Неброшенный камень

Что правильно, то, как известно, верно.

Зло бесконечно, а добро безмерно.

Цветет в апреле майская сирень.

Апрельский ландыш доцветает в мае...

Все по уму. А то, что непонятно —

Оно, конечно, глупо и темно.

Всё течёт,

Всё меняется к лучшему.

Или худшему? Разве поймёшь!..

Огрызаясь от случая к случаю,

Ты за пазухой камень несёшь.

Прёшь свой камень.

Он вздорен и странен,

И тяжёл,

Только кто ж его ждёт!

Всё течёт,

Всё меняется с нами:

Вечен

Кукиш в дырявом кармане,

Пыль забот

Да репей у ворот.

И скрипит, и пинает мослами

Нас судьба – недогляд, недород,

Недолёт, новых бед наворот…

Загружает нас время делами!

Всё течёт,

Всё меняется – с нами

И без нас.

И неброшенный камень

Возвращается в свой огород.

Шаманить в бубен,

Голову обрив, мы

Готовы над любой своей строкой.

Избыточность, избытость,

Кризис рифмы…

Одна нога у камышовой нимфы,

В карманах руки

И – ни в зуб ногой!

О, цапля серая и сизая дрофа!

Мы в камышах

Присутствуем при родах:

Рожденье дня – восход совсем кровав!

И одинок, и бесконечно прав

Пребудет день…

А комарью – лафа!

И клёв, и лов, и тащится природа…

И мнет в необъятности восхода

Ночная отсыревшая строфа.

Жёлто-синий твой сон!

Пыль-дорога, полынь, трезвон.

Выбегают из ряда вон –

И вдогонку, и на обгон –

Тополя, что в пыли разлистились.

Независимость!..

Охмуряют весёлой злобою,

Вьются оборотни-слова.

А дорога пылит, крива.

И взлетает, ушами хлопая,

И возносится, думать пробуя,

Обалделая голова.

Нам бы счастья.

Да где бы взять его!..

Степь да степь – ковыли, трава.

Миражи, камыши у рва…

И, ухаб угадав едва,

Жмём на газ –

И рихтуем вмятины,

И скрипим,

И скулим в объятиях

Той любви,

Что всегда права.

Запах сна, нищеты

И предательства,

И пригасших к утру очагов.

Как легко мы творим обстоятельства,

Не меняя в себе

Ничего!

Причаститься не счастья –

Несчастия,

Воспылать на костре,

На кресте!

Остальное всё – деепричастия,

Мимоходом, впотьмах, во тщете…

А садам

Серебреть и хранить

Паутины осеннюю нить.

А плодам

Осыпаться и гнить,

Удивляя осенними яствами.

Нам дано

Изменять обстоятельства.

Нам себя

Не дано изменить.

Викентию Пухову

Коса на камень: змий зелёный

В ковше – и не дрожит рука.

Батон, головка чеснока,

Табачный дым. Ещё пока

Мы верим в мудрость самогона!

Уже цветут рододендроны,

И трын-трава сомкнула кроны,

И плещет в кружке змий зелёный

И верит в мудрость табака!

И на изломе час Быка.

И родниковы облака.

Мы дни листаем,

Не считая:

Всё ясно, бросово и просто.

Где надо – точка-запятая.

Где очень надо – знак вопроса.

А где не надо –

Мокрый вечер,

И ветер, тот, что только с юга,

И лето, и спешит подруга,

И – что ещё там? – чёт и нечет,

Случайность в океане истин

Житейских, где свинцовы брызги,

Где время расшибётся вдрызг и

Нас друг от друга не излечит.

И несть числа

Усталым стаям,

И чёрен

Вереск на откосах…

И зависает запятая,

И незаметен знак вопроса.

Образованщина (по Солженицыну):

Интеллигентность съел интеллект.

Под тополями да над криницами

Ряды раскинул торговый век.

Над тополями, над кипарисами

Высоко небо – лазорь, лазурь…

Но камнем виснет,

Чтоб не разбиться нам,

То ль наша мудрость,

То ль наша дурь…

Да не ленивы мы!..

Да и не трусы мы.

Летим! – и Бог нас оберега…

И сине-море с глазами грустными

Шуршит ракушкой, камнями хрустает

И бьёт в бетонные

Берега.

Рассвет.

И – надо же! – восход…

Подспудной памяти движенье

Сродни движенью талых вод:

За ледоставом – ледоход,

Весна – и поумнел народ!

Но это – преувеличенье.

Лишь беды наше обретенье,

Лишь боль мы числим за собой:

Отчаянье Помпей и Трой,

Степных шатров лебяжьи крылья

И византийское бессилье

Колоколов, что в хлад и в зной

Всё громыхали, голосили…

Как обустроить нам Россию?

Поди, попробуй – обустрой…

Над неуступчивым стихом

Не тщусь, не мудрствую лукаво.

Стихам налево? Мне направо!

И на неправую расправу

Их отпускаю голяком.

Но тянет их, несёт упорно

На территорию любви.

И вот – ты лишний. Не юли!

Не спотыкайся! Не скули!

Иди направо – и покорно

Считай обиды, как рубли.

И загрусти над той строкой,

Над той рекой, где глыби зыбки,

Где ночи злы, а зори хлипки,

И некто в ступе и с клюкой

В сетях для рыбки золотой

Застрял –

Ну, просто по ошибке…

Полдень. Цикады. Жара.

Сквозь перекрытые ставни

В пыльном луче – золотые протоны-нейтроны:

Сгибших любовей твоих неисчётные клоны!

Время застыло –

И память в пыли стародавней.

Ходят в садах голубые от пыли вороны.

Спят на заборах в брезгливой истоме коты.

Зреет айва. Бронзовеют тяжёлые клёны.

Пыльные кроны. Усохшие листья-цветы.

Время застыло –

И нас обручило с собою.

И обозначив бессилье своё и тщету,

Позднее счастье – чужое? Конечно, чужое! –

Нас обнимает в осеннем цветочном бреду.

Но, засыпая,

Мы всё ещё верим в рассветы,

В жаркой тоске припадаем к ночному костру…

И отпустив,

Навсегда упустив своё лето,

Благословляем вечернюю эту жару.

Вот это – Божия гроза!

Светла, распахнута, свирепа!

Перевернув, придвинув небо,

Творит над нами чудеса.

И ропщет хлипкая фелюга,

В себя не веря ни на грош.

Весло, спасательных два круга,

Прильнувшая к тебе подруга

И рвущий пену дикий дождь!

И всё, что надо и не надо

Твоей стране – грозе одной

Сейчас доступно, и разлада

Нет между ливнями и мной.

И по немыслимой кривой

(Моя беда – его награда)

На волнолом, где автострада,

Несёт нас вихрь водяной!..

А взмокший, взмыленный прибой,

Перетрудившись до упаду,

Уже устал

И сникнуть рад бы…

И небо,

Небо и прохлада,

Над всей страной,

Над всей страной…

Сплошные дыры и прорехи!

Усевшись прямо над избой,

Вороны жрут мои орехи,

Швыряясь острой скорлупой.

Я их стращаю из рогатки,

Ору на них, но им плевать.

Весь белый свет – и взятки гладки! –

Они готовы обожрать.

Да что там сгибшие орехи!

Ещё досталась на орехи

Нам мелочь будничных утех,

Успех в латании прорех,

Большой залёт с постылой новью,

Вороньи чёрные гнездовья

Да этот грязный первый снег…

И за несбывшейся любовью

Твой долгий,

Горестный забег.

Нам известно заранее

Всё, что наоборот.

Утро, злое и раннее,

Отболит и уйдёт.

До утра нам искусные

Всё стонали сверчки.

Незадачливо хрустнули

Под ногою очки.

Зябко в банном халате, но

Терпелив наш рассвет.

Зашуршит выжидательно

Серый ворох газет.

И рекламой, кроссвордами,

Казино-шапито,

Кони с мерзкими мордами

Загарцуют в пальто.

И заполнив молчанием

Пустоту между строк,

Поскучаем за чаем мы

И вперёд, за порог –

За порог понимания,

За черту, за предел,

Где глумлив и так странен нам

Старых дел передел,

Где дождями измызганы

Веют ветры, вольны,

Где в окрестностях истины

Три известных сосны.

Измучили они меня,

Изгрызли,

Изъели до мозгов,

До потрохов,

Мутанты-однодневки,

Мысли-крысы…

Ну, врёшь ты всё, поганая любовь!

Твою полынь,

Твой хмель приспевших слов –

Изборонить!

Изнетить!

Расквитаться!..

Но тополиный пух… но тень акаций…

Но – тишина высоких облаков…

Промокший зонт

Вселяет уваженье

К упрямой однобокости дождя.

Всё глухо – ни поганки, ни груздя:

Лесной сквозняк и головокруженье

Высоких сосен. Цепкость бузины.

Худы, нетерпеливы и красны,

Гарцуют на обочинах рябины.

И запах жжёных листьев, дымный,

длинный,

Тоскливым счастьем полонит сердца,

Тягуче вяжет души – и с лица

Уже не смыть печати безразличья

К своим ненастьям и своей беде,

Когда она повсюду,

И везде

Повянули грибы, иссохли травы,

И гибнут дерева, и – Боже правый! –

Нам тоже

Место в этой череде…

Ни новых мыслей, ни идей

Нам не родить – они извечны.

Они вне нас, вовне –

И встречный

Нам их швыряет ветровей.

И трепеща, и холодея,

Мы постигаем: жизнь права!

Пряма ль история, крива –

Осуществляются идеи,

Овеществляются слова.

И стынет,

Косен и не нов,

Наш век

На иглах телевышек,

И запределен и неслышим

Надсадный крик летучей мыши

В сетях

Трамвайных проводов…

Не упусти приметы лета:

По снегу – розовая тень.

Заявлен праздничным рассветом

Твой бесконечный зимний день.

Ещё не отошла дремота

И не остужена беда,

А лето – здесь и навсегда:

Синичья звень и суета,

Игра нетронутого льда,

И облака, и позолота,

И незаметная работа

Подснежной прели,

И пугает

Ворон в саду сорочий сленг,

И синь,

И музыка играет,

И холод руки опускает…

И на погосте тает снег…

Живём мы как-то всё не в лад,

Всё невпопад – спешим,

Судьбу смешим, а листопад

Свой шёпот в шорох шин

Уже вплетает, и асфальт –

Как жёлтая река,

И в жёлтых омутах дрожат

И вдруг буксуют и визжат

Огни грузовика.

И путь наш короток и прост,

И прост буксирный трос,

И время тихо задаёт

Осенний свой вопрос.

И свой черёд, и свой расклад

Нестройный птичий клин

Несёт, срываясь наугад,

Сюда, где вечный листопад,

И мы, и счастье невпопад,

И шорох, шорох шин…

В глазах простор,

А в мыслях пусто.

И ничего нейдёт на ум.

Какое тут, к чертям, искусство

Самопознанья!..

Пьяный кум

Уже гремит в сенях щеколдой,

Звенит убойным бутылём.

Конечно, будет шум и гром,

И мой гостеприимный дом

Зальётся по уши!

И подлый

Твой бес похмелья с мордой бодрой

Вздохнул,

Зевнул,

Вильнул хвостом –

И ноги положил на стол…

Где на ветру

Иззябнул и продрог

Седой, едва живой, чертополох,

Где лебеду

Дожёвывает изморозь,

Прорезались вдруг,

Выставились,

Вызрелись

Побеги серо-бурой белены.

В обманном ощущении весны,

Опасны,

Безрассудны и больны,

Они ещё дотятут до морозов…

И, как и мы,

Сойдут в глухую прозимь,

Где мёрзлых трав затоптанная просинь,

И стынь,

И наркотические сны

Иззябшей,

Отмороженной страны.

Мы верили,

Что всё непонарошку!

Что вот ещё чуть-чуть,

Ещё немножко,

И будет – з а в т р а.

Где же вы, простецкие,

Костры, горнисты,

Речки с перелесками,

Зарницы, разговоры до утра!

Костры остыли, сгасли вечера.

И завтра

Отступило во вчера.

И до утра

Мазками злыми, резкими,

Бессонница вымарывает резвые

Твои мечты,

И грязно-серый цвет

Уже привычен, и надежды нет,

Что прошлое,

Где завтра и вчера,

Продержится

Хотя бы до утра…

Над каждым – созвездие,

Мы это знаем, и вести

О замыслах ловим,

О помыслах наших созвездий.

И звёзды нам верят,

И нас они

Оберегают.

И тают снега,

И капель,

И вороны летают.

А лето – ну вот оно,

Слякоть осеннюю месит!

И вязнут дожди,

И позёмка вовсю куролесит…

И, круг замыкая,

Мы всё оставляем на месте,

Мы, слабые тени

Придуманных нами созвездий.

Сезон вневременья.

Ни снега, ни дождя нет.

Всесилье и всевластье пустоты.

Похоже, осень так и не дотянет

До тёплых снегопадов. Пусто. Ты

Уже не вспомнишь:

Темень, скорость света,

Остылая, в развалинах планета,

Квадрат луны отметиной вины…

А звёзды,

Те, что нами возжены,

Всё падают…

А небу – хоть бы хны!

Оно своё возьмёт,

И, воздавая

Делам твоим,

Нас доведёт до края

Земной эклиптики –

И выведет за край…

И – всё просчитано!

И лень твоя земная,

И холод запоздалого трамвая,

И стлань любви – от края и до рая…

И этот,

Возвращённый невзначай,

Пустынный твой,

Твой выстуженный

Рай…

От сглаза,

От дурного глаза,

Не уберёг тебя прогресс!..

А расставаться лучше сразу.

Перемолчать, закончить фразу…

Закатно, тускло и безгласо

Взывает солнце. Красный лес

Шагнул и по колено влез

В болото, в жижу. Ум за разум

Заходит от усилий без

Надежд, и греет руки алчность,

И дышит рядом и окрест

Добро с пудами-кулаками,

Душевность с резвыми клыками

И топи, полные чудес…

И даль бесцветна и невзрачна,

И отвратительна прозрачность

Холодных вод, пустых небес…

Душе пристало вслед за телом

Стареть – и заниматься делом.

Но неразумной, неумелой,

Ей высоту подай, полёт!

А тело – тело, ясно дело,

Подустарело. Подведёт.

Душа витает. Ей не спится.

Ей – воспылать, обнять, объять!..

А тело – смело громоздится

Туда, где к печке притулиться,

Вздремнуть, перевернуть страницу,

Поразмышлять, порассуждать,

Явленья тронуть и предметы,

И если можно – надкусить.

И вить связующую нить

Судьбы с окрестным белым светом.

А за спиною – тьма, ни зги.

А впереди – туман, извивы

Дождей, и топчутся мозги

По бездорожьям чепухи,

Простив душе её порывы.

А жизнь –

Опасна и строга.

Сохатый почесал рога,

Напряг тяжёлый лоб и –

И не узнала берега

Парнокопытная нога:

Болота, плавни, топи…

К воде приладилась ольха.

Глухие травы-стены.

И в небо

Он вознёс рога.

И понял я – антенны!

Не знаю,

Где он пребывал,

В какой такой пустыне,

О чём и с кем он толковал,

Но мой отчаянный сигнал

Он – всё-таки! –

Воспринял!

И – в воду, в топи, напрямик!

А дальше – степь, околки…

О, просветленья миг и миф,

Обломки и осколки!

А я – к себе.

Но не успел.

Куда мне без сноровки!..

И спину мне обжёг прицел

Оптической винтовки.

На постсоветское пространство

Напастей – свыше головы!

А голова – у государства.

И даже – две! – у государства

Клювастых крепких головы.

Одна, что слева, - та лукаво

Всё норовит стращать, кусать.

Другая – вывернулась вправо:

Вполне расчётливо и здраво

Поговорить, потолковать,

Ну, хоть о чём – о прозе жизни,

О мелкооптовой отчизне,

О гимнах, флагах и гербах,

Где в двух распластанных крылах

Былая боль, былая слава…

И где тут лево, что здесь право,

Поди, попробуй угадать!

Нам не впервой и не внове

Без проку, без толку морока.

И ни царя порой, ни Бога

Ни в той, ни в этой голове!

Сама себе, сама собой

Страна живёт и выживает…

И всё, что в голову взбредает,

В одну – неведомо другой.

Но верят обе, что правы!

«Так ты за белых или красных?!»

Что нам готовят – тризну? Праздник? –

Две несовместных,

Разномастных,

Клювастолобых головы…

Дождь моросит. Морозит

Только к утру. Всю ночь

Стонет над нами осень,

И золотую россыпь

Листьев роняет дождь.

Мокрые блики счастья!

Только не забывай:

Он сотворён ненастьем,

Наш горьковатый рай…

Лёт запоздалой стаи

Вычертит след в окне

И навсегда растает

Где-то над нами, вне

Наших надежд, снаружи,

Там, где обрящем вновь

Таинство вьюжной стужи,

Кротость своих снегов.

И отзвучит нелепо

Утлого счастья дрожь,

Вскинется ветер слепо…

И опрокинет небо

Дождь, завершая ночь.

Полетели жёлтые листья.

Полетели белые гуси.

Угадать,

Далеко ли, близко

Наши горести – не берусь я:

Наши старости,

Наши беды,

Что приходят за летом следом –

Первым снегом, беспечным русским,

Сухотравьем, пропахшим грустью,

Давним счастьем, забытым где-то…

И последним

На всё

Ответом.

Тобаго или Тринидад?..

О, этот дикий аромат

Невызревшего чуда!

Незримы зимы и лета,

Но нет и малого следа

Там, где я не был никогда

И никогда не буду.

Там ныне вечная весна,

И ты, наверное, одна,

И блики нашего окна,

И медленное стадо

Домой плетущихся коров,

И тишь,

И сглаженность углов,

И дальний смысл

Тех вещих снов,

Что понимать

Не надо.

Весенний морок пучеглазых звёзд.

Весенняя дневная лепота.

Цветёт и отцветает лебеда.

Птенцы вороньи падают из гнёзд.

И тесен мир за письменным столом.

Не познан,

Не осознан до поры

Наш белый свет,

Но эта или та

Вдруг падает падучая звезда,

И подставляет истина уста

Нам в просверке озоновой дыры.

И счастье наше коротко и зло.

Птенцы вороньи встали на крыло.

Всё вдруг сковал мороз!

Суть естества

Нестойких агрегатных состояний

В стремленье обдурить, надуть…

Но я не

Зело умён, и я стою на том:

В округе всё сковало –

Вечным льдом!

Нас оглушил,

Опустошил мороз.

Нас холод обложил дурацкой данью,

И ни тепла, ни просто обещанья,

Ни вместе,

Ни, тем более, поврозь.

И вся любовь!.. Озноб и маята.

Лишь на стремнине чёрная вода

Ещё дымит, не ощущая льда…

Воспрявших трав

Разлёт и взлёт –

Отмытый грех июльской засухи.

Ветвей сплетенье и разброд,

Остылое мерцанье вод

И незаметный поворот

К осенним снам.

Побеги-пасынки

Плюща берут на абордаж

Плетни, ограды, средостенья

Калиток, чьё предназначенье –

Вводить собак в визгливый раж.

Сычи ведут свой репортаж

С низин – и эти песнопенья

Темны,

И ночь добавит тьмы,

И до утра не верим мы

Ни в судный день,

Ни в искупленье,

Ни в катастрофу потепленья,

Ни в близость

Гибельной зимы.

Природа рвёт свои контракты

С тобой: болезни, чехарда

Невзгод – печальное контральто

Холодной осени!

Пуста

Твоя рассудочная трезвость.

И – день за днём, и бесполезность

Хозяйкой топчется в душе.

Подруга в бледном неглиже –

Луна – лениво, неохотно,

Проклюнется, заглянет в окна,

Смутясь, скользнёт к карандашу

И коленкоровой тетради,

Где с чашкой чая на ночь глядя,

Я, как стихи, долги пишу.

Долги – за газ и отопленье,

И свет, и светопреставленье,

Которое имело быть,

Но мы с тобою, стало быть,

Смогли презреть его наличье,

За неразборчивую прыть,

За всё,

Что с горьким безразличьем

Мы по ночам в общенье личном

Избыть сумели

И забыть…

Мне снился, конечно, Париж!

Поля Елисейские, башня

Под небом, французские «башли»,

Кабак незаметный и тихий –

Ротонда над плесенью крыш.

И Сена,

И сонные блики

На серых гранитах

Невы,

И сад,

И литая ограда,

И – что ещё, что ещё надо

В копне

Васильковой травы!..

Мы счастия – увы! – не обрели.

Всё просто –

Мы друг друга не нашли.

Вселенная – ей должно расширяться.

Об этом можно было догадаться

Чуть раньше – отрываясь от Земли.

И тайно,

По космическому коду,

Взывая «SOS»,

Мы задаём работу

Заблудшим снам –

И предаём свободу

Пространств ночных,

Что вчуже обрели

Взамен любви –

Любви своей вдали.

Упрёшься носом в свой забор –

И самому себе завидно.

А в небе – синодальный хор

Фламинго.

Им тебя не видно.

Не виден им ни твой забор,

Ни малый сад твой,

Ни усилья

Твои в саду.

Ведут их крылья

С судьбой и небом разговор.

А здесь, внизу,

И тих, и тесен,

Твой белый свет –

Трава, листва,

Тоска-печаль, что не нова,

И эти поздние слова –

Слова любви…

А в поднебесье

Звучит хорал.

И нет сомненья –

Всё поправимо, всё,

И ты –

Всего лишь способ заземленья

Надежд

Высокой

Чистоты.

Теперь весна.

Теперь молчать и помнить

О неизбежном таянье снегов.

Ночная белизна, свечная копоть,

Прикосновенье – локон или локоть,

И потрясенье праведных основ

Любви, уже охлынувшей отчасти,

Ушедшей в тишину.

И самовластье

Передрассветных торопливых снов.

Теперь –

Терпеть весенние свершенья:

Наш, по зиме растраченный вдвоём,

Восторг почти свободного паренья,

Броженье, обнажённость – окоём,

Размытый мричкой, сотканный дождём,

И даль дорог, сулящих возвращенье…

И этот вечный камень преткновенья,

Поросший цвелью, мохом, лишаём…

Несхожи,

Несовместны мы ни в чём –

Сплошное отрицанье отрицанья.

Попытки внять – на грани истязанья.

И наши непрощенья и прощанья

И обещанья

Вовсе не при чём.

Реченье рек, разбуженных теплом,

Моленье льда, весеннее присловье

Капели, пришлых слов немногословье –

Всё заглушает звонкое злословье

Сливных ручьёв, срывающихся днём.

Но терпит нас,

Бог весть чему в угоду,

Чадящее кострище вороша,

Весна – и снегопадна и рыжа.

И гасят свет ночные сторожа.

И за день изболевшая душа

Вбирает темь ночного небосвода.

Заросший сад.

Господние задворки.

Вороны – крик, разборки и разбой.

Автомобиль отечественной сборки

Уткнулся в небо ржавой головой.

Кирпич, следы строений, запустенье.

Насилье времени над смыслом и собой.

Любое слово вносит разнобой

В обыденность,

Рождая вожделенье

В колодезном ведре поймать рукой

Хромую щуку,

Чтобы разночтенья

Любви неправедной, похожей на разбой,

Взошли волшбой

В саду, где пыль и зной, –

Где сгибли,

Потерялись мы с тобой

По твоему, по щучьему веленью…

Тоска-кручина нелюбимых глаз.

Дрожит крушина,

Тихий свой рассказ

Ведёт о зимах, прожитых метелях.

Терновник,

В паутинах, повителях,

Осыпав грязно-синие плоды

Себе под ноги,

Слушает и верит.

И бьёт волна о выдуманный берег,

И с кротостью душевной простоты

Всё шепчешь мне,

Всё повторяешь ты

О счастье нашем

Тихий свой рассказ…

В тоске прекрасных

Нелюбимых глаз.

Пустыми, прозрачными рощами

Плывёт паутинная нить.

Теряет нас век – и не ропщем мы!..

Как много, однако же, общего

У нас, не отвыкших любить

Свой гуж, свой хомут…

И по случаю

Обряща голодную сыть

Свободы, мы тщимся забыть

О прошлом –

О том, нераскрученном,

С каменьями, тучами, кручами…

Где мы растеряли всё лучшее,

Успев и его оглупить.

И ни зла не иму,

Ни боли я.

Ветер на пепелище старом

Грезит жаром,

Грозит пожаром,

Застит разум ночным угаром.

Это – нашей любви агония.

Это на пепелище старом

Счастья нашего метрополия,

Обирая саму себя,

Отдаёт – за спасибо, даром! –

Всё до нитки – своим колониям,

Расторопным своим лимониям,

Ненасытным,

Неблагодарным,

Оголтелым своим окраинам.

И ни меры, ни дна,

Ни края нам!..

Лишь под утро

Тоскливый страх

Скалит зубы грифоном раненым…

И полощется по окраинам

Вожделенья пиратский флаг.

История – неточная наука.

И в этом мнится некий недочёт.

Опять – скучна, глуха и близорука –

Рассудочность, брюзгливая старуха,

Меня по кочкам топким понесёт.

И обозначит светлое на тёмном,

И подмалюет тёмному рога,

Копыто или хвост, хотя рука

Уже творит движеньем потаённым

Знаменье крестное, сбиваясь…

И пока

Ещё есть время, всем неугомонным

Своим любовям, верам полусонным,

Надеждам, что заглядывают в рот,

Ты спешный учинишь переучёт.

И всё пройдёт.

И тихий снег пойдёт

Над безутешной скаредностью дней.

И явит нам погиблое столетье

Осколков слов, молчанье, междометья…

И сладость инея,

И белые соцветья

Рассветной изморози в кипени ветвей.

Ты уезжаешь.

Каплет.

Слёзы

Незрелых туч ещё светлы.

Пьют из-под крана воду осы,

И мокнут синие стрекозы,

И привередливы и злы

В билетных кассах мониторы.

И поезд –

Медленный, но скорый –

Пыхтливо топчет полотно.

Грехопаденье тусклых яблок

С ветвей уже завершено.

Пырья зелёное рядно

Повыцвело, бессилье тяпок

Забыто в междурядье грядок,

И занавешено окно.

И поезд топчет полотно,

Входя в другое измеренье.

И обрастает дребеденью

Пейзаж, и дребезжит стекло,

И что во благо, что во зло –

Не угадать, и отошло,

Ушло беспечное тепло –

В поля, в холодное биенье

Дождей,

И наше противленье

Дождям

Пока ещё светло.

Свежо предание,

Но верится с трудом…

Распродадим

Цветной металлолом,

Осядет дым и отсыреет дом,

Забьёт по крышам мокрый метроном,

И осени цветной водоворот

Отнепогодит всласть

Да и уйдёт.

И той зимой,

Что с нами заодно,

Зимой,

Где, в общем, всё предрешено,

Мы будем знать,

Как дальше быть и жить,

О чём жалеть,

А что, забыв любить,

И верить лишь снегам,

Метелям… Но

Темно грядущее

И сущее – темно…

Опять разлад, шатанье и разброд.

Опять разноголосье, разногласья.

Опять вопрос – свобода или счастье?

Любовь – почти всегда слепой полёт.

Седьмое небо – весело и жутко!

Безумных звёзд ночной парад-алле.

Дух зимнего тепла в печной золе…

И всё.

И унеслась на помеле

Без пристежных ремней и парашюта.

Ни примириться,

Ни расстаться нам!..

Живём, накручивая стаж

Душевных краж и распродаж…

А гроздья

Белыя

Акации

Уже не наши…

И не наш

Весны блистательный кураж:

Дождей ночная презентация,

Беспутных молний злая грация,

Восторг листвы,

Ветвей овация –

Любви

Счастливый ералаш!..

Снегов закатных серебро и олово!..

Судьбы твоей костлявые углы

В поддых всё норовят локтями голыми.

Но лезут, но скулят,

Но кружат голову,

Но кружат неостуженную голову

Слова любви – метельны и белы…

Среди угля и пепла, и золы –

Снегов закатных

Серебро и олово…

Цепь лопнула –

Прервалась связь времён! –

И плюхнулось ведро с водой в колодец.

Вороны ахнули. Вороны в унисон

Откашлялись. Вороний камертон

Нам задал тон беседы. Иноходец,

Наш прыткий «запорожец» – инородец,

Рванул и, спотыкаясь, поскакал

По пыльной колее куда подальше.

А дальше заносило нас тем дальше,

Чем резче на лице твердел оскал.

Вот так сошлось.

Ну, что нам всё неймётся!

На ворот липнет пыль и грязь,

И брань…

И ты всё чаще слышишь: – Перестань!

Порвалась цепь? И ладно. Обойдётся.

Любовь – она, где тонко, там и рвётся.

И в этом, верно, скрытый есть резон,

Что запоздал он, твой вечерний звон…

И нам для утешенья остаётся

Лишь звяканье

На вороте колодца

Пустой скобы

Под выкрики ворон…

Бодливая гульливая скотина

Бродила в сухотравье у реки.

В реке мутнела глина,

Грелась тина.

В тени тянули пиво мужики.

Сочили ковыли жару и сухость,

И пыльная томилась благодать.

И было как-то сразу не понять,

Что неча нам виниться и пенять

На близорукость нашу

Да безрукость.

Что беды все и лиха пересилив,

Все скорби уместив в одной строке,

Сщукарив раков в высохшей реке,

Мы с памятью земной накоротке

Обнимем небо –

Небо над Россией,

Над старой над своей Новороссией,

Вот это небо…

Здесь…

Невладеке.

Вино из одуванчиков

В стаканах Рея Бредбери,

Прозрения, пророчества,

Стругацкие с Азимовым!..

Давно не лезем в дебри мы,

Безропотно стареем мы,

Измотанные зимами

И засухами летними.

Но как оно заманчиво,

Вино из одуванчиков!..

Привет,

Шестидесятники

Семидесятилетние…

Осенний сумрак. Рядом – никого.

Сырая пыль, холодная и злая.

Её-то грязью мы и называем.

Как далеко до тёплых берегов!

Как далеко заводит нас свобода

Кондовой нашей фени – тёмный лес!

Вон пень-трухляк – торчит, аки дантес…

Поди, прощенья просит у народа…

Но это боль уже иного рода.

А тени чуждых ныне берегов

Бегут к тебе и задевают краем,

Где ты так безнадёжно узнаваем

Своим «и-а» на чьё-то «и-го-го»…

И сохнет пыль.

И грязь.

И те, кого

Ты не забыл,

Уходят в темь, пора им…

И, отболев разором и раздраем,

Мы новые надежды обретаем,

И это очень,

Очень нелегко…

Немолодые и усталые,

Говяды спят, скосив рога.

Судьба нашла,

Судьба достала их…

Бьёт свирестель. Цветёт куга.

Сом колобродит. Все при деле.

На УКВ рыдает Брамс.

И совмещаются пределы

Земных орбит,

Земных пространств…