Недоросль имперского значения

Глава 7

– Во-первых, прошу всех без излишних церемоний, – Екатерина поочерёдно оглядела присутствующих. Кроме меня там были только братья Орловы в урезанном составе: Григорий, Иван, Фёдор и Владимир. Алексей был откомандирован сопровождать Машу к отцу. – С Орловыми мы итак на короткой ноге. А Степан, – императрица усмехнулась, не удержавшись от подкола, – уже продемонстрировал, что монаршие особы у него не в чести. Да не алей ты снова, как девица красная. Хоть ты и влез в наш монастырь, да устав свой в одночасье не поменяешь. Будем впредь считать, что допуск дан тебе в круг моих личных друзей. Одно условие: при прочих старайся не выказывать этого. Итак, кто что высказать желает?

– Я скажу, – слово взял Владимир. – Может статься, не все это осознали, но в руки нам, в лице Степана, попало в первую очередь оружие мощнейшее. И не стоит так удивляться. Даже ежели только проект с шарами летучими реализовать удастся, какой это шаг в деле военном. Не одна крепость в осаде долго не продержится, коли угроза бомбометания небесного над ней нависнет. То же и про армию неприятельскую. Хоть чисто поле, хоть лес – ничто не скроет от флотилии воздушной. Добавлю и о простой разведке сил и движений неприятельских. И, к тому ж, не думаю, что новшества на этом ограничатся. Посему предлагаю круг посвященных в тайну сию ограничить жёстко. Коли до Европы дойдёт, Фридрих сразу налетит как коршун. Мария Терезия слаба нонче, но и она в стороне не останется. Французы далеко, и не до того им. А вот англичане, хотя ещё далее, но воду помутят. Ещё турки близко, но они вряд ли в такое поверят. Однако и их со счетов на сбросишь – шептуны союзнические повод придумают, как Порту взбаламутить. Остальных на сегодняшний день реальной угрозой пока не считаю.

– Согласен. Те, кто уже знает, да Ломоносов, как консультант от науки, – добавил Григорий, после чего обратился ко мне. – Ты-то как, не против?

– Не против, – подтвердил я, поражённый речью Владимира. С такого ракурса я своё попаданство не рассматривал. – Но вы же не собираетесь меня взаперти держать?

– Нет, конечно, – успокоил он. – Ты же сам понимаешь, что молчать надо. Мы и подавно. Марию Алехан предупредит.

– Тогда у меня просьба. Я и в город буду выходить, да мало ли что? Может быть, на первое время надёжного человека ко мне приставить? Не вам же со мной везде ходить… А то я как белая ворона: если кто повнимательней, сразу мои странности заметит.

– Просьба твоя обоснована, – тут же согласилась Екатерина, после чего посмотрела на братьев. – Ну, какие предложения есть по этому поводу?

– Думается мне, – Гришка почесал затылок, – Грица можно рекомендовать. Потёмкина. Он и учён достаточно, и в деле проверен, сами знаете каком. Не выдаст. Да и по возрасту недалеко от Степана ушёл. Всяко с ним общий язык найдёт.

Фамилия Потёмкина была мне знакома. Хотя я почему-то думал, что именно он является фаворитом императрицы. Но, судя по всему, это место принадлежало Григорию Орлову. В настоящий момент, по крайней мере.

– С этим порешали, – резюмировала Екатерина. – Теперь далее. Смысла нет, Степан выпытывать у тебя новинки, коими за столь долгое время жизнь обросла. Если кто и может понять их суть, так это Михайло Василич. Если и есть ещё умы светлые, то решим позже, кому довериться можно. Для нас же сие, боюсь, окажется сказкой. Хоть и не откажусь я побеседовать на эту тему – дорога предстоит дальняя. Всё же прошу тебя: присмотрись к реалиям нашим, может и сообразишь, что можно применить из ведомого тебе. Составь список, а по приезду в Петербург, Ломоносову представишь.

– Хорошо, – согласно кивнул я. – Только времени очень мало. Дело в том, что жить Ломоносову недолго осталось. Чуть меньше двух лет.

Сказал, и заметил, как застыли, вытянувшись, лица присутствующих. Вот же ж косяк! Они вдруг осознали, что я могу знать даты и их смерти! Поэтому, поспешил добавить:

– Сразу оговорюсь, что в истории и иностранных языках я не силён, не дано мне. Поэтому выспрашивать о своей собственной судьбе у меня бесполезно. С Ломоносовым знаком потому, что специально интересовался. Более того – раз уж я сейчас здесь нахожусь, то и история уже по-другому пойдёт. И ещё. Мне известна причина смерти учёного, и, если всё сложится удачно, то уже сейчас можно изготовлять лекарство, которое спасёт Михаила Васильевича. В моё время воспаление лёгких лечится достаточно просто.

– Да ты, друг наш, как ящик Пандоры, – первым справился с ошеломлением Иван Орлов. – Не знаешь, с какой стороны подойти. А коль подойдёшь, то открывать дюже боязно.

– Погоди, Иван, – перебил брата Гришка, – так ты и лекарства знаешь как изготавливать?

– Нет, – не стал хвастаться я. – Но про одно знаю. Приготовить просто, а болезней лечит много.

– Всё равно, – вступила Екатерина, – оздоровление нации задача великая есть. Сколько людишек мы через хвори разные теряем.

– Согласен, ваше величество, – кивнул я, и тут же преподнес ложку дёгтя. – Вся беда в том, что средство это, кстати, называется пенициллин, помочь-то поможет, но, через несколько лет, болезнь к нему привыкнет. Тогда лекарство перестанет действовать. И только ещё хуже станет. Организм сам не сможет так сопротивляться, а помочь ему уже нечем. У нас давно более сложные препараты изобрели. А вот в их производстве я помочь не смогу. Так что пенициллин можно использовать, но в исключительных случаях.

– Да… – Екатерина выглядела крайне задумчивой. – Чем более говорю с тобой, тем более понимаю, что с наскока ничего не получится. За сим предлагаю закончить, как бы ни хотелось продолжить. У нас есть что обдумать. У всех.

Ну вот – прошли всего сутки со дня моего разоблачения. Эмоции схлынули, и появилась возможность более-менее трезво оценить ситуацию. Вынужден признать, что мне крупно повезло. Практически сразу я получил такой карт-бланш, о котором классическому книжному попаданцу можно только мечтать. Осталось только оправдать высокое доверие и принести реальную пользу. Вот только с чего бы начать? Мысли разбегались, перескакивая с темы на тему. Нет, так не пойдёт. Надо взять бумагу и перо, и спокойно систематизировать то, чему можно попробовать найти применение в этом времени. Что я и сделал, уединившись в своей комнате.

Итак – первое. Как ни крути, а Орлов был прав, называя меня потенциальным оружием. Какой бы я ни был профан в истории, но в одном был уверен на сто процентов: война на протяжении веков была одним из основных, если не основным двигателем прогресса. Это с одной стороны. А с другой – Россию постоянно обижали. И для понимания этого совершенно необязательно быть крутым историком. Достаточно вспомнить моё собственное время. Да и двадцатый век, ключевые события которого я всё же знал неплохо. И что же я здесь могу предложить?

После некоторого раздумья, я понял, что дело упирается, прежде всего, в материал. А именно, в качественную сталь. Я, конечно, имел общие представления о легировании, но совершенно не представлял, какие из редкоземельных металлов уже известны науке. Так что этот вопрос оставим до Питера. Ломоносов должен быть в курсе. А там, будет сталь, будет всё: и более совершенные орудия, и корабли с металлическим корпусом, и много чего ещё. Вот только птиц чугунных не будет. Ибо, боюсь, алюминий моим теперешним современникам пока не по зубам. Так что летать будем на шарах. Хотя… стоп! Зачем летать самим? Я аж задохнулся от неожиданного прозрения: фейерверк. Древнейшее изобретение. Добавляем замедлитель горения, боеголовку с зарядом. Ракета… боевая ракета! Не зря же Калугу называют колыбелью космонавтики. С трудами Циолковского у нас не знаком только самый ленивый. Да, экспериментировать придётся много, но не самому же мне реализовывать все проекты. Достаточно простого кураторства.

Далее. Стрелковое оружие. Строение боевого патрона ни для кого не секрет. Свинец и бронза найдутся. Лучше бы латунь, но всё опять упирается в компоненты, которые не медь. Зато ртуть и соответствующая кислота должны быть известны. Тем не менее, до автоматического оружия далеко, хоть и видел автомат в разобранном виде. А вот винтовку можно попробовать сообразить.

Так, с войной пока остановка, хоть и есть ещё несколько мыслей. А пока второе – двигатели. Насколько я подозреваю, в настоящий момент, кроме живой силы в виде людей и животных, используется только ветер и вода. И то, в качестве движителей. Назвать двигателем парус, или мельничное колесо, язык не поворачивается. Достаточно даже на деревянный корабль поставить пусть самый маломощный движок, и преимущество такому судну будет обеспечено.

Двигатели, как известно, бывают разных видов. Из того, что можно применить вот прямо сейчас, это пар. И здесь особо заморачиваться с материалами не надо. Источников тепла полно вокруг: и дерево, и уголь, и нефть. Которую, кстати, ещё найти бы не мешало. А это – не Америку открыть…

И снова – стоп! Отдельным пунктом записать категорический совет Екатерине: не продавать Аляску! Это же золото. Если аккуратно посылать надёжные экспедиции, то можно значительно выпотрошить Клондайк и прилегающие территории до того, как об этом станет известно. Хм… тогда уж и про Кимберли забывать не надо.

Возвращаясь к двигателям – в перспективе можно подумать и о внутреннем сгорании, и об электричестве. Последнее вообще-то уже активно изучается тем же Ломоносовым. Кстати, не на нём одном свет клином сошёлся. Ведь ещё где-то здесь Кулибин бродит. Да и не только он. И это отдельная тема, которую так же надо обдумать.

А вот с пенициллином я, похоже, погорячился. Хотя… грибок выделим, заморозить тоже не проблема… сушка опять же. Ладно, это в интересах Михайлы Василича, ему и флаг в руки. И ещё – не забыть просветить местных медиков о природе вирусов, бактерий и прочих паразитов. Пусть с пенициллином обломаемся, но профилактику и предупреждение никто не отменял.

За окном уже начало темнеть, а я сидел, уставившись в исписанные листки, постоянно дополняя пункты и изгрызая уже третье перо. Мысли перескакивали с одного на другое, и конца-края тому не было видно. Всё, хорош! Надо остановиться. А то в голове уже каша. И так накидал столько, что за всю жизнь не справиться.

Направляясь на ужин, я решил список чуть попридержать. И причина была не в каких-то скрытых мотивах, а в желании попозже вернуться к нему и посмотреть ещё раз на предмет дополнений и исправлений. В кремлёвских закоулках я уже начал ориентироваться вполне нормально, поэтому кухню нашёл довольно быстро. Но спокойно поесть не получилось. Неожиданно ворвался Гришка и заявил:

– Степан, вот ты где, а я тебя уже обыскался. Пойдём-пойдём, матушка ждёт. Лично распорядилась, что отныне при возможности ужинать будешь с нею. Остальная еда – как придётся, а вечером изволь присутствовать.

– Что-то много мне чести, – засомневался я. Как не льстило такое внимание государыни, но… сто тысяч «но». Лучше лишний раз не отсвечивать, дабы не нарваться на неприятности по незнанию, о чём откровенно и поведал Орлову.

– Да, не в тебе дело, – Гришка буквально вытащил меня из-за стола. – Вернее как раз в тебе. Екатерина решила лично просветить твоё мудрейшество на счёт тонкостей этикета. И заодно своё любопытство лишний раз удовлетворить. Ты бы не сопротивлялся лучше. А её не бойся – она у нас мирная, хоть и баба.

Ну да, такой «бабе» отказывать себе дороже. Хотя, я подозреваю, что причина такого срочного приглашения сегодня была несколько иная. Я же не скрывал, что собираюсь заняться списком. В общем, любопытство настолько читалось во взгляде императрицы, что я решил начать потихоньку раскрывать то, что пришло в голову. При этом честно признался, что систематизировать информацию ещё не закончил.

Начал с ракеты. И им понятно почти без дополнительных пояснений, и такая вещь, которая наверняка исполнима в нынешних условиях. Объяснял практически на пальцах, иллюстрируя подручными средствами. Первой, как ни странно суть ухватила Екатерина. Откинувшись в кресле, позабыв про блюда на столе, она уставилась в стену невидящим взглядом, явно что-то планируя и просчитывая. Гришка же, ухватив самую верхушку сути процесса, понял для себя одно – в его руки попадает такая сила, с которой на данный момент не сравнится ни одна армия. Однако решающее слово оставалось за Екатериной, которая, вынырнув из заоблачных далей, довольно жёстко прервала восторженную тираду фаворита:

– Ты, друг мой, погоди прожекты строить. Я и сама вижу ценность такого приобретения. Но вижу я и то, что затрат потребуется немалых. А денег в казне, сам знаешь, только-только на обратную дорогу наскрести.

Вот это меня поразило больше всего. Я всегда считал, что монархи априори не должны испытывать проблем с финансированием. А тут – нате-здрасьте! Оглядел явно приунывшего Орлова, задумчивую Екатерину.

– Я, конечно, не могу вытащить миллион из кармана, так как нет у меня такового, но в перспективе… есть такая речка в пока ещё российских землях. Называется Клондайк…

Спать в тот вечер удалось лечь далеко за полночь. Помимо бурного обсуждения, к которому опять были привлечены наличествовавшие в Москве Орловы, было принято решение, что с самого утра будет начато моё придворное воспитание. Чтобы на первых порах сгладить возможные ляпы, которые я мог допустить при выходе в свет, была сочинена легенда о том, что я являюсь не очень дальним, но всё же родственником Гришкиного семейства. При этом я провёл детство в глубинке, и (вот снова!) выказал значительную способность к наукам разным, более всего точным. А вот теперь вызван ко двору, где и пришёлся по нраву императрице.

Учитывая ярко выраженные разгульно-солдафонские манеры самих братьев, мои несуразности не вызовут особого удивления в высшем свете, но и на кандидатуру гувернёра при этом оставалась только Екатерина, так как посторонних, кроме Потёмкина, привлекать никто не планировал. Но тот, мало того, что сам валенок-валенком, так его ещё и нет. Не только в первопрестольной, но и, скорее всего, в России. Служебная командировка, так сказать. Хотя императрице, судя по всему, роль няньки была только в забаву.

А вот выходов в свет ожидалось множество. В связи с близким отъездом императорского двора в Питер, буквально с завтрашнего дня начиналась череда прощальных балов, которые должны были даваться не только в Кремле. Многие уважаемые семейства Москвы считали своим долгом и честью устроить празднество, на которое обязательно приглашалась Екатерина с приближёнными и свитой. А сегодняшний ужин в узком кругу, это не что иное, как затишье перед бурей. Короче – ой!

Ещё одним итогом вечера было то, что все Орловы, за исключением Гришки и уехавшего в Калужское воеводство Алехана, на следующее утро в срочном порядке отправлялись в северную столицу, не дожидаясь двора. Было решено исподволь, втихаря подбирать надёжных людей, которые будут реализовывать грандиозные планы, не будучи при этом посвящены ни в окончательную суть дела, ни в то, откуда пришли революционные идеи. А те, в свою очередь, должны сформировать команды рядовых исполнителей, на плечи которых ляжет черновая работа.

В тот же вечер была экстренно призвана пред светлейшие очи верхушка недавно созданного университета, которой был дан чёткий наказ: «Отобрать из числа студиозусов наиболее отличившихся прилежанием к наукам естественным и представить списком на высочайшую апробацию, для дальнейшего блага отечества». Сорванные в поздноту учёные мужи недоумённо хмурили брови, но ослушаться не смели. Расходясь, втихаря обсуждая сумасбродство власти. Екатерина, которой тут же донесли о недовольном бурчании, только рукой махнула: «Старые пни. Толку от них почти никакого. Всё равно весь цвет науки в большинстве своём в столице представлен. Пусть брюзжат, лишь бы дело делали».

С самого утра на Москву навалилась душная жара. Где-то за предместьями вновь басовито урчали дальние раскаты, но над самим городом не было ни единого облачка. Ни одно дуновение не тревожило тяжело поникшую изумрудную зелень. Но всё равно мелкая пыль умудрялась невидимой взвесью держаться в воздухе, заставляя чихать и отплёвываться. Я нашёл спасение, удрав ото всех и окунувшись в кристальную воду Москвы-реки, ещё холоднючую ввиду раннего лета. Выбравшись из воды, растянулся на берегу, согреваясь на раскалённых, несмотря на утро, камнях. Теоретически, начиная с сегодняшнего вечера можно ожидать возвращения Машки. Эх, и не позвонишь, не узнаешь: как оно всё прошло? До обычной-то связи ой как далеко, а уж до сотовой и подавно.

И тут я осознал, что за всё время, что прошло с того злополучного дня, ни разу не испытал ностальгии по многочисленным гаджетам, без которых жизнь в моём времени была просто немыслима. Телефония, телевидение, вычислительная техника во всех её многообразных проявлениях – всё это так и осталось там, в будущем, совершенно не нужное здесь, и не вызывающее потребности даже у меня. Хотя… со связью делать что-то надо. До первого «занятия» с Екатериной оставалось ещё около часа, поэтому я принялся фантазировать о способах создания здесь более-менее разветвлённой сети информационных коммуникаций.

По всему выходило, что самых доступных способов два. Приоритетно – проводной телеграф. Здесь осталось только уточнить о возможностях получения в достаточном количестве провода-носителя сигнала. А потери с расстоянием можно компенсировать релейными ретрансляторами. В том, что сумею с помощью местных изготовить последние, я не сомневался. Второй способ – тот же телеграф, но беспроводной. Из названия же видно, что провод не нужен. Зато, нужно кое-что другое – колебательный контур, как минимум. Если катушка индуктивности проблемы не представляла – на неё-то меди найдётся наверняка, то с конденсатором, тем более переменным по ёмкости придётся заморочиться. И опять же из-за материала. Алюминиевая фольга мне не светит. Придётся экспериментировать с другими металлами. Например, с золотом и серебром. Да, дорого. Но если выгорит клондайкский проект, то уж на радиодетали можно будет урвать кусочек. А уж получение фольги здесь должно быть известно. Вон купола, хоть и не все, как сверкают. Стопроцентно сусальным золотом покрыты. То есть, теоретически, высокочастотный сигнал мы получим. Усилить бы его… а потом и модулировать-демодулировать до полной кондиции… ладно – это перспектива. Возможно, нереализуемая в нынешних условиях. Всё, хорош мечтать. Императрица ждёт.

Екатерина подошла к процессу моего просвещения со всей ответственностью. Первым делом она поинтересовалась о том, что именно мне самому хотелось бы узнать. Поскольку я сам уже обдумывал этот момент, то попросил её дать мне полное представление об иерархии дворянства и прочих сословий, включая церковь. Всевозможные ляпы, которые я могу допустить, скорее всего, начнутся именно с незнания взаимоотношений между ними. Коротко кивнув, она на миг задумалась, потом взяла перо и начала быстро вычерчивать первую схему. По тому, как она обращается с письменными принадлежностями, было видно, что работает она много и подолгу.

Через несколько минут протянула мне лист.

– Вот. Смотри сам. Что непонятно будет, спрашивай, проясню.

Я принялся изучать дерево власти. Екатерина наблюдала за мной. Всё было относительно понятно, о чём я и заявил ей, предполагая, что сейчас начну задавать вопросы. Например, чем отличается просто граф от графа империи. Не тут-то было. Императрица решительным жестом придвинула ко мне стопку чистой бумаги. Переставила поближе чернила.

– А теперь твоя очередь.

– В каком смысле? – удивился я.

– Степан, не строй юродивого на паперти. Неужели ты думаешь, что у нас интереса никакого нет в том, что будет далее с судьбами российскими, да и вообще? Науки точные крайне полезны, но и государственное развитие не на последнем месте стоит. Не так ли? Вот хотя бы такую же схемку, но со своей колокольни изобразить сможешь?

– Нет, – я покачал головой, и, упреждая возмущение государыни, добавил: – Точнее могу, но… Екатерина Алексеевна, вы уверены, что вам так необходимо это знать?

– Дурак ты, Степан! Попробуй, представь себя на моём месте, – в тоне Екатерины смешалась просьба и раздражение. – Что бы ты стал делать, если в руки попался бы такой богатейший источник?

– Сложно, ваше величество. Представить сложно. Но мотив… то есть причины понятны. Хорошо, я постараюсь, – надо соглашаться, несмотря на то, что многие моменты ей будет услышать неприятно. Но, в конце концов, не я же брал штурмом Зимний дворец в 1917 году. – Начну я, пожалуй, с середины…

Сумбурно получилось. Долго и длинно. Что-то Екатерина пропускала мимо ушей, к чему-то сразу цеплялась, засыпая меня кучей дополнительных вопросов. Некоторые моменты даже конспектировала на скорую руку. И кто кого, спрашивается, просвещать здесь собирался?

Начал я с периода, о котором мог говорить более-менее уверенно. Начало ХХ века. 1905 год. Русско-Японская война. Первая мировая. Революции: февральская и октябрьская. Вторая мировая. Дальнейшее становление и развал СССР. Ленин-Сталин-Хрущёв-Брежнев-Горбачёв-Ельцин-Путин.

В более ранней истории помогла литература. Да, точных дат и имён я не помню, но, как оказалось, много о чём смог рассказать. Гоголь, Пушкин, Достоевский… да что там перечислять классиков. Их и так все знают. Кстати, «Капитанская дочка». Предупредил Екатерину, о Пугачёве, который будет себя выдавать за Петра III. Екатерина в сердцах что-то выдала по-немецки. Потом пояснила: «Муженёк мой непутёвый, наверное, и из гроба будет мне козни строить до конца дней моих».

Сильнее всего императрицу заинтересовал вопрос географии. Стоило мне упомянуть, что Россия совсем недавно вновь воссоединилась с Крымом, как она зацепилась за слово «вновь». Немедленно была доставлена не совсем привычная для меня, но вполне узнаваемая карта. Следующий час был потрачен на прорисовку границ России двадцать первого века, потом СССР, куда я, поколебавшись, включил и Финляндию, уточнив, что эта территория была нашей недолго. Я, естественно, не супер-пупер географ, поэтому честно сказал, что могу где-то ошибаться, особенно с приближением к дальневосточным краям.

Наконец Екатерина сама остановила меня.

– Хватит на сегодня. И вот что… прошу тебя, друг мой, отныне никому, кроме меня тайн сих не открывать. Признаюсь честно, у меня даже желание возникло, было, чтобы уничтожить тебя втайне, – заметив мою реакцию, она поправилась. – Не переживай. Если б утвердилась в том, тебе бы это неведомо было. Что же до знаний твоих. Опасны они. Более опасны, чем любая польза от них же. Но и предупреждения исторические ценны. Благодарность моя тебе, Степан. Сейчас же ступай. Выезд у нас вечером. Готовься.

Дорога длинная, дорога дальняя. Пыльной петлёй обвивает душные поля, пока ещё покрытые свежей зеленью злаков. Ныряет в обманчивую прохладу прозрачных берёзовых перелесков, чтобы вынырнуть в духмяное разнотравье, бушующее летним пёстрым ковром под оглушающий стрёкот кузнечиков. А потом вдруг коварно пропадает в тяжёлом таинственном ельнике, где тело путника охватывает озноб то ли от лесной прохлады, то ли от тревожного полумрака, пропитанного болотно-грибной сыростью, глаза на миг слепнут, а уши настороженно ищут отзвуки волчьего воя напополам с лешачьим хохотом.

Дорога… российская дорога. Проклинаемая и воспеваемая. Воспеваемая народной протяжной песней и классиком, сурово морщащим лоб, подбирая единственно верные слова или те самые оттенки палитры. Пыльная, взвивающая удушливые облака из-под копыт и колёс, и грязная, чавкающая раскисшей глиной под сапогами и поливаемая непрекращающейся осенней моросью. Заснеженная, теряющаяся в розовеющем морозном закате на фоне голых сучьев чернеющего вдали леса. Зовущая странника поскорее добраться до теплящихся в бескрайней заснеженной степи окошек и отогреться у жаркого огня, сонно прищурившись на языки пламени и в пол-уха слушая гостеприимную болтовню хлебосольных хозяев, а после чего заснуть на лежанке, под боком раскалённой печки и под посвист разгулявшейся вьюги. Но она же и весенняя, пробирающаяся первыми проталинами меж грязных, сдавленных проснувшимся солнцем сугробов, под журчание первых робких ручьёв и тиньканье синиц.

Дорога, которая так манит заглянуть за горизонт широкую русскую душу, и о которой с содроганием вспоминают иностранцы, впервые попавшие в российскую глубинку.

К двадцати трём своим годам Генрих Тауффенбах успел уже основательно привыкнуть к русской дороге, и даже почувствовать определённую симпатию к этому «дикому тракту», как называли это явление его коллеги. В среднем один раз в месяц ему приходилось проезжать по ней, сначала в рядовом составе конвоя, сопровождающего дипломатическую почту, а в последний год и в качестве шеф-фельдъегеря. Прославленная немецкая педантичность отводила положенное время на путь от русской столицы до прусской, с небольшими рамками на непредвиденные обстоятельства. Но это – при учёте того, что в посланиях или посылках не содержится срочных донесений. В этот раз таковых не было. Да и вообще, судя по всему, ничего интересного запечатанный конверт, который вёз лично Генрих, не содержал. Тауффенбах уже научился определять важность посланий по толщине конверта. Слишком пухлый означал разгар интриги, или же активные военные действия. Такой как сейчас – отсутствие новостей и, скорее всего, обычные сплетни. Если же конвертов было несколько, и один из них содержал не более трёх-четырёх листов, то жди взрыва, особенно, если эти конверты везлись в Россию.

А с другой стороны – ничего интересного на Руси действительно не происходило. Подробности коронации Екатерины были уже обглоданы до последней косточки и разложены по полочкам. Всколыхнувший было русский двор, и не только его, слух о готовящейся свадьбе императрицы с Григорием Орловым тоже сошёл на нет, оказавшись не более чем именно слухом. Внешнеполитический Олимп так же не предвещал грозовой погоды, колеблясь от «ясно» до «малооблачно». Да и летняя дорога радовала путников отсутствием досадных задержек из-за непогоды и прочих малоприятных мелочей.

Конечно, можно было пришпорить лошадей, и прибыть в Потсдам раньше намеченного срока, довольствуясь в итоге всего лишь похвалой вышестоящего начальства. Но Тауффенбах за годы общения с русскими, вероятно, заразился от них российским раздолбайством, поэтому предпочитал не спешить, наслаждаясь поездкой, сквозь полуприщуренные глаза наблюдая за подчинёнными сонным взглядом. Вот начнётся цивилизованная Европа, можно будет и ускориться. Некоторое сожаление, особенно в жаркие полдни, вызывала только невозможность почувствовать в руке прохладную тяжесть кружки, до краёв, с ароматной пенной шапкой, наполненной шипящим янтарным пивом. Но, ничего, всё это впереди. Как и отдых, встречи с друзьями, и юные фройляйн, с восторженным упоением слушающие рассказы смелого рыцаря, вернувшегося из дикой сибирской тайги.

И уж конечно, он никак не мог предполагать, что вернуться в Россию доведётся гораздо раньше предполагаемого срока. И что размеренной немецкой педантичности предстоит сдать свои незыблемые устои под напором неожиданных обстоятельств.

На конечной точке всё доставленное сортировалось, описывалось и пересылалось по конечным адресатам. Что-то оседало в канцеляриях, что-то отправлялось конкретным получателям, а на основании третьих посылок составлялись отчёты, которые двигались своими путями. Некоторые из них попадали на стол к самому Фридриху.

Так случилось и в этот раз. Скудные компиляции, поначалу бегло просмотренные грозным королём, чем-то привлекли его внимание. Разложив на столе бумаги, он принялся сопоставлять данные из нескольких отчётов. Через час Фридрих потребовал доставить первоисточники. А уже на следующее утро Генрих в сопровождении сильно сокращённого конвоя во весь опор скакал обратно в Россию, везя страшный тонкий конверт. Правда, на этот раз документ содержал не объявление войны, а наспех состряпанную инструкцию, всю суть которой можно было выразить одним единственным словом: «наблюдать!».

Глава 8

Душно, скученно и объелся. Вот. Тремя словами можно выразить моё впечатление о первом балу, на котором мне довелось присутствовать. Ещё по дороге было решено, что я буду держаться Екатерины и не отсвечивать, чтобы не культивировать почву для возможных проколов. А то, что внезапно рядом с императрицей появился незнакомый молодой человек – плевать! Пусть шушукаются. Тем более, что Орлов-то – вот он, рядом.

А шептаться действительно начали прямо с первых секунд нашего прибытия. Ехал-то я в императорской карете. Как только мы вылезли из неё, нас встретил приятный старикан, который, расшаркиваясь, запел соловьём о несказанной радости от чести лицезреть в своём скромном жилище… ну, и так далее по протоколу. Екатерина с милой улыбкой поблагодарила старичка, потом об руку с Гришкой направилась к парадному входу. Я, как приклеенный, топал на шаг позади. Поначалу чуть слышное за спиной «шу-шу-шу» постепенно набирало громкость, и всё более отчётливо звучало на разные голоса: «Кто таков?».

За полсотни неспешных шагов до колоннады широкого крыльца, я даже успел выслушать даже несколько версий. Вплоть до того, что я – сын Марии Терезии, инкогнито прибывший в Россию, чтобы лишний раз досадить Пруссии. Екатерина и Григорий, которым так же наверняка был слышен этот вздор, даже ни разу с шага не сбились. Похоже, что данная ситуация их весьма забавляла. А вот меня всё происходящее начало откровенно подбешивать. Последней каплей стало чьё-то: «Тьфу, сопляк! Выскочка! Так и норовят императрице в доверие втереться. Ужо б я ему на конюшне всыпал лично!», – тихо, но отчётливо прозвучавшее за спиной.

Я, уже успевший подняться на три ступеньки, резко остановился, и оглянулся на голос. Как оказалось, за нами собралась приличная толпа человек в сорок. Распознать хама в ней не представлялось возможным. Однако видя мою реакцию, недобро сощуренные глаза и сжатые кулаки, все эти расфуфыренные болваны тут же замерли на месте. Секунда, другая противостояния. И неожиданный поклон мне, цепной реакцией прокатившийся по встречающим. А скорее всего, и не мне. Екатерина, уловившая спиной внезапную тишину, тоже остановилась и повернулась. И теперь запросто дёргала меня за рукав, как одноклассница, которой приспичило списать алгебру.

– Ах, Степан! Право, не стоит обращать внимание на сплетни! – театральным шёпотом доложила она мне во всеуслышание. – Вот освоишься при дворе, и через годик-другой поймёшь, насколько это забавно. Пойдём же.

Вот ведь интриганка! Одной фразой дала понять присутствующим, что я здесь надолго, уже приближен к монаршей особе, и что она прекрасно слышала всё, что высказано у нас за спиной.

– Ну, всё, Стёпка, – прошептал мне Гришка, как только мы вошли в дом. – Жди штурма. Теперь тебе только и успевай отбиваться. Но это ничего, если что, я перед Машкой прикрою.

О чём это он? Орлов потешно сморщился, когда острый локоток Екатерины коротко саданул ему по рёбрам. Всё же непривычно как. Ну не мог я представить себе, что монаршие особы так запросто ведут себя. По-простецки, что ли. Совсем по-другому всё представлялось. Навязчивое внимание присутствующих после этого эпизода заметно ослабло, хоть и продолжало чувствоваться на протяжении всего вечера.

А дальше был ужин. Кормили на самом деле классно. За то время, что мне довелось пробыть здесь, я так и не попробовал чего-то необычного. Даже в Кремле еда не блистала изысканностью. А вот здесь, по случаю большого приёма, хозяева, а вернее их повара, явно расстарались. Я, правда, ел только то, что было мне лично знакомо. Потому, что попробовать – как там, у классика: головы щучьи верчёные и почки заячьи кручёные, не мечтал за свою жизнь ну ни разу.

И, да! За свои манеры зря волновался. Хоть руками никто по тарелкам и не лазил, особых церемоний тоже не наблюдалось. Народ вёл себя довольно непринуждённо. Когда минула какая-то незаметная минута «Х», вообще закончился официоз, и все разбились на «клубы по интересам». Григорий быстренько свинтил куда-то, тут же затерявшись в толпе, временами выныривая их неё, всё больше хмелея, и пересказывая свежие новости. А Екатерина, следуя намеченной тактике не выпускать мою тушку из виду, потащила меня в соседний зал, где музыка почти не слышалась, и уселась играть в карты в компании подобревшей от обильного возлияния и возъедания знати.

При этом возобновилась игра в придворную интригу. Время от времени, императрица наклонялась ко мне, сидящему по правую руку от неё, и задавала какой-нибудь пустяковый вопрос, или что-то поясняла. Причём, делалось это настолько тихо, что даже мне приходилось напрягать слух, чтобы разобрать её слова. В глазах остальных же читалось настолько явное жгучее любопытство, что я еле сдерживался, чтобы не прыснуть со смеху. Явно, стратегия такого её поведения была заранее разработана и теперь успешно претворялась в жизнь. Меня только напрягало то, что я понятия не имел о конечной цели этой игры. Могли и предупредить, подыграл бы.

Через какое-то время, Екатерина в очередной раз наклонилась ко мне:

– Началось. Даже ранее, чем я ожидала. Прав был Григорий.

– Что началось? – так же еле слышно переспросил я.

– А вон, у входа, смотри…

Я поднял глаза, благо, сидели мы лицом к широкой двухстворчатой двери. Едва переступив порог, о чём-то общались три девчонки. Совсем молодые, однозначно моложе Машки. На нас они вообще не обращали никакого внимания. Больше никого там не было.

– И что? – снова попросил я уточнения.

– А то! – назидательно прошептала императрица. – Ты думаешь, они раньше бы сунулись сюда, где старичьё игрой себя развлекает? Так что по твою душу, мил друг. Прицениваются.

– Хгм! – от неожиданности я подавился на вдохе, едва удерживая кашель. Они что там, озверели, что ли? Они ж просто малолетки. Вот ещё не хватало! О чём, собственно, и поведал Екатерине, правда, в более мягкой форме.

– И снова повторю – не обращай внимания. Так надо. Статус твой неизвестен никому. А таинственность заставит интересоваться. Мы же потихоньку будем выдавать информацию, сказку про тебя. Поэтому, когда ты будешь официально представлен свету, все уже привыкнут и вопросов излишних не будет. Что ж до девиц… какие они мелкие? Глянь, кобылицы вымахали. Тронь, заржут. В самый раз мужей подыскивать. Ты, случаем, не интересуешься? – закончила она с толикой ехидцы.

Вон оно как! Мелкие девицы по нынешним меркам уже кобылицы. Н-да. Я ещё раз, более внимательно взглянул на девчонок, которые продолжали имитировать светскую беседу, временами посматривая украдкой в нашу сторону. Не, не моё. Ну просто куклы какие-то. Манерные, жеманные, наверняка ещё и с пустышками под пышными причёсками. Нет, я понимаю, что светские львицы восемнадцатого и двадцать первого века просто обязаны как-то отличаться, но, честное слово, и раньше никогда не испытывал восторга от гламурных кисо – моих современниц.

Пристально наблюдавшая за мной императрица заметила, как я мимолётно поморщился, и вновь наклонилась к уху. Кстати, все остальные партнёры ни на миг не высказали своего неудовольствия от внезапно прерванной партии. Вот что значит играть с царствующей особой.

– Что-то не замечаю восторга. Или девы сии недостойны пера живописца? А… ясно. Рыцарь наш отдал сердце своё той единственной, прибытие которой ожидает каждую минуту.

Вот, зараза! Снова прикалывается. И опять что ли на Машку намекает? Да ни разу не рассматривал я её в таком качестве. Слишком хорошо она играла роль мальчишки, и я, наверное, не успел ещё привыкнуть к тому, что моего друга Мишки никогда не существовало. А была просто очень умело притворяющаяся пацаном девчонка. Хотя… похоже, что пока она единственная в этом времени из встретившихся мне, с кем действительно могло бы что-то получиться. Перед глазами пронеслись наши приключения. Ночёвки в лесу, побег от Юраса, моя болезнь, разговоры о будущем. И улыбка у неё такая простецкая, без второго плана. Взгляд с искрящейся хитринкой из-под непослушной чёлки…

Интересно, а что она сама бы сказала на этот счёт, внучка Петра Первого? Вот остались мы наедине, и я б спросил… Что спросил-то? Ясно представились Машкины глаза, удивлённо распахивающиеся в ответ на мой вопрос. Блин, и ещё раз, блин! Я почувствовал, как уши загорелись, наливаясь краской. Екатерина, по-прежнему не сводящая с меня внимательного взгляда, верно оценив моё состояние, довольно усмехнулась и вернулась к игре.

Через несколько минут откуда-то в очередной раз внезапно материализовался Гришка. Уже порядочно под хмельком, но уверенно держащийся на ногах. Он бесцеремонно вытащил меня из кресла и повёл куда-то на улицу, всем своим видом показывая, что меня ждёт что-то невероятное. И это было действительно «что-то».

На конюшне, куда привёл меня Орлов, в отдельном стойле стоял красавец конь, иссиня-чёрной вороной масти, без единого белого пятнышка. Похрустывая зерном из кормушки, он насторожённо косился на нас, больше, правда, не проявляя признаков беспокойства. Даже мне, очень далеко не знатоку, было понятно, что этот экземпляр – нечто выдающееся. Уж не знаю, кто из братьев, или их потомков займётся разведением рысаков, получив в итоге знаменитую Орловскую породу, но фамильная страсть к этим красавцам была прямо-таки капсом написана на довольной физиономии Григория.

– Ну, как тебе моё приобретение? – спросил он, позволив мне вдоволь налюбоваться конём.

– Здорово! – без сомнения восхитился я. Ни разу таких красавцев не видел.

– А то! Давно его выторговывал. Только сегодня уговорил скрягу, – Гришка почему-то потёр костяшки пальцев на правой руке, помолчал, после чего ошарашил меня неожиданным предложением: – Не хочешь прокатиться? Сейчас же оседлаем.

Не-не-не. Я с опаской взглянул не жеребца. Теперь он смотрелся уже не так привлекательно. Учитывая, что в первый и последний раз я катался на лошади в пятилетнем возрасте в городском парке, под присмотром родителей и инструктора… спасибо, но как-нибудь в другой раз.

– Не, Гриш. Я не умею верхом ездить.

– Не умеешь? – поразился он. – Как так?!

– А вот так. Лошади у нас скорее для развлечения. Для дела их почти и не используют. И хлопотно, и не выгодно, и неэффективно. Ну, ещё на соревнованиях, пожалуй. Скачки там, барьеры. И цирк. Всё.

– Во как… – Орлов задумался. – Ладно. Я тебя обучу. Сам. Вот прямо сейчас.

– Гриш, давай завтра, а? – я всеми силами постарался оттянуть изрядно пугающий момент. – Поздно уже, темнеет. Да и мне подготовиться надо, настроиться там…

– Струсил, – вопросительных интонаций в его голосе не присутствовало.

– А хоть и струсил, – не стал я отнекиваться. – Всё же не на клячу крестьянскую сесть. А этому зверюге великолепному такой седок как я только в обиду. Сбросит, и как зовут не спросит.

Лесть сделала своё дело. Орлов довольно осклабился и развернул меня к выходу.

– Ладно, уговорил. Но завтра с утра как штык чтоб готов был.

Я согласно покивал, а сам лихорадочно перебирал варианты, как бы отказаться от этой затеи, и при этом не обидеть безбашенного фаворита. Знаю я его. Не понятно, что ли, как он «сторговал» коня? Мне он морду бить вряд ли будет, но тем не менее…

Ночью спалось просто ужасно. Переедание на званом ужине, подкреплённое пугающей перспективой уроков верховой езды прогоняли сон на дальних подступах к кровати. А стоило обмануть бессонницу и задремать после девятьсот девяносто десятой овцы, как отара проскакавших ранее бяшек, превращалось в табун вороных коней с горящими глазами и длинными хищными клыками. Духота, скорее надуманная мной же самим не прогонялась распахнутым окном. Зато комарьё, обрадованное таким явственным приглашением, завело шотландские национальные мотивы многоголосым хором, успевая между партиями пристроиться на халявное угощение.

Если бы не глубокое заполуночье, я точно сорвался бы с места и окунулся в реку, а потом развалился на холодных камнях, как утром. Ха, придумал! Знаю, как отвлечь Гришку от его идеи! Как только спасительная мысль добралась до измученного сознания, как все комары, духота и бессонница бесславно отступили с завоёванных позиций. И я заснул, когда непроглядная чернота неба начала сереть, возвещая скорое наступление утра.

Проснуться удалось раньше Гришкиного появления, что удивительно, учитывая его шебутной характер. Мог бы и с ранья припереться и потащить меня на конюшню. Несмотря на тяжёлую ночь, в голове было ясно, а тело не требовало продолжения отдыха. Ну и прекрасно! Есть время подготовиться. Усевшись за письменный стол, я, не теряя времени, придвинул бумагу и чернила и принялся за работу.

Время летело незаметно. Я сам увлёкся так, что оторвался лишь когда солнечный зайчик вплотную подобрался к исчерченному листу. А Орлова всё ещё не видно. Ан нет, зато слышно. Звучный Гришкин голос раздавался по коридору, явно приближаясь. Прямо за моей дверью фаворит остановился, отдавая невидимому собеседнику последние распоряжения. Через несколько мгновений дверь распахнулась. Я уткнулся в схемы, имитируя бурную деятельность.

– Готов? – с порога, вместо «здрасьте», крикнул он. – Тогда пойдём! Эй, Степа-ан…

– А, это ты, Гриш, – я поднял голову и задумчиво посмотрел мимо него в стену. – Ага… сейчас, только схему закончу. А то забуду чего-нибудь, потом не получится.

– Схему? Какую схему? Что не получится? – расчет оказался верным. Импульсивность Григория сыграла на руку.

– Да вот, – я протянул ему первый листок. Тот уставился в непонятные прямоугольники, чёрточки, стрелочки и завитушки.

– Что это за хреновина?

– У-у-у! – протянул я. – Такая хреновина, что если её собрать, в тыщщу раз забавнее твоего воронка окажется.

– Врёшь! – Гришкины глаза подозрительно сощурились.

– Гадом буду! – не сдавал я позиций.

– И для чего оно надо?

– Долго объяснять. Проще собрать и показать на деле. Смастерить-то это пустяки одни, если подобрать все материалы.

– Материалы? Какие? – всё, дружище, ты попался! Я украдкой облегчённо выдохнул. Протянул ему вторую заготовку.

– Вот список…

Орлов буквально выхватил у меня листок и занялся изучением. Пару раз удивлённо хмыкнул, видимо прочитав некоторые пункты, потом перевёл взгляд на меня.

– Компас-то зачем?

– Надо, – безапелляционно отрезал я.

– Хм… ну, смотри, брат, не обмани! – подозрительность Гришки только усилилась. Собственно, оно и было с чего. Очень уж мне не хотелось приступать к занятиям. По крайней мере, не под его руководством. – Ладно, поехали!

Та-дам! Первый раунд выигран. А во втором я и не сомневался, только бы нашлось всё необходимое. Заскочив по пути на кухню, и схватив первое, что попалось из готового, я вышел к ожидающему меня Орлову. Расторопные мужики уже загружали что-то в повозку. Наверное, из моего списка. Но видимо в Кремле не нашлось всего, что нужно, поэтому мы поехали куда-то в московские проулки.

Ехали, правда, недолго. Что за заведение мы удостоили своим посещением, понятия не имею, но Григория здесь явно знали. Пока он договаривался о чём-то с весьма дородным важным дядькой, я наблюдал за разгрузкой. Толстяк, получивший порцию ценных указаний, поспешил, в меру своей комплекции, их выполнить. Наконец, после четверти часа суеты, всё необходимое было готово. Я посоветовал Орлову очистить помещение от всех лишних, что он бесцеремонно и сделал. Остался только тот мужик, который беседовал с Григорием, и, судя по всему, являлся местным начальником.

Я приступил к работе. Больше всего сомнение вызывал гальванический элемент, вернее его мощность. С другой стороны, особых нагрузок не предвиделось. Короче, медь и серебро должны обеспечить достаточное P=U*I. В общем, пришлось повозиться. Гораздо дольше, чем я планировал. И проволока не изолирована, и сердечник не совсем такой, как хотелось. Но – справился. Григорий, знающий, что что-нибудь необычное, да получится, не мешал, заодно пресекая и попытки дядьки вмешаться в творческий процесс. Но наблюдал внимательно.

– Готово! – наконец удовлетворённо констатировал я. – Можно пробовать. Вот тебе два конца провода – соединяй.

Всё же батарея вышла знатная! Как только Орлов замкнул цепь, «север» компаса мгновенно крутанулся на девяносто градусов, и, мелко дрожа, уставился на импровизированную катушку индуктивности.

– Отпускай! – скомандовал я.

Гришка разомкнул цепь. Компас, помедлив самую малость, вновь уставился нордом в положенном направлении. Несколько раз повторив опыт, Гришка посмотрел на меня.

– Чудно, да. Ну и что? Какой в этом смысл?

– Смысл есть. Что такое шифр знаешь?

– Конечно.

– Так вот, – я взял его за руку и повёл на улицу, подальше от излишних ушей, – если каждую букву закодировать последовательностью длинных и коротких промежутков, то можно целые слова так передавать. К тому же, этот аппарат только примерно демонстрирует подобный способ. Всё можно делать гораздо быстрее.

– А зачем передавать-то? Просто сказать нельзя что ли?

– Гриш, не тупи! Ну что ты как маленький? – его непонятливость начала раздражать. Ты из Москвы в Петербург тоже просто сказать сможешь? Причём почти мгновенно. Понимаю, что для этого нужны немыслимые по вашим меркам ресурсы, но… хоть в пределах одного города, это же моментальная связь!

Наконец-то до него дошло.

– Ё… … …!!! – истинно по-русски высказался он. – Возвращаемся немедленно!

Обратно мы неслись на сумасшедшей скорости, распугивая собак и прохожих, а Гришка знай себе подгонял возницу. Хотя я не видел причин для такой поспешности. Но Орлов был неуправляем – новая игрушка полностью захватила его.

Екатерина, оторванная от своих дел, выслушала доклад Григория и приняла неожиданное решение:

– Всё ясно. Немедля стоит возвращаться в Петербург. Пусть со Степаном светлые умы займутся, а то мы так и будем верхушки хватать. Сегодня-завтрева на сборы, и трогаемся. Всё одно вскоре собирались.

Как только мы вышли от императрицы, Орлов, успевший переварить новое, задумчиво поглядел на меня.

– Ну, ладно. Нам, чай, сундуки не складывать. Так что, пойдём-ка, друг Стёпка. Кони тебя уже заждались. Я своё слово сдержу.

Ой, мамочка моя! Забери меня отсюда!

Это что-то невероятное! Эмоции захлёстывали. Сначала – страх. До слабости в ногах и дрожи в коленках. Страх медленно, ползуче сменился уверенностью, сквозь которую начали пробиваться первые ростки радости, постепенно выросшие в восторг. У меня получилось! К концу дня я, что только галоп не рискнул освоить, но уверенная рысь удавалась с поворотами, экстренным торможением, даже с небольшими препятствиями. И вопреки опасениям, я ничего себе не натёр, как это обычно, судя по отзывам, бывает у начинающих наездников. Вот только появилась тупая ноющая боль в пояснице, но я, поглощенный новыми ощущениями, просто не обращал на неё внимания.

Григорий, предоставивший мне для обучения свежеприобретённого коня-красавца, уже и сам вымотался, но не останавливал тренировку, явно читая написанное на моём лице огромными буквами единственное слово: «Ещё!!!». Под конец мы проскакали через Большой каменный мост, через который я впервые попал в Кремль той самой ночью. Заложив круг в несколько кварталов, вернулись назад. Орлов был явно доволен моими, а соответственно и своими успехами.

– Понравилось? – спросил он, едва мы спешились.

– Ещё бы! Просто высший класс!

Гришка наморщил лоб, а я подумал, что такое словосочетание для него оказалось незнакомым. Зря. Задумался он совсем про другое, так как неожиданно он заявил:

– Ну, раз понравилось, то забирай коня. Дарю!

– Как так? – я опешил от неожиданности. – Ты ж за ним столько охотился. Да и стоит, небось, денег кучу!

– А, ерунда! – беззаботно отмахнулся он. – Для меня процесс охоты был гораздо интереснее. И потом… есть у коняки небольшой изъян.

– Какой же? – насторожился я. Понятно, что дарёному коню, как говорится, в зубы не смотрят, но мучайся потом с таким подарком.

– Не боись! Тот изъян тебе в самый раз будет. Дюже спокойный. Смотри – ни ты, ни я ему знакомцами раньше не были, ан с первого раза он нас к себе подпустил. Не, мне такой ни к чему, я гордых люблю. Так что владей. Считай, что мой тебе подарок за те чудеса, что ты здесь сотворяешь.

– Ну, спасибо тебе, Гриш! – искренне поблагодарил я. – Вот честное слово, не ожидал. Царский подарок! – я потрепал свою неожиданную собственность по чёлке, почесал за ушами. Коняка благодарно склонил голову и жарко дохнул мне в ухо. – А мы с ним и не знакомы до сих пор. Зовут-то его как?

– А как назовёшь, так и будет, – в очередной раз удивил меня Орлов. – Ты ж теперь хозяин, вот и придумывай.

Как же назвать тебя, зверюга? Я обошёл коня. Тот следил за мной, наклонив голову и кося глазом. Ты, брат, чёрный. Привязаться к цвету, что ли? Не… банальный Воронок и нечто подобное явно не для тебя. Может быть – Блэк? Ещё хуже. Тогда уж лучше Черныш… Конь, как будто понимая, что сейчас решается вопрос о его имени, терпеливо ждал. Да, Черныш, будет, пожалуй, самое…

Внезапно широкий солнечный луч, вынырнувший из-за далёкой тучи, как нарочно, своей формой напоминающей конскую морду, ярким снопом буквально вызолотил конский круп. Точно! Будешь золотым конём. Зовись-ка ты Аурум!

Последние фразы я произнёс вслух, поэтому Григорий тут же отреагировал:

– С какого перепуга золотой-то?

– А ты глянь, – я показал пальцем с того ракурса, где стоял. Орлов подошёл и встал рядом.

– И то! – согласился он, оценив зверюгу, который вообще замер, казалось, понимая, о чём идёт речь, и красуясь перед нами. – Ладно, пойдём. Хватит ужо на сегодня.

Мы направились ужинать, а я шёл, потирая ноющую поясницу, радовался тому, что мне не придётся самостоятельно рассёдлывать коня – благо есть специально обученные люди, и до конца не верил своему счастью от такого внезапного приобретения. Ну, ничего, завтра ещё день, и я проведу его вместе с Аурумом. Да и в дорогу обязательно отправлюсь верхом.

Вот бы ещё Машке похвастаться! Кстати, а успеет ли она вернуться к отъезду в Питер? А если не успеет – догонят они нас, или нет? Вдруг её оставят в Москве… спросить что ли? Я покосился на Орлова. Нет, не буду спрашивать. Они и так с Екатериной взяли моду подшучивать по этому поводу. Опять нарываться на рассуждения типа «влюбился-не влюбился» не очень-то и хочется. А и на самом деле, может действительно влюбился? Хм… Вот завтра как познакомлюсь с парочкой фрейлин! Вот интересно: насколько далеко можно зайти в этом времени в данном вопросе? Чтоб без последствий, естественно. Вот об этом, пожалуй, можно и проконсультироваться с Гришкой.

Стоило рухнуть в кровать, как спина прошла почти мгновенно. Зато заболели превратившиеся в камень мышцы икр, а бёдра вообще начали неметь, как будто в них с полчаса не поступала кровь. Но усталость переборола неприятные ощущения. А может, и молодость организма помогла справиться. Уже засыпая, я порадовался, что начал учиться верховой езде сейчас, а не в пожилом возрасте… лет в тридцать пять, например.

Утром ног не чувствовалось вовсе, пока не попробовал встать. Но как только попробовал, желание бежать на выезд как-то резко поубавилось. Да и серая хмарь за окном, заполнившая мир мелкой водяной взвесью, как-то не располагала к прогулкам. Как к пешим, так и к конным. «Подожду до обеда», – решил я, после чего отправился на поиски съестного. Ну, «отправился», это очень громко сказано. Пожалуй, заковылял. Судя по той раскоряке, которую я собой представлял, наполеоновский план по завоеванию фрейлин на сегодня явно обламывался.

Первым мне попался навстречу неожиданный знакомец. А именно, тот полный дядька, который присутствовал при моей вчерашней попытке отмазаться от близкого знакомства с Аурумом. Как же его зовут? А, Макар, кажется. Оказалось, что он искал именно меня. Хм, учитывая, что сюда не так просто пробраться, можно предположить, что в Кремль он всё ж таки вхож.

– Степан! Я тут немного покумекал… да что там, немного, почитай ночь не спал, – в его тоне явно читалась гордость за проделанную работу. – Короче, усовершенствовал я твою конструкцию. Поехали глядеть.

– А что усовершенствовал-то? – мне стало интересно, что моно было придумать к той простой схеме, да ещё за одну ночь.

– А вот поехали, сам увидишь, – вот интриган! Ну ладно…

– Ну, хорошо, – согласился я. – Только… Григория берём, или как?

– Григория? – Макар почесал думалку. – Григория надоть. А не то потом и по мордам получить можно.

– То-то же.

Через час толстяк демонстрировал нам плоды своих трудов. Ха, да он просто гений инженерной мысли! Изобрёл электрический звонок, всего-навсего. Хотя… с чего бы это я ёрничаю. Для восемнадцатого века даже такой шажок – уже прогресс невиданный. Догадался же он приладить молоточек на ось, который при замыкании контакта своим хвостовиком притягивался к сердечнику, другим концом ударяя по небольшому колокольчику.

– Вот! – довольно резюмировал Макар, у которого оказалась смешная фамилия – Косолапов. Потом оценил мою постную физиономию и начал оправдываться: – Не, ну так же ж лучше. Можно не вглядываться, а на слух сигналы считывать.

Гришка, который в отличие от меня впечатлился технической новинкой, отреагировал весьма неожиданно. Выбросив вперёд богатырскую длань, неожиданно схватил Макара за горло, чуть не приподняв его над полом.

– Кому ещё рассказал, сучий потрох? Признавайся!

– Да я… ни в жисть! – просипел тот, багровея. Орлов так же резво отпустил толстяка. – Рази ж я не понимаю, Григорий Григорич, что тайна сия великая должна быть.

– Ладно, верю. Молодец. И то, что понял – молодец, и то, что выдумал, как штуковину улучшить. Но, раз так, то собирайся. Завтрева же поедешь с нами в столицу. Быть тебе среди тех, кто идеи новые воплощать будет.

Толстяк опешил. Явно не такого результата он ожидал от своей работы.

– Да я… Григорий Григорич… А как же здеся? Да и семья, – залопотал он.

– Семью потом перевезёшь. Всё, отказы не принимаются. Либо едешь в Петерсбурх, либо туда, куда ты и телят не гонял. Ясно?

– Ясно… – мне стало жаль Макара, поэтому решил подсластить ему пилюлю:

– Поехали, поехали, не сомневайся. А я в дороге расскажу, как то же самое, но без проволоки сделать. Сигнал можно и «по воздуху» передавать.

Железный аргумент оказался. Стрелка на весах сомнений Косолапова мгновенно склонилась не деление «Еду!». На несколько секунд он завис, оценивая перспективу, потом, встряхнув головой как собака, которой в уши попала вода, он резво покинул нас, сославшись на необходимость готовиться в дорогу.

Остаток дня, я всё же провёл с конём. Без фанатизма, правда. А на следующее утро двор стронулся из Москвы в Питер. Машка так и не вернулась…

Глава 9

Дорога до северной столицы получилась унылой. Природа раздождилась вовсю. Мелкая морось сменялась грозовыми ливнями, звонко молотившими миллионом молоточков по сочной листве. Даже в те редкие мгновенья, когда переставало лить с неба, влажность не уменьшалась ни на каплю. Нагретая земля парила, отдавая воду, щедро пролитую небесами. Низины вскипали зыбким маревом тумана, редкие возвышенности обдувались ветрами, но не просыхали ни на минуту. Копыта и колёса замешивали жидкую грязь, щедро разбавляемую матерком возниц и прислуги. И только поздними вечерами, как в насмешку над путешественниками, на небе развиднялось, и иногда даже уходящее солнце дразнило оранжевыми закатными лучами, чтобы уступить место на небосклоне далёким мерцающим созвездиям. А с утра всё начиналось заново.

Мой запал на верховое путешествие был очень быстро погашен хлябями небесными, так что я всё чаще гостил в карете императрицы, которая больше напоминала дом на колёсах: с комнатушками, печкой, столовой. Благо не гнали. Видимо интерес к моему обществу не пропал. Да и не приходилось голову ломать – на кого оставить Аурума. Для этого были специально обученные люди. Вот только конь, чувствуя, что я в очередной раз собрался в тепло и сухость, укоризненно смотрел на хозяина-изменника. Ну, ничего. Каждый раз возвращаясь, я задабривал его чем-нибудь вкусненьким.

В последний перегон всё изменилось. Уже с утра небо, хоть и затянутое тучами, не проронило ни единой слезинки. Постепенно разгулявшийся ветер принёс запахи большой воды, к которой мы приближались с каждой верстой, и разогнал тучи. Как раз в тот момент, как мы пересекли городскую границу, небо очистилось полностью, и умытый дождями Питер засиял в ярком солнце, встречая царский поезд. Если Калуга узнавалась с большим трудом, Москва – более-менее, и то, за счёт Кремля, то Петербург, естественно, его центрально-историческая часть как будто перенёсся из моего времени. Хотя, нет, не перенёсся. Просто на фоне других виденных мной городов, этот выглядел моложе, что ли. И не мудрено – ещё живы были люди, которые помнили, как на здешних болотах квакали лягушки, а никаких домов и в помине не было. И я вдруг понял: именно сейчас было то, настоящее, часть из которого сохранится до моего времени. Внезапно накатила ностальгия щемящей волной, вышибающей слёзы, которые я смахивал украдкой, пока мы лихо грохотали по Невской першпективе.

Началась разгрузочная суета, и я как-то упустил тот момент, когда все знакомые лица, включая Екатерину, Орловых, и даже Макара Косолапова куда-то подевались. Обо мне забыли, или решили, что я по обыкновению держусь где-то поблизости. Ну и ладно! Мне сейчас самое то – побыть одному. Я спустился к реке, к пустому причалу, пробираясь сквозь кучи строительного мусора, непонятно каким образом очутившегося перед царской резиденцией. Невская вода, подёрнутая мелкой зыбью, равнодушно скатывалась к Финскому заливу. Мелкие рыбёшки сновали в прибрежных водорослях. Петропавловский шпиль, окружённый мощными стенами крепости, гордо вздымался на противоположном берегу. По реке сновали как мелкие лодчонки, так и массивные деревянные левиафаны. Нева жила своей жизнью, как будет жить ещё столетия, равнодушно взирая на человеческую суету, кормя окрестных обитателей, перевозя на широких плечах их самих вместе с грузами, грозя внезапными страшными наводнениями.

Шло время. Полчаса, час, а я всё сидел, заворожённый видом. Ностальгия потихоньку отползала, сменяясь просто грустной созерцательностью. На что там, говорят, можно смотреть бесконечно? Огонь, воду, и на то, как другие работают? Вода, по крайней мере, в наличии.

Шум наверху постепенно затихал. Что ж, надо и мне двигаться, а то схватятся, ещё в розыск объявят. Да и холодно стало столько времени на камне просидеть. Поднимаясь от реки, я усмехнулся – вот будет прикольно, если меня сейчас не пустят. Объясняй тогда – кто ты, откуда, и зачем к императрице рвёшься.

Перед входом уже никого не было, только где-то у дальних дверей была сложена горка дорожного скарба, которую споро растаскивали несколько бородачей. Да ещё, из тех дверей, куда удалилась знатная часть приехавших, мне навстречу буквально выкатился парень лет двадцати пяти. На лице его застыло какое-то восторженно-отрешённое выражение. Меня он явно не заметил, спеша по своим делам. Оттого мы столкнулись посередине лестницы. Я пытался отскочить с его траектории, но недостаточно проворно. Причём я исхитрился удержаться на ногах, потому что в последний момент приготовился к столкновению, а вот он – нет. Кубарем, конечно, не покатился, но пару ступенек пятой точкой пересчитал.

Явно опешив от такого неласкового возвращения с небес на грешную землю, он раздражённо уставился на меня

– Ты кто ещё такой? – спросил он тоном, не предвещающим мне ничего хорошего. Ну вот – осталось мне только повторить подвиг Д’Артаньяна и нарваться на дуэль с главными забияками столицы в первый день приезда. Вот только шпагой я не владею, от слова «совсем».

– Степан я. Тимошкин. Только из Москвы приехал, вместе с двором.

Эмоции поразительно быстро менялись на его живой физиономии. Только что готов был мне в глотку вцепиться, как вдруг расцвёл в дружелюбной улыбке:

– А! Так это ты? Куда пропал? Тебя уж обыскались, чай. Собственно ты мне и нужен. А чего толкался-то?

– Я толкался?! Да ты сам меня чуть не сшиб. Чешет, такой, весь восторженный, как ясно солнышко сияет, и не замечает никого вокруг, – гроза явно миновала. Незнакомец явно был не настроен повторять историю, сочинённую Александром Дюма. Я помог ему подняться.

– Да? Ну, может быть, – не стал спорить он. – Я вообще тоже тебя искал, только не очень представлял, как ты выглядишь. Кстати, меня Грицем зовут. А тебя? – тут он сообразил, что сморозил глупость и шлёпнул себя ладонью по лбу. – Ах, да! Что ж это я? Ты ж Степан! А я, значится, Гриц. Григорий Ляксандрыч Потёмкин. Вот и зазнакомились. Пойдём-ка, Степан, а то Екатерина уже рвёт и мечет по тебе.

Нижегородский мещанин, торговец Пётр Кулибин изволил вкушать чай на берегу небольшого прудика в собственном саду в час вечерний, когда жара уже спала, и приятной прохладой тянуло от Волги. Настоянный на травах душистый чай заедался свежей сдобой, только-только испечённой к вечернему чаепитию. Человек степенный, он мог позволить себе такой ежедневный ритуал, отдыхая от трудов дневных, трудов праведных. И пусть торговцем он был не то чтобы уж очень удачливым, но оборот позволял содержать небольшую усадьбу, да и вообще жить небедно, но при этом спокойно.

И всё вроде бы в житье-бытье хорошо. Ладно, да размерено. Вот только сын-недотёпа орясиной вымахал, а к отцовскому делу равнодушен. И пусть доказал он родителю, что в деле механическом весьма сведущ. Да вот хоть тот же пруд взять. Придумал же хитроумную штуковину, чтобы вода не застаивалась, а обновлялась. Теперь и рыбки свойской завсегда покушать можно. Хоть Волга и под боком, а своя слаще. А вот часовой промысел зря он открыл. Много ли тех часов в Новгороде? Раз, два и обчёлся. Да, конечно, губернатор благоволит после того, как Ванька ему исправил дорогой механизм. Но начальственной благодарностью сыт не будешь. А мука – вот она. Народец завсегда её купит, ибо есть-то надо. Хлебушек, почитай, главное блюдо на Руси. Торговал бы себе помаленьку, да и дело отцовское продолжал. И-эх!

Пётр поморщился. Как всегда, стоило задуматься о непутёвом сыне, настроение портилось. Вот и сейчас что-то тонко позвякивало из мастерской, где Ванька творил свои штуковины. Вот опять же – Ванька. Тридцать годков уже почти, а всё «Ванька». Был бы с отцом в деле, уже бы Иваном Петровичем величали уважительно. А что? Пожилой купец размечтался… Иван Петрович Кулибин. Звучит… звучало бы. А так – кто его вспомнит то, кроме прямых наследников?

Чинное размышление Кулибина-старшего было прервано вознёй у ворот дома. Глухо, басовито завуф-фкала огромная старая дворняга из-под крыльца. Тут же раздался громкий требовательный стук в добротную деревянную створку. «Эй, отворяй! Спите, что ли там?» – донеслось с улицы. Пётр подорвался как молодой. Голос принадлежал не кому иному, как самому губернатору. Если уж САМ прибыл, да требует впустить, то тут уж шутки плохи. Эх, говорил Ваньке, что не доведут до добра его умствования!

Губернатор прибыл не один, а в сопровождении пары вроде ничем не примечательных молодцев, но перед которыми явственно лебезил и заискивал. Тут уж почтенному мещанину и вовсе стало плохо. Всё, что происходило дальше, он понимал смутно. Какая-то суета, сборы проводы. И лишь когда визитёры покинули его усадебку, увозя с собой Ваньку-недотёпу, перед его взором немного прояснилось. Ну вот, судьба-злодейка. Добралась-таки до сына. Чуяло отцовское сердце, что не скоро доведётся вновь увидеть своего отпрыска. Как бы он совсем головы не лишился. Век-то нонче, хоть и просвещённый, да жестокий. Благостных исходов ждать практически нереально. Да и не верил отец в сына своего.

За несколько следующих дней постепенно выработался режим жизни в Петербурге. Екатерина просыпалась очень рано. Часов в пять. Так как декретного времени ещё не было, то это получается в шесть по нашему. Естественно, никто в резиденции после этого не спал, кроме Гришки Орлова, пожалуй. Тот мог продрыхнуть и до обеда. Так что и мне пришлось подстраиваться. Потом я отправлялся к Ломоносову.

Кстати, Ломоносов. Хоть я с самого начала затеял поход в Питер именно к нему, первая встреча с ним меня изрядно пугала. Зря боялся. Мужик оказался мировой. И в житейском плане, и вообще. При моём знакомстве с ним присутствовал только Гришка. Екатерина совершенно без энтузиазма восприняла его предложение поехать с нами. И у меня сложилось впечатление, что Орлов уже не в первый раз зазывает её к учёному, а она всё время откладывает визит. Может между ними кошка чёрная пробежала когда-то? Но это не главное. Главное то, что Михайло Василич ни разу не был поражён моей фантастической историей. В этом он чем-то напомнил мне Тихоновского настоятеля.

Мне показалось, что после такой новости у него появилось только одно желание – схватить бумагу, перо, и засесть за вычисления. Радует. Может он всё же… нет, не буду настраиваться на лучшее, чтобы потом ещё больше не расстраиваться. Короче, познакомились. И с тех пор основное время я проводил в его обществе. По согласованию с Екатериной, вместе со мной всё время находился Гриц Потёмкин, который в занятиях с Ломоносовым добровольно взял на себя роль секретаря. Хоть этим не ограничился. У него оказался весьма обширный кругозор, дополненный пытливым умом и хорошими исследовательскими задатками. Буквально через несколько дней он почти равноправно участвовал в наших беседах, и, в конце концов, вообще переехал в дом учёного. И, судя по вечно взлохмаченному виду, красным глазам и появившемуся пристрастию к кофе, они с Михайлой Василичем большую часть ночи проводили за изучением тех сведений, что получали от меня в больших количествах.

Кстати, меня к Ломоносову переехать не отпустили, хоть он и приглашал. Екатерина по-прежнему настаивала, чтобы на ужинах я присутствовал в обязательном порядке. Если ужин проходил в узком кругу, то я прямо там отчитывался о прошедшем дне. Если же присутствовали посторонние, то отчёт проходил сразу после.

Орлов, поначалу каждый день сопровождавший меня на Большую Морскую улицу в усадьбу учёного, вскоре вообще перестал понимать смысл наших разговоров, поэтому появлялся всё реже. Зато, как я узнал, с энтузиазмом занялся экспериментами с воздушными шарами. Но это между другими делами.

Отправка экспедиции на Аляску всё откладывалась и откладывалась, хоть её подготовку начали до нашего прибытия. Одним из главных препятствий было отсутствие подходящего главы похода, не считая прочих мелочей, которые в сумме давали такой насыщенный красный свет отправлению. Зато были отправлены две другие экспедиции – в Великий и Нижний Новгороды. Единственной их целью было разыскать и доставить ко двору некоего Ивана Петровича Кулибина. Почему сразу и туда, и туда? А элементарно – я не помнил, в каком именно городе он родился и жил до переезда в Петербург. Талантливейший механик, которому можно доверить работу с новинками, нам уже необходим позарез.

А вот работу с электрикой и химией постепенно возглавил Макар Косолапов, который ни разу не пожалел о своём переезде. Учитывая, что такого имени в когорте выдающихся учёных я не помнил, можно сказать, что нам просто повезло наткнуться на такого самородка. Ну, или Макару повезло, что Гришка в тот день потащил меня к нему, как посмотреть.

Суета просто затягивала. Мелькание незнакомых лиц, новые обычаи, изматывающие многочасовые беседы с Ломоносовым. Но я стал привыкать. И это всё начало мне нравиться. С Грицем я вообще сдружился. В принципе, из всех знакомых, он был мне ближе всех по возрасту, а его природная бесшабашность делала Потемкина, чуть ли не моим ровесником по духу. И самое главное, он совершенно не собирался превращаться в книжного червя, как я поначалу опасался. Всё же ему, насколько я помнил, предстояло сыграть какую-то важную роль в истории. Кого-то он завоёвывал, что-то строил… Да и выражение «потёмкинские деревни», пережившее века, кажется именно к нему относится.

В какой-то день Орлов вытащил нас с Потёмкиным, как он выразился, в инспекционную поездку. Ехали не спеша, верхом, так что я смог для начала вполне оценить Питер восемнадцатого века. Нет, это точно не Москва. По сравнению с сонной Первопрестольной, здесь жизнь била ключом. Хоть и не таким бурным, как в двадцать первом веке. Всё же город сильно отличался от того, что помнил я, подтверждая, что моё первое впечатление о нём в день приезда было ошибочным.

Выехали к Финскому заливу. Красотища неописуемая! Парусники, галеры, мелкие плавсредства. Солнце белым сияющим диском слепит. Мелкий почти белый песок искрится под его лучами. Обязательно попрошу спутников на обратном пути сделать остановку и искупаюсь. Хоть и не видно по берегу ни единого купальщика-загоранца. Ещё бы. Не тот век для подобного времяпровождения. Ускорились. Гришки перешли в галоп, и я, стараясь не отставать, тоже, хоть и впервые в жизни. С дороги давно ушли, и теперь скакали по кромке пляжа, где по плотному песку, а где и высекая снопы искрящихся брызг из-под копыт.

Через полчаса наткнулись на заставу. Трое военных примостились в тени простенького навеса. Рядом спокойно паслись их лошадки. Увидев нас, они резво вскочили, хватаясь за оружие, но разглядев, кто пожаловал, вытянулись, приветствуя. Мы не стали останавливаться, Орлов только рукой махнул, бдите, мол. Чуть дальше, в зоне прямой видимости, мелькнул ещё один пост. Потом, из-за очередного холма, поросшего светлым молодым сосняком, появились признаки цивилизации. Да ещё какие! Чувствовалось, что народу здесь потрудилось немало, и до сих пор продолжают трудиться. Что-то строилось, из готовых бараков доносился, стук, звон металла. Курились дымки. В общем, работа кипела.

Узнав о нашем приезде, навстречу вышел Косолапов в кожаном фартуке, прожжённом во многих местах то ли чем-то горячим, то ли кислотой. Напряжённый график питерской жизни согнал с его массивной тушки порядочное количество килограммов. А учитывая, что ему ещё приходилось мотаться между столицей и «секретным объектом», чувствуется, что этими килограммами дело не ограничится. Макара сопровождал невысокий худой мужчина, одетый по простецки, лет сорока на вид. Хотя нет, моложе. Пожалуй, ровесник Орлова. Возраста ему добавляла густая бородка, за которой он явно ухаживал.

– Знакомься, Степан со своим протеже, – поприветствовав мастеров, сказал Гришка.

– Протеже? – я напрягся, вспоминая, где мог встретить бородача.

– Ага. Он самый. Иван Кулибин, прошу любить и жаловать.

Кулибин? Ну конечно! Я-то представлял его по портрету, который среди прочих знаменитостей висел у нас в школьном кабинете физики. Но там он был нарисован уже в глубоко пожилом возрасте, на фоне каких-то устройств и приборов. Да и художник изобразил его как-то… как на старых иконах, что ли. С круглым лицом, длинной седой бородой, только нимба не хватает. И если к встрече с Ломоносовым я был морально подготовлен, то вот так запросто столкнуться с ещё одной легендой оказалось… просто ух! Здорово! Иван Петрович, впрочем, в разговоры важных шишек не лез. Чувствовалось, что ему пока ещё не по себе от такого общества. Зато Косолапов сразу сел на любимого конька – очень уж он полюбил выпытывать у меня технические новинки:

– Послушай, Степан, – Макар сразу перешёл к делу. – Вот электричество твоё с железом хорошо дружит. А нельзя ли его как-нибудь с золотом подружить? Я уж по-всякому пробовал, но – никак.

– С золотом? Можно. Это тебе металлоискатель нужен. Но, боюсь, не получится его сделать. Тут ни моих знаний, ни технических возможностей не хватит. Пока, по крайней мере. А зачем тебе? Клад что ли собрался искать?

– Да не… какой там! – Косолапов разочаровано махнул рукой. – Понимаешь, золото оно ж тяжело. На поверхность редко поднимается кусками большими. А песчинки, хоть и драгоценные, не будешь же из земли выщипывать. Вот я и подумал – если б такое устройство, да в мериканские земли отправить, какая подмога была б!

– Подожди, подожди! – я озадачился. Неужели в восемнадцатом веке золото только самородками ищут, да из рудных жил выковыривают? – Что значит «выщипывать»? Основное золото у поверхности как раз песчинками и добывается. Ну, и мелкими самородками. А вы что, мыть его не умеете?

– Мыть? Как это? – удивился Макар. Остальные не вмешивались в наш диспут, хоть и слушали заинтересованно.

– Да элементарно. Сейчас попробую вспомнить. Так, вода, – я оглянулся на близкий залив, – есть. Песок там же. Золото надо. Найдём?

Косолапов озадаченно оглянулся, как бы соображая, у кого из местных работяг завалялось несколько червонцев в карманах.

– Найдём! – вклинился в разговор Орлов, стягивая с пальца массивный перстень с красным огранённым камнем. – Пойдёт?

– Пойдёт, – согласился я, принимая в ладонь тяжёлую драгоценность. – Мне бы ёмкость какую-нибудь, бадейку. Ну… – я описал то, что требуется, хотя сам представлял лоток для промывки весьма приблизительно, как и саму технологию, впрочем. Ну, да Джек Лондон мне в помощь!

После недолгих поисков я отобрал огроменный деревянный совок с длинной ручкой, какой, по моим представлениям, лучше всего подходил на роль лотка. Вся компания направилась со мной к берегу. Подойдя к белеющему свежей древесиной причалу, я щедро зачерпнул мелкого песка, после чего закопал в нём Гришкин перстень. Присел на корточки, опустил всё это в воду, и начал потихоньку смывать верхний слой. Вся честная компания сгрудилась у меня за спиной, дыша в затылок, словно не зная, что я собираюсь там отыскать.

Всё же многовато песка я хапнул. Надо было поменьше. Мелкие, почти прозрачные песчинки лёгкими облачками взметались, уплывая с каждой порцией воды. От непривычной работы вскоре заныли мышцы. Но в какой-то момент под ярким солнцем блеснул бок перстня. Наблюдатели дружно выдохнули, после чего довольно зашумели, обмениваясь впечатлениями.

– Глянь, и то дело! – прокомментировал Потёмкин.

– Не… совсем не дело, – я, в отличие от них, совсем не доволен был результатом. – Такую махину легко найти. Вон – в любой реке булыжники таким же образом торчат, потому что течением от них песок вымывает. Тут для чистоты эксперимента мелкое золото надо. Не больше самого песка… или чуть больше.

Все замолчали, переваривая услышанное. А Орлов, задумчиво повертев перстень, отрицательно мотнул головой, затем водрузил его обратно на палец. Вытащил достаточно крупный золотой медальон, правда, без цепочки, вручил их Макару:

– На, мельчи.

Макар живо рванул в сторону мастерских, а я, сообразив в последний момент, крикнул:

– Взвесь потом, что получилось!

– Зачем? – отозвался тот.

– Проверим, сколько при промывке потеряется.

– Ага! – ответил мастер, вновь набирая темп. Этак он скоро по худобе Кулибина обгонит.

Кстати, Кулибин. Я украдкой посмотрел на Ивана Петровича – как ему всё это? Тот стоял чуть в стороне, задумчиво почёсывая бороду. Но в глазах читались смешинки. Такая суета явно пришлась ему по нраву. Ну и замечательно – наш человек!

Пока Косолапов «добывал» золотой песок, Орлов удобно устроился на берегу, надвинул широкополую шляпу на лоб и задремал. Я, было, заикнулся о том, что неплохо было бы осмотреть всё тут, но Гришка, который был тут явно не впервой, отрицательно помотал головой и махнул рукой – если интересно, смотри, мол, сам. Да, интересно. Но, пожалуй, без сопровождающих не пойду. Лучше искупаюсь.

Раздевшись, я забрёл метров за сто, очень уж мелко было у берега, и занырнул в прогревшуюся, чуть солоноватую воду. Лепота! Лениво подгребая, заложил небольшой круг, после чего перевернулся на спину и блаженно вытянулся, подставив лицо ласковому солнышку. Неожиданный «фырк» резкого выдоха чуть не заставил меня самого нахлебаться воды. Кто там ещё? Гриц. С трудом держась на воде, Потёмкин преодолевал последние метры до моей тушки.

– Ты чего заплыл так далеко? – спросил я у приятеля. – Потонешь ведь. Вон, уже физиономия позеленела, как у лягушки.

– А, и потону! – в обычно спокойном голосе Григория слышалось явное раздражение. – Не могу я с ним долго вдвоём оставаться. Так бы и вцепился в глотку. Хоть, вроде как, и благодетель он мой!

Вот те раз! Я сам чуть не нахлебался воды то неожиданного признания. И почему же?

– Колись, давай! В смысле, признавайся! – Потребовал я у Потёмкина. Тот помедлил мгновенье.

– Ладно. Поплыли к берегу, не то я и вправду потону.

– Не потонешь, – пока мы болтались на одном месте, я нащупал ногами дно. Грицу, который чуть ниже меня, как раз по грудь будет, – вставай на ноги. Тут мелко.

– Да? И вправду, – он опять замолчал, собираясь с мыслями. Наконец заговорил, медленно, словно подбирая слова: – Ты не наш, Стёп, да и вообще другой, хоть и стараешься быть как все. Уж я-то за тобой понаблюдал. Поэтому тебе доверюсь. Орлов – он соперник мой, только более удачливый. А я… так. Мне хоть и рядом быть, и то – счастье.

– Соперник? Что-то я не понял. Ты о чём сейчас?

В широко открытых глазах Потёмкина промелькнула тень обиды: ну как же так? Чего тут не ясно-то? Но всё же пояснил:

– Не о чём, а о ком… О ней, Екатерине.

Блин! Ну конечно! Что же я туплю? Конечно же, Екатерина, причём, далеко не Воронцова. Ведь вон у того же Гоголя: «Куда тебе царь! Это же сам Потёмкин!». Почувствовав, что уши загорелись, я нырнул в прохладную воду, остужая голову.

– Прости, Гриш, – примирительно начал я, выныривая обратно. – Как же я мог забыть…

– Забыть? – мгновенно уцепился за мою оплошность Потёмкин. – Ты что-то знаешь?

Я прикусил язык. Мало того, что проговорился, так ещё и влез в чужие отношения. Всё – буду нем, как рыба. Но в глазах товарища было столько мольбы, что я не выдержал:

– Гриш, пойми, уже один тот факт, что я попал сюда, настолько изменил ход истории, что ни за что теперь ручаться нельзя. Мало ли что случилось в моём прошлом. Теперь всё уже пошло по-другому!

– Всё равно скажи! Друг ты мне, или как? Степан, ну не молчи же! Я лучше схиму приму, как собирался. Ответь мне – буду я с ней, или нет? Хоть и в той, твоей истории…

Я, избавляясь от последних сомнений, вновь посмотрел в его глаза. Нет, если сейчас промолчу, то потеряю дружбу с Потёмкиным надолго. Возможно, что и навсегда. Я кивнул:

– Будешь. Только как и когда – лучше не спрашивай, всё равно не знаю.

Этого оказалось достаточно. Лицо Грица осветилось неподдельным счастьем. Издав нечленораздельный вопль, он принялся приплясывать, потом, преодолевая сопротивление воды, бросился обниматься.

– Степан, друг мой, вовек не забуду! Нет, отныне не друг, но брат мой! А слушай-ка, – Потёмкину на радостях явно хотелось совершить что-нибудь этакое, – ты-то что у нас всё один, да один? Хочешь, я тебя с кем познакомлю, а то мне уж от наших придворных дурочек проходу не стало: «Кто таков, да откуда?». Видят же, что мы с тобой близко общаемся.

– Нет, не надо. Спасибо, – остудил я пыл Потёмкина.

– Почему?

– Ты ж сам и ответил. Дурочки мне без надобности.

– Да ладно тебе! В твоём-то возрасте не всё ль равно – палата ума у неё, или так себе – кот наплакал? А может, – внезапно озарило его, – у тебя есть кто, о ком мне не ведомо? – потом, видимо разглядев что-то на моей физиономии, воскликнул: – Э, брат! Твоя очередь. Выкладывай всё, как на духу!

– Может потом, как-нибудь, Гриш, – уныло сказал я, – вон у тебя уж губы посинели, замёрз.

– Ничё, – беспечно заявил он. – Чай не заболею. А заболею, так не помру. Рассказывай.

Пришлось рассказывать. О моём пленении бандой Юраса, знакомстве с Мишкой, который оказался не Мишкой вовсе, а Машкой. О наших приключениях, знакомстве с Орловым, Екатериной, внезапном откровении-разоблачении. О том, как понял, что Машка для меня стала значить что-то большее, чем боевая подруга. И о том, как волнуюсь, от того, что она не успела к нашему отъезду из Москвы, и до сих пор о ней ни слуху, ни духу. Потёмкин слушал, не перебивая, и было видно, что он действительно проникся моим рассказом, за время которого мы всё же постепенно приближались к берегу.

– Гончарова, говоришь, Мария. Ясно, – задумчиво проговорил он, стоило мне закончить рассказ. – А вот…

– Погоди, Гриш, – перебил я его, заметив, что Орлов уже не дремлет, а внимательно наблюдает за нами из-под шляпы. – Смотри, «благодетель» твой нами интересуется. Сейчас будем объяснять, что мы так долго обсуждали.

– Да ну, плевать на него теперь! Что-нить придумаем!

Выдумывать, к счастью, ничего не пришлось. Внимание Орлова отвлёк Макар, который показался из мастерской, бережно неся коробочку с «моделью» золотого песка. С ним на пару поспешал и Кулибин.

Повторная промывка удалась. То ли совок попался удачный, то ли промывавший на этот раз Орлов действовал очень аккуратно, но не потерялось ни одного грамма драгоценного металла. Ну, или совсем чуть-чуть, учитывая погрешность весов. Все были довольны, за исключением Ивана Петровича.

– Долго, – резюмировал он. – Долго и муторно. Тут механизьм не помешает. Думать надо.

– Драга! – озарило меня смутно помнимое слово.

– Драга? – переспросил Кулибин.

– Она самая, – подтвердил я. – Точно не помню, как устроена, но, навроде большого колеса с ковшами…

– Не помнишь, и не надо, – отрезал изобретатель. – Я, пожалуй, сам скумекаю. Вроде как представилось уже. Вот завтрева и начну собирать.

Ну что сказать? Одно слово – Кулибин!

Потом была экскурсия по объекту. Мне было бы гораздо интереснее, не разбереди Гриц своим разговором душу. Но всё равно, кое-что произвело впечатление. Во-первых, это модель парового двигателя, который устойчиво работал, попыхивая паром из выпускного клапана, и окутанный едким, но душистым дымом жарко сгорающей в топке смолы. И пусть вращающийся вал можно было с небольшим усилием остановить двумя пальцами, Кулибин заявил, что в самом ближайшем времени он берётся значительно повысить «силу машины». Правда, времени в обрез, так как Михайла Василич просил подумать над особыми мехами, чтобы собирать газы различные, электричеством получаемые, но помощников много, так что справится.

Второе устройство, которое с гордостью продемонстрировал Косолапов, было аналогом приёмника Попова. Правда, посетовал при этом, что сделал бы раньше, но никак не мог дождаться платины на когерерную трубку. Прибор уже уверенно реагировал на разряд электрофора на расстоянии двадцати метров. В общем, кое-что из того, что я успел вспомнить и рассказать Ломоносову, потихоньку реализовывалось на практике. Хотя видно было, что до настоящего прорыва ещё ой как далеко. Не то, что о промышленных масштабах, о единичном производстве говорить ещё рано было. Хотя я зря придираюсь. Учитывая, что времени прошло всего с гулькин нос, сделано было действительно очень много.

После позднего обеда начали собираться обратно. Орлов так и не вспомнил, что хотел спросить у нас что-то, а может и не хотел вовсе. Потёмкин был задумчив, но сквозь его задумчивость временами прорывались отблески бушующих эмоций. Он походил на лавовый поток, в котором через тёмную остывшую породу просверкивают местами ярко-алые, а местами ослепительно белые прожилки. Да и вообще, весь он был как застывший на мгновение вулкан, готовый в любой момент взорваться огненным гейзером.

Мы уже вскочили на коней, как нам навстречу показались бравые вояки, охраняющие периметр по заставам. С собой они тащили связанного по рукам худощавого гладко выбритого мужика лет тридцати пяти. Несмотря на изрядно потрёпанный вид, ясно было, что человек этот не из простых.

– Что у вас там? – Орлов перегнулся в седле.

– Шпиёна словили, вашсиясьтво, – браво отчеканил один из конвоиров. – Что делать-то с им?

– Далеко ль ушёл? – поинтересовался Гришка.

– Та не… на подступах попался.

– Что говорит?

– А ничё. Ни бельмеса не понимает. Одно слово, немчура басурманская.

– Ну, так повесить его, – запросто решил он.

Орлов огляделся. Неподалёку, как по заказу, имелась толстая сосна, смотревшаяся великаншей на фоне многочисленных мелких товарок. На высоте примерно трёх метров её ствол раздваивался, оттопыривая толстый сук почти параллельно земле. В неё Григорий и ткнул пальцем: «Вот, как раз подойдёт».

Я же представил, что на моих глазах сейчас произойдёт такое непотребство, содрогнулся. Нет, конечно, какой век, такие и порядки, но любоваться дёргающимся в судорогах телом был не готов.

– Подожди, Гриш, – остановил я готовую начаться экзекуцию. – Не спеши. Давай его с собой возьмём. Пусть расскажет, кто послал, да зачем. Не сам же он по себе здесь появился.

Орлов молчал. Я надеялся, что такое вполне логичное решение перевесит желание наказать незадачливого джеймсбонда. Наконец он отрицательно покачал головой. Вот гадство! Куда бы смыться по быстрому? Но оказалось, я неверно истолковал его жест, так как он резюмировал:

– Не, сами не потащим. Нехай его другие в петропавловку доставляют. И то дело – расспросить надобно. Слыхали? – обратился он к конвоирам. – Отрядить с охраной в каземат. Да смотрите внимательней – не упустите!

Я перевёл дух. Страшное зрелище отменилось. Через несколько минут мы уже скакали по направлению к столице.

На позднем ужине, совмещённом, как обычно, с обсуждением дневных дел в этот раз присутствовал Потёмкин, который всё больше скромно помалкивал. Екатерина же просто засыпала меня вопросами о дневной поездке. Как оказалось, она сама на объекте ещё ни разу не была, а рассказы Орлова, хоть и интересны, но хочется послушать мнение и другого очевидца. Я рассказывал, временами косясь на Грица. Тот просто пожирал глазами объект своего вожделения. Странно, или я раньше не обращал внимания на это, или же окрылённый неожиданной перспективой, он наплевал на рамки. И плохо – Орлов хмурился, перехватывая откровенные взгляды. Как бы чего не вышло.

Под самый конец, Гриц обратился к императрице с просьбой, неожиданной, в первую очередь для меня самого, так как касалась именно моей персоны.

– Матушка, ты бы отпустила сегодня Степана со мной к Ломоносову. Михайла Василич задумал небо звёздное понаблюдать, очень просил о его присутствии.

– Да пущай идёт, – неожиданно легко согласилась Екатерина. – Что я ему нянька, что ли?

– Нормально! А меня что, никто спросить не хочет? – вклинился в разговор я, обращаясь, правда, к Потёмкину, чтобы не обидеть императрицу такой фамильярностью. Что-то мне подсказывало, что тот не просто так зовёт меня к Ломоносову, а ищет себе жилетку, чтобы поплакаться о своей несчастной любви.

– А что, не пойдёшь? – поинтересовалась Екатерина.

– М-м… пойду, конечно, – по сути, причин для отказа не было, но я, напоследок, чуть поупрямился. – А что, Ломоносов мне не передал о приглашении?

– Дык, оказии не было, – ответил Гриц. – Вот наладим связь проволочную, тогда будет лично приглашать.

На самом деле, усадьба учёного была выбрана для обустройства первого узла связи с царской резиденцией. С одной стороны – далеко, по нынешним меркам, а с другой – вроде как и не очень. Но, как обычно на Руси бывает, запрягали долго. Оставалось надеяться, что поедем быстро.

– Скорее уж беспроводную наладим, – по инерции проворчал я, хоть и согласился уже на вылазку. – Туго что-то с проволокой дела обстоят.

– Так ты идёшь, или нет? – Потёмкин, пользуясь тем, что Орлов с Екатериной смотрели на меня, вытаращил глаза, явно пытаясь воздействовать на моё решение. Ладно, надо соглашаться, пока он прямо тут глупостей не натворил, романтик недоделанный.

– Иду, иду! – успокоил я его. – Куда ж я денусь.

Летние белые ночи уже закончились, но полной темноты ещё было ой, как мало. Мы решили пройтись пешком перед сидением в душном доме. Против ожиданий, Потёмкин топал молча почти всю дорогу. Как мне не хотелось, но разговор пришлось начинать первому.

– Ты это, Гринь, – осторожно начал я, – не очень-то светись ясным солнышком в присутствии Екатерины. По крайней мере, при посторонних. А особенно – при Орлове. Он сейчас и так на тебя букой смотрел. Гляди, как бы мордастину тебе не подправили.

Тут я задумался: а в какой такой войне Потёмкин из моей истории глаз потерял? Уж не из-за разборок ли с текущим фаворитом? Я посмотрел на Грица. Тот шагал, как будто не слыша моего вопроса.

– Э-эй! Гриш! Ты понял, о чём я тебе сейчас говорил?

– Угу, – коротко ответил он. Вот бука! Ну, сам будет виноват, если что. Моё дело было предупредить, а дальше пусть сам смотрит. Двумя глазами… пока.

Между тем, мы дошагали до усадьбы Ломоносова. Нас уже знали там, как облупленных, поэтому впустили без разговоров, и даже сопроводить не предложили. Гришка свернул куда-то вбок, вывел меня на какую-то боковую лестницу. Поднялись на второй этаж. Небольшой коридорчик. Две двери, одну из которых Потёмкин по-хозяйски распахнул, пропуская меня вперёд. Я вошёл, огляделся. Судя по всему, он привёл меня в ту комнатёнку, что была выделена лично ему в доме учёного.

– Подожди здесь, я скоро, – бросил он, и, не дожидаясь ответа, закрыл дверь.

– Гриш, постой! Чего мне ждать-то? – ни ответа, ни привета. По лестнице прогрохотали его шаги. – Ну и шут с тобой, чудила!

Не, он точно башкой тронулся. Ну за каким лядом, прикажете, мне здесь торчать? Если надо подождать, то я бы лучше в библиотеке посидел. Не то, чтобы очень уж к знаниям рвался. Просто читая современные книги, я потихоньку осваивал правила местного правописания. А то как-то неудобно получается – ведь для всех окружающих я пишу с грубейшими ошибками. Хотя, честно говоря, хроноаборигены и сами на правила письма частенько плевали с высокой колокольни. Правда что ли пойти в библиотеку? И, пускай потом мой чеканутый на Екатерине приятель меня поищет? Нет, не пойдёт. Надо бы освежить в памяти то, что помнил из астрономии. А помнил, кстати, немного.

Раньше, говорят, в школе был такой предмет, а сейчас отменили. Спасибо нашей физичке – она каким-то образом пробила факультатив по астрономии. Правда, у меня он бы начался только в следующем году. Но я, когда было время, приходил на него со старшей параллелью. А она не гнала, и на том спасибо.

Я подошёл к окну и распахнул его настежь. Вот, кстати, ещё один признак дома учёного человека. Или просто обеспеченного. Не в каждом доме, а уж тем более не каждое окно было снабжено нехитрым устройством открывания. Хотя, ничего сложного в конструкции простейшей петли не было. Может, стоит дорого?

Из оконного проёма пахнуло приятной свежестью. Дневная жара спала. В Питере не как в Москве или в Калуге. Вроде двадцать два-двадцать четыре градуса, а духота, как на черноморском побережье. А ничего не поделаешь – большая вода близко, влажность зашкаливает.

На улице наступили синие сочные сумерки. Пронзительное треньканье сверчков возвещало о ещё не очень близком, но неизбежном наступлении осени. На небе только-только начали несмело проявляться первые звёздочки. Созвездий ещё не видно – не определишь – какие именно. И чего Василичу приспичило именно сегодня наблюдениями заняться? Подождал бы конца августа или начала сентября – самое оно время для астрономов. Млечный путь как на ладони, метеоры частыми огненными вспышками прочерчивают бездонную черноту небосвода. Красота! Я залюбовался сгущающимися сумерками. Где-то далеко, на пределе слышимости, бранились женщины. С другой стороны, так же тихонько, доносилось протяжное пение. Мелодия грустная, а слов не разобрать. С неба пронзительно крикнула сильно припозднившаяся чайка.

За спиной тихонько скрипнула дверь. Явился, наконец! Ну, ничего, теперь твоя очередь ждать, пока я природой не налюбуюсь. Вот смотрю в окно, и всё тут!

Шагов я не слышал, оттого вздрогнул от неожиданности, когда мне на плечи легли мягкие горячие ладошки. Женские, судя по мягкости прикосновения. Всё ясно! Этот интриган выполнил своё обещание, и привёл-таки мне придворную «дурочку»! Я почувствовал, что внутри всё закипает. Вот сейчас кому-то точно достанется по первое число! Резко обернулся…

Первое, что бросилось в глаза – подпирающий дверной косяк Потёмкин, цветущий, как майская роза, и довольный, как дворняга, дорвавшаяся до холодильника. Я опустил взгляд.

Сердце ухнуло, перехватило дыхание, глаза захлопали, отказываясь верить увиденному. Совсем рядом, близко-близко, так близко, что ощущался жар стройного девичьего тела, стояла Машка! Моя Маша! Откуда она здесь? А, неважно! Главное – вот она, только руки протяни. И я протянул, обнимая вдруг ставшую такой необходимой, такой желанной девушку.

Глава 10

На следующее утро невыспавшийся Потёмкин, провёдший остаток ночи за созерцанием небесных сфер, предстал на высочайшую аудиенцию. Екатерина, по обыкновению начинавшая день с крепчайшего кофе, внимательно разглядывала помятую физиономию Грица. Тот, несмотря на усталость, старался держаться молодцом, хоть и не очень получалось. Наконец, отставив изящную тонкостенную чашечку, произнесла:

– Нагляделся, чай, на звёзды-то?

– Нагляделся, матушка, – согласно кивнул тот.

– Да сядь же ты! Не знала б, чем занимался, подумала, что пьян. Чуть не шатает.

Потёмкин опустился в ближайшее кресло. Императрица, чуть помедлив, спросила:

– Как прошло?

– Отлично, – Григорий сразу понял суть вопроса.

– Довольны оба?

– Да, матушка.

– И сколько времени ты им дал?

– Четверть часа, как и было велено.

– Молодец. Одних не оставлял?

– Нет, ваше величество, ни на минуту.

– Смотри, Гриш, и впредь так же поступай. Ежели делов натворят, твоя голова первая слетит. Через неделю, думаю, в самый раз им ещё встречу устроить…

– Хорошо, матушка.

– Да что ты всё заладил: матушка, да матушка? Али что не так? Не доволен чем?

– Всё так, государыня, – попытался отделаться Потёмкин, но Екатерина, за годы придворной жизни ни одну собаку съевшая на интригах, прекрасно научилась читать по лицам, тем более у таких простаков провинциальных, коим был Гриц.

– Э, нет, друг мой! Выкладывай всё, что думаешь по сему поводу, не гневи меня!

– Не дело это, матушка, – собравшись с мыслями начал Григорий. Что мы их, как собачек на поводок посадили. Встретились, носами обнюхались, да оттащили друг от друга подалее. У них, чай, свои головы на плечах есть, чтобы глупостей не наделать… прости, государыня, ежели что не так.

– Вот оно что… – Екатерина по-новому посмотрела на Потёмкина. Тот, поняв, что взрыва не последует, прямо посмотрел в глаза императрицы. – Переживаешь, значит, за друга своего. Это хорошо. Что ж, попробуй взглянуть на это другим взглядом. Кто такой Степан, и откуда взялся, ты знаешь. А что сделано раз, то и в другой повторить можно. Нельзя нам его терять. А Мария его к нам получше всяких кандалов привяжет. Да и не пойму – чем ты-то недоволен? Наоборот, устроил для товарища встречу романтическую. Соединил, как амур сердца любящие. Это ж какое приключение, тайна, интрига. Да и не навечно ж такое положение останется. И будет им потом что вспомнить: как встречались под покровом ночи, втайне от императрицы, и даже вопреки её воле.

– Так, но…

– А раз так, то и нечего голову ломать над этим. Ведь не несчастная любовь у них, как это бывает, согласен?

– Согласен, ваше величество.

На последних словах голос Григория чуть дрогнул. Екатерина, успевшая поднять взгляд и встретиться с ним глазами, опешила. За свою жизнь она повидала немало мужских взглядов. Оценивающие, плотоядно-похотливые, ненавидящие, безразличные… всякие. Но такого не было. В этом взгляде парня со Смоленщины, по сути, случайно пробившегося вверх на волне дворцового переворота, было что-то такое, отчего императрица поспешила отвести глаза. Обожание? Нет. Тоска? Обида незаслуженно побитой собаки? Тоже нет. Или же – пожалуй, всё это вместе, перемешанное в такую взрывоопасную смесь, что не дай Бог тронуть! Поражённая, она чуть было не потеряла самообладание. Но этого делать нельзя. Она же не просто женщина – Императорское Величество. А Потёмкин… что – Потёмкин? Всё же Екатерина, поддавшись минутной слабости, легонько, кончиками пальцев коснулась щеки Грица:

– А ты милый… Ну ладно, ступай. Ступай уже! – спровадила она застывшего изваянием Потёмкина, не смевшего вздохнуть от нежданно свалившегося счастья.

Как он покинул дворец и добрался до Большой Морской, Григорий уже не помнил.

Гришка гад! Дал нам каких-то десять минут. Ну, двадцать, не больше. И ни на минуту не оставлял наедине. Хотя… может он и прав. Сколько мы с Машкой не виделись? Больше месяца. И мало ли что я себе напридумывал. Вдруг я для неё просто товарищ, с которым довелось пережить интересное, временами опасное приключение, и не более того? По одной короткой встрече под присмотром не понять, как она-то ко мне относится. Спросить напрямую? Обязательно! Вот только… вот только как я это сделаю, если Потёмкин постоянно маячит рядом? Попрошу его в следующий раз хоть на пять минут прогуляться куда-нибудь. Ага! Мы останемся вдвоём… и что я скажу? Упс! Я ярко представил эту ситуацию. Не-не-не! Пусть лучше Гриц никуда не уходит. Сейчас-то коленки ослабли, а в реальности вообще язык отнимется.

Тот первый порыв не в счёт. Да и выскользнула она из моих рук почти сразу. Может ей неприятно было? А я-то, лапоть, обниматься полез? А потом просто болтали. И про то, как Гончаров воспринял неожиданную новость, а затем не отпускал её и Орлова из усадьбы целую неделю, собирая дочь в дорогу и откармливая гостей как на убой. И про то, как неспешно добирались сначала до Москвы, а потом и до Питера. И о том, что она уже целую неделю здесь, но, хоть и не сидит под запретом, да не очень-то выйдешь. Да и государыня приставила к ней двух матрон, которые обучают будущую фрейлину премудростям дворцового этикета. А Машке всё это уже надоело до чёртиков. И вообще – не для того она в первый раз из отцовской усадьбы уходила.

А потом Потёмкин засуетился, и заявил, что пора ей возвращаться. И всё. Кончилась встреча. А я остался, не понимая – а что вообще сейчас было? А вообще, что-то Екатерина мутит. К чему от меня Машку-то прятать? И в лоб у императрицы не спросишь – Потёмкина подставишь. Точно! Надо у него самого спросить. Кстати, откуда он-то про неё узнал, если до сих пор никогда о ней не слышал, в глаза не видел?

Уф-фф! Стомиллионовтыщь вопросов, и ни одного ответа. Гриц куда-то слинял, несмотря на бессонную ночь, пока я отсыпался в гостевой комнате у Ломоносова. Появится, устрою ему допрос с пристрастием.

За утренним кофе мне выпал редкий в последнее время случай поговорить с учёным наедине. Хотя, какое там утро? К полудню ближе… Кстати, Михайло Василич тоже пристрастился к этому напитку, глядя на меня. Так что запасы ароматных зёрен у него не переводились. Да ещё и с натуральным молоком, или сливками – м-м-м! Вкуснотища. Так, стоп! Не отвлекаться. Тема очень важная и весьма животрепещущая. Я поинтересовался у учёного – как продвигаются дела на ниве создания пенициллина. В конце концов, это в первую очередь необходимо ему самому. Ломоносов отрицательно покачал головой:

– Нет, Степан. Пока никак, – видя мою кислую физиономию, поспешил добавить: – Грибок-то мы выделили, достаточно неприхотлив, так что и растёт он хорошо. А вот дальше… видимо до зимы ждать придётся, если ты, конечно, ничего не напутал, и нужны низкие температуры.

– Но, как же так, Михаил Василич? – у меня в голове не укладывалось, что Ломоносов, один из немногих знающий дату и причину собственной кончины, так спокойно рассуждает о том, что изготовление необходимого лекарства придётся отложить. – Вы-то как будете без пенициллина?

– Я-то? – Ломоносов усмехнулся. – Я ужо как-нибудь…

– Но…

– А тебе не приходило в голову, – перебил он меня, – что мне достаточно грядущей зимой просто не простужаться? Ради этого можно не только от мороза хорониться, но и вообще из дому не выходить?

Точно! Вот он меня уел-то! Я уткнулся носом в чашку. Фиговый из меня аналитик, выходит.

А вот и Потёмкин нарисовался. Дово-о-ольный! Цветёт и пахнет. С чего бы это? Ждёт, что я сейчас в благодарностях рассыплюсь? Может, и рассыплюсь, только не сразу. Для начала он мне кое на какие вопросы ответит. А то не посмотрю, что он будущий князь. Могу и по светлейшему носу настучать, для профилактики. Быстро закончив кофиепитие, я потащил приятеля на улицу. Ничего – наука подождёт. И так всю ночь не спали. Пусть Ломоносов отдыхает. В его возрасте полезно.

Шли по направлению к Зимнему. От жаркой влажной духоты спасал временами налетающий порывистый ветер, обдувающий лицо, руки, обсушивающий капельки пота на лбу. Питер жил своей размеренной жизнью. Где-то бумкало, как будто разгружали пустые ящики, кидая их прямо на брусчатку, цокали подковы по мостовой, перекликались обыватели. Как же я уже привык ко всему этому! Верни меня сию секунду назад, в моё время, наверное, неделю шарахался бы от машин. Ладно, в сторону лирику. Я посмотрел на приятеля.

– Гриш!

– А?

– Бэ! Лимон съешь!

– Чего-о? Стёп, ты не перегрелся часом? – ха! А он не понял. Стоп, а это идея! Может предложить Екатерине издать сборник свежайших анекдотов? Вот бабла-то срубить можно! Никакого Клондайка не надо. Я вообще мог бы воспроизвести по памяти хоть Пушкина, хоть Лермонтова, но это просто свинство будет с моей стороны. А анекдоты… это ж и плагиатом назвать-то нельзя. Кстати! И вообще – надо подумать над бизнес-идеями моего времени, о которых здесь не знают. Лёгкие деньге казне точно пригодятся, а то Екатерина постоянно ноет, что денег на всё не хватает… Но это потом, а то Потёмкин не понимает – с чего это я завис.

– Не перегрелся. Просто рожа у тебя слишком довольная, вот я и говорю – кислоты бы добавить, а то полыхнёшь от счастья. Или перца пожевать.

– А, это? Это – да! – Гришка мечтательно улыбнулся. – Знаешь, брат, а ведь тебе спасибо. За утро сегодняшнее.

– Екатерина? – дошло, наконец, до меня.

– Ага!

– Поздравляю! – искренне восхитился я.

– Да не с чем пока.

– Жаль. Ну, раз не с чем, то колись, давай. С чего бы императрица наша Машку от меня прячет?

– Не знаю, Стёп. Вот ей-богу, не знаю. Что прячет, знаю. А почему? Ну, хоть режь, понятия не имею.

– Допустим, – не сдавался я. – Тогда как ты о Гончаровой узнал? Ну, что она в Питере уже.

– Да императрица сама меня ей и представила.

– Ой, темнишь ты что-то, Гриц, – начал закипать я. Тот остановился и уставился на меня честными глазами.

– Стёп, давай так… да, темню, но самую малость. Как ты мне в своё время тайну приоткрыл, так и я тебе скажу: плохого вам никто не желает, поверь. Скоро всё образуется. А пока, доверься мне и довольствуйся тем, что есть. Знай – я на твоей стороне. А более не пытай меня. Не загоняй под топор.

К моему величайшему удивлению, Екатерина вполне серьёзно отнеслась к изданию анекдотов. Правда, не с целью получения прибыли, а «развлечения для». Хоть и на заработок в казну можно было рассчитывать. А когда я заикнулся, что мне, как составителю, тоже неплохо бы урвать немножечко, она как-то странно покосилась на меня, и быстренько написала указ «О выдаче Степану Даниловичу Тимошкину двести рублёв из кабинетных денег на нужды». О! Да я богатей, по нынешним меркам! Так что пришлось ежедневно уделять время ещё и на выдавливание из памяти образцов народного фольклора. Что-то писалось как есть, что-то приходилось адаптировать. А некоторые безжалостно вычёркивать. Нет, ну как подогнать под восемнадцатый век взаимоотношения компьютерного гения и главного бухгалтера? И ещё кучу подобных историй.

А вот идею с организацией государственной лотереи императрица отмела на корню, заявив, что при её царствовании никаких лотерей в России не будет. Более благосклонно она отнеслась к выпуску облигаций государственного займа, обещав подумать.

Жизнь, в общем, кипела. Правда, из всех проектов пока успешно реализовались два. Первый – ракеты, и то потому, что с данной штуковиной было не впервой работать предкам. Я, по сути, добавил только стабилизацию, чуть модифицировал камеру сгорания, и ещё немного по мелочи. И это, на самом деле, было не очень хорошо. Так как преимущество для русской армии они давали буквально на несколько первых битв. А дальше технология продвинутого ракетостроения станет секретом полишинеля: шпионов, способных разобраться в новинках у всех держав хватало. А вот что долго можно хранить в секрете – так это состав топлива, создающего тягу. Если что, то пусть кто хочет, набивает ракету порохом. Флаг, как говорится в руки.

Второй проект, который успешно продвигался – воздушные шары. Может и он застопорился бы, как это бывает с русским менталитетом: запрягать-то долго надо, но благодаря сумасшедшей энергии Григория Орлова, который заболел воздухоплаванием, дело успешно продвигалось. Так что за предместьями Петербурга, в небо временами взмывали неуклюжие гиганты, пугая обывателей необычным видом. И если я не ошибаюсь, в скором времени планировался первый пилотируемый полёт. Ну-ну… барабан на шею! По крайней мере, меня в лётчики-испытатели не звали.

Ах, да! Кулибин смастерил-таки механизм, который должен был выполнять роль драги. И тот меньше всего оказался похож на колесо с ковшами. Может быть. Я-то вживую этого устройства никогда не видел, и почему должно выглядеть так? Не знаю, откуда такое представление у меня в голове укоренилось. По крайней мере, при испытаниях, машина исправно выполняла свои функции, вот только проверить её в полевых условиях можно было, отправив, наконец, экспедицию.

Была ещё одна встреча с Машей. На этот раз чуть подольше, хотя Потёмкин снова был рядом, как приклеенный. Нет, он точно когда-нибудь по носу схлопочет! Прогулка случилась днём, причём конная. Выехав на берег залива, мы спешились. Машку просто очаровал мой коняга. Она кормила его кусочками хлеба с руки, гладила короткую шерсть лошадиной морды. А я стоял, проглотив язык, жутко ревнуя, и мечтая оказаться на месте Аурума. Ага, оказаться! Почему-то даже коснуться её руки стал бояться, хотя в походе чуть не в обнимку спали. Такие мысли заставляли меня краснеть, и жгуче сожалеть, что я сам сразу не догадался, что под пацанской одеждой скрывается такая классная девчонка. Слишком хорошо тогда она в роль вжилась! Черт! В следующий раз обязательно упрошу Грица, чтобы он затерялся хоть на десять минут! Мне бы только правильно слова подобрать, чтобы разговор с Машкой начать. Обязательно подготовлюсь!

Между тем, август плавно перевалил за середину. Сезон белых ночей закончился, и на ночном небе всё ярче сверкали россыпью алмазы созвездий. Скоро осень. Народ в одиннадцатый класс пойдёт. Родители меня уже похоронили, наверное. Да… ностальгия временами просто зашкаливала. Даже у эмигрантов из коммунистической России всегда оставалась пусть маленькая, но надежда увидеть Родину. А я, хоть и на Родине, но надежда таяла с каждым проведённым здесь днём, теряясь в бесконечности.

Хоть бы весточку своим подать. Но как? Родственников искать бесполезно. Настолько глубоко я свою родословную не знаю. Да что там, глубоко?! Я уже не помнил отчеств ни прадедов, ни прабабок. И это только двадцатый век! Да и найду я далёких предков, и что? Письмо напишу? Так оно сто раз за два с половиной века потеряется. Представляю себе картинку: прихожу к своему пра-пра-пра- сколько там раз деду, вручаю конверт и заявляю: «Вскрыть вашим потомкам десятого мая две тысячи пятнадцатого года от Рождества Христова». Да если он сразу меня не пошлёт по известному адресу, то точно сожжёт конверт, едва я за порог выйду. От греха, так сказать.

Хотя… стоп! Идея! Можно же воспользоваться услугой какого-нибудь банка. Оставить на оплаченное хранение послание, с адресом, по которому его перешлют к необходимому сроку. Даже открыть достаточный депозит, а проценты с него пусть идут на оплату аренды сейфа или ячейки – как это сейчас называется. Конечно, сам факт моего вмешательства в историю, вполне возможно, изменил её ход настолько, что возникла параллельная ветвь, в которой мои родители даже не встретятся. Ну, а вдруг? Фу-ух! Как же я раньше-то не додумался? Сразу на душе легче стало.

Только одно «но». Если Россию всё же ждут те потрясения, что произошли в моей истории, то банк должен обязательно быть иностранным. Английским, французским, или немецким. Нет, Франция исключается. Им тоже скоро несладко придётся. А из оставшихся лучше выбрать немцев. Они педантичнее, шансов больше. Хотя… можно же и продублировать. Только не сейчас. Через пару-тройку лет, когда будет такая возможность.

Ну вот, накаркал! Вспомнил про немцев… Как оказалось, всех приключений, которые успели со мной случиться за последнее время, судьбе показалось недостаточно. И она решила подкинуть мне ещё толику драйва.

В один из дней, ближе к концу августа, мне неожиданно принесли конверт, подписанный Ломоносовым. В нём обнаружился сложенный вдвое листок, в котором учёный просил наисрочнейше прибыть к нему. Без объяснения причин такой спешки. Учитывая, что я всего пару часов назад был на Большой Морской, просьба странная, но почерк был явно его. Уж за время общения с ним, я успел основательно покопаться в записях Михайлы Василича, и запомнить особенности его каллиграфии. Да и конверт передал знакомый человек из дворцовой прислуги. Так что я как был, налегке, шустренько пробежался по дворцовым коридорам и выскочил на улицу.

Прямо у входа, в сгущающихся синих сумерках, обнаружилась ждавшая меня карета. На месте кучера сидел лакей из дома Ломоносова, что утвердило меня в мысли о том, что случилось действительно нечто экстренное – я и не знал, что у учёного есть такое средство передвижения. А тут он даже за мной его прислал, хоть и ходу до его усадьбы было всего ничего, особенно, если пробежаться.

Открыв дверь, я увидел незнакомого мужчину, который призывно махнул рукой, бросив единственное: «Шевелись!». Не успел я вскочить вовнутрь, как мы тронулись, резво набирая ход. И лишь когда постукивание брусчатки по ободам колёс слилось в сплошной дребезг от сумасшедшей скорости, мне под лопатку ткнулось что-то очень острое, и я услышал: «Молчи, и не рыпайся, если жить хочешь!».

– Как пропал?! Вообще пропал? – Екатерина аж подскочила на стуле. Потёмкин, очень тихо сообщивший тревожную новость, утвердительно кивнул. – На сегодня достаточно, прошу покинуть нас.

Чиновники, присутствовавшие в кабинете, видя неординарность ситуации, и, не желая раздражать вспыльчивую императрицу, поспешили ретироваться. Кроме Грица остались лишь Алексей и Владимир Орловы.

– Григорию доложил?

– Нет его в городе, матушка. Отправил конверт вдогонку.

– Хорошо. Докладывай.

– Почти и нечего докладывать. Вчера получил послание от кого-то, выскочил быстро, но без волнения. У входа карета ждала, чья – неизвестно, никто не опознал. Больше здесь не появлялся, и у Ломоносова его не было. А кроме как здесь, да там, Степан ранее нигде на ночь не задерживался.

– Что девица Гончарова? – Екатерина начала цепляться за наиболее безобидные сценарии.

– С утра была на месте. На полдень, правда, выезд планировали с другими девицами. – Алехан, курирующий Машу, уточнил, посмотрев на часы: – Почти час, как выехали.

– Разыскать и вернуть немедля! – Орлов с коротким поклоном удалился.

– Вам особая задача, – государыня перевела взгляд на Потёмкина и оставшегося Орлова…

Менее чем через два часа собрался экстренный консилиум. Присутствовали все, кого Екатерина повелела собрать, кроме Алексея Орлова. Спешно вернулся даже Григорий, нагнанный тревожным посланцем. Поскольку не все из присутствующих были посвящены в тайну происхождения попаданца, Екатерина, подыскивая слова, обвела взглядом двадцать присутствующих персон.

– Господа. Наше решение собрать вас здесь в столь стремительные сроки, продиктовано крайней необходимостью. Скажу сразу: пропал человек, чья польза для государства нашего может быть значительна весьма, особливо в науках наиважнейших. Поиски уже ведутся, но и времени прошло достаточно, чтобы они оказались бесполезны…

Императрица сделала паузу, давая присутствующим переварить услышанное. В глазах непосвящённых не выражалось ничего более послушной заинтересованности с толикой озабоченности. А вот Ломоносов и Косолапов, моментально смекнувшие, о ком идёт речь, явно напряжены. На этой паузе бесшумно приоткрылась створка двери, и в кабинет легко скользнула богатырская фигура Алехана. Пользуясь тем, что находится за спинами собравшихся, он отрицательно покачал головой и бессильно развёл руками. Екатерину эта безмолвно высказанная новость неожиданно успокоила:

– Впрочем, остаётся вероятность того, – она натянуто усмехнулась, – что в деле сём замешаны дела амурные, и пропажа вскоре сама объявится. Тем не менее… думается мне, господа, что в последнее время мы чрезмерно расслабились. Сколько прожектов тайных реализуем, сколько новшеств, до которых любая держава добраться бы мечтала. А об опасностях мы как бы и позабыли вовсе. Да и секретность усилить необходимым считаю. Персоны же значимые, – Екатерина кивнула шефу Петербургской жандармерии, – отныне под неусыпный надзор поместить повелеваю. В первую очередь это касается господ Ломоносова, Кулибина и Косолапова.

– Но, ваше императорское… – начал, было Ломоносов.

– Не возражать! – в тоне императрицы было достаточно гневных ноток, так что учёный предпочёл покорно поклониться. Екатерина продолжила, блеснув недавно позаимствованным к Степана названием: – Охрану полигонов испытательных усилить трижды. Люд работный, что на них занят, на побывку не отпускать. Чтоб не роптали, довольствие денежное увеличить. Хотя… нет, пока не стоит, просто посулите, и достаточно.

Екатерина говорила ещё около четверти часа, раздавая чёткие указания, после чего отпустила всех непосвящённых. Оставшись в более узком окружении, она устало опустилась в кресло.

– Алексей Григорьевич, – обратилась к Орлову, – ну, что там, рассказывай.

– Прости, матушка, – Алехан повинно склонил голову. – Известно так же крайне мало. Девицы-то без Гончаровой отбыли, не дождавшись. А я, грешен, не уследил. Выяснилось, что с утра раннего никто Марию Афанасиевну не видел.

– Да что ж это такое-то? – Екатерина чуть не сорвалась на крик. – В нашем же дворце, у нас под носом, чёрт-те что творится. Эдак завтра и меня не досчитаетесь!

– Прости, государыня, – ещё ниже склонился Орлов.

– Ладно, не время истерики устраивать, – согласилась Екатерина, остывая. – Какие предположения будут? Кроме, конечно, того, что голубки наши сейчас воркуют где-то наедине.

– А предположений, собственно, немного, взял слово рассудительный Владимир Орлов. – Мне два исхода видятся. Либо похищены с целью выведывания секретов, либо похищены и убиты, дабы нам оных не досталось. И первое вернее. Во втором случае девица злодеям без надобности.

– Что ж, сие очевиднее всего. Но – кто?

– Нашим Степан ни к чему, – продолжил рассуждать Орлов. – Из заграницы… думается на три державы кивать должно: Англия, либо Австрия, либо Пруссия. Бурбоны тоже могут, но сомнительно. Как и островитяне – они, мне кажется, по-другому действовали бы.

– Значит или маменька[1], или Ирод, – задумчиво кивнула Екатерина. – Что ж пока примем это. Насколько мы можем быть уверены в Степане?

– Вопрос сложный, – принялся рассуждать Григорий Орлов. – Насколько я понял, наказаний телесных в веке двадцать первом нет. Может и поддаться отрок наш из страха. Да и участь Марии может серьёзным козырем оказаться. Ведь, кажется, влечение взаимное у них? – вопросительно взглянул он на брата. Алексей, до сих пор чувствовавший свою вину, только кивнул.

– Да уж, переиграли мы, – согласилась государыня. – Дай Бог всё благополучно решится, велю обвенчать их немедля. Пусть себе милуются.

– С другой стороны, – перебил Екатерину Гришка, – Степан в слабодушии замечен не был. Да и в патриотизме ему не откажешь. Может и упереться. Но тогда, боюсь, участь его незавидна будет. И если Фридрих может ещё ограничиться заточением, то Австрия с него точно шкуру живьём спустит.

Повисла долгая пауза, на протяжении которой лица присутствующих всё более мрачнели. Наконец Екатерина нарушила молчание:

– А что скажет мой академик? Многими ли знаниями успел поделиться отрок наш необычный?

– Многими, государыня, – ответил Ломоносов, выходя из глубокой задумчивости. – Некоторые столь необычны даже для меня оказались, что я был как младенец, которому яркий лоскут дали для забавы.

– Например?

– Например, вот, – учёный извлёк небольшой стеклянный пузырёк с плотно притёртой пробкой, после чего продемонстрировал всем собравшимся. – Поначалу не верил, всё с собой носил. В сосуде сём вода обыкновенная. А в воде железо. Две седьмицы уже, почитай, а ржой так и не тронуло его. Чуть потемнело только.

– И что это даёт нам? – озадачилась Екатерина. – Кроме науки чистой разве…

– Да ты что, матушка! – мгновенно ухватил суть Гришка Орлов. – Это ж кораблям корпуса железные, о которых Степан рассказывал. Ничем не прошибёшь, а в воде не тратятся! Не так ли, Михаил Василич?

– Так, – согласно кивнул тот, – но… чтобы сей малый кусочек получить, силы немалые затрачены были. И материалы редчайшие. Боюсь, до кораблей нам ещё ой как далеко. Ежели очень постараться, то орудие можно изготовить. Хоть времени, сил и средств уйдёт неимоверно.

– Неужели ничего из того, что Степан рассказывал, мы применить не можем? – не сдавалась императрица.

Почему же, можем. Кое-что уже и применяем. А из того, что не можем, при определённых… да что там – при очень значительных усилиях вполне по силам единичные экземпляры создать. Но не быстро, и очень дорого.

– И что же, к примеру? Желательно из военной области, в свете последних событий.

– К примеру… – быстро загорающийся Орлов перехватил инициативу, – танк.

– Танк?

– Машина. Сложная. Движется сама и никакое орудие современное значительного вреда ей не нанесёт. Вдобавок к тому, сама может стрелять, нанося врагу урон невиданный. Одним словом, крепость на колёсах. Сметает всё – от кавалерии, до инфантерии. Хоть силы у него будут не те, что в Степановом времени, да противостоять такому чудищу ничто не сможет, – в глазах Григория засветились отблески сумасшедшинки, как будто он представил себя за непробиваемой бронёй, ведущим железного монстра в бой на полчища противников. Ломоносов опять отрицательно покачал головой:

– Слышал я про такое устройство. Но, нереально. Почти нереально. Стоимость его будет такова, даже если и удастся создать нечто подобное, не приведи Господь, что с ним случится. Дешевле будет вдвое большую армию, чем сейчас содержать.

– И всё же можно? – ухватился Орлов за неосторожное ломоносовское «почти». Тот только руками развёл, не желая спорить с фаворитом.

– Ладно, – резюмировала Екатерина, – делайте что хотите. Надеюсь, что порывы Орлова уравновесятся трезвым расчётом Ломоносова. И ещё: Большого финансирования не обещаю, но если на что решитесь, поспособствую. Всё, ступайте уже. И вот ещё что – помните, что проще найти Степана, чем творить несбыточные прожекты.

Глава 11

Гонка продолжалась недолго. Видимо моим пленителям было важно отъехать подальше от дворца, после чего скорость заметно упала. А уж когда, судя по ямам, ухабам и отсутствию стука колёс о мостовую, мы выехали к окраинам, или вообще покинули Питер, возница и вовсе поехал не спеша. Я, как мне и было посоветовано, сидел, не рыпаясь, хоть и очень хотелось посмотреть на похитителя. Окна тоже были в не пределах моей досягаемости, да и толку от них – занавешены плотной тканью, да и стемнело уже достаточно. Не то, что детали разглядывать, направление не определишь. Можно было бы попробовать выскочить на ходу, тем более после замедления движения, но когда я забрался в карету, захлопнув за собой дверь, там явно что-то щёлкнуло, а ручки внутри, как я смог разглядеть в полутьме, не было.

Вступать в схватку с незнакомцем я, естественно, не рисковал. Во-первых, я не супер-пупер герой, и повторять трюки, виденные в кино, не обучен. Во-вторых, если уж похищение спланировано аж с дворцовой площади, то навряд ли работают дилетанты. Да и временами покалывающий при тряске спину клинок, добавлял мне осторожности.

Чем дольше мы ехали, тем больше меня отпускало. Приятного, конечно, всё равно мало, но согласитесь, похищение гораздо лучше, чем покушение. Прирезать меня могли и во дворце, а если не хотели или боялись во дворце, то увозить так далеко явно не стали бы. Судя по времени, а прошло уже около часа, город остался далеко позади.

– Куда хоть едем-то? – рискнул спросить я у своего молчаливого конвоира.

– Узнаешь, – весьма «информативно» ответил он, и добавил: – Заткнись.

Что ж, понял, заткнулся. Тем более, что подумать есть над чем. Например, ломоносовский лакей. Он же понимает, что я его знаю. Его купили с потрохами, так, что он не собирается возвращаться? Или уверен в том, что я не вернусь? Но ведь меня рано или поздно схватятся, потом сравнят время похищения и его отсутствие… да что там – он же меня не скрываясь, поджидал. Значит, точно возвращаться не собирается. Больших денег, видимо, посулили. Ломоносов, как я понимаю, прислугу не обижает.

Ещё через четверть часа мы остановились. От конвоира не было ни звука, но я, на всякий случай, приготовился к спринтерскому старту. Он всё-таки почувствовал, что я напрягся:

– Охолонь, не приехали ещё.

Вот ведь, зараза! В темноте, что ли видит?

Стала понятна причина остановки. Снаружи раздались приглушённые голоса, скорее даже громкий шёпот. Слов было не разобрать. Значит, к злыдням присоединились сообщники. Вдруг раздался хлёсткий свист, закончившийся глухим ударом, стон, хрип, и что-то тяжёлое мешком свалилось на землю. Ясно. А я-то переживал за судьбу лакея-иуды. Ну и пусть, так ему и надо, не жалко ни капельки. Почти сразу карета качнулась, от того, что кто-то полез на освободившееся место. Ещё как минимум один сообщник забрался на запятки. Мы снова тронулись.

Ехали ещё долго. Блин! Этак можно и за границу уехать – благо шведы рядом, под боком. Я могу и ошибаться, но километров тридцать мы уже проехали. Вторая остановка оказалась конечной. Щёлкнул замок двери, и в карету просунулась чья-то рожа, едва освещённая тусклым фонарём. Без бороды, отметил я. Значит, не мужичьё нанятое. Мне в лицо уставилось дуло допотопного пистолета. Н-да, низкий старт отменяется. Может мы вообще на огороженной территории, кто ж его знает?

– Вылазь тихонько! – приказало новое действующее лицо. – Приехали.

Я, молча, вылез. Под ногами песок. Кроме первого типа, вокруг ещё пятеро. Все при оружии. Высоко меня тут ценят! Только я не совсем больной на голову, чтобы сопротивляться. Убить не убьют сразу, но по рёбрам надавать могут. Снаружи зябкая сырость, но болотиной не тянет. Похоже, рядом вода. Хотя, что я говорю? Тут под Питером везде «Вода, вода. Кругом вода». Сверчки, которым дела нет до людских разборок, вовсю стараются, стрекочут, как кумушки на базаре, мешая мне разобрать хоть слово из тихого разговора моих похитителей.

– Пошли! – ради разнообразия в спину упёрлось что-то тупое. Похоже, пистолет. Допотопный допотопным, а убьёт не хуже автомата. Да и калибр между полутора и двумя сантиметрами внушает уважение.

Вот, зараза, влез со своим фонариком. Глядишь, удалось бы разглядеть подробности. А так всё ограничивалось пятачком зыбкого пляшущего света. Удалось различить только то, что мы приблизились к какой-то громадине. Прямо дворец как будто. Только почему-то мне показалось, что дворец этот заброшенный что ли. Как это может быть в восемнадцатом веке? Может просто в темноте почудилось? Скрипнула петлями дверь. Тёмный коридор, поворот, ещё поворот, лестница вниз – пятнадцать ступенек. Опять коридор, дверь, камера, замок, темнота. Удаляющиеся шаги конвоиров. Всё, Стёпка, приехали!

На ощупь, стараясь двигаться максимально осторожно, я приступил к инвентаризации доставшихся мне квадратных метров. Несмотря на осторожность, избежать столкновения не получилось. Я пребольно ударился коленкой о деревяшку, оказавшуюся чем-то вроде низкого топчана. Зашипев от боли, я растёр пострадавший сустав и решил пока прекратить исследование, присев на негостеприимный предмет нехитрой меблировки.

Правильно сделал. Через некоторое время глаза чуть адаптировались, и я стал различать хоть контуры окружающего пространства. Что ж, продолжим. В итоге оказалось небогато. Прямоугольное помещение с низкими арочными сводами, правда, довольно просторное – метров семь на четыре. Каменные стены кладки, сухие, несмотря на то, что помещение явно подвальное. Небольшое окошко под потолком, с толстой железной решёткой и рассохшимися до широких щелей ставнями. Стеклом, естественно, даже и не пахнет. Явно светает, из окошка пробивается первая предутренняя серость. Вдоль одной из длинных стен в три ряда широкие стеллажи, на которых на ощупь обнаружилась то ли рассыпавшаяся крупа, то ли мышиный помёт. Надеюсь, что первое. Тем более, неприятного содержимого было столько, что должен был не один десяток поколений мышей гадить. Такое впечатление, что это помещение раньше не предназначалось для содержания пленников. Да и вообще, пахнет скорее едой. Как будто меня заперли где-то на продуктовом складе. Прикольно… было бы, если б не было так печально: дворец – продуктовый склад.

Я растянулся на жёстких досках, понимая, что заснуть после всего случившегося вряд ли удастся. Что ещё можно сказать об этом месте? Только то, что мои похитители, или их сообщники должны себя здесь чувствовать полными хозяевами. Иначе запрятали бы меня куда-нибудь поглубже. Я же ведь утром и на помощь сквозь окно позвать могу… Всё, это была последняя мысль. Неожиданно сон, не смотря ни на что, сморил меня, как выключателем кто щёлкнул.

Утро. А может и не утро вовсе, а полдень. Уснул-то я почти на рассвете. Зябко. В темнице моей хоть и сухо, но подвал есть подвал, никуда не денешься. С трудом сел на лежанке. На жёстких досках отлежал весь бок, а заодно и руку колет иголочками – отлежал за несколько часов. Да, испортила меня дворцовая жизнь. У монахов почитай на досках спал, и ничего, а тут разнежился. Энергично растирая руку, чтобы восстановить кровообращение, а заодно и согреться, подошёл к окну. Да, солнце явно высоко. Решётка при внимательном обследовании оказалась ржавой, местами изъеденной до такого состояния, что будь у меня хоть какой-то крепкий рычаг, можно было бы попробовать и сломать.

Интересно, меня что, голодом морить собираются? Есть уже реально хочется, аж желудок подводит. Да и до ветру не мешало бы сходить. Не то, чтобы уже приспичило, но всё же. Толкнул дверь. Закрыто, естественно, а чего ещё можно было ждать? Постучал, погрохотал ногой. Ноль эмоций.

На стеллажах оказалось всё же зерно. На удивление чистое. Мне удалось собрать две хороших горсти. Что ж, хоть что-то. Жевал до тех пор, пока челюсти не заболели. Голод приглушил, зато пить захотелось. Закинул в рот несколько зёрен и принялся перекатывать их языком, сглатывая слюну. Ненадолго обманул и жажду.

Подтянувшись на решётке, толкнул ставни. Так и есть – не заперты, но уже вросли в землю. Немного повозившись, всё же обеспечил себе достаточный обзор. И что мы имеем? Пустой двор, ограниченный решётчатой оградой. Ну как пустой… людей нет. А вот барахла всякого навалено, как будто со всех окрестностей хлам свозили. И выкинуть жалко, и хранить в более благоприятных условиях – только место занимать. Прямо за оградой редкие молодые дубки, дальше строевые сосны, янтарными стволами подпирают безоблачное небо, чуть подёрнутое сизым маревом. Вездесущие чайки крикливо напоминают о своём присутствии, хотя самих за деревьями не видно. Так, предположим, что в той стороне залив. Хотя, может и река, или крупное озеро, даже болото может быть. Так что это ничего мне не даёт.

Есть опять хочется… нет, не есть – уже жрать. Снова забарабанил в дверь:

– Эй, там, на воле! Есть кто живой? Сейчас загнусь от голода, будете знать! – решив, что терять всё равно нечего, продолжал долбить, пока нога не загудела от боли. Ничего, у меня ещё одна есть.

– Ну, чаво, чаво долбиссься? Буйный штоле?

От неожиданности я замер, приложив ухо к многострадальной двери.

– Ты кто? – Вышло как-то просительно.

– Сторож твой, хто ж ишшо-та. Да што ты к двери прилип? Здеся я, в окне.

Подтверждая его слова, ветхая ставня жалобно пискнула, потом окончательно слетела со своего законного места. В образовавшийся проём, согнувшись в три погибели, попытался протиснуться худощавый мужичонка, с длинной козьей бородкой. В итоге, ему удалось это акробатическое упражнение, лишь, когда он встал на четвереньки.

– Чё нать? – снова уточнил он.

– Чё-чё… жрать нать, – передразнил я. – И пить.

– О! – удивился мужик, и поскрёб начавшую седеть косматую шевелюру. – Не велено.

– Что значит не велено? Мне что тут теперь голодной смертью помереть?

– Небось, не помрёшь до вечеру.

– А в сортир вывести?

– Куда-а?!

– В сор-тир! В туалет, нужник, до ветру сходить, – блеснул я знанием синонимов данного заведения.

– А-а! – богатый у него лексикон, однако. – Энто можно-ть. А ты не сбёгнешь?

– Ни в жисть! – пообещал я, честно глядя в ему в глаза.

– Смотри у меня! – напоследок предупредил он грозно, и начал пятиться, выбираясь из тесного закутка.

Ага, щяз тебе. Судя по всему, интеллектом тебя Боженька обидел сильно. Опять же, похоже, что действительно никого кроме него сейчас «на объекте» нет. Вот странно. Похищали меня явно не дилетанты, а охранять оставили это недоразумение. Мне бы только чуть удачи – стрекону так, что за пятками не уследишь. За дверью завозились.

– Эй, слышь-та! Смотри, без шалостев, у меня пистолька заряжена.

– Да понял, понял. Открывай уже.

Пистолька, это хуже. Такая штука даже в неумелых руках серьёзный аргумент. И хоть осечек эти древности делают немало, но рисковать шкурой как-то не хочется. Мне бы метров на тридцать от горе-охранника оторваться, тогда можно и рискнуть. Видимо он всё же сообразил перестраховаться, потому что выводил меня на улицу, двигаясь впереди, спиной вперёд, отрезая путь к выходу и держа мою тушку на прицеле. И ведь не спотыкнулся же ни разу, гад!

Вышли во двор. Яркое солнце ослепило после подвального полумрака. Проморгавшись, я оценил размеры строения, в котором находился взаперти. Поразительно! На самом деле дворец. Небольшой, хоть и в три этажа. Скорее загородная резиденция, но явно серьёзный хозяин у него… был когда-то. И, действительно, заброшенный, по всем признакам. Или поменявший своё назначение. И, похоже, действительно больше никого нет. Куда же меня привезли-то? И кто?.. И зачем?..

Мужик довёл меня почти до ограды, где погуще росли ветки каких-то кустарников. Раньше явно окультуренных, а теперь одичавших, как всё вокруг.

– Ну, давай, ужо, делай дела свои, – я, со вспыхнувшей надеждой, сунулся было в кусты. – А ну, стоять! Ты куда это?

– Как куда? – удивился я. – В кусты же! Или мне прямо здесь дела свои делать?

Козлобородый снова завис. С одной стороны, и я прав, а с другой, явно выпускать меня из виду не хочется.

– А чёй-то ты жеманишься, аки девица красная?

– Ну, вот такой я. Тебе самому-то приятно будет наблюдать?

Снова пауза. Наконец он, поскрипев всеми двумя извилинами, кивнул.

– Иди, ладно, – моё сердце радостно ухнуло, но мужик продолжил: – тока гляди! Ежели што, девке твоей не поздоровится!

– Какой девке? – я замер.

– Та энтой… Глашке, Машке. Ну, чё стал? Аль передумал? – он хитро прищурился.

– Не.

Я юркнул в кусты. О том, чтобы бежать, уже не могло быть и речи. Как же так? Значит, и Машу похитили. Так, стоп, не паниковать! Раз он один здесь, надо срочно развести его на то, чтобы хотя б показал, где Машка заперта.

– Ладно, пойдём уже, – сказал я, возвращаясь. Уродец явно вздохнул с облегчением. Всё же, наверное, думал, что я попытаюсь смыться.

– Ага, пошли. Топай!

– Стой! – пройдя буквально несколько шагов, я встал, как вкопанный.

– Чаво ишшо? – конвоир не рассчитал дистанцию, с ходу ткнув меня пистолетом под лопатку. Хорошо ещё, что с перепуга курок не нажал. Я почувствовал, как по спине пробежали холодные струйки пота. Нет, так больше рисковать нельзя…

– Да так, нехорошо получилось. Меня, значил, вывел на прогулку, а барышня что, мучиться должна? Давай и её, что ли выпускай. – Сказал я, предварительно медленно повернувшись к нему лицом. Пусть хоть взглядом нужное направление укажет.

– Вот ишшо, – не моргнул глазом он. – Не можу я ея выпустить.

– Как так?

– А так! Нетути ея здеся. Ея дальше-ть, в Сестребек увезли. Давай, давай, не задерживай!

Вот же гад! Развёл меня, как кутёнка колбасой! И бежать уже поздно. Теперь до самого входа я как на ладони буду, ребёнок не промахнётся. Ну подожди ж у меня, козлиная борода. Я тебе припомню! Но вслух сказал совсем другое:

– Слушай, дядь, видишь же, что я смирный! Принёс бы хоть водички попить.

– Ладно-ть! Так и быть, принесу. В оконце подам, – раздобрился он, захлопывая за мной дверь подвала и задвигая тяжёлый засов.

Козлобородый не обманул. Буквально через несколько минут он действительно передал через окошко корец с водой, и, неожиданно расщедрился на ломоть чёрного хлеба. Хлеб, правда, оказался чёрствым, да и чуть припахивал плесенью, но явных пятен на нём не наблюдалось. Ну и ладно, не в моём положении привередничать. А вот вода была чистая, холодная, аж свело зубы и заложило горло. Хорошо… Но добрых чувств к охраннику не прибавилось.

Та-ак. И что мне теперь делать? Кто и зачем меня похитил? Вопрос, конечно. Допустим, кто-то прознал, что я, надеюсь, представляю определённую ценность для Екатерины II, и хочет сорвать куш, потребовав с неё выкуп? Что ж, может быть. Только есть одна накладочка. Играться в такие игры с монаршими особами весьма рискованное дело. Они такого не прощают. Рано или поздно всё равно найдут. И, скорее всего, рано. Дальше можно не продолжать, и так понятно. Если только иностранцы, которым императорский гнев до лампочки. Но тогда ещё неувязка – в этом сценарии похищать Машу смысла не было.

Вернёмся к иностранцам. Вот тут может иметь право на жизнь другая гипотеза. Кто-то из забугорных шишек, скорее всего очень высокого уровня, прознал, что в России спешным образом развёртываются очень интересные и весьма необычные проекты. И началась эта суета с появлением при дворе некоего молодого человека. Он ли, не он ли является тому причиной – неизвестно. Но очень многое на него, то есть меня, указывает.

Допустим, но что дальше? А дальше вот что: если организаторы похищения хоть отдалённо представляют, что сейчас происходит, то наверняка захотят заполучить такой источник информации. Или ликвидировать, чтобы никому не достался. Или… сначала попробовать договориться, а если не получится, то ликвидировать. Тут как раз и дополнительный аргумент в виде Машки пригодится. И выходит из этого, что заказчики этого безобразия весьма осведомлены в том, что происходит при дворе. Вот только знают ли они, что я, некоторым образом, не гений-самоучка, а немножечко из будущего? Буду надеяться, что – нет. Тогда, ради сохранения собственной шкуры, и Машиной безопасности, можно прикинуться одарённым хроноаборигеном, согласиться на их предложения, да и поводить их за нос, пока не представится случай сделать ноги по-тихому.

И последнее. Стоит ли попытаться улизнуть прямо сейчас, когда моей тушке временно ничего не угрожает? Как это скажется на содержании Машки? Видимо стоит. Если я прав, то, по идее, с ней ничего не сделают. Не дураки же, должны понимать, что так только хуже будет. Вот только смогу ли я ей помочь? Эх, знать бы, где искать её…

Я подошёл к окну и опять попробовал решётку на прочность. Хм, шатается немного. А если посильней? Получается! Только шумно очень. Натянуть посильнее и… дёрнуть! Ай, твою ж налево! Прут, который когда-то был очень мощным, хрупнул, осыпавшись хлопьями ржавчины, попутно продирая мне ладонь. Ту самую, которая уже успела недавно пострадать от оспы. Больно-то как! Машинально попытался лизнуть рану, и тут же начал отплёвываться от крови, напополам со ржавчиной. Эх! Плакали мои запасы воды, что оставил в ковшике. Промыв ладонь, получил хоть одну хорошую новость: рана оказалась совсем неглубокой, да и кровь не лилась ручьём, как вначале с перепуга показалось.

Так, спокойно! Что я как истеричка железо руками ломаю? Думай, Степан, думай! Что у меня есть под рукой? Ничего. Только топчан и стеллаж. Вот оно – стеллаж! И с чего я решил, что доски на нём прибиты намертво? Да они же просто лежат на перекладинах. Доски добротные, толстые, длинные. Не поднять в одиночку. Это плохо. А вот самая крайняя доска на верхнем стеллаже вполне себе узкая. Практически брус, сантиметров по семь в стороне. Вот только одна беда – он-то как раз прибит, поскольку с самого края. А гвозди тут – будьте-нате.

Ха, не гвозди, а гвоздь! Кто-то решил поэкономить. Или, что вернее, «сэкономил» себе в карман. Ну, мне грех жаловаться. Поднажмём-ка плечом снизу. В два плеча – моё и рычага, конструкция поддалась. Противно поскрипывая при каждом рывке, деревяшка постепенно покидала своё насиженное место, попутно посыпая мне волосы, глаза, рот трухой и пылью, зараза! Последний рывок, и брус, гремя, свалился вниз, по пути приложив меня по ноге. Да, если так дальше пойдёт, то моим похитителям даже сил прилагать не надо будет – я сам себя угроблю.

Не раскисать! Берём орудие в руки, и за дело. Решётка всё же посопротивлялась для приличия. Минуты полторы. После чего уступила моей воле к победе, помноженной на законы физики. Постепенно путь на волю всё расширялся, в то время как горка ржавых обломков на полу росла. Несколько раз, когда шум от моей монте-кристовской деятельности становился очень уж громким, на мой взгляд, приходилось останавливаться и прислушиваться. Но пока всё было спокойно. Наконец проём стал достаточно широким, чтобы я смог не только в него протиснуться, но и избежать новых ссадин от торчащих обломков. Путь свободен. Ну что, вперёд?

На самом деле не было ничего удивительного в том, что сторож не слышал, как выламывалась решётка в подвале. В это время он находился на третьем этаже, в противоположном конце дворца Петра I, по странной прихоти судьбы превращённого в продовольственный склад. Стоял перед неприметным господином лет сорока пяти, которого по одежде можно было бы принять за иностранного купца средней руки. И на правильном немецком языке докладывал тому в подробностях о том, что происходило внизу буквально час назад. Хоть его произношение и грамматика не страдали от ошибок, всё равно, любой немец, без труда признал бы в нём иностранца по его явному русскому акценту. Так что козлобородый оказался ещё тем актёром.

Дождавшись окончания доклада, неизвестный задумчиво молчал. Докладчик, между тем, осторожно, чтобы не мешать раздумьям, опустился в кресло напротив, что выдавало в нём фигуру, как минимум, почти равную собеседнику. Наконец, молчание было нарушено:

– Великолепно! Вечером можно переправлять нашего русского гения на корабль. Благодарю, херр Салтыков. Наша щедрость будет соразмерна вашей услуге. Вы мастерски организовали вывоз юных особ из столицы, а так же проверили Степана. Мой король будет доволен. Да, и снимите уже ваш маскарад, он больше не понадобится.

– Отлично, херр Иоганн, – сказал Салтыков вставая. – Я думаю, оцепление уже можно снимать. Нам совершенно ни к чему привлекать внимание к этому месту.

– Подождите, – поднялся вслед за ним и пруссак. – Я хочу познакомиться с этим молодым человеком. Насколько мне известно, он не силён в языках. Кстати, странно, вы не находите?

– Ничего странного. Говорят, что Орлов откопал его где-то в медвежьих лесах. Мне представляется гораздо более странным, что он вообще сумел хоть чему-то обучиться.

– Ну что ж, в вашей России всё может быть. Придётся вам, друг мой ещё немного побыть в образе. Идёмте.

Окончательно перепачкавшись, используя свой рычаг в качестве опоры, я сумел-таки протиснуться до половины в оконный проём. Дальше пошло хуже. Какая-то, не до конца выломанная железяка, намертво вцепилась в одежду, грозя добавить к ржавым и пыльным пятнам на ней приличную дыру. Вдобавок к этому, так помогший уже мне брусок, скользнул по стене и с прощальным стуком приземлился на пол, оставив ноги болтаться в воздухе. Я упёрся локтями в кладку, которая, к моему счастью, расширялась наружу, и остановил соскальзывание назад, в темницу. Можно было бы пойти на второй заход, но коварная железка теперь угрожала не только пропороть ткань, но и весьма существенно впиться в бок, пройдясь по рёбрам.

И что теперь? Звать на помощь? Судя по всему, она придёт в лице того же недалёкого охранника. А он, если сразу не пальнёт, то в любом случае, побег мой накроется медным тазом. Ладно, Стёпка, не психуй. Попробуй ещё разок…

Так, здоровой ладонью шлёпнуть впереди по стенке. Отлично! Самые кончики пальцев попали в щель между кирпичами. Хотя, какая там щель? Я ругнулся. Качество раствора такое, что кувалдой не прошибёшь, ни чета двадцать первому веку. Небось, на куриных яйцах замесили. Но, хоть какой-то выступ. Теперь повторим другой рукой… Ой, больно-то как! Ладно, не время жалеть себя. Сейчас, боль чуть отступит… Я замер, переводя дыхание, и наблюдая за тоненькой алой струйкой, засочившейся по кладке, впитывая пыль, и постепенно принимая её цвет.

Ну что, попробовать подтянуться? На счёт три: раз, два, три… стоять! Машинально попытавшись нащупать ногами опору, я потерял всё, чего смог достичь, и чуть было не заскользил обратно. Но в последний момент всё же сумел остановиться, затормозив локтями, и, до кучи, сбивая в кровь и их. В бок тоже кольнуло, хорошо хоть, не сильно.

В злом бессилье я уронил голову на землю и ощутил под щекой торчащий из земли холодный гладкий бок валуна. Он-то и дал мне неожиданную поддержку. Упёршись в него подбородком, я на миг дал отдых начавшим дрожать от напряжения мышцам рук. Отлично! На тебя я и обопрусь. Я напрягся так, что что-то хрустнуло под затылком, и на миг потемнело в глазах. А нос уткнулся в вековые пласты сухих листьев. Но зато сумел восстановить утраченные сантиметры, уже не хлопая ладонями по стене, а постепенно перебирая по ней кончиками пальцев.

Передышка. Ещё один рывочек, удачно. Но валун кончился. Вернее, это я перестал доставать до него подбородком.

Ещё десять секунд отдыха. Ладони не отпускать. Не знаю, как я сумел извернуться, но получилось наползти на спасительный камень косточкой ключицы. Тоже малоприятные ощущения. Но, свобода дороже. Руки уже не в состоянии цепляться за опору. Всё, поражение?

И тут я заметил, что мне хватило этой малости, этих сантиметров, чтобы мой центр тяжести наконец-то переместился, и меня больше не тянет назад, в подвал. Победа! На радостях, я позволил себе минутную передышку, отсчитывая секунды, чтобы не залёживаться. А то с козлоболодого ещё станется мне одеяло по доброте душевной принести.

Всё, хорош. Рывок-рывок-рывок, и я встаю на ноги, до хруста разминая суставы. Теперь я на виду. Низкий старт. Ограда хоть и есть, но перемахнуть её труда не составит.

Составит. Навстречу мне, из зарослей кустарника поднимается самое настоящее оцепление, хоть и не частое, но все вооружены. Как же я их раньше не заметил? Рожи довольные, ухмыляются. А плевать! Может на скорости…

– Цурюк! – взлаивающий окрик из-за спины. Мне? Или этим уродцам? Они даже недоумённо опускают оружие.

Не останавливаться! Наперерез никто не успеет. Ещё чуть…

Вот гадство! Оказывается тот, кто стоял прямо на моём пути, совсем не спешил показываться, чем и воспользовался, выставив ногу. Опять подножка!

В этот раз, я всё же успел сгруппироваться, и влетел в кусты не кубарем, а по всем правилам спортивного падения. Да и жёсткие ветки, хоть и хлестнули по мне, но спружинили, смягчая удар. Так что приземлился я благополучно. Вот только продолжить побег уже не выйдет. Ещё и «цурюкалка» какая-то за спиной. Точно, немцы. Ну, погодите же у меня, фашисты проклятые!

Глава 12

Эх, сколько удовольствия я получил бы в другой ситуации, попав на настоящий старинный корабль! С агромадными парусами, скрипом деревянных мачт, пушками. С ослепительным, до рези в глазах, отблеском садящегося Солнца, с лёгкой качкой, когда палуба то норовит убежать из-под ног, то заставляет слегка напружинивать мышцы, чуть приседая. С бьющими в лицо почти пресными брызгами балтийской воды. И чтобы корабль был наш, русский, а я не выступал в качестве пленника.

Всё же немцы. Прав я был в своём предположении. Точнее – пруссаки. Как они пронюхали обо мне, не знаю. Я хоть и не озадачивался соблюдением секретности, но, с другой стороны, ни с кем из посторонних не общался. Ан, утекла где-то информация.

Вообще, если бы я был местным самородком, то, по сути, жаловаться было бы не на что. Особенно, если отбросить всё, что было до момента моего неудачного побега. Никаких репрессий за ту попытку не последовало. Более того, меня даже не стали запирать обратно ни в тот, ни в другой подвал, а провели на третий этаж дворца, где было относительно чисто, и не било в нос запахами кислой капусты и подгнивающей репы.

Самый главный в этой шайке представился как господин Иоганн Карл. Что из этого было именем, а что фамилией, понятия не имею. По-русски он говорил с таким акцентом, что понимать его приходилось с превеликим трудом. Правда потом появился переводчик, и дело пошло веселее. Переводил парняга, примерно ровесник Гришки Орлова. Голос мне его сразу показался знакомым, хоть и не смог поначалу вспомнить, где я его мог слышать. А потом понял, что меня сбило с толку – его правильная речь. Опаньки, не может быть! Это ж мой чудо-сторож, козлиная борода. Я вгляделся повнимательнее в его чисто выбритую физиономию. Точно, он! Растрепать волосы, приклеить бороду, чуть запачкать щёки… он! Назвался Иваном, без фамилии. Хотя по манерам явно аристократ, или близко к этому. Ну, и слава Богу! Если ради меня они такой маскарад замутили, то убивать в ближайшее время не планируют.

Меня накормили, и даже извинились за «те небольшие неудобства», что пришлось вытерпеть по дороге сюда. А вообще-то путь только начинается, так как меня желает видеть ни кто-нибудь, а сам, наипросвещеннейший из всех монархов Европы его величество Фридрих II, король Пруссии, которого ещё при жизни начали называть великим. О как!

А позвольте спросить, за каким… да, за каким таким великому королю сдался простой российский недоросль?

О, не надо скромничать! О простом российском недоросле уже наслышана вся Европа, да и не только. Но лишь величайший из монархов современности смог оценить всю полноту перспектив такого самородка, и соответственно предложить ему переехать на ПМЖ в любой из городов славной Пруссии. Естественно, с полным пансионом и ослепительными перспективами.

Как мило! А что ж этот величайший действовал как тать ночной, похищая такого перспективного учёного, вместо того, чтобы предложить по-человечески, заинтересовать, так сказать?

(В этом месте прозвучал вежливый смех с одновременным укоризненным покачиванием головой). Ну как же херр Степан Данилович не понимает, что монаршая сестра короля Фридриха была бы несколько недовольна таким событием. Да и вряд ли позволила ему вот так запросто сменить подданство.

А почему же вы решили, что Степан Данилович всё же согласится? Чай ему и на родине неплохо жилось в последнее время.

Ну что вы, что вы! Один раз попав из глухой деревни в Москву, а потом в Санкт-Петербург, не стоит думать, что увидели всю Европу. Поверьте, величие и мощь германского мира удивят вас несказанно более, чем то, что уже имело место быть. В общем: «Не будет ли любезен многоуважаемый джинн?..»

Хм… а если всё же «не будет»?

Тогда, к великому нашему сожалению, мир лишится такого светлого ума, в лице вышеназванного джинна. И, опять же, к сожалению, пострадает не только он, но и одна известная ему юная особа.

Вот так вот… поговорили. Классический метод кнута и пряника. Но, если пряник обещался какой-то непонятно-сомнительный, то кнут весьма явственно посвистывал над ухом. Хороший такой кнут, со стальным наконечником, да ещё и смазанным ядом. А я что – совсем без головы, что ли? Естественно обещал подумать над заманчивым предложением. Но для начала потребовал предъявить «юную особу», чтобы удостовериться в её безопасности.

Пруссак пообещал, что Машу я увижу до конца суток. На корабле, который должен подобрать нас, и увезти подальше от Сестрорецка. Я благосклонно кивнул, что вызвало довольную улыбку присутствующих на переговорах. Ага, сейчас им! Я бы и при хорошем обращении послал их куда подальше, а уж теперь-то и подавно. Просто сейчас мне надо решить две насущные задачи. Первая и главнейшая: увидеть Машку и убедиться, что у неё всё в порядке. Вторая – слинять от этих уродцев, пока нас действительно не увезли к чёрту на кулички. А там пусть получат ту самую хижину коренных обитателей Америки, которая фигвам.

Вот так я и попал на корабль. Явно не военный, так как вооружения на нём был самый минимум. Скорее всего, купец, и уверен, что все документы на груз у него в полном порядке. Немцы уже сейчас славились своей педантичностью, а уж при проведении такой операции и подавно. Да… в пору нос задирать. Такое внимание со стороны сильнейших мира сего. Вот интересно, если бы в моё время провалился подросток из, скажем, две тысячи двести пятидесятого года, за ним так же началась бы охота, или он даже до своего, местного президента не сумел бы добраться? Скорее второе. Ну, да ладно, сейчас не об этом.

Я ожидал, что увижу Машу ещё на берегу, но не тут-то было. В шлюпку, которая ожидала нас на берегу, сели только мы с Иоганном, который ещё и Карл. Корабля, кстати ещё никакого не было. Только по левую руку, на всех парах, а точнее, под всеми парусами двигалось какое-то судно. Тем не менее, гребцы дружно навалились на вёсла, и мы резво отчалили. Как оказалось, это тоже был своего рода хитрый ход. Мы пошли наперерез кораблю, который и подобрал нас, немного замедлив ход. Правда, пришлось забраться далеко от берега, так как здесь везде мелководье, и судно просто не могло подойти ближе. Должен сказать, что пруссак, несмотря на свой возраст, отлично справился с верёвочной лестницей, почти не уступив в скорости подъёма нашим гребцам. Чего не скажешь обо мне. Никакая физподготовка не спасает, когда надо карабкаться по этой болтанке, которая к тому же ещё и скользкая от влаги.

Как только мы добрались до палубы, шлюпка с оставшимися гребцами начала удаляться. Я успел только немного оглядеться, чтобы понять, что корабль, как ни в чём не бывало, направляется к показавшемуся селению, которое, скорее всего и было Сестрорецком. На мой вопрос немчура заявил, что в Систербеке мы заберём и фройляйн. А минут через десять меня вежливо попросили спуститься куда-то вниз, где и заперли в небольшом помещении без окон. Вот ведь гады! Знают, что я не буду кричать и ломиться, чтобы не навредить Маше.

А потом, судя по характеру шума и выкрикам, началась элементарная разгрузка. Что ж, умно. Зашёл купец, разгрузился-загрузился в штатном режиме, да и двинулся дальше. Никакой паники, никакой настороженности. Обычный рутинный рейс. Разгружались не очень долго, с час, не больше. Я обратил внимание, что, судя по репликам, команда в основном, а может и целиком русская. Это хорошо. Повышает шансы договориться. Постепенно шум затих. Наверное, скоро отплытие. Сердце заколотилось. Вот-вот, сейчас отойдём от причала и…

Я с тоской посмотрел на тусклый огонёк толстой свечи, которую мне любезно оставили в качестве источника света. Чтобы хоть как-то отвлечься, принялся размышлять над производством электрических лампочек. Как достичь вакуума в колбе? Допустим, часть воздуха можно откачать. А остальной? Допустим, делать две спирали. Одна перегорает, выжигая оставшийся кислород, а вторая потом работает. Интересно, хватит ли одной дополнительной спирали? Да о чём я думаю?! Для начала неплохо было бы выяснить, а вольфрам-то уже открыли? Тоже мне, просветитель нашёлся!

Внезапно наверху забегали. Как-то подозрительно беспокойно. Хотя, может это обычное явление для отходящего от причала судна? Почему же тогда не слышно никаких команд? Ага, вот и они. Кто-то кого-то подгоняет, что-то скрипит, похрустывает. Корабль ощутимо качнуло, и явно почувствовалось движение. Или мне это только кажется? Ну, давайте уже, выпускайте меня!

Интересно, как они провели Машку на борт? Она же могла на помощь позвать, а я не верю, что весь Сестрорецк населяют сообщники моих посетителей. Может её связали, заткнули рот, и пронесли в каком-нибудь ящике? Воображение тут же услужливо нарисовало мне эту картину. Кулаки сжались в приступе ярости. Если это действительно так, то счёт к вам, господа хорошие, возрос. Ой, как возрос. Не знаю ещё как, но я обязательно устрою вам такую козью морду, что очень пожалеете.

Несколько раз я поднимал руку, чтобы постучать в дверь, но каждый раз останавливался. Рано, рисковать сейчас нельзя, рано… рано. Потом не вытерпел. Судя по времени, мы уже далеко от причала. Открывайте!

На мой стук отреагировали быстро. Дверь открылась, и молчаливый матрос проводил меня в просторную каюту, в которой уже сидели пруссак и Иван-переводчик. Он-то откуда здесь оказался? Маши не было.

– Садись, Степан, – предложил Иван. Я сел. – Должен тебя несколько огорчить. Твоя встреча с Гончаровой немного откладывается. Сиди-сиди, не вскакивай.

– Да, херр Тимошкин, – воспользовавшись услугой переводчика, подтвердил пруссак. И отчасти вы сами в этом виноваты. Русская императрица развила совершенно невообразимую деятельность по поиску вашей персоны. Нам просто необходимо было отойти подальше от берега, не дожидаясь нашей фройляйн.

– А на море, значит, не ищут? – рискнул съехидничать я.

– Ищут, ещё как ищут! Я даже начинаю верить в то, во что почему-то уверовал мой король. А именно, в то, – в этом месте Иван запнулся с переводом и ошарашено захлопал глазами, – что вы действительно не просто талантливый юноша, сумевший ошеломить даже гений Ломоносова. А невероятным образом попали к нам из далёкого будущего, каким бы бредом это не звучало. Так что ищут весьма усердно. Как ни обветшал русский флот после Петра Великого, но блокада выстроена почти непреодолимая.

– И что теперь вы намерены предпринять? – меня, конечно, радовало такое усердие Екатерины, но не стоило забывать, что я пока ещё находился в недружественных руках.

– Что ж, – Иоганн Карл помедлил с ответом, раздумывая, – расскажу. У нас есть одна маленькая хитрость. Сейчас останавливаются и досматриваются все корабли, идущие от русского берега. Но мы с вами пойдём не от него, а к нему. Торговый корабль, совершающий обычный рейс, заходит в один порт, в другой, третий. Заметьте, третий – Петербург. А потом… надеюсь, что шумиха со временем уляжется, и мы сможем проскочить обратно. Если же нет… у меня есть чёткие указания. Весьма сожалею, но в критической ситуации мне придётся избавиться от вас.

– Здорово! – мне только что, не моргнув глазом, заявили, что собираются заставить меня как минимум предвосхитить бесславную участь Му-Му, а я что должен теперь делать? – Это сейчас вы к чему сообщили?

– Не волнуйтесь, Степан. Как видите, я предельно откровенен с вами. Вы должны понять, и не мешать нашим планам. Потому что… потому что только я решаю, наступил тот самый критический момент, или нет. А я ведь могу и ошибиться, верно? – пруссак дождался моего утвердительного кивка, после чего закончил: – Следующая остановка – Кронштадт. Весьма сожалею, но вам придётся провести время в одиночестве. Рассчитываю на ваше благоразумие. И ещё… я всё же надеюсь, что наше сотрудничество состоится, поэтому распорядился улучшить условия вашего пребывания здесь. Думаю, что через час всё будет готово. А пока, прошу извинить – придётся недолго потерпеть неудобства.

Немец звякнул в колокольчик, и практически тут же в каюте возникли два дюжих матроса. Тот что-то пролаял по-немецки. Поскольку это предназначалось не мне, перевода не последовало. Зато один из матросов обратился ко мне уже по-русски:

– Пошли, што ли.

Я не стал возражать, направляясь к выходу из каюты. В последний момент, к нам присоединился Иван, сняв один из фонарей, освещавших помещение.

Мы поднялись на палубу. На улице темно, хоть глаз коли. Вместо августовской россыпи звёздного великолепия лишь тусклое неровное пятно неполной луны, временами пробивающееся сквозь несущиеся низкие облака. За бортом непрерывное «ш-ш-ш-ш» воды, взрезаемой корпусом, да неожиданные, пугающие вздохи невидимых в ночи парусов. Фонарь переводчика, выбравшегося вперёд, только слепит, временами выглядывая из-за его сухощавой фигуры. Чувствуется ветер, но качки почти нет. Или волнение ещё не поднялось, или идём под таким углом, что не качает. В конце концов, я не специалист по древнему мореходству.

Мы пробрались к какой-то небольшой надстройке, закрытой, как я успел рассмотреть на обычный, но массивный засов. Как оказалось, это и была моя новая темница. Очень надеюсь, что временная. Меня просто-напросто закрыли, в этот раз не оставив даже света. Шаги конвоиров быстро растворились на фоне морских шумов. Я же уже в который раз принялся обследовать помещение. На ощупь.

Скорее всего, мне выделили чуланчик, в котором обычно хранилась мелкая судовая утварь, хоть сейчас здесь не было ничего, кроме запаха пыли. Хоть бы гвоздь какой. А, с другой стороны, к чему? Засов всё равно не подденешь – дверь на удивление пригнана плотно к косяку. Да… хоромы. Метр на полтора по периметру и те же полтора в высоту. Встать, выпрямившись во весь рост, не удавалось. Более того, к противоположной от двери стене потолок ещё сильнее понижался. Единственное, что можно было бы сделать, если планировать неожиданный побег, так это с трудом уместиться между стеной и дверью в момент её открытия. Только что это мне даёт посреди Финского залива? Я понятия не имею ни о расстоянии, ни о направлении. Плаваю-то неплохо, но на несколько километров, боюсь, меня не хватит. И после этого они говорят о хороших отношениях? Этому фрицу что, в лом, что ли было моё общество потерпеть? Или очередная демонстрация кнута?

Я сел на пол, прижавшись спиной к сухим доскам стены. Сразу почувствовалась качка. То ли от большей площади соприкосновения, то ли она просто усилилась. По крайней мере, здесь сухо, и пронизывающий балтийский ветер не пробирает до костей. Подремать что ли? Силы-то восстанавливать надо, вдруг пригодятся? Мысли крутятся, вряд ли заснёшь. Но ведь качает… Какая-то полуявь, полудрёма навалилась. Сколько времени прошло, как мои конвоиры удалились? Минут десять, не больше. Всё, использую аутотренинг: мне тепло, удобно, уютно, я засыпаю… ничто не мешает, не отвлекает. Я засыпаю… Поскрипывают доски палубы, тихонько скребутся мыши, и даже постукивают в дверь.

Постукивают. Мыши. В дверь.

Мыши!

Стараясь не нашуметь, я в мгновение вскочил с пола и прижался ухом к шершавым доскам.

Тук, тук, тук… тук-тук-тук.

Может, какая-то штукенция на верёвке качается от ветра, да и постукивает? А с другой стороны, чего мне терять-то?

– Кто там? – спросил я, в последний момент сообразив сделать это негромко. Тишина, всё же это не кто-то, а что-то. Потом, после паузы:

– Стёп, это ты? – сказано еле слышно, ещё и доски между нами. Даже если и знакомый голос, всё равно не разобрать, чей. Да и откуда у меня здесь знакомые?

– Я.

– Подожди, я сейчас. Не шуми только.

Нет, блин, сейчас заору на весь корабль! Снаружи короткая возня. Я, на всякий случай, отодвинулся подальше, приготовился. Дверь распахнулась. Мои глаза, привыкшие к темноте каморки, да ещё в свете выбравшейся из туч Луны не могли ошибаться. Но я всё равно не верил.

С короткой стрижкой, в пацанской одежде, только фасон получше, а так – прямо как давным-давно, далеко-далеко, в разбойничьем хуторе. Машка! Машенька…

Все слова застряли где-то под лопатками. Я просто схватил девчонку в охапку, прижимая к себе. Да она же дрожит вся! Боится? Нет, одежда влажная, хоть и не мокрая. Замёрзла, моя маленькая. Я взял её ладошки-ледышки и стал растирать, согревая дыханием.

– Ты откуда здесь?..

– Сбежала. Ещё там, на берегу.

– Как?

– Они юродивые все. Думали, что придворную девицу украли. Стёпка, ради Бога, давай потом, а? Я всё расскажу после. Сейчас тикать надо. Ты плыть можешь?

– Я-то могу, но куда плыть? Темень же! А расстояние?

– Неважно! Там, недалеко, на корме бочки пустые. До утра продержимся, а там определимся.

Я задумался на миг, а потом сам себя одёрнул – ну что же я за трус, если меня моя девчонка бежать уговаривает, а я сомневаюсь ещё? Кивнул, потом понял, что в темноте не видно, сказал:

– Хорошо, Машуль. Пойдём.

Она перехватила мою ладонь, сжав крепко-крепко, сделала шаг из каморки.

Поздно! К нам явно кто-то приближался. Причём, этот кто-то шёл в темноте и, похоже, в одиночку. Хоть и с фонарём, но скрытым чем-то плотным так, что свет почти не проникал наружу. Мы его заметили только по производимому шуму. Эх, если бы я ориентировался на палубе, хотя б чуть! Решение пришло мгновенно:

– Маш, – прошептал я ей на ухо, на мгновение потеряв голову от пряного запаха её волос, – закрой меня снаружи.

– Слишком светло, заметит… держи лучше, – мне в руку ткнулась рукоять.

– Что, опять гвоздь?

– Нет, – даже в полутьме было видно, как дрогнули её губы, – нож, настоящий. В порту стянула.

– Спасибо! – я благодарно поцеловал Машу в щёку, почувствовав, как она вздрогнула от неожиданности, после чего мягко, но настойчиво подтолкнул в закуток между стеной и дверью. Тот самый, что недавно облюбовывал для себя. Осторожно прикрыл дверь. – Теперь моя очередь.

Спрятал руку с ножом за спину, успев оценить длину клинка – сантиметров двадцать. Лезвие жёсткое, не гнётся, и достаточно острое. Мы затихли, притаившись. Только пульс в висках стучит. Ровно три удара на каждый шаг приближающегося врага. Он всё ближе и ближе. Тяжёлую, хоть и аккуратную поступь уже различаешь не вслушиваясь. Вот остановился явно перед дверью. И тут до меня дошло. Вот я тупица! Он же может сейчас просто закрыть обратно засов, или, того хуже, поднять тревогу.

Нет, повезло. Дверь опять распахнулась, скрывая Машку. Иван. Смотрит недоумённо, освободив фонарь и приподняв его на уровень груди.

– Ну, чего уставился? – я решил наглеть. Уж с ним одним-то я справлюсь, тем более с таким неожиданным козырем в руке.

– Ты это… тебя не закрыли, оказывается, знаешь?

– Знаю.

– А я… я тебя выпускать шёл.

– Что, хоромы приготовили?

– Нет, – Иван воровато оглянулся. – Бежать надобно… нам.

– Бежать? – я от неожиданности сглотнул, растеряв все планы. – Я-то побегу. А ты-то? Ты ж с фашистами заодно.

– Убьют меня, – понурился он, пропустив мимо ушей явно незнакомое слово.

– Да что ты говоришь?! С чего бы это? Тебе, небось, и награду наобещали?

– Наобещали. Но, всё равно, не жилец я, – быстро заговорил он, стараясь придать голосу максимум убедительности. – Неладное заподозрил, когда барон на причал не отпустил, велел с ним плыть. Да не сразу. Не то только б меня и видели, соскочил бы на берег. А потом, когда он про тебя такое сказал… ну, что ты оттуда… это правда, кстати? – он замолчал, выжидательно уставившись мне в глаза, но, не дождавшись даже кивка, продолжил: – а, впрочем, неважно. Важно то, что такую тайну он не стал бы раскрывать, если б отпускать меня собирался. Так что мне теперь две дороги. Или в неметчину, где я никому не нужен буду, как только тебя доставят. Или на дно, тварей кормить. Барон, он страшный человек. Не гляди, что обходительный. Самолично порешит, только потешится. Ну, что же ты? Решайся. По рукам?

Иван перехватил фонарь в левую руку, и сделал шаг вперёд, протягивая мне правую. Удачный момент, и я им воспользовался. Шагнув навстречу, не забывая, что потолок низкий, я схватил его за шиворот и резко дёрнул к себе. А вот он этого не ожидал, и налетел бы на меня, но помешал дверной косяк, основательно приложив его по лбу. А вот нечего было меня запирать в такое негабаритное помещение. Пока он не опомнился, я успел втащить его вовнутрь, прислонить к стене, и прижать кончик лезвия к шее. Только бы не дёрнулся. Понимаю, что враг, но горло перерезать точно не смогу. Маша, умница, перехватила из его ослабевшей хватки фонарь, прикрыла дверь.

Через несколько мгновений его взгляд прояснился. Оценив прижатое к шее остриё, Иван взгрустнул. Потом перевёл взгляд на Машку. Три секунды на узнавание, потом с трудом сдерживаемый удивлённый возглас. Грусти добавилось изрядно.

– Вот теперь поговорим, предатель. Дважды предатель.

– Да не предавал я никого! – в его голосе сквозило отчаянье. – Это меня наниматели предать хотят, понимаешь ты это? А мне шкура дорога. Я тебя освободить ещё сразу задумал, как на корабле остался. Я ж с матросами договорился, чтоб тебя сюда заперли, а не в трюм, пока каюту готовят. Есть тут пара надёжных, я их в своё время барону и рекомендовал. Они же нам и шлюпку спустят. Всё, Степан, хоть казни меня, но больше мне предложить нечего.

– Ну что, Маш, рискнём довериться?

Маша подняла фонарь, вгляделась в лицо Ивана.

– Решай сам. Я не против.

Я в последний раз взвесил все «за» и «против». Рискованно. Но и другого выхода у меня не оставалось. Не убивать же этого Ивана-дурака, который даже на героя сказки не тянул? Если бы драка, тогда наверно смог бы, а сейчас… не. И не оставишь его. Он с досады может и ещё раз переметнуться. Да и Машку жалко. Одно дело – в шлюпке бежать, а другое – несколько часов за бочку цепляться по горло в воде. Хоть и лето, а вон она, до сих пор не согрелась.

– Хорошо, – принял я, наконец, решение, понимая, что отпущенное нам время тоже не резиновое. – Веди, убогий. Но, смотри у меня!

И, чтобы жизнь раньше срока мёдом ему не казалась, перехватил его за руку с таким расчётом, чтобы в любой момент сделать болевой залом. А кинжал переместил ниже, предупредительно кольнув Ивана в бок, чтобы не забывал.

– Да я же… – начал он.

– Ничего, потерпишь, – оборвал я. – Пойдём, с Богом. Вот в шлюпку сядем, потом посмотрим на твоё поведение.

В шлюпке мы оказались на удивление быстро и без особых проблем. Если не считать за таковые мокрую одежду. Я поначалу чересчур осторожничал, но Иван, заметив мою нервозность, успокоил, рассказав, что в это время у барона ужин по расписанию, и что отвлечь его может только нападение пиратов, или, на худой конец, начало Армагеддона. За штурвалом же его человек, а второй, как раз, поможет нам.

– А как же вперёдсмотрящий? – решил блеснуть я знанием морской терминологии.

– Ты о чём сейчас? – тот поняв, что убивать его сразу не собираются, немного осмелел.

– Ну… тот, который на мачте сидит, землю ищет.

– Кхм. Ночью?

В общем, лодчонку на воду пришлось спускать втроём. Я категорически настоял, чтобы Машка сразу забралась в плавсредство, а мы сами уж как-нибудь. Это «как-нибудь» обернулось купанием. Причём я чудом разминулся со шлюпкой, занырнув в темноте в считанных сантиметрах от неё. Хорошо хоть вода в такой поздний час показалась тёплой. А вот вылезать на пронизывающий ветер было совсем не комильфо. Ну, да ничего, на вёслах быстро согреемся.

Едва мы забрались в шлюпку, как Иван дал отмашку:

– Быстрее, а то мои сейчас тревогу поднимут.

– Зачем? – опять стормозил я.

– Чтоб свою шкуру спасти.

– Ясно.

Мы дружненько приналегли, буквально с третьего гребка попав в ритм и выровняв движение. Корабль моментально потерялся в темноте. Помогавшие нашему побегу моряки, дали нам ещё почти минуту форы, после чего началась суета. Русские матюки вперемешку с лающими немецкими выкриками. Засверкали фонари, показав нам, что мы ещё совсем близко от судна, и о безопасности думать очень рано. Потом кто-то умный сообразил, что от такого освещения толку чуть: больше слепит, чем помогает разглядеть что-то внизу. Свет погас. Но я почти физически ощущал на себе рыскающие в ночи взгляды, ищущие беглецов. Даже крики затихли. Явно вслушиваются, пытаясь различить плеск вёсел по воде. Ну, это вряд ли. Большое судно издавало гораздо больше шума, чем мы.

На наше счастье луну опять наглухо затянуло тучами. Очень сложно было ориентироваться, но я прикинул, что мы уже должны были отдалиться метров на сто. Ещё бы чуть-чуть, и можно успокаиваться. Конечно, никто не даст гарантии, что немец не начнёт рыскать, разыскивая нас. Тем более что барон сейчас наверняка в бешенстве от провала операции.

Р-раз, два, три, четыре… раз, два… Я принялся мысленно считать гребки, чтобы хоть как-то заглушить тревогу. Всё же мы старались грести аккуратно. Не знаю, как у Ивана, а у меня опыт гребли небольшой. Так, на рыбацкой надувной лодке, да несколько раз на водохранилище катался. Но это не в счёт. Там развлечение было, и не приходилось напрягать все силы, чтобы удрать от преследователей.

Раз, два, три, четыре… Правая ладонь намокла. Мозоли что ли? Блин, так и есть. И когда только успели не только натереться, но и лопнуть? Кажется ведь, что гребём всего ничего. Ладно, переживём. Зато согрелся. А вот Машка, небось, опять замёрзла. Стоило мне подумать о ней, как ощутил её руку на спине, словно мысли прочитала. И впрямь, рука холодная. Ничего, Машуль, потерпи. Мы обязательно выберемся из этой передряги. Но как же здорово ощущать её ладошку на плече! Силы словно удвоились.

Раз, два, три, четыре… Вот гадство! Луна проглядывает. Ещё не совсем, только размытое жёлтое пятно, но уже ощутимо светлее. Ну, пожалуйста! Ещё чуть-чуть. Нам хотя бы полчасика. Уф-ф, опять затянуло. Хорошо. А где же немец? Его не видно и не слышно. Ещё лучше. Ветер стихает. Просто замечательно. А вот странно, дуло порядочно так, а волнение несильное. То, что без пенных барашков, это понятно – далеко от берега, глубина же серьёзная. А может и волна, на самом деле, не маленькая, а с большим периодом, вот и не так заметно…

Раз, два, три, четыре… Ветер совсем почти успокоился. Тихо стало. Это не очень здорово. Могут и выслушать нас. Хотя, нет, мы всё же далеко ушли.

Раз, два… Дзынь-дилинь! В наступившем затишье перезвон прогремел как гром, хоть и определялся как достаточно далёкий источник звука. Это же склянки. Прямо за спиной! Мы что же, на пруссака прём, развернувшись в темноте? Бросив грести, мы замерли, вслушиваясь в ночь. Всё, больше не звука. И что теперь делать?

Медленно-медленно, как в замедленной съёмке из разрыва в тучах выползла луна, на этот раз залив чёрную воду залива бледно-жёлтым сиянием. Вот он, корабль. Светлые паруса отчётливо видно. И идёт нам навстречу. А вот и пруссак! Близко, гораздо ближе, чем тот, неизвестный. И мы у него как на ладони. Как я и боялся, он искал нас, потому что сейчас мы не кормой к нему, а правым бортом, почти перпендикулярно нашему ходу. Заметили, явно заметили! Круто меняют ход. Одно радует – пруссаку придётся лавировать, а тот, второй идёт по ветру. Но всё равно, барон успеет догнать и поднять нас на борт гораздо раньше. Что же мы сидим-то? Вёсла в руки, и вперёд! Раз, два, три, четыре…

Где там барон? Вот он. Пока не приблизился, кажется, что по кругу нас пытается обойти. Эх, знать бы ещё, кто там навстречу идёт. Вспышка! Ба-ах… плюх! Ещё раз! Да он что там совсем с катушек съехал? Нагло расстреливать нас, на глазах у свидетелей! Затишье, или просто в ушах заложило от близких залпов. Не бросать вёсла, гребём! В первый раз плюхнуло далеко.

Ещё залп, на этот раз сдвоенный. Чуть ближе. Этак они, сволочи, пристреляются. Да, барон же говорил, что если я не достанусь Пруссии, то не должен достаться никому. Чувствую, сурово его проинструктировали. Поэтому он так и наглеет. Залп!

Плюхи всё ближе и ближе. Руки уже скользят по вёслам от липкой кровяной слизи. Какое же счастье, что у немчур корабль не военный. Пусть и не сразу, но нас стопроцентно уже рыбы на вкус пробовали бы. Р-раз… два… три… куда гребём? Не важно. Только бы подальше от неприятеля. А Иван-то каков. Худощавый-худощавым, а темп не сбавляет. Машка молодцом держится. Почти любая другая девчонка, хоть с моего времени, хоть с этого, уже оглушила бы визгом. А то и в воду сиганула.

Брызги от судорожных гребков мокрой дробью окатывают лицо, грудь, ноги. Вода солёная. Или мы не туда плывём, или с большой Балтики нагнало… Раз, два, три, четыре…

Бах-х – плюх! Высверк спереди. Неужели мы, попутавшись, развернулись носом к преследователям? Нет! Это же наши! Неважно кто, русские, не русские… хоть чукчи! Главное, что они отгоняют пруссаков! А раз так, то однозначно – наши! И залп у них помощнее прусского.

Всё! Барон не выдержал. Разворачивается, забирая остатки ветра парусами. Отходит. А ещё бы! Вдали показался ещё один корабль, явно привлечённый ночной канонадой. Сушим вёсла… или как там у моряков говорят?

– А ведь удалось, прорвались! – от радости я хлопнул Ивана по плечу, оставив тёмное кровяное пятно на светлой одежде, но при этом даже не почувствовал боли в сбитой руке.

– Да, – односложно, и как-то обречённо заметил он. Да что с ним? А, ясно. Он-то наверняка рассчитывал, что мы до берега сами доберёмся, а там он слиняет от греха подальше.

– Ладно, Вань, ты это – не дрейфь. Не сдадим мы тебя. Да, Маш? – обернулся я к девушке. Та согласно кивнула. – Глядишь ещё, от императрицы награду получишь за то, что помог нам от пруссаков вырваться.

– Не, вряд ли, – Иван отрицательно помотал головой, но при этом заметно ободрился. – Не очень-то она меня жалует.

– Ты, самое главное, не трусь, – повторил я. – А там, что-нибудь придумается.

Через час мы уже отогревались в офицерской каюте подобравшего нас российского военного судна.

После нашего прибытия в столицу изменилось многое. Вроде бы все довольны и счастливы, но… Такое впечатление, что я угодил под домашний арест – настолько все вдруг озаботились моей безопасностью. Меня даже по дворцу постоянно сопровождали два гвардейца, не говоря уж о выходах в город. Да и сами выходы ограничились до самого минимума. Потёмкина в приказном порядке переселили в комнату по соседству. Но это-то как раз и радовало. Всегда под рукой был кто-то, с кем можно свободно пообщаться. Зато Орлова я почти не видел. Тот постоянно пропадал на «полигоне». Екатерина хандрила, и никого не принимала. Да не очень-то и хотелось.

Про Ивана ничего не знаю. На нашем корабле, до прибытия в Питер, он числился «потерпевшим» наравне со мной и Машей, а потом как-то в суматохе прибытия затерялся в порту. Что ж, надеюсь, что он избежит монаршего гнева. По крайней мере, моё прощение он заслужил.

Машку сразу же увели куда-то в лабиринты Зимнего, и с тех пор я её не видел. Так и не узнал, каким образом ей удалось сбежать от пруссаков в Сестрорецке. Сильно подозреваю, что её теперь тоже охраняют будь здоров как. Только почему меня к ней не пускают? Средневековье какое-то. Хотя, о чём я? Средневековье и есть. Ну, или почти оно. В общем, грусть.

Погода тоже настроения не добавляла. Та самая луна, которая предательски высветила нас на шлюпке, была, пожалуй, последним светилом, что пробилось сквозь плотные, временами роняющие холодную морось облака. Вот уже десять дней, подвывая по ночам, пугая прохожих днём резкими неожиданными порывами, дул холоднючий ветер, мгновенно превратив остаток лета в промозглую сырость осени. Чувствовалось, что если даже и вернутся солнечные деньки, то это будет уже не то. Осени в северной столице гораздо проще отвоевать свои права.

В те дни, когда ветер задувал с Балтики, питерцы в тревожном ожидании косились на Неву, явно боясь неприятных сюрпризов. А та, как в насмешку, вздувала бока, подбираясь к самым мостовым. И вот когда стылый свинец невской воды грозил перехлестнуть через поребрики, заливая улицы, ветер менял направление. И Нева неохотно сдавала позиции, выталкивая излишки воды в залив. Обыватели облегчённо выдыхали.

В один из вечеров, когда совсем уж хотелось выть волком, я решил, что с меня хватит. Попробую пробиться к императрице и попрошу хоть как-то изменить условия моего пребывания здесь. В конце концов, я и сам, в случае чего могу за себя постоять. Да и вражины после провала такой операции, надеюсь, не сразу решатся на повтор.

Пока я набирался решимости на серьёзный разговор, меня немного опередили с вызовом пред монаршие очи. Оказалось, что Екатерина сама хочет со мной говорить. В моём минорном настроении наметились первые мажорные нотки. Так что, пока я шёл до её кабинета, жизнь начала окрашиваться в привычную палитру, постепенно вытесняя серый градиент.

Но, войдя в кабинет, я в растерянности остановился. Такого собрания напудренных париков мне ещё здесь видеть не доводилось. Ну, за исключением того первого и единственного бала в Москве. Кроме самой Екатерины присутствовали Орловы в полном составе. Где-то в сторонке немного испуганно жался Гриц Потёмкин. Все остальные присутствовавшие лица были смутно знакомы. Гробовое молчание, напряжённые лица встретили моё появление.

Екатерина резким движением руки протянула мне уже изрядно «зачитанный» лист бумаги.

– Читай, Степан. Это напрямую тебя касается.

Забирая бумагу, и ещё не зная её содержания, я уже чувствовал, как дрожат пальцы. Уж очень высок был градус напряжения, повисший в воздухе.

Всё в той же звенящей тишине я попытался вчитаться в строчки текста, смысл которого то и дело уплывал от моего понимания. Наконец, раза с третьего, мне удалось уловить суть. Это был ультиматум в прямом смысле слова. Писалось от имени моего заочного благодетеля. Фридрих второй. Но, как оказалось, заявлял он от и от имени Австрии, Англии, Испании, Франции и Турции. Воинственная Европа, забыв о своих внутренних обидах и междоусобицах, требовала в неукоснительном порядке выдать им мою тушку, или, на крайний случай, прикопать мой трупик в ближайшей канаве, но обязательно при присутствии наблюдателей. Вот такое вот ОБСЕ. В случае отказа, предполагалось немедленное создание коалиции, с целью жёсткого наказания непослушной России. Хотя, судя по ультиматуму, коалиция уже была создана.

Я поднял глаза, встретившись с напряжённым взглядом Екатерины.

– Ну, Степан Данилович… И что нам теперь прикажешь делать?