Некама

ИЮНЬ 1957, СВЕРДЛОВСК, ОБЛАСТЬ, В/Ч №…

– Огнев! К Поликарпову!

Борис Огнев, старший сержант радиолокационной службы, считающий недели до окончания армейского срока, не торопясь, сохраняя достоинство старослужащего, поднялся с койки, на которой отдыхал после дежурства, аккуратно намотал портянки, сунул ноги в сапоги. Проходя мимо дневального, дал ему легкий подзатыльник – чтоб не забывался:

– Не «Огнев», салага, а – «товарищ старший сержант Огнев!», и не «К Поликарпову!», а – «вас вызывает командир части майор Поликарпов!», понял?

Салага испуганно кивнул, а Борис дал ему еще одного «леща» («Надо не кивать, а говорить «так точно!») и направился к кабинету майора. В кабинете кроме самого Поликарпова сидел какой-то неизвестный штатский. Ну, порядок есть порядок, служба есть служба. Борис вытянулся, вскинул руку к пилотке и отрапортовал:

– Товарищ майор! Старший сержант Огнев…

– Да ладно, – махнул рукой командир части. – Проходи. Тут вот с тобой товарищ хочет побеседовать.

Штатский добродушно улыбнулся.

– Огнев Борис Ильич? 1935 года рождения?

– Так точно! – Борис принял столь любимый начальством придурковатый вид старательного служаки.

– А почему же не Фаерман Борух Наумович? – весело спросил штатский.

Борис похолодел.

– Простите, не знаю вашего звания…

– Капитан госбезопасности Николай Смирнов. Да вы не пугайтесь, Огнев – засмеялся он, увидев перевернутое лицо сержанта. – Я из отдела розыска военных преступников, так что если вы таковым не являетесь, то бояться вам нечего.

– Не являюсь, – пробормотал Борис.

– Особиста позвать? Или замполита? – осторожно спросил майор у незнакомца.

– Не надо. Вопрос следующий: с 1941 по 1944 год вы находились на оккупированной территории?

– Так точно.

– Оставь свое «так точно», – неожиданно вспылил Смирнов. – Я с тобой сейчас не официально беседую, мне надо кое-что выяснить, поэтому отвечай по-человечески. Тебе шесть лет было, когда война началась? Мне 14. Только я на Урале рос и под немца не попал. А что у тебя было?

– Ну, я точно не помню, – осторожно начал Борис и, увидев как поморщился кгбешник, заторопился. – В смысле, я начала войны не помню. Помню, что родителей заставили куда-то уйти, а нас с сестрой забрала к себе соседка…

– Хорошая русская женщина Глушкова Вера Андреевна, одноклассница вашего отца, – заметил Смирнов. – Повешена в сентябре 1943 года за укрывательство еврейских детей, брата и сестры Фаерман.

– Ее повесили? – вздрогнул Борис. – Из-за нас? Я не знал.

– Так и было. Что случилось потом?

– Нас забрали полицаи, сестру отвезли в лагерь, меня – в гетто. Потом часть детей из гетто переправили в партизанский отряд.

– Еврейский? – уточнил кгбшник.

– Ну да, а в какой еще? В другие не брали.

Борис заметил, как офицеры переглянулись и едва заметно поморщились, но в душе плюнул на их чувства и решил рассказать все как есть, собственно, он уже тысячу раз это рассказывал раньше, наверняка они все знали там, в КГБ, что евреев партизаны почти не принимали, а иногда и просто расстреливали. Что ему теперь терять-то? И продолжил:

– После освобождения Белоруссии направили в детский дом.

– Там ты и стал Огневым?

– Никак нет! – ответил Борис по привычке, а Смирнов усмехнулся, снова услышав это армейское. – Был усыновлен начальником хозчасти отряда Ильей Семеновичем Огневым. Он еще смеялся – «фаер» по-еврейски «огонь», вроде как не сменил, а просто перевел фамилию.

– То-то мы тебя столько времени искали, огонь еврейский, – буркнул кгбшник. – А что ж тебя в детский дом-то отправили, при живом-то отце?

Борис усмехнулся.

– Товарищ капитан! Вы ж наверняка знаете, что Илья Семенович Огнев в 1948 году был осужден по статье 58, части 10-ая и 11-ая, на 10 лет лагерей. После этого я информации о нем не имел.

– Больше надо было за бегство в Палестину агитировать, – буркнул кгбшник. – Но ты молодец, ничего не скрываешь, не виляешь. А что с сестрой? Которую в лагерь отправили?

– Лея погибла, из нее там всю кровь выкачали.

– Это тебе кто сказал?

– Разыскивал ее после войны, рассказали те, кто с ней в том лагере был. Это был такой специальный лагерь, куда детей отправляли, чтобы кровь брать для немецких солдат. «Красный Берег» назывался.

Смирнов молча перебирал какие-то бумаги, майор Поликарпов переводил взгляд с одного на другого. Кгбшник вздохнул и в упор посмотрел на командира части.

– Товарищ майор, излишне напоминать, что все, что вы услышали в этой комнате, является государственной тайной и разглашению не подлежит, правда же?

Поликарпов заискивающе кивнул, сделав лицом «Ну что вы, мы же все понимаем!»

– А скажите мне, Борис Андреевич – вас можно так называть или же будем обратно менять на Борух Наумович?

– Не будем, – твердо сказал Борис.

– Ну и славно.

Смирнов снова помолчал, потом поднял глаза на сержанта.

– Да ты что стоишь-то, старший сержант Огнев, садись, разговор у нас будет долгий.

Борис опустился на стул.

– Ладно, – кгбшник отложил папку в сторону. – А знаком ли тебе, Борис Андреевич, такой персонаж «Сашко»? Он же бывший младший командир Рабоче-Крестьянской Красной армии Александр Кулик? – Он выудил из папки старую фотографию лопоухого мальчишки. Тот смотрел прямо в объектив аппарата, выпучив глаза. Темные петлицы на старой форме, не разобрать какой род войск.

Борис всмотрелся в лицо на фото и помотал головой:

– Сашко помню, зверь был настоящий. Его все боялись, безбашенный был. И жестокий до одури. А тут какой-то пацан, тот был заматерелый, да и постарше.

– Правильно! – Смирнов вложил фотографию обратно в папку. – Все верно. Вот и мы думаем, что тут какой-то подвох. – Он вытащил листок и зачитал: «Сержант Александр Кулик, 1921 года рождения, в июле 1941 года в полосе действия Западного фронта добровольно перешел на сторону противника и сотрудничал с немецко-фашистскими оккупантами в составе полицейских батальонов и добровольческих формирований войск СС. Убит в бою с 1-ой дивизией РОА в апреле 1945 при атаке на плацдарм Эрленгоф».

Смирнов поднял глаза на Бориса. Тот молчал, мол, убит и убит, собаке собачья смерть.

– Проблема только, друг мой Огнев, в том, что есть у нас сильное подозрение, что Кулик не был убит, а сумел скрыться, выдав себя за совершенно другого человека. А если так, то эту мразь необходимо выявить, задержать и судить по всей строгости. И вот тут нам в розыске понадобится твоя помощь, сержант.

– А чем я могу помочь-то? – удивился Борис.

– Да пока что, насколько мне известно, есть только два человека, которые помнят Сашко в лицо. Это ты и твоя сестра.

– Но она погибла.

– В том-то и дело, что нет. Лея Наумовна Фаерман была вывезена из концлагеря «Красный Берег» группой подпольщиков-сионистов и по системе «Брих'а» в 1944 году переправлена в Палестину. Правда, тут ее следы теряются, как ее зовут сейчас и где она находится – мы не знаем, но узнаем обязательно, это можешь быть уверен.

Борис замер. Эту новость надо было переварить – Лейка жива! И в Израиле! С ума сойти!

– Товарищ капитан госбезопасности…

– Николай Евгеньевич. И с этого момента только так.

– Николай Евгеньевич, а как Лейка-то… Я могу с ней встретиться? Написать? Слушайте, мы же совсем крохами расстались, я ее и не узнаю, наверное!

– Вполне вероятно, что увидишься, боец. Вполне вероятно. Есть у нас информация, что израильские спецслужбы тоже активно заинтересовались судьбой Кулика. Так что очень даже может случиться, что мы тут с евреями столкнемся. И ты мне и для этого сгодишься, сержант. Видишь, все по-честному. Он у нас когда демобилизуется? – повернулся Смирнов к командиру части.

– По приказу – в августе-сентябре.

– А ты, майор, дембельни его пораньше. Мне этот парень нужен будет.

И кгбшник подмигнул сержанту.