Некоторые любят погорячее, или Джентльмены предпочитают блондинок

Глава II. Все-судьба

Апрель 11

И вот мы с Дороти в самом деле на пароходе, отходящем в Европу, как ясно для всякого, кто поглядел бы на океан. Я очень люблю океан. Я хочу сказать, что я очень люблю пароходы и особенно люблю «Маджестик», потому что он совсем не похож на пароход, а скорее на отель Ритц, и стюард говорит, что океан не такой скверный в этом месяце, как обыкновенно. Мистер Эйсман приедет к нам через месяц в Париж, где он должен быть по делам. Он всегда говорит, что нет другого такого места, чтобы увидеть все наимоднейшие виды пуговиц, как Париж.

Дороти уже гуляет взад и вперед по палубе с джентльменом, с которым она познакомилась на трапе, но я не желаю тратить драгоценное время на гуляние по палубе с джентльменами, потому что если бы я только и делала, что гуляла по палубе, то я бы не могла ни писать своего дневника, ни читать книжек, которые постоянно читаю, чтобы усовершенствовать свое развитие. Но Дороти совершенно не заботится о своем развитии: я всегда браню ее за то, что она тратит время на прогулки с разными молодыми людьми, у которых ничего нет за душой, тогда как Эдди Гольдмарк (фильмы Гольдмарка) действительно очень богат и имеет возможность делать прекрасные подарки. Но она верна себе и даже вчера, т. е. в день накануне нашего отъезда, она вместо того, чтобы позавтракать на прощанье с мистером Гольдмарком, отправилась завтракать с неким мистером Менкеном из Балтимора, который издает какой-то маленький журналишко даже без иллюстраций. Но мистер Эйсман всегда говорит, что далеко не всякая молодая девушка так стремится к культуре и образованию, как я.

Мистер Эйсман и Лулу поехали провожать меня на пароход, и Лулу очень плакала. Я думаю, она не могла бы меня любить больше, будь она белой, а не чернокожей. У Лулу была очень печальная жизнь, – когда она была еще совсем молоденькой, в нее безумно влюбился проводник поезда; она поверила ему, и он ее соблазнил и увез из дома в Аштобулу и там ее обманул, а когда она убедилась, что он ее обманывает, она осталась с разбитым сердцем и решила вернуться домой, но было поздно, потому что ее лучшая подруга, которой она всецело доверяла, украла ее мужа, и он уже не захотел принять Лулу обратно. Я ей сказала, что она может остаться в моей квартире; я не хочу сдавать ее на время отъезда. Дороти сдавала свою, когда в прошлом году ездила в Европу, и джентльмен, который снял у нее квартиру, водил к себе разных неприличных девиц!

Мистер Эйсман просто завалил каюту цветами, и стюард не знал, откуда взять столько ваз, чтобы поместились все цветы. Стюард сказал, что как только он нас с Дороти увидел, так сейчас же и подумал, что будет большой спрос на вазы. И, конечно, мистер Эйсман прислал мне массу хороших книг, как всегда, потому что он знает, что хорошим книгам я всегда рада; между прочим, он прислал мне толстую книгу про «Хороший тон и этикет», потому что он говорит, что в Англии и в Лондоне обращают большое внимание на этикет и что мне не мешает его изучить. После завтрака я возьму «Этикет» на палубу и буду его читать; мне многое нужно узнать, например, как должна поступать молодая девушка, если джентльмен, с которым она только-что познакомилась в таксомоторе, предложит ей что-нибудь этакое. Конечно, я в таких случаях всегда негодую, но в тех рамках, что все-таки оставляют ему некоторую надежду на успех.

Стюард пришел сказать, что подают завтрак и пора идти наверх; джентльмен, с которым Дороти познакомилась на лестнице, пригласил нас завтракать в Ритц. Это такая специальная столовая на пароходе, где можно потратить кучу денег, потому что обыкновенные завтраки и обеды подают в другой столовой.

Апрель 12

Сегодня я решила остаться в постели: я ужасно взволнована, потому что встретила одного человека, который заставил меня понервничать. Я не совсем уверена, что это тот самый человек, так как я его видела совсем издали, в баре, но если это действительно «он», то это доказывает, что от судьбы все равно не уйдешь.

Когда я увидела его, я как раз была с Дороти и майором Фокном, – это тот джентльмен, с которым Дороти познакомилась на трапе, – и майор Фокн заметил, что я занервничала, и просил, чтобы я ему рассказала, в чем дело; но это все так ужасно, что я никому не могла бы рассказать. Я пожелала майору Фокну доброй ночи и оставила его с Дороти, а сама пошла, к себе в каюту и там хорошенько поплакала, а потом велела стюарду принести мне бутылку шампанского, чтобы отвлечься. Дело в том, что шампанское заставляет меня всегда смотреть на вещи с философской точки зрения, и я тогда начинаю понимать, что раз чья-нибудь жизнь так полна фатальных случайностей, как моя, то уж с этим ничего не поделаешь.

Сегодня утром стюард принес мне мой кофе и огромный графин ледяной воды, и я останусь в постели и не стану больше пить шампанского до самого завтрака. В жизни Дороти совсем не бывает фатальных случайностей; она тратит время попусту, и я все думаю, хорошо ли я сделала, что я взяла с собой ее, а не Лулу? Она должна производить на джентльменов неприятное впечатление, потому что она ужасно любит говорить на арго. Когда я вчера пришла к завтраку, я услышала, как она говорила майору Фокну, что она «иногда любит малость дербалызнуть», – она не сказала «выпить», а именно «дербалызнуть», что на арго значит «выпить», – и еще она сказала «назюзюкаться», а я ей всегда говорю, что такие выражения неприличны.

Майор Фокн для англичанина очень приятный человек. То есть, он тратит деньги не считая, и мы очень хорошо завтракали и обедали в Ритце, пока я не увидела того человека. Я так взволнована, что, пожалуй, мне лучше будет одеться, пойти на палубу и посмотреть, действительно ли это тот самый человек. Делать мне больше нечего, мой дневник на сегодня я закончила, а книгу про хороший тон я решила не читать, потому что я ее пролистала, и в ней нет ничего такого, что я хотела бы знать: там написано без конца про то, как надо называть лордов, а все лорды, с которыми я встречалась, обыкновенно сами говорили мне, как их называть, и большей частью у них бывает какое-нибудь смешное прозвище вроде Куку, хотя по настоящему его зовут лорд Кукслэй. Так что не стоит тратить времени на такую книжку. Но я хотела бы, чтобы меня не так сильно волновал тот человек, про которого я думаю, что это «он».

Апрель 13

Это действительно оказался тот самый человек, о котором я думала. Когда я убедилась, что это он у меня прямо-таки сердце остановилось. Мне так и вспомнилось все то, о чем вспоминать никому не могло быть приятно. И вот вчера, когда я вышла на палубу, чтобы посмотреть на «того человека» и убедиться, он это или не он, я встретила очень милого джентльмена, с которым я как-то познакомилась на одном вечере, мистера Гинцберга. Только его фамилия больше не Гинцберг, потому что один джентльмен в Лондоне по фамилии Баттенберг, который приходится родней какому-то королю, переменил свою фамилию на Монтбаттен, что по словам мистера Гинцберга значит то же самое – и тогда мистер Гинцберг решил переменить свою фамилию на Монтгинц, что он находит более аристократичным. Мы с ним гуляли по палубе, и я встретилась лицом к лицу с «тем» человеком, и я увидела, что это действительно он самый, – а он узнал меня. Он покраснел, как свекла, когда увидел меня. Я так заволновалась, что простилась с мистером Монтгинцем и скорее побежала, чтобы запереться в моей каюте и выплакаться. Но когда я сбегала с лестницы, я наткнулась на майора Фокна, который заметил, что я очень сильно взволнована. И майор Фокн заставил меня пойти в Ритц выпить шампанского, чтобы успокоиться и все ему рассказать. И тут я все рассказала майору Фокну: про Арканзас, и про то, как папа отправил меня в Литл-Рок на курсы стенографии, чтобы я научилась быть стенографисткой. Мы тогда повздорили с папой, – ему не нравился один молодой человек, который постоянно провожал меня, – и папа думал, что мне полезно будет на время уехать из дома. И вот, когда я с неделю всего пробыла на курсах в Литл-Роке, туда приехал один джентльмен по фамилии мистер Дженнингс, которому нужна была стенографистка. Нас всех вызвали к нему, и он выбрал меня. Он сказал заведующему курсами, что я обучусь всему, чему надо, у него в конторе, так как он адвокат и ему не требуется от меня особенных знаний. Он действительно помогал мне заниматься, и я пробыла у него в конторе около года, как вдруг мне пришлось убедиться, что он не из тех мужчин, с которыми молодая девушка может чувствовать себя в безопасности. А именно, – как-то вечером, когда я пришла навестить его на квартиру, я застала у него особу, которая на весь Литл-Рок славилась своим неприличным поведением. Когда я убедилась, что подобные особы посещали мистера Дженнингса, со мной сделалась ужасная истерика, а потом я уже не помнила себя; а когда я очнулась, то оказалось, что у меня в руках револьвер, и этот револьвер выстрелил в мистера Дженнингса.

Так вот, человек, которого я встретила на пароходе, был тот самый государственный прокурор, который обвинял меня на суде во время процесса и говорил в мой адрес такие слова, что я даже не могу их написать в моем дневнике. Во время процесса все, кроме этого прокурора, были необыкновенно милы ко мне, а присяжные заседатели все плакали как один, когда мой адвокат указал на меня и сказал им, что ведь у них у всех, наверное, есть матери или сестры. Присяжные заседатели совещались всего три минуты, вернулись и оправдали меня, и все были такие хорошие, что мне пришлось их всех расцеловать; когда я расцеловала судью, то он прослезился и потом сразу отвез меня к своей сестре. После того как я стреляла в мистера Дженнингса, мне пришла мысль стать киноактрисой; этот же судья мистер Гиббард взял мне билет до Голливуда. Он же придумал мне и псевдоним, потому что ему не нравилось мое имя, и он находил, что у женщины должно быть имя, выражающее ее индивидуальность. Поэтому он посоветовал мне называться «Лорелей»; так звали одну девушку, которая прославилась тем, что сидела все время на какой-то скале в Германии. В Голливуде, я стала сниматься в кино и там я встретилась с мистером Эйсманом, который убедил меня, что девушке с такими умственными способностями, как у меня, грешно оставаться в кино, а надо закончить свое образование. И он занялся этим вопросом.

Майор Фокн очень заинтересовался всем, что я ему рассказала, и сказал, что тут все удивительно совпало, потому что этот самый прокурор по фамилии мистер Бартлетт теперь на службе у американского правительства и едет в место, называемое Вена, по какому-то очень секретному поручению от дяди Сэма [«Дядя Сэм» – называют в шутку американское правительство], а он, майор Фокн, очень бы хотел знать, что это за поручение и в чем секрет, так как лондонское правительство специально отправило его в Америку узнать в чем дело. Только, конечно, мистер Бартлетт не знает, кто такой майор Фокн, потому что это страшная тайна, но майор Фокн мне ее открыл; он говорит, что сразу видит, кому можно доверять. Майор Фокн сказал, что, по его мнению, такая женщина, как я, должна уметь простить и забыть все оскорбления мистера Бартлетт; он намерен нас с ним свести и помирить; он считает, что мистер Бартлетт подружится со мной, как только узнает меня по-настоящему; если же я прощу, ему его поведение в Литл-Роке, то это будет очень романтично, а джентльмены, которые состоят на службе у дяди Сэма, обыкновенно бывают очень склонны к романтизму. Поэтому, он нас познакомит после обеда на палубе нынче вечером, и он советует мне простить его и разговориться с ним как следует; потому что не надо быть злопамятной в таких случаях, когда человек не мог поступить иначе – он только выполнял свою работу.

Потом майор Фокн подарил мне большой флакон духов и очень хорошенькую игрушечную собачку почти в натуральную величину из пароходного магазина. Майор Фокн умеет развеселить и ободрить по-настоящему. Я решила помириться с мистером Бартлеттом.

Апрель 14

Ну вот мы и помирились вчера вечером с мистером Бартлеттом и даже подружились с ним и будем с ним дальше общаться. Когда я поздно вечером ушла к себе в каюту, мистер Фокн зашел ко мне узнать, как у нас обстоит дело с мистером Бартлеттом; он сказал, что молодой женщине с моими умственными способностями всегда найдется о чем поговорить с таким умным человеком, как мистер Бартлетт, который знает все секреты дяди Сэма.

Я рассказала майору Фокну, что мистер Бартлетт находит, будто наша встреча с ним совсем как театральная пьеса, потому что, когда он в Литл-Роке так нападал на меня, он ведь в самом деле думал, что я такая плохая. А теперь он увидел, что я совсем не такая; раньше он думал, что я по отношению к мужчинам живу только головой, а сердце у меня холодное. Потом он стал советовать мне написать пьесу о том, как он меня осуждал и поносил в Литл-Роке, и как спустя семь лет мы встретились и подружились. Я ему сказала на это, что я очень бы рада была написать пьесу, но мне положительно некогда, потому что у меня очень много времени уходит на написание дневника и чтение полезных книг. Мистер Бартлетт не подозревал, что я много читаю, и нашел это замечательным совпадением, потому что он тоже много читает. Он обещал дать мне сегодня философскую книжку, которая называется «Улыбайтесь, улыбайтесь, улыбайтесь» и ее читают все умнейшие сенаторы в Вашингтоне, и она очень способствует хорошему настроению.

Но я откровенно сказала майору Фокну, что общение с мистером Бартлеттом может очень вредно отразиться на моей нервной системе, потому что он ничего не пьет, а уж как он танцует, – так про это вообще лучше ничего не говорить. А он к тому же пригласил меня пообедать за его столиком в общей столовой, а не в Ритце; я ответила, что благодарю, но никак не могу; тут майор Фокн сказал, что мне следовало бы принять его предложение, но я возразила майору Фокну, что всему есть предел; так что я останусь до завтрака в каюте, а завтракать буду в Ритце с мистером Монтгинцем, который знает толк в ухаживаниях.

Дороти на палубе и по обыкновению теряет время с молодым человеком, который всего на всего чемпион по теннису. Я позвоню стюарду и велю принести шампанского, – это всегда полезно на пароходе. Стюард очень славный мальчик; его жизнь очень печально сложилась, и он с удовольствием мне про себя все рассказывает. Оказывается, его арестовали во Флатбуше из-за того, что он обещал одному джентльмену достать ему самого лучшего шотландского виски, а его приняли за контрабандиста, и посадили в тюрьму, где он попал в одну камеру с двумя джентльменами, которые оказались знаменитыми налетчиками, их портреты были во всех газетах и все о них только и толковали. Мой стюард, которого по-настоящему зовут Фред, был очень, очень горд, что его посадили в одну камеру с такими знаменитыми бандитами. Когда они его спросили за что он сидит, ему стыдно было признаться, что только за контрабанду, и он сказал им, что поджег дом и сжег целое семейство на окраине. Все обошлось бы прекрасно, если бы полиция не поставила в камере диктофона, т. е. вышло, что это его показание, и его не выпускали, пока не дорасследовали все дела о поджогах, бывших в Оклахоме.

Я считаю, что для общего развития гораздо полезнее поговорить с таким Фредом, который столько испытал в жизни и страдал и все такое, чем разговаривать с мистером Бартлеттом. Но придется все-таки провести с ним время после завтрака до обеда, так как майор Фокн обещал это ему за меня.

Апрель 15

Вчера вечером на пароходе устроили настоящий костюмированный бал с благотворительной целью в пользу детей-сирот моряков: у моряков, всегда есть сироты, потому что во время плавания по океану вечно случаются бури и кораблекрушения. Собрали много денег, а мистер Бартлетт произнес длинную речь о сиротах, особенно о тех, у кого родители моряки. Мистер Бартлетт ужасно любит говорить речи. Он даже любит говорить речи, когда он гуляет взад и вперед по палубе вдвоем с молодыми женщинами. Но маскарад был прелесть, а один джентльмен выглядел, как две капли воды, как мистер Чаплин. Мы с Дороти сначала не хотели идти на бал, но мистер Бартлетт купил нам две пестрых шали в пароходном магазине, и мы повязали их по-испански, и все нашли, что мы были настоящие Кармен. Мистер Бартлетт и теннисный чемпион были в жюри, и мы с Дороти получили призы. Я только от души надеюсь, что это не будут игрушечные собачки, почти в натуральную величину, так как у меня их уже три: не понимаю, почему капитан не предложит Картье открыть отделение своего ювелирного магазина на пароходе, согласитесь, ну что за удовольствие отправляться со знакомыми джентльменами за покупками и покупать одних игрушечных собачек?

После того, как мы получили призы, мне разумеется пришлось пойти с мистером Бартлеттом на верхнюю палубу, я ему это обещала, так как он ужасно любит смотреть на луну. Я сказала, чтобы он пошел наверх и там меня ждал, а я приду потом, потому что я обещала мистеру Монтгинцу потанцевать с ним. Он спросил меня, долго ли я намерена танцевать, а я сказала ему, чтобы он подождал, пока я не приду и тогда он это узнает.

И вот мы с мистером Монтгинцем очень приятно танцевали и пили шампанское, пока нас не разыскал майор Фокн, он сказал, что нельзя так долго заставлять ждать почтенного человека. Я поднялась на верхнюю палубу, где мистер Бартлетт дожидался меня, – и оказалось, что он в меня безумно влюблен, и что с тех самых пор, как мы подружились, он по ночам совсем не спит. Он никогда не представлял себе, что у меня такой блестящий ум, но теперь он в этом убедился. И оказывается, он всю жизнь мечтал о такой женщине, как я, и сказал, что для меня настоящее место – это Вашингтон, где он живет. Я заметила ему, что такие вещи всегда бывают фатальными, и что это – судьба. Он начал просить меня сойти с парохода завтра во Франции и поехать с ним вместе в Вену, так как, очевидно, что Вена – во Франции и если ехать до Англии, то выйдет слишком далеко. Но я ответила, что это невозможно, а если он действительно безумно влюблен в меня, то ему ничего не стоит вместо этого прокатиться со мной в Лондон. Но он объяснил мне, что у него в Вене серьезное дело, и что это очень, очень большой секрет. Я возразила, что у него там, наверное, не серьезное дело, а какая-нибудь женщина, так как какое же дело может быть серьезнее? Но он сказал, что это дело-очень важное поручение от правительства Соединенных Штатов в Вашингтоне и что он никому не может сказать в чем оно заключается. Потом мы очень долго смотрели на луну. Потом я ему сказала, что поехала бы в Вену, если бы была уверена, что там у него действительно дело, а не женщина, так как я не представляю себе, чтобы дело могло быть так важно. И тогда он мне все рассказал. Оказывается, дяде Сэму нужны какие-то новые аэропланы, которые и всем другим понадобились, особенно Англии, и дядя Сэм придумал очень умный способ, как их заполучить; только это слишком сложно и длинно, чтобы записывать в дневник. За этими разговорами мы сидели и сидели, – и видели, как солнце всходило, пока я совсем не закоченела и сказала ему, что пойду в каюту, так как завтра пароход приходит во Францию, и если он хочет, чтобы я вышла во Франции, чтобы ехать в Вену, то мне надо упаковать вещи. Я ушла в каюту и легла спать. А тут пришла Дороти; она тоже была на палубе с теннисным чемпионом, но только она не заметила, как солнце всходило, так как она совсем не любит природу, а только любит даром тратить время и портить свои платья, хотя я всегда говорю ей, что не следует пить шампанское прямо из горлышка на палубе парохода, когда его качает. А сегодня я решила завтракать в каюте, а мистеру Бартлетту пошлю записочку, что я не могу сойти во Франции, чтобы ехать в Вену, так как у меня ужасно болит голова, но что мы с ним после как-нибудь непременно увидимся. Майор Фокн хотел зайти в 12 часов. А я опять стала вспоминать как мистер Бартлетт оскорблял меня в Литл-Роке, и я опять разволновалась. Да, мужчины никогда за такие вещи не расплачиваются, а женщинам всегда за все приходится платить. Так что я решила рассказать майору Фокну про эти аэропланные дела, все что я узнала. В конце концов я нахожу, что мистер Бартлетт не по-джентльменски поступил, что такими словами обзывал меня в Литл-Роке, – даже, если это было семь лет тому назад. А майор Фокн всегда ведет себя как джентльмен, и обещал нам быть полезным в Лондоне, так как он знает принца Уэльского и думает, что, когда мы с Дороти с ним познакомимся, он нам очень понравится. Сегодня я останусь в своей каюте, пока мистер Бартлетт не сойдет с парохода, и вовсе не буду огорчена, если никогда больше в жизни не увижу его.

Итак, завтра ранним утром мы будем в Англии. Я очень приятно взволнована, так как мистер Эйсман прислал мне сегодня телеграмму, как он делает каждый день, и пишет в ней, чтобы я пользовалась всеми случаями, которые мне представятся, так как путешествие – это лучший способ для получения образования. Мистер Эйсман, как всегда, прав, а майор Фокн знает все достопримечательности в Лондоне, включая принца Уэльского и мне кажется, что мы с Дороти чудно проведем время.