Нежданное богатство

XIII

На слѣдующее утро раннимъ-рано вышелъ Степанъ Егоровичъ изъ дому, кликнулъ Наума и сказалъ ему:

— Ну, теперь надо намъ обойти сараи и посмотрѣть, что тамъ сложено.

Наумъ, себя не помня отъ радости, сбѣгалъ за нужными инструментами. Подошли они къ самому большому сараю. Живо выломали двери. Почти весь сарай полонъ наваленными другъ на друга тюками, узлами. Каждый тюкъ, каждый узелъ завязанъ толстыми веревками. Развязали они первый попавшійся узелъ, да такъ и ахнули — тамъ было нѣсколько иконъ въ драгоцѣнныхъ окладахъ, серебряныя чаши, дароносицы, кадила и всякая утварь церковная.

— Ахъ, разбойники, разбойники! это они по церквамъ да по монастырямъ награбили, — проворчалъ Наумъ. — Какъ у нихъ только руки не поотсохли, какъ ихъ Господь Богъ не убилъ на мѣстѣ? Вотъ, батюшка баринъ, нонѣ времена какія, люди-то хуже звѣрей стали…

— Да, тяжкія времена, — печально отвѣтилъ Степанъ Егоровичъ:- не скоро тѣ бѣды забудутся, что Емелька Пугачевъ натворилъ… Сирыхъ-то сколько, горемычныхъ!.. Да ужъ что теперь толковать объ этомъ, завязывай-ка опять бережно узелъ, да тащи другой — все пересмотрѣть нужно.

Въ другомъ узлѣ оказалось еще больше иконъ и церковной утвари. Въ третьемъ были связаны мѣха дорогіе: собольи, куньи, горностаевые; бархатъ, наряды богатые. Чѣмъ дольше разглядывали Степанъ Егоровичъ съ Наумомъ, тѣмъ больше изумлялись, глаза у нихъ разбѣгались отъ никогда невиданнаго богатства.

Разглядѣвъ все въ большомъ сараѣ и заперевъ его, пошли они по остальнымъ клѣтушкамъ и ужъ глазамъ своимъ не вѣрили — столько тамъ было всякаго оружія, серебряной посуды. Стояло тамъ также нѣсколько большихъ боченковъ.

— Это что-же? И вино они тутъ-же вмѣстѣ съ серебромъ прятать вздумали! — сказалъ Наумъ. — Нѣтъ, это не вино, — продолжалъ онъ, открывая одинъ изъ боченковъ:- глянь-ка, сударь, деньги!.. Да, такъ и есть, деньги, полный боченокъ!.. серебряныя деньги!..

Но Степанъ Егоровичъ не слышалъ Наума. Онъ самъ открылъ другой боченокъ и, пораженный, пересыпалъ въ немъ червонцами.

Наконецъ, очнувшись, онъ проговорилъ:

— О! да тутъ у насъ въ Кильдѣевкѣ такое богатство, такое богатство, что и счесть его трудно. На это богатство болѣе сотни Кильдѣевокъ купить можно… Какъ-же теперь быть со всѣмъ этимъ, чье все это, кто хозяева?

— Чье, кто хозяева?! — повторилъ Наумъ:- извѣстно кто — ты, сударь, твое все это теперичи! Видно, Господь не безъ милости. Ну, не говорилъ я, что и на нашей улицѣ будетъ праздникъ… Вотъ такъ когда пожить можно будетъ, батюшка Степанъ Егоровичъ! Да и то сказать, натерпѣлся ты въ жизни. Нужды-то твои да заботы намъ вѣдомы, иной разъ такъ жалостно было смотрѣть, какъ ты маешься… вотъ и миновало горе. Помнится, какъ-то жалился, что дѣтокъ больно много, какъ вскормить ихъ, выростить, какъ жить будутъ? А я, по своему холопьему разуму, отвѣчалъ тебѣ: Господь даровалъ ихъ — Господь о нихъ и промыслитъ, ну, вотъ, оно такъ и сталось. Теперечи хоть еще столько дѣтокъ, на всѣхъ ихъ хватитъ… Э-эхъ!..

Вдругъ голосъ Наума оборвался, на глазахъ его показались слезы. И этотъ спокойный, разсудительный человѣкъ, весь въ волненіи и радости, сталъ цѣловать руки своего господина.

Но Степанъ Егоровичъ стоялъ смущенный.

— Не мое, не мое! — повторялъ онъ:- воротить надо хозяевамъ… Утаю воровское богатство — въ прокъ не пойдетъ… это, можетъ, Господь испытаніе посылаетъ. Нѣтъ, Наумъ, не смущай ты мою душу, выйдемъ отсюда, скроемъ все до времени; пусть оно лежитъ, какъ было, а тамъ, какъ утихнетъ народъ, такъ ужъ, конечно, начальство распорядится. Въ Симбирскъ-бы нужно ѣхать да объявить, что у меня награбленное добро оказалось…

— Степанъ Егоровичъ, господинъ ты мой милостивый, послушай моего холопьяго слова, — перебилъ его Наумъ. — Не ѣзди въ Симбирскъ, нишкни, время-то теперь не такое, неравно еще безъ вины въ бѣду попадешь. А что скрывать все это пока, это точно надобно. Боченки мы тихомолкомъ въ домъ перенесемъ, въ твой покойчикъ, гдѣ жилъ Фирсъ, и держи ты тотъ покойчикъ на запорѣ; а тюки всѣ мы въ одномъ большомъ сараѣ сложимъ, мѣста тамъ довольно, да и запремъ хорошенько. Тамъ по времени видно будетъ… Вѣстимо, коли хозяинъ своему добру объявится доподлинный — вернуть будетъ надо; да гдѣ тѣ хозяева? въ сырой землѣ давно. Фирсъ-то со своими людьми не больно щадилъ, можетъ, теперь до самаго Симбирска ни одной и усадьбы цѣлой нѣту, ни одного барина; развѣ которые въ Питерѣ да въ Москвѣ проживаютъ…

Степанъ Егоровичъ послушался Наума, съ мнѣніемъ котораго оказалась согласной и Анна Ивановна; въ Симбирскъ онъ не поѣхалъ, боченки съ золотомъ и серебромъ перенесли въ домъ, тюки всѣ сложили въ сарай и крѣпко заперли. Старшія дѣти знали, что въ сараѣ этомъ добро разное, но сколько его и какое оно, про то имъ не говорили; а младшія дѣти глядѣли на этотъ сарай съ ужасомъ, зная, что въ немъ разбойники что-то спрятали и что это что-то — очень страшное.