Не плачь, Федя!

Ну что тебе сказать, Федя! Побывал я в ихнем ФРГ. И честно скажу — жить там можно. Даже можно жить и не пить. Более того, можно жить и не воровать.

Не веришь? Наливай Ух, хороша самогонка! Такой у них там нет, Федя. Пожалуй, это единственное, чего у них там нет. Ну вот, опять не веришь! Ты, Федя, скажи честно, ты представлял себе когда-нибудь коммунизм? Только в детстве? Правильно. Сейчас мы уже глупостями не занимаемся. Так вот, Федя, заходишь в ихний универмаг — а там! — на каждой полке по коммунизму! Клянусь! Хоть век мне сахар по талонам получать. Ну что ты глаза выпучил? Точно тебе говорю. Хочешь туфли зеленые с жабо и подошвой в дырочку, как дуршлаг, — пожалуйста! Хочешь шорты вареные с капюшоном — будь любезен! Ну что ты, Федя, на меня, как краб, смотришь? А в продуктовый к ним вообще лучше не заходить. У них там эти сыры, как эти… забыл, как книги в библиотеке. Видел? Не видел? И я не видел. Да что там сыры, Федя! Там бананы, ананасы на прилавках лежат. Представляешь! Ананасы! Не представляешь? И я впервые увидел. Ничего так, вкусный на вид. На нашу большую лимонку похож. У них, Федя, вообще такие фрукты есть, глядя на которые Мичурин бы глаза, как ты, выпучил и повесился на своей черешне. Ну не стони, не стони, Федя! Лучше давай выпьем за воспоминания. И при этом, Федя, никаких очередей! Ну что ты опять застонал? Клянусь, чтобы снова со своей тещей съехаться! И нигде никаких баб с кошелками, набитыми зубной пастой до двухтысячного года. И нигде никаких баб с туалетной бумагой на шее. Ее б, Федя, ежели б она с этим мотком на шее пошла, за хиппи приняли… Потому что там туалетная бумага… дай на ухо скажу. Там туалетная бумага, Федя, есть для всех, а не только для членов правительства, потому что они хорошо едят. Ну что ты задрожал весь? Ну что ты дверь закрываешь? Кому мы нужны, Федя? Давай лучше выпьем за наших баб. Они там, бедные, носятся по этим магазинам, как… как вон та твоя муха по стеклу. Ничего не понимают. В продуктовых то и дело на собачьи консервы нарываются. Потому что на них сосиски нарисованы и цена низкая. А че нашему человеку для счастья надо? Чтобы сосиски были и цена не очень. И съедают. И говорят: «У-у, вкусно!» И точно, вкусно — я ел. Дай еще на ухо скажу. Раньше такие только однажды пробовал, когда деверь консервы приносил кремлевские. Так вот… Не убирай ухо… Их собачьи точь-в-точь наши, кремлевские! Понял? Ну что ты опять затрясся? Допивай давай! И я тебе такое теперь расскажу, что сядь, Федя!

У них в гостиницах… сел? Так вот… У них в гостиницах наволочки совпадают размерами с подушками! Ты чего встал! Садись! Это еще не все! У них, Федя, пододеяльники без дыр — нога никуда не попадает. Сиди, Федя, не дергайся. Сейчас я тебе самое страшное скажу. У них, Федя… Даже не знаю, говорить тебе или нет? Ну ладно, ты парень крепкий… Так вот, слушай. У них, Федя, в гостиницах нет тараканов!!! Понял? Тебе чего, не в то горло пошло? Повторяю. В ФРГ вообще нет тараканов! В Европе, Федя, уже давно нет тараканов!!! Может, все они к нам ушли? Может, им там есть нечего? Видимо, только наша еда годится для тараканов. Одному нашему, Федя, сказали, что у них там средство от этих тараканов есть. Разыграли. Он пошел в магазин. Та его не понимает. Он ей на руке таракана нарисовал. Она говорит: «Я даже в зоопарке таких чудовищ не видела!»

Смешно, да? Давай наливай, а то заплачу, как смешно.

И при этом в ихнем поганом ФРГ нигде нет доски героев капиталистического труда! И нигде нет этих… взятых на себя капобязательств! Понял? Им это все внедрить надо, чтобы они тоже развалились.

Вот, видишь фотографию? Да ты не отворачивайся, не отворачивайся. Все фотографировались на фоне памятника какому-то Гете. А я вот — на фоне мясной лавки. Ну скажи честно, кому этот Гете нужен? А тут смотри, у меня за спиной сорок восемь сортов колбасы. Я хочу, чтобы люди видели, что я это все видел! И я прав оказался. Был бы с этим я Гете, никто бы даже не посмотрел на эту фотографию, хоть бы этот Гете сам меня обнял. А эту фотографию все показать просят. И еще спрашивают, а это что за колбаса? А это? У людей живой интерес, Федя.

Ну что ты, Федя, голову повесил? Ну не грусти, не грусти! У нас тоже когда-нибудь все будет. Да знаю я — баба твоя не может детям детское питание достать. Но будет, все будет и у нас, Федя. Давай выпьем, чтобы перестройка победила. Они там, Федя, между прочим, в нашу перестройку знаешь как верят? Как узнают, что ты «советике», целуют тебя, обнимают. Не знаю, может им жалко нас, когда они видят, как мы одеты… Может, ежели к нам в колхоз папуас приедет, мы его тоже будем к себе набедренной повязкой прижимать? Но они все время у меня спрашивали: «Есть хочешь, Питер?» А я: «Хочу! Очень хочу!» Ну должен ведь советико на холяву, да еще под перестройку!

Ну давай, поднимем за перестройку нашу! Они, знаешь, из газет наших себе всякие слова даже на майки переписывают — так за нас болеют. Идет человек, а у него на груди написано: «Засеем вовремя!» Видать, не понимает, чего надел. Знал бы, точно не надел. Эх, Федя, Федя! Ну, давай, Федя, за наше будущее: весь мир сейчас смотрит на нас. И надеется. Что мы когда-нибудь вовремя засеем. Они там, на Западе, когда в тебе русского узнают, объятия раскрывают, говорят: «О, русищ, гласность, демократия, Горбачев, Раиса Максимовна!»

Ух, хорошо пошла! С надеждой!

Представляешь, Федя, у них сок на улице покупаешь, к пакетику соломинка приклеена, лезвие, чтобы уголок отрезать. Мы этого ничего не видим. Мы сразу зубами, Федя. Мы все, Федя, воспитанники Миклухо-Маклая…

Федя, ты зачем доску взял? Ударить меня хочешь? Положи на место. У них из любого телефона-автомата прямо с улицы можно позвонить в любой город мира — положи доску, говорю… И что интересно, ежели звонишь в Техас, тебя соединяют с Техасом! А не с Кзыл-Ордой! Ты зачем меня, Федя, доской по голове ударил? На вот, получай за это стулом обратно! А теперь я тебе руки, извини, свяжу, кляп в рот засуну и за то, что ты меня доской по голове ударил, я рассказом об ихнем загнивающем ФРГ пытать буду!

У них, Федя, стоянка такси — это стоянка такси, а не стоянка людей. У нас ведь надо правильно писать: «Стоянка людей. Для такси». Терпи, Федя.

У них, ежели в гости на своей машине приехал, не надо щетки снимать, в гости нести. Аккумулятор на себе переть.

Терпи, Федя, терпи!

К ним в машину садишься, какой-то компьютер на твоем родном языке говорит: «Пристегните ремни». Ты ему говоришь: «Пошел вон!» Он тебе отвечает: «До встречи на кладбище, сэр!»

Ну что у тебя слеза потекла? Погоди, сейчас развяжу. Представляешь, я в гостинице два дня пробку из раковины вынуть не мог… Я ее и так, и так — не вынимается. А у нее, оказывается, пульт управления есть справа. Ну скажи, Федя, как советскому человеку на ум прийти может, что у пробки в раковине есть пульт управления? Не плачь, Федя, не плачь. Я ее все-таки на третий день ножом выковырял… А эти два дня мы в ихнем биде умывались. Знаешь, что такое биде? О! Это и я раньше не знал. Это они специальное устройство установили для умывания голов советских туристов, которые не умеют пробку поднять. Вишь, какая забота о человеке.

Ну вот, Федя, я тебе веселую историю рассказал, а у тебя слезы на глазах. Ну не надо, не надо, Федя! Достанем мы тебе детское питание. Давай развяжу, выпьем. Мне все говорят, что я ихнее общество приукрашиваю. Что на самом деле оно загнивающее. Может, конечно, оно и загнивающее. Но знаешь, хочется уже немного погнить, Федя! Надоело процветать, правда? Ну давай на посошок! И пойдем в наш сельмаг, разнесем его вдребезги, ежели Клавка твоей Валюхе детское питание не выдаст. Бери доску, а я стул… Пошли, Федя!