Небо слишком высоко

– А, это тот, который делал тебе мастэктомию и в чьей клинике ты едва не отдала концы из-за неправильной дозировки наркоза? – осведомилась Милена, и лицо Ясны, еще больше, чем разговоры о ее лишнем весе ненавидевшей упоминания об удалении одной из ее молочных желез, дернулось, и первая супруга Делберта отвалила в сторону.

Так она или нет?

Милена, сладко улыбаясь, обвела присутствующих взглядом. Ну что же, если предположить, что Ясна не была Гордионом, то кто тогда им был?

Например, себялюбивая бездарь Шэрон? Милена едва не рассмеялась, однако, поразмыслив, пришла все же к выводу, что мысль эта не лишена логики. Ведь актриска, несмотря на более чем щедрые (хотя, конечно, не такие, как у Ясны) отступные при разводе с Делбертом, имевшем место шестнадцать или около этого лет тому назад, постоянно нуждалась в деньгах. Что значило: коварные русские могли купить ее с потрохами.

– Ах, мои любимые мальчики! – раздался громоподобный голос Ясны, когда в Золотую столовую один за другим вошли двое высоких, широкоплечих, удивительно друг на друга похожих молодых мужчин. Это были старшие сыновья Делберта от брака с Ясной – Делберт Грамп II, названный в честь отца, и Уинстон Грамп III, получивший имя в честь деда.

«Мальчикам», что одному, что другому, было далеко за тридцать, у каждого из них имелся выводок детей, однако в «Зимний Белый дом» они прибыли одни: отец-президент считал – наверное, не без основания – своих невесток идиотками, терпеть не мог малышни и делал единственное исключение для близнецов Златы.

Делберт-младший и Уинстон приветствовали Милену кивками, однако подойти не соизволили – они были на стороне свой матушки, которая находилась в контрах с мачехой, и не делали секрета из того, что считают Милену неудачной партией.

Взгляд Милены упал на возившуюся со своим смартфоном Эйприл. Нет, девчонка к этому точно не причастна! Хотя бы по причине своего нежного возраста. Однако следовало исподтишка расспросить ее, возможно, она что-то знает или даже полностью в курсе махинаций своей бездарной мамаши.

С бездарной мамашей Эйприл, Шэрон, оба сына Ясны расцеловались, как со второй матерью, хотя Милена была в курсе, что, когда та вышла замуж за их отца, Делберт-младший, тогда подросток, грозился убить мачеху, а Уинстон обещал ему в этом помочь.

А вот с единокровной сестрой у обоих молодых мужчин сложились гораздо более теплые и доверительные отношения, чем с сестрой родной. Милена не без удовольствия отметила, что оба сынка Ясны не одарили поцелуями не только ее саму, но и свою родную сестренку, Злату. И тот и другой явно считали, что она слишком зазналась и вместе со своим правильным муженьком оказывает влияние на папу-президента, в то время как оба молодца вынуждены заниматься бизнесом и к большой политике, да и малой, наверное, тоже, принципиально не допускаются.

А что, если кто-то из двух братьев? Только вот кто – Делберт-младший или Уинстон? Или, кто знает, может, они оба?

Представить, что одного увальня, что другого в роли шпиона, работавшего на коварных русских, Милена упорно не могла, однако понимала, что настоящий Гордион наверняка меньше всего похож на московского резидента. А так как именно оба братца меньше всего походили на оного, то, следовательно, шансы на то, что они таковыми являлись, были высоки.

Милена вздохнула. Как же все это сложно!

В Золотую столовую вкатился пресс-секретарь Стивен Маккиннон, которому было дозволено отужинать с президентской семьей, а вслед за ним, вихляя бедрами, вплыла Лоретта Роуз-Иден.

Их Милена тотчас отмела, однако потом поняла, что зря. Ведь предостаточно было известно фактов, когда шпионами оказывались высокопоставленные работники администрации. Так почему же им не мог быть Стивен или, скажем, Лоретта?

Тогда уж Лоретта, потому что она была безгранично цинична, жадна до денег и жестока. Найти в ее многочисленных шкафах скелет и ее завербовать коварным русским явно ничего не стоило.

А вот Стивен на роль шпиона, тем более координатора целой сети, которым, без сомнения, являлся Гордион, явно не годился. Ведь Стивен, и в этом Милена имела возможность убедиться множество раз, был туп как пробка. Именно поэтому Делберт и взял его на должность пресс-секретаря Белого дома. Умные личности на этом посту мужу не требовались.

Однако что если Стивен всего лишь играет роль своей жизни? И, прекрасно зная, что президент не выносит людей, в интеллектуальном плане его превосходящих, разыгрывает из себя дурачка?

Уфф, похоже сбрасывать со счетов нельзя решительно никого!

– О, как я рад, месье президент, что удостоился такой великой чести… – донесся до Милены пронзительный голос стилиста мужа, Луи-Огюста. Милена ощутила, что давно прошедшая головная боль вдруг снова ржавым гвоздем воткнулась в череп.

В Золотую столовую тяжелой медленной поступью вошел Делберт. Как обычно, в черном костюме. Как водится, с красным галстуком – муж вообще любил все красное, считая, что это цвет победителей.

А ведь он всегда был победителем.

Все мгновенно смолкли, даже вившийся около него гибкий стилист замолчал, хлопая длинными, как отметила Милена, явно накладными ресницами.

Раздались аплодисменты – это пресс-секретарь Стивен Маккинон ожесточенно захлопал в ладоши, приветствуя своего шефа. Постепенно к нему присоединились и все прочие присутствующие. Милена, смыкая и размыкая ладони, обвела тех, кто находился в Золотой столовой, взглядом.

Неужели один из них – Гордион, или она навыдумывала бог знает что?

Супруг купался в аплодисментах, а на его массивном лице играла счастливая улыбка. Милена давно поняла, что Делберт, несмотря на тот факт, что ему было за семьдесят, в эмоциональном плане находился на уровне восьмилетнего ребенка, причем ребенка капризного и плохо воспитанного.

И желающего получить только одно – всеобщее одобрение, более того, восхищение и безграничную любовь.

Делберт царственным жестом поднял вверх руку, и аплодисменты немедленно стихли.

– Эти идиоты в сенате только что проголосовали «за»! – важно произнес он, и Милена попыталась припомнить, о каком же законопроекте администрации мужа шла речь. То ли о строительстве стены на границе с Мексикой, то ли о радикальном снижении налогов. В любом случае после ряда поражений последних месяцев это был крупный успех супруга-президента – впрочем, успех единственный и явно сопряженный с рядом компромиссов, так как в Сенате после промежуточных выборов большинство принадлежало теперь демократам.

Делберт произнес короткую прочувственную речь, смысл которой, как обычно, сводился к тому, что он – самый успешный и прозорливый президент за все существование Соединенных Штатов.

Милена заметила медленно вошедшего в Золотую столовую сына. Отец-президент, на мгновение смолкнув, грозно посмотрел на младшего отпрыска, однако ничего не сказал – Делберт ужасно не любил, когда после него кто-то заходил в помещение.

Муж продолжил прерванную речь, а Тициан, улыбнувшись Эйприл, с которой он нашел общий язык, со всего размаху плюхнулся на диван подле нее и уставился в ее смартфон. Молодые люди, хихикая, стали переговариваться, а Делберт, на глазах багровея, вдруг заорал:

– Эй, вы, два бездельника! Когда говорит ваш президент, вы должны молчать!

Эйприл ойкнула, так как боялась вспышек гнева Делберта, которого не так уж хорошо знала, так как почти с самого рождения жила с матерью. Тициан же, не поднимая глаз на родителя (потому что тот превращался в бешеного быка, если кто-то пялился на него в тот момент, когда у Делберта было плохое настроение), демонстративно натянул наушники и включил музыку на своем смартфоне.

Делберт, которого в любой момент мог хватить апоплексический удар, подскочил к Тициану, сорвал у него с головы наушники и провизжал:

– Гадкий мальчишка, ты что себе позволяешь! Знаешь, что мой отец сделал бы со мной, если бы я посмел его ослушаться?

Тициан вздернул крутой, как у отца, подбородок и уставился на Делберта. Желваки у сына заходили, и Милена поняла, что он раздумывает над каким-то смешным и, что ужаснее всего, оскорбительным для родителя ответом.

Не хватало еще, чтобы он ляпнул нечто, отчего Делберт окончательно потеряет голову и устроит ему выволочку. Поэтому Милена подала знак нервничающему скрипачу, и тот вместе со своими коллегами заиграл. Полилась божественная прозрачная музыка, служившая для прислуги знаком, что можно подавать ужин, и из глубин столовой вышел невысокий толстенький человек в белом кителе, с абсолютно лысой головой и длиннющими черными усами – это был шеф-повар «Зимнего Белого дома», итальянец Джанфранко.

– Ах, синьор президенто, как же я рад вас видеть! – произнес он с сильным итальянским акцентом и отвесил поклон чуть ли не до земли.

Делберт, зависший над побледневшим Тицианом, несколько мгновений не двигался, а потом отошел от дивана и, одернув пиджак, повернулся в сторону шеф-повара. Лицо мужа было по-прежнему искажено гримасой ярости, однако его цвет постепенно пришел в норму.

Милена заметила ухмылки на лицах двух старших братьев Тициана – отпрыски Ясны относились к подростку с еле скрываемым презрением, и все потому, что Делберт часто ставил младшего сына в пример старшим, заявляя, что если кто и станет в их семье еще одним президентом, то явно не они, а Тициан.

Напряженная обстановка разрядилась, члены клана Грампов стали стекаться к огромному, расположенному в другой части Золотой столовой столу.

Милена заметила Ясну, подошедшую к положившему на диван ноги в кроссовках Тициану.

– Какие у тебя, мальчик, однако, плохие манеры! – сказала Ясна. – Мои ребята никогда так не вели себя с отцом!

Милена, тоже подойдя к дивану, проговорила:

– Ты права, Ясна, так они себя не вели. Они доставляли Делберту гораздо больше проблем. Например, когда твой старший попался с наркотиками и Делберту пришлось приложить большие усилия, чтобы отмазать его от тюрьмы. Или когда твоего младшего обвинили в нанесении тяжких телесных повреждений девице с пониженной социальной ответственностью, которую он пригласил к вам в пентхаус и с которой занимался черт знает чем на вашем супружеском ложе.

Ясна фыркнула. Она явно не знала, что сказать, и только пророкотала:

– Убери ноги с дивана! Знаешь, сколько он стоит?

– Двадцать шесть тысяч пятьсот сорок долларов, – ответил Тициан, показывая Ясне свой смартфон. – Вот, посмотрите, можно купить в интернет-магазине и выбрать удобный для вас день и час доставки.

Ясна отвалила в сторону, а Милена поймала на себе тяжелый взгляд Джереми. Тот, разглядывая ее и Тициана, явно о чем-то размышлял. И Милена многое бы отдала, чтобы узнать, о чем именно.

Перехватив ее взгляд, Джереми одарил ее своей очаровательной улыбкой пай-мальчика и присоединился к Злате и своим близнецам. Милена почувствовала, что ей отчего-то сделалось не по себе.

Подойдя к Тициану, она тихо заметила:

– Прошу тебя, не зли отца, тем более когда собралась вся семья.

– Они мне не семья, – ответил подросток, и Милена поняла, что он прав.

Вздохнув, она потрепала его по голове, но Тициан увернулся и пробормотал:

– Мама, я уже не маленький! Мне уже пятнадцать!

Уже или еще? Милена провела пальцами по щеке сына и добавила:

– Прошу тебя, через день все они разъедутся…

– Но мы-то с тобой останемся! – ответил Тициан, однако перечить не стал и, улыбнувшись, сделался похож на ангела с полотна какого-нибудь гениального итальянца эпохи Возрождения. Поэтому-то Милена и настояла на том, чтобы назвать сына не в честь отца, деда или прадеда Делберта – или самого Делберта, – а выбрать для него иное имя. Это был единственный, по сути, раз, когда она пошла против воли мужа и настояла на том, чтобы поступили в соответствии с ее желанием. Она не хотела никакого очередного Делберта, Уинстона или Исайи. Поэтому мальчика назвали Тицианом Леонардо.

Правда, острая на язык Злата уже тогда запустила слушок о том, что Леонардо мальчика нарекли не в честь да Винчи, и исключительно в честь Ди Каприо, по которому Милена якобы сохла и чьей подругой являлась.

Милена на самом деле, когда была фотомоделью, была шапочно знакома с голливудской звездой, даже когда-то давным-давно присутствовала на организованной им шикарной вечеринке (как, впрочем, и без малого четыреста других приглашенных представителей бомонда), однако никогда плотно с ним не общалась и уж точно не была его любовницей и не сохла по нему. Однако ей пришлось даже оправдываться тогда перед Делбертом, заявляя, что с Ди Каприо ее ничего не связывает. Причем Делберт, кажется, так и не поверил – и до сих пор запрещал жене и младшему сыну смотреть фильмы с участием Лео.

Повод выеденного яйца не стоил, все это походило на бурю в пробирке, однако таков был Делберт, и Милена понимала, что Злата отлично сыграла на подозрительности и мнительности своего эксцентричного отца и заронила в его душу зерно сомнения, которое дало ядовитые всходы, которые колосились, по сути, до сих пор.

– Мы с тобой останемся. Потому что это наша жизнь, не так ли? – произнесла Милена, понимая, что им надо немедленно пройти к столу – муж уже вещал об успехах своего президентства, а все внимали его панегирику самому себе. И было крайне странно, что его жена и младший сын ведут особый разговор где-то в другой части огромного помещения.

Тициан последовал за Миленой и опустился на предназначенный для него раззолоченный стул. Женщина увидела, как сидевший около него Делберт-старший отпустил своему младшему единокровному брату увесистый подзатыльник, а Тициан сделал вид, что ничего не заметил, и уткнулся в свой мобильный – впрочем, наушники он воткнуть в уши в этот раз не посмел.

Милена видела, что и Эйприл тоже копошится в смартфоне, явно не слушая то, о чем вещал ее отец-президент, все выступление которого сводилось к одной-единственной мысли: он – лучше всех и вся.

Похоже, Эйприл и Тициан понимали друг друга, причем очень даже хорошо, и их тянуло друг к другу. И Милена вполне могла бы принять такую вот, на пару лет его старше, подругу своего робкого сына, если бы не одно «но»: Эйприл была единокровной сестрой Тициана.

Наконец речь супруга закончилась, и Милена, подойдя к своему месту около Делберта, даже не успела опуститься на стул, потому что все вскочили, когда вышколенные официанты внесли золотые блюда с искрящимся шампанским. Пили, конечно же, за очередной оглушительный успех президента Делберта Грампа. Милена поразмыслила – все, что делал Делберт, оборачивалось успехом, причем всегда непременно оглушительным. Это было одним из любимых выражений Делберта, которым он постоянно пользовался, в том числе рассылая свои сообщения в «Твиттере».

Еще до того как подали закуску, слова попросила Злата, которая, очаровательно улыбнувшись, произнесла:

– Папочка, у нас к Рождеству для тебя сюрприз!

Свет тотчас потух, потом засверкали бенгальские огни – и Милена узрела среди них изящную, облаченную в желтое бальное платье эту француженку.

Что же, тайно привезенная из Европы неудачница, позорно проигравшая в прошлом году выборы у себя на родине, согласилась выступить в качестве живого презента для американского президента. Того самого, с которым она занималась сексом в Овальном кабинете и на поддержку которого, в первую очередь финансовую, отчаянно рассчитывала, желая наконец-то прийти к власти в своей стране.

– О, милый Делберт, как я рада тебя видеть! – приближаясь к несколько кисло выглядевшему Делберту, произнесла с типичным нью-йоркским акцентом эта француженка. Недаром же она в детском возрасте несколько лет жила в США – в ту пору, когда еще была любимой дочкой своего папаши, того самого, у которого пару десятилетий спустя отобрала его же партию.

Милена не без удовольствия отметила, что Делберт явно не рад визиту этой француженки, а та немного растерялась, поглядывая на нервничающих Злату и Джереми, затеявших эту комбинацию.

Поэтому, шагнув навстречу гостье, Милена протянула ей руку и проговорила:

– Ах, мадам дю Прэ! Какая приятная, надо сказать, неожиданность! Вообще-то, когда погас свет, я подумала, что сейчас вкатят огромный торт, а оттуда при свете бенгальских огней выскочите вы и исполните для нас стриптиз. Но я ошиблась!

Говорила она это с мягкой улыбкой, тихо, так, что даже не все расслышали, какие слова она обратила к Марианне, чье лицо сделалось точно такого же цвета, как и ее платье. Раздался истеричный смех сидевшей рядом Шэрон – та отлично слышала, что именно произнесла Милена.

– Но в любом случае мы рады вас приветствовать! Так ведь, Делберт?