Предисловие

Римский поэт и философ Лукреций Кар в своем главном труде – философской поэме «О природе вещей» – затрагивает множество тем: различные формы материи, бесконечность Вселенной, время. Говорит поэт и о человеческом разуме, поведении, душе, с горечью рисуя человеческие страдания, в частности, разочарования в любви.

Лукреций дает описание того, что происходит с влюблённым человеком, замечая, что вихрь ненасытных желаний опьянённых любовью людей и слияние в сексуальном экстазе – безудержном и страстном – даруют лишь временное облегчение. Влюблённым постоянно не хватает друг друга, им хочется слиться в единое целое. Лукреций преподносит влюблённость как некую болезнь или, того хуже, помешательство. Любовь, по его словам, подобна неизлечимой хвори, а влюблённые страдают от ран, невидимых человеческому глазу. У тех, кого она коснулась, возникает любовная горячка: они слабы, забывают о своих обязанностях и утрачивают хорошую репутацию. Они творят глупости, спускают состояние на дорогие подарки, подчиняют свою жизнь чужим прихотям, становятся неуверенными в себе, их обуревает ревность. Не правда ли, всё это похоже на зависимость?

Влюблённые впадают в самообман и уже не в состоянии мыслить критически. Их видение мира сродни неугасающей галлюцинации. Посредственность или даже уродство видятся им неземной красотой. Они даже помыслить не могут о разлуке со своей второй половинкой, а все прочие люди для них перестают существовать. Влюблённые становятся уязвимыми и беспомощными, и минуты наслаждения – совместные плотские утехи – лишь ещё больше ослабляют их и сковывают их волю. Богиня любви, предостерегает Лукреций, так просто не отпустит.

Довольно примечательно, что римский философ, живший более двух тысяч лет назад, даёт описание любовного недуга, который мы с лёгкостью узнаём. Похоже, с древних времён человеческая природа не так уж и сильно изменилась. Но это ещё не всё. Лукреций идёт дальше и, развивая свою мысль, разделяет любовь на два вида: любовь здоровую и любовь болезненную. На подобном делении, если смотреть в целом, строится вся психиатрия: среди множества нормальных людей она старается выявить личностей с теми или иными отклонениями.

Симптомы, которые Лукреций приписывает здоровой, гармоничной любви, по сути мало чем отличаются от симптомов любви с отклонениями – они просто не так интенсивны. Мне кажется, Лукреций не размышлял на данную тему всерьёз, и классификация в его поэме появилась, лишь чтобы обыграть придуманную им шутку.

Страдающие от любви люди, согласно его описанию, мало чем отличаются от дурачков. Тон его произведения действительно довольно уничижительный. Философ призывает посмеяться вместе с ним над безрассудством и причудами влюблённых, и, думаю, многие читатели охотно разделят его точку зрения. В самом деле, наблюдая за нелепым поведением влюблённых людей, можно получить малую толику удовольствия, пусть и довольно сомнительного качества; вот только, насмехаясь над влюблёнными, сами мы ведём себя как лицемеры или бездушные машины. Ведь какой человек, влюбившись, не творит глупостей или хотя бы не меняется в своём поведении? Только мизантроп или тот, кто привык подавлять свои эмоции.

О самом Лукреции нам мало что известно. Святой Иероним рассказывает, что он покончил с собой в самом расцвете сил. Предположительно, его свела с ума любовь. Наверно, Лукрецию стоило отнестись к любовному недугу посерьёзней.


Эта оперная певица, одарённая недюжинным талантом, была умна, успешна и очень несчастна. Вдобавок ко всему она была раздражительна, как и многие пациенты, страдающие депрессией. Рассказывая о сексуальных отношениях с мужем, певица заметила, что чувствует себя надувной куклой. Она попыталась изобразить, как при этом выглядит. Затем метнула взгляд на меня, словно только заметила моё присутствие. Глаза её сузились. «Почему вы этим занимаетесь?» – требовательно вопросила она. Я не думая ответил: «Это просто моя работа…»

Очевидно, что пациентка ожидала услышать от меня более глубокое и развёрнутое объяснение. «Каждый день люди рассказывают вам о своих проблемах и страданиях, – продолжила она. – И вы выслушиваете все эти неприятные вещи! Неужели вам нравится зарабатывать на жизнь подобным образом?» Вдруг гнев в её глазах потух, и я понял, что она уже пожалела о том, что задала мне этот вопрос. Я услышал чуть слышное робкое извинение. «Ничего страшного», – откликнулся я. После чего дал пациентке продуманный ответ, хотя и он не был истиной.

В самом деле, почему я стал психотерапевтом?

Можно ответить красиво и без ущерба для репутации: я хочу помогать людям, – и здесь есть доля правды. Однако такой ответ довольно поверхностен и совершенно неинформативен. Это все равно что спросить пожарного, почему он решил пойти в пожарную охрану, и получить ответ: «Чтобы тушить огонь».

Сколько себя помню, мне всегда нравились заброшенные места, неясно очерченные границы, полумрак и странные необъяснимые феномены. Подростком я обожал ужастики и зачитывался книжками о жутких паранормальных явлениях, потому что именно в такой литературе описывались закоулки человеческого разума и истоки невменяемого состояния. Я становился старше, и постепенно одержимость необычными явлениями (в частности психологическими отклонениями) перешла из чувственной сферы в интеллектуальную: моя страсть переросла в научный интерес. Хотя сама одержимость осталась прежней.

Я работал в самых различных заведениях, даже в огромных больничных комплексах, и всегда, как только подворачивался случай, покидал людные места типа приёмного отделения, амбулатории, миновал больничные палаты, где протекает обычная врачебная деятельность, и пускался в свободные блуждания по подвалам, пустым коридорам и покинутым кабинетам. Порой я довольно долго гулял по заброшенным, объятым тишиной больничным помещениям, где редко встретишь живую душу. Однажды во время одной такой вылазки я наткнулся на заброшенную операционную с зеркальным потолком. Большинство зеркал были разбиты, а кафельный пол был усеян осколками. В самом центре операционной располагалось старинное устройство, покрытое белой эмалью. Оно напоминало телескоп, взгромождённый на платформу с колёсами и оборудованный рычагами. Мне показалось, что я попал в роман Герберта Уэллса или Жюля Верна.

В другой раз мне посчастливилось найти комнату, заставленную пыльными стеллажами, на полках которых покоились прямоугольные коробочки из органического стекла, и в каждой из них в формалине хранился кусочек человеческого мозга.

В недрах психиатрической лечебницы викторианской эпохи я наткнулся на небольшой музей, в котором были собраны рисунки душевнобольных пациентов. Я оказался единственным посетителем. Смотрительница, беспокойная женщина маленького роста, тут же стала расспрашивать о том, как, по моему мнению, жаркая погода сказывается на желании убивать.


Всякий симптом указывает на одну из причин заболевания. Она может быть связана с нарушением в работе мозга, дисбалансом нейромедиаторов, вытесненными воспоминаниями или искажённым мышлением. Сам же симптом всегда является заключительной точкой всего повествования пациента. Для меня психотерапия связана не только с наукой или состраданием, но ещё и с разговорами – и, возможно, именно с ними в первую очередь. Непростая истина, которую я не мог открыть пребывающей в депрессии оперной певице, состояла в том, что я спокойно переносил ежедневные невзгоды своего ремесла, так как любил слушать истории своих пациентов – особенно те, в которых был элемент неизвестности и развязка которых крылась в необычных или ярких клинических картинах. Свою беспокойную совесть я утешаю тем, что по части любви к историям меня можно поставить в один ряд с выдающимися мэтрами. Такими, например, как Йозеф Брейер – основоположник психоанализа – и его коллега Зигмунд Фрейд.

Пациентка Брейера рассказывала ему о травмирующих переживаниях прошлого. После долгих бесед врач и его подопечная увидели, что некоторые проявления болезни исчезли.

Каждый человек – живая книга. Разговорная терапия раскрывает её и выпускает истории на волю.

В основу данной книги легли несколько невымышленных историй, героями которых были реальные люди. Все они нуждались в психотерапии, так как переживали сильнейший душевный разлад, связанный с любовью или влюблённостью. Большинство их проблем носило эмоциональный или сексуальный характер, а порой представляло собой смесь того и другого. Любовь романтичная, как полагал Лукреций, почти всегда идёт рука об руку с плотскими желаниями. Описываемые мной клинические случаи (симптомы, чувства и поведение) реальны, однако из соображений анонимности я изменил имена и описание внешности моих пациентов.


Самые первые поэмы о любви появились в Египте более трёх с половиной тысяч лет назад. В этих восхитительных любовных песнях отчаяние влюблённых описывается как болезнь. Первые медицинские тексты также приписывают влюблённости статус заболевания; во втором веке нашей эры греческий врач Гален описывал замужнюю женщину, которая потеряла сон и вела себя неадекватно, потому что влюбилась в танцора. С древних времён и до XVIII века любовная горячка считалась полноправным медицинским диагнозом, однако она почти исчезла в XIX веке. Сегодня выражение «любовная горячка» используется скорее как метафора, нежели как настоящий медицинский термин.

Когда раненные любовью люди начинают рассказывать о своих страданиях, они в лучшем случае могут рассчитывать на лёгкую симпатию, сопровождаемую ироничной, понимающей улыбкой собеседника. А ещё влюблённых часто поддразнивают и подшучивают над ними.

Но любовный недуг – это совсем не пустяк. Безответная любовь может закончиться суицидом (в основном среди молодых людей), а на почве измены и ревности происходит примерно 10 % всех убийств. Более того, есть точка зрения – которая получает всё бо́льшую поддержку, – что проблемы в близких отношениях не просто связаны с психическим расстройством, а являются их источником.

Мне часто доводилось наблюдать влюблённых пациентов, чья душевная боль и тревожное поведение были настолько ярко выражены, что могли бы сравниться с любым ведущим симптомом серьёзного психиатрического заболевания. Такие пациенты обычно стесняются раскрывать свои мысли и чувства, так как хорошо знают преобладающий в обществе взгляд: любовный недуг – явление несущественное, скоротечное, инфантильное или даже нелепое. Как же такой взгляд далёк от истины! Эмоциональные и поведенческие изменения, происходящие во влюблённом человеке, могут быть довольно серьёзными и продолжительными. Я видел, как из-за дикой страсти рушился давно устоявшийся жизненный уклад, как страдали от неутихающей агонии люди, которых отвергли; стоял рядом с пациентами на краю их психологического обрыва – тёмной и жуткой бездны – и чувствовал, как одно неосторожное слово, одна неудачная фраза может столкнуть в пропасть; я видел пациентов, готовых последовать манящему зову забвения, обещающего им освобождение и вечный покой, и я всеми силами отговаривал их, но порой зов был сильнее. Я видел людей, иссушённых желанием и тоской, – они становились блёклой тенью себя прежних. Ни в одном из этих случаев мне не хотелось ответить ироничной и понимающей улыбкой.

Термин «неисправимый романтик» не просто снисходительная характеристика – он свидетельствует о неприятной клинической картине. Один из пылких поэтов древнего Египта написал, что ни один лекарь не в силах излечить его сердце. И скорее всего был прав.

Любовь – мощнейший уравнитель. Каждый человек жаждет любви, и каждый хочет влюбиться, каждому знакома утрата любви, и каждый хоть немного, но сталкивался с любовным помешательством. Когда любовь не взаимна, не помогут ни деньги, ни образование, ни положение в обществе. Отвергнутый аристократ уязвим и несчастен точно так же, как отвергнутый водитель автобуса. Практически все выдающиеся умы психотерапии, начиная с Фрейда, соглашаются с тем, что человеческое счастье невозможно без любви.

Я убеждён, что проблемы, порождённые любовью: безумная страсть, ревность, разбитое сердце, душевная травма, запретная любовь, зависимость (и многие-многие другие), – заслуживают вдумчивого осмысления. Тем более что граница, отделяющая здоровое чувство от нездорового, зачастую сильно размыта. Надеюсь, это мнение подтвердят тревожные открытия, о которых я расскажу далее. Тревожные – потому что, по сути, они демонстрируют наличие слабых мест нашей нервной системы. Крохотная искра сексуального влечения может разжечь пожар, способный полностью испепелить нас. Такая предрасположенность дремлет в каждом человеке, именно поэтому примеры её проявления в полную силу, наблюдаемые во врачебной практике, настораживают нас и приковывают к себе внимание. Они заставляют нас по-новому взглянуть на собственные отношения с любимым человеком и предупреждают о возможных опасностях, подстерегающих в будущем.

Психотерапия печально известна тем, что в ней нет единого направления. Существует несколько различных научных точек зрения (например, психоаналитическая, гештальт, рационально-эмотивная), каждая из них сформулирована видными представителями, чьи особые подходы хоть в той или иной степени отходят от основного русла психотерапии, но в то же время сохраняют определённый перечень её базовых принципов и ценностей. Эти ответвления формируют диапазон разных господствующих взглядов: от незначительных изменений в общей теории до существенных пересмотров всей доктрины. История психотерапии полна междоусобиц, расколов, ответвлений и интеллектуальных противостояний. Её можно представить в виде дерева с несколькими ветвями, от каждой из которых отходит ещё целое множество веточек и побегов. Такой буйный рост и непрерывное ветвление длятся уже более ста лет и продолжаются по сей день.

В книгах, подобных той, что вы читаете, принято описывать теоретическое направление автора. Как правило, симптомы интерпретируются и понимаются исходя из единого, предпочитаемого автором подхода. Мне всегда казалось, что приверженность к одной-единственной точке зрения создаёт ненужные ограничения; я думаю, что даже самые незначительные новаторы в истории психотерапии могли сообщить что-то важное или полезное о происхождении, динамике и устранении симптомов. Поэтому клинические описания в этой книге сопровождаются комментариями с разных точек зрения.

Помимо противостояний внутри дисциплины, психотерапевты также ведут более масштабную и нескончаемую полемику – и здесь они выступают уже более сплочённой командой – с биологическими психиатрами, споря о первоисточнике психических заболеваний. Биологическая психиатрия основана на положении, что причина всех психических расстройств кроется в структурных или химических нарушениях внутри мозга. Благодаря данному заявлению биология, являясь более фундаментальной наукой, обходит психологию. Несмотря на общее происхождение, взгляды на психические заболевания с биологической и психологической точек зрения зачастую диаметрально противоположны, и оппоненты напористо и порой со скандалами отстаивают своё ви́дение. Повторюсь, подобные дебаты, полные бескомпромиссных заявлений, мне кажутся совершенно бесплодными.

Даже если кто-то полагает, что психические состояния можно соотнести с состояниями мозга, это нисколько не обесценивает значимость психологии: точно так же химия не обесценивает биологию, а физика в свою очередь не обесценивает химию. Едва ли не всё в нашей Вселенной можно описать совершенно разными способами и на разных уровнях, и душевные переживания человека в том числе. Если рассматривать явление не с одной, а с нескольких точек зрения, то можно получить более полную и понятную картину. Поэтому в моих комментариях к описываемым случаям есть также ссылки на биологическую психиатрию и науки, связанные с изучением мозга.


Ему было девятнадцать – студенту-философу с грязными волосами и реденькой бородкой. Тёмные круги под глазами свидетельствовали о бессонных ночах, а одежда пропахла табаком. Его бросила девушка, и он демонстрировал классические симптомы любовной горячки, описанные поэтами не одну сотню лет назад. Гнев и страдания выплёскивались из него, как волны бушующего моря, набрасывающиеся на берег.

– Не понимаю, как такое произошло. Просто в голове не укладывается. – Я заметил, как он раздражённо трясёт мыском ноги. – Можете вы мне хоть что-нибудь объяснить?

Смысловой акцент превратил невинный вопрос в настоящий вызов, окрашенный тенью презрения и упрёком в бессилии.

– Зависит от ваших вопросов, – ответил я.

На его щеках заиграл румянец.

– В чём смысл? Я имею в виду… жизни, любви. В чём их смысл?

Говоря о жизни и любви, люди почти всегда связывают их, потому что вряд ли возможно рассуждать о жизни, обходя стороной любовь. По сути, когда мы задаёмся вопросами о природе любви, вместе с тем мы затрагиваем другие очень глубокие вопросы: что значит быть человеком и как жить?

Мой молодой пациент развёл руками, ожидая ответа:

– Ну так что?

Загрузка...