Недолгие зимние каникулы

Глава двадцать вторая, последняя, в которой я веду себя как настоящий парень, а шестерка белых слоников наконец обретает потерянного собрата

Говорят: любишь кататься, люби и саночки возить. Если бы саночки возить — тут бы и разговаривать не о чем. Нам же пришлось со всего хоккейного поля убирать снег. А навалило снегу — ой-ей-ей! Почти на целый валенок. Ребята пытались перемножать: ширину поля на длину да еще на «целый почти валенок». Страшное получилось произведение — кубометров пятьдесят.

Наше счастье, что часам к двум снег прекратился, словно решил пожалеть нас.

На уборке работали все. И хоккейная команда в полном составе, и девчонки-фигуристки, и малышей с их крохотными лопатками никто не прогонял. Хоть и невелика помощь, но — помощь.

Скоро за низеньким деревянным барьерчиком образовались высокие снежные валы, и наше поле теперь лежало словно в тарелке.

— Это трибуны для болельщиков будут, — сказал Алеша и широкой фанерной лопатой вывалил за борт ком снега, — А если лавочки сделать, настоящий стадион получится.

— Может, и билеты станем продавать? — пошутил я. — По рублю за штуку. Скажешь, не купят? В очереди будут стоять. Как же, сенсация спортивного мира — повторный матч хоккейных гигантов — «Вымпела» с «Ураганом».

Алеша воткнул лопату в снег и пытливо, пожалуй, даже с удивлением посмотрел на меня. Не иначе как веселость моя показалась ему подозрительной.

— Борь, тебя одного мы все-таки не отпустим.

Я тоже с размаху всадил лопату в сугроб и независимо сплюнул:

— Ерунда!

— А если бить станет? Психанет…

— Не станет. Знаю, что сказать ему…

Алеша снял мохнатую шапку и принялся завязывать наверху лямки.

— Боюсь, честное слово, что-то боюсь за тебя…

Все же мне удалось убедить командира не вмешиваться-в это дело.

— Долго не задержусь, — сказал. — Самое большее-полчаса…

А в 16.00 я уже стоял перед Грекиной дверью. Было ли-страшно? Не знаю. Если и не страшно, то страшновато. Определенного плана действия у меня не было. В одном не сомневался: держаться надо смело, а лучше всего — самому наступать.

Только я прицелился пальцем на кнопку звонка, внизу послышались шаги. «Не Котька ли?» — подумал я. Так оно-и было.

На Котькином лице я прочитал и муку и тревожное ожидание. И обычный румянец, пламеневший на толстых его щеках, куда-то вдруг пропал.

— Что, дома его нет? — увидев меня, с надеждой спросил Котька.

— Еще не звонил. Услышал шаги — подумал, что ты… Решил подождать. Вместе как-то лучше…

— Жуть, до чего не хотелось идти, — признался Котька. — А что поделаешь? Завтра спросит, почему не-был…

Меня тронула Котькина откровенность.

— Да-а, от него не спрячешься.

— Вот, в подарок ему принес. — Котька расстегнул-пальто и достал из кармана два желтых аппетитных банана.

У меня даже слюнки потекли. Давно не пробовал этой заморской штуковины. Зато вот Грека сейчас как ни в чем-не бывало сожрет эти бананы и спасибо не скажет. Фараон! А мы жалкие рабы у него. Особенно Котька. Совсем от страха ум потерял. Никакого самолюбия.

— Думаешь, добрей станет? — спросил я насмешливо.

Не успел Котька засунуть в карман желтые бананы — дверь распахнулась, и Грека, возникший перед нами, кивком головы пригласил заходить в комнату.

Похоже, Грека стоял за дверью и слышал наш разговор. Может быть, он заметил кого-нибудь из нас еще на улице. Так, наверное, и было. Он хмыкнул небрежно:

— Шептуны! — и подтолкнул Котьку вперед. — Чего-стоишь, как памятник? Не знаешь, куда положить? — Он взял у него из рук бананы и скрылся на кухне.

Появился он минуты через две. Вошел, облизываясь и вытирая рукавом губы. «Быстренько поработал!» Я усмехнулся про себя и почувствовал, что меня так и подмывает кинуться в бой.

— Подобрел? — с вызовом спросил я.

Грека кольнул меня взглядом:

— Что-то сильно резвый ты сегодня.

— Есть причина! — Я буквально лез на рожон.

Мой задиристый тон несколько озадачил Греку. Он помял свое ухо, видимо решая, стоит ли вступать в перепалку. Решил, что не стоит. Во всяком случае, не сразу.

— А бананчики — люкс! Уважаю. Мало только. Не мог еще парочку прихватить.

— Последние. Папа всего полтора килограмма привез из Москвы. — У Котьки даже голос дрожал, будто он лично был виноват, что его отец так мало привез бананов.

Парадокс! Котька бананами старался задобрить Греку, жалобным голосом, а все выходило не на пользу ему.

Грека с шумом отодвинул ногой стул, сел, развалясь, и зорко, со строгостью уставился на Котьку:

— Значит, не хотел, говоришь, идти ко мне? А почему так? Ну? И не выкручивайся! Не ври!

— Я не выкручиваюсь… — Котька стоял перед Грекой, смотрел в пол, шапку с длинными лямками в руках теребил.

— Почему не хотел? — продолжал допрос Грека. — Боялся?

— Злишься ты… Ну… и боялся.

— Чего боялся? — Грека еще зорче впился глазами. — Молчишь… А я, Котя, знаю. Догадываюсь. И бананчиками меня не купишь. Отвечай: с кем ходил парты перекрашивать? Один? Или с папочкой?

Котька глаза вытаращил.

— Не валяй дурочку! Меня, ехал Грека, не проведешь! Насквозь вижу. Чистеньким захотел стать. Алеше по телефончику нашептал. Предупредил. Потому и на задание не пошел. Потому и со страху трясешься…

Жалкий, несчастный Котькин вид (казалось, он вот-вот без сил опустится на пол) словно прибавил мне нового азарта и уверенности. Я тоже, как и Грека, отодвинул ногой стул, плюхнулся на него и сказал:

— Ты, Грека, не очень насыпайся, между прочим. Думаешь, я ни о чем не догадываюсь?.. Тогда послушай второй вариант. И ты, Котька, слушай. Ключ от класса у кого был? У Котьки? У меня? Нет, ключ был у Греки. Он и сейчас лежит у тебя в кармане. — Я показал рукой на его карман, будто определенно знал, что ключ именно, там. — Ведь лежит?

— Ну и что с этого? Допустим.

— А то, что когда парты мы искалечили, ты здорово перетрусил. Понял, что все равно дело это наверх выплывет и тебе же первому хорошенько влетит. Тогда сам потихоньку и перекрасил парты. А свою грязную оставил, чтобы на кого-то из нас свалить, чтобы и дальше держать нас как послушных рабов своих. Вот и вся твоя хитрость. Потому и никакого шуму в школе не поднялось… Ну, похож такой вариант на правду?.. Ага! Сам теперь молчишь!

А Грека — вот как сразил его! — кажется, и в самом деле не находил, что ответить. Сидел, растерянно смотрел на меня и молчал. Будто сам поверил, что так оно и было в действительности. Еще бы, ведь здорово у меня получилось! А логика чего стоит! Железная логика. И выходило, что не я, не Котька, а он, Грека, — хитрец и трус.

Смотрю: и Котька оживился. Поверил в мою байку.

Я почувствовал себя сильным, смелым и независимым. А еще мне стало очень смешно, что я сумел так ловко и круто все повернуть. Пусть Грека сумеет так! А главное, я неожиданно ощутил свою власть над Грекой, еще недавно таким страшным и всемогущим.

Да что в нем страшного? И, полный дерзкого задора, нахлынувшей вдруг веселости, я вскочил со стула, сорвал с головы шапку и кинул ее на стол.

— А хотите послушать третий вариант?.. — На миг что-то кольнуло во мне, но где уже было остановиться! — Не мучайтесь, не ломайте голову. — Парты — моя работа. Да! Моя! Хотите подробности?..

— Ну… — Грека надвинулся над столом, неестественно вытянул шею. Казалось, будто голова растет не из плечей.

Вот нашло на меня настроение — смотрю на Греку, на странно посаженную голову его и нисколечко не страшусь. Наоборот, заранее и с удовольствием предвкушаю его изумление, когда стану рассказывать, как одурачил его с ключом, как чуть не до смерти напугал в темном подвале и как в последней операции заставил его, словно зайца, спасаться бегством от свистка «сторожа», которым была Марина…

Давно миновали те полчаса, что я обещал Алеше пробыть у Греки. Я не щадил Грекиного самолюбия. Говорил, ничего не утаивая. Грека постепенно обмяк, голова его теперь находилась на том месте, где и полагалось ей быть.

А потом я вообще уже плохо различал его голову. За окном сгущались сумерки. Котька, сидевший в дальнем углу, был едва виден.

Кажется, все сказал. Может, и не все, но достаточно. Куда больше! Я включил свет и зажмурился. До того ярким он показался. Это после темноты.

Грека хмуро смотрел в стол. Головы не поднял. Котька же с нескрываемым любопытством рассматривал меня, будто до этого я был ему совсем незнаком. Представляю, что он думал обо мне!

Я подождал немного и подмигнул Котьке:

— Не пойдешь к нам в «Ураган»? На днях обещают полное хоккейное снаряжение выдать.

Котька по привычке оглянулся на Греку. Тот продолжал сидеть в прежней позе.

— А примете? Правда? — спросил Котька.

— Ты же прилично гоняешь. Такие игроки нам вот как нужны! К повторной встрече с «Вымпелом» готовимся. Крепкий орешек… У тебя как с силовыми приемами?..

Вдруг нашу мирную хоккейную беседу прервал удар по столу. Это Грека трахнул кулаком. Сильно трахнул. Даже чайная ложка в стакане звякнула.

— Хватит! Порезвились! Уходите. Оба уходите.

Лично я ничего не имел против этого. И так задержался. Алеша с Мариной совсем, наверно, извелись. Да и Котька, как я понимал, без сожаления покидал эту невеселую комнату. Подхватил шапку и — к двери.

Грека, когда грохнул кулаком по столу да бросил тот пяток злых и коротких слов, видно, весь на том и вышел. Опять сидел, понурив голову, и на нас совсем не глядел.

Уходя, я хотел что-то сказать ему, сам не знаю что, но не злое и не обидное (зла почему-то не было), однако я так и не нашел подходящих слов. Открыв дверь, мы вышли. Вышли — и нос к носу столкнулись с Алешей. И Марина тут же, на лестничной площадке, стояла.

— На всякий случай. Для страховки, — объяснил Алеша.

— Спасибо. — Я пожал Алеше руку. — Но, как видишь, обошлось без ядерного оружия…

— Ну скажи, — потребовала Марина, — как все было?

— По дороге расскажу. Идемте… Капитан, нового игрока завербовал. Примем?

— Ребят надо спросить. Сейчас спросим…

Мы спустились по лестнице, прошли двором и только завернули за угол, на улицу, как я увидел… всю нашу хоккейную дружину.

— Чего они здесь? — вырвалось у меня.

Только Алеша так умеет, наш капитан: надо бы весело как-то ответить, а он на полном серьезе:

— Говорю же, для страховки.

— Честное слово, — улыбнулась Марина, — никого не уговаривали. Сами захотели идти.

Сколько я волновался у Греки, целый час держал речь, я тут сразу пот меня прошиб. Прошибет! Ведь совсем недавно гнать меня хотели из команды. А теперь… Папе написал про тринадцать друзей. Подумает: хвастаюсь. А разве хоть сколечко прибавил?

Я полез в карман за платком, и вдруг пальцы мои коснулись…

— Алеша! Стойте здесь. Всего на минутку забегу. Надо…

Я взбежал по лестнице наверх и не позвонил, как бывало раньше, а долго, одним нажимом держал палец на слабой кнопке. Держал, пока дверь не открылась.

— Что надо? — Грека с недоумением, сердито и тяжело смотрел на меня, загораживая вход своей широкой, неподвижной фигурой.

— Пусти. Всего на секунду.

— Борька! — Грека неожиданно сжал мои плечи. — А если я тебя сейчас измолочу, изувечу? Разделаю, как бог черепаху?…

Он держал мои плечи крепко. Не вырваться. Да и что я со своей силой против Греки!

— Не измолотишь.

Я произнес это так спокойно, без тени страха, что Грека тотчас разжал пальцы.

— Ничего у тебя не выйдет, — продолжал я. Затем взял его за локоть и подвел к окну. — Видишь, у дерева стоят? Все мой друзья. В обиду не дадут. И за что будешь меня бить? Ничего же плохого тебе не хочу. Наоборот совсем.

Я достал из кармана гладкого теплого слоника, сунул руку за стекло комода и поставил слоника в ряд других, между четвертым и пятым. Не ошибся я в тот раз: именно там, между четвертым и пятым, и полагалось ему стоять.

— Грека, — сказал я, — а ты не хочешь в нашу хоккейную команду?

— Борька… — Грека добела закусил губы. — Не выводи меня. Слышишь, Борька, не выводи. Плохо будет… А теперь — уходи! — И Грека сам открыл передо мной дверь.

Я вышел. Дверь за спиной громко захлопнулась…

Ребята встретили меня нетерпеливыми возгласами:

— Жив? Кости целы?..

— А я снова собирался бежать на лестницу, — сказал Алеша.

— Зачем? — Я посмотрел на освещенное окно третьего этажа и увидел четкий силуэт Греки. — Не надо. Полный порядок. Все слоны на месте.

Мой радостный смех не удивил Алешу — кто бы после такого, не радовался! Лишь про слонов не понял — недоуменно приподнял брови.

А Марина задержала на моем лице взгляд и вдруг улыбнулась. Неужели догадалась? А что ж, она может. Запросто…

Большой, слитной ватагой мы двинулись по заснеженной и какой-то удивительно уютной улице. Мы громко переговаривались, далеко разносились наши голоса и смех. И громко хрустел искристый снег под ногами, словно и он участвовал в шумном разговоре. Может быть, и Грека слышал наши голоса. Вполне возможно. Когда я обернулся, он все еще стоял у окна и смотрел нам вслед.