Нежность

Глава 10

– Нет! – Николь решила еще раз попытаться. – Я пришла поговорить!

– Все правильно. – Покровительственно-насмешливая улыбка Мартина не оставляла надежд уладить дело миром. – Мне не меньше тебя нужна моральная подготовка. А потом, мы же не звери и не станем срывать друг с друга одежду прямо с порога. Легкий разговор… бокал вина… – не выпуская Николь из рук, он покосился на осколки на полу и перевел взгляд на ее большие, полные ужаса голубые глаза, – всего лишь дань приличию. А небольшая задержка… – Его голос стал глуше, с чувственной хрипотцой. Он будто завораживал ее. Николь почувствовала, что не может пошевелиться, дрожь пробежала по спине. – Как легкий, очень приятный аперитив пробуждает центр голода… возбуждает аппетит.

Ее поразило, с какой вызывающей циничностью Мартин отзывался об аппетите и голоде. Естественно, что это вовсе не относилось к еде. Он подразумевал совсем иной аппетит – простое животное желание удовлетворить свою нужду. Что ж, теперь нет никаких сомнений, она ему безразлична.

– Но я ничего не могу с собой поделать. В этом платье ты вылитая сирена. Извини, но рядом с тобой мне ужасно трудно сосредоточиться на каких-то вонючих котах и…

– Не смеши!

От волнения у Николь задрожал голос, а непроходящая сухость во рту придала ему предательскую хрипоту, что он, по всей видимости, понял очень однозначно и незамедлительно перешел в наступление.

Мартин не отпускал ее. И пока она разговором тщетно пыталась разрядить накалившуюся атмосферу, он, не теряя времени, стал медленно, кругами водить большим пальцем по ее ладони. Даже от такой невинной ласки у нее защемило в груди, по телу прошла дрожь и, будто отыскав себе пристанище, остановилась на руке. В следующую секунду она как бы перешла в другое измерение, ощутив какую-то удивительную легкость и невесомость. Теперь все сконцентрировалось на крошечной точке их контакта, на нежном, ритмичном поглаживании, вызывающем восторг и путающем мысли. Неимоверным усилием воли Николь отбросила наваждение и предприняла новую попытку перевести все в более спокойное русло.

– Кто не знает, что сирены маленькие, хрупкие существа с длинными светлыми волосами…

Мартин упрямо покачал головой и слегка надавил пальцем на ладонь.

– Ты говоришь о наядах, – мягко поправил он ее и, склонив голову, оказался совсем рядом с лицом Николь, так что она щекой почувствовала его дыхание. Голос Мартина стал совсем тихим и перешел в возбуждающе-чувственный шепот. – Мне видятся сирены высокого роста и с длинными ногами…

Он ласкал ее глазами, и, к своему стыду, Николь поймала себя на том, что, сама того не желая, возбуждается, словно его испытующий взгляд, обретя какую-то физическую основу, возымел над ней власть. Она вдруг почувствовала, как у нее подкашиваются колени. Где-то глубоко-глубоко в ней осталось еще немного разума, который сознавал, в какую беду она попала, и понимал, что надо сейчас обязательно подвигаться, ибо стоять так небезопасно. Однако оказалось, что ее ноги перестали ей подчиняться. В другое время, если бы даже Мартин связал ее по рукам и ногам, она не стала бы большей пленницей – это легкое прикосновение пальца действовало на нее гипнотически.

– Мартин…

Этим окликом она хотела выразить протест, по крайней мере, вкладывала в него такой смысл, но странно, он прозвучал даже для нее самой взволнованно, с придыханием…

– У сирен волосы шелковистые, цвета слоновой кости…

Он скользнул сильными загорелыми пальцами по волосам, вызвав озноб у нее на затылке. Почувствовав их у себя на шее, она съежилась в испуге, что они вот-вот сойдутся на горле и сдавят его.

Уловив слабый предательский сигнал ее невольной реакции, Мартин улыбнулся, торжествующе сверкнув глазами, и возбуждающе легким движением потеребил ей волосы на затылке. Этот жест произвел тот же эффект, что и с ладонью, и Николь непроизвольно отреагировала.

– И' у них гладкая золотистая кожа… – Мартин отпустил ее руки и заулыбался во весь рот, услышав, как она тихо-тихо недовольно хмыкнула. – Темно-темно-синие глаза, под цвет моря у этих островов.

Голос Мартина звучал глухо и словно окутывал ее каким-то гипнотическим покрывалом, от которого ей никак не удавалось избавиться.

– Губы у сирен чувственные и сладострастные, они созданы для поцелуя…

Мартин выдохнул слова прямо у рта Николь, и от его быстрого, но настойчивого поцелуя ее возбуждение переросло в сладостную истому.

– А тело трепещет в ожидании любви…

Последняя фраза Мартина прозвучала почти неслышно, его тихий шепот больше походил на придыхание. Николь почувствовала себя как в тумане – комната с мебелью внезапно как бы скрылась от нее за непроницаемой дымкой. Ей показалось, что она уже не стоит, а плывет на сказочных волнах океана блаженства. Теперь холодный свет луны, проникавший в комнату, преломился в яркий блеск палящего, обжигающего солнца. Она была как в пьяном бреду, будто каждое оброненное Мартином слово действовало на нее словно глоток крепкого вина.

Не успел он прикоснуться к ней, дотронуться до груди, как сердце у нее забилось, словно птичка, попавшая в силки. А когда его руки спустились ниже, к бедрам, новая волна возбуждения, подобно штормовой, увлекла Николь в бездну невероятно упоительных и вместе с тем страшно мучительных мироощущений. В огне каких-то неземных – космических – ласк Мартина догорали все последние крупицы разума, и теперь уже ничто не могло вывести ее из транса. Она даже не отреагировала, когда он переключился на пуговицы ее платья.

– Это платье – чистое наказание, – проворчал Мартин, голосом, объятым страстным желанием. – Оно просто напрашивается, чтобы его сняли, и я…

Первая пуговица выскочила из своей петельки-плена, и Мартин не замедлил скользнуть руками в расстегнутый ворот, чем вызвал шквал дополнительных эмоций. И вдруг случилось неожиданное: ее сердце не выдержало – его сильно кольнуло. Ее словно ударило током. Николь моментально отрезвела от боли и, осознав, что происходит, оцепенела от ужаса и на миг потеряла дар речи.

– … Я не могу воспротивиться такому соблазну…

– Постой!

Ее голос был низким, глухим и хриплым, словно она пробыла в молчании не один месяц, но страшнее всего было то, что в нем не чувствовалось твердости. Мартин, словно не услышав, продолжал воевать со следующей пуговицей.

– Никак не могу…

В голове Николь шумело, перед глазами все плыло, как в сильной лихорадке. Она была или пьяна – от одного бокала вина! – или в полуобморочном состоянии, или в бреду. Страстное желание, молнией пронзившее тело, не отпускало, и она с силой закусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли, вызванной диким возбуждением. Но как только Мартин наклонился и прикоснулся губами к ее освобожденной им от оков одежды груди, она не выдержала и громко застонала. Услышав себя, Николь в ужасе вздрогнула, разум мгновенно снова прояснился.

– Мартин, я сказала, перестань!

На этот раз внутренняя паника придала голосу новый оттенок, и ее требование прозвучало более твердо и уверенно. Однако Мартин снова прикинулся глухим, и, как ни в чем не бывало, продолжал бороться с застежкой, умышленно делая так, чтобы тыльная сторона ладони неотрывно лежала у нее на груди.

– Я… нет!

Схватив его за руки, Николь попыталась оторвать их от себя, но все ее усилия оказались тщетными. Как же быть? Надо что-то придумать, но что? И вот, когда паника уже совсем грозила захлестнуть ее, на нее нашло озарение.

– Мартин… послушай… я действительно пришла сюда поговорить…

– Естественно…

– Правда… я хотела рассказать о Дэвиде!

Мартин остолбенел, словно перед ним неожиданно выросла ядовитая змея, готовая наброситься. Он побледнел и резко отшатнулся, в глазах моментально появился ледяной холод.

– Дэвид, – прохрипел он.

Это имя в его устах прозвучало как оскорбительное ругательство. Мартин опустил руки, но в волнении вскинул их и опять опустил.

– Да, Дэвид. Мне хотелось поговорить с тобой о нем, – нервно повторила она для пущей уверенности, что ее слова возымели свое действие, хотя, судя по всему, у него уже и без этого отпало желание добиваться ее.

Каким бы болезненным он ни был, но с этим разговором она связывала очень большие надежды. Невыносимо трудно постоянно жить с ужасной, иссушающей пустотой в душе от горького чувства вины и утраты. Те двенадцать месяцев, прожитых без него, сыграли свою роль – боль в груди стала понемногу утихать, но сейчас все снова обострилось и стало немыслимо тяжело нести в себе этот груз. И когда Мэгги сообщила о решении Мартина подписать контракт, Николь дала себе слово, что, если это действительно так и их с Мартином больше ничего не связывает, она обязательно расскажет ему о Дэвиде и причине, побудившей ее уехать не попрощавшись.

– Ты должен выслушать.

– Зачем? – Откровенная злоба сменилась теперь полной безучастностью, напугавшей ее больше его безрассудного бешенства. – Какого черта мне забивать им голову?

Охладив его неуемное желание близости, Николь поймала себя на том, что теперь было бы неплохо, если бы он и вовсе не смотрел на нее, ну или хотя бы… только в лицо. Она чувствовала себя очень неуютно в расстегнутом платье с обнаженной грудью, но, боясь лишний раз привлечь к себе его внимание, не осмеливалась даже поднять руку и прикрыться. Кроме того, оставаясь внешне спокойной и уверенной, ей никак не удавалось унять внутреннюю дрожь, а пальцы обязательно выдали бы ее.

– Я… я хотела объяснить…

Сегодня, пообщавшись с Мэгги, Николь посчитала, что теперь настало самое время поговорить с Мартином и рассказать ему о Дэвиде. Приняв такое решение, ей стало необыкновенно легко, словно с плеч свалился огромный груз, ужасно угнетавший ее все последнее время. Подходя к двери его номера, она ни на минуту не сомневалась, что Мартин правильно воспримет все и поймет… Но это было еще тогда, когда она думала, что Мартин, подписав документы, потерял к ней великий интерес…

В его глазах были враждебность и неприязнь, он словно прожигал ее взглядом или, бернее, пронизывал ледяным холодом. А ведь еще совсем недавно в нем было столько теплоты и доброжелательности.

– Давай, объясняй, – бросил Мартин, его полное равнодушие подействовало на нее как звонкая пощечина.

«Уж лучше бы к нему вернулась его прежняя озлобленность, подумала Николь, – тогда бы, по крайней мере, это был живой человек, а не твердокаменная бесчувственная глыба».

– Я…

– Но, перед тем как начать, – перебил он, – сделай мне одолжение.

Все что хочешь, чуть не вырвалось у нее, но, вовремя уловив, как он с холодным цинизмом уничтожающе-презрительно разглядывает ее грудь, она спохватилась и больно закусила губу.

– Не тяни, – прозвучало как требование или, скорей всего, приказ.

Причем его тон был таким надменным, словно он разговаривал с рабыней, а глаза, полные презрения, так и вонзились в нее.

– Если то, что ты хочешь сказать, имеет такое колоссальное значение, не надо меня… – Мартин остановился в глумливой усмешке, – отвлекать, ладно?

– Да как ты…

Николь вскипела. Красная как рак, с горящими глазами, она резко шагнула вперед, размахнулась, чтобы со всей силы ударить по его мерзкой физиономии и сбить эту ненавистную усмешку. Однако он опередил ее, поймал за руку и так сжал, что она испугалась, что кость не выдержит и хрустнет в его железных клещах.

– Ну, давай, – ласково выговорил он. – Бесись, злись, но это сейчас по меньшей мере неразумно. По правде говоря, у тебя даже нет права перечить мне и возмущаться, – добавил он приторно елейным тоном и с такой льстивой гримасой, что Николь в ужасе содрогнулась. – Ведь я всего лишь кормлю тебя тем, что недавно вкусил сам.

Он улыбнулся, и ей стало тошно от его улыбки. Она сейчас ненавидела этого человека, который смотрел на нее с торжествующим пренебрежением и безжалостным чувством удовлетворения.

– Как ты думаешь, моя милая Калипсо, приятно, когда тебя используют, а потом бросают за ненадобностью?

– Но я не… – начала Николь, однако Мартин не дал ей договорить.

– Ну, так расскажи мне о Дэвиде, – сухо отрезал он, с силой отбросив ее руку. – Мне действительно очень любопытно, что же это за человек, у которого такая власть над тобой – не успел он позвонить, как ты все бросила и умчалась.

– Все было совсем не так!

Николь машинально схватилась за пуговицы и стала трясущимися руками застегивать платье.

– Я… я…

По дороге к Мартину она несколько раз обдумывала, что и как сказать ему, чтобы он понял, однако сейчас мысли налезали одна на другую, слова растерялись, а в голове возникла сущая мешанина.

– А как, радость моя? – даже такие ласковые слова Мартин умудрился перевернуть в язвительное прозвище, прозвучавшее как оскорбление. – Расскажи, как Дэвид смог добиться такого успеха. Тебе хорошо было с ним?

Последовавшая за его словами омерзительная усмешка ясно давала понять, на что он намекал. Николь замешкалась, подбирая нужные слова, все еще теребя пуговицы, не желавшие слушаться ее. Он потянулся и снова взял ее за руку, как бы избавляя от бесполезного занятия, и притянул к себе.

– Поведай мне о Дэвиде, Николь, – с наигранной мягкостью в голосе не унимался Мартин, и каждое его слово словно превращалось в ледяную каплю, которая, падая ей на спину, медленно скатывалась, заставляя содрогаться. – Он тебе подходил, я имею в виду в постели, а? Он так же распалял тебя, как и я? Ты так же оживала в его руках, дорогуша, как в моих? И стонала и корчилась от удовольствия… и так же умоляла ласкать тебя еще и еще, как…

– Прекрати! Замолчи! – с трудом подавляя рыдания, очень тихо не сказала, а скорее выдохнула Николь.

Но он то ли не услышал, то ли специально пропустил мимо ушей ее мольбу и безжалостно продолжил свою экзекуцию.

– … Как со мной в прошлом году? И ты с тем же воодушевлением предлагала ему свое прекрасное, сексапильное тело, моя сирена? Заставлял ли он тебя таять от страсти… гореть в огне безумства… кричать в экстазе…

– Нет! Нет, нет, нет!

Николь в отчаянии яростно замотала головой, стремясь разогнать мрачные эротические видения, вызванные его словами. Глядя на него невидящими глазами, она изо всех сил старалась подавить в себе слезы, грозившие вырваться и пролиться бурным потоком.

С Дэвидом никогда не было ничего подобного. В этом-то вся беда. Наученная горьким опытом, она знала, что секс без любви не для нее. Николь имела твердые убеждения: сначала познакомиться поближе со своим партнером, вступить с ним в более или менее серьезные отношения, и только тогда искать и… обретать счастье в постели. Однако на поверку вышло совсем по-другому. Хотя она и общалась с Дэвидом несколько лет и их отношения были очень теплыми и сердечными, однако он никогда не вызывал в ней тех восхитительно-волнующих ощущений, никогда не доводил ее до такого экстаза, как Мартин Спенсер. В принципе этот незнакомый ей человек легким прикосновением и одним поцелуем сумел разбудить в ней невообразимую сексуальность. Казалось, он с успехом добился своего, заранее зная, на какие кнопки нажать, чтобы вызвать в ней желаемую ответную реакцию.

– И не говори мне… что вас связывала не постель, а нечто большее.

Николь уже открыла рот, чтобы сказать ему, что их отношения с Дэвидом распространялись куда шире, но вдруг ее пронзила шальная мысль… Как ни неприятно признать, но если вдуматься, то за все время общения с Дэвидом у них ни разу не возникало того слияния душ, которое произошло с Мартином во время поездки на Мдину или на тот же Гозо. И если совсем честно, хоть ей и было хорошо – с Дэвидом, но их мало что связывало, кроме работы в центре досуга, где они и познакомились. Дэвиду и в голову бы не пришло лазить с ней по древним развалинам, скорей всего, он бы занялся рыбалкой. А потом Дэвид никогда бы не стал обсуждать и советоваться с ней по поводу отеля «Виктория», ведь, как ни обидно признавать, но в глубине души она знала, что он всегда достаточно скептически относился к ее умственным способностям.

– Нет….

– Нет?

Николь не поняла, был ли это шок, триумф или он просто не поверил ей. Она заглянула ему в глаза, пытаясь разобраться. По правде сказать, она уже во всем запуталась, и собственное поведение смущало ее не меньше. Ведь умом она твердо понимала, что должна бояться и презирать этого человека и любыми путями стараться освободиться от него, однако все внутри нее говорило об обратном. Ей совершенно не хочется такой свободы. В ней живет одно-единственное желание обнять и поцеловать его, ощутить на себе тяжесть его сильного тела. И с каждой минутой становится все трудней бороться с собой.

– Расскажи мне о Дэвиде, – настойчиво, уже в который раз, попросил Мартин.

– Мы… собирались пожениться.

Как нарочно, нужные слова не приходили ей в голову, но она должна – нет, обязана! – сосредоточиться. Иначе произойдет самое ужасное – ее желание возобладает над ней…

– Или, по крайней мере, все так думали, но потом…

– Он бросил тебя? – Мартин пришел ей на помощь, когда она замялась, подбирая слова.

– Нет…

Неужели у него хватило наглости допустить, что она, будучи брошенной женихом, рикошетом отскочила в его постель? Неужели только так можно понимать ее действия? Интересно, а что, может, для нее было действительно лучше попасть именно в такую ситуацию?

– В какой-то момент, сама не знаю почему, я поняла, что не хочу выходить за него. Сначала все шло нормально – ведь мы уже были вместе около двух лет, но, когда он спросил моего окончательного решения, я ответила ему отказом. Просто в одно прекрасное утро я проснулась с сознанием, что ничего хорошего из этого не выйдет. Что-то подсказывало мне, что мое чувство к нему не настолько сильно, чтобы я могла стать его женой. А потом мне стало жаль себя – ведь я ничего не видела, не испытала в жизни, и я решила, что еще рано запирать себя в четырех стенах. Очевидно, я просто не была готова на такой шаг. Дэвид очень болезненно воспринял мой отказ… – Ее голос дрогнул. – Все осложнялось тем, что мы вместе работали в центре досуга. В конце концов, не выдержав, я решила взять отпуск и сбежать от всего этого кошмара… и встретила тебя.

– И встретила меня, – глухим эхом отозвался Мартин. – И я оказался именно тем, с кем ты испытала то, чего и не предполагала.

От его язвительного намека Николь поморщилась, как от боли, однако не нашла достойного ответа.

– Но вскоре позвонил Дэвид… Он попросил меня вернуться… – очень тихо произнесла Николь.

Она так и не смогла заставить себя сказать правду, ведь на самом-то деле звонил не Дэвид, а ее отец. Больше всего ей сейчас не хотелось вспоминать, а значит, еще раз переживать тот шок от того, что она услышала.

– Мне необходимо было возвратиться как можно скорее. Я… забыла обо всем.

Мартин побледнел и в ярости заскрипел зубами. Его орлиные глаза пронзили ее искрами-молниями. Боже, зачем она это говорит? Ведь в действительности все было совсем не так. Да, правда, в первую минуту после разговора она ни о чем не могла думать, кроме как о билете на самолет и о скорейшем возвращении в Англию, но после того, как все образовалось, Николь в первую очередь метнулась к Мартину. Она заглянула к нему в номер и, не застав его, очень огорчилась.

Лицо Николь омрачилось, в глазах появилась тоска… Решив написать ему несколько строк на прощание, она открыла ящик его стола в поисках листка бумаги и нашла там нечто, поразившее ее до глубины души. Как-то сами собой, совершенно непроизвольно, сразу же всплыли подслушанные ею размышления Мартина, произнесенные вслух, и только сейчас до нее дошло, как жестоко он обманывал ее – она всего лишь маленький ничего не значащий эпизод в жизни этого мерзавца. Ну почему бы ей тогда посерьезней не отнестись к тем словам? Круглая дура, полная идиотка!

Со дня первой встречи с Мартином Николь настолько закрутил неописуемо бурный вихрь новых, еще не изведанных ею страстей и желаний, что она никак не могла, да и не очень стремилась вырваться из него, хотя, видя, как Мартин легко относится к вопросу предохранения, ей необходимо было серьезно обсудить это с ним. Однако ее воспитание в строго католическом духе претило ей самой касаться таких щекотливых тем. А посему Николь ничего не оставалось, как ругать себя за собственную беспечность и взывать к судьбе, чтобы Мартин не заметил ее слабохарактерности. Но неожиданное открытие с пачкой маленьких пакетиков из фольги заставило ее призадуматься…

– Даже и не представлял, что со мной может такое приключиться, – не раз удивлялся Мартин, и Николь безоговорочно верила ему, равно как и тому заверению, что их знакомство совершенно выбило его из колеи.

Обычно он небольшой любитель при первой же встрече прыгать в постель, да и она не меньше поражалась себе и своим поступкам. И, возликовав от его слов, вообразила, что он влюблен в нее, и была крайне горда этим. Еще бы, ей удалось увлечь такого красавца! И, ослепленной собственным чувством к нему, ей и в голову не пришло усомниться в искренности этого человека.

Теперь же с нее словно сняли розовые очки. Маленькие пакетики с презервативами открыли ей глаза: Мартин тщательно готовился к своему отдыху, уверенный, что не с ней, так с другой, но нечто подобное обязательно произойдет.

Ну лежало бы там один-два пакетика, можно было бы еще понять – рассудительный, сдержанный в своих желаниях человек прихватил их просто на всякий случай. Но такое количество говорило о том, что он не просто ожидал, а рассчитывал на гиперактивную половую жизнь.

Николь вспыхнула багровым румянцем, вспомнив, чем они занимались все дни их знакомства. Да, значит, Мартин, как и многие другие, приехал сюда поразвлекаться, завести пару-тройку курортных романчиков-однодневок, без всяких обязательств на будущее – чисто постельный вариант. Но что-то помешало разгуляться герою-любовнику.

Ну да, конечно, ведь отель почти пустовал. Она просто подвернулась ему под руку, потому что не нашлось других, помоложе и незанятых, и он стал обхаживать ее, как тигр осторожно подбирающийся к своей жертве, и очень быстро добился своего. А Николь, измученная притязаниями Дэвида, не смогла оказать должного сопротивления. Что тут говорить, конечно, она сама бросилась ему в объятия и в постель. Наверняка он подумал, что и первое и второе свалилось на него как рождественский подарок, с горьким отчаянием решила Николь. Наверняка Мартин рассчитывал потратить много больше энергий, времени и денег, чтобы обольстить, завоевать ее расположение. А получилось, что она сама стала бегать за ним!

– Ты забыла! – угрожающе тихим голосом повторил Мартин, так что у Николь волосы встали дыбом от страха, а по спине пробежали мурашки.

Она вдруг вспомнила, как он отреагировал на ее заявление, что ей с ним стало скучно. Тогда она просто ужалила его мужское самолюбие, ну а сейчас, судя по всему, нанесла сильный удар.

– Ты забыла! – шипел он.

От его голоса у нее от страха кольнуло в животе. Схватив, он с силой сжал ей руку.

– А знаешь ли ты… хоть на минуту представь, что я чувствовал, когда вернулся в отель и узнал о твоем бегстве.

Вероятно, то же, что и сейчас. Видимо, гордость Мартина горела в адском огне ярости и обиды, когда он обнаружил неожиданно опустевшее гнездышко – предмета его сексуальной победы и приятного времяпрепровождения.

– Тебя просто бесит, что не ты, а я ушла первой! – выпалила Николь, моля Бога, чтобы ни голос, ни глаза не выдали ее ничтожной, жалкой трусости. – Уверена, у тебя уже все было рассчитано и спланировано заранее, так ведь? Пройдут мои две недели отпуска, и ты, забыв обо мне, не моргнув глазом…

– Что спланировано?! Что за…

– Ну-ну, давай, Мартин! Хватит притворяться и строить из себя несчастного влюбленного!

Если кому и пришлось пройти через это, так только ей. Сейчас Николь было невыносимо больно, оттого что у него еще хватает наглости возмущаться. Уж лучше бы он сразу сознался и повинился. Да, судьба действительно благосклонна к ней, и все повернулось так удачно. В конце концов, это помогло сохранить пусть совсем малую толику ее самолюбия и уважения к себе.

– Я оставила тебе записку.

– Ах, да! – Это восклицание больше смахивало на негромкий звериный рык, чем на человеческий голос. – «Ухожу. Пока!» Прекрасно, – процитировал он.

Николь держалась из последних сил – ее нервы были на пределе.

– А ты хотел сам попрощаться со мной?!

Желваки на скулах Мартина снова заходили, зубы заскрипели, а глаза сузились в две золотистые щелочки.

– Да, как же забыть о твоей обходи… – Она застыла, оборвав себя на полуслове, увидев, как он бросил на нее взгляд, полный неистовства, и ругая себя на чем свет, что по забывчивости опять чуть не произнесла это слово.

– Возможно, в прошлом году ты и забыла обо мне, – прорычал он. – Но вряд ли такое случится еще раз.

Он вдруг с такой силой сжал ее руку, что она взвизгнула.

– Мартин… пожалуйста…

– Мартин… пожалуйста, – с дикой насмешкой передразнил он, в точности передав дрожь в ее голосе. – Пожалуйста, что, радость моя? Что ты хочешь от меня, Калипсо?

– Пожалуйста… – Николь запнулась в отчаянии. – Ты… ты делаешь мне больно… – чуть не плача, проговорила она, страдая больше от душевной муки, чем от боли в кисти. Конечно, это глупо, но где-то глубоко-глубоко в ней еще теплилась надежда – она ошибается сейчас так же, как ошибалась и тогда, год назад. По-настоящему Николь никогда не захлопывала перед ним дверь, до последнего момента оставляя узенькую щель в наивной надежде, что он убедит, докажет ей, что все происшедшее было не прихотью, не животной похотью. Но сейчас, глядя на него, увидела только беспощадность, холодное равнодушие и поняла, что ублажала лишь грязные животные инстинкты хищника, имя которому Мартин Спенсер, и в страхе поежилась в предчувствии беды…

– Тебе не холодно? – спросил он с такой участливостью и заботой, что она на мгновение даже усомнилась в своей оценке и ошалело уставилась на него. – Надо что-то сделать… зачем тебе мерзнуть… иди сюда…

Не успела Николь и глазом моргнуть, как он рванул ее на себя и, обняв, прижал к груди и стал ласкать ей руки, плечи. Его теплые ладони блуждали, скользя в разных направлениях, пробуждая в ней каждый нерв, каждую клеточку, пока из нее непроизвольно не вырвался чуть слышный, предательский стон.

– Ну что, теперь лучше, – прошептал Мартин, дыханием щекоча ей щеку, – теплее?

Если честно, Николь стало даже слишком тепло – ее сердце бешено забилось и разогнало горячую кровь, и теперь она уже словно горела в огне. Обмякнув, она прильнула к нему, а он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– О, Калипсо…

Его хриплый шепот снова стал магическим, обволакивающим мысли, завораживающим ее разум и побуждающим, словно под гипнозом, думать только о нем и ни о чем другом.

– Что бы ты ни говорила, уверен, тебе никогда не забыть этого…

Его губы лишь коснулись ее, но и от такого легкого, почти невинного поцелуя у нее замерло сердце, и она, скорее, почувствовала, чем услышала, едкий смешок Мартина, но, уже не в силах остановиться, капризно хмыкнула, как бы протестуя против краткости их поцелуя.

– Или это…

Он порывисто обнял Николь так, что у нее дух захватило, и снова принялся ласкать, оставляя дорожки огня на спине, ягодицах, бедрах, прижимая ее все сильнее. Но ей уже было недостаточно такой близости…

– И это…

Теперь его поцелуй походил больше на яростную, стремительную атаку, но ей и этого уже не хватало. Все в ней кричало, вопило о физической близости, и она, затерявшись пальцами в золотистом шелке его волос, притянула голову Мартина, раскрыв губы ему навстречу… Они слились в жарком, чувственном поцелуе, и их языки радостно запорхали, приветствуя друг друга.

В захлестнувшей ее буре собственных страстей, сгорая от желания, она даже не заметила, когда Мартин расстегнул оставшиеся пуговицы, а лишь почувствовала, как платье соскользнуло с плеч и с шелестом упало на пол.

– И уверен, ты помнишь это…

По ней разлилось божественное тепло от обжигающего прикосновения его горячих рук и страстного, требовательного поцелуя, вобравшего в себя всю ее душу, и, ощутив его пылкое дыхание на груди, она затаила свое собственное в мучительной истоме.

– Мартин… – воскликнула Николь срывающимся голосом в порыве огромного внутреннего возбуждения и страстного желания, возрастающего по спирали и умоляющего дать выход чувствам.

И Мартин все понял. Он поднял ее на руки, осторожно положил на кровать и быстро снял, нет, скорее, сорвал с себя одежду. Оказавшись рядом с ней, он, осыпая ее поцелуями и применяя все колдовские чары своих ласк, вовлек Николь в состояние безумного, умопомрачительного транса, где нет места никому, кроме него, его рук, губ и тех восхитительных, потрясающих ощущений, посланных небесами.

Он всегда был необыкновенно галантным и внимательным в постели. Быстро разобравшись в ее неопытности, Мартин, возбуждаясь сам, никогда не забывал о ней, своими ласками доводя ее до полупомешательства, и всегда сдерживал себя, чтобы доставить ей как можно больше удовольствия. И этот раз не стал исключением. Но сейчас в каждом его телодвижении, ласке, поцелуе появилось что-то новое. Казалось, поднимая ее на невиданные ранее вершины блаженства, так что ее страстное желание стало перерастать в болезненное наваждение, он старался оставить навечно ощутимый след в ее душе. Вновь и вновь он подводил Николь к той самой экстазной черте, и, наконец, она, не в силах выдержать пытки, взмолилась о пощаде.

– Ну, пожалуйста… – попросила она, задыхаясь, – Мартин, пожалуйста… пожалуйста…

И только тогда он лег на нее, подмяв под себя ее почти бездыханное тело, и, когда она напряглась в вожделенном предвкушении, из него вырвался торжествующий смешок.

– Конечно, сейчас, моя милая Калипсо… – В его голосе послышалось то же страстное нетерпение. – Что бы ни случилось, ты навсегда запомнишь это…

И вот наступил тот долгожданный момент, и он освободил ее от адских мук ожидания… Громкий, гортанный, восторженный крик Николь смешался с его стоном. Все слилось в одно необъятное единое целое, приведшее к умопомрачительной кульминации, сравнимой только с извержением вулкана.

– О, Калипсо… – прохрипел Мартин, перекатившись на бок. Его грудь вздымалась и опускалась. Он прикрыл глаза рукой. – Вот видишь, – самодовольно сказал он, – на что это похоже… и почему я не могу забыть. Тебе такое тоже не просто вычеркнуть.

– Забыть? – как в бреду переспросила Николь со вздохом огромного облегчения. – Никогда!

Ей было совершенно все равно, как он воспримет. Ее контроль над собой и своим разумом испарился, разлетелся на куски, а потом и вовсе сгорел в охватившем ее пламени страстного огня.

– Никогда, – выдохнула она снова и почувствовала, как затряслась кровать от беззвучного смеха Мартина.

– Держу пари, за все это время ты ни разу не вспомнила о своем любимом Дэвиде, – на торжествующей ноте закончил он.

Дэвид. При упоминании его имени Николь почувствовала такую боль, словно ей в сердце воткнули и повернули острый нож. Да, правда, она не думала о нем. Моментами, когда к ней возвращалось сознание, ее мысли крутились только вокруг Мартина, его тела, голоса, рук и губ, увлекавших за собой на вершину блаженства.

А сейчас ее словно окатили холодной водой и вернули назад, к реальности, подтверждающей, что она никогда на самом деле не любила Дэвида. Их поцелуи были нежными, теплыми, любящими, но по сравнению с той страстностью, которую она испытала с Мартином, более чем прохладными. Дэвид любил ее, но она не смогла ему дать того, что он хотел, и поэтому в конце концов разбила его сердце. Вспомнив в деталях все происшедшее, Николь не смогла выдавить из себя ни слова, а лишь тихо заплакала.

– Николь?

Мартин резко поднялся и с тревогой стал вглядываться в ее лицо. Она зажмурилась, чтобы подавить в себе слезы, а, с другой стороны, не видеть его реакции, и каким-то шестым чувством ощутила, как он напрягся в недоумении.

– Николь? – снова позвал Мартин, на этот раз более резко. – Скажи, я чем-то обидел тебя?

У нее не было сил что-то придумывать, изворачиваться.

– Дэвид…

Это имя прозвучало почти неслышно. Вдруг она почувствовала, как волнами зашевелилась постель, и поняла, что он встал. Боясь открыть глаза, Николь замерла, услышав, будто что-то затрещало по швам. В следующее мгновение послышался новый звук, словно рванули молнию на джинсах. Она не выдержала, открыла глаза и подскочила на постели, увидев его полностью одетого и направляющегося к двери.

– Мартин, – испуганно окликнула Николь и, заметив, как Мартин взялся за ручку двери, решила, что он не услышал ее. – Куда… куда ты?

– Прочь, – с сухим презрением бросил он с безучастным видом.

– Но почему?..

Она замолкла под горящим, испепеляющим взглядом. Ей все стало понятно. Произнеся имя Дэвид, она разрушила то невидимое хрупкое, что едва установилось между ними.

– Прости меня, – прошептала Николь, понимая всю бесполезность своих слов.

– Какого черта ты заявилась сюда?

Если правда, она уже и забыла зачем. Ей пришлось поднапрячься, чтобы наконец вспомнить о радостном известии Мэгги.

– Мэгги…

– А, да… ты хотела удостовериться, что я поставлю свою подпись на тех очень ценных для вас клочках бумаги.

Тон Мартина испугал ее. Она была слишком взволнована, чтобы перенести еще один всплеск его эмоций.

– Ты же не…

Мартин своим смехом ввел ее в оцепенение.

– Радость моя, тебе нечего бояться на этот счет. Я дал Стиву слово и сдержу его. Но позволь сказать… – голос Мартина стал волнующе-загадочным, – этому контракту никогда ничто не угрожало… с самого начала. Решение было принято до твоего приезда.

– Но ты же говорил…

– Э, нет, дорогуша… ты первая внесла слово «шантаж» в наш разговор… так сказать, преподнесла мне эту идею на блюдечке… а я далеко не дурак, чтобы ею не воспользоваться.

Николь не поверила своим ушам. Значит, он все время играл с ней и, манипулируя ею, заставлял выполнять его прихоти.

– Так что видишь, Калипсо, в конечном счете твоя жертва – предательство памяти драгоценнейшего Дэвида – никому не нужна.

– Ты ничего не понял… – начала было Николь, но Мартин пропустил ее слова мимо ушей.

– Буду крайне благодарен, если не увижу тебя, когда вернусь, – продолжил он непререкаемым тоном, – иначе не ручаюсь за последствия.

– Но, Мартин…

Николь уже говорила в пустоту. С последними словами Мартин вышел, хлопнув дверью. Она упала на постель, уткнулась в подушки, которые до сих пор хранили тепло и запах его головы, и дала волю слезам. Ей вдруг стало так горько, что Мартин теперь уже никогда не узнает, что у него не было и нет соперников.