Небесный ключ

ГЛАВА 9

Через день Пер пришел в Академию бодрым пружинистым шагом. Похудевшее лицо излучало вдохновение и уверенность. Да и внешность юноши слегка изменилась. Неуловимо, почти незаметно. Может, попросту вырос? С шестнадцатилетними это бывает.

«Иногда — за одну ночь», — хихикали про себя взрослые девушки.

Юноша действительно выглядел взрослее. Но истинные перемены лежали значительно глубже. Впрочем, такое бывает. Словом, все воспринимали изменения во внешности Пера как должное.

— Явились не запылились, молодой человек, — строго сказал преподаватель социологии. — Я уж думал вас отчислять, но не отчислил. Даже стипендии не лишил. Вы усердно мозолили мне глаза, сидя на лекциях. Так что будете заниматься этим и впредь. Но я вас накажу, и серьезно. Социология Контроля — наука практическая. Из столицы позавчера пришла директива, она и спасла вас от отчисления. Будете отдуваться за весь курс. Через месяц вы представите мне практическое исследование. А ну, назовите три опоры Контроля!

— Контроль тела, Контроль души, Контроль духа, — ответил Пер механически.

— У вас дома лежит старая библиотечная книга. Это — диссертация Мастера Социопостроения. Не самое легкое чтиво, не так ли?

Юноша молча кивнул.

— У нас нет других учебников, кроме конспектов и списанных в архив диссертаций. А между одним и другим, как вы понимаете, пропасть. Даже я не смог толком понять эту книгу. Но тема диссертации — проявления трех опор Контроля в социальном поведении индивидов. Надеюсь, вы понимаете, что люди контролируют себя инстинктивно?

— Да.

«Чем короче реплика — тем понятнее ее смысл», — подумал Пер про себя.

Глаза социолога блеснули, уголки губ дернулись вверх.

— Верно мыслите. Вас ведь зовут Перрор? Юноша вежливо склонил голову.

— Через месяц вы представите мне практическое исследование, Перрор. Оно должно быть кратким, как ваша реплика. И настолько же четким. Тема: «Контроль как естественное поведение человека». За основу возьмете конспекты и диссертацию. Какую социальную группу наблюдать — не суть важно. Но не меньше семи человек, — с этими словами профессор оглядел собственный курс. — Когда возникнут вопросы — мы с вами встретимся после занятий. Если не сдадите исследование — я вас отчислю. Сдадите на десять баллов или на девять — буду ходатайствовать о повышении стипендии. Понятно?

— Понятно.

— И что вам понятно? — иронично склонил голову социолог.

— Вы контролируете меня, а вас контролируют из столицы, что совершенно естественно.

— Продолжайте мыслить теми же категориями, — удовлетворенно ответил профессор. — Они в контексте исследования. Теперь садитесь, начнем лекцию.

Юноша открыл конспект. На первых листах записи, сделанные месяц-полтора назад, были сбивчивы и схематичны. С полей тетрадки таращились рожи: портреты сокурсников, социолог с открытым ртом и выпученными глазами, тонкие профили Тайи. Дальше лист бумаги пересекала черта, сделанная по линейке. За ней конспект велся подробно и аккуратно. Ни портретов, ни пропусков лекций. Правильно до тошноты. Только стило кое-где скользило и буквы заваливались назад. Будто в страхе. Глядя на это, Пер хмыкнул. Похоже, придется провести еще одну черту. Только невидимую. Да хоть каждый день проводить!

Надо бы законспектировать лекцию. Очень разумное действие. Только разве он, Перрор Гарн, живет разумом? Его любимая — не человек. Разве это разумно? И вообще допустимо? Но ему с ней легче, чем с обычными девушками. Чем с людьми вообще! Есть о чем говорить. И реальность пляшет, как чокнутая. Мир сходит с ума! А ему — все равно. Если обнять Тайю — то мир исчезает.

— А что это тут у вас? — Улыбаясь, социолог быстрым движением подхватил тетрадь со стола юноши. — Та-а-к... — Он развернул тетрадь так, чтобы сокурсники ничего не увидели.

Пер покраснел до корней волос и потупился. Сейчас его просто раздавят. Неважно, что этот рисунок и вправду хорош — порыв души преодолел границу способностей. Там они с Тайей, объятые языками огня. Без одежды. И неважно, что он ступил на другую стезю, решив стать социологом. Сейчас эта стезя попросту кончится.

— Смотреть на меня, Перрор Гарн! — строго сказал профессор.

Юноша поднял глаза. Взгляд социолога был понимающим, чуть ироничным.

— У вас очень горячее сердце. К нему бы еще и холодную голову...

Костяшки на сжатых руках Пера побелели.

— Волнение полезно. Оно встряхивает и принуждает к усиленному Самоконтролю, — продолжил профессор. — Вам это и нужно, поскольку придется заняться исследованием. После моей лекции — лекция Мастера Слова. Литература вам не нужна, молодой человек. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — выдавил юноша.

— Вы освобождаетесь от занятий у Мастера Слова. Сегодня начнете исследование. Будете проводить его в школе при Академии. Необходимо изучить методы преподавания школьного учителя Рессода. И изложить их. Подробно, доступно. Ваших скромных научных познаний вполне хватит. Завтра, после лекции, поговорим. Я помогу систематизировать данные. Идите!

Сокурсники завозились на стульях. Дурак Зент сунул нос в конспект Пера и захихикал, увидев рисунок.

— У Гарна горячее сердце! — провозгласил он кривляясь. — Он горячку спорол!

Но юноша, не обращая внимания на Зента, запихнул тетрадь в сумку и быстро направился к выходу.

Пер медленно шел, преодолевая себя. Обстоятельства менялись, но неясно, к чему приведет новое направление жизни. Вот и школа при Академии — покосившееся одноэтажное здание. Других школ в этой деревне не имелось — уж лучше идти обучаться к ремесленникам. Пер громко постучал в дверь, но никто не ответил. Юноша прошел через узкие темные сени, открыл еще одну дверь и попал прямо в класс.

Учитель Рессод не обратил внимания на посетителя. Он был занят. Поперек лавки лежал десятилетний малец со спущенными ниже колен штанами. Ребенок подвывал. А Рессод, широко размахиваясь, бил мальчика по голой заднице розгой. Иногда ребенок срывался на крик. Тогда мужчина, ненадолго прервав наказание, орал во весь голос:

— Контроль!

И избивал мальчика дальше. Тот сдерживал крик и мычал.

За мерзкой сценой наблюдало пятеро детей, сгрудившихся на грязном полу. Горячее сердце Пера, смотревшего на всю эту мерзость, выпрыгивало из груди. Очень хотелось врезать учителю Рессоду. Кулаки чесались. Да только жаль, что тот здоровый, как бык.

«Социологу нужна холодная голова. Демон его побери... профессора. — Разъяренный юноша сжал кулаки. — Послал сюда шестнадцатилетнего третьекурсника, который не сможет набить Рессоду морду! Неужели разум — удел слабых? И духом, и телом?»

Когда ярость достигла точки кипения, пелена внезапно спала с глаз юноши. Сердце забилось сильнее и вдруг притихло, прислушиваясь к чему-то, что много выше холодного разума. Реальность вокруг закачалась. Пошла рябью. И разорвалась, как ветхая ткань по нитке-основе. В лицо юноше словно прянул порыв свежего ветра. Момент истины — это так просто? Ведь Тайя явилась сейчас, и предопределение рухнуло. Сейчас, а не когда-нибудь, когда он отрастит себе кулаки. Значит, не в кулаках дело. И не в разуме. И то и другое он наверстает потом. А сейчас — наблюдать. Уклоняться от неизбежных ударов. И идти вперед. А таких, как этот Рессод, он будет бить потом. Когда войдет в силу. Нещадно будет бить.

Когда избитый мальчик, поддернув портки, отполз на охапку соломы в углу, Пер, состроив официальную мину, обратился к учителю:

— Расскажите о своих методах обучения, господин Рессод.

Тот наконец-то заметил юношу, развернулся всем корпусом и нагло спросил, уперев руки в бока:

— Чего приперся?

— Меня прислал социолог, господин Тарен. Исследование провожу.

— Знаю Тарена, — с неожиданным добродушием откликнулся Рессод. — Был плюгавым стажером, отправленным с материка в нашу глушь. Да и потом его не очень-то уважали. Поэтому поступал я не у него, а у госпожи Лайры Фантор. Она преподает еще?

Юноша немного опешил.

— Вы что, окончили Академию?

— А то как же?! — повел плечами громила. — Сорок пять лет назад. Так давай, говори, зачем тебя прислал Тарен? Я отвечу ему что-нибудь, да и дело с концом.

— Расскажите о методах обучения, которые вы применяете. — Пер мотнул головой в сторону избитого мальчика.

— Легко. В три слова хочешь?

Юноша спокойно кивнул.

— Это вот — Контроль тела. Розги моченые, рубцов после них не бывает. Они ходят сюда только потому, что я их кормлю. Полагается небольшая субсидия... Там, в столице, школьников тоже изводят. Но у нас нет ни акупунктурных игл, ни учебников, ни препаратов, чтобы делать все это по правилам. Поэтому я их луплю. Пусть учатся молчать. Контроль души у меня вот такой: задам задачу по арифметике или заставлю писать. За ошибки — луплю. Контроль души, парень, это попросту страх. Если ты не понял этого раньше, то ты — полный дурак... А в Контроле духа я сам так ничего и не понял. Мыслей не слышу, светящихся линий не вижу. Да и им, — Рессод махнул лапищей в сторону детей, — это в жизни не пригодится. Читать могут, два и два сложат. А лупить... После меня их всю жизнь другие лупить будут.

Пер возвращался домой уже впотьмах. Голодный, обессиленный собственной яростью. Сжимал кулаки. А вдруг кто полезет? Район улицы Касс — нехорошее место. Вот нападет на него кто-нибудь. Один, двое, трое. А он — в морду! И сразу — ногой! Эти дети не могут себя защитить. И не смогут. И Рессоду морду никто не набьет. Несправедливо. Обидно. До слез, демон возьми...

— Остынь.

— Их бьют, милая, — устало сказал Пер, не вдаваясь в подробности.

Крови девушки сошлись к переносице.

— Да вижу, вижу. Там эта школа как пугало. Чтобы другим неповадно было детей учить. А я ничего не могу сделать. Я не Абсолют, ты уж извини.

Юноша расхохотался, подхватил Тайю на руки, закружился по комнате. Опустил на кровать.

— Что не Абсолют— это здорово. Но проверять это нужно...

— И почаще! — Девушка блеснула глазами. Через пятнадцать минут они, обессиленные и счастливые, уже лежали бок о бок.

— Ты еще кое-что понял сегодня. Там, в школе... Юноша тряхнул головой. Он хотел ей сказать о любви. Еще раз.

— Очень люблю, — отозвалась девушка на невысказанные слова. — Сам знаешь. Но весь день я думала не о любви. Даже после той ночи...

Пер сгреб Тайю в объятия.

— Да что случилось?!

— Реальность меняется, — произнесла она снова. — Ты сам это чувствуешь.

— Я знаю, — подтвердил он.

— Привык уже. — Глаза девушки чуть погрустнели. — Я и не думала, что ты такой...

— Какой?

— Сильный. Я знаю все, что произошло с тобой за день. Реальность больше не рушится. Она изменяется. Слишком резко, непредсказуемо.

— Но почему?! — Лицо юноши вдруг стало, как у обиженного ребенка.

— А потому. Мы с тобой наконец-то решились быть вместе. Но это — не главное. Я тебе рассказала, кто я. А это уже ни в какие ворота не лезет.

— Так что? После ночи с бессмертной...

Пальцы Тайи коснулись его губ. Осторожно, но твердо.

— Нет. — Девушка обняла его, словно искала защиты. — После ночи с любимой. И вообще, Пер, мы не ужинали. Нужно поесть. Изменение реальности требует силы.

Лекции по социологии начинались с утра. Профессор Тарен принадлежал к породе ранних пташек, а поскольку студентов, ходивших на его курс, оказалось мало, то он диктовал им свои законы. Впрочем, Перу Гарну это не было в тягость. Он любил вставать на рассвете. Размяв тело, затекшее за ночь на узкой кровати, он позавтракал и поспешил на занятия. Хотелось увидеться с социологом. Самому интересно, что выйдет.

Тарен несколько демонстративно оглядел юношу с головы до ног, осмотрел костяшки пальцев. И одобрительно улыбнулся.

— Начнем лекцию, — сказал он. — Тема занятия — социальные группы.

Студенты раскрыли конспекты.

— Они разные, — сообщил прописную истину социолог. — Даже здесь, в этой аудитории, есть представители разных слоев. Поэтому друг на друга вы и смотрите, как на невидаль, уважаемые, хоть три года учитесь вместе. И так будет всегда. Представители разных слоев друг для друга — чужие. Они могут лишь заключить соглашение. Как я с сапожником. Или как некоторые из вас — с продавцами вина. Но у разных групп разный язык. Люди, естественно, понимают слова, сказанные на улице. Иногда даже осознают смысл, вложенный в них. Ведь у каждого есть удовольствие и недовольство, симпатия и антипатия. Жажда и голод. Мо каждая социальная группа их выражает по-своему. Я сейчас докажу. Кто из вас бывал в порту?

Десять представителей разных слоев молча кивнули.

— Рассмотрим сперва моряков. Что чаще всего вы от них слышите? А, молодой человек? — обратился Тарен к зазевавшемуся гуманитарию.

— Упоминание злого духа, морского демона и Темной Матери.

— Злого духа частенько поминаем и мы. Обычное выражение неудовольствия. Морской демон же — это некая сила, которая приносит неприятности исключительно морякам. Мы-то с вами об этом не думаем. Мы для моряков сухопутные зюйги[5]. Господа, почувствуйте разницу. Те, кто ходит в море, отлично знают, какие неприятности несет морской демон. Но не знают, что значит не сдать экзамен и вылететь из Академии. Опять же, почувствуйте разницу. Совершенно различные ценности, разные социальные группы.

Социолог с минуту наблюдал за студентами. Представители разных слоев водили стилом по бумаге.

— А кто такая Темная Мать? — задал Тарен провокационный вопрос.

Студенты молчали.

— Мифологию знать надо, — продолжал социолог, расхаживая по кафедре. — Это — одна из ипостасей Матери Всех Живущих. Возносит человека до небес либо уничтожает.

Пер прикусил губу так, чтобы было не видно, и нарисовал в конспекте несколько крестиков. Нет, Тайя сказала — она демиург...

— Спустимся ниже по иерархической лестнице, господа Контролирующие. И ощутим дурной запах. Всё знают, как ругаются портовые грузчики. Постоянное упоминание детородных органов и их непосредственных функций. При всем том, что их потенция — не выше обычной. О чем это говорит? О переносе внимания. Об отсутствии Контроля над телом.

Гуманитарий поднял руку.

— Я слушаю, молодой человек.

— Господин Тарен, ругательства — сброс негативной энергии, Я понял так, что представители разных слоев общества упоминают в ругательствах то, над чем не имеют Контроля. А в столице поминают Дух Опустошения, который, как всем известно, сводит с ума. Означает ли это слабость Контроля над разумом?

Социолог повернулся к студенту. Его взгляд выражал живое внимание.

— Вы Майтон Сантер?

— Да, господин Тарен. — Гуманитарий смутился.

— Скажу вам одно, Майтон. Я, как и вы, никогда не бывал в столице. И предпочитаю поминать злого духа, как все здесь присутствующие. У вас хорошая голова, молодой человек. А Контроль не запрещает самостоятельно мыслить. Так что думайте сами.

С минуту профессор мерял шагами кафедру, потирая нижнюю челюсть. Отсутствие Контроля за бородой. Приходится бриться. И иногда — пораниться. Да, человек несовершенен, сколько ни контролируй. И сейчас это несовершенство он разложит студентам по полочкам. Дабы в будущем не питали иллюзий.

— Итак, господа. Вопрос о ругательствах мы обсудили. Прислушайтесь на досуге к речи представителей разных социальных слоев. Кроме ругательств, есть еще такое явление, как вознесение молитв. Они произносятся исключительно всуе и являются пожеланием блага. К кому мы с вами все обращаемся?

— К Духу Жизни, — заметил один из студентов.

— Да. Попытка компенсировать отсутствие Контроля над продолжительностью жизни. Это, к сожалению, естественно. Некоторые обращаются к Матери Всех Живущих, имея в виду ту же цель. А вот Моряки просят защиты у Темной Матери. Они поминают ее как в ругательствах, так и в молитвах. Эта богиня, как я говорил, владычествует над жизнью и смертью. А плавания связаны с риском. Какой вывод из всего этого можно сделать? — социолог задрал поцарапанный бритвой подбородок.

Студенты молчали.

— Выбросы эмоций наблюдаются там, где отсутствует Контроль над ситуацией. Или над собой, что отнюдь не одно и то же. Запомните это.

Профессор вещал еще долго. В его распоряжении оставалось много времени. Он говорил о том, что представители разных слоев имеют различные чаяния. И страхи у них тоже разные.

— Обо всем этом, — подчеркивал социолог, — можно судить по языку человека. Он сам вам расскажет, кто он. Только слушайте и делайте выводы.

«А кто я теперь? — размышлял Пер, уставившись в стену. — Раньше-то было понятно. А сейчас? Изменения реальности, демиурги, бессмертная. И все это не вызывает сомнений, как гвозди и сапоги — у сапожника. Я не смогу быть прежним. Я чувствовал. Видел. И дело не в том, кто моя любимая. Во мне самом уже дело».

— Хорошо бы нам с вами побывать в столице, — завершил выступление Тарен. — Там полным-полно разных социальных групп и объединений по интересам. И у всех — свои ценности, выражения, привычки. Есть на что посмотреть. Но, если бы мы с вами, господа, переехали в Тайму, то уже через несколько дней отыскали бы друг друга и сбились в стаю. Потому что для жителей столицы мы — одна социальная группа. Жители города Барка.

На мгновение показалось, что глаза социолога сфокусировались где-то не здесь. Казалось, он видит сквозь стену что-то очень далекое.

— Конец лекции, — сказал Тарен. — Следующее занятие — завтра.

В тишине повисла печальная нота. Потом студенты засобирались, шумно возясь. Их болтовня не имела ничего общего с лекцией социолога. Да и иметь не могла. Лишь Майтон Сантер обеими руками шумно поскреб белобрысую голову. Мысль, которую он высказал на лекции, оказалась слишком большой, чтобы и нее поместиться. Но, наконец, стал собираться и он.

Пер сидел на своем месте и ждал, пока сокурсники покинут аудиторию.

«Исследование началось паршиво, — думал он.— И продолжится тоже паршиво. Но надо сделать все, что потребуют, чтобы не вылететь из Академии. И сверх того сделать. Если дадут. Если будет такая возможность».

Тарен стоял на кафедре, склонив голову набок. Его взгляд рассеянно скользил по сидящему студенту. Когда остальные ушли, профессор приблизился к юноше. Его глаза излучали насмешку и уважение одновременно.

— Молодец, — сказал он, улыбаясь.

Такое отношение преподавателя к студенту не входило в рамки общепринятых норм. Но Тарен, казалось, сознательно рушил границу приличий. И не унижал этим юношу, а пытался возвысить. Пер сцепил руки. Он ощутил, что социолог относится к нему как к сообщнику.

Профессор, не чинясь, еще раз скользнул взглядом по рукам юноши. Костяшки не битые. Ни синяка, ни царапины. Он сел за соседний стол, повернувшись к студенту лицом.

— Перрор, я знаю о ваших эмоциях, — медленно произнес социолог.— Очень хорошо, что вы сумели сдержать гнев. Если бы я хотел окоротить Рессода, я послал бы к нему трех—четырех старших студентов. Не меньше. Я, разумеется, знал, что вы увидите в школе. Обязан сказать: Рессод — не садист, а воинствующий невежда. Вернулся в лоно невежества после девяти лет обучения. А почему, как вы думаете?

Юноша промолчал, выжидая.

— У него слишком сильное тело, — продолжил рассказ Тарен. — Оно возобладало надо всем остальным. Госпожа Лайра Фантор усердно валила его на вступительном экзамене. Понимала, что выйдет из Рессода в будущем. Но, как видите, не получилось. — Социолог печально улыбнулся.

— Что вам от меня нужно?! — Пер вспылил, слушая комментарии.

— Исследование. Но не простое. Скажите: как часто наши края посещает инспектор?

— Не знаю.

— Вот—вот... — Тарен печально улыбнулся. — Вы и не можете знать. Вам шестнадцать лет, если не ошибаюсь. А инспектор здесь был двадцать лет назад. И кого посылают к нам из столицы? А? Как вы думаете?

Юноша не ответил. Он подпер кулаком подбородок.

— Дураков, — суровым тоном сообщил социолог. — В столице даже не требуют отчетов от Академий всего полуострова Вок. Живите сами, как можете. Вот мы и живем.

— Мы плохо живем, — выдохнул Пер. — Эта школа...

— Рессода я хочу раздавить уже не первое десятилетие, — откровенно сказал Тарен. — Но что толку? Академии не имеют здесь власти. Из выпускников никто не захотел стать учителем. Все по большей части идут в агрономы. Другой школы, исходя из нынешних раскладов, не предполагается. Я хочу, чтобы к нам прислали учителя с материка. Я вообще хочу, чтобы власти обратили внимание на Барк. Перрор, вы понимаете?

— Я тут при чем?!

— Сейчас объясню. — Социолог сцепил руки и наклонился к юноше. — Тайма проснулась. Там захотели узнать о нас кое-что, А конкретно — уровень подготовки студентов. Требуется пятьсот студенческих исследований. На весь полуостров. Разумеется, их прочитают простые чиновники. Не очень-то умные люди. Нам нужен шок, Перрор. Дураков надо шокировать, чтобы они побежали к начальству. А у нас есть чем шокировать! Рессод уже сыграл свою роль. Но только в случае, если вы все это покажете...

У Тарена от волнения сбилось дыхание.

— Вы — мой лучший студент. Я и сам бы мог написать великолепный отчет, выполнив его как исследование. Но Контроль за пределами полуострова не так туп, как у нас. Они быстро поймут, что работа принадлежит перу взрослого человека. И грянет проверка. После этого Барк изменится. Но меня снимут с должности проректора и, скорее всего, вышлют в родную деревню. А перемен в Барке больше проводить некому. Моя судьба теперь в ваших руках, Перрор. И не только моя. Судьба нашего города.

— Хорошо, — согласие само слетело с губ Пера.

— Я помогу, — склонил голову социолог. — Вам больше незачем идти в школу к Рессоду. Помните, что он вам рассказывал о своих методах?

Юноша, сжав губы, угрюмо кивнул.

— Такое сложно забыть, — сказал Тарен, на мгновение задумавшись. — Процитируйте все это в исследовании! Без стеснения. Это — слова испытуемого. Вот результаты тестирования детей. Я вчера кое-что сделал, чтобы их получить. Данные настоящие, лгать нам незачем.

Пер глянул на цифры. Совсем простенький тест. И от данных вставали волосы на голове. Юноша верил им. И верил словам социолога. Почему? Тарен не лгал, Пер умел различать ложь и правду в устах окружающих. Но от этого было не легче.

— Вам понятно?

Оба с минуту молчали.

— О да, вам понятно, что дело — полнейшая дрянь.

Приехали новые абитуриенты. Их оказалось тринадцать. Все мальчишки. Отнюдь не паиньки — дети из трудных семей.

— Первая часть вашего исследования, Перрор, уже отправлена в столицу. Идет почтой, дойдет через месяц, — хмуро сообщил социолог. — Собирайте абитуриентов, приехавших в этом году. Вот вам адреса. Изучайте их. И подготавливайте, как сможете. В следующем году поступят не все. Мне не нужен отсев. И обратите внимание на уровень их Контроля. То, что привито им в сельских школах, учтем для отчета. А то, что есть от природы, учтете вы сами. И отделяйте одно от другого. Пишите о юных талантах, которым не дали начального образования. Если эти таланты есть, — жестко закончил преподаватель. — А если нет — то не поступит никто. Дураков и так слишком много.

Юноша насупился, потер рукой лоб. Когда люди становятся взрослыми, кончается беззаботная жизнь. Только слишком уж рано...

— Это — практика. — Тарен поднял глаза. Его взгляд был ясен, как свет осеннего дня, и так же невесел. — Продолжайте писать, Перрор.— Он выглядел суровым. — Считайте, что это — уже курсовая. А я найду способ отправить и следующую часть вашей работы в столицу. Мы заставим зашевелиться чиновников! Я в это верю. И, может быть, вас переведут из Барка куда-нибудь, где более яркая жизнь. Например, в Тайму.

Сухим кивком профессор дал понять, что беседа окончена.

Тайя встретила любимого на пороге квартиры. Посмотрела светло и легко.

Через полчаса после того, как Пер уснул, Тайя встала, В окружающей тьме предметы теряли свои очертания.

В душе девушки словно прорвало плотину. Это поток мыслей? Чувств? Или вообще что-то иное, чему нет названия? И то, и другое, и третье. Любимый становится самостоятельным. Взрослым, сильным. И сам не замечает этого — ему попросту некогда. Да неужели все происходящее может быть опасным, страшным? Да, может. Теперь никто не знает, что произойдет. Впрочем, и раньше никто не знал. Но когда предопределенность разрушилась, девушка ощущала — возникла игра, которую она обязательно выиграет. Бунт против старших. И она вправду выиграла. Но оказалось, что это — совсем не игра. В ней нет раундов. Нет выигравших. И нет проигравших. Реальность все время меняется. Хорошо одно — сила вернулась. Не вся, но вернулась. И чуть-чуть поделиться ею с любимым — не преступление. Не нарушение права на выбор. Но теперь она, Тайя, должна уйти в тень. Оставить Перу ведущую роль. Лишь подсказывать. Совсем чуть-чуть, иногда. Владыка был прав, ее миссия прервана. Но они с Пером все сделали сами. Дальше будет жизнь.

Просто жизнь.

Тайя прикусила губу и крепко задумалась. Она хотела свободы. Да, очень хотела. И получила свободу, но неужели таков ее вкус? Потерять часть своей силы. Лишиться цели, поставленной старшими, чтобы обрести свою собственную. А обрела ли она ее? Нет. Пока — нет. Но теперь нужно уйти в тень. Не мешать Перу. Это сейчас — лучшая помощь. Есть уместное для демиурга занятие — творение вкусной еды. Впрочем, если подумать — не только оно...

Так она и сидела, подперев рукой щеку. Обнаженная, не замечая прохлады. На улицу не пойдешь. Приличные девушки здесь по ночам не гуляют. А спать совершенно не хочется.

И демиурги взрослеют, оказывается...

Владыка Шайм Бхал сидел, опустив руки, и созерцал Великую Пустоту. Кроме нее, смотреть вокруг было не на что. Она простиралась, словно белый снежный покров, во все места и времена: с севера на юг, с запада на восток, из прошлого в будущее. Ни цепочки следов, отмечающей путь зверя или человека, ни убогого мха-лишайника на сухом дереве. Хоть кто-нибудь бы торил путь в этих белых ничейных пространствах! Старик, человек зрелых лет, юноша или ребенок. Но нет. Ничего, никого. Лишь бессмысленное колыхание белого ветра.

«Где они все?» — спрашивал Владыка у Пустоты.

Но тишина висела над ним плотным покровом, и сухие стариковские губы сжались в скорбную линию. Не горит внизу ни любви, ни ненависти. Ни жизни, ни смерти. Очень хотелось ворчать, что все на Земле суета. Но суета, тщета — и те не желали являть себя его взору. Лишь глухие снега. Или черта облаков, разделяющих небо и землю.

Владыка крякнул, моргнул, сел поудобнее. Да, зима — совсем нехорошее время. Зимой нечего делать. Особенно детям. Других Шайм Бхал, младших по возрасту, он считал детьми. Да, детям совсем уже нечего делать. А, помнится, бывали времена, когда Меон не скучал... По дорогам шли люди с котомками — искать знания. Каждый из них брал свою цель приступом, словно крепость. И цель у маленьких смертных была одна — обрести бессмертную душу. Достойная цель. Потому и пускались в путь странники. Бросали родной очаг и семью. Себя и свою судьбу в мир вышвыривали. Судьбы странников пересекались, они давали друг другу советы. После таких бесед их пути изменялись. Возникали петли, пересечения, перекрестки. Да, люди — народ очень путаный. Маленькая ложь множилась, а правда обрастала подробностями и превращалась в сущую небыль. Мало кто тогда мог прийти к цели без помощи. Поэтому у детей, молодых Шайм Бхал, случалось много работы. Явиться к искателям в силе и славе. Подарить силу и знания. Вывести из глухих топей на путь. Сделать бессмертными, в конце концов...

Старец погладил седую бороду и упер руки в колени. Как будто встать собирался, да так и не встал. Воспоминания хороши. Да только они как пирог, съеденный много столетий назад. На языке вкусно, а в животе пусто... Всем теперь пусто будет. Вон, в белом покрове, скрывающем Землю, ни прорехи, ни тропочки, ни проталины. Луч бросить некуда. И если мгла не разойдется так же, как пала, то дети станут метаться. Искать путь там, где его нет. Помогать тем, кто не нуждается в помощи. Там, на Земле, Контроль. Люди сами все знают. Вернее, им кажется...

В сознании Владыки вдруг всплыл облик девушки. Как зовут? Демон знает, забыл. Хотя чуть ли не месяц назад виделись. Да нет, вроде не месяц... У них там, сейчас уже, кажется, осень. Не виделись несколько месяцев. Не помню, как звать. Зато помню все остальное! Своенравная, очень строптивая, дерзкая... умная. Но совершенно чужая. Отец у нее неизвестно откуда. Чужую девчонку для миссии взяли. Своих, что ли, нет?! А ошибаться нельзя! Любая ошибка смертельна!

Он, забывшись, тряхнул головой. Волосы на мгновение пошли золотистыми волнами, дряблые черты лица заострились. Именно так он выглядел в юности.

Золотые волосы, ладно скроенное сильное тело. Черты лица — как у бога, глаза — зелень и золото. Кузнец-искусник, великий механик — Марин Дан-Даро с теплых берегов океана Дий, простирающегося до южного полюса. Слишком жарко пылал его дар. Он хотел знать все о вращении небесных светил. Жажда знания вела его тайными тропами. И привела... вот сюда. Здесь он узнал все, что желал. И не смог возжелать большего. Потом даже забыл свое имя — оно оказалось не нужно. Владыка. И этим все сказано. А девочка... да, странная девочка. Ее зовут Тайя. Наверное, хорошо, что она не вернется.

Владыка с отчаянием взглянул вниз. Землю застилала пелена.

Тем временем жизнь на Земле шла своим чередом. Пер вел занятия с группой абитуриентов-подростков. А играть роль учителя, когда тебе не исполнилось даже семнадцати, когда самому хочется сесть за парту и часами глядеть социологу в рот... Тяжело. Казалось бы, не по плечу парню задача. Слишком юн, других учить пока нечему. Но Пер справлялся.

Абитуриенты ходили за юношей хвостиком, почитая его за наставника. Получалась совсем неплохая игра: ученики и Настоящий Учитель. А что учитель старше их всего на три-четыре года — так это еще лучше. Слишком строго не спросит — еще не умеет. И сам небось не забыл, что такое игра.

Пер, ввязавшись в эту игру, валился с ног от усталости. Он проводил занятия каждый день, отпуская ребят по домам лишь с наступлением темноты. Группа состояла из тринадцати сорванцов. Юноша просто стонал от нагрузки. Ведь нужно было стать для ребят не только старшим товарищем, а учителем, авторитетом. И повести за собой. Вот только куда? В этом-то и заключалась проблема. Пер знал, что неопытен, поэтому шел наугад. Что делать с ребятами? Как и чему их учить? Выпускники сельских школ имели о Контроле весьма смутные представления — дело понятное. Но ведь он сам мало в чем их превосходит! А разобраться в способностях подопечных можно только одним способом— заинтересовать их, замкнуть на себя, став лидером маленькой группы. Именно это они с Тареном и решили осуществить. Профессор смог выделить юноше полуподвальное помещение возле кладовки.

— Поиграйте с детьми в конспирацию, а меня им представьте страшным тираном и деспотом, который только о том и думает, как бы срезать их на экзамене, — предложил Перу Тарен. — Остальное придумайте сами.

Вот юноша и придумывал, делясь сомнениями и догадками с Тайей. Споры их были горячими, заходя далеко за полночь. Да только все складывалось отнюдь не по плану.

Учеников, как выяснилось, не интересовали приемы Контроля. Их волновало лишь то, как вести себя на экзамене. Зачислят или, не дай Дух Жизни, завалят? Ответ на этот вопрос они хотели узнать первым делом. Самым крупным специалистом в этой области мог быть только студент-третьекурсник, к которому их приписали. Поэтому первая встреча сама оказалась экзаменом — не для ребят, а для Пера. Как он ответит на все их вопросы? И кем для них станет в итоге? Будущее терялось в тумане. А в полуподвале, где должны были проходить занятия, стоял полумрак, рассеиваемый только огнем керосиновой лампы на узеньком столике. Тепло и не дует. Да только Перрора Гарна, преподавателя подготовительных курсов, мандраж пробирал.

— Здравствуйте, Пер! — хором грянули тринадцать сорванцов, изображая примерных детишек. Вышло не очень-то достоверно: встрепанные патлы да длинные голенастые ноги могли принадлежать только пацанам, с младых ногтей сигавшим через чужие заборы. И выражения лиц соответствовали.

Взглянув на аудиторию, юноша вдруг оробел. Приготовленная вчера вечером речь разом вылетела из головы. Хороша заготовка, да вот беда — неуместна. Им сейчас умные речи — что ему, Перу, молочная детская кашка. Наелись. Подросткам не нужен учитель—зануда. Они позарез хотят поиграть во что-нибудь новое и заодно получить разъяснения, как обстоят дела с поступлением. Надо выяснить, что представляют собой эти ребята.

— Здравствуйте. И расслабьтесь, — сказал Пер неожиданно для себя.

Пацанята нахохлились и подобрались.

— Расскажите—ка мне о себе.

— И что рассказать? — подал голос самый смелый.

— Для начала — кого как зовут. А потом — кем хотите стать, когда выучитесь.

— Кем мечтаю стать? Или кем заставляют родители? — спросил непокорного вида подросток с явной примесью зохровой крови.

Пер успел подобрать нижнюю челюсть, иначе она хлопнулась бы прямо на грудь. Дело приняло неожиданный оборот. Не ученик обращался к учителю, а подросток к юноше, отбросив прочь социальные роли. Ситуация не вышла из-под контроля — она под ним и не находилась.

«Говорить о Контроле собрался, — молча выругал сам себя Пер. — Ну и дурак».

— И то и другое, — ответил он, подавив приступ смущения.

— Меня зовут Эйдар, — представился мальчик. — Хочу быть математиком. А предки хотят, чтобы учился на агронома...

Юноша не успел собраться с мыслями, чтобы ответить. С заднего ряда, из темноты, раздался чей-то обиженный хмык. Эйдар тут же прервался и глянул назад:

— Ну, чего? — бросил он.

— А нечестно!

Пер поднял чадящую керосинку, ее свет выхватил из темноты лицо мальчика лет двенадцати с очень большими глазами.

— Уважаемый Пер, так нечестно. Вы тут всех нас расспрашиваете. А о себе вы расскажете? Ну хоть немножко? И Академия, говорят, здесь не сахар...

— А кто хочет сахар — тому в бакалейную лавку! — озлился Эйдар.

— А кто называет свое полное имя — выпендривается! — ответил мальчишка. — Вот Пер не выпендривается, хоть и учитель... Меня зовут Тон.

— И кем ты хочешь стать? — спросил будущий социолог, лихорадочно думая, как выпутаться из ситуации.

— А пока не скажу, это секрет! — сказал Тон, вдруг покраснев до корней волос. — А родители... Я от них убежал. Хотели меня к скобарю в подмастерья отдать!

— А живешь где? — уставился Пер на мальчишку.

— На дворе у приятеля. Там сарай. Не простой, а из бревен...

Пер запустил пятерню в волосы и задумался. Казалось, все это — учеба, исследование. Кто сможет — поступит, а кто не поступит — того по домам. Ведь Тарен сказал, что в этом году будет жесткий отбор. А тут вот такое, мальчишке жить негде...

— Пойдешь жить к госпоже Матте? — строго спросил юноша. — Это моя соседка. Если денег предложишь — обидится. Просто так жить возьмет и кормить еще будет.

— А еще она будет воспитывать, — добавил Тон. — То делай, а это — не делай... Потому не пойду. И в сарае неплохо. Мне заезжий географ рассказывал: в наших широтах зимы, считай, и нет. Вода не мерзнет.

— А если замерзнет?

— Ну, костер под котелком разведу...

— Ладно, Тон. Поговорим обо всем этом потом, — ответил Пер, совсем уже выходя из роли учителя. — Пусть другие представятся. А о себе я потом расскажу.

— И об Академии. И об экзаменах.

— Да, разумеется.

Мальчишки рассказывали о себе и о своих чаяниях, время от времени устраивая между собой перепалки. Будущий социолог внимательно слушал, пока керосин в лампе не кончился. И когда большие осенние звезды, помаргивая, заглянули в окошко подвала, Пер сказал:

— Пора по домам. Только на лестнице осторожно: ступеньки крутые.

Ребята поерзали в темноте, собираясь. Потом осторожно поднялись гуськом по скрипучим ступенькам. А на улице уже наступила ночь. Воздух осени отдавал горькими дикими травами. Мальчики, будто по молчаливому уговору, не потревожив осенней тишины, выбрались из подвала на задний двор Академии и построились полукругом в ожидании Пера. Юноша шел последним. Он выбрался, навесил на дверь амбарный замок и повернулся к ребятам.

Ученики молча ждали.

А потом произошло то, чего будущий социолог не ожидал. Тон сделал шаг вперед, протянул руку. Юноша, подавив очередной приступ смущения, ответил мальчику рукопожатием.

— Пер, спасибо. Вы очень хороший учитель, — сказал мальчик, доверчиво улыбаясь.

Студент приоткрыл рот. Через некоторое время закрыл и выдавил:

— Я же вас ничему не учил!

— Меня за всю жизнь ни разу не спрашивали, чего я хочу, — объяснил Тон серьезно. — Только вы спросили. Я, значит, потом и скажу. Тогда можно будет учить, и я буду учиться.

Остальные подростки одобрили Тона, вдруг перестав пререкаться между собой. Кто-то кивнул, кто-то застенчиво улыбнулся. У Эйдара, мечтающего стать математиком, загорелись глаза.

— Вы же хотите учиться совсем разным профессиям, — проронил Пер растерянно.

— Конечно, — ответил невзрачного вида парнишка. — А еще мы хотим поучиться у вас.

— И чему?

— Да Контролю, наверное. Нам об этом никто ничего не рассказывал. Просто не знают. Вот представляете, что мне сказал мой учитель?

— А что он сказал?

— Что Контроль — это не ковырять пальцем в носу! В ответ на реплику не раздалось ни смешка. Кто-то кивнул, кто-то просто смолчал.

— Про Контроль расскажу обязательно, — пообещал Пер.

Ученики попрощались и разбежались по разным тропинкам, растворившись в ночи. Да, эти даже в глухом лесу ночью дорогу найдут. Ведь некоторые из мальчишек сами добрались сюда на попутных телегах, проделав путь в сотню, а то и две, километров. А Тон — тот вообще шел по лесу из ближайшей, но очень глухой деревушки.

Юноша широким размашистым шагом двигался по направлению к дому и напряженно размышлял. Дети шастают ночью по лесу. Учителям и родителям нос утирают! Нужен им этот Контроль, как киту — собственный парусник...

Пер, закусив губу, перебирал в уме свои жалкие знания. Как теория воплощается в жизнь? Рассмотрим сначала Контроль тела. Что это такое? Упражнения, когда ум заставляет тело работать особенным образом. Йога, короче. Столичные снобы всегда этим заняты, чтобы держать себя в форме. Тарен рассказывал. У них там субкультура такая. А здесь? Ну, подумает пару раз мальчик, как через забор перелезть. А потом у него это само получается. Кузнец научился ковать. Я — писать. Но не просто так. Цель в этом имеется! Только это, скорее, к Контролю души. Тело должно подчиниться душе, чтобы научиться чему-то как следует. А душа... духу, наверное. Ну не уму же?.. Про ум ничего даже в учебниках нет. Только вот чем умнее профессор, тем лучше владеет наукой Контроля. Выходит, ошибка? В учебниках. Либо в жизни. Но точно ошибка...

Тайя встретила Пера на пороге квартиры, растрепанная и взбудораженная. Босые девичьи ноги на щелястом полу выглядели беззащитно, как у цыпленка. Поверх ночной рубашки девушка накинула цветастый домашний халатик. Она обняла юношу и обхватила ладонями его тяжелую голову. Казалось, что там, под шапкой густых волос, все гудит.

— Ну что, милый? Как тебе эти ребята?

— Слишком уж хороши, — сказал Пер откровенно. — В жизни лучше не видел.

Тайя внимательно слушала.

— Я понятия не имею, что с ними делать, — тяжело вздохнул юноша.

Девушка—демиург присела на край кровати, задрала подбородок и вся обратилась в слух.

— Я не знаю, что им говорить, — продолжал Пер, расхаживая по комнате. — Учитель из меня никакой.

В глазах Тайи запрыгали озорные искорки. Казалось, девушка сейчас расхохочется. Юноша криво улыбнулся в ответ, явно смеясь над собой. Эти двое давным—давно понимали друг друга без слов.

— Они сказали — я очень хороший учитель.

— Почему? — осторожно вставила Тайя.

— Потому что я их ничему не учил. Я это вообще не умею.

— Гмм... — задумчиво протянула девушка.

Пер резким движением уселся на стул, обхватил голову и впал в состояние полной растерянности.

— В Академии тоже не учат.

— Чему?

— Да Контролю. ..И в Тайме не учат. Сама посуди... Юноша встал и начал мерить шагами комнату. Личико Тайи вдруг стало серьезным. Она встала с кровати, прошла на кухню и налила Перу миску похлебки, плеснув и себе. Юноша стал механически есть, не выходя из задумчивости.

— У них куча учебников. Горы методик, — продолжал он. — Только никто из них не сказал ничего нового. Вот как ты...

На лице девушки мелькнуло неподдельное удивление. Пер не обратил на это внимания — продолжал развивать мысль:

— Разливают суп из одной той же кастрюли по разным мискам и думают, что создают что-то новое.

А суп тот же самый. Эти умники просто горазды переливать из пустого в порожнее!

— И что? — словно невзначай спросила Тайя.

— Им всем сказать нечего! — раздраженно сообщил юноша, брякнув деревянной ложкой о дно миски. Будто точку поставил. — Кстати, спасибо за суп.

— Угу, — кивнула девушка.

— У вас там, на небесах, небось тоже Контроль? — спросил Пер неожиданно.

— Что-то вроде того.

— Понятно теперь, почему ты оттуда сбежала.

— Я жить захотела.

— Вот-вот... И я тоже. Все этим и сказано. Только вот не пойму, что делать с ребятами. Их же нужно учить...

— Они-то учиться хотят? — спросила Тайя.

— Они хотят, чтобы я им рассказывал.

— Ну и рассказывай. Я тут проблемы не вижу.

— Я, скорее всего, так и сделаю... Ох...

Девушка тем временем осторожно раздела любимого. Но его лицо все еще оставалось задумчивым. Один из крючков неловко сорвался и слегка оцарапал юноше кожу.

Он взял Тайю за плечи, внимательно посмотрел в лицо и произнес:

— Я побаиваюсь тебя, демиург.

Она понимала — любимый сказал ей чистейшую правду. И ответила не менее честно:

— Я тебя тоже.

Пер продолжал заниматься с ребятами, больше не стремясь выглядеть взрослым. И правильно делал. Показную взрослость сочли бы позерством. Юноша стал для мальчишек любимым учителем. Ведь здорово, когда учитель не кичится своими знаниями, а является старшим товарищем. Ни ученики, ни сам юноша даже не думали, что это — самое естественное положение дел. Учитель не должен смотреть свысока. Сколько б ему ни было лет. А показная академичность, которой до самой макушки полны столичные снобы, может идти к демону. Толку в ней — ни на медный кент.

Пер рассказывал ученикам обо всем, о чем мог рассказать. Об истории полуострова Вок. О географии. О мифологии. Бывало, юноша травил бабкины байки про демонов — подкоряжных, болотных и прочих. А бывало — подтягивал ребят по арифметике и языку. Поступить-то они должны, а экзамены в этом году будут сложные. Ученики тщательно выполняли задания— понимали, что это необходимо. Случались и разговоры про то, что такое Контроль. Не лекции, не занятия, а разговоры. Юноша рассказывал о Контроле слегка отстраненно. Так обычно передают содержание случайно прочитанной книги. Интересно, захватывает. Да только к жизни никак не относится. Двенадцатилетний Тон, ставший к тому времени душой компании, выдал юноше собственные соображения по поводу трех опор Контроля:

— Значит, они специально учат ноги ходить, сердце — чувствовать, голову — думать, и... Чего там еще?

— По ночам ходят разглядывать демонов! — закончил парнишка, который раньше хотел разузнать о Контроле побольше.

Весь класс грохнул. Расхохотался и Пер.

— Хорошая формулировка, — добавил он, отсмеявшись. — Вам об этом расскажут потом, по-другому. Но контролировать необязательно. Вот писать—читать — надо. Считать — надо...

— А контролировать — просто такая игра.

— Вроде того, — закончил юный учитель с улыбкой.

Уже через декаду уроки стали праздниками — и для юноши, и для подростков. Никаких заданных рамок — совместное обсуждение темы. Внезапные повороты мысли, живой интерес. Пер не подозревал, что воскресил способ обучения, забытый около трехсот лет назад — метод свободного диалога. В те времена философы, не обремененные программами лекций, вместе с учениками шли в неизвестное. Кроме заплечной сумы и дороги, у них была только жажда познания. Кем бы ни являлся учитель: звездочетом-алхимиком, мастером боевых искусств или попросту воином, он желал одного — отточить мастерство. Свое и учеников. И одно напрямую зависело от другого. Аргументы философов-спорщиков скрещивались, словно шпаги, и высекали заветную искру познания. Старики не стеснялись учиться у молодых, мужчины — у женщин. Так жил Меон, пока Контролирующие не присвоили право на знание и не засели на кафедрах. Тогда и свободы не стало. А где принуждение — там нет интереса.

Очень скоро занятия Пера с ребятами дали свои результаты. Мальчики начали раскрываться. Порой они выдавали неожиданные суждения, а иногда — совершали поступки, ранее совершенно немыслимые. Донести какой-нибудь бабушке сумку — еще куда ни шло, а вот начать расспрашивать ее про лекарственные коренья—растения, а на следующий день с утра прийти к ней и рыться в ее сокровенных запасах вместо того, чтобы лазить по свалкам в поисках чего-то интересного, — это, можно сказать, очень серьезный поступок. Но такое случалось все чаще. У мальчиков исподволь менялись потребности и интересы. Да только ни ребята, ни их учитель пока этого не осознавали.

Явные перемены начались с поступка Тона. Это случилось во вторую декаду последнего месяца зимы, после внезапного похолодания. Все небо застлали тяжелые серые тучи. Целыми сутками моросил мелкий дождь. Температура едва поднялась выше точки замерзания воды — дело редкое. Горожане ходили какие-то сонные, квелые, если вообще выбирались из дома. Ученикам Пера тоже было несладко. Зима надоела. Что прикажете делать, если из одежды есть только штаны до колена, курточка да шерстяной плащик в заплатах? Мерзнуть. И ждать, пока все это закончится. Поэтому все волновались за Тона, который так и продолжал жить в сарае. Он, правда, сообщил, что «принял свои меры». А какие — объяснять отказался. Только все эти «меры» никого в заблуждение не вводили — парень выглядел неухоженным, тер кулаками глаза и пребывал в глубокой задумчивости, словно спал на ходу. А любопытных, которые лезли с расспросами, посылал к демону.

В один из самых холодных и сумрачных дней Тон пришел на занятия бледным, осунувшимся и совершенно растрепанным. Глаза мальчика были красными и слезились. На прямой вопрос Пера «Что случилось?» Тон вдруг покраснел, потупился и коротко буркнул:

— Не выспался.

Пер сурово взглянул на ученика. В его памяти живо встали картины болезни маленькой Раты.

— Тон, встань, пожалуйста.

Тот выразил недовольство всем своим видом, но выполнил требуемое. И юный учитель увидел, что курточка на худом теле мальчишки подозрительно топорщится. Карманы штанов явно чем-то полны. Нехорошая ситуация. Тем более что на днях кладовщик походя пожаловался Перу, что у него кто-то стащил стопку бумаги и карандаш.

Пер прикусил губу. От одного неосторожного слова дружба ученика и учителя может разрушиться. Только что теперь делать?

Положение неожиданно спас Тон. Он решительно вытащил из карманов мятые листы бумаги, испещренные крупными буквами.

— Вот, значит, — сказал мальчик, взглянув исподлобья, как будто желал испытать молодого учителя. — Я это стащил, потому что хотел кое-что написать. Нате, Пер!

Юноша взял кипу бумаги, испещренную крупными буквами, и обомлел. Стихотворение. Краткое, емкое. Страшное. Такое никак не мог написать ребенок. Такое вообще не могли написать. Стих назывался «Кровавая весна». И время года, традиционно означавшее юность и пробуждение жизни, здесь значило смерть. Как? Откуда? Но черным по белому было написано: «Алые аиры, кровавый рассвет. Небо кричало: вернись…»

Листы выпали у Пера из рук и рассыпались по полу. Сердце болезненно сжалось. Но юноша преодолел волну страха, всколыхнувшегося в нем, нагнулся, собрал разлетевшуюся бумагу и перечитал еще раз. Эти противоестественные слова написал двенадцатилетний мальчишка, его ученик. Едва научившийся грамоте мальчик написал гениальное стихотворение. И не сам по себе, а словно под чью-то диктовку. Только каков Тон из себя? Отзывчивый честный парень. Зря цветка не сорвет — пожалеет. А стихотворение будто написано кровью.

— Пер, я хотел вам сказать, кем я стану, — произнес Тон, глядя в пол.

— Поэтом? — спросил юноша не своим голосом.

— Не—а! — ответил мальчишка. — Пророком. Мне бабка рассказывала: пророки — такие угрюмые дядьки, которые предсказывают напасти. Чтоб, в общем, они не случились. Да только все это все равно происходит…

— Так тебя угораздило стать пророком?! Прошлой ночью?

— А я не хотел. Просто знал, что так выйдет, и все. Пророком-то никто не хочет быть, да вот только становится. А потом этим пророком, как демоном, мамаши детишек пугают... Я просто хотел подтянуть грамматику, сел пописать. И тут началось. Как в холодную воду упал. Мне самому худо от того, что я тут написал. Да деваться некуда. Я вам дал эту гадость, чтобы предупредить.

— О чем? — Черты лица юноши вдруг заострились.

— Сам не знаю. Но надо... Повисла неловкая пауза.

— Вообще-то я передумал, — продолжил мальчик спокойно. — Выучусь на счетовода. Дело простое. Сиди себе, складывай цифры.

— А пророком?— полюбопытствовал ученик, который сначала хотел стать Контролирующим, а потом активно высмеивал это учение.

— Придется остаться, — сказал Тон серьезно. — От этого не убежишь.

— Вот—вот, — грустно кивнул собеседник. —А я все равно возьму да подамся в Контроль. Дурацкая наука, я сам убедился. Но мне все равно по сердцу.

— А я — математиком стану. Мне геометрия нравится, — ляпнул Эйдар, старательно вычерчивая треугольник. Видимо, весь остальной разговор он пропустил мимо ушей.

— Ну хоть кому-то везет, — буркнул Тон, садясь.

— А я стану врачом...

— Я — Мастером Слова.

— Я — учителем.

Ребят будто прорвало. Они говорили один за другим. Казалось, что все они стали пророками. Ненадолго, но стали. И каждый из них сейчас предрекал себе жизненный путь, ощутив внутри тайную жилку. Ведь призвание — это то, что тебя призывает.

Юный учитель даже не понял, что это триумф. Попросту не заметил. Мальчишки чему-то радовались, что-то их занимало. А на него, Пера, как каменная плита навалилась. Пророчество вышло из уст мальчишки. На столе валяется кипа мятой бумаги. А вот и сам пророк — принял свой дар как ни в чем не бывало и уже зубоскалит над кем-то. Как будто решил поиграть со своим учителем в заковыристую игру для умников и сейчас ожидает ответного хода. Смешно. Но от этого не менее страшно. Нет, ответного хода ожидает не Тон, а судьба.

Пер сжал кулаки.

Не верит он ни в какие пророчества. Они с Тайей реальность меняли. Лепили, как глину. Пер и один это может. И Тайя сказала, что он может. Человек, демиург... а посмотришь — разницы нет. Если Тайя умеет подкрасить ресницы без краски и без молотка ставит набойки на любимые красные туфельки — то, что в этом судьбе? Ничего. Он может все то же самое, что и она. Ну, почти...

Ничего он любимой не скажет. Он справится сам.

Но почему эта мысль вдруг пришла ему в голову?

Кулаки юноши словно налились свинцом. Нет, он справится! Справится сам! Нечего попусту беспокоить любимую. И так уже бледная ходит от мыслей. Дурные пророчества— человеческая забота. А значит, ему разбираться!

— Пер! Что с вами, Пер?!

Мальчишки столпились вокруг, не давая упасть. Юноша схватился за спинку стула, навалился всем телом.

— Бред мне какой-то мерещится, — пробормотал он, неловко садясь.

— Это из-за пророчества, — сказал Тон испуганно.

— Ты хоть что-то еще знаешь? — спросил Пер с надеждой.

— Ничего я не знаю. — Мальчик выглядел очень расстроенным. — Всем известно: пророки только орут, как стервятники. Ничего толкового больше от них не добьешься. Вернее, от нас... Что должны сказать — то и сказали. Простите меня...

— Ничего, все в порядке. — Юноша взял себя в руки. — Прошло уже.

Ученики глядели с сомнением и беспокойством. Вдруг учитель возьмет, да и хлопнется в обморок? Может, до дома его проводить, всей гурьбой?

Пер и впрямь выглядел бледным. Только губы сжаты стальной скобкой да глаза жесткие — так и хочется взгляд отвести. И сам — будто тяжким металлом налит. Не подступишься.

— Пора по домам, — сказал он, как отрезал. — Завтра будет контрольная по арифметике. И еще одна — по чистописанию.

Ребята кивнули. Какие уж тут разговоры... Молча пожали учителю руку и разошлись по домам.

А юноша думал. Мысли вились беспорядочно, словно клубок змей. Аиры должны зацвести через полтора месяца. Плюс-минус несколько дней. И Тайе ни слова. Он сам это сделает. Сам все поймет...

Но прежде, чем зацветут эти проклятые аиры, наступит время сдачи экзаменов. Ученики станут студентами.

Путь от Академии до дома казался Перу раз в пять длиннее, чем обычно, а время, казалось, вовсе остановилось. Юноша бился над разрешением загадки. Что ему предсказал юный пророк? Непонятно. Пророчество в виде стиха. И метафор полно. А вот что в них заложено? Чью кровь прольют? Не ясно ни демона. Может, кто-то наконец разобьет морду учителю Рессоду? Среди айр, на рассвете. Но на это надеяться не приходится. Пророки не говорят о пустом.

Все это Пер ощущал, не облекая словами. Лишь понимал: он должен свершить нечто выше своих сил. А весна уже на пороге. И юноша стал действовать наугад. Узнал, что двоюродная бабушка Тона — пророчица, и собрался по грязной весенней распутице в родную деревню ученика.

Вышел он поздним утром, как следует выспавшись. Пятьдесят километров по грязи — не шутка. Тон сказал, что если бабушка и бывает в хорошем расположении духа, то ранним утром, да и то не каждый день. Поэтому юноша и рассчитал, что переход займет около суток. А ночью, когда не будет видно ни зги, он залезет на дерево, чтобы немного поспать.

Все так и вышло. Серебристое предрассветное зарево красило бледное небо, когда юноша, продрогший и мокрый, слез с дерева и продолжил свой путь. Он пришел в деревню поздним утром. Угрюмые мужики уже вышли из хижин, на их лицах читался вопрос: не пора ли землю пахать? Бабы возились с домашней скотиной. А на вопрос Пера: «Где дом пророчицы?» — никто не пожелал отвечать. Лишь кривились, ругались да сплевывали. Юноша так и бродил по деревне, пока не наткнулся на маленькую косую избушку. Единственное окно было забито фанерой и досками. Как эта старая хата стоит? Не иначе, как на пророческом слове: стоять до скончания дней.

Пер, зная норов пророчицы, сам постучать не решился. Стоял возле двери, переминался с ноги на ногу, проявляя упорство. Раз пришел — надо ждать. Через некоторое время внутри хаты что-то грохнуло, скрипнуло. Из дверей показалась высокая старая дама печального вида. Солнечный свет ее явно не радовал. И визит Пера — тоже.

— Ну? Зачем ты пришел? — сурово спросила она.

— Истолкуйте пророчество!

Гримаса скорби передернула лицо женщины. Будто смяли кусок пергамента.

— Ты глупец. — Слова ее ухнули, как камень на дно омута.

— Почему? — Сердце Пера мучительно сжалось.

— Ты зря тратишь время. А оно — единственное, что у тебя сейчас есть. Ты пришел сюда зря.

— Но почему?!

— Пророчество может истолковать только тот, кто его получил.

— Мне не хватает ума, — тяжело уронил юноша.

— Разумеется, — холодно ответила женщина. — И никто его тебе не прибавит. И я не прибавлю. У меня в кладовке осталось полстопки микстуры познания. Но тебе не налью. Не поможет.

— Почему? — спросил Пер в третий раз.

— Если бы я налила, ты бы узнал целую кучу вещей, которые совершенно тебе не нужны. Например, то, что меня зовут Хейна, что я учительница... Проходя по лесу, ты бы понял, какая трава от какой болезни врачует. Понятно тебе?

— Да, — пробормотал юноша.

— Нет. Тебе ничего не понятно. Лицо Пера выразило недоумение.

— Тебе лучше не умничать, а забывать, — продолжила старуха. — Как тебя звать, кто твоя мама... Все, что знаешь, — забудь. Выкинь прочь. Потому что ты своим знанием истине путь загораживаешь. Вот если б я втащила к себе в дом кучу мебели — что получилось бы?

Юноша глянул на тесный домишко и промолчал.

— Не пройти было бы. Вот и все,— пророчица сглотнула и сделала паузу, — Ты видишь только поверхность вещей. Как если б смотрел на озеро, стоя на берегу, в безопасности. А ты нырни!

Старуха нехорошо усмехнулась.

— Ты нырни! А теперь — вон отсюда!

Пер ошарашенно наблюдал, как лицо пророчицы мгновенно переменилось. Только что перед ним была мудрая женщина, а сейчас на него смотрела ведьма-стервятница. Губы недобро поджаты, нос — как тупой клюв, глаза навыкате, будто у птицы.

— Прочь! — закричала она, выпростав руку из-под плаща.

Юноша шарахнулся в лес и побрел через бурелом, не разбирая дороги. Усталость освобождала душу от бремени тела, и разум плавал где-то в недосягаемых высях. А тело влачилось за ним, не ощущая почти ничего. Волей случая Пер оказался на проселочной дороге, и какой-то сердобольный крестьянин, ехавший в Барк, подобрал его.

В полудреме юноше виделись лики судьбы. Два лика виделись: мудрый и страшный. И сама Судьба — будто женщина на развилке дорог. Одному — строгая мать, а другому — жестокая мачеха. Провидение или рок. Понимание или безумие.

Ранним вечером телега въехала в Барк и остановилась неподалеку от рыночной площади. Крестьянин растолкал Пера, и юноша побежал домой. С Тайей поговорить все-таки надо. Он не может оставить ее в неведении, ведь они — неделимое целое.

Юноша стрелой понесся через дворы. Вот и дверь его дома. А на пороге квартиры стоит Тайя — ждет. Торжественная, серьезная, бледная. И от этого кажется только моложе. Из комнаты льется сияние десятков свечей. Пер поцеловал любимую так, будто они расстались не сутки, а месяц назад, и прищурился, глядя на свечи. Слишком уж ярко горят.

— Пер, милый...— Тайя светло улыбнулась. Проследив, что из-за ее плеча юноша удивленно разглядывает свечи, она заразительно расхохоталась.

Праздник, что ли? Юноша поделился с любимой всем тем, что сейчас думал и чувствовал. Тайя сверкнула глазами.

— Наверное, праздник, — сказала она. — Потому что я просто не знаю, как это назвать.

— Что назвать? — Пер давно привык к ее маленьким странностям.

— Ты на небо сегодня смотрел?

— Да...

— Пасмурно. Не горит ни единой звезды, — продолжила девушка.

— И что? — спросил юноша.

— Все они сейчас — здесь.

Пер осторожно прошелся по комнате. Не уронить бы...

— Вот Серп, — сказала Тайя, протянув к группе свечей тонкие пальчики. — Узнаешь? Вот это — Чаша. А это —Цветок...

— А Путь Странников где? — вдруг спросил юноша. Девушка расхохоталась.

— Наша комната слишком мала. И Путь Странников здесь очень маленький. От двери до окошка.

Пер задумчиво почесал подбородок. Да, Путь Странников — это целая группа созвездий. Они связаны между собой, словно люди, идущие в горы. А тут — мало места, Тайя вздернула подбородок и погладила юношу по предплечью, выводя его из задумчивости.

— Не унывай, — вдруг сказала она. — Я читала пророчество.

— Там кого-то и где-то убьют, — проронил юноша.

— Может быть, убьют, — совершенно спокойно ответила девушка. — А может, и нет. Там не сказано, что убьют. А что нас — и подавно.

Пер хотел возразить. Но не вышло. Мысли роились, но складываться в слова не желали. В уме завертелись различные доводы и доказательства. Юноша даже рот приоткрыл...

— Об этом не надо говорить. — Глаза девушки—демиурга загорелись, как две яркие звезды.

— Почему?

— Потому что все уже сказано.

Пер вздохнул и внимательно посмотрел на нее. Тайя тряхнула растрепанными косичками и продолжила:

— Нам с тобой нужно просто продолжать свой путь.

Взрыв горя и ярости как будто подкинул юношу с места. Кулаки его сжались.

— Но этот путь может прерваться в любой момент! — закричал он.

— Милый, ты хочешь меня убедить, что нам нужно бояться. Если все предопределено, то бояться бессмысленно. А если нет — и подавно!

И порыв Пера внезапно иссяк. Юноша не нашел слов, чтобы ответить возлюбленной. Да и что можно сказать? Все действительно сказано. Оставалось только махнуть рукой, обнять непостижимое существо, разделившее с ним его жизнь, и заснуть среди медленно гаснущих звезд.