Неблагая

Глава 25

Едва я успеваю выйти из портала — он рассыпается у меня за спиной, как треснувшее зеркало. Я надеялась приземлиться на мягкую траву, так что удар всем весом о камень отдается в ногах.

Исольда тоже превращается обратно, словно собственное тело догоняет ее в мире людей. В привычном обличье мне не удержать ее на руках, и, падая на землю, она издает вполне себе человеческий вскрик. Ее ясные глаза встречаются с моими и наполняются слезами.

— Сол! — Я бросаюсь к ней, обнимаю. Я уже успела мысленно с ней попрощаться, но напрасно. Она жива, она снова человек, с ней все будет хорошо. Мы все еще в одежде фейри, которая, вероятно, не просто наряд, причем на Исольде — какое-то странное платье-сетка, надетое поверх облегающей рубашки и легинсов.

Она обнимает меня в ответ, словно цепляется за спасательный круг. Ее трясет.

— Пожалуйста, прости меня, — одновременно говорим мы друг другу.

— Ты в порядке? — влезает Рейз с типичным для него глупым вопросом. Видно же, что она не в порядке.

Я делаю шаг назад, пытаясь осмыслить сразу все: слезу, которую Исольда стирает со щеки, мои собственные дрожащие руки, темные капли крови Олани, падающие на землю. Залитую лунным светом каменную площадку, на которой мы очутились, — гладкую, белую, размером с деревню, в которой я выросла.

Мы находимся в какой-то окруженной горами долине, со всех сторон темнеют закрывающие небо скалы. Кажется, это Западный Хребет. Я никогда не видела этих вершин — но куда еще портал мог перенести нас?

Позади возвышается высеченное в горе огромное здание. Его арки украшены золотом, в каменных углублениях шепчет легкий ветерок. Мой взгляд скользит вниз по скале, где напротив нас в сердце горы зияет неровный разлом, достаточной большой, чтобы служить входом.

Стрелка компаса спокойно стоит на месте, и я всем нутром чувствую, что на этом наше путешествие заканчивается.

— Я… Кажется, я лодыжку вывихнула, — говорит Исольда. Ее голос дрожит, но звучит увереннее, чем я ожидала. — Когда… удирала.

Олани мгновенно переключается в режим врачевания.

— Отойди, — командует она мне. Вопреки инстинкту, я делаю шаг назад, позволяя Исольде медленно вытянуть ноги. Я держу ее за руку, даже когда она сжимает ее, делая мне больно.

Олани и сама выглядит не лучшим образом. Она весьма неудачно упала с лошади и если скакала так же долго, как я танцевала, то, должно быть, основательно устала. Из ее бедра по-прежнему под пугающим углом торчит стрела, и я не понимаю, как она еще стоит на ногах. Ее лицо чуть угрюмее обычного, а отработанные движения более скупы. Как будто она боится даже прикасаться к Исольде.

— Прости меня, — снова говорит она, опускаясь на землю и осматривая вывернутую ногу Исольды. — Прости, что я не… — Она напряженно замолкает. — Я должна была остановиться.

— Ты не виновата, — мягко, нервно, но решительно отвечает Исольда. Потом она как будто впервые замечает стрелу. — Ты сама как?

— Лучше не бывает, — ворчит Олани. Рейз нависает над ней и выглядит так, будто рухнет в обморок, если не найдет, чем срочно занять руки. — Удачный выстрел. — Она поворачивается к Рейзу и раздраженно отмахивается от него. — Я разберусь.

Олани тянется к своей сумке, я мысленно благодарю судьбу, что фейри не забрали ее, когда переодели нас. Она морщится от боли, но смотрит на рану с врачебной серьезностью. Я с отвращением и изумлением наблюдаю, как она делает глубокий вдох.

Потом выдох.

Обхватывает сильными и уверенными пальцами стрелу, так что белеют костяшки. И выдергивает древко из собственной плоти, сопровождая это только шипением сквозь сжатые зубы.

У меня сводит желудок. Исольда и Рейз старательно не смотрят на стрелу.

— Не смертельно, — говорит Олани и тянется за бинтом, чтобы перевязать рану, из которой на камни льется кровь. — Скорее всего.

— Скорее всего?

Она не отвечает на мой вопрос.

— Покажи лодыжку.

Конечно же, Исольда приуменьшила травму. Похоже, там не только вывих. Она вцепляется в мою руку, пока Олани осторожно снимает с нее остроносый сапожок. Ступня безжизненно болтается под углом, который кажется неестественным даже на мой неискушенный взгляд.

Я заставляю себя смотреть, как Олани разбирается с ранением, и у меня, похоже, плохо получается скрыть гримасу сочувствия.

— Все так плохо? — спрашивает Исольда. В темноте видно, как она болезненно скалится.

Олани справляется с эмоциями получше, чем я.

— Перелом, — мягко говорит она, снова приходя в себя. — В нескольких местах.

Тут подает голос Рейз:

— Это я виноват. Я должен был…

Исольда перебивает:

— Это не ты. Это чертовы фейри. Ай! — Она устремляет обвиняющий взгляд на Олани, которая обматывает бинтами шину на лодыжке. — Ты хочешь оторвать мне ногу?

— Хватит ныть, а то и правда оторву. — Олани на мгновение поднимает на нее взгляд и продолжает бинтовать.

Исольда стонет, на этот раз от отчаяния:

— Ты можешь меня вылечить?

Олани снова роется в сумке.

— Не сразу. — Она достает какие-то предметы и продолжает заниматься ногой, не прерывая монолога. — Вправить могу, без проблем. Вот заставить кость срастись — это… выше моих сил. Вероятно, я могу ускорить процесс, но все равно понадобится… несколько дней, наверное.

— У нас нет нескольких дней, — говорит Исольда. — Повозка пропала. Запасы пропали. Мы даже не знаем, где находимся.

И тут все оборачиваются ко мне, словно вспоминают, что это я нас сюда забросила. Я виновата в том, что оставила Судьбу, наши вещи и Бирча в лесу у фейри.

— Сили… — говорит Олани, но, похоже, не знает, как продолжить.

— Как ты это сделала? — Тут до меня доходит, что все это время Рейз, скрестив руки на груди, беспокойно мерил шагами площадку. В доставшемся от фейри наряде он выглядит не менее странно, чем мы. И теперь, когда я обратила внимание на то, как он топает сапогами, это страшно отвлекает.

Я влезла в какую-то потустороннюю магию в мире фейри и заключила не совсем понятную мне сделку. Но так ответить я не могу, поэтому даю полуправду:

— Я… я не знаю.

— Но смертные не могут создавать порталы между мирами, — настаивает он. — Сейчас мы… дома, да?

Ну, на этот вопрос есть ответ. Может, я не в курсе, где именно мы находимся, но разница между Благим Двором и миром смертных ощутима. Странно, что для него нет.

— Да.

— Но как? — мягко спрашивает Исольда. Она смотрит круглыми глазами, и в них видна боль. Мне становится дурно от одной мысли, что сестра может смотреть на меня по-другому.

Олани изучает меня с жестким и непонятным выражением лица.

— А ты точно смертная?

— Да! — повторяю я, и одновременно со мной говорит Исольда:

— Разумеется!

На какое-то время воцаряется тишина, и то, что происходит между всеми нами, вселяет тревогу. Наконец я решаюсь нарушить молчание:

— Я не знаю, что и как я сделала. Я просто… мне нужно было нас спасти. Я не знаю, как это работает. И вам придется мне поверить.

Рейз и Олани долго смотрят друг на друга, будто ведут молчаливый диалог. Наконец целительница кивает.

— Мы верим, — говорит Рейз. — Но где мы?

По мне вдруг пробегает холодок — не из-за ветра, обдувающего голые руки. Что-то заставляет меня посмотреть на левую ладонь. Стрелка четко видна в лунном свете. И она уверенно указывает на разлом в скале.

Туда. И скорее.

— Мы здесь, — просто отвечаю я. — И нам туда.

Все смотрят, куда я показываю, на высоко вздымающиеся контуры гор. Вот мы и на месте, в нескольких минутах ходьбы от пункта назначения, от сокровищ, от родового наследия Рейза — от всего. Должно быть волнительно, но вместо этого мне кажется, что у меня на ногах гири и я больше не могу сделать ни шагу.

— Надо отправляться, — говорит Исольда, и ее голос звенит от боли. Похоже, она готова вскочить и проверить шину на прочность, но придется ее схватить, если она посмеет. — Мы не знаем, преследует ли нас твоя тетя. И за несколько дней она вполне может нас догнать. А идти я могу.

Олани все еще сидит возле ноги Исольды, стараясь сосредоточиться на заклинании против боли.

— Нет, — возражает она, пресекая протесты Исольды. — Нет, если ты хочешь, чтобы нога срослась нормально и пригодилась тебе в будущем.

Повисает молчание. Все рассматривают строение в скале.

Рейз тоже плюхается на камень.

— Не сегодня. — Он выглядит страшно уставшим. Ни харизмы, ни былого задора — так же жалок, как и я. — Нам нужен отдых.

Я бы поспорила, но нет сил. Спина горит, ноги сводит от напряжения. Едва мы соглашаемся, что надо передохнуть, как я засыпаю, не успев даже нормально улечься.

Просыпаюсь я в полной темноте, под тихое бормотание Исольды.

— …Как она это сделала, — доносится ее голос. — Так необычно — видеть, что она пользуется магией. Но это вполне ее. Как будто всегда так было.

Я представляю, как они в темноте смотрят на мою неподвижную фигуру, и от этой мысли по мне словно муравьи ползают. Они наблюдают за мной. Я с такой силой впиваюсь ногтями в ладони, что на коже остаются полукружья вмятин.

Рейз откашливается.

— А она раньше… В смысле, это новый навык?

Я не совсем понимаю вопрос, но Исольда все равно отвечает.

— До того как мы ушли из дома, — говорит она тоном человека, давно не выражавшего эмоций, — Сили никогда… Наши родители не владеют магией, и мы не хотели, чтобы другие люди знали, что она чародейка. Пару раз в раннем детстве бывало, что вещи летали по комнате, все такое. Она плакала, просила прощения, говорила, что не хочет, чтоб ее забирали. А потом мы выросли, и она вообще перестала использовать магию.

Сердце колотится. Какая-то часть меня желает показать, что я не сплю, чтобы Исольда не рассказывала всего этого.

Но я не стану, потому что слишком сильно хочу узнать ее искреннее отношение.

Я изо всех сил стараюсь не шевелиться и дышать ровно и спокойно.

— И всего несколько раз… — Исольда тяжело сглатывает, потом очень аккуратно продолжает. — Той ночью, когда мы ушли… мы хотели защитить наших родителей. Может, идея и была плоха, но на тот момент мы не видели другого выхода.

Я прижимаю руки к груди и вцепляюсь в подвеску на шее. Платье фейри ее не прикрывает, и в суматохе я почти о ней забыла. Но флакон на месте. Он цел и невредим; беспокойные пальцы скользят по гладкому стеклу.

— То есть нет, — говорит Исольда. Ее руки скребут по камню, когда она устраивается поудобнее. — На моей памяти они ни разу не швырялась молниями и не создавала порталы. И я не представляю, как использование такой силы ей не навредило. То есть я рада, что не навредило. Мне невыносимо видеть, как она страдает. Но…

Незаконченная мысль повисает в воздухе. Она вроде как боится за меня… и боится меня.

Снова раздается возня, шорох, а потом Рейз говорит:

— Тебе надо поспать.

— Но…

— Я подежурю.

Вероятно, Исольда колеблется, потому что когда я снова слышу голос Рейза, то прямо вижу негодующую ухмылку на его лице:

— Не занудствуй и не беси меня.

Исольда фыркает, но не спорит. Через мгновение я чувствую исходящее от нее тепло, когда она устраивается на камне в нескольких сантиметрах от меня, и слышу ее ровное дыхание. Несколько беспокойных часов мы отдыхаем на плоских холодных камнях, прижавшись друг к другу, чтобы согреться.

Я просыпаюсь достаточно рано, чтобы увидеть, как встает солнце, а небо медленно меняет цвет от розового до серебристого, а потом — незабудкового голубого.

При свете дня каменная площадка выглядит ничуть не дружелюбнее. Мы находимся на дне глубокой расщелины, белизна тянется во всех направлениях. После векового запустения плющ и серые потеки пытаются занять место в сердце горы, но мне все равно тяжело смотреть на такую яркую поверхность.

Наконец Исольда просыпается. Олани, которая обычно встает до рассвета, тоже с трудом выбирается из объятий сна.

— Рейз! Ты меня не разбудил! — сурово ворчит она, постанывая от боли и поднимаясь на ноги.

Он дрыхнет на камне в паре метров от нее, подложив руки под голову.

— М?

— Тебе еще больно, — поворачиваюсь я к Олани. — Я подумала, что вам лучше выспаться.

Она зевает:

— Ты думаешь, я раскисну из-за одного укольчика стрелой?

Олани наклоняет голову к Исольде. Моя сестра старательно делает вид, что еще не проснулась, и безуспешно прячет лицо, пытаясь прикрыться короткими волосами. Олани тычет ее в бок.

— Мне все равно, чего ты хочешь, — бубнит Исольда. Вяло потянувшись, она начинает шевелиться.

— Сол. — Я не знаю, что сказать. Я хочу сказать: мне жаль, что наши пути разошлись. Мне жаль, что тебя превратили в лису. Мне жаль, что я тебя испугала. Мне жаль, что тебе пришлось волноваться. Мне жаль, что я вот так все заканчиваю.

Но я не умею произносить такие слова, поэтому просто спрашиваю:

— Как твоя нога?

Наши две таких одинаковых пары темных глаз смотрят на ее штанину, обтягивающую опухшую, забинтованную, деформированную лодыжку.

— Уже лучше, — врет она, пытаясь улыбаться.

С тихим стоном Олани наклоняется и обхватывает рукой голень Исольды. Тоненькая нога почти полностью помещается в ее ладони.

— Ах ты врунишка, — бормочет целительница. — Тебе же адски больно.

Исольда нахохливается и глядит на меня.

— Я стараюсь держать лицо!

Олани вздыхает. Она медленно и глубоко дышит, потом закрывает глаза, сосредоточенно морщится.

— Погоди, — говорю я и накрываю ее руку своей. — Тебе хватит сил?

Олани молча смотрит на меня.

— Давай помогу.

Не могу не заметить, что на вопрос она не отвечает.

Внезапно к нам подходит Рейз, потягиваясь на ходу.

— Доброе утро, — зевает он, напуская на себя чересчур бодрый вид.

Я беру Исольду за руку. Она сжимает мою ладонь, пока целительная сила Олани перетекает в сломанную лодыжку. Потом расслабляется:

— А вот так и правда лучше.

Олани улыбается, откидывает со лба выбившиеся из прически пряди.

— Все равно ты пока никуда не пойдешь.

Мы делим скудный, жалкий завтрак из найденных в аптечке Олани съедобных трав и обсуждаем то, что неизбежно должно произойти.

— Значит, идем мы с Рейзом, — подытоживаю я, обхватывая себя руками. Это не так просто, потому что поверх платья я набросила его страшно непрактичную куртку, чтобы прикрыть руки и плечи. Пришлось подвязать ее на талии и закатать манжеты. Рейз остался в нижней рубахе с длинными рукавами, подрезанной для удобства, а Исольда вообще сидит босиком, потому что мягкие сапожки, подаренные фейри, мне сейчас нужнее, чем ей. — Вы обе ранены, и мне очень не нравится оставлять вас одних, но…

Исольда кивает:

— Хоть нравится, хоть нет, но надо поскорее все закончить.

Не знаю, что сказать. Это было ее приключение, и вот мы подходим к его завершению. Мне бы испытывать облегчение, но я тревожусь как никогда.

Олани глубоко вздыхает:

— Ты права. — Она истощена и ранена, но ее темная кожа по-прежнему нежно сияет, когда она складывает руки на груди. — Я пока подумаю, как можно ускорить заживление. А вы идите в Хранилище.

Рейз кивает, но, когда переводит взгляд на пятна крови на одежде Олани, вид у него становится виноватый.

— Олани, мне так жаль. Это я напортачил. Не надо было тебя втягивать.

Она приподнимает бровь:

— Втягивать?

— Я… Ну, ты поняла, о чем я. — Он отводит глаза.

— Рейз. — Она наклоняется и тихонько толкает его локтем, пока он снова не поднимает на нее взгляд. — Я не ошиблась. И пошла с тобой сюда только потому, что так хотела.

— Сюда?

Она окидывает взором бледный пейзаж, а потом иронично усмехается уголком губ:

— Ты понял, о чем я.

Рейз все еще сутулится:

— Но Лейра…

— Она жадная до власти убийца, и ее нужно остановить. Я намерена приложить к этому руку.

— А сокровища?

— А сокровища не помешают. — Она на секунду кладет голову ему на плечо — это короткое полуобъятие напоминает, как мы с Исольдой делали то же самое. Наконец, Рейз расслабляется и даже улыбается ей в ответ.

Исольда пристально смотрит на свою забинтованную лодыжку, будто чистый гнев поможет костям быстрее срастись. Я знаю, насколько она огорчена. Я знаю, что ей ничего не хочется сильнее, чем быть защитницей, героиней.

— В следующем походе я постараюсь не получить травму как раз в тот момент, когда все налаживается.

— Но… — Я собираюсь ответить и не могу. Следующий поход? Она что, серьезно? Тот наш спор — это был просто эмоциональный порыв, как и другие ее решения. Это было еще до мира фейри, до ее превращения в лису, до сломанной лодыжки, до почти смертельного исхода. Не может быть, чтобы она решила отвернуться от дома. — М-мы же идем домой… — заикаюсь я.

— Что не так? — спрашивает Рейз.

Исольда его игнорирует.

— Да, мы идем домой. А потом… Мы уже это обсуждали, Сили. — Она снова пытается опереться о землю и встать на ноги, скрежеща зубами.

— Нет. — Мой голос дрожит. — Нет, нет, нет. Я же старалась все исправить. Я так старалась. — Я спасала ее, я делала все, что должна, я изо всех сил была такой сестрой, как она хочет, чтобы ей не пришлось уходить. — И ты все еще намерена меня бросить?

Исольда вздыхает, и я слышу разочарование в этом вздохе. Ее терпение истощается от боли и усталости:

— Дело не в тебе, Сили. Иногда причина вовсе не в тебе. Не бывало у тебя такой мысли, а?

Я в шоке. Даже Рейз и Олани вздрагивают и отводят глаза. Исольда никогда со мной так не разговаривала. То есть мы, конечно, много раз ссорились. И мне каждый раз больно. Горло сжимается, мне приходится очень сильно собраться, чтобы замолчать, не заплакать, не опозориться перед моими новыми друзьями.

— А может… — начинает Рейз.

— И между прочим, я предлагала тебе присоединиться! — перебивает его Исольда. Она повысила голос, и он отдается эхом, обрушиваясь на меня каждым отзвуком. — Я предлагаю то, что тебе по силам, но ты все время просто хочешь спрятаться за мной — как не можешь спрятаться за Мами — или за любым оправданием.

Кажется, причина ее злости в чем-то другом. Не знаю, почему она вызверилась на меня. Утренний воздух слишком жаркий, мое собственное тело слишком неудобное, и я сжимаю кулаки, сдерживаю магию и слезы, и…

Исольда хромает ко мне, и я вздрагиваю. Она стоит прямо передо мной, мы одного роста, так что не смотреть ей в глаза не получается.

— Посмотри на меня, — говорит она уже тише. — Посмотри на меня!

— Не понимаю, — всхлипываю я. Не знаю, чего она от меня хочет. — Я просто… просто… просто не хочу с тобой расставаться.

— Ты просто хочешь, чтобы все было так, как до нашего ухода. — Исольда больше не кричит, но в ее голосе четко слышны незнакомые жесткие нотки. — Но так не будет, Сили. Ты подменыш. Ты способна призывать молнии с небес и возводить огненные стены, и…

— А ты воруешь! — Я наконец обретаю голос, и он тоже жесткий и незнакомый, он вибрирует чем-то, что могло бы быть гневом, но это не он. — Дело в этом? Тебе стыдно показаться на глаза Мами и Папе? Долго ли ты сможешь не шарить по чужим карманам и не угрожать никому ножом?

У Исольды открывается рот, лицо искажается.

— Я начала воровать ради тебя! Видит небо, ты для нашего пропитания ничего не делала!

— А я тебя с собой не звала! Не просила тебя уходить из дома! Я пыталась исправить проблему, которую сама создала, а ты решила побыть спасительницей. Вечно тебе надо…

— И как долго ты бы справлялась в одиночку, Сили? — Исольда снова повышает голос, уголок ее рта дрожит. — Да без меня ты и неделю не протянешь!

— Да, зато с тобой у меня дела идут шикарно! — Я обвожу рукой окружающие нас скалы, ее сломанную ногу, пустое место, где должна была стоять Судьба. — Хотя погоди-ка!

Я в целом помню, что Рейз и Олани где-то рядом, но это не имеет значения, когда я вся пылаю яростью. Никогда в жизни я так не злилась — ни на Рейза, ни на Кассиуса Редбрука, ни на Лейру Уайлдфол, ни на саму судьбу. Я была готова к тому, что они меня обидят. Но тот факт, что меня могла предать Исольда, которой я так доверяю, ранит страшнее чего угодно на свете. Я сжимаю пальцы, напрягаю шею, чтобы сдержать магию, разбуженную бурей эмоций:

— Ты прекрасно умеешь нарываться на неприятности, но никогда не думаешь о том, как будешь из них выбираться. Это всегда моя задача. И когда ты покинешь меня, некому будет спасать тебя от тебя же самой. А теперь дай…

Исольда хромает вперед, не давая мне проскочить мимо нее. В ее лице, позе, руках чувствуется напряжение. Интересно, неужели она — впервые с тех пор, как мы были детьми, — меня ударит?

Я пытаюсь отстраниться, но Исольда вдруг впивается пальцами в мое плечо. Я вскрикиваю от внезапного прикосновения и безуспешно пытаюсь вырваться.

— Отпусти. — Мне удается выдавить слово, но голос резок и сух.

Во взгляде сестры я вижу отблески всех тех случаев, когда я не могла справиться с переизбытком чувств и убегала от них, когда она теряла меня, а потом искала. Она боится, что я снова убегу. Она пытается меня защитить.

Что ж, возможно, мне пора защищаться самой.

Мысль коварная, липкая, холодная и злая, и непонятно, действительно ли она моя. Но Исольда отчасти права. У меня есть магия.

У меня есть сила.

И одной этой мысли достаточно, чтобы она вспыхнула без разрешения и проскочила искрой на коже. Молния бьет в руку Исольды на моем плече, и она с криком отшатывается.

— Сили! — Боль в ее голосе стрелой пронзает мое сердце. Этого мало. Недостаточно, чтобы утихомирить меня и мою магию. Я чувствую, как по моим кулакам вверх-вниз гуляют искры, и я не хочу навредить сестре — но и останавливаться тоже не хочу.

Эта мысль пугает меня настолько, что я отступаю на шаг, прочь от Исольды. Я содрогаюсь от усилия, чтобы просто дышать, чтобы как-то обуздать себя. Это чары, это они висят на краю моего сознания.

Это не мои мысли.

Исольда противится, она отчаянно пытается не дать мне убежать. Она хватается за единственное, что попадает ей под руку — подвеску на шее, — и тянет к себе, не сообразив, что́ делает.

Шнур рвется, и флакон остается у нее, зажатый в побелевших пальцах. Мы смотрим друг на друга, вытаращив глаза, и тяжело дышим.

— Сили, — снова начинает Исольда, но я не хочу ничего слушать.

— Может, оставишь его себе? — спрашиваю я с болью в голосе, потому что этот флакончик олицетворяет нашу семью — все то, от чего она решила отказаться. — Безопасности ради.

Все молча смотрят на меня, а я поворачиваюсь и иду прямо ко входу в туннель, исчезающий в недрах горы. И на этот раз она меня не останавливает.

Глава 26

Я слышу, как три разных голоса зовут меня по имени, рассыпаясь эхом, но не останавливаюсь, пока они не затихают. Еще несколько шагов — и я больше не могу сдерживаться под давлением нахлынувших эмоций. В груди болит. Я спотыкаюсь, хватаюсь за грубую каменную стену и сползаю на пол. Не могу заставить себя встать. Не могу идти дальше.

Мы с Исольдой ни разу так не ссорились. Когда я вспоминаю горевшую в ее глазах ярость и не отстающий от нее страх, у меня кружится голова и подкашиваются ноги. А что, если она всегда втайне относилась ко мне именно так, а теперь просто призналась? Неудивительно, что она хочет оставить нашу совместную жизнь, если я всегда ее только тяготила.

Я думала, мы команда. Я думала, что вместе мы можем горы свернуть.

Но мы больше не вместе.

Наконец я слышу стук шагов по камню — неужели Исольде со сломанной ногой удается идти так быстро? Мне бы заплакать, но внутри все словно заледенело.

И не знаю, что ей сказать.

Однако это не она.

— Сили, — выдыхает Рейз. Он называет меня более привычным именем, и я вздрагиваю — не только потому, что он произносит его с облегчением.

— Уйди, — говорю я, не оборачиваясь. — Я знаю, что ты меня боишься.

Я слышу, как он останавливается прямо у меня за спиной. Рейз ждет, когда я повернусь, но я сейчас не в силах ни на кого смотреть.

— Допустим, — соглашается он. — Еще новости будут?

Я смотрю прямо перед собой, стиснув челюсти. Сюда проникает совсем мало света, и дорогу впереди почти не разглядеть.

— Исольда просит прощения, — сообщает он после минутного молчания.

Каждое слово Рейз произносит с таким трудом, будто поднимает тяжести.

— Ты ничего не понимаешь.

— Понимаю. — Он игнорирует мой сердитый взгляд и прислоняется к стене возле меня. — Исольда объяснила, что́ эта подвеска для тебя значит. Что́ в ней. Уверен, она бы сама пришла просить у тебя прощения, но я не собираюсь таскать ее на себе.

Я представляю, как Исольда гонится за мной верхом на Рейзе, и у меня вырывается смешок, от которого ком в горле будто тает. Я немного расслабляюсь, краем глаза ловлю его взгляд.

— Как думаешь, она… Думаешь, она…

Не могу заставить себя спросить, считает ли она меня, по его мнению, чудовищем. Я не готова слышать ответ.

Рейз делает долгий размеренный вдох, и я следую его примеру. В груди уже не так давит.

— На вас обеих много чего свалилось. Но вы непременно найдете способ друг друга простить.

Интересно, откуда у него такая уверенность?

— И необязательно разбираться с этим прямо сейчас, если нет желания.

Я еще злюсь, но чувства бурлят где-то в глубине, и это уже не тот палящий гнев. Без подвески я словно голая, но, может, и хорошо, что Исольда ее оборвала. Может, так она поймет, что собирается с нами сделать. Может, так она передумает.

Может, все еще будет хорошо.

Я повторяю это в уме, беззвучно шевеля губами, пока не заставляю себя поверить. Все будет хорошо. Я не причинила ей вреда, просто слегка ударила током. Я себя контролирую. Я не опасна. Исольда осознает свою ошибку. А когда я вернусь — с триумфом, с полными руками золота, — она извинится и все будет хорошо.

Злость сжимается до чего-то маленького и твердого, что можно спрятать подальше, но от чего полностью не избавиться.

— И что дальше? — спрашиваю я после долгой паузы. Лучше переключиться на актуальную задачу, чем думать о беспокойном прошлом и туманном будущем.

Рейз протягивает мне руку и помогает встать. Мы неуверенно всматриваемся в темный туннель. Я устала, у меня все болит, тело плохо слушается. Олани, конечно, помогла, но я все равно измотана. И сама не своя.

Кажется, компас зовет меня вперед, но я не знаю, как далеко тянется туннель и где он стыкуется со зданием — если вообще стыкуется. Чувствуется, что Рейз тоже колеблется — задерживает дыхание, нервно оглядывается. Но выбора у нас нет, назад мы точно не пойдем.

Я отпускаю его руку и еще раз смотрю на ладонь с компасом. Последний раз провожу по стрелке большим пальцем.

— Давай, за дело.

Рейз непрерывно болтает, и мне хочется его прибить. К счастью для него, он пока ни слова не сказал о том, что произошло между нами в царстве фейри, — хотя сейчас эти туманные воспоминания уходят из моего подсознания, как сон. Может, он вообще забыл.

Ну да, с моим-то везением.

После четвертого выражения сожаления по поводу лодыжки Исольды я срываюсь. В полумраке он хватает меня за руку, помогая перебраться через здоровенный валун, перекрывающий туннель. Я отпихиваю его и спрыгиваю вниз сама, надеясь ничего не сломать и себе.

— То есть ты хочешь сказать, что все это не было частью твоего грандиозного плана по заманиванию меня в пещеру?

— А что, ты не мечтала еще немного побыть со мной наедине? — Его самодовольный голос ехидным эхом отражается от камня. — Я-то думал, подменыши не лгут.

— Не так, как… — я делаю вдох и затыкаюсь. — То есть мы отлично умеем лгать. Я вообще не в этом смысле спросила. Я в смысле — чтобы убить меня, например. Чтоб не пришлось нам платить.

Он смотрит на меня так, будто не уверен, шучу я или нет. Я четко вижу, когда он решает, что все-таки шучу, и слегка щурит глаза:

— Ну, раз уж ты сама об этом заговорила…

Я выдыхаю:

— Только попробуй, Уайлдборн.

Он делает обиженное лицо:

— Ты еще не видела меня в облике гуся. Ты хоть раз в жизни дралась с гусем? Страшно кровожадные твари.

Тут я хохочу в голос:

— Это угроза?

— Хочешь проверить?

Непринужденность между нами гаснет вместе с последними проблесками света. Рейз странно затихает, я слышу, что его дыхание становится частым и неглубоким, как будто он напуган.

Я нащупываю путь вдоль стены, пока не спотыкаюсь на какой-то выбоине. Слышу собственный вскрик, перебираю ногами, чтобы не рухнуть лицом вперед, и тут же вокруг моей руки смыкаются крепкие пальцы. Рейз поднимает меня и придерживает, пока я не перестану шататься. Дальше мы идем через темноту, держась за руки, страхуя друг друга. Судя по тому, как Рейз вцепился своей потной ладонью в мою, ему тоже это нужно.

Свет возвращается так медленно, что я не осознаю этого, пока не обнаруживаю, что могу разглядеть собственную руку.

— Смотри! — говорю я и отпускаю ладонь. Мы внезапно заворачиваем за угол, и перед нами, в высоком арочном проеме над гладкой лестницей из белого камня, вспыхивает корона света. От волнения мы торопимся, почти взбегаем по лестнице, но на самом верху я останавливаюсь. Руки покрываются мурашками. Я не знаю, что там, дальше. Не знаю, готова ли я.

— Чего ждем? — окликает меня Рейз, проходя мимо. На открытом воздухе он с облегчением расправляет широкие плечи.

Я прохожу через арку, и солнечный свет снова омывает мою кожу. Ветер — то ли летний, то ли осенний — обдувает меня, наполняет легкие свежим вдохом.

Когда глаза привыкают, я буквально ахаю. Рейз тоже стоит столбом, жадно оглядываясь по сторонам.

Я прижимаю левую руку к груди: сердце просто выскакивает. Мы так близко. Так близко к завершению всего этого.

Мы оказались в атриуме, выходящем на пять балконных ярусов с каменными полами, стенами и перилами, украшенными резьбой в виде виноградных лоз. Солнечный свет заливает помещение через круглое отверстие в центре купола. На каждом ярусе, сколько хватает глаз, тянутся книжные полки. Вдоль каждого балкона, по обеим сторонам, с яруса на ярус ведут винтовые лестницы на таких тонких опорах, которые как будто бы вообще ничего не держат. Все выглядит так, словно высечено прямо в горе.

И никакого золота.

Это Хранилище Смертных, но…

— Похоже на какую-то библиотеку, — шепчу я, сморщив нос. Пытаюсь представить сокровища в задних комнатах, груды золота — или какое там наследие ищет Рейз — за пределами весьма унылой реальности, открывшейся нашим глазам. Проверяю компас на ладони. Однако стрелка непоколебимо указывает прямо на меня.

Прячу ладонь за спину, пока Рейз не увидел. Наверняка это ничего не значит. Мы прибыли на место, чары выполнили свое предназначение и потому, видимо, барахлят. Странно, что рисунок вообще еще не исчез. Может, это как раз первый шаг.

Рейз не обращает на меня внимания.

— Есть кто? — очень громко спрашивает он.

— Тсс! — Я поворачиваюсь, зажимаю ему рот рукой. — Ты что вытворяешь?!?

Он поднимает брови, и я чувствую, как под моей ладонью его теплые губы расплываются в улыбке.

— Ты можешь хоть на секунду стать серьезным? — свирепо шепчу я.

А он стоит и пялится на меня, да еще влажно и горячо дышит мне в ладонь. Мерзость какая.

Я отнимаю руку от его лица и злобно вытираю о юбку. Рейз ухмыляется, на полную катушку наслаждаясь моим раздражением.

— Я подумал, что если тут шатается какая-то нечисть, то лучше сразу ее выманить, чем попасть в засаду. Не знаю я. Обычно Олани берет этот момент на себя.

С его логикой не поспорить, но какой-то изъян в ней все же есть. Довольствуюсь тем, что закатываю глаза и страдальчески вздыхаю.

Ни одного монстра не появляется, и я снова смотрю на Рейза:

— Мы точно попали туда, куда надо?

Он смущается.

— Да, все правильно. Я, конечно, ожидал увидеть крепость или сокровищницу, а не заколдованную библиотеку, но вроде как знания — сила, да? — Его неловкость превращается в наглую улыбочку. — Где-то здесь спрятана хорошая добыча.

— Заколдованную? — спрашиваю я, зацепившись за эту существенную деталь. — То есть тут книги про магию? Или заколдованные книги? Или что-то еще, связанное с чарами?

Внутри меня поднимаются благоговение и страх; прощайте, остатки нервов.

— Откуда мне знать? Ты просто… не трогай ничего. На всякий случай.

— Серьезно? — отвечаю я. — А я как раз было собралась все тут облизать, чтоб уж наверняка.

Рейз склоняет голову, прищуривается.

— Быстро мы не закончим. Я так понимаю, придется обыскать каждый сантиметр каждого этажа, да?

— Не знаю. — Я бы сверилась с компасом, но он до сих пор указывает на меня. Толку от него?

— С чего начнем?

Я молчу. Рациональная часть меня криком умоляет не входить в это прекрасное, невероятное здание, потому что здесь что-то не так. Другая же часть меня выступает громче: тянет за собой, интересуется, жаждет исследовать. Я делаю один маленький шажок, потом другой и чувствую себя принцессой из волшебной сказки, когда стук сапожек Исольды эхом разносится по атриуму.

— Давай начнем с нижнего яруса, — говорю я. — И дальше вверх.

Рейз так оглядывается, будто тоже чует неладное, но соглашается и подставляет мне локоть, словно мы собираемся войти в бальную залу.

Я игнорирую его и прохожу мимо.

После этого Рейз наконец на некоторое время затихает. Не знаю, что именно мы ожидали увидеть — может, огромную кучу золота и драгоценностей под ярко освещенной вывеской «НАСЛЕДИЕ РОДА УАЙЛД», — но ничего похожего на первом ярусе не обнаруживается.

Как и на втором.

Везде, насколько хватает глаз, только полки с книгами и шкафы со свитками. Между стеллажами то и дело встречаются остовы стеклянных витрин, в которых давно разбилось и осыпалось стекло. Несмотря на то, что здание открыто всем ветрам, сами книги не истлели. Они покрыты пылью, некоторые названия неразборчивы, но, по идее, за сотни лет древние фолианты должны были уже превратиться в прах.

Ветерок пахнет бумагой, кожей, залежавшейся магией, он горький и маслянистый. Сам воздух какой-то не такой, как тот гул, который я ощущала прошлой ночью в царстве фейри или в Ревелнокс. Я понимаю, что на книги наложены чары. Одно заклинание на всю библиотеку, чтобы сохранить ее содержимое. Однако спустя множество веков оно начало ослабевать.

Я опять проверяю ладонь в надежде, что стрелка пошевелилась и указывает не на меня, но от этих чар, видимо, помощи уже не дождешься.

Помимо полок и шкафов, каждый этаж может похвастаться целой сетью комнат и залов. В некоторых полно книг, в других стоят гигантские столы и стулья, а есть и те, что совсем пусты. Время от времени нас пугает шум ветра или шорох птичьих крыльев, и мы нервно хихикаем, понимая, что ничего страшного нет.

Наконец, примерно на середине третьего яруса, тишина становится невыносимой. Вопрос, который назревал в голове с тех пор, как на нас напала Лейра, удивляет даже меня саму:

— Почему ты так дорожишь этим кольцом?

Рейз настолько явно напрягается, что даже я вижу. Но, вопреки здравому смыслу, я продолжаю:

— Ты не обязан отвечать. Просто… Когда Лейра его достала, мне показалось, что оно… много для тебя значит?

Рейз качает головой и отступает на шаг. Я очень старалась не думать о прошлой ночи — как он обнимал меня, пока мы хромали по лесу, как смотрел на меня, когда чары рассеялись, как на одно кошмарное мгновение его губы прижались к моим, как он бросился спасать Исольду, рискуя собой. Все казалось сном, но, когда он смотрит мне в глаза, сон возвращается. Потом он отводит взгляд. Странно, что не я первая так делаю.

— Ты скажешь, что это глупо.

Я думала, что ненавижу его, но нет. Он просто бесит меня — со своими тайнами, интригами, улыбочками. И теперь, когда я в конце концов решилась подпустить его поближе, он хочет отстраниться.

— Нет, — честно отвечаю я. — Не скажу.

Рейз выглядит так, будто его так и подмывает обернуться ястребом и улететь. Потом он пожимает плечами и снова смотрит на меня. При здешнем освещении его глаза кажутся серыми, темными и глубокими, как стоячая вода.

— Оно принадлежало моему отцу, — бубнит он.

Принадлежало. Я ни разу не задумывалась о его родителях, о его семье вне связи с Лейрой — но она у него, разумеется, была. Какая я эгоистка: ни разу не поинтересовалась, почему он о них не рассказывает.

— А где твои родители? — мямлю я. Умничка, Сили, говорю я сама себе и злюсь. Давай, копни поглубже его очевидно болезненное прошлое. От этого всем станет лучше.

Рейз глядит на меня краем глаза, но, видимо, понимает, что я очень стараюсь, поскольку отвечает на вопрос:

— Они… умерли. Когда мне было шесть. После того как я начал превращаться. Кольцо — единственное, что осталось на память. — Свет играет на кольце. Лицо Рейза подергивается, будто у него в горле пересохло, и когда он продолжает говорить, в низком голосе слышится горечь. — Лейра — дальняя родственница моей мамы. Она взяла меня к себе, вырастила, потакала всем моим прихотям.

Он хмуро смотрит в пол.

— По крайней мере до тех пор, пока не поняла, что как маг я не становлюсь сильнее. Она испробовала все, чтобы тянуть сквозь меня силу, — учителей, зелья, чары. Но ничего не менялось. Я просто… слабый. Но тетю Лейру это объяснение не устраивало. Так что она… она…

Он говорит на ходу, идет все быстрее, словно пытаясь догнать конец фразы. Я легонько касаюсь его руки, он не избегает прикосновения, и я тихо дергаю, чтобы он не спешил. Мы останавливаемся в желтом солнечном пятне между книжных полок.

— Она начала запирать меня в клетках. Все более и более тесных. Говорила, что если я захочу выбраться, то должен буду просто превратиться и стать таким маленьким, чтобы проскользнуть между прутьями. Но я… — Рейз сжимает кулаки, пальцы белеют. — …я не мог.

Cердце болезненно сжимается. Это настолько ужасно по отношению к другому человеку, особенно к ребенку, что не поддается осмыслению. Но Рейз продолжает:

— Я уже был достаточно взрослым и понимал, что это зло. Что она… Но я не хотел смотреть правде в глаза. Я привык думать, что с моими родителями произошел несчастный случай. Так совпало. А теперь… — Повисает молчание, настолько темное и пустое, что у меня щемит в груди. — Теперь я не уверен.

Ох.

Шумный Рейз, наглый Рейз, надоедливый Рейз, кокетливый Рейз. Вот все слои краски, наложенные на пропасть печали и смятения. Не могу сказать, что я вдруг полностью его понимаю или что от этого другие его проявления становятся менее реальными.

Но меня наполняет бестолковая боль сопереживания. На этот раз мне хватает ума промолчать и выразить сочувствие лишь легким прикосновением к его запястью.

— Ты видела меня под действием чар фейри, — усмехается Рейз после небольшой паузы. — Думаю, мне уже дальше некуда смущаться.

Непрошеные воспоминания о мечтательном выражении его лица и теплых руках проносятся в моей голове.

— Нет. — Я отстраняюсь, распрямляю плечи. — Это не глупо.

Мне стоило сразу так сказать, но и сейчас тоже нормально. Рейз угукает, но я не понимаю, согласие это или нет. Еще несколько мгновений мы молчим, и в этом молчании чувствуется какая-то новая открытость.

Как все неловко с этой дружбой. Неловко и неуютно. Теперь, когда я больше знаю о Рейзе, а он — обо мне, становится все труднее скрывать то, что предпочтительнее было бы оставить при себе.

В нашем молчании — открытость, но и уязвимость.

Наконец Рейз его нарушает.

— Может, нам разделиться? — предлагает он, когда мы выходим из леса высоких стеллажей на залитую солнечным светом поляну, выстланную гладким камнем. — Мы так больше успеем.

— Давай, — быстро соглашаюсь я. Мы уже почти дошли до лестницы. — Встретимся в холле третьего яруса перед закатом. Ты один справишься?

Рейз одаривает меня почти убедительной самоуверенной ухмылкой, сверкая зубами и растрепанными рыжими лохмами:

— Поверь, мне одному — отлично.

И он уходит, на этот раз не дожидаясь, пока я его догоню.

Глава 27

Звук шагов Рейза стихает, и я остаюсь совсем одна. Однако в затылке покалывает так, словно за мной кто-то наблюдает. Я игнорирую это ощущение, снова и снова повторяя, что не испугаюсь пыльных книг и темных, заросших паутиной углов. Я здесь на задании. Я чародейка и вполне могу о себе позаботиться.

Впервые в жизни эта мысль скорее успокаивает, чем тяготит. Все-таки в каком-то смысле я чувствую себя сильнее, зная, что в любой момент могу призвать магию, и ненавидеть ее — перебор. Меня всю жизнь доставали, унижали, превращали в мишень, и теперь я могу ответить тем же.

Не должна. Но могу.

Я медленно перехожу из комнаты в комнату, изредка останавливаюсь, чтобы что-нибудь рассмотреть. Пальцы чешутся от желания пробежаться по корешкам книг, достать их с полок и пролистнуть, но я же не дурочка. Я достаточно читала о фейри. Оторвав взгляд от полок, впиваюсь ногтями в нежную кожу ладоней.

Наконец я вижу ступени. Правая рука скользит по прохладному гладкому камню, пока я шаг за шагом поднимаюсь по лестнице, которая тугими витками взбегает к четвертому ярусу. Честно говоря, удивительно, что я не спотыкаюсь и не разбиваю себе голову.

Четвертый ярус не отличается от предыдущих: идеальные линии уходящих вглубь комнат стеллажей, источающих запах старой бумаги с оттенками гнили и плесени. В открытые окна льется солнечный свет, а вокруг меня носится ветерок, играет с волосами и дергает за юбку, словно зовет войти.

И тут я кое-что замечаю: на этом ярусе все книги скованы ржавыми цепями, тянущимися вдоль полок.

Видимо, это не очень хороший знак.

Часть меня хочет позвать Рейза — просто чтобы рядом был живой человек. Другая же — взволнована: может быть, я уже почти у цели. И мне хочется доказать, что я и одна справлюсь.

По телу пробегает дрожь, холод пронизывает до костей. Я смотрю на ладонь. Стрелка двигается впервые за день.

Тишина библиотеки обволакивает меня — и неожиданно успокаивает. Плюща здесь больше, чем внизу, темно-зеленые волны без зазрения совести стремятся захватить все свободное пространство.

Я вытягиваю руку перед собой, ладонью вверх. Стрелка указывает вперед. Я ступаю на живой зеленый ковер. Еще шаг. Я перестаю смотреть по сторонам, полностью отдавшись указаниям стрелки. Плющ тихо шуршит под моими сапожками, я двигаюсь все быстрее и быстрее, почти бегу, полки проносятся мимо расплывчатыми пятнами.

В голове туман, тело как будто снова использует магию — оно не мое, я управляю им лишь отчасти. Его как будто толкает что-то более глубокое и сильное, чем мой разум.

Не знаю, как долго я иду. Знаю только, что, когда останавливаюсь, сердце бьется, как мотылек о стекло.

Передо мной под огромным арочным окном стоит маленький постамент. Плющ полностью опутывает три каменных ступеньки и поднимается к ногам искусно вырезанной статуи.

Это не золото. Это не то сокровище, чары или артефакт, который мы ищем.

Я точно знаю. Еще я знаю, что надо развернуться и продолжить поиски. Но не могу отвести взгляд. Я знаю это лицо. Я его уже видела, полупрозрачное и раздраженное, — в тайном кабинете Лейры.

Надо мной возвышается стройный молодой человек из белого мрамора, сливающегося со стенами и потолком. Он так тщательно проработан, что можно рассмотреть даже лежащие на высоких скулах ресницы на закрытых глазах.

Я ставлю ногу на первую ступеньку. Не могу удержаться.

Длинные гладкие волосы откинуты с лица статуи, и сам персонаж стоит так расслабленно, словно просто уснул стоя. Я знаю это лицо, эти бледные точеные черты. Я видела его несколько недель назад, в поместье Уайлдлайн. Я видела его размытый расстоянием облик почти каждую ночь в своих снах.

Еще один шаг вверх.

От плеч до ступней он опутан тяжелой железной цепью, которая как бы подчеркивает, что с этой статуей не стоит связываться.

Он говорил, что пребывает здесь в заточении. Я не думала, что он в буквальном смысле стоит тут в кандалах.

Затылок снова покалывает, как будто на шее выступают капельки пота. Только мне не жарко, а холодно — и с каждой секундой все холоднее. Воздух гудит, мир сузился до меня и этой статуи.

С ней точно, однозначно, стопроцентно не стоит связываться.

Я поднимаю руку. Стрелка указывает строго в сердце изваяния. Моя магия вышла из-под контроля сразу после появления компаса. И я уверена: чем бы это ни было, статуя знает ответы.

Если бы только с ней можно было поговорить.

Одно касание.

Я двигаюсь медленно, словно плыву под водой.

Одно.

Я прижимаю левую ладонь к прохладной щеке статуи. Странный жест, но такой простой. Никакой магии. Никакого вреда.

Пока статуя не открывает глаза и не улыбается.

— Сили, — говорит она на выдохе абсолютно знакомым голосом. Этот голос со мной уже несколько недель, он тихо и холодно звучал глубоко в подсознании. — Я так тебя ждал.

Я отдергиваю руку как от огня, в ужасе разглядывая теперь уже пугающие черты.

Улыбка изваяния становится немного озабоченной:

— Что с тобой?

В ответ я способна только сдавленно пискнуть:

— Ты!!! — Мне не хватает воздуха. Я сжимаю кулаки и пытаюсь медленно вдохнуть. — Откуда ты знаешь мое имя?

Он выглядит обиженным:

— О, да брось, мы уже несколько недель вместе путешествуем. Ты меня не узнала?

Естественно узнала. Когда исчезла материальная оболочка компаса, я подумала, что он тоже испарился, остался лишь тенью сна в глубине моего сознания. Я никогда не связывала его присутствие с бушующей внутри магией, пронизывающей меня от рисунка на ладони до самого нутра. Я снова вижу рвущую небо молнию, вспышку синего пламени, страх в глазах Арис, чувствую этот всепоглощающий гнев, желание отдаться своей силе и уничтожить все вокруг.

Мое сердце сжимается — вслед за кулаками.

— Ты устроил этот бардак с моей магией! — Я задыхаюсь, голос пышет негодованием. — Разрушения, шрамы, ярость — это все ты!

Лицо каменного человека совершенно неподвижно, словно он действительно пытается меня понять. Затем оно расплывается в широкой самодовольной улыбке.

— Нет, Сили, — почти с жалостью говорит он. — В компасе была лишь часть меня — призрачная, наблюдающая в ожидании. Я не мог использовать твою магию. Я лишь помог открыть дверь, которую ты предпочитаешь держать крепко запертой. А все остальное — твоих рук дело.

Это неправда. Я не жестока и не жажду власти. Я не хочу уничтожать. Я не знала, что он был со мной, но не сомневалась, что магия компаса каким-то образом заразила меня, а если это не так, то…

Кто же я такая?

— Ты врешь. — В моем голосе звучит злость и обида, и он похож на рычание сильнее, чем я могла бы ожидать.

Впрочем, на изваяние это не производит никакого впечатления. Оно только приподнимает бровь все с той же улыбкой:

— Точно вру?

Нет. Не врет. Осознание тяжким грузом ложится мне на грудь: от этой правды не отвертеться. Я со всей ясностью понимаю, что этот тип не может лгать. Меня накрывает волной ужаса. Я разговариваю с фейри, лицом к каменному лицу. И не просто с фейри — а с тем, который несколько недель жил внутри чар буквально у меня под кожей.

Я скребу ногтями ладонь, как будто могу содрать прошлое.

— Что тебе от меня нужно?

— Сили, — снова выдыхает он. Это ужасно. Ужасно, что он знает мое имя, а я о нем — ничего. Мне противны и фамильярность его тона, и мягкость мраморного лица. — Мне нужно, чтобы ты меня освободила.

Поверить не могу. Какая поразительная наглость: обхитрить меня, предательски залезть в мою голову — и потом еще рассчитывать на вознаграждение! Это настолько самонадеянно, что страх на мгновение испаряется. Я свирепею.

На кончиках пальцев внезапно вспыхивает пламя, и на этот раз я его не подавляю. Я обхожу вокруг постамента, рассматриваю статую, множественные витки толстых цепей. Драпировки ткани — как и его эльфийские ушки, высокие скулы и длинный заостренный нос — выполнены так искусно, что она кажется полупрозрачной, легкой. Он не поворачивает голову и только следит за мной взглядом.

— Я очень давно здесь заточен, — наконец произносит он тем же холодным тоном.

Огонь искрит и потрескивает между моими пальцами. Я знаю, что передо мной — камень, пламя не причинит ему вреда, но, выпуская магию на волю, я испытываю облегчение — и мне начинает казаться, что я могу справиться со своими эмоциями.

— Прекрати.

— Очень давно, — повторяет он, приподнимая каменные брови. Он как будто пытается что-то сообщить, но не находит слов. — И не по меркам смертных. По меркам фейри. Я… угас. Эти цепи держат человеческая магия и магия фейри, так что разбить их под силу только подменышу, который сам — и то, и другое.

Я колеблюсь. Я помню, как он тогда, при первой встрече, говорил, что́ мы найдем здесь. И рассказ Рейза в оставленном городе — о том, как его предки участвовали в войне, которая погубила тот мир и породила наш.

— Ты пленник? — задыхаясь, спрашиваю я, пытаюсь вспомнить, что говорил Рейз. — Со времен… Войны Царств?

Статуя смеется, звук эхом отдается от каменных стен.

— Чего?

— Кто запер тебя здесь? — Мой голос дрожит; мне так нужны ответы. — И почему именно я?

— Именно ты, — спокойно повторяет статуя, — Сили. Сгодился бы любой подменыш, но судьба прислала именно тебя. Жаль, что я не смог раскрыться тебе раньше. Ни разу не видел, чтобы смертные так владели магией.

А я ни разу не беседовала с фейри так долго. И ни разу не видела, чтобы фейри говорили так искренне, проявляя уязвимость и слабость. И признавали, что нуждаются в помощи.

— Вон из моей головы! — Я всплескиваю руками от едва сдерживаемого гнева. — Мне все равно! Мне просто надо от тебя избавиться! Вон из моего разума — и из моей магии! Сейчас же!

— Тогда, похоже, у нас с тобой одна цель. — Он пристально смотрит на меня плоскими каменными глазами. — Все, что тебе нужно, — это освободить меня, и тогда чары компаса исчезнут сами собой.

На словах все так просто. Слишком просто. Я знаю, что поступаю безрассудно, но мне правда все равно. Мне нужно, чтобы он убрался, и эта мысль зудит в голове, мешая думать о чем-то еще.

— И… И ты не причинишь вреда ни мне, не другим? Просто уйдешь, и всё?

— Я вернусь восвояси, как только будет такая возможность, — быстро отвечает он, пытаясь сдержать вскипающее возбуждение.

Я вздыхаю, позволяю огню погаснуть. Не могу поверить, что иду на такое.

— И что мне сделать?

Его лицо смягчается, он с облегчением улыбается — как-то очень по-человечески, по-мальчишечьи, — обнажая заостренные резцы:

— Мы должны заключить сделку. Называешь меня по имени, говоришь, что освобождаешь, и заявляешь ответные требования.

Я не спешу. Моя рука замирает над железными цепями, в том месте, где у статуи должно быть сердце. В горле пересыхает. Сделка с фейри. Когда я слышала истории о тех несчастных, что рискнули торговаться с фейри, то качала головой и считала их глупцами, почему-то решившими, что смерть — это слишком просто. А теперь меня саму загнали в угол, и тут я всё поняла.

— Как тебя зовут?

— Госсамер.

Я на мгновение задерживаю руку на цепи. Не так долго, чтобы обжечься.

— Госсамер, — хрипло повторяю я, — я освобождаю тебя. Взамен прошу лишь имя, которое ты мне уже назвал. — По телу проносится волна холода, замораживая меня от макушки до пят, ослепляя. Потом я слышу щелчок.

Все заканчивается так быстро, будто было только игрой воображения.

Цепи спадают, омывая пол гулким водопадом звона. Лицо статуи сперва становится растерянным, потом удивленным, а потом застывает, и искра жизни в нем гаснет.

Когда я отдергиваю ладонь, она чиста: я вижу только гладкую розовую кожу. Ни следа чернил, к которым я уже привыкла. Похожее было в детстве, когда выпадал молочный зуб и на его месте, где что-то было, образовывалась пустота.

Меня бьет неуправляемая дрожь, хотя мне уже не холодно.

Глава 28

Фейри исчез. Я тянусь через лужу металла, чтобы коснуться лица статуи, но ничего не происходит. Теперь это просто изваяние.

— Похоже, все пошло не по плану, — раздается голос позади меня.

Я подпрыгиваю, оборачиваюсь и обнаруживаю Госсамера. Даже вне камня он совершенно бесцветен — от длинных волос до босых ног. Глаза кажутся пустыми, радужка едва тронута серым. Он с отвращением рассматривает свои длинные острые ногти, потом переводит взгляд на меня.

Я как будто гляжу на тигра в клетке, зная, что эта тварь может разорвать меня на части, не моргнув глазом. Сердце больно бьется о ребра.

— В каком смысле? — спрашиваю я, стараясь не показывать страх. — Я… я тебя освободила.

Госсамер с полуулыбкой подходит к статуе, заставляя меня отскочить в сторону. Он двигается лениво и мягко, словно сделан из жидкости.

— Я сказал, что уберусь восвояси, как только будет такая возможность, — мурлычет он, поглаживая статую. Он изучает ее, словно ищет скрытое послание. — Но разве я говорил, что эта возможность появится у меня сразу?

Нет. Он такого не говорил. Он меня подловил, ну конечно. Вот так и заключаются сделки с фейри — и я попалась на его уловку, как дитя.

— Что… — Гул в голове мешает думать. — Что ты имеешь в виду?

Госсамер обходит статую, странно извиваясь. Когда он снова смотрит мне в глаза, на его не вполне человеческом лице проступает неуместная виноватая улыбка.

— Ответ тебе вряд ли понравится, — говорит он.

— Что конкретно?

— Сразу и не объяснишь. — Он обходит статую и прислоняется к ней спиной, что выглядит, мягко говоря, неприятно. Рассматривает мое лицо и нелепый наряд, что-то обдумывает. — Я имею в виду, что за время моего долгого заключения многое изменилось. Мог ли я…

Первый раз в жизни вижу такого неловкого и косноязычного фейри. Который при этом не лжет.

— Да скажи уже!

Он кривится и сдается.

— Я не набрал полную силу. У меня нет физической оболочки, в которую я мог бы вернуться.

У меня все внутри обрывается, хотя я не вполне понимаю, что значат его слова. Но он говорит так, что мне становится не по себе.

— И значит…?

— И значит, я, кажется, не совсем свободен. — Госсамер слегка мерцает, просачиваясь сквозь статую, словно сделан из воздуха. — Получается, что я снова в тюрьме. — Внезапно он оказывается со мной нос к носу, глядя своими льдистыми глазами прямо в мои. Знакомый холодок изморозью ползет по коже, когда он поднимает руку и нежно касается пальцем моего виска. — Вот здесь.

Я пытаюсь отступить на подкашивающихся ногах. Меня сейчас стошнит. Этого не может быть.

— Нет, — говорю я. — Нет. Я отпустила тебя. Я… Ты не можешь…

— Все не так плохо, — успокаивает он и подается вперед, но замирает, когда я поднимаю руку, чтоб оттолкнуть его. — Ты же пережила компас, и тут особой разницы не будет. Главное — отменить колдовство, на время, пока не снимем чары.

Боль в голове обостряется. Этого не может быть. По факту: у нас никаких сокровищ, у Исольды сломана лодыжка, и еще эта моя магия, и тетка Рейза, и Судьба пропала, и…

— То есть его все-таки можно отменить? — Сама удивляюсь спокойствию своего голоса. Кажется, я потрясена сильнее, чем мне казалось.

— Я думаю, искать способ долго не придется, — отвечает Госсамер. Когда он делает еще шаг в мою сторону, я его не останавливаю. Интересно, если коснуться — рука пройдет насквозь? Его же как бы нет. Может, он лишь плод воображения. — Но ты ведь искала сокровища, так? Я могу отвести тебя к ним. Книги умеют говорить, а я провел в этой библиотеке много времени. И много чего знаю.

Он проходит мимо меня, не дожидаясь ответа. Так странно — видеть движение, но не ощущать его.

Я спешу за ним.

Идти за Госсамером — это как следовать за чарами, которые привели меня в комнату со статуей. Едва дыша, не задумываясь, я мчусь за ним, стараясь не отставать от белых взмахов его одежд за поворотами и в длинных коридорах. Он движется бесшумно — ну разумеется, — а топот моих шагов звучит как дождь.

А потом Госсамер останавливается так внезапно, что я в него врезаюсь. Точнее, врезалась бы, не будь он бесплотным. Но я пробегаю сквозь него и ахаю так, что чуть не захлебываюсь. Меня обдает холодом, я обхватываю себя за плечи.

— Что такое?

Госсамер поднимает вверх палец, чтобы я помолчала. Он слегка наклоняет голову и прислушивается, с тревогой глядя вдаль.

Я тоже прислушиваюсь. Здесь так же тихо и спокойно, как во всей библиотеке. Даже шелест ветра утих.

И тут я слышу всхлип.

Я озираюсь, внезапно забыв обо всем на свете. Мы стоим между несколькими арочными проемами, ведущими в разные помещения, и в одном из них кто-то плачет.

— Рейз? — Я не решаюсь спросить погромче.

Тишина.

По спине ползут мурашки. Невозможно, чтобы здесь был еще кто-то, но я же слышала. Что-то не так, что-то однозначно не так. Но я не могу не обращать внимания.

Я отворачиваюсь от Госсамера и бегу на всхлип.

Звук ведет меня в самую дальнюю комнату. Окна там закрыты, все погружено в серый полумрак. Я ныряю в эту тень, не зная, что и зачем там найду.

То, что я вижу, когда мои глаза привыкают, заставляет меня остановиться так резко, что я падаю на колени. Темная комната полна людей. Точнее, была полна.

Все они мертвы.

Они криво опираются на огромные столы, лежат пластом в лужах крови, валяются на креслах. Я всматриваюсь в лица, выискивая Рейза, рыжую вспышку волос, но его там нет. Можно надеяться, что его пощадили.

Их так много, все нарядные, словно пришли на праздник. Музыканты держат инструменты и сидят так, словно прямо сейчас запели бы следующую песню — если бы им не перерезали горла. Кровь стекает по изящным платьям и жилетам, глаза распахнуты в ужасе. Я думала, библиотеку покинули много веков назад, но эти люди точно находятся здесь не больше нескольких часов.

Я чувствую, как из горла рвется крик, а потом слышу его. Эхо взметается под высокий сводчатый потолок птичьим клекотом. Глаза жжет. Я закрываю рот рукой.

Что тут произошло??

В комнате раздается еще один тоненький всхлип. Здесь есть кто-то живой.

Никогда в жизни я ничего не хотела так сильно, как повернуться и бежать, бежать, бежать, пока не окажусь рядом с Исольдой, а библиотека останется позади.

Но нужно что-то сделать.

— Есть кто? — тихонько зову я. У меня так дрожит голос, что, кажется, слова просто порвутся в воздухе. Я быстро поднимаюсь с колен и иду вперед.

— Помогите, — слабо стонет кто-то.

Я ускоряюсь, оглядывая на бегу трупы в поисках признаков жизни. Приходится бороться с подкатывающей тошнотой: ко мне обращены только пустые открытые глаза. Я обхожу мертвецов, отчаянно пытаясь найти выжившего, и безуспешно стараюсь не влезать в лужи крови. Мои подошвы ступают прямо в нее, оставляя потом багровые следы на белом камне пола.

Движение.

Примерно в центре комнаты девушка слегка приподнимает голову.

Я уже видела ее где-то. Недавно, не могу вспомнить…

Я бросаюсь к ней, снова падаю на колени. Мои юбки из тонкой ткани жадно впитывают кровь.

— Я здесь, — говорю я. — Сейчас…

Вдруг я ее узнаю, и у меня перехватывает дыхание. Это девушка с постоялого двора, с которой флиртовал Рейз, та румяная голубоглазая брюнетка, восхитительная и веселая. Теперь лицо у нее белое как мука, волосы заляпаны кровью — своей или чужой? Впрочем, не важно.

— Сейчас… — Я не могу сказать, что помогу ей, потому что это неправда.

Девушка смотрит на меня, ее грудь тяжело вздымается в попытках вдохнуть. Она тянется ко мне, и я хватаю ее слабые бледные пальцы. Она влажно кашляет, и из уголка рта течет кровь. Кажется, ее ранили в какой-то жизненно важный орган, но в этом сумраке не разглядеть. Горячие слезы застилают мне глаза.

— Что здесь случилось? — прорезает воздух мой хриплый шепот.

Она вот-вот потеряет сознание. Голубые глаза на секунду задерживаются на мне, а потом закатываются. Она беззвучно шевелит губами.

— Ты можешь встать?

Она беспомощно смотрит на меня.

Я ничего не могу сделать.

Как она тут оказалась? — мелькает у меня в голове вместе с сотней других вопросов, но сейчас это не имеет значения.

Растерявшись, я тянусь к ней и глажу по голове, убирая пряди с лица. Так всегда делала Мами, когда я болела. Ладонь у меня мокрая от крови, но мне все равно. Я мягко утешаю ее, поглаживая влажные волосы.

— Мне так жаль, — шепчу я. Слезы катятся по щекам — глупые, эгоистичные слезы, вызванные той болью, которую мне причиняют ее страдания. — Мне так жаль.

— Не надо, — говорит она. Ей все сложнее дышать, ее легкие наполняются кровью.

Должен быть способ ее спасти. Пусть я не целительница, как Олани, но ведь наверняка могу сделать что-то — что угодно, — чтобы эта девчонка с постоялого двора в маленьком городке на побережье, которая вообще непонятно как сюда попала, не умерла. Я зажимаю пальцами ее рану, пачкая пальцы в крови. Магия отступает, но я зову, тяну, как будто могу заставить ее вылечить девушку, понять, как быть с порванными сосудами и раздробленными костями.

Но она не знает. И я тоже.

Меня переполняют отвращение и страх, молнии трещат в воздухе и дугами искрят на моей коже.

Вдруг рядом появляется Госсамер. То ли он незаметно следовал за мной, то ли просто возник здесь. У него обеспокоенное лицо, которое по человеческим меркам можно было бы даже назвать скорбным. Он не спрашивает, кто она и что случилось. Он сразу переходит к делу:

— Ты хочешь ее спасти?

Я разражаюсь рыданиями, до боли в груди. Не могу ни ответить, ни кивнуть.

Госсамер воспринимает это как согласие. Он двигается как призрак, проскальзывая мне за спину, и кладет руки поверх моих. Их контуры накладываются так, что на моих кистях как будто лежит бледная тень — пальцы длиннее, ногти острее.

— Я в силах все исправить, — шепчет он. Его губы так близко к моему уху, что по шее бегут ледяные мурашки. — Тебе нужно только передать мне контроль.

Я напрягаюсь, предчувствуя подвох в духе фейри.

И он это ощущает.

— Сили, у нас мало времени.

Девушка еле дышит. Ее трясет, глаза расширяются. Там, где руки Госсамера встречаются с моими, ожидаемо покалывает магия.

— Нужно работать вместе, — настаивает он.

Я не могу пойти на такое — не могу, и всё. Я не могу позволить ему захватить и меня, и мою магию. Я и так уже слишком глубоко залезла — так глубоко, что вот-вот утону.

Но она умирает.

— Мне… — начинаю я, зная, что не смогу договорить. Слезы падают на бледную холодную кожу девушки.

— Просто отдай мне контроль! Быстрее! — Голос Госсамера звучит отчаянно и напряженно.

— Сили! — Эхо шагов из коридора заставляет меня поднять голову.

Это голос Рейза. И его шаги.

— На помощь! — кричу я.

— Тихо! — пытается заткнуть меня Госсамер, но уже слишком поздно. Он отдергивает руки, я больше не ощущаю его присутствия. Тень накрывает все вокруг.

И трупы исчезают. Исчезают лужи и пятна крови, даже с моих рук. Все растворяется в воздухе — кроме девушки. А потом пропадает и она.

У меня чистые и сухие ладони, но слезы все еще бегут по лицу. Я свирепо вытираю их и в замешательстве поворачиваюсь к Госсамеру. Кожа зудит так, словно хочет оторваться от плоти и выброситься в окно.

— К-к… кто это был? — я едва ухитряюсь говорить между судорожными глотками воздуха. — Ч-ч-что это бы…

Тела были ненастоящими. И резня тоже. И кровь ненастоящая. И девушка, умиравшая у меня на руках. А значит…

Обман, кричит мой разум. Подлая хитрость. Видение, созданное специально для того, чтобы я подчинилась ему.

Самое страшное, что я почти сделала это.

А Госсамер закрывает глаза и смеется. Звук чистый и звонкий, как холодный горный ручей. До скорой встречи, Сили.

И исчезает.

Глава 29

В дверном проеме появляется Рейз, весь красный и запыхавшийся. А я пытаюсь стереть из памяти кровь на моих руках и юбках, пребывая в шоке от повисшего в воздухе звука моего имени, смеха фейри и всего, что я увидела и сделала.

Он видит меня, в оцепенении замершую посреди пустой комнаты, целую и невредимую, и сразу же расслабляется.

— Ты кричала, — говорит он. — Что?..

Я не раздумываю. Я бросаюсь к нему в объятия, в его удивительно крепкие, теплые руки из плоти и крови, и зарываюсь лицом в плечо.

На мгновение он замирает, забыв о своем вопросе. Затем обхватывает мое маленькое дрожащее тельце. Я складываю руки и прижимаюсь к его груди. Его сердце бьется сильно и ровно, я слушаю этот стук через теплую ткань его мягкой нижней рубашки.

Меня бьет дрожь, слова не идут. Я даже плакать не могу. Мне в жизни не было так страшно, как случается только при встрече с неизбежным.

— Ты в безопасности, — шепчет Рейз снова и снова, и его слова успокаивают, пусть и не являются правдой.

Надо сказать ему, что тут произошло.

Но я не могу. Он не сможет относиться ко мне как раньше, узнав, что теперь в моей голове живет фейри. Он не станет мне доверять — и никто не станет. К тому же я сама во всем виновата, я опять поддалась своей глупости, и мне просто стыдно признаться.

Я позволяю Рейзу прижаться подбородком к моей голове — и сама себя за это ненавижу.

Не припоминаю, чтобы была так близка с кем-то за пределами семьи, — кроме того раза на лошади. Мне должно быть гадко от ощущения, что я будто заперта в клетке.

Но мне не гадко. Мне нравится, что он рядом. Я рада его огромным рукам и нежной силе, рада, что мне удалось настолько облажаться, что они с Олани стали моими друзьями. Именно поэтому я должна держать в тайне всю историю с Госсамером.

Я прижимаюсь к Рейзу до тех пор, пока не начинаю дышать ровно, пока не стихает дрожь и не рассасывается ком в груди, но он и после не отпускает меня.

— Все хорошо, — говорит он, осторожно разжимая объятия, но все еще держит меня за плечи — мягко и свободно, чтобы взглянуть мне в лицо. — Что случилось? — спрашивает он и протягивает руку к моей щеке, как будто собирается смахнуть уже высохшие слезы, но решает, что лучше не надо. Я не так чтобы специалист по социальным границам, но это, кажется, уже перебор.

Через боль в груди я нащупываю голос.

— Это м-место меня разыгрывает, — бормочу я и, по сути, не вру. — М-мне кое-что показалось, но э-это был морок. — Тоже правда.

— Ты не пострадала? — спрашивает Рейз, осматривая меня на предмет видимых ранений.

— Нет, — лгу я и отстраняюсь. — Просто испугалась. — Я улыбаюсь фальшивой улыбкой, натянутой поверх настоящего смущения. Не могу поверить, что позволила ему увидеть себя в момент слабости. Не могу поверить, что бросилась к нему.

— А тебе…

— Уже все в порядке.

Похоже, он мне не верит, но убирает руку с плеча и берет меня за кисть. Легонько пожимает и отпускает.

Я поворачиваю к нему ладонь. Он смотрит на нее внимательно.

— Чары! — ахает он. — Они исчезли!

Я могу только кивнуть и прижать руку к груди.

— Мы… похоже, мы у цели.

Рейз неуверенно нависает надо мной с грустным щенячьим взглядом. Он как будто ждет, что я снова разрыдаюсь. Но я этого не делаю, и его лицо светлеет.

— Я кое-что нашел, — сообщает он, сдерживая волнение. — Перед тем как услышал тебя. — Он покачивается на месте, будто намереваясь снова погладить меня, но в итоге выглядит так, словно просто не знает, куда девать руки.

Я киваю и в последний раз шмыгаю носом:

— Показывай.

Однако прежде чем я успеваю отвернуться, выпрямиться и сосредоточиться, он все же протягивает руку и слегка касается рукава моей куртки с чужого плеча.

— Погоди, — говорит он. — Возможно, это не совсем то, чего мы ожидали. Тебе стоит подготовиться.

— В каком смысле? — огрызаюсь я, не успев собраться, чтобы выразиться помягче. Не представляю, как я выдержу еще одну неприятность. Мы должны найти сокровища. Не может же все быть зря.

— Ты получишь свою долю, — обещает Рейз. — Я об этом позабочусь. Просто… Ну, в общем, тебе лучше все увидеть самой.

— Так вот я и говорю: показывай. — Я знаю, что он старается быть любезным, а я к нему несправедлива. Но грубость — единственная броня, что у меня осталась.

Рейз задерживает на мне взгляд, потом резко выдыхает и срывается с места. Он ведет меня по коридору — как мне кажется, в направлении, противоположном тому, откуда я пришла, но это не точно. Я слегка теряюсь, и в целом мне уже все равно, куда мы идем.

Кошмар какой-то.

Наконец мы оказываемся в пустом помещении с гигантским окном. Я даже слепну на мгновение, когда медный предсумеречный свет разливается по гладким белым стенам. Я моргаю. Это не окно. Это широкая распахнутая дверь, ведущая на балкон.

Мы стоим на головокружительной высоте, с той же стороны горы, с которой пришли, и смотрим на ослепительные просторы белого камня. Я перевешиваюсь через резные перила, но с такого угла Исольда и Олани не видны, а видна только ровная площадка. Слева вдоль стены поднимается винтовая лестница.

Я поднимаюсь по ступеням вслед за Рейзом.

Они закручиваются еще более тугой спиралью, чем лестницы на нижних ярусах, а от перил тут одно название. Поскользнусь — и все, конец. Рейза, разумеется, высота не смущает — видимо, это естественно для человека, у которого по команде отрастают крылья.

Сердце быстро стучит, и не только из-за крутого подъема. Мы так близки к развязке. Как только мы заберем сокровища, как только мне заплатят, как только я вернусь домой — все сразу наладится. Я найду способ избавиться от Госсамера и удержать Исольду рядом. И буду в безопасности.

— Рейз, — начинаю я, но извинение замирает на моих губах. Я врезаюсь головой в его плечо. Мы стоим на самом верху лестницы, а я и не заметила.

— Смотри.

Я протискиваюсь мимо него и чуть не отскакиваю обратно на ступени.

На меня смотрит дракон. Зубы цвета слоновой кости скалятся в пасти, которая могла бы вместить меня целиком.

Точнее, не дракон, понимаю я, и сердце встает на место. Скелет дракона.

Высокие колонны шипастого позвоночника, выбеленные, как камни, на которых он покоится, витком спирали огибают грудную клетку размером с дом моих родителей. Структуры, бывшие когда-то его лапами, со временем разрушились, но я вижу, что они поджаты так, как во сне их поджимает Бирч.

Дракон умер тихо.

Мы выходим на закрытую площадку на крыше, изгибающуюся полумесяцем вокруг купола здания. Единственная стена открыта всем ветрам, вдоль нее тянутся узкие арки. Закатное солнце окрашивает пространство оранжевым огнем.

Но сосредоточиться на архитектуре сложно, потому что весь пол занимает огромный драконий скелет.

В угасающем солнечном свете что-то поблескивает. Я ожидаю увидеть ложе из золота и драгоценных камней, однако в этом драконьем гнезде ничего нет — кроме одной светящейся точки. Она почти не заметна, но когда мне удается разглядеть в ней драконье яйцо, кажется, что не заметить его невозможно.

Однажды я видела огненный опал; он был вставлен в брошь, которую Исольда у кого-то стащила. Он как будто светился изнутри, цветные вихри и крапинки искрились и танцевали как живые. И не шел ни в какое сравнение с тем, что я видела сейчас.

Яйцо надежно спрятано под одним из изгибов драконьего скелета. Оно размером с дыню, но рядом со взрослой особью выглядит крошечным. Поверхность его розовато-бежевая, покрытая оранжевыми, красными и зелеными искорками — такими яркими, что почти больно смотреть. Свет играет на скорлупе с непринужденностью старого друга. Когда на месте пустот еще были чешуя и плоть, яйцо пряталось у дракона под сердцем.

Вероятно, те же чары, которые охраняют книги в комнатах с окнами без стекол, на протяжении многих веков защищали от воздействия стихий и это маленькое пространство. Если не можешь защитить детеныша сам или передать его в надежные руки, то лучшего потайного места, чем эта крыша, и не представить.

— Я туда не пролезу. — Когда Рейз подает голос, я не сразу соображаю, о чем речь. Он наклоняется ко мне, указывая пальцем на скелет. — Ребра соединены между собой. И мне туда не протиснуться. — Он делает паузу, позволяя мне самой догадаться. Потом заканчивает: — А вот ты могла бы.

Я отшатываюсь от этого предложения:

— Ты хочешь, чтобы я залезла в скелет, как ребенок — в домик на дереве?

Рейзу едва удается сдержать вздох разочарования:

— Не идеальный вариант, конечно, но другого выхода я не вижу.

— А это не будет… проявлением неуважения? — Даже в виде груды костей дракон вызывает благоговение. Он излучает магию. Я в жизни насмотрелась на ручных драконов, но ручные — не такие огромные. И не дышат огнем.

Не сворачиваются калачиком на крыше, чтобы умереть, укрывая собой единственного наследника.

Причем это не обычный дракон — это огнедышащий фаердрейк. Был, во всяком случае. И потому маленькое сияющее яйцо — сокровище неизмеримой ценности. Сколько можно выручить за последнее живое яйцо фаердрейка?

Рейз высказывает ту же мысль:

— А не будет ли неуважением оставить его здесь, вообще лишив возможности жить по-настоящему? Или уйти с пустыми руками?

В ушах звенят слова Исольды. Я не верю, что ты хочешь сидеть на месте до конца своих дней.

— С пустыми руками? — переспрашиваю я. В голове гудит. — Я… должно быть что-то еще. Хоть что-нибудь. Это же просто яйцо.

— А это — просто библиотека! — Его голос отражается от камней и пустот в тех местах, где когда-то были драконьи глаза. — Не крепость и не сокровищница! Мы можем хоть неделю тут рыскать, но что имеем, то имеем, Исилия. И у нас не появится ничего получше только потому, что нам так хочется.

Я лихорадочно пытаюсь соображать:

— Мы… Мы можем вынести отсюда свитки. Ты сказал, они зачарованные. Может, там есть заклинания. За них будут платить. Заберем столько, сколько сможем…

Рейз качает головой:

— Пустая трата времени. Может, они чего-то стоят, а может, нет, но без помощи Лейры нам все равно не найти покупателей. В наших руках это просто куча старых пыльных бумажек. А вот это, — он кивает в сторону дракона, в глазах вспыхивает огонек, — вот это действительно чего-то стоит.

Мои взятые взаймы сапоги скрипят по камню.

— Я не возьму оплату яйцами, Рейз. Мне нужно золото.

— И оно у тебя будет, — обещает он. — Я это устрою. Что ты знаешь о фаердрейках?

Я вздыхаю, но ругаться с ним, похоже, бесполезно.

— Они дышали чистой магической энергией. Любили золото и драгоценные камни. Последнего видели лет двести назад. Этот лежит здесь уже неизвестно сколько веков, и не факт, что яйцо еще живое.

— А вот и нет, — говорит Рейз, глядя на скелет через мое плечо. — Драконьи яйца живут тысячи лет. Им не нужна мать. Никто даже толком не знает, отчего они вылупляются.

— То есть детеныш может вылупиться хоть завтра?

— Или никогда. — Он пожимает плечами. — Но если он так долго продержался, то ему, наверное, нужен какой-то дополнительный уход, чтобы появиться на свет. Вот и узнаем.

Я складываю руки на груди.

— И что потом? Продадим его тому, кто больше заплатит, и пусть живое существо станет оружием в чьих-то руках?

Мне все равно. Мне все равно. Мне все равно. Я это делаю только ради денег. Ради семьи. Мне не важно, что будет после, потому что меня это никак не касается.

Рейз внимательно смотрит на меня, пока я старательно отвожу взгляд от его лица.

— Возможно. — Он снова тянется к моей руке. — Или… мы вырастим это яйцо, и тогда у нас будет дракон. Я заберу у Лейры и поместье, и все остальное. Против такого она будет бессильна. А когда я стану новым главой рода Уайлд… — Я, даже не глядя на него, чувствую, как разыгралось его воображение. — …Я дам тебе все, что ты пожелаешь, — мягко договаривает он.

Может, дело в заразительном волнении в его голосе, но мысль соблазнительная. Придется, конечно, подождать, когда дракон вырастет и станет опасным, — год или сколько там? Но я буду вознаграждена сполна. Став таким влиятельным, как сейчас Лейра, Рейз облагодетельствует меня. А вместе мы сможем защитить остальных подменышей — таких же детей, какой была я.

Он снова смотрит на яйцо — или на самого дракона.

— Я не знаю, как мы поступим дальше. Думаю, спросим совета у Олани и Исольды, когда вернемся. Но я знаю, что оставлять его здесь нельзя.

Вот тут он точно прав. Мы зашли слишком далеко, чтобы вернуться с пустыми руками.

— Ладно, — говорю я. — Забираем. Я полезу в скелет. Но ты у меня в долгу!

— Я и так у тебя в долгу, — с прежней легкостью отзывается он. Приятно осознавать, что некоторые вещи не меняются.

— Ты у меня в долгу уже раз пять или шесть, — мрачно говорю я, подбирая свои нелепые, замызганные, драные юбки и делая шаг вперед.

Он расплывается в дурацкой ухмылке:

— Мы считаем тот случай, когда ты сожгла мне брови? Потому что это тянет на неплохую компенсацию.

Вот тут не поспоришь.

Скажу честно: какая-то детская часть меня надеется, что останки дракона оживут, едва я прикоснусь к ним, оживут и зарычат. Его неподвижность не менее страшна, она осуждает меня могильной холодностью. Я вспоминаю детские сказки о сокровищах, которые полагаются только достойным, о коварстве фейри и наказаниях за проступки.

Я знаю, что не гожусь на роль героя. Я просто подменыш, которому рост позволяет протиснуться меж драконьих ребер.

Кость гладкая и теплая на ощупь, будто в ней еще держится огонь. Мне приходится упереться в нее обеими руками, чтобы пролезть. Если бы я не знала, что это кость, то, возможно, по коже не ползли бы мурашки, — но я-то знаю.

— Прости, — шепчу я, хотя почти уверена, что дракон меня не слышит. Я опускаюсь на колени внутри его грудной клетки и тянусь за яйцом. Поверить не могу, что я так близко — к нему, к развязке, к таинственному будущему.

Едва я касаюсь скорлупы, как в пальцах отзывается гул самой жизни, мягкий и теплый, полная противоположность чарам Госсамера. Я дрожу, поднимая яйцо на руки, как неповоротливого малыша.

От тяжести трясутся руки, и я с ужасом представляю, как роняю его и разбиваю.

— Лучше ты возьми, — говорю я Рейзу.

Он косо на меня смотрит:

— А ты не думаешь, что я сейчас вцеплюсь в него и убегу куда глаза глядят?

— Теперь — думаю.

Он тянется ко мне, я аккуратно проталкиваю яйцо через ребра и передаю в его здоровенные руки.

— Все будет хорошо, — говорит он, обнимая яйцо, как младенца. Непонятно — он обращается ко мне, к яйцу или к самому себе.

Я выбираюсь обратно и оглядываю раскинувшуюся под нами расщелину, залитую золотистым светом.

— Надо поторопиться. — Я дрожу. — Не хотелось бы торчать здесь ночью.

Вот и все. Я все жду чего-то: выходки фейри, засады, — но ничего не происходит. Конечно, все не так просто, как хотелось бы, но вскоре я вернусь домой со своей долей золота.

И потеряю Исольду.

Я качаю головой. Она передумает. После случившегося она не может рассуждать как раньше. Все будет хорошо; и буквально на секунду мне хочется, чтобы тяжесть упала с моих плеч. Хочется легкого головокружения от облегчения.

Я отрываю от своих обширных юбок широкую полосу ткани и делаю из нее перевязь для Рейза. С примотанным к груди драконьим яйцом он выглядит как отец, который идет на рынок с новорожденным, и это так забавно, что я хихикаю.

Он хмурится, прикрывая руками округлый сверток.

— Давай-давай, смейся. К следующему лету любой уважающий себя джентльмен заведет себе перевязь для драконьего яйца.

От этого заявления я хохочу еще громче, почти истерически, а потом замечаю, как доволен собой Рейз, и мгновенно умолкаю.

На прощание я касаюсь драконьего черепа, молча обещая, что мы не позволим сокровищу, которое он так долго хранил, стать орудием страданий. Из здания мы выходим той же дорогой, которой пришли. Я поглядываю через плечо, ожидая, что вот-вот появится Госсамер, или откуда-то выскочит монстр, или нас поразит проклятие и мы обратимся в камень. Даже переступая порог туннеля, я готова к тому, что злая магия навеки заточит нас в каменных стенах библиотеки.

Вокруг подозрительно спокойно.

Я последний раз оборачиваюсь и шагаю в темноту.

Огненно-оранжевый свет заливает книжные ряды, окрашивая их в закатные тона. Жутко, безжизненно, красиво. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем глаза людей снова увидят это место?

А потом я вспоминаю, что какими бы человеческими ни были мои глаза, я все равно не одна из них.

Нет, не из них.

Я вздрагиваю. Последние несколько недель мне удавалось не обращать внимания на этот голос — как будто он исчезнет, если его игнорировать.

Это худшая из моих мыслей или каких-то других?

Нет — каких-то чужих?

— Сили, идем, — ласково торопит Рейз. — Нас ждут.

Он берет меня за руку — чтобы безопаснее было идти по темному туннелю — и ведет обратно к выходу из горы.

Глава 30

Трудно сказать, как долго мы бредем по туннелю. Минуты сливаются в часы, мы уже не считаем ни шаги, ни повороты. Я иду впереди; наши руки по-прежнему сплетены. Ладонь Рейза гораздо крупнее моей, я растопыриваю пальцы, чтобы было удобнее держаться, но руку не отпускаю. Чувствую, как она снова становится липкой, как учащается его дыхание.

— Ты боишься темноты? — тихо спрашиваю я, столько раз прокрутив в голове этот вопрос, что ни о чем больше не могу думать.

Рейз напрягается:

— С чего ты взяла, что я боюсь?

Мы идем медленно, путь каменистый и неровный. Я бьюсь носком о небольшой выступ, потом шагаю на него.

— Тут ступенька, — сообщаю я. — Насколько я разбираюсь в поведении людей, учащенное дыхание, потные ладошки и нетипичная молчаливость обычно являются признаками страха. Нет?

Он пытается вырвать руку из моей, но я держу крепко.

— Не отпускай, а то потеряешься.

— Не такие уж они и потные, — ворчит он.

— Переводишь тему. — Я снова что-то задеваю ногой; на этот раз — камешек, который со стуком укатывается вперед. Рейз перестает дергать рукой.

— Я не люблю… гм… замкнутые пространства, — признается он. Ну разумеется. Я должна была и сама заметить, еще до того, как он рассказал о том, что с ним делала Лейра. Я крепче сжимаю его руку. — Я их прямо ненавижу, если честно. Потею, меня мутит… Короче, если вдруг мой обед окажется в твоих волосах — считай, я тебя официально предупредил.

Я морщусь от отвращения, чего он, разумеется, не видит. Но руку не отпускаю все равно.

— А Судьба?

Он фыркает:

— Ты думаешь, почему я превращался в птицу, когда мы ехали по несколько часов подряд? Энергозатраты колоссальные, но так я мог размять крылья. А здесь — просто ужасно. У вашего треклятого вагончика хотя бы окна были.

Каков нахал!

— Эй! Судьба — самый лучший из всех волшебных вагончиков по эту сторону Драконьих земель! Тебе вообще повезло путешествовать в такой роскоши!

— Конечно, — соглашается он и усмехается. — Прощу прощения.

Еще несколько минут мы идем молча, если не считать стука шагов и тихих ругательств, с которыми мы врезаемся в валуны или стены.

— Кстати, — вдруг говорит Рейз, — а что ты собираешься делать с деньгами?

— Э… — Я останавливаюсь. С чего бы мне перед ним отчитываться? У меня был ответ на этот вопрос, но Исольда все поставила с ног на голову. — А что ты собираешься сделать с драконом?

— Я первый спросил, — говорит он. — Ну давай. Отвлеки меня. Дай подумать о чем-то, кроме внезапного обвала, который приведет к нашей безвременной кончине.

— Ты истеричка, — возмущаюсь я, шагая аккуратнее, потому что тропа идет под уклон. Все равно мы больше не увидимся, после того как провернем сделку с фаердрейком. Хуже не будет. Я вздыхаю. — Отправлюсь домой, — мягко говорю я. Так больно это признавать: я отправлюсь домой. Не мы. — Наши родители… живут в деревне на северо-восточном берегу Харроу. Я их три года не видела.

Пальцы тянутся к флакону на шее, но его там больше нет.

— Пора вернуться?

Я прикусываю губу, но все равно продолжаю:

— Нас в некотором роде… выгнали из города. После того как все узнали правду обо мне. — И я рассказываю ему про Кассиуса Редбрука, про зелья и чары, про мои вопли, вывихнутые запястья, про огонь. Про то, как дышит умирающий человек. Про все.

Я, кажется, никогда никому об этом не рассказывала, и потому меня саму удивляет каждая озвученная мною подробность. Только Исольда все знает. Я никого больше не подпускала к себе настолько близко, чтобы делиться своей историей.

Рейз все время застает меня врасплох, и это опасно. Мне просто нужно продержаться еще немного. И тогда нам больше не придется встречаться.

Вот так я хочу. И всегда хотела.

Впереди виднеется сероватое пятно.

— Мы почти пришли, — говорю я и сжимаю руку Рейза.

На этот раз выход из туннеля не встречает нас ярким белым светом. Рейз не отпускает меня до тех пор, пока не становится достаточно светло, чтобы разглядеть окрестности в голубом сиянии луны, и только тогда он со вздохом облегчения расслабляет плечи. Мы почти вышли во внешний мир, и ветерок оттуда впивается в мои плечи холодными пальцами.

Теперь я готова присесть и выдохнуть. Снова увидеть сестру, похвастаться драконьим яйцом, обменяться шутками с Исольдой, Олани и Рейзом. Собраться с мыслями, всем вместе решить, что делать дальше, а потом отправиться домой.

Я выхожу под сверкающий полог неба с синими звездами.

И вдруг — укол в глубине подсознания: что-то не так. Даже если Исольда и Олани решили на всякий случай не высовываться, все равно здесь слишком тихо, темно и спокойно. Должны быть какие-то признаки их присутствия, а не глухая тишина, которую нарушает только мое дыхание и свист ветра в вышине.

— Исольда? — осторожно зову я.

Молчание.

На фоне скал, почти вне поля зрения, я замечаю какое-то движение. Я оборачиваюсь, но там никого нет.

Тревога нарастает, я срываюсь с места.

— Исольда!

— Сили, стой! — Рейз догоняет меня, прикрывая перевязь с драконьим яйцом. Я не обращаю на него внимания.

— Исольда!!!

Кажется, я различаю какой-то звук, потому останавливаюсь, чтобы прислушаться. Вот, опять: сдавленный писк, как будто кто-то скулит через кляп.

Я оборачиваюсь в тот момент, когда на белом камне каньона расцветает световое пятно. Я вскидываю руку, чтобы прикрыть глаза, которым больно после долгого пребывания в темноте, но все равно всматриваюсь. Свет не такой уж и яркий — ненамного светлее, чем было бы на закате, — и струится он из висящего в воздухе белого шара.

Этого хватает, чтобы разглядеть Исольду, сидящую в десяти-пятнадцати метрах на поваленном столбе спина к спине с Олани. Они связаны по плечам и запястьям. Лицо сестры бледное, а рот перевязан туго стянутой тряпкой, чтобы не кричала. Ее раненая нога неловко вытянута вперед; видно, что еще болит. Олани без сознания. И без посоха.

А рядом с ними, с посохом в руках, стоит обладательница тонкого заостренного лица, которое я надеялась больше никогда не увидеть. Зеленые глаза сверкают в магическом свете.

— Как приятно, что теперь и ты к нам присоединилась, подменыш, — мурлычет Арис.

Я изо всех сил борюсь с порывом подбежать к сестре, развязать ее, защитить.

В каньоне стоят еще несколько человек. Некоторых я смутно помню по стычке на постоялом дворе. Но тут — ни обрыва, ни отвлекающих факторов, никакой помощи от Исольды и Олани.

Нам конец.

Рейз стоит за мной, обхватив руками сверток, словно это поможет его скрыть.

— Арис, — говорит он с отвращением, даже не потрудившись напустить на себя привычную любезность. — Как ты нас нашла?

Его глаза бегают, и по напряжению плеч я считываю второй невысказанный вопрос: где Лейра?

Арис складывает руки на груди.

— За тобой тянется такой след катастроф и некомпетентности, что выследить тебя несложно, Рейз.

У меня голова идет кругом. Мы нырнули и вынырнули из мира фейри, оказавшись в укромном месте в глубине Западного Хребта. Не представляю, о чем она. Мы даже повозку потеряли в лесу фейри — вместе с Бирчем. Рейз весь подбирается:

— Что ты сделала с Олани?

— За нее не беспокойся, — ухмыляется Арис. — Лучше на своих перышках сосредоточься. — Напоминание о его ограниченных магических способностях не похоже на дружескую поддевку, как в устах Олани. Это целенаправленный укол.

— Хватит, Арис. — Из-за спины одного из здоровяков-приспешников выходит Лейра в сопровождении двух сверкающих драконов. Возможно, это те, из поместья, изящные и мускулистые; они двигаются синхронно, как будто их тренировали с рождения. Лейра привычным жестом кладет руку дракону на шею, приминая гребень. В другой руке у нее компас. Не тот, зачарованный, а вполне материальный, из стекла и металла. Он сияет в белом свете, и я чувствую магию, исходящую от его корпуса.

Олани стонет, выгибая шею. Она очнулась. Благодарю судьбу, что она жива.

Я нащупываю голос, хотя по позвоночнику и бежит дрожь:

— Отпусти их.

Лейра бросает на меня жалостливый взгляд, но снова обращает внимание на своего племянника:

— Ох, Рейз, — разочарованно тянет она. — Рейз, Рейз, Рейз. Где я ошиблась? Мог бы хоть немножко усложнить мне задачу. Нет же — стоило помахать колечком у тебя под носом, и ты немедленно в него вцепился.

Рейз машинально трогает тусклое кольцо, которое забрал у Лейры на горной дороге, — кольцо отца:

— Ты наложила на него заклятие слежения!

Я, конечно, помню, что они родственники, что она его вырастила, но все равно поражаюсь, насколько он иногда похож на обиженного ребенка.

— Вам удалось спрятаться на несколько дней — это весьма неплохо. Но едва вы вернулись в мир смертных, как я точно знала, где тебя искать.

Несколько дней? Я думала, мы провели в мире фейри не больше одной ночи.

Она хотела, чтобы он забрал кольцо. Хотела дать нам уйти. Все это — все наши жертвы — было впустую.

— Я… я была не нужна тебе, — говорю я, потирая место на ладони, где был компас.

За спиной Лейры Олани, моргая, медленно приходит в себя. Один из драконов принюхивается, слегка приподняв губу, словно ждет ее полного пробуждения, чтобы напасть. Исольда все еще слабо брыкается. Первое потрясение потихоньку сменяется гневом. Что они с ней сделали?

Лейра так на меня смотрит, будто на мгновение забыла о моем существовании. Зеленые глаза хищно блестят, словно она — змея, а я — маленькая вкусная мышка.

— А что мне до тебя? Я лишь позволила вашей банде потешных неудачников проделать всю грязную поисковую работу, чтобы поджидать вас в конце. И кстати, — она протягивает руку, как в тот вечер в лесу, но на сей раз — не ко мне, а к Рейзу. — Яйцо отдай.

Рейз прикрывает драконье яйцо руками. Его широко распахнутые глаза на мгновение встречаются с моими, и мы оба испытываем шок и замешательство.

Откуда Лейра знает про яйцо?

— Ой, да ладно, — рявкает она, и самодовольный тон наконец сменяется нетерпеливым. — Почему ты все еще думаешь, что я такая же невежда, как и ты? Я изучала этот компас дольше, чем ты живешь на свете, докапываясь до знания всех матриархов прошлых поколений рода Уайлд. Вы даже не представляете, во что ввязались.

Рейз ведет себя не так, как всегда, и я не понимаю почему. Он должен сказать что-то умное, наглое или сморозить абсолютную глупость, главное — сделать что-то неожиданное и вырваться из этой передряги.

— Я… Я точно знаю, что делаю, — заикается он вместо этого. — И в основном — пытаюсь от тебя избавиться.

Лейра прижимает руку к сердцу:

— О, какая прелесть. — Ее умильный тон мгновенно меняется, становится резким и жестким. — Повзрослей, Рейз. Если бы у тебя было хоть немного ума, ты бы давно понял, что дружить со мной гораздо выгоднее, чем дружить против меня.

Он пятится. В его голосе — едва сдерживаемые эмоции, кулаки сжаты:

— Ты сама меня вышвырнула!

Она отвечает, даже глазом не моргнув:

— И в какой же момент ты решил, что слишком хорош, чтобы покаяться? Кто тебя вырастил? Кто учил тебя использовать свою силу, хотя у тебя…

— Ты запирала меня в клетке! — Крик Рейза, почти всхлип, эхом мечется среди камней. Сочувствие переполняет мое сердце, я почти готова утешительно погладить его по руке.

— Но ведь ты научился, не так ли? — рычит она.

— Видимо, плохо научился. Иначе давно бы понял, кто ты такая. Я был ребенком!

— Ты был — и являешься — чародеем! — Руки Лейры дергаются, и я гадаю, какие кары она готова на нас обрушить. — Ты был слаб. Жалок. Без моего наставничества ты бы остался пустым местом! Позор! — фыркает она, склонив голову набок. Ее драконы тоже фыркают. — Я-то думала, из тебя еще выйдет толк. Я надеялась, что мы сможем решить проблему, не прибегая к насилию. А теперь отдавай яйцо, иначе я убью твоих подруженек.

По команде Лейры Арис достает сверкающий серебряный кинжал и приставляет его к горлу моей сестры.

— Нет! — Из моей груди вырывается крик, и я понимаю, что держу руки перед собой с обращенными вверх ладонями. Над ними танцуют два сгустка пламени, не причиняя мне никакого вреда. Я не собралась вызывать огонь, но все равно не опускаю рук, чтобы выглядеть более грозно. Как будто я знаю, что делаю.

Исольда округляет глаза, а несколько стражников делают шаг назад. Драконы рычат, обнажая острые зубы, и я вижу, как напрягаются их мышцы в ожидании разрешения на бросок. Глаза Арис тоже расширяются, я вижу, что кинжал едва заметно дрожит. Она пытается это скрыть, но я понимаю: она все еще боится меня. Арис бросает взгляд на Лейру и снова делает невозмутимое лицо.

Лейру моя выходка нисколько не впечатляет.

— Стоп! — говорит Рейз. Я смотрю ему в глаза и пытаюсь понять. Мне кажется, я догадываюсь, о чем он думает: взрослый огнедышащий дракон может стать страшным оружием. А тот факт, что подобных ему не осталось, делает его практически несокрушимым. И человек вроде Лейры Уайлдфол не должен обладать такой мощью.

А мы — эгоисты, ужасные, неисправимые эгоисты. Потому что готовы променять жизни тысяч безликих жертв, обреченных страдать под пятой Лейры, на Исольду и Олани.

В одно мгновение.

Рейз делает шаг вперед, распуская перевязь. Он медленно идет к своей тетке. Ткань сползает, открывая драконье яйцо. Оно весело сверкает в искусственном свете.

Какая гадость. Мне становится тошно от чувства вины: я ведь знаю, как Лейра издевалась над Рейзом, и понимаю, что она поступит точно так же с новым несчастным созданием, лишь бы оно дало ей то, что она хочет.

Но у нас нет выбора.

— Спасибо, Рейз, — спокойно говорит Лейра, будто обращается к непослушному ребенку. Она берет яйцо обеими руками, не тронув перевязь. В ее глазах светится жадность, а драконы вытягивают длинные жилистые шеи и с любопытством принюхиваются к яйцу.

Рейз молчит. Я прямо чувствую, как он скрежещет зубами, хотя стоит ко мне спиной.

— А теперь отпусти их. — Я сама удивляюсь силе своего голоса. Я не отвожу глаз от Исольды и от Арис, опускающей кинжал.

Во взгляде Лейры на мгновение мелькает растерянность, но она исчезает в блеске улыбки:

— Боюсь, мне пришлось немного покривить душой.

Солгала. Ну разумеется, она солгала. Потому что она человек и может лгать, а значит, заключать с ней сделки в некотором смысле даже опаснее, чем с фейри. Мы только что отдали наш единственный козырь, и остается уповать только на ее милосердие.

Лейра поглаживает драконье яйцо, как любимого питомца.

— Арис.

— Арис! — Я с удивлением слышу тихий голос Рейза, вторящего тетке. В нем звучат умоляющие нотки. Они же выросли вместе. История сложная, но она у них общая. Может быть, их связь достаточно глубока, чтобы убедить ее поступить правильно.

Она так же удивлена мольбой Рейза, как и я, даже замирает на секундочку. Арис переводит взгляд с Рейза на Лейру, и на мгновение во мне загорается огонек надежды.

Лейра сжимает зубы и бросает короткий взгляд на свою племянницу. Ей даже говорить ничего не нужно.

Нож Арис, прижатый к горлу моей сестры, вспыхивает на свету. Исольда, слишком крепко связанная, чтобы вырываться, просто вздрагивает. Ее округлившиеся глаза влажно блестят.

— А теперь, — ласково говорит Лейра, обнимая яйцо, — поступим следующим образом. Мы покинем это убогое место. А вы не попытаетесь нас остановить — ни магией, ни каким-либо иным образом. Если я увижу хоть одну искру, почувствую малейшую дрожь земли — Арис убьет обеих девиц. Обнаружу вас за спиной на дороге в Аурмор — Арис убьет обеих девиц. Попытаетесь строить очередные хитроумные, но непроработанные планы — ну, вы поняли.

В горле стоят слезы, но я глотаю их. Огонь в моих руках гаснет, они безвольно опускаются.

— Ты не посмеешь, — хрипло говорит Рейз. Но застывает на месте, как и я.

Лейра закатывает глаза. Потом отворачивается, эффектно взмахнув шлейфом длинной парчовой юбки.

— Уже можно прощаться. До свидания, Рейз.

Драконы смыкаются за ней непроницаемой стеной чешуи и подрагивающих хвостов.

Приспешники Лейры резко начинают шевелиться. Все происходит очень быстро. Олани в полубессознательном состоянии, ее просто утаскивают, не успеваем мы сказать хоть слово.

— Сол… — кое-как выдавливаю я сквозь слезы.

Теперь тащат и ее, ставят на ноги. Исольда грубо вырывается, извиваясь всем телом — не для того чтобы освободиться, а чтобы двигаться самостоятельно. Тряпичный кляп сползает. Измученная полуулыбка искажает ее окровавленное лицо, и тут же чья-то тяжелая рука хватает ее за шею.

— Все хорошо, — говорит она, даже сейчас успокаивая меня. — Мы скоро увидимся. Обещаю.

Что-то хрустит под сапогами человека, который ее утаскивает. Я кое-как сдерживаю слезы, пока их не скрывает темнота, наступающая, когда лошади и повозки уходят по горной дороге, а в расщелине не остается даже отблеска света Арис.

Рыдания накатывают волной, и я буквально валюсь под их тяжестью. И только когда мои колени ударяются о камень, я вижу, что на месте, где стояла Исольда, где она сражалась перед тем, как попасть в плен, что-то поблескивает.

Моя подвеска, разбитая на тысячу осколков.

Сухие цветы — воспоминания родителей о нас, слишком синие, чтобы их можно было принять за настоящие, — медленно тают в воздухе. Они превращаются в пыль, потом в дым, и ветер уносит их прочь.

Внутри меня что-то обрывается и умирает.

Глава 31

Кажется, я уже целую вечность лежу, свернувшись калачиком, на камне и дрожу. Рейз молча дает мне выплакаться, пока во мне не остается ничего, кроме пустоты.

— Тебе больно? — спрашивает он, испугав меня. Как давно он сидит рядом? — Сили?

Я поднимаю голову, успеваю отрицательно ею помотать и снова утыкаюсь лицом в ладони. Не могу сейчас на него смотреть. Все правила человеческого поведения, которые я так старательно изучала, кажутся невнятными и недоступными для понимания. Я машинально поднимаю руку, чтобы поправить подвеску, но пальцы хватают лишь воздух.

Я снова начинаю плакать.

Рейз больше ничего не говорит. Он сперва задевает меня рукой, а потом его ладонь ложится на мое плечо жестом, обещающим объятия.

— Нет, — отстраняюсь я.

— Прости, — быстро отвечает он. Еще днем меня нужно было обнять; сейчас же меня трогать не надо. Да, я такая — сперва убегаю, а потом сижу на земле и рыдаю. Наверное, Рейз считает меня ненормальной.

— Прости, — вторю я, приглушенно всхлипывая. — Прости. Прости. — Я шмыгаю и киваю. У меня течет из носа, мне неловко. Не хочу, чтобы Рейз видел, как я вытираю сопли рукавом.

— Сили… — Его рука зависает над моим локтем, но он ее отдергивает. За минуту он уже дважды назвал меня привычным именем, а значит, что-то еще не так. — Перестань извиняться. Все в порядке. Ты имеешь право плакать.

Рейз разговаривает спокойно, но не слащаво, и мне просто хочется, чтобы он продолжал говорить. Он откидывается назад, наклоняет голову. Думаю, он специально на меня не смотрит. Ценю.

Я заставляю себя поднять на него взгляд и встретиться с ним глазами. Они у него опухшие, усталые, с темными кругами. Нос краснее, чем обычно, как будто он тоже плакал, но тихо, чтоб я не заметила. Почему правила нашей дружбы должны меняться?

— Рейз, — бормочу я. Он смотрит на меня выжидающе.

Мне нечего сказать. Но он пытается меня утешить, и я должна поступить так же. Я неуверенно протягиваю руку и касаюсь его плеча:

— Ты как?

Он не отвечает.

Что ж, я попыталась. Он не обязан со мной откровенничать, если не хочет.

— Нам бы поспать, — предлагаю я.

— Да, — соглашается он. — Надо бы.

Он разочарован — или огорчен, — но я не понимаю чем. Я сделала все, чтоб он мог мне довериться. Я прикоснулась к плечу, все такое. Внятно дала понять, что готова поддержать его.

Я уже намереваюсь отодвинуться, но тут он делает глубокий вдох.

— Сили, подожди. — От этого ласкового голоса я замираю. Моя рука касается его руки. Конечно, он сейчас рассердится и оставит меня тут одну. Вместо этого он говорит: — Не очень. В смысле, я — не очень.

Я вроде бы перестала плакать. Но чувствую липкие следы от слез на лице.

Немного выпрямляюсь. Потом кладу голову Рейзу на плечо.

Он не отодвигается.

Мы так и сидим, пока на щеках не остаются только сухие и зудящие соленые пятна. Мысли мечутся по кругу.

Наконец я нарушаю молчание:

— Ты так беспокоишься об Олани.

Лицо Рейза кривится, будто он пытается не заплакать опять.

— Да, — подтверждает он. — Очень беспокоюсь. Она… она самый близкий друг, который у меня вообще был.

Убедительно. Олани не особо любит поговорить по душам, но я видела, как они общаются. Как оберегают друг друга, понимают друг друга, подбадривают. Они настолько разные, их близость так неожиданна, но они дополняют друг друга.

— Раньше… — Его голос срывается, он замолкает, откашливается и продолжает: — Когда я жил у Лейры, я… Нас особо не выпускали из поместья. Олани начала на нее работать два года назад. Лейра дала нам задание на двоих. Ничего важного, такое задание, которые даже я бы не провалил. Это была проверка.

Я смотрю сквозь ресницы на наши руки. Рейз трогает свое кольцо, крутит его на пальце.

— И все равно я облажался. — Он горько усмехается. — Олани постаралась исправить все самостоятельно, но от Лейры мне все равно досталось. Наорала на меня и заперла в комнате. Олани ухитрилась взломать замок, просила прощения за то, как со мной обошлись. А ночью увела меня из дома. — Я слышу, что он улыбается. — И пельмешками накормила.

Я задумываюсь над услышанным. Лейра — наниматель Олани, но та, рискуя навлечь на себя гнев, все равно решила помочь Рейзу. Интересно, к нему до этого хоть кто-то проявлял доброту? Неудивительно, что он так о ней заботится.

— После этого мы постоянно куда-то убегали вместе. В такие ночи я был свободным, мне казалось, что мой мир больше, чем то, чего от меня требовала Лейра. Олани ведет себя жестко, но…

Но она всего лишь человек и сейчас нуждается в защите так же, как когда-то нуждался сам Рейз. И я так же нужна Исольде. А мы застряли здесь и не можем им помочь.

Снова повисает молчание, но я слышу короткие резкие вдохи: Рейз хочет сказать что-то еще, но сдерживается. Я вздыхаю, но не убираю голову с его плеча.

— Говори, что еще не так.

Он пытается скрыть удивленную ухмылку, по его лицу, как облака, пробегают противоречивые эмоции.

— Я думал, того факта, что Лейра отняла у нас всё и что нам нечего есть и некуда идти, вполне достаточно.

— Рейз.

Я вызывающе поднимаю на него взгляд и достаточно долго смотрю ему в глаза, чтобы он понял, что я не шучу. Достаточно долго, чтобы от дискомфорта у меня начала зудеть шея.

Рейз вздыхает:

— Ладно. Ты же не отстанешь.

На осеннем ветру в тонкой рубашке довольно прохладно, но Рейз такой теплый. Я подвигаюсь чуть ближе и жду его ответа.

Он снова страдальчески косится на меня:

— В общем… Она же моя тетка. И видеть ее такой… Короче, я был не готов. — Он вытягивает перед собой руку, сжимает ее в кулак, рассматривает, как будто это очень интересное зрелище. — Я знаю, какой она бывает, когда сильно чего-то хочет. Но я все равно… — Он резко замолкает с каким-то то ли смешком, то ли всхлипом.

Я не знаю, что делать. Протягиваю руку и неуклюже накрываю его запястье. Он сперва склоняет голову, разглядывает мои пальцы, потом по-птичьи поворачивается и смотрит мне в лицо.

— Я нелепый, — говорит он, и в его голосе проскальзывает нотка горечи. — Не делай вид, что это не так.

— Я специалист по нелепости, — бездумно заявляю я — и почти наверняка зря.

Но Рейз смеется.

— Ты в хорошей компании, — говорит он, пока улыбка не сошла с его лица. — Понимаешь… она же вырастила меня. Я не воспринимаю Лейру как мать или как-то так, но… Родителей-то я вообще не помню. Только ее.

Я вдруг очень остро чувствую пустоту в том месте, где должен висеть флакончик на шнуре. Но дело не во мне — дело в Рейзе и его непутевой родне, которая пыталась нас убить. Я кое-как ухитряюсь собрать слова:

— Я… мне так жаль, Рейз. Тебе… тебе, наверное, очень тяжело.

— И что теперь будет с этими воспоминаниями? — спрашивает Рейз после паузы.

Я смотрю на разбитое стекло, на порванный шнур. Там нечего спасать. Горло сжимается, я долго не могу подобрать ответ.

— Понятия не имею.

Лейра с Исольдой и Олани давно ушли, но преследовать их еще рано. Вряд ли Лейра рассчитывает, что мы останемся здесь гнить, но сколько выжидать, прежде чем отправиться в путь, — не знаю.

Как скоро вылупится дракончик? Сколько времени пройдет, пока Лейра отпустит пленников и забудет о нас?

Рейз некоторое время изучает меня ласковым и непонятным взглядом.

— Слушай, твоя сестра и Олани — два самых одаренных человека, которых я встречал в жизни. Они сумеют постоять за себя, пока мы ищем дорогу домой. Ты обязательно вернешься к своей сестре. Я тебе обещаю.

— Такое невозможно пообещать. — Я обнимаю колени и пытаюсь подавить зевок.

— Ты невозможная.

Я стараюсь дышать медленно и ровно, чтобы замедлить бушующие мысли. Он прав, Исольда и Олани могут о себе позаботиться. Не может быть, чтобы я в последний раз видела свою сестру, когда мы ссорились. Нет, так не будет.

— Знаю, — отзываюсь я и снова зеваю. — Прости, просто…

— Все нормально. — Его голос странно спокойный, но у меня сейчас нет сил разбираться. — Нам действительно нужно поспать. А утром подумаем, как быть. Да?

Надо бы с ним поспорить. Настоять, что план нужно разрабатывать прямо сейчас и претворять его в жизнь как можно скорее.

Но я уже почти сплю, а рыдания отняли у меня все оставшиеся силы. Поэтому я киваю и снова укладываюсь на землю. Чувствую, как он устраивается в метре от меня.

Я ворочаюсь и мечтаю о хлебе. И жареных грибах, и большой миске горячего риса, и кофе, и медовике, и яблочном сидре, и о всяком разном. Я почти уверена, что сплю, что вижу сны. Сны о полном желудке еды, сухом жаре очага или хотя бы одеяле, знакомом звуке дыхания спящей рядом Исольды.

Глаза закрываются, и я как будто падаю. Потом меня настигает знакомое ощущение, и я снова настораживаюсь, борясь с собственным утомленным телом и не давая ему провалиться в сны, которыми Госсамер владеет уже несколько недель. Я представляю свой разум в виде большой комнаты и осматриваю все ее углы на предмет наличия фейри. Чего угодно чуждого.

В голове роем носятся мрачные непрошеные мысли, и я в итоге сдаюсь. Сажусь, подтягиваю к груди колени, сжимаю кулаки.

Так нечестно. Мы через столько всего прошли, и это еще не конец. Сейчас мне кажется, что судьба просто наказывает нас.

Или смеется над нами.

В груди вспыхивает гнев, в венах бурлит магия. Я быстро ее подавляю, чтобы не натворить непоправимого, и просто сижу сиднем, как бы официально признавая, что от сна я на сегодня отказываюсь.

Не сейчас, умоляю я. Магия ползает по моей коже, кусает, как шерстяная одежда, собирается в лужицы на ладонях, когда я бесконтрольно шарю руками. Чтобы ее угомонить, я позволяю кончику одного пальца выпустить огонек, маленький, как пламя свечи. Я задуваю его и зажигаю еще один. Потом еще.

Один за другим.

Я способна контролировать свою силу.

— Ты говоришь совсем как они, — раздается за спиной веселый голос. — В смысле, как смертные.

Глава 32

Я мгновенно вскакиваю и оборачиваюсь, уже вытянув перед собой руки. Над тихо спящим Рейзом стоит Госсамер и разглядывает его с любопытством и отвращением, как ребенок — копошащегося у ног слизня.

Я строго смотрю на него и прижимаю к губам палец. Ругаться с призраком я не хочу, потому что ни в коем случае не собираюсь будить спящего Рейза.

— Расслабься, Сили. — Его ленивые аристократичные интонации с каждым словом бесят все сильнее. — Твой смертный крепко спит.

Я не выказываю уверенности, и тогда он скрещивает пальцы над сердцем, напуская на себя исключительно невинный вид. С его бледной кожей, слегка поджатыми пухлыми губами и умоляющим взглядом из него вышла бы славная мраморная статуя героя-любовника. Если бы не эти острые зубы.

Отворачиваюсь. Может, если делать вид, что его здесь нет, он уберется? Но я уже отвлеклась, и высечь пальцами огоньки не получается.

— Ты не сможешь игнорировать меня вечно, — дразнит фейри, растягивая слова. — Мне ведь есть что рассказать. Я провел в облике статуи… многие столетия? За такое время накапливается уйма тем для беседы. А ведь я даже не знаю, как сейчас выглядит мир людей. Та заурядная дама, перевертыш — как ее зовут? — наверняка вселяет в других ужас, но в мое время на нее бы даже внимания не обратили. Вы, смертные, так быстро меняетесь.

Удивительно, но его голос отражается эхом от камня, как будто звучит не у меня в голове, а снаружи. Но я-то знаю. На самом деле его тут нет.

— Почему тебя заточили, Госсамер?

Он почти вздрагивает, когда я зову его по имени, и изящно взмахивает рукой. У него длинные заостренные холеные ногти — ненастоящие, естественно, как и длинные волосы, босые ноги и тонкий рукав, задевающий мою руку.

— Да уж и не помнит никто.

Что-то мне подсказывает, что он как раз помнит, но я ни слова из него не вытяну, как бы ни хотела.

— Что тебе нужно? — злобно шиплю я.

Невинный взгляд сползает, как плохая театральная декорация, и сквозь кулису виден проблеск раздражения. Он шагает — почти перетекает — вперед.

— Тебя разве никто не научил, что грубить фейри — неразумно?

На мгновение меня накрывает страх, но я заставляю себя одуматься. Ответ очевиден.

— Если бы ты хотел что-нибудь со мной сделать, то уже сделал бы.

Госсамер останавливается, прищуривается:

— А ты чрезвычайно уверена в себе, Сили.

Наверное, не стоит зацикливаться на том, что, не опровергнув мои слова, он подтвердил их.

Правда — коварная штука.

Я прислоняюсь к скале и настороженно наблюдаю за фейри. Он стоит в паре метров от меня, изучая, будто я — бабочка, которой самое место в его коллекции. От ледяного взгляда бледных глаз я вздрагиваю.

— Если тебе не хочется думать о себе, то, может быть, стоит подумать о твоих противных друзьишках? — Он многозначительно глядит на Рейза. — Жаль, если что-то случится с ним… или с остальными. Та смертная, которую ты зовешь сестрой, — она интересная. Я таких раньше не видел.

— Их — не трогай, — бормочу я, не решаясь повысить голос. — Просто объясни, что тебе нужно. И почему ты в моей голове.

Госсамер почти по-человечески вздыхает. Он сокращает расстояние между нами, вставая почти нос к носу со мной, а затем садится рядом и тоже прислоняется к камню.

— Когда ты меня освободила, Сили… Я хотел уйти. Я пытался вернуться в свое царство, где мог бы набраться сил. Но оказалось, что я связан с тобой и твоей магией. — Он поворачивается ко мне, слишком близко склоняется к моему лицу. — Спрашивай о чем хочешь, крошка-подменыш. Я же знаю, что ты тоже все чувствуешь.

По коже бегут мурашки, неприятно покалывая чужой магией. Он сказал это вслух, и я теперь тоже ощутила связь между нами. Даже если бы он находился по ту сторону расщелины, внутри горы, я бы все равно чувствовала его присутствие, как сейчас. Как будто он — часть меня, как магия или пальцы. Я сглатываю, стараясь не трястись, и старательно выговариваю:

— Ты хочешь уйти. Может, мне просто освободить тебя?

— Нет! — слишком поспешно отвечает Госсамер. Магия накрывает мою шею и испещренные шрамами руки ледяным покровом. — Все не так просто, — добавляет он, и в его тоне звучит что-то мрачное и горькое.

Я делаю вдох, грудь сжимается. Нервно касаюсь пальцами того места, где должна висеть подвеска.

— Я тебе нужна, — выдыхаю я. На этот раз — моя очередь смотреть в глаза Госсамеру в поисках хоть каких-то проблесков истины.

Он опять приваливается к скале и хмуро глядит на звезды.

— И тебе нужна моя магия, — продолжаю угадывать я. — Потому что твоя…

— Я не смог бы с этим покончить, даже если бы хотел, — огрызается Госсамер. — Думаешь, мне нравится привязка к смертному телу? Ты же хрупкая. Ты можешь в любой момент умереть, и куда тогда денусь я?

В кои-то веки от фейри исходит искренность. Он в такой же ловушке, как и я; он тигр, царапающий клетку моего разума. И если будет царапать достаточно сильно, то однажды сломает ее.

— Понятия не имею.

Он обмякает — наполовину исполненный ленивой силы, наполовину поверженный.

— Я даже управлять тобой толком не могу. С тем же успехом я мог бы быть обычным заклинателем.

Часть меня требует, чтобы я бежала подальше от этого фейри. Его неспособность завладеть мной — сомнительный повод для сочувствия. Однако любопытство берет надо мной верх.

— Значит, магия, которая, как ты сказал, была тебе недоступна… — Я так мало об этом знаю, что не представляю, как сформулировать вопрос, чтобы он не звучал глупо. — Это моя магия?

— Вместе мы можем дотянуться до моей истинной силы, — с отчаянием произносит он. — Одному она мне недоступна.

— Какая жалость, — язвительно шепчу я, хотя по коже пробегает холодок. Но мысли все равно пускаются в галоп. Мы можем использовать его истинную силу. Вместе. Если я сейчас использую свою магию — насколько она будет моей, а насколько — его? Если наши силы свяжутся, смогу ли я освободиться — или же с каждым разом буду отдавать все больше и больше себя?

Другая часть меня спрашивает уже тише: на что я способна с его силой?

Это я игнорирую.

— И как долго это будет продолжаться? — Я стараюсь не выдать свой страх. Будь Госсамер человеком, он бы заметил, как плохо мне это удается. Я не человек, но все равно умираю со стыда.

Его кварцевые глаза вспыхивают раздражением, а губы кривятся, обнажая острые зубы:

— Что за странный вопрос? Насколько я знаю, такого никогда не случалось. Наша ситуация совершенно уникальна. Так же уникальна, как ты сама, крошка-подменыш.

— Не подлизывайся, — тихо огрызаюсь я. Я не против, чтобы мне напоминали, кто я есть. Я давно это приняла, само слово меня уже не обижает. Тем не менее в устах Госсамера оно звучит так, словно он вкладывает в него дополнительный, неизвестный мне смысл.

Острые зубы блестят, лицо Госсамера расплывается в улыбке:

— О, но тебе же нравится. Что с тобой сделали эти смертные, подменыш! Не забывай: я чувствую то же, что чувствуешь ты. Ты меня, разумеется, ненавидишь, но тебе льстит моя похвала. — Он задирает подбородок, приподнимает белые брови. — Это так по-смертному. Даже миленько.

Неужели мне правда нравятся комплименты Госсамера? Вряд ли — хотя он не мог бы заявлять подобное, не будь это правдой. Я подавляю странное ощущение внутри, какие-то теплые искры, которые без моего внимания становятся все горячее и горячее.

— Ты прав, — вскипаю я. — Я тебя действительно ненавижу.

— Убийственно, — бесстрастно бурчит Госсамер. Он постукивает ногтями по камню в нервирующем ритме. — Но, боюсь, тут ничего не поделать. Разве что…

Цок.

Цок.

Цок.

Наконец я сдаюсь. Крепко сжимаю кулаки.

— Разве — что? — спрашиваю я.

Госсамер торжествующе ухмыляется. Каждый мой шажок навстречу — его победа.

— Я, пожалуй, смогу придумать, как это прекратить. — Голос, который он не потрудился приглушить ради моего спящего компаньона, становится тише, когда он наклоняется к самому моему уху. — Но всему есть своя цена.

Я чуть не смеюсь. Какой немыслимый бред.

— Ты думаешь, я рискну заключить с тобой еще хоть одну сделку? Не надейся. Тебе это нужно так же, как мне. Я не собираюсь идти на уступки, лишь бы только ты исчез. Должен быть другой способ.

Он пожимает плечами, натянуто улыбается. Как бы продолжает: это еще не конец.

— Возможно, если ты вернешь меня в царство фейри… В мире магии я смогу набрать достаточно сил, чтобы обрести собственную плоть.

Я уже искала пристанища в царстве фейри, и у меня нет никакого желания туда возвращаться. Я и так оттуда еле выбралась, и то благодаря сделке с фейри.

С другой стороны — у меня нет выбора. Госсамер возьмет у меня все, до чего дотянется. Единственный способ это прекратить — уничтожение хоть моей магии, хоть разума, хоть меня самой. Но если я правильно разыграю свои карты, то смогу избавиться от этого фейри еще до того, как кто-то узнает о его существовании. До того как он нанесет непоправимый урон.

— Почему бы и нет? — вздыхаю я. — У меня уйма времени.

Госсамер внезапно хватает меня за запястье, и мне даже становится легче — после того напряжения, которое я испытывала, когда он почти неощутимо стоял рядом и лишь касался меня рукавами. Он как будто ждал момента вцепиться в меня и зашептать прямо в ухо.

— Я рад, что мы наконец нашли общий язык, Сили. Коль скоро мы так связаны, можно извлечь из этого пользу. Давай только договоримся не играть друг с другом в игры, ладно?

— Нет, — отвечаю я, беря себя в руки. Я не хочу дрожать — несмотря на то, что он прижимается ко мне, а его острые ногти впиваются в нежную кожу запястья. Он ненастоящий, ненастоящий. Я не желаю оказаться в ловушке сделки с фейри, по глупости заключив соглашение. — Ты, конечно, неспособен лгать, но это не значит, что я однажды рискну тебе доверять.

— Какой умненький подменыш, — хвалит Госсамер. Его улыбка сверкает, как лезвие ножа за секунду до того, как перерезать горло. Потом он медленно меня отпускает и растворяется во тьме. Отступает в глубину моего сознания.

Я трясущейся рукой обхватываю свое запястье и рассматриваю его.

На гладкой загорелой коже виднеются бороздки — в тех местах, где в меня впивались острые ногти Госсамера.

Глава 33

Каким-то образом я проваливаюсь в сон. Проходит, наверное, несколько часов, прежде чем я просыпаюсь на рассвете от шепота «Исилия!», хотя мне кажется, что я только-только задремала. Я вскакиваю, не открывая глаз, ничего не соображая, и с размаху врезаюсь в нос Рейза.

— Я не сплю! — шепчу я. — Отвали!

— Да конечно, — ехидно говорит Рейз.

Я сажусь, зеваю, разминаю плечи. Я поспала на камне, и теперь у меня еще сильнее болит… в общем, все, что только может болеть. И есть хочется.

— Я несколько дней ничего не ела. — Я игнорирую тот факт, что Рейз не обращает на меня внимания и не двигается, даже когда я встаю, хотя сидит так близко, что я чувствую тепло его тела. — Должен понимать, что меня в таком состоянии лучше не бесить.

— Ты разговаривала во сне. Кошмары?

Я пытаюсь соображать, но не знаю, что ответить, чтобы себя не выдать:

— Все нормально у меня.

Мы сидим молча. Солнце подсвечивает камни розовым. Надо срочно добыть воду и какую-нибудь еду. Нельзя же вечно тут торчать.

И мы не знаем, куда идти.

Правда, никто из нас не готов это признать, так что мы просто сидим. Я судорожно тереблю в пальцах вышивку на платье фейри и сожалею, что волшебный народец не снабдил меня чем-то более полезным.

Когда дракон вылупится, Исольда и Олани будут больше не нужны Лейре. Наверное, она их отпустит. Вряд ли она станет убивать просто так, несмотря на свои угрозы. А мы можем однажды вернуться в Аурмор и отыскать их, когда убедимся, что она не видит в нас потенциальной угрозы своим планам.

Но даже если мы вернемся… то все равно останемся ни с чем. У нее будет драконье яйцо, наследие рода Уайлд, единственное сокровище, которое действительно чего-то стоит, и детеныш из него может вылупиться со дня на день.

Смириться с этим я не могу. Должен быть какой-то выход, можно же как-то вернуть яйцо, пока дракон не оказался в руках Лейры… ну или хотя бы получить за него плату.

Но рисковать и следовать за ними мы не можем. Ни за какие деньги.

— Может, тебе туда полететь? — спрашиваю я. — Среди ночи, например.

Рейз качает головой:

— В птичьем теле мне его не унести. А даже если мне и хватит сил, яйцо точно охраняют, и ни у кого не возникнет сомнения, что это за гигантский орел его утащил. К тому же если я отправлюсь туда один, то ты не сможешь помочь Олани и Исольде. — Он не договаривает: а значит, она их погубит.

Он прав. Оно того не стоит. Надо дождаться, когда Лейра решит, что мы точно сдались, что она победила, что яйцо в безопасности. Тогда она отпустит своих наемников и ослабит бдительность.

Рейз хмурится. Он измотан, а его лицо совсем скукоживается, когда он задумывается.

— А что, если мы сумеем попасть в поместье раньше них? Ты можешь сделать портал?

Идея хороша, но я понимаю, что в прошлый раз у меня это получилось только благодаря Госсамеру, что мою магию направлял его невидимый толчок. Это с его помощью я смогла сделать то, что смертным не под силу. Может, получится еще раз?

— Надо подумать. — Я стараюсь не реагировать на этот голос, но все равно вздрагиваю и оглядываюсь, замечая Госсамера краем глаза. Он молча наблюдает за мной, холодно и скучающе оценивая мои действия. — Сделай мне хорошее предложение.

Магия раздраженно вскипает, обдавая холодным ветерком мою и без того озябшую кожу. Я вообще не склонна к насилию, но для фейри готова сделать исключение.

— Что ты делаешь? — спрашивает Рейз, и до меня доходит, что он все еще сидит на земле, а я уже стою.

Я вожу руками по воздуху, нащупывая потоки магии:

— Я, наверное… Я не знаю, как сделала это тогда. — Не говорю правду, но и не совсем лгу.

Его лицо озаряется всепоглощающей надеждой. Он вскакивает на ноги, быстро и тревожно шагает вокруг меня:

— Это… это было бы замечательно. Мы подождем ее на месте, и, пока они будут несколько недель добираться, мы успеем все спланировать. Можно дождаться, когда она спрячет яйцо в той самой комнате — она же наверняка сделает именно так, да? Тогда мы утащим его и заберем Исольду и Олани до того, как Лейра заметит пропажу.

— При условии, что она сдержит обещание и не прикончит их по пути, — бормочу я. При мысли об усталом, осунувшемся лице Исольды, о ее широко распахнутых глазах, о том, какой уязвимой она выглядела, меня охватывает тревога.

— Или если они к тому времени не удерут, — с улыбкой говорит Рейз. — А они точно это сделают, если их раны успеют зажить.

— Хорошо, — говорю я, разминая руки. Сердцебиение ускоряется в такт мыслям. На сердце тяжело, но это не та тяжесть, которая давила на меня всю ночь. Эта кажется подъемной. — Хорошо. Ладно.

Осталось только убедить Госсамера помочь.

Рейз хватает мою руку и взволнованно сжимает:

— Сили, у нас… У нас, возможно, есть шанс.

Я моргаю. Он снова зовет меня привычным именем. Не представляю, что это значит.

Но его волнение заразительно. Помимо страшного беспокойства за Исольду, во мне просыпается надежда. Надежда, что мы спасем их и заберем яйцо. Что мы с сестрой вернемся домой.

В лучах солнца сверкают осколки стекла. Домой — или в то место, что осталось от дома.

Я медленно киваю — Рейзу, а также Госсамеру:

— Думаю, я смогу.

Чего ты хочешь, с неохотой мысленно спрашиваю Госсамера.

— Боюсь, все не так просто, — отвечает он вслух. Я чувствую, как фейри кружит вокруг меня, но смотреть на него не собираюсь.

Я скрежещу зубами, готовая передумать. Даже если все получится, я увижу Исольду через несколько недель. Могу ли я допустить, чтобы она так долго страдала в плену?

Могу ли я рискнуть и поступить иначе?

Смогу ли вынести ее разочарование, когда мы уйдем с пустыми руками и она будет строить все более и более рискованные планы, чтобы найти нечто столь же ценное, как то, что мы уже потеряли?

Нужно спасти ее и от Лейры, и от себя самой. Это единственное, что я точно знаю. И мне плевать, чем я за это заплачу.

— Даже собственной магией? — нарочито небрежно спрашивает Госсамер. — Ну, раз уж тебе плевать на цену.

— Нет! — вслух говорю я.

Рейз наклоняет голову:

— Что?

— Я… Я думаю, — заикаюсь я, пытаясь игнорировать смешок Госсамера. — Тсс! — обращаюсь я непонятно к кому из них.

Мне нужно назначить справедливую цену. Что-то, что он оценит, но не пожелает в избытке. Что ему нужно? Что я отдавала раньше?

Видимо, доступ к магии. В обмен на твою помощь в создании портала — на время действия заклинания и ни секундой больше.

— Договорились, — соглашается он и исчезает.

В воздухе мгновенно что-то меняется, но сейчас разрыв между моей магией и силой Госсамера более значителен. Мои руки двигаются не так плавно и уверенно, взмахивая, собирая магию из воздуха и создавая связь между мной и камнем.

Что мне с этим делать? Такое ощущение, что я держу в пальцах веревки, но не знаю, к чему их привязать.

Я чувствую, что Госсамер во мне разочарован; он как будто мысленно отпихивает меня в сторону, чтобы полностью взять контроль на себя. Если фейри по природе своей умеют создавать порталы, как он сможет меня научить? Смогла бы я объяснить кому-то, как дышать? Думай, куда ты хочешь попасть. Думай, чего ты хочешь и что тебя с этим связывает.

Я думаю об Исольде, о каменной громаде поместья Уайлдлайн в сердце Аурмора, о его роскошном убранстве и о том, как я хочу, чтобы все получилось, потому что мне нужно вернуться домой.

Домой.

Что-то напрягается в груди, и на секунду мне кажется, что я не справлюсь. Я стараюсь сильнее, и Госсамер старается вместе со мной. Что-то острое и холодное пронзает ребра, и с одним резким вдохом напряжение спадает. Та самая связующая нить, которую я ощущала в лесу фейри, снова завязывается вокруг меня, а другой ее конец уходит куда-то в неизвестность.

Рейз тоже все чувствует, хотя портал едва заметно мерцает в воздухе. Его потряхивает, он протягивает мне руку, растопыривая пальцы, чтобы мне было удобнее.

— Ты уверена?

Нет, думаю я, закатывая глаза, но беру его за руку. Во всяком случае, я буду не одна.

— На счет «три», — говорю я, надеясь, что это прозвучало жестко, как приказ. Как если бы это сказала Исольда. — Раз…

Мне не нравится, как Рейз на меня смотрит — с благоговением и страхом, — но обдумывать это некогда, потому что портал я долго не удержу. У меня нет времени на размышления, все ли я сделала правильно и не подвел ли меня Госсамер.

Все это не имеет значения. Важно только спасти Исольду, спасти яйцо, спасти все.

— Два…

Рейз крепче сжимает мою руку.

— Т…

Рейз прыгает, утаскивая меня за собой.

Мы падаем дольше, чем должны были, и я понимаю, что мы совершили ошибку. Секунда дезориентации — я наполняю пространство своим криком, машу руками и ногами, словно пытаюсь взлететь.

Вместо камней я падаю на воду, и она поглощает меня.

Мой высокий крик резко обрывается вместе с рокотом гор, который я даже не замечала, пока он не стих.

Я ничего не вижу.

Я ничего не слышу.

Я не могу дышать.

Рейз все еще держит меня за руку. Почему он не всплывает?

Вокруг меня кружат пузырьки, откуда-то доносится его искаженный голос. Я дергаюсь вверх, но он не движется к поверхности и не отпускает меня.

Что-то хватает меня за лодыжку. Я пытаюсь освободиться, но оно не живое. Течение воды свивается вокруг меня.

Но я же чародейка. Я могу менять и форму воды.

Я пытаюсь мыслить ясно, воображаю, как вода отпускает нас — или, что лучше, выталкивает на поверхность. Чувствую, что течение поддается, подчиняется моей воле.

Но почему тогда мы продолжаем тонуть?

Чем упорнее я стараюсь, тем быстрее нас затягивает.

Хватка Рейза ослабевает, будто он теряет сознание. Я крепче вцепляюсь в него. Не уверена, что смогу вытащить его из воды, но утонуть ему тоже не позволю.

Я теряю магический контроль над водой, и нас тянет ниже, ниже, ниже.

У меня сводит спину, когда я вдруг слышу знакомый голос.

Ты думала, что утонешь? — тихо спрашивает Госсамер. Я не дам тебе умереть, подменыш. Он не настоящий, я в сознании, но чувствую, как его палец касается моего лица. Не сейчас, когда я застрял здесь. Мы связаны. Со мной ты можешь ничего не бояться.

Ощущение его прикосновения задерживается надолго.

А потом я оказываюсь на поверхности. Подо мной — земля, под руками и лицом — земля, я наполовину лежу в воде, наполовину — на суше. Рядом Рейз, выкашливает воду.

Живой. Мы оба живы.

Чушь какая-то. Я не чувствовала, что течение переменилось, я не чувствовала, что двигаюсь вверх, только вниз, вниз, вниз.

И вот мы снова дышим.

Я встаю на четвереньки, упираясь ладонями в мягкий песок. Песчинки у меня на лице и волосах, забрались под одежду.

Не знаю, где мы, но это не поместье Уайлдлайн.

Я открываю глаза, кашляю водой. В груди все дрожит от натуги. Рейз трогает меня за руку, словно проверяя, на месте ли я.

— Рейз… — хриплю я, сплевывая очередную порцию воды, и ползу, пока не доползаю до него. Вода капает с распущенных волос ему на щеки. — Рейз, смотри.

— Я помню дом… не таким, — захлебывается он. Потом поворачивает голову, смотрит на меня сквозь мокрые ресницы. На его лице быстро, как фейерверки в Ревелнокс, сменяются эмоции: растерянность, облегчение, страх и — торжественным завершением — снова растерянность.

Растерянность перед синим небом над головой и белым песком внизу. Перед зеленой травой, и буйством деревьев, и сияющим серебром воды, из которой мы вынырнули.

Рейз приподнимается на локтях — колени нелепо торчат в разные стороны — и выплевывает мощную струю воды.

Я тоже сажусь, постанывая, но наконец перевожу дух.

Мир гладких острых вершин и неумолимого камня исчез. На его месте красуется идиллический пейзаж: бескрайнее озеро, гладкое и блестящее, как стекло, его поверхность пестрит фиолетовыми кувшинками, вокруг — мягкие песчаные берега, а за ними простираются луга, переходящие в лес.

— Здесь все по-другому, — замечает Рейз спокойным тоном, который граничит с паникой.

Ни скал.

Ни пещер.

И никакого пути назад.

Густой воздух наполнен магией, как весенней пыльцой. Она забивается в горло, я ощущаю ее запах, я слышу ее в шуме ветра. Я знаю правду — еще до того, как на краю поля зрения появляется Госсамер, хмурый, как напыщенный мраморный истукан.

Это не поместье Уайлдлайн. Это даже не мир смертных. Я не понимаю — дело в моей ошибке или во вмешательстве Госсамера, но мы каким-то образом оказались в царстве фейри.

Опять.

Глава 34

— Полагаю, есть как хорошие новости, так и плохие, — безразлично замечает Госсамер.

— Где это мы? — Я поднимаюсь на дрожащих ногах и, медленно поворачиваясь, осматриваюсь. Мы как будто на курорте. Как будто на этих одиноких берегах не хватает только шикарных домов.

— Не знаю, — говорит Рейз, а Госсамер в то же время отвечает:

— Я бы сказал, но ответ тебе вряд ли понравится.

Тем самым подтверждая то, о чем я подозревала — и чего боялась: даже здесь, в царстве магии, только я могу видеть и слышать этого фейри.

Но место, в котором мы очутились, не похоже на зачарованный лес. Тут все резче, темнее, суровее. Солнце более яркое и горячее, тени более контрастные.

Не знаю, как я себе представляла пейзажи Неблагого Двора, но точно не так.

Рейз, похоже, тоже не может поверить своим глазам. Он разглядывает все то ли растерянно, то ли разочарованно. Потом тоже поднимается на ноги и встает рядом со мной.

Может, мы вернемся так же, как и пришли? Мне без труда удается прочесть эту мысль — потому что сама думаю о том же. Разница только в том, что я знаю, где мы, и меня парализует страх.

Рейз делает широкий шаг обратно в озеро, как будто намеревается нырнуть и плыть в глубину — либо пока не окажется в мире смертных, либо пока не лопнут легкие.

— На твоем месте я бы не пускал туда своего питомца, — лениво комментирует Госсамер, прислонившись к высокой серебристой осине.

— Рейз, стой!

Он оборачивается на мой крик, челюсти решительно сжаты.

В ту же самую секунду из-под ряби вокруг его ног раздается звук, похожий на треск ломающегося льда. Десятки бледных, не совсем человеческих рук взмывают над поверхностью озера. Они тянутся к нему, умоляюще зовут к себе. Их ногти черны от водорослей, а вдоль вен тянутся темные росчерки плесени.

Рейз вопит неожиданно высоким голосом и быстро карабкается на берег, спотыкаясь и падая к моим ногам.

— Что… Как… Где…? — задыхаясь, спрашивает он. Руки ныряют обратно, гладь озера становится безмятежной, как бассейн с ртутью. — Это что было вообще??

Я прикусываю губу и протягиваю ему руку.

— Мне… — Ох, как же не хочется произносить это вслух. Но он должен знать. — Мне кажется…

Рейз, уже привычный, ждет, пока я соберусь с мыслями, стаскивая тем временем один ботинок и переворачивая его, чтобы вытекла вода.

— Кажется, я совершила ошибку. — Мне наконец-то удается сообщить это максимально спокойным голосом — ну, по моим меркам. — Это… Мы… Это…

Но продолжать я не в силах. Голос срывается, слова застревают в горле. Наверное, рановато я себя похвалила.

— Царство фейри? — заканчивает за меня Рейз, стряхивая воду с волос. Мокрыми они кажутся темными, почти бронзовыми. Он принимает новость весьма спокойно.

Я киваю, тяжело сглатываю. Дрожа, когда холодные капли скатываются по позвоночнику, убираю мокрые пряди со своего лица.

— Исольда, — говорю я. — И Олани. — Это не вопрос, это несуразное утверждение, но он меня понимает.

— Мы к ним вернемся. — Рейз поднимает руку, но сразу опускает. — А ты не можешь сделать еще один портал?

— Запросто, — вклинивается Госсамер. — Возможно, если ты сделаешь мне достойное предложение, я помогу тебе добраться куда нужно.

То есть это все-таки он испортил заклинание. Разумеется, он. Я никогда не доверяла ему, но, видимо, в нынешнем отчаянном состоянии слишком нечетко обозначила условия.

— Не могу, — говорю я Рейзу, делая вид, что не слышу фейри. — Я же… Я же могу отправить нас невесть куда. Прямо в море или в лагерь Лейры. Слишком опасно.

И дорого мне обойдется.

Если у меня только два варианта — сделка с Госсамером или вечные скитания по Неблагому Двору в поисках портала назад, — то я рискну. Рейз вздыхает:

— Я понял. Мы поищем другой путь.

Лучше бы он не был таким спокойным. Ситуация во всех смыслах складывается против нас. Мы — мыши, которые сидят и гадают, кто же их сожрет — лиса или змея.

— А что дальше? Вдруг мы не выберемся? Лейра будет их мучить или вообще… Да что угодно может случиться, Рейз, а я… мне нужно… я…

— Сили, остановись. — Он смотрит мне в глаза, и я ничего не понимаю. Он должен злиться. Я все испортила, угробила наш последний шанс, сделала наше положение в тысячу раз хуже. Он вообще нормальный?

— Почему ты не паникуешь? — выпаливаю я. Мне холодно, мокро, и я вся трясусь.

— Не знаю. То есть мне страшно, конечно, но… За прошедшие дни бывало и хуже. И я знаю, что ты не сдашься, пока не доберешься домой. Или пока не получишь оплату. — Он улыбается, но мы оба знаем, что в последнем предложении есть только доля шутки. — Я просто хочу сказать, что… ну, мы вместе справимся. А если нет, если будет совсем плохо, тогда опять попробуешь сделать портал.

Я тупо киваю, пораженная его неуместной верой в меня.

— Ладно. Во-первых, нужно понять, где мы. Меня, конечно, учили всякому о царстве фейри, и, по идее, я должен легко определить, какой это из Дворов, но… Кажется, учителя не думали, что однажды я могу оказаться по ту сторону портала. Так что…

Я слушаю его бубнеж и с трудом подавляю желание навсегда заткнуться. Мне надо произнести одно слово. Всего один раз. Один раз — это выполнимо.

Мой слишком тихий голос дрожит от непролитых слез и едва протискивается сквозь горло, но одно нужное слово мне все-таки удается выдавить:

— Неблагой.

Глаза Рейза округляются, но он старается держать лицо.

— Так, — медленно и осторожно говорит он, как будто обращается к дикому зверю. — И что ты хочешь делать дальше?

Я хочу вернуться.

Я хочу домой.

Я хочу извиниться перед Исольдой.

Я хочу есть.

Я хочу сидеть на своей койке и слушать, как металл звякает о металл, пока Исольда сортирует ворованное добро, и чтоб Бирч мурлыкал у очага.

— Я хочу высохнуть.

Мы отходим от воды к самой высокой осине с ярко-зелеными листьями — никогда не видела таких высоких осин. Я сажусь у корней, подтягиваю колени к груди и сижу, заложив руки за голову, слушаю урчание в животе. Капли — одна за другой, одна за другой — стекают по моей коже.

— Ты так никогда не просохнешь.

Я поднимаю взгляд на Рейза, собираюсь спорить, но молчу. Он уже снял и повесил на ветку свою рубаху. Ботинки и носки лежат в нескольких метрах на солнышке, а он остался в одних штанах.

Я смущаюсь и быстро отвожу взгляд. Как на одном человеке может быть столько веснушек? Они усыпают его плечи, сползают по рукам и покрывают широкую грудь. А еще на нем множество шрамов — не меньше десятка, мелких и неровных, больших, с мой палец, и мелких, с камешек гальки. Я всегда понимала, что Рейз — парень сильный, но только сейчас могу разглядеть мускулы — выразительные даже при всей его мягкости.

Он хмурится в мою сторону, сложив руки на груди.

— Я не то чтобы пытаюсь тебя раздеть, Исилия, но, если не дать всем этим слоям нормально просохнуть, они начнут вонять, как те плесневелые утопленники.

Скрежещу зубами. Он прав.

Я молча встаю, аккуратно развязываю узел куртки.

— Не глазей!

Он поднимает руки в примирительном жесте и отворачивается лицом к озеру.

Я раскладываю куртку на траве возле его носков, расправляю складки, потом сама встаю спиной к воде и, всей кожей ощущая взгляд Госсамера, отдираю от себя потрепанные останки бального платья, оставаясь лишь в тонком нижнем белье фейри.

Он же сам фейри, напоминаю я себе. Одежда для них — лишь глупый человеческий конструкт.

От этого, правда, не легче.

Потом я снимаю сапожки и носки. Лучше умереть, чем признаться Рейзу, что ощущение свежего воздуха и солнечного света крайне приятно после кусачей мокрой одежды.

— Ладно, — говорю я, медленно обходя дерево и становясь рядом с Рейзом. Я стесняюсь, и нижнее белье, которое прилагалось к платью фейри, не спасает. У нижней рубашки без рукавов — завязки спереди, а над короткими тонкими штанишками виден живот. Такое ощущение, что все мои шрамы громко требуют к себе внимания. — Не смотри на меня.

Рейз усмехается уголком рта.

— Так нечестно, — заявляет он, рискуя взглянуть на меня краем глаза. — Ты-то имела возможность отлично меня разглядеть.

Я шлепаю его по руке.

— Эй! — Он поворачивается ко мне лицом, с чрезмерной обидой потирая то место, куда я его ударила — не так уж и сильно, между прочим.

— Ты не предупредил, что раздеваешься, — говорю я, чувствуя, как теплеют щеки. Он, кстати, не пялится, ничего такого; вполне сносно. — Ты меня… отвлек. Кстати, откуда у тебя столько шрамов?

— О! — Лицо Рейза озаряется, несмотря на обстоятельства, несмотря ни на что.

Я почему-то тоже улыбаюсь.

Он указывает на маленький шрамик на правом плече:

— Это я в четыре года на бегу врезался в стол. — Потом переходит к шраму под мышкой, размером с пуговицу. — А вот это я пытался приручить бродячего кота. — Дальше идет серебристая царапина поперек ребер. — А это я вывалился из окна таверны. — Он извивается, чтобы достать до еще одного сморщенного шрама. — Это Олани учила меня обращаться с ножом, это я неудачно разделывал рыбу, это я падал с лошади, а это…

— Хватит! — хихикаю я. Не смеяться невозможно. Может, меня просто прорвало от напряжения, но как же приятно хоть на секунду перестать тревожиться и просто похохотать. — Я все поняла!

Рейз удовлетворенно усмехается. Его кривая ухмылка — самонадеянная, искренне довольная — напомнила о нашей первой встрече. — А вот это, — указывает он на маленький неровный ожог в том месте, где плечо переходит в грудь, — оставила мне одна знакомая девушка, заклинательница небесных молний.

Мой смех стихает. Эту метку я бы узнала где угодно. Она чуть меньше и чуть бледнее, чем точно такие же шрамы на моей собственной коже. Это моя отметина.

— Уверена, ты ее заслужил, — мягко говорю я, все еще улыбаясь.

— Спорный вопрос.

В воздухе повисает уютная тишина. Мы стоим и смотрим вдаль, на линию горизонта. Ветерок — вроде бы вызванный не мной — колышет воздух, заставляет меня дрожать, и я подвигаюсь поближе к Рейзу — не вплотную, но почти.

Нервно сплетаю пальцы.

— И что дальше? — наконец спрашивает Рейз, мягко задевая меня, когда поднимает руку, чтобы убрать с лица подсохшие волосы. Не уверена, случайное это прикосновение или нет.

Я напряженно сглатываю, отворачиваюсь от озера и поднимаю голову, чтобы видеть его лицо.

— Надо думать, как мы вернемся обратно.

Рейз вздыхает:

— Я надеялся на более конкретные предложения.

— Лично я рекомендовал бы двигаться на север, если ты категорически не намерена со мной договариваться.

Я передергиваю плечами. Как я могла забыть о Госсамере? Его голос донесся из-за моей спины, а теперь и сам он материализовался позади Рейза.

Я скрежещу зубами и стараюсь не перебегать взглядом с лица моего компаньона на фейри.

— Не знаю, — говорю я, толком не определившись, кому из них отвечаю.

Рейз что-то рассказывает о своих учителях и прогулянных уроках, но пока Госсамер наматывает вокруг нас круги, я не могу внимательно слушать.

— Я бы предложил помощь, подменыш, правда, я бы помог. Но просто… — Фейри протягивает руку, чтоб заправить мокрые волосы мне за ухо, и я отшатываюсь. — Если ты покинешь Неблагой Двор, то и я вместе с тобой. Разве что ты сделаешь мне предложение, от которого я не смогу отказаться.

Прошлой ночью он говорил, что в царстве фейри сможет набрать силу и оставить в покое мой разум, мою магию и мое тело. Как ни странно это признавать, несмотря на глубокое, ноющее чувство ужаса, проникающее в меня из самой земли, непредвиденная смена маршрута может спасти нас обоих.

— Время тянешь, — необдуманно брякаю я.

Рейз озадаченно склоняет голову:

— У тебя все хорошо? Ты дернулась.

— Время тянешь, — повторяю я, в этот раз прямо и, наверное, слишком настойчиво глядя на моего спутника-человека. — Потому что ты не в курсе, куда идти. — Я позволяю себе перевести взгляд на озерную гладь. — Что находится к востоку отсюда?

— А я откуда знаю? — говорит Рейз уже не озадаченно, но раздраженно.

— Королевский суд Неблагого Двора, — с готовностью отвечает Госсамер. — Ты нас забросила к черту на кулички, но если тебе удастся выжить и добраться до цивилизации, ты наверняка сможешь найти портал, чтобы попасть в свой смертный мирок. В идеале — без меня.

Значит, идем на восток. Во всяком случае, пока не найдем решение получше. Пока я не избавлюсь от Госсамера. Меньше всего мне хочется оказаться у фейри при дворе, но вариантов особо и нет.

— Сили? — Рейзу хватает наглости сделать обеспокоенный вид. — Что с тобой происходит?

— Ничего, — говорю я и отворачиваюсь. — Мне просто кажется, что нам надо на восток. Тут все как-то странно. И магия… другая.

Жалкое оправдание, но он, похоже, купился. Во всяком случае, сейчас. Если скажу Рейзу правду, то он, боюсь, перестанет мне доверять. Откажется следовать за мной, и мы оба погибнем в волшебном мире. А если Госсамер будет продолжать в том же духе, у меня не получится долго держать в секрете своего непрошеного гостя.

Однако я упряма.

Так что я упрямо сжимаю кулаки и не обращаю внимания на фейри, пока моя одежда сохнет на солнце.

Потом я упрямо иду вместе с Рейзом километр за километром по узкой избитой тропе, тянущейся через переменчивый ландшафт мира фейри.

И упрямо отмахиваюсь от его заботы.

И еще упрямо раз за разом повторяю себе, что однажды снова увижу сестру. Чего бы это ни стоило.

Поначалу лес кажется бесконечным. Моя свежевысохшая одежда совсем не кажется чистой. Она жесткая, морщит в подмышках и неудобно путается в ногах. Впрочем, недолго: вскоре повисает туман, и вещи становятся сырыми и холодными. Снова.

Вот оно. Вот как я представляла себе Неблагой Двор: призрачный лес из шепотом шелестящих над головой, наполовину погруженных в плотный туман осиноподобных деревьев с бледной корой и серебристыми листьями. Что-то в этом месте не так, но я не могу понять, что. Может, дело в запахах, в магии, сочащейся из деревьев, тумана и почвы, свежей и пряной, как сосновая смола. А может, дело в том, что кожу покалывает, как будто за мной следят.

И тут что-то мигает в поле зрения. Да, за мной точно следят.

Я ахаю и разворачиваюсь с вытянутыми вперед ладонями. Все открывшиеся на стволе дерева глаза — жуткие, почти человеческие — мгновенно закрываются.

— Что? — Рейз тоже оборачивается, одним движением доставая нож. — Что там?

Я останавливаюсь и стараюсь дышать медленнее.

Он не опускает нож.

Я снова всматриваюсь, но не вижу ничего, кроме медленных завихрений тумана. Потом нерешительно отвожу взгляд от дерева, которое на меня смотрело:

— Деревья. Они… следят за нами.

Рейз, слегка расслабившись, выдыхает:

— Ну… — Несмотря на старания, голос его еще слегка дрожит. — Я в целом не могу предъявлять им претензии.

Мы останавливаемся, ждем, когда наступит тишина. Прислушиваемся — вдруг за нами наблюдает кто-то еще.

— Сили, — говорит Рейз, поворачивая нож в руке. — А ты… Ох, я не знаю, как это сказать.

Он что, решил сейчас смущаться? Каждая впустую потерянная секунда может стоить нам жизни. Я не могу сдержать раздражения:

— Да говори ты уже!

Он неловко переступает с ноги на ногу:

— Ты чувствительна к железу?

Я вздрагиваю, отгоняя детские воспоминания о том, как меня дразнили, бегая за мной по берегу реки с кусками железа, пока я не падала без сил.

— У меня от него сыпь, — отвечаю я, нащупывая голос.

— Тогда будь аккуратнее. — Рейз плавно вскидывает нож и протягивает его мне рукоятью вперед.

— Зачем?

Он недоуменно разводит руками:

— Бери. Может пригодиться для самозащиты.

Я отталкиваю нож, что-то глубоко внутри кипит, возмущаясь и смущаясь, что он вообще посмел такое предложить.

— У меня есть магия.

— Мы на территории Неблагого Двора, Исилия. Тебе нужно железо.

— А тебе? — Я скрещиваю руки и упрямо выпячиваю подбородок.

Рейз вздыхает, сует мне в руку этот несчастный нож и что-то ищет на другом боку:

— У меня есть второй. Как насчет «Спасибо, Рейз. Я знаю, что ты хочешь меня защитить, Рейз. Я так рада, что ты идешь со мной через этот кошмарный лес, Рейз»?

Я обхватываю рукоять кинжала. Она прохладная, обтянута гладкой кожей и увесистая, хоть и небольшая. Я пробую, как непривычная тяжесть ложится в руку, смотрю на тусклый блеск железа.

Он какой-то… знакомый.

— Это же тот нож, который ты приставлял к моему горлу, да?

Я не жду ответа; мы оба знаем, что это он. Рейз ошарашенно хлопает глазами, когда я обхожу его и иду впереди, выставив клинок как предупреждение всем волшебным существам, которые могут нам встретиться.

Глава 35

В землях Неблагого Двора ночь не наступает. Она пьяно шатается туда-сюда, цепляясь потемневшими пальцами за синее небо. Отчаянно и голодно.

Вот оно голубое, подернутое белыми пушистыми облачками.

Вот вдруг чернильно-черное, усыпанное бриллиантами звезд.

В первый раз мы замираем в ужасе, задрав головы вверх, к небу, спрятанному за серебристой листвой, а потом это повторяется снова и снова. Здесь не бывает розовых полос заката или прохладных сумерек цвета индиго, как в лесах Благого Двора. Здесь небо мерцает, как внезапно гаснущая свеча. Здесь день и ночь как будто бьются за власть.

Наконец ночь побеждает. Над деревьями расстилается ровный безлунный покров, и нас поглощают синие тени.

Мы все идем, решив пройти как можно больше, прежде чем свалимся без сил. Спать в волшебном лесу нам обоим не хочется.

Если днем здесь просто неуютно, то ночью страх пробирает до костей. С высоты за нами наблюдают светящиеся глаза деревьев. Молча и пристально они следят за нашим перемещением. Туман тускло мерцает, подсвечивая дорогу, но я все равно вызываю шар пламени, чтобы использовать его как фонарь. Скрываться нет смысла. Лес и так знает, что мы здесь. И фейри наверняка в курсе.

Рейз придвигается ко мне так близко, что мы соприкасаемся плечами. Пламя в моей руке отбрасывает на его лицо призрачные тени, подчеркивая круги под глазами. Они не идут к его дружелюбному мальчишескому лицу.

В ветвях раздаются странные звуки — то ли уханье совы, то ли тявканье лисы. Они носятся вокруг нас, и я не могу определить, насколько далеко находится их источник. Звуки похожи на человеческие крики, стоны и смех, беспорядочно рассекающие ночную тишь. К ним примешивается еще что-то совершенно невнятное: низкий гул, вой ветра, скрип петель — не разобрать, что именно.

Я крепче сжимаю кинжал.

Не представляю, сколько мы уже так идем по этому лесу — прижавшись друг к другу, вздрагивая от каждого хруста. Всего час — а может, целый день? Мы здесь меньше суток, да?

Время уже теряет форму.

Но я не могу об этом думать. Я не могу считать каждую ускользающую от меня секунду — именно так и сходят с ума. Я просто должна идти вперед, двигаться в том направлении, которое кажется мне восточным.

Левой.

Правой.

Левой.

Правой.

Не смей считать!

Левой.

Правой.

Новый звук отвлекает меня, выдергивает из раздумий. Этот звук точно издает человек, где-то вдалеке. Это скулеж? Плач? Я смотрю на Рейза, чтобы понять: он тоже его слышит?

Мой спутник в замешательстве.

Мы продолжаем путь.

Голос все ближе, он как будто движется впереди нас. И я понимаю, что слышу не плач.

Это песня.

Чем она ближе, тем отчетливее я разбираю мелодию. И слова, очень знакомые слова, которые я миллион раз слышала прежде на городских улицах. Такое привычное чувство — что-то мягкое и ясное, чистое и теплое. И голос, голос — так поет человек, который знает свой голос и умеет с ним обращаться. Пусть он берет ноты не идеально, но у него такой тембр и страсть, что не вслушиваться невозможно.

— Я знаю этот голос.

Я испуганно смотрю на Рейза. Он отстал на несколько шагов, но не замечает этого. Его взгляд устремлен вдаль, и в нем — боль. Точнее, страдания разбитого сердца.

Его рот слегка приоткрывается, а лицо становится потерянным, как будто он сам не понимает, что слышит — или что чувствует.

Он шагает вперед так, будто его что-то тянет. Через секунду я вспоминаю, что у меня есть голос.

— Рейз?

Кажется, он меня не слышит. Его ноги заплетаются, цепляются за растущую вдоль тропинки траву. Он просто бездумно идет на звук.

Я подхожу к нему вплотную, едва не забыв погасить огонь, прежде чем схватить его за рукав:

— Рейз, остановись!

Призрачное чувство безопасности исчезает вместе с тусклым золотистым светом.

Рейз мотает головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение, моргает, смотрит на мою руку, накрепко вцепившуюся в ткань его рукава, на шрамы на этой руке, потом мне в глаза. Морщится, словно пытается сосредоточиться, вспомнить, кто я. Пение не прекращается. Голос — как солнечный свет, совершенно неуместный в этом лесу. Он вездесущ.

Я снова дергаю Рейза за рукав:

— Не уходи с тропы. Давай, идем со мной.

Он отвечает тусклым и бесцветным голосом, устремляя взгляд в чащу:

— Я же помню… голос отца. Он пел мне. Вот так.

Я-то думала, что голос кажется знакомым, потому что это проделки фейри. Но нет: он просто очень похож на голос Рейза. Трюк не так прост, как кажется, он темный, обернутый слоем правды, но это трюк. Его родителей здесь нет. Рейз вырывает рукав из моих пальцев:

— Я должен…

— Тебе нечего там делать! — Отчаяние наполняет меня. Я тащу его за руку, продираюсь через кусты. — Рейз, Рейз, услышь меня!

Если он и слышит, то не подает виду. Он тянет на себя, пользуясь тем, что крупнее и сильнее, увлекая меня в заросли.

Мои сапоги елозят по мягкой скользкой почве, когда я пытаюсь упереться каблуками. Я сую нож за голенище и тянусь к лицу Рейза свободной рукой:

— Сюда смотри!

Прижимаю ладонь к его веснушчатой щеке и заставляю посмотреть на меня. Щека колет мне руку рыжей щетиной.

— Слушай меня! — требую я, видя тот же пустой взгляд и умоляя судьбу вернуть ему самообладание. — Я не знаю, кто тебе там представляется, но это не по-настоящему! Пожалуйста, вернись со мной на тропу. Я тебя умоляю.

Когда я разворачиваю Рейза к себе, что-то на секунду вспыхивает в глазах, на которые падают рыжие пряди.

— Я…

Пение прекращается. Я задерживаю дыхание, рукав Рейза выскальзывает из моих пальцев.

Певец снова заводит ту же песню. Голос звучит вроде бы в стороне, но недалеко.

И Рейз снова выключается.

Его голубые глаза стекленеют, шея напрягается, он бросается в сторону, судорожно, как зверь в капкане, пытаясь добраться до источника звука.

Но я его так просто не отпущу.

— Рейз! — Хватаю его за руку, тащу в противоположном направлении. — Да стой ты!

Бесполезно. Он стряхивает меня, грубо выдергивая руку — я и забыла, что он на такое способен. Я снова пытаюсь в него вцепиться, но он попадает мне локтем по ребрам — так сильно, что у меня сбивается дыхание и я теряю равновесие.

Я отшатываюсь, цепляюсь ногой за ногу и валюсь на мягкий дерн. Отчаянно тянусь к Рейзу, и он вдруг останавливается. На миг мне кажется, что он пересилил чары.

Затем я замечаю, в какой неестественной позе он замер — как брошенная игрушка.

Пальцы впиваются в грязь, я, пошатываясь, встаю на ноги. Ковыляю в его сторону…

— Можешь прекратить представление.

Этот тембр пригвождает меня к месту. Он знаком мне гораздо лучше, чем голос Госсамера. Узнавание ощущается как воткнувшаяся в грудь стрела, и я забываю, как дышать. Я медленно поворачиваюсь лицом к говорящей и на мгновение забываю и о Рейзе, и о тропе, и о пении вдалеке. Забываю обо всем, кроме нее.

Она стоит в пятне золотистого света и держит в руках сияющий фонарь, разгоняющий тьму. Он освещает лицо — такое же родное, как лицо Исольды или мое собственное. Более того, оно поразительно похоже на наше, только кожа чуть светлее и брови тоньше и сильнее изогнуты. Ее каре-зеленые глаза встречаются с моими и вспыхивают золотом в свете фонаря.

Пение стихает, меня обнимает тишина — удушливая, холодная, темная. Я слышу только стук крови в ушах.

Сердце подкатывает к горлу, руки сжимаются в кулаки. Не могу поверить в то, что́ вижу перед собой, но трепетное слово само срывается с губ:

— Мами?

Глава 36

Рука сама взлетает к горлу, хватая пустоту на том месте, где раньше висел флакон. Не понимаю. Чем упорнее я стараюсь осознать, что именно здесь не так, тем сильнее у меня кружится голова. Откуда в царстве Неблагих взялась моя мама?

Вдруг ее лицо искажается. Она упирается рукой в бедро и рассматривает меня со смесью торжества и отвращения:

— Госсамер. Надо же, тебе хватило наглости сунуть сюда свой нос. Или… вот этот нос, чей бы он ни был.

Моя голова мгновенно проясняется. У стоящей передо мной фейри лицо моей матери, голос моей матери, ее нежные морщинки, от нее даже пахнет теми же травами. Мне страшно хочется броситься в объятия ее тонких рук, почувствовать, как шершавые ладони гладят меня по спине.

Но это не моя мама.

Гнев, печаль, обида и некоторое разочарование чуть не сбивают меня с ног. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы моя мама оказалась здесь, но на один нелепый миг, один удар сердца во мне блеснула совершенно детская надежда, что она пришла и теперь все будет хорошо. Она склоняет голову, и ее глаза вспыхивают пунцовым маковым цветом, как в ночь Ревелнокса. Красные глаза, жестокая улыбка знатока: это та самая фейри, которая подмигнула мне в толпе, которая превратила охранника в осла.

Как давно она идет по нашему следу? Я пытаюсь сосредоточиться, но ясно мыслить не могу. Я словно пьяна. Точнее, околдована. В лесу Благого Двора я не знала, что на мне лежат чары, но едва поняла это, как они разрушились.

Почему так не происходит сейчас?

Я не могу оторвать глаз от фейри. Конечно, я очень давно не видела маму, но… но у меня просто не поворачивается голова. И глаза не двигаются.

Рука дергается и опускается против моей воли.

Я не Госсамер, пытаюсь сказать я, но слова не выговариваются. Я знаю, как бывает, когда ничего не можешь сказать, но сейчас… все иначе.

К горлу подступает паника. Я чувствую, как губы кривятся в бесконтрольной ухмылке.

— Бриар, — слышу я собственный голос. — Какой сюрприз.

Это не мои слова, не мои мысли, но я их ощущаю.

О небо. О нет.

Госсамер.

Попытка сформулировать каждую мысль похожа на липкий и вязкий ночной кошмар.

Что-то пошло не так. Что-то позволяет Госсамеру пользоваться моим голосом, моим лицом, моими руками.

Я хочу вдохнуть, но тело не слушается. Грудь болезненно сжимается.

Интересно, хоть она-то еще моя?

Глаза фейри — Бриар — снова вспыхивают алым, когда она опускает фонарь. Он растворяется в тумане вместе с желтым свечением. Хотя фейри выглядит как моя мама, выражение ее лица совершенно чужое.

— Тебя изгнали, — говорит она. — И, как я слышала, заточили в мире смертных. Я думала, даже у тебя не хватит смелости сюда вернуться после всего, что ты натворил. Как минимум, не в смертном теле. — Ее глаза сужаются. — Что ты затеял?

Я хочу развернуться и убежать, но не могу даже взгляда отвести.

— Уверяю, это временно, — слышу я свой голос. Госсамер презрительно вскидывает мой — свой — наш подбородок. — И полагаю, мне следует тебя поблагодарить. — У него специфическая манера так выделять слова, что создается впечатление, будто каждое несет в себе дополнительные смыслы, которые собеседник просто не в состоянии уяснить. С моим высоким голосом это звучит несуразно.

На лице, которое фейри одолжила у моей матери, вспыхивает выражение довольства, но в глазах по-прежнему сохраняется что-то не вполне человеческое, не мамино:

— О, так ты в ловушке. Надо же, как все просто.

Вдали слышится вой. Рейз стонет, напоминая, что он еще здесь, пусть даже я не могу обернуться и посмотреть на него. Интересно, он уже очнулся или все еще пребывает в прострации, слушая музыку в собственной голове?

Мои губы растягиваются в напряженной улыбке, и всплеск гнева разжигает в груди липкое отчаяние.

— Был в ловушке, пока ты не оказала мне любезность, завладев разумом подменыша. А теперь… — он поднимает нашу руку и разглядывает ногти, изящно сгибая пальцы. — …теперь у меня не будет проблем.

Улыбка перерастает в оскал, обнажая мои обычные человеческие зубы.

— Могущественный Госсамер. — Бриар с нечеловеческой грацией движется вперед, останавливается, трогает тонким загрубевшим пальцем наш подбородок. — Столько краденой силы, и все равно ты в итоге оказываешься в заточении у смертных, унижаясь до этого. И не можешь подчинить себе даже разум — одного — несчастного — подменыша. — С каждым словом она касается подбородка, скулы, щеки, носа. Игриво и нежно. — Любопытно, как так вышло?

Я отдергиваюсь от ее руки. Во всяком случае, пытаюсь. Тело не двигается. От леденящего страха и отвращения я теряю концентрацию и остатки контроля над собственным сознанием.

Надо держаться. Надо бороться.

Теперь, когда в ловушке оказалась уже я, когда чары заточили меня в собственном разуме, я еще сильнее ощущаю связь с Госсамером. Интересно, чувствовал ли он то же самое. Если я потеряюсь в своих эмоциях, в страхе, то вообще исчезну.

Но страшно здесь не только мне.

Госсамер смотрит фейри в глаза — глаза моей мамы. Смотрит тяжело, не моргая, так долго, что меня начинает мутить.

Наши губы изгибаются, снова открывая зубы. Я пытаюсь сдержать слова, но безрезультатно:

— Мне хватит сил признать свои ошибки, Бриар. Но ты за меня не волнуйся. Я никогда их не повторяю.

Однако под напускным спокойствием у меня живот сводит от усилий, которые прилагает Госсамер, чтобы удержать надо мной контроль.

— Нет, конечно, — отвечает Бриар, не понимая, какая борьба идет буквально в паре сантиметров от нее. Она отодвигается, давая мне дышать. — Сомневаюсь, что ты успеешь получить второй шанс. На тебя охотится весь Двор, Госсамер. С момента твоего прибытия мы учуяли твою магию и вонь смертных, которых ты с собой привел. Думаю, того, кто тебя сюда доставил, стоит как следует наградить. А после — тебя разорвут на части. Но в этот раз твоя армия предателей тебя не спасет.

Кажется, это сильно задевает Госсамера. Внезапное осознание того, насколько он сейчас беззащитен, ныряет ему в душу тяжелым камнем, волной поднимая горе и ярость. Этого хватает, чтобы я смогла вдохнуть — резко, рвано и полностью самостоятельно.

Ледяные когти впиваются в мой разум и снова тянут меня в глубину. Я сопротивляюсь, но пока чары Бриар на стороне Госсамера.

А так я его не одолею.

Лицо Бриар расплывается в ухмылке, а холодный взгляд шарит по нам, словно мы — головоломка, которую она намерена разобрать:

— Что, сопротивляется? Какой славный экземпляр.

Боль пронзает нашу грудь. Госсамер пытается вернуть самообладание и поддержать разговор, одновременно борясь с яростными внутренними тычками и воплями, которыми я пытаюсь изгнать его из моего разума и тела.

— Твоя работа? — мягко спрашивает он. Мне удается издать стон, и Госсамер вздергивает нашу руку к груди, будто физически пытается удержаться на месте.

Бриар вежливо улыбается, наблюдая за нами так, как можно было бы наблюдать за подергиваниями тонущей мухи.

— Не мой стиль, — отвечает она. — А вот та, вторая…

— Та? — ахаю я, возвращая контроль над собственным ртом, хотя Госсамер пытается сдавить наше горло нашей же рукой. — Вторая?..

Туман свивается вокруг Бриар. Она мерцает, контуры текут, как краска, попавшая в воду. В тени ее новое лицо видно плохо, но я в любом случае его узнаю́.

Это мое лицо. Только волосы короче. И одежда черная.

Бриар расплывается в улыбке моей сестры:

— Да, лучшая из моих работ. За ней было так интересно наблюдать все эти годы, хотя она до сих пор не знает, кем является. Такая тонкая работа. Такая… человечная.

Я задыхаюсь, убираю руку с горла. Вдох, два шага назад — прежде чем Госсамер снова начнет управлять ногами. Я по-прежнему не до конца понимаю, о чем говорит Бриар, но не могу одновременно вдумываться в ее слова и сражаться с Госсамером.

— Ну, — огрызается Госсамер, — у меня толком не было выбора. А эта… — он стонет, изгибается моим телом, чтобы удержать меня. — …Эта меня освободила.

При чем здесь моя сестра? Я отдаю Госсамеру и тело, и руки. Я должна вернуть себе способность говорить; сейчас это важнее, чем дышать. Но он не отпускает. Его устраивает только полное и безраздельное владение мной.

Тьма мерцает, и я не понимаю, магия ли это, или тени серебристой листвы, или я просто теряю сознание. Деревья мигают нам, и что-то направляется к нам через лес — продираясь сквозь ветки, завывая и пронзительно вопя.

Я понимаю: они идут. Они — кто угодно — петляют вокруг нас, ожидая, когда Бриар покончит со своей добычей. Я вижу их мельком: клыки, горящие глаза, насекомообразные лапы, сверкающие когти. Рейз, должно быть, тоже их видит. Откуда-то из-за спины слышно его кряхтение, но он не может пошевелиться.

Лучше им его не трогать. Не знаю, что я с ними сделаю, если они посмеют, но…

Темнота колышет контуры Бриар, окутывая ее пеленой ночи, проскальзывая под проворными пальцами. Она смотрит на нас глазами Исольды, бесстрастно и несколько самодовольно, даже когда мы падаем. Наши тощие коленки вязнут в грязи, мы с Госсамером боремся за контроль, не обращая внимания на впивающиеся в нежную кожу камешки и сучки.

И я не понимаю, кто побеждает.

Мы скребем пальцами мягкую гниющую листву, спина выгибается, скручивается, я не знаю, кто что делает.

Но я… я должна…

Наконец я обретаю голос:

— Но Исольда — человек. Я…

Я кашляю, реплика обрывается придушенным криком.

Воздух наполняется жутким звуком. Сперва я думаю, что это орут существа с деревьев, но потом понимаю, что вопль раздирает наше горло.

Я в отчаянии.

И Госсамер тоже.

Потом мы умолкаем, а крик затихает до скулежа, и Бриар опускается на колени, запуская пальцы в наши волосы. Я хочу сопротивляться, но Госсамер не дает. Слезы затуманивают глаза.

— Разумеется, крошка-подменыш. — Зубы Бриар сверкают в головокружительно знакомой улыбке, она резко дергает нашу голову назад. — Такой же человек, как и ты.

Это полная чушь. Я знаю, кто я. И знаю, что Исольда…

Непостижимая.

Нечеловечески быстрая и грациозная.

Почти волшебная.

Осознание жалит. Воздух выходит из наших легких, и я не могу наполнить их вновь.

Исольда.

Моя двойняшка.

Моя человеческая половина.

Выходит, не такая уж и человеческая? Но и не такая, как я, — с магией и сверкающими в темноте глазами. Так кто же она?

Я теряю хватку. С каждым новым витком паники Госсамер получает все больше власти. Наше трясущееся тело кое-как успокаивается, и мы смотрим на Бриар с собственным непокорным блеском в глазах.

— Что тебе нужно?

— Тсс, — мягко говорит она, проводя пальцем по обнаженной коже нашего горла. — Я еще не закончила.

Я могу держать все в своих руках. Надо просто отодвинуть в сторону эмоции и все остальные ощущения, накрывающие меня хаосом. Главное — дать отпор Госсамеру. Я представляю, как скатываю свои переживания в шар и убираю подальше.

— Эта, — говорит Бриар, берясь за нашу безвольно повисшую кисть и поднимая ее, — человеческое тело с искрой духа фейри. Вторая — волшебное тело, в котором живет человеческая душа. Они обе — люди. И обе — фейри. Обе — и дети своей матери, и нет. Понимаешь, я видела, как твоя мать играла в нашу игру. Это я создала то тело, в котором человеческая душа твоей сестры вернулась в Царство Смертных. Или это была твоя душа? Ну, хотя вряд ли: она же никогда не касалась этого тела, правда?

Она беседует сама с собой, как бы не понимая, что своими пояснениями сейчас разрушила все, что было для меня истиной. Мы с Исольдой действительно две половины одного целого; как минимум, были ими. Семнадцать лет разной реальности, разного опыта — и вот мы уже два совершенно разных человека. Останься мы одним, мы не смогли бы стать собой.

Я слишком долго пробыла в мире Неблагих, или в этом рассуждении действительно есть смысл?

Бриар наклоняет голову, продолжая нас разглядывать:

— Я никогда не видела ничего подобного тому, что сделала ваша мать. Однако вот ты здесь, в нашем царстве. Ни одна из вас не могла бы стать такой, как она надеялась, потому что вы обе — настоящие. А настоящие существа, — признается она, отпуская мою руку, и та безвольно падает, — гораздо труднее поддаются контролю, чем воображаемые.

Я беспомощно таращусь в лицо сестры, заливаясь слезами. Значит, это правда: наша мама действительно добралась до мира фейри, ведомая любовью к нам.

Или любовью к тому образу, который она нарисовала в своей голове. И которому мы никогда не соответствовали.

Горе заполняет меня, смывая остатки самоконтроля. Это горе не скатать в шар, не впихнуть в коробку. Оно огромное, бесформенное и неуправляемое.

Госсамер снова зарывается нашими руками в землю и ухмыляется, даже когда лоб покрывается потом.

И не двигается с места.

— Чего… — повторяет он сквозь стиснутые зубы, хотя сейчас, когда меня саму отбросило на задворки сознания, ему легче. — …ты хочешь от меня?

Бриар уютно щурится, мягко покачиваясь на носках, как делает Исольда, когда взволнована:

— Надо было тебе оставаться в твоем любимом Царстве Смертных, Госсамер. Я же сказала: ты предстанешь перед судом. А потом я брошу твою ручную крошку-подменыша собакам. — Возня и нетерпеливое рычание в деревьях становятся громче. — А меня наградят.

Наши клыки так глубоко впиваются в прикушенную губу, что выступает кровь.

— С чего бы мне на это соглашаться?

— По той же причине, по которой ты не сопротивляешься мне сейчас, — говорит Бриар. — Я могу развеять свои чары из сознания этой смертной, и тебе конец. Придется тебе зубами выгрызать право на контроль над подменышем и возможность хоть как-то пользоваться магией. — Она наклоняется ближе и снова хватает нас за волосы. — А тебе этого не хочется, правда?

В горле булькает разочарование Госсамера. Эта фейри права. Он не будет с ней бороться — пока контролирует и мое тело, и магию.

Но я тоже не могу торчать взаперти, ожидая, когда Госсамер наберется сил и полностью подчинит меня себе. Он говорил про суд Неблагого Двора и портал, но вряд ли его стоит понимать буквально. Может, он думал пробраться туда тайком, а может, не понимал, что за срок его заточения отношение к ему переменилось. Не важно. Важно то, что я не могу отдать им Рейза. И мне в любом случае нужно освободиться.

— Я так и думала. — Бриар торжествующе похлопывает нас по щеке. С таким лицом Исольда обыгрывала меня в карты, сбивала с ног более сильного забияку, показывала новую блестящую добытую безделушку.

Возможно, я больше никогда не увижу этого выражения ее лица — настоящего лица. И никогда не смогу рассказать ей правду о ней самой.

В груди ноет от тоски, которая сменяется вспышкой ярости.

Ты обещал, что я не умру, вспоминаю я тот шепот под водой. Нас обоих убьют. Я привыкла к обману фейри, но этим словам — поверила. Я всегда понимала, что Госсамер обидит меня, но знала, что он не даст мне погибнуть.

В нем мелькает раскаяние. Рука дергается — моя рука.

Она тебя убьет, напираю я. Я могу тебя спасти. Я могу заключить с тобой сделку. Дай мне спасти нас.

Щелкают зубы, шуршат ветки. Чудовищам не терпится. Их время пришло.

Хватка на моих членах ослабевает, Госсамер уступает. Он не может нарушить данное слово, и, несмотря на свою гордость, знает, что я права. В нашем сердце снова загорается его жажда торга, его потребность в моей магии.

Я не обращаю на него внимания и тянусь к кинжалу за голенищем. Бриар не позволила нам встать с земли, так что юбки скрывают движение руки. Сперва я касаюсь лезвия, и боль от прикосновения к холодному железу пронзает нас. Но Госсамер не огрызается. Не сейчас.

Темные глаза Исольды на лице Бриар наполняются смятением, когда мы стонем и дрожим, а потом до крови прикусываем язык. Я не свожу с нее взгляда, даже когда слезы начинают заливать глаза.

Мы так крепко сжимаем кожаную рукоять, что рука трясется.

Ее глаза сужаются, как у Исольды, когда я утаиваю от нее часть правды. Темные растрепанные волосы колышутся у лица.

— Что ты задумал, Госсамер?

Глаза Исольды, лицо Исольды, звонкий голос Исольды, ее изящные кисти и сильные руки.

Это не Исольда.

Но она так на нее похожа.

Боль снова вспыхивает в моей груди, и я позволяю себе прочувствовать ее. Меня снова захлестывает гнев: что бы я ни сделала, я все равно ее потеряю.

Не Исольду.

Не мою сестру.

Мы медленно двигаем рукой.

Это не моя сестра.

Она не настоящая.

Я поднимаю руку, не давая себе опомниться…

И бью свою сестру прямо в сердце.

Не сестру.

Кинжал движется с непривычной мне скоростью, стремительный и злобный, как молния. Он втыкается с душераздирающим всхлипом, разрывая тонкую кожу между ребрами, безжалостно рассекая мышцы.

Мы в унисон кричим от боли.

Глаза Бриар расширяются с почти человеческим удивлением.

Она отпускает меня, поднимает обе руки к ране, к пахнущей магией крови, свободно вытекающей из созданного ею тела Исольды.

Но уже поздно.

Нож сделан из чистого, холодного железа, и ни одна фейри этого не переживет.

— Я не Госсамер, — шиплю я, и кровь фейри капает на мои руки.

Глава 37

Глаза фейри стекленеют, пальцы отпускают рукоять. Обмякнув, Бриар падает на черную землю.

Все замирает — даже волшебные твари, даже ветер. На одну страшную секунду мне кажется, что я смотрю на мертвую сестру: вот посеревшая кожа Исольды, темные и пустые оленьи глаза, черные волосы ореолом разметались вокруг осунувшегося лица. Вот руки Исольды и залитая кровью грудь, из которой все еще торчит мой кинжал.

Потом личина вздрагивает, и магия Бриар умирает вместе с ней.

Остаточный туман испаряется из моей головы. Я вижу бледную кожу мертвой фейри, рубиновые губы, ногти с алыми кончиками, слепо распахнутые багровые глаза. Жуткое и красивое сочетание.

Мои мысли снова принадлежат мне, но присутствие Госсамера ощущается остро, как никогда. Еще одна слеза катится по моей щеке, я свирепо ее вытираю. А потом вспоминаю, что на моих руках — кровь и я только что размазала ее по лицу.

Что-то рычит.

Я обхватываю пальцами рукоять кинжала и тащу. Лезвие с некоторым усилием выскальзывает из раны в сопровождении порции крови, горьковато пахнущей магией и сосновой смолой.

Аромат крови взрывает недоуменную тишину. Я отползаю от тела, и тут же с деревьев к нему слетается рой бесят-импов со стрекозиными крыльями; их кожа и волосы блестят, будто разлитое по воде масло. Что-то крупное и темное — не разобрать — пробирается вперед, припадая к крови.

Я слышу, как кричу «не подходи!», но не уверена, что сознательно. Не важно. Я оборачиваюсь к оставшемуся позади Рейзу. Он лежит в грязи без сознания. Человекоподобное существо с козлиными копытцами с любопытством принюхивается к нему, и я бросаюсь вперед, оскалившись и выставив кинжал:

— А ну отвали!

Неведомая тварь отскакивает, я подбегаю к Рейзу. Не отводя глаз от мельтешащих теней, проверяю, дышит ли он. Ко мне подлетает имп: он так близко, что я даже могу разглядеть его острые зубки и сверкающие черные глазки. С рычанием отмахиваюсь от него кинжалом.

Грудь Рейза поднимается и опадает под моей рукой. Он еще жив. Однако с учетом того, что в моей голове сидит фейри, а вокруг кишат Неблагие твари, нам недолго осталось.

— Госсамер! — истерически вопит кто-то вдалеке.

Я медленно встаю над Рейзом. Я уже даже собственного сердцебиения не ощущаю. Не могу ни думать, ни чувствовать. Мое сознание еще переплетено с сознанием Госсамера, так что освободиться не выходит.

— Ты не сказал мне, что тебе и тут не рады.

И тут Госсамер встает рядом, прикрывая мою спину — будто это не он только что пытался меня убить.

— Я не знал. За время моего отсутствия многое изменилось.

Белая кожа фейри слегка мерцает в темноте, но мне кажется, что никто из волшебных тварей его не видит. Они все кружат вокруг тела Бриар, наполняя воздух тошнотворными звуками рвущейся плоти и ломающихся костей.

Желудок сводит. Существо, похожее на волка, бросается на меня, и я вслепую тычу в него ножом. Удар неглубокий, таким не убить, но ожог от железа посылает тварь обратно в лес с поджатым хвостом. Она по-человечески воет от боли.

Мало времени. Мало времени.

Если Рейз проснется, мы сможем убежать, но далеко ли? Фейри и прочие волшебные создания знают, что мы здесь и — самое страшное — что нас ищут.

Меня, по крайней мере.

— К слову, о сделке, — говорит Госсамер.

У меня голова идет кругом — я машу ножом, отбивая атаку за атакой. Я могу предложить ему еще одну сделку. Та извращенная часть меня, которая связана с фейри, готова торговаться.

Нет, говорю я себе. На лице проступают капли пота. Я хочу выжить. Я хочу рассказать Исольде правду.

Госсамер хватает меня за плечи и резко разворачивает, вонзая нож в гигантского белого ворона, пикирующего на меня со спины. Птица падает, растопырив когти и раскинув крылья.

— Не лги себе. — Госсамер стоит прямо передо мной, всматривается в кровавые полосы на моей щеке. — В стремлении к власти нет ничего постыдного.

Рейз стонет, я переключаю внимание на него. Он просыпается? Такое впечатление, что ему больно, но травм я не вижу.

Стоило мне отвлечься, как что-то впивается мне в ногу. Я стряхиваю его, но успеваю почувствовать, как сапог наполняется кровью. По идее, это больно, но я в таком состоянии, что боли не чувствую. Должен быть какой-то выход.

Это ведь не конец.

За деревьями мелькают бледные тени, снова выкрикивая имя Госсамера. Они приближаются.

Существо с головой оленя и человеческим телом отворачивается от трупа Бриар. С его носа капает кровь. Оно нюхает воздух, и его глаза встречаются с моими.

Я толкаю Рейза ногой:

— Просыпайся!

Он и ухом не ведет.

— Рейз, пожалуйста!

Слезы в моем голосе привлекают внимание нескольких существ, и мне приходится остановиться и сделать глубокий вдох. Вокруг меня, уворачиваясь от ножа, носится имп: хватает за плечи, дергает за волосы.

Еще какая-то паукообразная мелочь ползет по ноге Рейза, потом по спине.

— Ядовитый, — лениво сообщает Госсамер, внимательно следя, не показались ли за деревьями стражники Неблагих. — Лучше не… О-о-о, опоздала.

Я смахиваю паука, но вижу кровь в том месте, где он цапнул Рейза. Глаза моего спутника распахиваются, и он пытается сесть, хватая ртом воздух.

Из-за деревьев к нам мчится фейри верхом на лошади. Оленеголовый встает и, пошатываясь, идет в нашу сторону.

Рейза начинает трясти.

— Мне нужен портал! — говорю я. Руки дрожат от страха, но голос тверд. — Условия те же, что и в прошлый раз.

— Госсамер! — снова кричит кто-то.

Госсамер вздрагивает, и я понимаю, что ему это нужно не меньше, чем мне. Это безопасно — насколько вообще можно говорить о безопасности.

— Я не могу.

Мимо нас проносится стрела.

— Можешь! Делаешь портал, а я даю тебе магию, пока длится заклинание! Ничего нового!

Госсамер кладет руку мне на шею, слегка задевая ногтями кожу.

— Я не могу, — повторяет он. — Я не могу совершать неравноценный обмен, а тебе портал сейчас нужнее, чем раньше. Значит, цена будет выше. Предложи мне что-то другое.

Имп кусает меня за руку, я отрываю его от себя и отшвыриваю. Рейз задыхается. По моему разорванному рукаву течет кровь, привлекая чудовищ, которые копошатся у трупа Бриар.

— Быстрей! — орет Госсамер. Его голос мгновенно становится резким, и я не могу понять — из-за эмоций, из-за грозящей нам опасности или из-за жадности. Наше время на исходе.

— Что угодно! — не сдержавшись, отвечаю я.

Я ожидаю от Госсамера победного вопля, насмешек, хоть чего-то. Но он исчезает, лишь обмахнув ледяным ветром мою шею.

Но это не совсем исчезновение. Я чувствую его головой, руками. Они двигаются как тогда, в другом волшебном лесу, взметаясь в странных, но знакомых жестах.

Я пообещала ему что угодно. С тем же успехом можно было обещать вообще все. Я уже ускользаю. Я никогда не смогу помириться с Исольдой и снова заставить ее смеяться.

Может, хотя бы Рейз выживет.

Госсамер как будто даже разочарован тем, как быстро я сдалась, и его хватка немного ослабевает.

И вдруг я понимаю, что не готова сдаться. Я не готова отдавать ему ни разум, ни магию, я не готова прекращать борьбу. И в этот конкретный момент мы с ним — на равных.

Я внимательно отслеживаю тот миг, когда его магия сплетается с моей и с магией леса. Я замечаю, как его сила течет сквозь мои руки и свивает в воздухе портал.

Я отпускаю рукоять железного ножа и перехватываю его за лезвие.

Боль взлетает вверх по руке, когда холодное лезвие впивается в ладонь.

Железо ранит глубоко, и Госсамер начинает терять хватку. Я чувствую его гнев и возмущение предательством, и это только помогает металлу изгонять его. Я крепче сжимаю лезвие, и с каждой секундой боль нарастает, а вместе с ней и облегчение. Но его магию уже не остановить. Я позволяю ей течь сквозь меня, выпускаю из кончиков пальцев и в конце концов начинаю управлять ею сама.

И, хоть это недоступно смертным, вдруг понимаю, как именно создается портал.

Я еще никогда не ощущала такой силы.

Портал начинает мерцать прямо под моими ногами, на палой листве.

Госсамер сопротивляется, запрокидывает мою голову, выгибает плечи, но он уже проиграл. Я крепче сжимаю клинок. По ладони течет кровь и падает, горячая и темная, на землю.

Фейри щелкают зубами.

Рейз кое-как очнулся, готов отбиваться, он уже пытается смахнуть с себя целый рой импов, потея и дрожа. Они цепляются за его одежду, впиваются зубами в неприкрытые участки кожи.

Я должна снова увидеть Исольду.

Мои руки двигаются, творя заклинание.

Сили, идиотка, яростно кричит в моей голове уязвленный Госсамер. Его голос затихает. Ты уничтожила нас обоих. Твое смертное тело не потянет столько магии. Ты умрешь. Мы…

Я изо всех сил впитываю магию из источника. Позволяю ей течь в меня, сквозь меня, искриться в воздухе. Это больно; на мгновение мне кажется, что Госсамер прав и я не могу ею управлять.

Я должна снова увидеть Исольду.

Почти получилось, но не до конца. Я чувствую, что магия ускользает, что я не могу как следует сформировать портал. Но я отказываюсь сдаваться.

Одного желания спасти сестру недостаточно. Нужно что-то еще.

Я мысленно тянусь к драконьему яйцу. Его магия еще заключена в скорлупу, она пока дремлет, но в ней может таиться что угодно. Достанется Рейзу — возможно, мы все выживем. Лейре — мы обречены. Но в первую очередь, дракон — живое существо, и я намерена его спасти, чтобы он не испытал все то, через что прошел Рейз.

Его магия — чистый потенциал. Моя — ненаправленный взрыв. Мы нужны друг другу.

Я со вздохом раскидываю руки, дугой разбрызгивая кровь, и напряжение спадает. Теперь я понимаю: портал — это связь между двумя точками. Один конец я привязываю к себе, второй — к Исольде, обматывая также вокруг драконьего яйца для надежности. В этот миг я осознаю только себя, портал и текущую через меня магию.

В голове тишина.

Рейз проваливается в портал вместе с импами. Он как раз успевает окончательно проснуться, заорать, и тут звук обрывается, и он исчезает.

Ко мне тянутся холодные руки, но я горю, я сияю, охваченная магией фейри. Я неприкосновенна.

Все такое яркое, и я падаю, падаю, падаю, крепче сжимая кинжал. Портал разлетается на осколки и взрывается надо мной ослепительным белым пламенем.

А потом свет поглощает меня.

Глава 38

Моргаю, чтобы избавиться от огненных пятен в поле зрения. Я лежу на спине, пространство залито белым и золотым. Вокруг полыхает пламя, однако я не горю. Тревожно кричат какие-то люди, но звук далекий — по сравнению с тем, что находится со мной рядом, в огне, в пульсации чистой волшебной энергии.

С тем, что откликнулось на мой зов и дотащило меня до самого дома.

Яйцо уже треснуло посередине, его поверхность расходится зигзагами, из которых бьет свет, и его обитатель выбирается наружу.

Огонь гаснет, и мы с дракончиком падаем на пол, покрытый мягким толстым ковром. Зрение затуманивается, сознание ускользает. У меня на груди лежит что-то тяжелое.

Золотые глаза с огромными черными зрачками. Блестящая пепельная мордочка тычется мне прямо в нос, и новорожденный обладатель этой мордочки смотрит на меня с абсолютным обожанием.

А потом его забирают. Кто-то выхватывает еще липкий от крови нож из моей руки.

Магия ослепительно вспыхивает под закрытыми веками и поглощает мои разум и тело. Я чувствую, как она настойчиво бьется под кожей. Искрит на кончиках пальцев.

Я не могу пошевелиться.

Я слышу знакомые голоса, но не понимаю, откуда они доносятся. Они затихают, замолкают, и не ясно, как надолго.

На краю сознания корчится Госсамер, едва живой после встречи с железом. Но он безвреден — даже в моем нынешнем жалком состоянии.

Однако я чувствую, как он свирепеет — медленно, как умеют только бессмертные.

Прохладная сладкая вода струйками стекает в мое пересохшее горло.

Пространство за глазами пульсирует, снова и снова пронзая болью.

Нежные руки убирают с лица потные волосы. Наверное, у меня жар.

Все погружается во тьму, потом свет снова возвращается, наполняя голову болью, а потом снова гаснет.

Рейз. Я еще не пришла в себя, но вдруг вспоминаю о нем: как он корчился на палой листве, пока в его крови растекался яд фейри. Ему нужен целитель. Кто-то обязательно должен привести к нему целителя.

— Рейз, — бормочу я. Во всяком случае, пытаюсь. Я плохо чувствую собственное лицо, и получается какой-то вялый рык. — Рейз, — снова с отчаянием повторяю я. Может, он вообще уже мертв. Он должен знать, что я рядом, что я спасу его. — Рейз!

— Я здесь. — Теплые руки — слишком теплые, как и все вокруг — ложатся на мои плечи. — Тсс, все хорошо. Я здесь.

На умирающего вроде не похож. Я разлепляю один глаз, но все вокруг расплывается. Трудно сказать, но вроде бы я лежу на огромной кровати в освещенной свечами комнате. В углу потрескивает камин, разгоняя осенний холод. Рейз сидит рядом, возле моих коленей, продавливая матрас. Его лицо — размытое пятно в медно-красном ореоле, но я почти уверена, что он смотрит на меня с тревогой.

Я вытягиваю руку вперед, но отдергиваю, шипя от боли. Рейз нежно ловит ее, переворачивает вверх ладонью и осматривает рану. Она забинтована, но еще болит, причем сильнее, чем когда я стискивала кинжал.

— Где мы? — спрашиваю я. Голос звучит странно, тихо и надсадно. — Яйцо! Я же видела… дракон… — Я быстро оглядываюсь по сторонам, но никакого дракона нет. Может, привиделось?

Рейз вроде немного отодвигается и не спешит с ответом. Наконец, после достаточно долгого, чтобы считаться неловким, молчания он говорит:

— Мы в безопасности. Я потом расскажу, ладно? Ты мне доверяешь?

По идее, я должна забеспокоиться, но вдруг с удивлением отмечаю, что и правда ему доверяю. Я бы кивнула, но боюсь, что такое движение только растрясет мой больной мозг, поэтому просто моргаю в надежде, что он поймет.

Рейз, похоже, замечает, что все еще держит мою руку, и внезапно роняет ее так, будто она его обожгла:

— Ты как себя чувствуешь?

Интересно, он знает, что на этот вопрос невозможно ответить?

С одной стороны, Госсамер больше не давит на меня, и я как будто впервые за долгое время могу дышать. Я ощущаю стук собственного сердца — ушами, головой, руками, — и электричество магии все еще бурлит в моих сосудах. Чувство неуязвимости пока не прошло.

С другой — слабость такая, что мне даже с постели не встать. Мне так больно, что глаза не открыть, из-за повышенной температуры я страшно потею, а ладонь жжет, будто в ней все еще торчит нож.

— Как будто я пробила в ткани реальности дыру для двоих человек, — говорю я наконец. Мне хотелось, чтобы реплика прозвучала легко, но с моим хриплым голосом затея сомнительная.

Рейз, однако, хихикает.

Случившееся вспоминается урывками, которые забываются, едва появившись. Хватаюсь за проблески мысли, чтобы они не ускользнули, не обращая внимание на ноющее чувство, что упускаю что-то еще.

— Исольда, — говорю я. Создавая портал, я выбирала направление именно на нее. Она должна быть где-то здесь. В груди нарастает тревога. — Где…?

— С ней все нормально, — успокаивает меня Рейз. — Ты привела нас к ним. Хочешь, я схожу за ней?

Я вспоминаю, каких гадостей мы наговорили друг другу. Как я грубо ее оттолкнула. Помню, как вонзила нож в существо с лицом Исольды.

— Нет.

Я слишком устала, чтобы сейчас распутывать свои чувства и разбираться с ее. Слишком измотана, чтобы объясняться с ней. Еще успеется.

Смотрю на Рейза сквозь ресницы. Ему всегда шел свет костра. Даже сейчас, когда он такой бледный, а под глазами залегли круги. Огонь окрашивает его щеки в теплые тона и добавляет меди волосам. Он сводит брови, смотрит в пустоту, будто подыскивая слова. Наконец он на одном дыхании произносит:

— Сили, ради всего святого, прости меня. Я подверг тебя опасности, а сам не принес никакой пользы. Я даже не помню, что случилось, я помню только, как проснулся, как ты меня спасла, и я поверить не могу…

Я хмурюсь, и он умолкает.

— Тебя заколдовали. Опять. И ты ничего не мог с этим сделать. — Я пытаюсь улыбнуться, да так и зависаю. — И мне, кстати, нравится тебя спасать.

Он вроде бы улыбается в ответ. Двигает руками, словно не знает, куда их деть. Через мгновение он откашливается и говорит:

— Тебе… тебе бы стоило отдохнуть.

Он встает, матрас распрямляется, и тут меня настигает мысль — она давно металась где-то внутри, но только сейчас мне хватит смелости ее озвучить.

— Подожди. — Я протягиваю здоровую руку, хватаю его за рукав.

Рейз возвращается, приседает рядом с кроватью. Он теперь достаточно близко, я отчетливо вижу его лицо, и он ждет, когда я заговорю. В камине что-то щелкает, я с трудом глотаю, в горле пересохло, в голове гудит, и меня немного напрягает ощущение, что магия ищет выхода. Я закрываю глаза и пытаюсь взять себя в руки.

— Прости меня.

Он наклоняет голову, волосы падают ему на лицо и касаются моей щеки.

— Что?

Я замолкаю, чтобы оформить мысль в слова. Это же просто тренировка. Мне ведь еще извиняться перед Исольдой, и от одной этой мысли хочется удавиться. Я в сомнении хмурю горящий лоб.

— Это я виновата, что мы попали в беду. Портал был мой. Ты чуть не погиб.

Рейз слегка вздрагивает, как будто нервничает. Потом его лицо смягчается, и он берет меня за руку, глядя прямо в глаза, словно намеревается сообщить что-то такое, что другим способом сообщить просто невозможно.

— Я прощаю тебя. И смею надеяться, что ты тоже меня простишь.

Он говорит это так, что у меня почему-то кружится голова. Если у нас теперь есть фаердрейк, значит, он стал на шаг ближе к тому, чтобы вернуть себе место в семье и разжать железную хватку Лейры. В таком случае его щедрость вполне объяснима. Я облажалась по всем фронтам, и если у нас еще остался шанс на победу, то это не благодаря моим действиям, а вопреки им. Однако он смотрит на меня так, как будто все еще уверен, что я ему помогаю.

Между нами что-то переменилось. Не знаю, когда именно, но я осознала, что мы теперь не просто сотрудничаем, что наш союз не связан рамками обещанного вознаграждения. Нас связывает все, через что мы вместе прошли, и я понимаю, что, даже если он мне ничего не заплатит, я все равно буду за него. От такого у кого угодно нутро сведет — как будто сердце пытается угнездиться на новом месте.

Рейз смеется над моим ошарашенным лицом. Вот не упустит он возможности меня побесить! Не могу понять — это он покраснел или его лицо само по себе такое розовое?

Я хмурюсь, пытаюсь понять, в чем дело.

— За что тебя прощать?

— За то, что… Понимаешь, когда мы только встретились, ты для меня была просто рядовым волшебным существом, вроде дракона. Ну, там, обычный подменыш.

Я морщу нос, вспоминая костры в Гилт Роу. Я тогда решила, что он улыбается, чтобы меня очаровать, а участие проявляет, потому что флиртует.

— Красивый подменыш, — поправляю я невнятно.

Рейз фыркает, но удерживается от комментариев:

— Я ошибся. Теперь я это понимаю. Я недооценил тебя. Думал, в тебе мало человеческого, но, Сили, ты…

У меня внутри все сворачивается, пока он подыскивает слова, и потому я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на звуке.

— Ты человечнее, чем кто бы то ни было, — удивляет он меня наконец. Когда я осмеливаюсь на него взглянуть, Рейз как-то странно улыбается. — Ты страстная, ты смешная, ты восхитительная и пугающая. Ты все время беспокоилась, что будет с драконом, воспринимая его не просто как оружие. Ты умеешь чувствовать и видеть гораздо больше меня. Ты вообще ни на кого не похожа, и…

На этот раз он не заканчивает предложение. В кои-то веки Рейзу не хватило слов.

Теперь мой желудок выделывает целые акробатические номера. Магия покалывает руки, сердце бешено колотится.

Все, что он сказал, — не обо мне. Дело в самом драконе: он живой, он все чувствует, он не заслуживает таких страданий, как выпали Рейзу. На секунду я думаю, все ли хорошо с драконом, но полагаю, что да. Рейз сказал, что все в порядке. И тем не менее…

Мне никто никогда не говорил ничего подобного.

— Я… — Кажется, любые слова будут неуместны. — О боги, — слабо жалуюсь я. — Тебе обязательно всегда быть таким занудой?

Что ж, красноречие — не мой конек.

Рейз так хохочет, что ушам больно, ну и пускай. Я делаю вид, что отталкиваю его дрожащей рукой, и притворяюсь обиженной. Свет вычерчивает золотые линии его ресниц, когда он запрокидывает голову. Я не могу удержаться и вяло смеюсь вместе с ним.

Потом понимаю, что, пока мы тут оба хохочем, я откровенно на него глазею, и потому быстро отвожу взгляд.

— Нет, не обязательно, — говорит Рейз, все еще усмехаясь. Когда он замечает, что я отвела глаза, он берет меня за здоровую руку и снова заставляет посмотреть на него. Его улыбка теперь представляет собой нечто среднее между намеренно вызывающей и очаровательной. — Но тебя дразнить очень весело, Исилия.

Я понимаю, что сейчас плохо соображаю, что я слаба и смущена, но при этом я сильнее и увереннее, чем когда-либо прежде. И почему-то, не сумев удержаться, я протягиваю руку и беру Рейза за подбородок, а потом поворачиваю его лицо так, чтобы в свете камина разглядеть, как же ужасно он на самом деле выглядит. Мы так много пережили.

— Знаешь, тебе не обязательно дружить со мной, — говорю я, непроизвольно поглаживая его пальцем по щеке. — Все равно ведь придется заплатить.

— Знаю. — Губы Рейза изгибаются в подобии улыбки. Я, кстати, никогда не обращала внимания на его губы, кроме того случая, когда они неуклюже прижимались к моим. А они красивые. Ничего сверхъестественного, просто пропорциональные губы. С виду мягкие.

Никогда ни в чьи губы не всматривалась.

Прежде чем я успеваю задуматься, почему вообще обратила внимание на такой странный объект, Рейз полностью накрывает мою кисть своей. Его ладонь, теплая и знакомая, слегка касается костяшек моих пальцев.

— Я тут вспомнил… — говорит он. — Мы же не погибли. Ты выиграла.

Кажется, что тот дурацкий уговор в лесу Благих был сто лет назад, хотя на самом деле прошло всего несколько дней. Я совсем о нем забыла.

— Как жаль, что мы выжили. — Сердце подскакивает к горлу, когда я вспоминаю наши нелепые условия. — По договору ты должен мне пятьдесят процентов.

— Тридцать пять и обещание. — Он торгуется непринужденно, с очаровательной улыбкой.

Да, вспоминаю я с замиранием в животе. И… оно тоже.

Я приподнимаю брови, призывая его продолжить. Надеюсь, он не заметил, как вспотела моя рука.

Проходит много времени, прежде чем он начинает говорить — мучительно много, — и вот уголки его губ слегка расходятся в стороны.

— Сили, — Рейз произносит мое имя так тихо, что, если бы он хоть на сантиметр отодвинулся от моего лица, я бы его не услышала. — Я обещаю, что тебе больше никогда не придется меня целовать. — Его лицо немного напрягается, словно за этим последует какое-то «но».

Кровь шумит в ушах.

Такое ощущение, что Рейз бросает мне вызов, пытаясь провернуть фокус, когда смотришь на кого-то и точно знаешь, о чем он думает. Но я так не умею.

Я могу только смотреть на наши почти соприкасающиеся носы, пока мы внимательно и неуютно глядим друг другу в глаза. Молча. С прижатыми к его подбородку моей и его руками. Будь на месте Рейза кто-то другой, я бы решила, что он хочет быть ко мне еще ближе. Тепло его дыхания обдает меня, когда он улыбается еще шире.

Но это же Рейз, к нему неприменимы обычные правила человеческого поведения.

Я перевожу взгляд с его небесно-голубых глаз на свою раненую руку, пластом лежащую на одеяле, и все — момент упущен. Я снова возвращаюсь к стуку в голове и магии в крови. Хочется закрыть глаза.

— Тебе действительно нужно отдохнуть, — ласково говорит Рейз, и я чувствую, как проваливаюсь в темноту.

— Да, — соглашаюсь я, едва шевеля губами и внезапно раздражаясь на него по необъяснимой причине. — Уходи.

И перед тем как выйти, перед тем как дать мне снова провалиться в беспокойный бредовый сон, он, как мне кажется, тихонько смеется и мягко гладит меня по лицу.

Глава 39

На этот раз я просыпаюсь одна и в полной темноте. Все свечи догорели, комнату озаряет только слабое красное мерцание углей.

Я резко — так, что меня начинает мутить — сажусь на кровати, разбуженная кошмаром. В миг между слепой паникой и полным пробуждением волна магии захлестывает жаром, светом, ревом в ушах. Из кончиков пальцев вырывается пламя, и я едва успеваю направить его в камин.

Сердце бьется тяжело, медленно, внутри поднимается тошнота, когда я вижу, как желтый огонь с треском пытается ухватиться за уже выгоревшие поленья. Я могу это контролировать.

Еще мгновение я держу в памяти последнюю сцену сна: ощущение, как под ножом скрипят сухожилия, когда я собственной рукой вонзаю его в сердце сестры.

Это не моя сестра.

Я падаю обратно на подушки, приходя в себя, тяжело дыша. Это существо не было моей сестрой, несмотря на полное сходство. Но ее путаные откровения все еще эхом звучат в моей голове.

Все, что люди считали правдой о подменышах, оказалось ошибкой.

Все, что я считала правдой о подменышах, оказалось ошибкой.

Не было ни похитителей-фейри, ни украденных из колыбели младенцев. Был только обычный ребенок с искоркой духа фейри. Исольда — не награда, которую отняли у наших родителей.

Она — подарок. И я тоже.

Я — то дитя, которое родила моя мать. Но это не важно: мы обе — ее дети. Обе — люди. Обе — подменыши.

Надо рассказать Исольде, оцепенело думаю я. Надо рассказать всем.

Но не сейчас. Я даже пошевелиться не могу, хотя больше всего хочу встать. Вдруг под моими пальцами что-то крошится и осыпается, и я понимаю, что успела поджечь одеяло. Хотя я только что справилась со струей огня, магия все еще переполняет меня, отчаянно требуя выхода.

Я жду, что в голове вот-вот зазвучит возмущенный голос Госсамера, но фейри пока так и не появлялся. Не смею даже надеяться, что это навсегда. Я буду ждать его, я буду готова к его появлению.

Но на этот раз сила будет на моей стороне.

Я шевелю здоровой рукой, судорожно сжимая покалывающие пальцы. Интересно, как долго я спала и когда снова приду в себя? В целом, меня все устраивает — прежняя я волновалась бы гораздо сильнее: где я, как я сюда попала, где моя сестра, что происходит; что за странное напряжение между мной и Рейзом; куда делся дракон; как избавиться от Госсамера насовсем. Я привыкла бояться всего — каждого изгиба пути, каждого поворота за угол.

Но я просто больше не могу постоянно жить в страхе. Все образуется. Сейчас я в безопасности; да, я устала, меня лихорадит, но все будет хорошо.

И будет так же хорошо, если я позволю себе еще немного поспать.

На этот раз мне удается какое-то время отдохнуть без сновидений, пока не приходят кошмары.

— Не трогай ее!

Меня будит знакомый раздраженный голос, сопровождаемый хлопаньем дверей и стуком шагов. Даже с закрытыми глазами я вижу, что уже светло — значит, сейчас день. Это сбивает с толку.

Я стону, но глаз не открываю. Я еще не готова видеть Исольду. И вообще мне кажется, что никогда не буду готова.

Она входит, продолжая на кого-то кричать:

— Ей нужен отдых, ясно? Просто дождись…

— Я не сплю.

Я изо всех сил зажмуриваю глаза, медленно потягиваюсь. Подушки под головой влажные. Почему же эта лихорадка никак не проходит?

— Сили!

От неприкрытого восторга в голосе Исольды я открываю глаза. То, что я вижу, заставляет меня в тревоге вскочить и переползти на другой край этой бескрайней кровати.

Исольда покачивается на носках, едва сдерживаясь, чтобы не броситься ко мне в объятия, но тут я вижу лицо стоящего между нами человека и замираю.

Арис делает шаг вперед и останавливается, только когда мои выставленные в защите руки вспыхивают золотым пламенем. Она сжимает губы и внимательно смотрит на меня своими зелеными глазищами.

— Отойди от нее! — рычу я, впервые внимательно оглядывая комнату.

И тут до меня доходит, что стоило еще при первом пробуждении присмотреться повнимательнее и поинтересоваться, где это я. Потому что это и не постоялый двор, и не дом, и не Судьба. Я не представляю, где нахожусь, потому что прошлым вечером Рейз отвечал пространно и неопределенно. Я таких комнат никогда не видела: потолки — хоть воздушного змея запускай, кровать с балдахином размером с остров, арочные окна во всю стену. На полу — роскошный цветастый ковер, по стенам — золотые виноградные лозы, и еще пахнет розами.

Исольда не выглядит испуганной и определенно не собирается нападать на Арис. Она просто закатывает глаза и говорит:

— Видишь? Я предупреждала.

За ними в дверях появляется Олани. Она ни капельки не хромает и выглядит бодрой и здоровой — но это же невозможно! Разве что они нашли другого целителя. У нее озабоченное лицо, а в волосах мерцают золотые бусинки.

Я пытаюсь отползти еще дальше, но ноги запутались в одеяле. Кажется, у меня бред, потому что никакого рационального объяснения происходящему я не нахожу.

— Г-где я? Что происходит?

Я стараюсь, чтобы голос не дрожал, пытаюсь говорить грозно, но инстинкт подсказывает, что лучше просто испепелить Арис на месте, поджечь эту роскошную комнату, и пусть она сгорит дотла. Но я могу только сдерживать огонь, который все ярче и жарче разгорается у меня в руках.

— Рейз не сказал? — спрашивает Олани. — Это в его стиле, да.

— Мне некогда! — рявкает Арис. — Она проснулась. Она нужна. Идем.

Исольда мягко отталкивает Арис и идет ко мне. Она говорит с преувеличенным спокойствием, но я вижу по глазам, что ее переполняют чувства. Они блестят, словно она вот-вот расплачется, а рот растянут в дрожащей улыбке:

— Сили, все в порядке. Мы в поместье Уайлдлайн.

У меня голова идет кругом. Как? Этого не может быть. Огонь гаснет, как свеча, оставляя дымные струйки, когда я кое-как встаю на ноги. Мы не можем находиться в поместье Уайлдлайн. Там живет Лейра Уайлдфол — Лейра Уайлдфол, которая все отняла у нас, которая чуть не убила Исольду. Я видела дракона. Почему мы не убежали? Почему мы здесь? Почему Исольда и Арис не убивают друг друга? Почему Рейз мне ничего не сказал?

Сожги здесь все, говорит не самый тихий голос внутри меня. Можно. Но это было бы слишком просто.

Я отстраняюсь от этой мысли, от вспышки горячей агрессии, проснувшейся во мне. Нужно убраться отсюда. Я не могу дышать.

То, что я приняла за высокие окна, оказывается дверями — стеклянными створками в затейливых железных рамах, ведущими на балкон. Я спотыкаюсь о низкий столик, слышу за спиной звук бьющегося стекла. На пол брызжет вода — это разбилась ваза с цветами, бледно-розовые лепестки полетели вниз.

— Сили, подожди! — зовет Исольда.

Я распахиваю двери, чтобы ветер отсудил мою разгоряченную кожу. На мне ночная сорочка — точно не моя, — и шелковистая ткань прилипает к влажной коже. Я покачиваюсь, крепко хватаюсь за каменные перила балкона и наклоняюсь так низко, что вполне могу свалиться.

Это не лучший исход, поскольку подо мной — несколько этажей и район Гилт Роу. Днем он выглядит иначе. Мне кажется, сейчас раннее утро, потому что на улице никого нет, несмотря на приятную прохладу и всего несколько серых облачков. Домики, выкрашенные в пастельные тона, жмутся друг к другу ровными рядами, бледная мостовая идеально гладкая и чистая. Все какое-то ненастоящее. Как я могла оказаться здесь — после всего случившегося? Неужели все было зря?

Тревожный, полубредовый ветер пробегает между моих пальцев и треплет рукава. Он сдувает волосы с лица, студит кожу и свистит в ушах. И я больше не могу сдерживаться.

Забинтованная рука еще болит при каждом движении, но я все равно ее поднимаю и прижимаю к ноющей пустоте в груди, призывая магию. Через белую ткань проступает кровь. Я не могу сосредоточиться, но магия уже здесь, она свободно течет по жилам, белая раскаленная сила пробивается через пелену боли.

Ветер обвивает меня, задевая по пути бурые листья плюща на балконе, рвется, кружит, обрушивается в пустоту.

— Сили! — Исольда снова зовет меня, но я не оборачиваюсь, не опускаю рук. Слишком много всего — слишком много эмоций, слишком много магии, слишком много смятения. — Я знаю, что ты сейчас чувствуешь! — кричит моя сестра.

Нет. Не знает.

— Прости меня за все, пожалуйста! Я… Пожалуйста! — Не понимаю, о чем она просит. — Я так по тебе скучала! Я думала, что больше тебя не увижу. А потом ты раз — и просто явилась, и я не знаю, что ты сделала, но яйцо ожило, и…

— Прошло всего два дня! — кричу я. Нам обеим приходится орать, чтобы перекричать ветер.

— Два месяца! — Голос Исольды наконец срывается, разбивая мне сердце. Я слышу, что она плачет. — Рейз рассказал, что с вами случилось, но для меня, в мире смертных, прошли недели, Сили! Я думала, ты погибла. Лейра не отпускала нас, потому что боялась вашего возвращения. А когда она поняла, что вы не вернетесь, то предложила нам работу. Но это было не заманчивое предложение, Сили. Мы все еще ее пленники, только без кандалов!

Месяцев? Но этого… не может быть. Я считала часы в Царстве Неблагих. Я вернулась так быстро, как только могла. И все это время Исольда страдала, но не сомневалась во мне. Ей даже в голову не пришло, что я не захочу — или даже не смогу — вернуться к ней. По моей щеке бежит слеза — такая же, как и по ее.

— Я так старалась для тебя. Я хотела тебя спасти. Спасти нас.

— Я знаю. — Исольда делает еще шаг, берет меня за запястье. — Все будет хорошо.

Ветер равнодушно овевает меня, щиплет глаза, вызывая слезы, а небо начинает темнеть от густых туч. Может быть, она права — а может быть, нет никакой разницы, что мы делаем. Мы по-прежнему в ловушке, просто перешли из одной тюрьмы в другую. Холодная капля падает у моих ног, вторая — на кончик носа.

Магия горит во мне — сильнее, сильнее. Сильнее, сколько бы я ни отдавала грозе. Кажется, она никогда не иссякнет. Она ошеломляет — но именно так, что мои чувства пробуждаются, а каждая секунда тянется дольше, чем должна.

— Сили, я хочу узнать обо всем, что случилось. Но ты можешь, пожалуйста, вернуться в комнату? Дракон никого к себе не подпускает. Они думают… они там думают, что ему нужна ты. Что он ждет тебя. Я пыталась убедить их дать тебе отдохнуть, но меня никто не слушает. Я не знаю, что они сделают, если ты не…

— Нет!!!

Завеса облаков расходится, и на землю обрушивается ливень, холодный и сладостный. Он несет облегчение, как будто каждая капля — частичка меня самой и мне не нужно впихиваться в слишком маленькую для меня коробочку. Я так устала от того, что кому-то нужна, что мне все время велят что-то делать, что меня гоняют туда-сюда случайные прихоти судьбы.

Исольда смотрит вверх, как будто только сейчас заметила дождь, а потом — на меня. По идее, такое не в моих силах, и она это знает. Но я не позволю магии жестоко и целенаправленно вырваться из меня и ранить ее. Больше никогда.

Я медленно опускаю руки. Дождь поливает мои волосы и сорочку. Дыхание все еще неровное, но магия в крови почти поддается управлению.

В небе сверкает яркая белая молния.

Я могу это контролировать.

Исольда аккуратно отпускает мое запястье и кладет голову мне на плечо. Я вздрагиваю от ее прикосновения. И все становится каким-то другим.

— Тебе не нужно стараться все исправить, Сили, — говорит она. Мокрые волосы липнут к ее лицу, на ресницах повисают капли дождя, но она просто моргает и стряхивает их. — Мы… мы теперь вместе. И мы живы. А остальное не так уж важно.

Я позволяю ей меня обнять. Несмотря на все обуревающие меня чувства, мои плечи расслабляются. За молнией следует раскат грома, низкий, протяжный, как будто кто-то задержал дыхание, а теперь делает долгожданный выдох. Исольда не в курсе, что она подменыш, а я не в курсе, через что она прошла, пока меня не было. Многое переменилось, и я не знаю, сможет ли все снова стать таким, как было раньше.

Но что я точно знаю — и это звучит безмолвным обещанием, пока она крепко обнимает меня своей тощей рукой, — так это что она по-прежнему моя сестра. Мой самый близкий друг. И что бы ни случилось, что бы ни переменилось, мы всегда будем любить друг друга.

И всегда возвращаться друг за другом.

Я обнимаю Исольду, притягиваю ее к себе. Знаю, мы с ней еще будем ссориться, и, возможно, весьма скоро. У нас будут причины для разногласий, много причин. Мы будем с трудом выражать свои чувства и приводить друг друга в ярость.

Но несмотря ни на что, мы сестры. Подменыши или нет — мы половинки одного целого.

Я еще раз сжимаю ее в объятиях, а потом отпускаю, дрожа. Я еще в бреду, в лихорадке, меня переполняет магия фейри, но, пока гроза терзает город, я не испытываю ничего, кроме восторга.

Мы придумаем, как вырваться из-под власти Лейры, но сперва — дракон. Он, как и все мы, — в руках врага. Женщины из рода Уайлд, которой ни при каких условиях нельзя доверять. Если я могу помочь, но не помогаю, — чем я лучше нее?

Капли воды собираются в лужицы на моих руках, а под кожей еще дышит магия. Это — сила. Это — свобода.

— Я согласна, — говорю я. — Показывай, куда идти.

Исольда замирает, смотрит на меня. Потом кивает и пропускает к двери.

Дождь струится по коже, и, прежде чем последовать за сестрой, я делаю шаг к перилам. Босые ноги шлепают по холодной воде, ветер льдом ложится на замерзшие, покрытые шрамами руки. Я снова выглядываю с балкона, чтобы ветер омыл меня и я почувствовала, как его магия мягко подталкивает мою собственную.

Возможно, мы узники, но дракон верен мне. Моя магия — та самая, от которой я всю жизнь бежала, которая бесчисленное количество раз спасала меня, мою сестру, моих друзей, — связывает нас. Пусть мы в плену, но Лейра даже не представляет, на что я способна.

— Ты выглядишь как-то по-другому, — тихо говорит Исольда с порога.

Я взмахиваю здоровой рукой, и в ответ раздается раскат грома. Мои губы изгибаются в улыбке:

— Потому что я — другая.

Затем я вскидываю вторую руку, и молния рассекает потемневшее небо.