Не все то золото

Глава 4

Иногда я думаю о том, не покинуть ли мне Париж. У меня нет особых причин оставаться, а вот гурах – достаточный повод уехать. Но я всё же этого не делаю. Не знаю почему, просто не могу.

Я избегаю мест, в которых мы с Анейрином часто бывали вместе. Я не хочу случайно повстречаться с ним. Не знаю, что может случиться, что я могу сказать, но я только-только собрал себя по кусочкам и не хочу сорваться снова. Я повторяю себе, что должен жить дальше, и, возможно, со временем мне это удастся. Но у судьбы другие планы на меня. На нас обоих.

Звон бьющегося стекла будит меня посреди ночи. В комнате темно, и я ничего не вижу. Я ищу в звуках намек на то, что случилось, но слышу только свое резкое дыхание. Повернувшись к тумбочке, я на ощупь ищу свечу.

Когтистая лапа вцепляется в меня прежде, чем я успеваю зажечь огонь. Я успеваю только удивленно взвизгнуть и оказываюсь опрокинутым на постель. Кто-то легкий, маленький и костлявый, с похожей на пергамент кожей, приземляется на меня. Кажется, что грубое слово и строгий взгляд могут сломать это существо, но впечатление обманчиво – оно невероятно сильно. Я борюсь с ним, но не могу освободиться.

Я задыхаюсь от страха, сердце гулко стучит в груди. Медный запах запекшейся крови заполняет мои легкие, и я наконец понимаю, что произошло.

Гурах нашла меня. И на сей раз рядом нет Анейрина, который мог бы ее спугнуть.

Мной овладевает паника. Я борюсь яростно, но тщетно. Она седлает меня, расставив костлявые коленки по бокам от моих бедер, и вытягивает мои руки над головой, чтобы обездвижить меня. Я бьюсь под ней, но она не двигается – только слоняется надо мной и приближает рот к моему горлу.

Ее зубы касаются моей кожи, острые кончики вонзаются словно иглы. Она кусает, прокалывая меня, и я кричу. Никто не слышит меня, никто не остановит ее, но я кричу, пока не срываю голос.

Словно кошка, которая не обращает внимания на испуганный писк пойманной мыши, гурах игнорирует меня. Она жадно присосалась к ране, и я чувствую, как кровь вытекает, оставляя меня пустым и слабым. Я колочу гурах кулаками по плечам так сильно, что ее кости должны были уже переломиться словно тростинки, но в итоге только остаются синяки на моей коже, будто я бью по закаленной стали.

Мои изначально напрасные удары слабеют с каждым ее глотком. Очень скоро у меня не остается сил на борьбу. Голова кружится при каждом движении, и кажется, что руки стали тяжелее в десятки раз. Я смотрю в потолок, и взгляд мой расплывчат из-за слез, которые я не в состоянии сморгнуть. Она выпивает мою жизнь, и когда она покончит с этим, от меня останется лишь оболочка. Я закрываю глаза и надеюсь, что конец будет скорым. Укус полон боли, а я хочу только, чтобы она прекратилась.

Я слишком вымотан, чтобы хотя бы испугаться, когда открывается дверь и свет с улицы прорывается сквозь тень. Наступает миг, когда не движется никто: ни я, ни гурах, ни незваный гость. А потом меня оглушает свирепый рык, и тяжесть гурах исчезает. Ее клыки отрываются от моего горла почти так же болезненно, как пронзали его. С громким криком я поднимаю руки к шее: по ним течет кровь, окрашивая ладони в алый цвет.

Надо мной зажигается свет – трепещущее пламя свечи – и за ним видно лицо Анейрина.

— О Боже, — я в отчаянии закрываю глаза. — Просто убей меня, и покончим с этим.

— Будь осторожнее в желаниях, mo charaid. — У Анейрина сдавленный голос. В нем слышны какие-то странные нотки. Его руки скользят по моему лицу, а у меня нет сил оттолкнуть его, я терплю его прикосновения, не выказывая возражений. — Кайнан, послушай меня. Открой глаза.

Я, словно вредный ребенок, хочу поупрямиться, но его голос странно убедителен. С силой разомкнув веки, я смотрю на него: любимое лицо напряжено от избытка чувств.

— Уходи, — шепчу я. — Пожалуйста, просто уйди.

— Нет. — Он садится и укладывает мою голову себе на колени. — Кайнан, ты должен выслушать меня очень внимательно. Ты умираешь.

Я слабо усмехнулся.

— Думаешь, я этого не понимаю?

— Я могу тебя спасти. — Я смеюсь снова. Его руки сжимаются. — Я могу, но ты должен довериться мне, еще всего один раз. Кайнан, ты слышал о вампирах?

— Монстры-кровососы, — шепчу я, слишком потрясенный, чтобы изображать незаинтересованность. — Как гурах.

— Да. Полагаю, твоя гурах — вампир. — Он останавливается и делает глубокий вдох, и я боюсь его следующих слов. — Как и я.

Где-то в глубине души я знал, что так будет, но всё равно не был готов к такому потрясению. Я кричу и отталкиваюсь от него, но я слишком слаб, чтобы уйти далеко. Анейрин тут же оказывается рядом и пытается меня унять. Я снова отшатываюсь.

— Не трогай меня.

Он с явственной неохотой убирает руки. Меня трясет, причем далеко не от потери крови. Он смотрит на меня с таким видом, словно у него разрывается сердце. Словно ему не всё равно. Мне хочется вопить, рвать и метать, но я просто гляжу на него и дрожу.

— Ты чудовище, — обвиняюще произношу я.

Секунду он молчит, а потом откликается:

— Да.

Я притягиваю колени к груди и обвиваю ноги руками, но дрожь не прекращается. У меня такое ощущение, что я скоро развалюсь на кусочки.

— Я могу спасти тебя, Кайнан.

— Как? — спрашиваю я. — Сделав меня таким же, как ты?

— Да.

— Нет. Никогда.

— Ты умираешь.

— Так дай мне умереть!

Он выглядит печальным, и я ненавижу его за это. Мне хочется, чтобы он оставил меня в покое, но я не могу заставить его уйти. Я прячу лицо в коленях и старательно игнорирую его.

— Черт подери, Кайнан. Я не позволю тебе убить себя. — Он касается моих рук. Я слабо отталкиваю его, но он только крепче прижимает меня к себе. — Ты не хочешь обращаться, и я принимаю твой выбор, но я не позволю тебе сдаться. Может ты и умираешь, но ты еще не мертв.

Он осторожно укладывает меня на спину. Я закрываю глаза в попытке сдержать слезы. Какая-то часть меня ждет, что он склонится над моей шеей и закончит то, что начала гурах, но он не делает этого. Он отрывает длинную полосу ткани от своей сорочки и прижимает ее к рваной ране на моем горле. Боль так сильна, что я вскрикиваю. Он смотрит на меня извиняющимся взглядом, но не ослабляет давления.

Ткань алеет от моей крови. Анейрин снова и снова отрывает клочки и прижимает их к моему горлу. Он продолжает это делать, пока повязки не становятся чистыми. Наконец он откидывается, изнуренно вздыхая.

— Кровотечение прекратилось, — тихо говорит он. — Но ты потерял так много... Я должен остаться, присмотреть за тобой.

Мы могли бы поспорить, я мог сказать ему, что из-за его присутствия холодность между нами только сложнее выносить. Я мог бы попросить его уйти и даже убедить его это сделать. Но у меня уже не осталось сил. Я закрываю глаза и позволяю равнодушному оцепенению охватить меня.

Анейрин хорошо заботится обо мне; я стольким ему обязан. Я выздоравливаю и вновь обретаю силы, хоть и гораздо медленнее, чем мне бы того хотелось. Я отчаянно желаю избавиться от него, но те несколько случаев, когда я пытаюсь справиться самостоятельно, лишь подтверждают, что мне всё еще нужна его помощь. Я терплю его заботу и стараюсь занять себя так, чтобы не думать о его ужасающем признании.

Как бы там ни было, бесконечный постельный режим в ожидании выздоровления вгоняет в жуткую тоску, и хотя из-за страха, сдавливающего горло, я едва могу говорить с ним, в конечном счёте, любопытство берет верх. Он занимает себя делами: приготовив повязки и целебные мази, наводит порядок в моем небольшом хаосе. Какое-то время я молча наблюдаю за ним, а затем неожиданно спрашиваю:

— Зачем ты пришел?

Он останавливается и поднимает на меня испуганный взгляд, словно забыл, что я нахожусь в одной комнате с ним. Или, возможно, он забыл, что я могу разговаривать с ним не только односложными предложениями. Я знаю, что сам виноват в этом, но не уверен, что чувствую эту вину.

— Прости?

— В тот день, когда на меня напала гурах. Зачем ты пришел ко мне?

— Ох. — Он отворачивается и продолжает уборку. — Я искал ее. Я думал, что если найду ее первым...

Между нами так много невысказанных слов. Когда в комнате воцаряется тишина, они поднимаются незримой стеной, и я почти задыхаюсь от того, что хочу сказать, но, знаю, говорить не должен. Я смотрю на него, стоящего в дальнем конце комнаты, и страстно желаю, чтобы многое между нами было иначе.

— Кайнан...

Я поднимаю голову и встречаюсь с его безмерно печальным взглядом.

— Я прошу прощения за всю боль, какую только мог причинить тебе.

Я закрываю глаза и отворачиваюсь.

— Этого недостаточно.

Даже не видя его, я чувствую, как он шагает, сокращая расстояние между нами.

— Ты говорил, что любишь меня.

— Я любил ложь.

— Нет, Кайнан. — Его голос всё так же ласков. Это задевает меня за живое. Мне хочется, чтобы он кричал, возмущался, неистовствовал, чтобы показал, что это волнует его не меньше, чем меня. — Я никогда не лгал тебе.

— Ты не говорил мне правды. В чем разница?

Хмыкнув, он походит к моей постели.

— А что я, по-твоему, должен был делать? — Он берет меня за руку. Кожа прижимается к коже, а пропасть между нами становится шире, чем когда бы то ни было. — Вежливо спросить тебя, согласен ли ты быть спасенным вампиром, или же предпочтешь остаться с милейшим головорезом, который собирался распороть тебе живот? Или, наверное, нам стоило бы обсудить это после, когда ты истекал кровью посредине улицы? Это было бы идеальным моментом, не находишь?

Я сжимаю губы и отказываюсь отвечать на его провокацию.

— Месяцы, Най. Мы несколько месяцев были вместе. Возможность рассказать мне была.

— Да. — Он пододвигает табурет и садится на него, окидывая меня мрачным взглядом. — И я бы рассказал, если бы не твои кошмары.

Я не могу сдержаться и поднимаю на него пытливый взгляд.

— Ты был так напуган. И я знал, что стоит мне сказать, ты будешь бояться и меня. Я бы этого не выдержал.

Ощущая, как из меня рвутся жгучие слезы, я закрываю глаза. Я не хочу плакать из-за него. Уж лучше его ненавидеть.

— Ты монстр, — обвиняю его я, но выходит куда мягче, чем мне бы хотелось.

Его пальцы на моей руке сжимаются.

— У меня не было выбора, mo charaid. Ты позволишь мне рассказать?

Я не хочу этого слышать, но всё равно киваю. Когда у него такой сломленный и печальный голос, я почти забываю, кто он на самом деле. Я вижу в нем того человека, которым считал его раньше, и этот человек... Я не могу сказать «нет» тому, что может облегчить его горе.

Он рассказывает мне, хотя это причиняет боль нам обоим. Рассказывает о сыновьях, которых родила ему Кайлин, и о человеке, который ворвался в их дом; о том, как его жена пыталась защитить их детей, и как он потом пытался защитить ее; о том, как ее изнасиловали, и этот человек – вампир – грозился надругаться на ней снова, если Анейрин не выпьет кровь, которая превратит его в монстра.

Он рассказывает мне, как умерла Кайлин – он сам убил ее, ослепленный жаждой новообращенного, которая не позволила распознать в жертве его собственную жену.

В конце мы оба плачем, хотя я вжимаюсь лицом в подушку, чтобы не показать своих слез. Я не могу ненавидеть его. Я безнадежно хочу, но не могу, и осознаю, что никогда и не чувствовал ненависти. Обиду, злость, страх – да, но не ненависть.

— Гурах, — произносит он. Я напрягаюсь. — Она вернется.

— Я уеду. — Я поворачиваю голову так, чтобы лечь на подушку щекой и видеть его. — Уеду куда-нибудь, как и собирался.

— Она добралась сюда, а значит, последует за тобой и дальше.

— И что я должен делать, по-твоему, Най? — На сей раз в вопросе звучит не требование, а мольба.

Он снова берет меня за руку и ласково сжимает.

— Ты меня выслушаешь. Она такая же, как я. Я знаю ее слабые места.

— И каковы они?

— Полагаю, дневной свет.

Я подскакиваю на месте.

— Но ты всегда уходил днем.

— Да. Всегда. — Его губы изгибаются в легком изумлении. — Думаешь, попроси я тебя оставить ставни закрытыми, ты бы согласился без всяких объяснений? Я думал, что нам обоим будет проще, если я буду уходить в другое место. Туда, где меня ничто не потревожит.

Безрадостное чувство сжимает мою грудь от очередного обмана. Я обвожу пальцами узоры на покрывале, стараясь убедить себя, что это неважно.

— Значит, дневной свет. Что еще?

— Золото. Оно обжигает нас.

— Ох, — выдыхаю я, забывая о своей боли. — Цепочка. — И тут же с ужасом вспоминаю: — Боже, твоя спина.

— Да. — Его улыбка вымучена и печальна. — Это золото оставило на мне шрамы.

Я переполнен желанием провести пальцами по его спине и успокоить его боль. Я знаю, что она не нова, но я вижу по его глазам, что она не ушла, несмотря на его слова. Сострадание уговаривает меня остаться, а страх гонит прочь. Противоречивые чувства борются во мне, отчего меня морозит и трясет.

Анейрин забирается на постель и опускается на колени рядом со мной. Он берет обе мои руки, внимательно осматривая меня.

— Мне не хотелось обманывать тебя, — шепчет он. — Кайнан, ты просишь меня когда-нибудь?

Я отвожу взгляд.

— Я не знаю, — сдавленным голосом откликаюсь я.

В его вздохе слышно облегчение. Еще вчера я бы ответил: «Нет, никогда», — и мы оба это знаем.

— Как только поймешь это, — ласково говорит он, соскальзывая с кровати, — дай мне знать. А теперь отдыхай.

Той ночью мне снится новый кошмар. Начинается он как прежде, с криков моей сестры и гибели моей семьи. Потом он перетекает в последнее нападение гурах. Я борюсь с ней изо всех сил, зная, что Анейрин придет и спасет меня в любой миг. Но она всё пьет меня, а он всё не приходит. В конце концов, чувствуя, что жизнь утекает из меня, я открываю глаза и смотрю на нее. Но не гурах пьет мою кровь. Это Анейрин, и когда я умираю, он поднимает голову и одаривает меня злой окровавленной улыбкой.

Я просыпаюсь с воплем. Анейрин рядом, пытается унять меня, и глаза его огромны от беспокойства. Я кричу громче, отталкиваясь от него, но одеяла сковывают мои конечности. Наконец я дрожащим клубком устраиваюсь на противоположном краю кровати и продолжаю кричать, пока голос не подводит меня.

Он тихо опускается рядом. Я боком чувствую его тепло, такое близкое, но он не прикасается ко мне.

— Кайнан, — настойчиво зовет он. — Кайнан, это был сон. Это не реально.

— Ты меня убил, — плачу я, поднимая руки, чтобы закрыть лицо. — Господи, Най, ты меня убил.

— Я не делал этого! — срывается он. Как ни странно, это успокаивает меня, так что когда он произносит: — Взгляни на меня, — я нахожу в себе силы поднять голову и выполнить его просьбу.

Его лицо светится эмоциями, сильными и пугающими. Его взгляд ловит и удерживает меня, недвижного, задыхающегося и дрожащего.

— Ты же знаешь, что ты не безразличен мне, mo charaid. — Теперь его голос резок от безысходности. — Но я не причинил тебе вреда, даже когда думал, что только таким способом можно спасти твою жизнь. Потому что ты этого не хотел. Я никогда не трону тебя без твоего разрешения. Никогда. Можешь не верить остальным моим словам, cara, только верь в это.

— Мне хочется, — наконец выдавливаю я между всхлипывающими вздохами. — Я хочу этого, Най, но я...

— Тссс. — Его руки, теплые и сильные, обхватывают меня. Он притягивает меня к своей груди в нежное объятие. — Тише, тише, это просто сон.

Вздрагивая, я вцепляюсь в него. Его ладони легко гладят мою спину, и я понимаю, что не хочу, чтобы он останавливался, чтобы мы отпускали друг друга. Мои страхи незначительны перед моей неодолимой потребностью в его утешении.

Мы обнимаемся, и он укачивает меня, тихо нашептывая что-то на гаэльском в мои волосы.

Это стало перемирием. Или, по крайней мере, затишьем. В любом случае, в оставшиеся дни моего выздоровления между нами куда меньше неловкости, потому что мы снова пытаемся подружиться. Я знаю, что ему хочется большего – он не скрывает желания, глядя на меня, – но этого я дать не могу. И я вижу, что он понимает это, но ни на чем не настаивает. Теперь я окреп, и стоит ему сделать попытку, я уйду. Думаю, он это отлично знает.

Всё снова так же, как и после нашего знакомства. Он ухаживает за мной, я принимаю его заботу, и хотя мне становится лучше, я даже не заикаюсь о том, что ему стоит уйти. Потому Най остается. Но теперь он не рвется в мою постель, и мы не спим вместе, даже развернувшись спинами друг к другу. Иногда, просыпаясь, я вижу, что он сидит у моей кровати, не сводя в меня глаз. Я полагаю, что это будет беспокоить меня, но, наоборот, то, что Анейрин стоит на страже, даже когда я сплю, обнадеживает меня. Он здесь, и он защищает меня.

Мне снова снятся кошмары, но я не заговариваю о них. Порой Анейрин присутствует в них. Иногда он меня спасает, иногда – убивает, но теперь я справлюсь с ними лучше, чем прежде. Он бы окружил меня своей поддержкой, стоит мне только попросить, но гордость не позволяет мне этого.

Чтобы скоротать время моего выздоровления, мы играем в разные игры. Это необычно; когда он впервые предложил сыграть в карты, я был еще озлоблен и огорчен, и согласился только потому, что уже мысль о победе над ним доставляла яркое чувство удовлетворения. Но дни идут, мой гнев испаряется, и наши игры становятся не соревновательными, а скорее приятными, почти дружескими. Мы играем в шашки и карты, а временами и в шахматы, но я не силен в них, в отличие от Анейрина, и партии меня всегда выматывают.

Как-то ночью Анейрину удается уговорить меня на серию игр, и полдюжины партий спустя я теряю терпение и признаю своё поражение. Я устаю настолько, что, завалившись на бок, засыпаю там же, где сидел. Какое-то время я плаваю между сном и бодрствованием. Не знаю, сколько это длится – по моим ощущениям, несколько часов. Один раз я просыпаюсь, потому что перекатываюсь на шахматную доску, и мне в ребра врезается одна из пешек. В ответ на мое безмолвное возмущение Анейрин, тихо смеясь, расчищает постель и выуживает последнюю фигуру из-под меня. Убрав шахматы в сторону, Он снова садится рядом и смахивает волосы с моего лба.

— Засыпай, Кайнан, — шепчет он. — Теперь безопасно.

Конечно, он преувеличивает. Он имеет в виду острые шахматные фигурки, но его слова успокаивают меня и в этом случае. С Наем я чувствую себя в безопасности и снова погружаюсь в сон.

Я просыпаюсь чуть позже, когда матрас подо мной резко прогибается. Я сразу настораживаюсь, пульс громко стучит в ушах. С дикой мыслью о том, что сейчас же полечу на пол, я вцепляюсь в одеяла. Но это всего лишь Анейрин проскальзывает в постель, и под его весом матрас продавливается. Он хмурится и извиняется, заметив, что разбудил меня.

В третий раз я выскальзываю из сна от легких прикосновений к моим щекам. Просыпаясь, я понимаю, что скорее доволен, чем напуган, и открываю глаза.

Я думал, что ощущаю прикосновения пальцев Анейрина, но ошибся. Склонившись надо мной так, что его волосы падают на мое лицо, он ласково, едва ощутимо целует меня в щеку. Я коротко сдавленно выдыхаю. Анейрин тотчас же отодвигается и вспыхивает – наверное, от раскаяния, или досады, или смущения.

Я перекатываюсь на другой край постели, подальше от него.

— Я не могу, — судорожно взмаливаюсь я. — Най, я не могу этого сделать. Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь.

Он неотрывно смотрит на меня, и румянец сходит с его лица.

— Кайнан, что я, по-твоему, делаю?

Я проглатываю и страх, и гордость.

— Ты хочешь, чтобы я забыл, что ты такое. Ты хочешь, чтобы я притворился, что ничего не изменилось, но я не могу. Я не могу этого забыть, Най.

— Я знаю, — шепчет он. Он проводит пальцами по моей щеке. — Мне не нравилось тебе лгать, mo charaid. Мне не нравилось притворяться тем, кем я не являюсь. Я не хочу к этому возвращаться. Будет лучше, если ты полюбишь меня таким, какой я есть – или не будешь любить вовсе.

— Всё не так просто, — вздыхаю я.

Он хочет либо всё, либо ничего, и не могу дать ему ни того, ни другого. Я всё еще люблю его, но не так, как ему бы хотелось. Я не могу дать ему всего, но и отречься от привязанности и притвориться, что ничего не чувствую, я тоже не в силах.

— Разве нет? — Он снова касается моего лица. Я вздрагиваю от этого прикосновения. Он вновь склоняется надо мной, и я пытаюсь ускользнуть, но мне некуда деться. Его губы, теплые и мягкие, скользят по моим. Я вскрикиваю, на самом деле не особо возражая. Я хочу то, что он предлагает мне, и желание одерживает верх над силой воли.

— Всё слишком сложно, Най.

Он проводит пальцами по моим волосам.

— Я просто хочу поддержать тебя. Воспользуйся тем, что тебе необходимо.

Я качаю головой.

— Нет, Най, пожалуйста. Я хочу...

Он останавливается и чуть отодвигается.

— Чего ты хочешь, Кайнан? — выдыхает он в мои губы.

— Слишком многого.

Огоньки скачут в его глазах, когда он сокращает расстояние между нами. На сей раз в его поцелуе нет нерешительности. Он проскальзывает в мой рот, затягивая в свой, и меня затопляет теплом. У меня не хватит сил противиться этому. Я обвиваю руки вокруг его шеи и теряюсь в поцелуе.

Я пожалею позже; я уверен в этом. Но сейчас, только в этот миг, мне нужно утешение, которое он готов дать. Я приму его, и после выдержу последствия.

Его прикосновения нежны. Когда я дрожу под ним, он притягивает меня к своей груди, думая, что я мерзну. Но это не так: я переполнен теплом его прикосновений. Я трепещу от сладости происходящего. Я вспоминаю, как он впервые так поцеловал меня, заставляя забыть об ужасах моих кошмаров. Я помню, как он целовал меня тогда – и целует сейчас – и забываю и о своем гневе, и о боли, и о страхе. Это Анейрин, человек, спасший меня от бандита и выходивший после, державший меня в своих объятьях, позволяя выплакаться на его плече, собравший меня из кусочков, на которые я был разорван ночными кошмарами. Я помню только, что это Най, человек, которого я люблю.

Он внезапно отталкивается и, содрогаясь, смотрит на меня.

— Прости, — хрипло шепчет он. — Кайнан, прости. Я не должен был... — Он отворачивается.

— Нет, — говорю я. — Не смей. — Но на этот раз я не прошу его остановиться. Я сжимаю руки в кулаки в его волосах и притягиваю его губы к своим. — Не оставляй меня одного, Най, пожалуйста.