Неман! Неман! Я — Дунай!

На чужой земле

В конце мая крупные силы танков и пехоты противника попытались отбросить наши войска за Прут. Ожесточенные бои продолжались до 10 июня.

Учитывая, что против нас действуют не только немецкие части, командование решило широко применить передачи-обращения к войскам неприятеля. В передачах, адресованных румынским солдатам и офицерам, говорилось о неминуемой гибели гитлеровской клики, о желании советского командования предотвратить ненужное кровопролитие и разрушения на территории Румынии, раскрывались истинные цели союза Гитлера с Антонеску, передавался текст условий Советского правительства о перемирии.

Войскам нашего фронта противостояла армейская группа немецкого генерала Отто Велера. В одном из перехваченных донесений на его имя значилось: «…Треть румынских офицеров настроена антигермански, треть — безразлично, треть — прогермански». Наша задача состояла в том, чтобы первая треть постоянно увеличивалась за счет второй, а вторая за счет третьей.

9 июня немцы поняли, что их контрудар провалился. На район, откуда велись передачи, обрушился шквальный огонь нескольких батарей среднего и крупного калибра. Наши разведчики засекли огневые точки врага и сообщили о них артиллеристам. Завязалась артиллерийская дуэль.

Когда все стихло, на поле, сплошь изрытом глубокими воронками, мы разыскали разбитую звуковещательную станцию, подобрали тяжело раненных старшего техник-лейтенанта Н. А. Кудырко и членов экипажа звуковещательной станции.

В этих же майских боях беззаветное мужество проявили связисты 117-го Прутского полка. Во время отражения яростной контратаки фашистов командир телефонной роты лейтенант Илья Иванович Зобнин с командой бойцов обеспечивал связь с артиллерийским наблюдательным пунктом. В самый разгар боя связь прекратилась. Невзирая на шквальный минометный огонь, коммунист Зобнин бросился на линию. Воодушевленные примером командира, за ним побежали трое бойцов.

Разорвавшаяся мина сразила лейтенанта Илью Ивановича Зобнина. Последующие разрывы накрыли его товарищей. Но их боевые друзья все же восстановили линию и вынесли с поля боя тела героев. Поздно вечером мы похоронили отважных связистов, отдав им последний воинский долг.

С 10 июня на нашем участке фронта установилось относительное затишье. Но каждый понимал: предстоят бои на территории Румынии. Учитывая, что боевые действия будут проходить и в горных условиях, провели трехдневное полевое учение с погрузкой кабеля и телефонно-телеграфной аппаратуры на вьюки. С командным составом отрабатывалась организация связи в горных условиях. Почти все полевые кабельно-шестовые линии были заменены постоянными. Под руководством инженер-майора Гринченко из состава армейской мастерской создали три ремонтные летучки и направили их в дивизии. Хотелось все предусмотреть до начала активных наступательных действий.

В июне к нам прибыл новый член Военного совета генерал-майор Петр Васильевич Севастьянов, ранее занимавший эту должность в соседней, 40-й армии генерала Ф. Ф. Жмаченко. Петра Васильевича я хорошо знал по 11-й армии. Он был тогда комиссаром 5-й стрелковой дивизии, которой командовал Федор Петрович Озеров.

— Ну вот, видите, — говорил мне Севастьянов, — в вашей армии я будто и не чужой. Федор Петрович создавал ее, а я теперь буду как бы продолжать его дело.

— Да, Петр Васильевич, расстались мы с вами на границе, а вот теперь встретились опять на границе, правда уже на другой…

— Теперь веселее, Василий Прохорович. Тогда враг преследовал нас, нынче мы гоним его.

Севастьянов рассказал о предстоящей работе по разложению войск противника.

— Нужно резко усилить деятельность звуковещательных станций. Начальник поарма со своим аппаратом подготовит тексты передач, а ваша задача довести их до сведения солдат противника. Конечно, мы не надеемся, что в результате этой работы капитулирует вся румынская армия. Главное, посеять у румынских солдат сомнения, убедить, что они обречены, что дальнейшая связь с Гитлером — гибель для них… Как только начнем наступление, сразу почувствуем плоды своей работы…

Энергично взялись за дело связисты. Самолеты армейской эскадрильи разбрасывали по ночам в тылу врага сотни тысяч листовок-обращений.

В середине лета мы проводили генерала Григория Сергеевича Лукьянченко. Он получил назначение в другую армию. Я и не думал, что так болезненно буду переживать разлуку с Лукьянченко. Как-никак, а мы вместе прошли большой боевой путь — от Старой Руссы до Прута. В самые тяжелые минуты я всегда чувствовал его поддержку и помощь, многому у него научился.

На должность начальника штаба нашей армии прибыл генерал-майор войск связи Георгий Михайлович Брагин, с которым я был знаком еще по академическим курсам, Во время советско-финляндской войны Брагин командовал бригадой и был ранен. После выздоровления и учебы в Академии Генерального штаба перешел на общевойсковую работу.

— Ну вот и вновь встретились, товарищ Агафонов! — сказал после моего представления генерал Брагин. — Это хорошо, будем работать вместе. Заходите ко мне в любую минуту. Порядки, заведенные генералом Лукьянченко, я отменять не собираюсь.

Как-то в середине августа вызвал меня командарм. Дело было поздней ночью. Предложив мне сесть, генерал встал и начал ходить по комнате.

— Как самочувствие, товарищ Агафонов?

— Отличное, товарищ командующий.

— Как настроение у подчиненных?

— Рвутся в бой. Говорят: «Что же это мы — первыми вышли на границу и стоим…»

— Недолго осталось стоять, товарищ Агафонов, недолго. — Трофименко подошел к двери, плотно закрыл ее, вернулся к столу. — Имейте в виду: то, о чем скажу, знают только четверо — член Военного совета, начальник штаба, командующий артиллерией и я. Теперь будет знать пятый человек — это вы.

— Я вас понял, товарищ командующий.

Трофименко подозвал меня к карте.

— 20 августа армия переходит в наступление в направлении Негрешти, Фокшаны. Как видите, мы опять наступаем в составе главных сил фронта. Нам из 40-й армии передан 104-й стрелковый корпус генерала Петрушевского…

Командарм детально ознакомил меня с направлением главного удара, оперативным построением войск армии и задачами соединений. Выслушав мои общие предложения по связи, генерал Трофименко утвердил места пунктов управления армии на первые три дня операции.

— Делайте все, что считаете необходимым для обеспечения операции связью. Но план разработаете самостоятельно, и чтобы о нем не знала ни одна живая душа! — еще раз предупредил он.

Выйдя от командующего, я не спеша направился на узел связи. «Вот оно, начинается решающее наступление, — думал я. — Мы будем громить фашистов на их территории. В случае успеха перед нами откроется путь в глубь Румынии, путь на Балканы и на Венгерскую равнину… Враг наконец узнает по-настоящему, что такое война…»

Многое продумал я в ту ночь. Прежде всего решил поручить командиру линейного батальона майору Василию Ивановичу Ковалеву заготовить тысячу столбов для строительства постоянной линии протяженностью до 50 километров. По ночам в течение пяти суток все столбы удалось подвезти в район армейского контрольно-испытательного пункта в Ферешчий. Это подстраховывало нас на случай, если бы противник при отходе успел разрушить в глубине своей обороны все постоянные линии связи.

Планом связи на операцию предусматривалось: с соединениями, действовавшими на главном направлении, иметь радио — и проводную связь с двух пунктов управления — КП и НП. С соединениями, действовавшими на вспомогательном направлении, связь организовывать только с КП. Радиосвязь с соседними армиями и с 6-й танковой армией генерала Андрея Григорьевича Кравченко, вводимой в прорыв, предусматривалась по радиосети фронта. Для большей надежности мы обменялись с начальником связи 6-й танковой армии полковником Алексеем Александровичем Шервудом радиоданными своих армейских сетей.

Кроме основного НП командарма организовали на переднем крае еще четыре передовых НП, работе которых командование уделяло особое внимание. С ними была установлена радио — и телефонная связь от основного НП и выделены подвижные средства связи.

За два дня до начала операции в армию приехал начальник связи 2-го Украинского фронта генерал Алексей Иванович Леонов, Закончив проверку и подтвердив, что проводная ось связи будет строиться совместными усилиями армейских и фронтовых частей, он неожиданно сообщил:

— А вашу 914-ю телеграфно-строительную роту я у вас забираю, товарищ Агафонов. Через два дня к вам прибудет линейный батальон связи.

— Товарищ генерал, — взмолился я, — прошу оставить роту в моем распоряжении. В таком случае вполне обойдусь без батальона. У меня все спланировано, а батальон может опоздать.

— Не упрямьтесь, Агафонов. Вопрос решен Военным советом фронта. И не беспокойтесь, мы вам поможем.

Я не мог знать о мероприятиях, намечаемых штабом фронта, и настойчиво продолжал доказывать нецелесообразность вывода роты капитана Тимашева из состава армейских частей связи.

— Чего вы спорите! Начальнику связи фронта виднее, — вмешался генерал Брагин. — Да и ваша 914-я, на мой взгляд, самая слабая среди других частей связи.

Это задело меня за живое. «Вот, — думаю, — что значит не хлебнуть вместе горя! Для вас это просто роты, боевые единицы, а для меня прежде всего люди, с которыми я прошел от Немана, Старой Руссы, Днепра к берегам пограничного Прута…»

— Прошу извинить за резкость, товарищ генерал! Но я лучше вас знаю боевые качества подчиненных мне частей. Вместе с Тимашевым мы отходили из Литвы. Он вырос в нашей армии от старшины до капитана, лучшего командира роты… Работу его людей я узнаю по особому почерку… А вы говорите, слабая рота!

— Ну, достаточно об этом! Если у вас нет больше вопросов, товарищ Агафонов, можете идти! — недовольно проговорил генерал Брагин.

На другой день пришло письменное распоряжение фронта. Я с горечью распрощался со славной 914-й телеграфно-строительной ротой и ее боевым командиром капитаном Александром Алексеевичем Тимашевым. И невольно пожалел, что генерала Лукьянченко перевели в другую армию. «Григорий Сергеевич обязательно отстоял бы роту Тимашева», — думалось мне тогда.

Когда я передал Тимашеву распоряжение штаба фронта, он только и сказал:

— Слушаюсь, товарищ полковник.

— Александр Алексеевич… Мы с вами воюем с первого дня. По всем дорогам прошли вместе. Всякое довелось видеть. И мне, честное слово, жаль с вами расставаться. Спасибо за службу!

— Товарищ полковник, давайте выпьем наши фронтовые сегодня вместе, так сказать, на прощание. — Капитан Тимашев выскочил из канцелярии роты и через минуту вернулся с трофейной фляжкой. Поставил на стол два алюминиевых стаканчика, быстро разлил водку.

— За победу, Александр Алексеевич!

— За победу, товарищ полковник! И за скорую встречу!..

Встретиться нам больше не довелось. Вскоре нашу армию переподчинили 3-му Украинскому фронту, а 914-я рота осталась в распоряжении начальника связи 2-го Украинского. В дальнейшем, как ни пытался, так и не удалось узнать о судьбе капитана Тимашева.

В ночь на 20 августа во всех подразделениях состоялись митинги. Бойцы и командиры в своих выступлениях клялись сделать все, чтобы выполнить боевое задание.

В 4.00 во взводах и ротах политработники при свете карманных фонарей читали обращение Военного совета 2-го Украинского фронта.

«Дорогие товарищи!

Сегодня на рассвете тысячи орудий обрушат смертоносный огонь на позиции врага. Сотни самолетов сбросят бомбы на головы подлых захватчиков. Советские танки двинутся в бой. За ними могучей волной ринется вперед наша славная пехота. И для вас настал долгожданный радостный день наступления. Вперед, на полный разгром врага!»

Еще ночью ушли проделывать проходы в минных и проволочных заграждениях саперы. Специальный отряд 104-го стрелкового корпуса незаметно преодолел передний край неприятеля. Скрытно занимали свои окопы пехотные подразделения, приникли к прицелам артиллерийские наводчики. Но ничто не нарушало предрассветную тишину.

Чуть посветлел прохладный с ночи воздух, постепенно обозначились очертания дальних холмов и предгорий, окутанных легким сумраком, а по низинам поплыл туман. На востоке вспыхнул первый луч восходящего солнца, и все впереди нас заиграло яркими летними красками. Белый туман таял в седой низине, по холмам проступила яркая зелень. Землю окутывала тишина.

На НП командарма собралась вся оперативная группа. Генерал Трофименко посмотрел на часы:

— Осталось десять минут.

Еще десять минут тишины.

Командарм вышел из блиндажа, через несколько минут вернулся, подошел к подполковнику Поповичу, хищно впился глазами в циферблат. Секунда, другая, третья…

— Давай! — выкрикнул он.

Часы показывали десять минут седьмого.

Обвальный грохот сокрушил утреннюю тишину, воздух, словно спрессованный, неприятно сдавил со всех сторон, звоном залепило уши. Позади нас ударили орудия, собранные на семикилометровой полосе. А впереди, там, где еще минуту назад противник чувствовал себя в безопасности, рушились укрепления, обваливались доты и дзоты, беспомощно метались обезумевшие солдаты. В дело вступили реактивные установки. Один залп. Другой. Третий… По занятой врагом земле поползли языки огня.

Более двух тысяч орудий разных калибров и минометов под руководством командующего артиллерией армии генерал-лейтенанта Петра Константиновича Лебедева полтора часа обрабатывали позиции противника. Обычно артподготовку завершали залпы «катюш». На этот раз после них снова заговорили орудия и минометы, а в завершение опять ударили «катюши». Такого мощного артиллерийского налета я не видел еще в своей жизни.

Едва артиллерия перенесла огонь в глубь вражеской обороны, обрушили на врага свой смертоносный груз свыше двухсот штурмовиков 5-й воздушной армии генерал-полковника авиации Сергея Кондратьевича Горюнова.

С криками «ура» поднялась в атаку пехота.

Потянулись на восток первые колонны пленных. А в прорыв уже была введена 6-я танковая армия генерал-полковника Кравченко. Танки с пехотой на броне начали преследовать противника.

Наступила пора позаботиться о связи. Звоню на НП подполковнику Поповичу:

— Как дела, Григорий Кузьмич?

— Все в порядке, товарищ полковник. Проводная связь работает хорошо, радиосвязь пока не задействуем. ННСы готовы к постройке линий. Приступят к работе, как только еще немного продвинутся войска.

— Порядок. Имейте в виду, после смены артиллерией огневых позиций роту Каплия вывожу в резерв на осевое направление.

— Ясно. Одно плохо, товарищ полковник, телеграфно-строительные подразделения пока не могут приступить к постройке постоянной линии — все забито танками и их тылами.

— Этого нужно было ожидать, Григорий Кузьмич. Завтра к 18 часам ось связи должна быть построена до Хойшешти, туда к 19 часам переместится КП армии. Я получил задание обеспечить связь на новом НП на кургане Кириле, а вас, Григорий Кузьмич, прошу заняться постройкой постоянной линии для оси связи.

— Не беспокойтесь, товарищ полковник, все будет выполнено.

Я выехал в район нового НП. Но не так-то легко оказалось до него добраться. Дорогу забили полковые обозы наступавших частей, обогнать их было невозможно: то и дело встречались надписи «мины», «минное поле». Саперы производили разминирование, и всякое движение вне дороги запрещалось.

В одном из населенных пунктов, где недавно отгремел бой, повстречался с майором Фоминым, ставшим к этому времени заместителем командира полка связи. Кругом горели дома, которые никто не тушил, валялись трупы, которые еще никто не убрал, ветер носил по улицам черную копоть, ворохи бумаг, мусора. Едкий запах гари и дыма мешался со сладковатым ароматом печеных яблок, сиротливо висевших на обугленных деревьях.

— Что-нибудь случилось? — спросил я Фомина, заметив его озабоченность.

— Нет, нет, товарищ полковник, ничего не случилось. С поставленной задачей подразделения полка справляются успешно.

— Выше голову, Евгений Петрович. Мы идем по дорогам Европы, пусть теперь у врага портится настроение.

— Война, она везде война, товарищ полковник… По-настоящему будем радоваться после победы. Кто, конечно, останется живой… Видите, вон угловой домик с красной крышей, рядом с обугленным каштаном? Я только что оттуда.

Капитан Фомин с ординарцем шли мимо. Из дома послышался стон. Как было не заглянуть? Двери распахнуты настежь. Ступая по осколкам стекла и кускам штукатурки, прошли одну комнату, вторую и увидели на большой деревянной кровати обложенную подушками старуху. Прямо на них смотрели большие черные глаза женщины, не выражавшие ни страха, ни удивления. Волнение ее выдавали только желтые, узловатые в суставах пальцы, быстро перебиравшие четки. Старуха походила на больную взъерошенную птицу.

Возле кровати на низком столике стояли пустой стеклянный кувшин и пустая тарелка. На полу валялось маленькое разбитое распятие. Почему эта несчастная осталась в покинутой деревушке? Что она передумала во время бомбежек и обстрелов? Что произошло с ее близкими, и дождется ли она встречи с ними?

Майор попросил ординарца принести галеты и воду. Больше они ничем не могли помочь старой больной женщине.

— И вот ведь что странно, Василий Прохорович, — заключил Фомин. — Когда шли мы по своей земле, то без конца повторяли: «Отомстим!» А теперь чувствую, не в том дело, — будто с сожалением проговорил он.

— Наша сила, Евгений Петрович, в этом и состоит. Мы пришли не мстить. Видите, деревня будто вымерла. Пройдет два-три дня, появятся жители. Они быстро поймут: бояться надо было не нас.

Из-за поворота показалась колонна пленных гитлеровцев: понурые, запыленные, они нехотя брели на восток… А впереди шел высокий стройный сержант с автоматом. Лицо его мне показалось знакомым. Колонна уже миновала нас, я вдруг начал что-то вспоминать.

— Евгений Петрович, вы видели сержанта, что шел впереди колонны?

— Видел, товарищ полковник. Знакомый, что ли?

— Вроде бы да… Я встретил его в первые дни войны где-то под Ионавой. Группа безоружных стройбатовцев бежала тогда от немцев на восток. Мы остановили ребят. Раненых отправили в медсанбат, здоровых в подразделения. Вот и запомнился один стройбатовец — уж больно был зол на немцев… Сейчас почудилось, вроде это он.

— Что же не окликнули?

— Не знаю ни имени, ни фамилии. Да в общем, это и не важно. Суть в другом, теперь он ведет целую колонну пленных немцев.

Простившись с майором Фоминым, я пустился догонять своих. Дорога вела на запад. Часто встречались села, как правило, крупные. Белые домики под черепичными и камышовыми крышами не липли к дороге, а прятались в глубине дворов, в зарослях густой акации или каштанов. Поражало обилие винограда. Густые кисти винограда были в самом соку — наступил сезон сбора, а жителей не было видно.

Изредка в селениях попадались лишь старики. Они, словно дозорные, приглядывались к проходившим войскам, высматривали, прикидывали — каково придется теперь, откуда им ждать беды и что это такое — Красная Армия? Клика Антонеску сделала все, чтобы внушить людям ужас перед наступавшими русскими. Но уже через несколько дней, когда мне пришлось проезжать по освобожденным селам, в них вновь бурлила жизнь: всюду шел сбор урожая, почтенные старики в остроконечных меховых шапках, в белых штанах и рубахах радушно приглашали наших воинов в дома, угощали фруктами, вином, а молодые женщины в расшитых платьях не упускали возможности заодно и пококетничать с бойцами.

На новый НП я добрался во второй половине дня. Связь заработала через час, а вскоре приехал заместитель командарма генерал-майор Г. И. Шерстюк.

— Товарищ генерал! Телефонная связь с соединениями и КП армии имеется. Радиосвязи нет только со 104-м корпусом, туда послан офицер Комаров, — доложил я.

— Хорошо. Давайте переговорим с корпусами.

Закончив переговоры с командирами соединений и доложив командующему обстановку, генерал Шерстюк предложил мне закусить и передохнуть.

В наступившей ночи где-то вдали слышалась перестрелка, но после дневного грохота и гула она, казалось, не нарушала тишины. Мы уселись на земле, разложили свои припасы. Я вскрыл ножом красивую консервную банку, вывалил на бумагу американские сосиски, нарезал крутыми ломтями хлеб, достал фляжку.

— Да, ничего, есть можно, — рассуждал генерал, аппетитно пережевывая сосиски. — Постарались союзнички. А вот со вторым фронтом явно задержались. Июнь сорок четвертого — не июнь сорок второго.

Поужинав, генерал Шерстюк сказал:

— Товарищ Агафонов, как видите, кроме вас, офицеров штаба со мной нет, так что будьте моим помощником. К 6.00 соберите данные от штабов соединений и разбудите меня. Утром сюда приедет командующий.

— Слушаюсь, товарищ генерал, все будет сделано.

Переговорив с ННСами и поставив им задачи на второй день операции, позвонил подполковнику Поповичу.

— Григорий Кузьмич, — предупредил я напоследок, — не забывайте напоминать офицерам, чтобы при разбивке линии обязательно высылали вперед команды миноискателей. В горячке и забыть могут. Ну, кажется, теперь все. Давайте отдыхать.

Утром приехали командарм Трофименко и член Военного совета Севастьянов. Они сообщили, что командующий фронтом поставил армии задачу завершить прорыв оборонительной позиции по хребту Маре и оказать содействие 6-й танковой армии в выходе на оперативный простор.

По хребту Маре проходила третья полоса обороны противника, прикрывавшая подступы к Центральной Румынии. Преодолев с боями горно-лесистую местность и оборонительные позиции «Траян», наши войска 23 августа овладели важными узлами шоссейных дорог — городами Вечешти и Васлуй, а вскоре и крупными экономическими центрами страны — городами Бырлад и Плоешти.

В первые же два дня нашего наступления неприятель был разгромлен. Оставшиеся части, прикрываясь арьергардами, поспешно отходили на юг. Румынские солдаты бросали оружие и разбегались по домам. Румынская армия оказалась на грани полного разгрома. В приказе Верховного Главнокомандующего, переданном по радио вечером 22 августа, говорилось:

«Войска 2-го Украинского фронта, перейдя в наступление, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации прорвали сильную, глубоко эшелонированную оборону противника северо-западнее города Яссы и за три дня наступательных боев продвинулись вперед до 60 км, расширив прорыв до 120 км по фронту.

В ходе наступления войска фронта штурмом овладели мощными опорными пунктами обороны противника — городами Яссы, Тыргу-Фрумос, Унгень — и с боями заняли более 200 других населенных пунктов».

А клика Антонеску, не считаясь с потерями, предав интересы своего народа, решила продолжать борьбу против Красной Армии. Позднее стало известно, что к исходу дня 23 августа Антонеску прибыл в королевский дворец с новым планом военных действий. Здесь он был арестован[7]. Дворцовые круги, царанисты и либералы сформировали новое правительство во главе с генералом К. Санатеску — начальником военного кабинета короля.

Компартия Румынии требовала, чтобы в новое правительство вошли представители всех антифашистских партий и организаций. Но с этим требованием не посчитались. Большинство в правительстве Санатеску составили реакционно настроенные военные и чиновники. В качестве государственных министров без портфеля в него вошли по одному представителю от партий национально-демократического блока.

Вечером того же дня по радио была передана декларация короля. В ней говорилось о ликвидации фашистской диктатуры и прекращении, военных действий против государств антифашистской коалиции, о принятии условий перемирия, предложенных Советским правительством 12 апреля 1944 г., о готовности вести войну против гитлеровской Германии за освобождение страны.

25 августа Советское правительство вновь подтвердило, что оно не посягает ни на территорию Румынии, ни на ее независимость, ни на ее социальный строй.

Итак, первый этап Ясско-Кишиневской операции закончился. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов соединились, в результате попало в окружение свыше ста тысяч солдат и офицеров противника. А главным итогом этой операции было то, что еще один из союзников Гитлера был выведен из строя. Немецкая армия не только лишилась румынских дивизий, но и главной своей стратегической и экономической базы — румынских нефтедобывающих районов.

Наши штабы не сидели на месте. Стремительный темп наступления повлек за собою частую смену КП армии. С 20 по 31 августа, например, КП сменился одиннадцать раз, а с 1 по 13 сентября — семь. Особенно трудно было поддерживать в этих условиях проводную связь со штабами соединений.

24 и 25 августа, когда КП армии находился в Опришнице, а потом в Чиокани, проводная связь с корпусами отсутствовала, и все управление войсками обеспечивалось по радио и самолетами связи.

— Почему я лишен возможности говорить с командирами корпусов по телефону, а они со своими командирами дивизий имеют телефонную связь? — спросил меня недовольный командарм, только что вернувшийся из корпуса. — В чем дело, товарищ Агафонов?

Я знал, что можно соединить все провода перемычкой в начале и в конце линии и получить телефонную связь, но это было запрещено, так как затрудняло ремонт линий. Однако не все начальники соединений считались с запретом. К тому же линейные части, имевшие только конский состав, не могли своевременно маневрировать своими силами и средствами. Необходимо было придать ННСам телеграфно-строительные отделения для ремонта разрушенных постоянных линий, но у нас не было автотранспорта. Я не стал докладывать командарму, почему некоторые соединения так легко устанавливают телефонную связь, и только попросил его выделить в мое распоряжение шесть грузовых автомашин.

— Что же вы раньше молчали?

— Думал как-нибудь выкрутиться, да ничего не получается, товарищ командующий.

Трофименко тут же позвонил своему заместителю по тылу генерал-майору А. А. Кацнельсону, приказал выделить машины и обратился ко мне:

— Товарищ Агафонов, нужна связь со 104-м корпусом. — И после паузы добавил: — Телефонная связь.

Я вызвал командира 295-й кабельно-шестовой роты капитана Н. В. Черепанова и поставил ему задачу.

Вечером увидел Черепанова. Он шел понурив голову, никого не замечая.

— Капитан Черепанов! Молодцы! Вовремя восстановили связь. Генерал Трофименко доволен вашей работой… Да что с вами, капитан?

— Лейтенанта Матюшина убили, товарищ полковник, — глухо ответил Черепанов.

Взвод Матюшина строил линию. Дойдя до зоны минометного огня гитлеровцев, лейтенант приказал своему помощнику установить контрольно-телефонный пост, а сам с тремя бойцами, двинувшись вперед, занялся прокладкой телефонной линии. Усилился минометный огонь, но связисты продолжали работать. Матюшин был убит разорвавшейся миной, но его бойцы все-таки закончили работу и в срок установили связь.

— На чужой земле похоронили, вон там, — показал куда-то назад капитан Черепанов.

А через час позвонил из батальона связи заместитель командира по политчасти старший лейтенант Александр Николаевич Кураков и сообщил, что во время работ телеграфно-строительная рота попала сначала под минометный огонь, а потом под бомбежку. При бомбежке тяжело ранило командира роты капитана Василия Егоровича Тагасова.

— Как себя чувствует Тагасов?

— Плохо, отправлен в госпиталь, товарищ полковник.

— Кто принял командование ротой?

— Начальник штаба батальона капитан Сергей Иванович Иванов.

— Товарищ полковник! — раздалось за спиной, и я увидел через плечо бравого сержанта, каких обычно рисуют на плакатах вне боевой обстановки. Ладный такой, в аккуратненьких яловых сапогах и короткой гимнастерке, делавшей его еще шире в плечах. Сержант прямо впился своей вытянутой ладонью в висок.

— Товарищ Кураков, передайте комбату, завтра буду у вас. Вот-вот должны подойти машины. — Я положил трубку и повернулся к сержанту.

— Машины прибыли, товарищ полковник! — отчеканил он, сразу сообразив, о чем шел разговор.

— Сколько?

— Шесть штук, товарищ полковник.

— Хорошо, сержант. Давно воюете?

— Второй год, товарищ полковник.

— Значит, все время наступаете?

— А зачем отступать? — удивился сержант. — Это Гитлер пускай отступает, теперь его очередь.

— Верно. Пойдемте посмотрим машины.

Мы вышли во двор. Осень в Румынии была спокойной. Днем в низинах по-летнему припекало солнце и было тепло. По вечерам с Карпат веял прохладный ветерок, становилось знобко. Я поежился и пожалел, что не накинул шинель. «А вот сержант до первого снега температурных изменений не заметит», — с грустью подумал я.

В отдалении стояли машины, их ветровые стекла поблескивали в лунном свете, на капотах сидели водители. Машины были совершенно новенькие.

— Откуда такие красавцы? — спросил я сержанта.

— Водители?

— Машины.

— Машины какой-то буржуй запрятал у себя на складе. Мы случайно их обнаружили, и вот нас поощрили… Мы давно присматривались.

— А где же ваши собственные?

— Остались на дорогах войны, — торжественно констатировал сержант.

Теперь дело с проводной связью стало значительно лучше. По одному отделению из телеграфно-строительной роты придали ННСам, а тремя оставшимися машинами усилили роту подвижных средств связи полка. Вскоре строительство оси было закончено, телеграфно-строительные подразделения подошли к постоянной магистрали, ремонт и восстановление которой двинулись быстрыми темпами.

С неожиданными трудностями встретились радисты. Горы и лесные массивы оказывали экранирующее действие на прохождение радиоволн, «мертвые зоны» создавались даже в пределах радиуса надежного действия войсковых радиостанций. Особенно резко это сказывалось в ночное время. Радиосвязь, устойчиво работавшая днем, зачастую прекращалась с наступлением ночи.

Чтобы выйти из положения, мы иногда высылали в соединения промежуточные радиостанции или придавали им более мощные рации. Когда, например, штаб армии и 104-й стрелковый корпус оказались разделенными горным массивом Трансильванских Альп[8], решено было установить промежуточную радиостанцию. В назначенное время она не ответила на наш вызов, и мы с майором Сергеем Петровичем Аверьяновым срочно выехали к месту развертывания радиостанции.

С утра было солнечно, но к середине дня небо затянуло облаками, и сразу стало быстро темнеть. Мы пробирались по узким крутым дорогам. В горах приглушенно громыхали то ли оружейные выстрелы, то ли приближающиеся раскаты осеннего грома. На одном из склонов в зарослях потемневшего бука и граба одиноко белела глиняная хата. Сумерки все сгущались, того и гляди мог начаться дождь. Мы решили завернуть в хату.

Подъехали. Навстречу вышел старик румын. Ему наверняка было лет шестьдесят пять, но выглядел он еще очень крепким и держался довольно молодцевато.

— Прошу в дом, — пригласил с поклоном старик, сняв с головы потертую остроконечную меховую шапку. Во дворе нашелся небольшой стожок свежего сена, к нему сразу потянулись наши лошади.

— Пускай лошади сено едят, все равно моего жеребца немцы свели со двора, — говорил старик, приглашая нас в хату.

Быстро занавесив окна, хозяин зажег керосиновую лампу. В хате было тепло, аппетитно пахло каким-то варевом и разложенными на камышовых подстилках душистыми яблоками. Под окном стояла большая корзина с затуманившимся виноградом, в углу спело желтели свежие початки кукурузы. Возле побеленной печи на веревках сушились какие-то травы. Грубо сколоченный стол, лавки… Все вместе создавало впечатление громадного натюрморта.

Старик пригласил нас к столу, поставил кувшин молодого виноградного вина, вытащил из печи большую миску с дымящимся супом.

— Чорба. Щи. — И тоже присел к столу.

Хозяин дома жил до революции в России — работал на шахтах. Поэтому и понимает русский язык. Потом вернулся на родину, завел семью. Обе его дочери уже замужем. Старуха умерла, а сына взяли в армию, с сорок третьего пропал без вести…

— Скорей бы кончилась эта проклятая заваруха, можэ сын в плену, можэ еще дождусь его, — затосковал старик.

— Если сын в плену, то непременно вернется. Как только кончится война, так и вернется, — успокаивал я.

— Скорей бы, скорей бы, — повторял он, подавая на стол традиционную румынскую мамалыгу.

Старик охотно согласился провести нас ночью по горным тропам. Минут через пятнадцать мы уже пробирались в кромешной тьме. Наш проводник уверенно шагал впереди.

— Дождя не будет? — спросил я.

— Дождя? — Он шумно потянул носом воздух, потом запрокинул голову к небу, уверенно сказал: — Дождя не будет.

Часа через полтора мы были на месте. Оказалось, радиостанция во время пути получила повреждение — съехала в кювет машина. Сергей Петрович, не теряя ни минуты, занялся ремонтом. К утру была установлена связь со штабами армии и корпуса.

Темпы нашего наступления все нарастали. Только с 3 по 14 сентября войска армии продвинулись на 350 километров. Преодолев труднейший переход через Трансильванские Альпы, освободили румынские города Питешти, Брашов, Сибиу, Себень, Альба-Юлия и другие. В некоторые дни войска продвигались за сутки на 40–50 километров. Связисты еле поспевали за ними. Никогда еще телеграфно-строительным подразделениям не приходилось в таком темпе восстанавливать постоянные линии. Подъехав к месту работы одной из рот, я спросил майора Ковалева:

— Какова степень разрушения линии? Выслали вперед разведку?

— Нет, товарищ полковник, не выслали.

— Плохо. Садитесь ко мне в машину, разведаем сами что к чему.

Дорога хорошая, разрушения линии небольшие, мы быстро проехали вперед километров на тридцать. Заметили вдали обоз. Нагнали — оказалось, не обоз, а стрелковые подразделения. На повозках сидели автоматчики, на тачанках были установлены пулеметы.

— Что за подразделения, товарищ старший лейтенант? — спросил я подъехавшего к нам офицера.

— Передовой отряд стрелковой дивизии, товарищ полковник. Никак не можем догнать противника.

— Вот и получается, товарищ старший лейтенант, что вы отстаете от гитлеровцев, а связисты от вас. Если не догоните врага, то связисты перегонят вас! — в шутку сказал я молодому офицеру. — Кстати, как у вас со связью?

— Связь с полком и дивизией поддерживаем по радио, товарищ полковник! — доложил подошедший к нам начальник связи батальона.

Пожелав успехов пехотинцам, мы повернули назад.

…В Румынии налаживалась нормальная жизнь. А ведь как только не стращали, как только не запугивали народ правители Антонеску! И многие, к сожалению, поверили, бросились на запад. Наши части спокойно обгоняли беженцев. Видя, что никто их не трогает, местные жители двигались вперед только по инерции. Политработники много беседовали с ними, терпеливо разъясняли цели и задачи Красной Армии. И обманутые люди поняли: настал час их освобождения.

По долгу службы мне иногда приходилось вести переговоры с Бухарестом, Плоешти и другими городами Румынии. С благодарностью вспоминаю румынских телефонисток, которые всегда правильно информировали меня. А это иногда имело очень важное значение, и не только для знакомства с состоянием связи на территории страны.

Как-то ранним утром звонит начальник штаба армии:

— Товарищ Агафонов! Командарм выводит одну стрелковую дивизию из состава корпуса и поворачивает на другое направление для помощи румынским частям, которые будут брать Брашов. Организуйте прямую связь с дивизией, уделите этому особое внимание.

— Позвольте доложить, товарищ генерал: в Брашове войск нет, немцы его оставили. Судя по артиллерийской перестрелке, бой идет в нескольких километрах от города.

— Откуда у вас такие данные?

— Несколько минут назад говорил с Брашовом по телефону, мне сказала об этом телефонистка.

— Что за ерунда? Как вы могли разговаривать с Брашовом по телефону?

— Через Плоешти и Бухарест, товарищ генерал. А для проверки моих сведений можно выслать на самолете офицера. Часа через полтора все прояснится.

— Немедленно выделите офицера и пришлите ко мне.

Для проверки был выслан на самолете По-2 подполковник Дудыкин. Все данные, сообщенные румынской телефонисткой, подтвердились. Проведя разведку, подполковник Дудыкин установил, где и на каком рубеже румынские части вели бои с немцами. Только после этого он вернулся в штаб армии.

Дивизию не пришлось выводить из состава корпуса.

В первых числах октября после упорных трехдневных боев наши войска штурмом овладели важным административно-хозяйственным центром Северной Румынии городом Турда, а 11 октября был освобожден город Клуж.

В результате успешных наступательных боев войска армии вскоре перешли румыно-венгерскую границу и заняли одиннадцать городов на территории Венгрии. А в начале ноября армия подошла к Тиссе. В местах, намеченных для переправ, ширина реки достигала 180–200 метров. Течение было довольно быстрым. К месту переправы шла единственная шоссейная дорога.

В числе первых Тиссу форсировала 78-я стрелковая дивизия. В ночь на 7 ноября, в канун праздника 27-й годовщины Великого Октября, вслед за стрелковыми частями успешно переправились армейские связисты.

Через реку сразу был проложен трофейный кабель к установлена связь с западным берегом. Одновременно начали переправу телеграфно-строительные подразделения. На рассвете того же дня они приступили к постройке постоянной линии на участке река Тисса, Арокте протяженностью около километра.

Дальнейшее восстановление постоянной линии в два провода на участке Арокте, Мезечат, станция Хее Баба связисты производили вслед за нашими наступающими передовыми частями, идя на уровне КП стрелковых полков.

К исходу 7 ноября были переправлены оставшиеся кабельно-шестовые средства ННСов. Телеграфно-строительные подразделения начали дополнительную подвеску постоянных проводов. Силами фронтовых связистов через Тиссу был построен мачтовый переход емкостью на шесть проводов, а проложенный кабель некоторое время оставался резервным.

В ночь на 8 ноября штаб 104-го стрелкового корпуса переместился в город Мезечат. Туда же намечался переход и КП армии.

3 декабря в результате обходного маневра с северо-востока и ночного штурма наши войска овладели важным промышленным центром Венгрии и сильным опорным пунктом обороны противника городом Мишкольц.

Продолжая развивать наступление, соединения армии 16 декабря перешли венгеро-чехословацкую границу и вступили на территорию Чехословакии. Громя немецко-фашистские части, наши войска овладели важными узлами обороны противника и опорными пунктами Римавска-Собота, Фелединце и Филяково. 1 января 1945 года соединения армии форсировали реку Ипель и повели бои за расширение плацдарма. Возобновив наступление, наши войска в результате двухдневных уличных боев 14 января овладели крупным опорным пунктом и важным узлом коммуникаций городом Лучинец.

На этом боевые действия 27-й армии в Чехословакии закончились. Армия получила новую задачу.

22 декабря в венгерском городе Дебрецен собралось Временное национальное собрание, избравшее Временное национальное правительство Венгрии. Новое венгерское правительство порвало отношения с гитлеровской Германией и объявило ей войну.

Стремительное наступление советских войск по странам Юго-Восточной Европы и выход к венгерской границе заставил Хорти искать спасения в тайных переговорах с Англией и США. Во главе нового правительства гитлеровцы поставили Салаши. Новый фашистский прихвостень всячески старался выслужиться перед своими хозяевами и не жалел крови венгерского народа.

Хотя Временное национальное правительство Венгрии еще 22 декабря объявило войну Германии, Будапешт по-прежнему оставался в руках гитлеровцев и салашистов.

25–26 января наша армия передала свои позиции 40-й армии и, совершив многокилометровый марш, 30 января сосредоточилась в районе Ракоуиличет, Макад, Дион (юго-восточнее Будапешта).

Частью сил армия заняла оборону по восточному берегу Дуная на фронте Будапешт, Чепель, Текел, Лорев, имея огневое соприкосновение только с окруженной группировкой противника в западной части Будапешта (Буде). Штаб армии расположился в Дионе. В наше подчинение вошел 37-й стрелковый корпус, который вел ожесточенные бои в западной части Будапешта. 27-ю армию переподчинили 3-му Украинскому фронту.

После перегруппировки войск армии нужно было ознакомиться с состоянием связи в 37-м корпусе и подчиненных ему дивизиях и изучить район предстоящих боевых действий. В соединения направились офицеры отдела связи.

В составе группы командующего мы с инженер-капитаном Комаровым выехали в Будапешт. Всю ночь шла переправа пополнения для частей 37-го корпуса, по многоводному Дунаю скользили сотни лодок. Во время рекогносцировки я узнал, что в Буде есть завод, выпускавший аппаратуру связи. Не воспользоваться этим было бы непростительно. Поделился известием с Борисом Александровичем Комаровым, оба вспомнили его вояж в Могилев-Подольский. Инженер-капитан тут же отправился на розыски.

Поездка Комарова, как я и полагал, прошла успешно.

К моему великому огорчению, нам с Борисом Александровичем вскоре пришлось расстаться. Его откомандировали в Москву, и встретились мы только после войны.

На следующий день дежурный по связи доложил, что по предоставленному фронтом проводу установлена телеграфная связь с резервной армией.

— А вам, товарищ начальник, просил передать большой привет полковник Соколов, — сказал в заключение дежурный.

— Вот за это особое спасибо. Я как раз собирался по делам в тот район на военно-почтовую базу. Передайте, пожалуйста, полковнику Соколову, что к вечеру буду у него.

Часа через два пустился в путь. Незаметен труд военных почтовиков, а какую колоссальную работу проводили они во время войны! Проверив военно-почтовую базу, я и в тот раз убедился, что дела у наших почтовиков идут отлично. Поблагодарив людей за четкую работу, направился к полковнику Соколову.

…На радостях мы с Алексеем Илларионовичем обнялись и расцеловались — ведь не виделись пять с лишним лет. Он стал совершенно седой, но по-прежнему был крепок и энергичен, по-прежнему любил шутку и меткое словцо. Поговорить нам было о чем, просидели почти до рассвета.

В 1952 году в Москве я проводил Алексея Илларионовича в последний путь. Пишу эти строки, а в памяти, как живой, встает мой дорогой друг, навсегда оставшийся для меня примером прекрасного коммуниста, офицера, человека.

В конце февраля вызов в Управление связи 3-го Украинского фронта.

— Здравствуй, здравствуй, товарищ Агафонов! — доброжелательно встретил меня начальник войск связи фронта Иван Федорович Королев. Среднего роста, приземистый, жгучий брюнет, он с первого взгляда мог показаться немного угрюмым. На самом же деле Иван Федорович был человеком исключительно мягким и добродушным. — Ну, садись, рассказывай, как дела, как живешь? — Королев почти всегда обращался к подчиненным на «ты». — А водкой угощать не буду. Выпьем по бутылке пива! — неожиданно предложил он.

— Со связью все в порядке, товарищ генерал. Ваши КИПы[9] нам хорошо помогли. Офицеры отдела, кажется, основательно изучили новый район…

— Имей в виду, — продолжал Королев, разливая по стаканам темное холодное пиво, — на днях ваша армия перейдет на западный берег Дуная. Используй все имеющиеся там постоянные линии. А основное, — и он поднял в руке чуть запотевший стакан, — обрати внимание на связь с 26-й армией. Это очень важно для тебя. С начальником связи Александром Павловичем Титовым не приходилось встречаться?

— Как же, товарищ генерал! Титова я хорошо знаю. В тридцатых годах он командовал Киевской школой связи, а я как раз в тридцать четвертом учился на курсах усовершенствования при этой школе.

— Тем лучше. И вот что я еще тебе скажу: не придерживайся ты плана, яко слепой стены. Требует обстановка — смело вноси изменения. Прошу понять правильно: я не против планов. Отнюдь! Но лучшей проверкой качества плана является надежная связь.

— Ясно, товарищ генерал.

В конце беседы Королев спросил:

— А в оперативно-технический отдел ты уже заглянул?

— Был, товарищ генерал. Познакомился с начальником отдела полковником Иваном Павловичем Ефимовым, успел уточнить с ним кое-какие интересующие меня вопросы.

— Хорошо. Задерживать тебя не стану. Зайди к нашим снабженцам, передай свои заявки. Ну, будь здоров. Желаю удач.

В первый раз за время войны мне предложили подать заявки на средства связи. Это была добрая перемена.

Во второй половине февраля 27-я армия получила задачу главными силами переправиться на западный берег Дуная и занять второй оборонительный рубеж фронта на участке Кишвеленце, Тикрем, господский двор Фельше Цикола, Киш Перката.

С 26-й армией, находившейся в первом эшелоне фронта, была установлена надежная радио — и проводная связь.

К исходу 5 марта мы в основном закончили строительство оборонительных сооружений и рубежей. Армейские связисты построили и частично восстановили постоянные линии к соединениям. Кроме того, создали развитую сеть обходных путей по постоянным и кабельно-шестовым линиям не только между командными, но и между наблюдательными пунктами армии и соединений. Все линии завели на контрольно-испытательные пункты, что способствовало маневрированию проводами и устойчивой работе.

Использование радиосвязи было запрещено не только в период перегруппировки войск, но и во время обороны — до начала наступления противника. Вся тяжесть управления войсками легла на проводные и подвижные средства связи.

Фашистское командование задумало мощным танковым ударом рассечь войска 3-го Украинского фронта, выйти к Дунаю, захватить плацдарм на восточном берегу, развивать наступление в северо-восточном направлении и овладеть Будапештом.

Для выполнения этих задач гитлеровцы перебросили с Западного фронта 6-ю танковую армию СС.

Главный удар наносился между районами озер Веленце и Балатон в направлении Дунапентеле, Сексард. На этом участке фронта оборону в первом эшелоне держала 26-я армия, а во втором — наша, 27-я.

Вспомогательные удары наносились из района Надьканижы в направлении Капошвара и из района Валпово на Печ. Враг мог также ударить из района Секешфехервара в направлении Будапешта. Встретить его здесь должна была 4-я гвардейская армия.

Немцы пытались ввести нас в заблуждение, грузили в дневное время на платформы танки и самоходные орудия, распространяли слухи, будто бронетанковые части спешно перебрасываются на берлинское направление. Наше командование разгадало замысел противника и правильно оценило сложившуюся на фронте обстановку. Командующий 3-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза Федор Иванович Толбухин точно определил главное направление удара гитлеровцев. Ставя задачу генералу Трофименко, он сказал: «Немцы наверняка выберут кратчайший путь к Дунаю». И здесь, севернее озера Балатон, на участке фронта шириной 83 километра оборону заняли 4-я гвардейская, 26-я и 27-я армии (не считая отдельных соединений). Южнее Балатона на участке фронта шириной более 200 километров действовали наша 57-я и 1-я Болгарская армии.

Таким образом, на наиболее угрожаемом направлении была создана наибольшая плотность войск и боевой техники.

6 марта противник атаковал части 26-й армии, действовавшей в первом эшелоне. Войска 27-й армии продолжали укреплять оборонительные сооружения, находясь в полной боевой готовности. Бои между озерами Веленце и Балатон приняли ожесточенный характер. Только на первую полосу гитлеровцы бросили более 300 танков и штурмовых орудий, но прорвать главную полосу обороны им не удалось. Наша 3-я гвардейская воздушнодесантная дивизия была переброшена на стык 4-й гвардейской и 26-й армий в район озера Веленце. Максимальное продвижение неприятеля в первый день наступления составило не более 3–4 километров.

7 марта немецко-фашистские войска подошли ко второму оборонительному рубежу, занимаемому войсками 27-й армии. Завязались тяжелые оборонительные бои. Войска армии прочно держали свои рубежи. Несмотря на ввод в бой значительных танковых сил, противнику не удалось осуществить план быстрого продвижения к Дунаю.

В самый разгар боя управление тыла армии переправили на левый берег Дуная. Тут же последовал приказ начальника штаба армии оставить в отделах штаба минимальное количество офицеров, а остальных отправить за Дунай.

Это распоряжение удивило многих офицеров. А я просто не мог понять, как можно в таких условиях отправлять за Дунай связистов, обеспечивавших управление войсками?

Звоню начальнику оперативного отдела подполковнику В. А. Игнатенко.

— Виктор Антонович! Вы тоже отправляете своих офицеров за Дунай?

— Ничего не поделаешь, Василий Прохорович. Приходится. Приказ. Хотя думаю, делается это без санкции командующего. С начальником штаба говорить бесполезно, категорически требует освободить штаб от лишних офицеров.

— Кто же лишний, Виктор Антонович?

— Это уж решайте сами, Василий Прохорович.

— Придется выполнять…

Большинство офицеров проводной связи обеспечивали надежную работу линий и находились на КИПах. Инженер-подполковник Гринченко занимался резервным имуществом, подбрасывая его по мере необходимости в войска. Да и не таков был Алексей Алексеевич, чтобы его можно было в разгар жестокого сражения спровадить на безопасный берег. Аверьянов — в войсках… Попович — со мной… Отправил за Дунай отделение снабжения и ремонта да канцелярию отдела.

9 марта в результате многократных танковых атак, в ходе которых противник бросал по 50–60 танков на километр фронта, ему удалось ценою исключительно тяжелых потерь в живой силе и технике вклиниться в оборону 1-го гвардейского укрепрайона, входившего в состав 35-го гвардейского стрелкового корпуса. Не добившись большего, гитлеровцы произвели перегруппировку сил. Наша армия тоже была усилена 18-м и 23-м танковыми корпусами.

В течение 10 и 11 марта немцы продолжали атаку позиций 35-го корпуса. Части и соединения армии с величайшим напряжением сдерживали, отбивали и истребляли танковые полчища врага. Сосредоточив на направлении главного удара около 450 танков и штурмовых орудий, фашисты вышли западнее канала Шарвиз в район Шимонторниа.

Земля гудела от разрывов снарядов. Рев моторов и скрежет гусениц будто навеки похоронили тишину. Черным дымом заволокло горизонт. Кострами чадили подожженные немецкие танки и самоходки, а враг продолжал отчаянные, порой истерические атаки, пытаясь сбросить наши войска в Дунай.

Мы знали примерно силы противника, понимали, что он еще не добит и будет сопротивляться, но уже виден был конец войны, и никто не предполагал, что еще предстоит такое жестокое сражение. Бойцы буквально вгрызлись в землю, отчаянно бились за каждый метр, за каждый окопчик. Докрасна накалялись стволы пулеметов, артиллеристы выкатывали орудия на открытые позиции и вели огонь прямой наводкой, Подбитые танки отстреливались до последнего снаряда… Раненые не покидали поля боя. 27-я армия стояла насмерть.

Исключительно важную роль в подъеме боевого духа наших солдат сыграло в те дни обращение Военного совета 3-го Украинского фронта, адресованное Военному совету 27-й армии:

«В ожесточенных шестидневных боях против 9 танковых дивизий, одной мотодивизии, 15 пехотных дивизий вверенные вам войска с величайшей стойкостью отстояли, не позволили противнику сломить нашу оборону и нанесли ему исключительные потери.

Враг уже испытывает острый недостаток в горючем.

Необходимо еще 4–5 дней такой же беспримерной стойкости и упорства, и очередная авантюра противника будет сорвана, а его танковая группа будет разгромлена».

Боевые листки, листовки-»молнии» с грифом «Передать по цепи» распространяли это обращение Военного совета фронта среди солдат, звали их к стойкости, мужеству. И армия продолжала отбиваться, уничтожая озверевших фашистов и их боевую технику. Один из стрелковых взводов был атакован немецкими танками. Младший лейтенант Киселев со связкой гранат бросился под гусеницы головной машины. Через два часа всю армию облетела листовка с предсмертными словами героя: «Они хотят прорваться, но этого не будет!»

В это время мы перехватили радиограмму: «Наступление приостановлено сильным огнем русских. Прошу артиллерию, танки и авиацию».

13 марта особенно тяжелые бои разгорелись на участке 458-го полка 78-й стрелковой дивизии. Враг любой ценой решил сбить полк с позиций. Атака следовала за атакой. Гитлеровцы наседали, а ряды защитников оборонительного рубежа таяли. В контратаку поднялись все, кто мог держать оружие. Еще одна атака отбита. Радист Волков вытащил с поля боя своего товарища Петра Иванова. Уложив друга в воронку, расстегнул на нем гимнастерку — грудь Иванова в нескольких местах пробита пулями, он уже не дышит. И снова наседают гитлеровцы. Они уже бегут к позициям полка. Волков первый поднимается в контратаку и с криком: «Вот вам, гады, за Петькину смерть!» — почти в упор расстреливает немцев из автомата. Снова гремит «ура». Еще одна атака отбита. Волков возвращается к радиостанции, связь полка со штабом дивизии работает без перебоев.

Отважно проявили себя в бою связисты 1-го гвардейского механизированного корпуса. Гвардии старший сержант Богданов под сильным артиллерийским и минометным огнем противника устранил 15 порывов на линии и в течение суток обеспечивал надежную связь. Гвардии сержант Запалов и рядовой Гаврилов при прокладке линии были ранены, но не ушли с поля боя, пока не выполнили задание.

В ночь на 14 марта разрыв мины нарушил телефонную связь с одним из подразделений самоходного артиллерийского полка 207-й самоходной артиллерийской бригады. В темную ночь, под непрекращающимся огнем противника на линию вышел ефрейтор Сальников. Он двигался, не выпуская из рук кабель. Порыв обнаружен, но другого конца поблизости нет… Как найти его в непроглядной темноте? Фонарем пользоваться нельзя, даже спичку не засветишь — сразу накроют минометным залпом. Ефрейтор снял гимнастерку, затем нательную рубашку и привязал ее к кабелю. Рубашку в темноте все-таки видно. Метрах в десяти Сальников нашел другой конец кабеля и, быстро устранив повреждение, восстановил связь с подразделением.

14 марта генерал СС Зепп Дитрих бросил в бой свой главный резерв — 6-ю танковую дивизию и часть сил 3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова». Это была последняя ставка гитлеровского командования в последней крупной наступательной операции.

И опять, как в самые напряженные дни этой битвы, извергая огонь из сотен орудий, сметая все на своем пути, на наши позиции ринулись бронированные машины врага. Озверевшие эсэсовцы бросались даже на пулеметы. Казалось, резервы фашистов неистощимы. И все же по еле уловимым признакам чувствовалось — мы выстояли. Слишком уж отчаянно лезли вперед немцы, слишком безрассудно шли они к своей цели. В этот решающий момент наши войска проявили беспримерную выдержку, каждый боец проникся до глубины сознания одной мыслью: выстоим! Отразив все атаки, части и соединения армии с 16 по 20 марта вели бои за улучшение занимаемых позиций, готовились к переходу в контрнаступление. 27-я армия в результате десятидневных ожесточенных боев выполнила боевой приказ фронта — прочно удержала занимаемые рубежи, не подпустила неприятеля к Дунаю. В ходе сражения наши доблестные войска обескровили врага, вынудили его перейти к обороне. Инициатива снова перешла в наши руки.

Ночью 20 марта начальник узла связи майор Д. В. Тимофеев доложил по телефону, что к 3.00 командующий фронтом Маршал Советского Союза Толбухин вызывает генерала Трофименко для переговоров по Бодо. Придя на узел и убедившись, что связь с фронтом работает нормально, я стал ожидать командарма.

Вид у генерала Трофименко был усталый, глаза воспалились от бессонных ночей и постоянного напряжения, черты лица обозначились еще резче. Выслушав доклад о состоянии связи, он приступил к переговорам с командующим фронтом. Маршал Толбухин поставил армии задачу на контрнаступление и потребовал, чтобы генерал Трофименко доложил свое решение. Из доклада командарма я понял, что 1-му гвардейскому механизированному корпусу предстоит нанести противнику лобовой удар. В этот момент майор Тимофеев подал мне телеграмму. Читаю. Начальник разведки того самого корпуса, о котором шла речь, доносил, что танки немецкой дивизии СС «Викинг» из-за отсутствия горючего закопаны в землю и будут использованы как огневые точки. Генерал Трофименко, докладывая свое решение, естественно, не имел этих данных. Содержание телеграммы могло многое изменить. Подаю ее командующему.

— Не мешайте! — закричал на меня Трофименко.

Вторично протягиваю телеграмму:

— Товарищ командующий! Прочтите, это очень важно!

Трофименко прервал переговоры, взял телеграмму, внимательно прочитал ее. Через две-три минуты он начал свой доклад словами: «Виноват, товарищ Маршал Советского Союза, только что получил данные, в корне меняющие мое решение…» Новое решение командарма предполагало нанести удар во фланг противнику.

Закончив переговоры, генерал Трофименко крепко пожал мне руку:

— Ну и службу вы сослужили, товарищ Агафонов! Спасибо, большое спасибо. — И неожиданно предложил: — Поедемте к начальнику штаба писать приказ…

Утром 20 марта войска армии перешли в решительное контрнаступление и прорвали оборону гитлеровцев. Преодолевая упорное огневое сопротивление и контратаки, армия продвинулась в первый день боя до 8 километров.

Соединения 1-го гвардейского механизированного корпуса форсировали каналы Шарвиз и Малом Чарторна. Подразделения 1-й гвардейской мехбригады встретили упорное сопротивление противника, но он не выдержал и оставил свои позиции. Вскоре наступающие войска вышли на линию Бергенд, Шопоньяй, Лепшень.

Успешное окончание Балатонской битвы — крупнейшего сражения на завершающем этапе войны — положило начало полному разгрому фашистских войск, прикрывавших подступы к важнейшим промышленным, стратегическим и политическим центрам Юго-Восточной Европы.

О работе, проведенной в тот период армейскими связистами, говорят хотя бы такие две цифры. За период Балатонской операции и последовавшей за ней Венской наступательной операции было восстановлено 3170 проводокилометров постоянных и построено 1450 проводокилометров кабельно-шестовых линий.

Не могу не сказать хотя бы несколько слов о личном составе, обслуживавшем узлы связи. Трудно подсчитать, сколько узлов было развернуто на командных и наблюдательных пунктах и во втором эшелоне армии. А ведь узел, особенно на КП, являлся сложным организмом. В него входили радиогруппа, кросс, телефонная, телеграфная и генераторная станции, пункт сбора донесений и даже посадочная площадка для самолетов связи. Работу каждого из этих элементов обеспечивали соответствующие специалисты — радисты, кроссовики, телефонисты, телеграфисты-морзисты, эстисты и бодисты, генераторщики, фельдъегеря. От их подготовки и умения зависела четкая деятельность всего узла, своевременная передача войскам приказов и распоряжений командования, получение донесений от подчиненных штабов. Все они беззаветно выполняли свой долг перед Родиной.

Лучшими специалистами считались радистка старший сержант Л. М. Плесцова, телефонистки П. В. Сысоева и Н. Ф. Кузнецова, эстист младший сержант М. Хватова, бодист сержант Залимайка, фельдъегеря Шамис и Борцов, командир телеграфной роты старший лейтенант Т. П. Белоус, командир роты подвижных средств лейтенант Д. С. Редько, старший лейтенант Н. С. Смирнов, отвечавший за связь в штабе тыла, и многие другие.

Говоря о работе армейских связистов, должен подчеркнуть, что в 27-й, как и в 11-й, армии пример мужества и беззаветной преданности воинскому долгу всегда подавали коммунисты и комсомольцы. Авторитет их в частях был неоспорим. С гордостью рассказывал мне в конце войны заместитель командира по политчасти 117-го Прутского полка связи Федор Григорьевич Ревенко, что в их полку с 1943 по 1945 год количество коммунистов увеличилось в полтора раза, а ряды комсомольцев выросли почти вдвое.

Конечно, легче оценивать боевую деятельность войск по количеству сбитых самолетов или уничтоженных танков. О результатах той или иной операции опять-таки судят по числу убитых и плененных солдат и офицеров противника, количеству боевой техники, оставленной им на поле боя. И не случайно в книгах и кинофильмах о войне мы, как правило, встречаемся с летчиками-истребителями, артиллеристами, танкистами. Связист же обычно фигура эпизодическая. А часто ли мы задумываемся над тем, что значило, скажем, проложить несколько сот метров кабельно-шестовой линии под минометным огнем неприятеля или восстановить связь, когда пехота зарылась в землю и не может поднять головы, когда танкистов защищает броня их машины, а артиллеристов в какой-то мере спасает расстояние?!

Склоняя голову перед великим подвигом пехотинцев, танкистов, артиллеристов, летчиков, саперов, я хочу, чтобы в одном ряду с ними всегда стояло скромное слово «связист».

Войска армии с боями продвигаются вперед. Теперь уже всем ясно — скоро конец войне.

Дороги войны ведут нас все дальше на запад. Вот и озеро Балатон, откуда враг грозил нам уничтожением. Это озеро самое большое в Средней Европе, и венгры с гордостью называют его «Венгерским морем». Пусть будет море. Озеро действительно огромное, и глубина порядочная — до 8 метров, и вода солоноватая — опять, как в море. А кругом знаменитые курорты… Оторопело смотрела на нас венгерская знать — не все успели собрать свои чемоданы. Независимо старались держаться дипломаты из многочисленных посольств. Член Военного совета генерал Севастьянов рассказал, что бывшего болгарского посла арестовали и передали болгарской армии. А в остальном все мирно, спокойно и непривычно комфортабельно. В такой обстановке с трудом верится, что еще предстоят жестокие бои…

В этих «мирных» условиях связисты восстанавливают постоянные линии, прокладывают новые. Но вот потребовалось срочно установить связь с КП дивизии, которая вышла из состава корпуса в армейское подчинение и вела бои с отходящими частями противника. Вызываю командира 534-й кабельно-шестовой роты капитана Каплия. Хороший офицер, специалист своего дела… Что можно сказать о нем еще? Настоящий связист. Короче говоря, ставлю ему задачу.

Капитан Каплий с двумя взводами приступил к делу. Связь с дивизией была налажена в срок. На линии он установил несколько контрольно-телефонных постов. На одном из них, расположенном в палатке поблизости от железной дороги, находился и сам капитан Каплий. Связь работала хорошо. Оставив у аппарата дежурного телефониста и выставив часового, он разрешил остальным отдыхать.

Построил несколько километров линии, установил связь. Ничего особенного, обычная работа.

С первыми лучами нежаркого утреннего солнца капитана Каплия разбудил тревожный голос часового: «Товарищ капитан! Фашисты…» Приказав часовому залечь у насыпи и вести наблюдение, Каплий быстро и без шума поднял бойцов, развернул их в цепь, занял оборону. Не заметив этих приготовлений, гитлеровцы приближались к контрольному посту. Вот-вот раздастся команда, и они бросятся в атаку — численный перевес на их стороне. Подпустив противника поближе, связисты по команде капитана открыли огонь и уничтожили почти всю группу. Только нескольким фашистам удалось скрыться. Контрольно-телефонный пост продолжал прерванную было работу. Связь с дивизией действовала устойчиво.

Километры этой линии вошли в число тех 1450 итоговых, о которых я уже говорил. И таких километров было немало. Убитых гитлеровцев подсчитывали уже другие рода войск. А эпизод, о котором я рассказал, трансформировался в нашем сознании примерно так: «Капитан Каплий с группой бойцов установил и поддерживал связь с дивизией, и при этом была уничтожена группа вражеских солдат».

С 20 марта соединения 27-й армии, перешедшие в контрнаступление, успешно продвигались вперед. Сбивая сильные арьергарды противника с подготовленных рубежей, неудержимо преодолевая его сопротивление, они подошли после десятидневных боев к австрийской и югославской границам.

Преследуя остатки задунайской группировки гитлеровцев, войска 3-го Украинского фронта устремились в направлении Вены. Соединения 27-й армии в первых числах апреля вторглись в пределы Юго-Восточной Австрии и повели активные действия в направлении города Грац, одновременно войска вступили и на территорию Югославии, очистив от противника северную ее часть по реке Мура.

Чтобы не отстать от штабов соединений, ННСы использовали не только постоянные, но и бездействующие высоковольтные линии электропередач. Медные электропровода, рассчитанные на высокое напряжение, имеют большое сечение, поэтому телефонную связь по ним можно устанавливать на значительные расстояния. Слышимость при этом была столь хороша, что у командования нередко возникали недоуменные вопросы.

Так случилось и в тот раз, когда ННС — командир 38-й роты старший лейтенант Иван Павлович Кряжев — использовал высоковольтную линию для связи с 33-м стрелковым корпусом.

— Товарищ Агафонов! Где находится штаб 33-го корпуса? — спросил генерал Трофименко, закончив телефонный разговор.

Я назвал точное местонахождение штаба.

— А не морочите ли вы мне голову? — чуть растерянно проговорил командарм. — Я ведь чувствую, он где-то рядом. Послушайте, как гремит телефон… — И уже другим тоном приказал: — Сейчас же проверить и доложить!

— Штаб корпуса на своем месте, товарищ командующий. А связь с ним поддерживается по высоковольтной линии, поэтому такая слышимость…

— Ну и фокусники, — проворчал Трофименко. А я почувствовал, что командарм доволен нашей рационализацией, хотя не показывает виду.

Но и в последние недели войны нам не всегда сопутствовала удача, не везде были высоковольтные линии, не всегда противник спешил сдаться в плен.

Особенно трудные условия сложились для наших войск в Австрийских Альпах. В горах лежал влажный глубокий снег. То и дело обрушивались тяжелые снежные карнизы, нависшие над узкими тропами. Пользоваться каким-либо транспортом в этих условиях было невозможно. Связисты тащили на себе катушки с кабелем, переносные радиостанции, телефонные аппараты…

Мы с подполковником Аверьяновым выехали в одно из соединений, которое то и дело теряло связь со своими полками. У подножия Альп шумела весна: в горах уже таял снег, и здесь звенели ручьи. Распаренная земля начала покрываться легкой зеленой дымкой, которая вот-вот готова была разлиться широким морем альпийских лугов. Чувствовалось, еще немного — и брызнут первой листвой деревья, ярко вспыхнут в лугах цветы.

— Сергей Петрович, красота-то какая! — нарушил я затянувшееся молчание.

— Красота-а, — протянул Аверьянов, очнувшись от каких-то своих мыслей. — А я вот завидую, Василий Прохорович. Завидую по-хорошему нашим политработникам, — неожиданно признается он.

— Неужели надоела наша работа, Сергей Петрович?

— Да нет, работа не надоела. Только уж больно сейчас у наших политработников дела интересные пошли. В самой гуще исторических событий находятся. То ведут переговоры с венграми, то с югославами, то союзники пожалуют. А мы слышим лишь случайные обрывки, кусочками видим большие исторические события… Ну о чем мы с вами, прошагав чуть не по всей Европе, сможем рассказать хотя бы своим детям?! — патетически воскликнул Аверьянов. — Разве что о весенних пейзажах?..

— Дорогой мой Сергей Петрович! Вас все история волнует. А ведь география тоже не последний предмет!

Да, география тоже не последний предмет… Только что мы радовались весне, а поднялись в горы, снова дохнула в лицо уходящая зима. Горная тропа круто петляет вверх. Из ложбин, забитых потемневшим снегом, тянет холодом. Лошади под нами, предчувствуя глубокий снег, настороженно прядут ушами, нехотя продвигаются вперед.

Последний луч заходящего солнца переломился о снежную вершину, на миг озарил ее багряным светом, и сразу поползли холодные сумерки. В горах темнеет быстро. КП дивизии мы достигли уже затемно.

Встретил нас начальник связи дивизии майор Тертычный. По одному его виду можно было судить, что дела обстоят не блестяще. Дивизия попала в исключительно тяжелые условия. Установленная с полками проводная связь почти бездействовала. Небольшие группы фанатично настроенных фольксштурмовцев, хорошо зная тайные горные тропы, вырезали кабель, устраивали засады. Надсмотрщики, которых высылали на линию, как правило, не возвращались, а у Тертычного не было резервов, чтобы выделить на направление, скажем, роту. Так и пришлось отказаться от проводной связи.

Радиосвязь в горных условиях тоже действовала ненадежно. Не помогли даже опыт и большие знания подполковника Аверьянова. Всю ночь он провозился с аппаратурой, меняя волны диапазона, перемещая радиостанции, пробуя устанавливать антенны в различных направлениях. И только с восходом солнца появилась радиосвязь с полками. Но облегчения это не принесло. Каждый из нас понимал, скроется солнце — и эфир, сколько ни бейся, снова станет непроницаем для коротких радиоволн.

Светает в горах так же быстро, как темнеет. Не успели слегка перекусить, ослепительно вспыхнули снежные вершины, а по долинам, скатываясь в глубокие расщелины, пополз седой туман. Зазеленели внизу луга, но нам предстояла дорога не к этим лугам, а туда, где до рези в глазах сверкал белый снежный настил.

С трудом добрались на КП части, с которой утром так и не удалось установить радиосвязь. В полку большие потери, тяжело ранен командир. Начальник радиостанции убит, а радиостанция выведена из строя пулеметной очередью. И снова Сергей Петрович колдует возле разбитой радиостанции, надолго задумывается, трет рукой заросшие щетиной щеки, словно хирург операционной сестре, отдает, не глядя, какие-то распоряжения сержанту-радисту…

И я еще раз подумал, как незаметен труд связиста. Ведь вот сколько сделал для обеспечения войск связью, например, Сергей Петрович Аверьянов! Но как и чем измерить его вклад в общее дело? Какими заслугами отмечен его боевой путь? Как тут было не вспомнить Старую Руссу, заснеженные леса и болота, далекий 1942 год… Потеряна связь с батальонами морской пехоты. В темную глухую ночь пробираются в батальоны капитан Аверьянов и воентехник 1 ранга Маслюков. И там, где они побывали, заработала связь. Сколько ночей не спали они, сколько раз зарывались в снег в поисках защиты от разрывов вражеских снарядов и мин! В работе связистов это не важно. Была бы связь!

— Товарищ полковник, — обращается ко мне по всей форме Аверьянов, — радиостанция в порядке. Связь с КП дивизии установлена!

Мы облегченно вздыхаем и почему-то смеемся.

— Не вы, Сергей Петрович, должны кому-то завидовать, а вам может позавидовать любой, — говорю Аверьянову.

— Может, и так, товарищ начальник. Однако и память у вас!

Побывав в остальных полках, мы наутро выехали в штаб армии. С каждым километром становилось все теплее. Снежные вершины оставались позади, а у подножий по ярко-зеленым лугам вспыхнули головки альпийских цветов. Кое-где уже разорвались почки, и деревья тихо зашуршали на ветру первыми листьями.

Подполковник Аверьянов остановил своего коня возле дерева, осторожно потрогал зеленые листья, с затаенной радостью произнес:

— Клейкие еще…

— Весна, Сергей Петрович! Настоящая весна! Наша победная весна.

— Неужели немцы не поняли, что пришел им конец?

— Многие поняли, Сергей Петрович. А тем, кому неясно, поможем разобраться…

Пала Вена. Пал Берлин. Но война еще не кончилась. Продолжая наступление, войска 27-й армии вышли 8 мая на рубеж Грац, Фейстритц, Брук. Командный пункт армии разместился в Рехнитце. Поздним вечером бодисты принесли радостную весть: Германия капитулировала. Я решил дождаться официального подтверждения этой новости.

Вышел на улицу. В ночном небе мерцали крупные далекие звезды. По заснувшему городку разливался холодный лунный свет. Черной стеной застыли притихшие горы. Вдруг слышу шум на узле связи. Выбежал подполковник Аверьянов, я бросился к нему.

— Звонил маршал Толбухин! Победа! — кричит Сергей Петрович. Мы обнимаемся, целуемся, что-то кричим…

Вмиг проснулся тихий Рехнитц. Высыпали на улицы солдаты, сержанты, офицеры. Появились разбуженные необычным шумом местные жители. Звенят песни, заливаются баяны, где-то даже гремит духовой оркестр, В широком кругу колотят о мостовую кованые сапоги. Какой-то сержант, зажав в руке пилотку, с такой исступленной лихостью отплясывает «русского», что, кажется, вот-вот проломит мостовую. На раскрасневшемся лице его выражение восторга, на плотной груди звенят медали… И что-то чудится в нем знакомое. Ба! Да это тот самый орел, что пригнал мне тогда в Румынии машины. А вот срывается с места молодая дивчина-ефрейтор, несут ее по кругу ловкие сильные ноги, и… не выдержал полковник-артиллерист, рванулся в круг, хлопнул по хромовым голенищам здоровенными руками, свистнул по-разбойничьи и, то ли проснулась в нем далекая цыганская кровь, то ли распахнулась ширь русской души, пошел выделывать такие коленца, что заулыбались все вокруг.

Мы идем с инженер-подполковником Гринченко по шумным улицам маленького Рехнитца, о чем-то возбужденно говорим, и вдруг до слуха отчетливо доносится «чижик-пыжик»… Алексей Алексеевич останавливается как вкопанный, подняв вверх указательный палец, шепчет:

— Звук какой… Инструмент… — и бросается на противоположную сторону улицы, к дому, из открытых окон которого несется эта незамысловатая мелодия. Сначала Гринченко метнулся к окну, потом бросился к двери. Я последовал за ним.

В большой полупустой комнате стоял посередине черный концертный рояль. Вокруг него восхищенно выхаживал Алексей Алексеевич. От удовольствия, что ли, у него смешно топорщились усы. Тут же растерянно топтались двое солдат, им было явно непонятно поведение долговязого подполковника. Наконец Гринченко остановился, снял фуражку, швырнул на покрытую густым слоем пыли крышку рояля, на которой пальцем было выведено «Победа!», осторожно коснулся клавиш…

Постояв еще несколько секунд, Алексей Алексеевич, словно решившись на что-то рискованное, присел к роялю. Одна мелодия стала сменять другую. Он будто торопился сыграть все, боялся что-то забыть, не вспомнить. Видно, все эти долгие годы жила в его пальцах тоска по клавишам. А мне представлялся совсем другой Гринченко, про которого у нас говорили, что он может черта достать из-под земли…

Алексей Алексеевич делает паузу, закрывает глава и вдруг резко бросает пальцы на клавиши. Звучит что-то торжественное и большое… Я мало разбираюсь в музыке и не знаю, что он играет, но чувствую, как мелодия входит в меня, а душу охватывают неизъяснимые чувства…

— Бетховен! — радостно звучит за моей спиной. Оглядываюсь. В комнате полно народу. Кто-то тихонько тянет меня за рукав.

— Товарищ полковник, — шепчет дежурный по связи, — вас срочно вызывает начальник штаба.

Быстро пробираюсь к выходу и слышу, что музыка смолкла. Уже на улице догоняет меня Алексей Алексеевич.

— Что случилось, Василий Прохорович?

— Может, и ничего. Мало ли зачем мог я потребоваться. Мы вроде бы забыли, что война-то кончилась.

— От такого не сразу отвыкнешь…

— Верно. А играете вы чудесно! Зря скрывали свои способности.

— Боялся, Василий Прохорович, что опять заберут в ансамбль, — невесело отшучивается Гринченко.

Начальник штаба генерал Брагин подозвал меня к карте и изложил обстановку.

— Вот здесь, — показал он место на карте, — движутся колонны власовцев. Они пробиваются на запад, надеются сдаться в плен нашим союзникам. Телефонная связь с передовыми частями армии, к сожалению, прервана. Видимо, власовцы, пересекая шоссейную дорогу, позаботились об этом. Необходимо срочно восстановить линию.

Вызвав подполковника Прилучного, я передал приказ начальника штаба и попросил поставить во главе ремонтной команды самого толкового офицера-коммуниста, прислав его предварительно на инструктаж.

Минут через пятнадцать ко мне вошел майор Евгений Петрович Фомин. И мне вдруг стало не по себе. Почему мы всегда на самые опасные участки направляем самых толковых, почему не бережем их?.. Даже вот теперь, когда кончилась война, самый толковый, именно он, должен идти на смертельно опасное задание.

В праздничном Рехнитце никто и не заметил, как из городка вышла колонна, состоявшая из бронеавтомобиля, мотоцикла с коляской и двух автомашин. Война окончилась! Вот она, наша победа! Ради нее жили мы с того памятного утра 22 июня 1941 года, когда первый немецкий снаряд разорвался на советской земле. Ради нее прошли далекий Неман, заснеженную Старую Руссу, многоводный холодный Днепр, весенний Прут, глубокий Балатон, Австрийские Альпы… Ради нее погибли полковник Изюмов, майор Шаповал, полковник Сошальский, девушки-связистки из Парфино Королева, Крутских, Ефимова, младший сержант Артеменко и многие-многие другие…

Весь вечер я просидел в кабинете. Десятки раз трещал телефон. Но я ждал с тревогой только одного звонка. Уже готов был поверить дурным предчувствиям, когда, подняв трубку, услышал радостный голос Фомина: «Неман», «Неман»! Я — «Дунай»!» Майор доложил, что линия восстановлена, потерь нет. Только тут я вздохнул с облегчением. И только тут понял, как символично звучат наши позывные «Неман» и «Дунай». Там, на Немане, для многих из нас начиналась война, здесь, на Дунае, мы с победой закончили ее.

Добиты последние группы врага, не сложившие оружия. В Москве состоялся Парад Победы. Нас собрал у себя вернувшийся из столицы командарм Трофименко. Провозгласив тост за нашу великую победу, он предложил собравшимся почтить память погибших товарищей. Потом сердечно поздравил каждого начальника рода войск и служб армии. Подошла и моя очередь.

— Наша армия не раз принимала на себя тяжелые удары врага. И я могу сейчас сказать: связисты всегда были на высоте. В вашем лице, товарищ Агафонов, от души хочу поздравить их…

Радостно было услышать эти слова. Те, кому довелось служить под началом Сергея Георгиевича Трофименко, знают, что командарм наш был человек крутого нрава. Но я счастлив, что воевал рядом с ним. То был человек высокой военной культуры, требовательный и справедливый военачальник. Он умел не только строго спросить с подчиненных, но и вовремя помочь им. Может, потому ему сопутствовало военное счастье.

Все мы искренне поддержали члена Военного совета генерала Севастьянова, когда он провозгласил тост за командарма.

К великой нашей радости, 27-я армия вскоре получила приказ возвратиться в родные края. С боевыми знаменами, украшенными орденами, стройными рядами двигались части и соединения по селам и городам, которые совсем недавно приходилось освобождать от врага. Мы покидали чужие края и с болью оставляли многочисленные могилы, над которыми алели пятиконечные звездочки. Вместе с войсками, печатая шаг, проходили и дорогие моему сердцу части связи. 117-й отдельный Прутский ордена Богдана Хмельницкого полк связи, 765-й отдельный ордена Александра Невского батальон связи, 38, 295, 534-я отдельные ордена Красной Звезды кабельно-шестовые роты, 561-я отдельная армейская Трансильванская эскадрилья связи…

Звучит песня связистов, написанная сотрудником армейской газеты, ныне лауреатом Ленинской премии писателем Сергеем Сергеевичем Смирновым:

Время летит неудержимо. Новая работа, новые люди, новые заботы на какой-то срок заслонили недавнее прошлое. Но с каждым годом все настойчивее давало оно знать о себе. То оживало в тревожном сне. То властно напоминала о нем случайная встреча со старым знакомым. То будоражила душу газетная статья. Неудержимо потянуло к товарищам по оружию. Завязалась переписка. Как же было не рассказать о том, что сберегла память, что засвидетельствовали боевые друзья и навечно зафиксировали документы тех лет!

Начал писать. Огромную радость и удовлетворение принесла длительная работа над книгой. Я так остро вновь переживал события военных лет, что настоящее порой отодвигалось куда-то в сторону и явью становилось уже далекое прошлое.

С грустью дописываю последние страницы: не хочется расставаться с боевыми товарищами. Но надеюсь, что расстаюсь ненадолго, что откликнутся теперь даже те, кого давно потерял из виду за эти четверть века.

Как же сложились после войны судьбы дорогих моему сердцу людей?

Наш боевой командарм Герой Советского Союза генерал-полковник Сергей Георгиевич Трофименко несколько лет командовал войсками Белорусского, а потом Северо-Кавказского военных округов. В 1953 году Сергея Георгиевича не стало. Мне не удалось проводить его в последний путь, но и по сей день не могу смириться с этой горькой утратой.

Первый командарм 27 генерал-лейтенант Федор Петрович Озеров долгое время был начальником одной из ведущих кафедр Академии Генерального штаба. Сейчас Федор Петрович в отставке и находится в Москве.

С генерал-лейтенантом Григорием Сергеевичем Лукьянченко мы простились летом 1944 года, когда его перевели в 47-ю армию. Затем он был начальником штаба советской военной администрации в Германии, работал в Генштабе и в Академии Генштаба. В 1967 году Григорий Сергеевич безвременно ушел от нас.

Генерал-майор Петр Васильевич Севастьянов был членом Военного совета механизированной армии, начальником политуправления Закавказского военного округа, членом Военного совета Сибирского военного округа, работал в Главном политическом управлении. В 1956 году Петр Васильевич вышел по болезни в отставку.

Генерал-лейтенант войск связи Николай Степанович Матвеев долгое время заведовал кафедрой связи Академии Генерального штаба. В настоящее время он в отставке и находится в Москве.

Алексей Иванович Леонов стал маршалом войск связи и продолжает службу в Советской Армии.

Генерал-полковник войск связи Иван Федорович Королев скоропостижно скончался в 1949 году.

Бывший мой заместитель Григорий Кузьмич Попович окончил Академию Генерального штаба. В настоящее время генерал-майор, начальник войск связи Московского военного округа.

Сергей Петрович Аверьянов много лет был начальником связи бронетанковых и механизированных войск Прикарпатского военного округа. В отставку вышел в звании полковника. Сейчас живет в Саратове, активно участвует в работе местного отделения общества «Знание».

Алексей Алексеевич Гринченко вновь занялся педагогической деятельностью — преподавал в Киевском военном училище связи. Уйдя в отставку, остался жить в Киеве.

Евгений Петрович Фомин, уволившись в запас, обосновался в Тюмени. Долго работал в системе Сибирского управления рыбной промышленности. С 1966 года — на пенсии.

Бывший командарм 11 генерал-лейтенант Василий Иванович Морозов в последние годы жизни заведовал кафедрой в МГУ. Умер Василий Иванович в июле 1964 года. Читатель, видимо, помнит, что в первые дни войны, когда армия под натиском врага вынуждена была отойти, дочь Морозова Лида вместе с другими детьми осталась в пионерском лагере под Палангой. Василий Иванович разыскал Лиду только в 1944 году, после освобождения Прибалтики. Девочку приютили наши советские люди, с риском для жизни они прятали ее у себя все годы оккупации. Сейчас Лидия Васильевна живет в Риге.

Герой Советского Союза генерал-лейтенант Иван Тимофеевич Шлемин был начальником штаба нашего Северо-Западного фронта, потом командовал 5-й танковой, 6-й, а затем 46-й общевойсковыми армиями. После войны генерал Шлемин возглавлял штаб Южной, а затем Центральной группы войск. В 1963 году Иван Тимофеевич по состоянию здоровья вышел в отставку и находится в Москве.

Ближайший помощник Василия Ивановича Зуева бригадный комиссар, а ныне генерал-лейтенант Михаил Васильевич Рудаков после 11-й армии был членом Военного совета 4-й Ударной армии, потом начальником политуправления Юго-Западного и 3-го Украинского фронтов, членом Военного совета 3-го и 1-го Прибалтийских фронтов. В настоящее время — заместитель начальника военно-финансового факультета Московского финансового института.

Генерал-лейтенант Петр Михайлович Курочкин одним из первых в нашем роде войск стал доктором военных наук. Теперь он профессор, заслуженный деятель науки РСФСР и продолжает службу в рядах Советской Армии.

И ныне здравствует старейший из связистов генерал-лейтенант в отставке Иван Андреевич Найденов.

Командир 117-го отдельного Прутского ордена Богдана Хмельницкого II степени полка связи подполковник Петр Александрович Прилучный умер вскоре после войны.

Заместитель командира полка по политической части майор Федор Григорьевич Ревенко, чуткий человек, стойкий коммунист и прекрасный организатор, ушел из армии в 1946 году. Ныне Федор Григорьевич персональный пенсионер республиканского значения, но продолжает трудиться по сей день.

Вот и пришла пора ставить точку. Знаю, моя книга далека от совершенства. Об участии связистов в Великой Отечественной войне будет еще написано много хороших книг. Скажу в свое оправдание только одно: брался за перо с самыми добрыми намерениями. И если не все удалось так, как хотелось, пусть читатель не осудит старого солдата.