Не стирайте поцелуи. Книга 1

Глава 2. Авария или первые странности

Вначале в уши врезается грохот и скрежет металла, в грудину боль, и уже в следующее мгновение я осознаю смещение пространства. Сознание выключается, но скоро включается обратно – через долю секунды, словно сбоя и не было – оно только «моргнуло». И в новой реальности вначале гробовая тишина, затем несколько душераздирающих человеческих воплей, какофония звуков из сигналов машин, множества криков. Меня накрывает страх.

Я оборачиваюсь назад – Лео вроде бы цел, затем проверяю Ашиина – индус тоже. Первая же мысль – выбраться из машины. У меня так трясутся руки, что никак не могут совладать с замком ремня безопасности, и я начинаю паниковать, что его заклинило. Передо мной глухо, но жутковато стонет Ашиин, Лео не слышно, и я паникую ещё сильнее. Бросаю на него быстрый взгляд – он в сознании, но выглядит… очень странным. Ещё более странным, чем был до этого. И я замечаю кровь у него на лбу и брови.

– Лео! Ты в порядке? Лео! – кричу ему.

Наконец, замок отщёлкивается, и я практически выпрыгиваю наружу. Невзирая на тремор в руках и ногах, быстро осматриваю себя – похоже, ничего не сломано, по крайней мере, на первый взгляд. В этот момент – момент относительного успокоения – у меня градиентно, но прогрессивно, нарастает боль в груди. В доли секунды она становится настолько сильной, что кажется, я вот-вот задохнусь. И пока этого не произошло, думаю, нужно срочно вытаскивать Лео. Пятая дверь машины открывается без заминок, но, разбираясь с ремнями безопасности, я от души кляну тех, кто придумал перевозить колясочников таким идиотским способом – в багажнике. При столкновении мой чемодан с такой силой ударился о сиденье, что его пластиковый корпус треснул сразу в нескольких местах. Если бы в нашу машину врезались сбоку, чемодан просто-напросто убил бы Лео. Но отстегнуть ремни – это только пол дела. Нужно ещё опустить пандус, а я не имею понятия, как это осуществить.

– Попроси его, – как-то очень глухо подсказывает мне Лео. Его голос словно осип и крошится, как свежий крекер.

Я несусь к водительскому сиденью, одной рукой придерживая собственную грудь, словно это могло бы мне чем-нибудь помочь, и обнаруживаю, что Ашиин, запутанный в складках воздушной подушки, плачет и как будто молится. Что это за язык? Хинди? Панджаби?

Тут я понимаю, что моя подушка не раскрылась, а у Лео её и в помине, похоже, не было.

– Ашиин! Опусти пандус! – громко требую.

Он слышит меня не сразу, поэтому приходится прокричать эту просьбу ещё дважды, и только на третий раз, такой громкий, что перекрывающий и вопли других пострадавших, и сигналы машин, и крики «посторониться», преимущественно мужские, и сирены уже приближающихся спасателей, его лицо приобретает человеческое осознанное выражение.

– Пандус, говорю, опусти! Пожалуйста, – ещё раз напоминаю, но уже спокойнее.

– А, да, мэ-э-эм, – только и произносит он.

К счастью, электрика пандуса от удара не пострадала, и уже через несколько минут Лео стоит на дорожном покрытии. Моя нервная система понемногу начинает разжимать тиски, и мне становится свободнее и дышать, и мыслить. Боль в груди всё ещё пронзительна, но явно не смертельна.

Ашиин не умолкает ни на секунду – стресс выходит из него одним нескончаемым неукротимым словесным потоком. Мне кажется, даже он сам не понимает, что в этот момент несёт. У Лео рассечена кожа на голове, где-то под волосами – кровь стекает на лоб и бровь, но никаких других повреждений на нём не видно. Он бледный и губы почти белые: испугался, наверное, думаю.

Я пытаюсь понять, что произошло. Наше такси воткнулось бампером в багажник впереди стоящей машины, а она, в свою очередь, врезалась в ту, что перед ней. В центре катастрофы – дом на колёсах с прицепом, стоящий поперёк перекрёстка. Ни одна из машин не врезалась в него – ничего не помято и не разбито.

– Странно… – говорю вслух. – Что там произошло?

Боль в груди уже очень даже выносимая, поэтому просыпается любопытство. Я направляюсь к фургону, вокруг которого уже собралась толпа водителей и пассажиров – участников аварии или застрявших в образовавшейся пробке автомобилей. Множество голосов и мужских, и женских, на разный лад и на разных языках обращаются к Богу. Слышен плач, причём не одного человека, а многих, и те, кто отделяются от толпы зевак, делают это зажав рот рукой.

Встав на цыпочки за спинами стоящих, я стараюсь разглядеть, что произошло, но те, кто впереди, намного выше меня – не расталкивать же их локтями. Сирены подъезжающих со всех сторон полицейских машин, парамедиков и пожарных глушат пространство перекрёстка своим воем. Уже через минуту первая спасательная бригада бежит к толпе с приказом освободить дорогу. И когда люди расступаются, я вижу зажатую в креплении прицепа девушку. Она лежит лицом вниз. Рядом с ней, едва ли не по локоть в крови, стоят люди, пытавшиеся до этого её вытащить.

– Разойдитесь! Расступитесь! – слышно сразу несколько голосов. – Дайте дорогу!

Руки громадного мужчины в форме парамедика вначале быстро проверяют пульс на шее девушки, затем приподнимают её грудь, пока несколько других человек в масках готовят оборудование для резки металла. Но этот же мужчина, самый крупный и самый широкий из всех, засовывает руку под её тело и с силой дёргает. Слышен звук разорванной ткани, и через мгновение он поднимает девушку на руки. У неё нет половины лица. Единственный уцелевший глаз закрыт, а сквозь кровавое месиво второй чётко видна бело-розовая кость скулы.

Я хватаюсь обеими руками за спину стоящего впереди парня, но он даже не оборачивается, и чувствую, как подрагивают его плечи от немых всхлипов. Сознание угрожает «моргнуть» во второй раз, я всеми силами стараюсь его удержать, и мне удаётся. Правда, всякий раз, когда я не позволяю ему отключиться, оно отплачивает мне рвотой.

Едва успеваю добежать до обочины дороги, как всё, что съела и выпила в самолёте, оказывается на майской траве газона рядом с тротуаром. Мне не становится легче, и вскоре всё повторяется снова, но в промежутке между приступами, я умудряюсь поднять глаза и увидеть близко – буквально в двух метрах от себя – оленёнка. Меня выворачивает, а я не могу оторвать от него глаз – он выглядит настолько сюрреалистичным, потусторонним на фоне молодой зелени леса, будто в его фисташковых глазах сквозит даже не человеческое, а какое-то сверх сознания.

– Даже если… эта девушка не умрёт… как она теперь будет жить? – спрашиваю его между приступами.

За долю секунды оленёнок совершает единственный прыжок и исчезает в чаще леса. Наверное, испугался моего голоса.

– Вот возьми, – кто-то протягивает мне бутылку воды и пачку салфеток.

На салфетках сказано «Уничтожаем любой запах», а на запястье протягивающей их руки я замечаю часы с уже знакомым тёмно-синим циферблатом.

– Спасибо, – говорю ему.

– Пожалуйста, – отвечает. – Помочь?

– Давай.

Лео откручивает крышку – это специальная «походная» бутылка с клапаном, чтобы пить из неё можно было на ходу – и сливает мне на руки. Пока я тру лицо его специфическими салфетками, он никуда не девается – вместе со своей коляской стоит рядом. Мне так плохо, что даже наплевать. Я чувствую себя старухой-развалиной, у которой не осталось сил, чтобы развернуться и опустить свой зад на бордюр.

Машины скорой помощи подъезжают одна за другой. Теперь их скопилось пять штук – много пострадавших. Внезапно Лео просит:

– Присмотришь за моим рюкзаком?

– Без проблем, – отвечаю с трудом, потому что в моём горле словно кто-то провёл археологические раскопки.

Рюкзак этот просто огромен, в таком можно полжизни уместить. Лео снимает его со спинки своей коляски и кладёт на бордюр.

– В нём все мои документы и… другие важные вещи.

– Окей, – говорю.

Доверить документы и «другие важные вещи» фактически первой встречной? Да это просто беспредел доверия, думаю, глядя ему в спину, пока он катится на своей коляске по направлению к медикам.

Вначале Лео подъезжает к одному, затем к другому, и только третий, вняв его просьбе, на что-то соглашается. Самое вероятное предположение, до которого удаётся дойти моему уму: Лео беспокоится о своей рассечённой голове и просит медиков между делом залепить её пластырем.

– Ну надо же, какая забота о собственном здоровье… – криво усмехаюсь.

Сидя на бордюре, я понемногу прихожу в себя не только физически, но и ментально. Из всех моих мыслей, ощущений и эмоций, выплывает один очень чёткий вопрос: «В первую очередь я кинулась «спасать» не стонущего Ашиина, а молчащего Лео. Почему?»

Минут через двадцать ко мне не то чтобы возвращаются силы, скорее желание попасть, наконец, домой заставляет очнуться и подумать, как это сделать. Я решаю, что сперва надо вернуть Лео его рюкзак. Нахожу его внутри машины скорой помощи, лежащим на кушетке с подключённой к руке капельницей. Кисть свободной руки так жалостливо лежит на его груди, что меня так и прёт поддёрнуть его:

– Профилактика инфекций?

Он ничего не отвечает и, коротко взглянув на меня, переключается на внутренности машины.

– Где я могу оставить твой рюкзак? – спрашиваю.

Он снова смотрит на меня, и на этот раз с удивлением.

– Ты обещала присмотреть за ним, – напоминает.

– Я помню, но мне нужно домой.

Не сразу, но он соглашается.

– Окей.

Лео подтягивается на руках, принимая сидячее положение. Двигается он осторожно и неторопливо, как в замедленной съёмке. И выглядит очень слабым. Он не был таким слабым до этого. Аж пошатывается.

– Давай его сюда, – говорит и кладёт на кушетку ладонь, подсказывая, куда именно водрузить его имущество. Ага, документы и «важные» вещи.

Я хмурюсь, и моя боль в груди вдруг возвращается. Так странно тянет все внутренности, что пальцы не могут разжаться, чтобы выпустить его рюкзак.

– Ты поедешь в больницу? – спрашиваю.

– Нет.

– В таком случае я подожду… пока… твоя процедура закончится.

В подтверждение непоколебимости своих намерений я опускаюсь на металлическую ступеньку машины скорой помощи. Лео смотрит на меня с непониманием, и мне нечем ему помочь – я сама ничего не понимаю.

Кроме того, пожалуй, что и у меня есть «важные вещи». Судя по растущему числу эвакуаторов, разбитое такси Ашиина скоро увезут вместе с моим чемоданом. А он мне очень дорог – в нём месяц моего путешествия по Европе – очень ожидаемого, первого и, вполне возможно, последнего.

– Я поищу свой чемодан, – сообщаю Лео своё решение, – и вернусь. Пусть рюкзак пока побудет у тебя.

– Пусть, – соглашается он, искоса наблюдая, как я не без труда кладу его на кушетку.

У Лео так низко опущены плечи, что кажется, даже голову повернуть нет сил.

Ашиин сидит на капоте своей тачки, подперев руками голову, и молчит.

– Ну? Ты цел? – спрашиваю.

– Бог любит Ашиина и заботится о нём. Бедная, бедная девочка…

И, чёрт возьми, в его глазах настоящие слёзы. На меня тоже накатывает… то ли тошнота, то ли рыдания.

– Она живая! – докладывает мне он. – Медики сказали, она без сознания от шока – руку сломала, ногу…

И лицо, мысленно добавляю.

–… но внутренних повреждений нет. Она застряла в прицепном крепеже – хотела спасти оленёнка. Фургон начал двигаться – водителю не было её видно – и протащил до перекрёстка, пока машины не начали сигналить…

– Господи…

– Она потеряла сознание от шока, – снова повторяет он. – Когда придёт в себя в больнице…

Ашиину не хватает душевных сил проговорить «её ждёт новое будущее и новая реальность». Чтобы не потерять почву под ногами из-за собственного шока от вида её лица, всё ещё стоящего перед глазами, мне приходится сосредоточиться на чемодане. Невзирая на то, что корпус весь в трещинах, система выдвижения ручки всё ещё работает и колёса на месте.

– Спасибо, Ашиин, – говорю ему.

– Позвоните в диспетчерскую, компания должна прислать за вами другую машину! – кричит он мне вдогонку.

Над Лео, примерно ста килограммами упакованного в синюю форму веса, нависает молодая женщина и светит фонариком в глаза.

– … хорошо, что сказал мне. Иначе бы я не поверила, как остальные. Отпускает?

– Да… немного.

– Ничего, скоро придёшь в себя. Тебе нужно в больницу. После удара могут быть и другие травмы. Особенно опасны те, что внутри. Боли в животе есть?

– Нет.

– В груди?

– Нет.

– Только в спине?

– Да.

– Так же или сильнее обычного?

– Так же. Мне не нужно в больницу, это точно. Сейчас… вернётся девушка, и мы вызовем такси.

– Я уже вернулась, – докладываю.

На этот раз Лео немного поворачивает голову, чтобы найти меня, и выглядит уже не таким полумёртвым.

– Хорошо, – соглашается парамедик.

Такси удаётся заказать только через два часа. Но оно так и не приезжает за нами. Я могла бы уехать сама, попросив кого-нибудь подкинуть до остановки скайтрейна, но Лео… Я не могу его оставить, конечно же. И меня это… бесит.

– Ты не куришь? – спрашиваю его.

– Нет.

– Молодец, – хвалю.

Мои сигареты закончились примерно сутки назад в славном городе Барселона. И если я не выкурю хотя бы одну прямо сейчас, моя нервная система грозит взорваться с силой водородной бомбы. В таком состоянии я опасна для общества, поэтому выискиваю взглядом потенциального курильщика и прошу его помочь моим страданиям. Дважды ошибаюсь, но на третий раз мне везёт. Лео наблюдает за всем этим с неясным выражением лица.

– Куда Вам нужно? – спрашивает меня даритель «спасительной сигареты».

– В даунтаун.

– А точнее?

– Коал Харбор.

– Мне это почти по пути. Хотите подвезу?

– А его коляска, – киваю на Лео, – влезет в твой багажник?

Парень меняется в лице, разочарование быстро маскируется дежурной улыбочкой.

– Не уверен, что влезет. Но мы можем попытаться. Если хотите.

Я смотрю на его лицо: тепло и заинтересованность бесследно исчезли из его голубых глаз.

– Не парься, – говорю. – Мы на автобусе доедем. Ещё раз спасибо за сигарету.

– С удовольствием, – уверяет меня он, – я с удовольствием угощу тебя сигаретой и пинтой пива, если хочешь, как-нибудь вечерком?

– Неа, – мотаю головой.

Минут двадцать мы с Лео тащимся до автобуса. Снова прошёл дождь, и теперь мы не только пострадавшие в ДТП, но и мокрые. Мои силы на исходе, но никотин добавил хотя бы ясности ума. У Лео только американские кредитки, у меня тоже нет мелочи, чтобы купить ему билет. Водитель, выслушав мой короткий рассказ об аварии, соглашается прокатить Лео до скайтрейна бесплатно. Только к половине девятого вечера мы добираемся по адресу.

– Пока, – говорю ему устало.

– Не поднимешься? – спрашивает он.