Глава 11

Прошла целая неделя с тех пор, как Оливер и пройдоха Гарри Стейв сменили уют яхты на сырость и холод продуваемых всеми ветрами папоротниковых лесов и торфяников, протянувшихся через весь Энджелсет от Юхеда до окраин Шэдоуклока. Чтобы избежать анализаторов крови и полицейских кордонов, они держались в стороне от королевских дорог и застав, предпочитая двигаться по глуши и бездорожью.

Обработанной земли им встречалось на удивление мало. Граница с Квотершифтом проходила рядом, всего в нескольких милях к востоку. Присутствия проклятой стены, а также постоянного зловещего свиста, возникшего в результате магического искусства уорлдсингеров, густо напитавшего воздух, было достаточно, чтобы опустошить любую деревню, которую не разорили во время Двухлетней войны. Иногда Оливеру казалось, что теперь он настоящий изгой. Они с Гарри избегали человеческого общества и, едва заметив далекую тень патрульного аэростата, старались при возможности побыстрее нырнуть в какое-нибудь неприметное место, будь то лес, подлесок или овраг. Даже летом вересковые пустоши, по которым пролегал их путь, были унылыми и безлюдными. Ночами здесь холодно, а днем путникам лишь изредка попадалась одичавшая лошадь или вольный странник небес ястреб.

Когда они находили ручей, то пополняли запас пресной воды. Гарри кипятил ее и варил похлебку из солонины, которую положила в их дорожные сумки демсон Лоуд. Она также дала им в дорогу полную джина глиняную бутыль с серебряной пробкой в виде бычьей головы. Следовало отметить, что огненная вода немного помогала им согреться, прежде чем они засыпали в палатке, которую днем тащил в своей сумке Оливер.

Юноша также захватил с собой газету со статьей о жутких убийствах в Хандред-Локс. Когда Гарри отходил в сторону и занимался своими делами, он разворачивал газету, чтобы в очередной раз изучить следы своей прошлой жизни, запечатленные в газетных строчках. С трудом верилось, что монотонная работа по дому и незримые оковы принудительной регистрации относились к нему, а не к кому-то другому.

Палатка, которую тащил Оливер, представляла собой необычного вида изделие — нечто вроде огромного лоскутного одеяла из кусков зеленой, коричневой и черной материи. Гарри объяснил, что пестрый узор разработан при помощи транзакционного устройства специально для того, чтобы издали палатка производила впечатление нерукотворного предмета, полностью сливалась с окружающей местностью. При близком ее рассмотрении Оливер чувствовал, как у него начинает болеть голова. Как-то раз, когда они подошли к развалинам заброшенной деревушки, к которой почти вплотную придвинулся лес, юноша предложил заночевать под крышей одного еще довольно прочного на вид дома.

Гарри отрицательно покачал головой.

— Люди не просто так покинули это место, Оливер. К концу Двухлетней войны Содружество Общей Доли растеряло боевой дух. Вторжению был дан отпор, крупные города после бомбардировки королевскими аэростатами лежали в руинах. Атаки частей народной армии кончились неудачей. Восстание карлистов в Шакалии было подавлено. И тогда Квотершифт развязал войну с применением магических средств. Уорлдсингеры наводили чары на снаряды, начиненные спорами чумы и частичками вырвавшейся на поверхность земли. Они также задействовали свое тайное оружие. Длинного Тима.

— А кто такой этот Длинный Тим?

— Так звали изобретателя. Тим Престлон, мехомант, создатель длинноствольной паровой пушки. Одна такая махина выставлена возле казарм приграничного кавалерийского полка. Длина ее ствола равна высоте миддлстилского счетного дома. Во время военных действий Содружество вело обстрел Энджелсета из самого Перлеса.

— Война закончилась за восемь лет до моего рождения, Гарри, — заметил Оливер. — Вряд ли эти развалины представляют собой опасность.

— В планы Содружества не входило играть в детские игры, Оливер. Они заряжали снаряды не шрапнелью и не соком самострельных деревьев, а дьявольским зельем, сваренным уорлдсингерами. От него люди заболевали самыми разными болезнями, которые косили их, как эпидемия чумы. Ну а земляные частицы вызывали превращения — такие же, как при воздействии гиблого тумана, но при этом у тех, кто стал их жертвой, не оставалось ни малейшей надежды на выздоровление. Для того чтобы нейтрализовать действие заразы, ордену потребовались долгие месяцы, но за это время десятки тысяч жителей графства умерли в жутких мучениях. Какая-то ее часть могла сохраниться в этих развалинах. Так что лучше не рисковать.

— Но ведь шакалийцы победили в Двухлетней войне.

— Да, наши грехи помогли нам одержать победу. Особая Гвардия разнесла вдребезги Длинного Тима, а мои люди помогли Тимлару исчезнуть. Ему предоставили теплую уютную темницу в тюрьме Небесного Суда. Негодованию парламента не было границ, что позволило Первому Стражу протащить билль о пересмотре закона о войне от 1501 года. Королевские аэростаты сравняли с землей Рейдокс, второй по величине город отщепенцев. Говорят, будто исходившее от трупов зловоние чувствовал своим носом даже Бог-Император по ту сторону киккосианской границы. Парламент отправил в Первый Комитет список городов и деревень, которые каждые два дня следовало подвергать воздушным газовым атакам. Первым в списке стоял Рейдокс. На следующее утро мы согласились подписать перемирие, о котором нас спешно попросил противник.

— Это ужасно, Гарри.

— Что поделать, старина, Но ведь я скальпель, а не хирург. Что я мог знать об этом? Может быть, Небесный Суд действительно мог остановить войну, но мы всегда боялись проявлять излишнюю суровость за пределами Шакалии. Мир слишком велик, слишком сложен, чтобы мы могли позволить себе действовать с позиций всевластного жандарма в отношения всех этих крошечных королевств и малых народов. Когда имеешь дело с динамикой толпы, невозможно поймать волка, не покалечив стадо. Если бы наши мыслители достаточно рано уловили эту тенденцию, то нам, возможно, удалось бы заключить договор с Беном Карлом, и он стал бы преуспевающим журналистом Док-стрит. Как знать, может, мы смогли бы поставить том «Общества и общего дела» на заднюю полку в публичной библиотеке, и тогда Палате Стражей не нужно было бы включать эту книгу в список запрещенных.

— И все равно ее кто-нибудь написал бы. Не он, так кто-то другой.

— Что главнее — человек или поступок? — задал риторический вопрос Гарри. — У тебя острый ум, Оливер. Твое прозябание в тени Тоби-Фолл-Райз было пустой тратой времени. Если мы успешно выберемся из этого дерьма, я постараюсь что-нибудь для тебя сделать. Подумаю о твоем будущем.

— Неужели Небесный Суд берет под свое крыло меченых?

Гарри ободряюще подмигнул ему.

— Ты удивишься, когда узнаешь, какие люди значатся в расчетной книжке Ловца волков. Они даже меня приняли.

Путешественники отправились дальше. Они шли мимо заброшенных деревень и дорог, поросших высокой, по колено, травой и кустами ежевики, избегая тени маячившего вдалеке аэростата и силуэтов всадников в красных офицерских мундирах, что патрулировали горы и долины. На седьмую ночь путешествия Оливер устроился на ночлег, забравшись в теплый спальный мешок. Перед его мысленным взором плясал образ дяди Титуса, словно незримые кукловоды Небесного Суда дергали его за веревочки, заставляя дядюшку отплясывать джигу, вопреки его собственной воле.

В сон Оливера в очередной раз попытался проникнуть Шептун. Юноше казалось, будто на грудь ему всей своей огромной массой давит одиночество хоклэмского пленника. Сон еще не оформился окончательно, чтобы Шептун смог окончательно в него ворваться. Для этого требовалось обретение некой реальной субстанции, присущей пространству сновидения.

— Оливер! — прошипел Шептун. — Я не могу пробиться к тебе!

— Что ты сказал? — крикнул Оливер в пустоту.

— Она находится где-то рядом. Клянусь всем святым, она приближается сюда!

— Кто, Шептун? О ком ты говоришь? Кто приближается?

— Она! ОНА! По сравнению с ней я всего лишь капля воды в океане, песчинка в урагане. О, Великий Круг! Ее превосходство — делает меня — микроскопическим животным в желудке — вселенной. Таким крошечным…

— Ты исчезаешь, Шептун!

— Тень — в свете. — В следующее мгновение Шептун куда-то исчез.

Сильный порыв холодного ветра заставил Оливера проснуться. Гарри спал на другом краю палатки и, как обычно, громко храпел.

Первые лучи восходящего солнца нежно золотили далекий горизонт. Примерно в ста ярдах от палатки, осторожно нюхая воздух, стояли двое оленей, самец и самка. Похоже, они не обращали внимания на женщину, которая, скрестив ноги, сидела прямо перед ними. Несмотря на утреннюю прохладу на ней не было ничего, кроме белой тоги в катосианском стиле.

Оливер натянул на себя толстый шерстяной свитер и брюки, после чего вышел из палатки. Незнакомка показалось смутно знакомой. В ней было что-то магнетическое.

— Кто вы? — Юноша смело шагнул к ней.

— Неужели прошло так много времени, Оливер, что ты забыл меня? — Пока она говорила, вокруг ее головы, переливаясь разными оттенками, мерцал радужный свет.

— Это были вы, — вспомнил Оливер. — Это вы приходили ко мне по ту сторону занавеса.

Женщина улыбнулась.

— Вот видишь, я же говорила, что ты меня вспомнишь. Мне стоило немалых трудов убедить живущих в быстром времени, что твое место именно здесь, в твоем мире, с твоей настоящей семьей.

— Я спросил у вас, кто вы — ангел или богиня, — напомнил Оливер.

— И я ответила тебе, что будь у ангела молоток, а у молотка гвоздь, то я могла бы сойти за гвоздь.

— Я думал, все было во сне, — признался юноша. — Вы — это мое время внутри гиблого тумана. Все, что находится по ту сторону занавеса.

— Люди быстрого времени живут совсем в другом ритме, Оливер. Законы их существования, к сожалению, превосходят способности твоего разума. Мне было трудно убедить их дать согласие на твое возвращение домой. Надеюсь, ты не слишком скучаешь по своей приемной семье по ту сторону занавеса.

— Я, можно сказать, вообще ничего не помню. Но если принять во внимание мою жизнь в Шакалии, лучше бы вы оставили меня там.

— Я дала обещание твоим настоящим родителям, что спасу тебя, Оливер, — нежным голосом произнесла женщина. — Я заключила, если можно так сказать, сделку с твоим отцом. Забери я тебя слишком рано из колдовского тумана, ты скорее всего умер бы от великого потрясения. Но если бы я оставила тебя за занавесом на более долгий срок, ты изменился бы навсегда, и твой разум больше никогда не приспособился бы к жизни в Шакалии.

Оливер бросил взгляд на палатку, в которой в данную минуту похрапывал Гарри. Нет, ему нечего опасаться, что агент Небесного Суда проснется и увидит его гостью, ведь она невесома, словно туман, словно дуновение ветерка.

— Вы одна из тех, о ком рассказывал Шептун.

Женщина кивнула.

— Мы с ним ведем постоянное соревнование за сновидения жителей Шакалии. Бедный Натаниэль Харвуд, его уродливое тело заперто в грязной тюремной камере. Колдовской занавес — это мост, Оливер, и, похоже, что под каждым мостом прячется свой тролль.

— Натаниэль, так вот как его зовут, — произнес Оливер. — Жаль, что я не могу помочь ему.

— Меня называют Смотрящей, Оливер, но это не значит, что я имею право вмешиваться в то, что вижу. Разве что по мелочам. Я не заставляю моря расступиться, не насылаю на города армии насекомых или голод, не провоцирую мятежи. Для этого существует свобода воли, Оливер. Вы создаете здесь либо собственный рай, либо собственный ад. Не ищи помощи на равнодушных небесах, попытайся найти спасение в собственной душе.

— Что же вы тогда делаете в Шакалии? — спросил Оливер.

— Боюсь, это необходимо, Оливер. За пределами системы существуют некие силы, неприятные, чужеземные элементы, которым хотелось бы поселиться в нашей вселенной и паразитировать в ней, нагуливая жирок за наш счет. В их философии нет места для таких вещей, как свобода воли. Да что там свобода — просто воли! Вы и раньше встречали этих слуг зла. В свое время кто-то метко сказал, что этих чудовищ породила ваша собственная вера в них. Имя им Уайлдкайотли. Жуткие твари, и зло, которому они служат, по моим, да, пожалуй, и по вашим меркам, безгранично.

— Значит, вы здесь для того, чтобы спасти нас?

Женщина в белом громко рассмеялась, как будто слова Оливера позабавили ее до глубины души, как будто смешнее их в мире ничего нет.

— Нет, Оливер. Я ведь всего лишь гвоздь, обычный инструмент. Я могу прибить ставни к оконной раме, но не в моих силах предотвратить бурю. Я не в состоянии спасти деревню, не стерев ее с лица земли.

Оливера охватило тревожное чувство. Это было предвидение — слишком жуткое, чтобы пренебрежительно от него отмахнуться.

— Вы здесь не для того, чтобы спасти нас? Вы здесь для того, чтобы нас уничтожить!

— Набор правил нельзя изменить, воздействуя на них извне, Оливер. Мы просто этого не допустим. Никогда не допустим. Если дела примут скверный оборот, если разложение усилится и распространится вширь и вглубь, то будет уничтожено все. Любой, даже самый малый предмет материального мира, который вам известен, которого вы лишь когда-то случайно коснулись, будет превращен в ничто, стерт в пыль. Врагу не достанется ничего. Ничего!

— Но мы можем не допустить конца света, — возразил Оливер. — Не забывайте о свободе воли. Выбор остается за нами.

— Да, но твой народ вечно пытается уверовать во что-то неправильное, Оливер. Круговистская церковь была хороша. Она была ближе к истине, ближе, чем могли представить себе ваши викарии и пасторы. Но землевладелец не любит, когда его дольщики приглашают к себе беспокойных гостей. Ты понимаешь, кого я имею в виду — тех, кто забывает свое истинное место, кто мочится прямо на улице, кто тащит все, что плохо лежит, кто качает права и всем угрожает расправой. Когда владелец земли видит вокруг себя это безобразие, он требует изгнания наглецов. Поверь мне, Оливер, твой народ не желает знать, что такое жизнь без крыши над головой.

— Получается, что всю мою жизнь я был лишь пешкой в игре богов?

— Нет, Оливер, — ответила Смотрящая. — Ты — мой шахматный конь, который мне очень симпатичен. Ты волен делать собственные ходы. Мне будет очень приятно, если игра продолжится бесконечно. Но и в этом случае все зависит от тебя.

— Но вы все-таки вмешались, — заметил Оливер. — Что такое, по-вашему, этот наш с вами разговор, как не самое настоящее вмешательство? Иначе зачем, когда мне было всего пять лет, меня привезли обратно в Шакалию?

Женщина посмотрела мимо него на дерево, как будто заметила на нем нечто такое, что смутило ее, и светящиеся сферы, окружавшие ее голову, как будто стали вращаться с еще большей скоростью. Затем вновь перевела взгляд на Оливера.

— Лишь в той малой степени, чтобы исправить потерю равновесия, вызванную присутствием внешних сил, тех, кому нет места здесь, Уайлдкайотлей и их хозяев. Как я буду латать дыры — мое личное дело, на мой выбор никто не влияет. Но боюсь, мы слегка опоздали. Чтобы предохранить худую крышу от протекания уже недостаточно законопатить дыры, а сверху замазать глиной. Изменения приобретают необратимый характер. Когда это случится, мое желание или нежелание будет мало что значить. На мое место придет кто-то другой, Оливер. Никаких гвоздей больше не будет. Никаких ограничений ущерба тоже. Ты получишь опасное задание, и часовой механизм быстро начнет последний отсчет.

— С вами все в порядке? — неожиданно встревожился Оливер. — Мне кажется, что вы дрожите.

— Мне — нужно — идти, Оливер. Слишком большое разрешение. Я не привыкла действовать на столь детализированном уровне, будучи ограничена возможностями этого несуразного тела. Я — крупная девушка — в глубине души. Красота ветвей превращается — лист за листом — в простоту из сложности — сложность из простоты.

Женщина начала растворяться в окружающем пространстве, и лишь светящие сферы вокруг нее продолжали издавать гул.

— Прежде чем вы уйдете, я хочу узнать, почему здесь появился этот занавес, — обратился к ней Оливер. — Почему он тысячу лет назад появился в Шакалии, заражая детей, убивая взрослых, соприкоснувшихся с ним.

— Какой умный мальчик, — похвалила его женщина, и на ее глаза навернулись слезы.

— Страна, что находится по ту сторону занавеса, те, кто там живет — они ведь не будут уничтожены? Ведь они не часть этого мира, даже не часть нашей вселенной. Вот почему туман заражает некоторых из нас, избранных — чтобы хотя бы горстка людей выжила за пределами нашего мира, избежала уничтожения, потому что человеческая раса должна существовать и дальше. Это запасной выход, который вы пробили для нас в самом сердце Шакалии.

— Если до этого дойдет дело, Оливер, — отозвалась Смотрящая, — ты будешь знать, куда бежать. За занавесом смогут выжить лишь помеченные туманом. Приведи туда пары, Оливер, чтобы за занавесом они могли дать жизнь потомству.

В следующее мгновение она окончательно исчезла. Утренний ветер сделался холоднее прежнего.

В памяти Оливера всплыл образ пятилетнего мальчугана, одиноко стоящего возле деревни, расположенной в опасной близости от проклятого занавеса. Он пытается заговорить с толпой местных жителей, в равной степени удивленных и напуганных появлением загадочного ребенка. Он показывает им кулон-талисман, который ему подарила Смотрящая. Если приподнять крышечку, то можно увидеть миниатюрный портрет его матери.

Его старая жизнь в очередной раз закончилась.


— К порядку! — воскликнула женщина-председатель и ударила по столу деревянным молотком. Она никогда еще не видела, чтобы зал был настолько полон, как не видела одновременно такого количества Стражей — те обычно приезжали в Миддлстил раз в год, чтобы пообедать в своем клубе. Двери прямо напротив нее — они вели на галерею, где обычно собирались представители прессы — на сей раз были заперты. Гиен пера с Док-стрит на сегодняшнее заседание не пустили.

Вчерашние события подняли со смертного одра даже Тинфолда, дряхлого паровика, лидера левеллеров, который, несмотря на удручающее физическое состояние, все еще представлял в качестве Стража избирательный округ Уоркберроуз.

Вскоре в сопровождении министра обороны появился Хоггстон. В зале тотчас стало тихо. Оба заняли места на передней скамье.

— Конвент предлагает министру комиссии королевского аэростатического флота зачитать официальное сообщение, — объявил спикер.

— Депутаты! — начал министр. — Я получил из адмиралтейства пока еще не до конца проверенные подробности по поводу несанкционированной бомбардировки Миддлстила воздушным кораблем «Решительный». Эти подробности служат своего рода прологом к официальному государственному расследованию. Вопреки сенсационным измышлениям газет, никакого приказа о бомбардировке столицы экипаж воздушного судна не получал. В данном случае его действия не имели никакого отношения к гражданским беспорядкам, происшедшим в указанное время в различных районах города. Лучшее тому подтверждение — список жертв вышеупомянутой незаконной бомбардировки, который включает в себя имена высокопоставленных офицеров и служащих миддлстилской полиции, милиции, магистрата, ордена уорлдсингеров и полков внутренних войск, пытавшихся восстановить порядок в столице королевства.

— В отставку! — выкрикнул один из Стражей, сидевший на скамье хартлендеров. Его возглас был подхвачен многие другими парламентариями.

Взволнованный министр продолжил:

— Воздушный корабль «Решительный» отклонился от выполнения поставленной перед ним адмиралтейством задачи по патрулированию границы между Медфолком и Шапширом. Командир «Решительного» солгал своим офицерам, заявив, что корабль получил приказ принять участие в подавлении вооруженного восстания карлистов, которым якобы охвачена столица.

Восседавший на скамье оппозиции Тинфолд взмахнул желтым флажком. Следуя регламенту, спикер предоставила слово пожилому паровику.

— Возможно, достопочтенный джентльмен из министерства обороны потрудится объяснить, почему один из самых опытных авиаторов королевского военно-воздушного флота, ветеран с сорокалетним послужным списком, осмелился сбросить бомбы на нашу столицу?

— Видите ли, — замялся министр, — мы убеждены, что командир корабля неожиданно обезумел.

По залу прокатился грубый хохот — депутаты сочли это объяснение в высшей степени смехотворным. Некоторые из Стражей, сидевших на правительственных скамьях, принялись свистеть, имитируя звуки неисправного парового котла механических людей. Тинфолд оставил без внимания эту выходку.

— Да, я нахожу эту часть данной версии чрезвычайно тревожной. У нас в стране немало военных кораблей и немалое количество старших пилотов, которым государство платит немалые деньги. И я обеспокоен вероятностью того, что любой из них в любое время может потерять рассудок и стереть с лица земли любой из наших городов.

— Предприняты соответствующие меры.

Крики присутствующих вынудили министра обороны сесть.

— К счастью, капитан Дориан Кемп лишил себя жизни и избавил нас от необходимости подвергать его военному суду, — заявил Тинфолд.

— Согласен с вами, — поддержал его министр. — Но самоубийство — еще один признак умственного расстройства.

— Здравомыслие и душевное здоровье — понятия относительные, особенно в отношении тех, кто служит в воздушном флоте, — парировал Тинфолд и продемонстрировал залу экземпляр газеты «Миддлстилский страж». — А вот их выходки, похоже, являются неиссякаемым источником вдохновения для карикатуристов с Док-стрит.

На огромной черно-белой картинке, украшавшей обложку газеты, которую продемонстрировал присутствующим старый паровик, был изображен командир «Решительного». Выкатив от удивления глаза, он зачитывал экипажу государственный приказ. Надпись на приказе гласила — «Закон о расчистке городских трущоб от 1596 года».

Обе половины зала разразились возмущенными криками. Стоявшие у входа приставы, помощники старшего парламентского организатора, держали наготове усмирительные дубинки — на тот случай, если политические противники попытаются на кулаках доказать свою правоту. Этих новоявленных ликторов отбирали из числа сотрудников политической полиции, отслуживших в ее рядах не менее двадцати лет. В их обязанности входило обеспечение порядка в парламенте при возникновении взрывоопасных ситуаций. Среди коллекционеров особым спросом пользовались старые карикатуры, на которых изображались наиболее живописные стычки парламентариев.

Один из теневых министров из числа умеренных круговистов окончательно потерял терпение после того, как кто-то запустил в него пустой чашкой из-под каффиля, и та разбилась прямо возле его ног. Он с ревом набросился на ближайшего пристава и опрокинул его на пол. Беатрис Свуп, выполнявшая в данный момент обязанности главного парламентского организатора, зацепила теневого министра за левую ногу своей плеткой-девятихвосткой и резким рывком опрокинула политика вверх ногами. Приставы словно гиены тут же набросились на него. Двое прижали его к полу, тогда как третий смазал ему по лицу усмирительной дубинкой.

Остальные ликторы бросились утихомиривать других парламентариев, замахиваясь дубинками на тех Стражей, которые пытались закидать приставов переплетенными в картон массивными книгами законопроектов.

— К порядку! К ПОРЯДКУ! — взревела спикер. Когда шум утих, она взмахнула красным флажком неодобрения. — Члену досточтимой оппозиции из числа умеренных круговистов на недельный срок запрещено появление в стенах парламента. Попрошу ликторов отнести его к нашему парламентскому хирургу.

В благоговейной тишине лишившегося чувств политика вынесли из зала.

— Слово предоставляется Первому Стражу! — объявила спикер.

Хоггстон занял место за трибуной на другом конце зала.

— Подобно моему досточтимому другу из числа оппозиции, — начал он и, сделав короткую паузу, присвистнул, — я испытываю не просто обеспокоенность тем, что обезумевший офицер военно-воздушного флота мог исказить приказ адмиралтейства, обмануть подчиненных и нанести удар в самое сердце нашей прекрасной родины. Конечно, в отличие от моего досточтимого друга и его коллег-левеллеров, Стражи от партии пуристов в настоящее время составляют парламентское большинство и поэтому мы обязаны делать настоящие дела, а не выпускать пар в бессмысленных дискуссиях.

Со стороны правительственных скамей донеслись громкие одобрительные выкрики.

— Мы провели консультации с адмиралтейством и Гринхоллом, и при содействии ордена уорлдсингеров правительственный кабинет разработал план действий, призванных гарантировать невозможность повторения подобных драматических событий.

— Как? Каким образом? — не удержался кто-то из парламентариев. — Уйдете в отставку?

Не обращая на прокатившийся по залу шепот, в котором явственно было слышно слово «отставка», Первый Страж продолжил:

— Орден уорлдсингеров предлагает проверить сознание первых пилотов и старших флотских офицеров с целью выявления признаков безумия и утаенных случаев заражения парами гиблого тумана. До выявления истинного состояния сознания, дату которого подберет орден, большая часть летного состава будет размещаться на базах близ Шэдоуклока.

Со стороны скамей, занятых состоятельными Стражами из числа тех, кто из собственных средств подмазывал электорат своих округов, донесся неодобрительный шепот.

— Разумеется, это требование распространяется лишь на военно-воздушный флот. Торговые аэростаты будут перевозить грузы и пассажиров в прежнем режиме. Именно такое предложение предлагается парламенту для рассмотрения. Настоятельно советую принять его.

— Регламент! — воззвала дама-спикер к выступающему. — Кто-нибудь желает сделать вызов данному предложению?

Хоггстон устремил пристальный взгляд на скамьи своих единомышленников. Лишь Страж, принадлежащий к партии власти, имел право бросить вызов предложению кабинета. Фаулер и Доррит неловко заерзали на своих местах, но так ничего и не сказали. Почти половина родственников Фаулера купила должности офицеров флота, так что этот старый ревнивый осел вряд ли посмеет бросить ему вызов из опасения навлечь на них еще большие неприятности. Хоггстон сосредоточил внимание на канцлере казначейства и его верных заднескамеечниках. Канцлер напрямую не станет бросать ему вызов, он не настолько прост. С передней скамьи своей казначейской фракции поднялся Страж Олдвич. Бывший полковник кавалерии, этот неглупый человек, не питал любви к авиаторам.

— Я бросаю вызов предложению Первого Стража!

— Вы, сэр? — пророкотал Хоггстон.

— Именно я, сэр! — дерзко ответил канцлер казначейства.

Дама-спикер подняла руку.

— Досточтимый джентльмен получает вызов от члена своей же партии. Господин старший парламентский организатор, попрошу вас очистить место для поединка и выдать красные дубинки Первому Стражу и его сопернику.

Зал разразился одобрительными криками и замер в тревожном ожидании. Хоггстон опустил руки в ящик с мелом, который стоял возле платформы, предназначенной для полемического поединка с применением дубинок. Его соперник принял у ликтора красную дубинку и театральным жестом подкрутил усы.

Олдвич был задира и записной оппортунист — его предки постоянно меняли убеждения в зависимости от политической конъюнктуры, переходя то на сторону короля, то на сторону парламента. Прошло несколько веков, но Олдвичи по-прежнему продолжали подставлять паруса ветрам изменчивой фортуны.

Это семейство, разумеется, смотрело свысока на Хоггстона, чей отец умер от желтой чумы, а причисленная к лику святых мать была в свое время простой работницей. Чтобы прокормить шестерых вечно голодных детей, она была вынуждена тяжко трудиться, латая стены гидравлических домов, по которым карабкалась вверх с мешком резиновых заплат и паяльником.

— Пора в отставку, старина! — прошипел Олдвич сквозь стиснутые зубы, обращаясь к своему сопернику, стоявшему на противоположном краю платформы. — Пора передать пост Первого Стража тому, кто возвеличит Шакалию, а не станет набивать карманы деньгами!

— Кто-то вроде моего канцлера? Когда мне понадобится подсчитать убытки и прибыли, я обязательно наведаюсь в Казначейские кабинеты Гринхолла. А пока, сэр, я буду искать советчиков там, где сочту нужным!

Олдвич размахнулся красной дубинкой, целясь Первому Стражу в лицо. Хоггстон ловко увернулся, и, отпрянув в сторону, нанес ответный удар, который был моментально отбит противником. Именно на это и надеялся Хоггстон. Олдвич был силен и точен, но вместе с тем предсказуем. Типичный продукт конной гвардии. Никакой изобретательности, никакого артистизма.

Пытаясь отвлечь внимание Хоггстона и скрыть свои истинные намерения, Олдвич вновь взмахнул палкой, затем развернулся и произвел целую серию стремительных ударов.

Не желая впустую растрачивать силы, Хоггстон ловкими боковыми движениями без особого труда отбил удары противника. Такая тактика была типична для обитателей миддлстилских трущоб и называлась «скользкий угорь».

Олдвич неблагоразумно быстро растратил силы; теперь он был весь в поту и часто дышал. Красная дубинка значительно тяжелее тренировочной палки или дуэльного шеста. Она вошла в обиход давно, еще в те годы, когда парламентарии носили под плащами крепкую кольчугу. Почувствовав, что пришло время решительных действий, Первый Страж сделал ложный выпад, после чего с силой заехал Олдвичу по колену.

Вскрикнув от боли, тот полетел на пол. Хоггстон тут же обрушил мощный удар ему на голову. С вызовом было покончено. Противник лишился чувств и распростерся на полу арены.

— Спор решен в пользу Первого Стража! — объявила спикер. — Предложение выносится на голосование. Кто за?

Над головами парламентариев вырос лес желтых флажков.

— Кто против?

Стражи из числа оппозиции взмахнули красными флажками. Все еще возбужденный недавним поединком, Хоггстон отметил, что его предложение поддержано большинством голосов. Никто из членов партии пуристов не осмелился выступить против.

— Предложение принято! — объявила спикер и ударила по столу молотком.

Хоггстон поднял голову и посмотрел на галерку, где газетные иллюстраторы спешно делали зарисовки в блокнотах. Первый Страж не являлся сторонником азартных игр, но готов был поставить на что угодно, что завтрашние газетные заголовки будут вещать о том, как близок он был к поражению по причине бунта в рядах своей партии.

Немного показухи для газетчиков, и сообщения о тысячных жертвах бомбардировки с первых полос перекочуют в подвалы внутренних страниц. Наемным писакам истина не нужна. Эти акулы пера готовы описывать все что угодно, лишь бы это повысило тиражи их грошовых газетенок.

Да, неплохо он сегодня поработал.


Стоя посреди продуваемой всеми ветрами пустоши, солдаты в красных мундирах пытались согреться на холодном ветру, переминаясь с ноги на ногу. Джейми Вилдрейк посмотрел на них и поморщился — жалкие отбросы самого дна шакалийского общества. Что поделать, если каждый мальчишка — каждый джентльмен — будет страстно мечтать о вступлении в ряды королевского военно-воздушного флота, защитников отчества, обожаемых всем народом, из кого, позвольте, придется комплектовать сухопутные полки? Оккупация городов, стертых с лица земли бомбардировками? Скверное питание и палочная дисциплина? Не удивительно, что вместо тюремных казематов или каторги судьи были вынуждены предлагать преступникам службу в армии. Но сегодня для выполнения стоявшей перед Ловцом волков задачи требовались именно каторжники. Именно облаченные в красные мундиры каторжники, которых, представившись полковником, он увел по фальшивым документам из слабо укомплектованного личным составом пограничного гарнизона.

Вилдрейк рывком оторвал с влажной земли огромный гранитный валун. Ощущения были восхитительными, и каждый раз, когда он поднимал камень вверх, все его существо наполнялось упоительным осознанием собственной силы и дальнейшего продвижения по пути к бесконечному совершенствованию. В отличие от него, солдаты двенадцатого пограничного пехотного полка были явно не в ладу с собой. Вялые, с недовольными лицами, раскисшие от недостатка физических упражнений и бесконечного безделья, они днями сидели у очага на своих скатанных для похода шинелях и курили мамбл. Тупо глядя на струи дождя, поливавшего пустоши, они жевали солонину, которую запивали ежедневной порцией рома, смешанного с патокой. Время от времени армейские патрули отправлялись на посты подслушивания — приходилось постоянно проверять, не пытаются ли лазутчики из Квотершифта тайком прорыть туннели под своей же собственной проклятой стеной.

Вилдрейк никак не мог понять, как эти солдаты мирятся с дряблостью мышц и лишним весом. Где их самоуважение? Неужели они не чувствуют необходимости следить за фигурой? Неужели их грудные и спинные мускулы и дельтовидные мышцы не требуют подкачки, не просят испытать сладостную боль от нагрузок?

Вилдрейк принялся жевать новый комок шайна и заодно наблюдать за повозкой, двигавшейся с юга. Она прибыла точно в оговоренный с Тариком час. Солдаты с тревогой наблюдали за медленно приближающимся белым фургоном, который тащила шестерка мощных тяжеловозов. Когда они увидели на нем изображение двух змей, символизирующих гильдию лекарей, их охватил нешуточный страх.

— Полковник! — сдержанным покашливанием обратил на себя внимание лейтенант, стоявший за спиной Вилдрейка. — На повозке знак — в ней перевозят трупы умерших от чумы.

— Небольшая военная хитрость, лейтенант, — успокоил его Вилдрейк. — Груз слишком важен, и не нужно, чтобы повозку досматривали те, кому не следует.

Возница соскочил на землю и на кассарабийский манер пожал Вилдрейку руку.

— Неужели, мой друг, в этой проклятой пророком стране неверных когда-нибудь светит солнце?

— Одному Кругу ведомо, когда ему следует пролить свой свет на голову песчаного пса.

— Да что ты говоришь! — рассмеялся кассарабиец. — Что ж, твое золото в любом случае подсластит аромат моей счетной комнаты — возможно, я даже потрачу его часть на так называемый зонт, которым вы пользуетесь для защиты от дождя. Я буду сидеть под ним и пить каффиль в одном из твоих садов. А еще я приглашу всех моих друзей ко мне домой, чтобы они увидели, как хорошо я живу.

— Имея немного твида и хорошего портного, можно даже спаниеля нарядить как шакалийского джентльмена, — сказал Вилдрейк, — но он все равно будет лаять.

Кассарабиец подошел к задней части фургона, достал ключ, вставил его в навесной замок, повернул и распахнул дверь.

— Мне не нужно лаять, мой друг. У меня есть, кому делать это вместо меня.

Из фургона на землю выпрыгнули два создания размером с пантеру — с плоскими мордами и торчащими наружу клыками. Острые зубы клацнули в голодном нетерпении. Человеческие глаза, глубоко сидящие под низким лбом, злобно посмотрели на солдат. Те испуганно отшатнулись.

— Биогибриды! — воскликнул лейтенант. — Церковь не потерпит их присутствия на земле Шакалии!

— Они из зачумленного фургона, — произнес Вилдрейк таким тоном, будто объяснял что-то неразумному ребенку. — Видите ли, лейтенант, хорошему мастеру нужны хорошие инструменты.

— Полковник, эти твари были выращены в чреве рабынь, — стоял на своем лейтенант. — Они омерзительны!

Кассарабиец отрицательно покачал головой.

— Да сохранит меня Аликар от слабых умов неверных! Что же еще мы должны делать с чревом, которым сотня пророков одарила женщин? Выпекать в них хлеб?

— Их ввоз в Шакалию запрещен! — выкрикнул лейтенант.

— Государство принимает закон, — возразил Вилдрейк, — а парламент делает поправки к закону. Мы с вами оба слуги государства, лейтенант. Кроме того, какая охота без собак?

— Эти существа — не собаки, — продолжал стоять на своем лейтенант. Оба жутких создания теперь стояли на земле и, чувствуя враждебность офицера-пехотинца, приглушенно рычали.

— Они собаки хотя бы отчасти, — улыбнулся Вилдрейк и посмотрел на привезенных в фургоне созданий. Те ответили ему спокойным взглядом широко открытых, почти детских глаз. — Или это песчаные волки, Тарик?

— Полковник, я не допущу, чтобы вверенная мне рота последовала за нечестивыми тварями. Это противоречит законам Круга, — недовольным тоном процедил лейтенант.

Вилдрейк дружески хлопнул его по спине.

— Знаете, лейтенант, вот уж никак не ожидал встретить в далеком пограничном форте среди этого разношерстного сброда истинного круговиста. Но мне крайне симпатичны люди с принципами, я искренне ими восхищаюсь.

Он кивнул Тарику, и тот отдал быструю команду на своем языке. Оба биогибрида сорвались с места и набросились на несговорчивого офицера. Лейтенант упал, отбиваясь руками и ногами, но люди-псы острыми зубами в мгновение ока растерзали его на части.

Вилдрейк быстро выхватил из ножен саблю и взмахнул ею перед лицами испуганных солдат.

— Боюсь, я не слишком разбираюсь в церковной доктрине, зато хорошо помню устав гарнизонной службы, раздел номер сорок восемь. Там говорится о неподчинении командиру. Надеюсь, вы не путаете армию с круговистскими кухнями для бездомных?

Желающих воспротивиться уставу среди солдат не нашлось.

Тарик издал лишь только им понятный утробный щелкающий звук, и биогибриды оставили труп лейтенанта в покое.

Вилдрейк небрежно пнул ногой мертвое тело.

— Так каковы же на вкус круговистские принципы? Видимо, кто-то пошутил, назначив этого парня командовать штрафной ротой.

Один из биогибридов посмотрел на Ловца волков и тихонько взвизгнул. Это вполне могли быть осмысленные слова. Увы, зажатый между собачьими челюстями, человеческий язык мог издавать лишь нечленораздельные звуки.

Вилдрейк потрепал создание по голове, как будто понял, что оно пыталось выразить.

— Вы думаете, что эти два Тариковых песика — нечестивый продукт кассарабийской магии. Должен признать, что вы правы. Но вам нужно понять: государство пошло на их использование не от хорошей жизни. К этому нас вынуждают обстоятельства. Те двое, кого нам предстоит найти и поймать — самые опасные убийцы во всей Шакалии. Один из них — преступник, который вот уже десяток лет скрывается от полиции. Он убегает от погони, оставляя за собой кровавый след и бесчисленные тела убитых полицейских и солдат. Второй — мальчишка из меченых, убивший своих родственников, прежде чем уорлдсингеры успели повесить ему на шею торк.

По рядам суеверных солдат пробежал сердитый шепоток. Фейбрид, это же надо! У полковника они не заметили никаких красных татуировок, но разве для того, чтобы поймать убийцу, зараженного гиблым туманом, им не нужен уорлдсингер? Похоже, все складывается удачно, подумал Вилдрейк. Лейтенант сыграл роль кнута. Теперь пришло время пустить в ход пряник.

— Вам известно, что за головы убийц назначена щедрая награда. Теперь, когда лейтенант отправился в вечные странствия по великому Кругу, его доля переходит к вам. Поскольку в государственном указе говорится о том, что негодяев необходимо взять живыми или мертвыми, это существенно снижает риск при их поимке. Я потерял нескольких друзей, которые погибли от рук этих мерзавцев, и потому отказываюсь от своей доли. Для меня куда важнее увидеть, как уже сегодня вечером черви начнут пожирать этих гнусных убийц.

Слова Вилдрейка, несомненно, обрадовали красномундирников. Солдаты радостно вскинули над головами винтовки, дешевенькие модели «Браун-Джейн», сработанные на фабриках Миддлстила, и разразились довольными возгласами. В свое время многие из них сами натворили немало лихих дел в трущобах столицы и теперь были готовы на все, лишь бы получить назначенную за беглецов награду — огромную, по их понятиям, сумму. Вилдрейк передал Тарику рубашку, найденную в Хандред-Локс в комнате мальчишки. Биогибриды понюхали ее и задрожали от нетерпения, желая поскорее взять след. Казалось, они уже ощущали вкус человеческой плоти, в которую скоро вонзятся их зубы. Эти звери были обучены преследованию рабов на просторах Кассарабии и знали, что в конце охоты их непременно ждет сочное мясо.

Кивнув Тарику, Вилдрейк вскинул над головой саблю.

— Джентльмены, охота начинается!

Загрузка...