I. Жизнь все равно прекрасна…

* * *

Традиционное советское литературоведение причисляло Юрия Левитанского к «обойме поэтов военного поколения». Оставив в стороне воинственную терминологию агитпропа, отметим лишь, что поэт, коли он Поэт, никогда не вмещался ни в какие списки, реестры и циркуляры. В полной мере это относится к Юрию Левитанскому, сделавшему для русской поэзии бесконечно много, – не количественно, а качественно.

Преобладающая форма его творческого наследия – «книга стихов», самодостаточное цельное произведение с четко обозначенным структурным построением, единое по мысли, а порой – и по фабуле, как, например, «Кинематограф» (1970) и «Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом» (1981). Композиторы и барды часто пишут песни на его стихи; все они быстро запоминаются и порой годами остаются на дисках, аудиокассетах, да и просто часто звучат под гитару на вечеринках и у туристских костров.

Особняком в творчестве Ю. Левитанского стоит сборник оригинальных пародий на стихи современных поэтов – «Сюжет с вариантами» (1978), слагавшийся в течение долгих лет. Невнятно оцененный критикой, он, по существу, является уникальным явлением российской словесности.

И наконец, важной стороной его творческой работы предстают многочисленные поэтические переводы. Особенно усердно он переводил поэтов стран Восточной Европы. Собранные в книгу «От мая до мая» (1975), они были высоко оценены еще Константином Симоновым. Однако вершиной его переводческого мастерства сегодня видится русская версия «Эпифаний» (1977) латышского поэта Иманта Зиедониса.

Самым полным собранием сочинений Ю. Левитанского долгое время оставалось «Избранное» (1982), куда вошли все основные произведения поэта, написанные к тому времени. Дальше последовала «пауза», если угодно, пропасть в тринадцать лет, длившаяся до самой его кончины: в этот период Ю. Левитанский опубликовал всего одну новую книгу «Белые стихи» (1991).

Только в 1996 году с помощью российского предпринимателя и мецената Ильи Колерова удалось, наконец, осуществить новое издание избранных сочинений поэта «Меж двух небес». Но увидеть «готовую» книгу ему не пришлось: она была подписана в печать 25 января, в день его кончины. Впрочем, следует, конечно, считать эту книгу последним прижизненным изданием Юрия Левитанского: он сам был ее составителем, сам нашел название, сам работал с версткой.

За четверть века, прошедшие со дня смерти поэта, вышли почти два десятка книг, составленных И. Машковской; наиболее полные – «Когда-нибудь после меня» (1998), «Год две тысячи» (2000), «Каждый выбирает для себя» (2005), «Черно-белое кино» (2005).

Место Юрия Левитанского в русской поэзии XX века еще предстоит определить историкам и литературоведам. Сам же он категорически возражал против построения поэтов по некоему ранжиру и калибру. Он говорил, что вся большая русская поэзия от Державина до Самойлова размещается на одной книжной полке, и если уж поэт на эту полку взошел, разговоры на уровне «хуже – лучше» или «первый – десятый» неуместны.

* * *

Юрий Давидович Левитанский родился в Украине в 1922 году. Семья жила небогато, отцу приходилось часто менять места работы. Когда мальчику исполнилось три года, они уже жили в Киеве. Но и там они прожили недолго. Давиду Исаевичу Левитанскому, отцу будущего поэта, удалось найти работу на одной из донбасских шахт, и семья переехала в небольшой поселок на руднике. Вскоре, однако, они перебрались в столицу шахтерского края город Сталино (ныне Донецк). Там прошли школьные годы, там начали раскрываться первые творческие устремления будущего мастера. Левитанский учился в средней школе № 3; сегодня на этом здании установлена мемориальная доска в память о поэте.

Окончив десятилетку, Юрий уехал в Москву и в 1939 году поступил в ИФЛИ – Институт философии, литературы и истории – «красный лицей», призванный готовить кадры советской гуманитарной элиты. Среди бывших ифлийцев только один Александр Шелепин, будущий шеф КГБ, недоброй памяти «Железный Шурик», достиг «степеней известных» в послевоенной иерархии госпартноменклатуры.

Мы не знаем судьбы, уготованной Павлу Когану, талантливейшему поэту, по свидетельству Левитанского, «образованному и умному человеку». Он не вернулся с боевого задания. Нам неизвестно, что ожидало Кульчицкого, Отраду, Копштейна, остальных ифлийцев, павших на Отечественной и Финской войнах. Но мы твердо знаем, что имена Твардовского, Слуцкого, Самойлова и младших их коллег Левитанского и Гудзенко стали сегодня символами не только высокого художественного уровня современной российской поэзии, но и олицетворением достоинства и чести, которые они сумели сохранить, невзирая на так называемые неблагоприятные обстоятельства послевоенного развития страны – «культ», «волюнтаризм», «застой», «хаос» и прочая, и прочая, и прочая…

* * *

Юрий Левитанский непрестанно и мучительно думал о прошедших годах. Не раз и не два он заявлял журналистам и просто окружающим его людям, что намерен писать мемуары. Иногда казалось, он вот-вот «разгребет завалы» на своем рабочем столе и засядет за новую, неожиданную для нас и необходимую для него работу.

Но время шло, а он все не принимался: в последний момент ему что-то обязательно мешало, что-то не складывалось, и он оставлял свои намерения на будущее, понимая, насколько жизнь коротка, как неумолимо быстро она проходит, – и оттого мучился еще больше…

Эти невеселые мысли посещали Левитанского так часто, думал он о своей прозе так долго, напряженно и безнадежно, что в голове его, в сердце годами жили целые новеллы, может быть, повести о годах минувших, о друзьях-товарищах, о судьбе России, о месте поэзии в ее культуре. От частого повторения окружающим его людям скелеты этих историй все более обрастали подробностями: так складывались законченные сюжеты, некоторым он даже придумывал названия…

Вот, например: «За четыре года войны прошел я от Москвы до Праги. Крайние точки этого пути я мог бы назвать так: “Снег сорок первого года” – “Сирень сорок пятого года”…»[1]

Позже, в 70-е годы, после выхода «Книги о русской рифме» (1973) Давида Самойлова Ю. Левитанский много размышлял о проблемах стихосложения. Он планировал «в ответ» написать свою «Книгу о русском ритме», ибо считал стихотворный размер более важным, более представительным что ли, элементом русского стиха. Это намерение вылилось в публикацию статьи «Четырехстопный ямб мне надоел…» (Литературная газета, 1.12.1976); текст ее, насколько нам известно, больше никогда и нигде не публиковался. Это досадное упущение недавно исправили создатели Официального сайта Ю.Д. Левитанского, опубликовавшие статью «по рукописи автора»[2].

* * *

На войну Левитанский ушел чуть ли не с первого дня, едва сдав экзамены за второй курс. Воинская часть, к которой он был приписан, – знаменитый ОМСБОН, Отдельный мотострелковый батальон особого назначения, – после нескольких месяцев формирования и занятий на подмосковном полигоне вошла в столицу и заняла оборону на рубеже Белорусского вокзала. Шел октябрь 1941-го. В эти тревожные дни Юрий Левитанский и Семен Гудзенко стали авторами слов гимна ОМСБОНа, который бойцы пели в строю на мотив популярной в те годы «Бригантины». Позже, уже в ноябре, батальон забросили в район Дмитрова и Волоколамска, в декабре Левитанский вместе с товарищами участвовал в контрнаступлении советских войск под Москвой. А дальше были Синявинские болота на Северо-западном фронте, Украина, Бухарест, Будапешт, Братислава… Работа в военной прессе. Боевые награды. Свой фронтовой путь лейтенант Левитанский завершил в Праге. Казалось, война кончилась…

Однако летом 1945-го все подразделения 53-й армии, где он проходил службу, погрузили в эшелоны и отправили в Монголию – как говорил поэт, на «маленькую войну» с Японией. Впрочем, война была не «маленькой», а самой настоящей: молодой офицер участвовал в Хинганском походе и разгроме Квантунской армии. Но в сентябре бои закончилась и на Дальнем Востоке. После победы Левитанский оказался в Иркутске, в составе Восточно-Сибирского военного округа, где он оставался на службе еще почти два года.

* * *

В Иркутске поэт неудержимо рвался на «гражданку», но местное военное руководство всячески препятствовало этому намерению. Только после того, как за дело взялся маститый писатель Георгий Марков, возглавлявший в те годы местную писательскую организацию, Левитанского, наконец, демобилизовали.

С помощью Г. Маркова ему удалось устроиться завлитом в местный театр музыкальной комедии, да еще получить комнату в общежитии.

Кроме основной работы Ю. Левитанский писал для окружной армейской газеты «Советский боец», работая во всех жанрах, в том числе, сочиняя страничку солдатского юмора. Вскоре он женился на студентке Иркутского университета Марине Павловне Гольдштейн. А в 1948 году вышла в свет первая книга поэта «Солдатская дорога». В следующем, 1949-ом, он становится кандидатом в члены Союза писателей СССР.

В Иркутске Ю. Левитанский прожил десять лет. Издал несколько поэтических книг. Исколесил всю Сибирь, много плавал по великим сибирским рекам Ангаре, Лене, Витиму, побывал на Байкале. Познакомился с видными советскими поэтами и прозаиками А. Твардовским, Я. Смеляковым, М. Лукониным, А. Яшиным, Б. Горбатовым и другими.

В 1955 году Юрий Левитанский поступает учиться на двухгодичные Высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького. Вместе с женой Мариной он переезжает в Москву.

В конце 50-х – начале 60-х годов выходят в свет две новых книги поэта «Стороны света» (1959) и «Земное небо» (1963).

* * *

Без сомнения, правы критики, назвавшие Ю. Левитанского «поздним поэтом». Да и сам он не раз говорил об этой своей «творческой особенности». Вообще, поэтический возраст – одна из тех проблем, над которыми он размышлял непрестанно: «Говорят: поэзия – удел молодых. А я хочу написать о том, чем никто почему-то не занимается: о поэзии стариков, поскольку лучшая поэзия второй половины XX века – это поздний Пастернак, поздняя Ахматова, поздний Твардовский, поздний Самойлов. Это феномен нашего времени. В XIX веке один Тютчев как исключение, в XX – почти правило»[3].

Впрочем, это свойство его таланта нисколько не отменяет очевидного факта: среди стихов поэта, датированных 1945 годом, есть прекрасные строки, которые в полной мере обнаруживают будущего мастера.

«Позднее дыхание» не просто факт биографии Ю. Левитанского, это отличительная черта его творчества: зрелость мысли, взвешенность оценок, глубина его размышлений, скупость его поэтической музы – все это имеет в своей основе не раз подмеченную критиками и вполне очевидную для его почитателей поздность.

В самом деле, в пору, когда вышел в свет «Кинематограф», поэту было уже около пятидесяти. Даже его знаменитая «долгая строка» впервые во всем своем блеске появится лишь в книге «День такой-то» (1976) на шестом десятке лет…

Да и первое свое московское издание «Стороны света» поэт осуществил только в тридцатисемилетнем возрасте – на сакраментальной поэтической дате, отмеченной еще В. Высоцким: «на цифре 37». «Ранний» Левитанский начался после тридцати семи – в том возрасте, когда ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Есенина, ни Маяковского в живых уже не было.

* * *

В 60-х годах Левитанский – частый и желанный гость в мастерской скульптора Вадима Сидура, постоянном пристанище неортодоксально мыслящей интеллигенции: поэтов, писателей, художников, артистов, ученых. Он становится частью культурной среды, противостоявшей тоталитарному режиму в стране. Поскольку в годы войны он освобождал Восточную Европу от нацизма, а теперь переводил стихи поэтов социалистических стран, среди его друзей оказалось и немало свободолюбивых художников из-за рубежа, которых он нередко приводил в гости к Сидуру.

К слову, именно Вадим Сидур оформил поэтическую книгу Ю. Левитанского «Кинематограф», принесшую ему широкую известность и определившую его судьбу выдающегося российского поэта XX века.

Во второй половине 60-х годов прошло несколько судебных процессов против литераторов, публиковавших свои произведения на Западе и в самиздате. В результате подсудимые получали различные сроки лишения свободы. Эти процессы имели широкий резонанс в стране и за рубежом. Выражая свою солидарность с осужденными и протест против произвола властей, писатели, и в их числе Левитанский, подписывали письма в защиту товарищей по перу. В то время это был смелый шаг, чреватый самыми неприятными последствиями. Не причисляя себя «к диссидентам в обычном, расхожем понимании этого слова», Ю. Левитанский, по его словам, «никогда не участвовал в играх на стороне “сильных мира сего”, не подвизался на трибунах и митингах, а по роду своей литературной деятельности всегда был инакомыслящим».[4]

* * *

Кроме окончательного становления Юрия Левитанского как крупнейшего мастера русского стиха, 70-е преподнесли поэту и позднюю радость отцовства: в эти годы он познакомился со студенткой Литинститута Валентиной Скориной, ставшей его женой; в семье родились три дочери – Екатерина, Анна и Ольга.

«Своим детям я отдал десять лет жизни, – впоследствии рассказывал Юрий Давидович, – я был для них и папой, и бабушкой, и няней: стирал, убирался, варил суп… Стихам отводилась ночь: напившись крепкого кофе и накурившись до звона в голове, я садился за стол…»[5]

Художественным отражением сложной гаммы лирических чувств, связанных с его отцовством, стала книга «Письма Катерины, или Прогулка с Фаустом» (1981). Казалось, поэт решился сверхъестественным образом остановить и растянуть единственное и неповторимое мгновение жизни человека зрелой поры, которое не только позволяет зафиксировать настоящее, не только обозреть прошлое, но и предвидеть будущее.

* * *

Полные несбывшихся надежд 80-е годы неожиданно предоставили Левитанскому великолепный трамплин для нового лирического взлета: в то время поэт знакомится со студенткой университета Ириной Машковской, своей будущей третьей и последней женой. В этот период он создает поэтическую книгу «Белые стихи» (1991), завершавшую искания долгих лет творчества.

Впрочем, в 90-е годы поэт был увлечен новой работой. Левитанский уверял, что образ будущей книги возник перед ним совершенно неожиданно: явился некий звук, некое предчувствие, и сейчас он фиксирует на бумаге все подряд, даже не задумываясь над результатом. В архиве поэта сохранилась папка – «Книга Ирины» – с собранными им в ту пору материалами: набросками стихов, прозы, дневниковыми записями. Однако эту работу ему не суждено было завершить. А в одном из своих последних интервью он сообщил журналисту, что надеется все же собрать новую книгу со страшноватым названием «Последний возраст».

В мае 1995 года ветеран Великой Отечественной вместе со страной отметил 50-летие Победы, а в июне был удостоен звания лауреата Государственной премии России за поэтическую книгу «Белые стихи».

После долгих лет несправедливого молчания в прессе стали регулярно появляться интервью Юрия Левитанского. Его позиция по ряду вопросов даже в те либеральные времена многим казалась неожиданной. Особенно это касалось его переосмысления итогов Отечественной войны. Раздражение поэта победными торжествами проявлялось тем отчетливее, чем больше он прислушивался к «грохоту грозненской канонады», вызвавшей его резко негативную реакцию.

Во время церемонии вручения Государственной премии в Георгиевском зале Кремля Юрий Левитанский в присутствии президента России высказал горькие слова: «Наверное, я должен бы выразить благодарность также и власти, но с нею, с властью, тут дело обстоит сложнее, ибо далеко не все слова ее, дела и поступки я сегодня разделяю. Особенно все то, что связано с войной в Чечне, – мысль о том, что людей убивают как бы с моего молчаливого согласия, – мысль эта для меня воистину невыносима».[6]

Незадолго до кончины, в ноябре 95-го, Юрий Левитанский впервые посетил Землю обетованную, государство Израиль. Во время его выступлений небольшие залы с трудом вмещали всех желающих, поэта встречали как полномочного посланца культуры большой страны. Его подолгу не отпускали со сцены, и он, несмотря на усталость и плохое самочувствие, читал вновь и вновь…

По возвращении зимняя Москва вернула поэта к привычному ритму жизни: он готовил к выходу в свет свою книгу «Меж двух небес», тщательно корректируя верстку; много читал, размышлял и, конечно, собирал вырезки и делал заметки по «чеченскому вопросу».

В трагический день 25 января 1996 года он чувствовал себя плохо. На улице лютовал мороз, и выходить из дома ему не следовало. И все же он пошел… «Круглый стол» московской интеллигенции проходил в городской мэрии на Краснопресненской набережной. Среди выступавших был и Юрий Левитанский. Он говорил о чеченской войне, дважды брал слово, горячился, нервничал, несколько раз высказывался с места…

Больное сердце не выдержало.

Нет, весь я не умру…

Звучит почти привычно. И каждый раз по-новому страшно!

Загрузка...