Недотрога

VIII

Между тем Дегж сел у стены, напряженно думая, курил сигарету. Глубоко вздохнув, Харита подошла к нему с решительным и мрачным лицом.

— Ну-с, довольно всех этих штук, — сказала девушка, — я не заслужила ни молчания, ни тревоги. Я не могу жить в тревоге. Говорите обо всем, во всем признайтесь, или же мы вынуждены будем обойтись без вашей помощи.

— В том и в другом случае вам придется меня прогнать, — ответил Дегж. — Вы сами не знаете, чего требуете. Тут необыкновенное дело.

— Оставьте вы меня пугать. Я не упаду в обморок, не убегу и не донесу.

— В таком случае будьте добры слушать, не перебивая. Садитесь рядом со мной.

Дегж поставил два камня, и они уселись. Но ему трудно было начать, он берег каждую секунду молчания, делая вид, будто желает прежде докурить сигарету.

— Хорошо, что Флетчер не дал вам прочесть газеты, — заговорил Дегж, — там искажено это черное дело. Оно стало грязным, но оно не грязное: оно просто черное. Прежде всего меня зовут не Рейтар. Мое имя — Дегж. Я проводник.

— О! О! — вскричала Харита. — Ведь вчера Флетчер рассказывал нам о Дегже! Так вы Дегж?! Очень приятно! Впрочем, извините, что я перебила вас.

— Ничего. Я жил в Гертоне с женой. Наша квартира помещалась в доме Гайбера, торговца мясом. Сам Гайбер живет там же. У него был сын, подросток четырнадцати лет, мерзкое и злое животное.

— Гайбер? — спросила Харита.

— Да, Гайбер. Вы его знаете?

— О, нет, я не знаю его.

— Мне показалось…

— Ну, ну, я вас слушаю.

— Вам слушать легче, чем мне говорить.

Дегж подошел к углу стены, где стояла провизия, выпил из бутылки большой глоток виски и уселся на место.

— Сына Гайбера звали Иегудиил, а попросту — Гуд. Соседи вечно жаловались на него отцу. У него была мания делать гадости. Он выбивал окна, калечил чужих собак, пачкал развешанное на дворе белье. С девочками Гуд вел себя совершенно скотиной. Меня он боялся и ненавидел, так как я выдрал его за уши. Гуд осмелился нагадить перед крыльцом нашей квартиры, а я его уличил. Бывая подолгу в отсутствии, я по возвращении узнавал от жены, что Гуд сказал ей дерзость или, будто случайно, разбил камнем окно. Гайбер любил сына так глупо, совершенно по-скотски, что оставлял без внимания даже худшие его выходки: сам Гайбер — человек низкий и злой.

Харита печально слушала, с напряжением ожидая, что случай или судьба, руками Дегжа, как дальше окажется, уничтожит так мрачно оскорбившего ее человека. Однако ей предстояло более сложное удивление.

— Исследуя горные тропинки вокруг одной системы карьеров, — продолжал Дегж, — я нашел в лесу птенца-ястреба и привез его домой. Надо сказать, что я вообще люблю птиц, а этот птенец весьма тронул меня смелым нападением на мой сапог; летать он еще не умел. Я воспитал его, положив на дело много терпения и труда, за что был вознагражден. Мой Рей стал ручным, более того: он сделался нашим любимцем; я и жена так привязались к нему, что если он улетал надолго, то мы скучали и беспокоились… Это была красивая коричнево-серая птица, величины дикого голубя, с двухфутовым размахом крыльев. Иногда он едва видно мерцал в небе, прямо над домом; утром он улетал, вечером прилетал, садясь на крышу или мне на плечо, как когда ему нравилось. В дождь Рей проводил день дома, перелетая с картины на шкаф, с вешалки на обеденный стол, возился часто под ногами, катал пуговицу или орех, словно котенок. Он засыпал у меня на плече, чистил клюв о мою щеку. Рей был очень хорош.

— Он был очень хорош, — серьезно произнесла девушка. Дегж невесело рассмеялся.

— Леона иногда ворчала, что Рей невежа; действительно, подтирать за ним надо было часто и основательно. Хорошо. Три дня назад я сидел с женой за столом; служанка подавала обед. Всю ночь не было ястреба, и мы беспокоились. Он был для меня, как бы я сам, — ставший птицей. Вдруг Рей явился на подоконнике, но странно было его поведение: он бил крыльями, не взлетая, и как бы полз. Я встал, посмотрел, не схватил ли он ящерицу или жука. Неожиданно Рей взлетел, закричал долго, ужасно и бросился мне на грудь… С этой минуты он не переставал кричать. Ноги его были обрублены посередине голеней. Моя рубашка пестрела кровавыми пятнами. Рей бил крыльями и полз на плечо. Леона, увидев кровь, закричала, как сумасшедшая. Я хотел взять птицу, но она вырвалась и полетела, обезумев, как слепая, ударяясь о мебель, стены, падая на стол боком, снова взлетая и снова падая. Тарелки и скатерть были закапаны кровью… К руке Леоны, хотевшей поймать Рея, прилипло окровавленное перо. Наконец я его поймал, рассмотрел обрубленные ноги и держал птицу в руках, пока ее дрожь не кончилась и не закрылись ее глаза. Тогда я положил Рея на стол и вышел вымыть руки. Поверьте, Харита, я видел смерть, опасность, убивал сам, но никогда ребра мои так не сводил гнев, худший всяческого рыдания. Никогда я не задыхался. Но здесь я мог только раскрывать рот. «Это Гуд!» — крикнула Леона, а затем ей стало так нехорошо, что служанка отвела ее в спальню. Леона слабая, она очень нервна… Харита, не плачьте так. Ведь это я волнуюсь сейчас.

Дегж взял у девушки из рук платок и утер ей глаза; отдав платок, он продолжал, уже торопясь, кончить.

— Расстройство наше я выкладывать вам не буду. Весь день у меня рябило в глазах; куда я ни смотрел, там появлялись черные, а затем красные пятна; так это и до сих пор, если я не занят ничем.

Ну, я зарыл Рея в цветнике перед окнами и все смотрел, не выйдет ли Гуд, но он не показывался. Соседи уже знали всю эту историю; один голос, одно мнение было у всех: «Благодарите сынка Гайбера!» А улик не было. Еще неразрешенным оставался вопрос, как Гуд мог схватить Рея. Но это был Гуд.

— Гуд Гайбер, — сказала Харита.

— Гуд Гайбер, да, проклятое существо, отрубившее ноги моей душе. Под вечер Леона все еще лежала в постели, а я беспрерывно видел падающие вокруг меня красные пятна и пошел во двор, в кладовую, чтобы отвлечься. Я заметил, что если делаю что-нибудь, — пятна пропадают. В кладовой лежал запас угля, там же я держал инструменты и разный хлам. Весь день я не видел Гуда, но неожиданно он пришел, когда я сколачивал ящик для шкур, чтобы хранить их от моли, и остановился в дверях.

Гуд смотрел на меня спокойно, чуть прищурясь и, может быть, бессознательно улыбаясь. Этот рыжий сутуловатый парень с жирными плечами был мне всегда противен, а тогда я едва не выбросил его пинком ноги, однако сдержался. «Что, умер ваш Рей?!» — сказал Гуд, держа руки в карманах штанов и не смея подойти ближе. «Не знаю, кто это сделал, — ответил я, — но, кажется, я благодарен в душе хитрому оператору, так надоела мне птица». Гуд всматривался в меня, но молчал. Я сказал: «Если бы не случай, я сам прикончил бы Рея, от него так много помета, что надоело убирать».

Заметьте, Харита, так было легко и естественно мое притворство, что Гуд осмелился и подошел ближе. «Ваше дело, — сказал он, — а я тоже не люблю птиц. Я их режу, если поймаю». Он вытащил из кармана кастет: «Вот я сегодня купил, смотрите, хотите, я вам продам?» — и не заметил, как выпала при этом движении из его кармана скорченная сухая лапка. «Для этой лапы нужен был бы кастет», — сказал я, подымая жалкий остаток Рея. Все изменилось, сверкнуло и перевернулось во мне; был я легок и оглушен, но был дик и ясно-прозрачно безумен.

Гуд так смутился, что начал быстро мигать, говоря: «Оставьте, это не я. Я нашел ее». — «Послушай, милый, — сказал я, легко держа его за плечо. — Мне все равно, я не сержусь, только интересно знать, как ты его поймал?»

Гуд угрюмо, недоверчиво смотрел на меня исподлобья. «Все равно вы мне ничего не сделаете, — заявил он. — Хотите знать? Ха-ха! Я поймал его, приманив мясом в петлю; ведь он садился и на нашу крышу. Так что, вам это приятно?!»

О дальнейшем я скажу коротко. Топор лежал возле меня. Я нагнул Гуда и бросил его, как маленького, к своим ногам. Должно быть, ему передалось все, что было во мне, так как Гуд не вскрикнул, не противился: страх сделал его как бы безжизненным. Я придавил его рукой и отсек ему ноги топором выше колена, потом добил его обухом в лоб и зарыл все в угольной куче. Того состояния я возвратить теперь, конечно, не могу. Мне кажется, что это произошло не со мной, а я как бы лишь узнал, что где-то такое произошло. Присыпав сырость на земле угольной пылью, я вышел, запер кладовую, зашел к себе, взял деньги, револьвер и сказал Леоне: «Я убил Гуда. Медлить нельзя, я немедленно скроюсь и буду ожидать тебя в Лимском блокгаузе». Леона знает блокгауз, так как мы с ней бывали в этих местах. «Когда ты оправишься, то приходи в блокгауз; я проведу тебя тайной тропой в Сан-Риоль, а тайну мы увезем в Европу на одной из шхун Гарвея. Он скроет нас. Слышишь, я убил Гуда». Леона содрогнулась, привстала и рухнула вниз лицом. Я поднял ее, она лишилась сознания. Послав служанку за ее младшей сестрой, я пошел в порт, нанял парусную лодку и ночью был здесь, а лодку отвел за скалы, в одну из бухт, о которых никто не знает, кроме меня. Я должен был ждать известия от Леоны, ее самое ждать, а потому уговорился с вашим отцом о работе, иначе, если бы я ушел, то как Леона найдет меня? Что теперь скажете? Ни на что не смею возражать. Дело мое — суд ваш; я только прошу разрешения ожидать здесь до утра; если известий не будет, я отправлюсь в Гертон. Без Леоны я жить не могу.

Харита встала и подошла к очагу, где развела огонь, налила в кастрюли воды, опустила в них мясо, зелень, бобы, присыпала перцем, солью.

— Дегж, — сказала Харита мрачно наблюдавшему за ней Дегжу, — устройте, пожалуйста, сиденье — сидеть не на чем.

Дегж встрепенулся и притащил четыре плоских камня. Он уложил их на меньшие камни, чтобы сиденья отвечали высоте обеденного стола-доски.

— Хорошо, — похвалила Харита. — Больше ничего, теперь курите вашу сигару.

— Я не считаюсь с мнением людей о себе, — сказал Дегж, ходя за ней от очага к столу, — но хотел бы слышать ваше суждение. Что мне в нем? Вы почти девочка. Знаете, есть что-то зависящее не от возраста и опыта.

— Не могу сказать, конечно, чтобы я была восхищена вашим поступком, Дегж, — ответила Харита, кончив уталкивать мясо в кастрюле так, чтобы вода покрывала его вполне, — я судить не буду. Я сама непокорная, меня тоже надо было бы судить, если так. Я сама — недотрога. Короче говоря, ничего особенного в вашем поступке я не вижу, потому была непобедимая сила уничтожить Гуда. Вы его уничтожили. Каким образом — дело второстепенное. Вот мое мнение!

Харита произнесла свою тираду совершенно спокойно, так что Дегж удивился. Он ожидал вопросов и восклицаний, но, видя, что девушка принялась мешать бобы, отошел, смущенно кивнув. Обернувшись на голоса, Дегж увидел, что Харита разговаривает с Ферролем.

— Сейчас приедет фура, — сказал разгоряченный и усталый Ферроль, очень довольный дымящимся очагом и всей картиной двора. — Большое несчастье и тревога вокруг нас; я встретил Флетчера…

— Тише, — перебила девушка. — Я все знаю. Дегж рассказал мне…

— Что же ты?

— То же, что и ты. Делай вид, что как будто мы ничего не знаем. Едва ли он из таких, которые нуждаются в утешении, милый мой родитель, — важно сообщила Харита, — потому что они больше страдают. Хочешь есть? Хочешь вина? Скажи, чего хочешь?

— Да… надо стакан вина. — Ферроль выпил поданное вино. — Рейтар, я послал телеграмму, — сказал Ферроль, подходя к проводнику, — ждал нарочно ответа, но еще нет ответа. Я схожу за ним через два часа.

— Благодарю вас, — сказал Дегж, — вы очень мне помогли.

Он посмотрел на Ферроля так, как если бы хотел сказать что-то, но махнул рукой и принялся снова работать.

Ферроль некоторое время смотрел за ним издали, затем вышел посмотреть, не подъезжает ли фургон. К тому времени Харита покончила свои дела около очага и вышла вслед за отцом.

Девушка рассказала отцу дело Дегжа, передала точно все его выражения, подробности происшествия, и как кончила рассказывать, то Ферроль развел руками.

— Это как дурной сон, — сказал, подумав, оружейник. — Так бывает только во сне. Я не смею ни судить его, ни даже размышлять о таком черном несчастии. Тут, Харита, заложен предел всяким соображениям. Кстати, я забыл фамилию мясника. Это не тот, случайно, мясник, который пришел в Гертоне к старухе?

— Не знаю, тот ли, — ответила Харита, снимая передник, — но фамилия того мясника одинакова с фамилией этого: Гайбер. Я тоже подумала.

— Странные бывают случаи, — заметил Ферроль, направляясь обратно, но если это тот самый мясник, то Дегж… Однако я не смею судить. Идем. Накорми его как можно лучше: он заслужил все доброе, что есть в наших руках.