Глава третья

Ты наполнила меня страданиями.

Дала им немного настояться.

И вот пришло время распробовать —

что же из этого всего получилось.

Дарья

Я положила дневник на край стола директора Причарда и сделала шаг назад. Он даже не оторвал хмурый взгляд от чтения документов. Я потерла немного вспотевшие ладони о юбку. Директор лизнул палец и перевернул страницу брошюры, которой был так занят. Эта причудливая привычка напомнила мне, что он на двадцать лет старше меня.

То, что мы делаем, – неправильно.

Свою первую запись в черном дневнике я сделала в день исчезновения Вии. Тогда я поняла, что уже не просто озорной ребенок, я – подлая девушка. С тех пор мой ежедневник забит разными заметками.

Я ношу его с собой везде, будто он моя личная черная туча над золотистыми волосами; я сплю с ним под подушкой. Он хранит мои самые страшные секреты. То, что знаем только я и директор Причард: как я отрезала волосы диснеевской принцессе Эсме, когда нам было пятнадцать, как я уговорила маму забрать бродячего кота, просто чтобы заставить ее ревновать.

Как я разрушила жизнь Вии.

– Уже вернулась? – Его голос безжалостен. Он прибивает меня к земле, напоминая, как я мала и ничтожна.

Вместо ответа я развернулась и закрыла дверь. За моей спиной послышался мягкий стук ручки о стол, и я знаю, что он положил очки между страниц. Я пересматривала эту сцену тысячи раз.

Холодок пробежал по спине.

Директор Причард привлекателен так, как бывают привлекательны сильные мужчины. Его волосы иссиня-черные, заостренный нос, тонкая морщина проходит вдоль лба, как у профессора Снейпа. И хотя он не высокий и накачанный, его стройности и стиля в одежде достаточно, чтобы сделать похожим на Джеймса Бонда.

Наше первое столкновение произошло спустя несколько дней после исчезновения Вии, я тогда еще училась в средней школе. У завуча был медовый месяц, поэтому классный руководитель отправил меня к директору, когда я разрыдалась прямо в кабинете. Причард был внимателен, хорош собой и молод. Он дал мне салфетки, стакан воды и освобождение от урока физкультуры в тот день.

Я рассказала ему, что совершила ужасную ошибку и не знаю, как рассказать родителям. Когда он спросил, что произошло, я просто дала ему ежедневник и грызла ногти, пока он читал. В конце концов он закрыл дневник и спросил меня:

– Дарья, родители тебя наказывают?

– Нет, – ответила честно я. Что делать с Вией? Она пропала по моей вине. Мне захотелось крикнуть это с крыши во весь голос и сразу же забрать с собой в могилу. Я надеялась, что он подтолкнет меня к правильному выбору.

– Есть ли у вас дома какие-то особые правила? – Он постукивал пальцами по столу.

Я догадывалась, что нельзя блевать в туфли сестры, но не было чего-то особого. Поэтому я удивленно посмотрела на него:

– Нет.

– Я думаю, что тебе кое-что необходимо, – он перестал стучать пальцами, – чтобы стать более дисциплинированной.

Так началась наша история. Время Дарьи и директора Причарда. Когда я перешла в школу Всех Святых – он отправился за мной. Для него это было повышение. Для меня – облегчением. Директор Причард – названный принцем Причем школы Всех Святых за его привлекательность, – к которому я обращаюсь во имя прощения.

Каждый раз, когда меня поглощает чувство вины, он заставляет меня расплачиваться, и боль уходит.

– Повернись и посмотри на меня, – говорит он стальным голосом.

Я повинуюсь.

– На колени.

Я опускаюсь.

– Склони голову и скажи это!

– Я, Дарья Фоллоуил, и это мой храм. Вы – мой святой отец. Я каюсь во всех грехах и молю об их искуплении.



После визита в кабинет директора я умываюсь холодной водой и размышляю над тем, реально ли сделать вид, что ничего не произошло.

Обнаружив, что меня отправили в тот же класс, где училась моя мать в школе Всех Святых, я первым делом побежала именно к нему. На меня наводит жуть тот факт, что меня бы здесь не было, если бы мои родители не встретились в этом месте. Но больше всего меня пугает то, что практически все могут представить, чем занимались родители за столом мисс Линд.

Не помню, когда я стала поддерживать слухи о нас с директором Причардом, но отлично помню почему:

«Разве ты не результат грязных отношений между студентом и учительницей? Твой отец трахнул твою мамашу, когда был выпускником, а она заставила его жениться на себе?»

Выпускница, похожая на Реджину Джордж, зажала меня в углу в первый же день. Она была с двумя громилами.

«Сучка, меня не волнует, что ты там возомнила о себе. Здесь ты просто несчастный случай для всех. И если ты когда-нибудь забудешь о том, кто ты есть, будь уверена, мы всем расскажем».

Я подняла подбородок повыше, вытирая ее слюни с лица:

«Мои родители поженились до того, как я была спланирована. Бабушка также ненавидела союз моих родителей. По факту ненавидит и сейчас, мы даже не общаемся с ней. Мы видимся раз в год чисто случайно, хотя живем в одном городе. И рассказываю я тебе это не для того, чтобы ты меня пожалела, а потому, что если ты будешь вести себя как стерва, то хотя бы не будь такой дурой. Говоришь дерьмо – придерживайся фактов. Я пришла сюда, чтобы стать главной, и знаешь что? Ты уже ощущаешь угрозу».

Тогда я заработала пощечину, но улыбалась, пытаясь спрятать слезы. Но я получила то, что хотела, я почти заняла их место. Несмотря на то что я была ужасной балериной – я была отличной танцовщицей и стала членом группы поддержки. Я буду встречаться с их парнями, кататься на крутых тачках, и их платья на мне будут выглядеть лучше. Никто не захочет столкнуться со своей усовершенствованной версией. Она всегда будет лучше и более продвинутой.

«Лучше не привыкай, Фоллоуил. Мы следим за тобой».

Тогда я поняла, что мне нужна броня против репутации родителей.

И был только один способ защитить себя – устроить еще больший пожар. Если бы они считали меня неприкасаемой, то побоялись бы дразнить. Если бы решили, что за моей спиной директор. Так что я подогревала все слухи, заставляла их разлетаться по школе как бабочек из банки.

Я умна, коварна, и меня недооценивают. По факту не было доказательств, что мы встречаемся. Я просто ходила в кабинет к Причарду, а он всегда открывал дверь, просто потому, что ему самому все это нравилось.

На полпути к классу я решила дать себе поблажку и прогулять два последних урока. Они все равно по выбору. Пятнадцать минут спустя я припарковала вишнево-красный кабриолет BMW у фонтана во дворе нашего дома и сразу отправилась в душ. Мне необходимо помыть волосы и привести себя в порядок перед ужином, во время которого мне нужно будет разыграть удивление, когда они скажут, что Пенн будет жить у нас. Если у мамы когда-нибудь получится убедить его жить со мной под одной крышей, то я поставлю ублюдка в угол и установлю правила поведения. Маминой машины не было, так что, убедившись, что все чисто, я побежала в душ и сбросила белую мини-юбку и голубую рубашку. Вспыхнул экран телефона:

Блис: Прогуливаешь школу в первый день? #дикарка

Гас: Мило с твоей стороны вступиться за Скалли. Хочешь затусить с шестерками из трущоб? Как насчет того, чтобы попробовать что-то новенькое?

Эсме: Подруга, твоя задница выглядит слишком толстой. Знаю, что ты на массе, но всему есть предел. Либо жир, либо тако. Выбор за тобой.

Горячая вода успокаивает меня после последних полутора часов, ударяясь о тело с четырех разных сторон. Я откидываю голову, закрываю глаза, и стон вырывается из груди. Я справлюсь с Пенном. Я чертова королева школы Всех Святых, а он просто чувак из Лас-Хунтас. Все, что случалось между нами, всего лишь стечение обстоятельств. Я не могу позволить этому погубить меня.

Я вышла из душевой и встала на мягкий коврик на полу. Вчера я оставила розовое полотенце на стойке у двери. Делаю шаг туда, как вдруг дверь открывается.

– Бейли! – завизжала я, но вместо голубых глаз сестренки и ее тоненькой фигуры я столкнулась с Пенном, стоящим очень близко ко мне. Его тело с трудом помещается в дверной проем, а выглядит он словно ядовитый поцелуй. Темный, греховный и непреодолимо желанный. Джинсы низко висят на бедрах, из правого кармана спускается толстая цепь. На черной безрукавке, конечно же, дырочка на месте сердца. У него большие, загорелые руки с выпуклыми венами и мышцами. У него розовые губы, а глаза зеленые, словно мох в лесу. И эта зелень хлещет меня как плетка, смертельным и одновременно нежным ударом. Я яро сопротивляюсь желанию вздрогнуть, зная, что это отразится болью во всем теле: в легких, в желудке, в бедрах. А также в самом интимном месте, которое я пытаюсь прикрыть прямо сейчас.

Медленная ухмылка появляется на его пухлых губах. А я стою и прикрываю подвеску на шее: я смущена из-за нее больше всего остального.

– Черт тебя дери, Маркс. Проваливай отсюда, Пенн!

Это был первый раз, когда я назвала его по имени. Официально предполагалось, что я не должна его знать. Лицо не выражает никаких эмоций, он сжимает дверную ручку так, что побелели костяшки на загорелой коже. Он поднимает розовое полотенце, бросает в меня, я ловлю дрожащими пальцами и быстро заворачиваюсь, пряча морской камешек на шее.

– Нравится то, что видишь? – Я взмахиваю влажными волосами. Моя гордость ущемлена: он видел меня абсолютно голой и никак не отреагировал на это. Чувство вины и хорошие намерения испарились, сменившись странным отчаяньем доказать, что он простолюдин, а я – королева.

– Нет, – поправил он, прикоснувшись большим пальцем к нижней губе. – Я ненавижу то, что вижу, и планирую наблюдать это как можно реже. Ты – Дарья, полагаю?

Он все еще стоит в дверях, не двигаясь. Этот парень нереален. Я так зла, что могла бы врезать ему. Может, так и сделать? Он не ударит меня в ответ, а вот ему будет больно, ведь его лицо и так разбито.

– Не делай вид, что мы никогда не встречались. – Я взяла расческу и провела по золотым локонам. Придурок никак не хотел выходить из комнаты.

– Встречались, но обменивались не именами, а флюидами, – ухмыляется он, – отсюда вытекает вопрос: откуда ты знаешь мое имя?

– Какими флюидами? Ты был слишком труслив, чтобы предпринять что-то серьезное, – промурлыкала я, удивляясь тому, что он не знает моего имени. Ведь мы оба довольно популярны в школах.

Я вспомнила про камешек на шее, и лицо мое побагровело. Я идиотка, что взяла его тогда, оставила себе и превратила в талисман. Но сейчас этот простой камешек – неотъемлемая часть меня. Напоминание о том, что хорошие люди еще существуют.

Только вот я не знаю, хороший ли Пенн.

Я думаю, что могла бы сломить его.

Наблюдая за парнем сквозь запотевшее зеркало, я полагаюсь на свое самолюбие и могу спокойно сказать, когда парень разглядывает меня. Но он этого не делает, а смотрит так, будто оценивает, насколько больно хочет мне сделать. Я знаю, что его ненависть ко мне безгранична, каждое слово режет как нож, и дрожь сползает по позвоночнику. И вместо того, чтобы остановиться в кончиках пальцев, она пронизывает меня между ног.

– Это не пустая болтовня, Дарья. Ты не стоишь у меня на пути, а я у тебя.

– Тогда что ты здесь делаешь? – промямлила я. – Разве ты не должен быть в школе? И не говори мне, что делать. Ты ничтожный гость, которого здесь никто не ждал, – закончила я и разразилась смехом.

– Я прогуливаю, как и ты. – Он посмотрел на меня, словно я никто, воздух. – И я согласен на статус гостя. У меня нет никакого желания находиться здесь, но мне сделали выгодное предложение, и я был бы идиотом, если бы не принял его. Я вижу, как ты на меня смотришь. О, глазастик…

Он бросил это прозвище мне прямо в лицо так, будто последних нескольких лет не существовало. Затем сделал шаг ближе, хитрая улыбка отразилась на его лице:

– В этот раз я разрушу твою жизнь.

Я ошарашенно повернулась к нему, сжав край мраморной раковины одной рукой. Он разговаривает таким тоном, будто он хозяин поместья, а я всего лишь заложница его милосердия. Я прищурилась, пытаясь стереть ухмылку с его лица, но, увы, она казалась стальной. Пенн Скалли уверен, что владеет мной. Мной. Дарьей Фоллоуил. Самой популярной девчонкой в школе Всех Святых. Мне пришлось постараться, чтобы напомнить себе о смерти его матери. Еще этим утром он был бездомным.

– Я не хочу видеть тебя в моей школе, – прошипела я. Мелоди уже сто процентов направила заявление о переводе, а директор Причард захлебнется от желания видеть Пенна в футбольной команде.

– Это не проблема. Вы, ребята, в такой заднице, что от вас уже несет за километр.

– Но мы хотя бы не воняем нищетой. Ты ведь бедный? Твоя сестра заливала, что она богачка.

Когда кто-то ударяет меня палкой, я возвращаюсь к нему на танке. Я слишком жестока с ним. Ненавижу эту черту в себе. Сражение становится жестче по всем фронтам.

– Давай просто проясним несколько вещей. – Я откладываю расческу и хлопаю ресницами. – Ты не мой сводный брат, не член семьи. Ты – бродячий пес, мусор, которого вряд ли кто-то усыновит, ты – объект благотворительности.

Пенн делает шаг ко мне, и сердце рвется наружу из-под ребер. Чем ближе он подходит, тем выше вероятность сердечного приступа. Его взгляд напоминает мне змеиный: завораживающий и нечеловечный одновременно. Он не тот, кем был прежде.

Его запах затуманивает голову. Я хочу протянуть руку, дотронуться до его лица, поцеловать каждую ссадину. Молить о прощении. Проклясть его и оттолкнуть. Хочу рыдать у него на плече, раскаиваясь за все то, что мы наделали. За то, чем все закончилось. За то, какими мы стали после: я – полна дерьма, он – абсолютно пустой.

Мы разрушили души друг друга в день нашего первого поцелуя.

Пенн посмотрел на меня сверху вниз, и время остановилось. Такое чувство, будто мир вокруг нас замер, гравитация исчезла, когда он взял меня за подбородок и приподнял голову. Я не могу дышать, хотя не уверена, хочу ли этого. Полотенце упало на пол, хотя я крепко завязала его на груди; я поняла, что он сделал это специально. Я обнажена: мое тело, душа и сердце. Все стены рухнули. Где-то в голове вспыхивает красная тревожная кнопка, я готова дать отпор. Параллельно я разгадываю его выражение: удивление, раздражение и… игривость? Странная смесь эмоций.

– Будешь со мной, Фоллоуил, и я уничтожу тебя.

– Нет, если я уничтожу тебя раньше. – Не могу скрыть похоть в своем голосе.

Мое сердцебиение между нами.

– Хотя ты права. Мне нравится, что я вижу. По крайней мере, некоторая часть. – Его пальцы скользят по шее, и я с наслаждением закрываю глаза. Мой мозг орет, чтобы я открыла их.

Это ложь. Он ненавидит тебя.

– Да, мне определенно это нравится. – Дрожь волной проходит по моему телу, когда сладкое, горячее дыхание ласкает мочку уха. От возбуждения мои соски затвердели настолько, что даже легкое дуновение ветра отзывается между ног. Самоконтроль покидает меня.

Его губы соприкасаются с моими, и стон врывается в его приоткрытый рот в тот момент, когда язык проникает в меня. Он поглощает меня, а я разочарована от того, что меня настолько сильно влечет к Пенну. Я кусаю его нижнюю губу и ощущаю металлический привкус теплой крови. Руки сжимают край его футболки в попытке найти дырочку на груди и заполнить ее пальцами. Он сжимает мою шею, словно лев приручает свою львицу, и поцелуй становится глубже. Второй поцелуй не имеет ничего смущающего или обещающего. Мы уже не те дети, не те наполненные надеждой люди. Стукаемся зубами, но не хихикаем или останавливаемся. В то же самое время создается впечатление, что мы все еще стоим у того мусорного бака. Просто стали мудрее и злее.

Меня никто и никогда так не целовал. Ни он, ни кто-либо другой.

Губы отдаляются от моих, и проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что произошло.

– Самая редкая вещь в мире не должна принадлежать обычной сучке. Надеюсь, что ты не сохранила для меня все свои первые разы, потому что они мне не нужны, – шепчет он в ухо, и мои глаза открываются. Пенн кладет что-то в задний карман и уходит прежде, чем я успеваю послать его или пожелать сдохнуть.

Уже у двери он оборачивается. Змеиный взгляд говорит сам за себя. Он как-то сказал, что не хочет быть моим другом. Сейчас он готов стать моим врагом.

– Рад повидаться с тобой, сестренка. – Дверь захлопнулась прямо передо мной.

Рука инстинктивно тянется к камешку на шее.

Но его нет.



Как в любой семье, в нашей тоже есть постоянная рутина, которая редко меняется и практически не затрагивает меня.

Каждый день Мелоди забирает со школы Бейли, они едут в балетную студию, отец приходит с работы около шести. Это означает, что у меня есть около четырех часов, чтобы не столкнуться с придурком, живущим теперь со мной под одной крышей. Я голодна, хочу пить и постоянно тянусь к подвеске, которой больше нет. Слоняюсь туда-сюда по комнате, переписываюсь с Блис и Эсме, позже решаю сделать запись в черном ежедневнике.

Запись #1298:

Грех: Пробралась в комнату Пенна, пока он принимал душ, и украла карандаш (Кто ими вообще пользуется? Ему пять лет?). Проводила по клитору и мастурбировала им. Положила обратно в пенал.

Причина: Идиот вошел ко мне, когда я была голая. Специально. И мне это понравилось.

Временами, после общения с друзьями, я залипаю в «Молодых мамочек». Очнулась, когда дверь комнаты мягко открылась.

– Милая, ужин почти готов, – пропела Мел с той стороны. Я закрыла глаза, не желая видеться с ним. А особенно после того, как он видел меня обнаженной, поцеловал и заставил соски затвердеть, а потом сказал, что ему ничего от меня не нужно.

– Иду. – Я переоделась в суперкороткие шорты и топ. Хочу создать впечатление, что меня не тронуло все это и наш поцелуй не означает, что я его хочу.

Мел и Бейли на кухне. Бейли нарезает овощи, а мама маринует куриную грудку. Они болтают о балете, я прислоняюсь к краю стойки, игнорируя ощущение того, что я здесь лишняя.

– Привет, Бейлс, как дела в школе?

– Отлично. У нас новая учительница, и она разрешила использовать лабораторию после уроков под ее присмотром. – Сестра улыбнулась во весь рот, демонстрируя брекеты. На каждой руке болтается цветной браслет, как ЛГБТ флаг. Однажды она расцветет в полную силу, но пока еще просто бутон.

– А ты как?

Я вспомнила о директоре Причарде и последнем визите в его офис. О новой классной комнате, о сообщениях, разрывающих мобильник.

– Круто, – улыбнулась я в ответ, но глаза уже бегали в поисках Пенна.

– Отнеси это папе, пожалуйста. Он на веранде, – сказала Мел, не отрывая взгляда от курицы.

Я взяла тарелку с курицей и направилась в сторону веранды, игнорируя нарастающее ощущение тепла на лице. Мой отец и Пенн стояли около гриля, я поморщилась. Мать даже не намекнула о его присутствии. Папа переворачивал стейки щипцами, в руках было пиво, и они вели непринужденную беседу.

Отец пьет пиво с ним? Отлично. Пенну всего восемнадцать, но это неудивительно, родители и мне разрешают пить вино в их присутствии. Они убеждены, что если позволить употреблять алкоголь под строгим контролем, то у подростка не сорвет крышу, когда он сам доберется до выпивки. Я никогда не напивалась на вечеринках. А трезвость делает любую вечеринку немного скучной.

Я открыла стеклянную дверь и замерла.

– Я не привык доверять парням с разбитыми костяшками, когда они находятся слишком близко к моим дочерям. Но моя супруга любит что-то исправлять, и с тех пор я стал ее проектом, так что было бы справедливо вернуть должок. – Пенн смотрел на отца с любопытством.

– Я ценю вашу помощь, сэр, но меня не надо чинить. Я не сломан.

– Ты через многое прошел, – продолжил отец, – это нормально – не разбираться со всем своим дерьмом в восемнадцать.

– Не стоит волноваться о моем дерьме, – ответил Пенн. – Я был бы благодарен, если бы никто не узнал, что я живу здесь. Это не мой район, а я новый принимающий в команде Лас-Хунтас. Моя стипендия будет под угрозой здесь.

– Если станешь выпускником школы Всех Святых, это положительно скажется на твоем заявлении в колледж.

– Уже слишком поздно переводиться. Я капитан команды соперников, у меня нет шансов, что я впишусь в школу Всех Святых. Кроме этого, у них уже есть принимающий, хоть он и придурок

Смешок вырвался из меня, но я быстро скрыла его. Они все еще не знают, что я здесь.

– Итак, ты живешь в моем доме и не прикасаешься к дочерям. Даже не пытайся, мальчишка. Хочешь совет? Эти щипцы, – папа поднес их прямо к лицу Пенна, – они подходят не только для стейков.

– Не обижайтесь, сэр, но одна из ваших дочерей слишком маленькая для меня, а другая слишком Дарья. – Я ощутила, как его слова лентой затягиваются на горле. Не думаю, что отец заметил угрозу в его голосе, но я все поняла. Отец, в отличие от Пенна, не заметил моего присутствия. Эти слова были адресованы именно мне.

– Что это значит? – спросил папа.

– Я думаю, что вы поняли значение моих слов.

Пенн повернулся и одарил меня ухмылкой.

Эти глаза видели меня голой сегодня утром. Эти губы ласкали меня, а затем приказали исчезнуть.

Я помню, что Виа была прекрасна, это напрягало меня, но я не припомню, что она была настолько красива. Ни один парень не цеплял меня до такой степени. Никогда. Даже если я соберу всех бесчисленных красавчиков, возьму их лучшие черты, то все равно не получится никого, даже отдаленно напоминающего Пенна. Из гадкого утенка он превратился в черного лебедя.

– Курица, – прошептал Пенн. На лице появилась улыбка, слишком расчетливая для молодого парня. Он бросил сигарету в урну, не сводя с меня глаз. Где он обучился этой искушенности?

– Извини? – я подняла брови.

– Спасибо за курицу, сестренка. – Он обошел меня с пивом в руке и взял кусок куриной грудки. Он дразнил меня, называя сестренкой, но мне оставалось лишь прикусить язык, так как отец был здесь.

– Без проблем, что еще я могу сделать для тебя?

– Думаю, ты уже сделала достаточно, – ответил Пенн. Я оглянулась на отца, он отвернулся, но плечи его содрогались от смеха. Думаю, он испытывает облегчение от того, что мы не флиртуем.

– Вижу, что вы уже познакомились.

– О да, – ответила я, – Пенн видел меня мельком.



Мы ужинали так, будто ничего не поменялось, будто Пенн всегда был частью семьи. Родители представили его в качестве друга семьи, я фыркнула, когда они пожали друг другу руки над салатами и кристально чистой водой в бутылках «Тасманский дождь». Ну вы знаете, безумно дорогая вода.

Пенн открытый и добрый, хоть и разговаривает как типичный парень из гетто. Его речь медленная, уверенная и завораживающая. Он намеренно игнорирует меня. На щеке и под глазами все еще видны синяки, но они постепенно светлеют. Никто и не намекает об ужасном состоянии его тела, не спрашивает, почему он здесь, пока Бейли не поднимает голову от тарелки:

– Что с твоим лицом? – Она прикрывает рукой брекеты во время разговора.

– Бейли! – отчитала ее мама, отец вздохнул и покачал головой. Пенн одарил ее легкой улыбкой. Я уставилась на него с удивлением, видя то, чего не хотела: он не такая уж и сволочь, когда дело не касается меня.

– Я врезался в дверь.

– Серьезно? – Глаза Бейли с удивлением оценивали костяшки на пальцах.

– Она качнулась и ударила меня в ответ.

– Выглядит ужасно, – подвела итог Мел, засовывая целую вилку шпината себе в рот.

– Видела бы ты эту дверь, – Пенн наклонил голову, поймав взгляд Бейли. Я практически услышала треск льда за столом, когда все разразились смехом. Но проблема в том, что здесь находились два айсберга: они все на одном, а я на другом медленно отдаляюсь от них.

Пенн откашлялся, проводя рукой по волосам:

– У меня было не самое лучшее лето, поэтому я нуждаюсь в передышке. Дверь оказалась гораздо тверже, чем я думал… но именно благодаря ей я здесь.

Я закатила глаза, отрезала кусок курицы и обмакнула его в белый соус.

– Ну, раз уж мы коснулись этой темы, – сказала Мел, положив столовые приборы на тарелку, – Дарья, Бейли. Не так давно Пенн прошел через не самые лучшие времена. Мы решили, что будет неплохо, если он проведет с нами выпускной год перед поступлением в колледж.

Его выпускной год?! Это мой год! И не имеете ли вы в виду, «если» он пойдет в колледж? – добавила я, бросая на ветер всю свою осторожность. Он относится ко мне с пренебрежением, почему я себе не могу позволить относиться к нему так же? Я понимаю, что ранила его. Что сотворенное нами четыре года назад – ужасно. Но он даже не дал мне шанса объясниться и принести извинения. Все взгляды были прикованы к моему лицу, кроме Пенна, он пережевывал сочный кусок стейка.

– Основываясь на его оценках и выступлениях на футбольном поле – он уже на пути получения стипендии в колледж Нотр-Дам, я уверена, – жестко ответила Мелоди. Она ненавидит, когда я выпускаю своего Халка и злюсь.

– Что случилось? – обратилась Бейли к Пенну.

– Моя мама умерла, – объяснил он. Бейли посмотрела на меня так, будто я причастна к ее смерти. Мне самой захотелось умереть.

– Во всяком случае, – обратился ко мне папа, – если у вас, девочки, появятся какие-то вопросы, то наша дверь всегда открыта.

Бейли взглянула на Пенна, затем опустила голову:

– Я мечтала о старшем брате всю жизнь. Ты будешь им?

Я подавилась водой, разлив все на тарелку. Она прикалывается? Ей тринадцать. Кто так говорит? Бейли. Бейли так говорит. Она сама доброта и солнышко с розовыми бантиками. Слишком прямолинейная отличница и любимая мамина балерина. Она и Луна занимаются волонтерской деятельностью, чистят пляжи от мусора и сдают вещи на переработку.

Пенн проскользнул в нашу жизнь с легкостью, никто и не задумывается о том, что чувствую я. Он даже не придал значения моему существованию за этим столом.

Сделав глоток воды, он спросил:

– Ты принимаешь заявки?

Я опять закатила глаза, боюсь, что к концу ужина они окажутся на тарелке. Пенн широко улыбался.

– Вы приняты, – засветилась Бейли, – мы можем сходить в боулинг.

– Можем, но не пойдем, потому что это отстой.

– Да, отстой, – подтвердила она.

– Я видел, что ты читаешь стихи, – он взглядом указал на книги на кофейном столике в гостиной. Бейли – книжный червь. Она обожает поэзию. Еще одна причина, почему она моя улучшенная версия 2.0.

– В Сан-Диего проходят открытые чтения, там люди читают собственные стихи. Это круто, и они подают отвратительный яблочный пирог. Мы можем сходить туда. Родители могут присоединиться.

Все улыбаются, как будто снимаются в рекламе зубной пасты. Никто даже не заметил, что он не пригласил меня. Я резко ставлю стакан с водой на стол, но меня игнорируют, будто я мальчик, который кричал «волки!» так часто, что, когда ему действительно понадобилась помощь, никто не обратил внимания.

– Отлично! – воскликнула Бейли, и мама сразу же перешла к более практичным вещам:

– У тебя нет машины, Пенн. Если теперь ты будешь кататься в Сан-Диего каждый день, то даже не пытайся спорить со мной о следующем пункте.

Пенн бросил на Мел такой взгляд, которого я никогда не смогу его забыть: частично убийственный, частично яростный.

– Это та часть, где вы дарите мне машину? Я не альфонс.

– Уже подарили, – пожал плечами отец, запихивая кусок стейка в рот. – Ничего особенного, и я забыл тебя предупредить не прикасаться не только к моим дочерям, но и к жене тоже – это замечание об альфонсе почти стоило тебе твоего носа.

– Понял. Поправка: мне не нужна благотворительность. – Пенн с такой силой кольнул стейк, что умершая корова заорала от боли.

– Уверен? – промямлила я, пялясь на стакан с водой. – А выглядишь так, будто нужна.

– Дарья! – воскликнула Мел.

Бейли повернулась в мою сторону.

Ненавижу. Ненавижу его. Ненавижу, что показываю эту сторону себя – стервозную сторону во всей красе.

Пенн сделал вид, что не слышал меня, и украл кусочек капусты с тарелки Бейли.

– Слава Марксу, – засмеялась она, – ненавижу ее. Ты знаешь, что у тебя дырочка на рубашке?

Я захотела сказать, что она там специально, это символ. Она всегда на одном месте, неважно, когда и где я его видела. Но вместо этого начала считать перчинки на куске курицы. Мы не очень близки с сестрой.

– Это целая история, – ответил он.

– Хорошая?

– У меня нет других историй.

– Пойдем, я покажу тебе твою машину, сынок, – сказал папа. Сынок.

Я закатила глаза, чтобы не расплакаться.

Маркс, это будет самый длинный чертов год в моей жизни.

Загрузка...