Не по совести

Глава I. Нежданные гости

Семью годами ранее. Тагиева Азмира Ренатовна выросла в самой что ни на есть неблагополучной семье. Мать ее имела большую склонность к злоупотреблению спиртными напитками, как впрочем и татарин-отец. Оба нигде не работали, перебиваясь либо случайными заработками, либо кто чем подаст. С пятнадцати лет, чтобы прокормить и себя и родителей, «опустившихся» к тому времени до самого низкого социального статуса, девушке пришлось начать торговать своим телом, и к восемнадцати годам она уже пользовалась огромным спросом среди лиц более или менее состоятельных, плавно перейдя из уличных «шлюх» в разряд «проституток-индивидуалок».

Ее мать к тому моменту, опившись однажды «до чертиков», не смогла «выйти» из охватившего ее состояния «белой горячки» и прямехонько отправилась на вечное «поселение», на расположенное в черте города огромное кладбище. Отец принялся «горевать» по ее утрате сильнее обычного и уже совсем не выходил из своей коммунальной квартиры, не забывая при этом заставлять дочь ежедневно покупать ему выпивку.

– Эй, «шалава», – кричал он ей каждый раз, лишь только она переступала порог, – принесла ли мне, «че зря гнить», «полечиться»? Если нет, тогда иди на «хер» отсюда!

Их соседка, занимавшая две другие комнаты этой, в принципе, просторной квартиры, была бабушкой, как говорят в народе: божием одуванчиком, и ее возраст давно перевалил за восемьдесят пять лет. Аристархова Елизавета Ивановна – а так звали эту старушку – была очень худосочного телосложения, и невольно создавалось впечатление, что ее тело «высохло» само по себе, подвергаясь многолетним потрясениям и невзгодам; лицо выпирало костями и скулами, обтянутое только высохшей, испещренной множеством морщин кожей; глаза давно ввалились вовнутрь и были словно стеклянные с еле заметным зрачком, и как она притом умудрялась с их помощью видеть – вызывало большое удивление у всех, кто только мог ее лицезреть; нос был такой большой и к концу заостренный, что еще больше портил и так нехорошее впечатление; не содержащие влаги тонкие губы давно обесцветились и были всегда плотно прижаты, а раскрывались только в тех случаях, когда она изволила говорить; поседевшие волосы большей частью «повыпадали», оставшись на голове некрасивыми, торчащими местами «ляпками», что, наверное, и служило причиной того, что она нигде не появлялась без скрывающей их одноцветной косынки; ее скрипучий недовольный голос нередко раздавался из обжитых ею, воняющих плесенью помещений, особенно – когда соседи вели себя слишком шумно. Старой женщине принадлежало две обшарпанных комнаты в их трехкомнатной коммуналке, где она вела довольно-таки обособленный образ жизни. К ней никто никогда не ходил, так как она имела скверный, лучше сказать, вздорный характер и отвадила от себя всех родных, да впрочем и близких.

Это что касалось старушки. Дальше следует не забыть еще об одном персонаже, проживающем в этой квартире. Сорокалетний Тагиев Ренат Тагирович был чистокровным татарином, переехавшим в город Иваново еще в самом раннем детстве вместе с родителями. Своим невысоким ростом Азмира была обязана именно этому человеку, ведь он едва ли превышал сто шестьдесят сантиметров; худощавое телосложение обозначало мужчину, не склонного к занятиям физической подготовкой, давно утратившего веру в светлое счастливое будущее; «прочерневшее» от постоянного употребления алкоголя и табака, обладавшее обвисшими щеками и выпуклыми «подглазинами» лицо выдавало наличие заболеваний мочеполовой системы и желудочно-кишечного тракта; нос был прямой, расширяющийся к концу в виде синюшной картошины, испещренной многочисленными глубокими порами, точно такими же, как и на остальной коже его неприятной физиономии, покрытой густой многодневной щетиной; большие, искрящиеся живым интересом глаза, отливавшие темно-карим оттенком – единственное, что указывало на оставшийся в нем жизненный интерес, требующий продолжать влачить пагубный для других общественный статус; маленькие круглые ушки торчали в стороны, но чуть более, чем у его красивейшей дочери; черные, с небольшой проседью, волосы были острижены коротко и, давно не зная расчески, взъерошенные кверху, торчали на полную свою длину, не превышающую двух сантиметров. По своему характеру, человек это был наглый, беспринципный, хитрый и, в то же время, очень трусливый – он мог проявлять смелость только в отношении прекрасной Азмиры, отлично зная, что та никогда не сделает ему плохо, хотя бывало все-таки случалось, что от его назойливых выходок, совершенных на почве беспробудного пьянства, терпение «лопало» даже у этой закаленной «улицей» девушки, и она устраивала ему разнос, но, правда, только словестно, высказывая в этом случае все, что «накипело» в ее давно уже не детской душе.

Вот в таком пагубном обществе и провела восемнадцатилетняя проститутка свои детство и юность. Однако, не зная никакой другой жизни, Тагиева нисколько не сетовала на злую судьбу, предпочитая глядеть смело в лицо всем невзгодам, пробивая себе дорогу исключительно так, как умеет. Она давно уже поняла, что мужчины буквально сходят с ума от ее непревзойденно прекрасного вида и активно старалась это использовать в своих мелкособственнических личных задумках и интересах. Зарабатывать у юной путаны получалось в достаточной мере: на скромное существование ей и родителю хватало вполне, но она решительно была настроена выбраться из этой грязной «помойки», куда она невольно «опустилась» по вине нерадивых родителей, и собиралась прилично устроить свою личную жизнь.

Как и обычно, вернувшись в тот день от очередного клиента, Азмира взглянула на полупьяного батю, одетого в грязные, порванные трико темно-синего цвета – прямо так, без трусов, на голое тело – и серую майку, застиранную до такой степени, что на ней не оставалось от дыр свободного места, кроме всего прочего, распространявшего такую ужасную вонь, что прекрасная девушка невольно подумала: «Как я еще только терплю рядом этого мерзопакостного, а главное подлого, человека, который еще набирается наглости меня – ту, которая его поит и кормит! – оскорблять, и притом именно тем, чем мне приходится зарабатывать? Наглец… да и только», наверное именно поэтому, на его обидное, ставшее уже обычным изречение вошедшая дочь резко «бросила»:

– Каков отец, такая и дочь! Если родитель сам – проститутка, то чего ждать от неразумной еще девчонки. И вообще, будите кривляться, папаша, останетесь на бобах. Достаточно ли ясно я сейчас выражаюсь?

– Брось, дочка, – сразу же стушевался мужчина, невольно осознав перспективы от ее недовольного настроения, – ты чего? Я же просто шучу.

– Зато я нисколько даже не собираюсь, папаша, – отличаясь грубым ответом, проговорила восхитительная красавица, – именно по вашей, с мамочкой-алкашкой, вине я и была вынуждена спуститься на самое «дно» этой нелегкой жизни, так что не Вам, моральный деградировавший «урод», говорить мне теперь эти вещи. Кстати, разлюбезный папочка, не хотите ли жареной рыбки?

– Не откажусь, – не чувствуя в вопросе подвоха, сразу же согласился полупьяный отец, – было бы совсем неплохо иметь такую закуску.

– Тогда пойдите почистите, а потом пожарьте, – уже веселея, сказала, в принципе, так же бессовестно относившаяся к этому человеку девица.

– А если нету, – непонимающе промолвил Тагиев.

– Тогда сидите и не «трендите», – рассмеявшись от того, что ей удалось так ненавязчиво подловить неразумного батю, девушка вошла в их общую комнату, где у нее был отгорожен свой угол, куда не так сильно проникал распространяемый Ренатом сногсшибательный запах.

Она не успела еще приблизится к разделяющему комнату самодельному фанерному перекрытию, как в деревянную, стоит сказать, довольно крепкую дверь, по небрежности, оставленную девушкой в незапертом состоянии, ворвались двое молодых, как то и положено в таких случаях, бритоголовых парней, явно неинтеллигентной наружности.

Семья Тагиевых жила в двухэтажном доме еще сталинской планировки. В каждом подъезде располагалось по шесть квартир – по три на этаж. Они «квартировались» в помещениях, занимавших нижнюю часть этого небольшого строения, где имелось три отдельных комнаты, граничащих с местами общего пользования, включавших в себя коридор, кухню и сантехнический узел, и где совершенно не было ванны.

Стоит также уточнить, что для своей незавидной «работы» Азмира снимала однокомнатные, с отличным ремонтом, так называемые «апартаменты», для удобства оплаты деля их еще с тремя такими же проститутками, какой являлась сама. У каждого были свои определенные часы, отведенные на прием клиентов, поэтому никаких накладок не возникало. Там можно было помыться, переодеться и придать себе вид, необходимый для произведения лучшего впечатления, сулившего возможность получения дополнительных чаевых.

Возвращаясь к описанию ее полу-обшарпанного жилья, пропахшего вонью немытого годами родителя, следует в том числе отметить, что их комнату, имеющую общий размер шесть на четыре метра, девушка с помощью фанерного перекрытия разделила на две равные части, в одной из которых расположилась сама, установив там кровать, шкаф для одежды и небольшой будуар, а вторую предоставив для захламления и распространения смрада давно «опустившемуся» отцу. Тагиева даже умудрилась смонтировать легкую дверь, чтобы наибольшим образом отделить себя от хотя и являвшегося ей родным, но, по ее мнению, чрезвычайно непристойного человека.

Так вот, удачно пошутив над «неразумным папашей», она спокойно направлялась в свою половину, когда в квартиру ворвались упомянутые выше два, нисколько не внушающих доверия, «молодца».

Первый, достигший двадцатидвухлетнего возраста, был достаточно низкорослый с невыдающимся телосложением, не лишенным притом физической силы, что отчетливо определялось через выпирающие сквозь спортивный костюм грудные мышцы и бицепсы; круглая голова его была острижена коротко, выделяясь светло-русыми волосами; глаза, отличавшиеся серо-зеленой окраской, «метали» гневные, прожигающие всех окружающих «молнии», «поясняя», что их владелец обладает безжалостным и очень скверным характером, направленным на достижение лишь низменных целей; на гладкой белокожей левой щеке выделялся широкий шрам, пересекающий всю длину от виска до окончания нижней челюсти; нос был небольшой, слегка сдвинутый набок, выдавая пристрастие к уличным дракам; тонкие узкие губы кривились в недружелюбной усмешке, обозная человека в себе вполне уверенного и готового идти до конца. Среди преступников он имел прозвище Костя-киллер, что указывало на его пристрастии к «отбору» человеческих жизней, нося притом нормальное имя Беркутова Константина Николаевича.

Второй – Михайлов Алексей Борисович, имевший преступный псевдоним Слон, полученный им из-за его огромного роста с мощным телосложением. Имея накаченное сильное тело, он обладал крупной обритой на лысо головой, в которой совершенно не ощущалось наличие разума – про таких людей обычно принято говорить: бездумный, словно торпеда. Именно такими характеристиками и обладал этот двадцатипятилетний мужчина, на вид выглядевший тридцатипятилетним. Такое впечатление обуславливалось еще и округлой формы смуглым лицом, «изъеденным» старившими его морщинами, где взгляд серых глаз был наполнен тупостью, выражавшей полное доверие всему, что делал его более умный товарищ. Остальные отличительные черты ничуть не умаляли первого впечатления: большие мясистые губы постоянно невольно причмокивали, создавая впечатление, что этот человек совершенно не управляет своей естественной мимикой; носа практически не было видно, лишь на конце круглая «пуговка-картошинка» напоминала, что он все же присутствует; уши были настолько плотно прижаты к гладкому черепу, что создавали впечатление их отсутствия; челюсти чуть выпирали вперед, придавая ему сходство с бездумной гориллой. Одет парень был также, как и его предводитель, в спортивный костюм темно синего цвета, плотно прилегающий к его огромному телу.

Азмира не успела даже еще приблизиться к своей двери, ведущей в ее отдельное помещение, как в комнату, отталкивая и так шатающегося папашу, ввалились эти два, без сомнения преступных, субъекта. Отец в это время как раз говорил:

– Дочка! А водку? Ты что, разве забыла?

– В сторону, мерзкий «бомжара»! – крикнул Костя, именуемый, кроме этого, киллер, небрежно ударив хозяина в грудь. – «Пшел» прочь, вонючая «гнида»!

Мужчина, потеряв равновесие, засеменил своими маленькими ногами, пытаясь все же его сохранить, но так и не смог этого сделать и завалился на спину, грузно плюхнувшись на пол.

– Азмира, беги! – только и успел крикнуть он, но было уже достаточно поздно.

Тагиева хоть и бросилась бежать к своей комнатушке, но сделала это скорее машинально, чем надеясь спастись: она прекрасно понимала, что никакие фанерные преграды не смогут удержать двух обезумивших и свирепых людей. И действительно, не успела она ухватиться за ручку, как ее прихватил за руку Беркутов и, сильно дернув, бросил на обоссанный папой диван. Сам тут же последовал следом, чтобы попытаться девушку обездвижить. Она, успев на съемной квартире переодеться в обычную, удобную в повседневной жизни, одежду, включающую в себя клетчатую рубашку, кроссовки и джинсы, отчаянно сопротивлялась, не подпуская к себе настойчивого незнакомого ей человека, пиная его ногами и махая перед собой руками.

– Слон, ты чего встал словно тот пень?! – крикнул он, призывая подельника. – Давай помогай! Видишь: «сучка» разбушевалась, и один я не справляюсь!

Михайлов, оправдывая сравнение его с бездумной торпедой, получив четкое указание, тут же бросился на помощь товарищу и, перехватив энергично трепыхавшиеся прекрасные ноги, бывшие для него, будто те спички, приподнял девушку вниз головой, развернув таким образом, чтобы перед ним оказалась ее будоражащая взгляд «аппетитная», упругая задница, лицом же развернув к более разумному Константину. Тот присел на корточки, и их глаза встретились, оказавшись друг против друга. Увидев направленный на нее безжалостный, наполненный гневом, горящий яростью, взгляд, Азмира вмиг замерла, испытав неподдельный, наполненный страхом, ужас.

– Ты чего ерепенишься? – было первым вопросом, с которого начал беседу непрошенный гость. – Так-то ты встречаешь гостей? Я же вдруг почему-то думал, что здесь мне предложат чашечку чая? Так, как?.. Говорить будем спокойно?.. Или же мой бравый напарник «вырубит» тебя на какое-то время, затем мы отнесем тебя в наше скромное логово, где обязательно изнасилуем, а потом будем страшно пытать, где результат все равно будет один: ты сделаешь то, что нам нужно. Так что мне ему сказать?.. Отпустить тебя или стукнуть?

– Отпускай, – срывавшимся от испуга голосом проговорила Азмира, интенсивно при этом хлопая невероятно прекрасными глазками, – я буду вести себя совершенно спокойно и выслушаю все, что вы сейчас хотите мне предложить.

– Ну, вот и отлично, – сделал свое заключение Беркутов, подавая знак большому подельнику, чтобы тот поставил девушку на пол.