Нежнее чем шелк

8

– Какого черта ты тянешь с этим делом, Стюарт?!

Генри возвел глаза к потолку. Капитан Маклейн даже не счел нужным представиться.

– У нее квартира размером с собачью конуру. У меня и без того хватает забот. Я не могу ждать целый месяц.

Генри почувствовал скрытую панику в обычно уверенном голосе капитана.

– Если эта штука там, я найду ее, – успокоил он Маклейна.

– Должна быть там. Эта красотка еще не проболталась тебе? Она говорила что-нибудь?

– Нет. – Генри улыбнулся. Маклейн, очевидно, не знает, что Джулии нет в городе. – Она не в курсе, что это за вещь.

Маклейн грубо выругался.

– В курсе, не в курсе, а что толку? Шеф скоро поджарит мне яйца.

Генри несказанно удивился. С каких это пор заносчивый Маклейн стал обращать внимание на настроение своего шефа?

– Нелегко тайно заниматься поисками в присутствии хозяйки квартиры, – заметил он. – Если вы хотите быстрее, получите ордер на обыск, и ваши ребята перевернут там все вверх дном.

– Ага. И тот, кто распускает у нас язык, тут же сцапает портрет. Тогда он точно уплывет из наших рук. Найди картинку, парень! – рявкнул капитан и бросил трубку.

Любопытно. Генри сразу же позвонил Джорджу Расселу.

– Это Генри Стюарт. Мне только что звонил Маклейн. Он проявляет беспокойство по поводу портрета.

– Вот как.

Рассел произнес это так, словно сообщение Генри ничуть его не удивило. Интуиция детектива оказалась на высоте. Вокруг Маклейна нечисто, и ребята из МИ-5 чувствовали это.

– Стюарт, мы хотим, чтобы вы прекратили поиски миниатюры.

Генри напрягся.

– Почему?

– Мы скоро узнаем, кто в полиции связан с Барри Блейком. Мы считаем, что сейчас этот тип затаился и ждет, когда вы найдете для него портрет. Если вы перестанете заниматься поисками, кое-кто начнет нервничать и сделает неверный шаг. Так что вам больше не надо ходить… кхе-кхе… на свидания. Если надо будет, мы с вами свяжемся.

Генри положил трубку. Вот и все. В его услугах больше не нуждаются. Он выполнил свою задачу в этой операции. Его больше удивляло, что МИ-5 пустила его с Диком на свою территорию даже на несколько дней. Видимо, для того чтобы не вспугнуть Маклейна, пока они проверяли его. Если капитан связан с Блейком, ему надо было, чтобы Генри нашел для него портрет раньше полицейских или МИ-5. Теперь МИ-5 будет ждать, когда бледноглазая мышь с редеющими волосами попадет в их ловушку. На капитана наверняка давит Барри Блейк, который, конечно, проклинает себя за то, что отдал лорду Лестеру злополучный портрет в качестве взятки. Маклейн уже начал паниковать, а это как раз играет на руку ребятам из МИ-5.

Итак, работа закончена. Ванесса, очевидно, огорчится, лишившись возможности довести свой сексуальный эксперимент до конца. Но они все-таки успели повеселиться. Может, она удовлетворится тем, что получила, и успокоится на этом. Или найдет себе другого партнера. Генри решил, что придумает какую-нибудь подходящую причину, чтобы расстаться с ней. Он сможет вернуться к делам, которые отложил на время из-за просьбы Маклейна. Переключение на другую работу прочистит ему мозги.

Если честно, он испытывал сейчас небольшое облегчение оттого, что ему больше не надо будет обманывать ее. Ванесса очень хотела, чтобы он вместе с ней получал удовольствие во время их встреч. Но он не любил смешивать работу с сексом. Если бы он позволил себе это, у него возникало бы ощущение, что он использует свое служебное положение. Теперь же ему не надо будет вести эту борьбу.

Генри страстно хотел Ванессу. Это нестерпимое желание обострялось тем фактом, что у него уже нет повода для встречи с ней. Звонок Джорджу Расселу лишил его ширмы, за которой Генри прятал свое желание, и все сразу стало ясно. Он хотел Ванессу. Не только тело, а всю ее. Хотел разговаривать с ней, дотрагиваться до нее, смеяться вместе с ней. И не имело никакого значения, будут они обнаженными или одетыми.

Их вчерашнее свидание едва не окончилось для Генри катастрофой. Сначала ему вдруг приспичило излить Ванессе душу – рассказать о своем прошлом, что ей, естественно, было совсем неинтересно. А потом он внезапно почувствовал, что хочет заняться с ней любовью – обычным, простым способом, хочет оградить ее от всех мужчин, которые могут обидеть ее, если она продолжит свои эротические изыскания. В результате он, поддавшись эмоциям, потерял бдительность и Ванесса застала его копающимся в вещах Джулии.

Генри закрыл глаза, вспомнив, какой ужас испытал в тот момент. Он чуть не раскрыл себя, ему потребовалась вся сила воли, чтобы вести себя как ни в чем не бывало. Но где-то в глубине его сознания сидела мысль, что еще больше он испугался того, что оборвется их хрупкая странная связь. Его интерес к Ванессе явно выходил за рамки профессиональной необходимости.

Ванессе нужен только секс. Он, Генри, для нее лишь необходимый компонент в сексуальном эксперименте, не более того. Генри горько усмехнулся. Как жаль, что рядом нет Дика, который прочистил бы ему мозги и быстро привел в чувство.

Думай, Генри, думай. Попробуй посмотреть на факты с другой стороны.

Генри не верил, что такая женщина, как Ванесса, может довольствоваться сексом ради секса. А не дать ли ей то, что она хочет, и затем доказать, что она не права? Подчиниться своему нестерпимому желанию и переспать с ней без всяких вывертов – так, как он хочет. Показать ей, что по-настоящему должно быть между мужчиной и женщиной, доставить ей такое удовольствие, какое не могут дать все эти извращенные способы и приемы.

Как она поведет себя в такой ситуации?

Ванесса может разозлиться, может заартачиться, смутиться и придумать какую-нибудь отговорку. Трудно сказать. Не исключено, что она улыбнется своей потрясающей кроткой улыбкой, от которой у него внутри все перевернется, и скажет «да».

Как бы там ни было, но Генри твердо вознамерился пригласить Ванессу на старое доброе свидание.

В ночном небе погасли огни последнего фейерверка. Ванесса с улыбкой посмотрела на своих друзей, сокурсников по Лондонскому университету, попрощалась со всеми. Крис, в которого она была тайно влюблена в университете, обнял ее и стал уговаривать остаться. Смеясь, Ванесса оттолкнула его и помахала всем рукой. Даже повышенное внимание, которым Крис окружал ее весь вечер, не прибавило ей настроения, хотя и не раздражало ее.

Она любила встречаться со старыми друзьями на пикнике, когда они отмечали очередную годовщину окончания университета, рассказывали друг другу о себе, веселились и радовались жизни. Но на этот раз Ванесса чувствовала себя необычайно одинокой. Постоянно думала о Генри, пыталась представить, где и с кем он проводит эти выходные, вспоминает ли о ней.

Ванесса закатила глаза. Размечталась! То, что Генри оказался воплощением ее мечты, вовсе не означает, что она является тем же самым для него.

Душевные трепыхания совсем не входили в ее план познания темной стороны своей натуры, просто не были в нем предусмотрены. Вместо того чтобы трепетать от невероятного физического наслаждения, Ванесса думала о внутренней энергии и сдержанной силе Генри, которые давали ей ощущение безопасности и в то же время пугали ее. Она упивалась восхитительным чувством удовлетворения и даже победы, когда ей удавалось заставить его улыбнуться или рассмеяться. Ее восхищала сила духа Генри, когда он не пошел по расписанной для него дороге жизни, а отправился бродить по свету. Он решился приобрести богатый жизненный опыт столь трудной ценой, в то время как самой Ванессе никогда не хватало силы воли довести какое-нибудь серьезное дело до конца.

Ванесса считала, что ее эксперимент скорее всего провалится. Сексуальной богини из нее не получилось. Неужели она всерьез думала, что обладает хотя бы небольшой долей той женской силы, которая есть у Джулии? Что может использовать тело мужчины и забыть о нем до следующего раза? Удовлетворить свои физические потребности и сохранить свои чувства нетронутыми?

Генри достаточно было коснуться ее, и она уже сходила с ума, желая, чтобы он…

Ванесса вышла из метро и едва не столкнулась с потрясающе сексуальным мужчиной, который жил в ее доме этажом ниже. Она несколько раз спускалась с ним в лифте, но ее смелости хватало лишь на то, чтобы робко улыбнуться ему.

Сосед поздоровался и пошел рядом с ней. Всю дорогу до дома они непринужденно болтали. Когда лифт остановился на его этаже, он вдруг резко обернулся и открыл рот, чтобы сказать что-то, но потом, очевидно, передумал. Этот неотразимый красавец покраснел, пробормотал «спокойной ночи» и пулей вылетел из кабины.

Ванесса была потрясена. Вот это да! Он собирался пригласить ее к себе и даже покраснел! Мужчина, на которого она не осмеливалась и взглянуть! А до этого Крис весь вечер смотрел на нее маслеными глазами… Что происходит? Может, она рано поставила на себе крест и встречи с Генри все-таки изменили ее? И она состоялась как чувственная девица из борделя.

Ванессе казалось, что у нее выросли крылья. Связь с Генри откроет шлюзы, которые поднимут ее на волну сексуального удовлетворения.

Завтра она увидит Генри. В прошлую субботу эксперимент прошел не очень удачно, но в этот раз она постарается, чтобы все прошло более гладко. Никаких эмоциональных терзаний, которые обнажают чувства, совершенно не нужные в данном случае. Все должно вертеться вокруг постели и доставлять удовольствие.

Правда, существует небольшой нюанс. В ту субботу удовольствие она могла получить, только занимаясь любовью с Генри. Но он держался как бы в стороне и вел себя как наблюдатель. А Ванесса хотела, чтобы он был с ней, на ней, внутри нее…

Ну и что? Нормальный человеческий инстинкт. Когда-нибудь она даст волю этим глубоким чувствам с человеком, с которым будет жить, «пока смерть не разлучит». Этот мужчина будет больше похож на нее – мягче, проще… Не такой, от одного вида которого она теряет дар речи. Не тот, в присутствии которого у нее обостряются чувства до предела. Ей нужен мужчина, который будет считать ее такой же неотразимой, каким считает его она.

Учитывая все это, Ванесса тем не менее хотела, чтобы Генри был более активен. Почему он принуждал себя к воздержанию? Может, он болезненно застенчив? Любит созерцать эротические сцены? Болен? Или неприятно изуродован?

Возможно, Генри боялся того же, что и она. Этой связи, этого желания, которое привлекло их друг к другу и соединило. Может, он поэтому враждебно отнесся к ее затее с медом?

Ну конечно. Завтра утром она откроет дверь, а на пороге будут стоять Дэвид Бэкхем и Бред Питт в надежде получить ее благосклонность.

Может, Генри просто забыл захватить с собой презервативы? Или он женат. Или его религия запрещает ему совокупляться с женщиной. Или его мама строго наказала ему никогда не заниматься этой ужасной вещью.

Но очень может быть, что он просто выполняет ее просьбу – не занимается с ней любовью в прямом смысле этого слова.

Каковы бы ни были причины, ее это не касается. Она получает от Генри то, что хочет. И, пока она будет оставаться эгоисткой, извлекать из этой связи то, что ей нужно, и думать только об удовольствии, их отношения останутся в тех рамках, которые она определила с самого начала.

Единственное, чего бы Ванессе хотелось – и она, возможно, даже будет настаивать на этом завтра, – это чтобы Генри тоже получил удовольствие. Пусть покажет, что ей нужно делать, чтобы он достиг тех вершин, к которым он приводил ее.

Когда Ванесса собралась лечь спать, она наступила на коробку, стоявшую под кроватью. Ванесса вытащила ее и открыла – там лежали игрушечные значок полицейского и наручники. Хватит ли у нее смелости попросить Генри, чтобы он надел их на нее?

Ванесса взяла наручники, и ее лицо озарила шаловливая улыбка. Она вдруг поняла, что сможет использовать их завтра.

Генри не догадывается, какой его ждет сюрприз.

Дик поднес ко рту чашку с черным кофе. На веранде было еще довольно прохладно, и горячий напиток приятно согревал кровь. После двух дней густого тумана в небе снова появилось солнце, оживляя все вокруг своим божественным сиянием. Дик посмотрел на восток. На горизонте цвет неба менялся – розовый бледнел и постепенно переходил в голубой.

Он услышал, как встала Джулия. Дик попытался представить – во всяком случае, до сих пор не терял надежды, – как она появляется в дверях веранды заспанная, прямо из постели, в старой пижаме его матери.

– Доброе утро.

Дик улыбнулся, окинув взглядом ее аккуратную одежду, купленную вчера в ближайшем городке. Короткие модные брючки в обтяжку и хлопчатобумажный пуловер с глубоким вырезом. На лице, как всегда, слой штукатурки, хотя, если его не обманывало зрение, сегодня этот слой был немного тоньше. Дик вернулся к своему кофе. Ему было неприятно смотреть на красивое женское лицо, изуродованное макияжем.

– Похоже, кто-то постарался вернуть нам украденную панораму. – Джулия махнула рукой в сторону моря. – Два дня назад я впервые поняла значение слов «густой туман».

– Этот район известен густыми устойчивыми туманами. – Дик встал с шезлонга. – Я принесу тебе кофе.

– Спасибо, – с искренней улыбкой поблагодарила она.

На кухне Дик налил для Джулии кофе и отрезал кусок бисквита, который они купили в ближайшем супермаркете. С той ночи, когда он застал Джулию в слезах, отношения между ними стабилизировались, хотя их нельзя было назвать легкими. В ту ночь он держал Джулию в своих объятиях больше часа, борясь с сексуальным желанием и с не менее сильным желанием помочь ей. Помочь стать самой собой и предложить ей…

Дик покачал головой. На этом он спотыкался каждый раз. Предложить что? Что-то конкретное, серьезное? Убедить, что нельзя прятать свою неповторимую индивидуальность, с которой все ее искусственно созданные образы не идут ни в какое сравнение? Но Дик тут же одергивал себя, признавая, что он не психолог и не может судить об этом со знанием дела. Хотел влезть человеку в душу, когда они оба не знали, что из этого получится.

Но что же в таком случае делать?

Он не был связан с Джулией никакими обязательствами, не обещал «любить, уважать и беречь». В каком-то смысле он вел себя эгоистично, пытаясь заставить ее отказаться от того, что устраивало ее и в чем она чувствовала себя вполне комфортно. При этом он не знал, что предложить взамен, разве только попробовать, получится ли что из их отношений. Но кто мог знать о результатах заранее?

Растянув губы в дружеской улыбке, Дик вышел на веранду с подносом, на котором стоял завтрак Джулии.

Но, черт возьми, он хотел видеть ее раскованной, хотел, чтобы она предстала перед ним обнаженной духовно, эмоционально и, конечно, физически. Хотел убедиться, что им будет хорошо вместе – так, как он думал.

Под аккомпанемент легкой болтовни Дика Джулия принялась за еду. Позавтракав, она встала и понесла поднос в кухню. Дик поплелся за ней как побитый щенок, размышляя о том, вынесет ли он, если Джулия вернется к прежней жизни. И сможет ли он жить, как жил раньше, изо дня в день думая о ней и о тех мужчинах, для которых она постоянно меняла свой облик.

– В доме стало очень приятно, гораздо лучше, чем когда мы приехали сюда, – заметила Джулия, опуская грязную посуду в раковину.

Дик кивнул и обвел глазами помещение. Выскобленный, покрашенный и сияющий чистотой коттедж обрел радостную свежесть, которую всегда поддерживала его покойная мать. Но почему-то вместо того, чтобы дать Дику ощущение знакомого домашнего уюта, это вызывало у него беспокойство. Дик воспринимал обновленный дом своих родителей как что-то неестественное, надуманное и даже неуважительное. Как будто с уходом матери дом должен был уйти вместе с ней. В этом не было никакой логики, но Дик не мог избавиться от ощущения, что обновление коттеджа каким-то образом оскорбляло память о матери.

– Дик… – Джулия ополаскивала чашку, стоя у раковины спиной к нему. Что-то в ее тоне заставило его подойти к ней ближе. – У твоей мамы здесь были какие-то мелочи, наверное. Ну разные безделушки. Я не знаю, может, керамика, твои рисунки или раковины, которые вы находили на берегу: Хоть что-нибудь. – Джулия поставила вымытую чашку в сушку, повернулась и показала рукой на стену. – На этих полках, наверное, что-то стояло при ее жизни. А сейчас дом выглядит как будто… нежилым.

Дик сложил руки на груди.

– Мама еще до болезни убрала все перед тем, как мы уехали отсюда в конце сезона. Чтобы не пылилось.

Он повернулся, чтобы уйти на веранду, надеясь, что Джулия оставит эту тему.

– Давай достанем хотя бы часть из них и расставим по разным местам. Это очень украсит дом. Мы вложили в него столько труда, хотелось бы придать ему более нарядный вид.

Дик остановился в дверях. Каждый год в начале лета все эти безделушки, дорогие сердцу его матери, вынимались из коробок и занимали свои привычные места. А осенью снова убирались – до следующего сезона. Вся история этого дома, история его жизни, отраженная в поделках из дерева, в керамике, в восковых фигурках и еще бог знает в чем, хранилась в тех чертовых коробках.

Он не хотел вынимать их оттуда. Не хотел, чтобы они напоминали ему, как выглядел дом, когда его мать была жива. Но ее уже нет, зачем же делать вид, что все осталось по-прежнему?

– Нет смысла, – жестко сказал Дик. – Мы уедем отсюда через неделю.

Джулия подошла к нему и дотронулась до его руки. Дик почувствовал тепло ее пальцев через рукав рубашки и едва удержался, чтобы не отдернуть руку.

– Дик, у моей мамы болезнь Альцгеймера. Она уже не узнает меня. Но каждую неделю я пишу ей длинное письмо, которое ей читает медсестра. Мне кажется, что я буду продолжать писать ей эти письма даже после ее смерти. Это поможет мне думать о ней как о живой.

Джулия говорила с трудом, голос ее, обычно легкий, мелодичный, звучал сейчас глухо. Дика тронула ее эмоциональность, и он бы хотел поддержать в Джулии это состояние. В этот короткий момент она сказала ему о себе больше, чем за всю неделю, что они прожили здесь. Но он не мог. Только не на эту тему.

Дик повернулся к Джулии.

– Мне очень жаль, что твоя мама больна. И я рад, что ты нашла для себя выход.

– Но ты попробуй. – Устремленные на него глаза Джулии были серьезны. – Ты удивишься, когда поймешь, что, глядя на вещи, которые принадлежали твоей матери, чувствуешь себя ближе к ней.

Дик покачал головой. Горечь утраты снова кольнула его острым ножом в сердце.

– Мне не нужны никакие напоминания.

Джулия собралась, видимо, возразить, но передумала. Выражение ее лица сразу изменилось.

– Да. Хорошо. Извини.

Дик взял ее за плечи. Он уже забыл о своей боли и теперь хотел облегчить ее страдание.

– Ты не согласна со мной. Скажи это. Ну давай, не стесняйся.

– Это не мой дом. Ты прав.

Дик сжал пальцы, лежащие на плечах Джулии, словно хотел выдавить из нее признание.

– Ты считаешь, что я не прав. Думаешь, что я во всем не прав. Скажи это вслух.

– Нет! – резко ответила Джулия.

– Черт возьми, Джулия, скажи, что ты думаешь обо мне!

Она вскинула голову. Ее глаза сверкали гневом и страстью.

– Хорошо. Если ты так хочешь, я скажу. Ты похоронил свою мать, но не даешь ей умереть. Ты считаешь, что, если не будешь думать о ней, она вернется? Возможно, ты даже винишь себя в ее смерти, потому что сделал не все, чтобы вылечить ее. То, что медики не смогли этого сделать, не имеет значения. Ты ведь необыкновенный!

Руки Дика упали с ее плеч. Слова Джулии прошлись наждаком по его душевным ранам, обнажив горе и чувство вины, которые, как ему казалось, он уже пережил.

Джулия ткнула пальцем в его грудь.

– Лично я не хочу обманывать себя по поводу своей матери больше того, что уже сделала судьба. Настанет день, когда ты вдруг поймешь, что тебе трудно вспомнить, как она выглядела, как звучал ее голос, ее запах. И ты задашь себе вопрос: «Откуда я взял, что моя мама навсегда останется в моем сердце, если я предам ее забвению?»

Дик уставился на Джулию. Он лишился дара речи – отчасти потрясенный ее душевной силой, отчасти из-за внезапно возникшего страха.

Джулия подошла вплотную к нему, она дрожала от гнева. Дик отступил.

– Видишь? – горько произнесла она. – Это то, чего ты усиленно добивался. Раздражение и все эти обиды между нами… Ты считаешь, так лучше?

Дик медленно кивнул, избавляясь от странного отчаяния.

– Да, я считаю, что так лучше.

– А я ненавижу это! Это уродливо и причиняет боль.

– Но это реальность, – возразил Дик, все еще надеясь убедить ее в своей правоте. – Это то, что случается в жизни. Ты не хочешь обманываться насчет твоей мамы и в то же время постоянно обманываешь сама себя.

Джулия горько рассмеялась. Ее презрительный взгляд убил бы Дика, если бы за ее смехом не скрывалось смятение.

– Я сама знаю, какой бывает моя жизнь. Ты всего-навсего мужчина, а я, честно говоря, до смерти устала от вас.

Джулия нажала на ручку двери, вышла на улицу и быстро пошла между деревьями. Дик бросился за ней, но на пороге вдруг остановился. Он понимал, что зашел слишком далеко. Если он сейчас последует за Джулией, то потеряет ее навсегда. Джулия сама должна решить, что ей делать, и вернуться к нему открытой и свободной или – навсегда отгородившейся от него.

Ему остается только ждать, черт возьми.

Джулия быстро шла по заброшенной тропинке, начинавшейся за домом. Она двигалась на пределе своих сил, не разбирая дороги. К лицу постоянно липла паутина, Джулия на ходу сдирала ее, но невидимые нити упрямо приставали к пальцам. Джулия тяжело, прерывисто дышала, в легких покалывало, но останавливаться она не хотела. Не могла.

Джулия свернула на тропинку, которая вела к морю. Ей хотелось убежать подальше от дома, который давил на нее, и от Дика со всеми его непонятными требованиями. Дик хотел от нее слишком многого. Слишком. Джулия сползла с крутого обрыва, не заботясь о том, что испачкает одежду. Он хотел все, а взамен не обещал ничего. Он думал, что может приоткрыть ее, как консервную банку, и посмотреть, стоит ли открывать до конца.

Джулия ступила на неустойчивые камни и едва не упала в воду. Испугавшись, она замерла на месте, хватая ртом воздух и силясь не заплакать. Слезы – признак слабости, а она не хотела, чтобы ее видели плачущей даже чайки.

Дик сводил ее с ума. Она злилась на него и отчаянно хотела его. Ее притягивало в нем буквально все. Его глаза, тело, его мягкость, его спокойная решимость вытащить из нее то, что он считал лучшим в ней. Дик был самым соблазнительным мужчиной из всех, кого она знала, потому что от него исходили надежность, доверие и цельность.

Он отложил в сторону свою боль и горе, чтобы подбодрить ее и заставить быть такой, какой видел ее в своем воображении.

Почему он не оставит ее в покое?

Из глаз Джулии потоком полились слезы, лицо перекосила гримаса страдания. Что, если она не сможет стать такой, какой он хочет ее видеть? Или того, что он увидел в ней, вообще не существует?

– Почему он не оставит меня в покое?!! – крикнула плачущая Джулия, глядя на море.

Сукин сын. Она сходила по нему с ума.

Одинокая птица пролетела в сторону маленького островка. Джулия прикрыла рукой глаза от солнца и проследила за ее полетом.

«Они спариваются всю свою жизнь. Один самец, одна самка… и так всю свою взрослую жизнь».

Джулия запрокинула голову и сделала глубокий вдох. Любовь и должна быть простой. Полной естественной радости и застенчивого согласия. А не мучительного страха и недоверия.

«Один самец, одна самка… и так всю жизнь…» Почему в устах Дика это прозвучало благородно, возвышенно и… соблазнительно? Может, все дело в этом очаровательном уголке природы? И в этом необыкновенном мужчине, который заставил ее посмотреть на ее жизнь в Лондоне – на жизнь, которая была наполнена мужчинами и которую она ценила, – как на неполноценную и противоестественную?

Один мужчина. Одна женщина. Может, Дик этого хотел от нее? А если в результате окажется, что она совсем не такая, какой он видит ее? Без косметики, без привычного набора подручных средств, без флера таинственности – с чем она останется? После того как отдаешь всю себя кому-то, что от тебя остается, интересно знать?

Джулия чувствовала на коже обжигающее тепло солнца, под его лучами она ощущала себя живой, здоровой и невредимой. Она снова подумала о Дике – как он держал ее в своих объятиях в ту ночь, словно она была его драгоценным ребенком. Как он целовал ее, когда они стояли на утесе около моря, – как будто она была мечтой всей его жизни. И как просяще смотрел на нее утром, будто боялся, что она может разрушить его привычный мир.

Утро постепенно перешло в полдень, пора было возвращаться. Джулия чувствовала легкость во всем теле и ясность в голове. Такой чистой и просветленной она ощущала себя впервые в жизни.

И Джулия приняла решение. Она пошла через освещенный солнцем лес к дому, где, она знала, ее ждал Дик.

Дик вышел из ванной. За последние четыре часа он уже во второй раз принял душ. Малейшее движение вызывало боль в мышцах. Все утро он занимался тем, что выкорчевывал кустарник, спиливал засохшие деревья и как сумасшедший колол дрова, все время поглядывая на тропинку, по которой ушла Джулия.

Куда она провалилась? Дик понимал, Джулии нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах и мыслях. Но неужели ей так трудно принять решение? К какому выводу она пришла, проведя столько времени наедине с собой? Что не стоит рисковать?

Возможно, на нее отрицательно повлияла его неуклюжая попытка докопаться до ее сути. Но она достаточно умна, чтобы понять, какие глубокие чувства движут ими обоими.

А может, она вообще не думала принимать никакого решения и он напрасно ломает себе голову. Она могла выйти на шоссе, остановить машину и вернуться в Лондон, где найдет себе мужчину, который не будет задавать лишних вопросов. Возможно также, что она затронула Дика не так глубоко, как ему казалось. Или она испугалась гораздо сильнее, чем он думал.

Нельзя исключать, что она не кривила душой, когда говорила, что ей надоели мужчины. Она может уйти в монастырь. Или стать феминисткой.

Есть еще вариант, что Джулия просто заблудилась в лесу. Могла упасть, пораниться…

Дик закрыл глаза и отключил свой взбудораженный мозг. Он превратился в неврастеника. С трудом передвигая ноги, Дик подошел к шкафу, вытащил чистые джинсы и рубашку и надел их. Он хотел иметь приличный вид к ее возвращению. Лишь бы она вернулась. Он не чувствовал себя таким измочаленным с тех пор, как простился с Карен и уехал в армию. С тех пор как получил письмо, в котором Карен сообщила, что у нее появился другой.

После этого ни одна женщина не затрагивала его так глубоко, как Карен, пока не появилась Джулия. И вот пожалуйста – он снова зависит от женщины! Дик ненавидел это состояние. Ненавидел так же, как и в первый раз, если не больше. Тогда еще было простительно – он был юным идеалистом.

Почему он не запал на какую-нибудь милую, простую девушку, с которой не надо напрягаться, которая не боится быть самой собой. Которая не строит всю свою жизнь на общении с мужским населением Лондона.

Дик услышал шуршанье листьев под ногами Джулии. Он дошел до конца лестницы и встал лицом к двери, понимая, что похож сейчас на строгого отца, ожидающего прихода дочери. Но ему было все равно. Главное – Джулия вернулась. И этот простой факт наполнял его радостью и приковывал к месту в напряженном ожидании.

Джулия вошла в дом тихо, поймала взгляд Дика и не отвела глаза. Она смотрела на него вопросительно, на ее губах играла дрожащая улыбка. На лице ни грамма косметики. Дик почувствовал, как в его сердце запело что-то очень приятное и обнадеживающее. Джулия выглядела неземной. Она светилась внутренним светом, как рождественский ангел.

Он был без ума от нее.

Прикрыв за собой дверь, Джулия сложила на груди руки и встала у стены. Сейчас она олицетворяла собой самый сексуальный вариант невинной чистоты. Дик ждал. Он хотел, чтобы Джулия заговорила первой, чтобы он убедился в ее преображении.

– Меня зовут Моника Джулия Хауэл. Я родилась в Манчестере. Отец бросил нас, когда мне было два года. Моя мать встречалась с теми мужчинами, которые обращали на нее внимание, и до тех пор, пока она могла заниматься этим. Я росла одиноким ребенком, друзей было мало. Я жила тем, что писала рассказы, записывала разные идеи, составляла журналы – в общем, делала все, что можно зафиксировать на бумаге. Когда мне исполнилось восемнадцать, я уехала в Лондон, я просто не знала, чем мне заняться. Нашла работу секретаря в Лондонском университете, а в свободное время писала статьи для газет и журналов. Оказалось, что у меня это хорошо получалось. Я также обнаружила, что, как и моя мать, умею хорошо обращаться с мужчинами. Только в отличие от нее я не позволяла себе становиться зависимой от них. Я не отдавала себя целиком им, как это делала она. Хозяйкой положения всегда была я, и, чтобы добиться этого, мне пришлось много потрудиться. Это было самым главным в моем общении с мужчинами. – Джулия запнулась, отвела взгляд, потом собралась и снова посмотрела на Дика в упор. – До настоящего момента.

Дик медленно двинулся к ней, не зная, как теперь вести себя с Джулией. Но он хотел, чтобы она знала, как много значит для него ее доверие, этот ее подарок.

– Джулия…

– Это я. – Она неловко провела руками по своему телу. – Я такая, и я не могу быть больше самой собой, чем я есть. Не знаю, это то, что ты хочешь, или нет.

Дик постарался унять волнение.

– А тебя, тебя это устраивает?

– О, Дик. – Джулия подавила смех и безнадежно махнула рукой. – Ты неисправим. Да, меня устраивает.

Он провел рукой по ее гладкой щеке, поцеловал в теплые мягкие губы, пахнущие ежевикой, снова поцеловал, потом обнял, прижал к себе и радостно рассмеялся.

– Моника Джулия Хауэл. – Дик поднял к себе лицо Джулии и улыбнулся в ее потрясающие, не накрашенные голубые глаза. – Ты даже не представляешь, насколько мне приятно познакомиться с тобой наконец.