Некто без имени

Часть 1

За окном такая темень, так промозгло и уныло на улице, что даже в своей комнате, я не чувствую тепла. У меня всего одна комната, небольшая комната, но мне сегодня в ней совершенно нет места, ни одного уголочка, где можно почувствовать себя уютно. Поздний вечер, конец октября, и пора уже спать, а я стою одна на кухне у окна, и всматриваюсь в осеннюю мглу. Мне кажется, что вокруг меня одна ложь: ложь по телевизору, который уже давно не включаю; ложь за стенами, где люди изо всех сил изображают благополучие, а сами живут в своих мыслях, точнее, прячутся в своих мыслях друг от друга, и прячут свои чувства, переживания; ложь за окном, где осень убеждает меня своими яркими красками, что это красивое начало зимы, но это не начало, а завершение, это конец осени. Листья, прежде чем завершить свой жизненный путь, вводят нас в заблуждение пиком своей яркости и привлекательности. Даже дождь, лгал мне, что способен омыть и очистить мои окна, а на самом деле принес на стекла грязные подтеки.

Наверное, складывается впечатление, что мне тоскливо. Нет, мне просто беспокойно. Скорее всего, это дождь всему виной. Он действует на меня просто гипнотически. Хочется бросить все, наскоро натянуть плащ, взять зонтик и упасть в холодную осеннюю влагу и искать, искать, искать….. Странное это чувство, ты даже не понимаешь, что именно нужно найти, или кого. Более того, умом-то понимаешь, что ничего не теряла, но ничего не можешь с собой поделать и ищешь. Ищешь что-то в отражении луж, ищешь в лицах прохожих, ищешь в окнах домов, в витринах магазинов, в проезжающих машинах, в каплях дождя, в собственном дыхании, с каждым мигом, каждую секунду с каждым ударом сердца, с каждым тактом его учащенного ритма.

И что мне делать сейчас? Глупо выходить из дому в такую темноту на пустые улицы. Но, кажется, выход есть….

Я уже давно живу одна в своей маленькой однокомнатной квартире, и вопреки всем представлениям о женской логике, совершенно не стремлюсь к дополнительным квадратным метрам. Я привыкла к моему пространству, где все организовано так, как мне нужно, где даже в беспорядке есть свой порядок, где каждый стерженек от ручки занимает свое законное место в моем мире. Я люблю мой дом, люблю в нем абсолютно все. Я люблю свой 5-й этаж, формально предпоследний, люблю здание, где имею честь занимать жилплощадь. Это старое здание с высокими окнами и необычной крышей. На крыше возвышается надстройка, похожая на каменную беседку, с четырьмя белыми колоннами. Я люблю даже то, что в здании нет лифта, а ступени такие пологие, что подниматься по ним не составляет большого физического труда. Я люблю моих соседей. Мы, собственно, лично не знакомы, но я люблю их, они мне интересны. Люблю наблюдать, как они входят и выходят из подъезда с сумками, авоськами и своими думами в глазах. Я люблю нашего дворника дядю Пашу, еще не глубокого старца, но уже и не мужчину средних лет. Люблю смотреть с высоты своего этажа на его седую голову, и размеренные махи метлой. Наверное, если бы в наше время существовали те самые фольклорные домовые из русских сказок, то правильнее было бы их называть «квартирные», а вот дядя Паша – это настоящий домовой. Он знает все про весь дом, про каждый камешек в стене, про всех его жителей. Также, он хранит ключи от всех подсобных помещений, подвалов и чердаков. Он – настоящий хранитель порядка этого дома. Я люблю дядю Пашу, но, что самое приятное, дядя Паша любит меня, как внучку, разумеется, и поэтому иногда дает мне ключи от чердака.

Я спустилась к дяде Паше в его каморку на первом этаже. Моя просьба не на шутку обеспокоила старика.

– Дочка, да куда ж это ты, на ночь глядя, какая крыша? Чего ты удумала? Там же темно, ни зги не видно. Так и до беды не далеко, чего доброго ноги переломаешь.

– Дядь Паша, – взмолилась я, – ну пожалуйста. Мне очень нужно. Обещаю, что буду осторожна, и тепло оденусь. Ну миленький…!

Все еще глядя на меня очень обеспокоенно, старик сделал два нерешительных шага к столу. Ура, победа! Я достала из своих запасников самую очаровательную улыбку, на которую только была способна. Еще шаг.

– Я обещаю. – Уверенно кивнула я.

Дядя Паша глубоко вздохнул и достал ключ. В мгновение ока я пташкой подлетела к нему, и, взяв ключ, благодарно поцеловала его в щетинистую щеку.

Теперь осталось подняться с первого на последний этаж. А дядя Паша – старичок спортивный, он каждый день так лихо преодолевает расстояние в 12 пролетов, а это я хочу сказать, нелегко. Ну вот, уже третий этаж, квартира справа, там живут милейшие люди, интеллигентнейшая пара Галина Семеновна и Андрей Борисович, оба потомственные врачи, один – стоматолог, другой ортопед. Обоим далеко за сорок. Меня всегда умиляло, как Галина Семеновна сочувственно смотрит на меня, словно мне помирать скоро. Конечно, они считают, что у меня не сложилась жизнь.

Четвертый этаж. Да, все в нашем доме так думают. Это объяснимо. Мне скоро тридцать, а я живу одна, ни мужа, ни детей, ни кошки. Конечно, все уже насочиняли себе легенд, как меня, возможно, бросил мифический жених, или как я отпугиваю мужчин, или еще полдюжины версий. Да и разубеждать их как-то не хочется. Жалеют, пусть жалеют. Жалость лучше, чем зависть, а уж ее я боюсь сильнее огня. Чтоб им еще больше было о чем поговорить я, наверное, буду накидывать на плечи серую шаль и носить очки. Надо же в полной мере соответствовать образу «синий чулок». Мне стало весело от этой мысли. Я даже поймала себя на том, что поднимаясь по ступенькам, улыбаюсь в пол лица.

Мой пятый этаж, осталось всего два пролета по пятнадцать ступенек.

Милые мои, наивные соседи, ну кто вообще придумал эти критерии? Как ответить на вопрос, удалась жизнь или нет? Как это можно оценить? Неужели вы, те, кто перемывает мне косточки, счастливей меня? Неужели, брак принес вам все, о чем вы мечтали? Неужели, просыпаясь, каждое утро, вы благодарите Бога за то, что вы вместе, за хорошую погоду, за общие мечты? Да нет у вас больше общих мечт! На место мечтам пришли планы, причем, до пошлости банальные и материальные. Накопить побольше денег на новый Хендай, сдать квартиру, что досталась от бабушки, съездить в Кисловодск, или столь популярный ныне Тайланд, но даже там, вы не сможете отключить голову и не думать о накопительстве. А еще хуже, если телом в браке, а мозгами на свободе. Сплошь и рядом, верные мужья мечтают о молоденьких и упругих девушках в коротких юбочках, неверные – воплощают эту мечту в жизнь. Женщины грезят о широкоплечих и решительных, которые одним решением завалят их на постель, избавив от сомнений, колебаний и угрызений совести. Это все равно, что мечтать о воле, сидя в заточении. Недаром, холостого человека называют свободным. Что же тогда брак? Тюрьма? Тюрьма, и для очень многих.

А мне комфортно в моем одиночестве. Я никому не принадлежу, и не стремлюсь принадлежать. Я никому не лгу и, что важно, я не лгу самой себе. Мне уютно в моем Я-мире. И не смейте меня жалеть, я во сто крат счастливей вас.

Вот и шестой этаж. Это не жилой этаж. Здесь всего одна дверь в квартиру, в которой, очевидно, никто не живет. Скорее всего, это кладовка, где дядя Паша хранит свой инвентарь. Часто слышу его шаги, когда он спускается вниз и, кроме него, никто никогда туда не поднимался. Этаж очень темный. Единственное освещение это тусклый свет, поднимающийся с пятого этажа. Лампочку здесь никто не вкручивал. Зачем она нужна на нежилом этаже? Так что, это место кажется каким-то мистическим, с таинственной дверью на чердак и далее, на крышу. Наверное, особо впечатлительные натуры побоялись бы подняться сюда. С обшарпанными стенами, мрачным освещением и особой акустикой, когда даже тишина имеет эхо, шестой этаж мог бы послужить хорошей натурой для какого-нибудь триллера. Однако, хоть я и эмоциональный человек, и с хорошей фантазией, для меня уже утерян весь его мистический антураж. Все просто, здесь я частый гость.

Крыша – это мое секретное место, мое пристанище, моя гавань. Я часто бываю здесь. Меня успокаивает это место, особенно каменная беседка с четырьмя белыми колоннами. Сидя в ней, мысли приходят в порядок, чувства укладываются баиньки по своим кроваткам, и меня накрывает покой и умиротворение. А еще, на крыше, как нигде, обостряется ощущение свободы, той самой которой я так дорожу. Я словно птица, я ничья. Раскидываешь руки и подставляешь лицо ветру. В такие моменты я словно растворяюсь в его порывах, я невесома. Это то, что мне нужно почувствовать сейчас, особенно после дождя, который поднял во мне чувство тревоги, словно облако пыли в пустыне. Еще пару шагов и мне полегчает. Эх, жаль только, что ступени не такие пологие как между этажами, а высокие и узкие. Нужно крепко держаться за поручни, чтоб не упасть.

Я вцепилась в поручни. У меня уже отработано каждое движение. Ступень, подтянуться, еще, снова подтянуться. Я схватила ручку двери, потянула ее на себя, и…… что-то ударило мне в лицо. Птица! Она неожиданно пулей вылетела из приоткрытой двери, и с силой врезалась в меня. Я вскрикнула, и от неожиданности отпустила руки. От удара меня повело назад, я потеряла равновесие, и полетела в темноту с крутых ступеней.

Все что я помнила, было два удара по ребрам, и один сильный по голове, затем все погасло. Превозмогая боль, я попыталась открыть глаза. Далось мне это с большим трудом. Я понимала, что вокруг меня должно быть темно, но, вместо этого было как-то серо, словно я была в тумане или дыму. Обстановку вокруг меня разобрать было невозможно, и, даже понять в каком положении я лежу, на полу или все еще на ступенях. Пошевелить руками или ногами почему-то было предельно трудно. Стало очень холодно. Как убрать эту пелену с глаз я не знала, ведь сейчас почти ночь, я одна на последнем этаже, а значит никто не придет на помощь. Все сильнее я всматривалась в серую дымку, пока, наконец, не увидела, то, что меня озадачило и напугало одновременно. Это были два синих огонька, два ярко синих огонька в темном обрамлении. Они все приближались и приближались, пока не стало очевидно, что это глаза. Почему эти глаза были так отчетливо видны на темном фоне, да и бывают ли вообще глаза такого яркого цвета? Может я просто умерла, и какой-то ангел пришел за мной? Стало страшно до дрожи, а глаза все приближались, и чем ближе, тем ясней становилось, что это – глаза мужчины. Лица я не видела, точнее не видела черт лица, все застилал плотный серый туман, однако, его глаза были совершенно нереальными, пугающе нереальными, хотя тревога в них читалась вполне человеческая.

Я изо всех сил напрягла зрение, пытаясь уловить еще хоть что-то, какие-то детали, но чем сильней напрягалась, тем больше усиливалась головная боль, и, в конце концов, темно серый, густой дым окончательно застил мне видимость. Я словно провалилась в холодную, липкую неопределенность.

Казалось, время потянулось бесконечно, словно густая карамельная масса. Я не могла осознать, что происходило тогда, все было размыто, смыто и перемешано. Сколько длилась эта тягучая полу-реальность? Однако, мгновение за мгновением, мои ощущения стали сосредотачиваться сначала в конечностях, затем в грудной клетке, еще несколько мгновений и границы тела были найдены. Я наконец-то ощутила себя человеком, а не бесформенной массой. Более того, я даже могла почувствовать, что под моей спиной не холодная, твердая поверхность, а что-то мягкое и теплое. Воздух тоже изменился, изменились запахи, все стало другим. Я больше не на полу в подъезде. Где? Надо открыть глаза и выяснить.

Это было комната. Я лежала, точнее, полусидела на диване. Полумрак. Единственный источник света – настольная лампа, и хотя в качестве освещения это был сомнительный источник, все же разглядеть комнату я могла. Она была таких же размеров что и моя, только мебели поменьше: кресло в углу, кажется очень старое, с болоньевой обивкой, стол, тоже откуда-то из прошлого, даже настольная лампа на столе, похоже, с советских времен. Только закрытый ноутбук на столе, все еще напоминал о нашем времени. Цвет обоев читался смутно, плотной структуры шторы, серого цвета задернуты. Мрачно.

Но вот то, что действительно пугало меня, так это мужская фигура в свитере, стоящая спиной ко мне у стола. В свете полумрака комнаты, эта фигура показалась просто исполинской. Широкая спина, темные густые волосы. Это, по-видимому, хозяин квартиры, только вот чего ждать от такого незапланированного похода в гости я не знала.

Как путаются мысли, и главное, куда пропала способность к анализу? Не придумав ничего умней, я простонала: «вы маньяк?»

Не поворачиваясь ко мне, мужчина усмехнулся в ответ.

– А ты его искала, когда полезла на крышу?

– Нет, – тихо выдохнула я, – я часто туда хожу.

– Знаю, – так же тихо ответил голос, – здесь хорошая акустика.

Голос. Очень низкий, грудной, вкрадчивый. У меня даже промелькнула безумная мысль, а человеку ли принадлежит этот голос, или какому-то вселенскому духу, что наполнил эту крошечную обитель. Наконец, остатки здравой логики вернулись в мой разум, и выдали единственно верный вопрос:

– А где я?

– В квартире этажом выше, – ответил мужчина, все еще не поворачиваясь ко мне.

Послышался звук открывающихся скляночек и пузырьков. За спиной исполина происходило просто таинство, или какое-то алхимическое действо. Я заворожено смотрела в сторону стола. Голова кружилась, и мысли путались.

– Нееет, там не живет никто, – протянула я.

– Ну, значит я приведение, – спокойно ответил мужчина без тени иронии.

Стало немного жутковато, очевидно, что вокруг меня творились странные вещи. Только почему о них думалось и говорилось столь буднично…?

Послышался еще один стеклянный звук, открылась еще одна скляночка, или колбочка.

– Один тут жив….? – мне не пришлось даже докончить вопрос, как осознание его нелепости пришло само собой. Фигура замерла, как бы в раздумьях, удостаивать ли вниманием такую очевидную глупость, – конечно один, – ответила я сама себе. Ну а как могло быть иначе. Если упустить деталь что места тут на одного человека, какая женщина выдержала бы такой аскетизм, и запустение холостяцкой пещеры. Сама пещера, временами, даже не казалось жилой.

Наконец, фигура повернулась ко мне, и снова, первое, что ухватило мое туманное внимание, были нереального цвета синие глаза. Правда теперь помимо цвета пришли и другие детали: густые брови, недельная щетина на впалых щеках и подбородке, темные круги под глазами, и бесконечная усталость во взгляде. Продиагностировать возраст представлялось очень трудным, что-то вроде не «старый и немолодой», возрастной диапазон велик. В руках у мужчины был кусочек белого бинта, в два шага он подошел ко мне и сел рядом. Мне стало не по себе, не от близости огромной фигуры, а от странного внутреннего ощущения. Я не услышала его запаха. Я всегда улавливаю запах других людей, но сейчас все, что я слышала, был тонкий запах шерсти его свитера.

– Поверни голову, – скомандовал мужчина. Я повиновалась. Он прикоснулся кусочком бинта к моему затылку. Острая боль пронзила тело.

– Аааааа…

– Терпи, – снова безапелляционно приказал мой случайный медик, – сейчас рану обработаю.

Было больно, но стонать не хотелось, посему, я решила заполнить паузу разговором, тем самым сдерживая стоны.

– Ничего не понимаю, я ни разу не слышала, чтоб кто-то поднимался к тебе или спускался с шестого этажа. Я бы услышала, если бы хоть один твой друг….

– У меня нет друзей, – перебил меня мужчина.

– Совсем? – изумилась я.

– Совсем, – однако, заметив мой удивленный, и одновременно сочувственный взгляд, поспешно добавил, – и не сожалею об этом.

– А разве можно об этом не сожалеть? – как то по-детски наивно удивилась я, – ведь это так печально чего-то не иметь.

Мой спаситель снова обмакнул кусочек бинта в прозрачную жидкость в маленькой баночке. Я затаив дыхание ждала новой порции пыток, но еще больше, я ждала его слов.

– Я не имею многих вещей: друзей, мобильного телефона, моих игрушек из детства…

– А игрушки-то тебе зачем? – совсем опешила я.

– Правильно! Не зачем! Поэтому и не сожалею, что их нет. Зачем сожалеть о том, что тебе не нужно. Мы сожалеем об отсутствии того, что нам актуально, и только. Мне друзья не актуальны.

Последняя фраза была сказана тоном, который отчетливо донес до меня мысль «Новые друзья мне не нужны тоже, так что не лезь в душу».

– Но друзья…. Они всем нужны…, – не унималась я.

– Я – не все! – снова оборвал меня мужчина – Голова кружится?

– Да.

– Тошнит?

– Слегка.

– Сотрясение. Но жить будешь.

Вердикт был вынесен, и диагноз поставлен. И снова по интонации последних слов так и читалось «Прием окончен. Всего доброго. Оплата в регистратуре». Огромная фигура поднялась с дивана, и снова подошла к допотопному столу.

– Спасибо.

Наверное, в иное время я бы поняла по тону голоса, и позе, что самое время просто встать, поблагодарить за оказанную помощь, и удалиться в свою конуру, но не в этот раз. Сейчас я просто не двигалась с места.

– Я могу узнать твое имя? – спросила я.

– У меня нет имени – услышала я совершенно неожиданный ответ.

– Что ты имеешь в виду?

– Ровно то, что сказал. У меня нет имени.

– А паспорт есть?

– Паспорт есть, – согласно кивнул он, – но данные в паспорте больше мне не принадлежат. Может такое быть?

– Не знаю…, – признаюсь, я совсем опешила.

– Да и что даст тебе эта информация…? – тихо продолжил незнакомец, глядя в пол, – ты лучше бы узнала, что я за человек, или что?

– Она дала бы мне представление как к тебе обращаться.

Он поднял глаза и пристально посмотрел на меня.

– А знаешь ли ты, что, даже, зная имена друг друга, мы практически не произносим их в разговорах, все больше заменяем их нейтральными фразами из серии «Знаешь», «Слушай», и все в таком духе. Так что, не засоряй память.

Воцарилась тишина, я сидела, осмысляя услышанное, и соображая, что можно ответить в такой ситуации. Через мгновение мой собеседник добавил:

– Может и не придется обращаться. Не свались ты с лестницы, знать не знала бы о моем существовании. Возможно, и не свидимся больше.

Я не знаю, что в тот момент выражали мои глаза, я даже не уверена, какие именно чувства я испытывала, я не знаю, как вообще я выглядела, но на секунду, лишь на секунду мне показалась, что в этих нереально синих глазах промелькнула искорка сожаления о последней сказанной фразе. Наверняка, это из-за моего щенячьего жалкого вида. Как я сожалею об этом моменте, как я ненавижу выглядеть нелепой. Еще моя бабуля учила меня сохранять чувство собственного достоинства в любой ситуации, какой бы тяжелой или унизительной она не была бы. «Чем ниже ты склоняешь голову, тем ближе к чужой заднице становишься» поговаривала моя бабуля. Грубо сказано, но очень верно. Вот, кажется, сейчас меня и послали известным маршрутом. Единственное, что можно было сделать, дабы не усугубить ситуацию, так это встать, поблагодарить за помощь, и раствориться в темноте дверного проема.

Как болит голова! А чего ты хотела: свалилась с крутых ступенек, какое-то время была без сознания, разбила затылок, да еще и воображение обострилось… Конечно, это все из-за травмы, и нереальный цвет глаз и ореол таинственности. Обычный холостяк, живущий в запустении. Пещерный человек, коих, наверное, треть страны. Дурочка ты!

Зато, как уютно в постели, как тепло и мягко! Завтра вызову врача, и получу больничный лист дней на десять. Здорово! Жаль только, голова болит невыносимо. Однако, если принимать анальгетики, то можно даже попробовать наслаждаться жизнью. От этой мысли стало так приятно, что я мигом провалилась в сон.

Спала я крепко и без снов. Утром меня разбудила острая боль в затылке. Я открыла глаза. Погода за окном была, на удивление, солнечная, а воздух теплый и влажный. Нужно встать и вызвать врача и принять чего-нибудь обезболивающего.

Врач приехал через два часа. Диагноз подтвердился – сотрясение. Правда, признаюсь, я умолчала о факте потери сознания, уж больно не хотелось ехать в больницу. Я просто нутром не переношу всю эту больничную атмосферу. После почти месяца, проведенного на больничной койке, у меня выработалась своего рода аллергическая реакция на холодные однотонные стены, запах медикаментов, дребезжание больничной тележки, развозящей еду и пластиковые стаканчики с пилюлями, на безликий белый цвет казенных простыней и халатов медперсонала. Мне даже кажется, что у клиник есть своя магия. Попадая туда, даже здоровый человек начинает чувствовать себя больным. Нет уж, дома и стены лечат. Да еще и от работы отдохну, ну чем не благодать?

Из еды, в холодильнике, сиротливо притаились замороженные пельмени, в шкафчике еще осталось какао, пока – это все, что мне нужно для полного счастья. Болеутоляющие подействовали, пельмени сварились, какао приятно овеяло всю мою комнатку успокаивающим уютным ароматом. Жизнь продолжается. Наверное, самый счастливый человек тот, кто умеет быть счастливым здесь и сейчас, не мечтами и эфемерным счастьем на будущее, а сейчас, сию минуту, от элементарных вещей. Вдохнул свежий ветер – счастье, согрелся от чашки чая – счастье вдвойне, услышал знакомую приятную мелодию – вообще благодать. Ну почему мы просто не замечаем таких мелочей? Мы принимаем как должное то, что нужно принимать как чудо.

Итак, осчастливив себя, я все-таки решила следовать рекомендациям врача и не находиться долго на ногах. Интересно, лежа на спине, я вдруг отметила, что никогда раньше не замечала, какой у меня потолок. Это же просто чистый лист бумаги, идеальный в своей белизне и гладкости. Просто бескрайняя интрига! На нем можно написать все, что угодно, хоть дневник вести. Например…..

Тут, благодаря силе моего воображения на потолке стали проявляться слова, словно выведенные черными чернилами:

«…И вот настал новый день! … И снова начинаю жить с чистого листа!»

Вдруг, словно ответом на мою надпись, на потолке появилась еще одна фраза, написанная красивым, наклонным подчерком. Чужим подчерком:

«Не жалей. Ни о чем, и никогда»

О как! А это уже не мои мысли. А как они тогда появились перед глазами? А просто надо больше отдыхать, вот что. И я снова провалилась в сон.

Что было вечером, помню смутно. Как спала ночью – не помню вообще. А вот утро не помнить сложно, такое пасмурное, хмурое и неприветливое. Как раз такое утро, когда готов отдать все свое материальное, мало-мальски ценное имущество лишь бы только не вылезать из-под одеяла весь день. Я снова поглядела на потолок и снова увидела каллиграфически выведенную фразу «Доброе утро!». Какая издевка! Ничего доброго в этом утре не было. Мерз нос, и сводило желудок. Не мудрено, последний прием пищи был почти сутки назад. Тогда я пообедала теми самыми пельмешками из морозильника. Припомнив, как одиноко смотрелся пакет с пельменями на пустой полке, я осознала, что сейчас холодильник пуст совсем. Мне не понравилась эта мысль. Интересно, какие ощущения более неприятные: чувство голода, или когда мерзнет нос? Полежав еще какое-то время в уютном гнезде, ворчавший желудок напомнил мне, что все-таки я взрослая девочка, и должна вести себя по-взрослому, то есть встать, одеться, добраться до магазина и покормить его, наконец, покуда он не переварил сам себя.

Поход в магазин не принес радости. Идти, конечно, не далеко, но уж очень неприятно. Ветер пронизывал аж до костного мозга. Сколько неудобств ради куриных ножек и хлеба! Дома где-то завалялась пачка вермишели, может даже какая-то крупа. Сварю суп дня на два, может на три, а то вдруг такая погода продержится еще какое-то время. Второй выход в магазин за продуктами не входит в мои планы на ближайшее будущее.

А дома так тепло. Поставила на огонь кастрюльку с потенциальным куриным бульоном. У меня талант пересаливать еду, может мне ее не солить вовсе? Ну, есть же так называемая бессолевая диета. Говорят, что это только первый месяц пресная пища стоит комом в горле, а потом привыкаешь, и вроде как, так и должно быть. Нет, лучше посолю, рискнем-с. И тут, пока я тянулась за банкой соли, мое боковое зрение уловило посторонний предмет за окошком. Практически на уровне моих глаз болталась бумажка. Что тут удивительного? Ветер. Наверняка, поднял мусор с улицы и.… Но если это ветер, то почему он не уносит ее от моего окошка? Наоборот она словно привязанная…. Она привязанная! Бумажка была привязана на ниточку и свешена из окошка сверху. Любопытство взяло свое, и я открыла окно. Поток ледяного ветра хлынул в лицо. Бумажка оказалась лейблом от пакетика с чаем. На одной стороне было выведено черным маркером «SMS», а на другой уже ручкой было написано: «Если сегодня, вдруг, соберешься на крышу, оденься теплее. Сильный ветер».

Ну, вот интересно, каким образом думает моя голова, какой логикой? Я моментально выключила уже закипающие ножки, и метнулась в комнату одеваться. Что там моя бабуля говорила про достоинство? Запамятовала. Я словно послушный солдат, получивший команду от генерала, спешу исполнить ее немедля. И куда подевалась расческа? Наверное, она там же где и мое чувство голода. Ну, конечно, я не оделась тепло. Куртка поверх легкой блузы да летние джинсы, то есть, первое, что попалось мне на глаза. Собралась минут за 15, рекордное время для женщины. Меня вела безграничная тяга еще раз, на секунду коснуться загадки, живущей за глухой дверью мрачного шестого этажа.

Выйдя из квартиры, я совершенно не думала о ключах от чердака, эта мысль даже не посетила мою голову. Я интуитивно чувствовала, что она не заперта. Дойдя до шестого этажа, я остановилась на мгновение. Сначала посмотрела на дверь, которую до недавнего времени считала нежилой, подумала о том приведение, что обитает за ней, потом посмотрела под ноги, где все еще виднелись бурые следы крови. Интересно, смогла бы я переступить через свой страх свалиться снова, если бы не это послание? Полезла бы я на крышу хоть еще один раз? Наверное, вряд ли. Пережитая боль всегда оставляет на сердце шрам, подобно острому ножу. Память о былой травме притупляет способность к рациональному мышлению, ограничивает свободу. Инстинктивно начинаешь избегать прежде любимых дорог, привычных занятий, и даже знакомых, приятных людей, если с ними связаны воспоминания о боли. Все правильно. Это защитный механизм, заложенный самой эволюцией. Но это уже не свобода.

Даже сейчас я стояла и медлила, браться ли мне за поручни. Надо. Мне туда было надо, и эта мысль подстегнула меня, словно хлыстом. Я вцепилась в перила. Шаг – подтянуться, еще один – подтянуться и…. дверь на себя! Сердце замерло, я зажмурилась. Казалось еще мгновение, и я снова почувствую удар по лицу. Пальцы побелели от напряжения. Но, вопреки ожиданию, мне в лицо подул свежий, осенний воздух. Он успокаивающе погладил меня по щекам и словно протянул руку, ободряюще приглашая подняться выше.

Я на крыше. Окидываю взглядом город с высоты, радуюсь слегка забытому чувству полета и ласкам холодного ветра, но в то же время сердце бьется очень тревожно. Я еще не взглянула на беседку, я боюсь туда взглянуть. Медленно поворачиваю голову, и замираю. Конечно, ОН там. Высокая фигура в темно коричневом кожаном пиджаке стоит в беседке, прислонившись плечом к колонне. Его нереально синие глаза внимательно наблюдают за мной, выжидая, когда закончится моя эйфория, и я удостою его взглядом. Оглядев меня с ног до головы, ОН страдальчески закатил глаза:

– Слава Богу, что хоть в бикини не пришла! Я же говорил тебе одеться теплее.

От такого напора я опешила.

– Привет, некто без имени.

Конечно, этот некто был прав, и я поступила легкомысленно, проигнорировав добротный шерстяной свитер, или даже два. Здесь было действительно очень холодно. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которую отчитали за дурное поведение. Однако, то, что я увидела затем, поставило меня в еще больший тупик. ОН достал из-за колонны теплый толстый плед, и жестом пригласил меня в беседку.

Я послушно подошла, и села на скамейку, а ОН заботливо укрыл меня пледом. Стало так тепло, что захотелось спрятаться под него с головой.

– Как чувствовал, – добавил он и сел рядом, – уверен был, что оденешься абы как.

На смену необъяснимого волнения, пришло чувство вселенского покоя. Меня не смущала даже фигура знакомого незнакомца, сидящая рядом. Я больше не чувствовала себя скованным подростком. Мне даже было не страшно повернуть голову, и еще раз заглянуть в эти бездонные глаза. Я взглянула на его лицо, и вздрогнула! Моему взору открылось то, чего я не заметила ранее, в полумраке темной комнаты, но что ужаснуло меня до глубины души. Шрамы! Все лицо было покрыто шрамами. Один косой на шее, сантиметров 7 длинной, один на лбу, один под правым глазом, один на щеке, возле носа, на губе, некоторые виднелись даже из-под темной щетины. От этого чудовищного узора лицо, когда-то, возможно, привлекательное, приобретало резкость и угрюмое, неприветливое выражение. Только глаза оставались по-прежнему живыми и выразительными, и, как мне показалось даже более выразительными на таком фоне, нежели на гладком ухоженном лице.

Наверное, от увиденного зрелища я просто подпрыгнула на месте, ну или как минимум, резко изменилась в лице. Разумеется, это не укрылось от него, его глаза тоже изменили выражение. Я уже было открыла рот, чтоб задать самый бестактный вопрос в моей жизни, ответ на который волновал меня куда больше, чем все правила приличия вместе взятые. Однако подобный разговор, очевидно, не входил в планы моего соседа и за долю секунды, до того, как издать какой-нибудь звук, ОН перехватил инициативу и задал мне свой вопрос, от которого меня пробрала дрожь:

– Почему ты хромаешь?

– Как…? Как ты заметил? Где? Никто этого не замечает, – замямлила я.

– Ну, я не все, – напомнил мне мой собеседник, явно удовлетворенный моим замешательством, – Видел твою походку из окна. Перелом бедра?

Я кивнула.

– Из-за чего? Падение?

– Нет, он был пьян, – ответила я, удаляясь мыслями в один из злополучных дней моей жизни, который была бы счастлива, забыть навсегда.

– Муж? – поинтересовался ОН.

– Нет, что ты, я замужем не была. Водитель. Меня сбила машина два года назад. Сложный перелом, больница, курс реабилитации. Но мне говорили, что я уже даже не хромаю, как минимум, не заметно.

– Смотря кому, – усмехнулся мой собеседник, а спустя секунду продолжил уже серьезно:

– Одно мне не понятно, как ты, после такой травмы, рискуешь лезть на крышу?

– А чего бояться? Если все время бояться, так и жизнь мимо пройдет. В любом случае, что должно случиться, то случится, хочешь ты этого, или нет.

В его глазах блеснул неподдельный интерес. ОН даже слегка наклонил голову в бок, как делают, наверно только овчарки, глядя что-то любопытное.

– Так ты фаталистка?

Этот интерес позабавил меня. Дело в том, что я никогда не задумывалась об этом, разве только интуитивно, ну, как минимум, свою позицию на этот счет не формулировала.

– Скорее, половина наполовину.

ОН даже развернулся ко мне в пол-оборота.

– Это как?

– Ну… – протянула я, – наверное, когда я проявляю такое вот безрассудство, то я – фаталистка. Это служит замечательным оправданием любых безумств, дескать, все равно, что будет, то будет, и от меня ничего не зависит. А вот когда меня что-то не устраивает в моей жизни, то я от души верю, что сама кую свое счастье, и стремлюсь все перекроить, так, как мне хочется.

ОН улыбался. Это было мало похоже на улыбку в доступном нам понимании этого слова. Порезы, видимо, основательно повредили его мимические мышцы. У него лишь дрогнули уголки губ, да морщинки возле глаз стали заметнее. Зато сами глаза! Они улыбались по-настоящему. Они превратились в два ограненных сапфира, что искрятся на свету, преломляя лучи солнца. Это был гипноз! Не хотелось отрывать взгляда от этих танцующих искорок в безумно красивых синих глазах. Я была просто заворожена этим зрелищем.

– Очень удобная позиция, – признался ОН.

– Так это заложено в человеческой природе, выбирать удобные жизненные позиции. Нам очень комфортно оправдывать свои действия, или ходить только проторенными маршрутами.

– Трудно не согласится, – грустно ответил мой сосед, словно вспомнив что-то далекое из своей жизни, – я сейчас смотрю с высоты на улицы, а вижу большой муравейник. Каждый муравьишка живет своим миром. Топает одними и теми же дорогами от дома до работы, смотрит одни и те же программы по возвращению, пьет кофе, или молоко из одной и той же чашки, терпит несносного начальника, сплетников и бездельников на работе, порой даже не предпринимая попыток что-то изменить в своей жизни к лучшему.

– Не все, – возразила я, – далеко не все. Есть и те, кто все время куда-то рвется, что-то ищет, теряет, находит, постоянно меняет место жительство, работу, хобби. Правда, таких меньшинство. Есть люди, которые и рады бы что-то поменять, но в силу сложившихся обстоятельств, они оказались пойманы в свою ненавистную постоянность, словно в клетку. Но ты прав, есть и те, кто просто смирился, и никуда больше не стремится.

– Почему?

– Так безопасней.

– Они не могут знать, что безопасней.

– Для человека лишь то безопасно, что он знает, и что уже испробовал. Мы очень боимся неизвестности, даже если эта неизвестность будущего сулит нам большее благо, чем настоящее. Всегда в голове пульсирует «А вдруг…» А вдруг будет хуже, а вдруг я лишусь стабильности. И даже наплевать, что эта стабильность уже ненавистна. Мы можем жить в ненавистном месте, или делить кров с невыносимым человеком, боясь потерять что имеем. А что мы имеем?

– Так ты уже ответила – отсутствие страха.

– О нет! Страх – это неизменный спутник нашей жизни. Он с нами ежесекундно, и это нормально. Это то, что помогает нам выживать. Мы учимся из страха не найти в будущем работу, работаем из страха остаться без денег и крова, терпим не тех людей из страха остаться в одиночестве. Порой, мы даже женимся по этой же причине, что лично у меня вызывает особый протест.

ОН слушал меня очень внимательно, потом спросил:

– Ты поэтому никогда не была замужем?

Я смутилась, хоть и слегка:

– Ты тоже находишь это странным? Я просто не хочу никому принадлежать. По крайней мере, пока…. Вот и все.

– Я полагаю, окружающие находят это странным, верно?

Ненадолго повисла тишина. Я подбирала слова в уме, а ОН меня не торопил. Просто, мы сидели на крыше, на узкой скамеечке. Ветер начинал потихоньку стихать. Серое небо опустилась еще ниже, в преддверии дождя. Казалось, все вокруг погрузилось в состояние ожидания. Деревья перестали качаться, остатки листьев больше не шелестели, а влажная прохлада стеной замерла в воздухе.

Наконец мои слова нарушили выжидательную тишину.

– Знаешь, некто без имени, в первой половине 20го века жил в Вене выдающийся архитектор Фридрих Хундертвассер. Он был настолько странен и непостижим окружающим, что даже его архитектура приводила всех в изумление. Он был противник однообразия и одинаковых окон, благодаря чему, все его дома напоминали огромную, разноцветную мозаику. Так вот, он всегда носил на ногах разные носки, как правило, контрастные. Когда его спрашивали, почему он носит разные носки, он неизменно отвечал: «А вы, почему носите одинаковые?» Просто у каждого есть СВОЯ правда.

Мой пример явно повеселил моего собеседника. Два голубых сапфира заискрились еще ярче.

– Да, у каждого, правда своя, – эти слова были адресованы в никуда, словно дополнение к его собственным размышлениям.

– Даже не в правде дело. Все дело в форматах: форматах мышления, форматах жизни. Если это квадрат, значит, он должен иметь четыре угла. Если это женщина тридцати лет, значит, она должна быть замужем, ну, в крайнем случае, разведенная. В глазах окружающих даже мать-одиночка, пусть и глубоко несчастная, выглядит меньшей аномалией, чем незамужняя женщина, хоть эта незамужняя во сто крат счастливей окружающих ее соседей. Создается ощущение, что в нашем обществе взращивается и лелеется культ несчастья. Может нам так жить проще, кто знает. Мы охотно рассказываем о своих проблемах, в подробностях. Любим сочувствовать неудачникам, и очень любим осуждать тех, у кого все сложилось. Так что, все просто – что не в заданных рамках, то находится вне их.

Он задумался.

– Интересная мысль. Только ведь у квадрата действительно четыре угла.

– Так ведь люди не геометрические фигуры. К ним нельзя применять те же законы.

Разговор начал принимать философское направление. Он снова решил вернуть его в более обыденное русло:

– Откуда ты знаешь про архитектора? Читаешь много?

– Нет, – ответила я, – читаю мало. Просто я по образованию архитектор, мне положено знать такие факты.

ОН внимательно смотрел мне в глаза несколько секунд, словно стремясь прочесть в них какую-то информацию, после чего сказал:

– Ты не создаешь впечатление человека, довольного своей работой.

– Так я и не довольна – призналась я, – я давно уже не работаю по специальности. Так, занимаюсь документооборотом в одной фирме. Входящая и исходящая корреспонденция, приказы, визы, это невероятно скучно…

– Ну да, особенно для творческого человека, – продолжил за меня мой собеседник. – Почему не по специальности?

– Так получилось, – я вздохнула, не хотелось вдаваться в подробности, – все возможно в нашей стране.

Мне очень понравилось, как звучит слово «наша», оно объединяло меня с моим незнакомцем в одну общность, но мне это было приятно, и где то в глубине души хотелось иметь больше таких «наше». Наш дом, наш город, наша страна. Как же приятно это звучит.

– А чем ты занимаешься? – отважилась спросить я.

– Я консультант, – сухо ответил ОН

– А что консультируешь? – снова осторожно задала вопрос я

– Разные вопросы, – услышала я ответ тоном, не допускающим дальнейших расспросов. Между нами снова выросла стена.

На крышу упали первые капли дождя, затем еще и еще, пока перед глазами не предстал настоящий ливень. Хотя мы сидели под крышей беседки, капли, тем не менее, стали долетать и до нас.

– Думаю, пора спускаться в помещение, – произнес ОН, снова обращаясь скорее к себе, чем ко мне.

Я кивнула, скинула плед, и мы быстрым шагом направились к двери.

Сначала спустился он, потом подал руку мне и, страховал меня от падения все то время, как я спускалась с крутых ступеней. Мы остановились друг против друга. Надо было, как то попрощаться, что-то говорить, но ничего подходящего на ум не шло. Наконец я сказала:

– Что ж, у тебя в гостях я уже была, моя очередь пригласить тебя на чай в удобное для тебя время.

В ответ он покачал головой:

– Нет, не приду. Ты меня совратишь, чего доброго.

Это было произнесено так серьезно, и лицо было серьезным, а глаза смеялись. Конечно, он просто насмехался надо мной, наслаждаясь моим замешательством. Есть же люди, способные насмехаться только глазами. Ему, определенно, нравилось выводить меня из душевного равновесия. И конечно, я смутилась, сильно смутилась. Но единственным возможным выходом из глупого положения, могла быть только такая же усмешка в ответ. И, приняв самый беззаботный вид, я ответила:

– Ну, может оно того и ст… стоит.

Катастрофа. Мой голос предательски дрогнул, и вместо насмешливого тона из моих уст сорвалось бесконечно смущенное, невнятное бормотание. То, что произошло дальше, повергло меня в панику – я начала краснеть. Щеки залились сначала алым, затем бордовым цветом. О, если бы сейчас можно было сменить агрегатное состояние и испариться, улететь, исчезнуть, чтоб не чувствовать себя школьницей перед студентом старшекурсником.

В ответ на это, в его глазах появилось странное выражение. Они больше не искрились озорством. Они буквально всматривались в самый центр моей сущности, вгрызались в меня, изучали, обнажали душу, так же как способны глаза обнажать тело, даже под одеждой. Секунды длились вечность под этим взглядом. Это была просто пытка. Наконец, коротко бросив «Может быть», ОН резко развернулся, и скрылся за своей дверью.

Ты идиотка! И-ДИ-ОТ-КА! Ну что ты вытворяешь? Почему ты позволяешь не пойми кому, так выводить себя из равновесия?

Я возвратилась домой в бешенстве. Я никогда еще не чувствовала себя так унизительно. Кретинка! Я кретинка! От досады, я пнула табурет. Нет, надо с этим заканчивать. Если в присутствии человека я не способна удержать контроль над своими эмоциями, лучше больше с этим человеком не встречаться. Жила же я до этого как-то? Нет, серьезно, какая кретинка, он только пальцем поманил, и я рванула на крышу. Хватит с меня! Все! Довольно!

Я подошла к своей кастрюльке с позабытыми куриными ножками. А ведь я могла спокойно посидеть дома, и попить теплый бульон. Ну, вот сейчас я дома, а кушать совсем не хочется. Мне вообще ничего не хочется. Разболелась голова. Я пошла, легла на кровать, и снова уставилась в потолок.

Мой белый лист снова вывел мне слова чужим наклонным подчерком:

«Не жалей ни о чем, ни о сказанном слове, ни о брошенном взгляде, ни об искренней интонации, не режь свою жизнь на части Я-Я и Я-мир вокруг меня, не теряй себя иначе тебя потеряют окружающие».

Прочитав это, я усмехнулась. Кто-бы не писал это ахинею, он не был на моем месте. Силой мысли я вывела другую фразу:

«А если в глазах другого человека выглядишь ну просто круглой дурочкой?»

«А если не дурочкой, а просто самой собой? Если это ценно сейчас, когда носить маски стало нормой?» – ответила мне новая фраза.

«Да кому сейчас нужна искренность?»

«Не всем, но быть искренней значит понимать, кто нужен тебе».

«Мне никто не нужен…. Никто»

Я закрыла глаза, а в голове все еще пульсировало «Никто». Когда я открыла глаза, было уже темно. Мой день продлился всего несколько часов, за которые я даже не успела поесть нормально. Что поделать? Пойду, поприветствую недоваренные ножки, перекушу да проверю электронную почту.

Ножки сварились быстро. Теплый бульон согрел меня изнутри, и успокоил мой разгневанный желудок. Электронная почта порадовала парой писем от старых друзей, и даже одним с работы, с пожеланием скорейшего выздоровления. Корпоративная культура. Что ж, мерси, приятно. Остаток вечера прошел за написанием ответов, и, хотя я безумно была рада их получить, тягостный осадок на сердце все никак не покидало меня.

Нужно придумать занятие на завтрашний день. Не хочу сидеть дома, не могу.

Занятие нашлось. Рано утром я оделась и почему-то на цыпочках вышла из дома. Перед выходом я по привычке взглянула на потолок. Мой белый лист поприветствовал меня новой записью:

«День чудесный! У тебя все получится»

– Доброе утро, дядя Паша! – помахала я рукой моему любимому дворнику. Он, в ответ, одарил меня теплой улыбкой:

– Куда спешишь, девочка?

– Есть дела, дядя Паша.

Я невольно подняла глаза на крышу, где еще вчера, сидя под теплым одеялом… Нет, хватит. Опустила глаза и ускорила шаг прочь от дома.

Ноги сами привели меня к небольшому двухэтажному кирпичному зданию. На входной двери висела неприметная вывеска «Детский центр эстетического развития». Я давно хотела сюда прийти, да все откладывала, а сейчас есть и время, и настроение глотнуть свежего воздуха детской наивности и искренности. Я всегда считала детей маленькими существами из другого мира, и всегда боялась идти с ними на контакт. Мне казалось, что они умнее меня, и я зачастую чувствовала себя неловко в их присутствии, может потому, что совершенно не знала как себя нужно с ними вести.

Мой профессор по живописи всегда говорил, что только у детей в рисунках присутствует чистое творчество, не пойманное в рамки форм и пропорций. Это в дальнейшем, взрослея и развиваясь, мы попадаем в ловушки существующих стандартов, и уже не способны вырваться из них. А пока детская душа не отягощена знаниями и опытом, она свободна, она парит, для нее все возможно. Дети передают не форму, они рисуют содержание, суть вещей.

Центр был открыт. В холле была экспонирована выставка детских работ от 4 до 10 лет. Все рисунки были аккуратно обрамлены в разноцветные рамочки, и представляли собой разноцветную трогательную мозаику на стене.

Я подошла ближе. Картины и правду были просто волшебными, такими нежными и трогательными, с таким интересным сочетанием красок. Взрослому человеку такое на ум точно не придет. Вот на одном рисунке изображена странная птица, сама синяя, а крылья размыты. Если смотреть расфокусированным взглядом, создается впечатление чистого полета. И правда изображена не птица, а ее суть – полет и свобода. На другой картине была нарисована семья: папа – человечек с тонким телом, но большой головой, а мама почему-то с длинными руками. Почему так? Хотя если включить логику, то все просто: папа – умный, у него большая голова, там много мыслей, а мама много работает по дому, у нее должны быть длинные руки, чтобы все успеть.

– Привет! Ты любишь рисовать? – послышался за спиной тонкий детский голос. Я обернулась. Передо мной стояла девочка лет 4–5, в зеленом, аккуратном платьишке с косичкой.

– Привет, – немного растерялась я. – Люблю, да.

Большие, небесно-голубые глазки девочки буравили меня с искренним интересом.

Я присела на стульчик, чтоб быть ближе к лицу девочки, она тоже вызвала у меня любопытство.

– А что ты любишь рисовать? – спросил маленький ангелок в зеленом платье.

– Дома, разные дома, – ответила я.

– А кто в них живет? – снова задала бесхитростный вопрос девочка.

– В них живут разные люди.

– Хорошие люди?

– И хорошие, и плохие, разные – сказала я, но мой ответ явно огорчил ангелка.

– Ты не рисуй домики для плохих людей, тогда в мире не будет плохих людей, им будет негде жить.

Ничего себе идея. Железная логика, нельзя не согласиться.

– А где твой рисунок? – поинтересовалась я.

Девочка показала пальцем на картинку, где был изображен дом, а рядом нечто, по форме напоминающее амебу. Это нечто было странного грязно кирпичного цвета, имело глаза, и, кажется даже хвост.

– А что это? – наивно спросила я.

В ответ девочка посмотрела на меня так, словно я спрашиваю о такой очевидной истине, что она даже не понимает, как тетя способна не знать таких элементарных вещей.

– Это же чудовище! – наконец ответила малышка. И для убедительности сделала убедительный жест, протянув вперед ручку, раскрытой ладошкой вверх. И действительно, как я могла не догадаться?

– Оно злое?

– Нет, просто оно очень грустное. Но ничего, скоро придет слоник, и они пойдут играть. И чудовище перестанет грустить.

– А почему слоник? – удивилась я.

– Потому, что все слоники добрые. – Услышала я неожиданный, но по-детски вполне объяснимый ответ.

– А что ты делаешь, когда тебе грустно? – я начала проникаться детским мышлением, таким простым и бесхитростным.

– Я прошу маму купить мне мороженое, – сказала девочка, и тут же резко развернулась, и побежала к маме, появившейся в коридоре.

Ну что ж, мороженое, так мороженое. Сегодня я просто позволяю себе насладиться чудесным днем.

Погода стояла восхитительная, пахло мокрой осенней листвой, а проказник ветер то и дело проникал под полы моего пальто. Я прошлась по городскому парку, собирая в букет большие, красные листья клена. Ноги утопали в мокром ковре, смягчая тем самым мои ритмичные шаги. По дорожкам и аллеям парка бродили молодые мамаши с колясками и влюбленные парочки. Они гуляли, кто в обнимку, кто, держась за руки, периодически останавливаясь, перешептываясь и хихикая. Я засмотрелась на одну пару, высокого худощавого парня и девушку, похожую на маленького эльфа. Внешне они оба выглядели несуразно, и даже комично. Уверена, поодиночке каждый из них казался бы не более чем смешной мультяшкой. Однако, гуляя сейчас по парку за руку, они смотрелись очень гармонично, как один единый организм. Я даже поймала себя на мысли, что никогда раньше не видела пары красивей. Девчонка-худышка рассказывала что-то своему молодому человеку, очень эмоционально, постоянно жестикулируя. Ее глаза пылали возбуждением, и ни на секунду не смолкал бубенчик ее голоса. Парень слушал очень внимательно, и периодически кивал головой. И тут я ощутила укол где-то под сердцем. Это был самый настоящий укол зависти. И все это не потому, что они были влюблены и счастливы. Мне стало завидно, что эта девочка может кому-то рассказать, о том, что ее волнует, беспокоит, или вызывает интерес. Меня сейчас тоже переполняли противоречивые чувства, за столько лет накопилось столько мыслей, и так распирало изнутри рассказать о них тому, кто не будет к ним безразличен. Мне тоже захотелось, чтоб кто-то кивал головой в такт всему, что я говорю, прогуливаясь со мной рядом. Я провела столько времени в молчании. По сути, я молчала, даже когда вела светские беседы, обсуждала дела по работе, или болтала о пустяках с подружкой. Это все так, сотрясание воздуха. Слова ведь должны быть не только информативны. Слова – это ценность, средство донести то, что нельзя увидеть глазом. Это способ раскрыть внутренний мир. А я даже забыла, когда я говорила, по-настоящему. Наверное, я очень устала от молчания, наверное, поэтому завидую, впервые в жизни. Что ж, у одиночества тоже есть свои издержки.

И все же, день вне дома принес мне облегчение. Я снова почувствовала себя физически окрепшей, вернулась ясность мышления.

Утро следующего дня встретило меня приветливыми лучами осеннего солнца. После непродолжительной уборки дома, я, с превеликим удовольствием, подставила свое тело под душ. Когда я стою под душем, то всегда представляю себе, как струи воды смывают с меня не только грязь, но и суетную мелочность моего быта. Вода обладает воистину чудесным эффектом, она целительна. Недаром крещение проходит именно водой. Она очищает, облегчает и смывает с души бремя грехов. А еще, удивительное наблюдение, если мне нужно подумать, прийти к какому-нибудь решению, найти идею, то я иду именно к воде. Если нет возможности посидеть рядом с природным источником, то я встаю под душ. Говорят, что вода даже обладает памятью, и если нужно лучше усвоить информацию, то во время обучения нужно пить воду. Так это, или нет, я не поручусь, но то, что она действительно помогает думать – это факт.

С чувством обновления, обмотав волосы полотенцем, я вышла в прохладную комнату. Осталось взять фен, высушить волосы, и снова полюбить свое отражение в зеркале.

Кстати о фене, у меня кажется провод не в порядке, надо будет отнести в ремонт. «Надеюсь, током меня не ударит», мелькнула мысль, когда я подносила вилку к розетке. И за секунду до включения я буквально подпрыгнула от звука дверного звонка. Бог мой! Как же я напугалась! Кто посмел потревожить меня в такой чудный день? Какими проблемами? Может торговые агенты, или дяде Паше чего потребовалось? Не открыв – не узнать. Я снова натянула полотенце на голову, чтоб спрятать влажную копну не уложенных волос и повернула замок входной двери.

Открыв дверь, я буквально оцепенела от неожиданности. У порога стоял ОН, прислонившись к стене. Как всегда высокий, угрюмый и непостижимый. Увидев меня растерянной, с полотенцем на голове, он улыбнулся, эта гримаса впервые напомнила мне настоящую улыбку. А глаза засмеялись, самым озорным образом. Казалось, эти синие прожекторы принадлежат еще юному, развязному парню, а не угрюмому медведю средних лет, столько в них было живости и молодости. Этот контраст молодых искрящихся глаз на мрачном, истерзанном лице всегда потрясал меня.

– Привет! Чем обязана визиту? – удивленно спросила я.

– Так, ты ж сама пригласила, помнишь?

Ой, лучше бы мне не помнить, я пытаюсь забыть этот конфуз уже третий день. Однако, воспоминания об этом неловком моменте на шестом этаже явно придали мне сил и дерзости. Я сердилась. В основном сердилась на себя, сердилась на него, за то, что это ОН поставил меня в такое идиотское положение. Хотя, нет, конечно, я сердилась на себя.

– Вообще-то вежливые люди сначала предупреждают, прежде чем прийти, – ответила я с вызовом. Но что самое ужасное, ни мой тон, ни мои слова нисколько не смутили моего нежданного гостя. Наоборот его глаза заискрились еще сильней.

– У меня же нет телефона, ты забыла? – сказал хитро прищурившись.

Я указала рукой на окно:

– Мог бы “SMS” прислать.

– Чтоб дать тебе шанс сбежать из дома за пять минут до моего прихода? – ответил ОН насмешливо.

Его непробиваемость рассердила меня еще сильней. И все же, иное, неведомое доселе чувство, где-то в глубине моей души, вдруг, вступило в бой с моим раздражением. И, увы, победило. Я сделала шаг в сторону, предлагая визитеру войти.

– Куда-то уходишь? – поинтересовался будничным тоном мой сосед, заходя в квартиру.

– Просто голову мыла, – угрюмо буркнула я.

– А, ну понятно, иди суши волосы, а я пока чай сделаю. – Сказал он и свернул на кухню. Пару секунд я постояла на месте, опешив от такой вольности, однако, через некоторое время, снова превратившись в послушного капрала, зашагала в комнату завершить начатое дело.

Сквозь шум работающего фена с кухни доносились звуки звенящей посуды, закипающего чайника и открывающейся дверцы холодильника. По-хозяйски открывались шкафчики и двигались баночки.

Я наклонила голову, чтоб хорошо просушить затылок и через несколько секунд увидела ноги мужчины, стоявшего в дверном проеме. Подняла голову и выключила фен, всем своим видом демонстрируя превеликое внимание к тому, что мне должно было быть сказано. Мои растрёпанные волосы торчали в разные стороны, и догадываюсь, что выглядела я в тот момент очень потешно.

ОН внимательно следил за каждым моим движением, и когда фен был выключен, сказал:

– Знаешь, как говорят о таких холодильниках, как у тебя? Что в них даже тараканы вешаются от голода.

Я гордо вскинула голову. Все-таки я была на своей территории, и родные стены придали мне уверенности:

– Вообще-то в гости не приходят без коробки конфет, хотя бы. А я вот гостей не ждала.

ОН небрежно пожал плечами.

– Ну, во-первых, я уже несколько лет не ходил в гости к молодым девушкам, потерял навык, мне это можно простить. А во-вторых гости гостями, а сама-то ты чем питаешься? Святым воздухом?

Я еще сильней распрямила плечи.

– Не померла, как видишь. Наоборот, прибываю в хорошей форме.

В подтверждение своей правоты, я раскинула руки в стороны, демонстрируя свою, довольно таки неплохую фигуру, в облегающей серой футболке и спортивных штанах. В ответ, он демонстративно скользнул по мне взглядом, от макушки с лохматой копной волос до носков, самым критическим образом, и ухмыльнулся:

– Ну да, не Джулия Ормонд, но сойдет.

От такой наглости у меня аж свело связки. Первый раз я услышала от мужчины не комплимент, а оценку ниже среднего. Мое женское достоинство не могло такое снести, и, забыв про такт, я выпалила:

– Прошу прощения, но вы мосье тоже далеко не Кларк Гейбл. Особенно с таким эээээ…. макияжем.

К моей величайшей досаде он совершенно не смутился моей атаке, наоборот улыбнулся еще сильней и весело ответил:

– А как же стереотип, что шрамы украшают мужчину. Разве они не придают лицу брутальности. Разве все женщины не любят брутальных мужчин?

– А я не все! – отчеканила я.

Он зааплодировал:

– Браво, девочка! 1:1

Признаюсь, такая реакция меня порядком обескуражила.

– Ты что, проверяешь меня? – осторожно спросила я.

– Да нет, просто я по природе своей сволочь, так что, мне надо давать отпор периодически. – Небрежно бросил он, словно говорил о каких-то бытовых вещах. – А сейчас я предлагаю выкурить трубку мира и пойти пить чай.

Меня немного остудила такая самокритика, и я тихонько поплелась за ним на кухню.

На столе уже стояли чашки с чаем и сушки, которые прятались от меня в шкафчике. Скудно. Но в этом что-то было необычно уютное.

Мы сели, друг против друга.

– Я кстати не курю, – сказала я, отхлебнув чаю.

– Я тоже, – бодро добавил он, – бросил, когда мне легкое зашили.

Боже, как же мне хотелось подвести разговор к вопросу о его шрамах! Казалось, момент был самый благоприятный: и настроение у него хорошее, и обстановка располагала, да и к тому же, он первый коснулся темы личного. И все же, я испугалась. Памятуя о том, как быстро выросла между нами стена, там, на крыше, лишь стоило мне спросить что-то о его жизни, я струсила попробовать еще раз. Очень уж мне хотелось продлить это чудесное мгновение беззаботного разговора и почти семейного уюта. Так что, упустив такой чудесный шанс, я свернула разговор на незначительные темы.

– А тебе правда нравится Джулия Ормонд?

ОН кивнул:

– Умница, красавица, трудоголик. Как она может не нравиться? А тебе правда нравится Кларк Гейбл?

– Мне нравится «Унесённые ветром», – неопределенно ответила я.

– А, ну да, «Я не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом после» … – припомнил он знаменитую фразу Скарлетт О’ Хара.

– Между прочем, очень ценный навык. Мне хотелось бы им овладеть. Но пока вот, что-то не получается. Я человек импульсивный, эмоциональный, и это, как говориться играет против меня. Бывает так, что одним порывом выпалишь что-нибудь, или сделаешь такое, о чем потом жалеешь. Сижу порой, уже post factum какой-нибудь глупости, анализирую, как все могло сложиться, сохрани я хладнокровие в той или иной ситуации. Эх, если бы не ляпнула я что-нибудь на горячую голову, не попала бы в дурацкое положение.

Он внимательно выслушал меня, глядя казалось, прямо в душу своими синими сапфирами, а потом очень серьезно произнес:

– Не надо! Не жалей ни о чем, ни о сказанном слове, ни о брошенном взгляде, ни об искренней интонации, не режь свою жизнь на часть Я-Я и Я-мир вокруг меня.

От услышанного, у меня в горле встал ком. Эти слова, написанные беглым подчерком, давно врезались мне в память. Повинуясь странному инстинкту, я закончила эту мыль:

– ….. не теряй себя, иначе тебя потеряют окружающие.

ОН изумленно впился в меня глазами.

– Это твои мысли, или ты мои прочитала? – совершенно искренне спросил странный человек без имени.

А мне было не до ответа на этот вопрос, да и ответ я не знала. Мысли эти, конечно же, не мои, я словно подглядела их в чужой тетрадке, но и его мысли я прочесть не могла, ОН по-прежнему оставался для меня непостижимой тайной. Я ничего не могла прочитать ни из его глаз, ни с мимики, которая, ко всему, была изуродована порезами, ничего. Но от того, что эти слова сотрясли воздух в моей кухни, мне стало настолько не по себе, что просто хотелось вжаться в стенку, и стать незаметным барельефом.

Мое смятение было настолько очевидно, что смутило даже его. ОН опустил глаза и замолчал, глядя в темную бездну чая в чашке. Мы оба не знали, что сказать друг другу. Момент застыл под аккомпанемент звенящей тишины.

Наконец, я встала и подошла к окну. Волна эмоций, зародившаяся где-то в районе солнечного сплетения, подобно цунами, поднялась, и ударила мне в лицо.

– Говоришь, не сожалеть? А ты? Ты ведь сожалеешь! Посмотри на себя, на свое затворничество! Что это, если не сожаление? Ты боишься людей, света, зеркал. Не давай советов, которым не следуешь сам!

Я выпалила это с таким отчаяньем, которого не ожидала от себя. Он прав, искренность – великая ценность. Она бывает сильнее всякого оружия, ей сложнее всего сопротивляться. Это стало очевидно, как белый день, когда моя отчаянная искренность пробила броню его защиты. ОН поднял глаза. Первый раз я увидела в них такую невысказанную грусть, такую боль, такое бездонное озеро непостижимой тоски.

– Милая, я не жалею. Пойми, жизнь – это большая школа. Вот это, – он ткнул пальцем в косой шрам на щеке – плохая оценка за урок, как отличить поддельное от истинного. Видимо, я много прогуливал теоретический материал. Вот и получил двойку за практическое занятие. Но теперь я усвоил этот материал на отлично, поверь мне. Остался лишь один неприятный момент, у меня нет ни желания, ни сил применять эти знания в дальнейшем на практике. А вот ты – маленькая гордая птичка, которая так хочет казаться сильной, и уверенной, а на деле всего лишь трусиха, по больше моего. Ведь ты всего боишься. Ты и сейчас боишься меня спросить, откуда у меня такое распрекрасное лицо. Тебя просто распирает от любопытства, а спросить напрямую, духу не хватает.

– А ты бы ответил? – робко спросила я.

– Это другой вопрос, но, по крайней мере, ты бы не мучилась в дальнейшем горьким сожалением, что даже не попробовала это узнать. Ты боишься делать поступки, потому что боишься ошибаться!

Я молчала, словно завороженная слушая эту горькую правду. ОН поднялся, в два шага подошел ко мне и крепко схватил меня за запястье. Жгучая боль пронзила руку до самого плеча.

– Ты – всего лишь маленькая беспомощная ласточка. Тебе нужно подняться на крышу, чтоб ощутить себя свободной. Ты искренне веришь, что ты независима, и отлична от других. Нет, девочка, то, что ты чувствуешь – это псевдосвобода. По-настоящему свободный человек чувствует свободу среди людей, ему не нужно подниматься наверх, ему не нужны специальные условия, потому, что свобода у него в голове и в сердце. А ты живешь в страхе и самообмане. В твоем холодильнике еда лишь на сутки. Ты не покупаешь больше. Ты боишься завтрашнего дня, боишься своих решений. Да ты и сейчас, глядя мне в глаза, боишься признаться, что вот в эту самую минуту у тебя болит запястья под моей ладонью. Оно было сломано в той же аварии, когда пьяный водитель сбил тебя на легковой машине. У тебя было сломано бедро, открытый перелом левого запястья и возможно сломано пару ребер. Так ведь?

Я не знаю почему, может быть из-за боли в кости, может из-за жестокой, бескомпромиссной правды, мои глаза заволоклись слезами, и изображение стало размытым. Конечно, он был прав во всем, даже про открытый перелом в запястье. Все это было больно слушать. Однако, мой палач и не намеревался отпускать мою руку, наоборот, он резко развернул меня лицом к окну и одним движение распахнул створку. Холодный осенний воздух, с коктейлем из запахов гниющей листвы, ворвался в кухню, и окатил нас ледяной волной.

– Смотри, – он слегка подтолкнул меня ближе к распахнутому окну, – смотри, там жизнь. Там, за окном. Иди, и не бойся оступаться. Не бойся совершать ошибки, не жалей о непродуманных поступках. Жизнь не шахматная партия, ее не просчитать на три хода вперед, как бы ты не старалась, солому не подстелешь перед падением, так какой смысл прятаться от жизни. Дыши! Будь свободной!

– …что бы, так же как и ты, получить плохую отметку? – наконец не выдержала я его натиска. Меня захлестнула разрушительная тяга сделать ему так же больно, как больно было сейчас мне.

Мои слова, которые, очевидно, попали в самую точку, заставили его ослабить хватку, и, наконец, выпустить мое запястье. Только я не почувствовала облегчение. Я думала, что сжимая мою покалеченную руку, ОН причинял мне боль, а после высвобождения стало еще больнее. Только характер боли изменился, стихла физическая, усугубилась душевная. Я действительно почувствовала себя беспомощным воробышком с поломанным крылом. Я никогда не позволяла этому чувству вырваться на свободу, а всегда держала его взаперти, мне было стыдно. Я стыдилась чувства слабости даже наедине с собой, нет, в первую очередь перед собой. Я боялась, что пошатнется моя самооценка, мой образ, который я выстроила сама для себя, что исчезнет придуманная Я, та, какой я хотела себя видеть. А ОН, своими жестокими словами заставил меня вспомнить, кто я есть на самом деле, он одним движение сорвал замок с клетки, в которой таилась моя уязвимость. У меня подкосились ноги, и ведомая инстинктивным желанием почувствовать себя защищенной, я по-детски прильнула к его широкой груди, и спрятала лицо на его плече.

Он обнял меня одной рукой, а второй стал гладить по голове, как ребенка.

– Нет, девочка, такую оценку ты не получишь. Для этого нужно быть безумным человеком по природе, нужно хотеть рисковать. Ты человечек осторожный, так что, не бойся. – Приговаривал ОН утешающим тоном, словно жалел меня за разбитые коленки.

Я всхлипнула, еще сильней зарываясь лицом в его свитер.

– Я обидел тебя, да? – ласково спросил мой гость. Я замотала головой.

– Нет, нельзя обидеть правдой. Огорчить можно, обидеть нельзя.

В ответ он, не выпуская меня из своих рук, аккуратно подвел к столу, усадил на стул, затем закрыл окно и снова вернулся ко мне, сев передо мной на корточки.

– Ты только не плачь, маленькая ласточка. Я даже не подозревал, что тебя настолько тяготит клетка, в которую ты себя заточила.

– Почему, ну почему ты знаешь обо мне так много, просто насквозь видишь, а я не знаю о тебе ничего. Может я просто не такой хороший психолог? Может, я просто не способна считать даже ту информацию, которая лежит на поверхности? – все еще всхлипывая, я судорожно задавала один вопрос за другим, даже не ожидая получить на них ответы.

– Просто у тебя нет опыта, – успокаивающе ответил он, убирая непослушную прядь с моего лба, – ты настолько морально отгородилась от людей, настолько стала считать себя иным видом, что перестала замечать элементарного. Люди стали для тебя, своего рода, инопланетянами. Это еще одна причина, почему ты одна, и никому не хочешь принадлежать. Если ты хочешь уметь защищаться, то поверь мне, такая защита как у тебя, когда ты сидишь как цыпленок в скорлупе, самая непрочная. Вот треснет твоя скорлупа, и что тогда? Мы учим организм защищаться, путем вакцинации. Вводим в организм подавленный вирус, и начинают вырабатываться антитела. А где твой иммунитет? Где твои антитела на обиды, на чью-то несдержанность, на чужую ранимость, на суждения и осуждения? Для этого надо уметь отстаивать право быть собой. Уметь выдерживать натиск мнений, недовольств, раздражений, попыток тебя изменить. Нужно уметь сохранять СЕБЯ, понимаешь, не прятаться за ложный образ, а идти по жизни с высоко поднятой головой.

Я как прилежная студентка слушала его наставления, сидя на кухонном стуле. Его низкий, бархатный тембр голоса действовал просто гипнотически успокаивающе. И даже страх отступал понемногу. Все, что было сказано, имело смысл, все было так. Может это тайна его голоса, может атмосфера, но мне стало спокойно, а в голове, вместо сотен «Почему?», поселился один вопрос:

– Ответь мне, пожалуйста, как ты узнал про запястье?

Он улыбнулся:

– Ну, это совсем просто. Я заметил, что у тебя левое запястье потеряло мобильность. Оно не сгибается так, как должно. Ты рассказала про аварию. По характеру травмы ноги, я, примерно представил, как могло выглядеть твое падение. Он ударил тебя сбоку, и ты перелетела через капот, значит, скорее всего, упала на левый бок. Ну, еще кое-какие знания, характер ограниченности движений, позволили мне сделать вывод, что рука плохо функционирует в результате открытого перелома лучезапястного сустава. А когда я с силой надавил на сустав, ты вздрогнула от боли, значит, я был прав.

Он протянул мне чашку с чаем.

– Ну что, успокоилась немного? Вот и хорошо.

– Ты – медик? – наконец, решилась спросить я.

– Нет, я не медик. Ты прости меня, мало того что пришел без коробки с шоколадом, так еще и расстроил тебя.

– Не извиняйся, пожалуйста. Все правильно. Мы с тобой очень похожи. Мы оба прячемся, только разными способами. Ты в своей пещере на шестом этаже, а я в той пещере, которая видна только мне.

– Да. Только по разным причинам. Расскажи о своих, пожалуйста. – Спросил ОН, перебирая пальцами пряди моих волос.

– Наверное, причина очевидна. Это одиночество, как таковое. Когда два года назад я лежала в больнице после той аварии, тогда только стало очевидно, почему все так. Я вдруг отчетливо осознала, что сейчас пока я в гипсе на больничной кровати, обо мне заботятся. Но, рано или поздно, мне придется вернуться домой, в мой пустой дом, и снова придется учиться ходить, и никто не будет рядом со мной в этот момент. Никто не подаст руку, когда я выхожу из ванной, никто не принесет чашку чая в постель, если сильно болит нога. Тогда, хвала Небесам, все обошлось, ко мне приехала подруга и помогла мне пройти полный курс реабилитации. Но вот, подруга уехала, а я осталась лицом к лицу с моим одиночеством. И мне пришлось учиться жить заново. Я убедила себя, что в одиночестве мне комфортно, чтоб не тосковать о другой жизни. А по какой причине ты….

– Моя причина… да, у нас разные причины. Моя причина в том, что я потерял свою жизнь, а твоя жизнь еще и не начиналась.

Меня разбудила тишина. Глупо звучит, я ведь живу одна, и привычна к звуку тишины, но сегодня эта тишина была по-особому тихая. Меня разбудила пустота внутри меня, какой-то вакуум наполнил желудок и голову. Стало так страшно, что я не рискнула сразу открыть глаза. И вот, наконец, я отважилась взглянуть на мир, залитый утренним светом. Моим глазам предстал потолок, мой белый листок бумаги, с которым я общалась последнее время…. И ничего. Ни одной надписи, ни слова, словно здесь никогда не появлялись фразы, написанные беглым подчерком. Пусто. Я попыталась воображением написать фразу «Ответь мне», но не смогла сделать даже этого. В панике я вскочила с кровати, и стала метаться по комнате, словно лев в клетке. Беспокойство нарастало. Нужно было что-то сделать, хоть что-то. Я догадывалась о причине моего беспокойства и огромной космической дыры внутри меня, я предчувствовала.

Наскоро одевшись, я пулей вылетела из квартиры, и полетела на шестой этаж. Вот она дверь, я стою перед ней, и в ужасе понимаю, что предчувствие меня не обманывает, она пуста. Стучусь. В ответ тишина. Стучу еще. Снова тишина. Еще и еще и еще…. Обессилев, сползаю по стенке на корточки, рядом с дверью. ВСЕ, его больше здесь нет. Все закончилось.

Часть 2

Говорят, что расставание – это маленькая смерть. Я слышала эту мысль, а поняла ее только сейчас. С его уходом в мою жизнь пришла пустота. Все мои желания, даже базовые, сошли на нет. Не хотелось ни есть, ни спать, ни слышать музыки, ни звуки голосов. Я прислушивалась к тишине в надежде услышать звук шагов в квартире выше.

Я столько времени выстраивала мой Я-мир, где мне было так хорошо, в надежде никогда не испытывать чувство потери, какую я испытываю сейчас. Я так боялась, что это может произойти. И что? Как бы я не страховалась, а это случилось. Прячься не прячься, а судьба найдет даже в собственной квартире. Это невозможно предвидеть, это вне плана, когда кто-то, доселе тебе незнакомый просто входит в твою жизнь и переворачивает ее вверх дном, и сколько не сопротивляйся этому, он займет свой сегмент в твоем сердце. А потом…. Остается лишь пустота. ОН ушел, а у меня нет ни его имени, ни фамилии, ни единого фрагмента биографии, ни единой ниточки за которую можно было бы потянуть, и отыскать след. Да если бы мне это удалось сделать, то позабыв чувство гордости, я побежала бы за ним, чтоб хоть один раз, снова взглянуть в его нереально синие глаза. Но шансов практически нет. Он ведь тоже ничего не знает обо мне, ни имени, ни место работы, ни номер телефона. Даже отыскать его в справочнике он тоже не сможет, а значит, весточку ждать бессмысленно. Конечно, это пониманию, но вопреки здравому смыслу, все смотрю на окошко, в надежде увидеть листочек на ниточке, с шестого этажа, прислушиваюсь к звукам. Я обречена прокручивать наш последний разговор снова и снова, как старую пленку, пытаясь понять, что произошло тогда, что я сделала не так, почему он решил исчезнуть.

Я помню момент нашего прощания, когда он, внезапно, бросив взгляд на часы, сказал, что через час ему нужно выходить на связь в интернете, а до этого, еще нужно поработать с какими-то документами. И только я вознамерилась снова задать вопрос, дескать, что это за консультации такие, как он, словно почувствовав мое намерение, поцеловал меня в лоб и сказал «не время, милая ласточка». Помню, как долго он стоял у двери, словно не желая уходить. Молчал. Потом аккуратно притянул меня к себе за плечи и склонил свое лицо над моим, сначала слегка, потом ниже, еще ниже, пока, наконец, расстояние между нашими губами не стало ничтожно мало. Я не двигалась, ждала, наслаждалась его горячим дыханием, теплыми ладонями на моих плечах. Наконец, он сделал еще одно движение вперед и коснулся моих губ своими губами, лишь на мгновение, самое прекрасное мгновение в моей жизни. Затем, резко отпрянул, словно вместо моих губ он коснулся раскаленной сковородки, сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Когда его дыхание выровнялось, попросил «ты только береги себя, хорошо?» и, не дожидаясь ответа, скрылся за дверью.

С тех пор, я просто перестала понимать, что происходит в моей реальности. Я постаралась припомнить, куда бы мне хотелось пойти, чтоб отвлечься, и не вспомнила ни одного места. Я не была уверена, что мне вообще теперь хочется куда-либо выходить. Зато я точно уверена, что моя комната в длину составляет семь моих шагов, а в ширину почти пять, я измеряла ее весь день, бродя кругами. Вторая вещь, за которую я поручусь, мысли на потолке, которые я читала каждый день, со дня падения с лестницы, и до момента как он уехал, принадлежали ЕМУ. Это он каждый день желал мне доброго утра, приободрял и успокаивал. Это озарение пришло совсем недавно, и вовсе не потому, что я видела их только тогда, когда он фактически жил этажом выше. Я нашла тот самый лейбл от пакетика с чаем, ту самую SMS. Надпись на нем была выведена тем самым подчерком, что и мысли на потолке.

Я сидела в темноте, на корточках в углу. Наверное, я законченная критика. Я в очередной раз потеряла контроль над своим сердцем, на этот раз сильней, чем когда либо. А ведь ОН мне никто, ни друг, ни муж, ни брат. Почему мне так плохо сейчас?! Кого из близких людей я потеряла?!

Из моей задумчивости меня вывел телефонный звонок. Мне не хотелось вставать, не хотелось никого слышать. Телефон звонил и звонил, с завидной настойчивостью. Меня заставила подняться одна маленькая, полумертвая надежда, что я смогу получить ну хоть какие-то вести о….

– Алло!

– Салют! Спишь что ли? – ответил мне знакомый женский голос. Этот щебечущий говор принадлежал моей бывшей коллеги по архитектурно-проектному агентству, Ирине.

– Привет! – без всякого энтузиазма ответила я, – Как жизнь?

– Да нормально все. Я тебя ни от чего не оторвала?

– Нет. Что нового? – снова поинтересовалась я, опять же, пресным голосом.

– Да у меня лично ничего. Работаю там же в «АКАТО-проект». И у меня к тебе есть дело, – заговорчески снизила голос Иринка.

– Я все во внимании, – и снова мой голос не выказал ни капли заинтересованности, как бы я не старалась.

– Тут дело такое, ты не хотела бы вернуться к архитекторской работе? Смотри. Недавно «АКАТО» получил достаточно большой заказа на восстановление усадьбы Пущино-на-Наре в Серпухове. Они набирают специалистов для этого проекта. Работа из ряда «почти невозможно».

Наконец, мое внимание пришло в мобилизацию.

– Это ж приличное архитекторское агентство, у них что, своих сотрудников нет?

– У нас в агентстве молодняка много, а восстановление усадьбы, это сама понимаешь… Тут опытные да квалифицированные кадры нужны. Тем более стиль палладио, это ж твое, до мозга костей. Когда еще такой шанс будет?

– Пущено-на-Наре…….. хм. Они что, с ума сошли? Ее невозможно восстановить, она в аварийном состоянии. От нее рожки да ножки остались, стены да пара колонн.

– Все возможно если постараться. По старым чертежам. Набирается целая армия реставраторов, художников, рабочих и, конечно, архитекторов.

– Насколько я знаю, Пущено не находится в ведомстве местного министерства культуры. Уж не знаю, кто там такой щедрый, но не будет ли проблем?

– Проблем не будет. Все согласовано, и все законно.

– А если в деталях? – наконец не на шутку заинтересовалась я.

– Проект стартует через два месяца. У тебя еще есть время оповестить твое место работы, и отработать положенные две недели. А пока ты собираешь документы и отвозишь их по адресу, который я уже скинула тебе по мейлу. Твоя кандидатура уже утверждена. Разумеется, временно придется пожить в Серпухове, в непосредственной близости. Предварительные чертежи, тебе отправят в ближайшее время. «АКАТО» берет тебя на работу.

– Чтоб получилось как в «Меандре»?

– Да прекрати ты уже! – выкрикнула Ирина с раздражением. – Прекрати уже упиваться своей ролью жертвы. Ты думаешь, ты одна такая, кто прошел через это, тебе одной наступили на горло? Ты не единственная, кто столкнулся с подобным свинством, но кажется первая, кто сломался.

– Я не сломалась! – теперь была моя очередь повысить голос.

– А раз не сломалась, тогда найди в себе мужество вернуться к той работе, которую ты делаешь лучше, чем проставляешь входные индексы на документы.

– Я подумаю… – неопределенно ответила я.

– Три дня тебе сроку, потом ты либо подтверждаешь свое участие, и тебя вносят в списки, или они ищут другого архитектора.

– Поняла тебя, Иринка, спасибо.

Я положила трубку и снова вернулась в свой уголок. На этот раз мои думы приняли иной облик. Моя память унесла меня во времена, когда еще совсем неопытным специалистом я пришла работать в архитектурно-проектное агентство «Меандр». Это были времена, когда я действительно дышала полной грудью, по крайней мере, в творческом и профессиональном плане. Я много рисовала, много училась, я шаг за шагом овладевала профессиональными приемами, и ощущала себя большой губкой, в которую впитывалась вся новая информация извне. За несколько лет я превратилась из цыпленка в зрелую птицу. Мои архитекторские проекты все чаще признавались, и одобрялись матерыми специалистами, я часто учувствовала в больших проектах. У меня были наилучшие наставники, но препаршивый начальник.

Главный архитектор Игорь Звягин был крайне ограниченным человеком охочим до славы и денег. Конечно, в наше время с этими пороками можно смириться, каждый второй начальник, как правило, пустышка с предприимчивой жилкой, который в совершенстве овладел наукой «Как пробить себе путь наверх». Долгое время мы уживались мирно. Меня почти не тяготили его плоские шутки, и порой глупые решения, но только до определенного момента.

Наше агентство получило крупный заказ на обустройство городского парка. Подразумевалось наличие фонтанов, скульптурных сооружений, и дома-музея в классическом стиле. Для меня этот дом стал нечто большим, чем очередной проект. Он рождался в моей голове линия за линией. Я просто болела этим проектом, не спала ночами, забывала нормально питаться, работала с огромной самоотдачей. В итоге я сильно похудела, и заработала гастрит. Говорили даже, что я стала похожа на ходячее приведение с глазами-прожекторами, горящими радостным возбуждением. Проект дома получился великолепный (со слов моих старших коллег), он идеально вписывался в концепцию паркового комплекса и был точно выдержан в классическом стиле. Никто, даже не сомневался, что мое детище станет главной жемчужиной в этом парковом комплексе.

Однако судьба распорядилась по-иному. Мой проект не был утвержден заказчиком. Конечно, для меня это стало ударом. Отдать столько сил, использовать все свое мастерство, и узнать, что мой проект не удовлетворил требованиям заказчика. Ему предпочли крайне посредственный эскиз молодого архитектора Полины Колесник. Конечно, я переживала. Но самым тяжелым потрясением для меня стало известие, что мой проект даже не был показан заказчику. Мерзавец Звягин припрятал мою работу, чтоб устранить главного конкурента своей молодой любовницы Колесник. Он даже не представил его на рассмотрение.

В день, когда мне сообщили эту весть, я пришла в кабинет Звягина, зашла без стука, затворила за собой дверь, и молча прислонилась спиной к запертой двери, сделав самый томный взгляд, на который только может быть способна женщина. Он быстро принял мой посыл, и улыбнулся своей пакостной, пошлой улыбочкой. Я сделала шаг на встречу, он шагнул ко мне. Еще шаг и еще, всем своим видом я показывала, что совсем не прочь занять место Колесник. И вот когда он подошел совсем близко с самым самоуверенным выражением лица, и уже было протянул свои руки ко мне, я от всей души саданула его пинком по коленке, и, насладившись сполна видом, как он корчится от боли, вышла и громко хлопнула дверью. В тот же день я подала заявление об уходе и больше не возвращалась к проектной деятельности.

Я прекрасно понимаю, что после всего, для меня вернуться к архитекторской работе будет значить то же самое, что и залезть на крышу после падения. Это преодоление. Интересно, а что бы на это сказал ОН? ОН бы тоже сказал, что меня сломили. Я трусиха, ОН прав. ОН, ОН, снова Он в моей голове. Я снова взглянула на потолок «Мне очень нужен твой совет» – пусто. Ну, помоги же мне!

Так нельзя, я, наверное, схожу с ума. Этот звонок мне во благо. Я включила интернет. Сначала зашла на почту и просмотрела список документов, и адрес, куда их нужно выслать. Затем нашла файлы по усадьбе, факты, фотографии, историю…

Усадьба Пущено на Наре, построенная в 1790 году по заказу сенатора Сергея Ивановича Вяземского, когда-то представляла собой великолепный комплекс, в состав которого входил господский дом, флигели, парадный двор с фонтаном, парк с липовыми аллеями. Однако, все то, что раньше вызывало восхищение изяществом классического стиля, монументальностью и гармоничностью пропорций, сейчас лежало в руинах. Два флигеля были уничтожены полностью, а от господского дома остались только стены, да дюжина коринфских колонн. Нет ни крыши, ни внутренних перегородок. Но даже эти живописные останки усадьбы находятся в аварийном состоянии. Постройка никем не охраняется, и местные жители потихоньку растаскивают ее на кирпичи, для своих дач. Это действительно работа из разряда «почти невозможно».

Глядя на фотографии в разных проекциях, стала думать о несущих конструкциях и фундаменте, стала делать элементарные наброски, пока карандашом на бумаге.

Я проснулась на следующее утро на столе, точнее, я сидела за столом, а голова моя покоилась на сложенных руках. Компьютер был включен. Очевидно, я заснула на клавиатуре, засидевшись до полу ночи за работой. Приняла душ, выпила чашку чая и снова вернулась к компьютеру. Этот проект захватил мои мысли. Я боялась, что если хотя бы немного отвлекусь от него, в мое сердце снова вернется пустота.

Итак, два фасада: парадный и парковый… очень высокая степень износа, кирпич просто осыпается. Господи, да как же тут вести работы, это ж для жизни опасно! Что интересно, не смотря на то, что сейчас это скорее развалины, чем сооружение, все еще сохранились фрагменты декора и лепнины. Особенно примечательны лепные театральные маски, все с разными выражениями лица, злые, веселые, печальные. Очень красивы и розетки в виде экзотических цветов, и фруктовые гирлянды. Я даже поймала себя на мысли, что все-таки это удивительно художественная руина, просто какая-то театральная декорация. Но в первую очередь, необходимо укреплять несущие. А может все не так и бредово?

Я набрала номер телефона Ирины: «Я подтверждаю свое участие».

Усадьба находится всего в километре от городской черты Серпухова. Что ж Серпухов замечательный город, небольшой, с истинно русской атмосферой. В нем до сих сохранилось много построек 18–19 веков, много старинных церквей и монастырей. Чем не место для вдохновения? Что мне здесь оставлять? Или кого? Меня ничего здесь не держит, а так этот проект сулит мне смену пейзажей, и много работы, то есть восстановление профессиональной формы. Нельзя мне днями сидеть в четырех стенах, думая о мистических фактах, что произошли в моей жизни совсем недавно. Надо чем-то занять голову пока не заживет сердце.

Вот уже второй день я освежаю в памяти свои знания, но чувствую, что мне явно не хватает моих старых чертежей, проектов в стиле палладио и классицизма. Я даже помню, что лежали они в большой зеленой папке с ироничной надписью «Совершенно секретно», но вот я не видела ее с тех самых пор, как решила покончить с архитекторской деятельностью. Я принесла с кухни табуретку и влезла на нее, чтоб посмотреть, нет ли папки на шкафу. Там было очень пыльно. Лежали коробки и какие-то конверты, но вот большой зеленой папки не было. Слезла с табуретки, заглянула за шкаф. Тоже пусто. Моя комната не настолько большая, чтоб в ней бесследно пропала папка с чертежами формата А2. Выхода нет, надо спросить у Ирины.

Снова набираю номер:

– Ир, привет! Это опять я. Ты не припомнишь, какая участь постигла мою папку с эскизами, зеленая такая…

– Да помню я твою папку. На прежнем месте она, – уверенно ответила Ирина. Мне не понравилось выражение «Прежнее место».

– В каком смысле на «прежнем месте»? В «Меандре» что ли?

– Ну да, у главного архитектора.

Это была совсем уж неприятная новость. То, что осталось в агентстве, вернуть назад было крайне сложно.

– Мдаааа – грустно протянула я, – а кто там нынче главный?

– Ну, как сказал бы Грибоедов, те же и Чацкий.

– Звягин, – обреченно выдохнула я.

– Он, подлец, он самый. Все еще держится за свою должность, – нерадостно констатировала Ира. Было очевидно, что ее и саму не радует этот факт. Знать не одну меня он достал до печенки.

Я поблагодарила Иру, почти автоматически, а мысли уже ускакали вперед, предвкушая пренеприятный разговор. Я никоим образом не контактировала ни с кем из моих бывших коллег, тем более, с бывшим боссом. А сейчас мне предстоит идти на поклон, чтоб вернуть мою же собственность. Папка мне была нужна как воздух, а значит, откладывать пытку себе во вред.

Телефон бывшего начальника нашла в старой записной книжке. Раз десять прошлась по комнате туда и обратно, сходила на кухню, заварила крепкий чай, снова вернулась в комнату, посидела на диване, вернулась на кухню, выпила чаю, и снова в комнату. По привычке, взглянула на потолок, в надежде… Да успокойся ты уже! Прекрати глазеть туда. Нет его, смирись уже! И хватит оттягивать момент. Давай, три глубоких вздоха и взяла трубочку!

Я набрала номер Звягина, и пока шли гудки до связи, все думала, что звучит громче гудки в трубке или звук гулких ударов моего сердца.

– Алло – ответил, наконец, неприятный, скрипучий голос моего экс босса.

Я молчала.

– Говорите, я у телефона.

– Это Карпова, – наконец выдохнула я вместо приветствия. Воцарилась пауза. Очевидно, он уже и не думал когда-либо услышать мое имя, а тут такое, я собственной персоной!

– Ооооо, какие люди, какая честь! – ложно учтиво протянул Звягин. – Как поживаешь? Слышал ты в шоколаде, тебя утвердили на Серпуховский проект. Поздравляю!

– Я по этому поводу. У тебя остались мои чертежи, верни, пожалуйста.

– Да что ты? Ах да припоминаю, любопытные наброски в зеленой папке. Тяжко тебе без них будет, да?

Меня начало мутить от этого театрально фальшивого сочувствия. Если бы ни желание учувствовать в реставрации, в жизни не стала бы терпеть такое унижение. Он тоже быстро понял, что меня заставили позвонить крайние обстоятельства, а значит я в безвыходном положении. Это и позволило ему отпускать такие издевки в мой адрес безнаказанно.

– Звягин, не будь сволочью, хотя бы сейчас. Верни папку. Ты же сам архитектор, знаешь ведь как без них сложно.

– Я-то знаю, проект серьезный, это тебе не домики рисовать парковые, – ухмыльнулся он, – а вот ты, по-моему, совсем с головой поссорилась. Да как у тебя вообще хватило наглости меня беспокоить?! Да ты мне до седых волос должна быть благодарна, что тебе тогда позволили уйти из агентства по собственному желанию, а не по статье нарушения трудовой дисциплины. Ты должна была еще две недели отработать после подачи заявления об уходе. Да напиши мы тебе в трудовой книжке такую причину увольнения, ты бы и секретарем устроиться не смогла бы, не то, что в Серпухов ехать. Остаток дней своих подметала бы дворы, да подъезды. Или в том же городском парке работала б уборщицей в доме музее, по проекту архитектора Колесник. Помниться мне, не сложилось у тебя с ним, а?

Лимит моего терпения был исчерпан, и я снова потеряла эмоциональный контроль:

– Ты, подлец, тогда разрешил мне уйти по собственному желанию, так как сам испугался скандала. Струсил, что я подниму волну недовольств, и обнародую твой роман с Колесник. А еще, мерзавец, ты затрясся, что я пойду напрямую к заказчику, и тогда под тобой полетел бы трон главного архитектора. А не сделала я этого, потому что руки в грязи марать не хотела! Мне и так подошву туфлей было не отмыть от того пинка. Так что, это спорный вопрос, кто кому до седых волос должен быть благодарен.

Теперь вышел из себя Звягин:

– Ах, какие мы благородные! Так вот, Карпова, папку ты не получишь. Надо было внимательно читать трудовой договор. Все чертежи проектов, сделанные во время занимаемой тобой должности архитектора, являются собственностью архитектурно-проектного агентства «Меандр». Если хочешь, можешь в суд подавать, дело твое, а папка не покинет пределов моего кабинета. Ясно тебе?! И не смей мне сюда больше звонить, поняла? Я вообще не понимаю, как тебя могли утвердить, такую посредственность!

– Иди ты знаешь куда, Звягин…? – выкрикнула я и бросила трубку.

Ну, вот и поговорили. Конечно, я знала, что все пройдет в таком духе. И на что я надеялась? Но как говорил мой безымянный друг, уж лучше жалеть о том, что сделала, чем о том чего не сделала. «Видишь, какая я прилежная ученица», обратилась я к нему мысленно. Ты можешь мной гордиться. Может и гордился бы, если бы был здесь. Опять за старое. Все никак не выветриться ОН из головы. Тебе сейчас о другом нужно думать.

Я снова вернулась за компьютер. Так прошел еще один день, с одним походом в магазин за продуктами. На этот раз, я купила больше продуктов, чем обычно. Ну, во-первых, зная свою увлеченность, мне не захочется в ближайшее время надолго отвлекаться от работы, выходить из дому. А во-вторых… «В твоем холодильнике еда лишь на сутки, ты не покупаешь больше, ты боишься завтрашнего дня, боишься своих решений». Эти слова все еще звучали у меня в ушах, время все не хотело притуплять воспоминания. Поэтому, в этот раз, я решила пойти наперекор своему комфорту и последовать советам, которые, возможно, буду помнить всю свою жизнь.

День следующий оказался таким же рабочим, как и предыдущий. Я рассматривала чертежи схожих по стилю усадьб. Достать их был тот еще труд. Однако, хвала Иринке, и ее находчивости, она смогла-таки раздобыть необходимые документы. Она тоже была утверждена на проект. Мы и раньше-то сосуществовали вполне комфортно друг с другом, думаю, сработаемся и сейчас. Часа в два дня, как раз после обеда, раздался звонок. Позвонила Иринка:

– Поговорила со Звягиным? – поинтересовалась она.

– Угу – мрачно буркнула я.

– Все понятно, – Ира все поняла по моему тону. Ну а как оно могла быть иначе, дело изначально было безнадежным. Звягин, хоть и гад, а амбиций у него и гордости больше, чем у всех его подчиненных вместе взятых. – Я как чувствовала, скинула тебе чертежи усадебных построений в стиле классицизма, получила?

– Получила, изучаю. Спасибо!

– Не кисни, – приободрила она, – все будет нормально, справимся. Надеюсь раньше, чем неустойчивые конструкции бабахнут кому-нибудь по голове. Давай, не мешаю!

А я вот предпочла бы, чтоб мне кто-нибудь сейчас помешал. На работу у меня начал вырабатываться иммунитет. Если раньше она недурно помогала отвлечься от горестных мыслей, то сейчас работа уже не спасает. Все равно, просматривая фотографии или наброски, в мою голову, словно грабители, пробираются яркие вспышки воспоминаний. Правы те, кто говорит, что настоящие аллергики рождаются лишь в стерильных условиях, они изнежены и не умеют противостоять аллергенам. Вот я и создала себе стерильные условия, а это моя первая настоящая потеря. И снова вопрос из вопросов, что я потеряла? Кого я потеряла? Я же НИЧЕГО о нем не знаю. Как можно потерять то, что тебе не принадлежит?

Я подошла к окну и прислонилась лбом к оконному стеклу. На улице бушевал шквальный ветер, его порывы были столь стремительны и сильны, что стекло начинало загадочно подрагивать. Мне нравилась эта вибрация, она мне позволяла на сто процентов оценить мое счастье находиться в теплом помещении, где стихия не способна до меня добраться. Я смотрела на людей, которые, бедолаги, вынуждены были, согнувшись в три погибели противостоять неистовству воздушных потоков, преодолевая путь до места назначения. И снова я невольно сравнила себя с окружающими. Для них, сейчас дорога домой или на работу – это борьба, а я, как обычно, прячусь. Это просто стиль жизни какой-то, это стало моей природой, мой потребностью чувствовать себя маленькой гуппи в аквариуме. Вопреки всему здравому смыслу, я натянула на себя свитер, надела пальто и вышла из квартиры.

Стоило мне открыть дверь подъезда, как сильный порыв ветра чуть не сбил меня с ног, а я только сильней подалась вперед всем корпусом. Мне на встречу шел дядя Паша с растрепанными пыльными волосами, с запахнутым по самые глаза пальто.

– Какая такая надобность вытащила тебя, бедняжку, из дома? – спросил мой добрый старик.

– Воздухом подышать, – глупо ответила я. Дядя Паша посмотрел на меня, сначала как на человека, который пытается его разыграть, затем как на странное создание, что рвется в море во время шторма.

– Лучше бы ты дома открыла форточку, – сказал он с улыбкой.

– Дядя Паша, я уезжаю.

– Куда? – удивился он.

– В Серпухов. На какой срок точно не знаю, как получится.

– Когда?

– Месяца через полтора, опять же не ясно пока.

– По работе, да? Я буду скучать, – абсолютно искренне ответил старик.

Это был тот момент, когда в порыве чувств мне так хотелось обнять нашего домового, но ввиду того, что в последнее время я и без того плохо контролирую эмоции, я ограничилась лишь словами «Я тоже». Мне очень хотелось постоять еще, и поговорить с ним, но моя излишняя сентиментальность не играла на моей стороне. Вся моя, как говорил ОН, скорлупа трескалась и рассыпалась, а встретить мир эмоционально незащищенной я боялась.

– Вот и еще один человек уезжает из нашего дома, – вздохнул дядя Паша.

– Так я же не навсегда, – ободрила я его. Очередной порыв ледяного ветра ударил мне в лицо. Старик покачал головой:

– Не зарекайся. Вот уедешь по работе, а встретишь молодого человека, да и останешься там. Милая, ступай домой. Ни к чему тебе здесь стоять, простудишься еще. Иди – он легонько подтолкнул меня к двери. Я была так искренне благодарна дяде Паше за все, за заботу, за его своеобразный говор, за добрые глаза.

Вот и еще один человек уезжает из нашего дома. Кого, интересно, имел в виду дядя Паша? Второй этаж – здесь квартира семьи пенсионеров и молодой студентки. Она не съедет, ей близко к институту, а семья Авериных не переедет ввиду возраста. После шестидесяти любой переезд – это стресс. Способность к адаптации снижается до минимального уровня.

Третий этаж. Галина Семеновна и Андрей Борисович тоже вряд ли покинут свой дом. Слишком уж долго и кропотливо они его обустраивали.

Четвертый этаж, нет, и тут ни намека на переезд. Люди, как перелетные птицы все ищут, где теплее, и где сытнее, только мне ясно одно, уютней не станет, если сменить одни четыре стены на другие. Уют это вещи вокруг тебя, это люди, это состояние души. Наверное, сейчас это странно слышать из моих уст, особенно если учесть, что я сама в скором времени сменю одну бетонную коробку на другую. Только, лучше мне не станет, это я знаю точно. Не уверена, что мне когда-либо будет уютней, чем тогда, под открытым небом, накрытой теплым одеялом рядом с… Мои мотивы другие, я убегаю от моей рутины, которая просто убивает, пытаюсь жить, как могу.

Когда я вставляла ключ в дверь, то уже тогда слышала, как в моей квартире разрывался телефон. Наверняка, Ирина опять нашла что-то интересное по работе. А говорила, шельма, что не будет беспокоить. Я не спеша вошла, сняла обувь, затем пальто. Меня не волновало, что могу не успеть подойти к телефону. Если я действительно кому-то нужна, перезвонят еще раз. Однако, телефон и не намеревался умолкать.

Я подошла к телефону и нехотя сняла трубку:

– Алло, – тишина в ответ, – слушаю! – какая странная, знакомая тишина.

– Знаешь, чего я не хотел бы иметь сейчас? Память! – разорвал мне сердце до боли знакомый глухой голос. От избытка эмоций у меня перехватило дыхание, а сердце заколотилось в бешеном ритме. А голос все продолжал:

– Я не хотел бы помнить момент, как ты упала с лестницы у моей квартиры. Мне плохо без тебя!

Оправившись от первичного оцепенения, я, в обход приветствий, вежливых штампов и прелюдий практически выкрикнула вопрос, который не давал мне нормально жить последние несколько дней, пульсируя в голове как воспалившаяся ткань:

– Почему?! Почему ты исчез? Что заставило тебя скрыться? Ну, ответь мне, пожалуйста!

– Ты – услышала я совершенно неожиданный ответ, словно получила пощечину по лицу.

– Я? Что я сделала не так? Чем обидела? Прости меня, пожалуйста, если что не так, только….

– Нет, Рита, ты меня не так поняла.

От звука собственного имени у меня похолодела в желудке. Это был первый раз, когда я услышала свое имя из его уст. Это было странно, необычно и очень мелодично. Четыре буквы моего имени сложились в удивительную музыку, когда их произнес его голос. Хотя, сам факт, того что он знает мое имя шокировал меня, тем не менее, я не хотела тратить драгоценное время на выяснение таких обстоятельств. Возможно, это был мой последний шанс поговорить с НИМ, и я боялась его упустить. Я и так упустила слишком шансов, не задав столько вопросов, что сейчас вопрос из разряда «откуда тебе известно как меня зовут?» не был из разряда жизненно важных. Я вся превратилась в слух, кожей впитывала каждое слово:

– Просто я встретил человека, ради которого смог бы начать жизнь с нуля, а это очень тяжело, это как пройтись скальпелем по старым ранам. Видно, я слабый человек. Я ушел, после того как первый раз в своей жизни, слышишь, Рита, самый первый раз, я почувствовал, что пришел домой. Это такое странное чувство, но спутать его с другим, не возможно. Просто настает такой момент, когда смотришь в глаза человеку и не испытываешь никаких сомнений, что это твой человек, что ты, словно слышишь его мысли и страхи, словно беседуешь с ним даже когда его нет рядом. Я, наверное, сошел с ума, но даже когда я был один в своей квартире, я разговаривал с тобой. Писал тебе послания на полу, и мне даже казалось, что ты отвечала. Но все это действительно зашло далеко, видимо я просто оказался к этому не готов.

– Возвращайся!!! – почти закричала я в трубку – Пожалуйста, возвращайся, будь где-то рядом, если как ты говоришь, оказался не готов. Просто мне нужно знать, что ты живешь поблизости, за стенкой, этажом выше, в соседнем подъезде, если не хочешь, не встречайся со мной, но мне нужно, что бы ты был рядом, пусть и на расстоянии, но рядом. А если хочешь, то возвращайся домой….

– Нет, Рита, слишком поздно. Мне очень хочется наблюдать за твоими успехами, за сомнениями, за событиями в твоей жизни, но издалека. Не пускай меня ближе. Не допусти мой приход в твою жизнь. Пойми, я сам изломан, но куда страшнее то, что я своими руками поломал не одну жизнь. Я никого не смог сделать счастливым, видно, по природе своей я на это не способен, видно, я могу только ломать, рушить, оставлять за собой руины. Ты, мой маленький воробушек, и я сам готов раздавить любого, кто посмеет причинить тебе вред, но, в первую очередь, мне нужно защитить тебя от себя. Мне бы очень хотелось быть твоим ангелом, быть радом ежеминутно, но не бывают ангелы с такими лицами. Прости меня, моя красавица, что потревожил, просто, видно, я действительно слабый, мне очень хотелось еще раз услышать твой голос.

Я не смогла положить трубку, даже когда в ней раздались гудки отбоя. Я как мраморная статуя стояла на одном месте, боясь пошевелиться. Это все происходило не со мной, нет, так быть просто не могло. Как ни старалась я осмыслить все услышанное, его слова не укладывались у меня в голове. Он своими руками отталкивал шанс на жизнь, и, тем самым, не давал шанса мне. Он ни на секунду не подумал о моих чувствах. В этой драме только он принимал решения, я этого права была лишена, по неведомым мне причинам. Ко всему, пришло еще и осознание того, что ОН знал мое имя с самого начала. Знал номер телефона, я уверена, что и фамилию, и место работы. Он контролировал ситуацию с первой минуты, а я, кретинка, оказалась единственной, кто не знал правил в этой странной игре.

Отдышавшись, и мобилизовав всю свою способность к рациональному мышлению, я пришла к интересному выводу: информацию обо мне он мог получить лишь из одного источника. Дядя Паша. Конечно, он знал о странном жильце дома, и, значит, разговаривал с ним. Вот кого он имел в виду, говоря, что я не единственная, кто уезжает из нашего дома. Ну что ж, мне остается лишь обратиться к тому же самому ресурсу. Хватит уже, всего боятся. Если Он слабый, мне придется стать сильной.

Ход моих мыслей прервал звук шагов на лестницы, кто-то спускался с шестого этажа. Что ж, это кстати. Дядя Паша, нам предстоит разговор.

Интуиция меня не обманула. Когда я открыла входную дверь, дядя Паша медленно спускался с шестого этажа. Случай – лучше не бывает.

– Дядя Паша, заходите, чай попьем, – без лишних церемоний позвала я. Старик слегка опешил, потом улыбнулся.

– Сейчас? Ритуль, у меня руки грязные.

– Ничего, – настаивала я, – у меня есть ванная и даже горячая вода. А то мне уезжать скоро, а мы даже не сидели, по душам не говорили, так, без спешки. Заходите, я прошу.

Дядя Паша вошел, огляделся, снял сапоги у порога, и направился прямиком в ванную, а я тем временем мухой на кухню, ставить чай. Благо, совсем недавно я купила кое-какие сладости, было настроение, вот они и пригодились. Все было организовано в мгновение ока. Вошел дядя Паша и сел на стул, спиной к стеночке. Я придвинула к нему чашку с ароматным, свежезаваренным чаем. Надо было как-то начинать разговор.

– Вы сейчас с шестого этажа спускались? Я ведь даже не знала, что там располагается жилая квартира.

Дядя Паша улыбнулся и хлебнул горячего чая, казалось, он вот-вот поймает нужную волну для душевного разговора. Мне только этого и надо было.

– Конечно, там жилая квартира, – ответил он, – это же моя квартира.

– Как ваша? – изумилась я – А почему вы тогда ютитесь в крохотульной коморке на первом этаже?

– А разве мне старику много надо? А так даже удобнее, не нужно лишний раз по лестницам подниматься-спускаться. Годы всеж-таки не те уже. Порой так суставы ломит, что хоть волком вой.

– А кто ж там живет тогда? – слегка растерялась я.

– Эту квартиру я сдал сыну моего старого друга, когда с ним приключилась беда.

– Так, значит, вы его знали лично?

– С самого раннего детства.

Воцарилась пауза. У меня в голове, словно пчелы, толкались и роились сотни вопросов, но не хотелось своим напором и нетерпением пугать дядю Пашу. Сделав глубокий глоток чая, я лишь грустно констатировала:

– А я вот даже имени его не знала.

– Ну, это не великая тайна – успокаивающе протянул старик – то приведение, с которым тебе, как я уже понял, довелось познакомиться, зовут Романом.

– А полное имя?

А полностью Роман Германович Мейер. Это сын, вернее пасынок моего доброго друга Германа.

– Редкая фамилия…. – задумчиво произнесла я.

– Редкая, да. Гера, мой друг родился в Германии, и отец у него чистокровный немец. В 1961 году, он приехал в Советский Союз, поступать в Авиационный университет, да так и остался в этой стране. После окончания университета, пошел работать на строящийся авиастроительный завод, где, собственно, мы с ним и познакомились. Я же, дочка, не всю жизнь метлой махал. Я ведь инженер. – Дядя Паша улыбнулся, как то грустно, словно вспоминая что-то из своей молодости. – Здесь же Гера и встретил свою жену, мать Романа. По родному отцу фамилия Ромы – Коротаев. Тот, подлец, бросил их, когда Ромка был еще маленький. Герман женился на его матери, и воспитывал парня как родного. Он никогда не настаивал, чтоб ребенок носил его фамилию, он считал, что нужно еще заслужить, чтоб сын захотел взять его фамилию. Вот Рома и не колебался ни секунды, он взял ее себе осознанно, как только получил право выбирать себе имя и национальность. Он всегда говорил, что настоящий отец не тот, кто дал жизнь, а тот, кто дал воспитание, все остальные, так, доноры, не отцы.

– И не поспоришь, – согласилась я.

И вот, настало время для вопроса, который как паразит седел у меня в голове, рождая всевозможные подозрения.

– Дядя Паша, он ведь спрашивал обо мне, так? Что именно? Что вы ему рассказали?

– Спрашивал, да, – кивнул головой старик, – спрашивал, когда занес мне ключи от крыши, в ночь, когда у тебя закружилась голова на лестнице. Рома сказал, что ты слегка подвернула ногу и тебе тяжело самой занести ключи.

А ведь молодец, хороший ход, смолчал о падении, чтобы не волновать дядю Пашу. Бог мой, я совсем забыла про ключи, я же так и не занесла их на первый этаж, и даже не вспоминала о них до настоящего момента.

– Все правильно. Дядь Паша, а вы ему говорили про аварию, я имею в виду, какие именно ранения я получала, когда меня сбила машина?

Дядя Паша удивился моему вопросу по-детски искренне.

– Ну что ты, детка! Я же не энциклопедия рассказывать целую биографию. Он меня спросил только базовую информацию, дескать, кто ты, откуда, кем работаешь. Мол, соседи, живете через стенку, точнее через пол, а он о тебе ни сном, ни духом. Так что я так, в общих чертах ответил, без деталей твоей жизни, зачем ему это знать? А почему ты спрашиваешь?

Я слегка опешила. Версия о том, что это дядя Паша рассказал ему подробности моей личной жизни, объясняло многое. А теперь я снова вернулась к каким-то мистическим вариантам, иных разумных объяснений не было. Что уж терять! Я ответила честно.

– Просто, понимаете…. Он узнал про аварию и рассказал, какие именно я получила травмы, но этого он не мог знать, никто бы невооружённым глазом не заметил что….

Дядю Пашу совершенно не удивил мой рассказ, наоборот он улыбнулся как то снисходительно и покачал головой, как может улыбаться только дедушка, объясняющий своей внучке, что приход зимы и лета связан с вращением земли вокруг солнца.

– Это совершенно естественно. Он же криминалист.

– Кто?! – переспросила я ошарашено.

– Светило криминалистики, очень известная личность в соответствующих кругах. – Дядя Паша сделал красноречивый жест, указательным пальцем вверх. – Причем, совсем еще недавно был практикующим. Он тебе и не такие выводы сделает из крохотных деталей. С его-то аналитическим умом и профессиональным глазом! Это еще хорошо, что он тебе про твои хронические недуги не рассказал, – засмеялся дядя Паша.

– Ничего себе! – Я действительно только сейчас, вспомнив его проницательный взгляд, словно рентгеновский, поняла, что он не просто смотрел, он читал меня. ОН собирал информацию со всего, с крохотных фрагментов окружающей обстановки, с меня самой, с моей мимики, с моих эмоций и нервозности, он читал меня, как книгу, своими профессионально заточенными глазами.

– Дядь Паша, так получается, его работа была связана с криминалом, значит, и шрамы на лице связаны с его эээ родом деятельностью? Он кому-то сильно жить помешал, да? Его убить хотели?

Почему-то лишь только я вывела разговор на тему шрамов, дядя Паша заметно помрачнел.

– Я не знаю, дочка, насколько близко тебе довелось познакомиться с Ромой, и я не знаю, насколько притягательным он тебе показался. В любом случае твое впечатление обманчиво. – Начал он. – Роман как хищный цветок, привлекательный снаружи, но опасный внутри. Не стоило тебе подходить к нему ближе расстояния одного этажа. Я же вижу, что ты серьезно интересуешься этим парнем, а значит, для тебя это знакомство зашло далеко. Ты к нему привязалась, да?

Я молчала. Конечно, с логической точки зрения было очень трудно объяснить мой интерес и даже мою тоску по человеку, с которым я виделась всего лишь три раза в своей жизни. Это какое-то магнитное поле, которое притягивает и отталкивает одновременно, но которое ощущаешь всей кожей. Конечно, дядя Паша очень проницательный человек, и без сомнений, он уже разгадал мое смятение, чего мне таиться. Одно осталось важным, ни при каких обстоятельствах не допустить прекращения этого разговора, в момент, когда я так близка к разгадке.

– Все правильно, дядя Паша, конечно, вы правы. Только теперь-то вам не стоит беспокоиться, я в безопасности. Он уехал, и мы вряд ли встретимся снова, так что у меня осталось лишь любопытство, здоровое женское любопытство.

Дядя Паша глубоко вздохнул и начал свой рассказ:

– Видишь ли, дочка, у этого парня было все. Все, что только может желать человек. Но, это ВСЕ он потерял по своей собственной глупости. Тут некого винить, не на кого показывать пальцем. В этом плане, он может считаться почти уникальной личностью. Он смог своими собственными руками сложить жизнь в руину, разрушить все вокруг себя в радиусе нескольких километров. У него была работа, в которой он реализовывался как специалист, у него было уважение коллег, у него были друзья, у него была семья.

Я слушала затаив дыхание. Однако, на слове семья я все же посмела открыть рот, ради одного уточнения:

– Семья… это в смысле, он был женат? У него были дети?

– Детей не было, а вот жена есть. Он женат до сих пор.

Уж и не знаю, что именно выразило мое лицо, но абсолютно точно кровь отлила от моих щек. Дядя Паша предвидел такую реакцию, он заранее чувствовал, какое разочарование может принести этот разговор, в какие именно мелкие дребезги разобьётся образ таинственного незнакомца, глубочайшая тайна этого некто без имени. Однако, идти на попятную было поздно.

– У него очень красивая жена, которую зовут Лариса. Роман долгое время оставался холостяком. К тому времени, как он познакомился с Ларисой, все его друзья были давно женаты и практически уже махнули на него рукой, и не чая увидеть его когда-нибудь с кольцом на пальце. И вот в его жизни появилась неописуемой красоты женщина, высокая, изящная. Все друзья сразу окрестили ее Наоми, за глаза, само собой.

– Почему Наоми? – спросила я.

– А вот это я не могу сказать, я же не сведущ в знаменитостях, что в чести у молодежи. Так вот ей и удалось сделать почти невозможное.

– Я понимаю, – вздохнула я, – как не влюбиться в такую красавицу.

– Не в любви дело, – покачал головой дядя Паша, – любовь там не проживала с самого начала. Были совершенно иные причины, почему Рома выбрал ее. Она подчеркивала его статус. Для него, законное обладание такой женщиной было сродни обладанию редким бриллиантом, или уникальным авто, которым хочется хвастаться. Вот он и демонстрировал ее всегда, при всех удобных случаях, как редкое сокровище, что находится в его владении. На всех светских вечерах они появлялись вместе, на всех официальных приемах, везде, где нужно было показать себя в выгодном свете. Пара Роман и Наоми всегда производила фурор. Они настолько внешне гармонировали, настолько дополняли друг друга, что это неизменно порождало зависть со стороны, как мужчин, так и женщин.

Была и еще одна черта, которая притянула Романа. Наоми очень темпераментна и импульсивна. Она, как дикая кошка, неукротима и непредсказуема. По мне, если уж совсем откровенно, то я поставил бы под вопрос ее психическое здоровье. Видишь ли, просто, если человек способен выйти из себя на ровном месте, от какой-нибудь несущественной мелочи, причем не просто вспылить, а стать вызывающе агрессивным, это уже диагноз. А у Романа это качество вызывало просто восторг. Она приносила в его жизнь остроты, словно чилийская приправа. Жизнь как вечный бой, это то, к чему он стремился ежесекундно. Его не устраивала рутина. Это понятие вызывало у него сильнейший протест. Ему нужен был адреналин, а с Наоми в его жизнь пришло столько адреналина, что хватит на троих таких безумцев, как он. Меня всегда пугала такая само разрушительная тяга к риску. Понимаешь, дочка, если человек проживает каждый день как последний, он очень быстро износит свое сердце.

– А в чем она выражалась, эта тяга, ну кроме опасной профессии? – снова рискнула поинтересоваться я.

– Да во всем! В скорости, с которой он водил машину. В тяге к опасным видам спорта, гонки, альпинизм, прыжки с парашютом. И еще в одной страсти….

Дядя Паша сделал паузу, и искоса посмотрел на меня, как бы колеблясь, продолжать или нет. В его по-стариковски мудрых глазах зажглась искра сочувствия ко мне, к дурочке неразумной.

– Женщины. Женщины это отдельная тема для разговора. То, что ты увидела сейчас, и то каким он был раньше – это небо и земля. Этот мужчина притягивал женщин, ни прилагая к этому, ни малейших усилий. Ему было достаточно было разок заглянуть им в глаза своими синими очами, и они были готовы следовать за ним хоть на край земли. Он интуитивно чувствовал их комплексы, страхи, слабые места, защиту. Все было как на ладошке, остальное было лишь дело техники. Он никогда и никого не добивался, всегда добивались его. Единственной женщиной, к обладанию которой, он все же приложил немалые усилия, была его жена. Наверное, третьей причиной, по которой он на ней женился, был тот отпор, который он встретил с самого начала их знакомства. Что же до остальных, то их у него было великое множество. Он так виртуозно заставлял их верить в ложь, в то, что каждая является единственной в его жизни. К сожалению, для некоторых такая слабость, как кратковременные отношения с Романом, стала фатальной. Они уходили из семей, оставляли свое благополучие, шли за несуществующей иллюзией. В итоге, многие из них так и остались в одиночестве, и с разбитыми сердцами.

Пойми, детка, я не люблю осуждать людей. Но в жизни каждого человека должно быть понятие об элементарной порядочности, должны быть границы, которые нельзя переходить. Ничто не может оправдать вторжение в чужую семью, понимаешь? Незамужних женщин полно, зачем же несвободных калечить? Это выше моего понимания. Тебе, Риточка, очень повезло, что Роман съехал.

– Так я же не замужем, дядь Паша, обо мне то вы чего так печетесь?

– Детка, сердце есть у всех, и у семейных, и у одиноких. Поверь мне, это очень хрупкий орган. Одно неосторожное движение, и починить его уже будет невозможно.

Мне очень хотелось добавить, что разбить сердце можно не только вышеупомянутым способом; что отсутствие человека в жизни может быть во сто крат трагичней, чем его так называемое вторжение. А главное, чтобы заставить верить в иллюзию, не обязательно подходить близко. Не знал мой добрый домовой, что я уже покалечена. И не нужно ему это знать. Я попыталась вернуть разговор в интересующее меня русло.

– А его жена знала… ну о его хобби?

– До поры ему удавалось это скрывать. В этом и заключалась острота его жизни. Зная, что Наоми очень ревнива, и эмоционально неуравновешенна, он просто балансировал на краю со своими многочисленными изменами. Жизнь превратилась в увлекательную игру, где живые люди стали пешками, средствами для получения исходных ощущений – ощущения хождения по лезвию бритвы. Только, Ритуля, нельзя долго дергать тигра за усы безнаказанно. Вот и заигрался Рома. Однажды Лариса вернулась домой из поездки раньше, чем планировала и когда зашла в квартиру застала мужа в собственной постели с другой женщиной. Конечно, это была не мелочь, из-за которой можно просто выйти из себя, это был настоящий взрыв бомбы. В состоянии аффекта Наоми схватила нож. Романа всегда раздражали тупые ножи. Все ножи в его доме были образцово заточены. В итоге, девчонка спаслась бегством, а вот Романа увезла скорая помощь в тяжелейшем состоянии с более чем сорока ножевых ранений. Она его, можно сказать, порубила в мясо. Ему спасло жизнь, то, что дверь осталась незапертой, и на шум прибежали соседи. Говорят, что трое здоровых, физически сильных мужчин едва смогли оттащить ее от Ромки.

От услышанного, у меня кровь застыла в жилах. Мое воображение отчетливо нарисовало мне комнату с разбросанной мебелью, следами борьбы, брызгами крови на стенах, и реками крови на полу, на постельном белье, на разбросанной одежде. Казалось, перед моими глазами проплывали кадры из фильма ужасов, про какого-нибудь маньяка, но ни на секунду я не усомнилась, что в реальности все выглядело намного более ужасающе. К сожалению, я патологически не выношу вид крови, сознание теряю. А после услышанного рассказа, да с моими иллюстрациями, меня просто начало тошнить.

– Его жена сейчас в тюрьме, – спросила я, едва ворочая языком.

– Нет, – услышала я убийственный ответ.

– Как нет??? – мой язык моментально отошел от оцепенения.

– А вот так. Он отказался ее обвинять, и свидетельствовать против нее в суде. Суд то был, но благодаря хорошему адвокату, дали по минимуму, и условно. А он как выписался из больницы, отказался от прав на квартиру в пользу жены, уволился с работы, исчез для всех друзей, пустил слух о своей смерти. Поселился в моей квартире на шестом этаже и не поддерживает отношения со старыми знакомыми.

– Как странно, а друзья то ему чем насолили?

– Ничем. Наоборот, предложили помощь, но он посчитал это слишком унизительным принять помощь в такой ситуации.

– Почему?! – недоумевала я.

Ну, наверное, понимал, что сам виноват. Дескать, какой смысл самому прыгать в прорубь, а потом кричать «помогите»? А может, считал, что заслужил все это. Кто его знает? Но он фактически поставил крест на своей старой жизни, да и на жизни в целом.

Мне было тяжело на сердце. Мне, наверное, никогда еще не было так тяжело. Осадок был просто свинцовый. Сейчас вспоминая все его непонятные фразы, я начинала осознавать, что именно таилось за каждым словом. «Я потерял свою жизнь, а твоя еще не начиналась». Конечно, избирая такой рискованный образ жизни нельзя не осознавать, что развязка может быть трагична. Он осознавал, и я даже уверена, что любое из возможных последствий его поведения представлялось ему своеобразной финишной лентой. Он слишком быстро проживал эту жизнь, слишком страстно, слишком безрассудно.

– Дядя Паша, знаете, как он объяснил мне свои шрамы? Сказал, что это – его двойка за урок, как отличить подлинное от ложного.

Старик, помолчал, как бы осмысляя фразу, а затем сказал:

– Что ж, в этом есть свой смысл. Что было истинного в его жизни? Любовь? Домашний уют? Доверительные отношения? Или может он находил истинные чувства с десятками жеманных девиц? Ради чего он расходовал свою энергию и таланты, на что? Все было настолько пустое, что когда пришла беда ему не за что было ухватиться, чтобы выжить, ничего, что бы он ценил, берег, и лелеял.

Я тебе больше, Рита, скажу, мне кажется, что и жизнь он не ценил. Он считал, что ошибочно бродит по этой земле. В его жизни произошел один трагический случай, после чего он сильно изменился, очень сильно. Подробностей я, конечно, не знаю. Давно дело было, почитай лет десять тому назад. В то время Рома работал молодым специалистом в одной химико-экспертной лаборатории. Была зима, суббота. Он был на дне рождении друга. Отмечали, как сама понимаешь шумно, весело, народу много, девчонки симпатичные. Вдруг звонок на телефон. Позвонил главный химик, начальник Романа. У него потерялся ключ от кабинета, да и не кабинет то был даже, так, подсобное помещение. Но вот что-то тому начальнику срочно в этом помещении понадобилось. А у Ромы, как на грех, в машине дубликат ключей был, валялся в бардачке, на всякий случай. Начальников ты сама знаешь. А этот имел особо вздорный характер, расшибись, но привези. А как за руль садиться, если выпил уже? Машина на ближайшей стоянке, домой планировал добраться на такси. Короче, слово за слово, чуть не поругался с руководством. Парень он импульсивный, на крепкие слова щедрый. На помощь пришел его друг, и вызвался отвезти дубликат на работу. Дескать, он не пил в тот день, проходил курс антибиотиков. Рома ему ключи от машины отдал, а сам остался дальше праздновать.

Через час ему позвонили доблестные блюстители дорожного порядка, как официальному владельцу авто. Гололед был сильный. Друг его не справился с управлением и влетел в столб. От удара погиб на месте.

С тех пор у Ромы в голове что-то щелкнуло. Сломалось внутри что-то. Он словно затвердил себе, что там, на небе произошла чудовищная ошибка, и это он должен был отправиться в мир иной тем зимним вечером. Кто знает, может быть, поэтому он позволял себе так играть с жизнью, меняя одно рискованное занятие на другое, словно хотел исправить то недоразумение.

Весь вечер я провела в обнимку с подушкой. У меня кружилась голова от переизбытка противоречивых мыслей, меня просто разрывало изнутри. И все это было даже не из-за того, что спала пелена таинственности, и вместо рыцаря печального образа, мне предстал человек из плоти, крови, и с целым багажом пороков. Я же поверила этому человеку, я поверила этим глазам, которые смотрели мне прямо в душу, поверила голосу, поверила его словам, поверила его звонку, поверила тому, что я действительно стала чем-то важным в его жизни. А на самом деле я была всего лишь очередная, кто слышит эти слова. Я всего лишь образец в его коллекции. Я вся рассыпалась от чувства потери, которое за последнее время пережила уже дважды: сначала, я потеряла его фактически, он исчез из моей жизни, а теперь я потеряла еще и чувство обладания. Он ведь все равно оставался моим приведением, даже когда не был рядом, я невольно считала его своим, своим вдохновением, своим мыслетворцем. Но, такие люди, как он не принадлежат никому, они подобно ветру, что разок постучит в окошко, обнимет, освежит осенней прохладой, и исчезнет навсегда.

Второе странное чувство, которое наслаивалось на мою горечь, было чувство сочувствия и зависти. Он не боялся жить в полную силу легких, не боялся рисковать, однако, и не жил так, как хотел бы. Я сочувствовала его самообману и завидовала его решимости.

Третье же чувство противоречило всем законам логики. Я больше не хотела с ним встречаться, слышать, обманываться, и, завораживаться, я боялась снова попасть под влияния его магнетизма, но одновременно с этим мне снова хотелось его видеть, узнавать все больше, может быть разочаровываться, может быть, так же как и сейчас, раздирать на части сердце, обнимая подушку. Но мне это было нужно. Меня саморазрушительно тянуло к тому, чего я боялась. Это так контрастировало с пресностью и безвкусием моей жизни. Я знала, что сейчас мне было больно, но в этой боли и состоял смысл моего существования в эту самую минуту.

Ночь я провела в полудреме, переполняемая волнениями и противоречиями, а утром я снова села за компьютер и ввела в поисковике «Мейер Роман Германович»

Мейер Роман Германович (1970–2009) ведущий специалист в области современной криминалистики. Кандидат юридических наук. Эксперт-криминалист Министерства внутренних дел. Преподаватель кафедры уголовно-процессуального права и криминалистики. Автор книг «Проблемы современной следственной и экспертной практики», «Особенности использования технических и цифровых средств при раскрытии тяжких правонарушений». Скончался 12 апреля 2009 года в результате ножевого ранения в область легкого.

Да, регалий много, и, как и говорил дядя Паша, даже в официальных источниках он числится скончавшимся. Но мне нужно было найти еще хоть что-то, какие-нибудь данные, фотографии, что-нибудь…

Я никогда не была поклонница социальных сетей. Все это казалось мне хвастовством, позерством и болтовней ради болтовни. Все эти наперебой выкладывания фотографий, комментарии – какой-то эксгибиционизм. Те люди, с которыми у меня есть желание общаться, находятся от меня на расстоянии телефонного звонка. А создавать себе иллюзию, что ты окружен толпой друзей, которые на самом деле используют тебя для той же иллюзии, все это для меня пустое времяпрепровождение. Хотя, если честно, я так считаю, только потому, что мне нравится быть одной, даже в интернете. Нравилось…..

Тем не менее, я была зарегистрирована в нескольких социальных сетях. Что ж, надо использовать и этот шанс тоже. Ввожу в поисковике имя…. Ничего. Есть один однофамилиц, но уж очень юный. Другой сайт – результат тот же. Ничего! То ли профайл был удален, то ли вообще никогда не создавался. Почти 2 часа попыток. Я пришла в отчаянье. Если надо подумать – иди в душ, старое проверенное средство.

Старое средство не подвело и теперь. Стоя под теплыми струями, и чувствуя как расслабляется, и успокаивается каждая клеточка моего организма, я созерцала капли воды, струящиеся по кафелю. Капельки медленно стекали по стене, затем встречали такие же капли, и образовывали маленькие лужицы, сообщества. Конечно, Сообщества! В каждой социальной сети есть сообщества по интересам или местам учебы, работы. Я выскочила из душа, накинув халат на мокрое тело и лишь слегка набросив полотенце на влажные волосы. Сообщества. Я ввела в поисковую строку одной из социальных сетей «правовая академия». Мне высветилась страничка с фасадом академии, ее официальным адресом и телефонами, а так же фотографиями и видео, размещенными членами сообщества. Я вошла в раздел «члены сообщества». Мне высветился огромный список молодых людей, судя по возрасту – студенты академии. От студентов проку мало, я стала искать в списке кого-нибудь старшего возраста. Ага, некто 52 лет, на имя я внимания не обратила. Так и есть, преподаватель кафедры адвокатуры и нотариата. Так так… альбомы: личные фото, отпуск, еще отпуск, ага «Так мы отдыхаем» – фотографии с различных мероприятий на работе. Много людей, много незнакомых лиц, одетых парадно. Это – несколько фотографий, сделанных в ресторане, это – фотографии с украшенного кабинета. Я проглядела уйму фото, пока мой взгляд не поймал одну, наиболее любопытную. На фотографии были изображены 4 человека, один из которых, седеющий коренастый мужчина, был владельцем профайла, женщина рядом – предположительно жена, а вот высокого мужчину не узнать было невозможно. Слишком выразительно смотрели на меня с бездыханного изображения нереально синие глаза. Глаза и губы, наверное, было единственным, что осталось от прежнего Романа теперь. Тогда же его черты лица были тонкие и благородные, волосы аккуратно уложены, а лицо гладко выбрито. Прав дядя Паша, это был как раз типаж, от которого приходят в восторг женщины, настолько привлекательным и притягательным он казался. Наверняка все его студентки не пропускали ни одной его лекции, хотя, думаю, предмет они тоже не слушали. Уверена даже, что на пересдачу ходила вся женская половина потока, и не по одному разу. Интересно, какие взятки ему предлагались и чем? Наверняка натурой… И наверняка брал. Эта мысль больно полоснула слева, и почему то заболели уши, так тяжело было осознавать собственный самообман. Я ведь хотела летать, свернуть горы после его звонка.

Я перевела взгляд на женщину радом с ним. Ну, тут сомнений не было. Это была Наоми. Высокая, стройная, грациозная с большими черными глазами и длинными, черными, блестящими волосами – ну, просто Наоми Кэмбл Российского производства. Теперь понятно, почему друзья окрестили ее так. А если вспомнить взрывной характер самой модели, то прозвище, как говориться, не в бровь, а в глаз. Ах, как красиво они смотрелись вместе. Просто идеальная семья для рекламного баннера. Ну, кто я по сравнению с ней? Дурнушка какая-то, вот кто! Зачем же он заставил меня поверить в то, что я что-то значу… Да после такой красавицы, нельзя не смотреть на женщин в сравнении с ней. Кретинка!

Я стала листать фотографии дальше, в надежде найти хоть еще одну… но тщетно. Я мазохист. Мне больно, а ничего не могу с собой поделать, и продолжаю поиски новой порции боли.

Внезапно, раздался звонок в дверь. Я вздрогнула от неожиданности. Ну, это-то кто мог прийти ко мне в это время? Кому я еще понадобилась? Не спрашивая, кто за дверью, я не имею такой привычки, я повернула замок. На пороге стоял молодой худощавый мальчик с большим пакетом в руках.

«Курьерская служба, вам пакет, распишитесь» – промямлил юнец. Я поставила свою подпись на его бумагах, и взяла большой конверт. На нем было написано: «Карповой Маргарите Леонидовне от главного архитектора проектного агентства «Меандр» Звягина Игоря Олеговича». Судя по знакомому размеру и твердому содержимому пакета, сомнений не было – это была моя папка. Я закрыла дверь за мальчиком, и облокотилась на стену. С ума сойти можно! Конечно, это была моя дорогая зеленая папка со всеми чертежами. Интересно…. Во внезапное раскаяние Звягина я не верила, не такого типа эта птаха, что тогда? А может не гадать? Любопытство это как зуд, пока его не удовлетворишь, так и будет чесаться. Зажав папку под мышку, я рванула к телефону. Телефон Звягина был в недавно набранных номерах. Слушая гудки в трубке, мое сердце колотилось с такой же скоростью, что и в прошлый раз, но на этот раз не от беспокойства, а от возбуждения.

– Алло! – услышала я знакомый голос.

И снова, не удостоив его и слова приветствия, или благодарности, наверное, я совсем перестаю быть воспитанным человеком, я выпалила:

– И как это прикажешь понимать? Ты болен или пьян?

– Ты про папку, Карпова? Нет, я трезвый, и в здравом уме – его голос звучал как-то странно. Не свойственно ему, монотонно и безжизненно. В нем не было привычных саркастичных нот, – просто я осознал, что был не прав. Папка тебе нужна, работа предстоит большая. Удачи!

– Ого, себе, – только и смогла выговорить я, пребывая в легком шоке. – Звягин, в тебе реально совесть проснулась?

– Проснулась, – снова услышала я сухой, пресный ответ. Даже моя ирония в голосе не спровоцировала никакой ответной реакции.

– Ну, добро. Спасибо, конечно.

И тут произошло самое интересное. В трубке сначала повисла выжидательная тишина, а потом, Звягин в своей узнаваемой ехидной манере вкрадчива произнес:

– Тебя есть за что уважать, Карпова, ты же такая честная, принципиальная. Просто ангел без нимба. Странно, что ты до сих пор не спросила себя, как так получилось, что солидное агентство АКАТО, вдруг, без всякого конкурса, утверждает на крупный проект не практикующего архитектора Риту Карпову, но отказывает своим же сотрудникам, таким маститым как Эрнест Силуянов, Софья Нейман. Против подружки твоей, Климчук Иры, ничего против не имею, она молодец, но неужели твой талант востребован больше, чем мастерство этих специалистов? Всего доброго!

В трубке раздались гудки отбоя. Все фамилии, что назвал этот подлец, мне были знакомы, единственное, чего я не знала, так это то, что они являются сотрудниками АКАТО. Но ведь если это так, то о каком неопытном молодняке говорила мне Ира?

Я снова бросилась к компьютеру, но на этот раз я ввела адрес официального сайта АКАТО-project. Главная страница, реквизиты, вступительное слово директора, бессменного лидера АКАТО Ильи Филипповича Коломеец. Так, так… «Наши проекты»… ага «Наши архитекторы». В этом разделе был представлен полный список сотрудников с фотографиями регалиями и краткой биографией. На фото я очень быстро узнала и Эрнеста Силуянова и Семена Буракова и Софьи Нейман – все это – опытнейшие архитекторы, но ни одного из них не было в списке участников проекта в Серпухове. Однако, как по взмаху волшебной палочки, там оказалась я. И это было более чем подозрительно. Вопрос второй, который доселе, ни разу не пришел в мою голову, а как вообще им пришло в голову отыскать меня? В какой базе данных я числюсь? Ни в одно кадровое агентство я не подавала резюме. Звягин знает ответ, и этот ответ вызывает его злорадство, поэтому, он и не удержался намекнуть мне, что в проекте я не случайно. На меня накатила волна беспокойства, почти на грани паники. Я так боялась узнать ответ, и в то же время так хотела его узнать. Видать, я действительно одно большое противоречие.

Я набрала знакомый номер:

– Ира, это Рита. Есть вопрос.

– Давай, чего там у тебя? – протянула сонным голосом Ира, видно своим звонком я прервала ее безмятежный сон.

– Кто просил Илью Филипповича, чтобы меня взяли в проект? – спросила я напрямую, без дипломатических подходов.

– А с чего ты взяла, что… – после паузы неуверенно начала Ира.

– Ира, я это знаю. Не пытайся меня убедить, что это не так. КТО?

– Рит, что ты себе выдумываешь?

– КТО?! – настаивала я.

От такого напора уверенность Иры пошатнулось. Она замолчала, потом тихо произнесла:

– Я не знаю его имени.

Во мне все оборвалось. Сбылись худшие опасения. Еще секунду и польются слезы.

– Кто это, Ира, пожалуйста, скажи.

– Я не знаю имени, я же говорю, знаю, что это друг Ильи Филипповича, он звонил по телефону, после чего меня попросили тебя разыскать, как бывшую коллегу. Имени я не знаю…

– Ира, ну пожалуйста, вспомни, может, слышала, может Илья Филлипович, что-то упоминал.

– Он однажды упомянул фамилию, но я ее не помню. Помню, что странная такая. Ме… Мей….

– Мейер! – с ужасом выдохнула я.

– Да, кажется она.

У меня затряслись руки, а слезы полились в два ручья. Да, некто без имени, ты прав, ты умеешь только ломать.

– Ира, мне нужно поговорить с Ильей Филипповичем. Я отказываюсь от проекта. – Я стала всхлипывать в трубку.

– Ты с ума сошла?!! – Всполошилась Ира – Да такой шанс раз в жизни выпадает. Ну, подумаешь, помогли тебе сюда попасть. Да, если бы мне так помогли, я бы по гроб жизни была бы благодарна, щенячьей благодарностью. Не глупи, слышишь.

– Ира, – уже вовсю ревела я в трубку, – я не заслужила этого шанса. Это украденный шанс. Да чем я лучше Колесник? Я с работы когда-то ушла из-за такого подхода к делу, а теперь, я сама на ее месте. Ира, мне провалиться охота, под землю провалиться, слышишь? Он же из-под меня почву выбил, я же за работу, как за спасательный круг держалась, а теперь у меня и этого нет. Он все уничтожил!!! Ира, да за что мне все это?!

Иринка только растеряно слушала мои бессвязные сетования, вперемешку с рыданиями, да всхлипываниями.

– Рит, ну перестань, не плач. Ты не руби с плеча в таком состоянии. Успокойся, и все обдумай хорошенько. С Ильей Филипповичем ты еще успеешь поговорить. Он днями в своем кабинете, примет тебя в любой момент, ты только не принимай поспешных решений, ладно?

Мы простились. Я пообещала успокоиться и не делать глупости. Но меня продолжало трясти мелкая дрожь. Не помогла даже чашка горячего какао. Моя третья потеря по вине этого человека, этого…. Дон Жуана этого…. Да какое право он имел…? Теперь, мне даже негде спрятаться от тяжелых мыслей. Ничего не осталось. Я ведь уверена, что возвращение папки – это тоже его рук дело.

Чтобы проверить эту версию, я сделала еще один звонок, непосредственно в «Меандр», моей бывшей коллеге Альбинке. Альбинка – это просто солнечный зайчик, всегда весела, всегда в хорошем настроении, всегда говорлива и всегда в курсе последних слухов. Как раз то, что мне надо.

Альбинка была очень рада меня слышать, поздравила меня с назначением.

– Какая ты молодец, Ритуля! Я так за тебя рада. И вдвойне приятно, что ты своим назначение обскакала нашего пакостника.

– Звягина, что ли? – удивилась я.

– Ну, а кто у нас еще кот-пакостник? – засмеялась Альбинка.

– В каком смысле «обскакала»?

– Так он же подавал заявку на участие в проекте, так хотел быть в списках. А тут ему так хорошо дверью по носу дали, тебя утвердили, а его нет. Он тут несколько дней рвал и метал. Житья от него никому не было.

– Ничего не понимаю, – мысли путались в моей голове, – ему-то это зачем. Он главный архитектор не последнего по величине агентства. Должность хлебная. Серпухов то ему на кой? Это ж головная боль, да командировка длительная.

– Ну, во-первых финансовая сторона вопроса. Ты же понимаешь, это не государственная инициатива восстановить памятник архитектуры. Заказчик, лицо юридическое, имеет нешуточный интерес на это место. Тут такой слушок ходит, что через это имение не одна сотня тысяч долларов легализуется не единожды, и во время восстановительных и работ, и после реставрации. Поэтому и зарплата для архитекторов обещана не малая, побольше, чем зарплата главного в Меандре. Уж есть ради чего потерпеть неудобства.

А во-вторых, это вопрос престижа. Участие в проекте такого масштаба мгновенно преображает портфолио, знаешь ли. Он хоть и главный, а его творческая биография крайне скудна. У любой проверяющей комиссии могут возникнуть вопросы, за какие такие заслуги господину Звягину выпала честь занимать столь высокий пост. Участие в реставрации переводило бы его в число избранных.

Так что, есть у него интерес, как видишь. Можешь представить его досаду, когда ему пришел отказ. Уж какими только словами он тебя тут не поминал! Ну, ты не огорчайся, ему сейчас не до тебя. Он, кажется, в какую-то историю вляпался.

– Да ты что? – поддельно удивилась я – В какую?

– Да пес его знает, в какую! Просто, к нему вчера двое из органов приходили, долго беседовали с ним в кабинете, а он потом, ходил злющий-презлющий. Никак какое-то правонарушение на нем. Да, так ему и надо. Он тут всем уже костью поперек горла стоит.

Это все, что мне нужно было знать. Остальную часть разговора я уже не слушала. Все мои опасения оправдались. Держа в уме род деятельности Романа, я даже не сомневалась, что двое с органов пришли с его подачи, чтобы ласковой беседой уговорить Звягина вернуть мне мою собственность. Теперь, эта пакость будет думать, что у меня, у такой принципиальной, за плечами мощный покровитель. Как это гадко! Теперь мое решение поговорить с Ильей Филипповичем укрепилось. Я не буду играть по тем же правилам, что и все, лучше выйти из игры совсем.

Я подошла к зеркалу и взглянула на свое заплаканное лицо, на тоскливые глаза. В последние дни в моей жизни царило полное безумие, неужели все это происходило со мной? Ну, ничего, фен, макияж, и я избавлюсь от этой странной истории. Роман больше не вернется, и не посмеет меня тревожить, а я перестану о нем думать. И, разумеется, я не стану участвовать в проекте, где я блатное лицо, сколько бы выгод мне это не сулило.

Хоть я и пообещала Ире не принимать поспешных решений, но в своем решении я уверена, так зачем же откладывать? Поэтому, я одеваюсь и еду в АКАТО, а там, уж как получиться. Думаю, я смогу поговорить с Ильей Филипповичем, и забрать документы. Жаль только, что офис АКАТО располагается на другом конце города, придется брать такси.

Через полчаса сборов, я уже ехала в такси, с самыми тяжелыми чувствами на душе. Я не стала заранее продумывать речь и причину, по которой я отказываюсь от участия, ничего мне не шло на ум, буду действовать по обстоятельствам. Скоро все закончится, и я вырвусь из этого силового поля, которое поставило всю мою жизнь с ног на голову.

Архитектурно-проектное агентство АКАТО занимало современное четырехэтажное здание с зеркальными стенами и сглаженными углами. Каждая зеркальная панель стены располагалась под углом к соседней, благодаря чему разные зеркала отражали разные фрагменты окружающей обстановки. Это создавало оптическую иллюзию, словно все здание имеет изломанную форму. Оно характерно выделялось среди однотипных жилых и офисных зданий микрорайона. Глядя на этот современный храм проектной мысли, я подумала, что наверняка любой архитектор посчитал бы это за счастливый билет в жизнь, быть принятым в команду АКАТО, каждый день входить в эти стеклянные двери, подниматься по лестницам, и ходить по коридорам, где царит чистое творчество в обрамлении мастерства и профессионализма. Такси остановилось на парковке. Я расплатилась и вышла из машины, оказавшись перед высокой стеклянной дверью в святилище архитекторской деятельности. Я не хочу лгать самой себе, конечно, для меня было бы честью приходить сюда полноправным сотрудником, но не таким способом, нет, я не смогла бы себя уважать после этого.

Кабинет мудрого лидера АКАТО, Ильи Филипповича Коломейца, располагался на последнем четвертом этаже. Среди остальных офисов на этаже, его кабинет отличала большая, массивная, деревянная дверь. Она была похожа на дверь в замок, где живет сказочный король. Да и сам Илья Филиппович напоминал своим внешним видом доброго волшебника. Он носил длинную, седую бороду, его волосы до плеч тоже были седыми, а глаза добрыми и справедливыми, как у настоящего деда мороза. Он не носил костюм, больше предпочитал свитера, и был достаточно легким в общении человеком. Я впервые увидела его на одной из конференций, и очень прониклась этим стариком.

Лишь только я поднялась на четвертый этаж, как тут же увидела, что Илья Филиппович направляется к своему кабинету с противоположного конца коридора. Случай был весьма удобный, я ускорила шаг и настигла его аккурат возле заветной двери.

– Здравствуйте Илья Филиппович. Вы не могли бы уделить мне минутку, пожалуйста.

Илья Филиппович остановился, и с любопытством посмотрел на меня.

– Моя фамилия Карпова. Я по поводу реставрации Пущено-на-Наре. – Продолжила я.

В глазах директора, наконец, загорелся огонек понимания. Моя фамилия ему была, очевидно, знакома.

– Добрый день! – ответил мне глубокий баритон – Это очень кстати, что вы подошли, а то я уже собирался вас разыскивать. Вы не донесли кое-какие документы. Надеюсь, они у вас с собой?

Я сделала глубокий вдох и выдохнула фразой:

– Я отказываюсь от участия, Илья Филиппович. Думаю, причина вам понятна. Я пришла забрать документы.

Конечно, директор понял все сразу. Он внимательно посмотрел мне в глаза, словно пытаясь понять, насколько глубока моя решимость, затем сказал:

– Маргарита Леонидовна, давайте побеседуем в моем кабинете, в коридоре как-то не очень удобно.

На этих словах, он повернул ключ в замке своего кабинета и распахнул передо мной массивную деревянную дверь. Я послушно поплелась вовнутрь. Кабинет был просто залит солнечным светом, его шестиугольная форма и высокие окна позволяли солнечным лучам беспрепятственно проникать в каждый уголок комнаты. У окна стоял широкий, величественный, деревянный стол правителя государства АКАТО проект, и два стула с высокими спинками перед ним.

– Прошу Вас, Маргарита Леонидовна, – он пригласил меня жестом занять один из стульев. Я присела на краешек, словно провинившаяся школьница в кабинете директора.

– Итак, – Илья Филиппович сжал запястья в замок на столе, – я, разумеется, догадываюсь о причине столь категоричного отказа, догадываюсь даже чьих рук это дело, и кто именно надоумил вас принять такое решение.

– Ну, вот и славно, значит, мне не придется ничего объяснять, – спокойно ответила я, чувствуя облегчение. Однако, облегчение длилось не долго.

– Я думаю, придется, – так же спокойно ответил Илья Филиппович. – Я полагаю, вас расстроила протекция со стороны Романа Германовича, не так ли? Я только не понимаю, что именно вас смущает? Вы не считаете себя достойным архитектором? Вы не уверены в своей квалификации?

– Нет, я уверена, – твердо ответила я, – и я могу пояснить, что именно меня смущает. Моя квалификация не стала первопричиной, почему я оказалась в проекте.

– Вот как, – понимающе кивнул директор, потом взглянул мне в глаза со всей своей проницательностью и Соломоновой мудрость и спросил, – а что вы, Маргарита Леонидовна сделали для того, чтобы ваша квалификация стала первопричиной? Вы присылали сюда резюме или портфолио? Или, быть может, вы звонили или запрашивали встречу со мной?

Довод был железобетонный. Он слегка пошатнул мою решимость. Я покачала головой. Конечно, я не подавал заявку на участие, я даже не знала о существовании этого проекта.

– Илья Филиппович, я, конечно, понимаю, что ваш довод несокрушим. Да, я не ничего не сделала, это так, но против совести я не пойду. Конечно, быть здесь это, несомненно, большая честь, но сам факт, того, что я здесь, по чьей-либо просьбе, означает лишь то, что я занимаю место более достойных архитекторов, тех, кто не вошел в списки участников по моей вине.

Директор удивленно поднял брови:

– Кого вы имеете в виду, позвольте спросить?

– Эрнеста Силуянова, Софью Нейман. Вы взяли меня, но отказали в участии им. Воровать чужой шанс я не намерена.

– Ах вот оно что! – Илья Филиппович откинулся на спинку своего кресла – Ну как же, как же…. Я смотрю, мосье Звягин широко раскрыл вам глаза на положение вещей. Удивительно только, что зная его скверный характер, вы так легко поспешили поверить на слово столь непроверенной информации. Эрнест Георгиевич не подавал заявление на участие. Его семейные обстоятельства не позволяют ему уезжать далеко от дома на длительный срок. Софье Борисовне предстоит операция через 2 недели, она также не может участвовать в проекте. Только те люди, кого вы видели в списке, подавали заявку на участие. Остальные имеют причины, а кто-то и добровольное желание работать лишь с текущими проектами агентства.

Я молчала. А что можно было еще сказать. Я выставила себя круглой идиоткой. Конечно же, нужно было хотя бы предположить, что даже если столь именитые люди работают в агентстве, это совершенно не означает, что каждый из них непременно желает ехать в Серпухов. Илья Филиппович правильно поставил меня на место.

– Маргарита Леонидовна, – продолжил директор, – вы вообще понимаете разницу между блатом и рекомендацией? К Вашему сведению я никогда не пил с Романом Германовичем на брудершафт, мы никогда не сидели за одним столом, и я никогда не значился в списке его близких друзей. Не стану отрицать, что в свое время Роман Германович сильно помог мне в беде, но верьте, я не такой человек, который способен оплачивать долги, вступая в сделку со своей совестью. Я понимаю, что сейчас на него льется много грязи. Вероятно, это одна из причин, почему я вижу вас сейчас перед собой, но, тем не менее, его мнение всегда было, и остается авторитетным во многих областях, в том числе и в этой сфере. Так что, я всего лишь прислушался к мнению человека, которого безгранично уважаю. Маргарита Леонидовна, мне жаль, но я не принимаю ваш отказ в участии. Как сотрудник вы меня вполне устраиваете.

Нет, нет, так все равно нельзя. Это не правильно. Я вошла в сотрудники не с парадного, а с черного входа.

– Я, Илья Филиппович, так же никогда не вступала в сделку с совестью. Когда то меня потрясла история Полины Колесник, которая заняла мое место по протекции главного архитектора. Я просто не смогу смотреть на себя в зеркало, зная, что сама я поступаю также.

– Вы ничье место не занимаете, лишь свое законное, которое вам выделило агентство АКАТО. И потом, Маргарита Леонидовна, простите меня за прямоту и грубость, но думаю, вам стоит прекратить вести себя как трусливый заяц.

Да уж от такой прямоты, совершенно неожиданной, у меня округлились глаза. А Илья Филиппович, не обращая внимания на мое замешательство, продолжал:

– Я слышал об этой истории, но не считаю, что тогда вы поступили разумно. Вы искренне убедили себя, что повели себя достойно, ушли, громко хлопнув дверью, а на самом деле, вы демонстративно сбежали. Именно поэтому Игорь Олегович до сих пор воспринимает вас как пустое место. Себя нужно уметь защищать, а больше чем себя, нужно уметь защищать свои убеждения и труды. Вам плюнули в лицо, а вы услужливо подставили спину. Вы не пошли к вышестоящему руководству, не пошли к заказчику. Запачкаться побоялись? Или побоялись отмыться? Скорее второе. Пошли по пути наименьшего сопротивления, так проще, не так ли? А что вы, спрашивается, делаете сейчас? Да то же самое – сбегаете. Вам и на ум не приходит, что намного разумнее остаться и доказать, что вы достойны той рекомендации, которую получили. В чем причина бегства, Маргарита Леонидовна? В том, что вас не оценили, так, как вам бы хотелось. Так я вам скажу, не великий подвиг сидеть на одном месте и ждать, что когда-нибудь к вам придут и предложат орден за заслуги. Чтоб вас оценили, так, как вы этого заслуживаете, необходимо делать действия: отлеживать текущие проекты, где можно профессионально реализовать себя, посылать резюме, доказывать, что вы профессионал. За вас это сделал другой человек, тот самый от которого вы сейчас открещиваетесь, и знакомства с которым стыдитесь. По моему убеждению, это не порядочно с вашей стороны.

Когда имя Романа Мейера было на слуху, и он был востребован как профессионал, никто, ни один человек не смел обсуждать его образ жизни, и порочить его заслуги. Лишь, когда он добровольно ушел из профессии, и перестал появляться в обществе, на него вылили ушат помоев. Вот и вам кто-то поведал о жизни Романа Германовича с точки зрения своего осуждения, и вы поддались заблуждению, и приняли это оценку за свою. Только я вам так скажу, сколько бы негативных высказываний о нем вы не слышали, Роман Германович спас не одну невинную жизнь. Он, не единожды, помогал восстановить справедливость, он многим людям вернул доброе имя и репутацию, а многие подонки сидят сейчас в соответствующих местах, тоже благодаря ему. Он великолепный друг, который никогда никому не отказывал в помощи, никогда и никого не оставлял в беде. Да, разумеется, он имел некие слабости и пороки, но чтоб иметь право осуждать, нужно знать все факты, не только негативные. Вообще, я считаю, что осуждать человека за прошлое может лишь тот, кто был частью этого прошлого. Если же нет, то даже закоренелого преступника на суде судят лишь за текущую провинность, а не за старые подвиги. У вас есть причина быть обиженной на Романа Германовича? Он как-то бесчестно поступил с вами? Он вел с вами ту линию поведения, о которой вы слышали?

– Нет – тихо прошептала я. Все это время я сидела с опущенной головой. Каждое слово било по самолюбию словно плетью, но возразить было нечего. Илья Филиппович был прав во всем, начиная с моего бегства из «Меандра», конечно Звягин принимает меня за ноль, так как я по-настоящему не дала ему отпор, заканчивая моим суждениям о Романе. Ну почему у меня все никак не хватает мудрости, чтобы самой прийти к такой простой истине, не осуждай человека за прошлое, если в настоящем он не причинил тебе боли. Конечно, он не вел себя со мной так, как вел себя с другими женщинами, по словам дяди Паши. Наоборот, он ограждал меня, оберегал. Он первый оттолкнул меня, чтоб не причинить вред. Никто так не поступает с безразличными людьми. Он когда-то посчитал унизительным принять помощь для себя в критический момент жизни, но пошел просить мне место в проекте. Будь я хоть чуть-чуть умнее, судила бы по поступкам, а не по словам стороннего наблюдателя.

– Илья Филиппович, – я подняла полные надежды глаза – вы знаете, где он сейчас?

– Боюсь, Маргарита Леонидовна, этого не знает никто. Если Роман Германович не хочет быть найденным, то никто не сможет найти место его проживания.

Я снова опустила глаза и увидела, как две слезы капнули на мои колени. Надежда словно песок просыпалась сквозь пальцы. А мне нужно было, так нужно было его увидеть и поговорить с ним.

– Однако…, – вдруг неожиданно продолжил Илья Филиппович, – он покинул мой кабинет за 15 минут до вашего прихода. Я попросил его о помощи в негласном расследовании одного происшествия в агентстве. Так, что вполне возможно, что он все еще в здании.

– Есть вероятность, что он здесь? – ошеломленно переспросила я.

– Да, такая вероятность есть. Он планировал переговорить с сотрудниками финансового отдела, чтобы помочь агентству компетентно разобраться в одной оказии. Так что, если вы поспешите….

Я уже не слушала, наскоро попрощавшись, я пулей вылетела из кабинета. Финансовый отдел располагался на втором этаже. Если он еще там… Боже, пусть он будут там, ну пожалуйста! Это мой последний шанс поговорить с ним. Если я опоздаю, мой мир снова расколется на мелкие осколки. Я летела по коридору, а мысли, словно ветер, стремительно влетали в голову, и вылетали из нее, создавая в уме рваный картины. Что я скажу? Что сделаю? Без понятия. Просто я чувствую одно, он мне нужен, очень нужен. Я не могу упустить этот шанс. Я упустила столько шансов в жизни из-за своей гордости, из-за пустого самолюбия. Дура! Набитая дура! О какой гордости я сейчас говорю? Я бегу по коридору за мужчиной, молясь про себя, чтобы только раз, еще один раз, мне представилась возможность сказать хоть слово или просто обнять его, то, что я раньше никогда не решилась бы сделать самой. Сейчас не важно…

Второй этаж! Вот и кабинет… сейчас все прояснится. Вдруг мой взгляд упал на высокое окно коридора и то, что я увидела, привело меня состояние паники. По дороге, от здания АКАТО ритмичным шагом уходил высокий человек в кожаной куртке. Это был Роман. На мгновение он замедлил шаг и обернулся. Но даже издалека, меня поразили своей глубиной и нереально синим цветом эти глаза.

– Рома!!!! – закричала я и изо всех сил застучала по окну. Глупо! Услышать стук с такой дистанции нельзя, тем более услышать мой крик. Стены у здания зеркальные, значит, увидеть меня он тоже не мог.

– Ромааа!!!! – сделала я еще одну тщетную попытку, но в ответ он лишь отвернулся, поднял воротник и снова зашагал по дороге. Надежда исчезала. Центральный вход выходил на другую сторону здания. Даже если я сейчас изо всех своих сил побегу к нему, то окажусь по другую сторону улицы, и потеряю бесценное время. А он все отдалялся шаг за шагом, шаг за шагом. Каждая секунда все больше разлучала меня с ним неумолимо, а я могла лишь беспомощно смотреть, как навсегда меня покидает дорогой мне человек. Навсегда – это значит, мы никогда больше не встретимся.

Никогда – это значит нужно забыть. Это значит, ты лишена шанса, даже призрачной возможности ждать. Это значит, нет места надежде. Никогда значит, в твою жизнь пришла пустота. Я боюсь этого «Никогда». И сейчас ради того, чтоб не допустить прихода «Никогда» в мою жизнь я готова даже разбить это проклятое зеркальное окно и если потребуется выпрыгнуть самой.

Внезапно меня озарило. Пожарная дверь! В этом здании обязательно есть пожарная дверь, и располагается она на противоположной стороне от центрального входа. У меня меньше секунды, чтобы найти эту дверь.

Время – странная материя. Оно способно ускорять, и замедлять свой бег. Но по чудовищному неведомому мне закону, оно замедляется в тяжелые, или скучные моменты, но несется бешеным темпом, когда спешишь сама. Сейчас я бежала наперегонки с самим временем. Я перепрыгивала через две и три ступени, я забыла про понятие осторожность. Я готова была разбиться, но только не упустить возможность остановить его.

Дверь!!!! Вот она! Под лестницей. Я была права. Как далеко уже ушел Рома, пока я бежала по ступеням? Вдруг, он уже скрылся из поля зрения, вдруг все напрасно и я потеряла его? Вдруг я больше не смогу его найти. Я схватилась за ручку и потянула ее на себя. Дверь не поддалась. Меня вдруг ужаснула мысль, которую прежде я даже забыла допустить. Дверь может быть заперта!!! Я снова потянула ее на себя и снова безрезультатно. Холодный ужас сдавливал мне горло все сильнее и сильнее. Наверное, похожие состояния имитируют в голливудских фильмах ужасов, когда обреченная жертва пытается открыть дверь укрытия, спасаясь от маньяка. Давай же!!! Открывайся!!! Умоляла я дверь, все сильнее пытаясь тянуть ее на себя. И вдруг…! Дверь распахнулась резким рывком, и вместе с ярким ослепительным светом что-то тяжелое ударило мне прямо в лицо. От неожиданности и боли я опрокинулась на спину. Удар по голове и все пропало. Лишь пустота….

Часть 3

Сквозь темноту до меня пробилось железное звяканье и запах лекарств. Откуда-то издалека доносились голоса, шаги, звуки открывающихся дверей. Я приоткрыла глаза. Открыть их полностью не позволяла сильная головная боль. Первое что предстало моему туманному взору, была белая стена с небольшой трещиной. Я перевела взгляд направо – высокое окно с выцветшими шторами. С лева от меня стояли еще две кровати, но, очевидно, что они были не заняты. Я была в больнице. Все тело болело, и сильно болела голова. Я поднесла руку ко лбу и нащупала повязку из бинтов. Как я тут оказалась? Вспомнив предшествующие события, я ощутила ноющую боль в сердце. Где Роман? Знает ли он, что я здесь? Откуда он может знать…? Я проиграла. Теперь уже проиграла. Я снова оглядела палату. Как болит голова… Совсем небольшая комната с белами стенами, деревянный столик в углу, на нем лишь старый графин. Белая дверь со стеклянными вставками была приоткрыта и из коридора слышались голоса ходящих туда-обратно людей, голоса медсестер, пациентов, прогуливающихся по коридору. Как я не люблю эту атмосферу. Тем более, я сейчас одна в палате, сейчас, когда мне так одиноко. Захотелось спрятать лицо в подушку, но повернуть голову оказалась непосильной задачей.

Вдруг в дверях появилась фигура мужчины в белом халате, и авоськой с апельсинами в руках. Этого мужчину я была просто несказанно рада видеть. Это был мой любимый домовой, дядя Паша. Взволновано охая, он подошел ко мне и заботливо погладил по волосам.

– Ну, слава Богу, тебе лучше! Ну как же ты так умудрилась? Как ты себя чувствуешь?

Дядя Паша присел на деревянный, скрипучий стул возле моей кровати.

Наконец, от волн домашнего спокойствия, исходящих от моего милого старика, я почувствовала себя в силах заговорить, хотя звук собственного голоса мне показался странно хриплым, будто я не практиковалась целую вечность:

– Я почти успела, дядя Паша, он был там, я почти его догнала. Я хотела поговорить… я почти успела…. Почему мне так не везет?! Он же был там…

В ответ на мои беспорядочные фразы, дядя Паша лишь молча смотрел на меня с возрастающей тревогой.

– Кого, дочка? О ком ты говоришь?

– О Роме. Я знаю, вы не в восторге от этого, но было нужно…

– Какой Рома? – внезапно обезоружил меня вопрос дяди Паши. Судя по его взгляду, с тем же успехом я сейчас могла бы заговорить по-китайски. Степень понимания была бы та же.

Сначала я растерялась. Ведь именно от дяди Паши я впервые услышала это имя. А потом у меня похолодели пальцы на ногах, я начала, что что-то изменилось. Вокруг все было не так. Само собой мне все было ново, я была в незнакомой мне обстановке, но другим было не это. Звуки были намного отчетливей и цвета более приглушенные. Я словно вернулась с другой планеты.

– Сколько я уже здесь нахожусь? – спросила я, в надежде прояснить, что происходит с моим восприятием действительности, и почему дядя Паша ведет себя так, словно он страдает амнезией.

– Уже больше двух дней, дочка! – старик продолжал по-отцовски гладить меня по голове – Я так рад, что ты наконец-то в сознании.

– А почему я здесь? Что со мной произошло? – ответ на этот вопрос так волновал меня, и так пугал. Где именно я потеряла связь с действительностью? И, главное, какие события заполнили промежуток времени, от панических попыток открыть пожарную дверь и до сей минуты?

В ответ на лице дяди Паши появилось выражение безграничной вины, а сочувствие в глазах удвоилось.

– Я же говорил, – начал причитать и охать старик, – ну, я же говорил тебе, дочка, что это плохая затея лезть на крышу в такую темень. Это я виноват, зачем я отдал тебе ключи! Там так темно, ну где ж не оступиться то? Бедненькая моя, теперь ты даже не помнишь, что с тобой случилось.

Очевидно, мой ошеломленный взгляд, который появился в ответ на его виноватые причитания, он истолковал, как попытки вспомнить, что именно произошло в тот вечер, и терпеливо начал объяснять:

– Ты, детка, пришла ко мне в каморку, и попросила ключи от крыши. Я чувствовал, что это опасно лезть туда в такое время, но я же всего лишь слабый старик, ну как противостоять такой стрекозе? Я отдал ключи, а у самого, представляешь, сердце не на месте. Ну, я поднялся на шестой этаж, чтоб убедиться, что все в порядке и нашел тебя на полу. Ты упала с лестницы. Там кровь… Я позвонил в скорую. Они отвезли тебя сюда, ты даже в сознание не приходила. Это я виноват…!

Дальше я уже не слушала само обвинительные причитания. Над мой головой грянул гром, и молния сверкнула перед глазами, от осознания того, что вся моя жизнь за последние дни, мои потери, надежды, метания, моя нечаянная привязанность, разочарования и обретения, весь этот коктейль из безумных событий и чувств, был лишь шуткой моего раненого мозга. Все было в моей голове, а не в реальности. Все было лишь фильмом, что прошел перед моими глазами. Я снова на исходниках. Я снова на старте. Я снова одна… От этого ужаса захотелось закричать, завыть как раненый зверь. Хотелось вскочить и расцарапать стены, порвать занавески, разбить в дребезги окна. Последняя умирающая надежда заставила меня собрать силы и спросить:

– Дядя Паша, миленький, кто живет в квартире на шестом этаже?

– Никто, – ответил растеряно дядя Паша, – так кладовка моя. Я там храню метла и лопаты и… Высоко конечно добираться каждый день….

ВСЕ! Словно хрустальный бокал, разлетелась на мельчайшие осколки надежда. Чтобы не напугать моего доброго домового, и не закричать от боли, не заплакать я сильно закусила губу, так сильно, что очень скоро почувствовала соленый вкус крови.

В медицине есть термин клинической смерти. Теперь я точно знаю, что у души тоже есть своя клиническая смерть. Я себя не чувствовала живой, хотя жила фактически. Я прожила жизнь, которой не было, я поверила в эту жизнь. За все свое существование на этой планете, лишь в этой маленькой жизни я жила по настоящему: влюблялась, теряла, ждала. Весь спектр эмоций за столь короткое время. Как с этим смириться?

Вдруг, в палате появился еще один человек в белом халате. Это был уже не посетитель. Это был мой лечащий врач, судя по всему. В руках у него была моя медицинская карта. Это был среднего роста мужчина лет 35 с русыми волосами и очень знакомыми глазами… такими голубыми, нереально голубыми.

Увидев меня, доктор широко улыбнулся.

– Рад видеть вас в сознании, Рита! Хочу сказать, вы большая соня. – Голос тоже был очень знакомым, он эхом прокатился по моему телу, и стих в районе желудка.

– Я не приходила в сознание с момента как попала сюда? – спросила я, все еще кусая губу.

– Приходили, – кивнул доктор, – только, похоже, не понимали отчетливо где вы, и что происходит вокруг вас. Вот это первый раз, когда я вижу ваш осмысленный взгляд. Что поделать, Рита, удар был сильным. Но я думаю, все будет хорошо. Вы – молодая и крепкая. Надеюсь, негативных последствий после такого падения не будет.

Доктор снова улыбнулся, глядя на меня как-то покровительственно. В палату заглянула медсестра и обратилась к врачу:

– Роман Германович, Вас просят срочно зайти в палату 14.

Роман Германович! Знакомая комбинация имени и отчества, словно спицей, проткнула все внутренности. Теперь понятно, откуда взялось это имя в моей голове. Мой несчастный мозг создал мне образы из подручных материалов, все, что я неосознанно слышала, или каким-то образом уловила визуально, сложилось в яркую причудливую мозаику. Некто без имени, человек, ставший мне глубоко дорогим и близким, был лишь образом, с чертами, заимствованными у моего лечащего врача.

Наконец, дядя Паша счел нужным оставить меня одну. Он выложил апельсины на стол, поцеловал меня в лоб, пожелал скорейшего выздоровления, и скрылся за дверью, а я, наконец, воспользовалась возможностью дать волю слезам.

В день моей выписки было пасмурно. Свинцовые серые тучи висели низко над землей, предвещая ненастье. Головные боли продолжали мучить меня, однако мое состояние в целом было признано удовлетворительным, и достаточным, чтоб покинуть стены этой белой клетки.

Я сидела в кабинете лечащего врача и ждала, пока он закончит делать записи в документах. Наконец, он поднял голову, и снова очень по-доброму, и очень покровительственно улыбнулся мне. Я привыкла к его улыбке, она встречала меня каждое утро, пока я была здесь, и всякий раз на душе становилось очень спокойно, словно добрый, белый ангел влетал в мою палату. Сейчас, эта улыбка провожает меня. Наверное, я буду по ней скучать. А вот глаза все еще заставляли сердце тоскливо ныть, напоминая о жизни, которой не было.

– Ну вот, Рита, – обратился доктор ко мне, – ты возвращаешься домой. Тебе необходимо будет обратиться к своему терапевту, он оформит тебе больничный лист, и будет наблюдать твое состояние, и динамику выздоровления. Тебе придется принимать анальгетики, так как все еще возможны головные боли. Так же возможна посттравматическая потеря координации, постарайся не перетруждаться, не ходи много, не поднимай ничего тяжелого. О тебе есть, кому позаботиться дома?

– Нет, – тихо ответила я, – я совершенно одна. Эта мысли раскатом грома прокатилась по голове. «Я одна! Снова…».

Роман Германович сконфужено замолчал и опустил глаза.

– Это печально, Рита. Может быть друзья… родные…

– Никого, – я покачала головой.

– Тогда, просто, будь очень осторожна и много отдыхай. Через несколько дней я зайду проверить твое состояние, если ты не против этого, конечно, – добавил доктор, и, как мне показалось, слегка покраснел.

– Конечно не против, Ром…. Роман Германович, – не без усилия произнесла я его имя, – в любое время. Я вам рада.

Доктор протянул мне свою визитку:

– Если будут ухудшения, или какие-то проблемы, звони, не раздумывай.

– Спасибо! – Поблагодарила я доброго ангела. Взяла документы, свою сумку, которую любезно принес дядя Паша, попрощалась с доктором, и, не оглядываясь, вышла из кабинета, а затем и из больницы.

Мне пришлось вызвать такси. Я была еще слаба, чтобы ехать домой на общественном транспорте, да и такие тучи пророчили мне перспективу вымокнуть, как кошка, если я не потороплюсь.

На такси я доехала до подъезда, расплатилась, и остановилась у двери, не решаясь войти внутрь. На мгновение я подняла голову наверх. Конечно, обычная крыша, без признаков романтического ореола. Сейчас она выглядела по-другому, не так как в моем сне, или бреду, не знаю точно, что это было. Она выглядела очень прозаично. Я снова перевела взгляд на дверь. Нет, я не боялась, что сейчас произойдет то же самое, что птица или иной предмет вылетит мне прямо в лицо. Нет. Я просто знала, что там за дверью меня никто не ждет, обо мне никто не думает, и не беспокоиться. Там мои четыре стены, кухня и тишина….

Две капли капнули мне на спину. Начинался дождь. Что ж, выбора не было. Я вошла в подъезд. 12 пролетов, 10 до моей квартиры. Я начала свое медленное восхождение. Немного болела голова, да и куда спешить? Двери… двери… за ними живут мои любимые соседи. Я люблю своих соседей, люблю их всех, они все чудесные люди. Все такие разные, и такие счастливые. Впервые в своей жизни, я ощущала себя просто моральным инвалидом по сравнению с ними. У них есть величайшее сокровище – возможность быть друг с другом. Возможность знать, что тебя ждут дома, что волнуются, если ты задерживаешься, беспокоятся, если ты болеешь. Да, конечно, каждому нужно личное пространство, и у каждого оно есть, хотя бы в своей голове и мыслях, но слышать шаги родного человека в соседней комнате, это и насущная потребность и величайшее чудо. Я не люблю зависть, но не могу не завидовать моим любимым и дорогим соседям.

Третий этаж. Ну, ничего, я знаю, что я сделаю, при первой же возможности выйти из дома, пойду на птичий рынок, и куплю котёнка. Собака для меня пока слишком ответственно, я не смогу выводить ее по утрам, а вот маленький теплый комочек, который будет желать мне доброго утра своим мокреньким носиком, который будет ждать меня с работы, и засыпать у меня под боком – это то, что мне сейчас нужно на данном этапе жизни. Я буду знать, что в моем тереме бьётся еще одно маленькое сердечко, помимо моего большого. Но, я больше не вернусь в лапы всепоглощающей тишины.

Четвертый этаж. Интересно, все ли в порядке с интернетом? Я обещала доктору не смотреть телевизор, и не перетруждаться, но часик перед компьютером, думаю, не повредит. Мне нужно просмотреть все текущие проекты архитекторских агентств. Пора возвращаться к нормальной жизни. Я почти почувствовала, что это такое работать с чертежами, делать то, что к чему у тебя есть способности, к чему лежит душа. После такого, невыносимо возвращаться к рутинной бумажной работе. Обновлю резюме, и вернусь в свою стихию.

Мой пятый этаж. Интересно, а есть дома что-нибудь съестное? Ах да, замороженные пельмешки, которые сиротливо ждут меня в пустом холодильнике. Слава Богу, я съела их только во сне. Надо будет выбраться в магазин, и купить чего-нибудь кроме полуфабрикатов. Надо, наконец, научиться готовить. Кто знает, может быть в будущем мне пригодиться этот навык. Это, должно быть, так здорово готовить для любимого человека. Как чудесно, когда кухня наполнена запахами горячего супа или котлет. Это запах моего детства, мои самые лучшие воспоминания: мама на кухне готовит борщ, бабуля колдует над блинами. Сладковатый аромат тянется с кухни, медленно наполняя весь дом. Да, ты дома, это настоящий аромат дома. Я не была по-настоящему дома с тех пор, как живу одна. Пора создавать дом, мой дом.

Вот и моя дверь. Я повернула ключ и вошла в квартиру. Меня встретила стена тишины. Все вещи лежали на своих местах, все было как всегда. Все было, до противного, как всегда. Мне больше не хотелось этого «как всегда». Только сейчас я осознала, как меня тяготит статичность моей жизни. Я сняла обувь и вошла на кухню. В своей маленькой комнатке мне сегодня совершенно нет места, ни одного уголочка, где можно было бы почувствовать себя уютно. Конец октября, за окном идет дождь. Он действует на меня просто гипнотически. Хочется бросить все, наскоро натянуть плащ, взять зонтик и упасть в холодную осеннюю влагу и искать, искать, искать… Искать что-то в отражении луж, искать в лицах прохожих, в окнах домов, в витринах магазинах, в проезжающих машинах, в каплях дождя, в собственном дыхании, с каждым мигом, с каждой секундой с каждым ударом сердца, с каждым тактом его учащенного ритма…

Конец