Нецелованный странник

1

«И сотворил Бог человека по образу Своему…, но для человека не нашлось помощника, подобного ему» (Бытие 1.27; 2.20)

Он ехал в аэропорт. Почему в аэропорт? Точно он не знал, никаких конкретных планов предстоящей поездки у него не было, по крайней мере, с утра. Как не было, естественно, и билета ни на один из вылетающих сегодня рейсов. Он просто остановил первый попавшийся таксомотор. А может, это был вовсе и не таксомотор, а так, какой-нибудь частник-бомбила. Просто произнёс в опущенное стекло передней дверцы одно только слово «Пулково», водитель просто назвал какую-то цену, которую он даже не расслышал. Сейчас ему не было никакого дела до таких мелочей, он забрался в автомобиль, уселся на заднее сидение и погрузился в свои мысли. Что он будет делать в аэропорту? Полетит ли куда-нибудь? А если полетит, то куда? И зачем? Прилетев, что будет ТАМ делать? И как долго? Столько ненужных, абсолютно лишних вопросов волновали бы сейчас на его месте сознание любого другого, НОРМАЛЬНОГО человека, и он, то есть человек нормальный, конечно бы нашёл массу удовлетворительных, логически выверенных ответов на все, и даже более. Но ОН не был нормальным человеком, напротив, он был абсолютно ненормальным, то есть не таким как все. Не то чтобы он был такой один, вовсе нет, просто, таких как он больше не было, вот и всё.

– Ну почему? Почему со мной так всегда? – думал он, сидя на жёстком диване на редкость тесного салона автомобиля. – Неужели она не понимает таких простых вещей? Ведь не дура же, должна же понимать! Ведь должна же она, в конце концов, понять, что я не простой человек. Я уникальный! У-НИ-КАЛЬ-НЫЙ! Что я всё могу…, ну, всё…, не просто всё, а… ВСЁ! Ну, хочешь, например, то…? Я могу, или, к примеру, сё…? И это я могу. Да всё что хочешь…, могу, и даже…, и это могу. Я ВСЁ МА-ГУ! А она – вынеси мусор, дорогой; сходи в магазин, дорогой; помой посуду. Нет, я не лентяй, конечно, и не неряха, я, естественно, способен сходить в магазин, мне не трудно, я запросто могу вынести мусор, нет никаких проблем. Только ведь…, это ведь всё, что ей нужно, и больше ей НИ-ЧИ-ВО НЕ НУЖ-НА! Ну, как так можно? Ну как? Как? Неужели ей действительно ничего не нужно? Неужели она не понимает? Ведь не дура же. А если, всё-таки, дура? Если понимает? Если понимает и, тем не менее, не хочет? Нет, так дальше продолжаться не может. Так жить нельзя! НЕ-ВАЗ-МОЖ-НА! Прочь отсюда! Прочь из этого города, из этой страны! Куда? Куда угодно! Хоть в тундру! Главное, поскорее! Поскорее отсюда! На все четыре стороны!

Машина неслась тесным каналом проспекта по серому асфальту унылого города между высоких стен выцветших зданий. Навстречу и параллельно ей двигались такие же безликие автомобили, а по протёртым подошвами белёсым тротуарам семенили на коротеньких ножках бесцветные пятна прохожих, погружённых в свои будничные заботы, озирая тусклыми взглядами блёклый пейзаж прозаических будней. Дорога до аэропорта была не то чтобы длинной, но из-за пробок и светофоров на удивление долгой и скучной. И если бы не мысли, занимающие собой всё сознание пассажира и отвлекающие его от дороги, то рассказ этот неминуемо вылился бы в целую повесть, такую же скучную и унылую. Но к счастью…

2

«И создал Господь Бог… жену, и привел ее человеку. И сказал человек: …она будет называться женою» (Бытие 2.22; 2.23)

Автомобиль лихо вырулил на территорию аэропорта и, скрипя тормозами, остановился у подъезда, над которым красовалась табличка «ВЫЛЕТ». Пассажир щедро расплатился с водителем и уже через несколько минут стоял возле огромного электронного табло со светящимися буковками и циферками. Он вовсе не изучал расписание отправления самолётов, а увлечённо наблюдал за причудливой игрой звуков, составляющих собой названия пунктов назначения рейсов, выискивая среди них наиболее соответствующее его теперешнему настроению. Внимание его задержалось и тут же утвердительно остановилось на слове Салоники. Почему именно на нём? И что в данном слове было особенно привлекательным? Сейчас это не имело никакого значения, он привык доверять своему предчувствию и делал это всегда. Надобно сказать, с неизменным успехом. Решение было принято мгновенно, оставалось только взять билет, заполнить бланк таможенной декларации и, потолкавшись какое-то время у стойки таможенного контроля, направиться к трапу самолёта, за которым – свобода. И не просто свобода, а СВА-БО-ДА!!! Но в это самое время случилось то, чего даже он предугадать не мог. Судьба – коварная куртизанка, она порой выкидывает такие штуки, которые не подвластны предвидению даже уникумам, подобным ему. И в этом её коварстве заключается иной раз вся прелесть того самого занятия, которое кто-то мудрый и дальновидный назвал некогда жизнью.

Она появилась в зале ожидания вылета так внезапно, как может возникнуть только Она, и как никто и никогда больше не сможет. Она прошла через весь зал, такая юная, лёгкая, воздушная, как бабочка, а следом за ней протянулся, развеваясь мягкими волнами, и сверкая волшебными искрами, розовый шлейф, такой же лёгкий, прозрачный, едва уловимый только для опытного глаза. Каждый, даже мало-мальски сведущий человек знает, что розовый – цвет романтики и приключений, наивности и чистоты. А для такого опытного и могущественного как Он, этот цвет несёт в себе ещё и то, без чего не только прозорливый гений, но и даже самый обыкновенный лох не представляет себе жизни. Она проплыла лёгким, свежим ветерком по залу, и краски мира, озаряясь тёплым и ярким солнечным свечением, вновь заиграли причудливым разноцветьем. Такое уж у неё свойство.

Что же Он мог ещё сделать, как не пойти за ней следом, напрочь позабыв про мелькающие буковки и циферки электронного табло, про билет, про таможенную декларацию. И самое главное, про то, ради чего всё это нужно было ему, ради чего он примчался сломя голову в аэропорт, про то, что находится, как ему представлялось, по ту сторону трапа самолёта. Свобода подождёт, она уже итак долго его ждала, а вот Она не будет ждать ни секунды.

– Извините, не подскажете, где тут выдают бланки таможенной декларации? – спросил Он её, чтобы хоть что-нибудь спросить, когда она возле какой-то стойки писала что-то на листе бумаги.

Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась наивной детской улыбкой.

– Так вот же они. Берите любой.

– Что…, прямо любой… можно брать, да? И прямо… вот тут заполнять? – спросил он, заикаясь, и не отрываясь, глядя на неё. – Что…, прямо вот тут, да?

– Да, вот тут. Ой, какой вы смешной, – она простодушно засмеялась. – Ой, что вы делаете? Вы же вверх ногами бланк держите.

– Да? Ой, и правда…. Извините…, я немного рассеян… сегодня. А у вас, случайно, нет… ручки? А то я свою где-то… посеял.

– Да вот же она, вы же её в руке держите, – она уже с интересом смотрела на него, и всё время смеялась, как смеётся ребёнок неуклюжести клоуна в цирке. – Ну, какой же вы смешной.

– Да, правда, вот она…, а я думал, посеял, – Он уже немного справился с первой нерешительностью и смущением, постепенно заражаясь её весёлостью и простодушием. – Скажите, а вы куда-то лететь хотите…, да?

– Ой, ну вы даёте, а что же, по-вашему, можно делать в аэропорту в зале вылета? Грибы собирать что ли?

– Ну…, я не знаю…, может, вы тут просто… гуляете, – предположил Он, понимая, что подобное предположение вряд ли может прийти на ум нормальному человеку.

Она, естественно, засмеялась ещё громче, ещё заразительнее, отчего Он совсем уже пришёл в себя и тоже засмеялся.

– А куда вы летите, если не секрет? – спросил Он уже без всякого смущения.

– Не секрет, в Салоники, – ответила Она, доверчиво улыбаясь.

– В Салоники?! – переспросил Он, будто воскрешая в памяти нечто, связанное с этим словом, а, воскресив, искренне удивился совпадению. – Надо же?! Я ведь тоже собирался сначала лететь в Салоники. Ну, надо же!

– Собирались? А теперь? Что, уже передумали?

– Да! Передумал!

Они снова засмеялись. Со стороны можно было подумать, что встретились два старых, добрых знакомых и весело обсуждают какой-то смешной эпизод их общего прошлого.

– А почему передумали? – смеясь, спросила Она.

– А зачем? Там нет сейчас того, что мне нужно.

– А что вам нужно? Если не секрет, конечно. И где оно сейчас?

– Оно здесь! – почти крикнул Он. – Скажите, пожалуйста, а как вас зовут?

Она перестала смеяться, и, всё ещё улыбаясь, смотрела ему в глаза.

– Вы очень забавный, с вами легко и весело, – Она протянула ему маленькую изящную ладошку. – Любовь. Люба. А вас как?

– У меня очень странное имя, боюсь, вам его не выговорить, – Он принял её ладошку в свою руку, и тёплый ток пробежал через точку контакта от него к ней, а от неё к нему. – Все называют меня просто, Волшебник.

– Волшебник? – Она снова засмеялась. – Какой вы всё-таки забавный? А волшебник – это профессия ваша, да?

– Да, можно так сказать, во всяком случае, я этому учился, – Он перестал смеяться, на губах повис вопрос, сдерживаемый нерешительностью. – Люба, я хочу пригласить вас… поужинать вместе… со мной. Давайте… поедем куда-нибудь. Только не отказывайтесь, пожалуйста, я вас очень прошу.

Она тоже перестала смеяться, и глаза её чуть-чуть погрустнели.

– Спасибо за приглашение, в другое время я непременно бы согласилась, но сейчас… – она чуть сильнее сжала его руку. – Спасибо вам, мне было с вами очень весело и… и легко.

– Но почему? Почему? – заволновался Он, не выпуская её ладошку.

– Как почему? – искренне удивилась Она. – Я же улетаю сейчас. В Салоники. Вы забыли? – вдруг глаза её оживились, в них еле заметно заиграла надежда. – А может, вы снова передумаете и полетите всё-таки. В самолёте продолжим наше знакомство.

– В самолёте? Почему… в самолёте? А в Салониках?

– Увы, – сказала Она со вздохом. – В Салониках меня будет встречать жених.

– Нет, – сказал Он серьёзно. – Мы никуда не полетим, мы останемся… здесь.

– Это почему же? – спросила Она, смеясь. Почему-то ей было приятно его упорство. – Почему ж это не полетим? И почему это – МЫ?

– Потому что я вас не хочу никуда отпускать, – ответил Он совершенно серьёзно.

«УВАЖАЕМЫЕ ГРАЖДАНЕ ПАССАЖИРЫ, – пронеслось по залу из громкоговорителя. – АВИАРЕЙС НА САЛОНИКИ ЗАДЕРЖИВАЕТСЯ ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ НА НЕОПРЕДЕЛЁННОЕ ВРЕМЯ. ПРИНОСИМ ВАМ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ ЗА НЕУДОБСТВА».

– Что? Как это задерживается? Почему? – Она растерялась от неожиданности и озабоченно озиралась по сторонам, ища где-то в пространстве ответы на свои вопросы.

– Потому что я вас не хочу никуда отпускать, – повторил Он с улыбкой.

– Да… ну причём здесь вы? – махнула Она рукой.

– Притом, что я Волшебник, я же вам говорил.

– Но это невозможно! Вы, наверное, меня разыгрываете? Это шутка такая, да? Шутка?

Она направилась вдруг к окошечку стола справок и через пару минут вернулась, растерянно глядя на него своими большими глазами.

– Там сказали, что в Салониках бастуют авиадиспетчеры, все рейсы отменены на неопределённое время.

Он пожал плечами, и этот его жест, должно быть, означал: «Вот видите, я же вам говорил».

– Но меня же ждут, он же будет встречать меня, волноваться! – забеспокоилась Она.

– Не переживайте, он вас не ждёт, – сказал Он серьёзно. – И это уже не я, это правда.

– Как не ждёт? Что вы говорите? Ничего не понимаю.

– Да вот, убедитесь сами, – Он протянул ей клочок бумаги, на котором были написаны три цифры. – Позвоните по этому номеру и всё услышите.

– Что это за номер? Как я позвоню по нему? – растерянно спросила Она, разглядывая бумажку. – Здесь же всего три цифры какие-то, таких номеров не бывает. Вы опять шутите? Вы разыгрываете меня, да?

– Это внутренний телефон его номера в отеле. Звоните, не сомневайтесь, я соединю.

– Как это, вы соедините? Каким образом? – дивилась Она, машинально набирая номер на своём мобильнике. – Вы что, коммутатор?

Он снова пожал плечами и, скрестив руки, стал внимательно наблюдать за изменяющимся выражением её лица. Губы его улыбались, а глаза выражали торжество современной магической мысли.

– Ну что, убедились? – произнёс Он довольный собой, когда Она в полной растерянности, автоматически отключила мобильник и бросила его в сумочку. – Что я говорил?

– Там какие-то женские голоса…, музыка…, тусовка какая-то…, ничего не понимаю.

– Только не подумайте, что это всё я подстроил, я только соединил, – умоляюще и, как бы, извиняясь, произнёс Он. – Сейчас он сам вам позвонит, и будет врать, что сожалеет о забастовке, что безмерно скучает и молит Бога, чтобы всё поскорее закончилось.

Не успел Он закончить фразы, как зазвонил её мобильник. Она достала его, прочитала на дисплее определившийся номер и, не соединяясь с абонентом, раздражённо бросила трубку в подвернувшуюся под руку урну. Затем резко развернулась и, ни слова не говоря, направилась к выходу. Шлейф за ней заметно потускнел, постепенно приобретая всё больше колючих, холодных серо-синих оттенков.

– Подождите! Куда же вы? – закричал Он ей в след. – А как же наш ужин?

Она вдруг остановилась, так же резко развернулась назад и подошла к нему.

– Ужин? А поехали! Гулять, так гулять! – Она снова смеялась, но это уже был совершенно другой смех, о чём явно сигнализировал всё более холодеющий цвет её шлейфа.

– Не нервничайте, и не переживайте так уж, – произнёс Он тихим успокаивающим голосом. – Ведь если разобраться, радоваться надо. Беда, предотвратившая ещё большую беду, уже не беда вовсе.

– Да, вы правы, – чуть подумав, сказала Она, успокаиваясь. Затем снова улыбнулась ему своей детской улыбкой и добавила. – Поедемте ужинать, я голодная как волк.

Он взял её за руку и повёл к выходу. Развевающийся мягкими волнами шлейф постепенно розовел, приобретая привычную, естественную для него окраску. Они вышли на улицу, тут же к ним подкатил здоровенный чёрный лимузин и статный, седой водитель в строгом чёрном смокинге услужливо, но вместе с тем с достоинством, открыл перед ними заднюю дверцу. Жизнь снова налаживалась.

3

«Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть» (Бытие 2.24)

Вечер был прекрасным. Они ужинали в каком-то маленьком тихоньком ресторанчике с уютным, романтическим интерьером, не по-российски вежливыми, услужливыми официантами и изумительно вкусной экзотической кухней. Он сам сделал заказ, и на удивление все заказанные им для неё блюда пришлись ей, как никогда, по вкусу. А вино, приятной терпкости и слегка дурманящего аромата, очень походило на то, которое Она только однажды, уже давно, случайно попробовала на какой-то выставке-дегустации и с тех пор безуспешно искала среди дорогущих и изысканнейших марок. Он шепнул что-то на ухо лощёному метрдотелю, и весь вечер для неё, Боже мой, исключительно для неё одной пел её любимый певец её любимые песни. Причём не в записи, а вживую. Затем, они долго гуляли по ночному городу. Юные девушки-цветочницы наперебой предлагали ей её самые любимые цветы, и Он все покупал, веля доставить их по её домашнему адресу. В чёрном небе то и дело вспыхивали и распускались яркими экзотическими букетами разноцветные огни салюта; уличные музыканты на ходу сочиняли и тут же пели для неё свои самые лучшие песни, а художники за одну только эту ночь написали аж семнадцать её портретов. Высокий черноволосый итальянец-гондольер долго катал их в своей гондоле по каналам и протокам, напевая что-то в густые усы на неаполитанский манер. Это была удивительная ночь, самая прекрасная ночь в её жизни. А когда, гуляя по набережной, Она огорчённо заметила, что мосты уже давно развели, и дом её на другом берегу, Он просто взял её на руки и тихо попросил закрыть глаза. Она послушно закрыла, в ожидании нежного поцелуя, ловя своими губами его мягкие, тёплые губы. Поцелуй был недолгим, но достаточным для того, чтобы, открыв глаза, и опустившись с его рук на землю, Она с изумлением увидела, что находятся они уже на противоположном берегу, прямо возле подъезда её дома.

– Кто ты? – тихо спросила Она, лаская его взглядом, как может только влюблённая женщина.

– Волшебник, я же говорил тебе.

– Пойдём, – потянула Она его за руку. – Теперь моя очередь быть волшебницей.

Она и впрямь оказалась настоящей кудесницей, не по опытности, конечно, но по силе чувства, нежности, обаяния, по жару юной неискушённой страсти и жертвенной щедрости девичьей любви, отдающей себя всю, без остатка во власть любимому. Её маленькая, уютная квартирка, сплошь уставленная корзинами свежих цветов, благоухала волшебными ароматами Едемского сада, как благоухали их души, растворённые друг в друге, впитавшие в себя беззаботное счастье царствования над миром, созданным Богом только для них двоих.

4

«Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене…» (Бытие 3.01)

– Мама! Мамочка! Я так счастлива! Ты не представляешь себе! Он волшебник! Он просто волшебник!

– Ты откуда звонишь, дочка? Из отеля? Как ты доехала? Вадик тебя встретил?

– Да нет, мама, я никуда не ездила, я дома.

– Как не ездила? Вадик сам приехал? Что случилось? Я ничего не понимаю.

– Да какой Вадик? Вадик твой прохвост ещё тот. Я сама никуда не поехала, мама, я встретила другого человека. Он чудо, мама, он просто чудо!

– Какого другого человека? Когда встретила? Где?

– Вчера, в аэропорту.

– Как вчера?! Ничего не понимаю. Ты поехала к Вадику, и в аэропорту встретила какого-то другого человека?! А Вадика, значит, побоку, так что ли? А кто он такой? Откуда взялся? Он у тебя? Ты что, уже переспала с ним?

– Мама, мама, ты ничего не понимаешь! Он чудный! Он просто чудо! Ты не представляешь, какую ночь он мне сегодня подарил! Столько цветов! Стихов! Песен! Такой салют! Мама, ты видела салют сегодня ночью?

– Какой салют, доченька? Ты доведёшь свою мамочку до инфаркта, наконец!

– Мама, я люблю его! Я полюбила, мама! По-настоящему! Впервые в жизни!

– Ну, полюбила? Ну и что? С кем не бывает в твоём возрасте? Это ещё не повод, доченька, терять голову и бухаться в постель с первым встречным! Вы хоть, я надеюсь, предохранялись? А вдруг у него СПИД?! У него справка есть? Он тебе показывал?

– Мама! Ну что ты говоришь такое?! Какая справка?!

– Обыкновенная справка. Твоя мамочка знает, что говорит. У неё знаешь, сколько таких любовей было? Но она никогда не теряла голову… и бдительность…. Так, я немедленно звоню Исааку Иосифовичу, сегодня же поедешь к нему в клинику, проверишься!

– Мама!

– Кто он? Как его имя, фамилия? Ты его паспорт смотрела? Чем он занимается? Где работает? Кто его родители, в конце концов? Небось, студентишко какой-нибудь, из какого-нибудь Мухосранска? Я эту публику ох как хорошо знаю. Понаедут тут, понацепляют серёг в уши да в носы, как аборигены какие-то! Только и думают, чтобы подцепить какую-нибудь дуру, вроде тебя, и осесть в Питере на всём готовом!

– Мама!

– Ну что мама?! Что мама?! Не хватало мне ещё эту голь перекатную кормить!

– Он не голь! Он сам три белорусских фронта накормить и одеть может!

– Да? А где он работает? Он бизнесмен? Депутат? Сколько ему лет?

– Он Волшебник!

– Волшебник это не профессия! У меня знаешь, сколько волшебников в молодости было?! Все они волшебники поначалу! Деньги-то у него есть?

– Если бы ты видела, мама, сколько он денег за одну эту ночь на меня потратил! Твой Вадик – нищий по сравнению с ним!

– Да? И что, приличный человек? Хорошо одевается?

– Мама, я же говорю, он просто чудо!

– Да? Ну ладно. Ты с ним переспала уже? Вы не предохранялись?

– Мама!

– Ладно, ладно, дочка. Но всё равно послушай свою мамочку, мамочка плохого не посоветует: проверь его, как он, хозяйственный мужчина, или нет? Пошли его в магазин, пусть картошку почистит, попроси мусор вынести, в конце концов. А то знаешь, как бывает? Потом воспитывать придётся, лучше сразу поставить всё на свои места. Он что сейчас делает?

– Спит.

– Спит?! Разбуди его! Только поласковей, ну там чмокни в щёчку, или ещё чего такого. Ну ты знаешь, ты уже взрослая. Они это любят. А как встанет, припаши слегка, пусть привыкает. А я скоро приеду, посмотрю на будущего зятя, тогда всё решим. Не отпускай его далеко, я скоро. Ну, пока, дочка.

– Пока, мама.

Он проснулся в благоухающем Едемском саду её меленькой квартирки. Открыл глаза навстречу яркому, ласковому солнцу, озаряющему всё бескрайнее пространство сада волшебным утренним светом. Поднялся с ложа любви, наполненного ароматом её тела, надел поверх ничего тогу, свободно висящую на спинке стула. Подойдя к зеркалу, водрузил на голову лёгкий венок, сплетённый из ветвей вечнозелёного лавра, и, взяв в руки серебряную лиру, полетел, почти не касаясь сандалиями пола, на кухню, из которой доносилось нежное воркование его голубицы.

– Любимая, послушай, я написал стихи, я написал их тебе, это лучшее, что я когда-либо писал!

Она в лёгкой белой сорочке тоже поверх ничего вспорхнула с дивана, бросив на мягкую подушку телефонную трубку, приблизилась к нему вплотную, так что он почувствовал упругость её груди, нежно обняла его и чмокнула в щёку.

– Дорогой, подожди со стихами, потом стихи…. Сходи лучше в магазин, дома хлеба нет ни крошки. Вот я подготовила тебе список, чего и сколько нужно купить. Да, на обратном пути, раз уж ты идёшь в магазин, заскочи в химчистку, а то я уже месяц никак не соберусь. Да, ещё, заодно уж, вынеси мусор.

Он вышел из подъезда на улицу с большим полиэтиленовым мусорным мешком в руке. По серому асфальту унылого города мимо высоких стен выцветших зданий двигались безликие автомобили, а по протёртым подошвами белёсым тротуарам семенили на коротеньких ножках бесцветные пятна прохожих, погружённых в свои будничные заботы, озирая тусклыми взглядами блёклый пейзаж прозаических будней. Он просто поднял руку, просто произнёс в опущенное стекло передней дверцы подкатившего таксомотора одно только слово «Пулково», даже не расслышав цену, которую назвал водитель, забрался в автомобиль, уселся на заднее сидение и погрузился в свои мысли.

– А это зачем? – спросил водила, показывая на мешок.

– Так…, осколки разбитого вдребезги.