Не случится никогда? (СИ)

Во-вторых, есть Антон Юрьич. Более чем приятный альфач, лет эдак тридцати пяти, высокий блондин с вечно подернутыми печальной дымкой, ярко-голубыми глазами. Завалит в палату, пощупает живот, поводит по нему стетоскопом, слушая сердечко плода, проверит ноги на предмет отеков, потом покажет, довольный, язык и расскажет анекдот. А уходя, оставит на тумбочке пару конфет на палочках, для Симы и Димы. Помнит — «сохраняющегося» Ваню каждый день двое детей-детсадовцев навещают, и по-своему выражает сочувствие папе, вынужденному оставить дом и семью на несколько долгих месяцев. Иногда вместо конфет он приносит по паре персиков или груш в мешочке, или две маленькие яркие машинки.

Короче, душка Антон Юрьич. А еще про него бродят разные, непроверенные слухи, будто он — вдовец, потерявший в автокатастрофе супруга и двоих маленьких ребятишек.

В-третьих, доктор Виктор Ольвин, молодой совсем, бронзововолосый омега редкой красоты и изящества. Он работает в отделении недавно, месяца три-четыре. Ходит, высоко вздернув прямой, классический носик и гордо выпрямив идеальную, стройную спинку, на беременных фыркает и ругается по делу и не по делу. «Неровно дышит» к Антону Юрьичу, причем абсолютно уверен, что этого никто не замечает. Замечают, и обсуждают, все, кроме Антона Юрьича, тот слеп и глух, поглощенный какими-то собственными переживаниями. А возможно, просто не желает видеть — так проще, и обижать отказом не придется. Хотя, когда альфач думает, что на него не смотрят, периодами кидает в сторону рыжика страстные, огненные, раздевающие догола взгляды. Скорее всего, стесняется открыто проявлять внимание и ждет изменения у омеги запаха, предвестника наступающей течки.

Еще имеются санитары, дядя Вася и дядя Марк, пожилые, но шустрые омеги-пенсионеры, у обоих уже внуки. Те — добрейшие души, всех подряд «сохраняющихся» искренне жалеют. С санитарами приятно поболтать, пообсуждать детей и супружеские проблемы, они делятся рецептами вкусненьких новых блюд, на будущее…

Ваня поправил на животе мешающий повернуться, широкий пояс монитора пульса плода, покорно подал медбрату Славе руку. Бета обвил плечо беременного манжеткой, привычно велел «не разговаривайте», будто Ваня болтал сейчас, а не дремал с открытыми глазами, и ткнул в нужную кнопочку пальцем. Прибор погудел, манжетка надулась и сдулась, на мониторчике появились циферки.

«Норм, 125/68, пульс 72, тоже норм», — вяло приметил для себя пациент и, вернув манжетку, откинулся обратно на подушку, а Слава пошел к следующей койке и другому пациенту.

«Сейчас отмеряют, раздадут лекарства и позовут на ужин», — размышлял Ваня. Омега долеживал тридцать четвертую из необходимых до нормы тридцати шести недель и чувствовал себя совсем неплохо. Неуклонно приближающиеся роды, конечно, немного пугали, но врачи, вроде, обещали откесарить, не объясняя причин.

Если Ваня начинал приставать с требованием подробностей, они отмахивались и отделывались фразами типа «не нужно нервничать напрасно, папочка, отдыхайте, а с вашим супругом мы уже обсудили, и он давно подписал документы на операцию». Хотя кое-что, краешком любопытного ушка, омеге все же подслушать удалось: краевое предлежание плаценты.

Разумеется, Ваня не преминул пробить по интернету этот диагноз, в принципе, оказалось не так страшно, и да — с предлежанием естественные роды чреваты серьезным кровотечением, вплоть до смертельного исхода. Значит, откесарят. Главное, малыш-альфеночек здоров и развивается нормально, последнее УЗИ подтвердило, остальное приложится.

Еще бы поясницу и низ живота противно не тянуло, с утра покоя не дает… Поерзав, омега подтянул отяжелевшее, изрядно раздувшееся ниже талии тело повыше на постели, взял с тумбочки книжку-детектив, раскрыл на отмеченном закладкой месте и собрался было углубиться в чтение, в ожидании ужина, но тут его внимание привлекло странное ощущение липкой влаги под попой.

Разлил, когда недавно пил, сок, и не заметил? Повозив под собой рукой, беременный поднес к лицу ладонь, и негромко охнул в испуге — та была испачкана темно-красным.

Кровь…

Кнопка вызова персонала, электрическая, овальная фиговина с красненьким кружочком посередке, на длинном сером проводе, нашлась, где и ранее — поверх одеяла. Ваня вцепился в нее мертвой хваткой, вдавил большим пальцем, одновременно нашаривая под подушкой телефон, позвонить Сане, сообщить о начинающихся родах.

Муж ответил почти сразу, со второго гудка.

— Сашенька, — Ваня заплакал, но не заметил покатившихся слез. — Я… Я… В общем, бросай все и приезжай, пожалуйста… Я тут рожаю…

В палату заглянул привлеченный горящей над дверью, в коридоре, красной лампочкой вызова медбрат Ник, и Ваня молча протянул ему окровавленную ладонь. Ник сразу же врубился в происходящее, опытный, кивнул — мол, понял, сей момент, и исчез, наверняка, побежал кликать помощь.

Не прошло и пяти минут, как вокруг ревущего в панике, возящегося в попытках сесть на кровати Вани засуетились медики.

— Когда вы ели в последний раз, папочка? — Заботливо осведомился наклонившийся к самому лицу уложенного чуть ли не силой обратно роженика Антон Юрьич, беря его, перепуганного, за запястье и проверяя пульс.

Из-за широкого плеча альфача выглядывал доктор Виктор, хлопал подкрашенными длинными ресничками, с другой стороны постели омежечка-Валечка ловко вогнал в вену многоразовый пластиковый катетер для капельницы и присоединил систему с солевым раствором — недоразумение недоразумением, а укола пациент почти не почувствовал, руки у малыша золотые.

— В обед? Или бананом потом перекусывал?.. — попытался вспомнить совсем растерявшийся Ваня, всхлипнул и провалился в глубокий обморок. Для него мир временно перестал существовать.

====== Часть 16 ======

Ване было тяжело не то что идти, стоять, но он все равно упрямо передвигал ноги — шажок, шажок, еще шажок, и еще… Путаясь в полах больничного халата, невзирая на головокружение и слабость, наплевав, что низ живота, там, где послеоперационный шов скрепляли металлические скобки, разрывает болью.

Он бы пошел к ребенку, даже намертво прикрученный к кровати — изогнулся бы, перегрыз ремни зубами и пополз. Не подержать у груди, просто увидеть через пластик кювеза, в котором недоношенный, родившийся почти на три недели раньше срока кроха боролся за жизнь уже целые полные сутки — один, без папы и оти.

И омега дошел. Постанывая от насилия над собственным истерзанным, потерявшим много крови и толком не оправившимся после наркоза организмом и цепляясь за стены, он дотащился до нужного отделения. Поймав у поста за рукав первого встреченного, пробегающего медбрата, предъявил парню белый пластиковый браслет, окольцовывающий запястье, и был препровожден, под локоть, потому как коленки, сволочи, подламывались, в одну из палат.

— Вот ваш малыш, тут, — указал медбрат, подведя практически падающего Ваню к кювезу, номер которого совпал с номером, пропечатанным на браслете, и подсовывая стул. — Садитесь уже, папочка, Бога ради, я вас умоляю. И руки внутрь пока не суйте, я сейчас кого из персонала покликаю.

Парень испарился, не став слушать благодарностей, а Ваня осторожно, чтобы не разбередить шов, опустился на стул и остался. Прямо перед ним, укрытое надежным колпаком кювеза от холода и инфекций, лежало и дышало на животике, подобрав под туловище согнутые в позу полуэмбриона ручки и ножки, их с Сашкой общее дитя. Красненькое, практически голенькое, только в памперсе, глазки закрыты, губки совершают сосательные движения, из ноздри тянется, приклееная к щечке кусочком лейкопластыря, тонюсенькая трубочка зонда для питания.

Невозможный кроха, будто куколка.

«Вес при рождении кило двести грамм», — вспомнил омега сказанные мужем по телефону слова.

А потом:

«Руки внутрь не суйте», — помогшего медбрата.

С ума сбрендил медбрат. Какое там руки — к тому же, кювез неизвестно как открывается — дышать рядом страшно. Никогда раньше Ване не доводилось видеть настолько малюсеньких младенчиков. А ведь это — его ребенок. Тот самый, который еще позавчера пинался пяточками внутри живота. Сложно поверить, но правда.

Альфенок, весящий меньше полугодовалого котенка. Неужели он вырастет в парня ростом под два метра, приведет в дом пару-омегу, женится и заведет собственных детей? А ведь да. Нескоро, не через месяц или год, и не через десять лет. Но будет…

Подошедший медбрат мягко тронул задумавшегося Ваню по плечу.

— Покажите браслет, пожалуйста, — попросил он вполголоса.

Ваня показал, и последовала сверка номеров. Убедившись, что папочка и ребенок имеют отношение друг к другу, медбрат улыбнулся.

— Хотите подержать малыша за ножку? — Предложил он. — При мне можно.

Ваня в испуге замотал головой и отпрянул было, но медбрат удержал.

— Не бойтесь, — сказал, блестя ровными, белыми зубами. — Ему это неопасно. Все пугаются, в первый раз.

Он протянул Ване флакончик с дезинфектором и попрыскал ему на ладони.

— Вотрите в руки, пока не просохнет, — велел, а сам ловко надел выдернутые из стерильной упаковки перчатки и, щелкнув чем-то, откинул в сторону один из двух находящихся на передней, широкой стеночке кювеза круглых окошек, похожих на иллюминаторы.

Ваня, трепеща и всерьез опасаясь, что сейчас грохнется в обморок от переизбытка чувств, робко просунул правую руку в отверстие и осторожно прикоснулся к ближайшей к нему детской ножке. Ножка была упругой под пальцами и довольно горячей, много теплее Ваниной кожи.

— Вот, молодец, — одобрил его действие медбрат. — У вас получается, папочка.

Альфенок чмокнул губешками, дернулся, но не проснулся. И Ваня осмелел, погладил его ножку сильнее. А потом, когда увидел, что с малышом не стряслось ничего ужасного и он продолжает мирно спать, целый и невредимый, просто положил раскрытую ладонь на выставленную кверху малюсенькую попенку и замер.

Сколько омега так сидел, держась за попку сына, полчаса, час? Время перестало существовать напрочь. Долго, наверно. Открывший кювез медбрат ушел куда-то, потом вернулся с подносиком, на котором стояли чашка с чаем и завернутый в бумажную салфетку приличный ломоть шоколадного, судя по цвету, кекса.

— Когда поедите, — омега приглашающе опустил поднос на тумбочку у стены, — не забудьте, помойте руки и обязательно продезинфицируйте вот этим, голубеньким, раствором, достаточно двух нажатий. И можете продолжать общение на здоровье.

Парень не собирался гнать беззвучно плачущего от счастья папочку прочь. Он все-все понимал. Но и голодным вчера родившему быть тоже не следовало.

Верно?

К обеду в послеродовое отделение подошел и Саня, со старшими мальчиками. Оба ребенка умирали, хотели познакомиться с новеньким братиком, но их, в отличии от отца, непосредственно в палату к недоношенным пускать отказались, разрешили только взглянуть через стекло в коридоре.

Один из медбратьев подвез кювез с новорожденным прямо к заменяющему полстены окну. Альфенок опять спал, на этот раз на спинке, забавно поджав ножонки и подрагивая в воздухе крошечными кулачками.

Сима и Дима буквально прилипли носишками к поверхности стекла и долго, молча изучали неведомое чудо.

Потом Сима почесал в затылке и спросил, продолжая смотреть на младенца:

— А это точно наш? Что-то он мелкий какой-то совсем, и красный. А мы все белые, — и в доказательство сунул стоящему рядом папе в лицо ручонку.

Дима же добавил, с недоумением:

— А еще он лысый… Хотя, вроде, волосики должны вырасти позже?

Ваня лишь захихикал, придерживая ладонями живот — смеяться по-настоящему было больно. Объяснения детям предстояли позже, не здесь.

— Давайте вернемся, я лягу, — предложил он сыновьям. — Перекусим чего, у меня в тумбочке для вас вкусное есть. — Омега нежно потрепал, по очереди, мальчишек по щечкам.

Сима и Дима ничего против вкусного не имели и охотно согласились. Сима помог Ване усесться обратно в кресло-каталку, и вдвоем мальчики повезли папу обратно в послеродовое.

Минут через двадцать к ним, удобно расположившимся на Ваниной кровати, присоединился и Саня. Мужчина оставался пообщаться со своим первенцем, разумеется, под наблюдением персонала, и до сих пор был под впечатлением.

— Он выглядит таким хрупким, — поделился переживаниями с семьей, опускаясь в палатное кресло: — Кажется — тронь и расплющишь. А на самом деле вполне плотный, и пальчиками за палец уцепился крепко, я еле отобрал…

Мальчишки немедленно напали на отю, засыпали различными вопросами, и тот отвечал по мере разумения. Под гул родных голосов Ваня откинулся на подушку и сам не заметил, как уплыл в исцеляющий, восстанавливающий силы сон.

Когда омега проснулся, уже темнело, а его родные давно ушли, оставив на тумбочке у кровати букет цветов и подарки — свежие фрукты и вкусные булочки с творогом и изюмом.

Ими-то Ваня и поужинал, ведь больничную раздачу порций он благополучно продрых. Зато чувствовал себя не в пример лучше и бодрее, голова была ясной, мысли не путались, а ноги стали держать крепче и не норовили больше подогнуться.

Сползя с кровати, молодой папа, подковыливая, но уже не шатаясь, сходил на пост к медбратьям, получил порцию лекарств, в основном, обезболивающих, комлект из чистого полотенца и свежей пижамы, с наслаждением, без помощи кого-либо, вымылся в душе, после чего опять лег и крепко уснул.

До самого утра.

====== Часть 17 ======

Семку, а именно так назвали после общего семейного голосования альфенка, отдали домой лишь через месяц — пока раздышался, пока стал сам сосать, пока отъелся до нужного веса.

Домой малыша забирали Ваня с родителями, Сима, Максим и его беременный супруг, между прочим, к сведению, являвшийся Саньке любимым младшим братом. А Саня не смог, хоть и очень-очень хотел — находился в этой же больнице, но в приемном покое, накладывал Диме гипс на сломанное утром, при падении с дерева, предплечье. Каким загадочным образом омежонка занесло на дерево по дороге в садик? Чудо, не иначе. Впрочем, у кого есть дети, тот поймет. Обошлось без пробитой головы или свернутой шеи — счастье и спасибо Господу, уберег.

А виноват оказался сам Саня, отвлекшийся, всего на короткий миг, на телефонный, с работы, звонок. Пока лез в карман, пока отвечал — а малец, шустряга, уже все оперативно успел — и забрался, и кувыркнулся, и ревет. В общем, вместо садика к врачам попал. Случается…

Но мы сейчас о другом. О Семочке.

Крошку принесли домой, тщательно завернутого от уличного холода в кружевной, голубой конвертик, торжественно распаковали до распашонки, ползуночков и чепчика, тоже, разумеется, сплошь голубеньких и кружевных, и водрузили в новенькую, только позавчера привезенную, деревянную кроватку. А потом все взрослые столпились вокруг и наперебой засюсюкали, умиляясь — такой младенчик был хорошенький, так славно высовывал и посасывал кончик алого язычка, так бодро махал ножонками и кулачками.

Недолго — не прошло и пяти минут, как альфенок передумал радоваться и поднял отчаянный крик. Может, проголодался, или покакал, или просто требовал рук, ведь на руках куда комфортнее и веселее, чем лежать в кроватке?

Не имеющий ни малейшего понятия, чего требует Семочка, Ваня очень испугался и поспешил подхватить обожаемого до судорог сыночка и закачать. А Семочка продолжал орать, громко и вдохновенно. Неужели у малыша что-то болит?

Проверка показала — мешает грязный подгузник. Едва избавившись от раздражающей нежную кожицу попенки бяки, младенец мгновенно замолчал и вдруг улыбнулся склонившемуся к нему папе. Широко, беззубыми десенками. В первый раз в своей коротенькой жизни.

— Ох, — только и сумел сказать чрезвычайно впечатленный Ваня, оседая на пол. Нет, омега не хлопнулся в обморок, просто ноги подкосились от переполнившего и выплеснувшегося через край счастья.

Сема продолжал улыбаться в папино сияющее лицо, внимательно смотрел темно-серыми, широко распахнутыми ясными глазками. Изучал. Впитывал информацию.

Узнавал ли он уже папу? Скорее, да, чем нет. Ведь столько раз папа точно так же склонялся, в больнице — поцеловать, переодеть, накормить…

Сзади к Ваниной спине прильнул теплым, упитанным пузиком Сима, положив ручонки на папины плечи, и спросил тихонько, в ухо:

— Пап… А когда Семка подрастет, он будет с нами по деревьям лазать? Или вы с отей ему не разрешите?

Ваня с трудом склепал серьезную моську — улыбка рвалась выползти без участия разума — и ответил:

— Разрешим. Но с условием — ты и Дима будете ему помогать. Лично мне одного гипса достаточно, я предпочитаю целых детей.

На том и порешили. Не подозревающий, по возрасту, о скорой участи древолаза Семка перевел взгляд с папы на старшего брата, покряхтел, сосредотачиваясь, и прицельно выпустил Ване в физиономию желтую струйку. Ваня не успел ни зажмуриться, ни отвернуться.

Младенческая моча обильно оросила волосы, нос, лоб и щеки омеги и каплями побежала к подбородку. Принявший знакомое любому родителю сыновей боевое крещение Ваня фыркнул и отшатнулся было, ошарашенный нежданным дождиком, нахмурился на короткое мгновение, но сразу же опомнился и рассмеялся, корпусом поворачиваясь к вошедшим именно сейчас, ни минуткой раньше, ни позже Сане и Диме. Омежонок держал у груди свеженький, снежно-белый гипс.

— Сашка, меня наш ребенок описал, — сквозь хохот сообщил обтекающий Ваня мужу и вскочил, легко, окрыленный грядущим замечательным будущим. — Я умываться, срочно. А ты его одень, пожалуйста? Лады?

Саня довольно ухмыльнулся, прихлопнул убегающего в сторону ванной любимого раскрытой ладонью под ягодицы и присел рядом с младшеньким, выдернул из протянутой Симой упаковки подгузник.

Папа пост сдал, отец пост принял, с готовностью, чуть ли не песни от счастья распевая. Нет проблем, однака. Сколько их тому же Димке в свое время переменял, не считано. Эка невидаль.

Тем более своему, родному альфеночку. Долгожданному.

— Макс, — мужчина прихватил Семкины дрыгающиеся ножонки за щиколотки. — Гляди и учись, показываю спецом для тебя: берешь ребенка вот так, приподнимаешь ему попу, и второй рукой подсовываешь… Начнет орать — внимания не обращай, суй все равно. А теперь…

«А когда-то, кажется, вчера, но почти три года пролетело, когда успело, непонятно совершенно, чуть не убили друг друга из-за Иви. Неужели и правда дрались, катались по полу сцепившимися, бешеными, рычащими котами, изрыгая проклятия и рыча? Куда что делось? А, дело прошлое. К тому же, ничто так не укрепляет мужскую дружбу, как хорошая, с выбитыми зубами, драчка. Ну, и братик еще малой, омежечка, в один прекрасный день сюрпризом притащивший под очи семьи коллегу-жениха, знакомиться перед свадьбой. Истинные они оказались. Грех препятствовать»…