Не прощаемся. «Лейтенантская проза» СВО

Глава 3 Пятисотые

– На эту колбасу даже мухи не садятся! – рекламирует закуску замполит.

Завтракают впятером: начштаба «Дрозд», зам. по тылу «Синица», зам. по вооружению «Кречет», замполит «Пустельга» – четыре подполковника и «Проза».

Еды вдоволь, можно приходить дважды – никто не откажет. Два повара управляются со всем. Гарнир – каша или макароны, всегда тушенка – трижды в день, на обед – щи. Сахара в чае, как в кока-коле, аж зубы сводит, но приходится терпеть – служат в основном молодые мальчишки, их мозгам нужна глюкоза.

Плюс печенье, пряники, лишь иногда вместо хлеба галеты. Офицеры для разнообразия меню покупают себе яйца, овощи и фрукты. Арбузы всем уже осточертели, много винограда и персиков.

– Андрей Владимирович, – осторожно начинает «Дрозд», – как тебе наш бардак? Не смущает?

– Не смущает. Везде бардак! И на гражданке тоже! – успокаивает «Проза» начштаба. – Главное – педали крутятся и велосипед едет! Худо-бедно, но едет! Не падает. Вот украинцам педали крутят американцы, а их велосипед не едет.

За одним столом с «Прозой» сидят те, кто «крутит педали» всего полка. Зам по тылу по очереди с начпродом возят на передок питание и снаряжение. Зам. по вооружению снабжает полк техникой и боеприпасами, отвечает за эвакуацию подбитой и неисправной техники в ремонт. Замполит ездит за рулем лично, возит с передка бойцов на отдых и обратно. Акция «помой яйца бойцам» – так он это называет. Начштаба единственный изнывает в штабе без права покидать его.

«Проза» выходит посидеть на крыльце, молча наблюдает, слушает. Собрал складную туристическую лопатку и ищет, перед кем ею похвастаться.

Рядом разговаривают два юных контрактника. На «Прозу» внимания не обращают. Говорят о гражданке. Один – логист, второй – экономист. Потом обсуждают бронежилеты. «Проза» прислушивается.

– Я свой «ратник» сразу выкинул, говно, а не броник, – говорит логист, – бежать пригнувшись ну никак не получается, нижний край в бедра упирается. Больно!

– А если обвес на грудь перевесить, под ногами ничего не видно, – соглашается экономист, – вот только «плитник» хрен достанешь.

«Проза» уносит в машину лопатку, садится на водительское место, опускает стекла. Решает – стоит ли погонять кондиционер или попробовать поймать сквозняк? Улитка неспешно ползет по ветке через открытое окно. Спасения от жары нет. От сортира пованивает.

Подъезжает УАЗ-«Пикап», за рулем замполит «Пустельга». Привез четверых бойцов с передка на пару дней отдохнуть и помыться.

У людей «только что с передка» особый взгляд. Они явно контужены. Говорить в состоянии только один, дедушка кавказской внешности. Остальные ищут взглядом, куда упасть и уснуть. Они даже между собой не разговаривают.

По двору бродит еще один солдат, тоже «пожилой». Он пристает ко всем подряд офицерам, ищет ПНВ на СВД. «Проза» не понимает:

– О чем он?

Замполит хихикает и расшифровывает:

– Прибор ночного видения на снайперскую винтовку Драгунова.

– Владимирович, – говорит замполит, – не хочешь со мной ночью на передок смотаться?

И косится ехидно так.

– Конечно, хочу!

«Проза» понимает, что легально его на передок не пустят. Он также понимает, что «Пустельга» проверяет его «на вшивость».

Они договариваются о встрече ночью. «Пустельга» уходит, к «Прозе» подходит голый до пояса смуглый боец.

– А вы правда про нас книгу пишете?

Сергей на год младше «Прозы», он зенитчик, «сто лет воюет». Старший техник зенитно-ракетной батареи, а так как у украинцев не осталось авиации, то все зенитчики на передке, как пехота. Сергей приехал отправлять в тыловой район последнюю «Стрелу-10». За ненадобностью.

Он рассказывает о мирных жителях. Под Киевом полк проходил районы богатых пригородов – местной Рублевки, и люди смотрели на десантников зло, ругались. Даже когда им никто не угрожал, демонстративно отворачивались к стене, подняв руки.

Сергей вспоминает:

– Подъезжаем к одному дому, только встали, выбегает женщина: «Помогите, папа повесился!». Поднимаемся в дом, на втором этаже кабинет, в петле покойник, на столе включены два компа, софт для корректировки артиллерии. Нас услышал, испугался и повесился. А лучше всего нас встречали в Луганске, когда шли на Васильевку. До слез! И кормили, и обнимали. Именно там я понял, за кого мы воюем.

– А здесь местные как? – спрашивает «Проза».

– Как? Холодно. Мы им прежнюю жизнь поломали, новую не наладили. Их восемь лет не бомбили, как донецких. Говорят: «Чего вы сюда пришли? У нас нациков не было».

Сергей сплевывает и уходит в душевую. «Проза» удерживает его вопросом:

– А что-нибудь о русском характере?

Сергей улыбается:

– Играли раз в карты в окопе. Начался обстрел, прятаться бы надо, но доиграть хочется. А разрывы все ближе… от обстрелов устали все. А!

– Так доиграли?

– Почему нет? – Сергей уходит.

Около поста с двумя часовыми: они сидят, болтают, не отрываются от смартфонов (ужас по меркам Советской армии), останавливается КамАЗ, оттуда выпрыгивает высокий десантник с двумя рюкзаками – большой за спиной, маленький на груди.

На войне у всех два рюкзака: в большом – личные вещи, он хранится или в расположении батальона, или в грузовике, маленький берут с собой на передок – в нем лежит только самое необходимое.

Боец бравый, ладный, высокий, весь в наклейках, кепи козырьком на затылок, не хватает только тельняшки. Быстрым шагом он проходит в штаб. «Прозе» интересно, он спускается следом.

– Товарищ полковник, – слышит «Проза», – мне бы на передок. К ребятам! От роты семь человек осталось.

Боец гоняет желваки, от чего его рыжая щетина на щеках ходит ходуном. Ему назначают время убытия, он так же стремительно выходит.

– Правда, красавец? – «Проза» не может скрыть восхищения.

– А! – машет рукой «Дрозд». – Они не десантники… Наемники. Не все так просто.

– Что за рота – семь человек?

– Пятая. Объединили с шестой. Так называемый отряд «Шторм». Там все «краткосрочники» собраны. Потом поговорим.

Ему некогда, он изучает карту. Карте уже три недели, она вся исчеркана карандашными заметками.

«Проза» возвращается на крыльцо, где знакомится с бравым десантником. «Тубус» – москвич, жена с ребенком вернулась в Луганск, а он подписал контракт, сейчас вернулся из отпуска. «Тубус» пишет стихи. До того, как за ним приходит машина, он успевает прочесть одно стихотворение.

Машина привезла четверых, которые в сопровождении водителя спускаются в штаб. Там прохладнее, «Проза» идет следом. Вдруг тоже герои? Но нет. Эти четверо – «пятисотые». «Пятисотые» – бедствие профессиональной армии. Пока «Дрозд» расписывается на их рапортах, «Проза» изучает лица «пятисотых». Один молоденький, с лишним весом блондин – растерян. Двое других худые, высушенные, один молодой, другой постарше – смотрят с вызовом. На лице четвертого равнодушие. Они выходят.

– Вот так, Владимирыч, – обращается к «Прозе» «Дрозд», – здесь они струсили, а вернутся на гражданку, будут всем рассказывать, что командиры – мудаки.

– Почему?

– Психологическая защита. Никто не хочет винить себя в неудаче. Шел на контракт, мечтал о подвигах, а под обстрелами сломался. Кого винить? Не себя ж любимого. Потому всегда командиры виноваты, – «Дрозд» вытягивает раненную под Киевом ногу и кладет ее на соседний стул, указывая на черный ботинок: – Например, они уверены, что всю импортную экипировку нам Минобороны выделяет… Все эти «ловы», «криспи». А то, что мы все это за свои деньги покупаем, не верят.

Вечером снова стреляют HIMARSы. «Проза» с «Неоном» успевают забежать к часовому на крышу и издалека наблюдают прилеты по мосту Каховской ГЭС. Как и в прошлый раз: четыре из двенадцати.

– Неужели так сложно добавить «панцирей»? – недоумевает «Проза», когда-то окончивший военно-политическое училище ПВО в Ленинграде.