Негодная

Глава первая

Впечатление было такое, будто приземлился инопланетянин. Нет, правда, настолько все казалось странным и диким. Как будто древнее существо с другой планеты вторглось в день Кейти. Она должна была находиться дома и делать уроки, а не сидеть на пластиковом стуле в коридоре и пытаться вести беседу. А самое противное – спрашивать человека, не желает ли он чего-нибудь попить из ассортимента автомата, и при этом не чувствовать себя идиоткой, когда тебя игнорируют.

– Горячий шоколад?

Молчание.

– Как насчет капучино?

Опять молчание.

Даже у инопланетянина словарный запас был бы наверняка пообширнее.

Ко всему прочему, Кейти не знала, как к ней обращаться. Вначале она попробовала назвать ее «бабушка», но это звучало странно и реакции у собеседницы не вызвало совершенно никакой. Миссис Тодд? Бабуля? На этот счет не существовало никаких правил.

Радовало только то, что ее можно было разглядывать, и она, похоже, не имела ничего против. На самом деле пожилая женщина казалась довольно красивой, с мягким морщинистым лицом и угасающим румянцем, играющим на щеках.

Плохо было то, как от нее пахло (этот запах Кейти могла сравнить только с заплесневевшим в пластиковом пакете хлебом), и, кроме того, она была жутко тощая. Ключицы так торчали, что, казалось, того и гляди проколют кардиган, а кожа на ее шее была настолько прозрачная, что виднелись пульсирующие сосуды.

На последних двух стульях в ряду (наверное, они решили, что оттуда ничего не будет слышно) сидели социальная работница и Кэролайн, мать Кейти. Социальная работница задавала маме Кейти бесконечные вопросы:

– Миссис Тодд чем-нибудь болела? Она всегда так растеряна? Покойный муж был ее опекуном?

– Не уверена, что мы так далеко продвинемся, – сказала мама. – Я же говорю вам: мы с ней много лет не виделись.

– На медицинском браслете ее супруга вы указаны в качестве человека, с которым можно связаться в экстренной ситуации, – возразила женщина. – Странно, что вы не общаетесь.

– Заверяю вас, я ничего не выдумываю! – Бедная Кэролайн уже была близка к отчаянию. – К тому же он ей был не муж, а… бойфренд. Она не любила регистрировать браки.

– Но при этом миссис Тодд все же ваша мать, не так ли?

– Не уверена, что она годится на эту роль. Послушайте, наверняка ведь ей здесь будет лучше. Вы не могли бы найти для нее место в какой-нибудь палате?

Социальная работница явно была шокирована.

– Ваша мать – не пациентка. Она приехала сюда на скорой вместе со своим… бойфрендом, и для госпитализации нет никаких медицинских показаний. Вы не желаете забирать ее?

Если у Кэрол. М, а молчание явно было воспринято как знак согласия, потому что социальная работница улыбнулась и углубилась в свои бумаги.

А старуха сидела неподвижно, закрыв глаза. При этом она не спала – судя по тому, как высоко держала голову. Может быть, это уловка? Может, она хотела, чтобы все думали, будто она дремлет, дабы подглядывать исподтишка? Ее дружок умер, врачи сказали, она слишком слаба, чтобы ехать домой, а родная дочь не желала ее забирать. Почему бы не сбежать и не начать где-то новую жизнь?

Крис, отлучившийся в туалет, вернулся. Он остановился перед матерью, улыбаясь и переминаясь с ноги на ногу, очевидно пребывая в восторге от всей необычности ситуации.

– А тут кафе есть?

Мама покачала головой:

– Не сейчас.

– А я голодный.

– Я сказала, не сейчас.

Крис принялся прыгать то на одной ножке, то на другой.

– Ну почему?

– Хочешь тут посидеть? – Кейти похлопала ладонью по стулу рядом с собой. – Может быть, подойдешь и поздороваешься?

Крис помотал головой и сделал вид, будто его жутко интересуют собственные туфли.

– И пить мне тоже очень хочется… – пробурчал он.

Социальная работница уставилась на Криса. Ее взгляд яснее всяких слов говорил: «С этим-то что не так? С какой стати здоровенный подросток ведет себя как малое дитя? Сколько неправильного может быть сосредоточено в одной семье?».

«Добро пожаловать в мою жизнь», – хотелось сказать Кейти, но вместо этого она посмотрела в глаза социальной работнице, потому что такие вещи всегда срабатывали. Надо только дать человеку знать, что ты все заметил, и тогда он обязательно смутится и отведет взгляд.

– Кафе – неплохая идея, – усмехнулась женщина, избегая взгляда Кейти и обращаясь к маме. – Наш разговор может занять время.

Мама вздохнула, открыла сумочку и протянула Кейти десятифунтовую банкноту.

– Не отходите друг от друга. И как поедите, сразу возвращайтесь сюда.

Кейти кивнула.

– Вам что-нибудь принести? – спросила она.

Мама покачала головой. А социальная работница и не подумала ответить. Кейти покосилась на старуху. Может, та съела бы пирожок с мясом или сосиску в тесте – что-нибудь самое обычное и сытное.

Кейти наклонилась к ней и прошептала:

– Не хотите чего-нибудь съесть, бабуля?

Ответа не последовало. Старуха не шевелилась. Да и «бабуля» прозвучало как-то странно.

Народу в кафе оказалось жутко много, и когда подошла очередь Кейти и Криса, на прилавке почти ничего не осталось. В итоге они купили пакет сырных сэндвичей и две картонные упаковки апельсинового сока. Кафе закрывалось, а маме явно предстояло еще долго разговаривать с социальной работницей, поэтому Крис и Кейти устроились на парапете около входа в больницу, чтобы перекусить. Солнце ушло за горизонт, и стало прохладно. Крис уселся вплотную к Кэти и положил голову ей на плечо. Она не стала прогонять брата, потому что было темно и никто бы их не увидел.

Через дорогу от больницы находилась кебабная. Реклама в витрине предлагала «шиш, донеры и фалафель». Восхитительно пахло жареным луком. Хотелось туда зайти и съесть кебаб на ужин. Если бы мама была тут, а она бы выступила против этой затеи, наверняка запугала бы, что мясом, пожаренным на вертеле, можно отравиться, да еще сказала бы про опасные пищевые добавки в соусе чили. Кроме того, вид у кебабной был довольно обшарпанный, поэтому мама запросто добавила бы, что там им предложат наркотики в довесок к кебабу. Кейти вздохнула. Она так предсказуема.

Планы семьи на вечер среды были таковы: два часа зубрить материал перед пробным экзаменом (Кейти), приготовить ужин (мама), сделать уроки (Крис), съесть ужин (все вместе). После этого Крису разрешалось час посвятить игровой приставке XBox, Кейти должна была сделать пробный письменный тест по математике, а мама собиралась посмотреть на экзаменационном сайте правила начисления баллов и отчеты экзаменаторов, чтобы потом, когда Кейти закончит делать тест, они вместе могли проверить его и решить, что и где улучшить. Потом все должны были лечь спать. Перед сном Кейти следовало выпить свой обычный ромашковый чай «Спокойная ночь», чтобы как следует выспаться и с утра явиться на занятия в школу бодрой и отдохнувшей.

Но ничего такого не случилось. Вместо этого все они торчали в больнице за много миль от дома – ни подготовки к экзаменам, ни ужина, и вдобавок теперь у них могла поселиться совершенно незнакомая старуха. Кейти ощутила странную легкость. Ведь если предсказуемые вечера так запросто переворачивает с ног на голову один телефонный звонок, то и все остальное можно поставить вверх дном, даже самые ужасные вещи на свете? Кейти вытащила мобильник и отправила Эсме сообщение: «ПЖЛСТ ДАВАЙ ПОГОВОРИМ».

Крис резко выпрямился.

– А где этот… мертвый муж?

– Бойфренд, – поправила брата Кейти. – Она ведь была против официальных браков. Думаю, он в морге.

– Он мог превратиться в зомби.

– Сомневаюсь.

– Такое случается.

– Только если слишком много играть в Xbox.

Крис высунул язык.

– Ты просто не знаешь. Эта тетка, может быть, и сама зомби.

– Будем надеяться, что нет. И «эта тетка» – твоя бабушка. Вполне возможно, что она будет у нас жить.

Крис испуганно заморгал.

– И где она будет спать?

Отличный вопрос. Почему Кейти раньше об этом не задумалась? В их квартире было всего три спальни.

– Кейти?

– Не знаю я. Перестань говорить глупости.

– В моей комнате?

– Да.

– Серьезно?

– Ага, а ее бойфренд-зомби заберется к тебе под кровать.

Крис показал сестре непристойный жест и отодвинулся подальше.

Кейти и не подумала обижаться. Пусть злится, если ему так хочется. Она сама, повернув руку ладонью к себе, продемонстрировала брату букву «V» и при этом указала на его широкую физиономию, маленькие глазки и все тело, обрисовав в воздухе круг. Тем самым она хотела дать брату понять, что он занимает в пространстве слишком много места. Потому что на самом деле бабушку поселят не в его комнату, а к ней, и ей придется спать в одной кровати с мамой. А мама будет психовать, и, соответственно, требовать от Кейти еще больше помощи и поддержки, чем обычно. «Слава богу, Кейти, что у меня есть ты. На тебя всегда можно положиться».

Кейти прижалась спиной к стене и уставилась на небо, серое и пасмурное. Остатки оптимизма покидали ее. Если честно, она надеялась, что грянет жуткая гроза – нечто такое, что разорвет привычное течение жизни. Потому что ее жизнь только что стала хуже: сначала папа, потом Эсме, теперь это.

Прямо перед ней и Крисом остановился автобус. Он направлялся в какое-то место, о котором Кейти никогда не слышала. Это был уже третий автобус за десять минут, и у всех на лобовом стекле были указаны разные маршруты.

– Эй, Крис, а ты не хотел бы забраться в этот автобус и посмотреть, куда он тебя привезет?

– Нет!

Крис явно испугался.

Из автобуса вышли только два человека: девушка, которая прошла мимо брата с сестрой, говоря по мобильнику: «Может быть, увидимся позже. Пока не знаю, какие у меня дела», – и мужчина с банкой пива, остановившийся перед ними.

– Привет, – сказал он и, посмотрев на Криса, указал рукой с банкой на Кейти. – Она с тобой?

Ребята промолчали, и мужчина ушел.

Крис проговорил:

– Лучше бы нам вернуться. – Он сказал это тихо – так, словно для него это было очень важно. – Не стоит нам тут оставаться.

Кейти покачала головой:

– Я не хочу.

– Это опасно.

– Опасно не везде, с точки зрения статистики.

– А почему ты тогда встала? Куда собралась?

– Никуда, у меня ноги затекли. Сиди на месте.

Кейти немного прошлась по тротуару. На другой стороне улицы из кебабной вышли трое, развернули еду и принялись жевать. От пакетов повалил пар. «Я никого из вас не знаю, – подумала Кейти. – Никогда не узнаю, как вас зовут и никогда снова не увижу». Она ощущала странную свободу. Так здорово было находиться вдали от клаустрофобической тесноты городка, где они жили: от тусклых улиц, скучных магазинов и кафе, крошечного центра искусств, единственной школы. От места, где слухи разлетались мгновенно.

Дыши, дыши. Об этом сейчас не думай.

Живи Кейти в этом большом городе, никто бы ее не знал. Она бы изобрела себя заново. Новая одежда, новая прическа, может быть, пирсинг или татуировка. Нашла бы работу, пропустила бы год, не стала бы сразу поступать в университет. Стала бы похожа на девушку, которая недавно вышла из автобуса. «Пока не знаю, какие у меня дела».

Представить только! Кейти облизнула пересохшие губы и зажмурилась. А когда через пару секунд открыла глаза, Крис спрыгнул с парапета.

– Мама идет! – крикнул он.

– Что, скажите на милость, вы здесь делаете? – Кэролайн притянула Криса к себе так, будто не видела его пару месяцев. – Я вас везде искала. Думала, вас похитили!

– Похитили? – хмыкнула Кейти. – Это глупо!

Мать нахмурилась, глядя на нее.

– Иногда самые ужасные вещи происходят мгновенно – глазом моргнуть не успеешь!

Умирают старики. Старухи остаются одни-одинешеньки. Ни с того ни с сего вдруг звонят из больницы.

И все это случилось сегодня, за один день.

Крис расплакался. С его губ сорвалось судорожное всхлипывание.

– Мне тут не нравится!

– Ой, детка, – запричитала Кэролайн, – все будет хорошо. Надо просто добраться до дома. Не бойся ничего, мы уже уходим.

У дальнего края парковки появилась старуха, которую вела под руку социальная работница. Вид у старухи был абсолютно потерянный.

– Вчетвером едем? – спросила Кейти.

Мама кивнула и сильно побледнела.

– Вчетвером.

Глава вторая

Колени Мэри были укрыты одеялом. Она крепко сжимала свою сумочку и не понимала, где находится: явно не дома, и этого вполне хватало для тревоги. Может быть, она на работе? Но нет, обстановка для театра казалась слишком домашней: диван, телевизор, лампа на столике в углу, небольшая стойка с выдвижными ящиками и ковер. А еще девочка, которая принесла поднос с чаем.

Может быть, это гостиница?

– Вот, бабушка, чашка вкусного чая. Поставить на столик?

– Кто ты?

– Я Кейти, ты забыла?

Девочка пристально смотрела на старуху в ожидании ответа. Чтобы отвлечься от неприятного сосания под ложечкой, Мэри взяла чашку, отпила, подержала жидкость во рту и проглотила. Вдох-выдох, и она повторила все сначала. Видишь? Все нормально, и не на что тут смотреть.

– Я не знала, пьешь ли ты несладкий чай, – сказала девочка. – Но у нас обычно нет сахара. Это ничего?

Мэри вытерла губы носовым платочком, достав его из-за края рукава, и стала искать подходящую фразу, чтобы успокоить эту девочку.

«Какие у вас очаровательные окна?» «Какое дивное небо?».

Девочка прислонилась спиной к двери балкона и наблюдала за Мэри. Она выглядела грустной. А может, это была игра света.

– Я думала, у меня нет ни дедушки, ни бабушки, – после паузы произнесла девочка, – а оказывается, ты все время была.

Мэри не могла взять в толк, о чем говорит эта девочка. Ей стало не по себе, и сердце екнуло.

– Теперь, когда папы нет, наша семья стала совсем маленькой. Даже двоюродных братьев и сестер нет, ни одного дяди, ни одной тети. Мы – как три стороны треугольника, поддерживающие одна другую.

Мэри попыталась сесть прямее. Она мысленно ухватилась за упоминание о семье и боялась, что значение этого слова быстро исчезнет, как это часто случалось, стоило ей только о чем-то старательно задуматься. Но тут она услышала шум. Очень странный звук. Как будто кто-то громко дышал прямо за дверью.

– Это Крис, – сказала девочка. – Он такой непоседа.

И тут же перед ней оказалось уже двое детей, и она понятия не имела, кто они такие.

Посыпались вопросы, не имевшие особого значения: «Тепло ли тебе?», «Молока в чай подлить?». Дети сказали, что их мать наверху, стелет постели, и скоро они все лягут спать.

Говорила только девочка. А мальчик лишь смотрел на нее вытаращенными глазами. Что-то с ним было не так – почему он смотрел на нее так недружелюбно?

– Он стеснительный, – объяснила девочка, словно прочитав мысли Мэри. – Вот познакомится с тобой поближе и станет разговаривать. – Она повернула голову к мальчику и улыбнулась. – А уж потом его не заткнешь.

Мальчик рассмеялся, девочка рассмеялась в ответ. В сердце и разуме Мэри, глядевшей на смеющихся детей, что-то шевельнулось.

«Думай, женщина, думай. Кто эти люди?»

Воздух заполнил ее легкие. Они расширились. Кислород разбежался по телу. Согретый воздух вышел наружу вместе с негромким «О».

– С тобой все хорошо, бабуля?

Да нет, не все хорошо! Потому что она вдруг вспомнила, неожиданно и ясно, и осознала, как осознавала уже двадцать раз за этот день, что именно происходит. Она поехала с Джеком в машине скорой помощи в больницу. Врачи ужасно расстроились и просили прощения, но не смогли спасти его. И позволить ей одной вернуться домой они тоже не могли, поэтому разыскали ее дочь.

Кэролайн!

Если так, то эти мальчик и девочка…

Дети Кэролайн!

Мэри утратила дар речи. Одна только мысль осталась в голове: столько лет прошло!

Глава третья

Кейти не могла заснуть. Она лежала на кресле-кровати в комнате матери и пыталась расслабиться: медленно дышала, чтобы направить кислород до кончиков пальцев на ногах, старалась ни о чем не думать, только об этом моменте и собственном теле. Почему мама никогда не говорила о бабушке? Как можно скрывать, что у тебя есть мать? И зачем? Даже те, кто ненавидит своих родных, ухитряются отмечать с ними Рождество и дни рождения.

Кейти облокотилась на подушку и стала разглядывать темный силуэт матери, лежащей на кровати. «Кто ты такая?» – подумала она. Ей казалось, что все изменилось и больше ничему нельзя верить.

Шторы были слегка приоткрыты, между ними виднелось темно-синее небо. Кейти сбросила одеяло, тихонько прошла по комнате, открыла окно и высунулась из него, чтобы вдохнуть ночной воздух. Дождь прекратился, легкий ветерок шевелил листву. Воздух теперь пах иначе – свежо и прохладно. Кейти увидела кошку, нырнувшую под машину, проводила взглядом компанию, которая пересекла небольшой газон возле дома и вошла в ворота. За этой усадьбой начинались дома и улицы Северного Бишема. Кейти могла бы отсюда передавать световые сигналы подруге.

Вспышка – ты получила мое сообщение? Вспышка, вспышка – пожалуйста, давай поговорим о том, что случилось. Вспышка – у меня голова кругом идет!

– Что происходит? – спросила мать. – Почему ты там стоишь?

Кейти обернулась. Мать пыталась сесть.

– Прости, не смогла заснуть.

– Тебе нездоровится?

– Просто здесь душно, вот и все.

– А теперь мороз.

Кейти опустила створку окна и встала спиной к подоконнику.

– Ты слышала шум? – спросила мать. – Он тебя разбудил? Думаешь, это она бродит?

– Ничего я не слышала. Просто мне жарко стало, – объяснила Кейти.

Кэролайн подтянула одеяло к подбородку и улеглась на подушки. Она выглядела беспомощной. Казалось, она болеет и Кейти пришла ее навестить.

– А как ты думаешь, что бы сделала та социальная работница, если бы я отказалась ее взять? – спросила Кэролайн.

– Наверное, бабушку поместили бы в какой-нибудь приют.

– Надо было дать разрешение, чтобы так и сделали. – Мать провела рукой по шее и потерла плечо. – Я совершенно раздавлена.

– Наверное, страшно, когда тебя отдают компании незнакомых людей.

– Незнакомых?

– Ну, она же не узнала тебя после стольких лет. Значит, можно считать, что вы незнакомы.

Мать вздохнула и поудобнее улеглась на подушках.

– Стало быть, она бедная, несчастная старушка, а я жестокая и бессердечная?

– Я этого не говорю. Просто… Ну, это же для всех дико и странно. Она лишилась друга. Ты напугана. Мы с Крисом про нее ничегошеньки не знали.

– Ты знаешь, что она ушла, когда я родилась? – голос матери звучал еле слышно. – Ты знаешь, что она потом долго не показывалась?

– Но ты жила с ней, когда стала старше. Ты так сказала, когда мы в машине ехали. Почему же мы с ней никогда не встречались? Почему она никогда не дарила нам подарков ко дню рождения, не давала карманных денег, не приглашала на чай?

Кэролайн нахмурилась.

– Ты только об этом думаешь? О том, чего тебе недоставало?

Прозвучало именно так, хотя Кейти этого не хотела.

– Просто странно, вот и все. Она твоя мать, а ты никогда о ней не говорила.

– Я ее своей матерью не считаю. Она меня не кормила, не одевала, не провожала в школу, не выхаживала, когда я болела. Все это делала ее сестра, Пэт. Так что если у меня спросить, то моя мать – Пэт. Женщина, родившая меня, была совершенно чужим человеком.

– Но ведь Пэт уже с нами нет, верно? Вряд ли она восстанет из мертвых.

– Ты прекрасно знаешь об этом. – Кэролайн подтянула край одеяла еще выше. – Для того чтобы быть родителем, одной биологии мало, нужно идти на жертвы. Нельзя просто веселиться… и делать все, что твоей душе угодно.

У Кейти неприятно засосало под ложечкой. Вот эти самые слова ее мать выкрикивала в лицо отцу несколько месяцев назад. Стало трудно дышать, поэтому Кейти отвернулась к окну и прижалась щекой к холодному стеклу.

– Завтра первым делом, – сказала мать, – я заеду на работу и объясню, что происходит. Потом позвоню в больницу и попрошу у них список домов престарелых. Где-нибудь должно найтись место.

Там, за деревьями, стояли большие дома с садами и воротами, где, наверное, жили дети, которым необязательно было спать со своими матерями и отцами. Самые обычные семьи.

– Крис может завтра не пойти в школу и посидеть с ней. Он поздно лег. А у тебя занятия по математике в одиннадцать, да?

Семья Кейти тоже когда-то была обычной. До того, как отец завел подружку. До того, как мать взяла большую корзину и запихала в нее отцовские вещи. До того, как она объявила, что их дом осквернен, и увезла детей в этот город. До Эсме. И вот теперь Кейти могла добавить засекреченную бабушку и давний распад семьи к списку необычных вещей.

– Ты меня слышишь, Кейти?

– Я могу пропустить математику.

– Нет, не можешь.

– У меня учебный отпуск, помнишь? Никакие занятия для меня не обязательны.

– Так не должно быть. – Кэролайн похлопала по кровати рядом с собой. – Иди сюда.

Кейти не хотелось, чтобы к ней прикасались, но мать протянула к ней руку, поэтому девушка медленно подошла и села рядом с ней.

– Твое будущее – очень важная часть уравнения нашей семьи, и этому ничто не должно помешать.

Кэролайн протянула руку и взъерошила волосы Кейти. Раньше она так никогда не делала. Все казалось таким странным.

– Пожарная сигнализация!

– Что?

Мать сбросила одеяло.

– Проверю батарейки в датчиках[1].

– Думаешь, она подожгла квартиру?

– С нее станется. – Кэролайн схватила со стула халат и быстро сунула руки в рукава. – Заодно и ключ от входной двери спрячу.

Кейти рассмеялась – не смогла удержаться.

– Ты не желаешь, чтобы она тут жила, но при этом не хочешь, чтобы сбежала?

– Я не хочу, чтобы из-за нее начался хаос. – Мать сунула ноги в шлепанцы. – С виду она безобидная, но на самом деле способна на все.

Глава четвертая

– Ты точно не хочешь выйти на балкон?

Старуха покачала головой и цепко сжала пальцами свою сумочку. Кейти разложила шезлонг, развернув его к солнцу. Установила зонт для тени, взбила подушку и уложила на шезлонг.

– Тут красивый вид, и ты сможешь наблюдать, как мама будет возвращаться домой. Она пройдет по этому газону.

Старуха снова покачала головой.

А кстати, куда подевалась мама? Обещала вернуться через полчаса. А Кейти нужно было как можно скорее уйти в школу, которая сулила ей одну катастрофу. И дело было не только в контрольном уроке по математике, а в том, что на нее обязательно будут глазеть и шептаться, и ей будет казаться, что ноги у нее слишком короткие, а руки слишком длинные, походка жуткая и одета она черт знает как.

О господи!

На балконе вдруг стало ужасно неуютно.

Кейти закрыла двери и села на ковре у ног старухи. Может быть, стоит позвонить маме и настоять на том, чтобы та позволила ей пропустить математику? Мама тогда сможет не спешить домой, а Кейти посидит дома и за всем присмотрит. Это было бы очень разумно. Кейти сможет придумать какое-нибудь старушечье занятие, например, плести макраме, заснимет себя за этим делом, а потом выложит на YouTube. Быть сиделкой – это могло оказаться очень весело. Наверняка, у нее даже очень неплохо бы получалось. А вот если подыскать подходящее обращение (она пока еще не пробовала называть Мэри «бабуся» или «ба»), оно может стать чем-то наподобие волшебного ключика, который откроет старуху для общения. Возможно, когда Кейти узнает ее поближе, она окажется похожей на добрую старушку из сказок – сплошные полезные советы и мудрые высказывания. Вдруг она волшебница, которая умеет варить разные зелья? Тогда Кейти уговорит ее сварить «напиток забытья» и заставит Эсме выпить его.

Кейти вздохнула. Во-первых, мать ни за что не позволит ей пропустить контрольный урок, так похожий на экзамен. Ее самая любимая на свете цитата – «Вклад в образование приносит самый высокий процент». Во-вторых, эта сидевшая перед Кейти бабушка точно не была способна к разумному общению. Вчера вечером она находилась в ужасе от всего происходящего, с утра выглядела ошарашенной, а теперь снова закрыла глаза. Старушка явно не собиралась ни делать, ни произносить ничего вразумительного, поэтому вместо мечтаний о волшебных зельях Кейти стоило попробовать уговорить бедняжку поесть и попытаться ее утешить.

– Как насчет завтрака? Ничего особенного у нас в доме, как правило, не водится, но Крис совершает набег на холодильник, так что нам, может быть, повезет. Хочешь чего-нибудь поесть?

Нет ответа.

– На самом деле это не дом, а квартира. Может, ты помнишь, что вчера мы поднимались сюда на лифте?

Господи, как же занудно и поучительно звучал ее голос!

– Мы живем на верхнем этаже, – добавила Кейти. – Вид отсюда просто потрясающий. Если бы ты вышла на балкон прямо сейчас, то увидела бы, как купается в лучах солнца весь Северный Бишем.

Старуха плавно приоткрыла один глаз – при этом веко закрытого даже не дрогнуло. Кейти непроизвольно улыбнулась. Она-то думала, так умеет делать только она. Девушка никогда не встречала никого, кто мог бы проделывать этот трюк именно так, чтобы было страшновато. Так, чтобы не морщить лоб, не корчить рожицу. Вот просто так, чтобы один глаз открылся, а второй остался закрытым. Как будто ты наполовину спишь. Или вообще полуживая.

– Бишем?

Она заговорила! С трудом справившись с изумлением, Кейти отозвалась:

– Да. Ты знаешь этот город?

– Виктори-авеню?

– Хм… Нет. А здесь есть такая улица? Хочешь, я ее погуглю?

Старуха открыла другой глаз.

– Что-что?

Ну конечно! Бедняжка небось даже не знала об изобретении компьютеров. «Погуглю»! О чем она только думала. Вот идиотка.

– Ну, это как карта. Могу поискать. Хочешь?

Кейти ужасно обрадовалась. У них завязался разговор! Настоящий разговор, осмысленный! Они сидели в тишине и смотрели друг на друга. Так продолжалось довольно долго. Кейти невольно задумалась о зоопарках – о том, как это было дико, когда животное, заточенное в клетку, подходило близко и изучало тебя так же пытливо, как ты изучал его.

Наконец старуха произнесла:

– Кэролайн живет в Бишеме.

– Да, она скоро вернется. Она ненадолго ушла на работу.

– На работу?

– В агентство недвижимости. Ей нужно передать кому-то какие-то ключи.

Кейти внимательно наблюдала за тем, как старуха осмысливает информацию.

– Ты – дочка Кэролайн.

– Верно.

Старуха недоверчиво покачала головой.

– Вы все такие взрослые.

– Ну, мы же не виделись семнадцать лет, правда?

И тут вошел Крис с шоколадным тортом. Он разрезал его на кусочки, а значит, определенно, один слопал сам в кухне. Но при этом он не забыл про тарелки и салфетки, что удивило Кейти. Она взяла у брата поднос и протянула старухе.

– Хочешь торта?

Губы старухи тронула едва заметная улыбка.

– Ты очень добра.

– Эй, да она разговаривает! – воскликнул Крис.

Кейти зыркнула на него.

– Нельзя говорить о присутствующих в третьем лице! И вообще, не груби. – Она подвинула одну тарелку ближе к старушке. – Какой тебе кусочек, Мэри? Ты ведь наверняка проголодалась, да?

«Мэри» прозвучало правильно и, похоже, сработало – старуха улыбнулась шире.

– Мэри, – повторила Кейти, радуясь тому, как это звучит. Она не была знакома ни с одним человеком, кто бы еще носил такое имя. – Я положу тебе самый большой кусок вот на эту тарелку, смотри.

Крис взял себе кусок торта и уселся на ковре у ног бабушки.

– Ты можешь поверить, что мама не приготовила мне завтрак? Она про такое никогда не забывает. Никогда!

Мэри посмотрела на мальчика сверху вниз.

– Понятия не имею, кто ты такой.

– Я Крис. – Для пущей убедительности он постучал кулаком по макушке. – Слышишь? Это я.

– Ты здесь живешь?

– А где же мне еще жить?

Крис повертел пальцем у виска – вот, дескать, чокнутая.

Кейти попыталась стукнуть его ногой и сдвинула брови. Она терпеть не могла, когда другие показывают этот жест, глядя на ее брата. Крис только расхохотался и отодвинулся от сестры подальше.

Мэри перевела взгляд с Криса на Кейти и обратно.

– У вас волосы совершенно одинакового цвета.

Кейти улыбнулась:

– Тицианового[2].

– Кого-нибудь из вас дразнят рыжим-бесстыжим?

– Папа меня называет агентом Оранжевым, – ответил Крис. – Ну, то есть называл бы, если бы был тут…

– А твоя подружка тебя как зовет?

Крис рассмеялся.

– У меня нет подружки. Мама бы с ума сошла.

Старуха перевела взгляд на Кейти.

– Ну, а ты? У тебя есть ухажер?

В памяти девушки промелькнуло воспоминание о поцелуе – зернистый черно-белый сон. Она решительно прогнала его.

– Нет.

– Ты такая хорошенькая. Неужели кавалеры в дверь не барабанят?

– Такого просто не бывает.

– Когда я была молоденькая, я иногда вылезала из окна своей спальни и спускалась вниз по водосточной трубе, чтобы убежать на танцы. – Старуха наклонилась вперед и продолжила заговорщицким шепотом: – Каждую неделю меня домой провожал новый кавалер. И как только они узнавали, где я живу, вечно торчали возле дома. Повсюду парни, представляешь? Отец просто из себя выходил. Он говорил, что это просто неприлично – чтобы девушка привлекала к себе такое внимание.

Кейти не знала, что сказать. Все выглядело как-то странно. Как это возможно, что человек столько часов подряд отказывается разговаривать, а потом вдруг разражается романтическими воспоминаниями? Чтобы ничего не говорить, Кейти откусила кусок торта. Как хорошо, что Крис отыскал что-то в холодильнике. Она вдруг обнаружила, что умирает с голоду.

Кейти так увлеченно облизывала пальцы, что не заметила, как вернулась мать. Кэролайн возникла в дверном проеме словно из ниоткуда и обвела всех взглядом.

– Все хорошо? – спросила мама.

– Она разговаривает, – сообщил Крис, утирая губы рукавом. – Она только притворялась, что не умеет говорить.

– Это правда?

– И еще она ест.

Мэри посмотрела на мать Кейти и Криса, задумчиво пережевывая торт.

– Где ты была?

– Мне нужно было сообщить на работе, что сегодня я не выйду.

– Как тебя зовут?

Кэролайн не ответила. Она стояла на пороге неподвижно, словно ее ступни прилипли к ковру. Шевелились только пальцы руки, которыми она водила по шву кармана брюк. Вид у нее был усталый и свирепый одновременно. Она как будто хотела процарапать этот карман насквозь, чтобы образовалась дырка.

Увидев бабушку и мать при свете дня, Кейти заметила, как они похожи. Волосы у Мэри почти полностью поседели, но в них все же кое-где мелькала рыжина, а у матери наоборот – она была рыжая, с тонкими ниточками проседи. Руки у Мэри выглядели совсем по-старушечьи: кожа, пронизанная синими венами, скрюченные пальцы. У матери на тыльных сторонах ладоней появились коричневые пятнышки, и Кейти знала, что по утрам она страдает от первых проявлений артрита. Глаза у них были одинаковые – голубые, обе казались стройными, и даже форма лица у них очень похожа, сердцевидная. «Вот так и со мной будет, – подумала Кейти. – Я стану такой же, как вы». В один прекрасный день ноги потолстеют, а волосы поседеют, кожа обвиснет, сморщится и постареет. Перед ней словно воочию возникли этапы ее жизни.

Мэри удивленно смотрела на мать Кейти и Криса.

– Я совершенно уверена, что откуда-то знаю тебя.

Крис вскочил с пола.

– Я всех познакомлю.

– Не надо, – процедила сквозь зубы его мать.

Но Крис после торта начал вредничать.

– Миссис Тодд, – сказал он, встав перед Мэри, – познакомьтесь с миссис Бакстер. – Он указал обеими руками на свою мать с таким видом, словно был ведущим игрового шоу. – Мам, это твоя мать, миссис Тодд.

– Сядь, Крис, – взглянув на сына, велела Кэролайн. – Ты ведешь себя глупо.

Но Крис и не подумал садиться. Он протянул руку Мэри.

– А меня зовут Кристофер.

Мэри милостиво улыбнулась и взяла его за руку.

– Приятно познакомиться.

В этот момент у Кэролайн был такой вид, словно она готова броситься и разнять их.

Крис же тряс руку Мэри так, будто вообще не собирался отпускать. Они с бабушкой засмеялись, и мать сделала шаг вперед, как будто именно этого она больше всего боялась.

– Ради бога!

– Крис, – в отчаянии проговорила Кейти, – почему бы тебе снова не угостить всех тортом? – Она вскочила, схватила брата за руку и указала на стол. – Быстрее! Вон он.

Мать нахмурилась. Кейти поняла: она гадает, откуда взялся торт.

– Из морозилки, – поспешно сообщила девушка, – чтобы отметить нашу встречу.

Кэролайн неодобрительно покачала головой. Наверное, она ожидала, что Кейти сварит кастрюлю овсянки, и уж никак не думала, что они будут завтракать шоколадным тортом.

Когда Крис подошел к ней с тарелкой, она отмахнулась:

– Я не буду.

Кейти тоже отказалась, хотя ей и хотелось еще кусочек. Матери и без того сейчас было не по себе. Требовалась солидарность. Мэри и Крис взяли добавку.

Кейти похлопала ладонью по сиденью стула рядом с собой. Еще ни разу в жизни она не видела, чтобы мать чувствовала себя так неловко.

– Хочешь сесть?

Кэролайн покачала головой.

– Мне нужно сделать несколько звонков.

Часы тикали. Мэри и Крис жевали торт. Кэролайн нервно теребила край кармана брюк.

– Что ж, – через некоторое время произнесла она, – если уж ты решила общаться, то, может быть, не откажешься принять ванну? Думаю, в последний раз ты делала это довольно давно.

– Ванну? – ахнула Мэри и повернулась к Кэролайн с таким видом, словно хотела хорошенько рассмотреть того, кто делает ей такое нелепое предложение. – Вообще-то, я собираюсь навестить свою дочь.

Кэролайн постаралась не встречаться с Мэри взглядом. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу.

– Так она и есть твоя дочь, – негромко подсказала Кейти.

Мэри покачала головой:

– Моя дочь намного младше.

– Очаровательно! – Кэролайн вытащила руку из кармана, разжала кулак и принялась рассматривать свои ногти так, словно в них было что-то чрезвычайно увлекательное, хотя раньше они ее совсем не интересовали.

Кейти стало ужасно жалко ее. Она ведь столько лет прожила без матери, и вот теперь та появилась, а их воссоединение оказалось таким печальным.

– Она твоя дочь, просто очень повзрослевшая, – сказала Кейти. – Это Кэролайн.

Мэри уставилась на Кейти. Она смотрела на нее пытливо, словно пыталась понять, не подшучивают ли над ней, не обманывают ли ее.

– Правда?

– Клянусь.

– Я посылала человека, чтобы он ее разыскал. Он ни слова мне не сказал о том, что она взрослая.

– Смешнее ничего не слышала, – буркнула Кэролайн. – В общем, если никто не возражает, то я предлагаю заняться тем, что у нас запланировано. Кейти, тебе нужно в школу. Крис, ты тут за всем присматривай. – Она посмотрела на Мэри. – Ты, возможно, захочешь послушать радио? Крис об этом позаботится. А я пойду наверх, позвоню в больницу.

Мэри немного встревожилась:

– В больницу?

– Здесь ты оставаться не сможешь. – Это прозвучало очень уверенно. – Я бы сказала, это халатность с их стороны.

Крис потянулся за новым куском торта.

Мать решительно покачала головой.

– Все, закончили.

– Но я голодный.

– Съешь банан.

Кэролайн смотрела на Криса, сдвинув брови – значит, не шутила. Крис сел, подсунув под себя ладони, и выпятил нижнюю губу. Мать пошла вверх по лестнице, стуча каблуками.

Мэри озадаченно взглянула на Криса.

– Она не очень-то любезна, да?

Глава пятая

Это случилось три недели назад.

Эсме сидела на краю кровати и готовила косяк. Совсем на краю, так что ее босые ступни касались ковра. То и дело она бросала взгляды на Кейти.

– Самая грандиозная фантазия, – сказала она. – Ты первая.

– У меня нет никакой фантазии.

– Есть. Конечно же есть.

Кейти промолчала, понимая, что будет, если она скажет.

– Самое первое, что приходит в голову, – не унималась Эсме. – Неужели это так трудно?

– Я, пожалуй, пойду.

– Но ты только пришла.

– Мать то и дело шлет мне эсэмэски.

– Пошла она куда подальше.

Но Кейти знала: если продолжать игнорировать сообщения и не отправиться домой как можно скорее, ее мать вытворит что-нибудь безумное – например, позвонит в полицию и сообщит, что Кейти пропала без вести. «Она никогда не опаздывает, она хорошая девочка и никогда не нарушает правила. Видимо, ее похитили». Ага, похитили. Разве что Эсме – ее единственная подруга, которая в последнее время сильно отдалилась и тусовалась с другими девчонками, но сегодня почему-то сказала: «Заходи ко мне, если хочешь».

Теперь Кейти ощущала одновременно волнение и страх.

– Да ладно тебе! Неужели так трудно сказать вслух про одну жалкую фантазию?

– Ну… как, например, насчет того, чтобы мой отец признал все происходящее шуткой и сказал бы, что любит мою мать?

– Да я не про такую фантазию, глупышка. Про нормальную. Ну, сексуальную. У меня их тысячи.

– Правда?

Эсме скрестила ноги по-турецки и стала похожей на человека, который готов к долгому рассказу.

– Ладно, сотни, – усмехнулась она.

По большей части, в этих фантазиях присутствовали вампиры и оборотни, которые немедленно влюблялись в Эсме, но была и такая, в которой участвовал парень из технического колледжа. У него была своя машина, а его друг жил в одном доме с Эсме. Этот парень швырял камешки в ее окно, а когда она появлялась, хватал мою подругу и увозил в какое-то поле, где они «предавались сладкой любви под звездами» (точная цитата), и ей это очень даже нравилось (хотя не уверена, что речь шла конкретно об этом парне).

Она еще долго тараторила о занятиях любовью у всех на виду и излагала дикую историю в духе стим-панка – что-то насчет ожившего автомата… Кейти уже начала гадать, как же они могли так сильно разойтись, что между ними не осталось ничего общего, но в этот самый момент Эсме упомянула о Симоне Уильямс, которая была на год старше их (все знали, какие слухи про нее ходили).

– Иногда я представляю себе, чем она занимается, – объявила Эсме. – Думаю, какая она уверенная и крутая, понимаешь? С этой стрижкой она похожа на парня, а при определенном освещении вообще может сойти за него. И вот я иногда смотрю на нее в столовой… или еще где-то, и гадаю… каково бы это было, если бы она со мной чем-то таким занялась. – Эсме посмотрела на Кейти. – А тебе такое никогда не мерещится?

Кейти вся дрожала. Ей было так страшно, что пальцы свело. Она покраснела и покачала головой:

– Не знаю.

Потом они какое-то время молчали, и Кейти гадала, что бы это значило. Может, Эсме нарочно устроила эту паузу? Может, заполнить эту паузу должна была она сама?

Эсме быстро пробежала по кровати, открыла окно и высунулась из него. Обернулась и покачала рукой, в которой держала косячок.

– Ты точно не будешь?

– Нет, спасибо.

Эсме вздохнула:

– Такая хорошая девочка.

Возможно, поэтому все и произошло. Потому что именно так всегда говорила мать, а Кейти надоело быть такой – всегда предсказуемой и скучной.

Или же все вышло из-за того, что она смотрела на Эсме с косячком – как та стояла на коленях, упершись локтями в подоконник, делала глубокие затяжки и выдувала дым в сад, где он уплывал к деревьям и терялся в ветвях. И эта девушка казалась такой далекой, будто никто не мог догнать ее и прикоснуться к ней.

Но важнее всего, конечно, было то, что Эсме сказала о Симоне. Из-за чего бы ей еще говорить такое?

– У меня есть фантазия, – решилась Кейти.

Эсме обернулась:

– Да?

Кейти словно оказалась на крыше высокого здания. Она смотрела вниз, и ей безумно нравилась мысль о том, чтобы упасть. Точнее, она ощущала себя так, как будто уже шагнула за край и теперь падает, понимая, что слишком поздно пытаться удержаться или ухватиться за что-то. Сердце Кейти забилось с бешеной скоростью, нервы натянулись, как канаты. Она придвинулась к Эсме, сидящей на кровати так близко, что можно было провести по ее руке вниз, до самых кончиков пальцев, а потом прикоснуться к ним.

А затем… Кейти потянулась к Эсме и поцеловала ее.

Нет! Девушка попыталась отмахнуться от воспоминаний. С ними нужно было повременить, потому что прямо сейчас (о боже!) она входила в ворота школы и видела ее: Эсме сидела на скамейке неподалеку от главной аллеи со всеми четырьмя своими несуразными подружками.

С этими девочками Эсме училась в начальной школе.

«Они мне как сестренки, – говорила она, но при этом с радостью с ними расставалась, как только в школу приходила Кейти. – Ты такая умная и столько всего знаешь, в чем они не смыслят!»

«Столько всего» – это, конечно, не касалось тряпок и парней, а также музыки и того, что было круто или, наоборот, совсем не круто. Ни при чем тут были и сведения о самых классных вечеринках, о клубах и барах, где продавали алкоголь, не спрашивая удостоверение личности. Мало-помалу Эсме решила, что ужасно скучно иметь подружку, которую никогда никуда не отпускают, у которой нет смартфона и странички в Фейсбуке и которая то присматривает за братом, то сидит дома с мамочкой.

Эсме была в новых брюках, синих с белыми горошинками и с завязывающимся пояском, в белой блузке с короткими рукавами. Она выглядела изумительно. Кейти ни разу не видела ее в этом наряде.

Две девочки, сидевшие рядом с Эсме, сняли туфли и приподняли вверх юбки, чтобы ноги загорали. Они нарочито громко болтали о каком-то концерте в техническом колледже и о том, как классно было бы туда попасть, а еще о том, что чей-то брат работает в баре, и, может быть, удастся попасть туда задаром.

Кейти подходила все ближе, и весь мир словно бы пульсировал – так громко билось ее сердце.

«Тебе нужно просто пройти мимо, – думала она. – Возможно, они тебя даже не заметят».

Она выдохнула привычную мантру: «Огонь, земля, вода, воздух», – и постаралась убедить себя в том, что древние стихии сильнее любого человека, а эти девицы не имеют никакого значения и в один прекрасный день превратятся в прах.

Просто иди вперед. Скоро это закончится.

– Гляньте, кто идет.

У самой младшей в этой компании, Эми, явно имелось шестое чувство: она будто учуяла запах опасности, как стайное животное. Эсме тут же повернула голову и, кажется, на миг забыла, что ей следует испытывать отвращение. В ее глазах сверкнули искорки тепла, и только потом она откинулась на спинку скамейки, презрительно поджав губы. Остальные медленно повернулись к Кейти – по очереди, не все сразу.

Эми прикрыла глаза от солнца ладонью.

– Эй, мне нравится твой кардиган.

Кейти не стала отвечать и не остановилась.

– Очень необычный, – добавила Эми.

Кейти постаралась внушить себе, что она иностранка, не понимает их языка… и, естественно, не улавливает насмешки.

– Но у тебя и вкусы необычные, – продолжала Эми. – По крайней мере, так говорят. – Она бросила многозначительный взгляд на остальных девочек. – А вы слышали?

Ну вот, что и требовалось доказать. Эсме проболталась. Предала ее.

Девочки захихикали, как дети, услышавшие сальную шутку. Одна из них даже не поленилась упасть со скамейки, чтобы показать, как ей смешно.

«Подойди к ним, – попробовала уговорить себя Кейти. – Подойди, наступи на их тупые ноги». Но вместо этого она вдруг почувствовала, что пытается стать меньше ростом и пройти мимо девочек так, будто она совершенное ничтожество и на нее не стоит обращать никакого внимания. Это отчасти было привычно: она не раз замечала, как Крис, несмотря на свой вес, вдруг как бы съеживается, когда люди пялятся на него. И вот теперь она в шоке осознала, что ведет себя в точности как брат.

В математическом классе не было никого, кроме мисс Найяр. Она оторвала взгляд от бумаг на письменном столе и встретила Кейти широченной улыбкой.

– А вот и моя самая пунктуальная ученица.

– Больше никто не пришел?

– Может быть, остальным слишком жарко?

С этими словами мисс Найяр сделала вид, будто утирает пот со лба.

Кейти вытащила из рюкзака все, что требовалось для урока математики. Да, сегодня действительно жарко, что удивительно после ночного дождя. Наверное, даже жарче, чем в Дели, куда брат мисс Найяр увез своих детей к дедушке и бабушке. Кейти старалась вникать в подробности, пыталась кивать и улыбаться в нужных местах, но думать могла только об одном: «Эсме, зачем ты им рассказала?».

Сидя на уроке, Кейти чувствовала, как внутри нее закипает злость. Идиотка, зачем она только доверилась кому-то? И зачем явилась на урок математики в эту жару – единственная, кому такое взбрело в голову. Ну и дура!

К тому времени, когда урок закончился, злость уже пылала синим пламенем. Кейти была так предсказуема и так ненавидела это в себе, что наконец решила измениться… И вот теперь единственный непредсказуемый поступок с ее стороны привел к таким ужасным последствиям. Она представила, как шагает по спортивной площадке, а если Эсме со своей свитой до сих пор там, то проходит мимо них, опустив голову. А потом еще двадцать минут идет до дома (однажды она от скуки засекла время), входит в квартиру и занимается, занимается, занимается…

Но девчонки ушли. Как и предполагалось, Кейти шла до дома ровно двадцать минут, хотя, по идее, злость должна была ее подстегнуть. Чтобы этим скучным вечером произошло хоть что-то приятное, девушка зашла в магазин и купила коробку мороженого – клубничных рожков. Когда она вошла в квартиру, мать сидела за кухонным столом, а Мэри находилась в гостиной. Это означало, что, скорее всего, так они провели весь день, пока Кейти была в школе. Весь мир вступил в войну.

– Что это значит? – сердито спросила мать. – Опять сладкое?

Кейти не стала отвечать. Она вскрыла коробку, протянула два рожка Крису, один вручила маме и, сев за стол, занялась своей порцией.

– А мне можно? – нетерпеливо спросил Крис.

– Да, можешь нарушить правила, разрешаю, – сказала ему Кейти. – А второй рожок отнеси Мэри.

Мать вздернула брови.

– Мэри?

Кейти одарила Кэролайн долгим взглядом.

– Нужно же нам ее как-то называть. А ты что предлагаешь?

Она понимала, что сеет вокруг одну лишь злобу. Что та прилипла к ней, как смола, и избавиться от нее можно единственным способом – измазав этой смолой других людей.

Кейти сняла с рожка картонную упаковку, обнажила завитки белого шоколада и клубничный джем, опустила вниз блестящую красную бумагу – и почувствовала себя шестилетней.

Вернулся Крис и сунул один рожок в морозилку.

– Она спит.

Они сидели молча и ели мороженое.

– Как в школе? – спросила мать через какое-то время.

– Нормально.

– С математикой все в порядке?

– Ага.

– Вечером попрактикуешься с образцами экзаменационных работ?

– Конечно.

Мать вздохнула.

– Ради всего святого, Кейти, перестань говорить односложно. У меня и так день тяжелее не придумаешь! Я задала тебе самые простые вопросы.

На самом деле они были совсем не простые. «Как в школе?» – вопроса труднее мать даже не могла себе вообразить. Разве Кейти могла ответить: «Я поцеловала свою лучшую подружку, и теперь я – социальный изгой»? Нет, пусть даже прошел бы миллион лет, она бы ни за что не рассказала матери об этом. А о чем бы рассказала? О концерте в техническом колледже? Да нет, об этом тоже не стоило говорить. «Чтобы пройти, им понадобятся фальшивые документы, – начала бы мать. – Куда смотрят их родители, хотела бы я знать? Я не желаю, чтобы ты общалась с такими девочками, они на тебя дурно влияют, бла-бла-бла…»

Да и вообще, матери наверняка нужно было просто отвлечься от собственных проблем, поэтому Кейти сказала ей, что в школе сейчас тихо и спокойно, поскольку в разгаре экзамены, что в математическом классе она сидела одна, учительница оказалась очень милой и очень здорово было заниматься вот так, один на один с педагогом.

– В университете тебя ждет то же самое, – сказала мать. – Только ты и преподаватель. Будете обсуждать научные теории.

Размышляя об университете, Кейти вовсе не думала о математике. Нет, она представляла себе место, где сумеет заново обрести себя. Место, где пока еще не случилось ни одной катастрофы.

Она скомкала упаковку от мороженого, бросила ее в мусорное ведро и сделала вдох.

– Ну, а как твои телефонные звонки?

У матери сразу стал изможденный вид.

– Это просто кошмар. Я торчала наверху в такую жару, чуть с ума не сошла. Меня перебрасывали из одного департамента в другой. Никто, никто не желает взять на себя ответственность! – Она подтолкнула к Кейти блокнот. – Полюбуйся. Я говорила с каждым из этих людей. Похоже, помощь тебе окажут только в том случае, если ты в системе. Чтобы попасть в систему, нужна экспертная оценка, а чтобы получить эту оценку, нужно направление от врача, для чего нам необходимы сам врач и постоянный адрес. – Мать невесело рассмеялась. – Мне удалось записаться на прием к своему, но только на вторник. И что же нам с ней до этих пор делать?

Кейти пробежала глазами записи – несколько страниц с текстом, номерами телефонов, отрывочными фразами: «Она будет согласна на персональный уход?», «Велики ли ее медицинские и социальные потребности?», «Вы согласны на небольшое обследование ее психики?».

Злость как рукой сняло.

Бедная мама! Бедная Мэри!

Кейти передала блокнот Крису, но тот даже не стал смотреть. Он сидел и водил языком по завиткам шоколада на поверхности мороженого, делая вид, что тупой и ничего не понимает.

Кейти вернула блокнот матери.

– Мне очень жаль.

Мать устало улыбнулась и снова погрузилась в записи, словно это вовсе не напоминало ей о старых, но еще не заживших ранах.

1954 год. Обещание

Мэри скатывается к краю кровати и хватает за руку сестру, потому что этого не может быть, ведь никто не ожидал… Еще одна… опять… как волна, пришедшая издалека. Она приближается, и у Мэри так сильно болит спина, будто на животе вдруг туго затянули ремень. Все связки, все мышцы напрягаются, а позвоночник того и гляди треснет. Мэри словно выворачивает наизнанку: кажется, что она вот-вот взорвется и вся жидкость из нее хлынет наружу и забрызгает стены спальни.

– Я не смогу. – Ее голос звучит тихо, он словно бы доносится издалека. – Так больно, Пэт. Пожалуйста, сделай так, чтобы это прекратилось.

– Ничего нельзя сделать, – говорит Пэт. – Уже слишком поздно.

Мэри прижимается к сестре, не понимая, что происходит. Ей жарко и страшно, а Пэт решила действовать так, как считает правильным: никакой неотложки, никакой акушерки.

Там, за окном, субботний вечер. Девушки красят губы помадой, прыскают духами на шею, идут в бар, стуча каблучками и выдыхая клубы пара в морозный воздух. Мэри всем своим существом завидует им. Она отдала бы все на свете, только бы оказаться там, а не тут, с этой – о-о-о! – жуткой неизбежностью. Но деваться некуда, от этого не уйти – вот что самое ужасное.

Еще одна схватка.

– Они стали чаще, да? – выдыхает Мэри. – Чаще, чем раньше?

– Это нормально, – говорит Пэт. – Значит, все скоро закончится.

– Но я и так уже еле терплю!

Мэри слышит собственные стоны, заканчивающиеся криками.

– Тише, – шипит Пэт. – Хочешь, чтобы соседи услышали?

– Пусть соседи катятся ко всем чертям!

Мэри в отчаянии. Она смотрит на себя глазами Пэт и видит девушку, такую напуганную, что ей плевать на окружающих.

Посмотри на меня – такую! Видишь, это я. Все эти годы ты мне завидовала, старшая сестра, но я знаю: сейчас ты мне не завидуешь!

Опять схватки, слишком быстро. О, какая боль…

– Дыши, – говорит Пэт. – Я где-то читала об этом. Делай так, будто дым выдуваешь.

И Мэри дышит, пока у нее не начинает кружиться голова.

А потом происходит нечто удивительное. Вдруг она издалека видит себя ребенком, сидящим на ветке вишневого дерева. «Наверное, я умираю», – думает Мэри. Ей очень жалко себя, но радует, что боль ненадолго исчезает. Вспоминается тот день, когда солнце высветило дорожки на стене дома, а она, сидя на дереве, подглядывала за Норманом, соседским мальчишкой, чинившим свой велосипед. Ей хотелось тайком швырнуть в него что-нибудь, но вишни еще не созрели – ничего не было, кроме веток и листьев. Это был тот самый день, когда она накрасила губы, причмокнула и, насладившись странным вкусом краденой красной помады, быстро спустилась с дерева, пробежала по траве, бесшумно перелезла через забор и похлопала Нормана по плечу.

– Поцеловаться хочешь?

А теперь вот это… О, только не снова! Неужели схватки будут длиться вечно? Ей хочется вытолкнуть его из себя. Она почти теряет сознание. Это никогда не закончится. Мэри слышит собственный крик, она правда больше не может терпеть. Покой нарушен, все воспоминания улетели, и она снова в своей спальне, в этих четырех стенах, со своей сестрой, которая хлопочет рядом как ненормальная, и с этой непреодолимой, неизбежной потребностью толкать, выталкивать боль из себя. Это все равно что хотеть пустить газы – так же неловко.

Как она до сих пор может быть жива, чувствуя такую адскую боль? Она действительно ощущает ребенка, когда его головка давит на нее, раскрывает, растягивает с такой силой, что мышцы словно бы обожжены огнем. Это должно остановиться. Ей кажется, пламя пожирает ее. Она вытягивает руку, пытаясь сделать хоть что-то и все прекратить, но ее пальцы касаются головы ребенка – и это такой ужас, прикоснуться к еще не рожденному ребенку, что в комнате все замирает. Она дотрагивается до своей дочери – первая в мире, кто это делает. Голова ребенка неровная, сморщенная, как холмистый горный хребет. Волосики мокрые и тонкие, как пух, а макушка мягкая. А она, Мэри, выталкивает дочь наружу, и вот уже у нее между ног можно разглядеть личико. Через мгновение, спустя одну странную, смятенную секунду дочь рождается на свет. Она лежит между ног матери, часто моргая, и весь мир давит на ее плечи. Тогда Мэри понимает самое главное – что должна любить этого малыша. Если я не смогу больше ничего тебе дать, клянусь подарить тебе это.

Пэт возится с горячей водой и полотенцами и говорит:

– Дыши глубоко и больше не тужься!

А Мэри ничего не может поделать. Нет, никакое глубокое дыхание не способно это прекратить.

Понадобилось только три потуги (всего три! – это Пэт сосчитает потом, как будто даже в процессе рождения внебрачного ребенка Мэри повезло) – и вот малыш уже лежит на кровати, скользкий, как скумбрия. Мэри стала матерью.

Она сделала это. Она жива, ребенок тоже, и все трое вместе с Пэт плачут.

– Это от радости, – говорит сестра и смотрит на часы.

Наверное, в то мгновение ей становится страшно, потому что их отец в пабе и скоро вернется домой, так как же они, черт побери, объяснят ему, откуда взялся ребенок?

Глава шестая

– «Шлюха» – с этим словом я была хорошо знакома, – сказала Мэри девочке, подбежавшей к ней. – Но из уст моего отца оно прозвучало так, что мне стало нестерпимо обидно. Можешь себе представить?

– Я бы сказала, что здесь гораздо больше подходит прозвище «Гудини», – ответила девочка, схватив Мэри за руку. Она быстро повела ее обратно, на другую сторону улицы. – Мама с ума сходит.

– У меня были дела.

– Какие дела?

– Мне нужно было кое-куда сходить.

– Если тебе что-то нужно, просто попроси меня. – Девочка быстро вела ее по тротуару. – Скорее, нам надо поспешить.

– Где-то случился пожар?

– Извини, но мама места себе не находит. К тому же ты в ночной рубашке, а это просто убийственно выглядит.

Они поспешно вошли в ворота, прошагали по двору, миновали несколько дверей и зашли в кабину лифта.

Девочка предупредила:

– Если ты не против, я ей не скажу, что ты добралась до главной улицы.

Они вышли из кабины лифта в холл, и Мэри поразил глухой звук, который издали костяшки пальцев девочки, постучавшей в дверь.

Дверь распахнула женщина.

– Слава богу. Где она была?

– У ворот. Недалеко.

Мэри затащили в квартиру. Вешалка, аквариум, гора туфель и ботинок. Дверь за ней захлопнулась. Мир уменьшился.

– В кухню, – сказала женщина и указала дорогу.

Мэри предложили сесть. Девушке предложили выйти.

Женщина села за стол, заваленный бумагами, и сложила пальцы пирамидкой под подбородком.

– Куда ты отправилась?

– Мне было нужно кое-что.

– Что именно?

– Я хотела…

Но все пропало. Было похоже на попытку сжать лучик света в кулаке. Проклятие!

Женщина нахмурилась.

– Я понимаю, находиться под одной крышей нам обеим неудобно, но убегать нельзя. Там дороги и машины. Это опасно. К тому же у моей дочери полно других дел, кроме того, чтобы гоняться за тобой.

Они молча смотрели друг на друга. Мэри не могла понять, чего от нее ждут.

Женщина сказала:

– Ты никогда не могла просидеть на одном месте дольше пяти минут, поэтому я сама не знаю, почему так удивлена. – Немного помолчав, она добавила: – Социальная работница сказала мне, что ты прожила с Джеком по одному и тому же адресу целых тринадцать лет, вот я и подумала, что ты могла измениться.

Джек? Это имя вызвало боль. Мэри пожала плечами и прогнала воспоминания о нем.

– Для тебя это поистине мировой рекорд, – сказала женщина. – Целых тринадцать лет.

Это был допрос? Происходило нечто очень неприятное.

Женщина продолжала:

– Вчера ты говорила, что посылала человека разыскивать меня. Почему ты так сказала?

Мэри задумалась: в этих словах было зерно правды.

– Может, ты потерялась? – спросила она.

Женщина вздохнула:

– Ладно, забудь.

Мэри отвели в гостиную и усадили в кресло у окна. Она получила приказ: «Оставайся здесь». И еще один: «Даже не думай сдвинуться с места».

В качестве охранника к ней приставили мальчишку. А девочке было велено подняться наверх и заняться какими-то контрольными по математике. Женщина ушла.

Прошло всего несколько минут, и Мэри вдруг резко выпрямилась, вспомнив кое о чем. Как же она могла забыть! Теперь воспоминания вернулись – яркие и острые, как лезвие ножа. Виктори-авеню, большего ей ничего не было нужно. Только это. Дом номер двадцать три с голубыми воротами, аккуратным палисадником и ступеньками, выложенными керамической плиткой, которые вели к парадной двери. Она, бывало, считала их, подбираясь к окну, чтобы заглянуть в него, а потом снова считала, когда уходила назад на цыпочках. Ступенек было восемь. И каждая запечатлелась в ее памяти.

Мэри встала с кресла и пошла к двери. На этот раз она не забудет. Будет повторять в уме много раз, пока не доберется до этого дома. Но мальчишка схватил ее за руку и сказал, что лучше вернуться в кресло, иначе будет плохо.

– Я должна идти.

– Тебе нельзя.

Нельзя? Неужели этот мальчишка тут главный? Он был неловкий, рыжий и к тому же в пижаме. Но он стоял подбоченившись и твердил ей, что она должна сесть в кресло.

– Пожалуйста, срочно принеси мне бумагу и ручку, – сказала Мэри.

– Хочешь написать письмо? – удивился мальчишка.

– Не имеет значения, чего я хочу, – буркнула Мэри. – Просто принеси мне ручку.

Мальчик взял маленькую черную сумку с молнией и протянул ей.

– Вот. Мне надо сходить в комнату за бумагой. – Он трусцой побежал к двери. – Не уходи, – крикнул он через плечо, – а то мне всыплют.

Мэри написала «23» на обивке дивана и провела под надписью черту. Под первой чертой она провела еще одну и дотронулась до них кончиком пальца. Линии были похожи на два золотых ручья, один тек вперед, а другой – назад. Если она подталкивала их пальцем, они пересекались, переплетались, а стоило убрать руку, как потоки сразу отталкивались друг от друга. Это зрелище зачаровывало ее. Она несколько раз соединила и разорвала линии. Женщина не знала, что теперь делают золотые чернила. Неужели они существовали всегда? И неужели это настоящее золото? Такие чернила наверняка жутко дорогие.

Мальчишка, появившийся перед Мэри, процедил сквозь зубы:

– Мама увидит – просто рассвирепеет от злости!

Мэри улыбнулась ему. Какая у него сердитая и при этом симпатичная мордашка!

– Привет, – сказала она. – Откуда ты взялся?

Мальчик подошел ближе.

– Я серьезно. Тебе сильно влетит.

– Ну хватит переживать! – Мэри похлопала по дивану рядом с собой. – Давай, присаживайся вот тут, выкурим по сигаретке.

– Я же ребенок!

– Точно? Ты довольно крупный.

– У меня с щитовидной железой проблемы.

– Может быть, ты ешь слишком много?

– Это не имеет никакого отношения к еде. Это связано с обменом веществ. – Мальчишка строптиво сложил руки на груди. – У меня особые потребности.

– У всех они есть. Вот мне, например, непременно нужно уйти, а ты меня не пускаешь.

Мальчик нахмурил брови.

– Это мой пенал. Можешь его вернуть? Пожалуйста.

Мэри протянула ему черную сумочку. Старушке не очень хотелось ее отдавать, но ребенок проворно выхватил у нее свой пенал.

– Как ты себя ведешь? – возмутилась Мэри.

Мальчишка показал язык, уселся спиной к ней и вывалил на ковер карандаши и ручки.

Мэри перевела взгляд на окно. Рваные тучи проносились над верхушками двух деревьев – судя по листве, это были ясень и сикомор. За ними торчала остроконечная верхушка башни, от которой в стороны тянулись веревки с десятками разноцветных флагов, трепетавших на ветру. Неужели они появились только что?

– Это корабль?

Мальчик и головы не повернул.

Мэри попыталась встать, но кресло было глубокое, и ноги не пожелали ее слушаться. Она в отчаянии плюхнулась на сиденье.

– Пожалуйста, ответь мне. Там мачта и корабельные снасти. Мы недалеко от моря?

Мальчишка пожал плечами.

– Там просто дома.

– А почему кажется, что там вода и на воде рябь?

Ребенок встал и прижался носом к стеклу.

– Немножко похоже.

– Так там море?

– Нет, там небо и дома напротив, а за домом церковь, вот и все.

– А что это за флажки?

– Для красоты. – Мальчик выгнул шею. – Если бы мы жили у моря, было бы классно. – Он повернулся к Мэри. – Мама сказала, что в этом городе нам будет хорошо. Когда она здесь жила, он ей нравился, а вот мы с Кейти не в восторге. Гадко тут. У отца было лучше.

Мэри справилась с разочарованием. Получается, моря нет. А она была в этом так уверена.

– Скажи мне, – проговорила она, – что именно я должна делать?

– Понятия не имею. – Мальчишка уставился на старуху, не моргая. – Мама сказала, что это всего на одну ночь.

– Что – «это»?

– Ну, ты тут только на одну ночь. Хотя уже прошло две, потому что тебе некуда деваться. Ты меня понимаешь?

– Конечно. – Мэри пригляделась к мальчику. – Как тебя зовут?

– Крис.

– Сколько тебе лет?

– Четырнадцать.

– Хороший возраст.

Тот улыбнулся.

– Да? Почему?

– Это возраст приключений. – Мэри улыбнулась в ответ. Она вдруг полюбила этого мальчика. – Мне всегда хотелось брата. Я бы назвала его Немо.

– Так мою золотую рыбку зовут.

«А, – догадалась Мэри, – так вот откуда оно взялось, это имя». Ее вроде бы знакомили с каким-то обитателем аквариума. Ей было стыдно из-за того, насколько скудно ее воображение. Оно обеднело, стало домашним, ручным, приземленным. Но мальчик этого словно бы не замечал. Он принялся считать свои ручки и складывать их в кучки по цвету.

Кто-то еще так делал. Какой-то другой ребенок. О, как же медленно работал ее мозг! Думай же, думай. Не ручки, а пуговицы, высыпанные на газету из банки, в которой их хранила Пэт. Ребенок брал пуговицы одну за другой – самую большую, самую маленькую, самую красивую. И каждую рассматривал, поднося к окну, на свет. Рыжеволосое дитя…

Кэролайн!

Мэри испугалась, когда это имя вторглось в реальный мир. Испугалась, внезапно увидев перед собой рыжеволосую девочку, стоящую на коленях.

– Она говорит по телефону, – сообщила девочка. – Может быть, хочешь чашку чая?

– Она рисовала на диване, – сказал мальчик.

– Правда?

Мальчик показал.

– Вот, смотри! А мама решит, что это я сделал, потому что она взяла мою ручку.

Девочка пригляделась.

– Двадцать три?

Мэри накрыла цифры ладонью. Ей вдруг стало стыдно. Это ее рук дело! О чем она только думала? Она вытащила из кармана носовой платок и принялась стирать цифры.

– Не сотрется, – сказал мальчик. – Это перманентный маркер.

Мэри плюнула на платок и принялась тереть более старательно.

– Не бойтесь. Я все объясню. Я знаю людей, которые тут главные.

Девочка не стала ее ругать. Наоборот, сказала о том, что хочет «погуглить» насчет лечения. Она достала из кармана какую-то штуковину и открыла ее, после чего села напротив Мэри в кресло. Ее волосы отливали яркой медью.

– Ты на кое-кого похожа, – улыбнулась Мэри.

– Да?

– Она пропала, и я наняла одного парня, чтобы он нашел ее.

Мальчишка резко выпрямился.

– Детектива?

– Обошелся мне в целое состояние. Пришлось снять комнату поменьше, чтобы платить ему.

Мальчишка вдохновился.

– Мы могли бы нанять детектива, чтобы разыскать отца.

– Он не потерялся, – буркнула девочка. – Мы отлично знаем, где он сейчас: играет в «Счастливое семейство» в нашем старом доме.

– Но детектив заставил бы его с нами поговорить.

– Детективы ничем таким не занимаются, Крис.

– А вдруг занимаются? Вдруг ты не знаешь?

– Лучше помолчи, – строго предупредила брата девочка.

– Детектив пошел бы в наш старый дом, постучал бы в дверь и узнал бы, что папа жуть как хочет поговорить с нами, но просто ему подружка не разрешает.

– Кристофер Бакстер! – рявкнула девочка. – Ты пойдешь в магазин! Нам нужен или лак для волос, или спрей от насекомых, чтобы очистить диван. – Она закрыла свою штуковину и убрала в карман. – Так что лучше поторопись, пока мама ничего не увидела и не решила, что это сделал ты.

– Мне не разрешается ходить в магазин одному. И кроме того, мне надо ее охранять.

– Я отменяю приказ.

Мальчик покачал головой.

– Ты мне не босс.

– Я схожу, – сказала Мэри. – Тем более тут слишком жарко. Просто скажите мне, куда идти.

Дети переглянулись, и Мэри поняла, что они хотели ей сказать. «Нет. Ни за что. Никогда!». И еще «Ты чокнутая, ты потеряешься, и с какой стати нам тебя отпускать?».

Девочка произнесла.

– Мама не хочет, чтобы ты выходила из дома.

– А разве мы должны ей говорить?

Девочка одарила Мэри долгим пристальным взглядом. Она словно подыскивала правильный ответ.

– Думаю, она может это заметить.

– Она тоже могла бы пойти. Мы могли бы сходить все вместе. Посидели бы где-нибудь, поглядели бы на мир.

– Мама занята, – проворчал мальчик, засовывая свои ручки в пенал. – А Кейти надо в школу, хотя там с ней никто не общается.

– Заткнись, Крис, – сказала девочка. – Ты ничего не знаешь.

– Ты сама говорила!

– А теперь беру свои слова обратно. И, между прочим, у меня учебный отпуск. А у тебя что? Как ты прогуляешь еще один день?

Мальчик на миг прервал возню с ручками и ухмыльнулся:

– А у меня голова болит.

– И мама в это поверила?

– Мы могли бы поехать на машине! – воскликнула Мэри.

Дети дружно расхохотались. Девочка вдруг стала необычайно хорошенькой. Просто поразительно! Мэри хотелось сказать, что ей идет быть веселой, но женщину слишком сильно потрясло то, как девочке удалось расшевелить ее воспоминания. Ощущение было такое, будто электроны в ее мозгу впервые за много лет ожили, свет озарил тьму и произошло робкое соединение…

– Ни я, ни мой брат машину водить не умеем, Мэри.

Мэри принялась искать свою сумочку. Уж она-то точно умела водить машину, и ей так хотелось приключений!

– У меня где-то были ключи и водительские права. Мы промчимся мимо твоей школы и всех оставим с носом.

Мальчик восторженно поинтересовался:

– Это как?

Мэри приставила к носу ладонь с растопыренными пальцами, пошевелила ими и высунула язык.

– Вот так. Жест оскорбительный, сам понимаешь.

Мальчик повалился на ковер и задрал ноги вверх.

– А мимо моей школы можно проехать и так сделать?

– А еще можно глаза к носу скосить, – добавила Мэри. – Если хочешь показать, что никого не боишься.

Мальчик расхохотался еще громче, а девочка встала и осуждающе посмотрела на него сверху вниз.

– Пойду наверх, буду делать домашнее задание, – сказала она. – Не показывайте маме диван, а я попозже раздобуду средство, чтобы его очистить.

1948 год. Как это началось

Зажав шею Мэри под мышкой, отец тащит ее по садовой дорожке. Она лупит его по бедрам, чтобы он ее отпустил. Колотит кулаками то в бок, то по руке, но тот словно бы не замечает. Позади трусцой бежит Норман, вытаращив глаза от страха.

– Что вы ей сделаете? – кричит он.

– Сгинь, – рявкает отец, – чтобы тебе тоже не перепало.

Норман пятится. Папа бьет по двери ногой. Дверь качается на петлях. Мэри хватается за дверную раму обеими руками, но отец сильнее, и ее пальцы соскальзывают.

Пэт, сидящая за кухонным столом и пишущая что-то в дневнике, вздрагивает и в ужасе спрашивает:

– Что случилось? Что она сделала?

Мэри извивается, пытается оттолкнуться от отца, но он держит ее еще крепче и тащит через всю кухню к раковине.

– А ну умывайся! – ревет он.

Он вдруг стал незнакомцем. Незнакомцем с глазами цвета серого гранита. Мэри гадает – куда подевался ее отец, который так весело смеялся утром? От того мужчины не осталось и следа. «Нет, это не мой папочка, – думает она. – Я помогала ему засыпать землей костер в саду. Он говорил мне, что я ангелок. В его улыбке была любовь. А теперь это какой-то мужик с холодными глазами».

– С мылом! – рычит отец. – И полотенцем утрись. Мне, что ли, самому это сделать?

Мэри хватает полотенце и вытирает лицо.

– Целоваться с мальчишками! – кричит этот незнакомый отец. – Малеваться помадой! Тебе двенадцать лет!

– Скоро тринадцать, – шепчет Мэри.

– Клянусь, если еще увижу с этим соседским охламоном, отправлю тебя на тот свет.

– Папочка, – говорит Пэт, подойдя к отцу и прикоснувшись к его руке, – ты пугаешь ее.

Отец, сверкая глазами, отталкивает Пэт.

– Да ты хоть знаешь, что у них было на уме? У них обоих!

– Она не хотела, – вступается за сестру Пэт. – Она ничего не понимает. Это Норман за ней бегает. Позволь, я поговорю с его матерью.

Но Мэри не хочет, чтобы Нормана наказали за то, что получилось. Она сама к нему напросилась.

– Я его попросила, – шепчет она.

Отец смотрит на дочку в упор.

– Чтобы он тебя поцеловал?

Мэри еле заметно кивает.

– Я сидела на дереве, а он чинил свой велик, и мне захотелось попробовать, как это…

Отец мотает головой, словно хочет заставить эту картину исчезнуть из его воображения. А потом говорит Мэри, что она унизила себя, что таких девочек называют позорными словами и что с этих пор ей запрещается разговаривать с Норманом и лазать по деревьям, а из дома она будет выходить, только если он ее куда-то отправит. И пусть Пэт подыщет ей работу по дому – начать можно с чистки туфель и ботинок для всей семьи.

Пэт тихо предлагает отцу чай, но он ничего ей не отвечает и выходит из дома, сердито хлопнув дверью.

Мэри прислоняется к раковине. Порыв воздуха от двери долетает до нее, толкает к ней жар от духовки.

Пэт поворачивается к сестре.

– Смотри, что ты наделала.

С губ Мэри срывается тихий звук. Это странно – звук словно бы издает вовсе не она.

– Я не хотела.

– Как всегда.

– Подумаешь, Норман. С чего отец так взбесился?

– Потому что ты его драгоценная девочка. Хочет, чтобы никто тебя пальцем не тронул.

Мэри закрывает глаза. Ей хочется, чтобы Пэт ушла, чтобы весь дом исчез. Улица пусть убирается тоже, если хочет. И город, и все люди. Она-то знает, что Пэт имеет в виду, говоря, что отец о ней заботится, только Мэри этого не надо. Он хочет, чтобы она ничегошеньки не делала, только ходила в школу, а потом училась печатать на машинке и брала уроки стенографии. В конце концов она устроилась бы в офис и осталась бы жить с ними, после чего нашла бы хорошего человека и вышла замуж, рожала бы от него детишек, стирала бы его тряпье, гладила, скребла ступеньки на его крыльце и натирала воском перила. Мэри в таком ужасе от этой перспективы, что ее передергивает. Она зажмуривается.

– Знаешь, – говорит она, открывая глаза, – как только я получу школьный аттестат, я уеду в Лондон.

Пэт искренне смеется:

– Не говори глупостей.

– Я не шучу.

– Никуда ты не поедешь. Когда закончишь школу, тебе стукнет пятнадцать. Ты еще будешь ребенком, так что придется делать то, что велит отец. И зачем тебе ехать в Лондон, скажи на милость? Там почти все разбомбили.

– Я хочу стать актрисой. Почти все главные продюсеры находятся в Лондоне.

– Так ты поэтому обезьянничаешь, слушая радио? Поэтому повторяешь всякие странные разговоры? Вздумала стать кинозвездой?

Пэт посмеивается и берет с кухонной тумбы сигареты. Пальцы у нее желтые от табака. Отец вчера про это говорил. Он велел ей больше не подавать еду на стол такими руками, заставил пойти в ванную и тереть кожу пемзой.

– Я участвовала в школьной постановке, – сообщает Мэри. – Учительница сказала, что у меня идеальная дикция.

– Думаешь, это так важно? Не глупи. У тебя семь пятниц на неделе. Сегодня одно, завтра другое. Тебе нравится болтать глупости и смотреть на людей, которых ты своими глупостями шокируешь. – Пэт делает глубокую затяжку и выпускает дым в сторону Мэри. – Надеюсь, в один прекрасный день ты повзрослеешь и эта дурь пройдет.

У Мэри неприятно сосет под ложечкой. Что-то глубокое и злобное закипает в ней.

– Прекрати, Пэт. Не смей отнимать у меня все возможности. Почему у тебя всегда все получается таким скучным и тусклым?

– Я не стану отвечать на эти слова, Мэри Тодд. – Пэт подносит сигарету к губам и снова глубоко затягивается. Кожа около ее губ сморщивается так, будто кто-то затянул шнурок на торбочке. – А теперь… как насчет того, чтобы перестать корчить из себя королеву театра и начать чистить обувь?

Два дня спустя отец вернулся с работы с отрезом шелка – темного, как грозовая туча, с зелеными проблесками. Когда он вынул шелк из оберточной бумаги, ткань стала похожей на экзотическую птицу, которую отец где-то украл и теперь здесь, в столовой, выпустил полетать.

– Тебе, – сообщает он, приложив шелк к талии Мэри.

Девушка восхищенно гладит ткань.

– Где ты это взял?

– Какая разница?

Теперь ни у кого нет шелковых платьев. Новых, по крайней мере. Да чтобы еще столько ткани…

– Наверное, это стоило кучу денег!

– А ты не думай об этом.

Из кухни приходит Пэт с заварочным чайником в руке. Она останавливается, раскрыв рот от изумления, около стула, где сидит Мэри, и смотрит на ткань, наброшенную на колени сестры.

– Это… что такое?

– Это мне, – произносит Мэри, все еще не веря в произошедшее. Она удивленно смотрит на отца. – Дороже пяти фунтов?

Тот постукивает пальцем по кончику носа.

– Не задавай вопросов, и мне не придется тебе врать.

Пэт ставит чайник на стол.

– А мы еще по счетам в этом месяце не платили.

В ее голосе звучит упрек, и Мэри становится неловко. Она словно бы в чем-то провинилась. Это так знакомо… Только на прошлой неделе отец купил ей пару детских перчаток, а за неделю до того – коробку носовых платочков (китайских, с ручной вышивкой). Мэри ужасно понравились подарки – они были очень необычные, – а Пэт решила, что это пустая трата денег, вывела Мэри в коридор и сказала ей, что, если бы она так не своевольничала, отцу не пришлось бы делать такие дорогие покупки.

– Я подарков не прошу, – прошипела в ответ Мэри. – Просто папа так извиняется за свою ругань!

– Почему же он меня не ругает?

– Потому что ты у нас такая образцовая.

Этот ответ Пэт понравился, потому что она наслаждалась своей образцовостью: она умела предугадывать поведение отца, могла почувствовать разницу между «строгий, но в хорошем настроении» и «пьяный и в тоске». А еще она только по звуку, с которым отец закрывал дверь, вернувшись из паба, могла понять, что ему нужно – трубка, шлепанцы и посидеть у камина или побыть одному в гостиной с фотоальбомом и стаканом виски.

«Он не виноват, – говорила Пэт. – Это все от тоски».

Пэт было двенадцать, когда умерла мама, поэтому она знала, каково отцу. А Мэри было всего три дня от роду, так что она вообще могла об этом знать?

Но порой Мэри набиралась смелости и тайком входила в отцовскую спальню, чтобы посмотреть на свадебную фотографию и потрогать мамино лицо через стекло. Это была та самая мама, которая теряла при родах одного сына за другим. Врачи предупредили, что ей больше нельзя иметь детей, но она не желала их слушать. Та самая мама, которая сказала: «Рожу еще одного ребенка, и он будет самым лучшим!».

Когда она вынашивала Мэри, у нее выпали все волосы, и врач сообщил, что снова будет выкидыш. Тогда она легла на диван и несколько месяцев не вставала. А когда родилась Мэри, оказалось, что она – копия матери. «Рыжая, – называл ее порой отец. – Моя рыжая красотка».

Пэт совсем не походила на маму. Волосы у нее были русо-каштановые. А от отца она неизменно получала практичные подарки – к примеру, хлопчатобумажный фартук с карманами или жесткую щетку, чтобы драить ступеньки крыльца. Изредка какой-нибудь парень с отцовской работы передавал ей коробку с персиками. Пэт эти подарки, похоже, радовали, а Мэри считала их скучными. Пэт никогда не получала ничего настолько красивого, как этот отрез прекрасного шелка.

– Мы разделим, – говорит Мэри сестре. – Тут много. Хватит на два платья.

Пэт накрывает чайник стеганой грелкой и смотрит на отца.

– И где, скажи на милость, она будет носить это платье?

Отец добродушно пожимает плечами.

– Может, дома?

– Шелковое платье – дома? – Пэт заносчиво вздергивает подбородок. – Ты что, не видишь, что ты ей потакаешь?

Отец молча намазывает масло на хлеб и ищет глазами горшочек с вареньем.

Пэт усаживается напротив.

– Когда я была в ее возрасте, ты меня никогда не баловал.

– Когда ты была в ее возрасте, шла война.

– И я все делала по дому для вас двоих! Мне приходилось считать каждый пенни, стоять в очереди в бакалейной лавке, накрывать стол к чаю, стирать и штопать. И никто никогда не покупал мне подарков.

Мэри не хочется, чтобы этот отцовский сюрприз привел к ссоре. Она встает и прикладывает ближний конец отреза к подбородку. Ткань струится к ее лодыжкам. Девочка надеется отвлечь сестру и отца от неприятного разговора. Она качает бедрами и смотрит, как по шелку бегут волны.

– Он волшебный, этот шелк. Прямо как бальное платье у Золушки.

Отец усмехается.

– А Пэт будет твоей феей-крестной и во что-нибудь его превратит.

Пэт хмурится еще сильнее.

– И когда же я время для этого найду, спрашивается?

– Найдешь, – говорит отец и с таким видом тянется за ножом, будто все решено. – А если останется, можешь и себе что-нибудь сшить.

– Если останется? – переспрашивает Пэт. – Я получу остаток?

Намазывая варенье на хлеб, отец с любопытством смотрит на нее.

– Ты же вроде не любительница наряжаться. Ни танцами сроду не интересовалась, ни музыкой.

– Я терпеть не могу шум и пьяных, но праздники мне нравятся.

– И когда ты в последний раз принимала приглашение на праздник?

– Когда меня в последний раз приглашали, ты хочешь сказать?

Отец мрачнеет. Пэт никогда не вела себя так дерзко с ним. Что с ней стряслось?

– Не помню, чтобы ты вышла из дома, когда соседский парень выкатил во двор мамашино пианино. – Отец звякает ножом по краю горшочка с вареньем с таким видом, будто выиграл очко и разговор окончен. – Пусть платье достанется той девочке, в которой есть огонь.

Огонь! Это слово отец произносил и раньше. И Мэри хватается за это слово. У нее огонь есть, а у Пэт – нет. Она сама знает это, да и всегда знала. Это что-то жаркое и дикое, что иногда пробуждает в ней желание выйти из дому и идти по дороге без остановки. Дорога всегда многое обещает: молочный коктейль в кафе «На углу», поездку на автобусе до «Тиффани» в день морского парада, чтобы посмотреть на танцоров, или даже (когда станет старше – она поклялась себе в этом) путешествие в Лондон.

Представить только ночь в гостинице «Empire Rooms» или в зале «Lyceum»! Биг-бенд играет так громко, что чуть крышу не срывает, а в зале – сотни человек. Незнакомцы останавливаются, заговаривают с ней… и, может быть, приглашают на танец. Ее определенно ожидают приключения.

– Ты домоседка, – говорит отец Пэт, мрачно разливающей чай по чашкам. – Тут и спорить нечего.

– А я? – спрашивает Мэри, опустившись на колени рядом с ним. – Я – мироседка?

– Беда ты, – грустно говорит ей отец. – Вот кто.

Глава седьмая

Кейти представляла себе загородный домик с розами около двери – разве не таким должно быть жилище бабушки? А дом Мэри оказался многоквартирным ступенчатым кондоминиумом, почти неотличимым от других на улице. Дома стояли в низине, а выше них проходил скоростной участок шоссе. Когда они вышли из машины, впечатление у Кейти было такое, будто мрачное небо нависло прямо над ними. Воздух пропах выхлопными газами.

– Я знакома с местными жителями, – сообщила Мэри, пристально глядя на дом.

– Ты здесь живешь, – сказала ей мать.

– Вовсе нет. Чушь какая!

Мать вытащила из сумочки конверт, который ей дали в больнице, и помахала им перед носом Мэри.

– А откуда тогда у меня ключи от твоей квартиры?

Но Мэри не обратила никакого внимания на ее слова. Она прошагала по дорожке к двери и постучала.

– Никто не откроет, – сказала Кэролайн.

– А Джек? – хмыкнул Крис.

Мать зыркнула на него.

– Прекрати! – Взглянув на Кейти, она добавила: – Присмотри за братом.

Кейти взяла Криса за руку и увела в сторону. Они сели рядышком на парапет возле дома. Мать вертела в руках связку ключей.

– А как это – быть мертвым? – прошептал Крис.

– Откуда я знаю?

– Как думаешь, там темно?

– Наверное.

– А как думаешь, другие мертвецы страшные?

Чтобы отвлечь Криса, Кейти посоветовала ему посчитать плитки на дорожке. Обычно он таким занимался сам, без принуждения, но на этот раз слушаться не стал и пристально уставился на Мэри.

Женщина подошла к окну и заглянула внутрь дома.

– Как тоскливо, наверное, там сидеть одному… – произнесла она рассеянно, не обращаясь ни к кому.

– Пойдемте, – сказала Кэролайн. – Дверь открыта. Все в дом.

Первой вошла Мэри. Она протиснулась мимо матери и пошла по коридору. Все остальные замерли рядом на ступеньках крыльца. Было душно и пахло чем-то сладковатым. Кейти задумалась: не так ли пахнет смерть? – и сглотнула подступивший к горлу ком.

– Входите! – позвала Мэри. – Входите и полюбуйтесь на всю эту красоту!

– А свет можно включить? – шепотом спросил Крис.

Мать покачала головой.

– Ни к чему электрическому даже не думайте прикасаться.

В полумраке трудно было что-то разглядеть. Кэролайн, Крис и Кейти осторожно прошли по прихожей и заглянули в комнату – похоже, в гостиную. У стены – диван, неподалеку от него расположился камин, у окна – стул с жесткой спинкой, в углу – старенький телевизор на тумбе. Но как только глаза Кейти привыкли к темноте, она разглядела стеллажи от пола до потолка, плотно уставленные книгами, стопки журналов на нескольких столиках и застекленный шкаф, набитый безделушками: масками, резными фигурками и яркими статуэтками. Напоминало благотворительный магазин. Камин был облицован резным камнем, а на подоконниках громоздились горы бумаг и корзинки с мелочами. К стене тут и там были прикреплены птичьи перья, на полу лежали подушки, к двери со стороны комнаты скотчем как попало приклеили вырезанные из журналов заметки. От жары становилось трудно дышать. Даже от ковра и штор тянуло затхлостью.

Мать это тоже явно заметила.

– Я открою окна, хорошо?

Мэри ходила по комнате и прикасалась к разным предметам с таким видом, будто никогда не видела их раньше. Она осторожно провела пальцем по верху каминных часов, бережно подняла двумя руками фарфоровую собачку и опустила на место. Подняла руку и звякнула хрустальными бусинами люстры.

– Поглядите только! – ахнула она, открыв что-то наподобие музыкальной шкатулки.

Тихо полилась старинная мелодия, и пластмассовая балерина повернулась на триста шестьдесят градусов на подставке.

Мэри села на диван и довольно вздохнула, держа шкатулку на коленях. Глядя на нее, можно было подумать, что она пришла в какую-то чудесную галерею на выставку, где ей, почетной гостье, позволили прикасаться к экспонатам.

Но у матери таких мыслей явно не было. Теперь, когда шторы раздвинули, она стояла, прижав ладони к щекам, с таким видом, словно оказалась в фильме ужасов.

– Как тут грязно, – произнесла она одними губами, стоя у окна и глядя на Кейти.

Кейти кивнула, но с матерью согласилась не совсем. В комнате, конечно, царил беспорядок, но не было ни сырости, ни плесени. По углам не разбегались тараканы. Просто гостиную основательно запустили, вот и все. Возможно отчасти это было связано с болезнью Мэри. Может, именно поэтому она забывала прибирать в доме, а Джек, вероятно, тратил слишком много времени на присмотр за ней и не успевал следить за порядком.

Мэри взяла подушку и стала гладить так, будто бы это прикосновение ее успокаивало.

– Хочешь взять ее с собой? – спросила мать. – Хочешь положить ее сюда?

Она указала на чемодан на колесиках, который прикатила в дом.

– А я куда-то еду? – спросила Мэри радостно.

Мать нахмурилась.

– Мы здесь, чтобы взять кое-что из вещей, ты забыла? На пару дней. Две-три ночнушки, несколько смен белья, кое-какие туалетные принадлежности.

Мэри явно не собиралась искать одежду, зубную щетку и вообще что-то необходимое. Она гладила подушку и радостно смотрела через плечо матери на вид за окном: на дорогу, дома и машины, на цепочку магазинов. Там все бурлило жизнью.

Крис отошел от двери и теперь рассматривал что-то наподобие пластмассовых гор, приклеенных к доске. Он потрогал одну пальцем.

– Это для чего?

– Не трогай! – рявкнула мать. – Ни к чему здесь не прикасайся.

Мэри повернула голову и увидела, что заинтересовало Криса.

– Это Волчья гора, – улыбнулась она. – Принеси сюда, я тебе покажу.

Но мать решительно покачала головой и одними губами сказала Крису, что гора грязная и дотрагиваться до нее нельзя. А потом добавила шепотом:

– И как только можно так жить? – с этими словами она прошла по ковру и села на корточки у ног Мэри. – У тебя есть место, где ты хранишь важные бумаги? Выдвижной ящик, какая-то папка? Мне бы не хотелось копаться в твоих вещах, но нам нужны свидетельство о рождении Джека и банковские документы. А еще твои пластиковые медицинские карточки и номера полисов национального страхования. Знаешь, где все это может лежать?

Мэри пожала плечами.

– Всем этим занимается Джек.

Кейти не сводила глаз с матери. Та сделала глубокий вдох. Эти же самые слова она произнесла за завтраком, когда Кэролайн спросила у нее, не надо ли отменить доставку молока или газет.

– Мне очень жаль, – сказала мать, – но Джека больше нет. У него был инфаркт, он умер.

Мэри устремила на нее взгляд, полный недоверия и тревоги.

– Когда?

– Три дня назад. Ты ездила с ним в больницу на скорой, помнишь?

– Нет. Потому что мне никто не сказал!

– Говорили. Но ты забыла.

Мэри на миг перевела взгляд на Кейти, потом на Криса и на мать, словно искала объяснение.

– Я же видела его за окном, – прошептала она.

– Не видела. Просто у тебя плохо с памятью.

– Хочешь сказать, я не понимаю, что вижу? Думаешь, я могу такое забыть? – Старуха махнула рукой. – Ты говоришь массу глупостей.

Кейти до ужаса хотелось здесь побывать. Эта затея казалась просто потрясающей – поехать туда, где жила Мэри. Кейти представляла себе, что им навстречу выйдет толпа соседей, что все будут им сочувствовать и угощать чаем. Она воображала, что в залитом солнцем саду соберется много людей и они станут рассказывать разные истории, благодаря чему раскроются какие-то тайны, закрасятся белые пятна на карте. А мама в кои-то веки расслабится и, может быть, немного потеплеет к Мэри. Кейти даже представила себе, что мама возьмет и объявит, мол, им всем будет лучше, если они вместе переедут жить к Мэри. Только бы уехать из этой квартиры, уйти из этой школы, от презрения Эсме. У нее был бы шанс начать новую жизнь!

Теперь все это казалось глупой фантазией. Мэри сидела на диване и смотрела на камин так, словно видела, как в нем весело пляшут языки пламени, хотя на самом деле там просто чернела сажа. И казалось, что совсем не стоило привозить ее домой. Здесь у Джека случился инфаркт, и Мэри могла обезуметь еще сильнее, приехав сюда. Наверное, мама тоже так подумала, потому что расстегнула молнию на чемодане и достала рулон мешков для мусора и большой пластиковый пакет с ручками.

– Давайте-ка поработаем. – Она поманила к себе Криса и велела ему сесть рядом с Мэри на диван. – Присмотри за ней. Сиди на месте и ничего не трогай. Кейти, пойдем со мной.

Кейти бросила на брата озадаченный взгляд. Он, усевшись на диван, пожал плечами и положил руки на колени. Вид у него был неловкий – мальчик словно вдруг оказался перед кабинетом врача.

Когда они вышли в коридор, мать дала указания. Кейти предстояло вынуть из холодильника все испорченные продукты, а также постирать вещи, если найдутся, но делать это мать велела в перчатках. Она протянула Кейти рулон мусорных пакетов и большой пакет.

Кроме того, Кейти предстояло проверить кухонные шкафчики в поисках лекарств (список она посмотрела в интернете), а затем приготовить всем чай. Молоко, печенье и контейнер с чайными пакетиками они привезли с собой.

Мама все продумала. Как всегда. Правда, сегодня она смягчила свое незыблемое правило – «никакого сахара».

– Может быть, лекарств тут и вовсе нет, но ты все равно быстренько просмотри шкафчики, – попросила она. – Возможно, она принимает доксазозин – это важный препарат. Другие настолько срочно не потребуются. Да, и еще проверь, не найдется ли арисепт, от деменции. Мало ли…

– От деменции?

– Мне кажется, что это вполне вероятно. С памятью у нее просто катастрофа. – Мать сделала глубокий вдох. – Так, и позвони мне, когда будет готов чай. Только убедись, что чашки чистые.

– А ты куда?

– Наверх – посмотрю, какая там картина. Совет кондоминиума захочет забрать эту квартиру. Мы не можем позволить им увидеть, что она жила вот так. – Мать взглянула на часы. – За работу!

В маленькой кухне было темно и пахло прогорклым маслом. Казалось, тут кто-то много лет готовил чипсы и ни разу не удосужился проветрить. Кейти включила свет и открыла дверь, за которой оказался крошечный заросший садик. Но при свете все в кухне оказалось еще хуже. Кейти увидела засаленные муслиновые занавески и слой грязи на полу. Чувствуя себя сотрудником криминальной полиции, работающим на месте преступления, она натянула перчатки и открыла дверцу холодильника. Она почти ожидала, что увидит там отрезанную голову на тарелке, но все оказалось вполне заурядно – кусок сыра, банка маринованных огурцов, несколько сморщенных морковок и проросших картофелин, упаковка просроченного маргарина. Молоко Кейти вылила в раковину, зажав нос, поскольку оно скисло. За ним последовали остатки апельсинового сока из картонной упаковки. При этом Кейти то и дело искоса поглядывала на дверь – не войдет ли Мэри? Возможно, стоило спросить у нее разрешения? Может, она хотела бы съесть маринованный огурец? А вдруг эта банка предназначалась Джеку?

Кейти вскипятила воду в чайнике (доверилась исправности электрики на пять минут), а пока ждала, выглянула в садик. Он зарос, но был красив в этом запустении. Тут переплелись, перепутались все цвета и формы. Когда вода закипела, Кейти вымыла несколько грязных чашек и тарелок, обнаруженных в раковине. При этом девушка думала о том, как все неправильно. Вдруг с этой тарелки Джек ел в последний раз? А она его, можно сказать, смывает…

Список лекарств. Толтеродин, лизиноприл, доксазозин. Рядом с названием первого препарата стояла звездочка и надпись почерком матери: «Отказ от мочегонных средств, возможно, усиливает спутанность сознания?». Рядом со всем, что касалось Мэри, хотелось поставить вопросительный знак.

Кейти нерешительно открыла дверцу шкафчика над раковиной. Он был битком набит коробками с сухими завтраками. Проклятие! А их считать испорченными продуктами? Может быть, поскольку вряд ли кто-то собирался это есть. Значит, и их предстояло выкинуть. Кейти вытаскивала одну коробку за другой. К каждой была приклеена записка: «Если сейчас темно, возвращайся в постель».

Господи, как же это грустно! Наверняка все напоминания писал Джек, заботясь о Мэри. Видимо, он направлял ее обратно в спальню, если она бродила по дому и думала, что пора завтракать. Кейти не смогла выбросить эти наклейки. Она отклеила их и аккуратно убрала в карман, после чего выбросила коробки в мусорное ведро.

В следующем ящике лекарств тоже не оказалось – только кофе, чай, чашки и тарелки. Изнутри на дверце была приклеена еще одна записка: «Только одну ложечку сахара, ты сама сладенькая!». Ее Кейти тоже отклеила: быть может, Мэри порадуется этим напоминаниям и почувствует себя как дома. Через некоторое время Кейти нашла еще несколько: «Чайник горячий, как ты», «Ты зажгла мое сердце, но эти спички не трогай».

А рядом с дверью, ведущей в сад: «Если захочешь выйти, пожалуйста, возьми меня с собой».

Их расклеили повсюду. И это было так… мило. На стене висела пробковая доска с приколотым к ней рисунком. Смотреть на него было больно, потому что там изображался человечек из черточек, а над его головой тем же самым почерком, что на наклейках, написали «Джек». Человечек держал за руку женщину, тоже нарисованную черточками-палочками, и над ее головой значилась надпись «Мэри». Пониже – еще четыре человечка, над которыми были написаны имена: Кэролайн, Стив, Кейти, Крис.

Семью Кейти изобразил человек, который недавно умер. Отец держал за руку маму, и это было так прекрасно, как будто Кейти читала по-настоящему романтическую книгу или смотрела столь же романтический фильм. Кейти сняла рисунок с доски и убрала в карман. Потом взяла печенье и вернулась в гостиную. Пусть мать ищет лекарства. И чай тоже пусть готовит сама.

Крис явно тоже нарушил данные ему инструкции, поскольку «Волчья гора» была включена в розетку и вовсю работала. На плато стояли пластмассовые волки с голубыми металлическими глазами и белой шерстью, которая топорщилась мелкими иголками. Под их лапами сверкал огоньками снег. Крис наклонился к ним и прислушивался.

– Слышишь, как они воют? – спросила Мэри. – Они кое-что стерегут.

Крис понимающе кивнул:

– Я их в чемодан уберу.

– Правильно. Возьмем волков.

Кейти понимала, что это несерьезно. Мать никогда не согласилась бы взять в дом хоть что-то электрическое из квартиры Мэри. Решила бы, что из-за этого начнется пожар или, как минимум, перегорят предохранители.

– Вот, – проговорила Кейти, надеясь отвлечь Криса, – печенье.

Ее брат с усмешкой взял пакет, но намерений своих не изменил. Он осторожно уложил волков в чемодан.

– Правда, классные?

– Миленькие, – рассеянно произнесла Кейти и провела кончиком пальца по хрустальным бусинкам люстры. По комнате разбежались маленькие радуги.

– А вот сувенирные курительные трубки Джека, – сообщила Мэри, помахав Кейти рукой, в которой зажала несколько таких вещиц. – Куда бы мы с ним ни поехали, он всегда покупал новую. Вот эта – из Австрии, она делится на три части. А мне всегда нравилась природа в Тироле.

– А она его вправду через окно видела, – сказал Крис, указав рукой с зажатым в ней пакетом печенья на один из стульев в гостиной. – Он прямо тут сидел.

– Я его все время вижу, – добавила Мэри. – А как же иначе?

Крис с любопытством посмотрел на нее:

– А он никогда не кажется тебе голодным и опасным?

Кейти зыркнула на брата, предупреждающе сдвинув брови, но он сделал вид, что ничего не заметил. Пусть пугает себя сколько хочет, считая, что Джек превратился в зомби, но зачем же Мэри к этому склонять? Не стоило напоминать ей о том, что Джек умер. Мама и так ее этим огорчила.

– Джек много чего коллекционировал, – продолжала Мэри, протянув Кейти нечто похожее на связку тонких палочек. – Вот иглы дикобраза. Он пользовался ими для рыбалки.

Затем она показала внукам маленький парусник, сделанный из голландского деревянного башмака, со снастями из золотых нитей и парусами из оберточной бумаги, еще несколько корабликов, набор дорогих немецких ручек и флакончик духов с крышкой в виде черного шарика.

– Прямо из Парижа, – блаженно проговорила Мэри, нажала на крышку и опрыскала духами шею. – Ручная резьба по хрусталю и еще серебряная кисточка для большей элегантности.

Откуда у нее брались названия для всех вещей, почему она так легко их вспоминала и произносила? Как она могла помнить, что они собой представляли и откуда привезены? Может быть, это происходило потому, что она сейчас находилась здесь, в квартире, где они жили с Джеком? И воспоминания возвращались, если она оказывалась в «правильном» месте достаточно долго?

– Уверена, он был бы рад, если бы вы взяли себе что-то в подарок, – сказала Мэри внукам. – Что бы вы хотели? Как насчет рожка для обуви? Всегда полезно иметь рожок для обуви. Вот этот – от Фримена, знаменитого обувщика с Лавендер Хилл[3]. Вы бывали в Лондоне?

Крис помотал головой.

– Нигде мы не бывали, даже за границей. Мама летать боится.

– Вот как? Жаль. Так можно много всякого повидать. Но вы еще такие юные. У вас уйма времени.

Радостно улыбаясь, Мэри стала протягивать Крису и Кейти разные вещицы, чтобы они укладывали их в чемодан. На первый взгляд они казались совершенно бесполезными, но рассматривать их вместе оказалось забавно. Шторы на окнах развевались, как подолы белых летних платьев, а Мэри рассказывала и рассказывала о сифоне, в котором можно было делать газировку, о глицериновой лампе, солнечных часах от Эйнсли и Уилсона, кофейном сервизе «Meakin»[4]. Мэри вела себя как ведущая «Antiques Roadshow»[5], рассказывающая о старинных вещах.

В гостиную порывисто вошла мать с охапкой одежды.

– Я нашла блузки, юбки и нижнее белье. Не обнаружила ни жилетов, ни носков и не очень уверена насчет этих брюк. – Она показала их Мэри. – Даже этикетка висит. Если я их возьму, ты будешь носить?

Мэри пожала плечами и посоветовала матери спросить об этом у Джека, который, как она полагала, наверное, сейчас наверху.

Мать устало вздохнула и повернулась к чемодану.

– Это еще что такое?

– Всякое-разное, что мы берем с собой, – ответил Крис.

– Нет-нет. Категорически нет. – Мать положила одежду на стул. – Мы не сможем все это увезти. Зачем, скажи на милость, тебе понадобился пластмассовый ананас?

Мэри укоризненно посмотрела на нее:

– Но это же ведерко для льда! Что ты делаешь? Положи его обратно!

– Часы еще может быть, – заявила мать. – Но никаких газет и финтифлюшек. – Она снова сунула руку в чемодан. – А это что еще такое? Трубка?

Мэри выхватила ее у Кэролайн.

– Это не твои вещи! Думаешь, имеешь право рыться в них? Кто тебе сказал, что так можно делать? – Она положила трубку обратно в чемодан, добавила что-то вроде стопки старых театральных программок и протянула руку. – Дай мне ананас.

Кэролайн выполнила просьбу. Со свирепым видом она повернулась к вороху одежды.

– Придется это все положить сверху, так что не ругайся, если одежда помнется!

Кейти взглянула на Криса. Тот ел печенье и притворялся, что ничего не замечает, а значит, чувствовал себя таким же виноватым, как она. Они не помешали Мэри творить глупости при сборе вещей, и вот теперь снова разгорелся скандал. Нечто подобное случилось вчерашним вечером, когда Мэри пожелала прогуляться после ужина. Мать спокойно объяснила, что уже поздно, на улице ночью опасно и пора ложиться спать, но Мэри надела пальто и заупрямилась. Кейти предложила прогуляться с бабушкой вокруг дома, поскольку сама дико устала от подготовки к экзамену, но мать решительно заявила, что не позволит им обеим так рисковать, заперла дверь и убрала ключ в карман. Мэри стояла в коридоре и требовала, чтобы ее выпустили, говоря, что не выносит закрытых пространств.

– Это что, тюрьма? Ты что, собираешься нас запереть в угольном сарае?

Мать принялась доказывать, что никакого угольного сарая у них нет и никто никого не намерен запирать, но дверь она не откроет, потому что на улице темно.

Мэри вышла из себя.

– Может быть, ты не откажешься отпереть свое сердце? – рявкнула она, прошествовала по коридору и вышла на балкон, где сердито выкурила сигарету.

И вот настал новый день, а Мэри снова оказалась причиной конфликта. Другой дом, другой спор. Столь же неразрешимый.

Мать швырнула вещи в чемодан и свирепо захлопнула крышку.

– Больше ничего не возьмем, – объявила она. – Я-то думала, ты положишь только фотографии и пару вещей Джека, а не вот это. Ты не можешь забрать отсюда все!

Мэри покачала головой.

– Открой чемодан. Я еще не была наверху.

– Что тебе нужно оттуда?

– Туфли. Платья. Мало ли еще что.

– Одежду я уже собрала, а туфли – у тебя на ногах. Брать что-то еще нет никакого смысла.

– Отец купил мне отрез фантастически красивого шелка, – мечтательно произнесла Мэри. – А сестра сшила из этого шелка платье. Всякий раз, когда я его надевала, я с кем-то целовалась. Я никуда не поеду без этого платья.

– Тут нет места, – сказала мать, в отчаянии расстегивая молнию чемодана. – Мы побываем у врача, и потом станет ясно, сколько времени ты проживешь у нас. Но до тех пор твои вещи должны остаться здесь.

– У врача? – переспросила Мэри. – У какого врача?

– У того, о котором мы говорили вчера.

Мэри строптиво сложила руки на груди.

– Жаль тебя огорчать, но я такого разговора не припоминаю и, боюсь, на завтра у меня есть планы.

– Завтра воскресенье. А визит к врачу назначен на вторник.

– К сожалению, на вторник у меня тоже имеются планы.

Мать резко отвернулась от чемодана. Вид у нее был злобный и решительный.

– Мы это обсудили. Ты согласилась пойти к врачу, поэтому я договорилась о визите. Твоим планам придется подождать.

Мэри тоже была полна решимости настаивать на своем. Она привстала, ухватившись за подлокотник дивана.

– Я так не думаю.

Мать была в полном отчаянии.

– Ты нездорова. Мы не получим никакой поддержки от социальных служб, пока ты не будешь зарегистрирована в системе, а отсутствие поддержки означает, что тебя не примет ни один специалист.

– Специалист? – прошипела Мэри. – О чем ты говоришь, хотела бы я знать?

– О доме престарелых, – сообщил ей Крис, тщательно пережевывая печенье.

Мать резко повернулась к нему.

– Ради бога, Крис! Ты мог бы не встревать?

Тот пожал плечами.

– Я просто говорю то, что ты мне сказала.

– А теперь не говори!

Мэри жутко испугалась.

– Ты заставляешь меня уйти?

– Никто не заставляет тебя ничего делать, – процедила сквозь зубы мать, – до тех пор, пока мы не встретимся с врачом.

– Я не хочу так, – проговорила Мэри, шаря руками в карманах. – Мне совсем не нравится, как звучат твои слова.

Мать сняла со спинки стула сумочку и протянула старухе.

– Ты это ищешь?

– Спасибо, – ответила Мэри. – Прошу меня простить, я выйду покурить.

Затаив дыхание, Кейти проводила Мэри взглядом. Она ждала, что хлопнет дверь и старушка крикнет что-то через плечо, но не случилось ни того, ни другого. Кейти услышала, как тихо открылась и закрылась дверь кухни.

Крис взял второе печенье.

– Ей не понравится в доме престарелых, – сообщил он. – Если даже он будет хороший.

Мать сердито посмотрела на него.

– Понравится!

– А если нет?

– Ну… здесь же она остаться не может, верно? Это не дом, а капкан! – Мама замахала руками, чтобы продемонстрировать детям, как здесь опасно. По ее мнению, смертельную опасность в себе таили гостиная со всем ее содержимым, все комнаты наверху и сад. – В доме престарелых ей будет хорошо. Да и для меня это лучший способ о ней позаботиться.

– Но тебя же там не будет, – возразил Крис.

– Это верно. – Мать медленно кивнула, не спуская глаз с сына. – И тебе придется поверить мне на слово, Крис.

Она наклонилась, подняла чемодан и рывком выдвинула ручку.

– А мне с ней нравится, – сказал Крис. – Она меня смешит.

– Что ж, я очень рада, – ответила мать. – Но, возможно, это потому, что тебе для нее ничего не приходится делать.

Глава восьмая

Громкий крик чайки заставил Мэри замереть. Она сидела на удобной скамейке напротив церкви и наблюдала за тем, как птица пикирует и взмывает в небо, расправив белые крылья. Мэри переживала мгновения такого ничем не омраченного восторга, что ей вправду показалось, будто она еще никогда в жизни не была такой счастливой. Но стоило ей так подумать, как она ощутила аромат свежей выпечки и решила, что могла бы стать еще более счастливой. И, словно по волшебству, перед ней возникла девочка. Сегодня, несмотря на жару, она была в брюках и джемпере. Глупое дитя. В руке девочка держала коричневый бумажный пакет, от которого исходил божественный аромат.

– А вот и вы, миссис Беглянка, – сказала девочка. – Круассан. Только что из микроволновки.

Мэри взяла у нее пакет и указала им на небо.

– Чайка.

– Да, – согласилась девочка и села на скамейку рядом с Мэри. – Заблудилась, наверное.

Круассан оказался просто великолепен. Мэри проглотила его, откусив всего четыре раза, и поняла, что легко съела бы еще один. Облизнув с пальцев масло, она вытерла руку о подол юбки.

– Когда я была молодая, – сказала она девочке, – я могла сунуть в рот сразу пять вишенок. Просто прижимала языком, пока не лопались, а потом выплевывала косточки, и они разлетались по саду.

Девочка рассмеялась, наклонилась и похлопала Мэри по руке.

– Вечером, когда буду возвращаться с экзамена, я куплю тебе большой пакет вишен. Заставим маму заплатить. Она не откажется, потому что чувствует себя виноватой за то, что ругала нас. Сама увидишь.

– Ругала? – переспросила Мэри. – Не помню.

– Да, она просто жутко злится на меня из-за того, что я болтаю с тобой, а не готовлюсь к экзамену. На Криса она злится за то, что тот говорит про отца, а на тебя – за то, что за завтраком ты перечисляешь своих дружков.

Мэри стало немного страшно. Такие провалы в памяти.

– Я это делала? Правда? Обычно я веду себя очень прилично. А почему я о таком заговорила?

– Крис пожелал узнать, кто отец нашей мамы.

– И я сказала?

Девочка вытащила из кармана сложенный в несколько раз лист бумаги и развернула его.

– Ты сказала: Роберт Гибсон[6].

– Ах, Роберт! – Мэри прижала ладонь к щеке. – Он был великолепен!

Девочка улыбнулась.

– Да, ты так нам и сказала. А мама просто взбесилась. Теперь, когда всплыла информация об ее отце, Крис ужасно хочет повидаться с нашим. Но она и слышать об этом не желает, потому что папа живет со своей подружкой в нашем бывшем доме и у них родился ребенок, а это непростительное оскорбление.

– Что-то не припомню, чтобы кто-то взбесился.

– Ну… все относительно, да. То есть она не визжала, не орала и ногами не топала. Это была такая тихая злость, понимаешь?

– И я при этом присутствовала? Ты уверена?

Девочка смутилась. В ее глазах мелькнула жалость… Или Мэри только показалось?

– Прости, мне не стоило тебе о таком напоминать.

Это было похоже на то, как если бы она подошла к краю пропасти. Нет. На другое. Это было… как проснуться и обнаружить, что за ночь у тебя куда-то подевался палец на ноге или руке. Мэри не помнила никакого разговора на повышенных тонах. Она лишалась каких-то важных составных частей, и они не возвращались обратно.

Что сказал ей врач на днях? «Похоже, у вас спутано сознание, миссис Тодд». Тупица. Дура треклятая. Почему это не могли быть просто провалы в памяти? И почему она сама не могла выбирать, что вспоминать, а что – нет?

– Люди могут только стараться изо всех сил, – прошептала она сидевшей рядом с ней девочке.

– Да, – кивнула та.

– А мы должны стараться не судить их слишком строго.

– Ты говоришь о тебе и маме?

– Я говорю обо всех, кого я только знала.

Девочка уставилась на старуху не мигая.

– Почему вы с мамой расстались, ты помнишь?

– Быть может, ты могла бы ее об этом спросить?

– Спрашивала. Она не желает говорить об этом. Пэт – святая, а ты – грешница, и больше от нее ничего не добьешься. Но не может же все быть так просто, правда? Я в том смысле, что, когда мама была подростком, вы ведь вместе жили в Лондоне, да? Это было ужасно? Вы друг дружку ненавидели?

– Слишком много вопросов.

– Я хочу понять.

– Что ж, если тебе удастся что-то узнать об этом, будь так добра, поделись со мной, пожалуйста.

Девочка расхохоталась.

– Может быть, нам все-таки стоит нанять того детектива?

Девочка была юная, хорошенькая, она явно старалась как могла, и Мэри смогла только улыбнуться в ответ, пытаясь при этом прогнать страх. Ей хотелось сказать: «Я так много забываю. Пожалуйста, помоги мне. Кажется, у меня разрывается сердце».

Но сказала она вот что:

– Почему мы тут сидим?

– Потому что ты опять убежала.

Страх сковал Мэри по рукам и ногам.

– И далеко я ушла?

– Каждое утро ты уходишь немножечко дальше. Из тебя получился бы отличный мастер побегов.

Мэри усмехнулась:

– Интересно, а куда я иду?

Может быть, это было как-то связано с хорошей погодой? Или нужно было что-то где-то взять и принести домой? Или кого-то повидать? Что бы ни привело ее к этой скамейке, она была этому рада. Она сидела, расслабив руки и держа их на животе, и подставляла лицо солнцу.

– Витамин D впитывается через веки, – сообщила Мэри девочке. – Ты знаешь об этом?

Девочка промолчала.

– Ты меня не слышишь?

Мэри не так часто говорила умные вещи, но, когда она это делала, девочка могла хотя бы из вежливости послушать.

– Я с тобой говорю, рыжая!

Но девочка смотрела на противоположную сторону дороги, нервно кусая губы. Это была ужасная привычка, которая сразу демонстрировала миру, что тебе страшно. Нужно было изо всех сил стараться никогда так не делать. Что ее мучило? Мэри прищурилась и попыталась приглядеться. Там, рядом с магазином, появилась группа школьниц с ногами от ушей и оголенными руками. Они тыкали пальцами в свои электронные штуковины и очень громко говорили о каких-то глупостях.

Девочка спросила:

– Мы можем уйти?

– Из-за них?

– Да нет…

У подростков ни за что ничего не выудишь, если говорить с ними напрямую. Мэри отлично помнила об этом. Много лет она уклонялась от правил, заведенных Пэт. Она стала присматриваться к девочкам, пытаясь их оценить. Девицы явно были самоуверенные, они занимали немало места на тротуаре и стремились к тому, чтобы прохожие их замечали.

– Ты с ними знакома? – спросила Мэри.

– Вон ту знаю, – ответила девочка, кивком указав на одну из них. – Мы с ней дружили. – Речь шла о блондинке, волосы которой сверкали на солнце, словно покрытые золотым кружевом. – Не сомневаюсь, они покупают выпивку. У некоторых сегодня был последний экзамен, так что они что-то планируют на вечер.

– А тебя не позвали?

– Раньше Эсме звала меня, а теперь нет.

– Вы поссорились? – спросила Мэри.

– Типа того.

– А почему бы тебе не подойти к ней и не помириться?

– При других не хочу. – Девочка повернула голову к Мэри. Ее глаза блестели. – Они считают меня уродкой.

Мэри захлестнула волна любви, и такая сентиментальность ее изумила. Почему этот ребенок вызывал у нее такие чувства? Может быть, потому, что девочка умела открыть свое сердце?

– Кое-что не стоит откладывать на потом.

– Они будут дразниться.

– Ну и что? От слов еще никто не умирал. – Мэри бережно положила руку на колено девочки. – Не будь такой, как Пэт. Не прячься, как будто с тобой что-то не так.

Девочка посмотрела на Мэри очень серьезно.

– Не знала, что Пэт была такой.

– Рискни, – посоветовала Мэри. – Иногда это того стоит. Посмотришь, права я или нет.

Но компания девиц собралась уходить, так что все сказанное лишилось смысла. Может быть, Мэри показалось, но девочка втянула голову в плечи и съежилась, стараясь стать меньше и незаметнее, когда школьницы проходили мимо.

Мэри твердо решила научить ее храбрости перед лицом враждебности. В этом деле она была большим специалистом.

Глава девятая

Может быть, солнце, заливавшее экзаменационный класс, плавило мозги Кейти, но время однозначно замедлило ход. Она слышала приглушенный стук, будто какие-то странные часы отсчитывали каждое проходящее мгновение. Еще никогда векторы или законы движения Ньютона не ощущались настолько мучительно, и, хотя трудных вопросов было всего два, покончив с разделом «Механика», Кейти чувствовала себя так, словно прошло несколько дней.

Она собиралась сбежать домой как можно быстрее, но двое ребят сказали, что пойдут за колой в автомат, стоящий в холле, и спросили, составит ли она им компанию. Это выглядело очень странно, но Кейти поплелась за ними. Они сели на парапет возле школы и стали обсуждать экзаменационные вопросы, которые запомнили.

Кейтлин здорово напортачила с коэффициентами трения, но не забыла преобразовать радианы в секунду, когда высчитывала линейную скорость при движении по кругу. И еще она применила второй закон Ньютона для решения уравнения движения по радиусу. Не так плохо.

А парни даже рассказали ей о вечеринке, которую их приятель устраивал после окончания всех экзаменов, и Кейти записала адрес себе в телефон. А почему нет? Если она будет учиться изо всех сил, мать, может быть, отпустит ее.

Так приятно было не чувствовать себя изгоем, что Кейти вдруг расслабилась – впервые за много дней! Ветерок шевелил ее волосы. Над головой щебетали птицы, и было так жарко, что казалось, будто по дальней стене школьного двора, за спортплощадкой, стекают водопады.

Итак, сдан еще один экзамен. Впереди целая неделя, после нее – последний экзамен, а там уже можно будет жить в ожидании вечеринки. Кейти повезло, стоит помнить об этом. Она же не мама, которой то и дело нужно звонить кому-то по трудным вопросам. И не Крис. И не бедный покойный Джек. И не Мэри, запертая в квартире и не имеющая возможности что-то решать сама. Она – Кейтлин Бакстер, и ей несказанно повезло, ведь она жива и здорова в такой прекрасный солнечный день.

С ощущением полного оптимизма девочка бросила пустую банку в урну, попрощалась с парнями и взяла сумку. Оптимизм охватил Кейти настолько, что, когда она увидела Эсме со свитой на траве возле здания театральной студии, мгновенно приняла решение: она подойдет к девочкам и небрежно спросит, как дела с экзаменами. Потом – какие у них планы на вечер. Она не желала прятаться от людей, как Пэт. Ей хотелось рисковать, как Мэри.

Эти девчонки восхитятся ее храбростью и снова примут ее в компанию. Вот как все просто.

Закон Ньютона гласит: когда два объекта сталкиваются, на них действует равная сила, противоположная силе другого объекта. Но объектов было не два. Их было пятеро, а она одна. И как только Кейти могла подумать, что их силы равны и они снова примут ее к себе?

Все это девушка поняла, как только свернула с дорожки и направилась к Эсме и ее спутницам.

– Эй, – проговорила одна из них, подтолкнув Эсме локтем, – вон твоя подруга идет.

Бывшая подруга. Вот почему Эсме так испугалась. Вот почему она рухнула на спину, будто ее подстрелил снайпер. Кейти почувствовала, как вспыхнули щеки. Как же могло случиться, что дружба превратилась в ничто, даже больше – в отрицание? Все, что было между ними, исчезло.

Подходя ближе, Кейти физически ощущала взгляды девочек. Они скользили по ней глазами и замечали, что она совершенно не загорелая, без косметики и с примитивнейшей прической – «хвостиком» на затылке. Но если она сейчас развернется и уйдет, то останется законченной лузершей, и все будет еще хуже. Она должна была пройти через это и сделать так, чтобы они начали думать о ней иначе. Она скажет мало, не произнесет ничего безумного и сделает вид, что не заметила, как Эсме ее игнорирует.

Но возможно, именно то, что подруга игнорировала Кейти, позволяло другим девочкам вести себя грубо. Они начали шушукаться, и в их глазах зажглись огоньки. Они словно бы собрались сыграть пьесу, главная актриса которой только что прибыла. Но вот беда – она напрочь забыла слова роли!

Представь себе, что они сидят на унитазах. Представь, что они поскальзываются на банановой кожуре.

– Привет, – сказала Кейти. – Вот решила подойти и спросить, как у вас дела.

– У всех нас? – осведомилась Эми. – Или только у одной?

– У всех.

– Интересное решение, – хмыкнула Эми. – Но, с другой стороны, я слышала, что ты в этом деле мастер.

– А мы не могли бы об этом сейчас не говорить?

– Не говорить? Почему же? Это жутко интересно.

– Если честно, уже скучно.

– Да ну? – Эми повернула голову к подружкам. – А нам очень хочется узнать побольше о твоих необычных наклонностях.

У Кейти стало горячо в груди, щеки запылали.

– Давайте просто забудем об этом.

– Да ладно тебе, нам просто любопытно.

Одна из девочек расхохоталась.

– У тебя тройной интерес, Эми?

Та кивнула.

– Смешно!

Сердце Кейти громко билось в груди. Эсме, скажи что-нибудь! Но нет, она лежала на траве как мертвая, разметав по газону золотистые волосы.

Третья девочка с любопытством взглянула на Кейти.

– Ну, так что же произошло на самом деле?

В листве играли блики солнца, свет озарял их лица и любопытные, пытливые глаза. Кейти казалось, что она смотрит на себя со стороны и видит, как они смеются над ней, слышит, что не в силах произнести ни слова… Да и что она могла сказать? «Сама не знаю?» «Я смущена?» «Я идиотка?» «Жаль, что я не могу повернуть время назад?»

– Если вспомнишь, будет отлично, – сказала девочка. – Ну, например, о чем именно ты думала, когда набросилась на свою единственную подругу?

– Я на нее не набрасывалась.

– О, но она-то этого не хотела, да?

И тут Эсме наконец приподнялась, села, убрала пряди волос с лица и сказала:

– Ну хватит уже, слышите, вы все?

Кейти это оценила. Ведь должны быть на свете какие-то правила вроде: если ты кого-то жестоко предал, тебе не разрешается делать это снова, ровно как и притворяться мертвой, когда на того, кого ты предал, нападают.

Эми опять смерила Кейти взглядом с головы до ног.

– Ты, наверно, паришься в этих джинсах?

Другая девочка добавила:

– Ну, она же любит погорячее, да?

И снова все, кроме Эсме, расхохотались.

– Так ты только что сдала экзамен? – спросила она. И хотя девушка избегала встречаться с Кейти взглядом, вопрос был явно адресован ей. И прозвучал он серьезно, не с издевкой.

Эсме впервые за месяц с лишним заговорила с ней.

Кейти постаралась унять часто бьющееся сердце.

– Механику.

Эми фыркнула:

– Хочешь получить высший балл по ремонту тачек?

– Это математика и физика.

– Да? Теперь ты решила выпендриться?

– Просто говорю, что это такое.

– Ладно, поспокойнее!

Кейти не стала отвечать.

– А ты сдала курсовую по искусству, Эсме?

Этот вопрос Кейти задала не просто так – как она могла о чем-то узнать, если подруга не будет с ней разговаривать?

Возможно, дело было не в звучании ее имени, а просто в том, что Кейти произнесла его, словно имела на это право. Как бы то ни было, глаза Эсме на миг остановились на Кейти, но она тут же отвела взгляд. А может быть, ее губы даже тронула улыбка.

– Да, сдала уже.

Она снова покрасила волосы в более светлый оттенок, а на ногтях у нее был разноцветный лак: синий, зеленый и желтый. Как-то раз Эсме накрасила ногти Кейти. Не так уж давно, осенью. Как раз тогда, когда Кейти пришла в эту школу и они подружились. Тогда девочки начали ходить в школу вместе, да и после школы много встречались.

– А письменный экзамен у тебя был?

– Только что.

– И как?

– Не знаю пока.

«Я вижу тебя насквозь, – подумала Кейти. – Все ты знаешь, просто не желаешь выдавать себя перед этими девицами».

– У меня на следующей неделе английский, и все, – сказала Кейти. – А у тебя?

Эми зевнула.

– А нельзя о чем-нибудь поинтереснее?

– Тсс… – Одна из девочек указала в сторону. – Вон еще одна идет!

Кейти обернулась. По траве шагала Симона Уильямс (слухи о ней были известны всем и каждому).

– Эй! – крикнула Эми. – Можно тебя спросить кое о чем?

Симона остановилась и посмотрела на всех с такой снисходительностью, что у Кейти дух перехватило.

– О чем?

– Хочешь на пикник?

– Не хочу. Даже под страхом смерти.

– А я слышала, ты любительница закусить едой навынос.

Симона прищурилась.

– Это смешно, что ли?

– Очень смешно.

– Ну, разве только если ты тупоумная, чокнутая и тупая.

Эми начал разбирать смех. Она фыркала и хрюкала, словно пыталась сдержаться и показать, что на самом деле она хорошая и ничего такого в виду не имела. Но ее плечи сотрясались от хохота, и, наверное, это было заразительно, поскольку вскоре смех подхватили Эсме, другая девочка и даже Кейти – против воли! Шишки посыпались на кого-то другого. Кто-то другой мог быть фриком, странным и непонятным для остальных. Это было так здорово! Кейти Бакстер наконец ощутила себя не одиночкой, а одной из этих хохочущих девчонок, и это казалось лучшей перспективой, чем быть Симоной Уильямс, которая смотрела на них, качая головой и как бы говоря: «Дуры набитые!». Взглядом посоветовав им повзрослеть, Симона удалилась.

Это было восхитительно.

Почти двадцать секунд.

Но как только Кейти вошла в здание театральной студии, Эми сразу ополчилась на нее, поинтересовавшись, с чего это она так развеселилась. Может быть, решила, что подшучивать над бедной невинной лесбиянкой – это круто? Эсме вздохнула и улеглась на траву, закрыв лицо рукой.

«Не покидай меня, – думала Кейти. – Не исчезай снова. Почему ты это терпишь?»

Эми заметила ее взгляд и сказала:

– Господи, ну хватит уже на нее пялиться!

Остальные девчонки снова расхохотались.

Несмотря на солнце и на то, что она была в джинсах и свитере, Кейти стало холодно. Просто до озноба. Она-то на мгновение решила, что сегодня все может стать иначе, что мир будет к ней благосклоннее.

Дура! Глупо было надеяться, что все изменится.

Она схватила сумку.

– Я пойду.

Эми цокнула языком.

– Это не очень-то по-дружески.

– А я не хочу вести себя по-дружески.

– Странно, я слышала совсем другое. – В голосе Эми появились злорадные нотки. – Или я не в твоем вкусе?

Эсме заерзала на траве. Возможно, она решила, что это уже слишком.

– Тебя окружают тупицы, – заявила ей Кейти. – Советую поскорее избавиться от них.

Кейти хотелось, чтобы с жаркого неба посыпались бомбы, прямо на головы этих глупых девиц. Злость снова овладела ей – безумная злость, волна которой поднялась от ног к животу. Может быть, девчонки это ощутили или же сами решили, что пора прекращать. А может, им наскучила эта игра… Как бы то ни было, когда Кейти уходила, они не произнесли ни слова.

Глава десятая

Странно, насколько другой выглядела спальня Кейти – не только из-за неприбранной кровати и вещей, которые Мэри привезла из своей квартиры и которые теперь валялись на полу. Дело было еще и в том, что Мэри перевязала шторы шарфом, а окно открыла нараспашку. Кейти всегда переживала из-за того, что может попасться на глаза людям, живущим в доме напротив, но то, что свет заливал комнату, было очень приятно.

Она подошла к письменному столу и вытащила из ящика стопку чистых блокнотов для подготовки к экзаменам. Из них выбрала тонкий, в твердой обложке и со скрепляющей страницы резинкой, взяла пенал и бегом спустилась вниз. Сделав вид, что не заметила вопросительного взгляда матери, она пробежала мимо кухни в гостиную, а оттуда – на балкон.

– Так, – сказала она Мэри. – Теперь это твой блокнот. Я напишу на обложке твое имя, и будем записывать сюда все, что для тебя важно. Что-то наподобие ежедневника или книги воспоминаний, понимаешь?

Мэри вежливо улыбнулась, но ничего не сказала.

– Начнем с семейного древа. Давай посмотрим, сколько мы знаем людей между мной и тобой.

Мэри смотрела на Кейти так, словно никак не могла взять в толк, о чем та говорит.

Кейти потянулась к старухе и погладила ее руку.

– Что случилось?

– Я не в себе. – Мэри потерла затылок ладонью и поморщилась, будто у нее болела голова. – Каждое утро мне кажется, что я все смогу, а к вечеру оказывается, что вовсе нет.

– А ты сегодня говорила с мамой? Помнишь?

– Не очень.

– Она сказала, что ты снова убежала… Как я поняла, ты почти добралась до шоссе. Это достижение.

Мэри покачала головой.

– Там была вечеринка. Фейерверки и костры, а еще танцы. Пэт хотела поставить всех так, чтобы можно было сфотографироваться, но они занимались своими делами и не обращали на нее внимания. Это ведь случилось сегодня?

Как же мог исчезнуть целый день? Почему воспоминания о том, что было давным-давно, казались настолько ясными, а все, что произошло пару часов назад, затерялось в тумане?

Кейти погладила руку Мэри. Ей хотелось верить, что, застревая в прошлом, ты не чувствуешь себя так, будто тебя накачивают наркотиками или обезболивающими, от которых ты не можешь очнуться, начинаешь тонуть… и ничего не можешь поделать. Девочка надеялась, что хороших воспоминаний у Мэри очень много. Она молчала и гладила руку женщины, пока та наконец не закрыла глаза. Кейти пожелала ей сладких снов и открыла блокнот. Что ж, придется начать самой.

В начальной школе все ученики рисовали свое семейное древо. Когда Кейти показала учительнице свою работу, та отругала ее за недостаток прилежания. «Но нас всего четверо», – сказала Кейти. Ей было велено попросить помощи у родителей. Ее отец – единственный ребенок в своей семье – сказал, что его родители умерли, когда он был очень молод, и назвал Кейти их имена. На постере словно бы появились призраки. Еще отец сказал, что мама Криса и Кейти – сирота, и показал Кейти фотографию Пэт, которую мама хранила в сумочке. А затем добавил, что Пэт совершенно не умела плавать и подходить к морю ей не стоило.

На снимке Пэт выглядела очень строгой. Но и вполовину не такой строгой, какой стала мама, когда вошла в комнату и увидела, что они с отцом разглядывают фотографию. Она выхватила ее у отца и сказала, что некоторые вещи никого не касаются. А затем написала учительнице записку о том, что следовало бы советоваться с родителями перед подобным вмешательством в частную жизнь. И больше она об этом говорить не желала.

Впервые в жизни Кейти поняла, что у взрослых есть тайны, и от этого ей стало страшно. Может быть, мир полон невыразимого ужаса, и, когда она станет постарше, ей об этом расскажут? Еще она стала бояться, что ее родители тоже умрут, как бабушки и дедушки, и они с Крисом останутся совсем одни.

Новое семейное древо получалось другим. В самом его центре расположилась Мэри Тодд. Кейти нарисовала вертикальную линию, чтобы показать, что у Мэри есть дочь, Кэролайн, родившаяся в 1954 году. Мама, конечно, не похвалит Кейти за то, что та написала ее дату рождения на самом видном месте, но с другой стороны – ей же необязательно об этом знать?

Кейти начертила горизонтальную линию и написала имя «Джек» рядом с именем Мэри. Бедный старенький Джек. Разве можно было скучать по тому, с кем ты не знаком? Но Кейти скучала, потому что бабушка видела его то тут, то там, и рассказывала ей. В груди защемило – она вдруг подумала о том, что Джек лежит где-то в морге и ждет, когда же его похоронят.

Еще Кейти добавила к семейному древу сестру Мэри, Пэт, а между ее именем и именем своей матери написала: «удочерена». И ненадолго задумалась – правильное ли это слово? Может быть, лучше подошло бы «опекунство»? Или «суррогатное материнство»? Каким словом называется женщина, вырастившая и воспитавшая ребенка, чья родная мать убежала? Хм… об этом стоило подумать.

Выше имен сестер Кейти оставила место для их безымянных родителей. Затем она разместила отца рядом с матерью (это бы маме тоже не понравилось) и в скобках между ними написала слово «разошлись». Над именем отца она разместила имена его покойных родителей. Потом нашла место для Криса и себя.

На страничке уже стало тесно. К тому времени, когда Кейти выяснит имена родителей Мэри, подруги отца и их маленькой дочки (своей сводной сестры), у нее будет большущая семья. И сама она станет частью нового древа, с ветвями и корнями. Ей даже немного захотелось разыскать ту учительницу из начальной школы и рассказать ей о своем проекте, хотя это выглядело бы весьма странно.

Следующую страницу блокнота Кейти озаглавила «Факты». Мэри было семнадцать, когда она родила маму в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году. Кейти смотрела немало серий «Безумцев» и «Позвоните акушерке» и знала, что незамужних беременных женщин в пятидесятые годы воспринимали иначе. Не существовало ни легальных абортов, ни государственных пособий, ни выделения муниципального жилья – только осуждение и позор. И если отец Мэри обозвал ее шлюхой, то он, похоже, был очень строг. Так, может, его дочь пропадала где-то столько лет, потому что он выгнал ее из дома?

Следующую страницу Кейти назвала «То, что говорит мама». Так она поступила потому, что по дороге домой от квартиры Мэри мама говорила, что никогда не была так счастлива, как в детстве, живя в Бишеме (вот удивительно, а Кейти никогда не чувствовала себя такой несчастной, как там). Крис нараспев спросил: «Почему же тогда ты оттуда уехала?», а мама взглянула на Мэри в зеркальце заднего вида и ответила: «Кое-кто постучался в мою дверь». Тебе девять лет, и ты обнаруживаешь, что твоя мать – на самом деле твоя тетя, а настоящая мама – совершенно чужая женщина. Не стоило удивляться тому, что мама никогда не хотела говорить об этом.

С блокнотом Кейти здорово придумала!

Каждое утро, когда сознание Мэри не настолько спутанно, она будет задавать ей вопросы и открывать кучу захватывающих тайн. Но, конечно, Кейти придется то и дело отделять правду от бреда. Да… Это может оказаться непросто. Неужели Мэри действительно спускалась по водосточной трубе, чтобы убежать на танцы? Или просто мечтала об этом? Как бы то ни было, скоро загадка прошлого будет разгадана, и они разложат кусочки головоломки по местам. Мама поймет, что ее вовсе не хотели бросать, и смягчится. Простит отца. Разрешит Кейти сбавить темп на экзаменах уровня «A», потому что только законченные психи сдают четыре экзамена[7]. А еще мама позволит Кейти провести учебный отпуск за границей, и, если до нее дойдут какие-то слухи про Кейти и Эсме… ну, может быть, она к тому времени настолько успокоится, что это не повергнет ее в шок.

Итак, у Кейти появился план, но выполнить его можно было только в том случае, если о нем не узнает мама. Она наверняка жутко разозлится из-за этого заглядывания в прошлое. Ее и так уже не радовали записки Джека на стене в спальне Мэри, так что тайный блокнот может оказаться еще более опасным. А вот и она – стучит по стеклу балконной двери и указывает на наручные часы. Этот жест означал, что Кейти хорошо бы накрыть на стол и поставить напитки. Девушка немного рассердилась. Так хорошо было сидеть здесь, уютно устроившись в шезлонге, и смотреть, как тают краски заката. Неужели так уж обязательно ужинать в половине седьмого? Мэри спит, зачем ее будить?

Кэролайн снова постучала, уже громче. А это, пожалуй, означало: я с утра на ногах, ни минутки для себя, я сделала сотни звонков, уберегла Мэри от того и этого, выполняя любые ее капризы, отрывала Криса от игровой приставки, приготовила ужин, а вы все только сидите да глазеете на красивый закат. Может, теперь будете так любезны и поможете мне? (И два раза я просить не намерена!)

Кейти захлопнула блокнот.

Ужин был ужасен. Нет, не сама еда – спагетти с песто, – а атмосфера. Мэри почти ничего не ела. Она выглядела, как воздушный шарик, из которого вышел почти весь воздух. Ее взгляд скользил по комнате в поисках знакомых лиц. Она словно пыталась понять, где находится и почему. В какой-то момент она схватила Кэролайн за руку и прошептала:

– Пэт, это ты?

Мать покачала головой.

– Я – Кэролайн.

– Ты уверена?

– Солнце садится, – шепнула мама, поглядев на Кейти, прибиравшую со стола. Затем, закончив ужин, направилась к своему лэптопу, чтобы поискать информацию о симптомах деменции на каком-нибудь сайте. – Вечером и ближе к ночи она теряет энергию и становится склонной к беспокойному и импульсивному поведению. Утрачивается сосредоточенность, она способна на поступки, которые могут угрожать другим, да и ей самой…

Все эти слова Кэролайн произнесла так, будто ни капли не сомневалась в их истинности. Она резко закрыла ноутбук, откинулась на спинку стула и устремила безнадежный взгляд в потолок.

– Блеск! Час от часу не легче, – вздохнула женщина.

Мэри с Крисом смотрели телевизор в другом углу. Похоже, слов дочери она не слышала. Кейти подошла к ним и села рядом. Ей показалось, что не стоило говорить о таком в открытую, но как с этим быть, девушка не знала.

– Подвинься, – сказала она брату.

Мальчишка попыхтел, но все же сдвинулся в сторону и дал ей место на диване рядом с Мэри. Они смотрели какой-то детектив про экстрасенса, который умел читать мысли людей и подсказывал полицейским, где спрятаны трупы.

– Я научусь читать чужие мысли, – объявил Крис.

– Можешь прочитать мои, если хочешь, – рассмеялась Мэри. – Потом мне расскажешь.

Кейти прижалась к ней. Бабушка была сильная и теплая.

Глава одиннадцатая

По пути Мэри играла сама с собой в воспоминания. Сегодня ее тема была – «любовь».

Ей двенадцать лет, она сидит на вишневом дереве и подглядывает за парнем, который чинит свой велосипед. На ее волосы и платье сыплются лепестки цветов. Солнце взбирается вверх по стене дома. Она красит губы ярко-красной помадой.

Ей пятнадцать, и ей разрешено остаться на уличной вечеринке до полуночи. Это, конечно, не так здорово, как поехать в Лондон на фестиваль, но все же лучше, чем ничего. Мужчина обнимает ее за талию и раскручивает в танце. Он требует поцелуя, Мэри подставляет щеку, но Пэт отталкивает его и отряхивает платье сестры в тех местах, к которым прикасались руки ее партнера по танцу.

– Какая же ты… – восклицает Пэт с осуждением.

– Какая? – прищуривается Мэри, подбоченившись и выпятив подбородок.

«Какая же ты» – это стало привычной фразой, которую она слышала много лет.

Из нее никогда не получится ничего хорошего – в этом мнении, похоже, все были солидарны. Она слишком сильно привлекала к себе внимание мужчин, была слишком дерзкой, слишком языкастой и своенравной. Ей не стоило поручать никакую домашнюю работу. Она все ломала и разбивала. Совершенно не умела готовить. Не умела владеть собой. Возьмет ребенка на руки – уронит. Материнского инстинкта у нее не было ни капли.

А уж какие она высказывала нелепые идеи! Королевская Академия театрального искусства? Да она наверняка с ума сошла, если все еще думала о сцене! Отец скорее заставил бы ее рыбу из песка вылавливать, чем позволил бы своей драгоценной девочке его покинуть! Она была светом его очей, его сокровищем. Пэт не сомневалась, что отец против затеи с театром, и стоило ему начать колебаться, она качала указательным пальцем и напоминала ему, что от актрисы до проститутки – один шаг.

А это что за картина? Ах да. Мэри идет в школу секретарш, садится в автобус, и какой-то парень ей подмигивает. Мэри знает, что должна ответить скромной улыбкой, глядя себе под ноги, но вместо этого улыбается, глядя парню в глаза, и они оба не отводят взгляда друг от друга. На следующий день парень снова оказывается на остановке. То же подмигивание, та же улыбочка. Завязывается разговор. Мэри говорит ему, куда едет, а вечером парень поджидает ее у ворот: «Просто мимо проходил, какое совпадение!». Его глаза о чем-то говорят – и Мэри знает, о чем: о желании. И когда он спрашивает, не хочет ли она сходить на танцы вечером в субботу, ее сердце поет.

Это только с ней так? Или все женщины и девушки наделены подобным даром – чем-то жарким и стремительным, что притягивает к ним мужчин? Всегда ли она этим обладала? И следует ли ей так любить свой дар? Это похоже на искру, которая только и ждет, чтобы разгореться пламенем. И еще это ведь в каком-то смысле свобода, верно? Нечто такое, что принадлежит ей, что никогда не смогут отобрать отец и Пэт. И если уж ей суждено застрять в этом городишке, почему бы не сделать жизнь хоть капельку интереснее?

Мэри наблюдает за другими женщинами – за тем, как они сгибаются, когда шьют и вяжут, за усталыми глазами сестры, просматривающей квартирные счета. Она осмеливается поинтересоваться у замужних женщин, каково жить с мужчинами… в этом смысле. Соседка Джин говорит: «Две минуты удовольствия и целая жизнь боли». А Пэт добавляет: «Примерно так и есть».

Мэри откровенничает с девушкой на занятиях по машинописи. Та смеется и говорит: «У тебя такая чудная фигурка, Мэри, что мужики просто обязаны таращиться на тебя!».

Мэри задает вопрос своей подружке Одри, когда они стоят в очереди в «Рокси»: «Как думаешь, может, со мной что-то не так? Это же вроде болезни – постоянно думать про любовь?».

Одри хмурит брови и отвечает: «Будь поосторожнее. Можешь схлопотать дурную репутацию».

Мэри остановилась на перекрестке. Более широкая и оживленная дорога пересекала ту, по которой она дошла сюда. Здесь мир был наполнен уличным движением. Блики света играли на металле, ревели моторы. Это место показалось ей знакомым. Она бывала здесь раньше?

Откуда-то исходил чудесный аромат кофе. Ах да, вот оно, открытое кафе. Ей очень бы хотелось сесть за один из этих столиков и заказать что-нибудь выпить. Но нет, остановиться – значит, забыть, а ей нужно было попасть кое-куда. Она проснулась с таким чувством уверенности, и вот теперь эта уверенность уже начинала ускользать. Когда Мэри доберется до места, она его узнает, конечно, но сейчас только отчаяние было ее спутником. Будто ты хочешь почесаться, но руки связаны. Или будто видишь мужчину, которого безумно хочется поцеловать, но рядом с ним стоит его жена.

Мэри еще немного прошла вперед. Она явно бывала тут раньше. Дерево на другой стороне дороги показалось ей очень знакомым. Хотя это просто смешно: все деревья похожи. Но наклон крыши дома тоже задел какую-то струну в ее памяти. И очередь на автобусной остановке, и дома поодаль, мерцающие и подмигивающие с таким видом, словно они что-то знали.

Мэри перешла дорогу и вдруг увидела номер «23» на табличке, прикрепленной к воротам, блестящей в лучах солнца. А потом заметила аккуратный палисадник и мощеные ступеньки крыльца. Их было восемь.

– Это здесь! – воскликнула старуха. – Я нашла!

Она вдруг пошатнулась и ухватилась одной рукой за калитку. Потом сделала неверный шаг и едва удержалась на ногах.

Кто-то произнес:

– Эй, дорогуша, тебе плохо?

Боль сковала ступню. Мэри хотела наклониться, но до ступни было немыслимо далеко.

– Ушиблись?

Тот же голос. Мужской.

На автобусной остановке собралось несколько человек, среди которых был мужчина. Все смотрели на нее.

– Она одна? – спросил кто-то.

– Замерзла, дорогуша? – спросил все тот же голос. – Ты дрожишь.

Мир возвращался из фантазии в реальность и обратно в фантазию. Стоило Мэри приоткрыть калитку, как воздух словно стал гуще. Казалось, его можно было потрогать.

Подходит еще один мужчина, спрашивает, здесь ли она живет. Мэри отвечает, что в этом доме живет ее сестра.

Незнакомца вроде бы удовлетворяет ответ. Он протягивает старухе руку и помогает подняться по ступенькам. Будет не ловко, когда Пэт откроет дверь. Она наверняка жутко разозлится. Но думать об этом не нужно: главное, чтобы Пэт открыла, а там будь что будет. Пусть даже дом рухнет.

Мэри смотрит на мужчину, который держит ее под руку. Надо избавиться от него – из-за него все может стать только хуже.

– Ты в порядке? – спрашивает он. – Я не слишком быстро иду?

– Вы можете уйти.

Мужчина барабанит в дверь.

– Подожду, пока кто-нибудь выйдет.

– Не беспокойтесь за меня.

Выходит женщина, но Мэри ее никогда в жизни не видела.

– Я могу вам чем-то помочь? – спрашивает женщина, удивленно моргая.

– Эта дама говорит, что здесь живет ее сестра, – сообщает мужчина.

– Нет, милейший. Ошиблись адресом.

– Ну, это она так говорит. Она меня сюда привела.

Женщина хмурится.

– Никогда ее не видела.

– И что теперь делать? – пожимает плечами мужчина. – Меня ждет подруга.

– Может, следует позвонить в полицию? Может, она потерялась?

Мужчина смотрит на часы.

– Я уже опаздываю.

– Ну нет, со мной вы ее не оставите.

Оба смотрят на Мэри, оценивая ситуацию. Вот ведь чепуха какая! Кем они ее считают? Грабительницей? Девчонкой из парочки Бонни и Клайд?

Мэри улыбается самой приятной улыбкой, на какую способна.

– Если Пэт сейчас нет дома, могу я зайти и немного осмотреть дом? Очень хотелось бы увидеть спальни.

Мужчина вздыхает:

– Вот и моя свекровь такая, все забывает. Носит браслет с адресом. Как думаете, у нее же что-то в этом роде, да?

Взгляд женщины смягчается.

– Как вас зовут, дорогая, помните? И откуда вы?

Ну, это ее совсем не касается.

Мэри пытается подобрать правильные слова:

– В данное время я живу в Лондоне, приехала на поезде и пришла от вокзала сюда пешком. Перекусила в баре.

Женщина с большим сомнением качает головой.

Мужчина говорит:

– Вы имеете в виду кафе?

– Называйте, как хотите. Там есть особенное место у окна. Я оттуда смотрю на этот дом.

Женщина сводит брови.

– Вы следите за моим домом?

– Только для того, чтобы убедиться, что здесь все как прежде, понимаете? И камин, и остальное. И что все так же чисто. Мне просто надо знать, что за ним ухаживают. И я буду вам очень благодарна, если вы меня впустите.

Что-то появляется во взгляде женщины. Жалость? Скука?

Она обращается к мужчине:

– Может, вам ее в кафе отвести? Она ведь оттуда пришла, да?

– Я уже опаздываю на работу. Может быть, сделаем наоборот? Вы позвоните в полицию?

– Не надо в полицию, – вмешивается Мэри. – Это совершенно ни к чему.

Женщина смотрит на нее с сожалением.

– Но ведь вы не понимаете, где находитесь.

– Это дом Пэт.

– Здесь не живет никто по имени Пэт, дорогая моя. И это не частный дом, а многоквартирный.

Медленно-медленно к сердцу Мэри подбирается страх. Мир словно бы расширяется и включает в себя то, что к нему не относится: оголенные плечи женщины, колечко в ее носу, мужчину, тыкающего пальцем в какое-то приспособление, вой автомобильной сирены, шум машин на дороге.

Где она? Какой сейчас год?

Лучшая подсказка – руки. Сложенные наподобие оригами, сжимающие сумочку. Мэри поднимает руки и подносит к глазам. Морщинистые, сухие.

Она старая.

Мир снова расширяет свои границы.

Женщина предложила Мэри проводить ее до кафе. Сказала, что так будет спокойнее, чем вызывать полицию.

Мужчина сочувственно погладил Мэри по руке.

– Ну, пока. Удачи!

У калитки Мэри задержалась, обернулась и посмотрела на дом. Все было не так. Оконные рамы из какого-то белого пластика, слишком широкий и высокий, слишком много балконов и дверей.

Женщина объяснила:

– Эти квартиры были построены много лет назад. Может, вы квартал перепутали? Или улицу?

– А вы чемодан не находили?

– Нет, моя дорогая, мне очень жаль. А что в нем было? Что-нибудь ценное?

Но этого Мэри вспомнить не смогла, поэтому только улыбнулась, и они медленно пошли от ворот по улице. Вдоль забора цвели маргаритки. А раньше… раньше они тут росли? Автобусная остановка определенно выглядела знакомой. Мэри захотелось посидеть там и погреться на солнышке, но женщина решительно провела ее мимо.

– Не переживайте, – улыбнулась она. – Отведу вас в кафе. Будем надеяться, там вас кто-нибудь узнает.

– Я вот эту знаю, – проговорила Мэри, указав на бегущую им навстречу девочку. – Она моя дальняя родственница.

– И слава богу, – сказала женщина.

Девочка запыхалась, ее волосы были растрепаны, в глазах сверкали слезы.

– Я везде тебя искала! Раньше ты никогда не уходила так далеко! – Она перевела взгляд на женщину. – Извините, пожалуйста. Бабушка ушла из дома рано, когда все еще спали.

Женщина передала Мэри девочке и сказала, что надо лучше следить за бабушкой. Девочка несколько раз попросила прощения. Женщина упомянула имя Пэт, рассказала про бар. Все трое пожали друг другу руки, улыбнулись и попрощались.

– Почему ты меня не разбудила? – спросила девочка. – Я бы пошла с тобой.

– Я не хотела тебя беспокоить.

Девочка посмотрела на Мэри с упреком.

– Намного больше беспокойства, когда ты исчезаешь. Тебе повезло, что тебя нашла эта женщина.

– На самом деле это я нашла ее.

– Ну, как бы то ни было, ты всех до смерти напугала. Я позвоню маме, скажу, что мы идем домой.

– Давай не будем спешить. – Мэри крепче сжала руку девочки. – Если честно, очень хотелось бы выпить кофе. Давай немножко посидим, а потом пойдем? Убила бы за кусок пирога.

Девочка рассмеялась. Улыбка озарила ее лицо, как солнце.

– Я так рада тебя видеть, Мэри. Никогда в жизни не была так счастлива!

Глава двенадцатая

– Итак, миссис Тодд, – сказал мужчина, – вы знаете, зачем вы здесь?

Мэри опустила глаза и принялась вспоминать названия всех костей нижней конечности. Решила начать с плюсневых и дойти до бедренной, но ее размышления прервала женщина, сидевшая рядом. Женщина наклонилась и легонько похлопала ее по руке. Мэри почувствовала в этом прикосновении вибрацию собственного тела.

– Ты слышала? – спросила женщина. – Нужно сказать доктору, помнишь ли ты, зачем мы пришли.

В комнате исчезли все краски.

Если будешь разгадывать кроссворды, если будешь читать книги, перестанешь пользоваться алюминиевыми кастрюлями, удалишь из тела весь металл, если…

Мэри сглотнула подступивший к горлу ком, попыталась справиться с испугом и уставилась на женщину, пытаясь найти подсказку в ее лице. Незнакомка казалась очень строгой. Пучок на ее голове был скручен так туго, что напоминал спящую змею.

– Ты должна ответить на вопрос доктора, – повторила женщина.

– Почему бы тебе не ответить? – предложила Мэри.

Женщина нахмурилась.

– Думаю, доктор хочет услышать ответ от тебя.

Случилось что-то ужасное – Мэри чувствовала. Крик сорвался с ее губ, она словно бы выплюнула этот звук. На нее смотрели люди, мигал синий свет.

А теперь она здесь, в этой комнате, с мужчиной и женщиной, около письменного стола. Комната небольшая, залитая солнечным светом. За окном деревья с листьями величиной с раскрытую ладонь. Значит, лето.

Мужчина проговорил:

– Быть может, вы помните дорогу сюда, миссис Тодд? Вы приехали на машине или общественным транспортом?

Чуть подальше, у окна, на стуле сидела девочка. Не могло случиться ничего такого ужасного, если здесь позволили находиться ребенку. Мэри немного успокоилась. Она узнала эту девочку. Та сидела, подтянув коленки к подбородку, а на ногах у нее были громоздкие ботинки. Мэри дружелюбно помахала ей рукой. От ее присутствия стало спокойнее и приятнее.

Девочка помахала рукой в ответ и сказала:

– Мы ехали на машине, помнишь? Мама была за рулем, а мы с тобой сидели сзади.

Мужчина покачал указательным пальцем.

– Будет лучше, если мы дадим возможность твоей бабушке самой отвечать на вопросы.

Понятно. Не отвертишься.

– Хорошо, – кивнула Мэри, – что именно вас интересует, молодой человек? Зачем мы здесь или как сюда добрались?

Мужчина, похоже, задумался. Он пристально посмотрел на Мэри.

– Это клиника, где занимаются проблемами памяти, миссис Тодд.

– Конечно, – кивнула Мэри. – Как раз поэтому никто и не понимает, что тут происходит!

Девочка, сидевшая у окна, расхохоталась. Очень заразительно. Женщина не выдержала и улыбнулась.

– Позвольте, я вам кое-что объясню, – предложил мужчина. – Врач вашей дочери связался с нами. Она беспокоится из-за того, что у вас сложности с запоминанием.

У Мэри кровь застучала в висках.

– Врач Кэролайн?

– Да, – кивнула женщина. – И ты ходила со мной к моему врачу, помнишь?

Это была Кэролайн! Как странно, что она не узнала свою дочь.

Мужчина спросил:

– А вы сами как считаете, есть у вас проблемы с памятью, миссис Тодд?

– Никаких проблем.

Мужчина кивнул.

– Хорошо. Давайте посвятим следующие полчаса тестированию вашей памяти, хорошо? Кое-что обсудим и проверим, все ли работает так, как надо. – Он раскрыл папку, перебрал бумаги, вытащил листок и пробежался по нему глазами сверху вниз. – Итак, не могли бы вы немного рассказать о себе, миссис Тодд?

– Что вас интересует?

– Может быть, поговорим о вашем детстве? К примеру, есть ли у вас братья или сестры?

– У меня есть сестра. – Мэри скосила глаза на Кэролайн. Как неприлично – разговаривать с врачами тайком от нее! – Она может рассказать вам о Пэт. Они очень хорошо знают друг друга.

– Она намекает на тот факт, что ее сестра меня вырастила, – сказала Кэролайн. – Мать родила меня, будучи очень юной, и вместо нее меня воспитывали мои тетя и дядя. Своих детей у них не было.

– Ясное дело, не было, – хмыкнула Мэри. – Это ведь брак по расчету.

Кэролайн густо покраснела. Ха! Ну, так ей и надо.

– А я именно их считала своими родителями. О матери мне никто не рассказывал.

Мужчина опять покачал указательным пальцем и прижал его к губам. «Заткнись!» – вот что это означало. И поделом ей. Коварная какая. Предательница.

– А где вы родились? – спросил мужчина.

Ну, это совсем легкий вопрос.

– Я родилась, – ответила Мэри с непоколебимой уверенностью, – у моря.

Каждый день она чувствовала боль – так врезались острые края ракушек в ее ступни, когда она шла к воде. Каждый день она осознавала, что в жизни есть другие вещи, помимо веника, тряпок и экономии каждого пенни, и что мир состоит не только из отцовского дома и крошечного городка со скучными и незыблемыми правилами. На берегу было так много воды – столько, что она где-то далеко-далеко соединялась с небом. И слепая ярость моря помогала Мэри выживать.

– Море было прекрасным, – сказала она. – Посмотришь на горизонт – и можно прожить еще один день.

– В какой части страны?

– В мокрой и соленой.

Девочка снова рассмеялась.

– Если хочешь, я как-нибудь отвезу тебя туда, – улыбнулась ей Мэри.

Почему бы и нет? Они могли бы поехать на поезде, устроить пикник. Сняли бы туфли, побежали бы к морю, сели в лодку. Зажгли бы свечки и опустили их в воду – как тогда, давно, когда случилась беда с Пэт.

Мужчина, сидевший за письменным столом, кашлянул, перебирая бумаги.

– Вы знаете, какое сегодня число, миссис Тодд? – спросил он.

– Нет, – ответила Мэри. – А вы?

Мужчина встретился с ней взглядом. Его глаза сверкали. Это был хороший знак.

– Нет, если не посмотрю на часы.

– Вот именно! Ох уж мне эта молодежь со своими финтифлюшками!

Мэри ему польстила и хорошо понимала это. На вид мужчине было под шестьдесят. Морщины на лбу говорили о том, что его жизнь состоит из тревог, а темные тени под глазами намекали то ли на любовь к вину, то ли на то, что он подолгу читал ночью при плохом освещении. Но он был еще очень хорош собой, и лысина пока не наметилась…

– Как насчет даты рождения, миссис Тодд? Не могли бы вы ее назвать?

– Какую именно дату?

Врач явно смутился.

– У меня их две, – улыбнулась Мэри, надеясь разъяснить ситуацию. – Сначала была ужасная гроза над нашим домом. – Ба-бах! – Она хлопнула в ладоши, чтобы показать, как громко Пэт изображала гром, рассказывая историю появления Мэри на свет. – А вторая дата… Была ночь, совершенно ясная, никакого дождя. Но когда мой отец возвратился из паба и обнаружил у себя в доме ребенка, вот тут-то грозовые тучи и собрались – можете мне поверить…

Мужчина что-то записал на листке бумаги.

– Но он не виноват, – продолжала Мэри. – Отец возлагал на меня большие надежды, вот в чем беда, и он не знал, как быть. Нельзя же запереть мать с младенцем в угольном сарае, чтобы наказать их, верно? Так не наказывают. В общем, когда он закончил обзывать меня всеми жуткими словами, какие только есть на свете, он совсем перестал со мной разговаривать. Ни слова больше не говорил. Никогда. Вот ведь какой упрямец, да? Чтобы хоть как-то общаться, он оставлял мне короткие записки. – Старуха повернула голову к Кэролайн. – Ты помнишь эти записки?

Та покачала головой.

– Не думаю, что доктор хочет слушать твои рассказы. Ему нужно, чтобы ты отвечала на его вопросы.

Мужчина резко кивнул.

– Верно. Теперь я назову вам три слова, миссис Тодд, и потом попрошу их повторить. Готовы? Итак, яблоко, пенни, стол. А теперь повторите.

Глупость какая!

– Яблоко, пенни, стол.

– Очень хорошо. А теперь, будьте так добры, скажите мне, что это такое. – И врач показал Мэри то, чем он делал записи.

– Это приспособление для письма.

– Вы знаете, как оно называется?

– Письменная принадлежность.

– А это?

У Мэри в животе урчали чай и шоколадное печенье, которыми ее угостили до этой встречи. Как легко ее подкупили! Будь она проклята, ее дочь! Но теперь нужно было перехитрить этого мужчину.

– Скажите-ка мне, молодой человек, – проговорила Мэри, наклонившись к столу, чтобы лучше рассмотреть, – где вы раздобыли такой миленький галстук?

Как это было печально! А еще глупо и унизительно. Врач обращался с Мэри, как с ребенком, показывал ей ручки и карандаши, она неприязненно морщилась, а он наблюдал за ней. Старуха неплохо огрызалась, но не было никаких сомнений в том, что она испытывает серьезный стресс.

Врач показал еще несколько разных предметов и попросил Мэри назвать их. Она проявила чудеса изобретательности. Степлер превратился в степиста (человека, танцующего степ), лампа – в лампаду, ручки и карандаши Мэри называла орудиями писателей, писцов и кляузников. Она ни разу не ошиблась, но, чтобы понять ее юмор, приходилось призадуматься. Кейти вздохнула громче, чем хотела, когда врач спросил у Мэри, кто такой премьер-министр. Какая банальность! Неужели такие вопросы задают не только на телевидении?

– Это, – фыркнула Мэри, – переносной праздник.

– Согласен, – сказал врач. – В последнее время с этим у нас большая путаница. Но не хотели бы вы ответить хотя бы наугад?

– Все зависит от того, когда вы хотите услышать ответ.

– Я хочу услышать его сейчас. Кто премьер-министр в настоящее время?

Дурацкая политика! Кому какое дело? На этот вопрос не ответила бы половина учеников из школы Кейти. Да нет, больше половины. Кейти распрямила ноги и топнула подошвами ботинок по полу. Она сделала вид, что не заметила сердитого взгляда матери, и принялась внимательно разглядывать красноватую глину на подошве обуви. Глина налипла, когда они с Мэри возвращались от дома незнакомой женщины. Путь получился долгий.

Кейти была так рада найти Мэри, что расслабилась и не подумала об ответственности за все, что случилось потом. Она позвонила матери, сказала, что они идут домой, но вместо этого направилась с Мэри выпить кофе в одно симпатичное кафе, а потом проследовала на «утренний променад» по маршруту, предложенному бабушкой.

Мэри была похожа на собаку, спущенную с поводка. Шла на запах, время от времени совершенно не сомневаясь в выбранном направлении, но потом ее что-нибудь отвлекало: голуби, клюющие крошки около булочной, торты в витрине (сладкое она обожала до умопомрачения), детский скутер, привязанный к столбу уличного фонаря, сотни лепестков маков, усыпавших траву на чьем-то участке. Кейти сделала множество снимков. Мир глазами Мэри был другим: совершенно обычные вещи казались особенными, и Кейти хотелось все это запомнить. Так радостно было не думать про экзамены, про Эсме, про всю эту ерунду. Они долго бродили по берегу реки (вот откуда взялась грязь), потом съели по хот-догу на улице, покормили уток и пришли к начальной школе. Вот с этого места все пошло не так. Словно бы на Мэри напали призраки и придавили ее к земле. Она практически упала на скамейку и отказалась идти дальше.

– Совершенно безответственно! – прокричала мать, когда Кейти наконец отважилась ей позвонить. – Ты же сказала, что вы идете домой. Чем вы занимаетесь, хотела бы я знать, в двух милях от дома?

– Такой чудесный день, – сказала Кейти. – Ведь ей полезна ходьба!

Но для матери важнее было пылать праведным гневом.

Кейти не занималась подготовкой к экзаменам, Мэри переутомилась и отказалась от ланча, потому что наелась хот-догом. Разве Кейти не знала о том, что для стариков важен режим? Разве она забыла, что мать отправила ее за Мэри утром и сказала, что они должны вернуться домой немедленно? Как только у нее хватило ума пуститься в эти сумасшедшие приключения?

Пожалуй, Кейти выбрала не самый лучший момент, чтобы заговорить с матерью о вечеринке.

– Ни за что. Об этом не может быть и речи, – заявила Кэролайн.

– Но это же после экзаменов. Все пойдут.

– Дома у какого-то мальчика? Да там что угодно может случиться!

Прощай, надежда.

До конца недели Кейти никуда не ходила и ничего не делала, только готовилась к экзамену. Мэри вроде бы стала поспокойнее. Она словно устала, ее меньше тянуло на приключения, и, хотя ей по-прежнему каждое утро хотелось прогуляться, Кейти были даны четкие и строжайшие инструкции – не отпускать бабушку дальше ворот. Только один раз она ослушалась, проводила Мэри до главной улицы, и они десять минут посидели в кафе, но не более того. Сейчас Кейти жалела о том, что не повела себя смелее и не попробовала отстоять права бабушки. Она думала, что может стать хуже, и гадала, узнают ли они когда-нибудь, куда именно Мэри так стремилась попасть каждый день. Потому что скоро старушка могла забыть даже о том, что ей куда-то нужно.

Доктор все время повторял свой тупой тест на запоминание слов. В первый раз у Мэри получилось правильно, но теперь все стало хуже некуда. Змея, шиллинг, стойло. Но хотя бы слова были поинтереснее, чем вначале, и звучали посимпатичнее с точки зрения аллитерации. Кейти решила, что надо будет потом сказать об этом матери, чтобы та поняла, что дочь и вправду неплохо подготовилась к экзамену по английскому языку, хотя и отказывалась каждый вечер от ее предложения о помощи.

– И последнее, – изрек врач.

Он взял ручку и лист бумаги и попросил Мэри нарисовать циферблат. Но женщина уже устала. Она положила бумагу на колени и принялась, как ребенок, посасывать кончик ручки.

– Я очень хочу уйти отсюда, – сказала она.

Сидевшая рядом с ней Кэролайн вздохнула.

– Она то и дело это повторяет.

Доктор кивнул.

– Мы почти закончили.

– Это не значит, что она хочет уйти со мной. На самом деле она бы ушла куда угодно, только не ко мне. Это одна из наших проблем: Мэри то и дело убегает из дома.

Доктор поджал губы.

– Ей не сидится на месте, да?

– Это ведь опасно? Ее бродяжничество.

– Такое встречается нередко. Может быть, стоит приобрести для нее кулон с именем и адресом?

Ответ врача возмутил Кэролайн.

– Да? – хмыкнула она. – И все? Это ваш совет?

Тот откинулся на спинку стула и несколько минут изучал лицо Кэролайн. Кейти затаила дыхание.

– Боюсь, я мало что могу вам предложить. Вероятно, ваша мать дезориентирована в новом месте и пытается разыскать что-то, связанное с прошлым. Может быть, вам стоит попытаться отвлечь ее? Или пусть кто-то ходит с ней.

– Моя дочь находит ее и приводит домой. Но Кейти нужно заниматься, у нее экзамены. Это ужасно мешает.

Врач кивнул. Он явно старался подобрать нужные слова.

– Чаще всего люди возбуждаются только в том случае, если вы пытаетесь ограничить их свободу. Не могу вам посоветовать ничего лучше: просто обеспечьте ее безопасность и дайте жить с этим. А теперь я бы хотел отправить вашу мать на компьютерную томографию мозга. Это позволит нам получить больше информации. – Мужчина обратился к Мэри. – Как вы смотрите на то, чтобы еще несколько дней прожить у дочери? Попытаетесь не создавать ей слишком много проблем?

– А что может случиться, если она вернется туда, где жила раньше, и будет жить одна? – спросила Кэролайн. – Какой самый худший сценарий?

Доктор часто заморгал, глядя на нее. Похоже, он не мог поверить, что она задала ему такой вопрос.

– Нет никаких сомнений в том, что у нее имеются некоторые изменения интеллектуального и эмоционального фона. – И мужчина покосился на Мэри, словно бы проверяя, насколько ее могли оскорбить его слова, если, конечно, их смысл дошел до нее.

Кейти захотелось зажать ладонями уши Мэри и увести ее из кабинета.

Врач продолжал:

– Компьютерная томография в сочетании с сегодняшними когнитивными тестами и недавним анамнезом позволит поставить довольно точный диагноз. На данном этапе мы можем обсудить назначение ингибитора – препарата, который подстегивает коммуникацию между нервными клетками. У вашей матери может наступить некоторая стабилизация состояния, но данное заболевание неизбежно прогрессирует, миссис Бакстер, и я не думаю, что она сможет жить самостоятельно, отдельно от вас.

Все время, пока врач говорил, Кейти не сводила глаз с его губ. Он казался ей жутким предсказателем, которому известен финал любой истории. Кейти понимала, как паршиво себя чувствует ее мать, выслушивая все это. Ведь это означало, что на нее ложится большая ответственность.

– А мы не могли бы как-то помочь ей, если она будет жить у себя? – спросила Кэролайн. – Ведь за некоторыми людьми пожизненно ухаживают сиделки, не правда ли?

Врач покачал головой.

– Об этом вы можете узнать в органах опеки. Но, честно говоря, я не думаю, что пожизненное проживание сиделки – разумный выбор. По крайней мере, не при нынешнем финансовом положении.

Кэролайн наклонилась к столу – можно подумать, так все остальные не услышали бы ее. Кейти возмущенно наблюдала за матерью.

– Все это произошло так неожиданно, – произнесла Кэролайн негромко и доверительно. – И я лишена чьей-либо поддержки. Я знаю, нам очень повезло, что вы согласились принять нас сегодня, но для этого мне потребовалось несколько часов переговоров. Вы просто не представляете, через какие трудности мне пришлось пройти!

Доктор еле слышно рассмеялся.

– Да нет, представляю.

Его смех, похоже, воодушевил Кэролайн. Она наклонилась ближе и заговорила быстрее, почти скороговоркой. Женщина объясняла, как им трудно, как на время Мэри становилось лучше, но совсем ненадолго, как с каждым днем она все больше утомлялась и мыслила все более спутанно, а порой даже просыпалась среди ночи и думала, что Джек еще жив. А она, Кэролайн – мать-одиночка с двумя детьми, один из которых нездоров, а у второй завтра экзамен по английскому на уровень AS, а потом поступление в университет. Это выглядело ужасно – у Кейти было такое впечатление, что ее мать стошнило на ковер в кабинете врача. А Мэри сидела рядом и все это слушала.

– Сколько бы сил я ни прилагала, – продолжала Кэролайн, – я не могу добиться приема у психиатров или в департаменте труда и соцзащиты. Социальные службы упираются изо всех сил – мне говорят, что не могут ничем помочь, пока нет точного диагноза. У меня сильное подозрение, что всех очень устроит вариант, если я все возьму на себя. Это же какое финансовое облегчение для государственных структур! Все только и делают, что стараются спихнуть с себя ответственность!

«Включая нас», – подумала Кейти.

За окном, рядом с воротами больницы, скопились машины. Из открытых окон доносились звуки самой разнообразной музыки. На другой стороне улицы, между домами, расположилась детская площадка. Женщина качала ребенка на качелях. Рядом с площадкой стоял передвижной киоск с мороженым.

Если бы Кейти была храброй, она бы взяла Мэри за руку и спросила: «Хочешь, сбежим отсюда?». А еще она отчитала бы мать: «Нельзя говорить о людях в их присутствии. Ты и с Крисом так поступаешь, а он это ненавидит». А потом она вывела бы Мэри из кабинета, проводила в кабину лифта, и они пошли бы в парк, где Кейти купила бы своей бабушке мороженое «99» с шоколадной крошкой и посыпкой. Они сидели бы на скамейке, озаренные солнцем, и смотрели бы на малыша на качелях.

Но это могло произойти только в идеальном мире. А этот мир далеко не идеален. К тому же было уже поздно, потому что Мэри расплакалась. И прошлой ночью она тоже плакала. Кейти услышала всхлипы бабушки с лестничной площадки, вышла из спальни, увела ее и уложила в кровать. Казалось, Мэри ничего не понимала.

– О господи, – пробормотала Кэролайн. – Ты расстроилась.

– Я не должна быть здесь, – прошептала Мэри. – И ничего этого не должно было со мной случиться.

Кэролайн растерялась только на секунду.

– Произойдет вот что: ты поедешь со мной домой. Доктор считает, что сейчас это лучший выход.

– Но я же тебе не нужна.

– Ну… в данный момент у меня нет выбора. Я должна делать то, что велят врачи.

Мэри утерла слезы рукой. Во всей этой сцене было что-то постыдное, неприличное. Такое, чего никто посторонний не должен был видеть. Доктор принялся перебирать бумаги. Кэролайн робко протянула руку к плечу Мэри. Кейти сидела на стуле, ощущая себя совершенно беспомощной.

Прошло несколько секунд, и вдруг Мэри резко перестала плакать – как будто забыла, почему вообще это делала. Вполне возможно, так и было. Она оттолкнула руку Кэролайн и обвела взглядом кабинет – врача за письменным столом, стулья и ковер, Кейти у окна.

– Что ж, очень миленько, – сказала она, – правда? Славно тут все устроили.

– Очень мило, – кивнула Кэролайн. – Нам так повезло, да?

Глава тринадцатая

Кейти стояла у двери спальни, прижав ухо к холодному дереву. В комнате ее мать снова говорила по телефону.

– Я понимаю, – донесся до Кейти ее голос, – но наверняка и вы должны понять мою озабоченность. Тот социальный работник сказал мне, что это на одну ночь! На одну! А прошло уже около двух недель, и не видно ни конца ни края. Талон на компьютерную томографию у нее через две недели. Получается, что она проживет у меня больше месяца. Больше месяца! Одному Богу известно, как долго придется ждать результатов. Помимо всего прочего, мне придется организовывать похороны…

Потом стало тихо. Нет, не совсем тихо: было слышно какое-то ритмичное постукивание. Ручкой по колену? Или пальцем по столу?

– А если я вам скажу, что у меня больше нет сил? Что я не справляюсь? – снова заговорила Кэролайн. – Как вы тогда поступите?

Опять это постукивание. Звук, говоривший о нарастающем раздражении. Кейти уже несколько дней наблюдала, как ее мать становится все более нервной.

– Значит, государственные структуры будут вынуждены вмешаться и принять срочные меры только в том случае, если я решу вышвырнуть старуху на улицу? Нет, я вам не угрожаю, просто констатирую факты. Все теперь сводится ко мне, к моим ошибкам, а не к тому, что лучше для матери? Я превратилась в злобную дочь, которая бросила свою мать, и вы меня в этом укоряете? О, мне совершенно все равно, если вы так на это смотрите… Да, у меня есть ручка. Да, я вам очень благодарна. Пожалуйста, продолжайте.

Снова тишина. На этот раз Кэролайн явно что-то записывала.

– Хорошо, я позвоню по этому номеру и попрошу позвать Эйлин Томас. Она – менеджер дома престарелых, да?

Вздох. Торопливое «спасибо». Компьютерное кресло отъехало от стола по ковру.

– Что? – прошипела Кэролайн, и Кейти поняла, что вопрос адресован ей, хотя непонятно, как мать догадалась, что она стоит за дверью.

– Я не хотела тебе мешать, – пробормотала Кейти, открыв дверь.

– Тогда почему ты подслушивала?

Кейти почувствовала, что краснеет. Ей хотелось сказать: «Теперь это и моя комната тоже, забыла? Я имею право входить сюда!». Но тогда мама заявила бы, что ей тоже нелегко делить с Кейти комнату, но все они должны идти на жертвы, и дочь могла бы хоть на минуту оставить ее в покое.

– Я просто подумала зайти к тебе и рассказать, как прошел последний экзамен.

– О, Кейти, прости. – Кэролайн сняла очки и потерла кулаками глаза. – Я не забыла, правда. Я о тебе весь день думала. – Она снова надела очки и устало улыбнулась. – Расскажи мне все-все, в подробностях.

Чтобы мама осталась довольна, Кейти перечислила, какие выбрала вопросы и почему, а также сколько исписала страниц; сообщила, что все проверила самым старательным образом и закончила работать с некоторым запасом времени (но не слишком быстро, а то мама подумала бы, что она могла написать больше). Затем девушка добавила, что уверена в хорошем результате и очень рада тому, что экзамены наконец закончились.

– А что другие ученики говорили? – спросила Кэролайн. – Всем задание показалось таким легким?

– Какие другие?

– Ну, ты же довольно поздно вернулась. Как я понимаю, ты задержалась, потому что вы обсуждали экзамен?

Кейти кивнула.

– Да, я еще немножко побыла в школе. Большинство ребят считает, что я неплохо справилась.

Ей было слишком неловко сказать правду, что после экзамена она ни с кем не разговаривала. Просто пошла пешком, радуясь солнцу и тому, что все позади. Так хотелось праздника! Она даже осмелилась отправить сообщение Эсме, но ответа не получила. Твердо решив не расстраиваться по этому поводу, Кейти отправилась в торговый центр, купила себе двойной шоколадный маффин и большой стакан латте, села на скамейку и отпраздновала окончание экзаменов в гордом одиночестве. Только тогда, когда к ней подсела женщина с малышом в детском автомобильчике и завела разговор о клубе искусств для детишек младше пяти, Кейти вдруг ощутила себя ужасно жалкой – такой жалкой, что извинилась и ушла. Все остальные ребята, наверное, уже были в пабе или в парке, а ее не позвали. Она сидела в торговом центре, объедалась сладостями и болтала непонятно о чем с незнакомой женщиной.

А по пути домой она приняла решение. Благодаря любезности парней из математического класса у нее имелись все подробности насчет субботней вечеринки: ей пришло сообщение с адресом. Эсме никогда не пропускала такие мероприятия. Чтобы жизнь Кейти стала лучше, она должна была вернуть себе лучшую подругу. Расслабленная, веселая обстановка с большим количеством выпивки – лучшая возможность для этого.

Кейти села на край кровати, загнула край одеяла треугольником и разгладила.

– У меня есть предложение.

– Да? – удивилась Кэролайн. – Какое?

– Теперь, когда у меня закончились экзамены, почему бы мне несколько дней не присмотреть за Мэри?

Кэролайн подозрительно нахмурилась.

– Зачем тебе это нужно?

– Но ведь ты не можешь без конца не ходить на работу, а я не против побыть с бабушкой. Прогуляюсь с ней, посмотрю, где закончится наш поход.

– Но зачем?!

– Ты же слышала, что сказал врач в клинике. Ей не стоит запрещать гулять. У него сложилось впечатление, будто она разыскивает что-то из своего прошлого. Если пойду с ней, может, сумею помочь ей вспомнить. Это нечто наподобие эксперимента, как у Павлова, понимаешь? Надо посмотреть, будет ли реакция в ответ на стимуляцию. Думаю, это очень познавательно.

Кейти улыбнулась, чтобы разрядить обстановку. Но мать не поддавалась на уговоры. Более того, Кэролайн явно была возмущена.

– Может быть, она хочет к морю? – предположила Кэйти.

– К морю! – фыркнула ее мать с таким видом, словно речь шла о самом ужасном месте на земле.

– Ну, Мэри же выросла там. Я могла бы отвезти ее на побережье на автобусе. Я несколько раз говорила с ней об этом. Она очень хочет. Ты можешь звонить и разговаривать, с кем надо, в спокойной обстановке, или выйти на работу… или чем там тебе нужно заниматься. А за это ты позволишь мне сходить на вечеринку, про которую я тебе говорила.

– То, что экзамены закончились, еще не означает, что это финал, Кейти. Предстоят дни открытых дверей и летние курсы перед поступлением в университет. Мы должны начать работу над твоим резюме.

– Но это резюме я должна написать сама.

– А опыт работы? Разве этот вопрос решен?

– Знаешь, я тут подумала, что присмотр за Мэри мог бы сгодиться как опыт работы. Я уже спрашивала в школе, и мне сказали, это подходит.

– Глупость какая! Нельзя же написать об уходе за бабушкой в своем резюме! Вы с ней только болтаете.

– А мне нравится с ней болтать.

– Подумай о том, насколько выгоднее в твоем заявлении о поступлении выглядела бы профессиональная занятость.

– Но я могла бы сразу не поступать. Можно же пропустить год.

– И чем заниматься?

– Не знаю. Поездить по миру…

– Что? Нет! Господи, это просто кошмар какой-то.

Кэролайн встала, прошла мимо Кейти к двери, открыла ее нараспашку и, громко ступая, пошла вниз по лестнице. Кейти поплелась за ней.

Мэри стояла у окна и смотрела во двор. Когда Кэролайн и Кейти вошли в гостиную, она обернулась к ним с радостным выражением лица.

– Такая чудесная погода!

– Поедем на море? – спросила девочка.

Мэри просияла, глядя на Кейти:

– Конечно! Мне надеть пальто?

– Никуда ты не поедешь! – заявила Кэролайн.

– Но это очень важно, – простонала Мэри.

Кэролайн в отчаянии покачала головой.

– Ничего подобного. Важнее всего то, что ты всем докучаешь! – Она резким движением сняла очки и начала тереть кулаками глаза, став похожей на беззвучно плачущего ребенка. – Никто не поедет к морю. Никто не будет путешествовать по миру. А теперь мне нужно сделать еще несколько звонков, поэтому я прошу вас посидеть спокойно и прекратить быть такими настырными.

Кейти вывела Мэри на балкон. Мать осталась в гостиной, и дочь закрыла дверь перед ее носом.

– Как она нас назвала? – спросила Мэри, когда Кейти раскладывала шезлонг.

– Настырными.

– Как думаешь, что она хотела этим сказать?

– Думаю, ей не нравится, что мы обе чего-то хотим. Это ее раздражает.

– Я действительно чего-то хочу, – согласилась Мэри, печально улыбнувшись. – Беда в том, что я забываю, чего именно.

Наверное, это по-настоящему страшно, когда память уходит из твоей головы, но Мэри пока еще умудрялась смотреть на это с юмором. На Кейти нахлынула волна любви к ней… А затем еще одна волна – злости на мать.

– Давай кое-что запишем в блокноте, Мэри. Например, имена всех твоих бойфрендов. А потом давай запишем все места, где ты с ними бывала, все окна, из которых ты вылезала, все страны, которые объездила за свою жизнь, а потом, если ты забудешь, я буду рассказывать тебе об этом.

Какое-то время было очень весело, но Мэри устала и довольно скоро заснула. Кейти крадучись пробралась наверх, чтобы избежать разговоров про летние подготовительные курсы.

Ее спальня начала походить на галерею из-за развешанных по стенам фотографий старых кинозвезд. Этим самым она надеялась отвлечь внимание от записок Джека – Кэролайн, похоже, их просто ненавидела.

– Прошу прощения, дамы, – проговорила Кейти, отколов булавки и передвинув фотографии дальше к краям стены. Совсем избавляться от них она не хотела, ей нравились эти нежные, но решительные лица.

Затем Кейти достала из ящика письменного стола пачку Blu Tack[8] и несколько листов бумаги формата А4. На каждом она написала по одной гигантской букве и раскрасила в разные цвета, так что получилось «СЕМЬЯ МЭРИ». Буквы Кейти прикрепила под самым потолком как транспарант, а прямо под ними разместила все записки от Джека, в том числе и небольшую карикатурную картинку. «Пусть висят по центру, – решила она. – Мне все равно, что подумает мама».

Но даже несмотря на надпись, получалось немного пусто, поэтому девочка достала фотоальбом, который отец сделал для нее к десятому дню рождения. Выбрала по одной фотографии с собой, Крисом, мамой и папой и прикрепила их ровным маленьким рядом. Оставалось раздобыть где-то снимки Мэри и ее мужа – тогда можно было изобразить некое подобие рисунка, сделанного Джеком. Но пока предстояло довольствоваться этим.

Потом Кейти полчаса выбирала фотографии в своем телефоне, распечатывала их и прикрепляла к стене. Таунхаус, где Мэри стучала в чью-то дверь, столики на улице около кафе, которое ей так понравилось… Если уж Кэролайн решила не выпускать бабушку из квартиры, то Кейти принесет весь мир сюда.

Через полчаса в комнату, постучавшись, вошла Кэролайн. Она тихо проскользнула, закрыла за собой дверь и посмотрела на Кейти, прикусив губу.

– Что случилось, мам?

– Мне позвонили с работы. Хотят, чтобы я завтра встретилась с клиентом.

– Вот и хорошо. Я пригляжу за Мэри. Я же сказала, что беру это на себя.

– Но я не желаю, чтобы ты с ней куда-то ездила. Я не смогу сосредоточиться на работе, если буду все время за вас беспокоиться.

Мама во всей красе. Ей нужна была помощь, но на ее условиях.

– Ну… я весь день дома торчать не буду. На это можешь не рассчитывать.

– Да нет, я думала, что вы посидите недалеко от дома на скамейке. Может быть, ты походишь с ней по ближайшим магазинам. Это годится? Но никаких автобусов и поездов. Ни шагу из Бишема.

На мгновение у Кейти мелькнула мысль отказаться, потому что этот вариант ей совершенно не понравился. Она хотела выяснить, куда Мэри так стремилась попасть каждое утро. Уж точно не к ближайшей скамейке. Разве врач в клинике не объяснил, что люди начинают сильно нервничать, если не получают то, чего хотят?

Но ничего такого Кейти не сказала, потому что в данный момент ей предлагали сделку, и неплохую.

– И тогда я смогу пойти на вечеринку? – спросила она.

Мать вздохнула.

– Я должна поговорить с родителями этого мальчика.

– Ни за что! Так никто не поступает!

– Я хочу узнать, будут ли они дома. Кроме того, нужно спросить про алкоголь.

– Что про алкоголь?

– Там будет спиртное?

– Конечно, будет, но это вовсе не значит, что я собираюсь его пить.

– В общем, это мое условие, нравится оно тебе или нет.

– Я буду выглядеть полной идиоткой, если ты позвонишь родителям этого парня. Гарантирую: больше такого никто не сделает.

– Ну, может быть, другие родители не заботятся о своих детях так, как я о тебе.

Кейти разозлилась. Это была не забота, а удушение!

– А знаешь что? Забудь про это. На самом деле я не смогу завтра присмотреть за Мэри. У меня свои планы.

Кэролайн нахмурилась:

– Какие планы?

Поскольку это была абсолютная ложь, Кейти промолчала, только пожав плечами.

– Я тебе заплачу. Я не ждала, что ты будешь заниматься этим просто так. Двадцать фунтов достаточно?

Кейти повертела во рту слова. Иногда она играла в такую игру – прикидывала, как это будет, если кое-что произнести вслух. Ну, например, «нет», «ни за что» или «ты что, не понимаешь?». Деньги не превращают необходимость сидеть в четырех стенах во что-то более привлекательное.

– Не смотри на меня так, – попросила Кэролайн. – Между прочим, ты сама это предложила.

Она прошла по лестничной площадке в свою комнату, достала сумочку и принялась в ней рыться. А когда вытащила кошелек и стала перебирать банкноты, Кейти почувствовала себя странно. Ей даже стало жаль мать. Она выглядела такой несчастной…

– Вот, держи. Оплата авансом.

На долю секунды их пальцы соприкоснулись.

– Ты была права. Мне нужно вернуться на работу. Я говорила с тобой слишком резко, прости. Мне нужно организовать показы, назначить встречи. Я, конечно, могу и не наверстать упущенное, но хотя бы покажусь на работе, а это уже много значит. Не хочу, чтобы коллеги в мое отсутствие растащили всех клиентов! – Кэролайн рассмеялась, наклонилась и на секунду положила голову на плечо дочери. Это было настолько непривычно, что Кейти замерла. – Если завтра все пройдет хорошо, то, может быть, ты сумеешь взять на себя четверг и еще дня два на следующей неделе? – Кэролайн села на кровать. – А потом она исчезнет, даю слово, и наша жизнь вернется в нормальное русло.

Глава четырнадцатая

Сегодня тема для игры в воспоминания была «мужчины».

Мэри мало-помалу добралась до двенадцати, и это неплохой результат. Дважды она повторила только одно имя – «Роберт», но он того заслуживал, поскольку был ее первым мужчиной. Правда, эти раздумья наводили Мэри на мысль о ребенке. А раздумья о ребенке приводили к мысли о Пэт. Она старалась придерживаться темы игры, но вспоминала только о плохом – например, о том, как сердито шипела на нее сестра: «Ну, допрыгалась, Мэри. Тебе скоро рожать, а ты никому ни слова не сказала. На этот раз отец тебе не поможет».

Пэт берет чашку, переворачивает ее и ставит на доску для просушки. Возвращается за тарелкой, идет с ней к мусорному ведру. Выбрасывает тарелку вместе с нетронутым сэндвичем в ведро и захлопывает крышку. Она поворачивается к Мэри, свирепо сверкая глазами.

– Смотри, что ты натворила!

– А что я такого сделала? – Мэри подсовывает под себя руки, чтобы они перестали дрожать. – Не во всем же я виновата!

– Не во всем. Но в этом точно. – Пэт произносит слова спокойно, как будто тут нечего обсуждать. Она подходит и садится на корточки около Мэри. – Кто отец?

Мэри качает головой.

– Все будет нормально, – говорит Пэт. – Назови его имя.

– Нет.

– Мы его знаем? Где он работает? Он сделает тебя честной женщиной? – Пэт сверлит Мэри глазами. – Слушай, я твоя сестра. Ты можешь рассказать мне о чем угодно. Мы должны быть подругами.

– Подругами? Не смеши меня! Ты меня не любишь!

– Я отдам за тебя что угодно!

«Ну да, – подумала Мэри. – Конечно».

Слезы льются из глаз, капают на кухонный пол. Мэри удивляется самой себе. Она думала, что она сильнее.

Пэт смягчается, встает на колени и медленно гладит спину сестры. Мэри хорошо, ей это нравится. Может быть, если она еще посидит здесь, пока Пэт гладит ее, то все улетучится: она не будет беременна, у нее исчезнут странные резкие боли в животе и суббота станет обычной, как и все предыдущие.

– Больно, – говорит Мэри. – Мне очень больно. Так должно быть?

– О господи, – усмехается Пэт. – Ну и дела!

Мэри громко рыдает, не в силах сдержаться. Она видит, как слезы падают на юбку, как мокрые пятна расползаются и становятся похожими на цветы, и понимает, что это – конец любого будущего, которое она себе представляла.

1953 год. Девушка вроде нее

Красавчик Роберт Гибсон, приехавший поработать по контракту в железнодорожном депо в Гексхэме, – Мэри познакомилась с ним на пляже. Она замечталась, глядя на волны, а он просто-напросто положил свое пальто на песок и сел рядом с ней.

Они очень долго разговаривали, глядя на отлив, а ведь ей нужно было вернуться домой еще несколько часов назад. Мэри понимала, что Пэт с ума сойдет от волнения, но уходить совсем не хотелось.

После первой встречи они виделись каждый день. Почему бы и нет? Что в этом плохого? Роберт встречал ее на углу после окончания занятий на секретарских курсах, они шли в бухту, смотрели на корабли или бродили по берегу. Как-то раз вечером Роберт взял напрокат машину, и они пошли в «Тиффани»: там он был лучшим танцором, но танцевать хотел только с Мэри. Он сказал ей, что никогда в жизни не думал, что встретит девушку вроде нее в таком захолустье. И добавил, что она его трогает.

А в другой раз он пригласил Мэри к себе в трейлер и угостил ее тостом с сардинами. Все было очень прилично. Ничего не случилось. Но беда в том, что Мэри хотелось, чтобы случилось. Потому что уж если у нее сложились с мужчиной такие отношения, то разве не должно что-то измениться в ее жизни?

Роберт сидит на ступеньках трейлера и пьет чай, когда приходит Мэри. Он без рубашки, рукава завязаны на поясе. Когда Роберт улыбается девушке, кажется, что весь мир сияет.

– А я принесла еду для пикника, – говорит Мэри, когда парень сообщает, что сегодня пятница и ему срочно нужно в депо, иначе он не получит зарплату. – Ты только посмотри: хлеб, масло, даже баночка лосося. Сестра прикончит меня за него, но мне все равно. И еще я взяла вино из одуванчиков. Знаю, звучит ужасно, но на самом деле оно довольно вкусное.

Роберт смеется:

– Так ты теперь воруешь у отца выпивку?

– Не удержалась. – Мэри ставит сумку на траву и протягивает к нему руки. – Я очень плохая девочка.

Он восхищенно окидывает ее взглядом с головы до ног.

– И что же мы с тобой будем делать?

– Понятия не имею.

Мэри бросается к Роберту и прижимается к его обнаженной груди. Она вдыхает запах его кожи, еще сладкой и теплой после сна.

– Я слышу твое сердце, – говорит она. – Оно бьется слишком быстро.

– Правда?

Девушка улыбается:

– Это значит, что ты меня боишься?

– А надо?

– Может быть.

– Ну а ты, Мэри Тодд, чего боишься? У тебя есть хоть какие-нибудь страхи?

Девушка делает вид, что не услышала вопрос, и притягивает парня ближе. Ей не хочется говорить ему, как все непросто, какими подозрительными стали ее родные. Пэт забрала у нее сумочку и книгу с почтовыми адресами и куда-то спрятала. Отец взял в привычку звонить на курсы и спрашивать, исправно ли Мэри посещает занятия. Ее мир сужается. Она чувствует, что за ней постоянно следят, а ее поведение не одобряют.

– Я собираюсь жить в Лондоне, – говорит она Роберту, потому что если уж не рассказывать о страхе, то нужно показать его отсутствие. – Я буду учиться на актрису, а потом стану знаменитостью. У меня будет потрясающая жизнь. Настанет такой день, когда ты скажешь своим друзьям, что знаком со мной, и они тебе не поверят. Только представь!

– Мэри, – говорит Роберт, – я никогда не встречал девушку вроде тебя. – Он слегка отстраняется, чтобы посмотреть на нее. – А скажи-ка мне, раз уж ты так хорошо предсказываешь будущее, что случится сегодня?

Мэри улыбается, глядя ему в глаза.

– Мне много чего в голову приходит.

Роберт протягивает ей руку, помогает подняться в трейлер по ступенькам и говорит, что ощущает себя человеком, похищающим колыбель с младенцем.

В фургоне стоят стол и кровать.

– Что еще нам надо? – говорит Роберт и откупоривает бутылку вина.

Мэри откидывается на подушку и спокойно расстегивает две верхние пуговицы на блузке, так, чтобы, когда Роберт обернется, он увидел, как солнечный свет падает на ее волосы, как сияет ее кожа.

Усмехаясь, парень наливает вино в чашки.

– Что ты делаешь со мной?

Она улыбается в ответ:

– Ничего.

– А ты знаешь, что чувствует мужчина, когда на него так смотрят?

Мэри качает головой, хотя знает ответ. Она всегда это понимала. Женщины должны скромно сидеть, уставившись на свои туфли, на колени, на сложенные руки или в пол. Но это так потрясающе – смотреть мужчине в глаза открыто, встречаться с ним взглядом.

– Если ты не перестанешь, мне придется тебя поцеловать, – говорит он.

– Давай!

Мэри не спускает глаз с Роберта. Парень садится рядом, тянется к ней, и ей кажется, что она тонет. Ей хочется громко рассмеяться. Она чувствует себя дикой и полной сил. Она – Мэри Тодд, и она притягивает к себе мужчин. Она способна одним взглядом заставить их дышать чаще.

Только через несколько минут Роберт отрывается от губ Мэри с тихим стоном и отодвигается от нее. Он не в силах встретиться с ней взглядом.

Его голос звучит удивительно тихо.

– Мэри, – говорит он, – я не уверен, стоит ли…

– Почему нет? Я думала, что нравлюсь тебе.

– Ты мне очень нравишься, в том-то и дело. Я хочу тебя так сильно, что в голове туман. Но сделать это сейчас… наверное, не самая лучшая мысль.

– Лучшая, – улыбается Мэри, придвигается к парню и гладит его бедро.

– Прошу, не надо. Дело не в моем желании. Господи, я хочу этого больше всего на свете! Просто не хочу, чтобы тебе было больно, когда я уеду. И чтобы ты забеременела, тоже не хочу.

– С первого раза нельзя забеременеть.

– Можно. Думаю, можно.

– Моя сестра работала волонтером с сестрами милосердия. Она сказала, что такого не бывает.

– Ты уверена?

Мэри медленно кивает. Пэт ей ничего такого не говорила, да и медсестрой ни одного дня не работала, но Мэри не желает, чтобы это прекращалось. Она уверена, что все будет хорошо.

Красавчик Роберт Гибсон с голосом мягким, как растопленное масло. Оба его брата пропали без вести на войне, мать умерла от тоски, а у него такие глаза, в которых можно утонуть. Деньги, полученные при демобилизации, парень вложил в покупку печатного пресса, и теперь он пишет роман. На железную дорогу Роберт пошел только для того, чтобы заработать еще.

– Я хочу, чтобы ты стал моим первым, – шепчет Мэри, когда Роберт снова наклоняется, чтобы поцеловать ее.

Это похоже на танец. Он прикасается к ее груди через блузку, а она целует его, чтобы показать, как ей это нравится. Она проводит пальцем по его спине, по позвоночнику и протягивает руку к ремню на его брюках. Он расстегивает пуговицы на ее блузке. Они оба улыбаются – их пальцы двигаются так неловко.

Они ложатся на кровать и теснее прижимаются друг к другу. Он приподнимает подол ее юбки. Она прикасается к его оголенному бедру. Этот танец чудесный и немного странный, но ничего лучше она никогда не испытывала.

«Я живая, – думает Мэри. – Прямо сейчас я живу, а если бы осталась дома, со мной бы ничего такого не произошло».

Спустя некоторое время, когда они сидят на ступеньках, Роберт достает фотоаппарат, чтобы сделать снимок.

– Бог мой, – говорит он, – ты ведь даже не знаешь, да?

– Чего именно?

– Как ты чертовски хороша. Правда. Все так говорят.

– Все?

– У нас в депо. Знаешь, как тебя называют? Медная Коробка. А как еще тебя назвать, с такой-то копной волос!

– Это комплимент?

– Еще какой! Медная коробка находится сразу за топкой в локомотиве. Ну, давай, улыбочку!

Мэри позирует, одну руку уперев в бок, а другой приподняв подол платья, чтобы чуточку была видна нижняя юбка.

– А почему это комплимент? – спрашивает она.

Роберт подмигивает ей.

– Потому что в топке жутко жарко.

Мэри громко хохочет. Щелкает затвор фотоаппарата.

Девочка, вдруг появившаяся рядом с Мэри, сказала:

– Твой любимый столик свободен, если хочешь посидеть в кафе.

Мэри попыталась снова вызвать в памяти образ Роберта, закрыв глаза и попытавшись отключиться от здешних звуков: гула машин на дороге, звяканья столовых приборов в кафе. Ей хотелось, чтобы остались только ее воспоминания и ее дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох…

– Мэри?

– Тсс…

– Я просто пришла узнать, не хочешь ли сходить в кафе?

– Пойду, когда буду готова, спасибо. В данный момент я думаю о Роберте.

– А… о красавчике мистере Гибсоне.

– Откуда тебе известно его имя? – Мэри строго посмотрела на девочку. – С кем ты посплетничала?

– С тобой! – Девочка улыбнулась. – Он водил тебя на парад морских пехотинцев. Ты всегда мечтала туда попасть. Там играл военный оркестр, собрались сотни людей, а вы были лучшими танцорами и остались там до самого конца. Но потом, когда ты вернулась домой, тебя поджидала Пэт.

Просто удивительная девочка!

Мэри уставилась на нее.

– А что было дальше?

– Допрос. – Девочка встала, подбоченившись, – вылитая учительница. – «Это что еще за парень был в машине? Как ты можешь так распутно вести себя? Ты целуешься с такой страстью… я такое только в кино видела!» – Девочка изобразила Пэт, покачала указательным пальцем и усмехнулась. – «Твое поведение возмутительно, и я запрещаю тебе вновь встречаться с этим Робертом Гибсоном!».

– Ха! Ничего у тебя не получится! – подхватила Мэри.

Девочка рассмеялась:

– Это одна из самых любимых моих историй. А еще мне ужасно нравится слушать про то, как у тебя отошли воды на четыре недели раньше срока и Пэт заставила тебя сесть на корточки над кастрюлей в кухне.

– Просто чудо, сколько ты всего знаешь!

– Да ничего я такого не знаю. Иногда ты рассказываешь, а я записываю. Прогулки помогают тебе вспоминать прошлое, правда же?

Правда ли это? Может быть. Пока девочка вела ее к свободному столику, Мэри была уверена только в одном – игра стоила свеч. Все, что она хотела – как можно дольше чувствовать такой заряд бодрости, как сейчас.

И вынашивать ребенка Роберта – девочку, которой достанется вся ее любовь и все ее сердце.

Глава пятнадцатая

Ох, лучше бы она не уговаривала Мэри пойти в то кафе. Или пусть там было бы закрыто, чтобы запах свежих пирожных не казался таким манящим. Или же Кейти стоило постараться и уговорить маму разрешить им с Мэри сесть на автобус и поехать к морю.

Было множество разных вариантов, которые позволили бы избежать встречи с Симоной Уильямс из группы 13Е, про которую ходили такие ужасные слухи.

Симона, стоявшая за стойкой около кофемашины, обернулась, посмотрела на Кейти и озадаченно нахмурила брови.

– Я же тебя знаю, да?

Это было любимое кафе Мэри. Каждый день на этой неделе они заходили сюда и ни разу не видели Симону Уильямс в роли официантки. Кейти попыталась взять меню и выйти за дверь, чтобы не разговаривать с ней. Нужно было уговорить Мэри уйти отсюда немедленно!

Но девушка не унималась:

– Нет, правда, откуда я тебя знаю?

Кейти покачала головой. Она хотела сказать: «Ни разу тебя не видела», но с ее губ сорвался только неслышный шепот. Щеки вспыхнули румянцем, сердце бешено заколотилось.

Она многое променяла бы, чтобы не стоять сейчас здесь: например, месяц своей жизни (согласилась бы на полную учебную нагрузку вместо одного пристального взгляда этой девицы), или прожила бы все лето в шкуре своего брата (наверное, трудно представить себе школу хуже, чем Вудхейвен) или даже несколько часов могла бы побыть в роли Мэри, бесцельно менявшей местами солонку и перечницу на столике около окна кафе. Что угодно, лишь бы спрятаться от глаз Симоны, которая вот-вот ее узнает.

Представлять себе можно было что угодно, но суровая правда жизни заключалась в том, что она – Кейти Бакстер, две минуты назад из этого кафе доносился фантастический запах кофе, а снаружи стояло много свободных столиков, и Кейти знала, что Мэри скоро захочет выкурить утреннюю сигарету. Именно поэтому она попросила бабушку выбрать понравившееся место, а сама направилась к стойке, раскрыла рот и громко спросила:

– Какие у вас сегодня пирожные?

В этот момент Симона Уильямс обернулась. И теперь в ее глазах сверкали холодные огоньки.

– Ты же зависаешь с теми дурами, да?

Сглотни ком, сдавивший горло. Прекрати выглядеть такой испуганной, постарайся посмотреть ей в глаза.

– Я учусь в одной школе с тобой.

– Да, но еще ты дружишь с теми идиотками.

Симона швырнула Кейти меню и отвернулась к кофемашине.

Все могло быть по-другому. Но в висках стучала кровь, а щеки Кейти горели от стыда, когда она шла обратно, к Мэри, и с этим ничего не удавалось сделать.

– Пирожные сегодня неважные, – сказала она бабушке. – Давай пойдем в другое кафе.

Мэри покачала головой и взяла меню.

– Мне тут нравится.

– А мне нет. Давай пойдем домой.

– Ты иди. А я есть хочу.

Кейти вздохнула, подняла с пола кардиган Мэри, повесила на спинку стула и положила ее сумочку так, чтобы она была на виду. Девушка всеми силами пыталась придать себе деловой и спокойный вид. Мало-помалу сердце стало биться спокойнее. Наконец она села на стул, повернутый к окну, и, скрестив пальцы, помолилась о том, чтобы Мэри не принялась петь, набивать карманы кубиками сахара или спрашивать у парочек за соседним столом, нельзя ли взять кусок пиццы, который они явно доедать не хотят. За последнюю неделю Мэри не раз проделывала нечто подобное. Почему сегодня должно быть иначе?

– Интересно, – задумчиво проговорила Мэри, – что это за «вяленая курица». Раньше такого никогда не предлагали.

Кейти показала Мэри меню. Картинки с изображением пасты, бургеров и тарелок с горами дымящегося риса и карри начали расплываться перед ее глазами. Девушке стало нехорошо. Ничего не хотелось. Не надо ей было напрашиваться на роль сиделки Мэри. Все эти дни заботы о бабушке ради одной вечеринки – несправедливая сделка!

Мэри нетерпеливо обернулась.

– Где же люди, которые тут работают?

За стойкой – вот где. И не обращают на них внимания. Если бы Кейти отодвинула свой стул немного назад, она бы увидела, что Симона болтает с другой официанткой, женщиной постарше. Ее звали Энджи, и обычно их обслуживала именно она. Они обе хохотали, будто вокруг не было ожидавших обслуживания посетителей. Кейти не видела лица Симоны – только изгиб ее шеи и оголенное плечо.

– Поскорее, леди!

Мэри постучала по окну костяшками пальцев.

Обе официантки обернулись и посмотрели на Кейти так, будто это она постучала в окно, проявив такую наглость и напомнив им, что они – всего лишь слуги. Симона нахмурилась, вытерла руки фартуком и зашагала к двери. Когда она рывком открыла дверь, Кейти заметила темный завиток волос у нее под мышкой.

– В чем дело?

– Мы могли бы сделать заказ?

– Я занята.

Симона вернулась в кафе и хлопнула дверью. Через пару минут вышла Энджи. Она лучисто улыбнулась Мэри, но при этом взяла со стола меню Кейти с таким брезгливым видом, словно могла чем-то заразиться, и сунула под мышку.

– Ну, что вы желаете сегодня? – холодно поинтересовалась она.

Кейти заказала еду самым тихим голосом, каким только могла говорить, а потом отвела взгляд и стала рассматривать автобусную остановку. Что угодно, лишь бы не выглядеть дурой, которая «зависает с идиотками».

Мэри быстро пробежалась по своему меню.

– А где мороженое?

– Вы меня вчера об этом спрашивали, дорогуша. В морозилке есть леденцы для детишек, а если вам хочется сладкого – закажите пирожные.

Ожидая решения Мэри, Энджи вытерла стол голубой клетчатой тряпочкой. Она прошла так близко от Кейти, что на девушку пахнуло духами и дезинфицирующим средством, которым была пропитана тряпка.

Кейти сидела у окна и смотрела на птиц, собравшихся около мусорного бака. Ей нравилось то, как они склоняют головки набок, словно бы размышляя, не податься ли в другое место, когда это сделать – сейчас или потом, и какой выбрать маршрут. Как жаль, что она не могла поменять целый день своей жизни на то, чтобы хоть десять минут побыть птичкой! За десять минут – если лететь быстро, – она добралась бы до дома.

Мэри долго думала, но в итоге заказала шоколадный торт, и Энджи ушла.

Кейти вытащила из сумочки блокнот, надеясь, что будет выглядеть так, словно пишет роман. По крайней мере, тогда Симона поймет, что Кейти умнее, чем она думает.

– Хм… – проговорила Мэри и провела рукой по обложке блокнота. – Что это?

– Наша книга.

– Наша?

– Твои рассказы.

Мэри рассмеялась.

– Я рассказываю интересные вещи?

– Очень! А я их записываю, чтобы ты могла вспоминать.

– Дневник? – Мэри небрежно махнула рукой. – Моя сестра каждый день исписывала несколько страниц в своем дневнике… кто ей что сказал, в общем море жалоб на весь мир. Пэт отдавала ему столько сил, что у нее не оставалось времени жить. Какой же смысл тогда в такой книге?

– Это не то, что ты думаешь. Блокнот нужен нам, чтобы у тебя стало получше с памятью.

– Дай-ка мне взглянуть.

Кейти протянула бабушке блокнот и рискнула бросить взгляд в окно, пока Мэри перелистывала страницы. «Интересно, – гадала она, – это будет очень неприлично, если мы встанем и уйдем до того, как нам принесут еду?»

– Тут целый список бойфрендов, – отметила Мэри. – Это твои?

– Нет, не мои. Твои.

Мэри покачала головой:

– Не будь такой ханжой.

– Мы составили список того, что для тебя важно. Посмотри: здесь Джин, ваша соседка, а вот тут – ее сын Норман.

– Ах… – вздохнула Мэри и любовно похлопала по страничке. – Я с ним столько раз целовалась… А это кто? – спросила она, глядя на надпись «подмигивающий мужчина в автобусе».

– Он приглашал тебя на танцы. Ты не смогла вспомнить, как его зовут.

– Джон Фартинг. Конечно же я помню его имя. Он работал на лодках. – Мэри протянула Кейти блокнот. – Я попала в ужасную передрягу, когда он провожал меня домой. Отец не сдержался. Прямо сразу запер меня в угольном сарае.

– Неужели правда?

– Чистая. Но оно того стоило. – Мэри довольно улыбнулась. – Джон Фартинг целовался просто потрясающе.

Кейти взяла ручку и записала на полях: «Джон».

– Но потом Пэт меня выпустила. Она меня всегда выпускала. Ой, мне было так жаль ее. Она ведь просто хотела спокойной жизни – чтобы отец не ругался, чтобы я перестала сбегать на танцы… А что это ты записываешь?

– Все, что ты говоришь. Ты против?

– Да нет, я просто польщена. Продолжай.

У Кейти возникло странное чувство. Может быть, она посягнула на свободу частной жизни? И могла ли Мэри теоретически быть способна дать разрешение на эти записи?

– Запиши-ка вот что. – Мэри наклонилась к столу и зашептала: – «Радость – это подарки, разбросанные тут и там. Кто найдет – тому и радость». Знаешь, кто это сказал?

– Понятия не имею.

– И я тоже! – Мэри рассмеялась. – Спросим у Джека, когда он вернется, да?

– Вернется откуда?

– Из туалета. Он же только что прошел мимо нас. Ты его разве не видела?

Кейти хотелось сказать: «Да, Мэри, я его видела, и ты не сумасшедшая». Интересно, была бы от этого польза?

Мама всегда считала, что важнее всего – реальность, именно поэтому она то и дело напоминала Мэри о том, что у нее потеря памяти, а Джек умер. Кейти же склонялась к тому, что проще и легче соглашаться с Мэри. Джек в туалете? Почему бы и нет? Мэри вылезала из окна и спускалась по водосточной трубе? Отлично.

От путешествий во времени мир становился интереснее. Если бы Кейти знала, как это сделать, она вернулась бы на две недели назад – в тот день, когда вышла из школы после экзамена по математике. Тогда она не стала бы подходить к Эсме с ее свитой, а перелезла бы через забор рядом с учительской автостоянкой и ушла незамеченной. По крайней мере, тогда она не посмеялась бы с теми девицами над Симоной и не сидела бы теперь здесь, не зная, куда деться от стыда.

Она отважилась еще раз посмотреть через окно в кафе и попробовала представить себе, как подходит к Симоне и просит прощения. Девушка стояла у столика, где сидела улыбчивая пара. Она записала их заказ в блокнот, забрала меню, вернулась за стойку и скрылась из виду.

Кейти вздохнула и стала листать блокнот. Истории накапливались. Вот рассказ про то, как отец Мэри принес домой отрез красивого шелка. А вот – описание того дня, когда Мэри сидела на берегу, о чем-то мечтая, и вот-вот должна была познакомиться с Робертом. А это – самая страшная история. Про то, как Мэри рожала в своей спальне, а Пэт взяла на себя роль акушерки. Ведь могло случиться все что угодно!

Мэри постучала пальцем по столу.

– Я закажу «Славу никербокера»[9].

– Ты только что заказала шоколадный торт.

– Это для Кэролайн. Она обожает «Славу никербокера».

– Мама? Сомневаюсь.

– Знаешь что? Я позову ту миленькую официантку.

– Нет, Мэри, больше не стучи по окну, пожалуйста. К тому же они тут все равно не делают мороженое, она же тебе сказала. Если хочешь, я найду рецепт в интернете и попробуем приготовить этот десерт сами. Я прямо сейчас найду. Вот, смотри, уже ищу. Это он на картинке? Мороженое, фрукты, взбитые сливки, джем и вишни?

Мэри радостно захлопала в ладоши.

– Как здорово! Ты только посмотри! Это же такая вкуснятина!

Кейти сохранила страничку в «Избранном», несмотря на то что ей грозила бы серьезная выволочка, если бы она купила и принесла домой все эти ингредиенты. Мать еще смирилась бы со смузи, с пригоршней ягод, с обезжиренным йогуртом, но только не с этой калорийной монструозностью. Мама и бабушка были фантастически противоположными людьми – просто с ума сойти. Мэри, пожалуй, вытащила бы фрукты из бокала и отложила в сторонку, как слишком здоровый продукт. А вишенку бы съела, потому что привыкла плеваться косточками в детстве. Кейти тоже любила вишни. Бывало, она вешала две на ухо, как будто это серьги с драгоценными камнями.

Было приятно любить вишни вместе с Мэри. Кейти нарисовала вверху страницы ягоду, затем пририсовала к ней стебелек и два листочка.

Симона взяла серебристыми щипцами кусок торта, положила на тарелку, быстро поставила ее на поднос и повернулась к кофемашине. Кейти поймала себя на том, что разглядывает спину Симоны, ее волосы, изгиб шеи…

Господи, да что же с ней такое? Глупости какие! Она вытащила красную ручку и раскрасила вишенку.

Мэри нетерпеливо смотрела на дверь кафе. Наконец она открылась.

– А… вот и еда.

Нет, нет! Кейти не в силах была ни смотреть, ни говорить, ни тем более есть. Ее щеки пылали жаром, когда Симона подошла и поставила поднос на край стола. Она указала на блокнот.

– Может, уберешь?

Кейти резко захлопнула его, завозилась с крепежной резинкой, ручками и сумкой, пытаясь поскорее освободить место. Симона осторожно поставила на стол тарелку с тортом и кофе для Мэри.

Та практически набросилась на десерт.

– Можно я скажу, что торт выглядит восхитительно?

– Конечно, можно. Спасибо.

Симона положила на стол салфетки и столовые приборы.

Сердце Кейти билось так громко, что она не сомневалась: Симона это слышит. Нужно было что-то сказать. Хоть что-то…

– Вы тут хозяйка? – спросила Мэри, ломая торт пальцами.

– К сожалению, нет. Я бы тогда повысила себе зарплату.

Мэри расхохоталась в ответ на шутку, и Симона засмеялась в ответ, однако тут же умолкла, поставив перед Кейти тарелку с булочкой.

– Вот. Смотри не поперхнись, – хмыкнула она.

Сейчас или никогда. Кейти дерзнула поднять голову.

– Могу я кое-что сказать?

– Шутишь, да?

Симона огляделась по сторонам с таким видом, словно где-то под столиками могли прятаться Эсме и ее приспешницы.

– Они мне не подруги. Я с ними едва знакома… – Прозвучало не очень: Кейти словно бы пыталась оправдаться, но как еще объясниться, она не знала. – Я шла с экзамена по математике, и они оказались на моем пути. Я не знала, что Эми наговорит тебе столько гадостей.

Симона прищурилась:

– Но ты же смеялась вместе с ними.

– Извини. Я не хотела.

– Вот как? Ты не хотела? Не виновата, значит? Твои подружки – законченные сволочи, а ты просто мимо проходила. – Симона взяла со стола поднос. – Рада, что мы это выяснили.

– Извини.

– Я тебя и в первый раз услышала. Будем надеяться, у тебя полегчало на душе.

Глаза Кейти защипало от слез. Она чувствовала себя маленькой и глупой. Симона ушла внутрь, а Кейти осталась за столиком. Рядом с ней лежала булочка и стоял ароматный кофе, но она ничего не хотела. Только оказаться дома, лечь в постель и спрятаться. Она повернулась к окну спиной. Ей хотелось содрать с себя лицо и надеть чье-то другое.

Мэри ела быстро, так, будто несколько дней голодала, и каждый раз, проглотив кусочек торта, блаженно вздыхала. Она вся перемазалась шоколадом, попало на стол и даже на ее кардиган. А когда она бросила сахар в кофе (три куска!), то забрызгала ладонь и вытерла руку об юбку.

Люди не совершали храбрых поступков. По крайней мере, те, с которыми была знакома Кейти. Трусом был ее отец. Он врал и не говорил, что у него есть подружка. Струсила Мэри, когда отдала сестре своего ребенка. Мать переживала по любому поводу и боялась почти всего на свете. А сама Кейти… что ж, было ясно, что она тоже унаследовала ген трусости, потому что попросить прощения надо было иначе – громко и более внятно.

Храбрым в ее семье был только Крис. Впрочем, его вынудили. Без вариантов.

– Замечательно, – объявила Мэри, отодвинув тарелку и радостно подставив лицо солнцу. – Еще бы столько же съела.

– Почему ты бросила своего ребенка? – спросила у нее Кейти.

Мэри приоткрыла один глаз и нахмурилась. Похоже, это было ее больное место.

– А я бросила?

– Да, ты оставила малютку со своей сестрой и исчезла.

– Но мне же велели так сделать, разве нет?

– Не виновата, значит?

Кейти понимала, что разговаривает грубо. Она бросала Мэри слова Симоны, чтобы избавиться от противной боли в груди, но не могла остановиться.

– Когда ты появилась опять, маме было девять. Почему ты так поступила с ней?

– Неужели столько лет прошло?

– Она думала, что ее мама – Пэт. Представь, в каком она была шоке, когда откуда ни возьмись появилась ты и сказала правду.

– Уверена, все совсем не так.

У Мэри был такой ошарашенный вид, что Кейти сразу стало жалко ее. Она придвинула к старухе тарелку с булочкой, чтобы загладить вину. Мэри клюнула на сладкое, как обычно, но Кейти чувствовала себя отвратительно.

Она снова вытащила блокнот, перевернула и его и начала новую страницу – последнюю. Под заголовком «Рассказы Кейти» она написала: «Больше никогда не приходи в это кафе! Все остальные поездки – ТОЛЬКО ЗА ГОРОД!».

Хватит вести себя по-идиотски.

Хватит быть трусихой.

Хватит психовать.

Она писала эти слова и чувствовала, будто на странице гремят маленькие взрывы.

Верни Эсме. Купи новую одежду. Заведи бойфренда. Срази ВСЕХ парней наповал на завтрашней вечеринке. Рискни, и пусть хоть что-то ПРОИСХОДИТ!

Глава шестнадцатая

Тушь для ресниц, помада, тональная пудра и тени для глаз. Внутри, конечно, была все та же Кейти, но снаружи никто бы этого не заметил. Девочка выглядела совершенно иначе, когда улыбалась своему отражению в зеркале. Она распустила волосы, они сверкали красноватым золотом, и это прекрасно смотрелось на фоне платья, ткань которого сочетала в себе оттенки зеленого, черного и еще множества других цветов, которые начинали переливаться, когда на них падал свет.

– Тебе, для вечеринки, – сказала Мэри, достав платье из своей дорожной сумки. – Разбей пару-тройку сердец.

Когда Мэри настояла на том, чтобы забрать из ее прежнего дома «платье для поцелуев», Кейти думала, что речь идет о какой-нибудь изъеденной молью тряпке, но никак не могла предположить, что это окажется винтажный шелк. И уж тем более, что Мэри позволит ей надеть это платье. А еще – что оно сядет как влитое.

Может быть, платье наделено способностью трансформироваться? Может, оно подарит Кейти уверенность в себе, чтобы она могла болтать с одноклассниками, флиртовать, танцевать, как самый обычный человек? Ей бы не помешало хоть на вечер превратиться в экстраверта. К тому же в таком платье явно можно было очаровать парней.

Стук в дверь.

– Такси подъехало.

Матери пришлось смириться с вечеринкой. Кейти в последний раз улыбнулась себе в зеркале.

– Тебе идет это платье, – отметила Кэролайн. – Я его раньше не видела.

Кейти хотелось ответить: «Это платье Мэри», но скажи она об этом, мама сразу изменила бы свое мнение о том, что оно ей идет. Девушка молча кивнула, но тут же вспомнила, что мать видела, как Мэри разыскивала это платье в своем доме, так что ее фраза запросто могла быть проверкой.

– Мэри привезла его с собой. Думаю, это то самое, которое для нее сшила Пэт.

Мать мельком взглянула на Кейти.

– Забавно, как вы хорошо ладите.

Кейти переступила с ноги на ногу. Она чувствовала себя виноватой, хотя, по идее, мама должна была радоваться тому, что они с Мэри поладили. Разве ей не стало легче на душе?

Кэролайн рылась в сумочке в поисках денег на такси.

– Можешь сказать мне адрес, где ты будешь?

– Доеду – отправлю тебе сообщение.

– А если забудешь?

– Не забуду.

– Да. И попроси таксиста, чтобы он показал тебе свои права. – Кэролайн вручила Кейти двадцать фунтов и остановилась на пороге гостиной, глядя, как дочка надевает куртку. – Ты только на вечеринку, да?

– А куда еще?

У матери был на удивление смущенный и грустный вид.

– Не знаю.

Кейти вошла в гостиную, чтобы попрощаться с Крисом и Мэри. Они смотрели канал «Природа». Обезьяна в штанах и футболке палкой разбивала окна в доме.

– Ему не нравится тут жить, – заключил Крис, не отрывая глаз от экрана. – Он хочет вернуться туда, откуда он родом.

Обезьяна погналась за женщиной по автостоянке, и Мэри захлопала в ладоши.

– Беги, девочка, беги!

Кейти наклонилась и поцеловала ее.

– Ухожу на вечеринку.

– Замечательно.

– Я в твоем платье.

Мэри отмахнулась от нее – дескать, не загораживай экран.

– Удачи!

Кэролайн стояла у входной двери, и ее взгляд был полон сомнений. Она считала, что мир кишит мошенниками, пьяницами, насильниками и маньяками с тесаками и ножами.

– Пожалуйста, будь осторожна, Кейти.

– Я увернусь от всех пуль, обещаю.

– Не смейся. Это опасный мир.

– Это всего-навсего вечеринка, мам. Просто будет весело.

Пугливость определенно бывает врожденной. Но сегодня Кейти собиралась от нее избавиться. Она вызвала лифт, хотя мать наверняка переживала бы и из-за этого – а вдруг трос оборвется, или двери заклинит, или кто-нибудь войдет в кабину с ножом и зловещей ухмылкой… Выйдя из кабины, она запрокинула голову и помахала матери рукой. Ком, сдавливающий горло, почти исчез. Кейти открыла дверь подъезда.

Тысяча девятьсот пятьдесят второй год. Отец думает, что ты спишь. Ты сказала, что простудилась и легла спать пораньше – сочинила, что плохо себя чувствуешь, и даже чай пить не стала. Внизу твоя сестра что-то записывает в дневник и представляет себе мужчину, за которого ты выйдешь замуж, детей, которые у тебя родятся, дом, хозяйкой которого ты станешь, и все красивые вещи, которые для тебя будет покупать муж. У тебя же нет на это времени. Ты вылезаешь из окна своей спальни и на цыпочках идешь по траве, держа в руках туфли. Ты чувствуешь себя необычайно смелой. Тебе ничего такого не нужно, спасибо. Пусть Пэт мечтает обо всем этом для себя, а не для тебя.

Играет большой оркестр. Пятнадцать музыкантов. Танцуют сотни людей. И ты танцуешь джиттербаг[10]. Танцуешь джайв. Ты знаешь все шаги всех танцев на свете и красиво движешься в такт с музыкой. Ты даже не знаешь имен своих партнеров, но это неважно, потому что все так здорово. Ты вертишься, у тебя захватывает дыхание, но потом музыка стихает, ты возвращаешься к друзьям и ждешь следующего танца.

Мир принадлежит тебе. Тебе можно все, абсолютно все…

Кейти улыбнулась. А вот она шестьдесят лет спустя, шагает, и ее ног касается тот самый шелк. На ней не туфельки для танцев с перепонками, а ботинки, но их каблуки тоже заманчиво цокают. Она словно бы возвещает о своем приближении, преодолевая последние метры перед домом.

Вечеринка выплеснулась на лужайку. Ребята, стоя группами, курили. Девочки обхватывали себя руками, чтобы согреться, дрожа и топая ногами, как лошадки. Когда Кейти проходила мимо, они посмотрели на нее. Девушка их не знала, но помахала рукой.

Свет, прихожая. Кейти заглянула в гостиную. Там несколько парней смотрели телевизор – трансляцию футбольного матча с выключенным звуком. Из динамика в углу лилась музыка. Один из мальчиков стоял, прислонившись спиной к окну. Он смерил Кейти оценивающим взглядом.

Несколько ступеней вниз – в кухню. Она оказалась большая, с дощатым полом, мраморным островком в центре, где рядами выстроились бутылки пива. За островком виднелась дверь, ведущая в сад. Через стекло Кейти увидела компанию ребят. Они выглядели довольно потешно – прижимали бутылки к груди, как будто ждали, что вот-вот что-нибудь случится.

Кейти на миг подумала, что ошиблась вечеринкой – она не нашла ни Эсме, ни других девчонок из школы. Только компания незнакомых ребят и море выпивки.

«Уходи! – прозвучал голос в ее голове. – Беги! Никто не узнает, что ты была тут, и никто не будет скучать по тебе. По пути домой купишь себе шоколадку».

Кейти ухватилась за край мраморной доски кухонного островка и, тяжело дыша, попыталась унять испуг.

Больше шестидесяти лет назад Мэри прижала к подбородку краешек шелкового отреза, и ткань упала к ее лодыжкам. «Этот шелк волшебный! Гляди, из него получится два платья!»

Отец Мэри постучал ножом по банке варенья. Он не хотел, чтобы его младшая шастала на вечеринки. В ней было слишком много огня, и он предвидел грядущие беды. Но если Мэри и боялась его, то виду не подавала.

Кейти почувствовала, что на нее смотрит парень. Он стоял, прислонившись к микроволновке. И его взгляд словно бы прожигал ей щеку.

– Ты ходишь в мою школу, – сказал он.

Кейти не стала отрицать.

– Точно, мы вместе ходим на физику.

Так оно и было, хотя девушка не могла припомнить, чтобы хоть раз видела этого парня. Она подняла глаза и улыбнулась ему.

– Куратор в моей группе другой, а это как другая вселенная. Но я тебя знаю, честно, – улыбнулся парень.

– Верю. – Кейти подошла ближе. – А что еще ты знаешь?

Парень огляделся по сторонам.

– На удивление мало знакомых здесь.

– Ну, это ничего, – сказала Кейти, облокотившись о стол. – Потому что теперь ты знаешь меня.

Парень рассмеялся:

– Пожалуй.

Это флирт. Кажется, Кейти что-то разбудила в его сердце и сделала это нарочно. Ха! Вот было бы круто, если бы следом за ней в кухню спустилась Эсме и увидела, как она уверенно болтает с этим парнем!

– Хочешь пива? – спросила Кейти, потому что тогда можно было хоть чем-то заняться – взять бутылку и принести новому знакомому.

– На самом деле оно не бесплатное, – сообщил парень. – Нужно положить деньги в коробку. Мел ходила в супермаркет за этим пивом.

Кейти понятия не имела, кто такая Мел.

– Она не пытается на этом заработать, – продолжил парень, – но потраченные деньги хотела бы вернуть.

Кейти пожала плечами, подошла к кухонному островку и взяла бутылку, но деньги в коробку не положила.

– Мы можем выпить пополам, – сказала она. – И, может быть, тогда мне не надо будет платить.

Кейти открыла бутылку, прижав крышечку к краю дверцы микроволновки, и заметила, что парня это впечатлило.

– А ты тут кого знаешь? – спросил он.

– Я взломщица, – ответила она. – Увидела свет, унюхала наркотики и подумала – почему бы и нет?

Это было легко. Проще не бывает. Что-то наподобие игры, правила которой ты придумываешь по ходу дела. Шелк платья Кейти переливался, словно рябь на воде, и парень смеялся всем ее шуткам. Он считал ее потрясающей. Казалось, что бы Кейти ни говорила, каждым словом она подавала ему какие-то скрытые сигналы. Она проводила пальцами по волосам, то и дело улыбалась, задавала парню уйму вопросов и делала вид, что ей до смерти интересны его ответы. Он купился на все уловки Кейти. Стал похожим на щенка, которого она кормила с руки.

И тут по лестнице в кухню спустилась Эми и прямиком направилась к двери, ведущей в сад. А это означало, что Эсме, видимо, тоже находилась там. И как Кейти до этого не додумалась? Надо было первым делом проверить на улице!

– Прости, – сказала она парню. – Мне надо идти.

Похоже, он слегка удивился.

– Я вернусь, – пообещала Кейти, сама не зная, правда это или нет.

За кухонной дверью стояла скамейка, и на ней сидели Эсме и Эми.

Может быть, флирт с новым знакомым придал Кейти смелости. Она пошла прямо к скамейке.

– Привет!

Эми отозвалась:

– Какого черта ты тут делаешь?

– Меня пригласили.

Эми недоверчиво покачала головой и что-то шепнула на ухо Эсме. Потом встала и ушла куда-то по садовой дорожке.

У Эсме был смущенный вид. Кейти показалось, или она немного отодвинулась в сторону?

– Ну, как поживаешь? – спросила Кейти.

– Отлично. Мы на днях виделись.

– Всего несколько минут.

Эсме сдвинула брови, но ничего не сказала. Ее волосы были схвачены в пучок на макушке. Для закрепления прически она использовала фирменные китайские кисточки для рисования. Кейти знала, что Эсме держит эти кисти на овальном подносе на тумбочке около кровати. Поднос был кремово-розовый, с потрескавшимся лаком. Кроме кистей, подруга складывала на него заколки и резинки для волос.

Кейти дрожала. Ей хотелось верить, что Эсме этого не замечает.

– Прости за то, что случилось у тебя дома, Эс. Мне жаль, если это тебя напугало.

– Мы можем об этом не говорить?

– Мне тоже тогда стало не по себе.

– Я действительно не хочу об этом говорить. Не хочу!

– Я скучаю по тебе, – вздохнула Кейти. – Просто ужасно, что ты так игнорируешь меня. Я писала тебе столько сообщений, а ты ни разу не ответила. Я думала, мы подруги.

– Мои подруги ко мне не лезут.

– И я не лезла. Ты и сама знаешь. Почему ты всем так говоришь?

Они пристально смотрели друг на друга. Глаза Эсме странно сверкали, и огоньки в них вовсе не были добрыми.

– Хватит, Кейти. Мы на вечеринке. Поговорим о чем-нибудь другом.

– Хорошо, – кивнула Кейти. – О чем?

В кухню между тем пришла большая компания. Тем, кто уже находился там, пришлось отступить к двери, ведущей в сад. На низкое крыльцо вышли две девушки. Вид у них был веселый.

– Привезли все, что надо для коктейлей, – сказала одна из девушек.

– Но требуют по фунту с носа, – добавила другая.

– Счастливый час, – сказала Кейти, и обе девушки расхохотались и удалились в глубь сада, где были расставлены стулья.

В кухне ребята наперебой выкрикивали названия ингредиентов коктейлей. Все, похоже, ощущали себя экспертами.

– Хочется напиться, – пробормотала Кейти.

– Да? – равнодушно хмыкнула Эсме.

– У меня есть десять фунтов, – сказала Кейти. – Давай выпьем.

Эсме промолчала.

– Не хочешь? – спросила Кейти.

– Не очень, – ответила Эсме.

Когда-то им было легко и просто разговаривать. Даже не приходилось задумываться и подбирать слова. А теперь все стало сложным. Кейти пробовала вспомнить что-нибудь интересное или смешное. Хоть бы анекдот пришел на ум, который напомнил бы Эсме, что они совсем недавно дружили. Может быть, если бы она рассказала о том, как присматривает за Мэри, то стала бы героиней в глазах Эсме? А может, забавно или потешно выглядел бы рассказ про клаустрофобию из-за того, что ей приходится спать в кресле-кровати? Или рассказать о том, что у Мэри есть ключи от прошлого, от какой-то странной волшебной страны, в которую Кейти ужасно хочет отправиться? А еще можно было бы сказать про то, как она собирает рассказы Мэри в книге памяти. Или лучше сменить тактику и поделиться с Эсме тем, как Мэри плачет по ночам, скулит, как зверек, и этот звук так первобытен и одинок, что его не опишешь словами? А по утрам никто об этом не говорит, так что Кейти не знает, слышит ли этот звук ее мать?

– Я скучаю по нашей дружбе, – сказала Кейти. – Ты столько всего не знаешь…

Эсме сидела, подсунув под себя ладони. Она вдруг наклонилась вперед, так, будто собралась встать:

– Все это действительно нелепо.

Мимо пролетел ночной мотылек. Эсме и Кейти проводили его взглядом. Мотылек несколько раз ударился о плафон фонаря за забором и улетел прочь.

– Нелепо сидеть тут с тобой, вот что я хотела сказать, – добавила Эсме. – Когда ты подошла ко мне у школы, я подумала… – Она смутилась и несколько минут не могла найти нужных слов. – Слушай, я не хочу тебя обнадеживать, понимаешь?

– Обнадеживать?

Кейти откинулась на спинку скамейки, тяжело дыша. Это была тема, от которой они только что решили отказаться, и тут Эсме сама к ней вернулась.

Из кухни выпорхнула стайка гостей – кто-то чтобы покурить, кто-то чтобы подышать свежим вечерним воздухом. Они прошли мимо, смеясь и громко болтая. Эсме улыбнулась, глядя на ребят. Похоже, она обрадовалась их появлению.

Другая группа гостей вернулась в дом. Казалось, в саду сохранялось некое равновесие. Эсме поежилась, провожая гостей глазами.

– Тебе холодно? – спросила Кейти.

– Раньше было жарко, – буркнула Эсме. – Но тут холоднее, чем я предполагала.

Кейти подумала, не предложить ли подруге свою куртку, но догадалась, что это может быть неправильно воспринято. Перед ее мысленным взором мелькнул образ Симоны – как-то раз она видела, как та сняла пальто и расстелила его на траве для другой девочки.

– Пора покончить с этим, – сказала Эсме, нервно стуча зубами.

– Покончить с чем?

– Я кое-что должна сказать. Мне не хотелось, но Эми говорит, что я должна…

К каким-то словам обычно прислушиваешься куда более внимательно, чем ко всем прочим. Вдруг каждая жилка в теле Кейти стала способна воспринимать звуки.

– Тебя видели в кафе, где работает Симона Уильямс. Как-то раз тебя там заметила Бет, потом – Эми… вчера.

Кейти села ровнее.

– Туда любит ходить Мэри.

– Кто такая Мэри?

– Моя бабушка.

– У тебя же нет бабушки.

– Теперь есть. Она совсем недавно появилась.

Эсме недоверчиво покосилась на Кейти.

– И ты водишь ее в одну и ту же кафешку?

Как Кейти могла объяснить, что у нее не оставалось выбора, потому что Мэри тянуло туда как магнитом? Да, сегодня утром там было просто ужасно – приходилось избегать Симону и молиться, чтобы их обслужила другая официантка. Кейти понимала, как это могло выглядеть со стороны.

– Она отказывается ходить в другие кафе. Это ее любимое, – объяснила Кейти.

– Слушай, это сильно смахивает на вранье. – Эсме повернулась и посмотрела Кейти в глаза. – В общем, я так думаю, с тобой вопрос решен. Ты такая же, как Симона Уильямс.

– Что? Нет!

– Ты должна перестать меня преследовать и забрасывать своими сообщениями. Я не такая, как ты. У меня есть бойфренд.

– Вот как? – удивилась Кейти.

– Ему девятнадцать, – объявила Эсме таким тоном, словно речь шла об инопланетянине. – И он привез меня сюда на своей машине.

Кейти попробовала улыбнуться, но не сумела. Ее тело отяжелело, навалилась слабость, захотелось лечь.

– Я тебе о нем не говорила, потому что ты вроде как выпала из нашего круга.

Кейти стала комкать пальцами подол платья. Шелк вдруг показался ей дешевым, совсем не винтажным и не крутым. Это было просто старое платье, пахнущее плесенью и не наделенное никаким волшебством трансформации.

– Он играет в группе, – продолжала Эсме, разглядывая один за другим свои ногти, будто в них было что-то жутко интересное. – Он гитарист. И еще поет.

– Какой разносторонний, – пробормотала Кейти.

Эсме нахмурилась.

– Не язви.

– И не думаю.

– Я так и знала, что ты именно так себя поведешь. Потому и не хотела тебе говорить.

– А я думала, что ты ничего не говорила, потому что я оказалась «за кругом».

Кейти изобразила рукой в воздухе кавычки, чтобы разозлить Эсме. Она их терпеть не могла.

Эсме уставилась себе под ноги и покачала головой.

– Тебе нужно перестать полагаться на меня во всем, ясно?

– Полагаться на тебя? – Ком встал в горле Кейти. – Интересно, что бы это могло значить?

– У тебя нет других друзей, – произнесла Эсме очень уверенно. – Ты за мной несколько месяцев хвостом таскаешься, а когда я говорю с кем-то еще, ты просто сидишь и пялишься на всех, будто ждешь, что мне наскучит их общество и я вернусь к тебе. Зачем ты это делаешь?

– Не думаю, что я так поступаю. Похоже, ты это придумываешь.

– Ты меня лгуньей назвала?

– Ты захотела стать моей подругой, когда я только пришла в нашу школу. Это ты меня выбрала.

– Я тебя выбрала? Ты правда так думаешь? Ничего себе! Послушай, мне не нравится, что ты влюблена в меня как безумная. И я не хочу, чтобы ты огорчалась из-за того, что у меня есть парень.

– Я не влюблена в тебя! Ты что, сбрендила? Я рада за тебя, Эсме. Круто, что у тебя есть парень. Где он? Как его зовут?

Эсме пожала плечами.

– Его зовут Лукас, и сейчас он на кухне. Вон там, видишь? Около двери, в черной футболке.

Словно бы поняв, что Эсме говорит о нем, Лукас обернулся. Девушка поманила его рукой, и он пошел к ней, будто загипнотизированный.

– Привет, красотка, – улыбнулся он.

– Привет, – отозвалась Эсме.

Лукас остановился у скамейки и посмотрел сверху вниз на ее красивое лицо, а она взглянула на него. Ему хотелось ее поцеловать. Наклониться и обнять, почувствовать, как она прижимается к нему. Стоило только посмотреть на Лукаса, и все становилось ясно. Наверное, ему нравилось – знать, как нежна и хрупка Эсме, какая она привлекательная и какая у нее мягкая и приятная внешность. Парни же сплошь состояли из острых углов.

– Соскучился по мне? – спросила Эсме негромко.

– Конечно.

– Хочешь это доказать?

Лукас фыркнул:

– Попробуй мне помешать.

А может быть, Эсме ему заплатила? Наняла парня в агентстве, чтобы он произносил нужные реплики в определенное время?

Если увидишь, что со мной рядом сидит рыжеволосая девица, подойди и пофлиртуй со мной, потому что я хочу отпугнуть ее на всю жизнь.

Может быть, и поцелуи в этот план входили?

Потому что этот парень, который играл в группе и водил машину, наклонился, уперся обеими руками в спинку скамейки, словно собрался отжиматься, и поцеловал Эсме в губы. И она ему это позволила. Они долго целовались, а Кейти сидела совсем рядом с ними, видела, как мелькают их движущиеся языки, и слышала тихие стоны.

Коктейль «Пина колада» оказался белым и липким, похожим на лекарство. Этот вкус, кокоса и ананаса, напомнил Кейти о лете. Коктейль «Пимм» ей не очень понравился, и она уж точно обошлась бы без фруктового салата, плававшего в бокале. Кейти вытащила кусочки апельсина, яблока, лайма и огурца и положила на барную стойку.

С того момента, как она в последний раз заходила в кухню, кто-то разложил по тарелкам хрустящее печенье и нарезанную кусками пиццу. Хозяева этого дома, видимо, были хорошими, добрыми родителями. Может быть, сейчас они смотрели телевизор наверху, в своей спальне, надеясь, что гости не разгромят дом. Наверное, заранее обзвонили соседей, предупредили, что будет шумно, или подсунули записки под дверь. Скорее всего, наступит момент, когда вечеринка официально закончится, и тогда они спустятся вниз. А пока все ребята либо курили травку, либо поглощали алкоголь. Так что милые родители почти наверняка будут сильно разочарованы.

Коктейль под названием «Секс на пляже» оказался таким сладким и красным из-за клюквенного сока, что Кейти было жутко даже смотреть на эту смесь. Она вылила его в раковину и налила себе какой-то ярко-синий напиток из кувшина. Кейти понятия не имела, есть ли у этого пойла название. Возможно, коктейль был только что кем-то изобретен.

– Как это называется? – спросила Кейти, покачав стаканом.

Парень, подошедший к стойке, ответил:

– «Голубая акула».

Кейти рассмеялась.

– Ты только что придумал?

– Нет. Этот коктейль готовится с ликером «Кюрасао».

Кейти узнала незнакомца. Тот самый, что стоял около микроволновки, парень из параллельной вселенной. Она улыбнулась ему только потому, что не знала, что еще делать.

Ни с того ни с сего Кейти вдруг захотелось найти хозяев дома – родителей кого-то из школьников. Может быть, они разрешат ей устроиться на кровати или на диване рядом с ними? Кейти взяла со стойки миску с хрустящим печеньем, чтобы с ними поделиться. Она понимала, что это глупо, понимала, что пьяна, но ей было все равно.

Девушка поднялась по лестнице с миской печенья и обнаружила пустую комнату. Это оказалась детская – с двухэтажной кроватью и обоями, на которых были изображены аэропланы. В углу стоял аквариум с включенным компрессором. От дна к поверхности тянулись цепочки пузырьков. Кейти подошла к нему. На дне стоял мостик, знак «Рыбалка запрещена», старинный замок и скульптура с острова Пасхи. Посреди всего этого одиноко плавала черная рыбка. Кейти постучала кончиком пальца по стеклу, та подплыла и уставилась на нее, шевеля плавниками.

– Привет, – сказала Кейти.

Рыбка открыла ротик и тут же закрыла.

Рядом с Кейти снова появился тот парень.

– Ты по-рыбьи говорить умеешь? – спросила Кейти.

– «Выпусти меня?» – предположил парень. – «Помогите, я тону?»

Но что бы ни пыталась сказать им рыбка, она передумала и исчезла под мостиком, взметнув со дна крупинки грунта.

– Я заметил, как ты ушла сюда, – улыбнулся парень.

Кейти села на кровать и решила посмотреть, что будет дальше.

Незнакомец сел рядом.

– Тебя зовут Кейти, да?

Девушка хотела было сказать «нет», но он казался славным, а она попросту устала врать.

– Да, точно.

– Джейми. – Парень протянул ей руку.

Кейти опустила глаза и рассмеялась.

– Ты хочешь пожать мне руку?

– Почему бы и нет?

Ей вдруг ужасно захотелось обнять его. Он же зачем-то пошел за ней. У Эсме есть бойфренд. А этот вполне подходит ей.

– На самом деле, – сказала Кейти, – я вовсе не взломщица. – Она придвинулась ближе к Джейми. – Меня пригласили ребята из математического класса, но, правда, их я здесь почему-то не вижу. Я знаю только одну девочку, но она куда-то исчезла. – Кейти растерянно огляделась по сторонам. – Наверное, в какой-то другой спальне… занимается сексом.

– Надеюсь, нет, – сказал Джейми. – Меня отец убьет.

– Так это твой дом?

Джейми кивнул.

– И это твоя вечеринка?

Кейти не могла поверить, что Джейми – хозяин! И она сидела рядом с самым главным человеком на этой вечеринке и запросто с ним болтала. Книжные шкафы, украшения на стенах, статуэтка, изображавшая трех человек, взявшихся за руки. Один из них ребенок. Может быть, Джейми?

– Твоя мама тут живет?

– Тут живут отец и Мел – моя мачеха.

Ну, вот и разрушился миф об идеальных родителях.

Вдруг Кейти потянуло в сон. Возможно, выпивка дала о себе знать, или просто навалилась усталость. Ведь она сегодня проснулась немыслимо рано, услышав плач Мэри за дверью спальни. Господи, каким далеким ей сейчас казался дом!

Кейти уже несколько часов не заглядывала в телефон. Наверное, пора проверить, не было ли звонков. Джейми повернул голову и разглядывал книжки на полках. А она… она хотя бы не забыла отправить матери адрес вечеринки? Да, точно. Вот сообщение. А который час? Всего десять вечера. В стране вечеринок время текло медленно. К полуночи Кейти могла серьезно напиться.

– Эти книжки были когда-то моими, – сказал Джейми. – Я их все прочел. А теперь они принадлежат моему сводному брату.

Кейти вежливо кивнула. Что еще можно было сделать в такой ситуации?

– У вас большая семья.

– Я тебя иногда вижу, – сказал Джейми. – Ходишь с книгой в руке. Ты часто бываешь в библиотеке, около раздела художественной литературы.

Кейти так удивилась, что повернулась, чтобы как следует разглядеть Джейми. Его щеки и подбородок были покрыты мягким пушком, не щетиной. Широкие плечи. Джинсы, футболка. Он вдруг показался Кейти очень красивым.

– Я занимаюсь не только математикой и физикой, но и английской литературой, – сообщила девушка. – Ну, а если в будущем году придется от какого-то предмета отказаться… значит, так тому и быть.

Джейми сел ближе к ней. Сквозь прореху в джинсах на коленке виднелись черные волосы. Коленка была острая, а не круглая, как у Кейти.

– От одного предмета отказаться неплохо, – согласился Джейми. – Тогда не надо будет тянуться к четырем отметкам «А».

– Я бы математику бросила. – Прозвучало скучно, но Кейти было все равно. – Моя мама говорит, что математика – это поэзия логических идей, но она цитирует Эйнштейна и на самом деле не понимает, о чем говорит.

Зачем она ему об этом рассказывала? Да и правда ли это? Когда она вдруг решила бросить математику?

– Знаешь, чтобы воспринять число «пи», конечно, нужна какая-то доля воображения, но я предпочла бы слова цифрам.

– Можно я тебя поцелую?

Джейми спрашивал у нее разрешения? Вот так ведут себя парни?

– Может быть, нам стоит уйти в какую-то другую комнату, – пробормотала Кейти.

Это прозвучало забавно, но девушка не знала, что еще сказать.

Но для Джейми ее слова явно значили больше, потому что он смущенно засмеялся, наклонился и поцеловал Кейти. А она не стала сопротивляться. Его губы были мягкими, Кейти почувствовала на них вкус кокоса – хотя, возможно, это от коктейля, который она пила. Может, Джейми вообще не пил. Кейти ничего, совсем ничего о нем не знала, кроме имени. Она даже не замечала его в школе.

Когда парень отстранился, девушка поежилась. Джейми улыбнулся – радостно и чуточку задумчиво. У него была замечательная улыбка, дружелюбная и стеснительная. На самом деле он казался куда добрее, чем Эсме с ее дурацкой прической, стучащими зубами и холодными глазами, целующаяся взасос со своим парнем. И Кейти позволила Джейми поцеловать ее снова. Второй поцелуй ничего особенного не добавил к первому, но Джейми он явно понравился. Парень взял Кейти за руку и зачарованно посмотрел на нее.

– Я подумал… – пробормотал он.

Но Кейти не могла позволить ему сделать это. Она потянула его за руку и встала.

– Я хочу тебя кое с кем познакомить. Пойдем.

Джейми явно не хотелось уходить, но Кейти повела его за собой – по лестнице, по коридору, в гостиную. Трансляция футбола закончилась, гости сидели и курили. Один парень стряхивал пепел на ковер. Кейти решила, что Джейми сделает ему замечание, но он промолчал.

Они вышли в сад. Разыскивая глазами Эсме, Кейти чувствовала, что Джейми рядом. Это было похоже на присутствие верного домашнего животного, которое всегда на твоей стороне. И это очень воодушевляло.

В конце садовой дорожки под деревом на скамейке сидели Эсме с Лукасом. Они курили одну сигарету на двоих. Кейти взяла Джейми за руку, притянула его ближе, повернулась и поцеловала. Он немного удивился, но возражать не стал. Кейти постаралась сделать поцелуй долгим, медленным и чарующим. Ей хотелось, чтобы у Джейми земля ушла из-под ног.

Эсме сделала вид, что ничего не замечает. Она зевнула и подняла красивые руки над головой. Наверное, бойфренд успел ее утомить.

– Что происходит? – спросил Джейми, когда Кейти отстранилась. Он явно хотел продолжения.

Девушка сказала первое, что пришло в голову: попросила его принести ей чашку чая. Джейми кивнул и направился в сторону кухни.

– Ну вот, – выкрикнула Кейти, глядя на Эсме, – это Джейми!

Эсме сдвинула брови, как бы говоря: «А мне какое дело?».

Кейти подняла вверх оба больших пальца.

– Это его вечеринка, а он – мой бойфренд. А тебе я про него не рассказывала, потому что ты выпала из круга.

Эсме снисходительно улыбнулась. Ее парень, Лукас, тоже.

– Он забавный, – продолжала Кейти. – И он мне нравится.

Эсме и Лукас смотрели на нее выжидательно, но Кейти не знала, что еще сказать. Что Джейми умеет сочувствовать? Любит читать? Интересуется рыбками?

Из темной глубины сада донесся крик какой-то девушки.

– Я не пьяная! – выпалила она и побежала по лужайке, дико оглядываясь по сторонам.

Подбежав к скамейке, она кинулась в объятия Эсме и разрыдалась.

Эсме удивленно посмотрела на Лукаса.

– Я лучше поговорю с ней, – сказала она и стала гладить плачущую девушку по волосам, а потом помогла ей подняться и куда-то увела.

Как же могло получиться, что никто и глазом не моргнул? Все выглядели спокойными. Если бы такое отколола Кейти, мир бы точно перевернулся.

– Так что, теперь тебе мальчики нравятся? – осведомился Лукас, вытащив из пачки очередную сигарету и глядя на Кейти с таким видом, словно это она начала разговор.

Поздно. Надо было уходить. Вызвать такси и приехать домой пораньше – мать бы это оценила.

Даже в темноте Кейти чувствовала, как Лукас, сидящий на скамейке, пристально смотрит на нее.

– А что же ты тогда с Эс делала? А? Что это было?

– Ничего, – ответила Кейти. – Это не имеет совершенно никакого значения. Попрощайся с ней за меня. Мне пора.

Девушка прошла через кухню по коридору, вышла в парадную дверь, и тут ее нагнал Джейми.

– Почему ты уходишь? – расстроенно спросил он.

– Кое-что случилось.

– И ты уже не хочешь чаю?

Она и забыла. Джейми протянул ей чашку, как драгоценный подарок. Какой славный, милый и добрый парень…

Кейти представила, как снова целуется с ним. «Спаси меня от этого, Джейми. Спаси меня от себя самой!» Она могла бы сказать ему, чтобы он куда-нибудь поставил чашку, а потом могла бы броситься в его объятия, обхватить ногами его талию и целовать, целовать до тех пор, пока не утихла бы эта противная боль.

Джейми не спускал с нее глаз. Они были красивые, карие. Кейти встретилась с ним взглядом.

– Я тут подумал, – проговорил Джейми, и девушка даже в темноте заметила, что он покраснел, – может быть, ты не откажешься куда-нибудь сходить со мной? – Кажется, ему непросто давались эти слова. – Выпить кофе, например.

Голос парня звучал мягко и певуче.

– Увидимся в школе, – предложила Кейти. – В библиотеке.

Джейми улыбнулся.

– Потому что ты все равно хочешь получать свою порцию поэзии, когда твоя мама заставит тебя бросить английский навсегда?

С его стороны было очень мило запомнить это. И забавно. Кейти в нем не ошиблась.

– Мои родители познакомились в библиотеке, – усмехнулась девушка.

– Правда?

Похоже, эта фраза подарила Джейми надежду. Он сделал шаг к Кейти.

Действительно, Кэролайн весьма произвольно выбрала для себя отца будущих детей. Он готовился к экзаменам по бухгалтерскому учету, и она несколько раз замечала его в библиотеке – за столом, заваленным учебниками. Однажды она села напротив него с журналом «Новости бухгалтерского учета». Трудолюбивый и тихий бухгалтер станет отцом тихих и трудолюбивых детей, подарит ей финансовую стабильность и гармоничную моногамную жизнь, думала мама. Как сильно она ошиблась.

Кейти провела рукой по ткани платья. Шелк был гладким и словно живым на ощупь.

– Кофе… звучит неплохо, – сказала она. – Хочешь записать номер моего телефона?

– Отлично, – улыбнулся Джейми. – Я боялся, ты скажешь «нет».

Они обменялись номерами, и Кейти записала его в книге контактов.

Как легко и просто кого-то осчастливить. Джейми даже хотел проводить ее, но Кейти сказала, что ее подвезут, что за углом в машине ее ждет отец. Девушке показалось, «отец с машиной» звучит лучше, чем «такси». Этот милый парень наверняка захотел бы проводить ее до машины, удостовериться, что с ней все в порядке, и прошептать «до свидания».

– Папа у меня довольно строгий. Будет лучше, если он тебя не увидит.

Кейти сама не знала, зачем сказала это. Похоже, она превращалась в законченную лгунью.

Дошагав до угла, она помахала Джейми рукой, и тот помахал в ответ. Он выглядел таким ранимым. У Кейти заныло сердце, когда она смотрела на него.

Глава семнадцатая

Случилось нечто жизненно важное, и оно ускользало из памяти Мэри, как юркая рыба. Нет, не рыбка – это было больше похоже на кусочек какого-то фрукта, который никак не можешь выловить ложкой со дна пиалы.

Старуха стояла под солнцем и никак не могла понять, что к чему. Это же церковь вдалеке, да? Обрамленный аркой вход, а над ним – витражное окно. Она на чьей-то свадьбе? Чуть раньше звучало пение и еще пронзительный звук тростниковой дудочки. Черные дрозды, сады, рассветы – все смешалось, и Мэри ровным счетом ничего не понимала.

Она огляделась по сторонам, поискала глазами девочку. Девочка часто знала ответы на вопросы. А… вот и она, стоит рядом со своей матерью, братом и какими-то унылого вида джентльменами в черном. Черные костюмы, черные туфли. Один мужчина – в плаще с капюшоном, – похоже, был главным. Он вытянул руку, в которой держал тарелку, и сказал:

– Все, кто желает, может подойти.

А потом ненадолго вернулась память. Она словно бы дрогнула, как это бывает с солнечными лучами, пробивающимися сквозь листву, и тут же угасла. «Такое со мной уже происходило», – подумала Мэри, но тут ее отвлек ангел, стоящий на страже на постаменте рядом с ней.

– Здравствуй, – сказала ему Мэри. – Какой же ты красивый!

Ангел стоял, накрывшись крыльями, будто хитоном. На его губах играла спокойная улыбка. Он смотрел на Мэри с любопытством – кажется, видел ее впервые.

– Надо же, – удивилась Мэри. – Ты весь из мышц и перьев!

Она подумала, как было бы чудесно, если бы ангел раскрыл крылья и шагнул вперед в луче света. Вот бы полюбоваться этим! Какое же умное и необыкновенное существо…

Подошла девочка и взяла ее под руку.

– С кем ты разговариваешь, Мэри?

«С ангелом, конечно», – хотела ответить она, вот только сама не знала, откуда он здесь взялся. Наверное, ангелы живут около церквей, решила старуха. В этом был бы какой-то смысл.

Девочка пристально посмотрела на нее.

– Хочешь бросить землю?

Землю? Что за глупости она говорила?

– Нет, спасибо.

– Тогда я сделаю это за тебя.

Девочка подошла к мужчине в плаще с капюшоном. Он протянул ей совочек, но она покачала головой и взяла с тарелки пригоршню земли. Только теперь Мэри заметила глубокую яму. В ней темнели пугающие тени. Старуха наклонилась вперед, и оттуда пахнуло сыростью.

– Прощай, Джек, – сказала девочка, разжав пальцы и высыпав землю в яму. – Жаль, что я не была с тобой знакома.

Там, внизу, был Джек?

Мальчику предложили проделать то же самое, но он отказался. Тогда женщина взяла совок, набрала земли и высыпала в яму.

Мужчина в плаще с капюшоном произнес:

– Мы предаем это тело земле. Пепел к пеплу, прах к праху.

Остальные мужчины склонили голову. Они были такими серьезными в своих черных костюмах и перчатках.

И тут воспоминания нахлынули на Мэри лавиной. Джек умер. Конечно же умер. Разве она не слышала, как он звал ее по имени? Разве это не она нашла его на площадке у лестницы? Он лежал, и его ноги были как-то странно согнуты… Он заставил ее потянуть за этот проводок, который раньше никогда не разрешал трогать… Проводок мигал красными вспышками и озарял его лицо. Он пытался говорить, пробовал что-то сказать ей, но боль налетала на него, поглощала, словно какой-то ужасный прилив, волны которого топили его, придавливали к ковру.

А она умоляла его – стыдно вспомнить – не покидать ее. Останься со мной, я не смогу жить без тебя. Пожалуйста, прошу тебя, Джек!

На земле умер всего один человек, но для Мэри это было что-то страшное, неизбежное, и это словно бы сожгло ее изнутри. Будь она деревом, она бы мгновенно сбросила все листья и превратилась в пепел.

«Вот каково это», – подумала Мэри. Вот что ей хотелось громко сказать этой мрачной горстке людей, стоявшей вокруг могилы бедняги Джека. И всем ангелам со спокойными и грустными лицами.

Но сказала она совсем другое. Чуть заметно улыбнувшись, чтобы никого не испугать, старуха вымолвила:

– Лучше любить и потерять, чем совсем никогда не любить.

На самом деле это было клише, старая, избитая фраза. Эти слова и близко не описывали ее любовь и потерю.

Но в это мгновение она услышала, как где-то рядом насвистывает Джек. В тот самый момент он вошел в кладбищенские ворота и помахал ей рукой. Это было чудесно, потрясающе! Неужели она каким-то образом вызвала его с того света?

– Я узнал тебя по цвету волос, – сказал Джек и побежал к Мэри по траве. – Со зрением у меня теперь плоховато, вижу только силуэты.

Конечно, Мэри успела забыть об этом. Бывало, он уверял ее в том, что природу будет видеть всегда, а вот с книгами придется проститься, потому что скоро он не сможет читать. «Но теперь-то он мертв, – подумала Мэри, – значит, наверное, это уже не так важно. Какие теперь книги?»

Она пошла за ним до скамейки у дверей церкви. Они сели рядом.

Джек спросил:

– Ну, как ты поживаешь?

– Я скучаю по тебе, – прошептала Мэри.

Джек с любопытством улыбнулся ей, обвел взглядом церковный двор и откинулся на спинку скамьи.

– Не так уж много людей собралось.

– Прости, – сказала Мэри. – Не уверена, что кому-то сообщили.

– Все нормально. Я не в обиде.

– Надо им сказать, да? Что должно быть больше людей. Я могла бы поговорить с викарием.

– Не уверен, что тебе позволят сделать это дважды, милая.

Как бы то ни было, голоса присутствующих звучали все тише и тише. Мэри даже немного заволновалась – уж не ушли ли все? А может быть, и церковный двор исчез? Но она не хотела проверять. Вдруг она отведет глаза от Джека, и он тоже исчезнет?

– Не волнуйся, дорогая. – Джек придвинулся ближе к ней. – Почему ты не рассказываешь, чем занималась все это время с того дня, как я ушел?

Мэри положила ладони на колени. Что она могла сказать? Как объяснить происходящее? Я не знаю, что должна делать. Каждое утро я просыпаюсь с уверенностью в своих силах, но каждый вечер она исчезает.

– Я не очень-то люблю вопросы, – сказала она. – А почему ты не расскажешь о себе? Тебе разрешено рассказывать про твою нынешнюю жизнь?

Джек не ответил. Мэри не поняла, что это значит, но подумала – наверное, не разрешено.

– Я то и дело вижу тебя, – продолжила она. – Как-то раз увидела, как ты ставишь у дома велосипед и закрываешь дверь на замок. Потом услышала твой голос в ванной. Ты часто проходишь мимо меня в кафе, но сегодня впервые остановился, чтобы поздороваться.

– Я тебя ни разу не видел, – улыбнулся Джек. – Мои глаза…

– А можно мне узнать, будем ли мы рядом в будущем? Есть какие-то правила? Если снова увижу, как ты уходишь, я могу тебя остановить? А вдруг я тебя окликну, а ты не ответишь? Я этого не вынесу.

– Я всегда отзовусь, – уверил Джек. – Но если в один прекрасный день ты увидишь меня, но не захочешь разговаривать, просто не обращай на меня внимания. Спроси у себя, будешь ли ты жалеть об этом, когда вернешься домой. И не забывай: я не очень-то хорошо вижу, так что не обижусь.

Они немного посидели молча. Над плечом Джека мерцал солнечный свет.

В какой-то момент он глянул на часы.

– Тебе пора? – спросила Мэри.

– Еще нет.

Но это встревожило ее – Джек словно бы опаздывал на какую-то встречу. Она сразу перестала думать обо всем, о чем хотела его расспросить.

– Без тебя я стала совсем рассеянная, – сказала она. – На меня все сердятся. Иногда такое чувство, будто все, о чем мне хочется думать, спрятано под толстыми слоями ваты или пыли.

– Прости, – вздохнул Джек, – что меня нет рядом и я не могу тебе помочь.

– И это при том, – проговорила Мэри, потянувшись к нему, – что я тебя так ясно вижу.

Лицо Джека порозовело при свете солнца, седые волосы словно бы стали гуще.

Для человека из потустороннего мира он и вправду выглядел неплохо. Джек с любовью улыбнулся Мэри, обернулся и посмотрел в сторону могил. Вдруг он начал тихонько напевать. Это была старая мелодия, Мэри ее узнала и подпела. Песенка про мужчину, который отдал свое сердце женщине. Который хотел подарить своей возлюбленной весну, мечтал о том дне, когда обнимет ее, и в конце концов обезумел от любви. Мэри пела уверенно – она помнила все слова. Так чудесна была эта убежденность в незыблемости жизненного порядка!

– Синатра? – спросила она.

Джек кивнул.

– А стихи чьи? Роджерса и Харта?

– Точно!

«Интересно, – подумала Мэри, – а он знает, что плачет?»

– Мэри, любовь моя. Я сто раз отдавал тебе свое сердце.

– Эта песня про меня?

– Только не там, где поется, «как ты холодна». Ты никогда не была холодна. А все остальное про тебя.

Мэри утерла глаза рукавом и часто заморгала.

– Прости. Похоже, я очень часто огорчаю людей.

– Нет ты всех нас очаровываешь. – Джек снова посмотрел на часы. – Скажи мне скорее, как продвигается дело с твоей дочерью. Моя маленькая хитрость сработала?

– Хитрость?

– С моим медицинским браслетом. На нем был выгравирован номер ее телефона в надежде, что ее разыщут и она позаботится о тебе. Ты сгладила острые углы?

– Не уверена. Похоже, я ее сильно расстраиваю.

– О господи, – проговорил Джек тихо и нежно.

– Она очень строгая.

– Бедняжка моя. – Джек был готов прикоснуться к руке Мэри, но удержался.

А она… почувствовала бы она его прикосновение? Сохранил ли Джек осязаемость?

– Ты ведь очень хотела ее разыскать, помнишь? Для тебя это было важно. Ты кое-что хотела уладить. Не отступайся от этого. Тебе станет лучше.

Мэри покачала головой, подумав, не шутит ли Джек над ней.

– Быть может, ты мог бы записать это для меня? – спросила она. – Чтобы я запомнила.

– Не могу, любовь моя. Уже не могу. – Джек беззвучно похлопал ладонью по скамейке. – Не бойся, ты тоже сюда попадешь.

– Иногда, – прошептала Мэри, – мне кажется, что произошло что-то ужасное.

– Произошло, милая. Это твоя «грустная пустота».

– Это так называется?

– Я называл так те дни, когда ты плакала. Мне очень хотелось тебя утешить.

– А ты не мог?

– Ты не желала говорить об этом.

– Прости меня. Может, я была очень уставшая? Я теперь быстро устаю. Иногда чувствую себя так, словно мне сто лет.

– Это из-за болезни, Мэри.

– Или из-за того, что я плохой человек и ничего хорошего не заслуживаю.

– Ну-ну, не надо так говорить. Столько времени прошло. Ты заслуживаешь всего самого чудесного. И уж точно ты заслуживаешь того, чтобы в твою жизнь вернулась дочь. И внуки. Судя по всему, они замечательные.

Мэри проследила за взглядом Джека и увидела девочку, которая стояла рядом, обняв брата. Они были озарены солнцем и окружены стаей ангелов, обитавших в церковном дворе.

– Она меня тормошит, – сказала Мэри. – Знаешь, такое чувство, что она состоит из деталей по краям головоломки, а я – из нескольких кусочков посередине.

– Жаль, что мне нельзя остаться и познакомиться с ней.

Мэри поняла: Джек сейчас уйдет, – и это ее огорчило. На что она надеялась? Что ее мужчина вернется, из плоти и крови? Что он поможет ей встать и обнимет ее? Расстегнет рубашку и обнажит грудь, чтобы она прижалась к ней щекой?

Ах, как она тосковала по его теплу…

Мэри смотрела на Джека. Он встал, и она почувствовала, что не готова расстаться, ведь ей чего-то не хватило. Она сжала в пальцах край рукава Джека, но ее пальцы сомкнулись в пустоте.

– Что такое, любимая?

Мэри была потрясена немигающим взглядом любимых голубых глаз.

– Понимаю, – сказала она, – звучит глупо. Прости, если я кажусь странной, но я не могу отпустить тебя, пока ты не скажешь мне, как быть. Все, что ты говорил о Кэролайн, я забуду, точно знаю, что забуду. У меня плохо с головой. Чаще всего мне кажется, будто я скольжу в темноту по склону горы. Разве я когда-нибудь смогу с этим справиться?

– Хочешь, чтобы я дал тебе совет? – Джек погладил Мэри по плечу.

Она вяло кивнула.

– Вроде того.

Джек улыбнулся.

– Что ж, это радует.

Мэри порылась в сумочке, разыскала среди бумажных платочков и мятных жевательных резинок ручку и протянула Джеку.

– Помоги мне.

– Сама записывай, – велел Джек.

А затем продиктовал Мэри предложение, и она написала большими синими буквами на сморщенной коже тыльной стороны ладони: «Я – МЭРИ ТОДД».

– Ну вот, – улыбнулся Джек. – Это все, что тебе нужно.

Мэри обескураженно посмотрела на него.

– И все?

Джек кивнул. Мэри заметила на его губах легкую усмешку.

– Разве не ты всегда говорила мне, что людям требуется храбрость, чтобы быть самими собой?

– Не знаю. Я так говорила?

– Да, и еще: «Это выбор жизни, Джек, а жизнь у нас всего одна». Ты меня вдохновляла, Мэри.

Джек снова поднялся, чтобы уйти, но Мэри снова удержала его:

– А если я не смогу вспомнить, кто я такая?

– Поэтому ты и записала то, что я тебе продиктовал. – Джек печально улыбнулся. – Отдай Кэролайн чемодан, если потребуется. Пэт давно умерла. Теперь можно.

– Чемодан? – удивилась Мэри.

Джек кивком указал на детей.

– Если будет нужно, попроси их помочь.

Мэри захотелось, чтобы Джек сел рядом и поцеловал ее. Ей хотелось вдохнуть его, упрятать внутрь себя. Но она не решилась сказать об этом.

– Прощай, милая, – произнес Джек. – Береги себя.

У ворот он обернулся и послал Мэри воздушный поцелуй. Она провожала его взглядом до конца улицы, но Джек не помахал ей рукой и больше не обернулся. Дойдя до поворота, он просто растаял на горизонте.

Мэри опустила глаза и посмотрела на руку. Ну, и что с того, что она Мэри Тодд? Кому какое дело до ее имени? Чаще всего она даже буквы, из которых складывались эти слова, вспомнить не могла. Наверняка она знала только одно – боль внутри себя и то, как ей хотелось, чтобы эта боль исчезла. Было ли это важно?

Мэри взяла ручку и написала свое имя на скамейке. Может, повторение смогло бы помочь ей понять, что имел в виду Джек? Рядом со своим именем она написала слово «отвага». Потом добавила: «мужество», «доблесть», «смелость», «дерзость». Кажется, кроссворды, которые Джек столько лет заставлял ее решать, делали свое дело. Он словно бы давал ее сознанию напоминания. Потом Мэри написала цепочку слов, которые пришли ей в голову. Быть может, эти слова требовали вышеупомянутой отваги? «Пэт. Чемодан. Кэролайн. Грустная пустота». Вдруг все это стало похоже на детскую игру, и Мэри невольно улыбнулась.

Девочка, возникшая из ниоткуда, не улыбалась.

– Мэри, – прошипела она сердито, – что ты делаешь? Это же откровенный вандализм!

– Я себе кое о чем напоминала, – обиженно ответила Мэри.

Девочка села так, чтобы спрятать под собой написанные Мэри слова, засунула ноги под скамью и кивком указала туда, где стояли мальчик и его мать. К ним только что подошли викарий и мужчины в перчатках, чтобы снова выразить соболезнования. Теперь все стояли у ворот кладбища. Девочка сдвинулась в сторону, потребовала ручку, сняла колпачок и сцарапала все, что написала Мэри.

– Что такое «грустная пустота»? – спросила она.

Старушка пожала плечами.

– Можешь не спрашивать меня об этом.

– А что за чемодан?

– Понятия не имею.

– Так зачем же ты все это написала?

– Не знаю. А Джек разве не говорил про чемодан? Разве я не должна его забрать?

Девочка озадаченно посмотрела на бабушку.

– Тот, который мы из вашей квартиры привезли?

– Другой.

– А откуда его надо забрать?

– Оттуда же, наверное.

Девочка задавала вопросы, ответов на которые Мэри не знала. Например: «Почему ты его сразу не забрала?» или: «А что в нем?».

Девочка улыбнулась:

– Давай проверим, все ли я верно понимаю. Ты хочешь вернуться в свою старую квартиру, так?

Мэри кивнула. Именно этого она и хотела. Съездить туда на денек.

– Да, пожалуйста.

Девочка задумалась. Глядя на нее, Мэри чувствовала – это непросто. Казалось, она вот-вот скажет «нет». Девочка прикусила нижнюю губу и посмотрела в сторону кладбищенских ворот.

– Мама не захочет, чтобы мы уезжали так далеко.

– А давай ей не скажем?

– Может быть, придется взять с собой Криса. У него завтра экзамен по физической подготовке, поэтому он будет всеми силами стараться остаться дома, чтобы мама написала в школу, будто он болен. И она почти наверняка согласится.

– Чем больше нас будет, тем веселее.

– Он может проболтаться. Он терпеть не может нарушать правила.

– Мы его подкупим. Мальчиков подкупить – пара пустяков.

Девочка улыбнулась. Она очень менялась, когда улыбалась. В ее глазах засверкали искорки легкого злорадства.

– Похоже, ты на меня дурно влияешь, Мэри.

– А мы с тобой одинаковые, – сказала старуха, гладя руку девочки. – Немножко глупые, немножко отважные.

– Отважные? Я так не думаю.

– Напомни, как тебя зовут?

– Кейти.

– Ну так вот, Кейти, ты мне сильно напоминаешь меня. Когда я впервые влюбилась, я была младше, чем ты. Ночь за ночью, когда моя сестра засыпала, я вылезала из окна своей спальни, чтобы встретиться с Робертом. Уходила по темноте, бежала по улице, держа в руках туфли. – Мэри улыбнулась, вспоминая те дни. Как наяву, она увидела развевающийся подол своей юбки, даже почти почувствовала запах спрея, который впрыснула в рот для свежести дыхания. – Роберт брал напрокат машину, и мы ездили в разные места – ужинали в гостинице или отправлялись на танцы. А иногда просто шли в его трейлер. И я думала, что мне все сойдет с рук.

– И сошло?

Замелькали воспоминания. Отец, смотрящий сквозь нее, словно она призрак и ее больше не существует. Пэт, вынужденная передавать ей то, что он хотел сказать. И непрерывно плачущий ребенок.

– Нет, оказалось, что не сошло.

Девочка надолго задержала взгляд на Мэри. Наверное, старухе не стоило об этом говорить, ведь она не хотела испугать Кейти.

– Окей, – в итоге произнесла девочка. – Давай сделаем это.

Глава восемнадцатая

– Мама нас убьет.

Кейти отвела взгляд от табло отправления и посмотрела на брата, сдвинув брови.

– Не убьет, если ты не проболтаешься.

Крис прикусил губу – он словно не мог удержать слова, вырывавшиеся наружу.

– Это же место преступления. Наверное, то, что мы делаем, противозаконно.

– Какое место преступления? Не было никакого преступления!

– Ну, значит, место смерти.

Кейти покосилась на Мэри, сидевшую на скамейке посередине платформы. Та зажмурилась и подставила лицо солнцу, отчего стала похожей на цветок. Кажется, она ничего не слышала.

Кейти заговорила тише:

– Ты из-за Джека боишься?

Крис пожал плечами и стал ковырять пыльную землю носком туфли.

– Ты должен понимать: никаких зомби не бывает.

Видимо, эти слова Криса не убедили.

– А почему же тогда она его всюду видит?

– Потому что тоскует по нему. – Кейти прижала ладонь к щеке брата, чтобы заставить его посмотреть на нее. – Разве тебе папа никогда не мерещится?

– Но он-то не оживший мертвец!

– И в твою школьную столовую он не ходит.

Крис отвернулся.

– Ты этого не знаешь!

– Вот что я точно знаю: если будешь все время ныть про отца, то разозлишь маму куда быстрее, чем если мы уедем на день в маленькое путешествие. Так что давай попробуем договориться и не выдадим кое-какие секреты.

Крис взглянул на сестру так хмуро, что Кейти поняла: будет непросто.

– Мама велела мне написать ей сообщение, если мне станет лучше.

– Начнем с того, что ты и не заболел вовсе!

Господи боже! И так было непросто решиться на эту поездку, а тут еще Крис со своими заморочками.

– Хорошо, напиши ей. Скажи, что ты встал и делаешь уроки, а потом выключи телефон. Все будет нормально. Мы быстро вернемся домой, ты и не заметишь, как время пройдет.

– А если мы встретим каких-нибудь страшил?

– Тогда ты их всех победишь.

Крис вытаращил глаза.

Кейти расхохоталась:

– Ничего плохого не случится. Ну что еще может произойти? Отец нас бросил, наша мама – диктатор, Мэри все на свете забывает, мы с тобой – фрики. Разве что-то может быть хуже?

Кейти старалась держаться. Новое для нее ощущение уверенности пришло этим утром, как прилив, но вот-вот должно было отхлынуть, и она знала, что снова будет задыхаться от волнения. Но она больше не желала бояться.

Она взяла брата за руку.

– Этот чемодан почему-то очень важен для нее. Ты только представь, что может в нем лежать… может быть, там несколько тысяч фунтов!

Бросив последний взгляд на табло, Кейти повела брата туда, где сидела Мэри. Оставалось две минуты до отправления поезда.

– Найдем этот чемодан, и, может быть, вся наша жизнь изменится. Мама сможет бросить свою дурацкую работу, купит где-нибудь большущий дом, а мы пойдем в новые школы и на каникулы будем уезжать в экзотические страны, накупим гору одежды, заведем новых друзей… У нас начнется классная новая жизнь!

Крис глянул на сестру с сомнением.

– А как же папа?

– А он бросит свою подружку и, конечно, будет жить с нами в этом огромном особняке. Просто фантастика, как здорово все может сложиться.

Крис начинал верить сестре.

Кейти крепче сжала его руку.

– Ну что тут неправильного – отвезти Мэри в ее квартиру, чтобы она взяла свой чемодан? Если бы мама так не психовала по любому поводу, я бы ей все рассказала.

– А если в чемодане окажется что-то хорошее и полезное, мы сможем ей сказать?

– Она будет в восторге. А мы окажемся героями.

Возможно, дело было в движении с большой скоростью, но как только они сели в поезд, Мэри стала такой счастливой и довольной, какой Кейти ее ни разу не видела. Она смотрела в окошко на пролетающие мимо поля и вздыхала от радости, когда их сменяли ряды ступенчатых домов с садиками на задних дворах. Здания тянулись вниз до самой железной дороги, а за ними последовало несколько мостов, по которым в обоих направлениях шли поезда.

– Вы только посмотрите на все эти вагоны! – воскликнула Мэри. – Ведь все они откуда-то едут!

Кейти улыбнулась.

– Здорово куда-то ехать, правда?

– Засидишься надолго на стуле, моя девочка, а потом можно и не встать.

– На самом деле я думала стать кочевницей. Может, никогда не вернусь домой.

Мэри расхохоталась:

– Вот это я понимаю!

Крис легонько стукнул своей ногой по ноге Кейти, дав ей понять, что не одобряет весь этот разговор, но, надо отдать ему должное, промолчал.

Кейти представила себе, как это будет, если доехать на этом поезде до конечной станции. Небо раздвинется, горизонт расширится, и они окажутся в совершенно новом месте. Они могли бы измениться и начать жить так, чтобы одно приключение сменяло другое.

Может быть, сказалось то, что они ехали, а не шли, но Мэри почувствовала, что игра в воспоминания ей дается сложнее. Сегодняшней темой были маленькие дети, и Мэри захотелось подумать о том, как она держит на руках свою спящую дочурку, о ее теплой макушке, от которой пахнет молоком, о ее мудром маленьком личике, о ручках, похожих на морские анемоны, и пальчиках, напоминающих крошечных креветок.

Но ей мешали Пэт и отец.

Вот отец. Он ведет себя с ней все холоднее, доводит Мэри своим молчанием и короткими записками.

«Когда ты уедешь?»

«Тебе нельзя здесь оставаться».

«Не желаю видеть тебя под моей крышей».

А вот Пэт со своими планами, твердо решившая найти выход. Бедняжка, она даже сходила в депо, чтобы узнать адрес Роберта, но выяснила только то, что Мэри уже было и так известно: он разорвал контракт с железной дорогой и вернулся к жене.

«Что и требовалось доказать, – вздыхает Пэт. – Ему хоть бы что. Поматросил и бросил».

1954 год. Как стать хорошей матерью. Часть первая

Через два дня после рождения Кэролайн Мэри все еще продолжает знобить. Дрожь колотит ее даже тогда, когда она, закутанная в одеяло, лежит в кровати, рядом с которой стоит электрический обогреватель.

– Это шок, – вздыхает Пэт.

Она приносит Мэри суп и сладкий чай, натирает спину ментолом, кладет к ногам горячую подушечку, дает понюхать что-то ароматное, пахучее из флакончика, чтобы «прочистить голову», и уносит ребенка на несколько часов, чтобы Мэри могла отдохнуть и поспать.

– Может быть, мне станет лучше, когда у меня появится молоко, – шепчет Мэри.

Но молоко не появляется. Вернее, его слишком мало. Совсем недостаточно, и ребенок плачет, просит еще и еще. А Мэри продрогла до костей и чувствует малейшее дуновение ветра.

– Придется кормить из бутылочки, – говорит Пэт.

Но Мэри этого не хочет. Она дала клятву любить этого ребенка. Она с трудом встает с кровати, находит носки и шлепанцы, надевает халат поверх ночной рубашки и натягивает на голову вязаную шапочку. Устраивает в кресле рядом с обогревателем гнездышко из подушек и садится туда. Она накрывает плечи одеялом и снова пытается покормить свое дитя грудью.

Небо за окном в белых облаках, пышно цветет вишневое дерево. Всякий раз, когда налетает ветер, лепестки падают на траву, и Мэри представляет себе свадьбу. Но это не помогает.

Молока у нее очень мало, оно жидкое и какое-то сероватое. Проходит несколько минут, и Кэролайн начинает сердито плакать. Мэри прижимает дочку к себе.

– Прости меня, – шепчет она. – Мне так жаль!

Девочка чмокает губами, уткнувшись в шею матери, и хнычет, не находя молока. Входит Пэт – узнать, что случилось.

– Передвинь подушку, – говорит она. – И руку положи пониже, ей так сосать неудобно.

– Она очень тоскливо плачет. – Мэри выглядит расстроенной. – Ей одиноко. Погляди, как у нее подбородочек дрожит.

– Она голодная, вот и все, – отрезает Пэт.

Затем задергивает шторы, чтобы солнце не било в глаза ребенку, и выключает обогреватель, чтобы в воздухе было больше кислорода. Ставит на столик стакан с горячим сладким чаем для Мэри, садится на край кровати и вздыхает, глядя на малышку, отчаянно ищущую грудь.

– Невыносимо видеть, что малютка голодная, – почти плачет Мэри. – Скажи мне, что делать.

– Позволь мне покормить ее из бутылочки. Я это уже делала, помнишь? Ну, тише, тише, маленькая, – воркует Пэт. – Не плачь, не о чем горевать.

Но горевать есть о чем. Мать девочки ни на что не годится. Мэри это знает. А теперь это знает и ее ребенок.

Вечером Пэт настаивает на том, чтобы уложить Кэролайн спать в кладовке у открытого окошка.

– Она же не хочет дышать этим твоим затхлым воздухом, правда? А кладовка дальше от комнаты отца, так что девочка будет его меньше беспокоить.

Но как можно знать, жива ли твоя дочурка, дышит ли, если она спит в другом конце дома? А если ночью она проснется, разве не нужно будет к ней подойти? Разве можно заставлять ее плакать до тех пор, пока она не заснет, обессиленная от слез?

– Если ты перестанешь то и дело брать ее на руки и сюсюкать с ней, – говорит Пэт, – она очень скоро привыкнет есть и спать в строго определенное время.

– Откуда ты все это знаешь? – спрашивает Мэри.

Пэт не отвечает на ее вопрос, только хмурит брови:

– Лучше поставить ограду на краю скалы, чем станцию скорой помощи у подножия.

– Ты о чем? Что это значит?

– Это значит, что для ребенка полезнее регулярность кормления, сна и опорожнения кишечника.

Ну вот. Пэт кормит Кэролайн из бутылочки, а Мэри просто помогает. Она наблюдает за сестрой, ей хочется стать такой же опытной во всех делах. Полотенце на коленях, вода в тазике, температура которой проверяется локтем, вата, детская присыпка. Пэт показывает, как складывать подгузник, как правильно подвести пальцы, когда скалываешь его безопасной булавкой, чтобы не поранить малышку, как завязать ленточки на распашонке, как снять рубашечку через голову.

– Я тебя так люблю, так люблю, – говорит Мэри Кэролайн, когда возится с носочками и пинетками.

Она то и дело произносит эти слова вслух. Может быть, из нее и получится хорошая мама, достойная такой чудесной дочурки.

Но с каждым днем страх все сильнее. Потому что… а вдруг Пэт права, и Мэри никогда не справится с материнскими обязанностями? Вдруг отец никогда не заговорит с ней? Всякий раз, когда она входит в комнату, он демонстративно выходит. Что бы она ни сказала, делает вид, что не слышит. Разве может ребенок расти в такой атмосфере? «Ты заслуживаешь лучшего», – шепчет Мэри своей дочери.

Всякий раз, укачивая Кэролайн, Мэри не может избавиться от мысли: «Если я останусь с тобой одна надолго, то обязательно что-нибудь сделаю не так. Я могу нечаянно уронить тебя, и ты ударишься головкой, или я тебя неправильно запеленаю и могу нечаянно задушить. И чем старше ты будешь, тем скорее я смогу чем-то навредить тебе. Я могу дать тебе неправильное лекарство или не усмотрю за тобой, и ты выбежишь на дорогу. А ведь я понятия не имею, что можно, а что нельзя есть маленьким деткам, и ты, наверное, будешь голодать. Ни шить, ни вязать я не умею, так что ты то и дело будешь простывать. Если мы останемся с тобой вдвоем, хорошо, если ты доживешь до своего первого дня рождения».

Потом Мэри становится страшно из-за таких мыслей, и она крепко прижимает к себе малышку и бесконечно целует ее маленькое печальное личико.

Мэри пытается убедить себя в том, что ни в чем не виновата. Она думает об этом снова и снова. «Послушай, – говорит она себе, – все просто. Не всякая женщина – хорошая мать. Некоторым это не дано».

Она пробует придумывать истории со счастливым концом – такие, где они с дочерью вместе живут в Лондоне. Мэри – актриса, а Кэролайн достаются все детские роли вроде Пердиты в «Зимней сказке» Шекспира или Венди в «Питере Пэне». Но тут Мэри вспоминает, что Пердиту воспитал пастух, а Венди вылетает в раскрытое окно, и обе эти девочки росли без матери. Даже от ее фантазий толку мало.

Каждое утро Пэт готовит бутылочку с молоком и кормит малышку на кухне, а потом укладывает спать. Пэт разогревает отцу завтрак, дает ему с собой пакет с ланчем и провожает на работу. Пэт снова принялась за вязание. Она купила розовой шерсти и вяжет для Кэролайн кофточку. До Мэри доносится звяканье спиц. Клик-клак, клик-клак. Пэт говорит, что Мэри остается только лежать в постели и пытаться решить, как жить дальше. А Мэри никак не может избавиться от идеи о переезде в Лондон вместе с дочкой. Но стоит ей сказать об этом сестре, как та приходит в ужас и начинает рассказывать Мэри жуткие истории о девушках, которых выгоняли из гостевого дома, о хозяевах квартир, которые не упустят возможности изнасиловать незамужнюю женщину, а еще о бродягах, живущих на улице, и детишках, больных туберкулезом и укушенных крысами.

Никаких возможностей осуществить мечту. У Мэри нет денег, нет перспектив устроиться на работу, ей негде жить. А Пэт то и дело твердит ей: «Ты добилась, чего хотела».

Как-то утром Пэт велит Мэри спуститься в кухню и сесть за стол. Появляются лист бумаги и авторучка. Пэт собирается решить все вопросы раз и навсегда. Дальше так продолжаться не может. Она записывает на листке варианты будущего для Мэри. Отдать ребенка на удочерение. Этот пункт вычеркивается сразу, потому что в семье и так слишком много потерь. Придумать легенду о том, что муж Мэри погиб в автокатастрофе. И это тоже вычеркивается, потому что никто не поверит. Надеть обручальное кольцо и всем говорить, что муж работает за границей. Тоже звучит неправдоподобно. Всей семье сорваться с места и перебраться куда-то. Нет, отец слишком стар, да и ни за что не согласится. Запереть Мэри с ребенком в доме навсегда… Нет, это жестоко по отношению к малышке, и в какой-то момент соседи все равно заметят.

– Что ж, – говорит Пэт, отодвигая от себя листок, – остается одно: найти отца для ребенка.

Мэри закрывает лицо руками и борется с нахлынувшей тошнотой.

– Роберт женат! – почти кричит она.

– Мне это известно.

– Так что же ты предлагаешь?

Пэт стучит кончиком ручки по столу.

– Когда ты его видела в последний раз?

У Мэри противно щиплет в горле. Она утирает слезы.

– Четыре месяца назад.

– А у тебя ни с кем другим ничего не было? В смысле, ты уверена, что отец – Роберт? Не могло быть ошибки?

Слово «ошибка» Пэт произносит так, будто это ругательство.

– Я уверена. – Мэри улыбается сквозь слезы.

– Что ж… Тогда мы должны подыскать другого мужчину. Такого, который не откажется принять ребенка.

У Мэри сердце уходит в пятки. Что за глупости?

– У мужчин – желание, – говорит Пэт. – У женщин – влюбленность. Это опасное сочетание. Гораздо лучше отбросить это все в сторону и подойти к делу более практично.

Она трижды ритмично стучит ручкой по столу, и Мэри представляет на ее месте фокусника, вытаскивающего из шляпы кролика.

– Как насчет Лайонела Дадли? – Пэт записывает это имя на листке бумаги. – У него недавно умерла мать, так что теперь он полноправный хозяин симпатичного маленького дома. Отец о нем очень хорошо отзывается. Парень модно одевается. Чистюля, тихий, спокойный, зарабатывает не меньше десяти фунтов в неделю. Может быть, его даже в должности повысят, невзирая на возраст.

– О чем ты говоришь?

– Не о чем, а о ком. О сослуживце отца.

– А какое он имеет к нам отношение?

– Может, ему понравится готовая семья. Теперь, когда его мать умерла, ему нужна женщина, которая будет вести хозяйство.

Мэри оторопело моргает, глядя на сестру. Неужели Пэт совсем ничего не понимает в мужчинах?

– Не думаю, что этому человеку нужна жена. Не переживай, я выращу свою дочь сама.

Пэт сердито смотрит на нее:

– И где именно ты ее вырастишь?

– Что-нибудь придумаю.

– Я не буду спокойно смотреть, как ты порочишь репутацию семьи и разгуливаешь с ребенком, не имея на пальце обручального кольца!

– Ой, не переживай за свою драгоценную репутацию, Пэт. Я уеду в Лондон.

– Думаешь, кто-нибудь сдаст тебе комнату? И как ты собираешься за нее платить? Глазом не успеешь моргнуть, как окажешься на улице!

Мэри вдруг становится трудно дышать. Кухня начинает медленно вращаться.

– Я не смогу выйти замуж за человека, которого не люблю, и точка. Не желаю жить в тоске.

– Она не желает жить в тоске! – пронзительно восклицает Пэт. – Да при чем тут твоя жизнь? Ты о ребенке своем не думаешь! Уж кому-кому, а тебе должно быть известно, каково это – расти в семье, где недостает одного из родителей. Но твою мать хотя бы достойно похоронили, а отец ни на ком не женился после ее смерти!

– Не вмешивай в это маму.

– Тогда ты не говори со мной о жизни в тоске! – Пэт вскакивает и гневно грозит Мэри пальцем. – Я ради тебя от всего отказалась, школу не закончила, не говоря уже про университет… У меня нет ни мужа, ни семьи только из-за тебя!

– Ну, если тебе так сильно нужен муж, почему бы тебе не выйти за этого Лайонела и не вести хозяйство в его милом маленьком домике? Думаю, вы друг другу идеально подойдете. Так будет удобно для вас обоих.

Молчание. По кухне разлетается эхо последних слов Мэри.

Глава девятнадцатая

– Все хорошо, Мэри?

– Да, спасибо.

– Ты знаешь, где мы?

– Конечно.

Было искушение удостовериться, точно ли старуха понимает, где находится. Спросить у нее название улицы. Проверить, помнит ли она, зачем они вообще сели в поезд, почему от станции поднялись вверх по холму, с какой целью приехали. Но прямые вопросы с единственно возможным ответом – это было по части мамы, и этот подход к делу теперь начинал казаться Кейти жестоким.

Ключи подошли, сигнализация не сработала. Они вошли в прихожую, закрыли за собой дверь и немного постояли, пока глаза привыкали к темноте.

– Кейти, ты точно знаешь, что тут нет привидений? – спросил Крис, вглядываясь в полумрак.

Кейти пихнула его локтем.

Мальчик сдвинул брови.

– А почему тогда тут так темно?

– Окна на север, – грустно ответила Мэри. – Но если пройти через всю квартиру, будет совсем другое дело.

Кейти и Крис прошли следом за бабушкой по коридору и вошли в гостиную.

Мэри рывком раздвинула шторы.

– Так-то лучше.

Комната озарилась светом. Камин, каминная полка с безделушками, кресло с пледом, кресло-качалка с гобеленовыми подушками…

Крис уселся на диван напротив телевизора.

– Он работает?

– Почему бы ему не работать? – пожала плечами Мэри. – Включай и смотри на здоровье. – Она поманила Кейти к окну. – Погляди-ка.

Кейти подошла, встала рядом с Мэри и посмотрела туда, куда указывала старуха. Целая цепочка светофоров горела то красным, то желтым, то зеленым. С этой стороны действительно было очень светло – Мэри сказала правду. Солнечный свет отражался от окон соседних домов и от стекол медленно движущихся автомобилей. По шоссе словно бы текла вода, и на асфальте расцвел странный оазис.

– Там много магазинов, – сказала Мэри. – Что угодно можно купить – газеты, сосиски. Продают все на свете. – Старуха громко рассмеялась, прижавшись щекой к стеклу. – А вон там сад… краешек сада. Туда можно выйти из кухни. – Она улыбнулась Кейти. – Хочешь прогуляться?

– А как же чемодан? Разве мы не должны найти его?

– Если хочешь.

При этом Мэри не сдвинулась с места. Крис, глядя на сестру, покачал головой с видом: «Что я тебе говорил?» – и принялся переключать каналы с помощью пульта.

Кейти представляла, что Мэри ринется по комнатам, как голодный зверек, и будет искать драгоценный чемодан. Найдет его в гардеробе или под кроватью и сразу узнает. Нащупает в глубине сумочки ключик и откроет замок. А в чемодане окажутся горы денег, географических карт или свиток с рассказом, как добраться до волшебного замка. Но сегодня Мэри вела себя не так, как тогда, когда они приехали сюда в первый раз. Тогда ее очень интересовала квартира и все, что в ней находилось. А сегодня словно бы зачаровывал мир за окнами – улица, магазины, сад…

Предстояло найти сокровище – Кейти в этом не сомневалась. Но как она разыщет чемодан без помощи Мэри? Девушка постаралась вспомнить названия предметов мебели, которые бабушка произносила в прошлый раз, когда они были здесь, – тихо и напевно, как заклинания или слова из чужого языка. Вон там, в углу, валлийское трюмо, это она запомнила. Сосновое, очень модное в семидесятые годы. А кресло, которое очень любил Джек, называлось «G-Plan»[11]. Длинный низкий сервант был сделан из тикового дерева и изготовлен в Скандинавии. На обратной стороне двери висела вешалка для одежды цвета коктейльной вишни – такие вошли в моду после «Фестиваля Британии»[12]. Дизайнеров вдохновили молекулярные модели химических веществ.

Странное волнение охватило Кейти, когда она вспоминала подробности. Эти вещи были такими далекими и чужими, и все же непостижимым образом являлись частью ее. Они встраивались в долгую линию истории, которую она теперь унаследовала. Кейти провела пальцем по музыкальной шкатулке и открыла крышку. Пластмассовая балерина приподнялась на пружинке и закачалась как пьяная. Улыбаясь, Кейти завела шкатулку ключиком. Мэри, эта квартира, мелодия, льющаяся из музыкальной шкатулки, – все это на короткое время (может быть, всего на несколько дней, пока мать не подыщет для бабушки дом престарелых) стало для Кейти очень важным и интересным.

– Может быть, мне поискать чемодан, если ты сама не хочешь? – предложила Кейти. – Как думаешь, он наверху?

– «Зеленые рукава»![13] – сказала Мэри. – Эту мелодию я угадываю с первой ноты!

Кейти решила, что Мэри не против ее предложения.

Ступеньки скрипели под ногами. Кейти шла, крепко держась за перила, и старалась не думать о Джеке, пролежавшем какое-то время на площадке второго этажа, и обо всем, что из него могло вылиться. Она надеялась, что на полу не осталось пятна.

Наверху Кейти увидела три двери, и все они были закрыты. Она подумала: «Я совсем как Златовласка». Но, с другой стороны, чемодан – вещь большая. Найти его будет легко. «Ты просто дыши глубже, Кейти, – уговаривала она себя, – и все получится». Она приоткрыла первую дверь – за ней оказалась ванная комната с санузлом. За второй – маленькая кладовка. Кейти заглянула под старую кровать и увидела там пыль и свернутый рулоном ковер. В обшарпанном шкафу несколько полок занимали джемперы, а внизу лежала груда старых туфель. Чемодан здесь искать было бессмысленно.

На площадке около комнаты сверкнул и тут же исчез солнечный луч. Казалось, кто-то посветил с неба факелом в то мгновение, когда Кейти остановилась перед последней дверью. Она испугалась. А вдруг в этой комнате кто-то есть? Вдруг Джек вправду превратился в зомби, и Мэри видит его повсюду именно поэтому? А вдруг его убил какой-то психопат, и теперь он вернулся, чтобы прикончить всех остальных?

Не глупи, Кейти. Ты сумеешь!

Все правильно. Это была хозяйская спальня. Неприбранная двуспальная кровать (последнее место, где спал Джек, но думать об этом сейчас не стоило), туалетный столик, заваленный безделушками, гардероб и кресло. Кейти раздвинула шторы, чтобы в комнате стало совсем светло, вдохнула поглубже и заглянула под кровать. Шлепанцы, старые туфли, везде пыль. Дверцы шкафа-купе открылись легко, но там Кейти увидела только несколько рядов мужских костюмов. Она провела рукой по пластиковым чехлам, обрадованная и огорченная одновременно. У нее мелькнула мысль, не сказать ли Крису о том, что тут полным-полно старой винтажной одежды, но она сразу же отказалась от этой мысли. Крис в костюме? Разве это вообще возможно? К тому же, увидев эти вещи, мальчишка тут же стал бы размышлять обо всех мужчинах, которые исчезли из его жизни.

Кейти села на кровать и зажмурилась, гадая, где же искать чемодан. Получалось, что идея изначально была дурацкой. Они проделали такой долгий путь, им наверняка грозила выволочка от матери, а Мэри, похоже, просто выдумала его. А если и не выдумала, то в прошлый раз по этим комнатам прошлась мама, а уж она заметила бы что-нибудь ценное или интересное. Если чемодан вообще существовал, наверняка внутри была какая-нибудь скукотища.

Самые важные документы Кэролайн держала в ящике из огнеупорной стали. Она называла этот ящик сейфом своей жизни, потому что в нем лежали ее свидетельство о рождении, медицинская карта, документация к банковскому счету и свидетельство о браке. «Все важное в одном месте», – так она говорила. Кейти знала, что на случай непредвиденных обстоятельств в ящике лежал конверт, а в нем – сто фунтов наличными, также телефон менеджера местного банка и документы по страховке. Кейти порой гадала, не в этом ли ящике мать хранила еще и документы по разводу, которые отказалась подписать, но спрашивать ее об этом было бесполезно. Ключ от ящика висел на зеленой ленточке на крючке в маминой спальне, и она с убийственной серьезностью запретила детям прикасаться к нему – только в случае крайней необходимости.

Таким образом, жизнь матери сосредоточилась в каких-то бумажках в стальном ящике, а жизнь Мэри – в таинственном чемодане.

Что бы хотела сохранить Кейти? Семейные фотографии были собраны в ее мобильном телефоне. Ничем из своей одежды она особо не дорожила, кроме шелкового платья Мэри (но разве оно принадлежало Кейти, чтобы его хранила именно она?) и любимых ботинок. А что их хранить, когда она их постоянно носила? Книги… Пожалуй, она погрустила бы о любимых книгах, но для чего тогда существуют библиотеки? Кейти была просто шокирована этим выводом: ни одной из своих вещей она не дорожила слишком сильно.

С этой мыслью она сдвинула дверцы шкафа-купе в противоположную сторону, предположив, что если на одной половине – мужская одежда, то, возможно, на другой – женская, и там можно обнаружить что-нибудь ценное.

Палитра красок поразила Кейти. В ее одежде, хранившейся дома, не было ничего бирюзового, оранжево-красного или темно-золотого. Просто поразительно, как ей шли все эти цвета, когда она прикладывала вещи к себе. Похоже, Мэри знала какой-то секрет про бледную кожу и рыжие волосы – секрет, неведомый Кейти.

Несколько платьев были сшиты дома на машинке. Лиф одного из них скроен из нескольких кусков ткани, так, что они сходились к талии под углом. На рукаве чайного платья[14] недоставало пуговицы, но это легко можно было исправить, обтянув другую пуговицу кусочком ткани от подола. Молния на боку работала превосходно. Кейти несколько раз расстегнула и застегнула ее.

Много в шкафу оказалось одежды известных марок, и не только «Marks&Spencer», но еще «Biba», «Mary Quant» и даже настоящее маленькое черное платье от «Givenchy». Некоторые из этих вещей наверняка стоили целое состояние.

А что, если их примерить?

Кейти Бакстер всегда носила джинсы и джемперы и боялась жаркой погоды, потому что не любила легкую одежду. Она мечтала о том, чтобы волосы у нее были не такие рыжие и хоть чуточку не такие пышные. Но эта девушка в зеркале выглядела так здорово! Вот, например, это оливковое платье-трапеция очень шло к ее волосам. Такое красивое, и цвет приятный. Ведь ничего ужасного с ней не случится, если она станет носить такую одежду?

– Туфли, – проговорила Мэри, внезапно возникнув на пороге.

– Черт! – Кейти густо покраснела. – Я не слышала, как ты вошла.

– В пустой комнате в шкафу, на самом дне.

– Прости, Мэри. Надо было спросить разрешения.

– Какой у тебя размер? – Мэри подошла и присмотрелась к ногам Кейти. – Думаю, мои туфли будут тебе маловаты. У меня есть фирменные выходные «лодочки», да и вообще куча самой разной обуви. Выбирай!

– Я буду носить свои ботинки, они ко всему подходят, – улыбнулась Кейти. – Ты хочешь сказать, я могу взять себе что-то из этой одежды?

– Бери, конечно. Что мое – то твое. – Мэри потянулась к Кейти и погладила ее по волосам. Пожалуй, это было первое проявление ласки с ее стороны, и Кейти застыла в удивлении. – Успокойся. Перестань выглядеть такой напуганной. – Мэри накрутила на палец прядь волос внучки. – Вот ты всегда покусываешь губы. Это Пэт виновата. Бедняжка! Она всегда ожидала самого худшего. Она онемела… так, как немеет нога, если ее отсидишь. Но ведь теперь незачем так жить, правда? В этом нет никакого смысла. – Старуха порылась в сумочке и достала помаду. – Она старая, но ты попробуй, подкрась губы. И улыбка сразу станет ослепительной.

Помада действительно была старая и сильно стертая. Мэри намазала палец и провела по губам Кейти. Девушка постаралась не думать о том, когда бабушка в последний раз мыла руки и что ими делала. Но помада ей понравилась. С привкусом воска, и при этом почему-то горячая, такая же, как ее ярко-красный цвет.

– С этой рыжей шевелюрой ты похожа на Медную Коробку. – Мэри улыбнулась. – А теперь давай-ка подставим наши мордашки солнышку.

Они спустились вниз, прошли через кухню. Кейти взяла ключ, лежавший под сахарницей, и отперла дверь, ведущую в сад. Несмотря на жару, пахло свежестью и влажной землей. С ветки дерева на девушку внимательно посмотрела какая-то птица с ярко-желтым клювом. Она склонила голову набок, словно спрашивая: «А ты кто такая?».

– Хороший вопрос, – улыбнулась Кейти.

Мэри вынесла из кухни шезлонг, нашла солнечное пятно посередине маленькой лужайки и уселась там. Она стала перечислять названия цветов – вот только Кейти не была уверена, что они правильные.

– Джек выращивал много разных растений, – улыбнулась Мэри. – И каждое из них – как маленькое стихотворение.

Кейти села на ступеньки около двери. Она сорвала пучок травы и высыпала травинки на колени. Потом нашла веточку, разломила пополам и обе половинки воткнула в землю.

– Может быть, они прорастут, – сказала она, поймав на себе взгляд Мэри.

– Если так, будем надеяться на дождь, – засмеялась старуха.

Она подняла ладони к небу с таким видом, словно дождя было ждать бесполезно.

– Ты переживаешь за свой сад, Мэри? Тут ведро есть. Хочешь, я полью цветы Джека? – предложила Кейти.

Мэри добродушно кивнула.

– Давай, если хочешь.

И Кейти полила цветы. Это было самое малое, что она могла сделать в благодарность за подаренную ей одежду. Девушка ходила с ведром в маленькую кухню и обратно, поливала растения и при этом чувствовала себя ребенком. Ей вдруг вспомнилось, как однажды она наполняла водой надувной бассейн, а отец сидел рядом в шезлонге и смотрел на нее. Рядом стоял столик со стаканами с лимонадом и кувшин. Казалось, это было очень-очень давно.

Кейти поливала цветы, а Мэри напевала:

– Кейти, красотка Кейти, тебя одну я обожаю! Когда луна взойдет, ты приходи к сараю!

И это было здорово. Просто замечательно. Лучше всего на свете! Кейти казалось, что здесь она живет. Они с бабушкой могли бы остаться тут навсегда. Смотрели бы, как растут цветы, сидели бы на траве, разговаривали. Потом, попозже, пошли бы в город полюбоваться его ночной жизнью. Мэри с радостью согласилась бы. И Криса можно было бы наконец оторвать от телевизора.

Кейти продолжала поливать цветы. Мэри закурила сигарету и выдохнула дым в небо.

– Нэнси, Нора, Норман, Нельсон, – проговорила она. – Теперь твоя очередь.

– Норвегия, – отозвалась Кейти. – Нидерланды, Намибия, Никарагуа.

– Ха! – хрипловато воскликнула Мэри. – Очень хорошо. Города, деревни, цветы. Я их могу миллион назвать. Вопрос – ответ. – Она самодовольно улыбнулась. – Я бы в этих телевикторинах всех обыграла!

– Похоже, тебе легче что-то вспоминать, когда ты здесь, Мэри? – спросила Кейти.

– Легче? Да я тут просто расцветаю! Лето пришло! – Мэри покачала сигаретой. – Это все можно вставить в мундштук и курить!

Все было чудесно. Как будто занавес в театре поднялся.

– А что насчет чемодана, Мэри? Ты хотела его забрать, а я его искала и не нашла. Ты помнишь о нем?

– Конечно. Пойдем со мной.

Мэри встала и пошла по тропинке к сараю. Потянула за ручку двери. Одна петля сломалась, и нижний край двери скреб по земле. Кейти помогла бабушке – приподняла дверь обеими руками и открыла. Возможно, она ожидала увидеть в сарае диких зверей – кошек, лисиц или даже кого-нибудь совсем невероятного вроде тигра. Имея дело с Мэри, можно было ожидать чего угодно.

– Логово Джека, – пояснила она, когда они переступили порог сарая. – Он приходит сюда покурить и полюбоваться дамами.

– Дамами? – не поверила Кейти.

Мэри кокетливо вздернула бровь и указала на черно-белую фотографию, приколотую к стене. Это была женщина лет пятидесяти, очень фигуристая. Она улыбалась фотографу.

Кейти подошла ближе и вгляделась в снимок.

– Ничего себе! Это ты?

Мэри на фотографии была ослепительно хороша. Ее волосы лежали темными волнами, кожа сияла, глаза казались огромными. Они словно звали: «Иди-ка сюда!». Мэри стояла, положив руку на бедро, и всем своим видом как будто говорила: «Я позирую для этой фотографии, но только потому, что сама хочу».

Кейти отколола фотографию от стены и перевернула. Ни имени, ни даты.

– Меня фотографировал Роберт, – улыбнулась Мэри. – Джек жалел, что я позировала не ему, но нельзя же быть знакомым за всю жизнь только с одним человеком, правда? А теперь напомни-ка мне, зачем мы сюда пришли?

– За чемоданом.

– Ах да.

Мэри подошла к комоду, выдвинула ящик и стала в нем рыться. Он был битком набит разными садоводческими принадлежностями. Пакетики с семенами, моток бечевки, упаковка деревянных колышков, несколько аккуратно сложенных коричневых бумажных пакетов, одна кожаная перчатка.

– Здесь нет, – сказала Мэри, задвинула ящик на место и открыла дверцы шкафчика, висевшего над комодом. – Мы не это ищем?

Внутри лежал маленький потрепанный чемодан, обтянутый красной кожей. Кейти вытащила его и поставила на скамейку.

– Это специальный чемоданчик, если куда-то едешь на один день, – объяснила Мэри. – У него шелковая подкладка, есть кармашек для будильника и эластичные петельки для флакона духов и шампуня. Вполне хватает места для смены одежды, полотенца и косметики.

Она словно уводила разговор от главной темы.

– Что в нем лежит, Мэри? Там что-то есть?

– Мне хотелось шика, – проговорила Мэри, не слушая Кейти. Она любовно стряхнула пыль с чемодана. – Мне хотелось квартиру в Лондоне с большими светлыми комнатами и золочеными зеркалами, которые отражали бы солнечный свет. Еще хотелось, чтобы там были диваны, обтянутые белым плюшем, и огромная люстра. Я надеялась, что буду жить не так, как жила моя сестра Пэт. Она носила домашнее клетчатое платье из нейлона, рвала старые простыни на тряпки, привязывала их к ногам и натирала линолеум. Она штопала носки и перешивала одежду, а еще ставила заплатки. – Старуха наклонилась к чемоданчику. Казалось, груз воспоминаний давит на нее. – Я взяла эту вещь с собой, когда уходила. Отец подарил его мне за несколько лет до того дня. Он всегда дарил мне подарки, но совсем перестал это делать, когда родился ребенок. – Она постучала по чемодану кончиком пальца. – Я каждый день писала письма Пэт. И знаешь что? Она мне ни разу не ответила. Я думала – может, выбрасывает? Но нет, она сохранила их. Все до одного.

– Так это они в чемодане? Твои письма к Пэт?

Мэри очень медленно кивнула.

– И другие особенные вещи.

– Мы его откроем?

– Если хочешь. – Мэри устремила на Кейти взгляд, полный надежды. – Надеюсь, ты поймешь, что со всем этим делать.

1954 год. Как стать хорошей матерью. Часть вторая

Мэри сидит за столиком в углу столовой для персонала и ждет, пока новенькая – Джоан, кажется? – окончательно осознает то, что она ей сказала.

– Ребенок?

Мэри кивает и пытается улыбнуться.

– Да, девять недель назад. Девочка.

– И что ты с ней сделала?

– Я передала всю ответственность о малышке моей сестре Патрисии и ее мужу Лайонелу и не буду заявлять никаких прав на ребенка.

И эти слова по-видимому испугали Джоан. Мэри словно положила на столик рядом с чашками рекламный буклет похоронного агентства.

– Ничего себе… – Девушка робко и сочувственно гладит руку Мэри. – Ни за что бы не подумала.

– Я посылаю письма, – говорит Мэри. – И каждую пятницу отправляю деньги.

– Но ты же тоскуешь по дочери? – спрашивает Джоан.

«Каждую минуту каждого часа», – хочется сказать Мэри.

Ничто не может заполнить эту пустоту. Моя жизнь словно бы остановилась. Какая-то невидимая ниточка привязывает меня к ребенку, которого я, быть может, больше никогда не увижу, и я этого боюсь.

Но вслух она говорит вот что:

– Понимаешь… Меня утешает то, что она в таких хороших руках. Лайонел – друг нашего отца, он немного старше моей сестры. Он хороший человек, они с сестрой поженились по обоюдному согласию. Из Пэт получится прекрасная мать. Она очень разумная…

Пэт всегда выключает свет и запирает дверь дома на ночь. Она знает, как правильно развесить белье после стирки, для чего нужен рыбий жир, как его давать ребенку. Мэри не умеет и не знает ни того, ни другого. На самом деле стоит ей задуматься, и список всего того, что умеет Пэт, становится бесконечным. Ребенку будет с ней очень хорошо, и Мэри должна постоянно убеждать себя в этом.

– У нас всегда был пирог к чаю, – говорит Мэри. – Все время, пока шла война.

Джоан улыбается.

– Нет ничего лучше пирога, когда в стране кризис.

– Знаешь, я так рада знать, что, если у малышки жар, Пэт всегда понимает, когда надо вызывать врача, а когда – просто уложить больную в кровать и напоить отваром грушанки или эвкалипта. А я бы наверняка просто закутала бедняжку в одеяло с грелкой и надеялась на лучшее.

Мэри пробует рассмеяться, но получается что-то наподобие сдавленного кашля.

– А ты можешь к ним приехать, когда захочешь?

– Пока я их не беспокою. Пусть они привыкнут к новой жизни. Сестра только что вышла замуж. Поеду к ним в какой-нибудь весенний банковский выходной[15]. Надеюсь…

Мэри покачивает чашку с остатками чая и допивает его, пытаясь вместе с ним проглотить свои сомнения. Несмотря на все переговоры, на все произнесенные заверения, подписи, обещания, она не получила от сестры ни слова! Пэт, которая раньше была так внимательна и прилежна, которая переписывалась с Мэри и вечно посылала поздравительные открытки или записки с благодарностью хозяевам магазинов, не ответила ни на одно из ее писем.

– Скажи мне… – невесело произносит Джоан, – я знаю, некоторые девушки что-то принимают. Покупают в аптеке, тайно, и все заканчивается. – Она наклоняется ниже к столу. – Ты о таком не думала?

– Только в самом начале. Недолго.

Волна страха за ребенка накатывает на Мэри. Больно в груди. Эта боль какая-то первобытная. Ей хочется с криком убежать от столика, уйти, броситься искать дочку, найти и забрать.

– Что ж, я думаю, ты очень храбрая. – Джоан подвигает к Мэри тарелку с жареной картошкой. – Давай немножко подкрепимся, перед тем как вернемся в кухню.

Мэри не спасает однообразие работы в фабричной столовой – чистка и резка овощей, мытье сковородок и кастрюль, помешивание готовящейся еды. Слишком много времени для раздумий. Мэри убеждает себя в том, что она это заслужила. А чего еще она ожидала? У нее ни специальности, ни талантов. Курсы секретарей-машинисток она так и не закончила, в стенографии ничего не понимала. Пэт была права – от нее никакого толку.

Мэри пытается делать свою работу бессознательно, упрятав себя настоящую глубоко-глубоко, и словно впадает в спячку. Но то и дело думает о Кэролайн и гадает, что ее дочурка делает прямо сейчас, в эту самую минуту, и это заставляет ее время от времени останавливаться посреди кухни и медленно дышать в попытке успокоиться. Иногда она даже слышит у себя в голове голос, и этот голос говорит ей о том, о чем она уже и сама догадывается: ее жизнь будет такой всегда. Только это и есть у нее – непрекращающаяся печаль, которую прерывает порой только всеохватывающий ужас.

Мэри пытается собрать себя по кусочкам, пробует списать свое состояние на нехватку витаминов и скуку. Она делает попытки внести хоть какое-нибудь разнообразие в ежедневную рутину – например, попить чаю с Джоан во время ланча или поужинать с ней. Время от времени Мэри пробует удивить себя и по дороге с работы домой заходит в кино. Но чаще всего она просто возвращается в свою съемную комнату, пишет очередное письмо Пэт, пьет чай и ложится спать. Вернее, садится в кровати, подтягивает одеяло к подбородку, а колени – к груди, смотрит в темное окно… и долго не может заснуть.

Как же это страшно, когда нет спасения от тоски. В Мэри просыпается животный страх. Она пробуждается, и ее подушка мокрая от слез. Она тоскует по ребенку, от которого решила отказаться, сходит с ума, но никто, похоже, ничего не замечает. Джоан то и дело куда-то зовет ее, как будто вечер в танцевальном зале или несколько порций спиртного в рабочем клубе смогут поднять ей настроение.

– Откуда ты знаешь? – говорит Джоан. – Может быть, тебе понравится!

– Сомневаюсь.

– Ну пойдем! Будет весело! Многие парни тобой интересуются.

Но как раз парни нужны Мэри меньше всего, как ни удивительно ей самой себе в этом признаваться. Эта часть ее жизни в прошлом. Она видит в других женщинах нечто такое, что в ней потускнело, что-то жаркое и стремительное, которое когда-то притягивало к ней окружающих, заставляло чувствовать себя живой. Какой смысл теперь притворяться, будто тебе до смерти нравится танцевать?

Мэри придумывает тысячу причин: что она не может себе позволить (хотя это не так), говорит Джоан, что у нее нет нарядной одежды. И ей ужасно неловко, когда та предлагает ей денег взаймы.

К середине лета Джоан перестала приглашать Мэри в клуб и на танцы. Мэри ощущает себя почти невидимкой. На работе с ней мало кто разговаривает, она старается ни с кем не встречаться взглядом и знает, что о ней судачат, считают странной. Она видит себя глазами других людей. Наверняка она кажется им старушкой, ведь Мэри наполовину высохла изнутри. Иногда, когда она остается на работе одна и ей приходится убирать со столов после орды голодных рабочих или мыть пол, ее охватывают дурные предчувствия, а на душу словно бы ложится тень. Она представляет себя мчащейся навстречу гибели, ей мерещится, что за ней кто-то следит, она чувствует холодное дыхание смерти.

Мэри приходится то и дело устраивать самой себе мысленные выволочки. Тоже мне, королева трагедии! Не так ли всегда подшучивала над ней Пэт?

Мэри каждый день пишет письма и открытки, умоляет сестру сообщить ей новости. Кэролайн четыре месяца. Что она умеет делать? Она уже сидит? Тянется к игрушкам? Узнает лица? И вот наконец, вернувшись домой с работы, Мэри находит конверт, подписанный аккуратным почерком Пэт. Кто-то положил письмо на столик в холле. Мэри садится на ступеньки и прижимает конверт к груди. А вдруг там приглашение: «Приезжай скорее, она по тебе скучает», фотография или какая-нибудь смешная история про ее дочурку? Но нет. Когда Мэри наконец решается открыть конверт, ее ожидает довольно скучная записка от Пэт – о погоде, ценах на продукты и прочих неважных вещах. О Кэролайн написано только, что она «хорошая девочка» и что «с ней все в порядке». Как ни радостно получать хоть какую-то весточку, Мэри мучительно хочется подробностей, мелочей.

Она покупает специальную книгу о стадиях развития новорожденного ребенка и читает ее. Узнает о том, что Кэролайн уже должна успокаиваться, слыша голоса людей, и поворачивать головку на звук. Еще девчушка должна следить глазами за яркими предметами, которые нужно держать на расстоянии восьми дюймов от нее. И уже несколько недель она улыбается. Еще Мэри узнает, что у крошечных детей костей больше, чем у взрослых. Знает ли об этом Пэт? Если Кэролайн упадет, какая-то ее косточка скорее согнется, чем сломается, потому что у младенцев крепкая и толстая надкостница.

А что такое надкостница?

Мэри берет в библиотеке медицинскую энциклопедию, приносит домой и читает, лежа в постели. Она водит пальцем по линии графика развития костной системы ребенка. Позвоночник, изображенный на схеме, кажется ей ниткой жемчуга. А на голове младенца имеются мягкие зоны, позволяющие пластинам черепа изгибаться во время родов.

Мэри изучает кровеносную систему, дыхательные органы, запоминает названия каждой косточки. Это какой-то совершенно новый язык. Neurocranium[16]. Cartilaginous[17]. Olfactory[18]. Она даже умеет составлять фразы из таких слов.

– А ты знаешь, – спрашивает она у Джоан, – что череп снабжен хрящевыми элементами и в нем имеются обонятельные рецепторы?

Джоан хмурит брови.

– Это ты на меня сейчас ругаешься?

– Нет, – качает головой Мэри. – Это означает всего-навсего, что у тебя есть нос. Вот и все.

Мэри продолжает каждый день писать письма и тратит кучу денег на марки. Она спрашивает, умеет ли Кэролайн сидеть. Начала ли агукать? Произносит ли она какие-нибудь членораздельные звуки? Какой длины у нее волосы и купила ли Пэт девочке ленточки или резинки? Может быть, она сама их пришлет – не будет ли Пэт против?

Еще она рассказывает сестре о том, что самые распространенные переломы у малышей неполные, по типу «зеленой ветки», или веретенообразные. При первом типе перелома одна сторона кости сгибается, а вторая частично ломается. Знает ли Пэт об этом?

Письмо, присланное в ответ, становится тяжким ударом для Мэри. Сестра сообщает, что ей стало бы намного легче, если бы Мэри перестала присылать письма. Что она – занятая женщина, а Мэри больше нечем заняться, кроме как слать никому не нужные лекции о здоровье младенцев. И что было бы куда лучше, если бы Мэри ограничилась поздравлениями с днем рождения и Рождеством.

Проходит меньше недели, и Мэри получает письмо от отца. Она сидит в холле квартиры и смотрит на почерк на конверте. Она потрясена. Этот человек, который поклялся больше никогда с ней не разговаривать, написал ей письмо. Это добрый знак, правда? Может быть, он вмешался в ситуацию и поговорил с Пэт? Но нет, письмо короткое и холодное. Отец надеется, что у Мэри все в порядке. Погода очень жаркая. Иногда ему трудно дышать, и врач считает, что у него начинается астма. А кроме того, он желает известить дочь о том, что Пэт, Лайонел и ребенок переехали. Лайонел попросил о повышении в должности и получил положительный ответ. Новую работу ему предоставили очень далеко. Теперь ужин ему любезно согласилась готовить соседка, Джин, так что все не так уж плохо. В данный момент он не может сообщить Мэри новый адрес Пэт.

Не может? Не может!

Мэри ложится на кровать и ждет, что ответ упадет на нее с потолка. Что же делать? Боль в груди невыносима. Как ей хочется, чтобы у нее была мама, чтобы она сейчас обняла ее, прижала к себе и сказала бы, как быть, как поступить правильно. Может, сесть в поезд, приехать к отцу и заставить его сказать ей, где сейчас Кэролайн? Нанять адвоката?

Мэри вспоминает подробности. Она поцеловала дочку на прощание. Было шесть утра, только начало светать. Пэт уже покормила и перепеленала девочку, и Кэролайн должна была заснуть, но, когда Мэри наклонилась к ее кроватке, дочь, широко распахнув глазки, улыбалась.

Мэри сказала об этом Пэт, но та ответила: «Она еще слишком мала и не может улыбаться».

Но Мэри не могла ошибиться.

И еще она знала, что теперь еще долго не увидит, как улыбается Кэролайн. Да, она подписала соглашение и не собиралась отрицать. Пэт ведь все складно и доходчиво объяснила – если кого-то любишь, нужно поступать так, как будет лучше для него, а себя отодвинуть на второй план. А для Кэролайн лучше всего было иметь отца и мать, причем мать благоразумную и всегда уверенную в том, что она делает.

Но Мэри не могла представить, что она будет разлучена с дочерью так надолго.

Офис детектива выглядит так себе, и Мэри не уверена, хорош ли он сам. Но как узнать? Что может помешать этому человеку только делать вид, будто он разыскивает Кэролайн, а самому просто взять у Мэри деньги?

Детектив просит женщину рассказать, при каких обстоятельствах она покинула свою дочь. Просит показать копию подписанного соглашения и письма от Пэт. Спрашивает, почему она так отчаянно хочет вернуть ребенка себе.

– Я – мать, – говорит Мэри. – И не должна была бросать ее.

– Вы не можете просто так забрать девочку. Вас арестуют.

– Я подумаю о последствиях после того, как найду малышку.

– Растить ребенка одной трудно, – говорит детектив. – Допустим, я ее разыщу. Как же вы справитесь?

Но Мэри совсем не хочется думать о практической стороне дела. Она хочет вернуть себе ребенка. И она предлагает этому человеку плату за его работу, верно? Ей не нужны его вопросы – только умение разыскивать пропавших детей.

– Я не нуждаюсь в лекции о родительском долге, спасибо, – усмехается Мэри. – Ну так вы хотите заработать, или мне обратиться к кому-нибудь другому?

Детектив улыбается:

– Теперь я понимаю, что имеет в виду ваша сестра, когда говорит про огонь.

Он берет аванс и объясняет, что ему нужны деньги на расходы плюс понедельная оплата каждую пятницу. Обещает по возможности самые низкие расценки.

– На питание я выкрою себе из денег какого-нибудь другого клиента, – говорит детектив и заверяет, что окончательную оплату потребует только тогда, когда предоставит достоверные факты о местонахождении ребенка. Ему кажется, дело не займет много времени, поскольку он предполагает, что Пэт наверняка навещает отца.

Мэри начинает экономить на всем. Она переезжает в комнату поменьше и выключает отопление, укладываясь спать в вязаной шапочке. Помимо расходов на детектива, деньги она тратит только на почтовые марки. Мэри по-прежнему пишет письма Пэт каждый день, но отправляет их отцу в надежде, что он их перешлет. Пересылает отец письма или нет – она понятия не имеет. А если да, читает ли их Пэт? Мэри старается писать весело, дружелюбно. Ей не хочется, чтобы у сестры возникли какие-нибудь подозрения и она снова переехала.

Проходит несколько недель, и как-то утром Мэри приносят целых два конверта. В первом содержится уведомление от детектива – он разыскал Кэролайн. Она живет в Северном Бишеме, маленьком городке недалеко от морского побережья. Мэри там никогда не была. «Бишем», – произносит она и гадает, есть ли там железнодорожная станция. К этой новости детектив добавляет предложение зайти к нему в офис и за отдельную плату получить полный адрес.

Во втором конверте – короткая записка от отца: «На прошлой неделе были крестины, и Пэт попросила меня отправить фотографию девочки на фоне поздравительных открыток».

Кэролайн сидит на кружевной накидке, под ее спину подложена подушечка. Девочка не улыбается, а смотрит в камеру с таким любопытством, что Мэри невольно прижимает руку к сердцу. Она словно бы глядит в окошко, ведущее к душе ее дочери. Она видит многое в этом взгляде – взгляде ребенка, девушки, даже женщины. Волосы у малышки золотистые и легкие (а ведь у Мэри в детстве волосы тоже были легкие?), ручки пухленькие. На ее левом запястье – крестильный браслет. Позади нее, на каминной полке, несколько поздравительных открыток. Мэри пересчитывает – их семь! Одну, конечно же, отправил отец. Еще одну, возможно, соседи. Остальные, видимо, от родственников Лайонела. Раньше Мэри никогда о них не думала. Его родители умерли, но, возможно, есть тетушки или кузины?

Мэри садится на край кровати и чувствует, как из нее уходит злость. Вот где теперь живет Пэт. В том доме есть камин, часы и красивые открытки. Рядом – трубка Лайонела и пепельница. На чисто вымытом окне – симпатичные шторы. А вот журнальный столик с аккуратной стопкой подставок под чашки. На коврике у камина стойка для журналов… А что это торчит из корзинки для шитья Пэт? Баночка с пуговицами? Так много знакомого ей, но повсюду Мэри видит предметы, свидетельствующие о совершенно новой жизни: корзина с игрушками, плюшевый медвежонок на подушке, теплое одеяльце на подлокотнике кресла.

Все это не напоказ. Вот как живут ее сестра с мужем, вот чем они занимаются. У них есть нечто такое, чего не может дать ребенку Мэри: крестины, красивые поздравительные открытки, тетушки, каминные полки. Теперь это становится совершенно ясно.

Ближе к вечеру она отправляется к детективу и говорит ему, что адрес дочери ей больше не нужен, но, когда мужчина настаивает (вдруг она передумает, а он так старался), она берет бумажку с адресом и кладет в сумочку. Детектив говорит, что девочка очень похожа на нее. Мэри спрашивает, правда ли он ее видел.

Она садится на стул, потому что у нее подкашиваются ноги. Этот человек видел ее дочку собственными глазами.

– Скажите мне, – еле слышно произносит Мэри, – как она?

– Мне показалось, у нее все прекрасно.

– Правда?

– Да.

– А что она делала?

– Лежала в коляске. Ее везли. – Детектив пожимает плечами. – А что еще делают малютки?

Мэри спрашивает, как была одета Кэролайн и заметил ли он игрушки у нее в коляске. Спрашивает, какой длины у девочки волосы, можно ли заплетать их в косички, или она была в чепчике. Как он думает, куда ее везла Пэт? По магазинам? В парк? Кормить уток?

Для детектива он не очень наблюдателен. Он знает только то, что сообщила Мэри. Ребенок был с Пэт, он увидел, как сестра вышла из дома с коляской и прошла несколько ярдов, а потом вернулся, чтобы поговорить с соседями, после чего направился в мэрию, чтобы навести официальные справки. Он не знал, что Мэри потребует от него отчета об одежде девочки и длине ее волос.

– Соседка сказала, что у них хорошая семья, – говорит детектив. – Они порядочные и тихие люди.

– Это неудивительно, – вздыхает Мэри.

Почему ей всегда мало новостей? Почему всегда хочется узнать больше?

Быть может, детективу становится жаль несчастную женщину, потому что он берет только половину положенной ему платы, жмет ей руку и желает всего самого лучшего.

– С вашей внешностью вы могли бы стать актрисой, – улыбается он. – Если вас это интересует, я мог бы договориться о прослушивании.

Мэри уверяет детектива, что подумает об этом.

Придя домой, она садится и пишет письмо Пэт.

Глава двадцатая

Казалось, тьма зовет Кейти. Словно само то, что день клонится к ночи, пробудило внутри нее какой-то первобытный жар, что-то вроде лихорадки или гриппа. Однажды Кейти болела гриппом, и к вечеру ей стало хуже. Наверное, ей стоило лечь спать, а не на прогулку отправляться, но спать совсем не хотелось. Остановиться уже было невозможно.

Кейти надела спортивные штаны, футболку, ботинки и толстовку с капюшоном.

– Просто прогуляюсь, – сказала она, появившись на пороге гостиной и стараясь, чтобы голос звучал как можно веселее.

Мэри и Крис не оторвали взглядов от телевизора, а мама, сидевшая за столом с лэптопом, обернулась:

– Мне бы не хотелось, чтобы ты куда-то ходила. Ты и так сегодня натворила немало бед.

– Мне просто нужно подышать воздухом.

– Ты себя плохо чувствуешь?

– Немного осипла, только и всего. Я понимаю, что уже поздно, просто хочу пройтись вокруг квартала.

Мать задумалась. Наверняка она размышляла о том, что, если запретит Кейти выходить из дому, завтра она не сможет попросить ее присмотреть за Мэри.

– Просто прогуляешься? – уточнила Кэролайн.

Кейти кивнула. Когда же она начала так часто врать? Совсем недавно – с тех пор, как Мэри у них поселилась. Но разве это так уж важно? Ложь ведь была маленькая, совсем невинная.

– На полчаса максимум, – твердо сказала Кэролайн. – И телефон с собой возьми.

Полчаса? Этого точно не хватит. Недоверчиво покачав головой, Кейти ускользнула в коридор. Ну почему ее мать настолько строга во всем? Почему она никогда не может просто успокоиться и расслабиться?

Кейти была уверена в том, что чемоданчик изменит положение вещей. Она позволила Крису быть героем дня – он гордо сообщил матери, где они побывали и чем занимались. Кейти искренне считала, что мама обрадуется, потому что вот они – наглядные доказательства того, что Мэри ее очень любила. От одного из этих писем Кейти чуть не разрыдалась: «Я думаю о тебе каждый час каждого дня. Никогда не сомневайся в этом».

Но ее мать и не собиралась радоваться. Она пришла в ярость. Крис перевозбудился, Мэри жутко устала, а Кейти назвали лгуньей (ей же велели оставаться дома!) и сующей нос не в свои дела девчонкой (за то, что решила разворошить прошлое). Ну спасибо тебе, мамочка.

– Но ведь Мэри наняла детектива! – не унимался Крис. – Разве ты не думаешь, что это круто? Она узнала, где ты живешь, и все такое.

– А потом не удосужилась появиться.

Кэролайн подняла руку вверх в знак окончания спора и отправилась в кухню, чтобы откупорить бутылку вина, хотя еще даже не было шести. Чемоданчик она убрала в шкаф, где хранились метелки и швабры.

Кейти сбежала по лестнице, прыгая через две ступеньки, выскользнула из подъезда и бесшумно закрыла дверь. Пустой газон. Никого у мусорных баков, у пожарной лестницы, у забора. Она сделала глубокий вдох.

Прошел дождь, воздух напитался свежестью. Небо стало серым с темно-синими пятнами и походило на рассасывающийся кровоподтек. Кейти немного постояла, просто глубоко вдыхая прохладный воздух. Ей нравилось, как качаются под ветром деревья – они словно бы танцевали. Ей нравился запах влажной земли и молодых ростков.

Кейти накрыла волосы капюшоном и застегнула молнию.

Она быстро шла через газон, не оглядываясь и стараясь не смотреть на окна. Ей совсем не хотелось видеть недовольное лицо матери, ведь тогда Кейти могла передумать и вернуться домой.

Стоило девушке перелезть через невысокий забор и оказаться на тротуаре в стороне от тесной жилой застройки, как сразу стало прохладнее и легче дышать. Она пробежала мимо паба, мимо троих стоявших в дверях парней с пинтовыми кружками в руках. Кейти почувствовала, что они провожают ее взглядами, но парни промолчали, ничего не крикнули вслед. Да и собирались ли вообще? Вряд ли она могла вызвать у них какие-то особые мысли, правда?

Главная улица была тише и спокойнее, чем днем. Людей еще меньше, чем машин. Казалось, город принадлежал Кейти! У нее словно бы начались каникулы или отпуск. Нет, она просто как будто стала старше. Уехала из дома, поступила в университет и сегодня вечером, после лекций, отправилась на поиски приключений. С деревьев падали дождевые капли, и так здорово было бежать по пустой улице.

Почти десять минут Кейти бежала до гаража – путь оказался дольше, чем она рассчитывала. Ну и что? Помчится потом домой на полной скорости. Вот уже библиотека, после нее автобусная остановка, а через дорогу – кафе.

Похоже, оно закрылось. Наружные лампы горели красным светом, но за столиками никто не сидел, а внутри было темно. Ни души. Кейти этого не ожидала. Ей хотелось, чтобы тут собралась целая толпа народу, и она могла быстро сунуть Симоне записку, а потом умчаться домой.

Девушка стояла, тяжело дыша, и ей казалось, что она на пороге чего-то нового. Она представила себе Мэри в поезде: ее глаза горят, когда она пересматривает содержимое чемоданчика – фотографии, письма, даже старинное соглашение об удочерении. Как же она была отважна, как боролась за свою дочь, несмотря ни на что!

Несколько писем Кейти прочла вслух. Ей понравились сухой хруст бумаги, старинные чернила, страстность слов и понимание того, что день за днем Мэри изливала душу, прежде чем запечатать конверт, приклеить марку и отправиться к ближайшему почтовому ящику.

Теперь таких усилий никто не прилагал. СМС-сообщения, социальные сети, мессенджеры все упрощали. В общем, когда они с Мэри и Крисом вернулись домой и получили грандиозную взбучку от матери, Кейти поднялась наверх и написала письмо – ручкой на листе бумаги из подарочного набора, полученного несколько лет назад в день рождения. Бумага была с золотыми краями, для деловых писем.

Дверь кафе открылась. Кейти опустила ниже капюшон и стала вглядываться туда, откуда ехали машины, – сделала вид, будто ждет автобус. Из кафе вышла официантка, женщина постарше Симоны. Раньше Кейти ее не видела. Она, подбоченившись, устало обвела глазами столики. У нее за спиной в темноте вспыхивала неоновая вывеска: «Латте, капучино, паста, пицца». Женщина сложила четыре стула и оттащила к окну. Затем приставила к ним столик и соединила ножки цепочкой. Складывалось впечатление, что она снимается в вестерне и стреноживает лошадей на ночь. Кейти представила себе костер и Симону, настраивающую гитару.

Официантка вернулась в кафе. Может быть, позвать Симону, чтобы та помогла ей с остальными столиками? Их здесь немало. А может эта официантка решила вызвать полицию? «Да, на другой стороне улицы стоит странная девушка и пялится на меня. Честно говоря, я думаю, она психопатка».

Да что за глупости? Куда подевалось храбрость Кейти? Ведь ей нужно было только перейти через дорогу и отдать письмо. Даже разговаривать необязательно!

Симона стояла за стойкой и чистила кофемашину. Она была в футболке, джинсах и рабочем фартуке. Кейти не стала стучать в окно. Она молча смотрела на оголенную линию ее плеча, на кусочек выбритых волос на затылке. Наверное, Симона обладала какими-то сверхспособностями, потому что буквально через несколько секунд оторвала взгляд от кофемашины и посмотрела на Кейти. В упор. Ну вот, теперь Кейти выглядела как шпионка. Симона явно могла разозлиться. По крайней мере, она была недовольна. Нахмурив брови, всем своим видом говоря «Какого черта ты тут делаешь?», Симона вытерла руки фартуком и направилась к двери.

– Мы закрыты, – холодно сообщила она, едва приоткрыв дверь.

Кейти не в силах была проронить ни слова. Зря она пришла. О чем она только думала?

– Ты меня слышишь? – спросила Симона.

– Я тебе письмо написала, – сдавленно прошептала Кейти, но ей показалось, что ее слова услышали все, кто шел по улице.

Девушке представилось, что где-то в полумраке кафе их разговор подслушивает другая официантка и неодобрительно качает головой.

Симона вышла на улицу и плотно закрыла дверь. Прижавшись спиной к стеклу, она прищурилась и спросила:

– Какое еще письмо?

Кейти сунула руку в карман толстовки-кенгуру и вытащила конверт.

Все происходящее вдруг показалось Кейти глупым. Симона покачала головой, словно тоже это не одобряла. Страх сковал сердце Кейти, когда Симона вскрыла конверт и вытащила из него листок бумаги. В письме было написано:

Легкая улыбка тронула уголки губ Симоны.

– Да нет, я не сказала бы, что ты дура. Просто подружек выбирать не умеешь.

– Ну да. За исключением Эсме, все они идиотки.

– Эсме – это та, которую ты поцеловала?

– Да.

– На подругу она тоже не очень тянет, честно говоря.

– Она не виновата. Это было недоразумение.

Симона вопросительно вздернула бровь.

– Вот как?

Это был вопрос? Надо было ответить? Симона не спускала глаз с Кейти. Она смотрела так пристально и пытливо, что девушка, не выдержав, отвела взгляд.

Тротуар около кафе пестрил мусором. Кейти только сейчас, всеми силами стараясь не встречаться с Симоной глазами, это заметила. Конфетный фантик, несколько чипсов, пластмассовая вилка, скомканная салфетка под сложенными один на другой столиками.

– Все нормально, – сказала Симона. – Можешь не отвечать. А мне пора работать.

Кейти вдруг стало жарко под несколькими слоями спортивной одежды. Она мысленно сосчитала, сколько всего на ней надето, – получилось восемь предметов. Она сосчитала, сколько столиков поставлено один на другой, – получилось четыре. Она знала, что такими подсчетами занимается Крис, когда ему стыдно или неловко.

– Мне очень бы хотелось, чтобы все стало как раньше, – проговорила Кейти, и ее голос прозвучал странно – пискляво и неуверенно. – Я бы хотела, чтобы Эсме разговаривала со мной, а ее подружки перестали на меня пялиться. Всякий раз, когда я прохожу мимо них, мне кажется, что я позорюсь, стоя на сцене.

Кейти ждала, что Симона что-нибудь скажет или, наоборот, откроет дверь и вернется в кафе, но она ничего не сделала – просто молчала.

– Мои родители расстались в прошлом году, – сказала Кейти. – Поэтому мы переехали сюда и мне пришлось поменять школу. А мой младший брат остался в своей прежней школе. У него особые потребности, за ним приходит школьный автобус. Вот смешно: раньше я ему никогда не завидовала, а теперь почти каждое утро просыпаюсь и жалею, что за мной не приедет автобус.

Было легко и просто разговаривать с кем-то в темноте – с кем-то таким, который, возможно, тебя понимает. У Кейти вдруг мелькнуло желание спросить у Симоны, правдивы ли слухи о ней. А если да, то давно ли она знает про эти слухи? И какие были самые-самые первые предпосылки? И знают ли об этом ее родители, как она им рассказала, как они это восприняли? Мирно или, наоборот, теперь между ними натянутые отношения? Но Кейти ничего не спросила. Как и всегда.

– Извини, – улыбнулась девушка. – Тебе надо работать. Я пойду.

– Ты то и дело извиняешься. – Симона коснулась ботинка Кейти сандалией. – Почему?

Кейти стало трудно дышать: к горлу подкатил ком.

– Не знаю.

– Не думаю, что это хорошая привычка.

Сандалия и ботинок. «Бух, бух» – начало отстукивать сердце.

– Я не предлагаю не просить прощения никогда, – продолжала Симона, – потому что твое письмо очень милое, и я рада, что ты пришла сюда и все объяснила. Но, думаю, стоит быть поувереннее в себе, иначе скоро начнешь просить прощения за то, что ты – это ты. Если, конечно, понимаешь, о чем я говорю…

Кейти сделала вид, что ей интересно разглядывать улицу, деревья, мерцание огней в окнах высоких домов вдалеке. Сандалия Симоны постукивала по ее ботинку, и девушка четко осознавала: это было что-то наподобие проверки. Но что это означало? Она должна была что-то сделать? Что-то сказать? Симона наверняка будет все отрицать. О чем ты? Я прикасалась к твоей ноге? Думаешь, это что-то значит? Сбрендила? Это просто совпадение.

Повисла пауза.

Симона спросила:

– Кофе хочешь?

– Я думала, вы закрыты.

– Не здесь.

Кейти решилась посмотреть на Симону. Та снова улыбнулась своей спокойной улыбкой. Кейти стояла как зачарованная и не могла отвести взгляд.

– Не получится, – вздохнула она.

– Почему? – удивилась Симона.

– У меня мама очень строгая. Я сказала ей, что пошла прогуляться.

– Ну так скажи, что зайдешь попить кофе.

«Если скажу “да”, – подумала Кейти, – что-нибудь случится».

Девушки смотрели друг на друга, шли секунды, и между ними словно образовывалось силовое поле.

Кейти первой отвела глаза.

– Я должна вернуться. Если опоздаю, мама просто из себя выйдет.

– А я думаю, что сейчас твоя мама по уши занята бабушкой. И еще думаю, что ей до тебя нет никакого дела. Может быть, тебе просто кажется, что она будет недовольна? – И снова сандалия Симоны надавила на ботинок Кейти. – Может, ты просто ищешь себе оправдания?

Кровь прихлынула от груди Кейти к шее и лицу. Нужно было уходить отсюда, скорее возвращаться домой. Какая она идиотка! Зачем нужно было спрашивать в письме, можно ли заходить в это кафе почаще? Стоило просто извиниться и никогда сюда больше не приходить!

– Мама на меня рассчитывает. Я не могу с ней такпоступать.

– Так – это как? Быть самой собой?

– Огорчать ее.

– Вот как. – Симона сложила письмо и убрала в карман фартука. – А я думала, ты поговорить хочешь.

– Не могу. Извини.

– Опять извиняешься? – Усмехнувшись, Симона открыла дверь кафе. – Тебе и правда пора перестать это делать.

Она переступила порог и закрыла за собой дверь. Вернулась к стойке, взяла тряпку и принялась за чистку кофемашины.

Кейти сорвалась с места и побежала, не оглядываясь. Пересекла дорогу подальше от кафе помчалась по тротуару. Мимо проносились машины. Какая-то компания зашла в паб. Работавший допоздна магазин на углу все еще был открыт и подмигнул Кейти своими огнями. Она побежала еще быстрее, увеличивая расстояние между собой и Симоной. Девушка бежала до тех пор, пока в легких не стала горячо.

Мать сидела за кухонным столом с чашкой чая. Рядом лежал открытый чемодан.

– Ну? – спросила она. – Хорошо прогулялась?

Похоже, она не злилась из-за того, что дочь опоздала. Явно не хотела ссориться. А что ей могла сказать Кейти? О правде не могло быть и речи. «Я собиралась передать письмо Симоне Уильямс, которая случайно оказалась лесбиянкой и позвала меня на чашку кофе?»

– Что ж, – сказала Кэролайн, – я тут кое-что просмотрела.

Кейти, стоя на пороге, думала только об одном: «Кофе – это просто такое “кодовое” слово. Так говорят в кино и в книжках, но никогда не имеют в виду кофе». Почему от осознания этого у нее так часто билось сердце? Кейти казалось, что мать может все понять просто по одному взгляду, ей не хотелось заходить в теплую кухню, садиться напротив Кэролайн, смотреть в ее сонные глаза… и разрушить свою жизнь до конца. Поэтому Кейти сказала, что очень устала, и предложила поговорить завтра.

Мать промолчала, но девушка поняла: она разочарована. Она такого не ожидала. Крис вечно капризничал, Мэри то и дело норовила убежать. И только ее дочь всегда была хорошей девочкой, надежной помощницей, способной безропотно выполнить любую просьбу.

Старая добрая Кейти.

Глава двадцать первая

Фантазии о людях одного с вами пола не обязательно означают, что вы – гомосексуалист. Подобные мысли возникают и у людей традиционной ориентации. Но слишком частое фантазирование достаточно четко указывает на то, что вы движетесь в этом направлении.

Кейти удалила историю пользования поисковиком, закрыла крышку ноутбука и посмотрела в окно комнаты Мэри. Поправка: в окно своей комнаты. Все там выглядело буднично: трава, мусор, другие дома… Ничего особенного, на что можно было бы отвлечься.

Наверняка все дело в том, что у Кейти не было романов с мальчиками. За всю жизнь она целовалась два раза. И поцелуй с Эсме был более важным и страстным, чем поцелуй с Джейми. Может, так произошло потому, что с Эсме они дружили? Если бы лучшего друга Кейти звали не Эсме, а Эрик, она наверняка поцеловала бы его так же горячо. И пол тут не имел никакого значения. Правда, тогда было совершенно непонятно, почему Кейти все утро думала о Симоне…

Из уроков биологии девушка знала: для того чтобы сохранять воспоминания, нужно тренировать память, постоянно использовать ее, чтобы в нейронах возникали импринты[19]. Когда Кейти пересказывала Мэри ее истории, той было легче снова погрузиться в них. Так что поведением нейронов можно было бы объяснить и то, почему девушку преследовал образ Симоны. Если Кейти хотела забыть о ней, следовало перестать то и дело прокручивать в уме вчерашний разговор.

Кейти отошла от окна. Может быть, стоило отвлечься и еще немного поработать над стеной? Картина постепенно выстраивалась: несколько фотографий каждого из членов семьи. Над снимками – карточки с именами. Появилась новинка – карта Бишема. С ее помощью Кейти надеялась увидеть хоть какую-то логику в передвижениях Мэри – она наносила на карту маршруты их совместных утренних прогулок. Пока единственной постоянной точкой устремлений Мэри было кафе. Кейти провела по карте кончиком пальца – начертила самый короткий маршрут, приблизительно полтора километра. Интересно, работает ли сегодня Симона? Позвонит ли она, напишет ли сообщение? Ведь теперь у нее есть номер мобильного телефона Кейти…

Нет, такие мысли ничего хорошего не сулили. Кейти включила мобильник и отправила сообщение Джейми: «ДА». Он уже второй раз просил ее о встрече. Прогуляться по парку было бы здорово, и вдобавок это – скорейший способ избавиться от мыслей о Симоне.

Теперь предстояло придумать, как одеться на свидание с парнем. Кейти подошла к шкафу и перебрала кое-что из одежды, подаренной ей Мэри. Больше всего ей понравилось чайное платье – цвета зеленого мха с рисунком в виде розовых бутонов. Идеальная комбинация сексуальности и сдержанности. Кейти тихонько пробралась по площадке над лестницей в комнату матери и взяла ее коробку для рукоделия. Потом целый час занималась починкой платья – зашила место, где разошелся шов, заделала небольшую дырочку на подоле, обшила тканью пуговицу и прикрепила ее. Затем Кейти довольно долго просматривала видео в Сети, посвященное моде пятидесятых-шестидесятых годов, и подбирала тени для век из своего небольшого набора. Девушка как раз занималась поисками черной подводки для глаз, поскольку решила, что лучше всего будет смотреться макияж а-ля Одри Хепберн, когда в комнату вошла Кэролайн. Она опасливо приоткрыла дверь – так, будто боялась увидеть кого-то другого.

– Кейти! – Кэролайн вошла и тихо закрыла дверь за собой. – Ты тут уже очень давно.

Ее голос звучал расстроенно. Кейти быстро убрала подводку в косметичку и поспешно застегнула молнию.

– Извини.

– Посмотри, что я обнаружила в чемоданчике. – Кэролайн села рядом с дочерью на кровать и нерешительно протянула ей фотографию. – Это свадебный снимок моих родителей – Пэт и Лайонела.

Кейти ни разу в жизни не видела такой унылой пары молодоженов. Они стояли около церкви, стоически держась за руки. Церковь окружала стройка, так что были видны только дверь и край окна. Явно шел дождь, на земле блестели лужи. Позади жениха и невесты стояла кучка гостей, они угрюмо улыбались, глядя в камеру.

– Видишь? – показала Кэролайн. – Вот мой дед, а эти двое – родственники Лайонела. Правда, я их не очень хорошо помню.

Это была самая невеселая свадьба в мире. Все присутствующие выглядели слишком старыми и скучными. Кроме… Кейти наклонилась ниже и вгляделась. Кроме ребенка. Младенца, завернутого в одеяльце, держала на руках одна из старушек. И он смеялся! Он казался единственным полным жизни существом, на этой фотографии. Пухлая детская ручонка тянулась к чему-то, что не попало в кадр. Может быть, деревья качались под ветром, и дитя махало им рукой?

– Этот ребенок – ты?

Кэролайн кивнула. Ее порадовало то, что Кейти узнала малыша на снимке.

– Ты выглядишь так, словно не принадлежишь им. Посмотри на себя – ты радуешься, а они все хмурые. Ты смеешься, как Мэри. И очень на нее похожа.

– Неужели?

В голосе матери прозвучала угроза, но ведь это глупо – обижаться на то, что ты на кого-то похож.

– Разве ты совсем не обрадовалась, узнав, что твоя настоящая мать – Мэри?

– Обрадовалась? Что это за вопрос? Появляется совершенно незнакомая женщина и переворачивает весь твой мир вверх тормашками. С какой стати я должна радоваться?

Может, потому что Мэри была красавицей, а Пэт – лгуньей? Потому что наверняка было трудно жить с такими тоскливыми и сварливыми с виду людьми? Но Кейти понимала: скажи она такое, мать молча выйдет и хлопнет дверью, поэтому она улыбнулась, словно бы прося прощения, и спросила:

– Можно мне взять эту фотографию? На стене еще нет Пэт и Лайонела. И твоего дедушки.

– Если хочешь, – пожала плечами Кэролайн.

Кейти чувствовала на себе взгляд матери, когда брала клей и крепила фотографию к стене. Не исключено, что этот снимок был предложением мира. Возможно мать думала, что теперь Кейти расскажет про вчерашний вечер – куда ходила, почему вернулась поздно и сразу убежала спать. Кейти искоса глянула на свой ноутбук – закрыт ли? Затем на экран телефона – заблокирован.

– Ты что-то чинила? – спросила Кэролайн. – Вижу, ты взяла мою коробку для рукоделия.

– Надо было пуговицу пришить.

Кэролайн взяла платье и осмотрела его.

– Это не твоя вещь.

– Мэри подарила.

– Ты привезла из ее дома не только чемодан, но и одежду?

– Несколько платьев. Она сказала, что я могу взять их себе.

Кэролайн вздохнула.

– Знаешь, меня немного раздражает, что ты видишь в Мэри только хорошее. Ты думаешь, ее прошлое – какая-то романтическая история, но все вовсе не так.

– А как?

– Почему это тебя так интересует?

– Это моя история, мое наследство.

– Твое наследство? – Кэролайн покачала головой. – Я бы сказала, что твое наследство – десять фунтов и брат. Правда, если повезет, могу еще пожертвовать свой айпэд.

Мать пыталась отшутиться, но Кейти было не смешно. Она терпеть не могла, когда так говорили о Крисе – как о вещи! Из-за этого будущее становилось каким-то предсказуемым. Кейти очень любила брата, но ей не хотелось, чтобы он отбрасывал тень на ее жизнь. Это означало, что ей до конца своих дней придется быть благоразумной и порядочной.

Девушка отошла к письменному столу и села на вертящийся стул. Она слышала, как мальчишки играют в футбол на спортивной площадке. Их крики эхом отлетали от стен домов. Кейти подкатилась на стуле ближе к матери, положила ноги на кровать, и та едва заметно качнулась. Кейти понимала: мать наверняка подумает, что она сделала это нарочно.

– Помнишь, в начальной школе нам дали задание, мам? Я должна была нарисовать семейное древо. Отец рассказывал мне, что Пэт утонула, и тут ты вошла в комнату и очень рассердилась. Ты даже написала в школу письмо с жалобой. А я потом со страхом гадала, что случилось, и представляла себе всякое – даже, наверное, хуже, чем было на самом деле. Столько лет прошло, а я до сих пор ничего не знаю о своей семье.

Они молча смотрели друг на друга. На миг Кейти испугалась – ей почудилось, что мать сейчас расплачется. Но та сняла очки и протерла стекла подолом юбки.

– Что конкретно ты хочешь узнать?

Все! Все подробности обо всех членах семьи на протяжении всех прошедших лет. Но Кейти понимала, что это слишком.

– Почему Мэри приехала к вам, когда тебе исполнилось девять? Ваш адрес у нее был давно, но она им не воспользовалась. Почему?

– Не знаю. До сих пор не понимаю.

– И ты ни разу ее не спросила?

– Я была ребенком. Я не собиралась ко всем приставать и выспрашивать. – Кэролайн надела очки и взглянула на Кейти поверх них. – Я предполагала, что Мэри слишком сильно занята своей карьерой, а в тот день просто проезжала мимо.

Кейти подкатила стул еще ближе к кровати.

– Почему ты решила, что она знаменитая? Как она была одета?

– О, она выглядела очень современно. Все дети таращились на нее. Мы привыкли к своим матерям, которые носили фартуки и шлепанцы, а когда работали по дому, покрывали платочками волосы, накрученные на бигуди. А эта женщина с короткой стрижкой и в брюках выглядела так, словно сошла с киноэкрана. Мне она сказала, будто пришла для того, чтобы угостить меня мороженым в баре в конце улицы. Я спросила, знает ли об этом моя мама, а она наклонилась и прошептала мне на ухо: «А у нее сегодня опять болит голова?». Я кивнула. Я была поражена, что эта женщина знает, как меня зовут, и знает, что у моей мамы часто болит голова. «Ну, если так, то она не будет по нам скучать». Ну, я и спрыгнула со столбика у калитки и взяла ее за руку. Помню, я чувствовала себя такой особенной, когда мы шли мимо остальных детей, – наверное, я казалась себе избранной. Один мальчик спросил меня, кто это такая, я не знала, что ответить, а Мэри обернулась, улыбнулась, и знаешь, что она сказала этим детям?

Кейти покачала головой. Ком встал у нее в горле.

– Сказала, что она – моя фея-крестная. И я ей поверила.

Кейти представила себе эту картину: то, как это произнесла Мэри (она обожала театральность), то, что испытывала маленькая Кэролайн. И хотя Кейти знала, что этой истории предстояло закончиться плохо, она сочувствовала всем. Пэт выглядела злодейкой (хотя ни Кэролайн, ни Мэри, похоже, не смогли бы сказать об этом вслух), но она вовсе была не плохой – просто-напросто запутавшейся, совершившей ошибку женщиной, всеми силами пытавшейся удержать при себе ребенка, которого она полюбила. Ребенка, благодаря которому ее жизнь стала иной.

– Бар открылся совсем недавно, – продолжала свой рассказ Кэролайн, – и моя мать ни за что не повела бы меня в такое место. Там был музыкальный автомат, стояли маленькие кабинки и столики из пластика, и еще в заведении продавали молочные коктейли, кофе, закуски и мороженое-пломбир. Я много раз любовалась картинками с ним, изображенными на витринах. Я ела мороженое медленно-медленно, растягивая удовольствие. Каждая ложечка казалась волшебной на вкус. Мэри рассказывала мне чудесные истории про Лондон, говорила о пьесах, в которых играла, о приемах, на которых побывала.

– О пьесах? – переспросила Кейти. – Так она все-таки стала актрисой?

– В репертуарном театре, выступавшем в маленьких городках. До телеэкрана она не добралась.

– Но это было ее мечтой. Пэт и отец запрещали ей этим заниматься, а она все-таки добилась своего. Просто потрясающе!

Кэролайн нахмурилась и сердито проговорила:

– Я так и знала, что ты придешь в восторг. Мэри получила что хотела, а чего это стоило всем остальным, плевать.

Кейти сочувственно улыбнулась матери. Ей не хотелось, чтобы та ушла вниз, сердито топая по ступенькам лестницы, так и не закончив рассказ. На самом деле история получилась поразительная. Вот ведь ирония судьбы – Мэри обрела больше свободы из-за того, что забеременела и покинула дом во избежание позора. А если бы осталась и вела себя порядочно, ничего бы не добилась.

– И когда же Мэри сообщила тебе, что она – твоя настоящая мама?

– Она ничего не сказала. Я узнала об этом, когда вернулась домой.

– Пэт тебе объяснила?

– Когда мы вернулись, она стояла на крыльце и заметила нас еще на улице. Я получила шлепок по попе за то, что ушла с незнакомой женщиной, а перед Мэри Пэт захлопнула дверь. Моя мать впустила ее только потому, что она стала что-то кричать в щель почтового ящика. Мама отправила меня в комнату, но я тихонько выскользнула и притаилась на лестнице.

Кэролайн провела руками по волосам, собрала их в хвостик и тут же распустила. Раньше Кейти никогда не видела, чтобы ее мать так делала. С распущенными волосами она выглядела значительно моложе.

– Они не разговаривали, а кричали. Моя мать боялась, что Мэри приехала, так как хочет забрать меня. Пэт говорила, что у Мэри не получится увезти ребенка только потому, что она меня родила.

– Так вот как ты обо всем узнала? Подслушала?

Кэролайн кивнула.

– В тот день я много чего подслушала. Взрослые не очень-то секретничали. Всего я не поняла, но уяснила, что моя мать на самом деле приходится мне тетей и что она вышла за моего отца без любви и была совершенно несчастна в браке. «Замужество – это совсем не то, чего я ожидала», – сказала она. А Мэри много чего сказала в ответ. Она утверждала, что голова у моей матери болит из-за моего отца, что счастье в браке очень важно, но теперь не позорно разводиться, и что моя мать должна найти себе работу… О, она перечислила много такого, что Пэт могла бы сделать, дабы ее жизнь стала счастливее. С работы вернулся мой отец, но вместо того чтобы успокоить женщин, он только подлил масла в огонь. Он рассказал Мэри обо всяких странных перепадах настроения моей матери, о том, сколько раз в неделю она спит на диване и как часто ему приходится самому готовить себе чай. Пэт расплакалась и сказала, что зря вышла за него замуж. Помню, я тогда подумала, что Мэри способна заставлять людей говорить такое, о чем они обычно помалкивали. Затем Мэри предложила увезти меня на несколько дней, пока родители разберутся между собой, но моя мать решила, что, если такое случится, она меня больше никогда в жизни не увидит. Поэтому она велела сестре уйти. Я долго смотрела на нее из окна спальни и решила, что Мэри вправду волшебница, потому что она помахала мне рукой, хотя я пряталась за шторой.

Кейти наблюдала за матерью, и внутри у нее словно что-то таяло. Она как будто прозрела и увидела то, что все время было у нее перед глазами.

– Мэри приехала и все разрушила, да? Неудивительно, что ты так злишься на нее.

Кэролайн вяло улыбнулась.

– Да, настало тяжелое время.

Даже расставание матери с отцом не казалось Кейти таким трагичным. По крайней мере, она понимала, что разрыв приближается, и была достаточно взрослой, чтобы справиться с переживаниями. Еще у нее был Крис, с которым они разделили горе.

– А когда ты снова увидела Мэри?

– Через несколько месяцев. Мои родители расстались, и мы с матерью вернулись к моему дедушке. Я потеряла подружек и отца, а отчасти и маму, потому что головные боли стали терзать ее все сильнее и чаще, она подолгу не вставала с постели, и заботиться обо мне был вынужден мой дед. Я к нему очень привязалась.

– А Пэт поняла, что ты знаешь правду? Она была в курсе, что ты в тот день подслушивала?

Кэролайн покачала головой.

– Я тебе кое-что расскажу. Я стала искать доказательства. Мне хотелось найти что-нибудь неопровержимое – фотографию, письмо, какой-нибудь написанный черным по белому факт, который доказал бы, что все это мне не померещилось. Хотелось подойти к Пэт и сказать ей: «Расскажи мне про Мэри», но я этого не говорила, а только рылась в шкафах и комодах, однако ничего не находила. Письма, которые ты привезла вчера… они лежали где-то в доме, но я их не видела. Думаю, Мэри забрала их, когда Пэт умерла. Может быть, она пыталась уберечь меня – не хотела, чтобы я узнала, что меня фактически похитили. – Она невесело улыбнулась. – Очень жаль, что у Мэри сейчас появилось искушение разбередить старые раны.

– На поиски чемодана отправилась я, мама. Это я все разбередила.

– Но Мэри сказала тебе про него, верно? На похоронах. Вы специально поехали искать чемодан?

– Мэри всего лишь хочет, чтобы ты узнала, как сильно она тебя любит… пока она об этом не забыла.

– Очаровательно!

Кейти улыбнулась.

– Я неправильно выразилась.

Но все так и было. В один прекрасный день Мэри забудет все. Сейчас фотографии и картинки на стене помогают вспоминать имена и лица, но ей все труднее помнить тех, кого она любит.

– А что было дальше? – спросила Кейти. – Неужели Мэри в один прекрасный день просто приехала и увезла тебя в Лондон?

– Дальше было вот что. Одна девочка в школе сказала мне, что моя мать – шлюха. Я понятия не имела, что это значит, но догадалась: что-то плохое, и рассказала об этом Пэт. Она была шокирована и сказала что-то вроде: «Заверяю тебя, эта девочка говорила не про меня». Я спросила: «Речь идет о Мэри?», но Пэт посмотрела на меня так ошарашенно, что стало понятно: я проговорилась, и теперь она знает, что я в тот день все слышала. Но я все равно была рада – хотя бы тому, что больше не надо притворяться. Потом дедушка усадил меня рядом с собой и рассказал всю историю. Мэри поступила очень дурно, родив ребенка, не будучи замужем, – так он сказал. Она не справлялась с ролью матери, и тогда Пэт и Лайонел вмешались и уладили ситуацию. Когда Мэри убежала, все они подумали, что она больше не вернется, и решили, что я стану ребенком Пэт.

В этой истории истину ужасно исказили. Кейти прикусила губу, чтобы не выругаться по поводу вранья своего прадеда. Конечно, у него умерла жена, его сердце было разбито, но он перестал разговаривать с Мэри, когда та родила ребенка. Он обозвал ее шлюхой и велел убираться из дому, а старшей дочери позволил выйти замуж за какого-то своего доисторического дружка. На самом деле во всей этой истории прадед Кейти вполне годился на роль главного злодея. Она бросила взгляд на фотографию. Мрачный, неулыбчивый, одетый в миллион слоев твида старик. Да, эта роль ему явно подходила.

– Теперь, когда я обо всем узнала официально, Мэри было разрешено навещать меня, – продолжала свой рассказ Кэролайн. – Но из-за ее визитов в доме все расстраивались. Дедушка сидел в соседней комнате, не разговаривал с ней и не ел вместе со всеми, а Пэт ходила мрачная и вечно недовольная. Только Мэри на все это не обращала внимания. Она являлась со своими чудесными подарками, выглядела роскошно, оставалась на несколько часов и потом исчезала на несколько недель. Если я надевала платье, подаренное ею, или начинала читать привезенную мне книжку, Пэт хмурилась, а дед ворчал, поэтому я стала прятать эти вещи. Я доставала и рассматривала их, когда никого не было рядом. Я стала и ждать приездов Мэри, и бояться их.

– И долго так продолжалось?

– Мне было двенадцать, когда Мэри меня окончательно забрала. Значит, она приезжала к нам несколько лет.

– А почему она тебя забрала?

– Пэт была больна.

– А чем она заболела?

– Нет, Кейти. Ты спросила, что произошло, когда появилась Мэри, и я тебе рассказала. Тебе нужно знать одно: мне следовало остаться с Пэт, а они позволили Мэри забрать меня, и это было ужасно. Настоящая катастрофа. Если честно, я не готова об этом говорить, прости. Да и рассказывать почти нечего. Я прожила с Мэри в Лондоне почти два года, и только после этого Пэт стало лучше. Жизнь в большом городе оказалась кошмарной, и я была рада вернуться в родной дом. – Кэролайн невесело рассмеялась. – Жить с феей-крестной оказалось не так волшебно, как можно было бы подумать.

Вот и все, о чем узнала Кейти. Все свелось к тому, что Мэри свалилась на них как снег на голову, и мир маленькой девочки разбился на кусочки. Но почему она приехала? Адрес Мэри получила от детектива много лет назад и решила, что не будет им пользоваться. Она искренне поверила в то, что ее дочери лучше с двумя родителями, а потом вдруг передумала.

Кейти зажмурилась и постаралась забыть обо всем, кроме яркого сияния солнца, проникавшего к ее глазам через сомкнутые веки. Если бы она могла повернуть время вспять… Может, было бы лучше не находить чемоданчик? Мать не узнала бы, что Пэт нарушила соглашение, Кейти не написала бы Симоне идиотское письмо. Все они вернулись бы в прошлую жизнь, когда все было проще. Мать спокойно продолжала бы думать, что Мэри ее ненавидит, Мэри бесцельно брела бы по жизни, мало что помня, а Кейти не выставила бы себя полной дурой и не помчалась бы в темноте к кафе. Ох… Даже от мыслей об этом девушке захотелось закрыть лицо руками.

Она открыла глаза и спросила:

– Какое мороженое вы тогда заказали?

– А что? – озадаченно спросила Кэролайн.

– На днях Мэри попросила меня разыскать рецепт «Славы никербокера». Она сказала, что ты любила это мороженое.

– Правда? Удивительно, что она помнит.

– Так это все-таки было оно? – Кейти взволнованно вскочила со стула. – Вот куда Мэри пытается добраться каждый день – до того бара, в который она тебя тогда водила.

– Ей вряд ли повезет. Его давно уже не существует.

– Но она об этом не знает, да? – Кейти подошла к карте Бишема. – Как называлась улица, на которой вы жили?

– Виктори-авеню. Но когда строили развязку, многие названия изменили, а дома снесли.

– В первое же утро, как только Мэри оказалась здесь, она говорила про Виктори-авеню. Дом двадцать три.

– Откуда ты знаешь?

– Мэри написала эти цифры на диване маркером. Я с трудом удалила надпись с обивки. – Кейти снова провела пальцем по карте от дома до кафе. – Вот оно. Парк-авеню. Сюда мы с ней ходим. Мэри его любит. Где бы мы ни гуляли, в итоге всегда приходим сюда. Готова поставить миллион фунтов, именно здесь находился тот самый бар. Кафе напротив библиотеки… ты его знаешь? Вы жили где-то поблизости?

Кэролайн не очень уверенно проговорила:

– Мэри не вспомнила бы. Это было много лет назад. И мы ходили туда всего один раз.

Кейти прокрутила в уме все их прогулки с Мэри. Напрашивался какой-то вывод, очень важный. Бабушка утверждала, что многое узнает в Бишеме – железнодорожный вокзал, парк, кладбище. Кейти всегда казалось, что она просто что-то путает. Но как же быть с тем днем, когда Мэри ушла из дома, пока все еще спали, и постучала в дверь к незнакомой женщине? Случайно ли? Именно в тот день они впервые пошли вместе в кафе. Потом очень долго ходили по городу и в итоге оказались около начальной школы. Кэролайн пришлось приехать за ними, потому что Мэри к тому моменту совершенно выдохлась. Как будто солнце закатилось, стало темно и ею овладели призраки.

Но теперь все это обретало смысл!

Кейти села на кровать и крепко сжала руку матери.

– Однажды Мэри постучала в дверь дома. Открыла женщина, но бабушка стала утверждать, что здесь жила Пэт. Я тебе не говорила, потому что знала: ты рассердишься. Мэри сказала, она наблюдала за этим домом, сидя в кафе. Та женщина решила, что Мэри сумасшедшая, но что, если она просто воспроизводила свои действия много лет назад? Что, если она садилась в поезд, приезжала сюда и следила за вашим домом из бара? И приезжала в Бишем не один раз, а много? Задумайся об этом, ведь это очень похоже на правду! Мэри узнает даже школу, в которую ты ходила в детстве. И в тот день, когда она действительно подошла к тебе, ты была единственной из всех детей без мороженого, и она не смогла этого перенести! Как бы еще она узнала, что твоя мать лежит на диване с головной болью? Мэри заглядывала в окна, наблюдала за тобой несколько лет! Детектив дал ей ваш адрес, когда ты была младенцем, и все это время она проверяла, все ли у тебя хорошо, но не вмешивалась, дав Пэт возможность спокойно растить тебя. И в тот день Мэри не собиралась говорить тебе, кто она такая, но вас увидела ее сестра, и тогда все полетело в тартарары…

Кэролайн часто выглядела неприступной. Казалось, даже если бы к ней привязали веревку и попытались притянуть к себе, она бы ухитрилась спрятаться за дверью, вцепиться в ручку и отказалась бы подходить ближе. Но сейчас она смотрела на Кейти широко раскрытыми глазами и была абсолютно уязвима перед открывшейся перед ней правдой.

– Значит, ты думаешь, что, когда у нее был выходной в театре, она приезжала сюда?

Кейти рассмеялась:

– Да! Думаю, у тебя все-таки была фея-крестная, которая приглядывала за тобой.

– Выходит, когда каждое утро Мэри убегает из дома, она на самом деле не хочет уйти от меня?

– Она пытается тебя разыскать, мама. Она хочет сидеть в этом кафе и смотреть на свою малышку. Это какая-то схема, застрявшая в ее памяти, или еще что-то в этом роде. Просто потрясающе!

Кейти вдруг захотелось обнять мать, уткнуться носом в ее плечо. Она давно так не делала, но помнила, как тепло и уютно ей было в этих объятиях. Обнимая маму, девушка ощущала себя кем-то маленьким, крошечным – мышонком или детенышем летучей мыши. Малышом, о котором заботятся, которого никто не осуждает.

Но Кэролайн встала и одернула юбку.

– Ладно, пойду-ка я лучше посмотрю, что там происходит внизу, – сказала она. Как ей удалось так быстро обуздать свои чувства? – А тебе, Кейти, было бы куда полезнее заняться своим резюме, вместо того чтобы возиться со старой одеждой.

Нежная, ранимая Кэролайн исчезла. Как будто она только что согласилась подставить лицо солнышку – всего на секунду, – но тут же передумала, убежала в дом и захлопнула за собой дверь.