Небо падает

3.

Когда он наутро проснулся, ни бреда, ни жара и в помине не было. Напротив, он чувствовал себя здоровым и бодрым. Сказать по чести, Дэйву Хэнсону в жизни еще не было так хорошо — даже в прошлой жизни.

Он пересмотрел свои выводы насчет бреда: вдруг и это ощущение — лишь галлюцинация? Но для галлюцинации оно было слишком подлинным. Словом, Дэйв решил, что выздоровел.

Правда, это противоречило всякой логике. Ночью он очнулся от мучительной боли и увидел, как Нима отчаянно распевает заклинания и делает пассы над его телом. Дэйв решил, что стоит на пороге своей второй смерти. Ему запомнился один момент, незадолго до полуночи, когда она замерла, точно лишившись всякой надежды. Но тут же, взяв себя в руки, приступила к какому-то ритуалу, хотя совершать его явно опасалась. После этого, насколько ему помнилось, боль утихла.

Сейчас он чувствовал себя просто прекрасно. Словно угадав его желание, в палату вошла Нима. Ласково прикоснувшись к его плечу, она улыбнулась и кивнула:

– Доброе утро, Стрелец. Пора вставать.

Исполненный дурных предчувствий, он попытался сесть на кровати. После такого долгого пребывания в постели даже здоровый человек ослаб бы и задрожал от непривычной нагрузки. Но голова у него не закружилась. Ни капли слабости не было в его теле. Чудесным образом он совершенно выздоровел, а Нима даже не удивлялась. Дэйв опасливо поставил одну ногу на пол и привстал, опираясь на высокую спинку.

– Не мешкай, — нетерпеливо окликнула его Нима. — Теперь с тобой все в порядке. Ночью мы вошли в твой Знак, — повернувшись к нему спиной, она что-то вынула из тумбочки. — Сейчас придет сир Перт. Лучше, если ты предстанешь перед ним одетым. Кстати, его предписано встречать стоя.

Хэнсон начал уже сердиться на эту неожиданную резкость и бесчувственное равнодушие со стороны девушки. Тем не менее он выпрямился, поиграл мускулами. Его тело ничуточки не затекло. Рассматривая себя, Дэйв не обнаружил ни одного шрама, ни единой ссадины — ничего, что напоминало бы о его тесном общении с бульдозером. Конечно, еще вопрос, был ли этот бульдозер на самом деле…

Он состроил гримасу в ответ собственным сомнениям.

– Нима, где я?

Швырнув на кровать охапку одежды, Нима уставилась на него с плохо скрываемой досадой.

– Дэйв Хэнсон, — отрезала она, — у тебя что, нет других вопросов? Этот я слышу уже в миллионный раз. И в сотый раз повторяю: ты находишься здесь. Оглянись по сторонам, сделай выводы. А мне с тобой нянчиться надоело.

Она выудила из кучи на кровати рубашку цвета хаки и бросила Дэйву.

– Одевайся, и побыстрее, — распорядилась она. — Пока не оденешься, никаких разговоров.

И гордой поступью вышла из палаты.

Дэйв принялся выполнять ее приказания. Он скинул свой «больничный халат», расшитый зелеными пентаклями и растительными узорами (держался халат не на пуговицах, а на серебряной застежке в форме египетского креста), натянул рубашку и продолжал одеваться со все нарастающим изумлением, пока не дошел до обуви. Рубашка и бриджи цвета хаки, широкий плетеный пояс, шляпа с негнущимися полями. А обувь представляла собой высокие (до колена) кожаные сапоги, похожие на «выходной» вариант сапог лесоруба или «упрощенный» — кавалеристский. Впрочем, сапоги пришлись впору и не доставляли неудобств, за исключением ощущения, будто ноги вросли в бетон. Дэйв с неудовольствием оглядел себя. Он являл собой, до самой мельчайшей детали, живое воплощение голливудского мифа о героическом инженере-строителе, который легко может прорыть канал через перешеек или перекрыть бурную реку. Словом, из тех «покорителей», кто строит плотины, пока река бушует, — нет, чтобы подождать пару дней, пока она утихомирится. Среди своих приятелей-инженеров в джинсах и кожаных куртках он выглядел бы не менее экзотично, чем папуас в традиционном воинском наряде.

Тряхнув головой, он пошел искать ванную, где, по идее, должно было иметься зеркало. Одну дверь он нашел но за ней оказался чулан, доверху заваленный хрустальными призмами и прочим магическим оборудованием. Однако на обратной стороне этой двери и впрямь висело зеркало с огромной табличкой НЕ ВЛЕЗАТЬ. Распахнув дверь настежь, Дэйв уставился на себя. Вначале, несмотря на костюм, он обрадовался. Но вскоре, осознав истинное положение вещей, понял, что по-прежнему бредит. И как бредит-то: ужас!

Вернувшись, Нима обнаружила его застывшим перед зеркалом и, надув губы, поспешила захлопнуть дверь чулана. Но все, что надо, Дэйв уже успел увидеть.

– Мне плевать, где я нахожусь, — заявил он. — Но скажи мне: сам-то я кто?

– Ты Дэйв Хэнсон, — сообщила Нима.

– Ничего подобного, — отрезал он. — Оно, конечно, верно — отец меня именно так назвал, насколько мне помнится. Он терпеть не мог длинных имен. И все-таки погляди на меня повнимательнее. Я свою физиономию брею достаточно лет, так что успел ее изучить. А в зеркале я увидел другое лицо. Не спорю, кой-какое сходство есть. Со спины и в тумане. Подпилить подбородок, удлинить нос, перекрасить глаза из синих в карие — тогда, пожалуй, мой парикмахер назовет меня Дэйвом. Правда, Дэйв Хэнсон на пять дюймов ниже ростом и на пятьдесят фунтов легче. Ладно, лицо спишем на пластическую хирургию после бульдозера, но ведь и тело не мое!

Лицо девушки смягчилось.

– Мне очень жаль, Дэйв Хэнсон, — тихо проговорила она. — Тебя просто не успели предупредить. Процесс реинкарнации шел очень трудно — имей в виду, сейчас даже легкие операции чреваты неожиданными сбоями. И все же мы сделали все, что смогли… но, возможно, переусердствовали с сомой. Если тебе не нравится твой внешний облик — извини. Но лучше иметь такой, чем никакого.

Хэнсон вновь приоткрыл дверь и еще раз взглянул на себя.

– Ну что ж, — заключил он, — могло быть и хуже. Сказать по чести, сейчас я даже симпатичнее… точнее, начну так думать, когда пообвыкну. Просто для больного человека — и вдруг увидеть такое…

– А ты болен? — резко прервала его Нима.

– Ну-у… вроде бы уже нет.

– Тогда зачем объявлять себя больным? Ты здоров — я же говорила, мы вошли в Дом Стрельца. Под своим собственным созвездием люди не болеют. Позор — не знать азов науки!

Ответить на эти упреки Хэнсон не успел, ибо в дверях неожиданно возник сир Перт, облаченный в какую-то необычную рясу, короткую, но строгую, наводившую на мысли о простых честных служащих. И вообще сир Перт как-то изменился. Впрочем, Дэйва это мало заинтересовало. Его взбесил тот факт, что люди здесь появлялись внезапно, будто с неба сваливались. Возможно, они все носили обувь на резиновой подошве или нарочно натренировались передвигаться бесшумно. Взрослые вроде бы люди, а валяют дурака. Свинство!

– Следуй за мной, Дэйв Хэнсон, — распорядился сир Перт. Теперь его голос звучал сухо и резко.

Дэйв побрел за ним, ворча себе под нос. Мало того, что эти дураки ходят на цыпочках, так еще и в своем идиотизме предполагают, что он сейчас бегать будет! Даже не осведомились о состоянии человека, который едва не помер! Ни в одной из известных ему больниц его бы просто так не выписали, вокруг еще несколько часов — да что там, дней! — крутились бы врачи и лаборанты: рентген, анализы крови, замеры температуры… А эти просто объявляют тебя выздоровевшим и приказывают выметаться.

Однако, по справедливости, он был вынужден признать, что правда на их стороне. Таким здоровым и крепким он никогда себя не чувствовал. Насчет Стрельца, конечно, все чушь, но самочувствие действительно отличное. Стрелец — это вроде бы такой знак Зодиака. Берта, помешанная на астрологических сказочках, очень высоко ставила факт рождения Дэйва под этим созвездием, только поэтому, кстати, и согласилась на прощальное свидание. Дэйв презрительно фыркнул. Счастья оно Берте не принесло — и поделом. Не надо верить во всякую ерунду.

Они прошли по сумрачному коридору. Сир Перт остановился перед дверью, за которой оказалась парикмахерская с одним креслом и цирюльником, который тоже словно бы сошел с киноэкрана. То был кудрявый брюнет в белом халате, из кармана которого торчала железная расческа. Держался он так, как и положено мастеру ножниц и гребенки: одновременно нагло и подобострастно. Жизнь научила Дэйва, что именно такие парикмахеры имеют успех у клиентов. Брея щеки Дэйва и подравнивая волосы, он хамски-заискивающим тоном уговаривал его согласиться на массаж головы, предложил бальзам и буквально настоял на выжигании геометрически-прямого пробора. Сир Перт наблюдал за всем этим с насмешливым интересом. Тем временем рыхлая блондинка с «трауром» под ногтями, выдвинув из подлокотника специальный столик, начала делать Дэйву маникюр.

И тут Дэйв заметил, что она старательно складывает обрезки его ногтей в пузырек. Да и парикмахер тоже ссыпал в баночку его волосы. Сир Перт с особым интересом следил за этими операциями. Дэйв нахмурился было, но тут же успокоился. В конце концов, парикмахерская находилась при больнице — должно быть, тут действовали какие-то строгие гигиенические правила.

Наконец парикмахер сорвал с Дэйва простыню и поклонился.

– Приходите еще, сэр, всегда готовы вас обслужить, — проговорил он.

Сир Перт встал и жестом приказал Дэйву следовать за собой. Дэйв мельком увидел в зеркале, что парикмахер передает пузырьки и баночки, набитые волосами и обрезками ногтей, какой-то девушке. Она стояла спиной, но Дэйву показалось, что это Нима.

Сир Перт вывел его в ту же самую дверь, через которую они вошли, — но не в тот коридор. И мозг Дэйва, отбросив все прочие мысли, принялся лихорадочно переваривать этот факт. Этот коридор был ярко освещен и выстлан алыми коврами. Сделав несколько шагов, они оказались перед высокой, изукрашенной арабесками дверью. Сир Перт преклонил голову, и дверь беззвучно распахнулась. Они вошли.

И оказались в просторном зале. Мебели почти не было. Недалеко от двери на подушке сидела по-турецки Нима. Она что-то перекидывала с ладони на ладонь. Кажется, то было недоконченное вязанье — лоскуток с крикливым, слишком ярким узором и спутанный клубок пестрых нитей. На высокой скамье между двух окон восседал дряхлый сатер Карф. Упершись подбородком в посох, зажатый между ног, он пристально смотрел на Дэйва.

Дэйв замялся. За его спиной захлопнулась дверь; сатер Карф кивнул, а Нима, связав нитки морским узлом, молча застыла.

С их последней встречи сатер Карф здорово сдал. Он стремительно состарился, съежился. И лицо его вместо уже привычной Дэйву благородной уверенности в себе теперь выражало обиженную сварливость. Впившись своими выцветшими глазами в стоящего у двери молодого человека, старик заговорил. Его голос дребезжал, чего раньше тоже не было:

– Ну хорошо. Лицом ты не вышел, но никого лучше тебя не нашлось на доступных нам Перепутьях… Подойди ко мне, Дэйв Хэнсон.

Каким бы жалким ни выглядел теперь сатер Карф, его властность никуда не делась. Дэйв попытался было возразить, но его ноги, не советуясь с хозяином, уже шагали. В конце концов Дэйв остановился перед Карфом, совсем как заводной. Дэйв обратил внимание, что поставили его не просто так, а в точку, где его лицо озаряли лучи заката.

Сатер Карф не стал медлить. Он заговорил сухо и отрывисто, точно зачитывал список общеизвестных фактов.

– Ты был мертв, Дэйв Хэнсон. Ты умер, лег в могилу и истлел. Время и судьба рассеяли твой прах, и самое место твоего погребения было забыто. В твоем собственном мире ты был ничтожеством. Теперь ты жив, благодаря усилиям людей, о чьей заботе ты не смел и мечтать. Мы создали тебя, Дэйв Хэнсон. Запомни это и забудь об узах, связующих тебя с иными мирами, ибо этих уз больше нет.

Дэйв медленно кивнул. Во все это было трудно поверить, но слишком многие детали этого мира не могли бы существовать в известной ему вселенной. А его самым отчетливым ощущением было воспоминание о смерти.

– Хорошо, — согласился он. — Вы спасли мне жизнь, или как там назвать то, что я сейчас переживаю. Постараюсь этого не забывать. Но объясните, в какой мир я попал.

– В единственно сущий, по нашим понятиям. Впрочем, это мелочи, — старик вздохнул, и на миг его глаза подернулись туманом задумчивости: казалось, он отправился вдаль по извилистым дорогам собственных размышлений. Затем он пожал плечами: — О связях нашего мира и цивилизации с миром, который знал ты, мы можем судить лишь из теорий.. Да и те противоречивы. Правда, есть еще пророческие видения… самых зорких, умеющих увидеть за Перепутьями ветви Двойственности. Пока не появился я, ничего этого не было. Но я научился прокладывать каналы, что для обитателей нашего мира непросто, и переносить по ним живые существа. Так был перенесен и ты, Дэйв Хэнсон. Не пытайся постичь тайны, неведомые даже сатерам.

– Наделенный логическим умом человек всегда может… — начал было Дэйв.

Но тут раздался трескучий смех сира Перта:

– Человек? Это еще куда ни шло. Но кто сказал, что ты человек, Дэйв Хэнсон? Когда же до тебя наконец дойдет? Ты лишь полчеловека. Другая половинка — мандрагора: растение, в силу внешнего облика и символического значения являющееся подобием человека. Из мандрагоры мы изготовляем симулякры, вроде той маникюрши в парикмахерской. А иногда ловим на корень мандрагоры, как на наживку, реальную сущность, и она превращается в человека-мандрагора. Таков и ты, Дэйв Хэнсон! Человек? Нет. Всего лишь подделка. Добротная подделка, не спорю.

Дэйв перевел глаза с сира Перта на Ниму, но та, стараясь не смотреть на него, склонила голову над вязаньем. Дэйв оглядел свое тело и передернулся от отвращения. В его памяти всплыли обрывки полузабытых сказок, ужасные истории о порождениях мандрагоры — альраунах, тварях наподобие зомби, лишь внешне походивших на человека.

Сатер Карф насмешливо поглядел на сира Перта, а затем взглянул сверху вниз на Дэйва. В блеклых глазах старика сверкнула искорка сострадания.

– Все это пустое, Дэйв Хэнсон, — произнес он. — Ты был человеком и властью твоего истинного имени остаешься прежним Дэйвом Хэнсоном. Мы дали тебе жизнь не менее ценную, чем твое прежнее существование. Заплати нам услугой за услугу, и твоя новая жизнь станет воистину благостной. Нам нужна твоя помощь.

– Чего вы от меня хотите? — спросил Дэйв. Ему не верилось, что все услышанное — правда, но больно уж странный мир открывался ему… Если уж они сделали его человеком-мандрагором, то, насколько он догадывался, вспоминая легенды, легко сумеют и подчинить его себе.

– Погляди в окно. Узри небо, — приказал сатер Карф.

Дэйв шагнул к окну и прижался лбом к прозрачному стеклу. Снаружи все еще буйствовал пестрый закат. За окном простирался город, озаренный оранжево-красными лучами, устремленный ввысь, ни на что не похожий. Здания были громадные, с множеством окон. Но все разные: рядом с высокими, стоящими прямо домами громоздились кривые кубики веселеньких расцветок, а над ними на тоненьких стебельках высились фантасмагорические луковицы-купола с минаретами, похожие на окаменевшие тюльпаны. Гарун-аль-Рашид, возможно, не счел бы этот город странным, но современный житель Канады…

– Взгляни на небо, — вновь распорядился старик.

Дэйв послушно поднял глаза.

Лучи заката не были лучами заката. Солнце стояло в зените, ослепительно яркое, окруженное рыжими облаками, озарявшее сказочный город. Небо было какое-то… пятнистое. Несмотря на дневное время суток, сквозь облака просвечивали крупные звезды. Почти вдоль всего горизонта, насколько видел Дэйв, тянулась полоса мертвой, гладкой тьмы — лишь в одном месте маячила блекло-голубая «прогалина». Небо из кошмара, небо, которого просто не может быть…

Дэйв обернулся к сатеру Карфу:

– Что с ним стряслось?

– И вправду — что стряслось? — голос старика дребезжал от горечи и страха. Сидя на своей подушке, Нима на миг подняла глаза — тоже испуганные, встревоженные — и вновь вернулась к своему бесконечному вязанью. Сатер Карф устало вздохнул:

– Знай я, что творится с небом, неужели стал бы вылавливать в навозе Двойственности всяких букашек вроде Дэйва Хэнсона!

Карф встал — утомленно, но с изяществом, заставлявшим забыть о его старости. Смерил Дэйва глазами. Его слова прозвучали как непререкаемый приказ, но в глазах мелькнула мольба.

– Небо падает, Дэйв Хэнсон. Твое дело — привести его в порядок. Смотри же, не подведи нас!

Жестом он приказал всем удалиться, и сир Перт вывел Дэйва и Ниму из зала.