Нежный тиран

Глава 3

Для большинства членов труппы морское путешествие стало отдыхом, но Лаури ничего не могла поделать со своей тоской по тете Пэт. Они были неразлучны с тех пор, как Лаури исполнилось пять лет, и теперь ей не хватало общества и поддержки доброй старушки. Отныне ей предстояло стоять на собственных ногах. Ногах балерины, так любивших бродить по родному Даунхаллоу, а теперь ощущавших под собой лишь палубу корабля.

Девушка делила каюту с двумя танцовщицами из кордебалета по имени Конча и Виола; Эти члены труппы были весьма жизнерадостны и большую часть времени посвящали многочисленным поклонникам. Вследствие этого от природы застенчивая Лаури бродила по кораблю, предоставленная самой себе.

Теперь она почти не видела Максима ди Корте, который, казалось, все время проводил в обществе Андреи и балетмейстера Бруно Леннинга. Эта троица не принимала участия в палубных развлечениях, а танцы, судя по всему, наводили на них скуку. Изящная и элегантная в роскошной меховой накидке, Андрея постоянно прогуливалась в окружении двоих мужчин или блистала на капитанском мостике, а Максим ди Корте не сводил с нее загадочных темных глаз.

Во время очередной прогулки по палубе Лаури задержалась перед поручнем. Луна стояла очень высоко, отбрасывая на океан сверкающую серебряную дорожку. Корабль прокладывал путь в направлении Венеции — невесты Адриатики, — и этим вечером Лаури чувствовала особый интерес к этому удивительному городу, выросшему на множестве маленьких островков, чтобы стать любимым местом великих поэтов Байрона и Браунинга и знаменитого любовника Казановы.

Она любовалась луной и вспоминала венецианскую поэму, в которой месяц подобно легкой гондоле уходил с неба, скрывая пару сбежавших влюбленных. Лаури нравились старые истории и легенды, а Венеция, вероятно, просто соткана из них. Девушка все сильнее жаждала увидеть этот город, где балетная труппа должна остановиться на пару месяцев в старинном палаццо, несколько веков принадлежавшем роду ди Корте.

Максим был последним представителем рода. Судя по всему, он горд и проницателен, как былые венецианцы, благодаря усилиям которых город приобрел такую красоту и славу. Корни его семьи уходили в далекое прошлое, и он, наверное, скоро женится, ведь ему нужен наследник. Лаури подумала о прекрасной Андрее со странным, всегда напряженным лицом… и о ее муже.

Погруженная в свои мысли, Лаури внезапно ощутила резкий горьковатый запах сигаретного дыма. Она стремительно обернулась и увидела силуэт высокого, стройного мужчины, расположившегося в одном из шезлонгов позади нее. Хотя лицо пассажира было скрыто в тени, аромат сигареты выдавал ее владельца.

— Ты кажешься очень одинокой в этом прозрачном лунном сиянии, Нижинка, — задумчиво проговорил он. — Почему ты не танцуешь с морскими офицерами, как другие девушки? Ведь сегодня последний вечер в море.

— Потому что никто меня не пригласил, мистер Лонца. — Она нервно улыбнулась, отвечая своему кумиру, до сих пор чужому и незнакомому. Кроме того, девушку озадачило имя, которым он назвал ее.

— Как формальны британцы! Это и есть ваши знаменитые правила приличия? — Лонца непринужденно оставил свое кресло и подошел к собеседнице. Затянувшись в последний раз, он бросил в море окурок русской сигареты и, прежде чем Лаури успела догадаться о его намерении, накрыл ладонью ее руку, лежавшую на перилах. — Какие холодные пальцы, — пробормотал он. — Ты боишься меня?

— Нет, я просто замерзла. Морской бриз оказался таким холодным! — ответила она. — Я уже хотела спуститься в каюту…

— А мне казалось, что ты готова была стоять здесь хоть всю ночь, пока не заметила меня. — Он явно смеялся над ней, а иностранный акцент лишь подчеркнул комизм фразы, заставив девушку улыбнуться в ответ. До этого Лаури никогда не оставалась с Микаэлем Лонцей наедине. Она восхищалась им как выдающимся танцором, но прекрасно понимала, что в жизни он так же привлекателен, как на сцене. — Останься, поговори со мной, — уговаривал он. — Мне слишком тоскливо наедине с самим собой.

— Мне странно это слышать, мистер Лонца. — Лаури застенчиво взглянула на него огромными золотистыми глазами, в которых затанцевала робкая улыбка. — Я уверена, что любая пассажирка с радостью разделила бы с вами компанию.

— Не с каждой женщиной на этом борту я хотел бы разделить свое одиночество. — Он склонился над Лаури, все не выпуская ее руки. — Я думаю, стоит получше узнать друг друга. Нам предстоит жить в одном палаццо, спать под одной крышей и танцевать на одной сцене.

— Мне предстоит танцевать в последних рядах кордебалета, — напомнила Лаури.

— Ну и что? — В уголках его глаз заиграли смешинки, и Лаури невольно залюбовалась собеседником. — Не в правилах нашего директора проводить границу между звездами и массовкой. Кроме того, мой цыганский инстинкт подсказывает, что ты недолго пробудешь лесной нимфой или маленьким лебеденком.

Лаури вынуждена была вплотную подойти к Микаэлю, когда он повернул ее руку ладонью вверх.

— Луна заливает твою руку серебром, призывая меня прочитать, что на ней начертано, — заметил он. — Я ведь, как ты знаешь, наполовину цыган, и мы обладаем мистической силой.

— Как романтично, — улыбнулась девушка. — Полагаю, хиромантия при лунном свете — часть вашей магии?

— Конечно, — заверил он. — Луна всегда волнует женские сердца.

— А земля — мужские, — добавила она.

Лонца хмыкнул, с преувеличенным вниманием рассматривая ее ладонь, и, хотя Лаури догадывалась, что он разыгрывает ее, ее сердце почему-то застучало сильнее.

— М-м-м, я вижу на этой маленькой ручке двух человек. Мужчине и девушке суждено стать друзьями или любовниками. — Его пальцы сжались сильнее. — Еще я вижу, что ты не из тех, кто требует внимания. Ты боишься этого как огня, но тебе не избежать белого пламени славы и грома аплодисментов, взрывающих тишину, словно треск пожара…

— Пожалуйста, перестаньте! — Она вырвала руку. — Простите, по некоторым причинам я ненавижу любое упоминание об огне…

— В самом деле? — Лонца озабоченно рассматривал ее. — Я знаю только твое имя и то, что ты никогда не танцевала профессионально.

— Но… — она посмотрела ему в лицо, — вы не можете даже представить, что я сейчас чувствую.

— Прости, если я задел в тебе болезненную струну, Нижинка.

Лаури почувствовала искренность танцора, поэтому решила рассказать ему о своих родителях.

— Мне кажется, я могу быть кем угодно, но только не балериной, — со вздохом закончила она. — Но возможно, синьор ди Корте прав, мы должны следовать своей судьбе, своей звезде. — Взгляд Лаури остановился на яркой звезде, луч которой, как ей показалось, проколол белый серп луны, и Лаури вздрогнула. — Несколько раз вы назвали меня Нижинкой, — сказала она. — Что означает это имя?

— Ты чем-то напоминаешь мне моего кумира, танцора Нижинского. Кроме того, это имя созвучно русскому слову «нежность», — ответил он. — Мне кажется, оно подходит тебе. Ты нежный ягненок ди Корте, оказавшийся в компании пантер и лебедей.

— Лонца — пантера, — задумалась она. — Балетные артисты почему-то всегда ассоциируются с грациозными кошками или птицами — неужели я останусь Лаури-ягненком?

Он тихо засмеялся, запрокинув голову, так что лунный свет словно перерезал его горло.

— Я скажу тебе кое-что, — заявил он. — Когда я впервые увидел тебя на вечере в «Странд-Пэлис», утомленную нашим представлением и бокалом шампанского, то подумал, что ди Корте сумасшедший, раз выбрал такого ребенка. Но потом изменил свое мнение — ты принадлежишь к людям, которых невозможно сразу раскусить, и мне все больше хочется посмотреть, как ты танцуешь. — Лонца жадно разглядывал Лаури, воруя золото, блестевшее под темными ресницами девушки, и всматриваясь в бледность ее ненакрашенных губ. — Надеюсь, ты не из тех, кто просто заучивает движения танца, — продолжал он. — Эти бездари слушают каждый такт, прилежно концентрируясь, как усердные домохозяйки, замершие с секундомером над варящимися в кастрюльке яйцами. Ты много танцуешь дома? Она просияла:

— Летом я часто выходила в поле и танцевала босиком под открытым небом.

— Как Айседора Дункан, — улыбнулся он. — Она привнесла в балет свободу движения, но не смогла смириться с жесткой дисциплиной… бедняжка только измучила себя любовью. Ты читала о ее жизни, Лаури?

Лонца назвал ее по имени, как старый приятель, и неожиданно ей стало теплее с ним.

— Я стараюсь читать обо всех знаменитых танцорах, — призналась она. — Павлова, Нижинский, бабушка нашего синьора, Травилла… Вы не сравниваете себя с Нижинским, мистер Лонца?

— Называй меня Микаэлем, крошка. Если начистоту, я терпеть не могу, когда меня уподобляют кому-то. Когда танцую, я — Лонца, и никто другой. Мы действительно немного похожи, но, в отличие от Нижинского, я не плачу об утраченной поломанной юности. Мне нравится моя бурная юность, — хмыкнул он. — Я был танцором и бродягой, дровосеком и коробейником: бездомным, как Блудный Сын, и нищим, как Лазарь. Затем Максим ди Корте поверил в меня — так же, как сейчас в тебя, — и я оставил цыганский табор, с которым тогда путешествовал, и серьезно занялся балетом. Наш директор умен и проницателен, Нижинка, но его трудно понять, это вещь в себе. Мне кажется, ты немного боишься его, а?

— Скорее мне с ним тревожно, — заявила она. — Он так требователен и опытен, и он слишком многого ожидает. Вы репетируете в его палаццо?

— Бывает. — Микаэль Лонца уже казался ей близким другом. — Он настоящий мучитель, и ты возненавидишь его прежде, чем он сделает из тебя великую балерину. Ты, конечно, знаешь его требования — которым Лидия Андрея никогда не отвечала, — он мечтает дать мировой сцене вторую Травиллу.

— Но Андрея чудо как хороша, она просто зачаровывает. — Лаури недоуменно посмотрела на собеседника.

— Да, Андрея знает, как околдовать аудиторию, — согласился тот. — Она волшебна в танце, и тогда, в «Ковент-Гарден», она была великолепна. Но ей недостает непосредственности и чистоты, которые так любили в Травилле — даже после того, как та вышла за Фальконе ди Корте. Видишь ли, люди идут на балет, чтобы почувствовать романтику, которая, как они мечтали в лучшие свои дни, должна вот-вот захватить их, и танцор должен вернуть им это ощущение. Балерина — Золушка, Психея. Олицетворение невинной природы и радости, прекрасная и неуловимая, как Синяя птица или слабый отблеск лунного света. Таким танцорам, кажется, нечего делать на бренной земле. Андрея же, прошедшая огонь, воду и медные трубы, вызывает у людей скорее сочувствие и любопытство, нежели полет души.

Все, что он говорил, было правдой. Лаури давно заметила, что у Андреи невыразительное лицо, но, глядя на ее танец, можно было догадаться, что балерину раздирают жестокие мучения или ярость, которым она невольно вынуждена поддаваться. Это придавало определенную экспрессию и грацию движениям танцовщицы, но ее аудитория оставалась скорее на взводе, чем в восхищении.

Лаури припомнила, как она себя чувствовала рядом с Андреей на вечере в «Странд-Пэлис» и то невыразимое облегчение, которое испытала, когда сжалившийся Максим ди Корте посадил ее в такси и отправил в отель к тете.

Сомкнув руки на поручне, Лаури все стояла в лунном свете, наблюдая за белым пенистым следом корабля, уносившего ее все дальше от того, что она любила, в неизвестность. Туда, в Венецию, где Травилла с мужем жила после несчастного случая, положившего конец ее балетной карьере. Великая танцовщица родилась в Риме в очень бедной семье. Ее мать работала прачкой в театре, а Травилла, которой тогда было восемь лет, разносила выстиранную и выглаженную одежду по домам актеров. Именно тогда танцор Эмилио Ванчи отметил диковатую птичью грацию девочки и стал ее первым балетным наставником.

Она тренировалась у Ванчи, пока не доросла до своего дебюта. Эмилио был намного старше ее; он оказался великолепным учителем, хотя и страдал привязанностью к вину. Он любил Травиллу! Это общеизвестный факт, но ее сердце принадлежало благородному Фальконе ди Корте. Она танцевала ради него до роковой премьеры «Лунной девы» — балета, написанного Ванчи, — во время которой балерина получила тяжелейшую травму .. ее нога попала в «движущуюся гору», часть декорации, управляемую рычагом за сценой. Балет прервали, и больше ни один танцор не вышел на подмостки в тот вечер. Это стало настоящей трагедией. Травилла никогда уже не танцевала, а Ванчи вскоре погиб, сорвавшись с лестницы, по которой когда-то так легко, с эльфийской грацией взбегала робкая девочка в самодельном старом платье, развевавшемся вокруг стройных ног, носивших ее впоследствии по всем знаменитым сценам мира.

Лаури глубоко вздохнула, посмотрев в задумчивые глаза Лонцы, по-прежнему стоявшего рядом.

— Давай устроим небольшой пир перед тем, как отправиться на боковую? — предложил танцор.

— Но уже, наверное, очень поздно, — попробовала возразить она.

— Ну и что? — Его зубы сверкнули в улыбке. — Боязливые домоседы не умеют радоваться жизни, а я знаю стюарда, который устроит нам пикник на палубе. Побудь здесь, пока я не вернусь, — обещаешь?

— Обещаю. — Лаури смотрела, как он легкими грациозными шагами направился на поиски обещанного стюарда, и странное чувство шевельнулось в душе девушки, когда она вспоминала, сколько раз рассматривала его фотографию в своей спальне в Даунхаллоу. Прекрасное лицо с тонкими чертами, грива темных волос над раскосыми глазами… Всего минуту назад эти цыганские глаза улыбались ей, сам бог танца спустился с небес, оказавшись простым смертным.

Микаэль вернулся с подносом, на котором стояли тарелки с сандвичами, бутылка вина и пара бокалов. Поставив свою ношу на столик перед креслом, он подвинул шезлонг для Лаури.

— Устраивайся поудобнее, — предложил он Лаури, которая все еще чувствовала некоторую скованность.

Она села, наблюдая, как Лонца разливает вино.

— За твое долгое и успешное сотрудничество с труппой ди Корте. — Они чокнулись, и, попав под власть его обаяния, Лаури расслабилась и поднесла бокал к губам. Вино теплом разбежалось по ее венам; надкусывая сандвич, девушка заметила, как в тени озорно блеснули глаза Лонцы. — Ты совсем не та школьная прима, которую я ожидал встретить, узнав, что к нам присоединится учащаяся балетной школы, — признался он. — Я был уверен, что ты окажешься прыщавой хохотушкой. Кто бы мог подумать, что у тебя низкий хрипловатый смех и глаза как золотой шафран — цвета магии и романтики, как вино, которое мы пьем.

— А что это за вино? — поспешно спросила она, переводя разговор на другую тему.

— Это токайское, оно сделано, чтобы под звездами приносить радость мужчине и женщине. Чувствуешь?

— Да, — выдохнула Лаури, и мурашки пробежали у нее по коже — от вина и чувства опасности от близости этого бога танца, оказавшегося почти обыкновенным человеком. Что сказал бы Максим ди Корте, увидь он их здесь? Скорее всего отправил бы ее в каюту, напомнив, что танцоры должны хоть немного отдыхать, если хотят добиться высот. Он очень ловко мотивирует свое мнение. Синьор готов вытрясти из танцоров душу и сердце… не ради себя, но ради искусства, которому он служит. Или ради амбиций, заставляющих его искать танцовщицу, способную пойти по волшебным стопам Травиллы?

Лаури расправилась со своим вином и сандвичем и поднялась на ноги.

— Теперь мне нужно возвращаться в каюту, — сообщила она. — Иначе завтра, когда корабль причалит, я буду спать непробудным сном.

Микаэль также вскочил:

— Я провожу тебя.

— Нет, — быстро покачала она головой. Ведь если кто-нибудь увидит их вместе, это разрушит все волшебство этого часа, который они провели вместе в море, под луной, при звуках едва слышной музыки. — Огромное спасибо за разговор и за пикник, мистер Лонца.

— Тебе так трудно называть меня Микаэлем? — Танцор сделал шаг к своей визави. — Пикникам и беседам необязательно заканчиваться с окончанием плавания — я, по крайней мере, надеюсь на продолжение. Тебе бы этого хотелось, Лаури-ягненок?

Лаури растерянно улыбнулась, вспомнив, что до этого вечера Лонца ни разу не взглянул в ее сторону на протяжении всего вояжа. Она не могла уйти от мысли, что сегодня он просто находился под влиянием вина и луны, а уже утром потеряет всякий интерес к маленькой английской девушке, которой предстоит танцевать в кордебалете.

— Посмотрим, — выдавила она и собиралась ускользнуть, но звук приближающихся шагов заставил ее замереть. Это вполне мог быть стюард, возвращающийся за подносом, но инстинкт подсказал Лаури, что так ходит человек поважнее, далеко не такой любезный, как простой стюард.

Она обернулась и увидела Максима ди Корте, вышедшего из тени на лунный свет. Лицо импресарио обратилось в ледяную маску, когда он увидел Лаури, голова которой едва доходила до плеча Микаэля Лонцы. Когда он напомнил своей подопечной, что полночь уже давно миновала и в это время девушка должна быть в постели, его голос был спокоен и тих, но в нем проскальзывали скрытые яростные нотки.

Темные глаза остановились на бутылке и бокалах в руках Микаэля.

— Я не одобряю среди моих молодых танцовщиц тайные попойки поздней ночью, — резко бросил он. — И тебе, Лонца, тем более не к лицу вовлекать в разгул бедного ребенка. Я понимаю, что тебе необходимо расслабиться после напряженных гастролей, но, пожалуйста, помни на будущее: мисс Гарнер не так давно вышла из стен балетной школы, но она начнет изучать наш репертуар сразу же, как только мы разместимся в палаццо. Ты сам поработаешь с Бруно над новым балетом — возможно, в нем найдется партия и для мисс Гарнер.

— О, — выдохнул Микаэль, — я сегодня понял, что ты припас в своем венецианском рукаве, когда действительно узнал эту молодую леди.

— Да? — загадочно проговорил Максим ди Корте, одновременно протягивая руку и взяв Лаури за локоть. — А вам пора в постель, синьорина. Иначе эти золотые глаза поглотят все ваше лицо.

Он проконвоировал ее от Макиэля, проронившего им вслед:

— Спокойной ночи, Лаури-ягненок.

Девушка чувствовала, что Максим ди Корте пристально смотрит ей в спину, спускаясь следом по лестнице, ведущей к каюте, которую она делила с двумя другими его танцовщицами. В тускло освещенном коридоре, перед тем как освободить Лаури от своего давящего присутствия, он поинтересовался:

— Ты считаешь меня надсмотрщиком с кнутом?

В темных глазах мелькнула ироническая улыбка. Лаури поразило, что он обратился к ней на «ты» — это ее и радовало, и пугало. Синьор разглядывал ее, держа одну руку в кармане. Тень наполовину скрывала его темноволосую голову и широкие плечи.

Вам кнут ни к чему, — парировала она, отбрасывая с лица прядь темных волос и открывая его взгляду маленькую бархатную родинку, темневшую на белой коже. Это пятнышко лишь подчеркивало красоту англичанки, ее высокие скулы, чувственные губы и золотой блеск из-под черных ресниц. Я строг со своими танцорами в их же интересах, а вовсе не для того, чтобы удовлетворить свои диктаторские амбиции, как тебе, вероятно, кажется, — жестко произнес он. — Балет требует легких, быстрых ног, пластичности и чувства постоянной готовности к работе, а полуночные посиделки отнимают все эти три качества у каждого, в ком не течет цыганская кровь.

— Мы просто разговаривали, и время пролетело так быстро, — робко пролепетала Лаури в свое оправдание. — Мне было одиноко, я тосковала по дому, и я очень благодарна мистеру Лонце, что он позволил мне почувствовать себя здесь не совсем уж чужачкой.

Глаза директора прищурились и недобро сверкнули.

— Девушки, с которыми ты делишь каюту, очень общительны. Я хотел, чтобы ты чувствовала себя как дома.

— Пожалуйста, — в ее глазах вспыхнула тревога, — не обвиняйте в моей хандре Кончу и Виолу. Они красивы, пользуются успехом и также имеют право отдохнуть после тяжелых гастролей.

— Ты имеешь в виду, что эти вертихвостки предпочитают компанию молодых офицеров, — сухо констатировал он. — Что ж, я полагаю, это женская природа заставляет их искать поддержки у мужчин, а не у своих подруг.

— Мужчины поступают так же, — пожала плечами Лаури. — Я хочу сказать, они идут к женщинам, чтобы утолить свою боль.

— Я этого не отрицаю. — Он загадочно улыбнулся. — Ни один из нас не самодостаточен, даже если ему так кажется. Рано или поздно нам приходится признать, что природа берет свое, и мы сдаемся на милость любым ее прихотям.

Лаури представить себе не могла, что этот гордый, надменный человек может сдаться на милость кому бы то ни было… если не брать в расчет узы, которые привязывают Лидию Андрею к человеку, отказывающемуся отпустить ее, чтобы она могла снова выйти замуж. Каждый влюбленный уже не самодостаточен, и потому синьор дй Корте ни на минуту не оставлял Андрею. Он гулял с ней по палубе, слушал ее болтовню, подавал ей соболью накидку, когда они выходили на капитанский мостик, чтобы посмотреть на море; подстреленная шутником Амуром парочка, в чьих глазах отражается вечная тоска.

— В палаццо ты не раз обидишься на меня, — неожиданно предупредил Лаури Максим ди Корте. — Тебе придется многому научиться, и я заставлю тебя работать — даже если ты надумаешь бастовать.

У девушки перехватило дыхание, поскольку о том же говорил Лонца, и это тревожило ее все больше… она еще сильнее почувствовала ту, пропасть, которая разделяла ее с домом и любимой тетей Пэт. Лаури прижалась спиной к двери каюты, нащупывая пальцами ручку.

— Ребенок! — Он чуть не рассмеялся, заметив ее отчаянную попытку спрятаться от него. — Я же не стану бить тебя, если ты ошибешься в шагах, да и подземелья моего палаццо давно затоплены.

— Вы не слишком церемонитесь со мной, — вспыхнула Лаури под его насмешливым взглядом. — Стоит ли обвинять девушку из кордебалета в том, что она нервничает?

— Ты действительно боишься меня больше, чем молодую пантеру, в обществе которой так беспечно беседовала на прогулочной палубе? — Он взял собеседницу за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза. Его левая бровь удивленно изогнулась. — Я так сильно отличаюсь от других мужчин?

— Я думаю, что вы слишком требовательны, — смело сказала она.

— Директор балетной труппы не может вести себя иначе, — сухо заметил он. — Я управляю оравой своенравных и очаровательных детей, невероятно талантливых и непредсказуемых. Только представь себе, какой хаос воцарился бы здесь, окажись я человеком мягким и снисходительным. Петрушка перестал бы валять дурака, Механическая кукла могла бы заплясать, а Альберт отказался бы нести свой букет лилий[5].

Лаури хотела рассмеяться, и тут же ощутила боль от его кольца, впившегося ей в подбородок. Она почувствовала себя птицей в его руке, и всякий раз, встречая суровый взгляд человека, взявшегося управлять ее будущим, она ощущала, как ее сердце начинает биться сильнее в страхе, смешанном с необъяснимым влечением к этому мужчине.

— Талант — это драгоценный камень, зарытый в глину, которую надо счищать кусочек за кусочком, и это очень болезненный процесс, — вздохнул он. — Это неизбежно, мисс Гарнер.

— А что случится, если вы не найдете внутри ничего, кроме глины? — поинтересовалась она.

— Меня постигнет жестокое разочарование, — рассмеялся он. — В частной беседе с твоей тетушкой мы сошлись на том, что в Венеции ты найдешь в себе силы оставить все страхи и забыть ночные кошмары. Я рассчитываю на это. Венеция — сказка наяву, этот город особенно подходит тебе. Впустите его магию в свое сердце, синьорина. — С этими словами он отпустил ее, оставив на нежной коже ее подбородка розовеющий отпечаток своего кольца. — Доброй ночи. — Он отошел прежде, чем она успела пожелать ему спокойной ночи в ответ.

Лаури глядела ему вслед, пока высокую фигуру не скрыл мрак в конце коридора, затем вошла в каюту, где ее компаньонки уже видели третий сон. Она разделась, бесшумно нырнула в постель и долгое время лежала неподвижно, вслушиваясь в звуки моря.

А когда Лаури наконец уснула, ей приснился замок, напоминающий крепость с высокой башней, выстроенной у одной из стен. В комнате наверху башни жил человек, носивший на лице маску. Он пугал ее, хотя что-то заставляло ее взбираться по винтовой лестнице, ведущей к нему. Лаури хотела сорвать с незнакомца маску, но с каждым ее шагом он все больше удалялся от нее, и она чувствовала, что ей никогда не подойти к нему так близко, чтобы узнать, что же скрывается за его маской.