Небесный огонь

Стоянка дедушки Нартаса

Пойма Хызыл пыха была окутана предутренним сумраком. Она еще крепко спала под теплым туманным одеялом. Мы и сами как следует не проснулись — глаза никак не хотели раскрываться. Торопливо навьючив на себя заплечные мешки, осторожно, чтобы не хрустнуть веткой, направились к берегу.

Никто нас не заметил.

Речку перешли вброд босиком. Студеная вода обожгла ноги, обдала холодом до дрожи все тело, прогнала сон. Перебрели благополучно. Впереди небольшая зеленая лужайка. Скорее туда! Но росистая трава оказалась холоднее воды. Ноги покраснели, как гусиные лапы, и онемели. Попрыгали немного, чтобы согреться. Намотали холстяные портянки, натянули кирзовые сапоги. Немного погодя ноги стали приятно гореть.

Пока одолевали крутой берег, рассвело. Перед нами открылась узкая длинная лощина. По ней протекал ручеек, почти сплошь закрытый густыми зарослями смородины. Конец лощины терялся вдали, у темной стены леса. Туда и двинулись.

Вот она какая — настоящая тайга. Тут нет ни могучих краснокорых лиственниц, ни белоствольных веселых берез. Сосны, ели, кедры. И неба не видать, и сквозь чащобу не продраться. Куда идти дальше? Сапоги от обильной росы промокли насквозь, опять стало зябко.

— В тайге дорог нет,- поучал меня Арминек.- И тропинки только зверями проложены.

Мы долго не решались войти в лесные дебри. И тут нам повезло — обнаружили заросшую тропу, по которой, может, и люди когда-то ходили.

— Вперед! — скомандовал Арминек.

Обрадовавшись солнцу, запели птицы. Нас сопровождали желтогрудые синички. Они то и дело улетали вперед, словно показывали нам путь, и снова возвращались.

Арминек шагал впереди и подбадривал:

— Не трусь, мой хозончы. Вот этот подъемчик пройдем, и прямо перед нами будет Улгенник. Я уже бывал здесь. С отцом за черемшой ездил. Места эти знаю. Не новичок…

Обувь подсохла, шагать стало легче, и согрелись на ходу. Настроение бодрое. Завели песню.

Старики говорят: «Если вышел за порог дома, ты уже путник». И мы путники. Идем по тайге в поисках волшебного небесного огня. Сделали себе крепкие посохи и шагаем к перевалу. Вот мы какие!

Одолели крутую спину подъема. Бледная, еле заметная тропа исчезла. Начался сплошной бурелом. Забрались в такие завалы- шагу не ступить. Валежины, кочки… Небо над нами маленькими голубыми лоскутиками просвечивает над макушками высоченных кедров. Куда ни глянешь — поваленные временем и ветром гигантские деревья с вывороченными корнями. Не то чудища какие, не то медведи на дыбы поднялись, оскалились, вот-вот набросятся. Не знаю, как Арминек, а я, честно признаюсь, немножно струсил. Да и ему, наверно, было не по себе.

Шагаем дальше. Продираемся сквозь заросли таволожника. По сторонам стараюсь не глядеть. Больше под ноги да на идущего впереди Арминека. Подняли пронзительный крик кедровки. Нахальные птицы! Снуют среди молодых деревьев и обязательно пересекают твою дорогу.

Выбрались на открытое место. Решили передохнуть.

Арминек уселся на валежину, подбадривает:

— Вот так, Толай. Терпи. По правде сказать, был бы я один, давно бы до Улгенника дошел.

Пусть поважничает.

— Арминек, а что мы будем делать с небесным огнем?

— Э-э… Если я добуду огонь… У-у, тогда кое-кому со мной будет трудно разговаривать. Вернемся в аал, и сразу к Постай ууча. Я ей так скажу: «Вот вам небесный огонь, за которым Нартас ага ходил. Пусть три года горит в вашем очаге. А дровами я помогу…»

Он пересел с валежины на траву, потом улегся на спину, закинул ногу на ногу, продолжая фантазировать:

— И себе немного огня оставлю…

— И через три года любые твои желания исполнятся,- не выдержав, подсказываю я.

Размечтались оба и решили в конце концов раздать огонь всем, кроме Хуруна Ивановича и Ачиса. Даже для школы и соседнего аала не пожалели огня.

— Ну, хватит болтать,- поднялся Арминек.- Пора в путь. Надо укорачивать его.

И снова — густой темный чыс, сквозь который даже солнечные лучи не пробиваются. Продрались в низинку, круглую, словно чугунный казан. Ухабы, кочки, колючие кустарники…

Арминек ломится через заросли и приговаривает:

— Будь спокоен, друг! (Первый раз меня другом назвал!) Арминек не заблудится. Разве это тайга? Это палисадничек.

Чего он задается? Чего себя возвеличивает? Один раз с отцом за черемшой съездил, и уже всю тайгу насквозь знает! Подумаешь, я тоже в тайге был. Тоже с отцом. Прошлой осенью. Отец и еще несколько охотников из нашего аала по первому снегу отправились белковать. Я их до охотничьего стойбища проводил и обратно коней увел.

— Где же твой Улгенник? — спрашиваю.

— Найдем! — обнадеживает Арминек.- Я таежник.

— Да уж, похожи мы с тобой на таежников, как кукушка на ястреба… Не заблудились?

Арминек только хмыкнул. Разве он признается?

Еще с час пробирались сквозь чащобу. Очутились на невысоком перевале. Никакой это не Улгенник. Конечно, заблудились.

И в самом дремучем лесу много небольших полянок. На одной такой остановились перевести дух. Сюда совсем недавно заглядывало и грело солнце — трава еще теплая.

Огляделись. Заметили впереди низинку, а на ней родничок. Прозрачный, будто стеклянный. Дно устлано чистыми-чистыми гальками, словно их начистили зубной пастой.

Арминек достал из мешка котелок, зачерпнул воды. Я развел небольшой костерок. Только теперь почувствовал, что очень хочется есть.

Повесили котелок над огнем, стали ждать, когда вскипит чай. Пока что можно было забраться на дерево — посмотреть, куда же девался Улгенник. Бросили жребий: лезть выпало мне. Выбрал я старый, посиневший от долгих лет кедр. Ветки у него начинались чуть не от земли — лазистый. Почти до самой вершины добрался.

— Ну, что видно? — кричит снизу Арминек.

Отсюда он кажется не больше игрушечного пластмассового солдатика.

— Ой, какой ты маленький!

— Ты зачем лез? На меня глядеть? — ругается Арминек.- Улгенник видно?

— Ничего не видать, кроме деревьев.

— Значит, на другой кедр надо было. Ладно, спускайся. Чай готов.

Съели по лепешке. Попили чайку, заваренного смородиновыми листьями.

— Спешить надо, Толай,- не дал отдохнуть Арминек.- Скоро вечер. Нам надо обязательно дойти до Улгенника. Он где-то здесь, близко. Сейчас мы его найдем…

Пошел напрямик. Я за ним. По сторонам глядеть неохота — глаза устали от мелькания деревьев. В голове одна мысль: «Заблудились… Конечно, заблудились. Сами виноваты. Ни черта мы не знаем тайгу. Нечего было соваться…»

А друг мой, как ни в чем не бывало, шагает и насвистывает, будто все в порядке и он ни о чем не беспокоится.

Невысокий взгорок обступили молодые кедры. Их так много, и растут они так плотно, словно конопля на заброшенной пашне. Земля под ними покрыта толстым слоем сопревших шишек, пахнущих смолой, отчего и без того крепкий таежный воздух становится еще гуще.

Мы топтались на этом взгорке, совались то в одну сторону, то в другую. Куда теперь?

— Что это? — показал Арминек на какой-то большой предмет, прислоненный к стволу кедра и похожий на громадный молоток, сделанный из целого дерева.

— А-а,- смог и я утереть нос другу.- Это нохы, колот, которым бьют по кедрам, чтобы шишки падали.

Мы подошли поближе.

— Это, однако, нохы дедушки Нартаса.

— У-у, сильный же был Нартас ага!-Арминек от удивления выпятил губы.- Такую колотушку не поднимешь… А еще таскать по тайге надо…

Мы здорово устали. Глаза стали слипаться. Все вокруг слилось в один темный тон. Ноги гудели. Ни мне, ни Арминеку не хотелось уходить отсюда — возле колота чувствовалось спокойнее, здесь, по крайней мере, кто-то был до нас.

Арминек стал оправдываться:

— Ты не думай, что мы заблудились. Я уверен: перевал совсем близко.

— Уверен? Тогда скажи, где север, а где юг.

— Без компаса в такой темноте никто не определит. Какой умный! Днем — пожалуйста.

— Тот, кто заблудился, и днем не определит.

Арминек не нашелся что сказать.

Пора было думать о ночлеге. Нохы — не шалаш. Надо искать подходящее местечко. Хотя бы под деревом…

Тупой взгорок, поросший молодыми кедрами, мы после назвали Хара тигей — Черной макушкой. Уходить с него на ночь глядя не имело смысла.

— Давай останемся тут,- предложил я.- Раз здесь орешничали, может, где-то остался какой-нибудь балаган. Поищем?

Мы спустились в лощинку, где возвышались вечнозеленые ели, под которыми вполне можно было устроиться на ночь. Рядом журчал ручеек. Чего еще? Сняли с себя «вьюки». Я уселся на пенек. Непоседа Арминек бродил вдоль ручейка.

— Толай! Толай! — радостно завопил он.- Скорей сюда! Смотри!

Я побежал к нему. За кустарниками что-то чернело. Подошли ближе: шалаш! Самый настоящий! Старый шалаш, крытый толстым драньем.

— Ура!

Самое удивительное, что мы несколько раз проходили мимо этого балагана. С нетерпением бросились к нему. Шалаш чуть накренился на одну сторону. Две доски, служившие когда- то дверью, валялись рядом. Бедный шалашик! Он походил на всеми покинутого дряхлого, грустного старика. Много лет не было возле него ни одного человека. И звери, должно быть, обходили его. Трава скрыла все следы. Зато внутри… Будто в настоящий музей попали. Все это мы разглядели, когда разожгли в очаге огонь.

Очаг был сложен посреди шалаша. По обе стороны от него невысокие нары на чурбаках. Против входа еще одна лежанка. Три-четыре человека вполне могли здесь разместиться.

Справа повалившийся набок низенький столик из рассохшихся досок. Над ним — полочки для посуды, а на них почерневшие деревянные чашки — побольше и поменьше, самодельные. Тут же берестяная узорчатая солонка. На колышек подвешена серенькая корзинка, сплетенная из ивовых прутьев, в ней три деревянных ложки и нож. Рядом с очагом берестяной коробок-ипчек, в который аккуратно сложены куски бересты и лучинки для растопки.

Арминек отыскал еще небольшой ящичек, тоже берестяной. Открыли крышку, а там огниво и кожаный мешочек с какими-то мягкими, будто ватными, комочками. Я догадался, что это такое,- трут. Арминек помял пальцами один комочек, понюхал, пожал плечами. Ладно, думаю, не все тебе одному знать! Под трутом в мешочке лежало несколько плоских камней — кремни. Кроме того, в этом коробке обнаружили шило, иглы, наперсток, разные нитки — и фабричные, и самодельные из конопляных волокон, и тарамы, нитки из сухожилий с косульих ног, самые крепкие, обувь чинить.

Так увлеклись, что о позднем времени позабыли.

— Ну как, останемся? Сможем здесь переночевать? — спросил я.

— А почему нет? Раз шалаш столько простоял, неужели как раз сегодня рухнет. У деда Нартаса крепкие руки были. Это, конечно, он делал балаган.

— Ну да. Кто же еще? Значит, остаемся!

Почему-то мы сразу решили, что это шалаш Нартаса ага. И, как после оказалось, не ошиблись.

Тем временем Арминек занялся огнивом. Он все хочет сделать сам, первый. Вот и сейчас принялся высекать искры. Ничего у него не выходит, но он не сдается. Рраз! Раз!.. Ударил по пальцу, отшвырнул кремень, сунул палец в рот. Мне смешно, но я сдерживаюсь. Подобрал кремень, взял огниво. Положил на камень кусочек трута, прижал большим пальцем, оставив на виду самую нежную мякоть, куда должны попадать искры. Несколько ударов, и одна-единственная искорка стрелой вонзается в трут. В то же мгновение от еле заметного жиденького дымка пошел ароматный запах.

— Ура! — закричал Арминек, будто свершилось великое чудо.- А ты знаешь, что надо делать, чтобы был огонь? Знаешь?

Теперь и я могу немного поважничать:

— Выдери из фуфайки клок ваты. Скорей!

Окутал ватой дымящийся трут. Теперь потянуло удушливой гарью, так что в горле запершило. Схватил с пола пучок сухой травы, приложил к ней тлеющую вату и стал сильно махать, чтобы и ветер помогал разжечь огонь. Есть! Пламя!

— Вот,- говорю.- Видел, как надо?

— Молодец. Признаю твою победу.

Теперь за дело берется Арминек, а я его учу.

— Как интересно раньше добывали огонь!-удивляется он, орудуя кремнем и огнивом.

Пока я ставил на очаг котелок с водой, он все пытался поджечь трут. Искры сыпались в разные стороны, но никак не попадали куда надо. Арминек ударял себя по пальцам, морщился, ругался, но не сдавался. Наконец и ему удалось зажечь крупной красной искрой трут.

— Толай! Толай! Смотри!

Раздул пламя и опять закричал:

— Толай! Смотри!

Он держал над головой пылающий пук травы, рискуя обжечься, ходил вокруг очага и повторял:

— Огонь! Огонь! Вот так же я понесу домой небесный огонь!

— Осторожно! — предупредил я.

— Это огонь дедушки Нартаса. Он его нам оставил,- орал Арминек.

Пальцы ему все же припалило, и он швырнул остаток пылающей травы в очаг.

Пока не закипела вода, мы стали смотреть, что еще есть в шалаше. Арминек снял с деревянного колышка, вбитого почти под крышей балагана, натруску с охотничьим припасом для пистонного ружья — бычьи рога под порох и дробь, маленький рожок для пистонов, кожаная сумочка под пыжи, железный стаканчик-мерка…

— Все бы это в наш музей! — прищелкнул языком Арминек.

— Нельзя… Это предмет деда Нартаса.

— А-аа! Тогда положим на место.

Он повесил натруску на колышек. И еще повезло моему другу — из-под нар он извлек весь затянутый паутиной хомыс с оборванными струнами из конского волоса.

Чай поспел. Мы наскоро поужинали и улеглись спать. Хоть и устали за день сильно, долго не могли заснуть — так разволновались, что нашли шалаш и столько интересного в нем.

Была уже глубокая ночь. Где-то в тайге гудел тудет-удод.