признаний, как вдруг он меня перебивает:

— Можно сначала я?

Отстраняюсь от него, непонимающе смотрю в любимое лицо.

А Глеб открывает свой портфель и демонстрирует мне серо-зеленый документ. Точно такой же, какой я получила после развода с Антоном.

— Ты развелся? — охаю и закрываю рот ладонями.

— Да, теперь это официально. — Глеб светится счастьем, как начищенный до блеска самовар. — И у меня есть еще одна вещь, которую хочу тебе показать…

С этими словами он достает красную бархатную коробочку. Открывает, внимательно смотрит на мою реакцию.

А я столбенею, будто в замедленной съемке наблюдаю, как из недр коробочки на меня смотрит бриллиант, удобно устроившийся на маленьком золотом обруче. Здоровенный такой камушек в форме квадрата — прямо как показывают в фильмах. Кольцо просто вау… Смотрю и не верю.

— Это мне? Правда? — задаю глупейшие в мире вопросы.

А Глеб увлекает меня на диван, берет за руку и говорит проникновенным голосом, глядя прямо в глаза:

— Давай поженимся, милая! Сделаем все в ближайшие дни. Что скажешь? Я узнавал у одного знакомого, нас распишут, ты ведь в положении. После загса сразу в свадебное путешествие. Махнем к морю, как тебе идея? Только ты и я… две недели кайфа! Я уже отпуск взял. Представляешь, первый отпуск за четыре года. Или не надо было спешить с отпуском? Ты вообще согласна или нет?

Он вопросительно на меня смотрит.

И тут до меня доходит, что я ему ничего не ответила. Кое-как сбрасываю с себя оцепенение.

— Я очень согласна! — визжу на выдохе и крепко его обнимаю, снова зарываюсь лицом в его плечо.

— Я рад! — говорит он, обнимая меня в ответ.

Некоторое время мы сидим без движения, крепко друг к другу прижавшись. Мне безумно приятно находиться в его объятиях. Ему, похоже, тоже.

— Кстати, прости, я тебя перебил вначале, что ты хотела мне сказать? — вдруг разрушает идиллию он.

О, хотела, еще как.

«Знаешь, милый, ты тут на мне жениться собрался, а я тебе забыла рассказать, что бывший муж у меня садист. Он меня три года держал будто на привязи, я пикнуть боялась, чтобы его не злить. Слушалась его, как собачка, тапочки ему в зубах носила и позволяла всячески себя унижать. Ты думаешь, что я идеальная, что я достойная уважения, а это все неправда. Я так долго жила жизнью мыши, что забыла, что бывает нормальная жизнь… Ну? Как? Ты все еще хочешь на мне жениться?»

Мне стыдно даже думать обо всем этом, не то что произносить вслух.

А вдруг Глеб возьмет да и передумает? Что тогда будет со мной, с нашим ребенком? По крайней мере, уважать меня по-прежнему после такого он точно не сможет.

— Я забыла, что хотела тебе сказать, — пожимаю плечами.

Нет, нет, я скажу ему! Обязательно скажу, надо сказать… но не сегодня. Зачем портить такой вечер? Я завтра скажу.

Глава 40. Оплеванный олень

Антон

Я не знаю, сколько просидел в кафе у окна.

Как последний долдон, жую торт, морщась от слишком приторного шоколадного вкуса, пью остывший чай. Не оставлять же все это, в самом деле, учитывая сколько я заплатил.

Снова и снова прокручиваю в голове наш разговор с Мирой. Я ведь совсем не так все планировал! Думал, посидим в уютной обстановке, обсудим все, помиримся, а потом поедем за ее вещами и домой. Но она ж даже объясниться не дала! Психичка неуравновешенная. Сбежала, как настоящая истеричка.

И как мне ее возвращать? Ясно, что никакие разговоры ни к чему хорошему не приведут. Вот и ухаживай за ней после такого, веди себя с ней по-человечески.

Отчего-то вспомнились слова отца, сказанные после нашей свадьбы: «Бабу надо учить жизни, чтобы на голову не села и ноги не свесила. Но важно не перегнуть палку, учти, сынок».

Получается, не внял я его наказу? Где-то пережестил, раз она спустя полгода жизни без меня все еще исходит ядом и ненавистью.

Судя по тому, как Мира на меня смотрела и вела себя, я у нее вызываю только страх и ненависть. Получается, неправ я был, когда думал, что она до сих пор меня любит. Интересно, когда она перестала меня любить? И почему я этого не заметил? Главное ведь, что ни причин разумных, ни предпосылок никаких не было, я заметил бы.

К тому же я не мурло какое-то, которое ежедневно избивало жену. А она, по ходу дела, именно таким меня и воспринимает. С чего бы?

Да, я время от времени мог ее проучить. Но, во-первых, делал это дозированно, ничего ей не ломал, хотя бесила временами аж трендец как. Во-вторых, наказывал только за дело, когда напрашивалась.

Ну да, признаю, я не был ей идеальным мужем. Но даже самый отпетый преступник, и тот порой получает второй шанс, так? Чем я хуже?

Мира должна дать мне этот шанс…

Ей просто нужно вспомнить, как здорово нам было вместе. Особенно в постели… В последние месяцы наших отношений страсть немного поутихла, это да. Но я ж не знал, к чему это может привести. Зато в наш медовый месяц мы буквально не могли накувыркаться.

В эту минуту как никогда ясно понимаю — я хочу до конца жизни кувыркаться исключительно со своей женой. Только она мне не надоедает. И только она мне интересна вне постели. До сих пор помню наши с ней ужины. Сидели друг напротив друга, общались, она за мной так мило ухаживала. Красота. Была…

Надо как-то с ней мириться. Необходимо просто!

Я пообещаю Мире, что отныне буду с ней мягче, может даже сниму с нее пару-тройку обязанностей, которые ей не нравились.

Но одних обещаний для примирения мало, надо как-то физически наладить с ней контакт.

Чпокнуться? Да.

Как только об этом думаю, кровь резко приливает к причинному месту. Да, да и еще раз да, это как раз то, что нужно. После пары-тройки бурных взрывов в койке Мира и думать забудет про своего Выхухоля. К тому же после того, как я ее чпокну, она вряд ли вообще будет ему нужна.

Родит ребенка, мы отдадим его ему, пусть подавится. Мне чужой приблуд не нужен. А потом я заделаю Мире своего. Пусть его воспитывает, возится, раз так хочет. Тогда она от меня уже точно никуда не уйдет, к тому же мне давно пора обзавестись наследником. Годная идея, как ни крути.

Горцев сказал — Горцев сделал. У меня слова с делом не расходятся.

Тут же начинаю думать, как бы половчее уложить жену на лопатки. Надо пригласить ее куда-то в подходящее случаю место. Она видела, что я позвал ее в ресторан, наверняка заметила, что рук я не распускал. Это все мне в плюс, она уже, несомненно, поняла, что я изменился, что мне можно доверять. Поэтому согласится встретиться со мной где-то еще. Пообещаю ей, что приглашаю только для разговора. Но куда? В гостиницу? Да, наверное, стоит потратиться на приличную гостиницу.

Эх, дорогое это удовольствие — спасать брак. Ну ничего, я потом все потраченное возмещу. Это ж мне еду готовую покупать не придется, клининг этот вонючий вызывать не надо будет и на девок тратиться, чтобы в койку затащить. Сплошная выгода.

В очередной раз пытаюсь дозвониться до Миры, и в очередной раз не выходит. В блок она меня поставила, что ли? Дура, не знает, какое счастье ее ждет.

И как мне теперь ее найти? Мира до сих пор прописана у родителей, а ее московский адрес мне неизвестен.

Опять ждать ее у школы искусств стремно, да и к тому же вдруг завтра не придет? А мне уже позарез нужен качественный перепих.

Бездумно смотрю в окно и вдруг вижу, как к шеренге такси подъезжает белый фольксваген с наклейкой на заднем стекле «Не би-би мозги». Мира уехала отсюда как раз на таком. Интересно, сколько в Москве белых фольксвагенов? Наверняка тысячи. А сколько фольксвагенов с такой наклейкой на стекле? Готов поспорить, это именно та машина, на которой уехала моя жена. У таксистов здесь что-то вроде базы.

Пойду-ка я поговорю с водителем…

Глава 41. Паспорт

Мира

— Глеб, милый, я, кажется, посеяла паспорт… — хнычу в трубку,

— Мира, нам нужно в загс к шести часам… — напоминает он. — Ищи.

Голос вроде бы нормальный, но я все равно понимаю по интонации, что он злится. Еще бы!

Я горько вздыхаю, в очередной раз перебираю содержимое шкафчика, куда собственноручно складывала бумаги и документы. Была уверена, что заветная коричневая книжица тоже тут, но ее нет.

Вдруг в голове мелькает воспоминание о том, как я достаю паспорт из сумочки и кладу в прикроватную тумбочку в квартире, которую Глеб для меня снимал.

— Я, кажется, вспомнила, где он может быть, — вздыхаю от облегчения. — Я могла забыть его в квартире! Заберу его и как раз заскочу в магазин для беременных, может подберу какое платье для вечера…

— Хорошо, — отвечает Глеб. — Возьми такси. Люблю. Больше не отвлекай.

Уже хочу положить трубку, но понимаю, что откладывать серьезный разговор дальше нельзя.

Хотела поговорить с ним утром, но он убежал ни свет ни заря, чего я никак не ожидала. Сказал, что ему в связи с отпуском надо доделать тысячу дел, даже завтракать не стал. Обстановочка не располагала к задушевным беседам о бывшем муже.

— Милый, а ты во сколько вернешься домой? — соплю в трубку.

— В пять, переоденусь, и сразу поедем в загс.

О боже мой, и что теперь делать? Разговаривать с ним по пути, пока едем жениться? Худшая из идей. А вдруг он куда-нибудь врежется, пока я буду выкладывать ему детали?

Набираюсь смелости и прошу его:

— А ты не мог бы вернуться хотя бы в четыре?

— Зачем? — тут же начинает возмущаться он. — Мира, я впервые уезжаю в отпуск, у меня коллеги в тихой панике, каждому необходимо оставить четкие указания…

— Пожалуйста, это важно…

— Хоть намекни, что за дело? — допытывается Глеб.

— Я вспомнила, о чем хотела вчера с тобой поговорить… — нехотя признаюсь.

— Это так важно, что ты не хочешь обсудить это вечером после загса?

— Очень важно… — вздыхаю я. — И да, об этом однозначно лучше поговорить до загса, чтобы не было никаких сомнений…

— Ладно, убедила. — Прямо чувствую, как напрягается его голос. — Надеюсь, ты не собираешься меня бросить?

— Нет, что ты! — охаю в трубку. — Ничего такого…

— Хорошо, вернусь домой к четырем.

На этом он отключается.

Смотрю на часы — десять утра. У меня еще масса времени. Успею и попасть на квартиру, и выбрать платье. А даже если ничего не понравится, у меня есть одно хорошенькое, голубенькое. У него идеальная посадка по фигуре, завышенная талия, V-образный вырез. Правда, оно не слишком нарядно смотрится… Но учитывая, что гостей у нас не будет, а Глеб поедет расписываться в офисном костюме, то ничего страшного, наверное.

Меня немного пугает то, как стремительно у нас с Глебом все проходит. Вчера сделал предложение, сразу договорился со знакомым о бракосочетании, а ночью мы уже бронировали билеты, готовились к свадебному путешествию, в которое отправимся завтра утром. Вот такой плотный график.

И надо же было Антону ворваться в мою жизнь именно в такой момент! Полгода ни слуху ни духу, и на тебе. Не знаю, решилась бы откровенничать с Глебом о прошлом, если бы бывший муж не появился на пороге моей школы. Но понимаю, что мне необходимо это сделать. Кто знает, что еще вытворит этот псих? Вдруг снова станет караулить меня возле школы? Глеб должен быть в курсе дела.

Решаю, что это как пластырь на загнившей ране. Надо один раз потерпеть, сорвать его, выдавить весь гной, и пусть заживает. Как-то да объяснюсь с Глебом.

А если вдруг мой жених решит после этого на мне не жениться… значит, это не любовь. Но я точно знаю, что Глеб меня любит, поэтому все будет хорошо.

Откладываю глупые мысли в долгий ящик, не до них мне сейчас. Предстоит переделать кучу дел: собрать вещи, сделать прическу, подготовить все к отъезду.

Но перво-наперво — поездка за паспортом и платье.

Быстренько натягиваю на свой беременный животик джинсовое платье, хватаю сумочку и выбегаю из дома, на ходу вызывая такси. Благо машина оказалась неподалеку.

Мне не везет, такси продирается к месту назначения сквозь дикие пробки. Эдак я еще и опоздать умудрюсь. Выбегаю из машины, и тут мне в глаза бросается витрина магазина свадебных платьев. Странно, я тут его раньше не видела. Или не замечала?

В углу витрины виднеется манекен, демонстрирующий скромное бежевое платье-футляр до колена. Очень изящное, с небольшим вырезом. Самое главное — оно на беременную! Я не могу его не примерить!

Захожу, а дальше будто проваливаюсь в какую-то временную дыру, потому что очухиваюсь лишь через полтора часа у кассы, со здоровенным пакетом. В нем лежит свадебный наряд моей мечты, а также подобранные к нему аккуратные серьги, кулон и заколка в тон.

— Даже если регистрация не торжественная, это же не повод не сделать красивое фото, так? — улыбается мне продавщица.

Час тридцать.

Времени у меня в обрез. Нужно быстро забрать паспорт, потом ехать домой, соорудить на голове какую-то прическу, накраситься…

Спешу в квартиру. Бросаю пакет с платьем и аксессуарами на диване в гостиной. Несусь в спальню. Перерываю все шкафы, полочки, а заветный паспорт никак не находится. В мгновение ока чисто прибранная спальня превращается в хаос. Только толку-то.

Вот дурында! Надо было не платья мерить, а паспорт бежать искать!

Уже успев вконец расстроиться, беру и вытаскиваю полочку из прикроватной тумбы. Вдруг завалился за стенку? И — о чудо! — наконец нахожу пропажу.

— Фух… — выдыхаю с облегчением.

Хватаю паспорт, кидаю в сумочку и спешу к выходу.

Отпираю замок и тут вспоминаю — я же забыла пакет с платьем в гостиной! С этой срочной свадьбой у меня, кажется, совсем перестал работать мозг. На автомате скидываю ботинки, спешу обратно в гостиную. И тут слышу, как входная дверь хлопает.

Не поняла…

Оборачиваюсь, делаю пару шагов в сторону прихожей и буквально столбенею.

В дверном проеме стоит Антон.

Бывший муж явно очень собой доволен, о чем говорит его улыбка от уха до уха.

Роняю сумку на пол, спрашиваю задеревеневшим голосом:

— Ч-что ты тут делаешь?

— К тебе пришел, милая, — тянет он, жадно шаря взглядом по моему джинсовому платью. — Ты тут живешь, что ли? Твой Выхухоль даже жить тебя к себе не позвал? Снимает квартиру, как падшей девке…

— Тебе какое дело? — взвизгиваю, разведя руками.

— Есть дело, — он щурит глаза. — Я к тебе с серьезными намерениями, а он…

— Он тоже с серьезными! — тут же заявляю, хочу продемонстрировать кольцо с бриллиантом.

Да только кольца на моей руке и нет… Лежит себе на раковине, дома в ванной. Ведь я сняла его, перед тем как принять душ сегодня утром, да так и забыла надеть.

— Где же его серьезные намерения? — хмыкает Антон с важным видом. — Хоть бы кольцо тебе подарил… А ты позоришься, по свадебным салонам бегаешь.

«Он меня выследил!» — тут же понимаю.

Наверняка ждал за дверью, пока я выйду, и тут я ему сделала такой подарок. Открыла замок… Посчитал это приглашением? Козлина в кубе!

Антон тем временем продолжает покровительственным тоном:

— Ребенка сделать много ума не надо… Очнись, Мира, я твоя судьба, а не он!

Упаси боже от такой судьбы.

Кое-как сбрасываю с себя оцепенение, говорю строгим голосом:

— Моя личная жизнь тебя не касается. И в гости я тебя не звала. Иди отсюда!

— Хватит выпендриваться! — гремит Антон. — Я уже понял, чем-то тебя конкретно задел, готов исправиться. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал для того, чтобы мы помирились? Я пойду на уступки…

— Я хочу, чтобы ты ушел! — визжу, еле сдерживаясь. — Если ты не уйдешь, я сейчас же вызову полицию…

Улыбка сползает с его лица, и я наблюдаю Антона обычного — презрительная морда, в которую хочется кинуть кирпич.

— У меня есть идея получше, — говорит он язвительно. — Давай-ка мы с тобой помиримся, как в старые добрые времена…

— Это как? — хмурю лоб, силясь сообразить, что он имеет в виду.

— Ты сейчас разденешься, и мы как следует пошалим.

Не могу поверить собственным ушам.

— Ты с ума сошел?

— Значит, с каким-то московским Выхухолем кувыркаешься за здрасте, а со мной не хочешь? Будешь, еще как!

— Нет, не буду! — я уже почти кричу. — И, если ты посмеешь меня тронуть, это будет изнасилование!

— Никакого изнасилования не будет, — качает головой Антон. — Сама дашь… Ты же не хочешь навредить своему нагулышу?

— Т-ты больной? — охаю, хватаясь ладонями за живот.

Я давно знала, что он — подонок, но тут он превзошел сам себя.

— Да, Мира, я больной, — кивает он. — Я болен тобой и не собираюсь лечиться… Ну? Где у тебя тут спальня?

Невольно отступаю, как в замедленной съемке наблюдаю за тем, как он стаскивает с себя куртку, швыряет ее на кресло в гостиной. А потом начинает расстегивать пуговицы на рубашке.

Я не хочу видеть его без рубашки, а тем более голым. Меня стошнит!

От перспективы оказаться в постели с Антоном меня всю передергивает.

Тело сковывает животный страх. Что если Антон выполнит угрозу и возьмет меня силой? Я же беременна! Я не могу позволить ему навредить ребенку…

А Глеб? Что я ему скажу? Он же не терпит измен, вообще никаких. За недели наших отношений он повторил мне это всего раз двадцать-тридцать. Он с ума сойдет от такого. Я любым способом должна этому помешать.

Мозг начинает работать с огромной скоростью.

Нацепляю на лицо улыбку и елейным голоском отвечаю Антону:

— Милый, мне так приятно…

Он осекается, смотрит на меня как на инопланетянку.

— Что тебе приятно? — спрашивает недоверчиво.

Решаю потянуть время сколько смогу, попробую его заболтать. Авось удастся выскочить из квартиры и позвать на помощь.

— Что ты так меня добиваешься, — объясняю все с той же улыбкой. — Если честно, я думала, тебе все равно. Но ты примчался за мной в Москву, пусть и полгода спустя… Мне безумно приятно!

Саму воротит от того, что говорю, но Антон, кажется, верит. Тут же расплывается в довольной улыбке.

— Я знал, что ты меня на самом деле до сих пор любишь… Ну, раздевайся, не тяни!

С этими словами он скидывает с себя рубашку. Играет накачанными мышцами.

Всеми силами стараюсь скрыть неприязнь.

— Сейчас не могу, прости, — пожимаю плечами и продолжаю ему улыбаться. — Видишь ли, время неудачное. Мне сделали кое-какую процедуру, и секс будет небезопасен, но позже… Ты ведь потерпишь пару дней, правда, милый? Если, конечно, тебе интересен не разовый пересып.

— Ты права, разовый пересып мне неинтересен. Но если ты думаешь, что я поведусь на ту лабуду, которую ты только что мне наговорила, то нет, не поведусь.

И тут он начинает расстегивать ремень на джинсах.

— А я думала, ты изменился… — охаю максимально натурально. — Думала, ты понял наконец, что твоя импульсивность разрушила наш брак… А ты…

— Я изменился, — тут же начинает доказывать Антон. — Знаешь, как я изменился? Вообще подчистую! Другой человек!

Начинаю картинно хлопать ресницами.

— Тогда почему ты не хочешь немного потерпеть? Я же тебе только что объяснила…

— Я бы потерпел, конечно. Но я и так слишком долго терпел, — говорит он и начинает двигаться ко мне.

Выставляю вперед ладони:

— Я всего лишь прошу тебя немного подождать, и мы снова будем вместе. Давай улажу дела с Глебом, и потом я вся твоя. День, максимум два…

— Это долго, — говорит Антон, расстегивая ремень. — Но, если так настаиваешь, с традиционным сексом можем потерпеть. Так и быть я согласен на ротик.

— Ротик? — поначалу даже не понимаю.

Антон показательно расстегивает ширинку.

— Ну, туда тебе нельзя, но в рот же можно, так? Я знаю, ты это не любишь, но ты потерпи немного. Ты же понимаешь, я тебя хочу… Доставь своему мужчине удовольствие.

— Да вы охренели, мать вашу! — вдруг слышу взбешенный голос Глеба.

Глава 42. Рогатый олень

Глеб

Я как чувствовал, что творится что-то неладное…

В офисе сидел весь как на иголках после звонка Миры, уже и работа не работалась, и подчиненных хотелось послать куда подальше.

После того как получил на телефон фото с камеры, установленной в квартире Миры, немного выдохнул. Все же соизволила поехать за паспортом, хотя непонятно, почему так поздно. Но она там чересчур задержалась, как мне показалось. Сколько нужно времени, чтобы обшарить пустую квартиру? Пять минут, десять?

Дольше я сидеть в офисе уже не мог, распрощался со всеми, обещал быть, если что, на связи. Отправился за своей невестой, подумал, как раз заберу ее и поедем домой разговаривать разговоры. Лишний раз порадовался, что снял ей жилье неподалеку от работы.

Уже почти добрался до места, и тут мне на телефон прилетает новое фото с камеры. Какой-то незнакомый здоровенный мужик заходит в квартиру. Я как это увидел, чуть не врезался в едущий впереди седан. Кое-как дорулил до места назначения. Бросил машину и бегом в подъезд.

Я буквально долетел до квартиры с выпрыгивающим из груди сердцем, а тут картина маслом…

Дверь не заперта, хорошо хоть, не нараспашку, а в гостиной полуголый мужик ремень на джинсах расстегивает и вразвалочку приближается к Мире.

Главное, воркуют как голубки и не о чем-то там, а об оральных ласках!

Моя невеста! В мною же снятой квартире! С любовником, мать его…

Хватает же совести.

— Да вы охренели, мать вашу!

Залетаю в гостиную, готовый обрушить на головы этих двоих целый мир.

— Глеб! — охает Мира.

И почему-то несется именно ко мне. На шею, что ли, броситься хочет?

— Пошла в спальню! — ору на нее и указываю в сторону комнаты.

— Что? — не понимает она.

— Я сказал, в спальню!

Ей хватает ума послушаться. Она тут же юркает за дверь и закрывает ее за собой. Видно, понимает, что я сдерживаюсь из последних сил.

— Не смей орать на мою жену! — вдруг рявкает мужик.

И тут я понимаю, кто передо мной стоит.

— Антон Горцев, полагаю? — Смотрю на него с прищуром.

— Он самый, — кивает тот с самодовольным видом. — Я приехал за своей женой и я ее забираю! А ты лучше свали подобру-поздорову, пока в рыло не получил…

Я. В рыло. Ну-ну…

Я бы, может, и испугался, будь мне лет шесть-семь. Но детдом — это место, где отучивают бояться.

— У меня для тебя новости, придурок, — шиплю на выдохе. — Вы в разводе! Мира никуда с тобой не поедет.

Вижу, как его морду перекашивает от бешенства, глаза делаются дикими. И тут он бросается на меня со скоростью взбесившегося енота.

А мне того и надо… Легко ухожу от удара, ловлю его морду хуком справа. И вот Горцев уже летит по другой траектории. Теперь приходит моя очередь броситься на противника.