Нежная тайна

ГЕММА

На античном сердолике

Пастырь стад козу доит.

Гермий ли в брадатом лике

Селянина предстоит?

Кто б он ни был — козовод ли,

Коновод ли струнных чар,

Чую знамение подле —

И благий приемлю дар.

Все загадка — символ, имя,

Друг таинственный певца:

Ко усладней это вымя

Амалфеина сосца.

Незнакомый собеседник,

Сердцем ты в мой голос вник

И — сокровища наследник —

Отдал лире сердолик.

Знай: в таблинуме поэта

Пальмы нет ему милей,

Чем заочного привета

Сей нечаянный трофей.

СОВЕСТЬ

Когда отрадных с вами встреч

В душе восстановляю повесть

И слышу, мнится, вашу речь —

Меня допрашивает Совесть:

«Ты за день сделал ли, что мог?

Был добр и зряч? правдив и целен?

А чист ли был, скажи, твой слог?

И просто, друг: ты был ли делен?»

То Совесть мне… А вот пример

И ваших (мнимых) слов поэту

«Признайтесь, Пушкин — (старовер!) —

Одобрил бы строку — хоть эту?»

Еще б!.. А впрочем, помолчу.

Кто — геометр; кому — быть зодчим…

Но, не в пример зоилам прочим,

Всё ж вам понравиться — хочу.

АСЕ

Как детски-пристально и гордо

Глядит насупленный глазок,

Когда графит проводит твердо

Запечатлительный мазок!

С какой суровою оглядкой

Он бодрствует настороже,

Чтоб враг не подошел украдкой

К обороняемой меже!

Похвальна в часовом свирепость.

Куда! Туг мало всех отваг!

За вами — сказочная крепость…

Но белый развернул я флаг.

Парламентер и безоружен,

К вам прискакал я из-за гор.

Нам общий лозунг будет нужен!

Скрепим же первый договор!

Вы на меди (чуть-чуть прикрася)

Мой гравируете портрет

Иглой старинной. Вас же, Ася,

В душе живописал поэт,-

Чтоб, вместе с ладанкой крестильной,

Носить на счастье образок:

И тихих уст завет умильный,

И детски-пристальный глазок.

СОСЕДСТВО

VOX POPULI[9]1

Милый мастер, сочините

Нам комедию в стихах!

За волшебной эпопеей —

Образ жизни повседневной —

В прозе дайте нам роман!

По годам ли, извините,

Мне ли, вам ли — впопыхах

На свиданье с Дульсинеей

Или лунною царевной

Пробираться сквозь туман?

Срок придет,— повремените,-

Если есть вино в мехах,

Вновь навеет Муза феей

Нашей старости напевной

Упоительный обман.

ЕЕ ДОЧЕРИ

Не вотще на берег Элевсина

Вынесла, волнуяся, пучина

В оный день опасную ладью!

Меж колонн, где светит Персефона,

Вижу в складках влажного хитона

Шею наклоненную твою.

Вижу твой — в сугробах Девы горной

И в пещере Корикийской черной —

Богомольный и мятежный шаг,

Нежная паломница святыни,

Детский список дочери-богини,

Преступившей заповедный праг.

ДИОНИС НА ЕЛKЕ

Кто заглядывает в щелку

На рождественскую елку?

Пестун мраморный — Сатир —

Не пускает к нам ребенка,

Говорит: «Tам в людях мир».

Резвый бог смеется звонко,

Рвется, кудри размеча;

А на елочке, на тонкой,-

Загорается свеча.

СВИДАНИЕ

Не верь поэту! В октябре,

Дитя, желал он майской розы

И проливал, изгнанник, слезы,

Умыслив бегство в декабре.

Еще роскошного Кавказа

Услышим новые хвалы,

Когда пред ним из синей мглы

Казбек сверкнет, «как грань алмаза!»

Но в эти дни он снова наш:

Мы вместе новолетье правим

И братских муз согласно славим

Под звон запенившихся чаш.

Лиэя благодатью, Геба,

Питомцам Феба помоги

И тирсом розовым зажги

На темной елке звезды неба.

ХОРОМНОЕ ДЕЙСТВО

Менга, с честию вчера

Ты носила свой повойник!

А прекрасная сестра

Впрямь была святой разбойник.

Помню сжатые уста,

Злость и гибкость леопарда

И склоненья у Креста…

Страшен был бандит Рихардо!

Лестницу он уволок

Чрез партер с осанкой важной.

Курсио, отец, был строг,

Черноокий и отважный.

В шлеме был нелеп и мил

Наш Октавио. И злобен

Дон-Лисардо,— только хил.

Фра-Альберто — преподобен.

В яму Хиль спустил осла;

С Тирсо Хиля ты тузила.

Круглолица и смугла,

Юлия изобразила

Гордость девы молодой,

Страсть монахини мятежной.

В залу мерной чередой

Долетал подсказ прилежный.

Кто шатром волшебным свил

Альм холст, червонный, черный?

В черной шапочке ходил

Мэтр-Судейкин по уборной.

Мейерхольд, кляня, моля,

Прядал лют, как Петр Великий

При оснастке корабля,

Вездесущий, многоликий.

То не балаган,— чудес,

Менга, то была палата!

Сцену складками завес

Закрывали арапчата…

Так вакхический приход,

Для искусства без урона,

В девятьсот десятый год

Правил действо Кальдерона.

МИРНЫЕ ИАМБЫ

Я был далече. Этих песен ты вверял

Станку печатному листы;

А друг, смутясь, и враг, ликуя, повторял

Ползучий шепот клеветы.

Моей чужбины гул достиг. Спокоен я…

Нет, ничего не изменю

В том, что слагал. Открыта в песнях жизнь моя.

И никого не обвиню!

Ты негодуешь? Презирать придет пора;

Пора другая — сострадать.

Впервые ль видишь искаженным лик добра

И в грязных тернах Благодать?

23/10 октября 1912

Моntreux