Не проси моей любви (СИ)

Мне оставалось только вздохнуть и принять одно простое знание — после этого всего, я не имею права ворчать на Глеба. И бояться встречи с его мамой. Увы, мои дорогие родители, в стремлении уберечь увечное дитя, порой сильно перегибают.

Наконец, лужа была вытерта, Ласик вымыт и завернут в мой халат, и мы, четверо взрослых людей, оказались перед дилеммой — в моей квартире не было такого понятия, как обеденный стол. Крошечный столик в кухонной зоне вмещал двоих человек. Не больше. А нас, напомню, четверо взрослых нелюдей!

— Накроем центр разложенного дивана, — предложил Глеб. — И расположимся по краям.

— И не просто центр дивана, — улыбнулась я, — пап, достань из шкафа мой складной столик для ноутбука.

Папа пробормотал что-то по-французски и полез в шкаф. Вскоре мы расположились вокруг стола и мама, мрачно это все осмотрев, хмуро заметила:

— Кошмар.

— Зато мы счастливы, — тут же ощетинилась я, не поняв, о чем конкретно говорит мама.

— Мы можем заказать столик в ресторане, — Драгош вытащил телефон.

— А мне нравится, — вдруг улыбнулся папа. — Сейчас это все дико, но через пару лет будет приятно и смешно вспомнить.

— Всегда поперек моего мнения, — фыркнула мама. — Какие у вас планы?

— Метка, затем свадьба, — уверенно произнес Глеб. — Дату назначим как можно скорее, чтобы вам не пришлось приезжать и прилетать заново.

— Вот так раз и все? — нахмурилась мама. — Марина, уж ты-то могла бы вспомнить, что это плохая идея. Мы с твоим отцом тоже быстро поженились!

— Тебя не устраивает результат? — прищурилась я и обвела руками саму себя, — смотри, какая у тебя дочь.

— Тебе и слова не скажи, — усмехнулась мама и повернулась к отцу, — Андрэ, скажи им.

— Вы давно знакомы, — тонко улыбнулся папа. — Хорошая идея. Ваша любовь прошла самые разные испытания. Но я всегда буду на связи. И, поверь, Глеб, мне по силам разорвать связь.

— Не между истинной парой, — ровным, слишком ровным тоном произнес Драгош. — Почему вы внушили своей дочери, что она выбраковка? Мари не может быть…

— Вас не касается, чем может быть, а чем не может быть наша дочь, — отрезала мама. — Вы либо берете ее вот так, либо никак.

— Мам…

— Я лунная жрица, — сухо напомнила Валентина Рыкова, — и я могу просто наложить вето на вашу связь.

— Да что происходит-то?! — вспылила я.

— Разное мнение это нормально, — серьезно сказал папа и добавил что-то по-французски. Моих знаний не хватило на перевод, а вот мама насупилась:

— В русском языке тоже есть поговорки. Мари, оставь этот вопрос. Если бы Дар у тебя был, ты бы об этом уже знала, уж поверь.

Тут она была права. В общем, это был довольно тяжелый вечер. Мама подкусывала папу и нас с Глебом. Папа стоически улыбался и только изредка отвечал маме по-французски. Так, чтобы мы с Драгошем ничего не поняли.

— Ладно, с вами хорошо, но нам с Ласиком пора в гостиницу, — мама хлопнула в ладоши и встала.

Задремавший пес вздрогнул, гавкнул и преданно вытаращил глаза.

— Ты могла бы остаться, — тихо сказал папа.

— Здесь? — мама выразительно обвела взглядом мою квартиру. — Никогда не могла понять, зачем моя дочь взяла себе собачью конуру.

— Затем, что своя конура лучше, чем съемный дворец, — отрезала я.

— Я не спорю, но можно было взять что-то лучше, — примирительно улыбнулась мама. — Твоя семья…

— Я не могу принести пользу семье, — напомнила я. — И потому не считаю правильным пользоваться влиянием и деньгами.

— Воля твоя, — спокойно ответила мама.

— Тебя отвезти? — спросила я.

Признаться, выезжать куда-либо не хотелось, но…

— Я отвезу, — Глеб тоже встал с постели.

Папа проводил собирающуюся маму грустным взглядом, вытащил свой телефон и ушел на балкон. Кажется, Андрэ Тома до сих пор любит свою «русскую фурию». Может, они тоже истинные? Но не решились на метку? Или волчица не может поставить метку? Хм, почему я никогда не интересовалась Теневой Стороной?

Вернувшись к отцу, я молча взялась за уборку. Составила продукты в холодильник, тарелки в посудомойку и залила в чайник фильтрованную воду. Хочется простого, слабого, несладкого чая.

— Я тоже буду, — негромко бросил папа.

— Сердишься?

— С чего бы?

— Ты француз, — сощурилась я, — ты не должен отвечать вопросом на вопрос. Это не ваша тема.

— Ваша, — фыркнул папа. — Ты, вообще-то, наполовину моя кровь.

— Так не говорят, — хмыкнула я. — На меня сердишься?

Папа покачал головой и, отодвинув меня от кухонного стола, принялся сам колдовать над заварочным чайником.

— Твоя жизнь, твоя любовь, — произнес он тогда, когда я уже не ждала ответ. — Никто не проживет за тебя отмеренный Господом срок. И никто не вставит тебе в грудь свое сердце. Любишь? Рискуй. Я готов помочь и поддержать, если тебе придется собирать сердце в осколки. И, как я уже говорил, у меня есть преданный и перспективный юноша, талантливый маг.

— Не в осколки, а по осколкам, — только и смогла сказать я.

Исходящий парком чай был разлит по кружкам, и мы устроились за столом. Я выключила основной свет, оставив только маленькую лампу, в свет которой попадал лишь кухонный стол.

— Почему вы с мамой разошлись? — тихо спросила я, когда на дне чашки остались лишь чаинки.

Андрэ Тома грустно улыбнулся, отставил в сторону свою чашку и честно сказал:

— Я обязательно тебе это расскажу. Когда смогу. Все еще может быть хорошо, Мари. Мы взрослели и менялись, Мари. И все это мы делали по одиночке, не совершай наших ошибок, ошибайся самостоятельно.

— Я постараюсь вообще не ошибаться, — задорно улыбнулась я.

— Так не бывает, — покачал головой папа. — Главное, чтобы ошибки не были фатальны.

Собрав со стола чашки, я поставила их в посудомойку, к тарелкам. После чего запустила чудо-машину. А через мгновение раздался звонок в дверь.

— Мы кого-то ждем? — очень по-русски изумился папа.

— Не знаю, — я пожала плечами.

За дверью оказался курьер с огромнейшим букетом кроваво-алых роз. На фоне белоснежной обертки их цвет еще сильнее бросался в глаза.

— Мари Тома? — спросил парень.

— Тома, — поправила я его на автопилоте.

— Распишитесь вот здесь.

Оставив свой не особенно затейливый росчерк, я приняла букет и закрыла за курьером дверь.

Вообще, я не очень люблю этот оттенок у роз. Мне кажется, такие цветы больше подходят нуарным фильмам, или для фотографий. А еще их можно использовать в качестве реквизита к фильмам ужасов. Но эти цветы от Глеба, а значит они нравятся. Ну или понравятся со временем.

На белой карточке забавным шрифтом было отпечатано:

«Отпросись у папы и спускайся. Жду».

Сердце сделало радостный кульбит и я, сияя улыбкой, повернулась к папе.

— Иди, но обязательно отзванивайся, — вздохнул Андрэ. — Мы с твоей матерью волнуемся, но… Ты будешь счастлива, обязательно. Мы сделали для этого очень много.

А я, поставив цветы на кухонный стол, обняла папу и шепнула:

— Ты до сих пор ее любишь, да?

— Я до сих пор не вижу никого, кроме нее, — уточнил папа и подтолкнул меня к двери, — беги, твой волк наверное уже заждался тебя.

Вытащив телефон, я быстро сфоткала букет и отбила Еське сообщение в ВК:

«Драгош прислал мне жутко впечатляющие розы», и, прикрепив фотку, отослала. В ответ получила впечатленный смайлик и подпись:

«Реально жуткие. Уж прости, но цвет пугающий. Скажи ему сразу, что предпочитаешь более пастельные тона». И вместо фото моя подруга-художница прицепила палитру нежнейших оттенков, среди которых я выцепила пыльную розу. Наверное, это судьба.

— Обязательно, — проворчала я себе под нос. — Но не сегодня. Он ведь от души старался. И когда успел?

Обувшись, я набросила на плечи плащ и выскользнула в подъезд. В сумочке зазвенел мобильный. Моя теперь уже любимая стандартная мелодия, ведь я так ничего и не поменяла. Закатив глаза, просто ускоряю шаг. Вот же нетерпеливый. Хотя все равно не понимаю, как он все успел. Или мама гостиницу поближе ко мне выбрала? Но я не припоминаю в этом районе никаких гостиниц. Вернее, пара хостелов есть, но уровень… Прямо скажем, не мамин. Да и с Ласиком не примут.

Выскочив из подъезда, я вздрогнула и запахнула не застегнутое пальто — порывистый ледяной ветер заставил пожалеть об оставленном дома плаще. Где Глеб-то? Черт, или он звонил сказать, что задерживается?

— А вот и ты, любовь моя, — хрипло прозвучало у меня над ухом и свет померк.

Глава 15

Это был невероятный, потрясающий сон! Пляж, солнце, Драгош в нелепых цветастых плавках и я, в простом белом купальнике. Мы носились по пустынному морскому берегу, дурачились, брызгались и хохотали. А после, не разрывая объятий, рухнули в воду. Вынырнув, мы смеялись и отфыркивались от нестерпимо соленой воды, а после я вернулась к шезлонгу, где меня ждал прохладный лимонад. Не прошло и пары минут, как появился с Драгош с большой морской звездой. И как ему не страшно брать этого морского зверя голыми руками?

— Теперь она твоя, — жизнерадостно выдал он и попытался плюхнуть ее мне на живот.

Взвизгнув самым позорным образом, я дернулась и свалилась с шезлонга. От удара обо что-то твердое в голове неприятно зашумело. Что за дичь? Камень, что ли, попался?!

Подняться я не смогла — руки и ноги не двигались, не слушались меня! Вокруг как-то резко потемнело, пропал солоноватый морской запах и ему на смену пришла какая-то больничная вонь. Или это какая-то бытовая химия? Да к черту запахи, почему я ничего не вижу?! Неужели я ослепла?! Что могло произойти? Верните меня в мой сон!

— Я помогу, — произнес чей-то до боли знакомый голос.

Шорох, стук двери и… Господи, это же Сашкин голос! Но почему он здесь? Или не так, почему мы в одном и том же «здесь»?!

Я пыталась закричать, чтобы привлечь внимание медсестры или врача или хоть кого-нибудь! Но с губ слетело какое-то слабое кошачье мяуканье. Таким звуком внимание привлечь нереально. Господи, где же Глеб? Мы же должны были встретиться, он ведь ждал меня внизу, у подъезда. Может, я поскользнулась? Слишком торопилась и пересчитала собой ступени?

Тупая головная боль начала стихать и меня внезапно накрыло озарением. Долбанным инсайтом, если можно так сказать. Не было никакого Драгоша у подъезда. Мой любимый не мог одновременно везти мою маму в отель и заказывать розы. Да еще и с карточкой. Да и знает Глеб, что я не особенно люблю красные розы.

Значит, цветы прислал Сашка. Ублюдок все просчитал. Господи, он просчитал меня как… Как я не знаю кого!

«Уровень интеллекта — хлебушек», мелькнула в голове короткая мысль, которая тут же растворилась в волне ужаса. Ужаса не позволяющего полноценно дышать.

Я рванулась, пытаясь вернуть себе контроль над телом. И тут, как будто мне было мало страха, в голове всплыло воспоминание: «А вот и ты, любовь моя".

Не могу и предположить, сколько я хрипела, сколько я билась и насколько глубоко погрузилась в темные, животные глубины страха.

Но у всего есть предел. И я, кажется, настолько наполнилась ужасом, что перестала его испытывать. Откашлявшись, я попыталась спросить, где я. Но голос вновь подвел меня. Ничего, я попробую снова. И снова. Терять мне, кажется, уже нечего.

— Где я? — мне удалось справиться с горлом. Вот только ответа не было. Вокруг меня была темнота и тишина. Он ушел? Может, мне все-таки показалось?

Завозившись, я, наконец, ощутила свои конечности. Ощутила и поняла — нет, во мне еще есть место для ужаса и паники.

Я была распята на постели. Привязана за руки и за ноги. Хотя, конечно, может это и не постель. Но под моей спиной определенно что-то пружинящее.

Глаза защипало, из-под век потекли слезы. Ненавижу. Ненавижу. Как же я его ненавижу. И боюсь. От страха тяжело дышать, мысли путаются. Я ведь читала несколько статей, несколько публикаций о том, как вести себя с психами. Но в голове пустота и неприятный звон. И паника.

Дергая руками и ногами, я молилась о том, чтобы веревки не выдержали. Всегда ненавидела такие моменты в фильмах — нет ничего более унизительного и страшного, чем быть привязанной к постели в такой беспомощной позе. Абсолютно беспомощной позе, я ведь даже ноги свести вместе не могу.

Все, что меня утешало, хоть немного утешало, это косточка бюстгалтера, которая болезненно впилась в бок. Я хотя бы одета.

Стоило мне чуть успокоиться, как мозг подкинул воспоминания о прочитанных статьях. Только не тех, полезных, про правильные разговоры. Не-ет, это были воспоминания о девушках, которых похищали и годами держали в плену. Они даже начинали любить своих мучителей! Некоторые успевали родить детей.

Хлопок двери, шорох шагов и постель прогибается под тяжестью севшего на ее край человека.

— Испугалась? Ну не плачь, я тебя не оставлю, — проворковал Сашка и моего лица коснулась мокрая ткань. — У тебя голова болит? Сейчас дам таблетку. Увы, от этого средства всегда такие последствия.

— Всегда? — я с трудом открыла глаза и посмотрела на него. — Всегда?

То есть, я не первая? И его не поймали? Господи…

— Девушки странный народ, — Сашка легко пожал плечами, — вам постоянно нужно куда-то идти, бежать, что-то делать. Хотя ваше единственное назначение — это быть рядом с мужчиной. Не оставлять его, радовать своим видом. Вдохновлять.

Кое-как проморгавшись, я пристально посмотрела на него и вкрадчиво произнесла:

— Отпусти меня. Ты ведь понимаешь, что людей похищать нельзя.

Он тщательно сложил тряпку, убрал ее куда-то на пол и как будто подвис. Судя по выражению его лица, внутри Сашки шла нешуточная борьба.

— Нельзя. Да, людей похищать нельзя.

Я боялась даже дышать. Неужели он сможет побороть свою болезнь?! Господи, пожалуйста, если он сейчас победит сам себя, я даже не буду заявлять в полицию!

— Но ты ведь и не человек, верно? — он ласково улыбнулся и погладил меня по щеке. — Ты выбраковка. Думала, я не знал? О, я знал, очень хорошо знал. И я был готов любить наших детей, хоть они и были бы наполовину тенями. Теперь я прослежу за тем, чтобы ты никого не принесла. Теперь я люблю тебя иначе, Мари. Ты принадлежишь мне.

— Никогда, я не твоя! — в отчаянии произнесла я.

Он зло сощурился:

— Моя. И я тебе это докажу!

Сашка резко приподнялся, навис надо мной и приблизил свое лицо к моему:

— Теперь ты полностью принадлежишь мне. Мы будем вместе, всегда. Я буду верным, Мари. Я никогда тебе не изменю.

— А если и тут будет залитие, ты снова уедешь к маме? — я смотрела в его безумные глаза и ненавидела себя за то, что не могу просто взять и заткнуться. — А я останусь здесь, как несчастная псина, брошенная в садовом домике жестокими хозяевами?

— Ох, моя бедная девочка, — он оперся на локоть, а другой рукой погладил меня по виску, — прости. Но у меня не было выбора. Я был глупый и думал, что необходимо принимать таблетки. А их испортила вода, я оставил флакон не закрытым. Пришлось ехать к маме, у нее всегда есть запас. Я тогда не знал, что таблетки только мешают мне жить. Если бы знал, у нас с тобой все было бы иначе.

— Ты не сможешь держать меня здесь вечно, — обреченно произнесла я. — Знаешь, пролежни не украшают людей.

Он отстранился, нагнулся, подобрал что-то с пола и выпрямился. Я не удержала панический вскрик, ведь в его руках матово блестел нож.

"О господи, Мари, договорилась!"

— Ты побледнела, — он хмыкнул, — я не безумец, любовь моя. Я не причиню вреда твоему телу. Просто перережу веревки.

— Тогда зачем ты меня связывал? — недоверчиво спросила я.

— Мне нужно было уйти, — Сашка пожал плечами, — я не хотел вернуться и найти пустую постель. Это так неприятно, ложиться в пустую холодную постель, Мари. Я скучал. Я скучал, а ты грела постель своему начальнику. За это я тебя накажу. Да, но не сразу. Сначала я помогу тебе стать идеальной.

— Идеальной? — я села на постели и потерла запястья, — что ты имеешь в виду?

— Посмотри вниз, — он осуждающе покачал головой, — у тебя складки на животе. Еще немного и твою фигуру будет не спасти. Ничего, здесь мне будет куда проще контролировать твой рацион.

Он встал и отошел от кровати. Я же, под его немигающим взглядом, медленно сползла на пол и осмотрелась. Кто знает, вдруг мы не очень высоко? Тогда можно прыгнуть в окно, а там уж кто-нибудь вызовет скорую и полицию.

Но едва я осмотрелась, как все мысли в моей голове поставили на паузу. Я с точностью до сантиметра знала дизайн этой квартиры. Знала, какие обои в коридоре, какая плитка в кухне. Знала, что есть еще две комнаты, раздельный санузел и небольшое хозяйственное помещение — без окон, но зато с крепкими полками. А еще я знала, что эта квартира находится чертовски высоко — четыре года назад в подъезде сломался лифт и мне пришлось подниматься пешком. Четыре года назад, до получения диплома, я взяла подработку и разработала дизайн для этой квартиры.

«Он чудовище».

— Нравится? Конечно, тебе не может не нравится, верно? — он жадно следил за выражением моего лица.

— Четыре года, — я едва шевелила губами.

— Да, — он склонил голову, — квартира ждала тебя четыре года. Ты ведь еще училась, когда нашла подработку. И вложила в дизайн все свои нереализованные желания. Теперь она твоя. Ну, пока ты здесь, разумеется. Видишь, на что я готов ради тебя? Я выбрал тебя, выбрал для нас квартиру и дал тебе ее обставить. И ждал, долгие годы ждал, чтобы привести тебя сюда.

— Меня найдут, — я шагнула назад, — найдут, слышишь?

Но он ничуть не испугался. Покачав головой, он произнес самые страшные слова:

— Кто? Твой пылкий оборотень? О, его подвела его же природа — он превратился в волка прямо за рулем и вылетел с автострады. Твой колдун-отец? Мои розы надежно одурманили его разум. Твоя мать?

Тут он замялся и, пожав плечами, проворчал что-то вроде: «Поищет-поищет и успокоится».

Но я на это уже не обратила внимания. Драгош. Глеб. Мой волк. Это было больно. Не как удар по голове или нежданный порез обычным кухонным ножом. Нет, это было как удар поддых, после которого в голове взорвалась маленькая сверхновая. Острое, невозможно сильное чувство потери заполнило все мое тело. Папа. Глеб. И как мама теперь, одна?

Мне стало наплевать на себя. Сашка потянул меня за собой на кухню. По дороге он что-то разглагольствовал о том, что давно хотел готовить для меня. Он бил в мое слабое место — вес — но удары не достигали цели.

«Что, если он врет?», мелькнула в голове заполошная мысль. «Что, если он специально сказал это, чтобы сломать меня?».

Но надежда, цветок, который растет даже на выжженой земле… Во мне этот цветок распуститься не смог. Я хотела верить, что любимые люди живы. Хотела, но не могла. Клянусь, я отдала бы все на свете, лишь бы они были живы. Проблема только в том, что отдавать мне больше нечего. Совсем.

Сашка пихнул меня за стол и поставил передо мной тарелку с какой-то противно-зеленой жижей.

— Пюрированная стручковая фасоль.

Съев несколько ложек, я почувствовала тошноту и опрометью бросилась к мойке. Отплевываясь от омерзительной жижи, не прижившейся в моем организме, я вспомнила слова Еськи «С твоим везением ты залетишь после первой ночи». Ну, возможно, она выразилась не совсем так, но… Что если да?!

Перед глазами возникли кадры из известного фильма, где женщина вырастила сына в подобных условиях. От этих кадров мне стало еще хуже.

— Видимо, это последствия отравления, — задумчиво произнес Сашка. — Идем, тебе пора спать. Да-да, ты только что проснулась, но организм еще не справился с химией.

— Я буду сопротивляться, — мрачно произнесла я. — Слышишь?

Боль от потери близких не ушла, затаилась. Она была рядом, только протяни руку и все, накроет с головой. Но если я беременна…

«Я убью его», возникла в голове мрачная мысль.

Это испугало меня. Убийство?

«Но разве у меня есть выбор?», спросила я сама у себя и бросила острый взгляд на кухонный стол.

Увы, там не было даже вилок. Очевидно, он подошел к моему похищению серьезно.

«Господи, он вынашивал этот план четыре года! Конечно, он подошел к этому серьезно. Это, считай, апогей всей его жизни», истерично подумала я.

— Сопротивляться? — он задумчиво посмотрел на меня, затем усмехнулся, — нет, я подожду, пока ты сама захочешь близости. Подожду, пока ты не начнешь умолять.

Какой-то бес толкал меня под руку, щипал за язык, мне до одури хотелось спросить, с чего он взял, что я когда-нибудь его захочу? Мне до безумия хотелось причинить ему боль. Чтобы он зацепил хотя бы край моего сбывшегося страха потери.

Но я сцепила зубы и промолчала. Так же молча я вернулась в ту комнату, из которой вышла. Не проронив ни единого слова и даже не удивившись, взяла выданные мне вещи и принялась переодеваться под его немигающим взглядом. Сейчас для меня существует только одна цель — выжить, освободиться и узнать, получила ли я от судьбы подарок. Если у меня будет ребенок, то это будет потрясающе.

«Далеко идущие выводы на фоне тошноты», невесело подумала я и замерла в легком недоумении — Сашка принес одну подушку и одно одеяло. Он ждет, что я позову его с собой? Не дождется.

Но нет, он притащил из другой комнаты кресло — я узнала эту модель, за которой пришлось долго охотиться — и сел напротив постели.

— Тебе может стать плохо ночью, — проинформировал он меня. — Не беспокойся, я не отведу от тебя глаз.

И не отвел. Я легла к нему спиной и с головой накрылась одеялом. Это дало мне какле-то детское ощущение безопасности — если не вылезать из-под одеяла, то монстр не сможет утащить тебя под кровать.

Из глаз покатились слезы. Я старалась не позволить себе скатиться в истерику и пыталась глубоко дышать.

— Если тебя тошнит — скажи, — заботливо произнес он.

И я не выдержала. Я хотела, честно хотела быть послушной девочкой. Усыпить бдительность и сбежать. Хотела, но не смогла.

Резко подскочив на кровати, я развернулась к нему и закричала:

— Тошнит?! Да, меня тошнит! От тебя тошнит, понимаешь? Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ты убил тех, кого я люблю, — последнее я, резко обессилев, произнесла шепотом.

Он отшатнулся:

— Интересный эффект, раньше такого не наблюдалось.

— Ты никогда не был мне нужен, — бесстрастно произнесла я. — Ты был просто заменой Драгошу. Просто тем, с кем я пыталась забыть свою самую большую и серьезную любовь.

Где-то в моем подсознании заходился истошным криком здравый смысл, а рядом с ним, в глубоком обмороке, лежал инстинкт самосохранения. Но я не могла. Мне было… Мне было слишком. Вот просто — слишком. Слишком страшно, слишком больно. Слишком много ненависти скопилось внутри меня.

— Ты извинишься за эти слова, — ровно произнес он. — Завтра я начну тебя учить.

— Мы в панельном доме, — усмехнулась я. — На мой крик и мат сбегутся все соседи.

— О, ну что ты, — ласково улыбнулся он. — Когда ты закончила обставлять квартиру, я вынес все и переместил сюда, в дом. А то место продал. Я же не дурак. Тебя никто не найдет, Марина. Ты со мной навсегда.

В голове потемнело. Я думала, что если шуметь достаточно сильно, то соседи вызовут полицию. Я думала, что если устроить пожар — соседи не смогут остаться в стороне. Я так много успела надумать, и все — пшик.

«Кажется, скоро я присоединюсь к папе и Глебу», отрешенно подумала я, чувствуя, как судорожно сжимается сердце и как горят легкие, которым не хватает кислорода. Мир плыл перед глазами и я, медленно опускаясь на подушки, только усмехнулась, глядя на засуетившегося Сашку:

— Оставь меня в покое. Лучше смерть, чем ты.

Конечно, я так не думала. Хотя мысли о возможной беременности оставили меня. Потому что… ну глупо это. Неизвестная химия, страх, стресс и пюре из стручковой фасоли — кого угодно стошнит.

Закрыв глаза, чтобы не видеть раздражающее лицо своего похитителя, я сама не заметила, как провалилась в мутную одурь. Я видела свой последний день с родными, хотела закричать, попросить маму не уезжать, попросить Глеба отвезти нас всех к нему, но вместо этого по памяти повторяла все свои уже сказанные фразы.

«Это ведь моя вина», посреди сна пришла мне в голову до отвращения трезвая мысль. «Это ведь я забыла про бывшего жениха, у которого обнаружился диагноз. Это я очертя голову бросилась вниз, не позвонив Глебу. Это я виновата».

Из своего не то сна, не то дурного забытья я вынырнула резко, рывком. Села на постели и увидела, что кресло, в котором сидел Сашка, пустое. Только на подлокотниках висит одежда. Я одна?

Путаясь в одеяле, я пулей выскочила из кровати и рванула к окну. Если это не та же самая квартира, то окна могут быть не так высоко! Если это дом, то тут максимум второй этаж!

Мне не было суждено узнать, насколько высоко или невысоко находились окна. Ведь за стеклом была кирпичная кладка. Фальш-окна с подсветкой.

— Ты уже проснулась? Я перестелил белье в спальне, — Сашка стоял в дверях. — Умывайся, переодевайся и бегом завтракать. Фасоль тебе не подошла, я придумал кое-что другое.

Он смотрел на меня прямым и бесхитростным взглядом, чуть рассеянно улыбался и выглядел как нормальный человек. За тем исключением, что он похитил меня и теперь играл в семью.

— А если я не буду переодеваться? — прищурилась я.

— То я помогу тебе, — он взмахнул лопаточкой. — У меня еще остались выписанные по ошибке таблетки. Доктор прописал их мне, понимаешь, но он ошибся. Нормальным людям таблетки глотать ни к чему. Если, конечно, у них нет простуды. А вот если человек не хочет мыться и носить чистую одежду, то это первый признак депрессии. Депрессия это болезнь, Мариночка. Я не позволю тебе заболеть. А дозировку я в интернете посмотрю.

Он выдал мне все это и, улыбнувшись, добавил:

— Но ты не бойся, даже если ты сойдешь с ума и станешь безумна, я все равно тебя не брошу. Буду любить и лелеять. Давай, а то все остынет.

Мне кажется, или Сашка за эту ночь окончательно поверил, что мы снова вместе? В его доме и на его условиях?

Я припоминаю, что он был очень недоволен наличием у меня квартиры. Тогда я списала все на меркантильность его матери — мол, будущая свекровь недовольна тем, что ипотека у будущей невестки есть, а совместно нажитого имущества не будет. Но сейчас… Сейчас мне кажется, что он изначально собирался привезти меня сюда. Он ведь спрашивал, смогу ли я работать на удаленке. Тогда меня отговорил Глеб. А я хотела. С глаз долой из сердца вон.

«Я могла оказаться в этом аду куда раньше», с ужасом подумала я. И следом прилетела незваная и совсем не нужная мысль: «Но тогда пострадала бы только я. Не папа, и не Глеб».

К горлу подкатил комок, глаза наполнились слезами. Но… Но разум уже начал работать. Была ли авария? И если была, и если Сашка ее видел, то как ему позволили скрыться?

«Остановись», приказала я сама себе. «Твоя задача — бежать. Без убийства. Еще не хватало из-за этого ведра помоев сесть в тюрьму. Или быть казненной — кто знает, как судят бездарных?».

Наскоро освежившись, я переоделась — ультра короткое бежевое платье и никакого белья — и вышла на кухню.

— От геля для душа я чешусь, нет скраба и увлажнителя для кожи, — выпалила я, едва только он ко мне повернулся. — Ты обо мне не заботишься.

— Забочусь, — возразил он. — Все куплю.

— Ну да, только это и слышу: «люблю, куплю, полетим», а в итоге ничего, — я капризно надула губы. — Моря я теперь не увижу никогда.

— Через пару лет, — пообещал мне Сашка. — Все будет через пару лет. Тебе нужно привыкнуть, что ты не одна. Что у тебя есть я и я всегда приду тебе на помощь.

Мне хотелось спросить его про белье. Но… Очевидно, что не стоит провоцировать маньяка. А я, для себя, квалифицировала Сашку как маньяка. Может я и не права. Да я скорее всего не права, все-таки дизайнер диагнозы ставить не может, но мне стало легче.

— Итак, сегодня у нас много дел, — он поставил передо мной тарелку с овсянкой, — здесь долго никто не жил. Нужно протереть пыль, пропылесосить, намыть полы. Ну ты и сама видишь.

Он обвел рукой кухню и я поняла, что он не только маньяк, но и этот, как его, перфекционист. Потому что кухня была выскоблена. Мне кажется, что здесь можно было бы провести полостную операцию.

— Возьмешь пушистика, а я проконтролирую, — он усмехнулся и со значением посмотрел на мои колени.

«Ах ты ж мерзота», взбесилась я. И крепко сцепила зубы. Пока он не лезет ко мне, я буду молчать. Молчать и выполнять его требования. А там… Там что-нибудь, да случится. Я в это верю. И я заставлю себя верить, что папа и Глеб живы. Иначе мне все это терпеть незачем.

Я уже хотела встать из-за стола, чтобы не раздражать и не привлекать к себе внимание, как вдруг виски обожгла страшная мысль — мое подчинение его только раззадорит. Это ультра-короткое платье, отсутствие белья и «игры» в горничную ни к чему хорошему не приведут.

Подняв на него глаза, я решила идти ва-банк. Ведь в токсичные отношения играть могут двое:

— Я не думала, что ты такой.

— Какой? — купился он.

— Обычный, — я пренебрежительно пожала плечами. — Самый обычный мужик, для которого женщина просто тело. Мясо на прилавке.

Бросив эту фразу, я встала, одернула юбку и вышла с кухни. В коридоре нашелся пушистик. Взяв его в руки, я, не сходя с места, принялась гонять отсутствующую пыль. Минут через пять из кухни вышел Сашка, прошел в одну из комнат, чем-то там погрохотал и, выглянув, грубо бросил:

— Сюда иди.

Вздрогнув, я стиснула пушистика и на негнущихся ногах подошла к нему.

— Это — наша спальня. Там — твой шкаф. Одевайся, на полке в коридоре возьмешь перчатки и химию. Пол должен блестеть.

«Значит, тобой можно управлять», я склонила голову, чтобы скрыть выражение глаз. «Значит, главное не спорить с тем, что я — твоя девушка. Остальное можно скорректировать».

Только вот через сколько я сама сойду с ума? Как долго мне удастся водить его за нос?

Спальня. Мрачно-багровые тона, состаренное золото — тут я выполнила все пожелания клиента. Он попросил сделать гостевую спальню, ту, в которой я проснулась, «на вкус настоящего дизайнера», а вот хозяйская делалась под его запросы.

От вида витых столбиков (цельная древесина, изготовлено на заказ) мне стало дурно. По спине пробежала стая мерзеньких мурашек и я, подлетев к шкафу резко распахнула дверцы. Первым делом я натянула белье, вырвав его из упаковки. Следом штаны, и только после этого, воровато оглядевшись, я сняла с себя бежевое платье и поспешно натянула бюстгалтер, а следом свитер с высоким горлом.

Только после этого я почувствовала себя хоть немного лучше.

Мытье полов никогда не было моим любимым занятием. Но в разряд ненавистных оно перешло только сейчас — Александр, сложив руки на груди, наблюдал за мной. Тыкал в плохо промытые места и нудел о вреде болезнетворных бактерий.

— Кстати, я проверил твою сумку. Телефон пока останется у меня — ты установила слишком много вредных приложений. А вот косметичку можешь забрать. Мне нравится, когда ты накрашена.

Уставившись в мокрый пол, я приказала себе заткнуться и в ответ на этот спич просто кивнула.

С мытьем пола я закончила только часа через три. Серьезно, он заставил меня подвинуть все, что подвинулось! И сунуть руку туда, куда засунулось. Но, с другой стороны, лучше уж так.

В любом случае, мытье пола завершилось на позитивной ноте — он пообещал, что завтра мне поможет. Ведь пол нужно мыть каждый день.

Он дернулся не договорив — зазвонил его телефон.

Посмотрев в экран, он недовольно скривился и вышел из гостиной. Плюнув на все, я бросилась следом и жадно прислушивалась к разговору. Он явно общался с матерью, которая предупредила его о том, что… Что им заинтересовалась полиция?

«Они могут быть живы», эта мысль парализовала меня, но лишь на мгновение.

«Я должна подать весточку, но как?!».

Времени у меня всего-ничего, с матерью он всегда разговаривает быстро! Думай, Тома, думай!

Взгляд упал на косметичку. Намазать губы и поцеловать его в щеку? Так мало ли с кем он был. Что там еще полезного?

Полезного там было чуть меньше, чем ничего. Косметика, духи и мой долбанный браслет. Браслет! С гравировкой! И духи!

«Куда? Куда его прицепить так, чтобы Сашка не заметил, но остальные не пропустили?»

Подхватив свои духи и браслет, я выскользнула в коридор. Сашка тут же ушел в кухню и прикрыл за собой дверь. Вот и молодец, вот и умница.

Дальше я действовала быстро. Прицепила браслет на «собачку» его куртки. Не на основную молнию, а на карман. Затем пшикнула духами — у меня редкий аромат, это должно привлечь внимание. И, чтобы не спалиться, пшикнула и на себя. После чего метнулась в туалет и спустила воду. Якобы, в коридор я вышла ради этого. После перешла в ванную, где тщательно помыла руки. И поняла, что выходить мне нельзя — безумный взгляд, лихорадочный румянец и дикая улыбка в уголках губ. Неужели у меня есть шанс?! Или это будет лишь пытка надеждой?!

— Мариночка, выходи, — громко произнес Сашка. — Мне нужно уехать, но я не могу оставить тебя вот так просто.

Он увел меня в спальню и, нехорошо улыбнувшись, спросил:

— Сама ляжешь или заставить?

— Сама, — сдержанно ответила я. — Хотя ты мог бы просто связать мне руки за спиной. Так бы я смогла почитать, или телевизор посмотреть.

— Нечего тебе читать и смотреть, — отрезал он. — Весь сор в твоей голове от переизбытка вредной информации. Ложись!

Вздрогнув, я прикусила губу и легла на постель. Он вытащил веревки и ловко привязал мои руки и ноги. Это будут самые долгие, самые страшные часы в моей жизни.

— А если ты не вернешься? Что будет со мной?

— Любящие люди не живут друг без друга, — ласково произнес он. — Так что ты последуешь за мной, а я просто тебя немного подожду.

Наклонившись, он оставил у меня на щеке омерзительный, слюнявый поцелуй. И все мои невеликие духовные силы ушли на то, чтобы не передернуться. Чтобы не выдать, насколько он мне омерзителен. Насколько мне тошно от его вида и запаха. И насколько мне страшно оставаться одной.

Он вышел из спальни, пошуршал в коридоре, затем раздался громкий щелчок и все погрузилось во тьму.

«А ведь если его посадят, ну хотя бы на трое суток, этого времени мне хватит, чтобы умереть от обезвоживания», пронеслось у меня в голове.

«Стоп, Тома, подумай о чем-нибудь хорошем», приказала я себе. «Если тебя найдут, то ты сменишь место жительства. Это будет дом в защищенном поселке и плевать, сколько это будет стоить».

Но ни о чем хорошем думать не получалось. Я вновь и вновь гоняла в голове мысли о папе и Глебе. Пусть они будут живы, ну пожалуйста!

Я начинала плакать, потом уставала и затихала. Потом вновь все шло по кругу. Я постоянно дергала руками и ногами — вдруг получится избавиться от веревок? Не получалось.

В груди пекло так, будто я снова, как в детстве, оказалась на грани жизни и смерти. Тогда я страшно простыла и мама с папой дежурили у моей постели. Отчего-то никто не отвез меня в больницу. Но все эти вопросы забылись, ведь едва я выздоровела они разошлись.

Мерно дыша, я пыталась усмирить боль, но становилось только хуже. И вдруг из груди боль и жар переместились в руки и…

Непроглядная темнота осветилась колдовским светом! Я… это я сделала?!

Но разлеживаться было некогда — надо потушить кровать. Иначе я просто задохнусь в дыму.

И вот я сижу на разворошенном и обугленном белье и… И тупо рассматриваю свои светящиеся ладони. Я одаренная. Одаренная.

«Если я убью эту тварь — меня казнят», пришла в голову мысль. «Потрафят человеческой части теневого саммита».

«Отставить лишние мысли», отдала я себе приказ и принялась выбираться в коридор. От рук было не так много света, так что… Приходилось едва ли не ползти. А потом… Потом странное чувство исчезло и я осталась с погасшими руками и холодком в области сердца.

«Магическое истощение», предположила я и расхохоталась. Слабосилок не многим лучше выбраковки. Беспомощная. Почти бездарная. До истерики боящаяся темноты. Я…

«Возьми себя в руки», вновь приказала я себе.

Темнота пугала. Непривычная, давящая, абсолютно черная тьма. Ни единого отсвета от фонарей, ни крошки мерцания подсвеченных витрин.

Я шла наугад, не видя даже очертаний предметов. А в ушах звучал лишь шум моей собственной крови. Господи, как же здесь тихо. Как в гробу.

Бедро ужалило болью — привет, тумбочка с острым краем. Кто бы мог подумать, что здесь столько мебели? Я, как дизайнер, всегда старалась оставить больше пространства.

Еще один удар и я, с трудом сдержав крик, подумала о том, что стоило бы выбирать предметы со скругленными углами.

— Я буду аккуратней, — хрипло произнесла я вслух, лишь бы разбавить эту удушающую тишину.

И едва договорив, я со всего маху впечатала мизинец во что-то безумно твердое. Из глаз брызнули слезы, я рухнула на колени и тихонечко завыла. Господи, ну когда же это все закончится?!

«Бей лапками, Тома», приказала я себе. «Бей лапками и это все закончится. В крайнем случае, подкараулишь мерзавца у дверей и приголубишь табуреткой по голове. Не насмерть, а до потери сознания. Привяжешь к чему-нибудь и с его телефона вызовешь полицию».

Утешая себя таким образом, я, не поднимаясь с колен, ползла вперед. Кромешная темнота и ни единого звука — это не просто как в гробу, я готова поспорить на что угодно, что все эти комнаты находятся в глубоком и сухом подвале.

«Откуда только деньги взялись на это!», злилась я. Но в груди понемногу просыпалась надежда. Да, лучше всего включить свет, открыть дверь и сбежать. Но в крайнем случае, я приложу все силы, чтобы самой пленить своего маньяка.

«Господи, дожила, Мари Тома, до личного маньяка», невесело пошутила я и крепко саданулась обо что-то головой.

Это «что-то» оказалось прохладным и металлическим. Дверь! Дверь! А за ней моя свобода! Потеряв человечески облик, я принялась толкать ее, пинать, царапать обломанными ногтями. Но преграда стояла намертво, не поддавалась моему слабому напору.

Кое-как усмирив саму себя, я принялась медленно, неторопливо ощупывать дверное полотно. Но вот ведь засада — не было ни единой зацепки! Ручки и отверстия для замка и то не было!

А с другой стороны, чего я ожидала? У него было четыре долбанных года, чтобы подготовиться к моему пленению.

Я села на пол, прижалась лбом к прохладной двери и прикрыла глаза. Проснувшаяся проснувшаяся надежда призадумалась: «А не стоит ли сдохнуть в корчах?».

«Не стоит», решительно ответила я самой себе. Или своей шизе? Я вот не удивлюсь, если у меня после всех этих приключений что-нибудь с головой произойдет.

«Сохрани свое ментальное здоровье», прозвучал у меня в голове папин голос. А следом: «Ты будешь в безопасности. Спи». И вот эти слова, которые мне когда-то сказал Драгош… Я чуть не разрыдалась опять и хрипло выдохнула:

— А не могу я спать, мой волк. Не могу.

«Ты должна быть в безопасности, я же обещал. Иди, а то увезу к себе», память издевалась надо мной, подбрасывая кусочки недавнего прошлого.

— Увези, — всхлипнула я. — Только будь живым и поскорее приезжай за мной.

Крепко зажмурившись, я грубо оттерла с лица слезы и медленно пошла в сторону кухни. Руки начали саднить и стоило бы поискать аптечку. Мать Сашки хранила лекарства в холодильнике, так может и он перенял у нее эту привычку?

Наткнувшись на стол, я вспомнила, в какой стороне стоял холодильник и через полминуты нашла его. Открыв дверцу, я тут же зажмурилась — глаза слишком привыкли к кромешной тьме. А внутри холодильника горел свет.

Протерев глаза, я, щурясь, принялась осматривать полки. Ветчина, колбаса, сыр — Сашка явно не собирался сидеть вместе со мной на диете.

Дразнящий мясной запах свел меня с ума, я ощутила безумный голод и пришла в себя лишь через пару минут, когда от ветчины и куска сыра ничего не осталось.

Вместе с сытостью к организму вернулись силы. И мои руки начали саднить еще больше. Свет от холодильника позволял все рассмотреть и я, увидев черно-фиолетовые кровоподтеки и ссадины, с корочкой чуть подсохшей крови, передернулась.

«Могло быть хуже», напомнила я себе.

Но, тем не менее, в холодильнике аптечки не оказалось. Но, зато, мне пришла в голову гениальная мысль — передвинуть его так, чтобы свет попадал в коридор. Тогда можно будет обследовать дверь еще раз. Не может быть такого, чтобы дверь открывалась только снаружи.

«Может», мелькнула в голове неприятная мысль. «Но я буду верить в лучшее».

В прошлом я бы ни за что не поверила, что могу сдвинуть с места подобного монстра. Но сейчас… Пф! Я провезла его по линолеуму с легкостью! Клянусь, я даже не почувствовала этой тяжести. Я тащила его ровно столько, на сколько хватило шнура. А шнура хватило намного — родной провод агрегата оказался вставленным в удлинитель.

Так что у меня получилось дотащить этот оригинальный «торшер» практически до двери.

Безжалостный свет показал мне то, что я никак не ожидала увидеть. Сашка оказался почти гениален. Он поставил дверь замком наружу. Как будто там, с той стороны, он запирался от меня. Я не вскрою эту стальную махину. Никак. Я не медвежатник, нет у меня таких навыков.

Значит, я должна устроить ловушку и…

Там, за дверью, послышались шаги и я, обезумев от ужаса, метнулась назад, в спальню. В спасительную и безопасную темноту. И только закрыв за собой дверцу шкафа, я поняла, как сглупила. Как чертовски тупо поступила! Спряталась в шкафу, как маленькая испуганная девочка. Спряталась в шкафу тогда, когда в коридор вывезен холодильник.

«Вот и все, Тома, другого шанса не будет». Сердце стучало так, что вот-вот выскочит, в ушах шумела кровь и я прикрыла глаза. Не хочу ничего видеть. Не хочу ничего знать.

Грохот, крик, что-то щелкает, а я, отпустив дверцу шкафа, зажимаю руками уши. Я ничего не хочу слышать. Ни-че-го.

Он бушевал. Что-то кричал, что-то бросал. Вздрогнув, я открыла глаза и, увидев проникающую в шкаф полоску света, тут же зажмурилась. Страшно. Вдох-выдох, вдох-выдох. Давай, Тома. Раз уж спряталась, то сиди тихо.

Закусив губу, я медленно-медленно опустилась, осела на кучу какого-то тряпья. Если вести себя тихо, то, может быть, он меня не заметит? Подумает, что уже сбежала? Может быть, он уйдет и оставит дверь открытой?

Во рту поселился противный соленый привкус, кончики пальцев онемели, шум в ушах усилился и превратился в нестерпимый звон. Воздух заканчивался, мне становилось нечем дышать. Ступни заледенели, а спина покрылась пленкой липкого мерзкого пота.

Сглатывая сухим горлом, я пыталась отогнать тошноту, но становилось только хуже. Хуже и хуже.

Хватанув открытым ртом исчезающий воздух, я даже сквозь зажатые уши услышала собственный хрип. Вот и все.

Рывок. Он распахнул дверцу с такой силой, что я всем телом ощутила, как качнулся шкаф. Не сдержав крик, я отшатнулась назад.

— Мари!

Он схватил меня за руку, потянул на себя и я, окончательно потеряв разум, вцепилась в его пальцы ногтями. Заскулила, рванулась в сторону, но так и не смогла заставить себя открыть глаза.

Но он был сильнее. Выдернув меня из убежища, он прижал меня к себе, крепко обнял и…

Свежий мятный аромат, дорогой парфюм из непростой линейки — все это что-то напоминало.

Я замерла. Над ухом суматошно и гулко билось чужое сердце. Ноздри дразнил до боли знакомый запах.

— Глеб? — едва шевеля губами спросила я.

— Да? — так же тихо отозвался он.

— Глеб? — не веря, повторила я.

— Я. Мари?

Рыдания родились где-то глубоко внутри меня. Где-то там, где все это время дрожала тонкая струна, удерживавшая меня от безумия.

Я не пыталась остановить этот водопад. Я не пыталась отлепиться от Драгоша. Господи, я даже не пыталась разлепить намертво слипшиеся ресницы. Впервые за прошедшее время я просто расслабилась. Обмякла, доверившись крепким, сильным, надежным рукам.

Где-то там, где-то за пределами моей зоны комфорта, звучали тревожные, злые голоса. Глеб им что-то отвечал. Кого-то куда-то посылал. Все это было неважно. Важно было лишь то, что он шептал мне на ухо:

— Ты в безопасности. Ты со мной. Я нашел тебя. Все хорошо.

Рядом назойливой мухой звенел высокий сердитый голос. Рюмкина. Не сегодня, Есь. У меня нет на тебя сил. Совсем нет сил.

— Только не гаси свет, — прошептала я. — Слышишь? Не гаси свет, ладно? Мне… Мне страшно.

Я прятала лицо у него на груди, слабо перебирала ногами. А потом… А потом мы вышли на улицу. Свежий лесной запах заставил меня закашляться и прижаться крепче к Драгошу.

Кое-как подняв к лицу руки, я протерла глаза и украдкой осмотрелась. Редкий подлесок, высокий, как бы не три метра, забор. И целая куча машин. Скорая помощь, полиция, огромный внедорожник Глеба и рядом с ним машина Еськиного мужчины.

— Ей нужна медицинская помощь, — к нам подошел невысокий хмурый врач.

— Ей нужен я, — отрезал Драгош.

— А ее запястьям — я, — с нажимом произнес доктор. — Марина, вы понимаете меня?

«Понимаю, я же не идиотка», подумала я. Но отойти от Драгоша не смогла.

— Вам не нужно разлучаться, — мягко произнес врач. — Я Дмитрий Никифорович. Забавное у меня отчество, не правда ли? Все от того, что отца звали Никифор.

Он забалтывал меня как ребенка и это злило. И, одновременно, успокаивало. Я сама не поняла, как оказалась внутри машины скорой помощи. Отреагировала только на:

— Обнимите ее и пусть не смотрит.

Но я же видела свои руки. Пусть в свете холодильника, но…

— Мари, не смотри, — Глеб мягко погладил меня по щеке. — Поедем в питомник?

— За корги? — в голове всплыл давний шутливый разговор.

— Ага, — кивнул Драгош. — Там, говорят, щенков уже можно купить.

— Двух, да? Один будет грустить, — я прижалась щекой к его плечу.

Вообще, чтобы увидеть свои руки, мне было достаточно слегка скосить взгляд, но… Если Глебу так важно, чтобы я не смотрела — то мне не сложно. Все, что мне было нужно я рассмотрела на кухне.

Внутри что-то тревожно сжалось и я поспешно отогнала эти воспоминания. Кыш.

— Не пугайтесь. Сейчас машина тронется.

— У Глеба здесь машина… — встрепенулась я.

— Не страшно, — он вновь погладил меня по щеке, — не страшно. Ее кто-нибудь заберет.

— Мы домой? — с надеждой спросила я.

Глеб покосился на врача, который закончил обрабатывать мои руки и теперь, судя по ощущениям, покрывал кожу бинтами.

— Возможно, какое-то время вам придется провести в больнице, — осторожно произнес доктор.

— Зачем? — насторожилась я. — С моими руками что-то сильно не так? Но пальцы гнутся.

Я тут же сжала-разжала кулаки и, поняв, что все работает как надо, требовательно уставилась на врача. А через секунду осознала, что еще может беспокоить мужчину:

— Нет. Кроме рук со мной все в порядке. Он… Он думал, что я сама позову его… Позову…

Меня накрыло темнотой. Остро запахло дезинфектором, а после я отключилась. Сознание не выдержало и погасло. Ну и черт с ним. Я — в безопасности. Я — не одна.

Глава 16

Просыпалась я медленно. Ноздри дразнил аромат свежей выпечки и крепкого кофе, где-то рядом что-то монотонно вещал телевизор, за окном шумел город.

Потянувшись, я как-то неудачно повернулась и все тело пронзила вспышка острой боли. Боли, которая принесла с собой воспоминания.

Подскочив на постели, я начала судорожно оглядываться.

— Мари, — ровным тоном произнес Глеб, — ты дома. Посмотри в окно — там город, люди, машины.

Драгош сидел на полу у моей кровати. Рядом с ним, там же на полу, стоял маленький телевизор. Наверное, я должна была спросить о чем-то другом, но…

— Зачем тебе телевизор?

— Тебе, — без тени улыбки произнес Драгош. — Мне посоветовали окружить тебя звуками. Открыть окно, чтобы был слышен город, включить какую-нибудь популярную фигню на TV и поставить рядом с постелью что-нибудь остро пахнущее.

— Я люблю тебя, ты знаешь? — вот и все, что я смогла сказать.

— Я люблю тебя, — эхом откликнулся Глеб. — Я думал, что сдохну. Твой отец дозвонился до меня не с первого раза.

Я прерывисто вздохнула и ощутила себя самой распоследней дрянью. Этот соврал мне об аварии, но я даже не спросила. Не уточнила. И не то чтобы я вдруг взяла и поверила в лучшее, нет. Я просто забыла про отца. Он отошел на задний план.

— Какой стыд, — выдохнула я. — Глеб, этот сказал, что ты попал в аварию и погиб. Что отец одурманен. Что…

— Тш-ш, Мари. Все хорошо. Ну какая авария? Он увез тебя тогда, когда меня рядом не было. Хорошо, что твоя мама решила позвонить бывшему мужу — она хотела перемыть мне кости. Ты уже бежала вниз, когда она сказала, что я еще только отъезжает от гостиницы.

Я прикрыла глаза. Если бы я задержалась хоть на минуту, промедлила немного — ничего бы этого не было. Почему у меня нет привычки подкрашивать глаза и губы перед выходом? Надо бы завести подобный ритуал.

— Андрэ бросился за тобой, но розы все же одурманили его. Он рухнул в коридоре, но сейчас с ним все в порядке.

— Господи, — я стиснула кулаки.

Драгош коротко хмыкнул и, отодвинув телевизор, растянулся на пушистом ковре. Закинув руки за голову, он смотрел в потолок и явно видел там нечто большее, чем просто безукоризненную белизну.

— Наверное, мне понадобится психолог, — я тоже перевернулась на спину. — А может и нет.

— Консультация никому лишней не будет, — Глеб тяжело вздохнул, — когда я увидел веревки, обугленные и залитые кровью простыни… Знаешь, у меня провал в памяти минуты на три-четыре. Даже странно, что нас с тобой отпустили.

— Мы взрослые люди, которые не сделали ничего, за что бы их можно было задержать. Нам могли только настоятельно посоветовать, — я медленно подняла руки и внимательно посмотрела на бинты. — Там все так плохо? Я про руки.

— Ты не видела?

— Видела, — я скользнула пальцами по шершавым бинтам. — Черный, фиолетовый и красный. И желтый.

— Что ж, цвета, в принципе, остались те же, — Драгош медленно сел. — Главное, что все пройдет. Это не те раны, которые останутся надолго. Мари, у тебя изменился запах.

— Во мне проснулся дар, — я прикрыла глаза, — всего на мгновение. Я… Я так счастлива, что ты пришел за мной.

Мне не хотелось представлять иной расклад. Представлять, что меня не нашли. Или нашли изрядно использованной. Испачканной. Сломанной.

Прикрыв глаза, я постаралась сдержать слезы. Что сейчас-то рыдать? Все позади.

— Как ты меня нашел?

— Это долгая история. Но я расскажу, если ты отдашь должное круассанам и кофе.

— Шантаж? — невесело хмыкнула я.

Драгош только вздохнул:

— Я испугался за тебя, Мари. И теперь пытаюсь как-то исправить случившееся. Сделать тебе как можно лучше.

От его слов мне стало не по себе. Этот тоже сделать мне лучше. Нет, я ни в коем случае не думаю, что Глеб может стать таким же. Просто… Веет какой-то жутью от этих слов.

— Мари?

— Он тоже хотел как лучше. Обещал, что никогда меня не оставит, не бросит. Что всегда будет рядом. Что мне будет хорошо. Готовил для меня диетическую еду. Он действительно верил, что из нас получится семья.

Я сама не поняла, как оказалась в надежных и крепких руках Глеба. Он не пытался меня утешить, просто гладил по голове и терпеливо ждал, пока меня не перестанет колотить.

— Где твои круассаны? — есть не хотелось совершенно, но мне было необходима информация.

Вот только Драгош явно был настроен на мою волну. А потом, встав и выйдя из комнаты, он вернулся назад с чашкой чая. Едва теплого чая.

— В моем шантаже было больше шутки, чем, собственно, шантажа, — пояснил он. — Попробуй чай, потом, если проголодаешься, поешь.

— А ты тоже думаешь, что мне стоило бы похудеть?

— С ума сошла? — оторопел Драгош. — У тебя обычн… То есть, у тебя отличная фигура.

Поперхнувшись смешком, я пригубила чай. Обычная фигура. Я, в общем-то, так же думала. Но не подколоть не могла:

— Дамский угодник из тебя так себе.

— Потому что я — только для тебя, — серьезно ответил Глеб. — И да, ты — в бессрочном отпуске. Ублюдка ищут. И не только полиция.

— Подробности? И про отпуск, и про этого.

Драгош завернул меня в одеяло и устроился рядом. Прижав меня к себе покрепче он начал рассказывать.

— Когда мы поняли, что тебя похитили… Знаешь, это было больно. На наше счастье, Рюмкиной приспичило к тебе приехать — что-то там у нее случилось совершенно невероятное.

— Почему на счастье? — тихо спросила я.

— Потому что мне бы и в голову не пришло ей позвонить. А она, поняв что случилось, тут же вызвонила своего жениха. И в простой форме объяснила, что если на ее скоропалительной свадьбе не будет лучшей и единственной подруги, то и свадьбы никакой не будет.

Драгош хмыкнул и прижался губами к моему виску:

— Дальше было проще и сложнее одновременно. У нас не было сомнений в личности похитителя. Но что дальше? Найти его мать было не сложно, но она пошла в отказ. Ничего не знаю, мой сын улетел в Турцию — лечить разбитое сердце курортным романом. Пока Владимир искал урода по своим каналам, мы с твоей матерью делали все официально.

— По своим каналам? — утончила я, пытаясь представить, какие каналы могут быть у некроманта.

— Духи, привидения. Он же и проверил, что ты еще жива, — хмуро произнес Драгош.

И замолчал. Молчал он довольно долго. Набирался спокойствия? Смелости? Или просто вспоминал?

— А потом он пришел в полицию. Сам. Мол, так и так, я и правда ни в какую Турцию не поехал. Матери соврал, чтобы она успокоилась. Он так складно врал, что следователь ему поверил. Вот только мы поджидали его на улице. Он так свято верил в Теневой Кодекс… Хах, даже смешно.

— Но его все равно отпустили, да?

— Я хотел его растерзать, — признался Глеб. — Но взять след в городе… Ни один оборотень на это не способен. Владимир сдвинул ублюдки мозги и он, забив на все, прыгнул в машину и поехал к тебе.

Я понимала, что Глеб о многом умолчал. Что, возможно, он кое-что утаил, где-то смягчил, а что-то сгладил. Потому что… Ну слабовато выглядела выданная им версия. И вместе с тем, пока он рассказывал, я вдруг поняла, что мне совершенно безразлично как именно меня нашли. Главное — нашли.

Желудок недовольно сжался, а через пару секунд раздалось его недовольное урчание.

— Стыдоба, — выдохнула я.

— Перед кем? — фыркнул Глеб. — Разграбим холодильник?

— Разграбим, — кивнула я. — Хочу жирного, калорийного и вредного. Чтобы есть и чувствовать, как задница растет и бедра тяжелеют.

— Мадам знает толк в развлечениях, — заулыбался Глеб и, чуть смущенно добавил, — я взял на себя смелость послать пару смс от твоего имени.

— Маме и папе?

Мне стало стыдно. Я ведь даже не подумала о том, что они волнуются! Но я не чувствую себя способной поговорить с ними. Успокоить и утешить. У меня просто нет на это сил. И сил отвечать на вопросы тоже нет. А они обязательно будут.

Господи, впереди же еще и объяснение со следователем!

— Нет, впереди — холодильник, потом доброе кино в обнимку с любимым парнем, — поправил меня Глеб. — Нельзя бесконечно черпать из внутреннего источника. Иногда его нужно и пополнять. Прежде чем раздавать долги, ты должна восстановиться. Все равно ублюдка еще не нашли, так что сможем оттянуть визит в полицию. Да и может проблема сама собой решится.

Я насторожено посмотрела на Глеба, но он ответил мне самым невинным взглядом:

— Что?

— Даже не вздумай грохнуть его, — строго сказала я. — Если тебя из-за него казнят… Как же золотая вязь на моей шее? Как же наше долго и счастливо?

— Я умею прятать концы в воду, — усмехнулся Глеб. — Но вообще-то это слова его психолога. Мол, бедного мальчика нужно найти как можно быстрее, а то в таком состоянии, да еще и потеряв смысл жизни он может покончить с собой.

— Бедного мальчика? — переспросила я. — Ничего себе.

— Видела бы ты глаза полицейских, — кивнул Глеб. — Что-то с этим психологом не чисто. Может друг, может родственник. В общем, работы у полицейских выше крыши. Идем, а то там, на кухне, без нас грустит холодильник.

На кухне Драгош усадил меня за стол и, щелкнув кофеваркой, принялся выкладывать из холодильника небольшие ресторанные лоточки.

— Я не знал, что ты захочешь, — сказал он и улыбнулся, — поэтому взял все, что мы брали раньше.

Через несколько минут стол стал похож на скатерть самобранку. Правда, много я съесть не смогла — увы, после той странной пищи, мой организм не принял ни запеченные роллы, ни лазанью.

Все то время, что меня страшно рвало Глеб подпирал дверь ванной комнаты, чем очень сильно меня раздражал.

— Ты мог бы уйти? — рявкнула я и вновь согнулась над унитазом.

Тихий шорох подсказал, что Драгош ушел.

Желудок успокоился, но я не рискнула далеко отползать. И в кои-то веки пожалела, что квартира Глеба не похожа на мою. Все же в некоторых случаях раздельный санузел истинное зло.

— Мари?

— Глеб, я люблю тебя, — выдохнула я. — Но бывают такие моменты, когда человеку необходимо остаться наедине с собой. И унитазом. Пожалуйста, уйди.

— Я вызвал врача.

— Глеб, я просто…

— Он готовил тебе еду, — глухо произнес Драгош. — Ты уверена, что он ни на что тебя не подсадил?

На это предположение мой желудок ответил страшным кульбитом и я вновь склонилась над унитазом. Правда, внутри меня уже ничего не осталось и мне осталось только лишь содрогаться в бесплодных попытках избавиться от всего лишнего.

Я сидела на полу. Прижавшись спиной к стене, я закрыла глаза и медленно считала до ста и обратно. Желудок не успокаивался. Глеб что-то зудел за дверью, предлагал воды, регидрон и компот из сухофруктов. А у меня даже не было сил, чтобы послать его к черту.

— Драгош, успокойся, — выдохнула я, в очередной раз досчитав до ста. — У разных людей разная реакция на стресс. А я и вовсе нелюдь.

— Мари, доктор приехал. Пожалуйста, открой дверь, — отозвался Драгош.

У него был настолько обессиленный голос, что я просто не смогла бы противиться его просьбе. Вот только я не могла встать.

— Я не могу, Глеб.

— Твою мать, — коротко и прочувствованно произнес он. — Все будет хорошо, Мари. Не волнуйся.

Шорох удаляющихся шагов. У него есть ключ?

Нет. У него есть маленький топорик. Бедная дверь.

Долго сочувствовать бездушной деревяшке у меня не вышло. Организм будто взбесился — бросало то в жар, то в холод, желудок судорожно сжимался, а в висках застучали маленькие молоточки.

«Хорошо, что я не могу ничего погуглить. Сейчас бы столько диагнозов себе наставила», вяло подумала я.

Как только Драгош добил дверь, его тут же услали куда-то подальше. И, кажется, доктор использовал не самые вежливые обороты. Присмотревшись, я поняла, что это не тот же самый врач, который был там, в том доме.

— Так, что тут у нас?

— Стресс выходит, — вяло пошутила я.

— И такое бывает, — послушно согласился доктор и, открыв свою огромную аптечки, внимательно всмотрелся внутрь, — что еще выходит?

— Рвало, сейчас просто мутит, желудок сжимается, в висках стучит. Бросает то в холод, то в жар, — отчиталась я и добавила, — меня похитили пару дней назад. Возможно, что-то было подмешано в еду.

— Как долго?

— Я… Я не знаю. Пара дней, не больше.

Господи, я даже не знаю, сколько времени я там провела. Одну ночь, да? Одну ведь ночь, не больше. Или больше?

— Почему не знаете, — насторожился врач. — Провалы в памяти?

— Нет, это был подвал, не было естественного освещения, — я мучительно сглотнула и прикрыла глаза.

Запахло антисептиком, кожу обожгло холодом, после я почувствовала короткий укол, еще один, еще.

— Быстро подействует? — а это Глеб вернулся.

— Вы вещи собрали? — вместо ответа спросил врач. — Ей необходима госпитализация. Вы сразу должны были отправиться в больницу.

— Не хочу. Одна, — я едва шевелила губами. — Какие странные уколы. Мне хуже.

— К моему стыду и отвращению, — резко произнес доктор, — в нашем мире, за деньги, возможно все. В том числе и совместное размещение.

Дальше все смешалось. Вот мы одеваемся — Глеб одевает меня как маленького ребенка. Вот едем. И едем как-то странно, рывками, как будто машина то глохнет, то заводится. Просторный холл, вежливые медсестры с приторно-сладкими улыбками. Огромная палата, больше похожая на гостиничный номер. Вновь запах антисептика, холодок на коже и укол. И темнота. И короткий шепот:

— Я рядом, Мари.

Открывать глаза было страшно. Мерный писк приборов где-то рядом с моей головой подсказывал, что не могу находится в логове этого. Но какая-то иррациональная, какая-то трусливая часть меня отказывалась смотреть на этот мир.

— Мари, я здесь.

Тихий и такой родной голос. Глеб.

Глубоко вдохнув, я медленно открыла глаза. Ого, я даже по телевизору не видела таких роскошных палат.

— Где я?

— В частном медицинском центре, — Драгош с удобством разместился у моей постели. — Если посмотришь направо, то увидишь цветы. От Рюмкиной, и от твоих родителей. Знаешь, я боюсь сглазить, но кажется они сблизились. Вчера Еська со своим женихом перевезла твою маму к твоему папе.

— А?

— Они вдвоем, втроем, если считать прощенного Ласика, живут у тебя в студии.

Улыбнувшись, я прикрыла глаза. Вот было бы здорово, если бы у этой чудовищной истории было такое прекрасное продолжение.

— Я рада, если так. Дай, пожалуйста, телефон.

Глеб неловко замялся и откуда-то с пола поднял подарочный пакет, из которого вытащил коробку с «яблочной меткой».

— Тут такое дело, Мари, — он виновато посмотрел на меня, — когда ты почувствовала себя плохо, я, как бы это сказать, не заметил твой телефон. И пару раз по нему прошел. Вот. Экран вдребезги. Но он не сдался без боя и из моей пятки пришлось пинцетом извлекать пару осколков.

Нервно хихикнув, я недоверчиво уточнила:

— Ты голой ступней уничтожил телефон?

— Я собирал вещи. Быстро и качественно, — шутливо оскорбился Драгош. — Поэтому вместо пижамы у тебя мой спортивный костюм. Почти неношеный.

— Какая щедрость, — я округлила глаза.

— Да, — горделиво приосанился Глеб. — А если без шуток, то я носился как ополоумевший и только вкрадчивый мат доктора помог мне осознать свое место в пространстве и времени. А вещи привезет твоя мама. Ты готова ее увидеть?

Я только плечами пожала. Мне не хотелось, но я уже могла. Нельзя заставлять родных волноваться больше, чем нужно. Или нет, не так. Просто — нельзя заставлять родных волноваться.

Дверь в палату отворилась с тихим шорохом и к нам вошел серьезный доктор, в сопровождении нескольких медсестер. Одна из которых несла поднос, накрытый какой-то тканью. Мне будут делать укол?

— Пришли результаты анализов? — Глеб встал и пояснил для меня, — у тебя брали кровь.

— Пришли, — кивнул доктор. — Но нам потребуется еще кое-что. На данный момент, я могу сказать, что в крови пациентки обнаружены остатки сильнодействующего седатива.

Я прикрыла глаза. Вот значит как. Он продумал абсолютно все. Что ж, спасибо, что не догадался подсадить на наркоту. Говорят, зависимые люди во время ломки способны на все. И согласны на все.

Доктор продолжал что-то пояснять, Глеб размеренно кивал, а медсестры суетились вокруг меня. Взяли кровь из вены, из пальца и попросили попробовать встать. Потому что нужно наполнить баночку.

— Почему так много всего? — насторожено спросила я и покорно поднялась с постели.

Голова немного кружилась, но в общем и целом чувствовала я себя сносно.

— Доктор назначил, — тут же перевела стрелки медсестра.

Добредя до туалета, я совершила все необходимые действия и вернулась в палату. Было как-то неловко — у меня дома сантехника была хуже, чем здесь. В разы хуже.

— Глеб, — шепнула я, когда мы остались одни, — мы не разоримся?

— Не разоримся, — отрезал Драгош и со смешком добавил, — мы сэкономим на твоем питании.

— А?

— Сейчас принесут и ты поймешь, — он проказливо усмехнулся.

Через пару минут мне принесли кашу. На воде. Какая прелесть.

— А почему две порции? — нахмурилась я.

— Ну не брошу же я тебя, — усмехнулся Драгош. — А то вдруг ты мне не простишь?

— Дурак, — буркнула я.

Вопреки моим страхам, каша осталась во мне. Хоть доесть до конца я и не смогла.

До обеда я возилась с новым телефоном — восстанавливала контакты, настраивала приложения и вспоминала пароли. Последнее было особенно сложно, потому что блокнотик со всеми паролями был мною давно потерян.

Зато после обеда я смогла отписаться и Еське, и маме с папой. Поблагодарить за все и уверить, что уж теперь-то все в порядке. Никто мне не поверил, конечно. Но зато порадовались.

А на следующий день в палату вошел хмурый доктор. За ним тенью скользили медсестры. И одна из них, как и в прошлый раз, несла поднос, накрытый тканью.

— Сидите, — махнул доктор, когда мы с Глебом попытались встать. — Я и сам присяду.

Мне стало тяжело дышать. Что? Этот все-таки подсадил меня на что-нибудь мерзкое?

Всхлипнув, я подалась вперед. И тут же сама устыдилась своей реакции. Что со мной? Никогда не была такой слезливой и нервной. Всегда и все проживала и прожевывала внутри, наружу выпуская лишь крохотную часть от общей массы эмоций.

— Марина Андреевна, — тут же среагировал на мой всхлип врач, — держите себя в руках. Сейчас это ваша первейшая обязанность. Вам предстоит стать матерью, а учитывая то, чем вас опоили…

Я без сил опустилась на подушки. Внутри меня есть еще один человек. Не верю.

«Ты достаточно невезуча, чтобы залететь после первой же ночи с любимым человеком», сказала мне Рюмкина. Может, не именно так сказала, но смысл был примерно этот. Вот ведь зараза… Накаркала.

— Срок? — спросила я, уставившись в потолок.

Может ли этот ребенок быть от этого? Нет, у нас давно ничего не было.

— Очень маленький, — сказал доктор, — две, максимум три недели. Марина Андреевна…

И врач замолчал. Я, прижав руки к животу, пристально за ним наблюдала.

— Марина Андреевна, во-первых, беременность на столь раннем сроке может и не стать реальной беременностью, — доктор благожелательно улыбнулся.

— Доктор, а можно как-то ближе к сути, — напряженно произнес Глеб и положил руку поверх моей, прикрывающей плоский пока еще живот.

— Лекарства, которыми была опоена Марина Андреевна могли нанести вред эмбриону, — сухо произнес доктор.

И я потерялась во всех тех страшных словах, которые он произнес. Инвалидность, нарушение чего-то там и все такое прочее.

— Сейчас мы будем выводить из вашего организма вредные вещества, Марина Андреевна. Одновременно вас будет наблюдать другой доктор. Женский, если можно так выразиться.

— Ясно, — кое-как выдавила я. — Ясно. Спасибо. Если бы… Если бы я сразу поехала в больницу, что-то могло измениться?

Доктор посмотрел на меня и спокойно сказал:

— Вряд ли. Винить себя из-за того, что вы поехали домой глупо. И я сильно сомневаюсь, что вам бы назначили химико-токсикологическое исследование. Вы сделали лучшее, что могли — спрятались в безопасном с психологической точки зрения месте и не сорвались в истерику.

— Я истерила, — поправила я доктора.

— Поверьте врачу, — усмехнулся он, — поверьте врачу, у вас все более или менее в порядке. Я не могу прогнозировать будущее, но сейчас все достаточно неплохо. И мы будем делать все, чтобы ваше состояние не ухудшилось. Но вы сейчас должны решить, что мы делаем — просто поддерживаем вас и чистим организм или…

— Или, — тут же выпалила я. — Мой ребенок должен жить.

И только сказав это, я поняла, что не посоветовалась, даже не подумала посоветоваться с Драгошем. Может…

«Не может», оборвала я свои собственные упаднические мысли.

Доктор перевел взгляд на Глеба и тот уверенно произнес:

— Наш ребенок должен жить.

— Хорошо. Это хорошее решение, — доктор встал. — Через час после обеда вам придут ставить капельницу. Примерно к этому же времени прибудет ваш второй доктор. Доброго дня.

Он вышел, за ним выскользнули сопровождавшие его тени-медсестры. А я перевела взгляд на Глеба. Тот спокойно улыбнулся:

— Я рад, что ты приняла правильное решение. Если бы… Я бы боролся за жизнь нашего малыша.

— И был бы сильно разочарован, — усмехнулась я. — Но что если..

— Мы не бедствуем. Даже если ребенок родится инвалидом, мы сможем его обеспечить всем, — уверенно произнес Драгош и сжал мою руку.

— Мы не вечны, — тихо сказала я. — Кто знает, сколько нам отмерено?

— Трастовый фонд, — тут же отозвался Драгош. — Или типа того. Я заработаю достаточно, чтобы с нашего ребенка сдували пылинки после нашей смерти.

— Чем я тебя заслужила? — улыбнувшись, я прикрыла глаза. И ощутила легкий, едва заметный поцелуй в висок.

— Никто никого не заслуживает, — шепнул Глеб. — Заслужить можно только повышение.

И тут же, без перехода:

— Твои родители нервничают. После твоих смс было затишье, а сейчас пишут, что хотят приехать.

На телефон Глеба и правда то и дело сыпались смс-ки. Я думала, что это по работе, а оно оказывается вон как.

— Я не могу, — апатично отозвалась я.

— Помашешь им сквозь стекло, — предложил Драгош. — Рюмкина отбила мне странную смс. Попросила сказать тебе, что ты будешь рыдать от смеха, когда узнаешь.

— Узнаю что?

— Понятия не имею, — он развел руками, — может, ее новую картину куда-нибудь взяли?

— Но вряд ли это смешно, — я устало улыбнулась. — Скажи, что ты прихватил с собой ноутбук?

— Увы, — развел руками Драгош, — но! Все как в лучших домах Лондона и Парижа.

Он вытащил какой-то мелкий пульт, что-то на нем отщелкал и из странной и непонятной стойки, напоминавшей раскладной стол-книжку, выполз телевизор.

— Мне страшно представить, сколько стоит эта палата, — выдавила я.

— И не представляй, — отозвался Драгош. — А чеки я уже съел.

— Потому что больше нечего было? — хихикнула я.

Настроение скакало. От апатии к веселью. И, я так подозреваю, виновата в этом вовсе не беременность, которая может и не стать реальной беременностью. Вот только понять бы, что имел ввиду доктор? Ладно, завтра узнаю.

***

"Завтра" наступило быстро. И я чувствовала себя куда лучше. Не в физическом смысле, тут как раз пришли слабость и головкружение, а в эмоциональном. Я с удовольствием ответила на сообщения в ВК, и не без трепета позвонила маме. Обсуждать произошедшее все еще не хотелось, но я понимала, что держать родных людей в неведении жестоко.

Трубку мама взяла не сразу, я даже начала беспокоиться. Но как только услышала папин голос, то вместо "Привет, это я" выпалила:

— Вы вместе, да? Вместе?

— Доброе утро, Мари, — с нежностью произнес папа и шепотом добавил, что по русской традиции он мне ничего не скажет, чтобы не сглазить.

— Тогда и я тебе не скажу, что ты можешь стать дедом, — улыбнулась я.

— О, Мари, но еще когда доктор сказал, что у нас будет девочка, — рассмеялся папа, — я уже тогда отчетливо понял, что когда-нибудь стану дедом. Или ты имеешь ввиду что-то менее гипотетическое?

С папой болтать было привычно — мы в основном так и общались, потому что Париж не Питер, на поезде не накатаешься. И я, пока Глеб куда-то вышел, пересказала отцу слова врача. И получила горячее одобрение своего решения.

— Если приложить силы, — взволновано говорил папа, — то все возможно! И потом, это обычная клиника, хоть и безобразно дорогая. Мы доставим целителей из Сибири. А если что… Это не страшно.

Он переходил с русского на французский, а я просто лежала и улыбалась. Все будет хорошо.

Дальше все было как в американском кино — меня усадили в инвалидное кресло и повезли на осмотр. И если так посчитать, то доктор пришел сразу после завтрака, а отпустили меня… Отпустили меня к обеду. В палате нашелся озадаченный Глеб — он с кем-то ругался по телефону. Кажется, проблемы на работе.

Коснувшись его локтя, я одними губами шепнула:

— Езжай.

Он упрямо мотнул головой и рявкнул в трубку, что перезвонит.

— Я тебя не оставлю, — уверенно произнес Драгош. — Сегодня приедут из полиции.

— Этого поймали? — у меня дрогнул голос.

— Да, — кивнул Глеб. — Встречи с нами добивалась его мать.

— Попросить, чтобы я соврала, что сама поехала? — криво усмехнулась я.

— Думаю, да.

Поев, мы с Глебом устроились на низком диванчике. Вообще, палата меня поражала. Поначалу у меня не было возможности оценить ее по достоинству. Вернее, у меня не было желания. А сейчас я осматривалась со значительно возросшим интересом. Две постели, для меня и для Глеба, в стороне диван и низкий столик. Это больше похоже на дорогую студию, чем на палату.

— Предполагается, что на второй постели спит сиделка, — шепнул Глеб, заметив мой оценивающий взгляд. — Все, для того чтобы пациенту было комфортно. И чтобы он ни на секунду не оставался один.

— Спасибо, — шепнула я. — Спасибо.

— Хватит, Мари. Кем бы я был, если бы не сделал все, что в моих силах? — Глеб чуть поморщился, — тем более, что здесь моей заслуги в принципе нет. Если не считать оплаты счета.

Я только вздохнула и прижалась к нему покрепче. Этого волка я не отдам никому и никогда.

Ближе к вечеру пришел усталый полицейский. Я с умным видом посмотрела на его погоны, и в итоге прослушала его звание. Запомнила только имя — Олег Ефремович.

Задержался он у нас надолго и своими вопросами вытряс из меня всю душу. В процессе всего этого я исписала кучу листочков и подписала такую же кучу бумажек. Все это тщательно читал Глеб, а я только ручкой чиркала. Потом пришла медсестра с капельницей и, оценив мой бледный вид, попросила Олега Ефремовича наружу. Глеб, поцеловав меня в висок, выскользнул следом за ним. Не знаю, о чем они договаривались, но обратно Драгош вернулся довольным как слон.

Еще неделю меня никто не беспокоил. Я лежала под капельницами, глотала таблетки и терпела уколы во все предназначенные и не предназначенные для этого места. А после нас попросили на выход:

— Все что мы могли сделать, мы сделали, — степенно сказал доктор. — Сейчас ваша задача дышать свежим воздухом и употреблять как можно более здоровую пищу. И никакой химии. Успокоительное, снотворное и все прочее мимо. Обезболивающее только после консультации с вашим гинекологом. Это я про головные боли и иже с ними.

Пока я собирала вещи — откуда сколько взялось, не понятно — Глеб смотался до магазина и принес огромный торт из модной кондитерской. Шоколадно-кремового монстра мы оставили в сестринской и надо признать, что впечатление он произвел только на меня. Страшно представить местные зарплаты. Впрочем, еще страшнее представлять, во сколько Глебу обошлось мое лечение.

Забирать меня из больницы приехали все: мама и папа, Ласик, Еся и ее байкер, и даже Светочка с Олежкой. На кого только офис бросили?

— Ну что, — Еська крепко меня обняла, — ты умирающий лебедь или мы пьем сок со льдом и лопаем пиццу?

Я посмотрела на Глеба, а тот только руками развел, мол, все как ты захочешь.

— Я бы еще от филадельфии не отказалась, — облизнулась я. — И мандарины. И ананас, и…

Драгош закидывал сумки в багажник, а мы с Еськой набирали продуктовую сумку в приложении, а после открыли любимую доставку и набрали вкусняшек. Самим в магазин ехать не хотелось. Загрузившись по двум машинам, мы направились к Глебу.

— Ты не против, что в твоей квартире будет сабантуй? — тихо спросила я.

— В нашей, — поправил меня Глеб. — И не против.

Мама тихо заметила:

— Я рада, что рядом с моей дочерью именно вы, Глеб. И, боюсь, что это еще не все потрясения. Нам нужно поговорить.

Драгош только коротко кивнул и плавно притормозил перед светофором.

Где-то через час мы были уже в нашей квартире. Меня усадили в кресло, а вокруг закипела жизнь. Мама с Еськой и Светочкой накрывали на стол, мужчины чем-то шумели в другой комнате, а я отчаянно скучала. Но все мои попытки выползти из кресла пресекались на корню.

В общем, когда стол уже был сервирован, я почти озверела. Почти — потому что вовремя вылезла в инстаграм и, найдя у своих любимых блоггеров новые книжные обзоры, залипла в буквоеде. Пока оформила заказ, пока туда-сюда, уже и забыла, что злилась.

— Можно я, можно я? — Еська держала в руках бокал с вишневым соком.

— Да у нас вроде алкоголя нет, в тостах не нуждаемся, — прищурилась моя мама.

— Ну пожа-алуйста, — проныла Рюмкина и, больше никого не слушая, повернулась ко мне, — Тома, время и судьба доказали, что мы с тобой, как настоящие подруги, все делаем вместе!

— А?

Рюмкина положила руку на свой живот и торжественно произнесла:

— Я буду крестной твоего ребенка, а ты — моего. Было бы круто родить в один день! И двойную свадьбу!

— Ничего себе, — выдавила я. — Поздравляю, Есь!

Пригубив сок, я поймала мамин взгляд и спокойно сказала:

— Здесь у меня ни от кого нет секретов.

— А? — Еська, пересевшая на колени к своему некроманту, заинтересованно вскинулась, — семейные тайны?

— Да, — кивнул Андрэ и словно отбросил в сторону маску чудаковатого мага-профессора. — Двадцать лет назад наша с Тиной дочь впервые проявила в реальности свой дар. Как правильно заметил Глеб, у таких как мы не мог родиться бездарный ребенок.

У меня из разжавшихся палочек выпал ролл. Но что-либо сказать я не осмелилась — а ну как перебью фонтан правды?!

— Наша дочь родилась с лунной искрой в сердце, — с болью произнесла мама. Ее ясные глаза приобрели янтарный оттенок, — а значит, она бы никогда не была счастлива. Никто бы не позволил ей выбирать свою судьбу.

— Лунная искра? — недоуменно переспросила я.

— Ваши щенки родятся и с магическим даром и со способностью к обороту, — пояснил папа. — Как правило у оборотней очень слабый колдовской дар. На уровне потушить слабый огонь, задуть свечу. Верно я говорю?

Драгош, стискивавший мою руку, только кивнул.

— Этой ночью ты должен поставить метку, — серьезно сказала мама. — Иначе из-за Мари начнется война. Война, в которой мы все проиграем.

— Но почему… Погодите, а почему вы…

— Я решила, что переживу позор, — хмуро произнесла мама. — Все считают, что мы с твоим отцом разошлись из-за моей неверности. Что ты не его дочь. Что твоим отцом был случайный человек, оттого ты и родилась бездарной.

— Мама…

— Я лунная жрица и никто не осмелился высказываться мне в лицо, но… Клан надолго отвернулся от нас. Фактически, они приняли меня назад только тогда, когда ты начала жить самостоятельно. Я не хотела возвращаться, но мне было нужно придерживаться легенды.

— А теперь все узнают, — я нахмурилась, — что с вами будет?

— Ничего, — мама пожала плечами, — а что с нами может быть? Нет такого закона, который бы предписывал родителям отчитываться о дарах своих детей.

— Почему дар больше не раскрывался? — спросила притихшая Еська.

Но вместо нее ответил некромант:

— Вот поэтому. Моя работа. Кто бы мог подумать, что встретимся.

А я смотрела на свой браслет, подаренный мне… Подаренный мне на восемнадцатилетие?

— Но ведь…

В руках некроманта золото поблекло и наружу протиснулись пластиковые кошечки:

— Он был с тобой с восьми лет. Я ерунды не делаю.

— И что теперь? — браслет мне не вернули, ведь дар больше ненужно блокировать.

— Теперь ты будешь изучать магию, — с восторгом произнесла Еська, — я такому тебя научу!

— Не надо, — воскликнула моя мама, — я до сих пор в ужасе после того саммита!

Мы же с подругой лишь переглянулись. Надо-надо.

— Мы оставим вас, — папа вернул разговор в деловое русло, — всплеск лунной искры почуяли все. И скоро вас призовут к Теневым Стражам.

Мы попрощались с друзьями и я, закрыв дверь, растеряно произнесла:

— А я не спросила, можно ли мне… Это.

— Это нам нельзя, но истинная метка… Это не про секс, Мари. Идем.

Его спальня… Наша спальня серьезно видоизменилась. Голубой, серый и серо-зеленый — именно такие цвета теперь в ней царили. Я скользила взглядом по комнате и никак не могла сосредоточиться. Но вместе с тем было видно, что все рассчитано на двоих человек — две тумбочки по двум сторонам кровати, на этих самых тумбочках по небольшому светильнику. Плотные шторы и огромный шкаф. Раньше был другой, кажется.

— Посмотри на меня, — мягко позвал он.

И я утонула в его золотисто-янтарных глазах. Я была собой и я была им. Мы были в спальне и мы же мчались по рассветному лесу.

Мы… Мы слились воедино.

— Посмотри, — выдохнул он и повернул нас к шкафу, — посмотри.

На моей коже сияла золотая метка. Ажурная, нежно-цветочная, она оплетала мою шею и, частично, спускалась вниз.

— Я жду того момента, когда смогу коснуться тебя по-настоящему, — жарко выдохнул Глеб и сверкнул звериными глазами, — мой волк ликует.

— Только не вой, — хихикнула я, — соседи не простят.

Отсмеявшись, мы рухнули в постель и, крепко обнявшись, уснули.

Чтобы проснуться от стука в дверь. И там, за металлической преградой, стояли они — Теневые Стражи.

— Драгош Глеб, Мари Тома

— Мари Драгош, — я гордо вскинула голову, позволяя им увидеть вязь на своей шее. — Чем мы можем быть полезны?

— Вас ожидают в Зале Слов.

Ох, об этом зале слышала даже я. Находясь там никто не может солгать.

— Почему?

— Мать и сын Ярышниковы были найдены нами, — скупо проронил Страж.

— Точно, — ахнула я, — у нее же руки светились синим. Значит, их тоже коснулась теневая сторона?

— Вы все узнаете там.

И мы узнали — мать этого слабейшая из ведьма. И что она пыталась раскачать потенциал своего сына и, в итоге, свела его с ума. Вот он и стал зацикленным на контроле.

Из Зала Слов мы ушли раньше, чем приговор был приведен в исполнение. Я не хотела смотреть, а мой волк, если и хотел, то предпочел быть рядом со мной.

Ярышниковых мы не увидим никогда. И мне этого достаточно. Я не хочу знать, как именно их казнили. Почему казнили? О, потому что до меня действительно было несколько других девчонок. Полностью обычных девчонок. А за применение силы к обычным людям полагается казнь.

Глава 17

По здравому размышлению, мы с Еськой действительно решили устроить двойную свадьбу. По одной простой причине — и я, и она не в том положении, чтобы веселиться до упаду. А учитывая, что Рюмкиной беременность давалась ужасно нелегко, она принимала все мои идеи на ура, при том условии, что заниматься всем этим я должна сама.

И это было здорово, потому что я, в отличии от подруги, носила ребенка невероятно легко. Ни токсикоза, ни отеков. Только повышенная слезливость, но это не то, что может сильно осложнить жизнь.

На самом деле, с подготовкой к свадьбе мне помогли и мама с папой, которые всюду ходили вместе и держались за руки. Правда-правда, за руки, как будто вернулись в юность и никакие проблемы еще не успели сломать их любовный замок. Хотя… Ради если ради своего ребенка они пошли на такую авантюру, то я уверена, их любовь никогда не угасала.

— Конечно никогда, — хмыкнул Андрэ, — всеми ухажерами Тины был я.

— Кстати, все заинтересованные лица уже оценили твою золотую метку, — мама хитро прищурилась, — мне приказано покинуть страну и никогда не возвращаться.

— Мама!

— Да ладно, — она отмахнулась, — год пройдет, ритуалы проводить будет некому — передумают. Лучше расскажи, что на свадьбе будет. Выкуп?

От идеи выкупа мы с Еськой отказались. Я — потому что в принципе не люблю всю эту шумиху, она — потому что здоровье не позволяет. Так что мы арендовали большой дом за городом и остановились на концепции выездной церемонии. Праздник только завтра, но уже сегодня особняк обживает бригада врачей — Еськин некромант чахнет над ней, как Кощей над златом. Но его можно понять, как выяснилось, его первая жена погибла родами. Ребенок тоже не выжил — мастеру смерти не так-то просто получить подарок от жизни. Так что Рюмкина стойко терпит все закидоны любимого.

— Я вдруг поняла, что компромисс все-таки возможен, — сказала она мне пару дней назад.

На что я ответила, что любовь без компромиссов невозможна. В честь этого мы чокнулись чайными чашками и разошлись. Она отправилась домой, лежать, а я поехала выбирать свадебное платье.

И сегодня выбранную мной модель наконец-то доставили. Смешно, но последний предсвадебный день мы с Глебом решили провести по отдельности. Он уехал в мою крошечную студию, а в его… В нашу квартиру приехали мама с папой. И сейчас мы все вместе любуемся на мое многослойное шифоновое платье.

— Как ты, говоришь, называется этот цвет? — чуть огорченно спросила мама.

— Пыльная роза, — в унисон с папой произнесла я.

— Лучше бы это был кристально-белый или серебряно-снежный, — насупилась матушка. — Это же свадебное платье.

— Мое свадебное платье, — «мое» я особенно выделила голосом. — Мам, перестань.

— А мне нравится, — мечтательно произнес папа. — Красиво, летящий силуэт, изящная вышивка и…

Тут он что-то пробормотал по-французски, для себя я это перевела как «деликатные пайетки», но, подозреваю, что этот вариант не точен.

— Ты всегда на стороне ребенка, — проворчала мама. — Меня радует, что нет корсета.

Я оскорбленно покосилась на нее:

— Ну разумеется его нет. Я, как бы, дорожу своим будущим ребенком.

Пофыркав, мама ушла на кухню — она тоже полюбила кофеварку и порой ворчала на нас, обращаясь к технике, как к живой.

— У нее просто было своё представление о твоей свадьбе, — развел руками папа. — Мне же все нравится. А что за платье будет у Есении?

— В таком же стиле, но другого фасона. Она решила полностью открыть спину, — охотно объяснила я.

— А стол и все прочее?

— А стол и все прочее забота свадебного агентства, — напомнила я папе. — Ты забыл, как мама ругалась?

— А, уи, уи, — закивал Андрэ. — Я помню, она кричала: «Мы что, тупые? Или недееспособные?».

— А я кричала в ответ, что сделать все прилично за пару дней могут только профессионалы, — хихикнула я.

Проведя кончиками пальцев по нежной ткани платья, я вышла из гостиной и пошла на кухню. Мама, сидя за столом, медленно цедила кофе.

— Мам, ну в чем дело? Я опять не вписалась в твои планы?

— И я никак не могу к этому привыкнуть, — она кривовато улыбнулась. — Я думала, что твоя свадьба будет огромным событием. Что мы утрем нос всем тем, кто считал тебя выбраковкой.

— Для меня она и есть огромное событие, — серьезно сказала я и налила себе чуть-чуть кофе. Самую каплю, буквально на два крошечных глотка. — И для Еськи это огромное событие. И я знаю, сколько влиятельных нелюдей могло бы оказаться на нашем празднике. Но… Но это наш праздник.

— На котором для меня нет места, — мрачно произнесла мама, — что на вашей светской свадьбе делать лунной жрице? С матерью жениха рецептами ядов обмениваться?

А я поежилась, вспоминая «английское» чаепитие с будущей свекровью. Все было сухо, до оскомины вежливо и до отвращения упорядоченно. В пять был подан чай, в шесть мы уже прощались. И «жду вас в гости» на прощание прозвучало как «век бы вас не видеть». Но Глеб выглядел довольным, и я решила сцепить зубы и промолчать. Жить, слава богу, мы будем отдельно. А раз в пару месяцев сходить на чай не сложно. Тем более, что практика показала — терпят нас там недолго.

— Быть счастливой? — предположила я. — Вы с папой двадцать лет строили мое счастье. Вы двадцать лет водили всех за нос, скрывали мой дар и воевали за меня со всем миром. Просто расслабься и отдохни.

Услышавший наш разговор папа подсел к маме и приобнял ее за плечи. И я, огладив взглядом так и не отпитый кофе, выскользнула с кухни.

Остаток дня пролетел незаметно. Устроившись под одеялом, я прикрыла глаза. Завтра будет счастливый и сложный день. Который начнется очень рано и закончится очень поздно.

Когда запищал будильник, я была неприятно удивлена. Ведь только что же закрыла глаза!

«Может, просто неправильно поставила?», нашарив телефон, я уставилась на время. Семь ноль-ноль. Все-таки правильно сработал.

Усилием воли выдернув себя из постели, я включилась в азартную круговерть финальной подготовки к свадьбе. К восьми часам приедет визажист, а к девяти «Елена с волшебными руками, которая делает чарующие прически». Лично меня смущает, что она так о себе говорит, но обширная база клиентов и великолепные фото подтверждают эти слова.

До приезда Карины, визажистки, я успела принять душ и заварить зеленый чай. В рот ничего не лезло, но я заставила себя проглотить пару ложек нежирного йогурта.

Пискнул телефон, и я, не без внутреннего трепета, сняла блокировку. Но это была смс от Драгоша:

«Люблю, не могу дождаться».

Фыркнув, я сделала селфи и отослала ему с подписью:

«Я уже начала собираться. Люблю».

В общем, ВК-мессенджер это такая штука, которая катастрофически съедает время. И когда в дверь позвонила Карина, я все еще сидела в спальне, в полотенце. Зато с Глебом успела обсудить не только предстоящую свадьбу, но и вопросы воспитания панд. Он просто сбросил забавное видео, а я вспомнила, что читала про профессию переворачивателя панд и… В общем, ВК — зло, если у человека нет силы воли.

Отбросив телефон, я начала судорожно одеваться. Белье и легкое домашнее платье. Переодеваться в свадебное я буду после того, как меня накрасят.

— Доброе утро, — я вылетела из спальни как раз в тот момент, когда мама наливала Карине чай. — Простите, я как-то не уследила за временем.

— Клацанье твоих ногтей по экрану телефона разносилось на всю квартиру, — хмыкнула мама. — Ты пока переписывалась с любимым не спросила у него, кормил ли он Ласика?

— Я уверена, что Глеб бы не забыл, — отозвалась я.

Собаку родители оставили вместе с Драгошем. Чтобы Глебу было не так одиноко, если верить маме. А если верить моему честному папе, то из-за того, что мама не захотела брать пёселя с собой в квартиру, где много мягкой мебели и ковров. И, что забавно, у мелкого Ласика все-таки выработался иммунитет к ауре оборотней. Интересно, мама будет выводить породу оборотне-устойчивых декорашек? Или обойдется одним Ласиком?

В итоге я присоединилась к Карине и выпила еще одну чашку чая. И как-то подуспокоилась, что ли? В конце концов, ничего страшного меня не ждет. Это же просто свадьба. Просто формальность, ведь метка уже на мне.

— Все будет хорошо, — подмигнула мне визажистка. — Вы все успеете, тем более, что мэйк у вас будет легкий.

Я кивнула:

— Да, верно.

Мы действительно обсудили макияж заранее. Я не хочу тонну краски на лице, да и не идет мне слишком яркий мэйк.

Отставив чашку в сторону, Карина спросила, где мы будем краситься. И мама тут же отвела ее в гостиную, где мы еще вчера все приготовили. Ну как все приготовили… Поставили стул и рядом с ним журнальный столик, чтобы визажистке было где разложить свой косметический чемоданчик.

— Если ты планируешь поплакать, то сделай это сейчас, — задумчиво сказал папа и принялся сгружать чашки в посудомойку.

— Почему сейчас?

— Чтобы тушь не потекла, — серьезно ответил Андрэ. — Твоя мама была похожа на панду. Косметика нашей молодости… Да, это был кошмар.

«А ведь папа тоже волнуется», дошло до меня.

— Но ведь приятно вспомнить, — поддела я его.

— Умильно? Умиление, умилять, — папа запутался в словах и, вспомнив, воздел палец вверх, — умилительно!

Я рассмеялась и, поцеловав отца в щеку, пошла в гостиную. Там я попала в цепкие профессиональные ручки Карины и на полчаса выпала из жизни. Откройте глаза, закройте глаза. Посмотрите наверх, еще сильнее наверх. Теперь на мое ухо, нет, на другое ухо.

Мягкие кисточки, скользящие по векам, усыпляли меня и я искренне боялась заснуть. Но прежде чем я окончательно сомлела, Карина объявила:

— Вот и все, можно смотреть.

Открыв глаза, я жадно всмотрелась в зеркало и, через пару секунд, удовлетворенно кивнула. Да, это я. Такая я, которой и хотела быть на своей свадьбе. Подчеркнуты глаза, губы стали чуть ярче. Все максимально естественно, то, что нужно для нежного образа.

— Вы — чудо, — искренне произнесла я.

— Спасибо, — улыбнулась Карина и добавила, — с вами было легко работать.

— Спасибо, — я чуть смутилась, не зная, что именно она имеет ввиду.

— Вы не против, если я подожду машину здесь? — негромко спросила Карина.

— Нет, конечно не против, — улыбнулась я.

На машине водитель Володи, Еськиного некроманта, должен привести волшебницу Елену и забрать Карину. Мы с Еськой долго думали, как нам в день свадьбы попасть к одним и тем же мастерам и в итоге, вместе с девушками, придумали эту схему.

Проводив Карину на кухню, я предложила ей еще чай, выставила вазочку с конфетами и собралась было переодеваться, как раздалась настойчивая трель дверного звонка. Хм, странно, рановато вроде бы.

Махнув маме рукой, я сама пошла открывать дверь и, распахнув ее, застыла. На пороге стояла мать Глеба.

Я оторопела настолько, что даже не поздоровалась. Просто молча посторонилась, пропуская ее внутрь. И, закрывая дверь, с ужасом осознала — в моей памяти нет ее имени.

«Какого черта в нашем языке нет вежливого обращения? Интересно, я могу назвать ее «товарищ Драгош» и пояснить, что глубоко интересуюсь советским периодом?».

— Прошу, проходите на кухню, — хрипло выдавила я.

— Я не надолго, Мари, — сдержанно ответила мать Глеба. — Мой сын опасается, что не смог убедить тебя в том, что мое к тебе отношение более чем теплое.

Она стояла в строгом брючном костюме, с безукоризненной укладкой и макияжем и, глядя мне в глаза, выдавала страннейшие вещи самым что ни на есть равнодушным тоном. Женщина-зима, госпожа Метелица — она вообще способна на какие-то эмоции?

— Я, простите, прослушала. Может, чай?

— Я не пью чай в это время суток, — отрицательно качнула головой «товарищ Драгош». — К тому же я уже сказала, что пришла ненадолго. Вот.

Она открыла сумочку и вытащила из нее потрепанный бархатный мешочек.

— Это единственное украшение оставшееся мне от матери. Все прочее золото я продала, чтобы выжить и вырастить сына. Я хорошо отношусь к тебе, Мари. Если ты сочтешь это достаточно красивым, то я буду рада увидеть цепочку на тебе.

Она не заморочилась прощанием, просто впихнула мешочек в мои ослабевшие пальцы и, развернувшись, открыла дверь и вышла.

Отмахнувшись от выглянувшего в коридор отца, я медленно прошла в спальню, села на постель и, распутав завязки мешочка, вытряхнула на ладонь тонкую цепочку с маленьким подвесом. Именно в этот момент я поняла, отчего это украшение уцелело — два эти предмета ничего не весили. Цепочка была едва ли не тоньше волоса, точно так же, как и подвеска. Эти вещи будут практически незаметны, и тот комплект, что я подобрала к платью будет смотреться в разы лучше. Но…

Но если свекровь сделала мне шаг навстречу, то я отвечу ей тем же. Застегнув цепочку, я прикрыла глаза, пережидая неожиданный всплеск эмоций. Нельзя плакать, ресницы уже накрашены. Нельзя.

«Это все беременность и гормоны», сказала я себе и, подышав на счет, принялась переодеваться.

Платье было хоть и многослойным, но очень легким и мне не требовалась посторонняя помощь, чтобы его надеть. Раз-раз, чуть подтянуть с боков ленты, чтобы слегка подчеркнуть талию, огладить прозрачные рукава, укрывающие руки до самых пальцев и, глубоко вздохнув, пойти открывать дверь еще раз. Надеюсь, уж в этот раз это точно Елена.

Так оно и оказалось. Елена с волшебными руками прибыла вместе с объемным чемоданом, что меня, если честно, смутило. Ну ладно у визажиста, а у нее-то там что? Накладные волосы?

— Где мы будем работать? — вместо приветствия произнесла «волшебница» Елена и я, чуть приуныв, махнула рукой в сторону гостиной:

— Там. Идемте.

Елена оказалась неприятным и сухим человеком с, вот странность при таких данных, очень мягкими и деликатными руками. Впрочем, несмотря на свою некоторую нелюдимость, профессионалом она была безупречным, и моя псевдо-греческая прическа выглядело ровно так, как я себе это представляла.

По прощании с парикмахером, все слилось в какую-то дикую круговерть паники, ругани и примирений. За первое отвечала я, второе с лихвой обеспечивали мама с папой. И я, если честно, порадовалась, что с нами нет Ласика. У маминого пса исключительно нежная психика, он бы весь этот бедлам не пережил.

В общем, когда за нами заехал Глеб, массовая истерия достигла своего апогея, если говорить о моих родителях. Все-таки мой папа хоть и не Ласик, с его повышенной чувствительностью, но тоже обладатель весьма и весьма эмоционально нестабильной натуры. Колдун неслабый, однако. Я же, аккуратно устроившись в кресле, залипала в инсте. Время от времени я делала скрины и посылала их Еське, которая отвечала то ржущими смайликами, то возмущенным:

«И чем ты там занята, пока я психую?!».

Я же призывала ее успокоиться и подчиниться течению реки, которая нас куда-нибудь да вынесет.

«Хотелось бы высадиться по адресу», написала мне подруга и поставила в конце предложения точку. Вот ведь знает же, что я дико не люблю этот знак препинания в личной переписке. Реально, с точкой предложение выглядит как проклятие. Не помню кто из юмористов это первым подметил, но ведь правда же!

Когда Глеб вошел в комнату, я как раз запустила недавно скачанную игрушку. Время следовало убить и при этом сохранить себе нервную систему. Так почему бы и не залипнуть на собственной электронной ферме?

Подняв глаза, я увидела Драгоша. В строгом костюме, с огромным букетом кремовых роз — он выглядел как моя ожившая мечта.

— Букет невесты в машине, — поспешно сказал он. — Эти розы просто так, от чувств.

— Тебе не нужно… — Я махнула рукой, не зная как выразить свое недоумение от его слов. Зачем он оправдывается? Я люблю его и люблю цветы и…

— Твоя мама рухнула на руки твоего папы, увидев букет, — хмыкнул Драгош. — Она подумала, что я забыл про букет невесты и… В общем, пришлось экстренно объясняться. Иначе от матери невесты на свадьбе пахло бы корвалолом, а не французскими духами.

Я рассмеялась и осторожно встала. Приняла букет и шепнула:

— Спасибо.

— Целовашек не будет? — скорбно уточнил Глеб, — помада и все дел…

Приподнявшись на цыпочках, я закрыла ему рот коротким поцелуем:

— Смотря каких.

— О, на таком допинге я готов работать, — хохотнул он. — Ну что, грузимся? Мы почти не опаздываем.

Грузились мы долго — то одно забудем, то другое. Все-таки организовать свадьбу за несколько дней это трудно. И такая свадьба не может быть идеальной, с точки зрения стороннего наблюдателя. Но лично я находила какую-то особенную прелесть во всем. Даже в визгливом лае Ласика, который сходил с ума в разлуке с хозяйкой и теперь всячески выражал свою радость.

Мама же, вцепившись в пса, что-то про себя подсчитывала, на что папа четко произнес:

— Что бы мы ни забыли, пусть оно идет к дьяволу.

— А я вот не уверена, — мама задумчиво посмотрела на папу, — что выключила чайник. Я же ставила на плиту чайник?

— Не ставили, — уверенно произнес Драгош.

— Но мы же пили чай, — растеряно произнесла мама.

— Может и пили, — согласился Глеб и осторожно свернул, — но чайник не ставили, гарантирую.

— Да почему?! — рассердилась мама.

— Потому что у Глеба не чайник, а термопод, — меланхолично пояснила я. — А мы точно успеваем?

— Без нас не начнут, — хмыкнул Глеб. — Владимир будет рад лишней возможности продержать Еську под врачебным приглядом.

— Его можно понять, — я пожала плечами. — Никому не пожелаешь пережить такой опыт.

— Согласен.

Но мы успели. Мы приехали вовремя и пусть во время церемонии было чертовски холодно — все было не зря.

Не знаю, как принято устраивать двойные свадьбы у других людей. Может, они произносят все хором, а может еще чего. Мы же решили, что вначале распишут Еську с Володей, потому что подруге в любой момент может поплохеть. А уже после них распишемся и мы.

Арка, украшенная по нашему с Еськой проекту, уже ждала нас. Рядом стояла жизнерадостно улыбающаяся женщина с папкой в руках. И несколько рядов стульев — только самые близкие, которых не так и много.

Некромант бился в падучей и не позволил любимой расписываться в платье. Все-таки на улице не май месяц. Я тоже стояла в теплом полушубке, но расписываться и позировать для фото на фоне арки буду все же без него. А после в теплый дом, где уже накрыты столы.

Аплодисменты и Еся с мужем усаживаются на оставленные для них стулья. Музыка и к арке выходит Глеб. Несколько мгновений тишины и мелодия начинает играть вновь. Вот и наш с папой выход.

— Боишься?

— Не особо, — смело улыбнулась я и скинула с плеч полушубок. — Главное, найти потом хорошего ретушера, чтобы убрал синеву с губ.

— У тебя помада, — фыркнул папа, а мама забрала сброшенный мной полушубок:

— Как только все закончится, немедленно одеваться!

— И шарф с шапкой, — истерично хихикнула я и мы с папой максимально торжественно направились к арке.

Мы с Глебом решили перенять европейскую традицию и обменяться клятвами. Вот только чем ближе я подходила к своему невероятному будущему мужу, тем хуже становилась моя память. Кажется, мне придется импровизировать.

В ушах шумело, и я, крепко держась за руки Глеба, застыла, глядя ему в глаза. Я не слышала слов распорядительницы, не слышала, но ощущала слова его клятвы. Каждое его «клянусь» как будто окружало меня теплым коконом, как будто укутывало мне в нежнейшую вату сотканную из любви и безопасности.

— Я клянусь любить тебя всю жизнь и после, засыпать и просыпаться с мыслями о тебе. Клянусь быть верной и преданной женой. Клянусь всегда быть на твоей стороне, не оставлять тебя и не сомневаться в тебе, — простые слова моей незамысловатой клятвы всплыли в памяти сами по себе.

Когда Глеб склонился ко мне и вокруг защелкал затвор фотоаппарата, я поняла, что с официальной частью покончено. Через несколько минут фотограф попросил меня посмотреть в кадр, и мне с трудом удалось отвести взгляд от своего мужа. Мужа. Этот человек теперь мой муж, какая прелесть.

Конец