Нежный негодяй

Глава 23

Ритм его дыхания изменился почти незаметно. Она бы и не почувствовала, если бы губы Родриго не касались нежной кожи щеки. Он сжал ее чуть крепче, потом отстранился и заглянул в глаза.

— Ты ведь преднамеренно позволил мне поверить, что я могу стать монахиней. Почему не сказал правду?

— Ты не спрашивала. А в чем дело? Если бы спросила, я бы ответил, — Родриго насторожился. — А ты бы рассердилась.

— Все это время ты старался втереться ко мне в доверие, обманывал! — ее глаза потускнели от боли. — Всегда ли ты говоришь мне правду, Родриго да Валенти? Например, когда утверждаешь, что любишь? Любишь меня с тех пор…

— Что-то не припомню, чтобы «втирался» к кому-то в доверие, — перебил он. — Никогда. И я не лгал тебе, Джульетта. Но есть вещи, о которых лучше не говорить.

— Тогда вы лжете, сеньор. Умолчание — тоже ложь.

— Джульетта…

Она вырвалась из объятий Родриго и повернулась спиной.

— Если бы ты действительно любил меня, то не обманывал бы. Ты бы отвел меня к отцу, а не в Санта-Лючию. Убедил бы, что…

— Что… Что я не убивал Марио ди Корсини? Что я не незаконнорожденный, который и коснуться тебя не смеет? Что я бы скорее умер, чем признался кому-либо, что мы встретились возле табора в ту ночь? — он в отчаянии покачал головой, но она этого не видела. — Очень сомневаюсь.

— Поэтому позволил мне пойти в это ужасное место… — Джульетта обернулась, начиная кое-что понимать. — Конечно! Лучше выйти замуж за кого угодно, хоть за первого встречного, чем провести жизнь в Санта-Лючии!

Родриго шагнул к жене.

— Ты сама решила сбежать в обитель… Идея была не моя… и не твоего отца. Ты пожинала плоды собственных поступков. А я думал, что несколько месяцев в монастыре очень пойдут тебе на пользу.

— Если ты так обо мне думал, как ты мог любить меня?

— Идеальных людей нет. Может, я глупее других, но, если хочешь всю правду, я хотел научить тебя смирению.

Скрипнула дверь, и в комнату вбежал Бо. Как будто чувствуя ее настроение, щенок подбежал сначала к Джульетте. Девушка присела и зарылась лицом в густую белую шерстку, приятно остудившую разгоряченные щеки.

Научить смирению! Боже, да он такой же самодовольный и своевольный, как все мужчины! Как отец! Какое унижение девушка перенесла там, в сарае, с этими проклятыми коровами… и все это время он смеялся над ней, глядя, как проходит урок смирения. Такой великодушный, даже помог. Знал — в конце концов получит то, что хочет.

Слезы навернулись на глаза, хорошо, что из-за Бо их не видно. Образ Родриго — нежного, милого, достойного человека, которого она полюбила, — вдруг разлетелся вдребезги.

— Джульетта, — голос прозвучал совсем рядом, — ты неблагоразумна, cara, — подошел, погладил по волосам. Значит, готов уступить, уладить недоразумение. Однако гордость не позволяла, перед глазами стояло одно: она в замызганной рясе, грязных от навоза башмаках, в углу валяется смятый апостольник — свидетельство унизительной борьбы с четырьмя коровами за молоко ради скудного ужина.

А все потому, что он хотел научить ее смирению.

Чего ты хочешь, Джульетта? Прожить свою жизнь здесь? Без детей? Без любви и помощи мужа, всю оставшуюся жизнь? — вот что он спросил.

Он твердил ей эти слова, все время зная, что в мае она станет его женой.

И ее глупый ответ: «Я невеста Господа».

Джульетту захлестнул стыд, открыл старые раны, отбросил благоразумие.

— Ты все распланировал с той самой первой встречи. Любой благородный человек отвел бы меня в Кас-телло Монтеверди, а не занимался тем, чем ты… А ты!

— Мы занимались этим вместе, — его голос прозвучал тихо, напряженно, и не будь Джульетта так погружена в свое горе, то услышала бы в нем почтительность и глубину чувств.

Но она не слышала.

— Благородный человек…

Родриго больше не мог это переносить. Если бы такие слова говорил кто-то другой, но Джульетта… опять. Он оборвал ее.

— А ты, как я припоминаю, настоящая дама.

Его резкий тон хлестнул, как кнут. К подобному сарказму Джульетта не привыкла.

А следовало бы.

Но ответ Родриго только подстегнул ее, добавил масла в огонь. Джульетта поднялась, встала к мужу лицом, все чувства отступили перед подобным унижением.

Она обвиняюще подняла дрожащий палец.

— Да ты всего лишь приспособленец! Незаконнорожденный цыган, которому повезло втереться в доверие к моему отцу!

Джульетта испытала злобное удовлетворение от своих слов, будто нанеся точный удар. А в голове уже была другая мысль.

— Теперь я знаю, ты женился на мне по тому, что боялся потерять, да, но дело вовсе не в любви! Ты запаниковал. Рассчитывал на приличное приданое, престиж — а тут все уходит из-под носа.

Родриго подумал, что все время боялся этого, надеясь, что нынешние отношения отодвинут былое непонимание.

Но такого гнева не предвидел. Конечно, он знал, что Данте никогда не позволит дочери стать монахиней. И если девушка считала иначе, то заблуждалась. А теперь обвиняет его в собственной доверчивости.

Да, кажется, он сильно ошибся, полагая, что они могут быть счастливы, несмотря на все препятствия. Никогда ему не завоевать ее любви, она всегда будет возводить между ними стены, потому что считает его недостойным себя.

В последней отчаянной попытке Родриго тихо спросил:

— А если я попрошу у тебя прощения за обман? — он мысленно воззвал к Богу, надеясь, что жена примет извинение.

— Это включает и попытку преподать мне урок смирения?

Валенти покачал головой, помрачнел, чувствуя, что проиграл.

— Ты, разумеется, права. Во всем. Утром я уезжаю во Флоренцию, а ты можешь обратиться к отцу… аннулировать наш брак, если хочешь именно этого. Отец Антуан может сказать, что мы обвенчались по его настоянию. Это все решит.. Мы поженились… под принуждением, — голос дрогнул. — Не хочу жить с женой, постоянно упрекающей меня низким происхождением.

Родриго повернулся и вышел, за ним бежал Бо.

Когда дверь за ними закрылась, гнев Джульетты стал уступать место недоумению. Никогда он так не сердился, никогда не обращался с ней так официально, даже раньше, когда она говорила ему прямо в лицо недобрые слова.

Она бросилась на кровать, зарылась лицом в подушку и дала волю слезам. Как он мог так ее обмануть? Она рыдала, разжигая в себе гнев как защиту от неожиданных действий мужа. Какой наглец! Посоветовал обратиться к отцу за аннулированием брака! Как будто ни этот брак, ни она сама никогда для него ничего не значили. Женился под принуждением!

Что ж, пусть себе веселится, занимается своими condottieri. У него есть деньги — об этом говорил и он сам, и отец. Пусть создает себе престиж, только ведь это ничего не изменит, все равно он останется наполовину цыганом.

Ты знаешь, что кровь здесь ни при чем. Он такой же человек, как и все остальные. Принципы, заложенные воспитанием и окрепшие за время, проведенное в Санта-Лючии, противостояли упрямству и уязвленной женской гордости.

Но она упорно отказывалась признавать эти принципы.

Джульетта долго смотрела в камин. Внезапно ей показалось, что в коридоре послышались чьи-то шаги. Может, это возвращается Родриго? Сердце заколотилось, девушка села с опухшими, красными глазами…

И была горько разочарована. Всю ночь она металась и ворочалась, уже привыкнув спать с ним рядом, ощущая его близость и любовь. Он не пришел, и горе перешло в отчаяние, хотя Джульетта и не признавалась себе в этом. Сон сморил ее только на рассвете.

Родриго действительно проходил мимо спальни Джульетты. Он намеревался еще раз извиниться за то, что скрыл от нее правду. Но здравый смысл подсказал — теперь это ни к чему.

Дело сделано, а Джульетта де Алессандро редко проявляла благоразумие и снисходительность в отношении него.

Не следовало все же упоминать об аннулировании брака. Можно было объяснить, что она избалована, что в Санта-Лючии ее научили кое-чему полезному.

Но Джульетта ухаживала за больной Марией! При этой мысли все раздражение рассеялось.

Странно, думал Родриго, лежа в комнате отца Антуана, он до сих пор думает о жене, как о Джульетте де Алессандро, а не Валенти. Вероятно, рассудок восприимчивее романтичного цыганского сердца. Перешло от матери или даже от прабабушки, матери Маддалены. Не она ли когда-то любила голубоглазого gorgio?

Ладно, на несколько дней он уедет, а там видно будет. Вернется, извинится, и всю эту чепуху предаст забвению. Навсегда. По крайней мере, сейчас нужно надеяться на это.

Слушая посапывание священника, он позавидовал его спокойствию.

Родриго уже готовился к отъезду. Когда Джульетта не вышла к завтраку, он отправился к ней в комнату.

Перед этим на вопрос Данте ему пришлось ответить: «Я… мы немного разошлись во мнениях.» И, видя удивление принца, он пояснил: «Джетта злится и оскорблена тем, что я позволил ей думать, будто она станет монахиней».

— Глупый ребенок, — сказал Данте. — Но ничему другому она бы не поверила. У тебя не было выбора.

Родриго тихонько постучал и, не получив ответа, забеспокоился. Постучал еще раз, сильнее — тишина — и открыл дверь. Лизы не было видно. Пройдя в спальню, он увидел Джульетту. Она лежала на кровати, укрывшись с головой, лишь прядь медно-золотистых волос выбилась из-под одеяла. Бо поднял голову, помахал хвостом, но остался на месте.

Дьявол, а он-то волновался, где щенок провел ночь. Должно быть, пробрался в спальню и свернулся у ног хозяйки.

Подойдя поближе, Родриго понял, что жена крепко спит. Щеки порозовели, глаза опухли от слез. В нем что-то шевельнулось, может быть, раскаяние. Разве можно оставлять жену вот так? И это в первый месяц брака. Ясно, что ей было так же плохо, как и ему.

Родриго наклонился и коснулся губами щеки Джульетты, надеясь, что она проснется. Но она даже не пошевелилась.

Он выпрямился, заметив слезинку в уголке ее глаза.

— Ti amo, — прошептал Родриго. — Я люблю тебя. Per sempre… Навеки.

Родриго и Марко сидели за столом в доме, снятом на время во Флоренции. Интересно, что еще поведает этот молчаливый парень, ведь о смерти Палмьери он уже рассказал.

— Я уезжаю из Флоренции, — словно угадав мысли собеседника, сказал Марко. — Здесь мне нечего делать. Город не для меня. Я Zingaro.

Родриго кивнул.

— Так лучше, а то ведь кто-то из дружков Палмьери может узнать тебя. Если у него были такие же приятели, как он сам, они не замедлят отомстить.

Цыган пожал плечами, словно сомневался, что у такого человека вообще могут быть приятели. Он сидел не поднимая глаз и еще не прикасался к вину. Выглядел Марко плохо — усталый, грязный. Но, помимо явной скорби, Родриго заметил в нем то, чего не было раньше — какую-то умиротворенность. На рукаве рубашки виднелись следы крови, наверное, крови Палмьери. Видимо, цыган гордился ими.

— Да, свидетели были. Но я скоро уезжаю, хочу только сказать тебе одну вещь, — он умолк и посмотрел на Родриго, затем отвел глаза.

Карло, сидевший в стороне и молча потягивающий вино, не вмешивался в разговор.

— Я думаю, что аббатиса Лукреция из семьи Корсини, незаконнорожденная.

Ударь сейчас кто-нибудь Родриго молотом по голове, он не был бы так ошарашен. Карло подвинул стул к столу, скрип ножек по полу резко прозвучал в тишине.

— Но как…

— Ты никогда мне не нравился, Валенти, хотя в глубине души я знал, что ты не поощрял Марию. Я делаю это для Моны Джульетты. Не хочу, чтобы она стала вдовой.

Он выпил вино и вытер рот окровавленным рукавом. Родриго не торопил его, чувствуя, что Марко не закончил.

— До самого твоего возвращения из Франции я был ее информатором.

Карло закашлялся.

— Многого я ей сообщить не мог, но ее вопросы всегда касались тебя. Она хорошо платила, золотом, и я полагаю, собиралась устроить так, чтобы тебя убили. Я или кто-то другой. Наверное, после такого унижения ее планы не изменились, скорее, наоборот.

— Как же ты дошел до такого? — сквозь зубы процедил Карло.

Марко ответил, не сводя глаз с Родриго.

— Валенти — не наш. Все это знают. Да и принц не взял бы под свое крыло никудышного цыгана, не отдал бы ему свою дочь! И Мария не отстала бы от тебя. Даже когда ты был во Франции, она говорила только о тебе. Я хотел получить золото и убедить Марию, что могу обеспечить ее, как ты или любой другой. Может, взял бы деньги и уехал с ней из Тоскании.

— Но почему ты думаешь, что она Корсини? — нахмурившись спросил Родриго.

— А она не напоминает тебе Марио ди Корсини? Волосы и глаза другого цвета, насколько я помню — видел его раз или два, — но в чертах лица есть сходство. И ее самомнение… никакая contadina не держит себя так, а ведь Марио был таким же самонадеянным. Потом, ее необычный интерес к тебе… Почему это не может быть правдой?

Карло отодвинул стул и встал.

— Все аристократы самонадеянны, — пробормотал он и добавил: — Их предок — ты не помнишь, Риго, как его звали? — был очень высокомерен. И большой любитель женщин. Ходили слухи, что половина ублюдков Тоскании — его.

— Сальваторе, — тихо произнес Родриго, припоминая, что Данте как-то упоминал о нем. — Сальваторе ди Корсини.

Он встал и, подойдя к окну, выглянул на улицу. Никого, только две играющие собачонки.

Теперь Родриго понял причину враждебности аббатисы. Если подозрения Марко верны, то она — его враг. Кровь застыла при мысли, что Джульетта была в ее власти.

— Мать Марио, кажется, Габриэла — была блондинкой. А вот у отца волосы каштановые, — вслух размышлял Родриго.

— У Лукреции каштановые брови и ресницы, — вставил Марко, — и, бьюсь об заклад, волосы такого же цвета.

Родриго повернулся к Марко.

— Ценю твое сообщение — какая бы причина на это ни была. Я собирался посетить Сан-Марко, узнать, не сбежала ли Лукреция к Савонароле. И Данте, и я хотим, чтобы ее наказали, — он погладил чисто выбритый подбородок. — Теперь нам придется схватиться с ней, если только мы ее найдем.

Любуясь монастырем, Родриго думал, что сказал бы Козимо де Медичи, узнай, кто стоит во главе Сан-Марко, щедро переданном им городу в первой половине века. Его сын, Лоренцо де Медичи, терпимо относился к доминиканцам и даже спросил у приора благословения на смертном одре. Вспыльчивый Козимо, несомненно, бросил бы приора в Арно задолго до того, как тот набрал бы такую силу и влияние.

Родриго спешился и постучал в одну из дверей. Через несколько мгновений перед ним предстал монах в черном одеянии. Валенти попросил об аудиенции у приора и был впущен. Они шли по длинному коридору и на пересечении с другим проходом гость заметил фреску отца Анжелико.

Пройдя несколько дверей, Родриго оказался в приемной. Обстановка спартанская: через расположенные под потолком окна пробивался зимний свет, а из мебели только несколько табуретов.

Перед тем как уйти, монах сказал:

— Отдайте мне свое оружие, сеньор. Таковы правила Сан-Марко.

Родриго неохотно снял пояс со шпагой и передал священнику.

— И кинжал.

Пришлось уступить и, хотя в башмаке у него был спрятан еще один кинжал, поменьше, Валенти почувствовал раздражение. Даже в монастыре он испытывал беспокойство без атрибутов своей профессии.

Монах вышел, а Родриго успел уловить приглушенный гул голосов где-то внутри здания. Оставалось надеяться, что ждать приора придется не слишком долго. Конечно, если Савонарола проявит неуважение, то можно самому провести небольшое расследование под предлогом, что ему интересна жизнь обители, и что в прошлом он сам собирался посвятить свою жизнь служению Богу.

Неубедительный, конечно, предлог, чтобы совать нос в чужие дела, мысленно улыбнулся Родриго и почему-то вспомнил Джульетту. Не ту Джульетту, которая презрительно отвергла его, а Джульетту-послушницу, доившую коров в Санта-Лючии.

Примет ли она его когда-нибудь таким, какой он есть? Его охватило горькое разочарование. Как же неглубоки оказались ее чувства, если небольшой обман она превратила в высокую прочную стену непонимания, разделявшую их. Конечно, проблема лежит глубже. Может быть, она никогда и не обладала теми чертами характера, которые, как он предполагал, должна была унаследовать от родителей. Одна из этих черт — способность судить о человеке по более важным качествам, чем происхождение.

Следовательно, они никогда не смогут оправдать ожидания друг друга. Конечно, нет, идиот. Твои ожидания порождены воспоминаниями, усилены расстоянием и мечтами. Ты любишь призрак.

В дверь кто-то вошел, и Родриго машинально поднялся, не из уважения (ведь, помимо всего прочего, Савонарола был отлучен от церкви), а, скорее, готовясь к неприятной встрече.

— Валенти? — резким скрипучим голосом произнес приор.

Родриго кивнул, заметив напряженный взгляд зеленых глаз под темными густыми бровями. Невысокий, худой, некрасивый. Осторожно подбирая слова, гость сказал:

— Я ищу монахиню, аббатису Санта-Лючии.

Савонарола остановился.

— Здесь мужской монастырь, — с оттенком презрения сказал он. — Вы не туда обратились.

— То, что вы скрываете в монастыре преступницу, не укрепляет вашу репутацию, — возразил Родриго. — Не будь сестра Лукреция преступницей, она находилась бы в Санта-Лючии среди тех, кто нуждается в ее духовном руководстве.

Некоторое время Савонарола молчал. Валенти решил этим воспользоваться.

— Простите за резкость, отец Джироламо, но ваше влияние во Флоренции падает, вы сами были свидетелем тому во время последней службы. Как отлученный от церкви, вы, несомненно, считаете себя выше законов людей и Бога, — он сделал паузу. — Но, возможно, угроза принца Монтеверди обратиться в Signoria за разрешением на применение силы убедит вас в необходимости сотрудничества.

— В этот монастырь никто не может ни войти силой, ни забрать кого-либо отсюда! — зеленые глаза заблестели, все его тело задрожало от праведного гнева. — Ни Дюранте де Алессандро, ни Signoria не вправе сделать это!

— А как насчет самих жителей Флоренции? Если вы скрываете под этой крышей вашу любовницу, они имеют право гневаться. Разве вы не предупреждали их о последствиях путей греха? И однако…

— Она не моя любовница! — прошипел монах. — Даже она не может нарушить мой целибат! Я — сосуд Бога, чистый и незапятнанный!

Не желая спорить, так как он хотел всего лишь получить информацию, Родриго решил подойти с другой стороны.

— Кем бы она для вас ни была, я хочу поговорить с ней. Только и всего.

Такое внезапное отступление, должно быть, обескуражило Савонаролу. Он изумленно замигал и, казалось, потерял дар речи.

— Вы осуждаете ее за то, что она не признает богатых и продажных Zingaro, вы, который обречен на вечное проклятие?

Родриго прищурился. Внешне он остался спокоен, опыт научил его, что это наилучший способ иметь дело с фанатиками.

— Юная больная цыганка, которая просила о помощи, вряд ли была богатой и продажной. И у меня больше шансов попасть в paradiso[57], чем у вас, приор. Его Святейшество, конечно, согласится со мной.

Савонарола застыл, от лица отхлынула кровь.

— Вы смеете…

— Давайте рассмотрим то дело, за которым я пришел, и не будем обсуждать состояние моей души, хорошо? — оборвал его Родриго. — Да, отец Джироламо, я ведь полагал, что вы выше предрассудков — насчет цыган. Вы — духовный пастырь братьев Сан-Марко, провозгласивший себя спасителем Флоренции.

— Убирайтесь отсюда, богохульник, иначе вас выведут.

— Богохульство — против Бога, но не против приора монастыря.

Подняв руку, словно для удара, Савонарола шагнул к нему.

— Буду счастлив покинуть сие место, отец Джироламо, — совершенно искренне сказал Валенти, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. — Но сначала хочу поговорить с сестрой Лукрецией, — он скрестил руки на груди. — Я не желаю лишать ее вашей защиты, только, как уже сказал, хочу поговорить. Мне нужно прояснить кое-что и сказать ей правду. Весь гнев против меня она перенесла на невинную больную цыганку и мою жену.

Савонарола бросил на него злобный взгляд, но Родриго не отреагировал. Он понимал, что привлекало некоторых людей в настоятеле, но и чувствовал его отчаяние. Ни репутация, ни чрезмерная энергия Савонаролы не испугали Родриго.

— Повторяю, ее здесь нет, — голос монаха вторгся в его сумбурные мысли.

— А я утверждаю, что вы лжете.

Воцарилась тишина, она наполнила комнату, объединяя их в одном чувстве — враждебности друг к другу.

— Вы можете поговорить с ней в часовне, — внезапно произнес Савонарола, прежде чем Родриго успел что-либо сказать, повернулся и покинул комнату.

Валенти следовало бы насторожиться при такой перемене. Но его мысли были заняты Джульеттой и их проблемами.

Когда Родриго вышел в коридор, холодок предчувствия пробежал по спине… далекий голос Маддалены позвал:

Риго, Риго, берегись!

Что-то тяжелое обрушилось на его затылок. Сознание раскололось на островки боли. Родриго тяжело упал на пол, погрузившись в темноту небытия.