Я стояла в просторной ванной комнате Кирилла Кохановского. Правое плечо было забинтовано, а рука зафиксирована поддерживающей повязкой. Кирилл меня раздевал: снял свитер с пятнами крови, расстегнул и стащил испачканные в песке джинсы, помог избавиться от белья марки «Шведский тигр». Спустил трусы до пола и подождал, пока я вышагну из них.
Мне было неловко, что я ношу мужское бельё и что мой лобок не эпилирован. За пару недель рабочего простоя и страданий по Молчанову моя гигиена пошла прахом. Кожа не лоснилась от пилингов и увлажняющих обёртываний, на голенях и лобке взошли светлые волоски, гель-лак на руках и ногах катастрофически отрос и кое-где облупился. И даже пятки не сияли младенческой розовостью. Всё это вгоняло меня в стыд, при этом доставляя некое извращённое удовольствие: вот ты хотел меня — получи. Теперь ты видишь, какая я некрасивая, слабая и несексуальная. Теперь ты знаешь все мои тайны.
Кроме одной, самой главной. Но эту тайну увидеть глазами нельзя: она похоронена глубоко в моём сердце.
Я покосилась на Кирилла. Ширинка на его лёгких льняных брюках чуть оттопырилась — или мне померещилось, или у него случилась эрекция. Но я же теперь не девушка по вызову, я его подруга. Я не обязана что-то предпринимать по поводу его эрекции.
Мы начинали всё сначала.
Кирилл тоже разделся, оставшись в одних боксёрах. Он замотал повязку на плече пищевой плёнкой и завёл меня в душевой «уголок» — нишу два на два метра, отделанную брутальной серой плиткой. Закрыл за нами стеклянную дверь. Сверху нависал квадратный стальной душ с функцией дождя, которым я пользовалась в прошлое посещение, но сегодня Кирилл взял маленькую ручную лейку. Пощёлкал рычагом, выбирая режим струи, и включил воду. Она лилась почти совсем без напора, словно вытекала под действием силы тяжести. Кирилл боялся причинить мне боль сильной струёй: на моих плечах, шее и руках было множество мелких царапин и ранок.
— Давай сначала голову, — сказал он. — Сможешь запрокинуть назад?
Я повернулась к нему спиной и сделала, как он велел. Голова тут же закружилась, я пошатнулась. Кирилл придержал меня:
— Ничего, не бойся, я тебя поймаю.
Он смочил мне волосы и нанёс шампунь. Пока его пальцы осторожно массировали голову, я разглядывала дырочки в стальном квадратном душе и… наслаждалась. Никто никогда не мыл меня в душе. Когда я была маленькой, дедушка помогал прополоскать длинные волосы, но это я не считала. А из мужчин никто не прикасался ко мне просто так, по-человечески, по-дружески — без намерения немедленно заняться сексом, а с целью позаботиться о моих нуждах.
Конечно, Кирилл тоже намеревался заниматься со мной сексом — но не сейчас, и не в принудительном порядке, поэтому мыл меня бескорыстно, чисто из милосердия. Его плавные движения усыпляли. Хотелось прислониться к нему спиной и откинуть голову на подставленное плечо. Это было приятно — намного лучше, чем в салоне.
Он смыл шампунь и отжал волосы. Потом налил мне в ладонь геля для умывания и проследил, чтобы я умылась. Направил слабый поток воды в лицо.
— В глаза не попало?
Я покачала головой. Вся эта ситуация казалась очень странной. Я стояла голая и беззащитная перед мужчиной, а он меня трогал, и в этом не было сексуального подтекста. И, возможно, именно поэтому ситуация меня волновала. Всё, что происходило, — происходило для меня впервые в жизни. Добровольное общение с мужчиной. Пусть Кирилл и оплатил месяц моих услуг — это ничего не меняло, мы оба это знали. Я находилась в его душе по собственной воле. Я сама приняла решение быть здесь, с ним.
Кирилл облил меня тёплой водой и выбрал один из гелей, стоявших на стеклянной полочке.
— У меня только мужские, — сказал он. — Надо купить тебе косметику, к которой ты привыкла.
Я вспомнила:
— А у тебя нет того аромата, которым ты обычно пользуешься? Такой горько-сладкий, ужасно стойкий?
— Том Форд, ты имеешь в виду? — Он открыл один флакон: — Этот?
Густой характерный запах дымного уда и сладких слив ударил мне в ноздри.
— Да, — ответила я, — помой меня им.
— Тебе нравится этот парфюм, — сказал Кирилл, улыбаясь, — а я и не знал…
Кирилл вылил немного геля мне на лопатки. Я ощутила, как он потёк по позвоночнику, но Кирилл поймал капли и начал намыливать спину. От шеи до лопаток и ниже, до поясницы. И ещё ниже — до копчика. Дойдя до ягодиц он остановился и взялся за левую руку. Потом — очень осторожно — помыл правую.
Я ждала, затаив дыхание.
Он развернул меня к себе и наклонил флакон над грудью. Тягучая струйка геля, похожего цветом и плотностью на гречишный мёд, упала на один сосок, чиркнула по ключицам и облила второй. Кирилл играл со мной? Я подавила улыбку. Он обеими руками накрыл мои груди и начал нежно массировать. Я подалась к нему всем телом, притираясь к ласковым ладоням. Мысль о том, что, если я не захочу, секса не будет, неимоверно расслабляла. Дурманящее ощущение свободы и контроля над своей жизнью раскрепощало и снимало мышечное напряжение.
Может быть, я научусь с ним возбуждаться и кончать? Может быть, мне именно этого и не хватало — нормального, безопасного, контролируемого и доверительного секса? Однажды я пыталась отдаться Коле, своему школьному другу, мальчику, который был в меня влюблён. Я надеялась пережить с ним первое в своей жизни удовольствие — но он не смог меня правильно взять. Он проявил нетерпение, грубость и эгоизм. Но Кирилл не Коля. Кирилл взрослый, очень опытный и темпераментный мужчина — с ним у меня может получиться. Он перекатывал между пальцев мои затвердевшие соски с таким видом, будто и правда их мыл. На лице его было написано не просто спокойствие, а почти скука. Словно он медбрат, а я — старушка, нуждающаяся в помощи. Он играл со мной! Притворялся!
Или нет?
Я не удержалась и посмотрела вниз. Ну, конечно, можно держать покер фейс, если ты первоклассный игрок, но — только фейс. Такого понятия как покер пенис не существует. Он сам по себе и никому не подчиняется.
Что ж, я не против поиграть. Я остановила ласкающие руки и спустила их ниже, к своему лобку:
— Здесь тоже помой, пожалуйста.
И расставила ноги.
Кирилл налил в ладонь немного геля и вспенил на моём лобке. Это было настолько несексуально — моё плечо в пищевой плёнке; неподвижная правая рука, висящая вдоль тела; пушистая, как в старых порнофильмах, промежность, — что всё происходящее наполнилось трогательной интимностью. Наши неловкие улыбочки уже не могли скрыть нарастающего возбуждения. По Кириллу это было особенно заметно: его дыхание стало прерывистым, скулы раскраснелись. К счастью, своё лицо я видеть не могла.
Он повернул меня боком к себе и скользнул рукой между половых губ. Медленно и тщательно намылил то, что вовсе не нуждалось в такой усердной и обстоятельной обработке. При этом мы оба продолжали делать вид, что он всего лишь помогает мне помыться. Меня качнуло, я прислонилась плечом к его обнажённой груди. От тепла и влажности волосы на ней свернулись в колечки и потемнели. Я рассеянно рассматривала завитки, ощущая, как его умелые пальцы скользят у меня между ног. Вперёд — назад, то крепко прижимаясь к коже, то совершая лёгкие круговые поглаживания, то уменьшая силу воздействия и делая его почти невесомым. Этот массаж и расслаблял меня, и напрягал одновременно. Я не могла разобраться в своих ощущениях.
Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда Кирилл погладил меня второй рукой по попе. Внимание раздвоилось: теперь я должна была следить за обеими его руками, которые двигались в разном режиме и стимулировали разные точки. Это сбивало с толку и будоражило. Я переступила с ноги на ногу, случайно сомкнула их — и ахнула: настолько приятным стало трение.
Кирилл воспользовался моим замешательством и обильно намылил анус. Вот такого со мной точно никто не делал! После первого раза эта зона была для меня табу. Но ведь сейчас мы не занимались сексом? Это обычная гигиеническая процедура, ничего страшного. Я могла доверить ему свою попу без риска получить что-нибудь в задний проход. Щекотка страха и предвкушения пробежала по телу. Я выпятила ягодицы, подставляясь под заботливо-небрежные и подчёркнуто асексуальные касания, а Кирилл вдруг наклонился ко мне и соединил пальцы рук между ногами. Он массировал, поглаживал и растирал ароматным гелем большие и маленькие губы, клитор, вход во влагалище, анус и участок кожи между ними — и всё это одновременно спереди и сзади. Мне стало жарко, ноги сделались ватными, и я подняла голову к Кириллу. Ткнулась губами в мягкую бородку. Хотела что-то сказать, но не знала что: «Остановись», «Не останавливайся», «Заставь меня кончить», «Держи меня, я падаю».
Но он и так понял.
Он накрыл мой рот горячими губами, лаская и погружаясь в него языком. Голова закружилась, я ослабела и осела на его руках, как мальчишка на соседском заборе: и стыдно, и страшно, и хочется чужих яблок. И что-то опасное между ног. В этот момент в меня скользнули два пальца — глубоко и требовательно. Кирилл застонал сквозь поцелуй, сделал шаг и прижал меня к стене. В плече стрельнуло болью.
Игра кончилась. Я больше не раненая девочка, нуждающаяся в помощи, я — сексуальный объект с привлекательными дырочками, которые должна предоставлять по первому требованию клиента. Ему хотелось поиграть в медбрата — он поиграл. Теперь он хотел жёсткого секса в душе.
Я почему-то думала, что между девушкой и её парнем всё происходит иначе, чем между проституткой и клиентом. Возможно, я ждала, что он спросит моего согласия, прежде чем прижимать к стене и растягивать мои отверстия. Возможно, хотела более долгой прелюдии. Смутное чувственное томление улетучилось, я ощутила жжение от геля в заднем проходе и уретре. Безумно неприятное ощущение — сразу же захотелось в туалет. Нельзя столько парфюмированного мыла пихать в интимную зону. Я снялась с пальцев Кирилла, вывернулась из-под его поцелуев и сказала:
— Не надо, мне больно.
Его глаза были затуманены страстью. Казалось, он не расслышал или не понял моих слов. Но через несколько секунд он взял себя в руки и сказал:
— Прости, я увлёкся… — Он снял со стены лейку: — Иди ко мне, я смою пену…
После душа он замотал меня в белоснежный махровый халат и отнёс на «ковбойский» диван в гостиной. Сел рядом обнажённый, в одних трусах. Солнце заливало огромную полупустую комнату, в золотых лучах плавали пылинки. Кирилл ничуть не смущался своей наготы.
— Аня, я чувствую, что чем-то тебя расстроил, но не знаю чем. Скажи мне сама, чтобы я не гадал.
Он внимательно на меня смотрел и ждал ответа. Я решилась:
— Ты — первый мужчина, с которым я встречаюсь по своему выбору, вне работы.
Он кивнул.
— И ты сказал вчера, что мы начнём всё сначала.
Он опять кивнул.
— Мне бы хотелось… Я не знаю… — Я замолчала, не желая его обидеть, и в то же время понимая, как важно для наших отношений быть откровенными друг с другом. — Мне кажется, должно пройти какое-то время, прежде чем мы…
— Снова начнём трахаться?
— Да. Я хочу узнать тебя получше, хочу довериться тебе… Нет, я что-то не то говорю: я достаточно тебя знаю и доверяю. Я просто хочу, чтобы у нас всё было, как у нормальных людей, — постепенно и взаимно. Чтобы я не чувствовала себя…
Я совсем застопорилась, боясь ляпнуть что-то оскорбительное. Но Кирилл договорил фразу:
— Чтобы ты не чувствовала себя проституткой на вызове?
Настал мой черёд кивнуть. Да, именно это меня и беспокоило. Пока я не чувствовала себя сексуальным объектом, мне было хорошо. Мне было потрясающе! А потом всё улетучилось. Кирилл ободряюще улыбнулся:
— Тебе просто нужно время. Я понимаю, трудно перестроиться. И мне тоже нужно перестроиться — я больше не должен воспринимать тебя как девочку, которая согласна на всё ради моего удовольствия. Это был фантастический незабываемый опыт, но теперь я хочу с тобой честных отношений.
Я тоже улыбнулась. Кирилл говорил именно то, что я не могла выразить, и то, что мне хотелось услышать. Он продолжил:
— Давай договоримся так: ты сама решишь, когда мы перейдём к постели. Мы будем двигаться в том ритме, который комфортен тебе.
— А ты выдержишь?
Кажется, я всё-таки ляпнула глупость. Кирилл фыркнул и поднялся с дивана:
— Как-нибудь справлюсь. — Влажная ткань боксёров чётко обрисовывала не до конца опавший член. Я с трудом оторвала от него взгляд и посмотрела Кириллу в глаза. Он весело мне подмигнул: — Пойду-ка я в душ.
Олег Игоревич рассказывал скупо, по-военному:
— Сегодня в шестнадцать часов в сорок третий Отдел полиции поступило заявление о пропаже человека — Павловой Анны Сергеевны. Заявитель сообщил, что её увёз из больницы какой-то незнакомый человек, после чего её следы пропали. Телефон отключен, дома она не появлялась. Заявитель представился как Павлов Иван…
— О господи, дедушка! — воскликнула я и кинулась распаковывать коробку с новым айфоном. — Где симка?
Дедушке нельзя волноваться! А учитывая, что он не просто волновался, а собрался и приехал в Питер, я опасалась самого худшего. У меня затряслись руки. Кирилл забрал телефон и начал вставлять сим-карту. Заработает ли новый телефон без подзарядки?
— Откуда он узнал, что я была в больнице? — переживала я. — Никто не знает, что со мной случилось. Я никому не звонила!
— Вообще-то все знают, — ответил Кирилл, — в новостях был сюжет. Твоего имени не называли, но показали лицо крупным планом.
— В новостях?!
— В криминальной хронике, — пояснил Олег Игоревич с таким видом, словно обо мне упомянули в «Спокойной ночи, малыши».
Телефон включился. Я тут же набрала знакомый номер и почти закричала:
— Дедушка, миленький! Не волнуйся, со мной всё хорошо!
— Аня, ты где? — строго спросил он. — Тебя взяли в заложники?
— О нет! Нет! Дедушка, я сейчас за тобой приеду и всё объясню, никуда не уходи! — я прикрыла трубку. — Кирилл, мне нужно домой. Дедушка приехал.
— Твой дом здесь, — ответил он. — Мы его сюда привезём, я поеду с тобой. И не волнуйся ты так, всё будет хорошо.
***
У сорок третьего Отдела полиции на лавочке под тополями сидели дедушка, казавшийся издали сгорбленным и уставшим, и Коля, казавшийся упитанным и недовольным. Я бросилась к дедушке, он обнял меня и по привычке оторвал от земли — но в этот раз всего лишь на сантиметр. Я постаралась сдержать вскрик боли — свободная футболка, которую одолжил Кирилл, скрывала забинтованное плечо, и я оттягивала момент, когда придётся рассказать о взрыве. Я бы предпочла вообще промолчать о происшествии, но дедушка всё равно выспросит.
— Ты как? Зачем ты приехал в такую даль? Мог бы позвонить.
— Я так-то звонил, но у тебя телефон был выключен, — сказал он. — Весь вечер звонил, а утром думаю, дай-ка съезжу и сам разберусь.
Я оглянулась и увидела припаркованную белую «шестёрку». От долгой дороги она запылилась и потеряла привычный лоск.
— Ты отмахал триста километров? — ужаснулась я.
— Не, это Коля, — ответил дед, с любопытством посматривая на моих спутников, — Кирилла и колоритного Олега Игоревича.
И тут я поняла, что нужно познакомить их между собой.
— Дедушка, это Кирилл Кохановский, мой… близкий друг. — Я повернулась к Кириллу: — А это мой дедушка, Павлов Иван Васильевич. А это Коля, мой одноклассник.
Пока они пожимали друг другу руки, Олег Игоревич представился сам:
— А я Голубев Олег Игоревич, начальник службы безопасности «СтальИмпорта». По всем вопросам, даже самым конфиденциальным, можно обращаться ко мне.
— По каким вопросам? — не понял дедушка.
— По всем, — подсказал Коля.
Ему явно не понравились мои новые друзья.
«Спонсор» — какое гадкое старомодное слово! Как фиговый листочек, призванный скрыть нечто стыдное, но на самом деле лишь подчёркивающий это. «Клиент» звучало намного лучше: по-деловому и менее интимно. А Кирилл для меня не спонсор и даже не клиент. Он мой бойфренд, близкий друг, любовник.
Я упёрлась Коле в грудь и отодвинула от себя:
— Я прекрасно понимаю, во что вляпалась. Это ты не понимаешь, куда попал. Тут тебе не Овсяновка, веди себя прилично. Открой дверь!
Коля взял меня за плечи, желая то ли обнять, то ли встряхнуть, и я пискнула от боли.
— Что с тобой? Ань?
Он увидел край повязки, выглядывающий из ворота футболки.
— Ты ранена?! По телевизору сказали, что в результате взрыва никто не пострадал. А у тебя ухо в зелёнке, шея и… плечо? Покажи! — он начал стаскивать с меня футболку.
— Коля, отстань, — громким шёпотом сказала я.
— Ты с ума сошла? У тебя осколочное ранение, а ты молчишь и ото всех скрываешь? Ну-ка снимай, я должен посмотреть, что там у тебя!
Он быстро и настойчиво избавил меня от одежды и чуть приподнял бинты на плече.
— Ох ничего себе… — прошептал он голосом, полным сочувствия.
— Всё нормально, — возразила я, — до свадьбы заживёт.
Он взял меня за голову, словно собираясь поцеловать, и серьёзно сказал:
— Аня, ты же понимаешь, что никакой свадьбы не будет? Этот Кирилл не женится на тебе, он слишком… — Коля запнулся, — слишком богатый и смазливый. И весь на понтах. Такие, как он, не женятся на таких, как ты. — Дверь в ванную открылась, но Коля стоял задом и не видел. — А ещё он слишком старый для тебя. Сколько ему? Сорок лет?
— Мне семьдесят четыре, — сказал Кирилл.
Я отпрянула от Коли и прикрыла грудь одной рукой. Вторая и так без поддерживающей перевязи ныла и постреливала болью. Я Колю не стеснялась: в детстве мы часто купались в озере голыми, он много раз видел мою детскую грудь. А во взрослом возрасте она не сильно-то изменилась. Но Кирилл мог воспринять моё поведение как признак интимной близости между мной и Колей.
— Всё равно ты намного старше, — не сдавался Коля, хотя и уловил сарказм. — Мог бы получше присматривать за девчонкой, а не доводить до этого.
Он обличительным жестом ткнул в моё плечо.
— Вот здесь ты прав, — ответил Кирилл. — Это моя вина, и я собираюсь её исправить — если ты не будешь мне мешать.
Коля надулся. Кирилл сказал примирительно:
— Пойдёмте ужинать, еду привезли.
***
Дедушка не пил, я не пила, Олег Игоревич тоже назвался трезвенником — в итоге водку Кирилл наливал только себе и Коле. Я хотела предупредить, что Коле нельзя много водки, ему лучше стакан пива или сидра, но решила не вмешиваться. Они оба были настроены друг против друга — это чувствовалось.
— В семнадцать лет я пошёл учиться в автошколу, а экзамены сдал в восемнадцать — с первого раза. Ну так правильно, я же с четырнадцати лет вожу машину. Меня отец учил — у него был старый «Опель Вектра». А как получил права, так меня сразу в армию забрали, — начал рассказывать Коля после первой рюмки.
Мы все его слушали, поедая пиццу на террасе. Уже начало темнеть, и Кирилл включил подсветку вдоль ограждения и вокруг стола. Сразу стало уютнее.
— Прошёл медосвидетельствование, на заседании призывной комиссии меня определили в сухопутные войска, и прямо из военкомата я отправился на сборный пункт. А оттуда — к месту прохождения службы.
— У вас в Карелии? — уточнил Олег Игоревич, подтаскивая к себе вторую коробку с мясной пиццей.
— Нет, в Ленобласти. После начальной военной подготовки я принёс присягу и был назначен на должность водителя.
Я не понимала, зачем он это рассказывает. Никого это не интересовало.
— Давай выпьем, — сказал Кирилл.
— Лей не жалей, — ответил Коля. — А ты служил?
— Нет, я в восемнадцать лет бил «Мерседесы», портил девочек и нюхал кокос, — Кирилл опрокинул стопку. — Всё, как положено мальчику из приличной интеллигентной семьи.
Раньше я не видела, чтобы он пил крепкий алкоголь. Коньяк на донышке бокала или полбутылки вина — не считалось. Мне стало любопытно, какой он пьяный.
— Ну, а я деревенский мальчик. У нас ближайший «Мерседес» можно встретить в райцентре, и то ему двадцать пять лет. А вместо кокосов яблоки — только маленькие и кислые.
Похоже, Коля совсем захмелел. Он даже не понял, о чём говорил Кирилл.
Коля вдохновенно продолжил свой протокольный рассказ:
— А после армии меня взял на работу директор леспромхоза. Прямо так и сказал: «Ты самый лучший водила в Овсяновке, к тому же молодой, ответственный и не бухаешь».
— Налить? — спросил Кирилл.
— Ага, наливай. Так вот, я работаю больше года, и на хорошем счету у начальства. Зарплата — двадцать две тысячи рублей чистыми. Тебе, может, это покажется мало, но для меня нормально. Мне двадцать лет — у меня всё впереди.
Дедушка согласно кивнул, Олег Игоревич взял ещё кусок пиццы, а Кирилл промолчал. Коля выпил, закусил и снова заговорил:
— А недавно я решил изменить свою жизнь. Нужно же идти вперёд, верно? Стремиться к лучшему, ставить перед собой цели. Я в книге читал.
— Я с тобой согласен. Я тоже ставлю цели.
— Да? Ну так вот, я ещё зимой пошёл учиться на экскаваторщика — это круто и намного лучше платят. А в прошлом месяце приезжал к Ане извиняться и ездил в порт на собеседование. И меня взяли, прикинь! Молодой, ответственный, не бухаю. Зарплата — от сорока до пятидесяти тысяч!
— Ого! Поздравляю, — сказал Кирилл.
Я посмотрела на дедушку — он не был удивлён. Значит, знал о профессиональных амбициях Коли. Наверняка поддерживал его и, возможно, спонсировал обучение. Дед всегда любил Колю.
— Так что в конце августа я переезжаю в Питер на постоянное место жительства и выхожу на новую работу. Сниму квартиру, обустроюсь, а к Новому году женюсь.
— Да? У тебя и девушка на примете есть?
— Есть, а как же, — охотно ответил Коля. — Я вон на Аньке Павловой женюсь.
— А она согласится? — искренне заинтересовался Кирилл.
— А куда она денется? Ты её к тому времени бросишь, а я подберу, отмою с хлоркой и женюсь. Мне плевать, честная она девушка или шлюпка, я десять лет её хочу и по-любому женюсь. Ты-то ведь не женишься, олигарх. Давай наливай, чего смотришь? Выпьем за мою невесту!
Дедушка крякнул. Олег Игоревич беззаботно уминал пиццу, словно ничего не происходило. Кирилл взял Колю за плечо и потащил из-за стола:
— Пойдём, у меня есть пара замечаний по поводу твоей самопрезентации.
Коля ухмыльнулся, покрутил головой, как боксёр перед боем, и с удовольствием последовал за Кириллом за угол террасы.
Я с трудом проглотила последний кусок и сказала:
— Ребята, всё нормально, не надо…
Дед молча встал и отправился вслед за парнями. Я дёрнулась было, но наткнулась на осаждающий взгляд из-под седых бровей. Когда дедуля в таком настроении, к нему лучше не лезть — это я запомнила с детства. Впрочем, он быстро вернулся и сел за стол как ни в чём не бывало. Я уж подумала, что всё обошлось, но заметила, как он потёр под столом правый кулак.
Так Коле и надо! Пусть ещё и Кирилл ему врежет, чтобы голову включал, прежде чем рот открывать. Если раньше он при каждой встрече звал меня замуж, и меня это даже трогало, то теперь его зацикленность на свадьбе приносила одни проблемы.
Они вернулись через десять или пятнадцать минут, когда я уже подпрыгивала на стуле от беспокойства. Кирилл был спокоен и в хорошем расположении духа, а Коля — крайне задумчив. Он шмыгал опухшим носом и подтирал его бумажным платочком. На лице Коли отражалась суматошная работа мысли — он выглядел так, словно под его черепной коробкой перезагрузился компьютер. Интересно, что Кирилл ему сказал? Агрессия между ними улетучилась. Ещё немного — и станут лучшими друзьями.
Олег Игоревич сказал:
— Пока вы гуляли, я всю пиццу доел. Но там ещё итальянские десерты есть — тирамису, панна-котта какая-то… Я за кофе, кому ещё сделать?
— Мне, — сказал Кирилл.
— Мне тоже, пожалуйста, — попросил Коля.
— И мне.
— Дедушка, тебе нельзя кофе!
— Иногда можно, я прекрасно себя чувствую. Мне вообще нравится у вас в Питере —весело так, не то что в Овсяновке.
Он и правда выглядел отлично: здоровый румянец, блестящие глаза. И даже словно помолодел на пяток лет. Неужели ему приятно, что мужчины борются за его внучку? Вот уж не думала, что в нём взыграет родительская гордость в такой некрасивый момент. Или ему давно хотелось дать Коле по носу за его неуместный мальчишеский гонор? Что ж, если у дедушки хорошее самочувствие — самое время признаться в том, что взрыв самодельной бомбы вырвал кусочек плоти из моего плеча. Спасибо молчановской куртке — защитила от мелких осколков.
— Дедушка, ты только не волнуйся, но мне надо кое-что тебе рассказать, — начала я.
***
Уже глубокой ночью, после сложного разговора с дедушкой и клятвенных заверений в том, что теперь меня будут охранять и беречь, как хрустальную вазу, мы с Кириллом вернулись к нему домой и рухнули в постель. Сегодня был трудный день, а завтрашний обещал его переплюнуть. Мы составили длинный список неотложных дел: перевезти из моей квартиры необходимые вещи — хотя бы одежду и обувь на первое время. Съездить к доктору на перевязку и заодно в той же клинике сделать дедушке ЭКГ и УЗИ сердца. Если позволят время и силы, Кирилл хотел, чтобы я встретилась с его адвокатом: наверняка у полиции остались ко мне вопросы, и адвокат был мне жизненно необходим. Я не протестовала. При адвокате будет легче объясняться с хмурыми и въедливыми следователями.
Ещё я бы хотела повидаться с Василием Ивановичем, но, как только заикнулась об этом, Кирилл помрачнел:
— Это плохая идея. Он подозреваемый в деле о покушении. Я не хочу, чтобы ты с ним встречалась.
Я не стала говорить, что знаю Василия Ивановича исключительно с положительной стороны и не верю в его виновность. Не время выгораживать своего сутенёра.
Кирилл сказал, что везде нас будет сопровождать Олег Игоревич и, возможно, кто-то из его ребят.
— А тебя кто будет охранять? — спросила я. — Молчанов в Америке, Олег Игоревич со мной, а ты останешься без охраны? Так не пойдёт!
— Не волнуйся, у меня достаточно сотрудников в службе безопасности. Твоя охрана сейчас — самое главное. Всё-таки ты единственный свидетель.
Кирилл устроил меня на своём плече так, чтобы травмированная рука лежала сверху, и неуверенно потянулся поцеловать. Боялся нарушить наше новое соглашение, проявляя инициативу? Не хотел слишком на меня давить? Я улыбнулась и охотно подставила ему губы. Мне нравилось целоваться с Кириллом, особенно так — расслабленно, без горячности страсти, а с томлением пробуждающего желания. Мне было неловко, что я заставляю Кирилла терпеть возбуждение, а потом справляться с ним без моей помощи, но для меня это был единственный способ — медленно, шаг за шагом пройти долгий путь от холодности к полноценным ощущениям. Я верила, что Кирилл — тот самый мужчина, который разбудит во мне чувственность. Просто не надо спешить. И надо прислушиваться к себе, а не к мужчине. Поступать ровно наоборот, чем я привыкла до сих пор.
Раздался звонок по скайпу. Кирилл застонал, с сожалением оторвался от моих губ и взял с тумбочки планшет. Я хотела сползти с него, чтобы ему удобнее было разговаривать, но Кирилл придержал меня: «Лежи, не беспокойся, тебя не видно».
— Привет, Паш, — сказал он позвонившему, — как долетели?
— Нормально, с погодой повезло. Только над Чикаго была гроза — пришлось сделать крюк и подняться выше десяти тысяч. А в целом спокойный полёт.
— А как Маша?
— Маша неплохо, проспала восемь часов, — в голосе Молчанова послышалась улыбка.
— Ну, она любит поспать в твоём самолёте, у неё там подушка, одеяло и скучные книги. Сам-то как?
— Да я рухну сейчас. Хорошо ещё, Сашка был бодрый, дал мне часик отдохнуть…
Пока они обсуждали насущные вопросы, я лежала с закрытыми глазами, наслаждалась их близкими голосами и… представляла, что они оба здесь. Дикая, абсурдная, бесстыдная фантазия, оскорбляющая сразу кучу народу: Кирилла, его беременную сестру, Молчанова. Да и меня тоже такие фантазии не красили. Я чувствовала себя похотливой идиоткой, грезящей о двоих партнёрах, — как будто мне одного было мало. Я и с одним-то не знаю, что делать, куда мне двое? От увеличения количества мужчин оргазм не прискачет пушистым зайчиком.
Я глубоко вздохнула и постаралась выкинуть из головы глупые мысли. Они меня приняли, доверились мне — все трое. Я должна обуздать своё буйное воображение, чтобы оно не привело нас к беде. Как говорил Молчанов прошлой ночью? «Мы никогда не сделаем друг другу больно». Теперь я — часть этого «мы».
Я никому не сделаю больно. Никогда.
— Ты там не один, что ли? — вдруг спросил Молчанов.
Я перестала дышать и зажмурилась ещё крепче. Он, наверное, услышал мой вздох или понял по лицу Кирилла (или по его губам!), что тот не один в постели. А, может, макушка моя мелькнула в кадре.
— Аня со мной, — ответил Кирилл. — Мы решили… попробовать.
— Ну, молодцы, — довольным и немного удивлённым тоном сказал Молчанов. Как будто сомневался, что я соглашусь встречаться с Кириллом! Как будто не затем он улетел на другой край земли. — Привет ей передавай. Пусть поправляется, герой.
Как легко он врёт и притворяется!
Нет, он не врёт — он не позволяет необдуманным эгоистичным порывам разрушать свою устоявшуюся жизнь. Мне надо брать с него пример, а не упрекать в притворстве. Можно подумать, я абсолютно честна с Кириллом и ни в чём не притворяюсь.
— Я передам. Надо будет как-то вчетвером пообщаться. Кстати, я пустил в вашу квартиру родственников Ани. Ты не против, если они поживут там немного?
— Каких родственников?
— Дедушку и жениха.
— У неё есть жених?
Я совсем уползла под одеяло.
— Приедешь, познакомишься. Я пригласил его на работу, он экскаваторщик. Мне как раз нужен свой человек на площадке, там какая-то ерунда происходит. А этот Коля вроде нормальный парень — приезжий, высокая мотивация, не пьёт.
Молчанов хмыкнул:
— Ладно, через пару недель посмотрю на этого жениха.
Через пару недель?! Он собирается вернуться? Я почувствовала, как щёки загораются предательским румянцем. Мне нельзя встречаться с Молчановым. Это плохо закончится.
Утром Кирилл снова помогал мне помыться.
В этот раз он не позволял себе вольностей: не играл с сосками, не вжимался пахом в ягодицы, не проникал намыленными пальцами во все доступные отверстия. Я наслаждалась его ласковыми руками и сама искала возможности прикоснуться к нему — словно ненароком, не выдавая своего интереса к его сильному смуглому телу. Мне нравилось балансировать на грани между томительным предвкушением и возбуждением, не позволяя первому перетечь во второе. В этом был скрытый расчёт на то, что когда что-то себе запрещаешь, то это обязательно случится: на самом деле я мечтала почувствовать возбуждение.
Как было бы прекрасно ощутить мощную волну желания, жар в крови, непреодолимую потребность отдаться мужчине — открыться, насадиться на член, принять его полностью. Как приятно было бы ощутить ответный порыв Кирилла. Он ведь ждал этого. Ждал, когда я решу, что время пришло, и сделаю шаг навстречу.
Увы, я нежилась и упивалась его ласками, подставляла то попу, то живот, поднимала поочерёдно ноги — но моя женская сущность молчала. Ничего похожего на то, что я чувствовала рядом с Молчановым. Или пусть даже без Молчанова — а всего лишь вспоминая и грезя о нём.
Как долго Кирилл будет ждать от меня страсти? Что, если ему надоест? Не честнее было бы сказать: «Прости, но я не слишком темпераментная девушка, у меня травмы прошлого, отец-убийца, куча фобий — поэтому я никогда не кончала с мужчинами. Да и не с мужчинами тоже — я вообще никогда не кончала. Я даже возбуждаюсь редко — и лишь тогда, когда думаю о твоём лучшем друге Паше Молчанове». Меня передёрнуло от отвращения к самой себе. Во-первых, это неправда. Я и с Кириллом иногда возбуждалась — пусть не настолько, чтобы захотеть секса, но этого хватало для волнующих физиологических открытий. Ничего подобного я раньше не испытывала, и нельзя сбрасывать это со счетов только потому, что на Молчанова реакция была ярче. А во-вторых, однажды Кириллу уже говорили: «Я никогда с тобой не кончала». У меня рот не откроется, чтобы повторить эти слова, зная, что пережил Кирилл в прошлый раз. Тем более я уже симулировала оргазмы. Сказать, что это было профессиональное притворство, — честно, но слишком жестоко. Почти все клиенты верили, что я в них влюблена и получаю удовольствие от секса. Возможно, я хорошо играла. Возможно, мужчинам хотелось в это верить. В любом случае рассказывать Кириллу о моей фригидности не имело смысла — это не решит наших проблем, а лишь добавит новых.
Мы просто не будем спешить. Мы сделаем это мед-лен-но… Всё у нас получится.
Он накинул на меня халат и вернулся под душ, чтобы помыться. Он стоял ко мне передом и намыливал голову, ничуть не стесняясь торчащего члена. Капли воды разбивались о гладкую набухшую головку и разлетались брызгами. Как у мужчин всё чудесно устроено: их потребности всегда наглядны, намерения честны, а желания откровенны. Они не могут лгать, как женщины.
Импульс подтолкнул меня к нему.
— Кирилл, хочешь, я…
Будь это пару недель назад, я бы сказала просто: «отсосу тебе». Совершенно прямое предложение, которое клиенты всегда воспринимали с энтузиазмом. Но теперь я не знала, как сформулировать. Я даже не знала, хочу ли я использовать такие грубые и циничные слова в личных отношениях. Разве в обычной жизни я настолько разбитная и пошлая девица?
Я так плохо себя знала! Недостаток опыта сказывался даже в таких мелочах.
— Я одного хочу, — ответил Кирилл, смывая пену с волос, — чтобы ты не спрашивала, чего хотят другие, а подумала о собственных желаниях. Чего хочешь ты, Аня?
После сборов одежды и посещения клиники я уговорила Олега пообедать на Васильевском острове. Всё равно мы проезжали мимо. Я сама выбрала заведение — не тот кафетерий, где я работала до знакомства с Василием Ивановичем и который находился напротив конторы, а ресторанчик с обратной стороны квартала. Через три проходных двора можно было незаметно добраться до нужного дома, но об этом знали только местные. Я надеялась, что Олег не сопоставит местоположение конторы и этого ресторана.
Мне хотелось пообщаться с боссом наедине и так, чтобы никто не узнал о встрече. О телефонном разговоре нечего было и думать: наверняка наши номера прослушивались.
Я заказала запечённую рыбу с овощами: всяко её будут готовить не меньше пятнадцати минут. Отпросилась у Олега в туалет и незаметно выскользнула на улицу. Рванула напрямик, перескакивая через лужи и пугая окрестных котов, гуляющих вокруг помойки. У меня было совсем немного времени, чтобы выспросить Василия Ивановича о том, что происходит, — если он вообще на рабочем месте, а не в Крестах.
Или где сейчас держали опасных преступников?
Я влетела в офис запыхавшаяся и взволнованная. Мой босс сидел, развалившись на диване. В одной руке он держал здоровенную шаверму, источавшую запахи лука и жареной баранины, а в другой — бутылку пива! Редчайший случай на моей памяти: обычно Василий Иванович в разгар рабочего дня баловался пончиками и кофе, а не пивом и шавермой.
— Ох, вы на свободе! Вас отпустили? — воскликнула я.
— Прикуси язык, ласточка! Ещё не хватало, чтобы человека с такими влиятельными друзьями посадили в тюрьму! Нет! Я на свободе и собираюсь за неё сражаться.
— Зою нашли? — я присела на диван и перешла к самому главному: — Пока её не найдут и не выяснят, кто заказчик преступления, мы все под подозрением. В субботу меня допрашивали три часа подряд! Кажется, они меня подозревают.
— Они всех подозревают! Страшные люди. Они думают, у нас тут ячейка ИГИЛ, а не самое элитное эскорт-агентство в Северо-Западном федеральном округе. Они забрали мой компьютер, — пожаловался он.
— Что?! Тот компьютер, где хранились материалы?
— Вот именно! Они будут проверять каждую девочку и, к сожалению, на каждую у них есть компромат.
— Фотографии и видео?
— Плюс личные документы, графики встреч, имена клиентов и медицинские карты.
— О-о, — застонала я, — нас всех привлекут не только за терроризм, но и за проституцию!
— Не паникуй! — Василий Иванович откусил большой кусок шавермы, и у меня заурчало в животе. — Я что, зря платил своей крыше целых двадцать лет? Там серьёзные люди, они нас прикроют. Но пока что агентство в ауте — клиенты затаились, а ласточки улетели в тёплые края. Ты одна меня навестила.
— Это всё я виновата! — сокрушённо сказала я. — Не надо было рассказывать полицейским про Зою.
— А я всегда говорил, что честность — твоё главное достоинство. Кто ж знал, что оно так повернётся? Выше нос! Авось пронесёт, — он отхлебнул пива. — Вот только сейф конфисковали вместе с компьютером. Пропали твои денежки! Ну ничего, слава богу, ты пристроена, Кохановский тебе поможет.
— Они что, не вернут мои деньги?!
Он пожал плечами:
— А на них, к сожалению, не написано, что они твои. Кэш всегда анонимен и подозрителен. Беги домой, Аня. Постарайся очаровать Кохановского, уцепись за него руками и ногами — и держись! Он защитит тебя от полиции, от преступников и от всех невзгод нашего циничного и жестокого мира.
Какой-то он был необычный сегодня. Я заглянула за диван и увидела в мусорной корзине несколько пустых бутылок и промасленные упаковки. Он что, с утра пил пиво и объедался шавермой?
Василий Иванович посмотрел на меня и с чувством сказал:
— Ты даже не представляешь, как тебе повезло! Любая бы мечтала оказаться на твоём месте. Вон Вика осталась без работы! А у неё Тёмочка в частной школе, да ипотеку ещё лет десять выплачивать. Вот уж кому не позавидуешь…
— Какой Тёмочка? — обескураженно спросила я.
— Сынок её. В четвёртый класс перешёл. Она тебе не говорила?
Мне категорически не хотелось встречаться со Степаном. И с Максимом тоже, хотя я понимала, что вряд ли презентация обойдётся без самого красивого актера России, учитывая, что он протеже самого успешного режиссёра России. Эта связка нерасторжима, как сожительство двух старых импотентов. И с Жанной я тоже не хотела видеться — эта блогерша, судя по её бесчисленным очеркам в «Живом журнале», тусовалась во всех местах одновременно. Кто ещё там будет? Знаменитые актёры, меценаты, журналисты светской хроники? На кого я могу нарваться при моём везении?
«Бабочка» на Невском призывно распахнула дореволюционные арочные двери. Внутри всё так сияло и переливалось, что стало больно глазам. Мы с дедушкой зашли в белоснежный зал под конвоем Олега. Кирилл нас уже ждал. Он сидел на низком кожаном пуфике и пил кофе из крошечной фарфоровой чашечки. Около него столбом стоял один из охранников и хлопотали две консультантки.
— А вот и она! — сказал Кирилл, увидев меня. — Подберите этой девушке коктейльное платье, чтобы оно прикрывало одно плечо. И чтобы в нём было удобно — никаких натирающих швов, резинок и прочего. А лучше два-три платья. Вы меня понимаете?
— Да, конечно! Разумеется! Одну минуточку, — защебетали девушки, делая вид, что каждый день подбирают платья для раненых в плечо покупательниц. Их явно не смущала моя рука на перевязи.
Кирилл встал и усадил на своё место дедушку:
— Кофе хотите? Чаю? Воды? — заботливо спросил он, видя, что дедушка слегка шокирован великолепием этого храма торговли.
— Да мы только что поели и попили, я так-то не голоден, — ответил дедушка.
Только бы ему не попался на глаза ценник на той крошечной жёлтой сумочке, которая лежит на витрине около пуфика! Тогда дедушке точно понадобится стакан воды и, возможно, таблетка корвалола.
— Я с тобой, — сказал Кирилл, когда консультантки прикатили железную стойку с несколькими платьями и чем-то меховым в открытой коробке.
— Кирилл, если проблема в том, чтобы сходить на презентацию к Степану, то у меня найдётся наряд. Я не впервые собираюсь на такое мероприятие. У меня достаточно платьев — и дневных, и вечерних.
— Ты имеешь в виду свои рабочие платья? Как то красное бархатное, в котором ты приезжала? С таким соблазнительным вырезом, — он провёл пальцем по галстуку до пупка, показывая длину выреза.
Это он преувеличил! К тому же то было платье для интимной встречи с клиентом, а не для эскорта. Я хотела объяснить Кириллу разницу, но по его лицу поняла, что лучше не спорить. Ему почему-то было важно подобрать мне новое платье по собственному вкусу. Что ж, пускай.
Меня ловко раздели в четыре руки — но в этот раз это были женские руки, а не мужские. Более проворные, но менее ласковые и будоражащие. От них по телу не разливалось живительное тепло. Кирилл наблюдал за нами, опершись плечом на косяк примерочной кабинки. Пиджак он расстегнул и засунул руки в карманы брюк. Лицо его выражало крайнюю степень заинтересованности. Одна тёмная волнистая прядь выбилась из причёски и упала на лоб — он попытался откинуть её резким движением головы, но она снова свесилась до самых бровей.
«Я живу с этим мужчиной», — вдруг подумала я. — «Он мой».
Губы невольно разъехались в улыбке. Я смотрела на Кирилла в зеркало и ловила себя на том, что будь это чужой мужчина, я бы позавидовала его девушке. Он молод, хорош собой и добр. Василий Иванович прав, мне несказанно повезло.
Консультантки быстро поняли, что распоряжается всем Кирилл, поэтому перед тем, как надевать на меня наряды, показывали их ему. Если он кивал, они аккуратно впихивали меня в платье, если мотал головой — убирали подальше. Мне представился случай изучить вкусы Кирилла Кохановского. Несколько кружевных платьев на чехлах кремового цвета он забраковал сразу: «Слишком избито, сейчас все такие носят». Платья-футляры заклеймил словом: «Скучно», а шёлковые комбинации даже смотреть не стал: «Это вообще за гранью добра и зла».
После получаса примерок Кирилл выбрал синее атласное платье в стиле нью-лук — с пышной юбкой ниже колена, поясом на талии и асимметричным воланом через одно плечо. Он прикрывал повязку и правое плечо целиком, а левая рука оставалась голой и свободной. Ещё ему понравился чёрный комбинезон с широкими штанинами и золотистое плиссированное платье необычного покроя — оно укутывало плечи, но оставляло открытой спину. Мелькнул трехзначный ценник. Я вспомнила, что мои накопления уменьшились на миллион двести тысяч, и скисла. Может, попросить Кирилла выбить мои деньги из полиции? У него же папа депутат Госдумы, председатель какого-то комитета. Неужели не отдадут?
Мне тоже понравились три этих наряда — они сели довольно неплохо. У Кирилла был отличный глазомер. Он полюбовался мной со всех сторон и задумался. Одна из девушек спросила:
— Хотите, мы выйдем, и вы посовещаетесь?
— Ты хочешь со мной посовещаться? — спросил Кирилл таким двусмысленным тоном, словно спрашивал, хочу ли я с ним потрахаться.
Очевидно, зрелище его возбудило. Несмотря на колоссальную финансовую потерю, подавленное настроение и дурные предчувствия, я не смогла не откликнуться:
— А ты что, больше не выдерживаешь?
Он издал смешок, кашлянул и потёр переносицу. Видно было, что ему нравятся мои поддразнивания. По крайней мере они его не злили.
— Я выдержу столько, сколько понадобится, — ответил он. — Но если вдруг ты захочешь посовещаться со мной, то я не против.
— А зачем? — я пожала одним плечом. — Мне кажется, ты прекрасно совещаешься в одиночку.
— Вот как? — Кирилл поднял брови. Повернулся к консультантам: — Я тут посовещался и решил, что куплю все эти платья. И меховую накидку в придачу.
— О, замечательный выбор! Ваша спутница — потрясающе красивая девушка с идеальной фигурой! Золотое платье от Мэйсона Марджела просто создано для неё!
Они говорили обо мне в третьем лице, словно меня здесь не было. Но меня это не трогало и не обижало — обычное дело в нашей профессии. Удивило то, с какой охотой, лёгкостью и удовольствием я флиртовала с мужчиной. Между нами как будто протянулась ниточка, и мы её легонько подёргивали — и от этого становилось щекотно где-то в солнечном сплетении.
Девушки подхватили выбранные вещи и выскользнули из примерочной. Кирилл облизнул губы, не сводя с меня глаз. Руки из карманов он так и не вытащил и всё ещё стоял, небрежно привалившись к косяку. Щекотка из солнечного сплетения опустилась под пупок. Я сделала шаг, поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы.
— Это за платья? — спросил Кирилл.
— Нет, это за твоё терпение, — ответила я, ощущая, как щекотка свалилась в низ живота. — Возможно, мне скоро понадобится экстренное совещание…
Вечер мы снова провели большой дружной семьёй — я, дедушка, Кирилл, Коля, Олег и ещё какой-то парень из службы безопасности. Я потихоньку начинала их различать, но имена ещё путала. Мы поужинали на кухне Маши и Молчанова, а чай вышли пить на террасу. Солнце садилось над Финским заливом, облака окрасились в насыщенный сиреневый цвет.
То чувство, которое толкнуло меня к Кириллу в примерочной «Бабочки», не исчезло. Я всё ещё ощущала притяжение к нему. Это было похоже на то, как если бы я зашла в дорогой кондитерский магазин: восторг от красоты и разнообразия пирожных, искушение купить сразу пять штук, невозможность отвести взгляд от прилавка. И сомнения в глубине души: а нужно ли мне это? Может, обойтись без сладкого?
Неужели это и есть влечение? Так женщина понимает, что ей нравится мужчина?
С Молчановым всё было иначе. Тогда мне показалось, что в кровь пустили кислоту: я вспыхнула, потеряла способность думать, превратилась в животное. Инстинкты взяли верх, и я кралась к мужчине, как голодная львица к своей жертве. К Кириллу у меня не было такого необузданного болезненного влечения.
Я посмотрела на то место за столом, где на дне рождения Маши сидел Молчанов. Оно сейчас пустовало, но перед глазами возник его образ: солнечные очки, скрывающие взгляд, клетчатая рубашка, растрёпанные ветром русые волосы. Я помнила каждое его движение, каждый наклон головы. Помнила бережный жест, которым он обнял Машу, помнила хлопок пробки от шампанского, крики «Горько» и клацанье железных щипцов для мяса. Помнила горе, накрывшее меня с головой, как мутная волна.
И я поняла: то, что я чувствовала к Кириллу, можно было назвать искушением — смесью любопытства, неоформленного желания, девичьего интереса и искреннего человеческого восхищения. А то, что я чувствовала к Молчанову, можно было назвать одним коротким словом — голод. Не смесь чего-то, не приятное волнение, а грубый, мучительный, физиологический голод. Если бы я сама такого не испытала, то не поверила, что так бывает: что можно разумом осознавать всю невозможность наших отношений, а телом так отчаянно их желать.
Даже то, что он находился на другом краю земли, меня не останавливало.
На террасе горели фонари, но моё лицо было скрыто в тени. И хорошо. Мне не хотелось, чтобы кто-то из присутствующих догадался о моём угнетённом состоянии. Ещё недавно я верила, что всё у нас с Кириллом получится, а сейчас мне казалось, что я совершила ошибку. Меня кидало из одной крайности в другую, как неуправляемую лодку во время бури.
Я собрала со стола пустые чашки и понесла их на кухню. Мне хотелось остаться одной, чтобы никто не мог подсмотреть смятение на моём лице или подслушать сомнения в моих мыслях. Я не привыкла постоянно находиться на виду, в окружении людей, из которых как минимум двое по долгу службы умеют считывать эмоции.
Я поставила чашки и тарелки в посудомоечную посуду, машинально смахнула крошки со стола. Теперь, когда я представила Молчанова сидящим за столом на террасе, я не могла остановиться и не представлять его везде. Один призрачный Молчанов валялся на диване с книжкой, второй щёлкал пультом телевизора, третий жарил яичницу, четвёртый загружал в холодильник продукты, пятый включал посудомойку… Я приложила палец к кнопке, как будто могла почувствовать прикосновение Молчанова, и тут же убрала. Не надо. Так можно далеко зайти.
Взгляд упал на дверь, ведущую в ванную комнату. Мгновенно передо мной вырос шестой призрак, самый сногсшибательный — босой, с мокрыми волосами, с одним лишь полотенцем вокруг бёдер. Нет! Нет. Я была в этой ванной, я видела: она гостевая. Там ничего не напоминало о хозяевах — никакой косметики, зубных щёток, бритвенных станков, фенов и расчёсок. Там даже полотенца были отельные — большие, белые, сложенные в стопку. Молчанов мылся в другом месте. Где-то на втором этаже.
Один раз подумав об этом, я уже не могла выбросить эту мысль из головы.
Я оглянулась: Кирилл разговаривал с Олегом и Колей. Кажется, они обсуждали рабочие вопросы, до меня доносились обрывки их беседы: «двенадцать тонн не хватает» и «тальмана потеряли накладную». Дедушка лежал в мягком кресле под кадкой со стриженым деревом и читал «Деловой Петербург» недельной давности. Парень из СБ курил у ограждения и болтал с кем-то по телефону. На меня никто не смотрел.
Я выскользнула в тёмную прихожую и нащупала перила. Гладкое прохладное дерево остудило горячие ладони. Я замерла, не в силах пошевелиться. Я не должна идти на поводу нездорового любопытства. Это какой-то мазохизм — пытаться проникнуть в спальню мужчины, который сам меня отдал другому. Кроме того, если меня застукают наверху, все подумают, что я больная на голову. А Кирилл может догадаться о моих чувствах. Хотя нет, он верил Молчанову как самому себе. И мне он тоже верил…
Сердце застучало даже раньше, чем я осознала, что ступила на первую ступеньку. Больше я не медлила. Взлетела по изогнутой лестнице и оказалась в небольшой уютной гостиной, явно обставленной женщиной: светлая мебель весёлой расцветки, пушистый ковёр на полу, шкаф с книгами, ваза на комоде. Вечернего света из окна не хватало, чтобы рассмотреть корешки книг и узор на ковре, но хватало, чтобы не споткнуться в сумраке и не упасть.
В гостиную выходили четыре двери. Я по очереди заглянула в каждую. Две комнаты оказались пустыми — вероятно, будущие детские. В одной — нечто вроде гардероба и кладовки, а в последней, самой дальней от лестницы комнате, я обнаружила спальню. Я зашла в неё и закрыла за собой дверь. Нащупала на стене выключатель и щёлкнула клавишей. За изголовьем кровати медленно разгорелись скрытые источники света.
Здесь он спал. С Машей. Здесь они любили друг друга. Здесь они зачали ребёнка.
На одной тумбочке стояло хрустальное блюдце, в котором поблёскивали жемчужные серьги. Там же лежал бальзам для губ и маленький тюбик крема. На другой тумбочке валялись несколько авиационных журналов, зарядка для телефона или планшета, и стояла недопитая бутылка минеральной воды.
Это его сторона кровати.
Я села и вытащила подушку из-под небрежно накинутого покрывала. Поднесла её к лицу. Да! Это его запах. Не запах туалетной воды или крема для бритья, а запах его тела — тонкий, чистый, родной. Я неловко ткнулась лицом в подушку и здоровой рукой кое-как натянула на себя кусок одеяла. Я буду тут. Пусть меня найдут и убьют. Застрелят, как маму. Плевать.
Беспросветная тоска обрушилась на меня лавиной и погребла под собой. Я ещё сильнее вжалась в подушку, потерлась об неё щеками, носом и губами. Побежали слёзы. Почему это случилось со мной? Как мне жить дальше?
«Я обезоружена» — запел телефон в кармане.
Я достала его и посмотрела на экран: какой-то незнакомый номер, и, кажется, даже не российский. Я ответила на звонок:
— Да.
— Аня, пожалуйста, уходи оттуда сейчас же, — сказал Молчанов глухим бесцветным голосом.
— Паша? — я не поверила собственным ушам. — Паша, это ты?
— Это я, — жёстко ответил он. — Аня, прошу тебя, вылезай из кровати и уходи из спальни.
— А откуда ты?.. — начала я. — Ты что, видишь меня?!
Я села и посмотрела по сторонам. Тут есть камеры? Но зачем они в спальне? Или… Или весь дом нашпигован камерами слежения? Вот я попалась!
— Да, я тебя вижу, — подтвердил Молчанов и принялся меня отчитывать: — Аня, что ты творишь? Ты сказала, что тебе нравится Кирилл, но мешает моё присутствие — я забрал семью и улетел в Америку. Теперь что не так? Зачем ты залезла в мою кровать? Ты подумала, что будет, если тебя там найдут?
— Ничего не будет. Тебя же тут нет…
— Аня, что у тебя в голове? — тихо спросил Молчанов.
Кажется, я нашла камеру. Над входом в спальню висел кондиционер, а на нём отчётливо виднелся квадратик видеокамеры. Я вылезла из-под одеяла, подошла к двери и встала на цыпочки, глядя вверх. Поднесла телефон к уху:
— У меня в голове ты, Паша. Если бы ты знал, как мне тебя не хватает, как я скучаю по тебе…
— Хватит, — оборвал он. — Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я бросил Машу и ребёнка? Чтобы предал друга? Ты хочешь разрушить всё, что мы создавали с таким трудом? Не выйдет, Аня, я тебе не позволю.
— Я хочу быть с тобой, — прошептала я.
Когда мы говорили вживую, я перенимала его манеру вести разговор — намёками и полутонами. Но сейчас, когда я не видела его суровых стальных глаз, я могла и хотела говорить без обиняков.
— Я люблю тебя.
Он замолчал, но я слышала его участившееся дыхание. Я робко улыбнулась в зрачок камеры:
— Я ничего не хочу разрушать — я всё знаю, всё чувствую и всё понимаю. Я готова отдать жизнь за твоего ребёнка. Я готова держать Машино платье, когда она будет выходить замуж. Я готова дать Кириллу всё, что он захочет. Просто я люблю тебя, Паша, и ничего не могу с этим поделать.
По-моему, он выматерился мимо трубки длинным непристойным ругательством.
— Нет, ты точно ходячее недоразумение, — пробормотал он. — Ты думаешь, мне легко? Ты думаешь, я не…
Снова послышались матерные слова.
— Аня, если ты и правда меня любишь — постарайся меня забыть, — настойчиво сказал он. — У нас не настолько далеко зашло, чтобы ты страдала обо мне день и ночь. Вы с Кириллом неплохая пара. Займись вашими отношениями. Выбрось меня из головы.
Слёзы покатились по щекам, но я продолжала смотреть в камеру. Пусть видит моё заплаканное лицо. Пусть оно снится ему в кошмарах.
— Мы поняли друг друга? — спросил он. — Аня! Мы договорились?
— Как скажешь, Паш…
— Сама скажи!
— Да, мы поняли друг друга.
— Выключи свет, иди вниз и умойся. А потом возвращайся к Кириллу. Ты меня слышишь?
Я кивнула.
— Всё будет хорошо, — сказал он таким тоном, словно сам в это верил.
***
Я сделала, как он велел. Погасила свет в спальне, плотно прикрыла дверь и спустилась на первый этаж. Зашла в ванную. Постояла, забыв, что нужно сделать, и вышла обратно. Наткнулась на Кирилла.
— Вот ты где! А я думаю, куда ты пропала?
Я посмотрела на него. В карих глазах сквозила тревога, как будто он чувствовал, что со мной произошло что-то непоправимое. На самом деле это произошло намного раньше — возможно, в тот вечер, когда Молчанов поставил поднос с виноградом на пол, отказавшись отдать его мне в руки. Или когда аккуратно вытер губы салфеткой, бросил её в стаканчик и ушёл из «Старбакса». Или когда поднял свой самолёт со взлётно-посадочной полосы Пулково и полетел на запад, прочь от меня. Но всю окончательность принятого им решения я осознала только сейчас.
Он хочет, чтобы я была с Кириллом. Он сказал, что если я люблю его, то должна быть с Кириллом. А я люблю его — поэтому выбора у меня нет. Я буду с Кириллом.
Я шагнула вперёд — стремительно и поспешно, чтобы не передумать. Обняла Кирилла одной рукой, привлекла к себе и до боли впилась в его губы. Я просила его об отсрочке, о времени для создания честных и открытых отношений, о том, чтобы наш секс избавился от невидимого, но явственного штампа «клиент и проститутка». Но к чему лукавить? Наш секс всегда будет сексом клиента и проститутки, если я не полюблю Кирилла всей душой. А я не полюблю его.
К чему мучить человека? Он хочет меня — пусть берёт. За его доброту ко мне и моим близким, за его чувства, за щедрость, деликатность и внимательность, за силу и красоту, за то, что он обанкротил свой бизнес ради спасения друга, за всё это — пусть пользуется мной. Какая мелочь! Всё равно у меня никого больше нет. Он единственный. Я потерпела кораблекрушение и меня выбросило на остров под названием «Кирилл Кохановский» — мне некуда деться. Остаётся благодарить судьбу, что островок омывает тёплое море, что солнце светит ярко, а ветки деревьев трещат от спелых плодов. Можно всю жизнь прожить в неге и сытости — и считать себя самой счастливой женщиной в мире.
Если не разрушать себе мозг постыдными, безнравственными и несбыточными мечтами.
Он положил ладонь мне на попу и притиснул к себе, позволяя ощутить своё возбуждение. Я ответила тем же: выпутала пальцы из его кудрей, опустила руку и сжала упругую ягодицу. Привстала и потёрлась о его пах бёдрами — плотно, настойчиво. Он оторвался от моих губ, оглянулся на террасу, откуда раздавались громкие голоса, и сказал:
— Пожалуй, нам лучше вернуться через дверь.
Он был прав. Мне тоже не хотелось показываться на глаза дедушке и Коле в таком разгорячённом состоянии. Не знаю, как по мне, а по Кириллу видно было, чем он только что занимался.
Мы вышли к лифту. Пока он искал в кармане ключи, а потом отпирал двери, мы продолжали страстно целоваться, вылизывая друг другу рты и засасывая по очереди языки. Его усы и бородка кололи щёки и верхнюю губу, но я лишь крепче прижималась. Я не изображала страсть. Это она и была — горькая, отчаянная, безнадёжная страсть к другому мужчине, направленная на того, кто оказался рядом.
В прихожей мы начали раздеваться. Кирилл сорвал с меня джинсы и трусы, а свои брюки приспустил лишь настолько, чтобы достать член. Не сговариваясь, мы опустились на пол — приблизительно на то место, где я остановилась, когда шла к Молчанову. Всё так переплелось. Кирилл раздвинул мне ноги и одним рывком вошёл внутрь. Я прикусила губу. Не так уж больно, сейчас станет легче.
Кирилл стонал, пока трахал меня. Его пальцы до синяков впивались в кожу, большой член двигался туда-сюда, как поршень, а горячие губы нашли мой рот и шептали что-то неразборчивое. Я обняла его ногами и подавалась навстречу.
— Ох, Аня… — выдохнул Кирилл, замедляя темп.
Я поняла, о чём он.
— Ещё чуть-чуть, я сейчас кончу, — сказала я, и как только он возобновил движение, изобразила оргазм.
Он втиснулся в меня до предела, до самого последнего миллиметра, застонал и кончил. Я слышала, как бешено колотится его сердце. Он расслабился, покрывая поцелуями моё лицо. Потом сел на полу и подал мне руку:
— Извини, я не дотерпел до спальни.
Он улыбался. Я тоже села:
— Да я не против, мне здесь нравится.
На этом самом месте я впервые почувствовала сексуальное возбуждение. Не сегодня. И не с Кириллом.
— Пойдём, я помогу тебе переодеться, — он бережно поднял меня с пола.
Я ощутила, как ручеёк спермы увлажнил мои бёдра. Мы забыли о презервативах.
Утром, после того, как я довела Кирилла до рычания и вскриков своими оральными талантами, а потом проводила на работу, я накинула тяжёлый махровый халат и вышла на террасу. День был пасмурным, над городом висел серый смог, пахло выхлопными газами.
Заметив меня, из квартиры Маши вышел дедушка в пижаме и шлёпанцах. Он нёс две чашки чая. Я хотела его поцеловать, но мне стало стыдно. Мои губы казались мне грязными. Мы уселись на мягкие подушки плетёного диванчика, и я почувствовала себя героиней рекламного ролика. Я сидела в роскошной обстановке роскошного пентхауса и собиралась пить роскошный чай из роскошной посуды — но всё это было ненастоящее. Реквизит.
И жизнь моя была ненастоящей. Я снова играла. Моя мечта о честных отношениях развеялась как дым. Единственное, что мне оставалось, — надежда на чувства Кирилла. Пока я ему нравлюсь, он защитит меня от уголовного преследования за проституцию, от неизвестных террористов, против которых я дала показания, от бытовых проблем с нерабочей рукой и от материальных затруднений. Я могла посидеть у него под крылышком, пока все эти проблемы не утрясутся.
А потом надо будет что-то решать.
Как получилось, что я попала в ситуацию, которую так старательно избегала? Я никогда не собиралась становиться содержанкой нелюбимого человека. Я знала, что из этого ничего хорошего не выйдет, да и Василий Иванович предостерегал. Я согласилась жить с Кириллом только потому, что поверила в возможность любви между нами, а теперь шок после взрыва прошёл, надежды рассеялись, и я ясно увидела свои перспективы. Или я живу с Кириллом, изображая страсть, или ухожу в свою съёмную квартиру и пытаюсь выжить на зарплату официантки. Когда смогу носить подносы.
Я вздохнула. Дедушка сказал:
— Ты выросла, Аня, и больше не нуждаешься в моих советах…
Он остановился, но там угадывалось «но». Я повернулась к нему:
— Иногда нуждаюсь, деда. Я выросла, но, кажется, не особо поумнела. Если у тебя есть совет — скажи, я выслушаю.
— Хорошо, я скажу, — он как будто собирался с духом. — Ты, девочка моя, живёшь головой. Всё заранее продумываешь да строишь планы. Так-то правильно, в целом я одобряю, но иногда это не работает. Есть вещи, которые можно понять только сердцем, — он посмотрел мне в глаза. — Например, как выбрать себе подходящего человека.
Ему трудно было говорить со мной об этом. Я спросила напрямик:
— Ты думаешь, человека нужно выбирать сердцем?
— Да, — ответил он. — Мне кажется, если выбирать головой, то легко запутаться.
— Но ты же сам… Ты говорил… — я не знала, как сформулировать, и меня опять понесло на больную тему: — Вон мама выбрала сердцем — и что? Чем это закончилось? Он её убил! Лучше бы она головой подумала, прежде чем влюбляться в кого не надо. Зачем вообще нужна эта любовь? Сначала всё прекрасно, а потом он берёт ружьё и стреляет тебе в грудь. Я не совершу этой ошибки! Лучше я выберу мужчину по расчёту! Браки по расчёту самые крепкие!
Дед взял меня за руку:
— Да, я говорил, что любовь приводит к беде, но… — он сжал мои пальцы, — без любви тоже ерунда получается. Да и не уверен я теперь, что твоя мама…
— Что моя мама?!
— Вчера я разговаривал с Олегом, — сказал дед серьёзным тоном.
— С Олегом Игоревичем? Зачем? Он чужой человек!
— Чужой, но он раньше работал в полиции — и не на последней должности. Он был начальник какого-то отдела, пока папа Кирилла не позвал его к себе. — Дед сцепил руки в замок и посмотрел на линялые питерские крыши. — Он сказал, что ещё в начале лета ездил в Петрозаводск и читал материалы дела — протоколы, допросы, признания. Всё, что там было.
Я вспомнила, что Молчанов тоже об этом упоминал, когда мы сидели в «Старбаксе». Он запросил всю информацию обо мне ещё в ту ночь, когда я приходила на «Кохану». Наверное, тогда и всплыли эти материалы.
— Я знаю. Это кое-кто из окружения Кирилла решил меня проверить — а то мало ли, может, я засланный казачок. И что Олег?
Боль отразилась на лице деда:
— Он считает, что Сергей не убивал твою маму. Он спросил, хочу ли я, чтобы он занялся расследованием, — не официально, а по своим старым каналам, как частник. Я согласился. Я же должен знать, кто убил мою дочь.
Я онемела от неожиданности. Всю жизнь я слышала от дедушки, что любовь приводит к стрельбе, поножовщине и детям-сиротам, а теперь, оказывается, всё было иначе? Мысли разбегались, я не могла сосредоточиться:
— Как же так? Не убивал? Он же признался… И я слышала, как он кричал…
— Олег хочет с тобой поговорить. Со мной он уже поговорил — вчера полночи сидели. Он так-то толковый следователь, не то что наши в Овсяновке. Я ему верю.
Я кивнула. Конечно, если у Олега есть какие-то сомнения, то пусть всё проверит. Я тоже хочу знать, что случилось пятнадцать лет назад. Я глянула на деда. Бедный! Снова будет переживать эту историю.
— Так что ты хотел мне посоветовать? — спросила я.
— Я хотел сказать, что если ты не любишь этого своего Кирилла, то и не живи с ним. Он, конечно, богатый человек и хорошо к тебе относится — с добром и лаской, но для семьи этого маловато.
— У меня проблемы, дедушка. Я потеряла деньги на квартиру и работу, — призналась я. А ещё я потеряла надежду на искренние отношения с Кириллом, уважение Молчанова и — временно — правую руку. — У меня ничего не осталось.
— У тебя есть я, — возразил он. — Не списывай меня со счетов, пока я жив. Завтра Коля отвезёт меня домой, но знай, я всегда тебе помогу. Я люблю тебя.
Он привлёк меня к себе, и я с облегчением и слезами на глазах уткнулась ему в плечо.
Для встречи со Степаном — старым товарищем, а ныне деловым партнёром Кирилла — я выбрала синее атласное платье в стиле нью-лук. Жёсткий объёмный волан скрывал травмированное правое плечо, оставляя обнажённым левое. Пышная широкая юбка прикрывала колени, а пояс туго перетягивал талию — всё это делало образ утончённо-женственным, но не сексуальным. К наряду я добавила эмалевые серьги с ирисами, которые подарил Юрий Георгиевич. Они прекрасно дополняли образ.
Парикмахер уложил мне волосы, как у Мэрилин Монро, — взбитые кудряшки, открывающие лицо. Визажист изобразил ретро-макияж — высветленная кожа, чёрные стрелки и красные губы. В целом я выглядела как милая юная девочка, собравшаяся на вечеринку в стиле 50-х годов. Симпатично, но для работы не подходит. Разве что клиенту девяносто лет или он повёрнут на Мэрилин Монро.
Кириллу мой образ понравился. Сам он надел тёмно-серый костюм вполне современного покроя — узкие брюки, облегающий пиджак и голубую рубашку, подчёркивающую смуглость кожи и южный тип внешности. Единственное — он уложил волосы назад, чтобы они не падали на лоб. Пахло от Кирилла сногсшибательно — мой любимый горько-сладкий аромат уда и слив.
— Не переживай по поводу гостей, — наставлял он меня в машине, за рулём которой сидел Олег. — Они обычные люди, даже если выбились в знаменитости. У всех свои тараканы и слабости. Будь естественной и приветливой.
Кажется, он волновался больше меня. С чего бы это?
— Кирилл, я знаю, как себя вести на таких мероприятиях, — сказала я.
— А, ну да. Хорошо. Но если тебе вдруг станет некомфортно, скажи мне, и мы уедем.
— Ладно, — я коснулась его руки.
Почему он думает, что мне может быть некомфортно? У меня не было никакого желания вновь встречаться со Степаном и его тусовкой, но если Кириллу это нужно для дела — без проблем. Накануне я плавно вышла из роли подружки и вернулась в роль девушки из эскорта — пусть и с неслыханными привилегиями типа возможности отказывать клиенту в сексе. А в привычном статусе меня не раздражала необходимость сопровождать Кирилла куда бы он ни пожелал.
***
Мы остановились у знаменитой гостиницы девятнадцатого века и прошли в вестибюль с мраморными колоннами, цветными витражами и мягкими коврами, устилавшими драгоценный паркет. Оттуда нас проводили в зал, где уже собрались гости. У входа нас встретил Степан собственной персоной:
— Мой дорогой Кирилл Борисович! Рад, что ты пришёл на мой маленький питчинг, прости за неприличное слово, — воскликнул он преувеличенно радушно. Тут он заметил меня и после секундной заминки взял мою руку, поднёс к губам и пропел: — Венец творенья ди-и-ивная Диана!
Он изящно чмокнул пальцы.
— Меня зовут Анна, — сказала я.
— О, так значит, ты не принцесса Диана, — вспомнил он давний разговор на яхте, — а героиня другой любовной истории! Возможно, Анна Каренина? Впрочем, не будем о грустном, они обе трагически закончили.
— Степан, Аня не просто моя спутница, она моя девушка, мы живём вместе. Давай без твоих шуточек. Я ещё с прошлого раза на тебя зол.
— Ну что ты, что ты, — засуетился Степан. — Ты же знаешь мою тягу к маскарадам и театральным представлениям! Я хотел сделать наше примирение не просто будничным событием, а эмоциональной встряской, эротическим переживанием, которое запомнится на всю жизнь. Смотри, как всё замечательно получилось: вы с Анной нашли друг друга, а добрый дядюшка Стёпа выступил в роли Купидона, можно сказать…
Он нёс какую-то чепуху, но глаза его внимательно бегали с лица Кирилла на моё. Кирилл хлопнул его по плечу:
— Ладно, с кем ты меня хотел познакомить?
Степан тут же перешёл на нормальный деловой тон:
— Сначала с продюсером, ты его не знаешь, а потом с кастом. Мы уже начали пробы. Ты сценарий прочитал? Что думаешь?
Кирилл отпустил мою руку:
— Я отойду ненадолго.
— Конечно, не беспокойся.
Из-за моего плеча выдвинулся Олег, словно напоминая, что одна я не останусь. Степан оживился:
— А мы сейчас Макса позовём с его подругой! Уверен, они найдут, о чём поболтать. — Он махнул рукой: — Максим, иди сюда! Ты не поверишь, кто к нам пожаловал.
Ага, бывшая проститутка пожаловала — теперь в роли порядочной девушки. Через прибывавшую толпу к нам направился божественный белокурый Максим. Его макушка плыла над головами, как солнце над волнами моря. Интересно, Молчанов такого же роста или выше?
Ах, если бы он был здесь! От одной мысли, что я могла бы видеть его статную фигуру и дорогое строгое лицо, ёкнуло сердце.
Подошёл Максим, ведя за руку… Вику. От неожиданности я заулыбалась, а Вика потянулась ко мне и символически поцеловала воздух у моей щеки. Степан довольно хмыкнул и увёл Кирилла вглубь зала, где около большого презентационного стенда топтались мужчины в костюмах.
— Вика! — сказала я. — Я думала, что ты…
Я осеклась. Насколько мы могли говорить откровенно при Максиме, Олеге и сотне чужих любопытных ушей? Бросив Максима, она взяла меня под руку и увлекла в нишу за колоннами, где в окружении изысканных букетов притаилась статуя Геракла. Вика покосилась на груду мышц и крошечный гипсовый пенис и заговорила:
— Как я рада, что с тобой всё в порядке! Вася сказал, что ты спасла сестру Кохановского, узнав нашу наркоманку Зою. Кто бы мог подумать, что она свяжется с криминалом!
— Прости, я рассказала всё полицейским, и они прижали Василия Ивановича. Теперь мы все без работы и без защиты.
— Ну что ты! Ты правильно сделала! Я бы тоже всё рассказала. Я тебе звонила, но у тебя телефон не работал, а потом в трубке начали раздаваться странные щелчки, и я подумала, что меня поставили на прослушку. Теперь я боюсь звонить нашим.
— Я тоже затаилась. Живу у Кирилла, он мне помогает.
— Тебе повезло, береги его. Такой мужчина — один на миллион.
Я вяло улыбнулась. Все считали, что Кирилл — завидная пара для меня. Все, кроме дедушки.
— А ты как?
— А я продолжаю работать, у меня помощи нет. Мне удалось раздобыть контакты некоторых клиентов, и я перешла на одиночную работу — без крыши, без сутенёра, без страховки. Вот, визитки свои распечатала…
Она показала стопочку визиток, а я вспомнила, как она рассказывала про сломанную руку и выбитые зубы.
— Это опасно, Вика. А у тебя ребёнок.
Она глянула на меня:
— Тёма. Ему десять лет. Извини, что скрывала от тебя, просто Тёма — он как из другой жизни, не из этой, — она кивнула за спину, где официанты разносили шампанское, а женщины сверкали бриллиантами и гладкими ботоксными лбами. — Мне кажется, когда я произношу его имя на работе — я его пачкаю. Поэтому я о нём не говорю.
Её глаза заблестели. Я взяла Вику за руку:
— Я понимаю.
Кто-то ещё пришёл, раздался громкий возглас Степана:
— Добро пожаловать, Елена Прекрасная! Супруга Менелая и любовница Париса, легендарная причина Троянской войны!
— Прекрати, Степан, — ответила миниатюрная женщина лет тридцати, — я давно уже ничья не супруга и не любовница.
— Так это легко исправить, — хохотнул Степан. — Сейчас мы тебе кого-нибудь найдём! Кирилл!
Похоже, он уже приложился к своей волшебной трубочке, дарующей веселье. Подошёл Кирилл. Я посмотрела на него, потом на пришедшую женщину и мгновенно обо всём догадалась. Кирилл никогда не умел скрывать своих чувств. В его взгляде сквозь напускное равнодушие и невозмутимость сквозило такое благоговение, что мне физически стало больно. Он смотрел на неё, как старый, много раз битый пёс, смотрит на своего жестокого, но любимого хозяина.
Это была Леночка.
Он до сих пор её любил.
Где-то внутри себя я услышала звон разбивающегося стекла и осыпающихся осколков— так явственно, что испугалась за свою психику. Слуховых галлюцинаций у меня ещё не было. Я растерянно оглянулась и увидела, что несколько молодых людей чокнулись хрустальными бокалами. Так вот откуда этот долгий и пронзительный стеклянный перезвон! Это люди пили шампанское, отмечая запуск нового фильма, а мне показалось, что я услышала звон своих разбившихся хрустальных надежд.
— Подойди к нему, — обеспокоенно сказала Вика.
Она тоже заметила, каким взглядом Кирилл смотрел на незнакомую женщину, и тоже что-то почувствовала. Да тут любая бы почувствовала! Когда твой мужчина так смотрит на другую, это значит только одно: вашим отношениям пришёл конец. Пусть не в буквальном смысле, пусть он не собирался тебя бросать, но в своей душе, в своём сердце он тебя уже покинул. Или вообще никогда не был с тобой.
Господи, Молчанов был прав! «Если ты думаешь, что ему легко далась эта ситуация, то ты ошибаешься», «он несколько лет лечился от депрессии», «хотел застрелиться», «его мучило чувство вины», «ты для него — шанс пережить старую историю с новым финалом», «он хочет спасти тебя, потому что не смог спасти другую проигранную девочку». Молчанов прямо говорил о том, что Кирилл запал на меня не потому, что я такая хорошая, а потому, что решал свои собственные психологические проблемы. Он спасал меня не ради меня самой, а ради себя!
Если бы Лена пятнадцать лет назад дала ему шанс, если бы не отвергла его искреннее и глубокое раскаяние, то Кирилл никогда бы не клюнул на меня. Зачем я ему? Я не дам ему того, что может дать она. Только она может сказать: «Кирилл, я прощаю тебя за те унижение, боль и разочарование, через которые я прошла по твоей вине. Я больше не держу на тебя зла». И, возможно, эти слова изменят всю его жизнь.
Пока я в ужасе осознавала открывшуюся истину, Лена подставила Степану щёку для поцелуя, и тот клюнул её возле уха. Так равнодушно и механически. А ведь они бывшие любовники! Было время, когда молоденькая Леночка бегала за известным режиссёром и рассказывала всем, как великолепен он в постели. Кириллу тоже рассказывала…
Кирилл наклонился вслед за Степаном, чтобы поцелуем поприветствовать Лену, но она резко отвернула голову. Не пожелала, чтобы он её целовал, — пусть даже символически, в щёчку. На скулах Кирилла вспыхнули красные пятна и дёрнулись желваки. Они ничего не забыли. Они до сих пор переживали ту чудовищную ситуацию, когда мальчик проиграл в карты свою первую любовь — настоящую, честную, чистую.
Кольнуло в сердце. Мне показалось, что между этими двумя происходит что-то бесконечно интимное, о чём знают только они. А я — на обочине их жизни вместе с остальными, не важными для них людьми.
— Аня, подойди к ним, — настойчиво повторила Вика. — Ты не эскорт, ты его девушка, не забывай. — И видя, что я в ступоре, добавила: — Мы пойдём с тобой. Максим!
Это я-то не эскорт? Я подавила горькую усмешку. Мы втроём подошли к Степану, Кириллу и Лене, которые уже преодолели неловкость из-за того, что Лена не дала себя поцеловать, и что-то обсуждали. Кирилл заметил меня:
— Ах, вот ты где, — и ласково привлёк к себе. — Аня, знакомься, это Лена Ворончихина, моя бывшая одноклассница. Лена, — обратился он к ней, — а это Аня, моя девушка.
Лена смерила меня с ног до головы взглядом, от которого я покрылась липкими мурашками, и произнесла:
— Я Молчанова, а не Ворончихина. Мне нравится Пашкина фамилия, я решила её не менять. Кстати, а где мой бывший муж? Что-то давно я его не видела.
Ох, она ведь была замужем за Молчановым, а я и забыла! Зачем она вспомнила о нём? Знала ведь, что парни два года не общались после свадьбы с золотой каретой и белыми лошадьми. Зачем опять напоминать об этом? Она словно колола Кирилла тем, что была замужем за его лучшим другом.
— В Америке, — ответил Кирилл.
— Говорят, он снова женится. Это правда? — быстро спросила она.
— Да. На моей сестре.
Она фыркнула и сделала такое лицо, словно ей сообщили, что Данила Козловский женится на Надежде Бабкиной, — смесь сарказма, пренебрежения и насмешки. Рука Кирилла, лежащая на моей талии, напряглась.
— Они отличная пара, — мрачно произнёс он.
— Ну, конечно, отличная пара! Я рада, что Маша наконец-то его получит. Страдать по мужчине пятнадцать лет — это патология.
Кирилл отчётливо скрипнул зубами.
— А злиться на мужчину пятнадцать лет — это не патология? — вырвалось у меня.
— Анна, туше, — засмеялся Степан. — Всё, пойдёмте, сейчас мой продюсер будет речь толкать. Вы же не хотите её пропустить?
Поздно вечером Кирилл засел в своём кабинете, а я ушла в квартиру Маши. Мне хотелось провести время с дедушкой: завтра Коля собирался отвезти его в Овсяновку, а после вернуться в Питер со всеми своими вещами. Дедушка останется в посёлке один. Разумеется, там были соседи и друзья, но родственников кроме меня не было, а Колю он считал чуть ли зятем. Теперь и Коля уедет.
Дедушка ещё не спал. Он сидел в кровати и читал журнал с большим самолётом на обложке. Наверное, Молчанов забыл убрать. Он везде разбрасывал свои журналы.
Я села на кровать, оперлась спиной на изножие и обняла колени руками.
— Знаешь, я подумала над тем, что ты сказал. Ты прав — нет смысла жить с человеком, если не любишь его всей душой. У меня как-то не получается по расчёту.
Забавно: за деньги получалось, а про расчёту — нет. Дед отложил журнал и посмотрел поверх очков:
— Ты совсем его не любишь?
— Да нет, немного люблю, но по сравнению с тем, как я люблю…
Я остановилась и прикусила язык.
— Что, есть другой мальчик?
Я вздохнула. Всё равно слова вырвались, и их не вернуть обратно. Надо говорить правду — хотя бы часть.
— Да, есть. Но мы не можем быть вместе, это исключено.
— Он женат? — догадался дедушка.
А как он мог не догадаться? Его единственная дочь тоже влюбилась в женатого мужчину. Дедушка отлично знал, что означает фраза «мы не можем быть вместе». И знал, к чему приводит разрушение чужой семьи. А теперь и внучка пошла по скользкой и кривой дорожке.
Я кивнула. Мне было стыдно признаваться, но врать деду не хотелось.
— Эх, Аня, Аня. Ты не можешь быть с тем, кого любишь, и решила быть с тем, кто любит тебя. Так-то понятно, но это… это…
Какое слово подбирал дед? Плохо? Невыносимо? Безнравственно?
— Я тебя знаю, внучка, такая двойная жизнь — не для тебя, — закончил он.
— Наверное, мне придётся уйти от Кирилла.
Наконец я это озвучила. Мы вместе всего несколько дней, а всё уже так плохо. Я не любила его, он не любил меня. С сексом тоже ничего не вышло, я снова начала симулировать.
— Вернёшься в Овсяновку?
Впервые эта мысль меня не пугала. Там не будет ни Кирилла, ни Молчанова, ни даже Коли. Я останусь одна и буду жить спокойной простой жизнью, не рискуя изранить своё сердце ещё больше. Пойду работать кассиром в леспромхоз. А дед будет коптить рыбу для дачников.
Я улыбнулась:
— Не знаю. Может быть. Почему бы и нет?
Встреча с Леночкой и открытие по поводу чувств Кирилла больно по мне ударили. Я сама не ожидала, как сильно меня расстроит тот факт, что Кирилл до сих пор к ней привязан. Ещё большие страдания приносила мысль о том, что эта женщина была замужем за Молчановым. Я видела их вдвоём — их улыбки, объятия, поцелуи, секс — с такой отчётливостью, словно в моём мозгу крутили порнофильм. И я не могла его выключить.
Впервые в жизни меня корёжило от жгучей необузданной ревности. Это было невыносимо. Притом я знала, что Лену он больше не любит (если вообще когда-нибудь любил), что у него другая семья, что скоро он женится на Маше. Но к Маше я ничуть не ревновала. Возможно, завидовала, но не ревновала. А вот Лена вызвала во мне шквал негативных эмоций. И самую капельку жалости — из-за её несчастных глаз.
***
Кирилл увидел, что я вернулась, и вышел из полутёмного кабинета, где горел только экран компьютера.
— Извини, мне нужно ещё поработать. У меня на пароходе проблемы.
Он даже не разделся после презентации: снял лишь пиджак и ослабил узел галстука.
— Ладно, тогда я пойду спать.
Он шагнул ко мне, взял за подбородок и приподнял:
— С тобой всё в порядке?
Мне хотелось спросить: «А с тобой?». Пока мы ехали от гостиницы домой, Кирилл не попытался со мной поговорить. Он не спросил, откуда я знаю, что Лена пятнадцать лет на него злится. Не спросил, о чём мы беседовали у стола с закусками. Он вообще никак не попытался объясниться. Возможно, он даже не понял, что я почувствовала его отношение к Лене. Похоже, он считал, что хорошо скрывает собственные эмоции. Так стоит ли сейчас поднимать этот вопрос? Я спрошу: «Ты до сих пор любишь Лену?», — а он ответит: «Нет, тебе показалось», — и на этом тема будет закрыта.
— Всё нормально, — сказала я. — Хотя… можно задать личный вопрос?
Он кивнул.
— Почему ты ещё не женат?
Он чуть нахмурился, как будто это был очень глупый личный вопрос.
— Мне всего тридцать два года, Ань. Я пока не встретил подходящую девушку. А почему ты спрашиваешь?
Я пожала одним плечом:
— Просто интересно. Ты красивый, богатый и успешный — в общем, завидный жених. Неужели не было претенденток на твою руку? Это как-то подозрительно, — я улыбнулась, чтобы он не обиделся.
— Понятно, — протянул он, — тебе кто-то сказал, что я гей.
Я прыснула:
— Нет! Да я бы и не поверила!
— Знаешь, когда тебе за тридцать, а ты успешный и холостой, то завистники начинают распускать сплетни. Они говорят, что ты гей, импотент, извращенец, больной на голову, мизантроп, социофоб, женоненавистник и кучу другой чепухи. Ты ещё не раз с этим столкнёшься. — Он наклонился ко мне: — Не верь ничему, что говорят люди. Верь только мне.
Он подхватил меня на руки и понёс в кабинет. Голова закружилась.
— Куда ты… — я не успела спросить, как он поцеловал меня в губы. — А как же пароход?
Он сдвинул пачку документов и посадил меня на край стола.
— Подождёт, — он торопливо расстёгивал рубашку и ремень одновременно. — Всё подождёт. Анька, ты не понимаешь, что ты для меня значишь.
Он навалился на меня, целуя и укладывая на спину. Поднял подол платья и подцепил трусики.
— Я с ума по тебе схожу.
Стащил бельё и развёл мне ноги, подхватывая под коленки и подтягивая к себе.
— Это какое-то помрачение.
Он рывком вошёл в меня.
И опять без презерватива.
Мы проводили дедушку и Колю до паркинга. Я расцеловала дедулю на прощание: «В следующий раз обязательно сходим в Кунсткамеру, мне тоже хочется», и в сопровождении Олега вернулась в квартиру. Пентхаус казался тихим и пустынным, а терраса непривычно безлюдной. Никто не курил, любуясь крейсером на вечном причале, никто не пил кофе, сидя в плетёном кресле.
Молчанов в Америке…
Кирилл уехал на работу ещё в восемь утра, а мне заняться было нечем. В перевязке я сегодня не нуждалась, а по дому ничем заниматься не могла — разве что перекладывать бумажки на рабочем столе Кирилла.
Олег хотел уйти, уже повернулся к двери, но я поймала его за рукав:
— Подождите, мне надо с вами поговорить.
Он глянул на меня:
— Да, я понимаю, пойдём вниз.
— В «Старбакс», что ли? — удивилась я.
— Да нет, у меня внизу офис есть.
Мы спустились на первый этаж, и, не покидая здания, прошли в небольшой офис. Он состоял из двух комнат, окнами выходящих не на набережную, а в закоулок внутреннего двора. Я увидела играющих на площадке детей, молодую женщину с коляской и поёжилась. Вспомнилась Зоя.
В офисе сидел один из охранников и наблюдал за мониторами. Я заметила несколько чёрно-белых изображений паркинга, центрального входа в жилой комплекс и холла на двадцать втором этаже.
Наверное, и в квартирах везде камеры. Может, они даже секс наш смотрели.
— Садись, — предложил мне Олег, а парню в костюме сказал: — Сходи пообедай, Дим. Или поспи, если хочешь. — Он указал на дверь во вторую комнату, где виднелись диван и журнальный столик. — Ты же с ночи дежуришь?
— Да я лучше кофе выпью. Тебе принести?
— Да, давай. Два стакана.
Дима вышел. Я села у одного из столов и, не таясь, заглянула в мониторы.
— А в квартирах есть камеры? В спальне, в туалете, в ванных комнатах?
— Камеры есть, но когда Кирилл дома, они отключены. Ну, и когда ты — тоже, — поправился он. — Никто за тобой не подглядывает.
— Хорошо, — сказала я. — А в квартире Маши?
— Тоже есть, но мы сейчас не ведём постоянного наблюдения за её квартирой. Если сработает датчик движения, то Молчанову на телефон придёт SMS. Если он сочтёт нужным — сообщит нам, мы проверим.
— Понятно, — протянула я, — прямо как в кино про шпионов.
Он прищурился:
— Ты вот шутишь, а у самой из плеча вот такой осколок вынули, — он сомкнул свои здоровые пальцы так, словно держал горошину.
Я вздохнула:
— Да нет, вы правы. Но это же ужасно так жить! Вон на улице женщина с коляской — а меня начало потряхивать. Страшно из дома выходить. Интересно, что нужно сделать, чтобы преступники охотились на всю твою семью?
— Вот в этом мы и пытаемся разобраться, — серьёзно ответил Олег. — Это могут быть политические противники старшего Кохановского, а могут быть конкуренты Кирилла. А ты что думаешь? У тебя есть соображения по поводу того, кто бы это мог быть? Почему он нанял именно Зою? Тебе не кажется, что это странный выбор исполнителя?
Он меня допрашивал! Я хотела поговорить о родителях, а он втянул меня в обсуждение взрыва.
— Я понятия не имею, как выбирают исполнителя. Я и Зою-то плохо знала. Пару раз видела — и всё. Слышала, у неё были проблемы — наркотики, воровство. Клиенты жаловались. А потом Василий Иванович её выгнал. — Я задумалась. — Мне кажется, она связалась с криминалом, и её заставили подложить бомбу. Она же наркоманка. Они за дозу на всё согласны.
— А долго она работала в вашем агентстве?
— Не знаю. Долго. Лет семь.
— Но ей всего двадцать четыре.
— Тогда меньше. Малолеток у нас не было.
Он замолчал и сделал пометку в блокноте. Закрыл его и засунул в карман. Сказал другим тоном, не таким требовательным:
— Так о чём ты хотела поговорить?
— О родителях.
Он кивнул, словно не сомневался, зачем я пришла.
— Я уже разговаривал с твоим дедушкой Иваном Васильевичем. У меня нет точных сведений, только предположения. Я просил разрешения заняться дополнительным расследованием — в частном порядке.
— А какие у вас предположения? Почему вы решили, — я собралась с духом: — что отец не убивал мою мать?
— В деле был один документ, который мне дали прочитать, но не разрешили скопировать. Сначала он показался мне неважным, но я постоянно о нём вспоминал. В итоге решил кое-что проверить. — Олег взял карандаш и в задумчивости постучал по столу. — Пока рано говорить о выводах. Мне просто нужны твои показания. Ты помнишь хоть что-нибудь?
Я ощутила, как дыхание участилось. Готова ли я была вспоминать о том дне прямо сейчас?
— Почти ничего.
— Тебе было три года — некоторые дети помнят себя с более раннего возраста.
— Я помню крик отца. Он так громко закричал, что я испугалась и… обмочила колготки.
Я глубоко вздохнула и сцепила пальцы. Олег бросил карандаш, достал из ящика стола пачку сигарет и медленно, спокойно прикурил. Удивительно, но, наблюдая за его большими грубыми руками, я немного успокоилась.
— Что ещё? — спросил он.
— Потом отец заплакал. Я тоже заплакала. Больше я ничего не помню.
— Вы были в одной комнате? Ты видела, что произошло?
— Нет, они с мамой были в большой комнате, а я в спальне играла с куклой.
Он посмотрел на меня цепким взглядом:
— Он закричал до или после выстрела?
Это был странный вопрос. Я задумалась:
— После. Сначала выстрел — потом крик. Мне иногда это снится — и всегда первым идёт выстрел. Потом крик. Потом я просыпаюсь.
Я не стала говорить, что лет до двенадцати я просыпалась мокрой после таких снов. Вернулся Дима, молча поставил перед Олегом два бумажных стаканчика с кофе и сел за свой стол с мониторами.
— Пей, — предложил Олег и подвинул мне стаканчик.
Я не отказалась. Отхлебнула горячего крепкого кофе и спросила:
— А зачем вы это делаете — подняли материалы, заново расследуете? Какое вам дело до наших семейных проблем?
— А я просто люблю докапываться до истины, — охотно ответил Олег. — Веришь, нет, спать не могу, пока не раскопаю правду. Я же следователь.
Я разглядывала его. Он был довольно привлекательным мужчиной, несмотря на косматую бороду и дурацкую серёжку в ухе. Глаза у него были яркими и чистыми. Если его побрить — будет красавчик. Рост, фигура — всё при нём.
— А почему вы ушли из полиции?
— Борис Михайлович позвал к себе. Он организовывал службу безопасности и ему нужен был человек, которому он мог доверять.
— А вы что, были знакомы?
— Да я его практически с детства знаю. Он очень помог мне, когда я нуждался. Это было в середине девяностых.
Олег пил кофе, а я продолжала его разглядывать. В середине девяностых ему могло быть лет восемнадцать. Кириллу и Паше тогда было по десять лет. Значит, Олег ровесник Маши или около того.
— А сколько вам лет?
Олег, видимо, почувствовал, что я спрашиваю из пустого любопытства.
— Не скажу.
— А вы женаты?
— Тебе зачем?
— Ну надо.
Он хмыкнул и растопырил пальцы. Кольца на них не было.
Дни проходили, а мы с Кириллом так и не поговорили о Лене. И я не была уверена, что этот разговор необходим.
Молчанов не врал, Кирилл действительно был травмирован прошлым. Хуже того, он не залечил эту травму, иначе не цеплялся бы за меня. Он спасал меня, чтобы спасти себя.
Я не могла уйти от него сейчас.
Мне хотелось зайти в спальню Молчанова и помахать перед камерой руками. А потом дождаться звонка и спросить: «Паша, что мне делать?». Молчанов единственный знал, что делать с Кириллом и со мной. Мне хотелось набрать тот номер, который высветился в телефоне, когда я обнимала его подушку и обливала её слезами. Мне хотелось услышать его голос. Но я не смела. Он сделал свой выбор, я — сделала свой. И даже Кирилл его сделал, хотя в отличие от нас он принял решение не сам, а лишь подчинился решению Лены. Это она его бросила — а он просто жил с этим как мог.
И он неплохо справлялся. Если бы я не знала о его душевных проблемах, я бы и не подумала, что с ним что-то не так. Он всегда был добр и приветлив со мной. Он много работал, приезжал иногда за полночь, но всё остальное время мы проводили вместе. Ужинали в ресторанах, пили кофе на террасе, смотрели кино, общались. Но почему-то так получалось, что наше общение носило оттенок отстранённости. Я и половины ему не рассказала из того, что рассказывала Молчанову или Олегу — о родителях и своей холодности, о работе у Василия Ивановича, о дедушке и планах на будущее. Я даже не сказала, что деньги, подаренные им в качестве платы за месяц, забрала полиция. Он тоже многих тем не касался. Я понимала: иначе и быть не может. У меня свои тайны, у Кирилла — свои, и мы оба не собирались друг другу открываться. Не потому, что не доверяли, — просто не было внутренней потребности.
Нас связывала не любовь, а нежность. Не жалость, не сочувствие, не деятельное желание помочь, а обычная человеческая нежность, проявлявшаяся в уступках, чуткости и взаимной заботе. Это единственное, что мы могли дать друг другу.
Мы много занимались сексом. Каждый день, не по одному разу. Я ни разу не кончила и со временем перестала возбуждаться, но меня это больше не беспокоило. Мне нравилось отдаваться Кириллу, нравилось быть нужной.
***
Как-то вечером Кирилл крикнул из кабинета:
— Аня, иди сюда, с тобой Маша хочет поговорить!
Я вспыхнула от радости и страха. Радость состояла в том, что я не напрасно мучилась с заживлением раны, ездила на перевязки и терпела боль, — я делала это ради маленького Молчанова, который родится зимой. А страх был в том, что большой Молчанов мог стоять за Машиным плечом.
Так и оказалось. Они сидели в залитой солнцем комнате, он её обнимал («чтобы влезть в кадр», — тут же пронеслась гадкая мысль), на заднем плане виднелся выход в зелёный сад и, кажется, голубел бассейн. Птицы щебетали так громко, что фонили микрофоны ноутбука, — я не узнала ни одну пичужку: все были заморские, американские. Попугаи, что ли?
Калифорнийская идиллия.
Счастье без границ.
Кирилл привлёк меня к себе и усадил на колени. Я покраснела. Мне не хотелось, чтобы Молчанов видел нас так близко. Ещё с самого начала меня корёжило от мысли, что он мог слышать наши стоны, а теперь мне хотелось дистанцироваться от Кирилла как можно дальше.
— Анечка, солнышко, прости меня ради бога! — начала Маша. — Я не смогла повидаться с тобой в Питере, а тут пока обустраивались, пока привыкали к смене часовых поясов…
Она говорила, а я разглядывала его лицо. Он похудел, загорел и не брился несколько дней. Густая щетина покрыла скулы, волосы на голове выгорели, а вокруг глаз остались светлые круги от солнечных очков.
— Я даже не знаю, как благодарить тебя, любых слов будет мало…
Значит, они загорали, купались и вели праздный образ жизни. Его гавайская рубашка — голубая с зелёными пальмами! — была то ли совсем расстёгнута, то ли застёгивалась ниже той линии, которую захватывала камера. И без того короткие рукава были подвёрнуты, обнажая мускулистые плечи.
Если бы я увидела его живьём, то упала бы в обморок. А глядя на него по скайпу — всего лишь обмякла на коленях Кирилла.
— Как бы мне хотелось поболтать с тобой, посекретничать, — продолжала Маша. — Всегда мечтала иметь сестру. Или дочку.
Кадык Молчанова несколько раз дернулся, словно он сглатывал. На меня он не смотрел. Похоже, он вообще смотрел куда-то за окно, а не на экран. Зато я могла любоваться его профилем.
— А вы уже знаете, кто у вас родится? — спросила я, чтобы не молчать.
Хотя мне хотелось молчать и пялиться на арийский профиль дальше.
— Пока ещё нет, но к вашему приезду узнаем, — с хитринкой улыбнулась она.
Я тоже улыбнулась. Все замолчали и посмотрели на меня.
— Что? — спросила я.
Кирилл шутливо потряс меня за талию обеими руками:
— О чём задумалась, Анна? Маша и Пашка приглашают нас в Америку.
— Зачем?
— На свадьбу! — воскликнул Кирилл.
Он явно был в курсе сестриных дел.
— Я хотела отложить свадьбу до возвращения домой или хотя бы до рождения ребёнка, — пояснила Маша. — Мне совершенно не хочется выходить замуж в Америке, а потом переоформлять документы в России. Но Пашка настоял — ему не терпится стать законным мужем. Так что мы решили пригласить родителей и самых близких друзей и сыграть небольшую свадьбу в Лос-Анджелесе.
Пашка никак не отреагировал на этот милый выпад про нетерпение. На лице у него ничего не отразилось. Это Кирилла я могла читать, а Молчанова я могла лишь разгадывать.
— Но… Но я не могу в Америку. У меня паспорта нет.
— Не ври, у тебя есть паспорт! — возразил Кирилл.
— Да, точно… У меня визы нет.
— Я уже договорилась с отцом, он решит эту проблему, — сказала Маша. — Придётся съездить в Таллин в американское посольство — там быстрее всего можно получить визу. За пару дней обернётесь.
— Но…
— Аня, ну перестань, — сказал Кирилл. — Неужели тебе не хочется провести недельку на Западном побережье? Солнце, море, Голливуд. Я возьму отпуск, мы прекрасно отдохнём. Вернёмся как раз к началу твоей учёбы.
Я не удержалась и глянула на Молчанова. Тот быстро отвёл глаза. Пальмы на его груди качнулись.
Провести неделю в доме Маши и Молчанова?
Это шутка?
Я же умру там.
— Большое спасибо за приглашение, Маша. Но у меня аэрофобия, я не выдержу двенадцать часов в самолёте. Пусть Кирилл едет один, я его в Питере подожду.
— Аня, — ласково сказала Маша, — ну какая аэрофобия? Паша — лучший пилот в мире! Ты даже не заметишь, как пролетит время. Мой отец на дальние расстояния летает только с ним, а уж он-то разбирается в комфорте. Ты должна приехать! Это ведь благодаря тебе я жива. Мы все тебя любим и ждём.
Всё-таки он на меня посмотрел. В его стальных глазах промелькнуло что-то невысказанное, едва уловимое, тоскливое. Если бы он не хотел меня видеть — он бы отговорил Машу нас приглашать. Или вообще отложил бы свадьбу. Но он этого не сделал. Он хотел жениться на Маше и хотел, чтобы я присутствовала.
Чего он добивался? Чтобы я сошла с ума? Или он тоже сошёл с ума?
— Хорошо, — я улыбнулась. — Я приеду.
— Мы все приедем, — поправил Кирилл.
Незадолго до поездки в Таллин кто-то мне позвонил. Я сидела дома одна, читала новости в интернете. Номер был незнакомый, и я с опасением сняла трубку. Олег предупреждал, что преступники могут прозванивать мой телефон, и нужно быть предельно осторожной, а в сложных случаях сразу обращаться к нему. Женский голос нагло и без предисловий спросил:
— Диана, а это правда, что у тебя было только двенадцать мужчин? Или на одного больше? Тут что-то непонятное, не могу разобраться…
На секунду мне показалось, что сердце выпрыгнет от страха. Это ведь был ключевой вопрос: двенадцать или тринадцать мужчин имели проститутку Диану? Если считать первого, неизвестного мне клиента, — то тринадцать, но Василий Иванович уверял меня, что тот мужчина не считается. Что его нет ни в одном списке и вообще он крайне засекречен. Я верила Василию Ивановичу. Когда Молчанов просматривал мои документы и справки в офисе, он узнал только об одиннадцати клиентах — и то без упоминания имён. Кирилл по официальному списку числился двенадцатым.
Откуда какая-то посторонняя женщина узнала о реальном количестве моих партнёров?
Я растерянно спросила:
— Кто вы? Что вам нужно?
Она усмехнулась:
— Хочешь, чтобы я опубликовала в своём блоге список твоих клиентов?
В блоге?!
— Ох, Жанна, это ты?
— Если ты не хочешь, чтобы все узнали, что Кирилл Кохановский живёт со шлюхой, приходи сегодня в час дня в Гостиный Двор, — отчеканила она хорошо поставленным голосом. — Со стороны Садовой улицы есть пышечная, я буду там тебя ждать. И не вздумай никому рассказывать о встрече! Если я увижу, что ты притащила охрану, я уйду и опубликую такой весёлый блог, что над Кирюшей будет ржать весь Питер. И над остальными счастливчиками тоже.
— Пожалуйста, не надо, я приду!
Она бросила трубку. Я послушала гудки и дрожащими пальцами выключила телефон. Что, если нас прослушивали? Откуда она узнала о моих клиентах? Чего она от меня попросит? Как мне попасть в Гостиный Двор без охраны?
Я заметалась по квартире.
Подошла к пульту сигнализации в прихожей, нажала на кнопку вызова охраны и спросила Олега:
— А можно мне в Гостинку съездить? Мне надо кое-что купить.
— Ммм, прямо сейчас? По интернету нельзя заказать?
— Вы заняты? А давайте я с Димой съезжу? Мы быстро — туда и обратно.
— Хорошо, он сейчас поднимется.
Он хотел отключиться, но я задержала его:
— Олег! А вы случайно не знаете, мой телефон прослушивается?
— Кем? — спросил он. — Мной? Нет.
— А полицией?
— Насколько я знаю, у них нет официального разрешения на прослушивание твоего телефона.
Я выдохнула.
— А Василия Ивановича?
— Аня, это закрытая информация. Могу сказать одно: если ты собираешься звонить своему бывшему работодателю, то думай, о чём говоришь. А лучше вообще не звони. У него большие проблемы с законом.
— Да, я поняла… — и нажала кнопку отбоя.
***
Пока мы ехали в центр, я прикидывала, как незаметнее улизнуть от Димы. Я глянула на него: молодой, серьёзный, хмурый. Такой будет чужеродно смотреться в дорогих бутиках. Хотя почему? Некоторые богачи наверняка ходят за покупками со своими телохранителями. Может, завести его в бельевой магазин, чтобы ему стало неловко и он от меня немного отстал. Или…
На глаза попалась неоновая вывеска «Нежный кролик» — прямо напротив Гостиного Двора. В пасмурный день она сияла так ярко, что было видно за три квартала. То что нужно!
— Дмитрий, я немного слукавила, когда разговаривала с Олегом. Мне не в Гостинку надо, а в другой магазин. Это секрет. — Я подумала и добавила для верности: —Сюрприз для Кирилла.
— В какой магазин?
— В «Нежный кролик». Вон он, справа, не доезжая Невского.
Дима нашёл место для парковки, вышел и открыл мне дверь. У сияющего огнями входа в полуподвальное помещение я попросила его:
— А вы можете снаружи подождать? Я там собираюсь… Ну, понимаете, чёрные резиновые члены…
По опыту я знала, что мужчин до икоты пугает словосочетание: «чёрные резиновые члены».
— Я должен проверить объект, — сказал Дима и храбро двинулся за мной в магазин.
В тёмном помещении сверкали лишь витрины и над конторкой продавщицы горел красный китайский фонарик. Она вышла нам навстречу — спокойная девушка обыкновенной наружности, в простых джинсах и футболке. Когда я заходила в магазин интимных товаров в первый раз, я думала, что встречу там полуголых девочек-зайчиков с пушистыми хвостиками или мужчин в кожаных трусах и портупее, но всё оказалось проще. После первого посещения страх и неловкость как рукой сняло.
— Добрый день, чем я могу вам помочь? — приветливо обратилась продавщица.
Я оглянулась на Диму: он сканировал пространство. Он уйдёт наконец или нет?
— Да, пожалуйста, — ответила я, наблюдая за Димой. — М-м-м… Мне нужно что-то… для оргазма.
— Для вас или вашего партнёра? — она с мягкой улыбкой посмотрела на моего «партнёра». — Какой тип оргазма вы хотите получить? У нас есть превосходные анальные массажёры, созданные с учётом мужских анатомических особенностей. Или вы предпочитаете стимуляцию пениса?
Он услышал вопрос и слегка смутился:
— Я подожду на улице.
— Возможно, я тут задержусь, — предупредила я его. — Хочу кое-что… потестировать.
Я тоже смутилась. Неприятно обсуждать с малознакомым мужчиной — не клиентом!
— интимные игрушки. Как только Дима вышел, я обратилась к продавщице:
— Будьте добры, выведите меня через запасной выход. Мне очень нужно сбегать в Гостиный двор! Я ненадолго!
На её лице отразились сочувствие и непреклонность одновременно. Я добавила:
— А потом я вернусь и куплю у вас самый дорогой девайс для оргазма. Пожалуйста!
— Для мужского или женского?
Для мужских оргазмов у меня и так имелось множество приспособлений, не считая собственных рук, губ и всего прочего. Почему бы не узнать, что предлагает эротическая промышленность для прекрасной половины?
— Для женского.
— Самый дорогой?
— Да. Я его куплю, если вы меня прикроете.
— Двадцать четыре тысячи рублей.
Я постаралась, чтобы шок не отразился на лице, и спросила:
— Так где у вас выход?
Жанна порылась в сумочке среди вороха бумаг и выложила на стол ксерокопию какого-то документа. Небрежным жестом подвинула в мою сторону. Это была страничка из записной книжки, исписанная неразборчивым почерком Василия Ивановича:
87
ГД
1. Миха Радич
2. Юр.Георг. МИД (7эт.)
3. Вилли, норг
4. Лёня, Мурманск
5. Саша Гар, металлолом
6. Овчинников, ГОК
7. Хаст
8. Эрик Линдхольм
9. Мих.Иван. Стоматолог.
10. Гр.Гр. (покойный)
11. Комар
12. Кохан.мл.
Напротив каждого имени стояли цифры или значки. Иногда «3т€», иногда «∑100тр», а в одном месте — «†». Этот символ был начертан напротив имени Гриши Громова рядом со словом «покойный». А я и не знала, что он умер. Громов выглядел здоровым и крепким мужчиной. Мы встречались лишь один раз, этой весной.
В принципе, если посидеть и поломать голову, я могла расшифровать все пометки Василия Ивановича, но моим вниманием завладели две буквы: «ГД». Они предваряли список и на первый взгляд казались названием списка или каким-то общим обозначением, но я-то знала, что это зашифрованное имя моего первого клиента.
Гэ Дэ. Главный дефлоратор? Губитель девочек? Горячий доминант? Гора дерьма?
— Где ты это взяла? — спросила я.
— У знакомого мента, — ответила Жанна. — У меня много знакомых ментов: я девушка общительная. И вот пришла я пообщаться в одно отделение, а там мой знакомый мент читает маленькую записную книжечку маленького питерского сутенёрчика.
— Зачем ты меня позвала?
— Догадайся с трёх раз, — она неприятно засмеялась и наклонилась ко мне: — Я светский блогер. Сплетни, скандалы, троллинг — это мой хлеб. Это то, в чём я достигла небывалых высот.
Он Жанны пахло алкоголем, я отвернулась.
— А от меня что тебе нужно?
— Деньги, моя недогадливая шлюшка! Ты можешь купить у меня этот листочек, — она помахала ксерокопией, — или я опубликую его в своём блоге. Многим будет интересно, с кем связался самый желанный холостяк Питера. Вот уж они поржут.
— Сколько?
— По тысяче за каждого мужика — итого двенадцать тысяч.
— Чего?!
— Ну не рублей же, — она улыбалась, как акула, — холодно и плотоядно. — Двенадцать тысяч евро — и никто не узнает, что ты проститутка. Сможешь спрятать этот листочек в своём пустом лифчике.
Я машинально прикрыла вырез на блузке.
У меня было время подумать о ситуации, пока я ехала к Гостиному Двору.
— Жанна, — тихо, но уверенно сказала я, — Кирилл знает, кто я. Некоторые его друзья — тоже. В наше время жить с проституткой, у которой ты был двенадцатым по счёту, — не такой уж позор.
Я немного переиначила слова Кирилла, которые он говорил при первой встрече.
— А его сестра знает? Эта благочестивая старая дева, на которой никто не хочет жениться, несмотря на её деньги? А папенька-депутат? Вот уж вони будет, когда он узнает, что сын снова связался с шалавой! Ему и первой-то хватило, еле пережили.
Это она про Лену?
Жанна долила в чашку из фляги. Учитывая, что кофе оставалось на донышке, напиток выглядел чистым алкоголем. Виски? Коньяк? Пойло какое-то.
Мне не хотелось сдаваться. Если она опубликует свой гадкий блог — будет неприятно, но не смертельно. Придётся объясниться с Машей — но я её уже не боялась и не стеснялась. Этой женщине я доверяла как никому прежде. А отец Кирилла наверняка читал протоколы моих допросов. Там чёрным по белому было написано, что я узнала Зою не потому, что мы жили в одном дворе и ходили в одну школу.
— Знаешь, я рискну, — сказала я. — Тем более у меня нет двенадцати тысяч евро.
Конечно, они у меня были — те пять тысяч, которые я получила от Молчанова за мнимое утопление в Карелии, и накопления на депозите. Но это были последние деньги.
— Я так и знала! Ты глупа как пробка! Думаешь, проблема только в номере двенадцатом? — она ткнула пальцем в надпись «Кохан.мл.» — А остальные мужики тебя не волнуют? Например, Сашка Гар, хозяин металлоломного бизнеса и, по досадному совпадению, коллега Кирилла. Женат, трое детей. Я, кстати, знакома с его женой — очень нервная и ревнивая особа. Не дай бог, в психушку загремит или что-нибудь вытворит. Один раз она уже устроила шухер — вены резала, идиотка. Ей показалось, что муж слишком долго смотрел на стриптизёршу в ночном клубе.
— Я не знала…
— «Я не зна-а-ала», — проблеяла Жанна. — А Хаст? Ты думаешь, никто не знает питерского Хаста? Владелец помоечных магазинов, где всё по три рубля. Председатель фонда «Счастливый выбор». Заботится о юных матерях-одиночках, а сам потрахивает мелкую шлюху, которая выглядит на пятнадцать лет. Это ничего?
— Жанна, я не отвечаю за них, — единственное, что я смогла выдавить.
Я понятия не имела, чем занимался Хаст, и сколько детей у Саши Гара. Да и не моё это дело. Моё дело — ноги раздвигать.
— Но самое вкусное и самое жирное, — продолжала Жанна, — это клиент под номером два. Юр-Георг с седьмого этажа МИДа. А где у нас МИД? В Москве! А кто там у них на седьмом этаже? Ба! Там только одна приёмная — Юрия Георгиевича… — и она назвала его фамилию. — Значит, выступаем с докладами в ООН, а потом на берегу Финского залива позволяем себе шалости с девочками по вызову. Представь, как на эту информацию накинутся западные издания и наши оппозиционеры. Такая ржака! Скандал выше неба и выше Аллаха!
Она была пьяна.
— Это не он. У тебя нет доказательств.
Она снова нырнула в потёртую сумку из крокодиловой кожи и выудила мобильный телефон. Открыла фотографию и показала мне, не выпуская из рук:
— Смотри, что прислал мне мой коллега, — молодой, подающий надежды папарацци по кличке Куй с винтом.
Из калитки, ведущей на дачу Юрия Георгиевича выходила парочка: мужчина в летнем льняном костюме и девушка в коротком кружевном платье. Фотограф поймал момент, когда мужчина обнял спутницу, а она повернула к нему голову, словно слушая, что он говорит. В её ухе отчётливо виднелась серьга с эмалевым диском.
Я вспомнила, какой холодной она была, когда прикасалась к шее.
Жанна перелистнула. Вторая фотография — серьга крупным планом. Качество съёмки было феноменальным. В памяти тут же всплыл прыщавый парнишка с объективом толщиной с мою ногу. Он тусовался на презентации рядом с Жанной. Это, наверное, и был Куй с винтом.
— Ирисы Клода Моне, — завистливо сказала Жанна. — У нас эта лимитка не продавалась, только в Штатах. Чем ты его очаровала? Научи, а? Я тоже хочу такие серьги.
И она показала третью фотографию: я в платье с воланом через одно плечо, под руку с Кириллом, а в ушах у меня те же серьги. Они замечательно подходили к синему платью в стиле пятидесятых…
Я ощутила, как кровь отлила от лица. Эти фотографии — серьёзный компромат на Юрия Георгиевича. Он всегда соблюдал осторожность, встречаясь со мной, но в то утро расслабился. Сказал: «Если нас увидят, притворимся, что ты моя внучка». Но теперь, когда у Жанны есть доказательства, что я работала в эскорте, шутка с внучкой не пройдёт.
Может, стоило обратиться к Олегу?
Нет, Жанна наверняка подстраховалась. Даже если её задержат, блог опубликуется автоматически, или Куй с винтом поможет.
— Чего задумалась? — спросила Жанна. — Как по мужикам скакать, так это мы умеем, а как отвечать за свои поступки — так сразу в кусты? Ты вообще голову включала, когда решила стать проституткой? Ты подумала, сколько горя можешь принести людям? Сколько семей разрушить, скольким женщинам жизнь испортить?
— Разве я отвечаю за измены мужчин? Они сами меня вызывают, я не прошу их об этом!
Её губы презрительно искривились:
— Ты соучастница преступления. Ты отвечаешь за свою часть этой мерзости — за соблазнение мужчин, за разжигание похоти, за развращение общества в целом!
Вот уж не думала, что она такая пуританка. Или её спьяну понесло?
— Хорошо, Жанна, я поняла. Это я виновата, что мужчины изменяют своим жёнам.
— Да, ты! — она перевернула фляжку и высосала последние капли. Люди, сидящие за соседним столиком, оглянулись на нас с неприятием. Буфетчица тоже косо посмотрела. — Эрик любил меня, мы собирались пожениться, я не верю, что он мог на тебя запасть, это ты его соблазнила, дрянь малолетняя…
Эрик, значит.
Долговязый рыжий швед Эрик Линдхольм в очках и с веснушками на руках. Он пятнадцать лет прожил в России, но так и не избавился от акцента. Любил водку, борщ, блины с красной икрой и русских девочек. Я встречалась с ним раз пять или семь, но он не считался моим персональным клиентом, потому что с другими девочками он тоже встречался. Я слышала от кого-то, что он собирался жениться, — не исключено, что он сам мне сказал. Но я не предполагала, что его избранницей станет вечно молодая и пьяная Жанна.
Так что, теперь свадьбы не будет? Из-за того, что его имя оказалось в моём списке?
Я снимала деньги в ближайшем отделении банка. Время, которое я наметила на разговор с Жанной, давно истекло: прошло минут двадцать или тридцать. Наверное, Дима рвал и метал в «Нежном кролике». Или поднял тревогу? Хотя зачем? Самый простой способ — позвонить и узнать, где я. Я достала телефон — звонков не было. С облегчением я засунула его в карман, а полученные деньги замотала в банковский расчётный лист.
На депозите у меня ничего не осталось. Но лучше так, чем обнародовать список и подставить всех моих клиентов — причём не только мужчин, но и их жён, невест, детей и даже честь дипломатического мундира в случае с Юрием Георгиевичем.
Перед глазами стояло перекошенное лицо Жанны. Я никогда не относилась к ней с симпатией, но мне было жаль, что её жених таскался по девочкам. Я могла почувствовать её боль и разочарование. И, возможно, она права — я тоже виновата в её проблемах. Если бы мой жених так себя вёл — или пусть не жених, а, допустим, Кирилл, — я бы очень сильно расстроилась. И даже ревновала бы его, хотя и знала, что ревновать к проституткам бессмысленно.
Я вернулась в пышечную. Жанна припудрилась, накрасила губы и пила новую чашку кофе. Перед ней лежали такие же листочки-ксерокопии, как мой список. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что это списки клиентов других сотрудниц Василия Ивановича. В некоторых перечень имён тянулся до нижнего края страницы — десятки и десятки мужчин. Жанна сосредоточенно и злобно обводила ручкой имя «Эрик Линдхольм» на разных листках.
Я присела и спросила:
— Ты только мне позвонила или другим тоже?
— Только тебе, — буркнула она, протягивая руку.
Я вложила в неё пачку денег.
— А почему?
— А ты догадайся. Или ты пользуешься головой только для минета?
Она швырнула мне первую попавшуюся ксерокопию и принялась пересчитывать купюры. Я прочитала:
28
ГД
1. Оганес
2. Мишаня, Газпром
…
И так далее, и так далее — на всю страничку. Человек пятьдесят как минимум. Но я не стала читать имена, а зацепилась за то, которое было написано выше всех. ГД? Сердце застучало. Значит, я не единственная, кого подложили под любителя девственниц? Я лихорадочно искала имя девушки, но не находила. Ничто не указывало на ту или иную сотрудницу агентства. Так вот почему Жанна никому, кроме меня, не позвонила! Меня она вычислила по последнему клиенту — Кохановскому младшему плюс сыграли роль фотографии прыщавого папарацци, а опознать других девушек она не сумела при всём рвении. Я одна оказалась под ударом. У меня немного отлегло от сердца. Хорошо, что остальные в безопасности! Полиция, разумеется, всё расшифрует, если им понадобится, — с помощью Василия Ивановича или без, но хотя бы от шантажа пьяной Жанны девчонки избавлены. И так всем нелегко.
— Отдай мне этот листок, — попросила я. — Зачем он тебе?
— Не знаю, пусть будет, — она вытащила его из моих пальцев и брезгливо толкнула по столу мой собственный список. — Скандалы и беспринципный троллинг — это то, что я умею лучше всего. Пригодится.
— Ну, пожалуйста, мне очень нужен этот листок! — взмолилась я.
Я ещё не знала, зачем, но чуйка подталкивала завладеть этой информацией.
— Тысяча евро, — сказала Жанна.
— У меня нет больше денег. Я сняла со вклада всё, что было! — Я сделала просительное лицо: — Правда больше нет.
— Тогда свободна.
Я сложила свой список и засунула глубоко в карман джинсов. Какое мне дело до того, что ещё одна несчастная девочка лишилась девственности в таких же экстремальных условиях, как и я? С завязанными глазами, распластанная на кровати, накачанная наркотиками. «Дыши глубже, котёнок».
Но мне было дело.
— Хочешь, я отдам тебе серьги с ирисами? Пришлю с курьером, куда скажешь.
Она посмотрела на меня, хмыкнула и написала на оборотной стороне чужого листка: «У Дома книги в 16-00». И вручила его мне. Я встала и спросила напоследок:
— Ты ведь меня не обманешь? Я могу рассчитывать, что эта информация не появится в интернете?
— Можешь, можешь, — ответила она. — Тебе всё равно не на что больше рассчитывать.
Я занималась проституцией полтора года, но впервые задумалась о мужчинах, которые пользовались моими услугами. Не о том, стоит ли у них член без «Виагры», не о том, сколько они готовы на меня потратить, и даже не о том, как понравиться кому-то настолько сильно, чтобы он стал моим постоянным клиентом. Я задумалась о том, чем они занимаются помимо встреч с проститутками. Кто они? Какие они? Чем живут?
Передо мной лежали два листка — мой и неизвестной девушки. Это могла быть любая из сотрудниц эскорт-агентства. Я прочитала все мужские имена — я никого из них не знала. Мои клиенты не встречались с этой девушкой. У нас была только одна точка пересечения — ГД.
Странно, что раньше я не думала, кто ещё с ним встречался. Вся эта история оставалась словно за туманной завесой. Возможно, из-за действия препаратов или из-за того, что у меня были завязаны глаза. Хотя «завязаны» — не то слово. На меня надели специальную полумаску, оставлявшую открытой нижнюю часть лица — рот и подбородок. Она туго обтягивала голову и застёгивалась сзади. Один ремешок проходил под подбородком. Даже если бы я захотела её сорвать, вряд ли бы у меня получилось. Я провела в ней несколько часов — два, три или больше. В темноте время текло иначе — растягивалось, как резина. А когда проводишь столько времени с закрытыми глазами, то помнишь потом только тактильные ощущения и искажённые звуки. Визуальных картинок не было — один лишь мрак и круги перед глазами.
Последнее, что запомнили мои глаза, — Василия Ивановича с таблеткой и стаканом воды:
— Не переживай, ты не почувствуешь боли. Этот мужчина не будет с тобой слишком груб. Или, скажем так: он будет не более груб, чем распалённый мальчишка-ровесник.
— Откуда вы знаете? Вы ему доверяете?
— Если бы не доверял, не послал бы тебя к нему. Был один инцидент, после которого он обещал, что будет осторожен.
Я кивнула и выпила таблетку.
— А после этого мы будем в расчёте? Я ничего не буду должна за операцию деда?
— Нет, ласточка. После этого ты ничего не будешь мне должна. Захочешь — уйдёшь. Захочешь — останешься.
Я оглядела свои ноги в белых гольфах, одёрнула тесное школьное платье, едва прикрывавшее трусики, и сказала:
— Я готова.
Он сам надел на меня маску. Потом пришёл какой-то человек и отвёл меня в машину. Сначала мне было стыдно, что я выгляжу как дебильная школьница с дурацкой маской на лице, а потом стыд уступил место другим ощущениям.
***
Он тяжело дышал и молчал. Я сидела на краю кровати, крепко сжав колени и положив на них вспотевшие ладони. Потом он курил — где-то близко от меня, потому что я вдыхала концентрированный, очень ароматный табачный дым. Возможно, он выдувал мне его в лицо, а, возможно, вся комната была прокурена. Потом он сел рядом, взял мою руку и положил себе на пах. Обжал моими пальцами свой эрегированный член и с силой провёл по нему вверх-вниз. Я хотела вырвать руку, но вовремя вспомнила, зачем я здесь.
Василий Иванович устроил моему дедушке операцию в Израильской клинике. Всё прошло отлично, дедушка уже поправлялся в палате с видом на Средиземное море, а я отдавала долг за лечение. Денег у меня не было, зато была девственность. Ненужная по большому счёту — как и всё, что находились у меня между ног и относилось к половой сфере. Я всё равно ничем не пользовалась.
— Давай-ка снимем твоё платье, — донесся до меня тихий мужской голос.
Одну мою руку взяли и расстегнули пуговичку на манжете. Потом на второй. Потом, дыша мне в лицо, он медленно расстегнул пуговицы на груди и спустил платье до талии. Прохладный воздух коснулся кожи, и я покрылась мурашками.
Лифчик он снимать не стал, а просто задрал выше грудей.
— Подними ногу.
Я не поняла команды. Куда поднять? Как именно? Не дожидаясь моей реакции, он взял меня за икру правой ноги, отвёл в сторону и положил на своё колено. Снял туфлю и стащил гольф.
Я чувствовала себя странно и нелепо. Я сидела на кровати в полуснятом платье, с голой грудью и одной ногой, закинутой на мужчину, а голову мою украшала чёрная блестящая маска.
И тут случилось нечто ещё более странное и нелепое: он взял в рот большой палец и начал его посасывать. Машинально я отдёрнулась, но он крепко держал меня за ногу. Я содрогнулась от отвращения, волоски по всему телу вздыбились. Похоже, он заметил это, потому что я услышала смешок. Не переставая сосать палец, он провёл рукой от ступни до колена, а потом выше, и выше — до края трусов. Задержавшись на секунду у этой иллюзорной преграды, он сунул палец под ткань и надавил на клитор.
— Нравится, когда тебя трогают здесь?
Я не знала, что отвечать. Вроде бы я девочка по вызову и должна изображать африканскую страсть и стонать от удовольствия, но я не понимала, в какой момент это делать и нужно ли оно вообще. Василий Иванович посоветовал вести себя естественно, как обычная девушка. Ну, если так, то я решила сказать правду:
— Нет, мне не нравится.
— А здесь? — он пощекотал между губами ниже. — Ты пользуешься тампонами во время месячных? Или у тебя ещё не было месячных?
Его голос становился всё более вкрадчивым и елейным, а ситуация стала походить на сцену из фильма ужасов. Я думала, это будет нечто вроде порнофильма, но, казалось, я попала в руки маньяка-педофила.
— Я не пользуюсь тампонами, — выдавила я.
— Слишком узкая дырочка? Дай-ка я посмотрю.
Он оттянул ластовицу трусиков и раздвинул складки кожи. Я сжалась как могла. Конечно, это не помогло. Он снял с меня трусы, толкнул спиной на кровать и широко, до боли в мышцах, развёл ноги. Я ощутила его тяжёлое дыхание на промежности. Кажется, он и правда разглядывал «дырочку». Его пальцы трогали, щипали и растягивали малые половые губы. А потом он лизнул меня мокрым прохладным языком.
В тот момент мне захотелось уйти. Я дёрнулась, но он придавил меня к постели. Щёлкнула крышечка от чего-то, он сказал:
— Вдохни это глубже, котёнок.
И я втянула носом резкий аромат перезревших персиков.
Через несколько секунд мышцы расслабились, и я ощутила, как в вагину вползает что-то большое и твёрдое. Василий Иванович не соврал, боли почти не было. Только чудовищное распирание и наполнение внутренностей чем-то чужим и ненужным.
Наверняка у этого ГД были жена и дети. Наверняка они любили его и уважали. Если бы они узнали о том, чем занимался их отец с девушками, выглядящими младше своего возраста, что бы они подумали? Что это я его соблазнила? Что это яответственна за похоть, которую он испытывал?
Жанна во всем винила меня.
И я могла её понять. Если бы я увидела в этих списках имя Молчанова, я бы тоже ужаснулась, а ведь я даже не была его невестой. У меня с ним вообще ничего не было. Но представляя, что он переспал с кем-то из нас, — допустим, с Викой, — я испытывала укол ревности, обиду и стойкую неприязнь к той, что раздвинула перед ним ноги. А в моём запущенном случае — ещё и жгучую зависть.
Считала бы я виноватым Молчанова? Сложный вопрос. Что бы он ни делал, я всегда находила ему оправдания.
Что ж, никто не винил мужчин. Их заманили, околдовали, соблазнили, воспользовались ситуацией, поймали на крючок. Предложили то, от чего они не смогли отказаться. Виновата всегда девушка. Ей и платить по счетам. А уж если она проститутка — то платить не только за себя, но и за «того парня».
Я вызвала курьера и поручила ему отвезти коробку с серьгами к Дому книги. Если Жанна сдержит своё слово, и мой список вместе с компрометирующими фотографиями не появится в открытом доступе, я смогу выдохнуть и забыть об этой истории. Если повезёт — то забыть навсегда.
Я зашла в кладовку и стащила с полки свой чемодан. Спрятала бумажки во внутренний карман, а оргазм-машинку уложила среди туфлей и босоножек. Собралась поставить его обратно, но рана на плече отозвалась болью. Я не могла помочь себе правой рукой, а левой не удавалось вернуть чемодан на полку. Я села на пол и неожиданно расплакалась. Я не знала, почему я плачу. Угроза опубликования моего списка была нейтрализована: ни Кирилл, ни Юрий Георгиевич, ни Саша Гар с женой-истеричкой не пострадают. Даже старый толстый Хаст со своим фондом в поддержку несовершеннолетних матерей-одиночек не окажется в глазах общественности гнусным сластолюбцем.
Я расплатилась по своим счетам. Теперь у меня ничего не осталось: ни денег, ни надежды перевезти дедушку, ни перспектив купить свою квартиру. Но зато — никакой ответственности, никаких долгов. И чувство, что я поступила правильно. А ещё подсознательное облегчение, словно вместе с «грязными» деньгами я избавилась от грязной части себя.
Я как будто обнулила свой опыт. Поставила точку и начала всё сначала.
У меня остался только Кирилл. Мужчина, который любил не меня, но хотел быть со мной. Мужчина, которому я была нужна. Я плакала, но без горечи — слёзы приносили успокоение.
Кирилл застал меня сидящей на полу. Присел рядом:
— Ты чего ревёшь? — Увидел полупустой чемодан и спросил: — Тебе нечего взять в отпуск, да? Не переживай, купим одежду на месте. В Лос-Анджелесе всё дешевле, чем в Питере.
Я глянула на него: он держал серьёзную мину, но глаза его смеялись. Я фыркнула:
— У меня полно одежды. Просто… я не знаю, что со мной будет.
— Так никто не знает, — ответил Кирилл, отводя пряди волос с моего лица.
— Мне страшно и неуютно.
Я впервые говорила ему что-то настолько личное о себе. Сердце замерло. Что он мне ответит?
— Это нормально. Всем иногда страшно и неуютно, но не забывай: у тебя есть я. Ты можешь мне доверять. Я не обижу тебя и не сделаю больно. — Он сел на пол и обхватил меня сзади, прижимая к груди и целуя в шею. — Ты — самое дорогое, что у меня есть.
Я откинула голову ему на плечо:
— А ты — единственное, что у меня есть.
За что я Кирилла уважала — он ни разу не сказал, что любит меня. Даже тогда, в машине, когда он забрал меня из больницы и остановился на перекрёстке. Направо — в мою съёмную квартиру, налево — к нему домой. Мы оба выбрали повернуть налево.
Интересно, он сам осознаёт, почему не может сказать мне «люблю», — девушке, к которой он так сильно привязан.
В этот раз я ступила на палубу «Коханой» не как девушка по вызову, которую можно обыскивать самым оскорбительным способом, а как подруга владельца яхты. Или как подруга сына владельца яхты — я не была уверена, кому она принадлежит: Кириллу, его отцу или, может быть, Маше.
День стоял ветреный и пасмурный. В яхт-клубе на Крестовском острове были заняты почти все причалы. Голые белые мачты синхронно покачивались, и я почувствовала головокружение. Обычно от морской болезни я не страдала, но до этого мне не приходилось попадать в сильную качку.
Кирилл, одетый в стильную синюю ветровку, трикотажные штаны и белые топсайдеры — нескользящие яхтенные туфли, — всё никак не мог отвлечься от телефонных звонков. Он ходил по палубе взад-вперёд и обсуждал, способен ли кусок рельса фонить так, что весь груз придётся утилизировать. А у другого собеседника он добивался ответа, откуда вообще в груз попал кусок радиоактивного рельса.
Чем больше я узнавала о работе Кирилла, тем больше ему сочувствовала. Это не был лёгкий офисный восьмичасовой труд, это была тяжёлая круглосуточная работа. Деньги не падали на Кирилла с неба, он действительно их зарабатывал.
Олег стоял у сходней вместе с капитаном яхты. Они смеялись, курили и, кажется, травили анекдоты.
Я первая заметила новых пассажиров. По причалу твёрдым размашистым шагом шёл мужчина лет шестидесяти, за ним семенила высокая брюнетка с лохматой собачкой, а шествие замыкали трое парней — охранники или помощники. Отца Кирилла я узнала сразу: такой же крепкий и коренастый, с шапкой кудрявых волос — правда, уже поседевших, с полными яркими губами.
Он зашёл на борт, поздоровался за руку с капитаном, хлопнул по плечу Олега и обратился ко мне:
— Так, значит, это ты.
Он не спрашивал, он констатировал факт, пристально глядя мне в глаза. Я неуверенно улыбнулась. Скорее всего, он имел в виду: «Так, значит, это ты та девушка, которая толкнула Машу на землю и минимизировала последствия взрыва».
— Болит рука? — спросил он.
У него был приятный баритон. К тому же он обладал явственной тёмной харизмой. Неудивительно, что, начав с торговли ваучерами и компьютерами, этот человек взошёл на вершину власти. Его сын был на него похож, но… как слабая копия. Кирилл был добр, а Борис Михайлович лишь изображал доброту. В его голосе не чувствовалась подлинная забота.
— Ну, так себе. Уже меньше. Скоро заживёт.
— Сколько тебе лет? Девятнадцать? Ты молодец, сообразительная. Я хочу поговорить с тобой об этом происшествии, если ты не против. Есть некоторые детали, которые меня интересуют.
Ну вот, ещё один! Я рассказывала эту историю нескольким следователям, Кириллу, дедушке, Олегу Игоревичу, а теперь придётся повторить её Борису Михайловичу.
— Конечно, я не против. Я всё понимаю.
Он кивнул и направился в каюту, расположенную на носу яхты. Значит, апартаменты наверху занял Кирилл. Охранники пошли за своим боссом, а около нас нарисовалась брюнетка с собачкой. Я узнала девушку — это она выползла из спальни Кирилла в тот вечер, когда я приходила просить у него прощения за свою холодность. Красивая девица модельной внешности.
— Это Ольга Котова, — представил её Кирилл. — Она моя личная помощница.
«Которую я иногда трахаю», — мысленно продолжила я.
— А этого красавчика зовут Шерри, — сказала Ольга, лаская лохматое существо с глазками-бусинками.
Не устояв перед искушением, я протянула руку, но Шерри злобно оскалился, и я передумала его гладить.
— Куда меня поселили? — спросила Ольга, с тоской оглядываясь на лестницу, ведущую на верхнюю палубу.
— Тебя проводят, — ответил Кирилл, подзывая матроса.
Мы поднялись наверх и уселись на чёрных диванах, где я впервые осталась с Кириллом наедине много недель назад. Я пришла к нему отдать карточный долг Степана, а он пил коньяк и говорил, что в нашем сексе не будет ничего личного. Что это просто игра.
Борис Михайлович достал из нагрудного кармана металлический портсигар и вынул толстую чёрную сигарету с золотым фильтром. Заметив мой взгляд, он спросил:
— Хочешь?
— Нет, спасибо, я не курю.
— И не пьёшь?
— Иногда пью, но редко.
— Учишься в институте на бухгалтера?
— Да.
Я не понимала, куда он клонит. Борис Михайлович раскурил свою необычную сигарету и выпустил в мою сторону струю густого ароматного дыма. Я едва удержалась от того, чтобы не разогнать дым рукой. Кирилл не курил, Молчанов тоже (не считая того единственного раза в машине, когда он рассказывал о событиях пятнадцатилетней давности), дедушка давно бросил, поэтому я отвыкла от запаха табака. Из ближайшего окружения курили только Олег Игоревич и Коля, но их сигареты не были такими ядовитыми.
К головокружению добавилось першение в горле.
— Я видел в полиции твои… документы, — сказал Борис Михайлович.
Он выделил слово «документы», и я поняла, что он говорит о бумагах из эскорт-агентства: о списке клиентов, медицинской карте и графике встреч. Неприятный холодок пробежал по спине. Я обсуждала эти бумаги с Молчановым, частично с Кириллом и даже с Жанной, но с Борисом Михайловичем мне совершенно не хотелось разговаривать на эту тему. Неужели это важно для расследования?
— Как ты стала проституткой?
А вот об этом меня никто раньше не спрашивал. Вика предупреждала, что некоторых мужчин интересуют пикантные подробности, — и в этом случае нужно выдать слезоточивую легенду о больной младшей сестренке (не о старшей, не о брате, и тем более не о дедушке), но всем было безразлично. Даже Молчанов не спросил.
— Дед заболел, а Василий Иванович предложил оплатить операцию взамен моего секса с одним мужчиной, — ответила я прямо и чётко.
Врать Борису Михайловичу не имело смысла. Это он — цель террористов. Наверняка он знал о деле всё, включая послужной список мелкой проститутки Дианы.
— И ты благородно пожертвовала своей девственностью, чтобы спасти дедушку?
Видя, что я называю вещи своими именами, он тоже не стал церемониться. А, может, он в принципе не церемонился с такими как я.
— А я ничем не жертвовала: мне было плевать на девственность. Я была рада, что моего деда вылечат классные врачи в израильской клинике, а мне всего лишь придётся потерпеть маленькое неудобство. Мне казалось, что это очень выгодная сделка. Я и сейчас так думаю.
Он снова выпустил струю дыма, который не спешил подниматься вверх или рассеиваться, а висел между нами сизым облаком. Яхта покачивалась, но облако — нет. Единственное, что оставалось незыблемым в этом ненадёжном мире.
— Ты такая практичная и рассудительная?
— Нет, я просто бесчувственная. — Он поднял густые седые брови, и я пояснила: — Мне всё равно: заниматься сексом или щёлкать семечки. Меня это никак не задевает. Вы бы стали переживать из-за того, на что вам плевать, но что приносит высокий стабильный доход? — Он сделал гримасу, которую я трактовала в нужную сторону: — Вот и я не переживала.
— И тебе не было противно?
— Нет. А почему мне должно быть противно? — Против воли я начала злиться, словно меня в чём-то обвиняли. — Ну, потыкал в меня мужчина своим органом — это что, противоречит законам природы? Или это противоестественно?
— А потом ещё двенадцать мужчин потыкали.
— А-а, вы посчитали! Да, потом ещё двенадцать. От Михи Радича до Кирилла… — и тут я осеклась.
Прикусила губу и отвернулась к окну, за которым линия горизонта плясала в таких невообразимых плоскостях, что к горлу подкатил ком. Затошнило, желудок сжался.
— С Кириллом у тебя тоже семечки? — жёстко спросил Борис Михайлович.
— С Кириллом всё иначе.
— Ты его любишь?
На прямой ответ мне нечего было ответить. Перед глазами плыл то ли туман, то ли сигаретный дым. Я ощутила, что руки совсем заледенели.
— Так он меня тоже не любит, — через дурноту проговорила я. — Спросите у него, если не верите.
— А зачем вы тогда вместе?
— Затем, что без любви тоже надо как-то жить. Не умирать же теперь…
«…если любишь того, кто тебе не предназначен…»
Я согнулась, ожидая, что опорожнится желудок, но вместо этого почувствовала, как по щекам побежали горячие слёзы. Я закрыла лицо руками и начала рыдать в голос, не стесняясь Бориса Михайловича.
Это он меня довёл! Зачем он расспрашивал о том, о чём не стоит расспрашивать проститутку? Она или солжёт, или устроит истерику.
Он сходил к бару и принёс мне коробку с салфетками. Я выдернула сразу три штуки и высморкалась. Он сел рядом и подождал, пока я не прекращу всхлипывать:
— Аня, скажи, ты веришь в совпадения?
Я покачала головой.
— Вот и я не верю. — Он повернулся на диване боком и заговорил быстро и отрывисто: — Меня достали эти покушения. Дилетантские, глупые, неудачные — но при этом никаких зацепок, никаких подозреваемых. Это как укусы бешеной пчелы в темноте — ты не знаешь, что ей нужно, и откуда она прилетит в следующий раз. Я хочу найти заказчика. Режиссёра этого идиотского спектакля. Ты — единственная ниточка.
— Я рассказала всё, что знаю.
— А тебе не показалось странным, что на одном пляже в одно и то же время оказались две проститутки из одного агентства — первая устроила взрыв, а вторая предотвратила трагедию?
— Да, это странно, — вынуждена была согласиться я. — Но я там случайно оказалась. Я не хотела ехать, всё решилось в последнюю минуту.
— Следствие считает, что заказчик преступления, — кто-то из твоих и Зоиных клиентов. Кто-то, кто знал вас обеих.
Я глянула на него:
— Но ведь это легко проверить. У полиции есть списки.
— Да, списки ваших половых партнёров. Но не списки клиентов, которые заказывали эскорт. У тебя таких заказов было около восьмидесяти, верно? У Зои ещё больше. А в записях вашего сутенёра полный бардак: он не вёл точный учёт подобных встреч.
Я молчала, обдумывая слова Бориса Михайловича. Преступник среди клиентов Василия Ивановича? Учитывая, что это были богатые бизнесмены и политики, предположение не казалось притянутым за уши. У кого-то мог быть зуб на депутата Кохановского.
— Ну, допросите Василия Ивановича. Он расскажет о том, чего нет в документах.
— Он уехал в Одессу к родственникам жены.
Ха, сбежал! Бросил всё и уехал в безопасное место, где полиция не сможет его достать. А меня даже не предупредил!
— Ну, он же вернётся? — спросила я. — Или вы хотите, что я вспомнила всех, с кем общалась?
— Ты неглупая девушка, — сказал Борис Михайлович, — но мне не нужен весь перечень. Мне нужно, чтобы ты честно и без страха ответила на один вопрос: кто-нибудь когда-нибудь из твоих клиентов упоминал моё имя?
— Я не помню. Кажется, нет.
— А имена Кирилла или Маши?
— Тоже нет…
— Спасибо. Скажу прямо, ты мне понравилась. Я не против, чтобы ты встречалась с Кириллом.
О, его папа нас благословил! Я взяла подушку и повалилась на диван. Отдохнуть бы немного, пережить эту изматывающую качку, дожить до безоблачного штиля.
Согреться под солнцем Калифорнии.
Я лежала на диване, уткнувшись носом в спинку. Кто-то лёг и прижался ко мне сзади. Пробрался рукой под вязаный хлопковый свитер. Спросонья я откинулась к мужчине, давая доступ к груди и ощущая, как под умелыми пальцами напрягаются соски. И тут вдруг мне показалось, что это Борис Михайлович! Я дёрнулась и окончательно проснулась.
— Ч-ш-ш… — послышался голос Кирилла.
Я расслабилась и предоставила ему свободу действий. Он легко целовал меня в шею, а рукой ласкал груди, обводя и пощипывая соски. Его горячее дыхание шевелило мне волосы на затылке. Лежать в кольце его рук было уютно. Сколько времени я проспала? За окном сгустились сумерки, качка уменьшилась, голова после сна немного прояснилась.
Мы обсуждали с отцом Кирилла моих клиентов. Наверное, я никогда не стану обычной девушкой, о чьих партнёрах знает лишь она и самая доверенная подружка. Моя личная жизнь была выставлена на всеобщее обозрение, и любой считал себя вправе задавать мне интимные вопросы. Все всё обо мне знали — и так будет всегда среди этих людей. Как бы терпимо они ко мне ни относились, они знали, чем я занималась, и это уже не изменить. Если в будущем я хочу нормальных отношений, мне придётся искать их не в этом кругу. Мне придётся скрывать своё прошлое.
Я впервые об этом задумалась.
Кирилл провел пальцами по животу до пояса джинсов и начал расстёгивать молнию. Я не мешала ему, ждала, что он сделает дальше. Он скользнул рукой в трусики и положил пальцы на клитор. В ответ я прижалась к сильным ласкающим пальцам.
Было что-то неправильное в разговоре с Борисом Михайловичем. Какой-то маленький дефект логики, который я то ли упустила, то ли забыла, но который продолжал меня царапать. Он что-то такое сказал, что я должна была запомнить и обдумать на свежую голову, но, увы, морская болезнь помешала мне мыслить ясно.
Но, может быть, мне всё померещилось? Немудрено в моём состоянии. Борис Михайлович всего лишь пытался вычислить преступника, расспрашивая меня о клиентах. Это был вполне обоснованный допрос, учитывая, что я знала девушку, подложившую бомбу. Заодно спросил о моём отношении к его единственному сыну, а я как последняя дурочка всё ему разболтала. Любви нет, одна безысходность.
Ласковая, нежная, удушающая безысходность.
Я вздохнула и спустила джинсы до колен. Кирилл коротко застонал сквозь зубы и развёл мне ягодицы, щекотно трогая анус и вход во влагалище. Потом стащил свои штаны и уткнулся головкой в задний проход. Возможно, перепутал в неудобной позе. Мы лежали, как ложки в подарочной упаковке, повторяя изгибы тел друг друга. Я максимально прогнулась в спине, чтобы подставить ему вагину. Кирилл плюнул на пальцы, обтёр член и решительно надавил на анус. Я ойкнула и прижалась к спинке дивана животом. Дальше я отстраниться не могла, но и так было понятно, что я не хочу анального секса.
Я не боялась. Я ждала, что он поймёт свою оплошность, — нечаянную или намеренную, — и продолжит трахать меня в правильное место, но Кирилл давил всё настойчивей, направляя член именно в анус. Я ощущала между ягодицами костяшки его кулака.
Дыхание перехватило. Я трепыхнулась, но он всем телом налёг на меня, почти подмял, и его член с трудом протиснулся в задний проход. Острая боль разлилась в мышцах.
— Не надо, Кирилл, прошу тебя!
Я старалась не паниковать. Ничего страшного не случилось — вошла всего лишь головка. В порыве страсти (или по дурости) мужчина может перепутать отверстия, такое бывало. Я не хотела думать, что Кирилл это сделал нарочно, — вставил член мне в зад, хотя знал, что этот вид секса для меня неприемлем. После того первого и единственного раза, когда под расслабляющим препаратом меня поимели во все дырки, а я ничего не могла сделать. Даже мышцы сжать не могла. Я была открыта, как ворота со сбитыми замками.
Не двигаясь ни вперёд, ни назад, Кирилл коснулся губами моего уха:
— Мне кажется, я тебя теряю.
— Прекрати. Вытащи.
— Аня, ты думаешь, я ничего не вижу, не чувствую, не осознаю?
— Пожалуйста…
У него был довольно крупный член, если засадит на всю длину — будет больно. Я беспомощно извивалась, пытаясь сняться с члена, но не хватало пространства. От подступившего страха и возни в клубке полуснятой-полузадранной одежды стало невыносимо душно. Я остановилась. Сказала спокойным голосом:
— Ты не теряешь меня, Кирилл. Я с тобой.
— Ты от меня дальше, чем была в первый раз, — возразил он, трогая губами ухо. — Ты была такой чувственной, эмоциональной и раскрепощённой. А сейчас ты от меня закрываешься. — Он провёл языком по ушной раковине. По телу побежала дрожь. — Ого-ра-жи-ваешься.
Вот уж не думала, что у Кирилла столь извращённое чувство юмора! Использовать это сленговое словечко, когда вставил девушке в зад, — это надо додуматься! Одно было хорошо: пока мы выясняли отношения, мышцы привыкли к растянутости и перестали болеть. Если Кирилл поддаст бёдрами, его член спокойно и безболезненно войдёт на всю длину.
— Это не так. Я не закрываюсь от тебя. Давай закончим это и нормально поговорим.
— Ты ускользаешь от нормальных разговоров, — сообщил Кирилл. — Ты молчишь, о чём-то думаешь, вздрагиваешь от резких звуков и превращаешься в тень самой себя. Ты убегаешь от охраны и встречаешься с какими-то людьми. Ты думала, я слепой? Ты думала, я ничего не замечаю?
Я ощутила, как лицо заполыхало, а между лопатками скользнула капля пота.
— Я не изменяла тебе, это были… деловые встречи. Прости, что не рассказала тебе о них.
— Аня, я усилил твою охрану. Ты больше не сможешь пропадать неизвестно куда и зачем. Не знаю, что ты думаешь о моём отношении к тебе, — похоже, ты не веришь в мои чувства, но ты действительно много для меня значишь. Я пойду на всё, чтобы удержать тебя.
Это был самый странный разговор в моей жизни, учитывая в каком положении мы находились. Мне было так жарко, что я с ног до головы покрылась испариной. Пот скопился под коленками и между ягодицами. Я задыхалась.
— Зачем я тебе? Ты всё равно не собираешься жениться.
— Я не говорил, что не собираюсь жениться, я сказал, что не встретил подходящую девушку, — напомнил Кирилл. — И если проблема только в этом… Хочешь, поженимся в Лас-Вегасе? Как раз вся родня будет в сборе. Ты права, нет смысла тянуть, мы встретились, мы нужны друг другу, я без тебя не могу…
— Господи, Кирилл… — я повернула к нему голову, нарушила хрупкое равновесие, и его член скользнул в меня как по маслу.
Я только охнула и прикусила губу. Он пьяно посмотрел мне в глаза:
— Ань, я больше не могу сдерживаться… Позволь мне…
Я качнула бёдрами ему навстречу и закрыла глаза.
Кирилл с отцом и Ольгой Котовой поехали на арендованной машине в порт Мууга, а мы с Олегом — в американское посольство. К сожалению, оно находилось не в старом городе, как многие другие посольства, а в деловом районе, поэтому я только из окна могла любоваться шпилями старинных церквей и участками крепостной стены. Моросил дождик — точно такой же, как в Питере: унылый и затяжной.
Я спросила Олега недовольным тоном:
— Это вы доложили Кириллу, что я убегала от охраны?
— Я не докладываю, я пишу отчёты. Вчера он впервые за долгое время их прочитал.
Так вот почему он взбеленился! И решил показать мне, кто в доме хозяин.
— И что вы про меня написали?
— Что ты исчезала из-под наблюдения: на двадцать три минуты — в первый раз, и на тридцать семь — во второй.
— А что, обязательно было об этом упоминать? — Я повернулась к нему: — Он подумал, что я ему изменяю, и очень расстроился.
Настолько, что принудил меня к нежеланному сексу и… и сделал предложение руки и сердца.
— Что, правда? — спокойно спросил Олег. — Вот уж не думал, что Кирилл будет подозревать тебя в измене с Василием Ивановичем или Жанной.
— Так вы знали?!
— Конечно, знали. Любой новичок, который впервые попадает под охрану, первым делом пытается её обмануть. Ему кажется, что это очень просто. Он думает, что если он везде ездит с охранником Икс и не видит охранника Игрек, то никакого Игрек и в помине не существует. Но он ошибается. Это как с сусликом: ты его не видишь — а он есть.
Я покраснела от злости. Значит, был ещё второй охранник, когда я ездила с Олегом или Димой. Он пасся неподалёку и следил за мной, когда я ускользала из-под наблюдения. Умно придумано! А я-то считала себя опытной обманщицей.
— А почему вы меня не остановили? Почему не рассказали о том, что всё знаете?
— Моя цель — не останавливать тебя, вести беседы или что-то запрещать, а обеспечивать твою безопасность. Этим я и занимаюсь. Если бы данные встречи представляли угрозу для безопасности, я бы их не допустил.
Это прозвучало очень решительно.
— Ну, конечно, всё ради моей безопасности… — Я задумалась. — А вы знаете, зачем я с ними встречалась?
— Нет. Это не входит в мои задачи.
Я отвернулась и снова уставилась в окно. Мы объехали Старый город вокруг и остановились у серого здания с эркерами, похожего на питерскую «сталинку». Вход был оформлен как стеклянный куб, внутри которого виднелись арочный металлодетектор и пост охраны. Над входом висели флаги США и Евросоюза.
— А сейчас за нами тоже следят? — спросила я, чтобы окончательно прояснить систему безопасности. — Где они? Я хочу увидеть ваших… сусликов.
— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — ответил Олег и вышел из машины, чтобы открыть мне дверь.
***
В «аквариуме» у нас забрали мобильные телефоны и сумки, тщательно обыскали и пропустили в посольство с одними лишь документами. В маленьком помещении, похожем на зал ожидания, сидели два десятка человек и смотрели телевизор, показывавший американские новости. Мы сели на свободные места.
— Когда тебя вызовут, подойдёшь к окошку и ответишь на вопросы клерка.
— А что он будет спрашивать?
— Разное.
— А что отвечать?
— Правду. — Олег посмотрел на меня чуть ли не с жалостью. — Никогда не ври представителям власти — это бесполезно и часто выходит боком.
Я кивнула и начала смотреть телевизор. Сначала новости политики, потом новости спорта, потом прогноз погоды. Всю Эстонию накрыло циклоном.
И тут мне в голову пришла мысль. Все эти люди сидят и надеются, что их сочтут достойными посетить великую страну Америку. Но ведь визы получат не все. Многим откажут.
Может, стоит воспользоваться шансом и провалить интервью? Мне откажут в визе — и не придётся лететь в Америку на свадьбу. Кажется, это был единственный способ избежать мероприятия. Сказать правду: «Я не хочу лететь в Америку, потому что боюсь натворить глупостей из-за Молчанова», — я никому не могла. Пожалуй, даже самому Молчанову. Мне было бы стыдно признаваться ему в глубине своего морального падения. В том, что я перестала рассчитывать на своё благоразумие и выдержку, и видела спасение лишь в том, чтобы держаться от него подальше.
Я была как бешеная собака, которая осознаёт, что она опасна и просит посадить её на цепь. Или пристрелить, если понадобится.
Я обмахнулась документами. Почему здесь так жарко? Везде, во всех официальных очередях и залах ожидания, сгущалась одинаковая духота — что в паспортном столе в Овсяновке, что в посольстве США в Таллине. Мне захотелось выйти на улицу и вдохнуть влажного прибалтийского воздуха, но вряд ли меня пустят обратно. Я должна пройти интервью. А потом я буду свободна.
Олег взял с соседнего кресла газету на эстонском языке и начал читать. Я покосилась на него. Лохматая борода лопатой, копна соломенных волос, сверкающая серьга в ухе, — там что, бриллиантики?! — рваные джинсы и дорогущие кроссовки «Белуга». Он был загадочный, этот Олег Игоревич. С детства знал Кохановских, потом стал следователем, потом всё бросил ради Бориса Михайловича. Не женат, и женщины, кажется, не было. По крайней мере я никогда о ней не слышала. А главное — он выглядел как модный канадский лесоруб, которого интересуют… другие канадские лесорубы.
Я злорадно ухмыльнулась. Как же я раньше не догадалась? Мужик сорока лет — и не женат!
Обида на Олега, который не предупредил, что пишет отчёты о моих тайных похождениях, ещё не отпустила, и я наклонилась к его уху. Спросила сладким вкрадчивым голосом:
— Олег, признайтесь, вы гей?
— Нет, — ответил он, продолжая читать эстонскую газету.
«Нет», — и всё? Слишком просто. Мне захотелось его достать. Выместить на ком-то мою растерянность, фрустрацию и дискомфорт от анального секса без смазки.
— А я всё же думаю, что в вас есть эта роковая склонность, — я добавила в голос ехидности: — просто вы ещё не встретили мужчину своей мечты.
— А ты встретила? — поинтересовался Олег, вскинув на меня взгляд.
Он читал меня как раскрытую книгу. Духота сделалась невыносимой.
— Анна Павлова, — раздалось негромкое из динамика.
— Тебя зовут, — сказал Олег, как будто сомневался, что я расслышала своё имя. — И постарайся выглядеть нормальной, ладно?
Встретила ли я мужчину своей мечты?
Если считать, что да, то придётся признать, что мужчина моей мечты отдал меня лучшему другу, избегал общения и планировал жениться на другой женщине. Неужели я об этом мечтала?
А о чём?
— Добрый день, — сказал клерк за окошком. — На каком языке предпочитаете разговаривать?
— На русском, — ответила я.
— Хорошо. Приложите палец к сканеру для подтверждения личности.
Он подал мне портативный сканер, и я приложила указательный палец к датчику. Клерк подождал, пока прибор обработает отпечаток и сравнит его с образцом, и задал первый вопрос:
— С какой целью вы планируете посетить США?
С целью повеселиться на свадьбе моего возлюбленного. Послушать, как он клянётся другой женщине в любви и верности (пока смерть не разлучит их), посмотреть, как он её целует и, может быть, подслушать ночью их стоны. Не молчит же Молчанов во время секса с любимой женщиной? Молчанов молчит только с нелюбимой.
Может, и мне молчать? Пусть клерк подумает, что я ненормальная и меня нельзя пускать в солнечную Калифорнию, где поют попугаи.
— Душно тут у вас, — сказала я.
— Кондиционер сломался. Так зачем вы едете в США?
Но отказаться от поездки — это лишить себя нескольких дней рядом с ним. Пусть в качестве девушки его друга и не самой желанной гостьи на свадьбе, но всё-таки я проведу в его доме какое-то время. Мы будем встречаться. Видеть друг друга, разговаривать, есть одинаковую еду, дышать одним воздухом. Возможно, я узнаю, носит ли он гавайскую рубашку расстёгнутой или застёгивает нижние пуговицы (мне казалось это важным). Возможно, я увижу, как утром он плавает в пустом бассейне. Как прыгает в воду, вытянув над головой руки и оттолкнувшись ногами от бортика, а зеркальная гладь разбивается и принимает его большое сильное тело. Возможно, мы даже прикоснёмся друг другу — при встрече или расставании.
А вдруг он меня поцелует? Вдруг его губы на мгновение тронут мои?
Лишиться этих ещё неслучившихся воспоминаний мне было жаль. Я, как наученная горьким опытом белка, хотела запастись воспоминаниями впрок, чтобы в голодные зимние ночи доставать припрятанное и наслаждаться крошками жаркого калифорнийского лета. Наслаждаться воспоминаниями о Паше Молчанове — чужом муже и чужом друге. Да и в принципе о чужом для меня человеке, несмотря на нечто неуловимое и невысказанное, что витало между нами. Я так и не смогла дать этому определение. Интерес? Желание? Любовь?
Он боялся, что я разрушу его жизнь, но я была сильней и благоразумней, чем он думал. Я смогу провести рядом с ним несколько дней и не наделать глупостей. Он мне поможет. Он всегда помогал сохранить мне достоинство и сделать правильный выбор.
А после его свадьбы всё будет кончено.
— У моего друга в Калифорнии живут мать и сестра. Сестра скоро выходит замуж, и она… они с женихом пригласили нас на свадьбу.
Клерк заглянул в какую-то бумажку:
— У вас есть родственники в России?
— Дедушка.
— Вы планируете эмигрировать в США?
— Нет.
— Благодарю вас. Результаты будут сообщены вам в течение недели по адресу, указанному в заявлении.
В течение недели? Всё это время я должна буду находиться в Эстонии и ждать получения паспорта? Я растерянно отошла от окошка. Прозвучало имя Олега Голубева.
— Посиди здесь, подожди меня, — попросил он.
Он вернулся через пять минут, и мы наконец-то вышли на улицу. Олег закурил под навесом, а я вдохнула полной грудью густой влажный воздух. С неба сыпались крупные дождевые капли, пузырились в лужах, стучали по крышам автомобилей.
Когда Молчанов женится — всё закончится. Он много раз убивал меня холодностью, недоверием и отказом замечать мои чувства — но всё как-то не до конца и без настоящей жестокости. Он словно жалел меня и оставлял шанс на спасение. Отрубал хвост по кусочку, а потом ронял пару слов, которые можно было трактовать двояко, и мой хвост чудесным образом отрастал — ещё пушистее, чем прежде. Свадьба положит этому конец. Свадьба — контрольный выстрел прямо в сердце. И я должна через это пройти, чтобы жить дальше и не страдать о том, что невозможно.
Я вспомнила о маме, которая получила пулю в грудь, и вздрогнула. Олег заметил это, сделал последнюю глубокую затяжку и выбросил окурок в урну.
— Поехали, — сказал он, — у меня кое-что для тебя есть.
Я увидела, как мои пальцы задрожали.
— Откуда вы его взяли?
— Оно хранилось в материалах дела. Я прочитал это письмо в июне, когда ездил в Петрозаводск, но тогда мне не разрешили сделать копию. А два дня назад я добился разрешения, и мне прислали скан.
Я боялась разворачивать листок.
— Там что-то страшное? — тихо спросила я. — Почему вы не отдали его на яхте?
— Я хотел дать тебе возможность прочитать его в одиночестве, а на яхте слишком много народу. — Он поднялся со своей чашкой и покупками. — Найдёшь меня на террасе за углом. Не торопись, я пока покурю и выпью кофе.
Я не успела ответить, как он вышел из кафе. Поколебавшись несколько секунд, я осторожно развернула письмо.
«Любимая моя девочка…»
Сердце застучало, в носу защипало.
Как он мог писать такие нежные слова после того, как убил мою мать?! Или Олег был прав, и мой отец невиновен? Я положила листок на стол, разгладила его и начала читать.
«Любимая моя девочка! Наверное, ты меня не помнишь. Ты была слишком маленькой, когда твоя мама погибла, а меня осудили за её смерть. Но если вдруг ты меня помнишь, то, скорее всего, ненавидишь. Мне невыносимо об этом думать. Я пишу это письмо не затем, чтобы оправдаться. Я просто хочу рассказать правду.
Мне было тридцать лет, когда я увидел Катю, а ей — всего восемнадцать. Она закончила школу и торговала рыбой, грибами и ягодами на трассе. Я каждый день что-нибудь у неё покупал, пока однажды она не сказала: «Серёжа, я знаю, зачем ты сюда ходишь». Я спросил: «Зачем?», — а она ответила: «Чтобы на меня посмотреть, потому что никто из местных не станет покупать рыбу, которую можно бесплатно поймать в озере». Я понял, что она права, и перестал ходить. Я был женат, у меня был сын десяти лет. Я не хотел разрушать семью.
Я продержался две недели, а потом снова пошёл к Кате. В тот раз она продавала чернику в баночке и вяленую плотву. Я спросил: «А ты разве не любишь чернику?». Она сказала, что любит, но ягоды в лесу мало и вся идёт на продажу. Это был девяносто восьмой год. Все пытались как-то выжить. Тогда я купил у неё чернику и подарил ей. Сказал, пусть съест всю баночку на моих глазах. Я сел на обочину шоссе и смотрел, как она кладёт в рот по одной ягодке и жмурится от удовольствия. Потом она бросила свой прилавок и села рядом со мной на траву. Вытряхнула из банки последние ягоды и протянула мне: «Попробуй, Серёжа, она такая сладкая». Я взял Катину руку и начал есть губами с ладони. А потом осмелился и поцеловал запачканные соком пальцы, а потом поцеловал Катю в губы, и она меня не оттолкнула. Мы сидели на обочине в жаркий летний день и целовались целый час, и ни одна машина не проехала мимо нас. А, может, и проехала, но мы не заметили».
Я оторвалась от чтения и посмотрела в окно. Старики за столиком ещё пили свой чай и о чём-то разговаривали. Мне показалось, что это муж и жена. О чём можно разговаривать через сорок или пятьдесят лет брака? Чему можно улыбаться? Неужели любовь может быть долгой, счастливой и… безопасной?
Я тихо высморкалась в бумажный платочек и снова вернулась к письму.
«С того дня мы не расставались. Я объяснился с женой и переехал в дом твоего деда, хотя он был недоволен нашими отношениями. Не о таком зяте он мечтал. Но Катя сказала, что счастлива со мной, и он смирился. А когда родилась ты, Иван Васильевич простил нам всё. Мы не всегда жили дружно, иногда ссорились и кричали, но никогда, ни разу за все четыре года, у нас не возникло мысли расстаться. Мы любили друг друга и были счастливы. Я развёлся с женой. Мы с Катей хотели пожениться, когда накопим денег на свадьбу и отдельный дом. Мы планировали построить его на том же участке, где стоит дом деда, но ближе к озеру, у песчаной заводи, где ты любила купаться».
Я помнила эту заводь — узкая песчаная полоска вдоль берега. Там, вокруг старого кострища, дедушка поставил чурбачки, и иногда по вечерам мы жарили сосиски и хлеб. Построить дом для молодых на дедовом участке — хорошее решение. Мне оно нравилось. Я бы хотела вырасти в том доме с родителями.
В том непостроенном доме с погибшими родителями…
«Но ничему не суждено было сбыться. Я работал на лесозаготовках, но наша контора закрылась. С деньгами стало туго. Выручало то, что дед рыбачил, а я охотился. Катя иногда торговала на трассе, но это не приносило большого дохода. Я рассказываю это не к тому, чтобы ты нас пожалела. Мы неплохо жили, не хуже других. Я просто рассказываю, почему ружьё стояло на улице. Я собирался на охоту, вынес ружьё во двор, а потом вернулся домой поцеловать тебя и твою маму. Вот и всё, что я хотел рассказать».
Я перечитала фразу три раза. Ружьё стояло на улице? Что он хотел этим сказать? Это всё?
«Я одинаково люблю обоих своих детей — тебя и старшего сына. Но иногда бывает так, что кто-то из детей нуждается в родительской защите больше других, — и не всегда это самый младший. Надеюсь, ты меня поймёшь и со временем перестанешь ненавидеть. Не бойся ничего, как не боялись мы с Катей. Будь храброй, моя девочка. Помни, что ты рождена в настоящей любви, которая всё оправдывает, всё прощает и даётся в жизни только раз. Будь счастливой, борись за своё счастье и никогда ни о чём не жалей, как не жалели твои родители.
Твой папа».
Я не плакала, я улыбалась. Нигде в письме не было сказано, что он не убивал мою мать, но я почувствовала это, прочитала между строк и безоговорочно в это поверила. Мой отец не убивал мою мать!
Я вышла из кафе с марципановым сердцем в руках. Кофе я оставила нетронутым, а сердце, перевязанное бантиком, оставить не смогла. Я завернула его в салфетку и забрала с собой.
Олег сидел за уличным столиком, курил и разглядывал пёструю толпу туристов. Дождь кончился, из-за облаков пробивалось солнце. Я присела напротив него. Он пытливо на меня глянул и расслабился. Наверное, боялся увидеть несчастное заплаканное лицо.
— Спасибо вам, — сказала я.
— Не за что. Я считаю, они были неправы, что не передали письмо родным. Такие вещи нельзя утаивать.
— Если бы не вы, я бы его никогда не прочитала. Теперь я понимаю, почему вы подумали, что отец не виноват.
— И почему же? — спросил он с таким интересом, словно в письме содержались веские доказательства невиновности.
— Потому что он любил её больше жизни! Заботился о ней, берёг, мечтал о будущем. Я ещё не встречала такой любви. Он не мог её убить. Просто не мог — и всё!
Олег спросил серьёзно:
— Для тебя это много значит, да?
— Да! Знаете, это ужасно — быть дочерью убийцы и его жертвы. Я с детства слышала за спиной: «Прикинь, её папка грохнул её мамку!». Меня вроде как жалели, угощали яблоками и конфетами, но это была притворная жалость — я это чувствовала. На самом деле они думали, что я тоже могу кого-нибудь убить, или меня кто-нибудь убьёт — ну, в общем, считали меня не совсем нормальной.
Он кивнул и достал из пачки ещё одну сигарету. Прикурил, прикрывая огонёк ладонями от ветра. Я продолжила:
— Я и сама так думала. Слышали — от осинки не родятся апельсинки? Я думала: кто же я такая, если мой отец убийца, а мать — разлучница и стерва? Я поклялась, что не повторю её ошибок. Не буду такой, как она. Не позволю страсти затуманить разум, не влюблюсь в чужого мужчину. А ещё лучше — вообще никогда не влюблюсь! От любви одни проблемы. Любовь — это смерть.
Олег нахмурился и сделал такое движение, словно хотел взять меня за руку. Я улыбнулась:
— Нет-нет, я в порядке! Любовь — это не смерть. Папа — не убийца, мама — не стерва. Я — нормальная… — Я запнулась и сказала откровенно: — Нет, я пока не очень нормальная. Я глупая проститутка, которая запуталась и не знает, что делать дальше. Но я распутаюсь.
— Мне кажется, ты уже много сделала в этом направлении, — сказал Олег.
— Да?
— Ты спасла человека, сотрудничаешь со следствием, заботишься о дедушке, выстраиваешь честные отношения с неженатым мужчиной. Ты бросила эскорт, — перечислял он. — Это не так уж мало для начала.
Меня резанули слова «выстраиваешь честные отношения». Я была так взволнована и эмоционально взвинчена письмом отца, что мне захотелось открыться Олегу. Я устала всё носить в себе. Мне казалось, он способен понять меня и даже что-то посоветовать.
— У нас не всё ладно с Кириллом, — призналась я. — Между нами нет большой любви, только симпатия и нежность. У него ещё и страсть, а у меня и страсти нет.
Олег приподнял брови и задумчиво пошевелил бородой.
— Ну, вы же недолго вместе. Вы оба непростые люди — скажем так, с непростой судьбой, — поэтому нужно время. Большая любовь не появляется на пустом месте, ей нужно созреть и расцвести. Я не большой специалист в любовных делах, учитывая мой неудачный опыт, но думаю, со временем у вас с Кириллом всё наладится.
— Возможно, — вырвалось у меня, — если я разлюблю Пашу Молчанова.
Его взгляд сделался цепким:
— Ты влюблена в Пашу? Давно? У вас что-то было?
Я покачала головой:
— Ничего, он даже пальцем меня не коснулся. Но я постоянно думаю о нём, он — моё наваждение, моя недостижимая мечта. Только не пишите об этом в отчёте, ладно? Никто не знает, кроме вас. И не надо, чтобы кто-то знал.
— Не буду, это твоё личное дело. Уверена, ты справишься. А если не справишься — обращайся ко мне, помогу чем смогу. Хотя, — улыбнулся Олег, — я не гей, мне трудно понять, чем Паша привлекательней Кирилла. — Он всё-таки вставил шпильку про гейство! — Пойдём, нам пора на яхту.
Я встала:
— А убийцу вы продолжите искать?
— Да, у меня назначено несколько встреч. Вернёмся из Америки, и я вплотную займусь этим делом. Мы найдём убийцу твоей матери и, если получится, добьёмся оправдания для отца.
Ужинали на яхте, в апартаментах Кирилла — в двух метрах от чёрного кожаного дивана, на котором Борис Михайлович меня допросил, а потом поимел Кирилл. Но сегодня меня это не беспокоило — ни допрос, ни извращённый секс. Через широкие окна открывался великолепный вид на шпили, купола и черепичные крыши. Солнце окончательно выбралось из-за туч и согрело деревянную палубу. Около яхты паслись наглые крикливые чайки, неподалёку грузились пассажирские паромы.
Я скинула туфли и поставила ступни на тёплый пол. Такое простое действие, а сколько удовольствия оно доставило! Мне казалось, что раньше я не делала ничего подобного. Разумеется, в детстве я бегала босиком по земле, но не ощущала её так полно и реально. Я погладила ступнями гладкие, чуть маслянистые тиковые доски — и они словно погладили меня в ответ. Щекотно и приятно. Я сдвинула ноги и потёрла одну об другую.
— Чем ты там занимаешься? — спросил Кирилл, наливая в бокалы густое красное вино.
Все на меня посмотрели. Борис Михайлович — с подозрением, Олег — с любопытством, Ольга Котова — с раздражением. Лохматый Шерри, которого она держала на коленях, тоже смотрел на меня. Он демонстративно подрагивал верхней губой и показывал острые зубки. Когда-то я мечтала о такой собачке — и у меня даже были деньги, чтобы её купить. А теперь денег не было, но и собачку я перехотела. Если уж и заводить, то нормального пса, который будет есть из миски, а не с рук, и громко гавкать на прохожих. И денег на обзаведение не понадобится — можно взять щенка хаски из приюта.
Я отпила вино, и оно связало рот виноградной терпкостью.
Снова принесли куриную грудку с овощами. Вероятно, кто-то из гостей соблюдал принципы здорового питания, — Кохановский старший, судя по его габаритам! — однако мне ещё накануне не полезло в рот это блюдо. Вчера я была взволнована и напряжена перед разговором с видным политиком. К тому же бывшая девушка Кирилла меня смущала. Она кидала красноречивые недоуменные взгляды, заставляя сжиматься, — мол, что ты в ней нашёл? Обычная пигалица. Сегодня же всё было иначе. Вернее, всё было как обычно — это во мне что-то изменилось. Ольга меня больше не беспокоила, а Борис Михайлович не пугал. Я словно приняла таблетку для храбрости.
Я обратилась к официанту:
— А у вас есть что-нибудь другое? Менее диетическое.
Он непонимающе на меня посмотрел. Похоже, к нему редко обращались с такими вопросами. Я пояснила:
— Я не хочу курицу. Я хочу рыбу или говядину.
Официант глянул на Бориса Михайловича, который сосредоточенно резал и поедал курогрудь. Тот спросил:
— Какие-то проблемы? Если я по старой привычке отдал распоряжение повару, это не значит, что все должны есть одно и то же. Могли бы переспросить хозяина яхты.
Ага, значит, хозяин тут Кирилл.
— Да, конечно, извините, — ответил официант и обернулся ко мне: — Стейк из лосося? Филе-миньон? Пасту с морепродуктами?
— Филе-миньон. И овощи на гриле.
— Придётся подождать минут двадцать.
— Я подожду, — я качнула бокал, наблюдая, как на стекле образуются «слёзки».
Олег сказал:
— Тогда и мне мясо, раз уж будете для Ани готовить.
— И мне, — присоединился Кирилл. — А пока выпьем вина.
Ольгин взгляд превратился в ледяной меч. Если бы она могла, то зарубила бы меня.
Я вспомнила, как стояла в дверях этой гостиной и мямлила слова извинений, а она вышла из спальни, замотанная в чёрный халат Кирилла. Тогда она даже не посмотрела на меня, словно я была насекомым, случайно залетевшим на огонёк.
Интересно, когда он её бросил? Неужели сразу после знакомства со мной? Или после первого нашего секса?
Я голой ступнёй погладила ногу Кирилла в яхтенном ботинке. Он вопросительно глянул на меня. Я чуть улыбнулась. Кирилл сдвинул брови, пытаясь понять, что мне надо. Я улыбнулась шире и скользнула пальцами под штанину. Коснулась обнажённой кожи, провела по голени вверх.
Кирилл отвернулся, глотнул вина и облизнул губы.
Какой-то бес подталкивал меня продолжать. Я никогда не делала ничего подобного. Меня вызывали — я приходила, раздевалась и ложилась в постель. Иногда танцевала, иногда делала клиенту массаж. Но вот так флиртовать, провоцировать и играть с мужчиной на виду у других — такого не было.
Таблетка для храбрости постепенно превращалась в таблетку безнаказанности. Под столом я ласкала ногу Кирилла, которую он охотно придвинул ближе, а над столом изображала, что попиваю вино и любуюсь видами старого Таллина. Никто ни о чём не догадывался. Олег вполголоса обсуждал с Борисом Михайловичем детали предстоящей поездки, двое других охранников уже доели свой постный ужин и попросили принести кофе с миндальным печеньем. Одна лишь Ольга не сводила глаз с Кирилла. Тот уже и отворачивался, и подливал ей вина, и угощал Шерри помидорками черри, но она никак не могла отлипнуть.
Она с ним спала, она знала, как выглядит лицо Кирилла, когда он возбуждён. Как разгораются скулы, как начинают блестеть глаза и учащается дыхание. Она считывала его состояние, но не могла понять, что происходит. Пару раз Ольга пытливо глянула на меня, но я лишь сладко улыбнулась в ответ.
Будет знать, как не обращать на меня внимания и не давать номера телефонов!
Я упивалась своим коварством. Мне нравилось нарушать приличия. Нравилось не бояться косых взглядов и совершать любые глупости, какие захочется. Это мой парень. Мы на его яхте. А вчера он сделал мне предложение.
Ольга уронила вилку и быстро наклонилась её поднять. Шерри взвизгнул, когда она придавила его грудью. Мы с Кириллом не успели разъединить наши ноги, да и не очень-то спешили. Ольга вернулась в сидячее положение красная как рак. Что её так поразило? То, что я задрала штанину Кирилла до колена и гладила ступнёй его брутальную волосатую ногу? Или то, что делала это за дружеско-семейным ужином? Или то, что позволила догадаться о наших подстольных игрищах?
— Что-то долго они там возятся, — с озабоченным видом произнёс Кирилл. — Аня, пойдём проверим степень прожарки.
Он встал и подал мне руку.
— С удовольствием, — ответила я, глядя на Ольгу, которая единственная наблюдала за нами. — Обожаю проверять степень прожарки.
Кирилл утащил меня на нижнюю палубу и прижал к стене под лестницей:
— Ты сегодня очень… — он поцеловал меня, запуская руку под платье и стаскивая трусики.
— Какая?
— Не знаю… Радостная, настоящая, живая… Как будто тебя выпустили из тюрьмы. — Он закинул мою ногу себе на пояс и со стоном вставил член. — Будь всегда такой.
Времени до поездки оставалось мало — всего два дня, — и я посвятила их своей внешности. Благо, салон располагался прямо в жилом комплексе, и я могла бегать туда-сюда столько, сколько мне было нужно.
А нужно мне было на удивление много. Я всегда следила за гигиеной и внешностью: маникюр, педикюр, эпиляция ног и интимной зоны, массаж тела и лица, чистка, скраб, увлажнение. Волосы — регулярная стрижка и уход. Василий Иванович требовал, чтобы я выглядела как можно привлекательней, но максимально натурально. И по возможности — юно.
Но сейчас я не обязана была подчиняться его требованиям. Впервые я могла делать с собой всё что захочу. Учитывая плачевное состояние моего банковского счёта, я бы выбрала несколько нехитрых процедур, но Кирилл сказал, чтобы я не стеснялась и не смотрела в прейскурант. Он тоже собирался подстричься и ещё кое-что сделать, а потом расплатиться за нас обоих. Под «ещё кое-что» он, видимо, подразумевал оформление своей стильной короткой бородки и… скорее всего, маникюр и педикюр. Его руки и ноги всегда были в превосходном состоянии, да и в целом он выглядел как человек, заботящийся о своей внешности. Немножко метросексуал, но мне такие типажи нравились. Не настолько сильно, как сероглазые русоволосые здоровяки, но горячая южная красота Кирилла не могла оставить меня равнодушной. Я получала удовольствие, когда смотрела на него или прикасалась. Жаль, что не сексуальное, но из всех мужчин, с которыми я была, Кирилл волновал меня сильнее всего.
Что ж, если он решил оплатить мой счёт за салонные процедуры, я рисковала разойтись не на шутку. Во-первых, маникюр. Нужен гель, чтобы маникюр продержался без сколов и трещин не менее десяти дней. Какой цвет выбрать? Вишнёвый, который идёт почти всем, или красный, который вошёл в моду? Или френч? Или золотой с блёстками, стразами и росписью — я ведь приглашена на свадьбу богатых людей? Я полчаса мучила мастера, пока она не нашла удивительный матовый лак бежевого оттенка. После того, как ногти были накрашены, они показались мне нежными фарфоровыми лепестками, подсвеченными изнутри розовым светом. Такого эффекта я раньше не встречала. Если кто-то прикоснётся к моим рукам, или пожмёт их, или поднесёт к губам для поцелуя, он не сможет не отметить их ухоженность и даже некоторую аристократичность.
Я старалась не думать, кто бы это мог быть. Мало ли в Америке галантных мужчин, готовых поцеловать ручку аристократке из Овсяновки?
С эпиляцией тоже возникли вопросы. Я долго колебалась, оставлять волосы на лобке или удалять полностью. Мне было бы удобнее убрать всё подчистую, но однажды Кирилл сказал, что ему нравятся волосы на этом месте. Мол, он не педофил, его не возбуждают голые лобки (особенно если другие вторичные половые признаки не слишком развиты). Иными словами намекнул о том, что, имея плоскогрудую фигуру, мне лучше оставить хоть что-то, что напоминало бы о моём взрослом возрасте. Я решила последовать его совету. Мастерица принесла каталог с картинками, на которых были нарисованы женские интимные причёски. Поразительно, как многого я не знала! Стараясь быть натуральной для пожилых консервативных клиентов, я упустила множество интересных вещей. Например, дельфинчика на лобке, окрашенного в интенсивный голубой цвет и усеянного разноцветными камешками. Или мохнатого чёрного котёнка с кокетливым хвостиком.
— Вы кому-нибудь такое делали? — недоверчиво спросила я мастерицу.
— Конечно! Молодые девушки вашего возраста часто проявляют креативность в выборе интимной причёски. Это выглядит мило, современно и поднимает настроение…
— Всем, кто увидит, — закончила я. — Но я, пожалуй, выберу что-нибудь попроще.
Я показала на картинку с названием «бокал мартини». Это был треугольник на лобке при полном удалении волос во всех остальных местах, включая междупопие. Пока мастер выполняла заказ, я сквозь слёзы смотрела в потолок и размышляла о своём поведении.
Что меня побуждало так прихорашиваться? Кириллу я нравилась и без особых ухищрений. Его не смущали мелкие несовершенства женского тела. Он хотел меня — и он имел меня. Цвет ногтей ему был непринципиален, тонкие светлые волоски на теле — тоже. Он обладал здоровым аппетитом молодого самца, которому «ехать» было важнее, чем «шашечки».
Я не могла прикрываться Кириллом. Я знала, что стараюсь не ради него.
Я хотела понравиться Молчанову. И не просто понравиться, а — сразить его наповал, убить, размазать, растоптать, подавить его волю, заставить мне сдаться, взять его в плен, превратить в послушного раба.
Мастер так дёрнула воск, что я вскрикнула. На коже выступили капельки крови.
Я должна выбросить эти мысли из головы! Я собиралась на чужую свадьбу, а не на свидание. И если мне не придётся плакать в Америке кровавыми слезами, можно будет считать, что поездка прошла успешно.
После утомительных телесных процедур меня принял «парикмахер-стилист международного класса», как он отрекомендовался две недели назад. Я не знала, кто присваивает стилистам классы, но подсознательно доверяла таким элегантным, манерным и томным мужчинам. Геи прекрасно разбирались в моде и женской красоте — почему бы мне не попросить совета у одного из них?
В прошлый раз он делал мне укладку в стиле Мэрилин Монро, а сегодня я хотела полного преображения. Василия Ивановича рядом не было, никто не мог меня остановить. Хорошо ещё, что в этом салоне не увеличивали губы.
— Вы можете так меня подстричь, чтобы он… Ну, понимаете…
— Чтобы он упал в обморок от восхищения? — подсказал стилист. — О, доверься мне, лапушка! Мы поразим его в самое сердце!
Он колдовал над моей головой не меньше двух часов. Слышалось щёлканье ножниц, на плечи падали клочки волос. Потом он отвернул меня от зеркала и начал наносить краску в только ему известном порядке: на какие-то прядки — из одной мисочки, на другие — из второй, а кое-какие вообще не трогал. Потом он развернул меня обратно, и я увидела на голове черепицу из фольги.
Страшно было представить, что получится после его стараний. Первый и последний раз я красилась ещё в школе: мне захотелось попробовать краску под манящим названием «Пленительный жемчужный суперблонд». Дедушка помог размешать состав, нанести на волосы, а через двадцать минут смыть с помощью ковшика. А потом мы задумчиво рассматривали неравномерно прокрашенные жёлтые волосы, пытаясь увидеть жемчужные переливы или что-то пленительное. Тогда дед сказал: «Ничего, скоро отрастёт, не переживай».
В этот раз я переживала больше.
Наконец стилист международного класса отложил круглую щётку и фен и, словно фокусник, крутанул моё кресло к зеркалу.
— Вуаля! Клубничный блонд! Многогранный ягодный оттенок дополнен золотом и пастелью, абрикосовым тоном, мёдом, сливками и нежными переливами перламутра. Идёт абсолютно всем женщинам, но больше всего — юным романтическим особам с розовыми щёчками.
Из зеркала на меня смотрела Лена Ворончихина. То есть Молчанова. То есть её детская, кукольная, няшная копия. Я заворожённо смотрела на себя. Золотистое каре с явственными розовыми бликами и в самом деле переливалось теми оттенками, о которых говорил стилист: мёд, клубника, абрикосы, перламутр. Я тряхнула головой — лёгкая чёлка взметнулась и снова прикрыла лоб. Кончики волос по бокам едва доставали до плеч.
Мне нравился мой новый облик, но, кажется, он превращал меня в девочку ещё быстрее и надёжнее, чем тотальная эпиляция.
— Нравится? — спросил стилист.
— Необычно, — сказала я.
— Это тренд сезона.
— Мне не продадут ни сигареты, ни бутылку пива.
— А что, раньше продавали?
Тут он был прав.
— А в Америке этот цвет популярен?
— Роуз голд — один из самых модных оттенков! Многие знаменитости выбирают его, чтобы подчеркнуть юность, креативность и готовность к переменам. Джиджи Хадид, Софи Тернер, Ким Кардашьян. И даже Леди Гага!
Я не знала никого из перечисленных, но раз стилист говорил о них с таким придыханием, значит, это были гуру моды и стиля.
— Они ведь живут в Лос-Анджелесе? Там это модно?
— Разумеется! Клубничный блонд покорил Лос-Анджелес, победно прошествовал по Америке, Европе и Азии и наконец-то докатился до нашей деревни.
— Мне нравится, — улыбнулась я.
***
Я с замиранием сердца ждала, как на новую стрижку и цвет волос отреагирует Кирилл. Не потому, что беспокоилась из-за необычного розового оттенка, а потому, что с каре моё сходство с Леной бросалось в глаза даже мне.
Но Кирилл меня разочаровал. Он работал в своём кабинете, и, когда я вошла туда, весело потряхивая головой, он не отложил телефон, а лишь прикрыл ладонью микрофоны.
— Аня, ты замечательно выглядишь! — он поцеловал меня в щёку.
— Правда?
— Ты очень красивая.
Кирилл хотел вернуться к разговору, но я задержала его:
— А я тебе никого не напоминаю?
Он пожал плечами:
— Мальвину?
— У неё были голубые волосы!
— Да, точно.
— Подумай ещё. Может, кого-то из знакомых?
Он надолго задумался. Я следила за его лицом, пытаясь поймать момент, когда он узнает во мне свою школьную любовь. Интересно, как он отреагирует? Обидится, что я сделала похожую стрижку? Или, напротив, ещё больше потянется ко мне?
— Вспомнил! — Кирилл хлопнул себя по лбу. — В «Наруто» была такая девочка с розовыми волосами, но я забыл её имя. Я вообще-то не смотрю аниме, случайно в памяти отложилось. А ты что, фанатка японских мультиков?
Я прыснула:
— Ну ты даёшь, Кирилл! Какое ещё аниме? — и убежала в гостиную собирать чемодан.
Хоть Кирилл и предлагал не брать много вещей, я не могла побороть желание взять с собой как можно больше самых красивых, женственных и провокационных шмоток. Шортики, оставлявшие на виду половину ягодиц, кружевные мини-платья и прозрачные блузки. Всё равно за перевес не платить. Лишь мысль о том, что, кроме Молчанова, на меня будут смотреть Маша, Олег, Борис Михайлович и прочие члены большого клана Кохановских, меня останавливала. Одно дело блистать обнажённым телом в интимной обстановке, и совсем другое — забавлять и раздражать всех вокруг. Я же не шут и не фрик. Поэтому я с сожалением отложила сексуальные наряды и начала складывать в стопку джинсы, футболки и хлопковые дневные платья — качественную недешёвую одежду для приличной девушки, у которой есть бойфренд и которая не находится в поиске. А на церемонию бракосочетания я взяла золотое плиссированное платье с открытой спиной, которое Кирилл купил для меня в «Бабочке». Оно не выглядело слишком вычурным или соблазнительным, но изумительно подчёркивало мои сильные стороны. Я задумалась о своих сильных сторонах. У каждой девушки они есть, у меня тоже. Но что это? Хрупкость? Молодость? Или… доступность и беззащитность? Качества, которые пробуждают в мужчинах желание заботиться. Или — безнаказанно причинить боль.
Кирилл подкрался сзади и схватил меня за талию:
— Так на кого ты похожа, признавайся, — и поцеловал меня в шею.
— На анимешную няшку, ты же сам сказал, — сострила я.
Не успели мы с Кириллом потискаться, как у него снова зазвонил телефон. Он отпустил меня и ответил:
— Пашка? Как долетели?
У меня ёкнуло сердце. Когда же я перестану реагировать на это имя? Кирилл продолжал:
— Да, всё отлично. Собрались. Отец в гостинице с Олегом и своими парнями. А почему ты дома ночевать не хочешь? Давай, приезжай! — Он замолчал, выслушивая собеседника. — Ладно, тогда до завтра. От Ани тебе большой привет, она ждёт не дождётся когда тебя увидит! — Он глянул на меня: — Тебе тоже привет от Пашки.
Молчанов передал мне привет! А поцеловать меня он не просил?
Последнюю ночь перед отъездом я почти не спала. Обычный страх перелётов (тем более таких длинных, трансатлантических) наложился на томительное желание поскорей увидеть Молчанова. Кирилл сказал «ждёт не дождётся» в шутку — лишь потому, что я однажды спросила, прилетал ли Молчанов в Россию. Но Кирилл попал в яблочко, не догадываясь об этом. Я сгорала от нетерпения встретиться с мужчиной, который уехал в Америку ради моего счастья и спокойствия.
Не вышло у меня ни счастья, ни спокойствия. Единственное, что вышло, — приятные постельные отношения без особого проникновения в душу. Кирилл предпочитал проникать в другие места, более доступные. Душу-то свою я ему не открывала…
С Борисом Михайловичем и другими пассажирами нашего рейса мы встретились в VIP-зале Пулково рано утром. Я обратила внимание на здорового блондина с квадратной челюстью и солдатским ёжиком на голове. Он вёл себя так, словно всем тут распоряжался: отдавал приказания по рации, проверял документы, общался с сотрудниками аэропорта. В его движениях чувствовались скрытая сила и самоуверенность матёрого самца. Я уже хотела спросить Кирилла, кто это такой и почему он помыкает парнями из службы безопасности, как вдруг заметила в ухе блондина серёжку. Я присмотрелась и, не удержавшись, воскликнула:
— Олег! Это вы!
Он вложил рацию в чехол на поясе, обернулся и прищурился:
— Привет, Аня. Да тебя не узнать с новой причёской!
— Это меня-то не узнать?! — возмутилась я. — Я всего лишь немного подстриглась, а вы… Вы… Где ваша косматая борода? Где все эти волосы на голове?
Я изобразила руками косматую гриву.
— Я сходил в парикмахерскую, — ответил Олег. — Не хотел, чтобы американские пограничники приняли меня за славянского террориста.
— Давно пора было, — ворчливо отозвался Борис Михайлович. — Теперь, когда ты снова похож на человека, а не на лешего, я, пожалуй, заберу тебя в Москву. Пойдёшь в помощники депутата?
— Спасибо за доверие, Борис Михайлович, но мне нравится работать с Кириллом и Машей. Я бы предпочёл остаться в Питере.
— Никуда я тебя не отпущу, пусть папа не мечтает, — Кирилл похлопал его по плечу. — Да и Маша меня убьёт, если я тебя потеряю. Госдуме придётся обойтись без Олега Голубева, ты здесь нужнее.
Пока они шутливо перебрасывались фразами, я размышляла о том, что такие отношения строятся годами. Иногда десятилетиями. Они общались легко, не выбирая выражений, полностью доверяя друг другу, — но при этом не были близкими друзьями. Возможно, дело в том, что Кирилл намного младше Олега, и с детства привык воспринимать его как телохранителя?
Я вдруг подумала, а кем Маша воспринимала Олега? Они ведь были почти ровесниками. А ещё мне стало интересно, каким был Олег тогда, в своей юности, когда влюбился в однокурсницу и закрутил с ней роман в Таллине? Таким же брутально-красивым и уверенным в себе? И в каком институте он учился? Скорее всего, в юридическом, раз работал потом следователем. И Маша тоже юрист, любопытное совпадение…
К нам подошёл работник аэропорта, и все мысли, кроме самой сладкой, шальной и предательской — «Я сейчас увижу Молчанова!», — вылетели из головы.
Нас сопроводили нас в зону досмотра и таможенного контроля. Никаких очередей, всё быстро, вежливо и с пожеланиями приятного полёта. К самолёту мы прошли по телетрапу. Пока шагали, я чувствовала, как моё нетерпение набирает обороты. Пульс так участился, словно я пробежала пять километров.
В этот раз на борту нас встречали две стюардессы в синих облегающих костюмчиках и с платочками на шеях. Обе красивые. Я тут же ощутила укол ревности — немотивированный и болезненный. Девушки улыбались нам, как родным, и направляли к креслам в центре салона — большим и удобным, как кресла в бизнес-классе крутой авиакомпании. Диван, два отдельных кресла и длинный стол, расположенные в передней части, видимо, предназначались для обедов, чаепитий и общения.
Молчанова нигде не было. Я попыталась заглянуть в кабину пилотов через плечо стюардессы, но дверь была закрыта.
Пока мы размещали сумки и чемоданы, а потом рассаживались, я бегло рассматривала пассажиров. Многих я видела впервые. Всего в самолёте я насчитала двадцать человек — без учёта стюардесс и двоих парней в пилотской форме, преспокойно спавших на последнем ряду. Запасные пилоты?!
— Откуда столько народу? — спросила я у Кирилла, когда села рядом с ним. — Неужели все едут на свадьбу твоей сестры?
— Да нет, наших человек десять, и то половина — не гости, а персонал. Остальные — коммерческие пассажиры. Керосин дорогой, жалко гонять самолёт пустым. — Он выгрузил на откидной столик планшет, наушники и бутылку воды. — Устраивайся поудобнее, лететь нам часов двенадцать.
— А… — Я поколебалась, но спросила: — А Молчанов выйдет поздороваться?
— Выйдет, конечно. Когда взлетит. А сейчас он занят.
Я пристегнулась и откинула голову на подголовник.