Немецкая пятая колонна во второй мировой войне

Немецкие армии вторглись в Голландию, Бельгию, Люксембург и Францию в мае 1940 года, то есть почти через полгода после того, как Гитлер изложил свою политическую и военную стратегию в секретном послании к главнокомандующим сухопутными, морскими и воздушными силами.

“Я долго размышлял над тем, - говорил он в этом послании, - следует ли мне наступать в первую очередь на востоке, а затем уже на западе. В конце концов я создавал вермахт не для того, чтобы он бездействовал. Желание наступать всегда горело во мне… Стечение обстоятельств побудило меня нанести первый удар на востоке”{455}.

К тому времени (28 ноября 1939 года), когда Гитлер сделал это заявление, он уже разгромил Польшу. Его слова отражали необузданную агрессивность человека, твердо решившего с самого же начала нападать первым. Вместе с тем его слова отражали длительное колебание при выборе направления удара. Насколько известно, до 1938 года немецкие штабы не разработали ни одного конкретного плана агрессии. В 1938 году внимание Гитлера всецело сосредоточивалось на Австрии, а затем на Чехословакии.

Вместе с тем с самого же начала своей политической карьеры Гитлер считал неизбежной реваншистскую войну против Франции. Голландия и Бельгия вообще не упоминались в его высказываниях до тех пор, пока не было принято решение о нападении на Польшу, что [288] могло привести к конфликту с Францией и Англией. 23 мая 1939 года на совещании, в котором принимали участие Геринг, Редер, Браухич и Кейтель, Гитлер заявил, что в случае войны придется силой захватить в Голландии некоторые ключевые позиции, необходимые для развертывания действий немецких военно-воздушных сил.

Примерно в половине октября 1939 года он приказал разработать план наступления, по которому действующие в Голландии немецкие войска вначале не должны были прорывать так называемую линию Греббе, то есть полосу укреплений в центре страны, прикрывающую наиболее густонаселенные западные провинции{456}. В южной части в целях быстрейшего выхода к голландским укреплениям за рекой Маас было желательно предотвратить разрушение мостов. Гитлер, считая, что его генералы не обладают достаточным воображением, предложил свой собственный, достаточно хороший, по его мнению, план: переодеть некоторое количество смельчаков добровольцев в форму голландской военной полиции или форму железнодорожников и овладеть мостами, используя элемент внезапности{457}. Адмирал Канарис должен был достать образцы соответствующего форменного обмундирования при помощи своего сотрудника в Гааге{458}. В ходе выполнения этого задания в начале ноября 1939 года одна из партий форменной одежды попала в руки голландцев.

Примерно в тот же самый период Гитлер вынашивал и другие идеи. Кроме воздушнодесантной дивизии, уже принимавшей участие в боевых действиях в Польше, была закончена подготовка еще одной дивизии и парашютистов. В конце ноября Гитлер носился с мыслью об использовании этой дивизии для захвата острова Валхерен{459}. Через шесть недель возник другой план: [289] высадить парашютистов в самом сердце “крепости Голландия” близ Амстердама{460}; при этом варианте немецкие войска должны были преодолевать линию Греббе возможно быстрее{461}. 17 января 1940 года фюрер пошел дальше; объектом захвата становилась “вся Голландия в целом”{462}. Двумя неделями позже Гитлер выразил свои желания с еще большей определенностью: парашютная дивизия должна захватить правительственный центр - Гаагу; одновременно специальный уполномоченный, в качестве которого намечалось использовать мобилизованного в армию немецкого дипломата Вернера Кивитца, вручит королеве Вильгельмине послание - обычную смесь угроз и льстивых заверений{463}.

Голландское посольство в Берлине, как и министерство иностранных дел в Гааге, отнеслось с подозрением к запросу о выдаче визы на въезд Кивитца в связи с имевшимися признаками немецкого вторжения. Сначала немцы предполагали послать Кивитца поездом, затем самолетом. Голландские власти отказались выдать разрешение на посадку самолета; немцам дали ясно понять, что гость, прибывающий в такой напряженный момент, будет находиться под неослабным наблюдением{464}. 9 мая 1940 года Кивитцу пришлось вернуться в свою воинскую часть, не выполнив намеченной задачи{465}. Согласно планам, которые разрабатывались немцами, их парашютные и воздушно-посадочные войска предназначались для захвата трех аэродромов (Валкенбург, Иленбург и Окенбург), расположенных вблизи Гааги. С аэродромов войска должны были двинуться к центру города, чтобы захватить в плен королеву, министров и высшее военное [290] командование голландских вооруженных сил. Учитывая, что данный план мог потерпеть неудачу, а также то обстоятельство, что голландская армия могла попытаться продолжать борьбу даже в случае его удачи, предусматривалось мощное наступление немецкой армии по всему фронту. Для обеспечения быстрого продвижения войск один отряд разведчиков должен был попытаться захватить мост через Иссель в районе Арнем, а другие отряды овладеть мостами через канал Маас - Ваал, через канал Юлианы в Южном Лимбурге, а также мостами через Маас на участке от Моока до Мастрихта. Для захвата мостов в районе Неймегена предусматривалось использование укрываемой на баржах пехотной роты; перед началом общей атаки баржи должны были подойти возможно ближе к своим объектам{466}. Сильная армия, имевшая в своем составе четыре бронепоезда, должна была наступать через мосты. Одновременно делалась попытка прорвать линию Греббе в районе к северу от крупных рек. На юге намечался удар в направлении Гааги, через мосты у Мурдейка, Дордрехта и Роттердама.

Специальные отряды, подготовленные органами разведки для захвата приграничных мостов, насчитывали в общей сложности не менее тысячи человек. В основном они были укомплектованы уроженцами из Верхней Силезии{467}, но имелось также 100 - 200 голландских граждан. Для вербовки последних органы немецкой разведки наладили контакт с неким Юлиусом Гердтманом, родившимся в Германии и принявшим голландское подданство в 1924 году. В 30-х годах Гердтман снова выехал в Германию, где стал руководить филиалом голландской нацистской партии (NSB). Филиал этот именовался Национал-социалистская ассоциация голландцев в Германии (National-Socialistische Bond van Nederlanders in Duitsland). В большинстве своем члены данной организации, будучи с формальной точки зрения голландцами, родились и воспитывались на территории Германии. Ассоциация имела свои штурмовые [291] отряды (SA), замаскированные под “спортивные клубы”.

С помощью Гердтмана члены этих “клубов” вербовались немцами для так называемой полицейской службы и в качестве переводчиков и проводников. В глубочайшей тайне завербованные проходили военное обучение в четырех лагерях расположенных между Рейном и голландской границей. 9 мая 1940 года сформированные отряды под покровом ночной темноты покинули лагеря и направились к намеченным для захвата объектам; они должны были пробраться через границу, предварительно переодевшись в форму голландской военной полиции, якобы сопровождающей военнопленных, в форму железнодорожных служащих и голландских солдат{468}.

Попытка немцев захватить мост у Арнема была неудачной. Действовавший там отряд численностью 25 человек экипировался наспех; чужеземное происхождение “голландской” формы бросалось в глаза: шлемы были изготовлены из картона{469}. На некоторых других мостах действия немецких отрядов развертывались успешно. Особенно важную роль сыграл захват железнодорожного моста у Геннепа. Немецкий бронепоезд прошел по нему в Голландию, а за ним проследовал и эшелон с войсками, что содействовало быстрому разгрому первой полосы обороны. В ходе таких нападений некоторое количество голландских солдат немцы застрелили самым предательским образом.

При попытке захватить мосты у Неймегена немцы также потерпели неудачу. Голландцы следили за Рейном настолько тщательно, что немецкое командование не решилось пустить вниз по течению свои баржи, на которых находилась пехотная рота{470}.

Замыслы по захвату мостов в Западной Голландии увенчались успехом. [292]

Мосты у Мурдейка и Дордрехта были захвачены парашютистами. Оборонявшие мосты голландские войска не могли их взорвать, поскольку командование, во-первых, не ожидало высадки немецких парашютных десантов в этом районе, а во-вторых, хотело сохранить в целости автомобильную магистраль на Мурдейк и Дордрехт, по которой должна была подойти на помощь французская армия. Последнее обстоятельство послужило причиной того, что мосты не подготовили к взрыву{471}. Около Дордрехта немцы сбросили на парашютах манекены с целью внести смятение в ряды обороняющихся; их замысел оправдался: “ложные сообщения поступали со всех сторон”{472}. Подобные же дезинформирующие действия предпринимались в районе Роттердама, где чучела сбрасывались близ аэродрома{473}. Здесь мосты без особых затруднений захватила рота немецких солдат, высадившихся с гидросамолетов, которые совершили посадку на реке. Мосты не охранялись.

В первой части книги уже упоминалось о провале попытки захватить Гаагу внезапным ударом парашютных и воздушно-посадочных войск. Немцам удалось вначале овладеть аэродромами. Однако быстрый контрманевр голландских войсковых частей не дал им возможности закрепиться. Вместе с тем удар немцев, направленный в самое сердце страны, сыграл положительную для них роль, поскольку голландское верховное командование оказалось неспособным выслать сильные резервы, чтобы усилить оборонительную полосу на востоке страны. Переброска войск происходила как раз в обратном направлении. Восточные укрепления пришлось бросить на четвертый день наступления, после ожесточенных немецких атак. В этот день первые немецкие танки вышли на южный берег реки Маас в районе Роттердама. Во вторник 14 мая 1940 года центральная [293] часть огромного роттердамского порта подверглась бомбардировке с немецких самолетов. Предвидя возможность подобных бомбардировок других городов и не рассчитывая больше на помощь союзников, главнокомандующий голландскими вооруженными силами генерал Винкельман принял решение капитулировать.

Хорошо обученные и лучше вооруженные немецкие войска одержали быструю и решительную победу в операции, длившейся всего пять дней.

Заслуживает внимания тот факт, что ни в одном из немецких документов, относящихся к подготовке наступления, не упоминается о каких бы то ни было действиях пятой колонны{474}. Немецкие отряды, предназначенные для захвата приграничных мостов, должны были просачиваться с территории Германии. Это обстоятельство может служить доказательством того, что в распоряжении немцев не было на местах людей, способных выполнить подобные задачи.

Выше указывалось, что при захвате мостов немцы переодевались в голландскую форму одежды. Но это относится только к действиям в приграничной полосе. Документальных данных, подтверждающих хотя бы один случай использования немцами голландского, английского, бельгийского или французского обмундирования при действиях в западной части Голландии, нет. Не зарегистрировано также ни одного случая, чтобы солдаты из состава парашютных и воздушно-посадочных частей переодевались в форму полисменов, почтальонов, кондукторов или одежду фермеров, священников, [294] монахинь, рассыльных, служанок и нянек{475}. Нет конкретных доказательств того, чтобы немецкие парашютисты приземлялись где-нибудь еще, кроме районов Мурдейка, Дордрехта и Роттердама а также района трех аэродромов близ Гааги. В то же время имеется основание полагать, что в некоторых других местах на парашютах сбрасывались предметы снабжения для обеспечения наступающих немецких войск.

Население застигнутой врасплох страны, особенно в больших городах, таких, как Амстердам, Гаага и Роттердам, было убеждено, что многочисленные сторонники врага вели стрельбу по голландским войскам. Никаких доказательств на этот счет также не найдено.

“Возможно, что отдельные случаи обстрела и имели место, - заявил после войны глава военно-исторического отдела генерального штаба голландской армии, - но никаких доказательств в нашем распоряжении нет. Не установлено ни одного случая, когда бы наши солдаты врывались в какой-нибудь дом и захватывали там людей с оружием в руках, или что-нибудь в этом роде”{476}.

На основании некоторых наблюдений можно сделать предположение, что с немецких самолетов сбрасывались специальные трещотки, которые начинали действовать от удара о мостовую или здание, создавая впечатление усиленной перестрелки{477}. Применение подобных средств значительно увеличивало смятение среди голландцев.

Не подтвердились имевшие широкое распространение слухи об отравлении воды и продуктов питания, а также о раздаче немцами и их сообщниками населению отравленных сигарет и шоколадных конфет. Не найдено доказательств того, что подобные панические рассказы распускались агентами противника, засланными в страну, или же при помощи сообщников из местного [295] населения. Не подтвердились сведения о систематической подаче световых сигналов и о “специальных условных знаках в тех пунктах, по которым немцы должны были наносить удары с воздуха” (подобные сообщения поступали в свое время из различных районов страны){478}.

Наконец, не удалось найти никаких оснований для вывода, будто политические эмигранты из Германии оказывали поддержку наступлению немецких войск; а ведь подобные сообщения привели в свое время к интернированию многих десятков тысяч людей не только в Голландии, но также во Франции и Англии{479}.

После этих предварительных замечаний небесполезно остановиться более подробно на положении в крупных городах. В майские дни 1940 года эти города рассматривались в качестве основных центров деятельности пятой колонны.

Не подлежит сомнению, что во время наступления немецких войск с аэродрома Валхавен (к югу от Роттердама) им показывали дорогу проживавшие в этом районе немецкие подданные{480}; однако отсюда не следует делать вывод, будто это взаимодействие организовывалось заблаговременно. Известен, например, случай, когда на мостах через Маас немецким войскам “помог” разобраться в показанной ему карте не немецкий подданный, а случайно подвернувшийся полисмен голландец. Позволительно усомниться и в правдивости рассказов, будто вооружение, применявшееся немецкими десантниками в районе мостов через Маас, было доставлено в этот район заранее и хранилось в трюмах [296] немецких и других судов или же в товарных береговых складах немецких фирм{481}. Нет также оснований для предположения, будто пятая колонна участвовала в боях за город. “Не нашли ни одного человека, которого можно было бы привлечь к ответственности за хранение винтовки или револьвера”{482}.

Что касается событий в Гааге, то не обнаружено никаких доказательств того, будто в первый день войны пятая колонна пыталась внезапным ударом захватить центральное полицейское управление; к тому же с военной точки зрения это здание не имело большого значения. Жилой дом в центре города, из которого будто бы стреляли, подвергся тщательному обыску, однако ничего подозрительного обнаружить не удалось{483}. Вряд ли является обоснованным и сообщение, опубликованное командованием голландских вооруженных сил на второй день войны. В этом сообщении говорилось, будто проживавшие в Гааге немцы пытались продвинуться к центру города, но затем отступили обратно к дому на улице Суэцкаде, который вслед за этим подвергся обстрелу. “На следующий день, - пишет человек, занимавший в то время должность бургомистра, - на улице Суэцкаде никто не смог обнаружить хотя бы один дом с какими-либо серьезными повреждениями”{484}.

Не вызывает сомнений тот факт, что в Гааге имелось некоторое количество немецких агентов. Это подтверждают найденные немецкие документы. В одном немецком приказе упоминалось о том, что в район боев [297] высланы “немецкие граждане со специальными заданиями” и что этим лицам “следует оказывать всяческую помощь, в которой они будут нуждаться”; к приказу прилагался образец пропуска за номером 206, подписанный командиром немецкой дивизии.

Как следует расценивать указанные материалы?

Данные, содержащиеся в немецких документах{485}, и сведения из других источников дают нам возможность восстановить следующую картину обстановки.

Гитлер намеревался одновременно с началом своего наступления устранить тех лиц, которые должны были руководить вооруженным сопротивлением Голландии. Немцы хотели сразу же изолировать королеву, премьер-министра де Геера, министра обороны Дайксхоорна, главнокомандующего армией и флотом генерала Винкелмана и захватить штабы в Гааге. Немецкие органы разведки старались выяснить с возможно большей точностью, где именно будут находиться указанные лица и учреждения в день внезапного нападения. Немецкие воздушнодесантные войска, высаживавшиеся на аэродромах близ Гааги, должны были выслать небольшие передовые отряды к резиденции королевы, местам нахождения министров и главнокомандующего, а также к зданиям, занимаемым различными штабами. Выполнение подобной задачи требовало быстроты действий. Промедление могло привести к срыву всего плана.

Органы разведки позаботились о том, чтобы выслать в Гаагу из Германии агентов, способных быстро вывести передовые отряды прямо к намеченным объектам.

Передовые отряды должны были внезапно ворваться в Гаагу и проникнуть к намеченным объектам, используя привезенные с собой мотоциклы{486}. Следовавшие за ними немецкие части должны были в целях [298] ускорения движения захватывать автомашины на дорогах и в гаражах. На основе телефонных и других местных справочников немцы знали адреса 77 гаражей, расположенных на подступах к Гааге.

Общее количество немецких агентов в Голландии было невелико - всего несколько десятков. Возможно, что они получали ту или иную помощь со стороны проживавших в Гааге немецких подданных, например в смысле обеспечения жильем. Однако конкретных фактов оказания такой помощи не установлено.

Что касается активных действий со стороны пятой колонны, то этот вопрос до сих пор остается для нас неясным. Специфической задачей пятой колонны являлась помощь при выполнении плана внезапного нападения. Этот план потерпел неудачу. Немцы с величайшим трудом отстаивали захваченные ими аэродромы близ Гааги; они не могли добраться до резиденции королевы или основных правительственных учреждений. Чем же занимались в создавшейся обстановке агенты? То ли они спокойно сидели на своих местах, то ли предпринимали какие-то действия в одиночку или в составе маленьких групп? Мы этого не знаем.

В Амстердаме, насколько нам теперь известно, не удалось захватить с поличным ни одного человека из пятой колонны, работавшего в пользу противника. В гостинице “Европа” не было никаких магниевых бомб{487}; нет никаких доказательств и того, будто пометки мелом, срочно стиравшиеся с мостовых и стен домов города в последние дни войны, имели какое-либо военное значение. Никто не портил сигнальных сирен, оповещавших о воздушной тревоге; водоснабжение города не прерывалось ни на минуту. Не удалось найти никаких фактов, которые подтвердили бы слухи о подобных действиях пятой колонны. [299]

На 10 мая 1940 года в Голландии проживало 52 000 немецких подданных, не считая эмигрантов из Германии. Из этого количества сравнительно небольшая часть поддерживала какие-либо связи с национал-социалистскими организациями. За два месяца до немецкого вторжения лишь 6348 человек откликнулись на призыв объединиться всем немцам в пределах единого государства и “есть из общего котла” (Eintopfessen). Вокруг этого лозунга немецкая пропаганда подняла большую шумиху{488}. 24 мая 1940 года Боле утверждал, что в Голландии он имеет 3000 членов национал-социалистской партии{489}. Эта цифра, по всей вероятности, несколько завышена, но близка к действительности{490}. Отто Буттинг, взявший на себя руководство “ассоциацией немецких граждан” (Reichsdeutsche Gemeinschaft), был невысокого мнения о боевом духе немцев - членов национал-социалистской партии, которые проживали в Голландии. В феврале 1938 года он заявил, что “в своем большинстве они очень боязливы и запуганы”{491}.

В свете приведенных выше данных кажутся неправдоподобными утверждения, которые можно было слышать после вторжения, будто “десятки тысяч немецких подданных, организованных в ударные отряды, внезапно вышли на улицу, будто они стреляли по приютившим их хозяевам страны с исступлением “дервишей”. Вместе с тем совершенно точно установлено, что многие немецкие подданные сердечно приветствовали вступавшие в Голландию немецкие войска и что некоторые из них предлагали войскам свои услуги в качестве проводников и переводчиков{492}. [300]

В конце 1938 года в связи с недостатком рабочей силы в Берлине приняли решение об отзыве из-за границы всех немецких служанок. В Голландии их насчитывалось около 3500. До этого им вменялось в обязанность сообщать всякий раз в посольство о перемене своего адреса, однако примерно одна треть из них не выполняла данного предписания. Многие из тех, кто явился в посольство, хотели любыми средствами получить разрешение на дальнейшее пребывание в Голландии, где условия жизни их вполне устраивали. Подобное поведение служанок, в большинстве своем католичек, казалось непонятным Буттингу. В феврале 1939 года он направил немецкому послу графу Буркерсроде предложение “добиться постепенного возвращения на родину всех немецких служанок, за исключением случаев, когда они работают у немецких подданных или когда их хозяева являются политическими деятелями, имеющими особое значение для Германии”{493}. Из предложения Буттинга становится совершенно очевидным его намерение использовать служанок последней категории для целей шпионажа. Но удалось ли ему добиться каких-либо результатов - мы утвердительно сказать не можем.

Подобные же намерения проявились у Буттинга еще определенней с началом войны, когда он прямо предложил органам немецкой разведки использовать силы возглавляемой им организации для сбора сведений о судоходстве в Голландии. Гейнц Корс, офицер Управления разведки и контрразведки, информировал Буттинга, что органы разведки не нуждаются в его услугах, так как донесения о судоходстве в Голландии уже поступали. Буттинга попросили предоставить силы своей организации в распоряжение немецкого военно-морского атташе{494}. О действиях, предпринятых Буттингом в связи с этой просьбой, сведений нет.

Не подлежит сомнению, что этот честолюбивый фанатик в отдельных случаях действовал по собственной [301] инициативе. Он потребовал от руководителей местных отделений “ассоциации немецких граждан”, чтобы те доставляли ему все сведения, имеющие военное значение. Такие сведения он включал в свои донесения, которые пересылались в Берлин. Мы уже упоминали выше, что один из таких пакетов с донесениями, адресованными Корсу, был найден близ Гааги в начале апреля 1940 года. Буттингу удалось вовлечь в шпионскую работу несколько десятков человек. Заслуживает упоминания также тот факт, что Бутгинга сильно невзлюбили сотрудники немецкого посольства, в особенности Шульц Бернетт. Когда вскоре после капитуляции Голландии Буттинг вновь появился в Гааге без разрешения немецких военных властей и под фиктивной фамилией, немецкое посольство воспользовалось этим как предлогом для изгнания Буттинга из страны.

Наше мнение о том, что шпионажем или саботажем занималось относительно небольшое число немецких подданных, проживавших в Голландии, подтверждается также имеющимися сведениями о работе немецкой разведки.

Шпионажем против Голландии руководили различные органы разведки, размещенные в западных районах Германии. После объявления голландцами мобилизации немцы пытались вербовать агентов среди граждан Голландии, проживавших на территории Германии и уезжавших в голландскую армию. В ряде случаев такие попытки увенчались успехом{495}. Обнаружив это, голландские военные власти в течение первых месяцев 1940 года выслали обратно в Германию всех мобилизованных оттуда голландцев{496}.

Шпионские донесения относительно Гааги и ее окрестностей представляли, естественно, весьма большую ценность для командования воздушнодесантной дивизии, которой предстояло захватить город. Офицер [302] разведотдела этой дивизии держал предоставленные в его распоряжение документы в портфеле, который затем очутился в руках голландцев. Судя по обнаруженным документам, можно сказать, что агенты были. Количество их не уточнено, но создается впечатление, что их было всего несколько десятков. Кроме того, становится совершенно очевидным, что значительную часть шпионской работы выполняли лично немецкий военный атташе в Гааге, его помощник и военно-воздушный атташе. На картах обычного типа, имевшихся в продаже в любом книжном магазине, эти люди отметили дома двух министров - Геера и, Дайксхоорна, бомбоубежище и дворец королевы Шевенингене, основные коммунальные сооружения и здания военных штабов. В донесении помощника военного атташе Отцена от 9 апреля 1940 говорилось о том, что наследница престола и ее супруг обычно живут в Зоэстдийке, что пока еще не удалось установить точного местопребывания главнокомандующего армией и флотом генерала Винкелмана. Отцен и военно-воздушный атташе Веннингер доносили специальными телеграммами (последняя из них пришла в Берлин 9 мая) о результатах своих наблюдений во время поездок на автомобиле по Гааге и Лейдену, а также по мостам у Мурдейка и даже по аэродрому Шипхол. Вместе с тем не удалось обнаружить убедительных доказательств того, чтобы кто-нибудь из работников немецкого посольства был заранее информирован о дне и часе немецкого вторжения.

Важную роль играло то обстоятельство, что голландцы не всегда принимали меры, которые воспрепятствовали бы немцам проводить разведку. Поскольку страна не была объявлена на осадном положении, допускался осмотр основных оборонительных сооружений “значительными по своей численности группами людей, которых иногда водил по укреплению сам командир”{497}; эти сооружения осматривались и “различными немцами”, проживавшими в укрепленном районе или же “приехавшими в гости”{498}. Наконец, следует отметить, что немецкие [303] самолеты проводили над голландской территорией многочисленные разведывательные полеты вплоть до самого вторжения, то есть до 8 мая 1940 года включительно{499}.

Таковы в общих чертах те причины, которыми можно объяснить обнаруженное немцами в ходе наступления знание местности, не прибегая к гипотезе, будто пятой колонной являлись сотни проживавших в Голландии немецких подданных. Данная гипотеза фактически нигде не подтверждается подлинными немецкими документами, которые удалось обнаружить{500}.

Что касается актов саботажа и диверсий, совершавшихся органами разведки или другими немецкими службами, то о них трудно сказать что-либо определенное. Когда 7 мая 1940 года обнаружилось разрушение шлюза близ основных голландских укреплений, возникло подозрение, что совершена диверсия. Расследование, произведенное экспертами, не подтвердило такого предположения{501}.

Выше мы упоминали, что 100 или 200 членов основной голландской нацистской группировки, проживавших [304] на территории Германии (многие из них там родились и воспитывались), принимали участие в предательском нападении на мосты в южной части голландской пограничной полосы. Когда позднее об этом узнал руководитель голландских нацистов Муссерт, то он отозвался о подобных действиях как о “черной странице в истории национального движения”.

Однако тот же Муссерт питал надежду прийти к власти по окончании военной борьбы в Западной Европе. Он предвидел нападение немцев. В январе 1940 года два агента из отдела немецкой разведки пытались прощупать, как настроен Муссерт, интересуясь вопросом, что будут делать голландские национал-социалисты, если немецкие войска перейдут границу. Муссерт ответил, что члены его партии не нанесут удара в спину Голландии{502}. Такой ответ можно было расценивать как желание придерживаться нейтральной позиции. Отвечая корреспонденту газеты на подобный вопрос в конце апреля 1940 года, Муссерт определил позицию членов его партии образно, но совершенно недвусмысленно - он скрестил руки на груди и откинулся назад в кресле. Во время конфиденциальных бесед с представителем немецкой разведки Шейерманом Муссерт сказал,

“что, по всей вероятности, он и его люди будут сражаться на стороне немцев с оружием в руках… В случае вступления немцев в Голландию они учтут опыт Квислинга, иначе говоря новое правительство должно выступить в роли спасителя в час бедствий”.

При этом он добавил, что в его распоряжении находится слаженная организация численностью 50 000 человек{503}.

Данных о том, что какое-нибудь официальное немецкое ведомство учитывало Муссерта и его единомышленников как силу, способную помочь осуществлению немецких военных планов, нет. Буттинг назвал основную массу членов партии, руководимой Муссертом, “людьми среднего класса, которые не станут жертвовать своей спокойной жизнью, поскольку экономическая обстановка [305] все еще складывается для них достаточно благоприятно”{504}.

M. M. Рост ван Тоннинген, осуществлявший от имени Муссерта связи с Германией, был человеком более проницательным. Начиная с середины 30-х годов он поддерживал регулярные связи с Гиммлером. Рост опасался, что немецкая агрессия лишит возможности национал-социалистов в Голландии подчинить своему влиянию всю страну. В марте 1940 года он лично излагал Гиммлеру указанную точку зрения{505}. Отнюдь не исключено, что среди голландских нацистов имелись лица, стремившиеся в случае военных действий играть более активную роль, что они не были согласны с линией поведения Муссерта и Роста. Однако оснований для утверждения, будто голландские войска обстреливались голландскими национал-социалистами, действовавшими в значительном количестве и в виде организованных групп, не имеется.

Бельгия

По тем представлениям, которые сложились у людей в 1940 году, пятая колонна играла во время немецкого наступления на Бельгию и Францию менее важную роль, чем во время операций в Норвегии и Голландии. Норвегия, в частности, рассматривалась в западных странах как жертва коварного и тщательно подготовленного заговора, в результате которого изменники широко распахнули ворота перед вторгавшимися немецкими войсками. В Голландии - думали люди - измена, шпионаж и саботаж также сыграли решающую роль. Что касается Бельгии и Франции, то, несмотря на всю путаность сообщений, поступавших из этих стран в мае и июне 1940 года, успехи немцев объясняли главным образом не действиями неуловимой пятой колонны, а боевыми [306] действиями немецких войск. Многие понимали, что немцы победили прежде всего благодаря своему военному превосходству. “Пятая колонна - это небольшое количество отдельных личностей”, - заявило бельгийское правительство вскоре после своей эвакуации в Лондон, имея при этом в виду бельгийских фашистов. “Действия этих людей не могли оказать решающего влияния на ход событий”{506}. 1 июня 1940 года в лондонской газете “Таймс” появилась статья, в которой отражалось мнение по этому вопросу нескольких бельгийских офицеров. Оно сводилось к следующему: “строго говоря, активность пятой колонны оказалась ничтожной”{507}.

Если взглянуть на события 1940 года во Франции, то бросается в глаза, что во всех более поздних серьезных исследованиях этих событий уже не упоминается пятая колонна, о действиях которой ежедневно сообщали печать и радио в мае и июне 1940 года. 24 мая 1940 года один французский штабной офицер, который докладывал военному кабинету Франции обстановку, сказал, обращаясь непосредственно к маршалу Петену: “Господин маршал, немецкая армия 1939 года разбила французскую армию 1920 года”{508}.

В основных послевоенных трудах подобная точка зрения находит все более широкое признание. Чем больше французы размышляли о причинах поражения своей страны, тем лучше они понимали, что поражение явилось неизбежным следствием целого ряда недостатков общего порядка, которые имели отношение к национальной системе в целом. Рауль Дотри, министр снабжения в кабинете Рейно, выступая перед созданной французским парламентом комиссией по расследованию, заявил: “Я убежден, что лишь очень немногие французы могут считать себя непричастными в той или иной степени к поражению Франции”{509}. [307]

Однако вернемся к рассмотрению событий в Бельгии. После первой мировой войны Германия оказалась вынужденной уступить Бельгии пограничные районы Эйпен и Мальмеди, большинство населения которых говорило по-немецки. В 20-х годах здесь возникло пронемецкое движение; после прихода Гитлера к власти оно оформилось в Heimattreue Front{510}. Внутри Heimattreue Front образовалось ядро, состоявшее из молодых и энергичных национал-социалистов. В целях маскировки они основали клуб планеристов. После начала второй мировой войны члены клуба дезертировали в Германию. Органы немецкой разведки использовали их в качестве проводников немецких войск; кроме того, из них сформировали отдельные ударные отряды, участвовавшие в нескольких ожесточенных боях против бельгийцев. Когда утром 10 мая 80 немецких солдат - ветеранов первой мировой войны пытались овладеть основными учреждениями города Эйпен, члены клуба планеристов оказали им помощь, захватив городской муниципалитет{511}.

Из других районов Бельгии, расположенных вдоль люксембургской границы, где, подобно Эйпену и Мальмеди, также имелось немецкое национальное меньшинство, о подобных событиях не сообщалось.

В первой части книги говорилось о том, что среди населения распространялись слухи о предательском поведении национал-социалистов из числа 10 000 немецких подданных, проживавших на территории Бельгии. После войны не удалось найти никаких конкретных доказательств того, будто они действовали “в светло-коричневой форме, на которой были пуговицы со свастикой и значки с буквами DAP”, как это указывалось в [308] официальных сообщениях. Кажется маловероятным, чтобы члены секретной организации, если таковая существовала, стали пользоваться столь демаскирующими опознавательными признаками.

После начала наступления органы немецкой разведки послали некоторое количество агентов для работы в тыловых районах бельгийских, французских и английских армий. Агенты маскировались под беженцев и вливались в потоки гражданского населения, эвакуировавшегося на запад. Они имели с собой автоматы, которые прятали в повозках и машинах. Агенты (общей численностью до 200 человек) разделились на отдельные группы, каждой из которых была поставлена задача внезапно захватывать тот или иной объект, не допуская его разрушения отступающими войсками. Такими объектами являлись основные мосты, а также туннель под рекой Шельдой, близ Антверпена. На последнем этапе боев в Бельгии подобные отряды использовались для предотвращения затопления тех районов, которые прилегали к реке Изер{512}. Большинство таких задач, поставленных перед отрядами, было успешно выполнено.

Подтвердились сведения о сбрасывании немцами специальных трещоток, имитирующих звуки стрельбы{513}; по свидетельству генерала Штудента, командовавшего немецкими парашютистами, в Арденнах сбрасывалось значительное количество чучел (подобно тому как это имело место в некоторых районах Голландии){514}. Проведение немцами этого мероприятия сыграло значительную роль в создании у людей впечатления, будто немецкие парашютисты приземляются всюду, даже в дворцовом саду королевы Елизаветы.

Переходя к рассмотрению вопроса о возможном взаимодействии немцев с бельгийскими фашистами и национал-социалистами, следует учесть, что лидер рексистского движения в Бельгии Леон Дегрель, имевший [309] своих сторонников главным образом в той части страны, где население говорило по-французски, ориентировался скорее на Муссолини, чем на Гитлера. Дегрель получал из Рима значительные субсидии{515}. Он сам признал это после войны{516}.

8 сентября 1937 года граф Чиано записал в свой дневник: “Я снова решил давать рексистам субсидию (250 000 лир в месяц)”. По довоенному курсу указанная сумма соответствовала примерно 9200 долларам.

Немцы сумели установить контакт с фламандскими национал-социалистами на основе тех связей, которые были налажены немцами еще в ходе оккупации Бельгии в период первой мировой войны. Руководитель фламандской национальной лиги (Vlaams Nationaal Verbond) Стаф де Клерк поддерживал постоянное взаимодействие с офицерами немецкой разведки. Он получал денежные субсидии (в 1939 году Берлин отпускал на его еженедельную газету по 800 марок в месяц){517}. Как только началась война, Стаф де Клерк создал в бельгийской армии специальную организацию для ведения пораженческой пропаганды. Часть пропагандистских материалов печаталась на территории Германии. Первая партия таких материалов, в которых имелось также подстрекательство к совершению актов саботажа, была переброшена в Бельгию контрабандным путем в середине января 1940 года одним из офицеров немецкой разведки, а затем доставлена в Брюссель{518}.

В марте и апреле де Клерк вел переговоры с д-ром Шейерманом, о котором мы уже упоминали выше, в связи с его визитом к руководителю голландских национал-социалистов{519}. Немцы признавали эффективность деморализующей пропаганды, которую вели так называемые полковые клубы фламандской национальной [310] лиги (VNV). В одном из немецких официальных документов указывалось, что VNV “добилась определенных успехов”{520}.

Вопреки тому, что утверждалось в свое время, важнейшие мосты через канал Альберта оказались потерянными не в результате деятельности фламандских нацистов; это явилось следствием внезапности нападения и неудачного для бельгийской армии стечения обстоятельств. Офицер, который должен был отдать приказ о взрыве мостов, оказался убитым в ту самую минуту, когда приземлились немецкие планеры. Порученцы, посланные его заместителем, не сумели добраться до мостов, а сама охрана не смогла произвести взрыв: немцы немедленно перерезали провода. “Измены здесь не было”{521}.

Нет также доказательств утверждениям, будто с немцами сотрудничали бельгийские железнодорожники. Такие подозрения французы высказывали главным образом в связи с беспорядком на железнодорожной станции Суаньи 16 мая 1940 года, в результате чего французские танки будто бы не удалось своевременно выгрузить. Тщательное расследование, проведенное бельгийскими железнодорожными органами, показало, что полотно железной дороги на данном участке оказалось разбитым в результате немецкой бомбардировки 15 мая, однако 16 мая оно уже было восстановлено. В тот же самый день танки выгрузили с платформ. Ни о каком саботаже не могло быть и речи{522}.

Едва ли есть необходимость опровергать утверждение, распространявшееся в июне 1940 года, будто решение короля Леопольда о капитуляции объяснялось вмешательством гестапо. Данное обвинение в дальнейшем не выдвигалось. [311]

Что касается организованного распространения слухов, то вполне возможно, что члены фламандской национальной лиги (точнее, те из них, которые не подверглись аресту) вели среди гражданского населения ту же самую пораженческую пропаганду, которой они занимались среди солдат.

Как мы помним, в мае 1940 года существовало мнение, будто при помощи заранее обусловленных, самых разнообразных сигналов и средств немецким войскам оказывалось содействие со стороны немцев, проживавших в соседних с Германией странах. Подобные утверждения в свое время поступали из бельгийских, французских и английских источников. В послевоенное время не обнаружено никаких доказательств того, что речь шла о подлинных действиях немецких агентов или лиц, в какой-то мере причастных к немецким военным операциям. Весьма показательно, что в официальном английском труде, в котором рассматриваются военные действия во Фландрии{523}, нельзя встретить даже термина “пятая колонна”, как нет и упоминания о каких-либо действиях, приписывавшихся в 1940 году этому зловещему скопищу вражеских агентов.

Люксембург

Быстрый марш по территории великого герцогства имел весьма важное значение для верховного командования немецких вооруженных сил: немецким танкам требовалось как можно скорее прорваться через Арденны и выйти к Маасу между Намюром и Седаном. В связи с этим через границу Люксембурга было переброшено некоторое количество агентов разведки, переодетых в штатское, а также мотоциклы. В задачу агентов входило прерывать телефонную связь, а также предотвращать разрушение некоторых объектов, чтобы противник не мог помешать быстрому продвижению немецких войск. Агенты должны были следить за тем, чтобы [312] люксембуржцы не взорвали свою главную электрическую станцию{524}.

Задачи по нарушению телефонной связи пограничных постов, нападению на указанные посты и возведению баррикад на проезжих улицах выполнялись не одними только агентами немецкой разведки.

Еще в 1936 году в Люксембурге возникла национал-социалистская группа молодежи, так называемая Luxemburger Volksjugend. В январе 1940 года руководители группы получили из Германии распоряжение прекратить пропагандистскую деятельность, поскольку “другие задачи, пока не уточняемые, явятся более важными”{525}. В связи с этим можно предполагать, что часть пронемецки настроенных люксембуржцев играла активную роль в описанных выше действиях. Некоторые из них утром 10 мая были арестованы и вывезены во Францию{526}.

Борьба в Люксембурге длилась очень короткое время: 75 человек из состава вооруженных сил Люксембурга сдались в плен, 6 жандармов и 1 солдат получили ранения. Убитых не было{527}.

Франция

Переходя снова к рассмотрению вопросов, касающихся Франции, приходится признать, что в нашем распоряжении было мало данных о разведывательной и шпионской работе, проводившейся во Франции до войны и после ее начала. Однако такая работа проводилась весьма интенсивно. Это видно из того, что осенью [313] 1938 года верховное командование немецких вооруженных сил имело в своем распоряжении сведения о французских аэродромах, нефтеперегонных заводах, складах оружия и боеприпасов, электрических станциях, заводах, производящих вооружение, и других важных объектах, расположенных в районе Парижа{528}. Немецкое командование было полностью осведомлено о французской системе мобилизации{529}. Несколько немецких шпионов французские власти разоблачили и предали суду. Их имена публиковались но французской прессе в период между сентябрем 1939 года и июнем 1940 года.

В тот же самый период немецкие агенты осуществили во Франции ряд диверсионных актов. Одним из них явился поджог складов хлопка в Марселе; подготовительные работы к совершению данной диверсии производились на территории Италии{530}.

По примеру того, как это делалось в Бельгии и Люксембурге, с началом немецкого наступления во Францию просочились сквозь линию фронта небольшие группы агентов разведки. Перед ними ставилась задача - любыми средствами проникнуть в тыл, чтобы, во-первых, не допускать разрушений, важных для немцев объектов, и, во-вторых, выполнять диверсионные акты.

Кроме того, небольшое количество агентов было сброшено на парашютах. Эти агенты снабжались специальными средствами для проведения поджогов{531}.

Следует упомянуть о том, что органы немецкой разведки, действовавшие на территории Франции, наладили контакт с относительно небольшой группой бретонских националистов, выступавших еще с начала 20-х годов против центрального французского правительства; здесь немцы применяли ту же тактику, что и по отношению к экстремистским элементам среди фламандских [314] националистов в Бельгии. Немецкая разведка была заинтересована в вербовке бретонских националистов, поскольку многие моряки французского военно-морского флота являлись уроженцами Бретани. Однако общие результаты работы среди бретонцев оказались для немцев неутешительными{532}. Документальных доказательств того, что экстремистские элементы бретонских националистов проявляли какую-либо активность во время немецкого наступления, не имеется.

Примерно то же самое можно сказать и о прогермански настроенных эльзасцах; эти люди поддерживали связь с Германией еще со времен Версальского договора. Однако, по мере того как выявлялась агрессивная сущность национал-социалистов, движение эльзасских автономистов все более ослабевало и свелось к тому, что осталась немногочисленная секта фанатиков. В апреле и мае 1939 года французские власти начали арестовывать руководителей автономистского движения. После начала войны было проведено около 300 дополнительных арестов{533}. Необходимо напомнить, что значительная часть населения Эльзаса оказалась эвакуированной еще осенью 1939 года и что немецкие войска вступили в данный район уже в то время, когда исход кампании определился. На последнем этапе борьбы, как раз перед занятием немцами Эльзаса, все лица, подозревавшиеся в сочувствии немцам, были арестованы и вывезены в центральные районы Франции. Той же участи подверглось значительное количество ни в чем не повинных людей. Возможно, что в отдельных случаях оставшиеся на свободе автономисты показывали дорогу немецким войскам. Конкретный пример такого рода, относящийся к городу Кольмар, приводится в литературе{534}. В том же городе отмечалось и другое явление: органы гестапо, очевидно, располагали заранее [315] составленными списками адресов многих еврейских семейств{535}. Известно также о тесных связях органов немецкой разведки с некоторыми автономистами{536}; однако подробных данных по этому вопросу не публиковалось.

Проживавшие во Франции немецкие подданные при всем желании не могли развернуть подрывной деятельности. Те из них, которые незадолго до войны не откликнулись на призыв своего правительства о скорейшем выезде из Франции, оказались интернированными. Общая численность немецких подданных, проживавших во Франции к началу войны, не установлена. В 1931 году их насчитывалось 30 000, но в дальнейшем это количество сократилось{537}. В 1937 году во всей Франции имелось не более 3 000 членов лиги Deutsche Gemeinschaft, которая была организована заграничной организацией NSDAP для немцев, поддерживающих связи с третьим рейхом{538}. В том же году лишь около 130 мужчин, женщин и детей приняли участие в демонстративных обедах “из общего котла”, организованных в Париже, где проживало свыше половины всех немецких подданных{539}.

Не установлено никаких фактов, которые доказывали бы, что в деятельности пятой колонны приняли участие политические эмигранты из Германии и Австрии.

Создавшееся в мае 1940 года впечатление, будто потеря важнейших мостов через Маас между Седаном и Намюром объясняется действиями членов пятой колонны, которые имелись во французских войсках, не соответствует действительности. По данным Думена, изучавшего действия 9-й французской армии, все мосты через реку Маас были взорваны своевременно{540}. Только к северу от Динана немцы смогли перейти на западный берег, использовав ворота речного шлюза{541}. Во [316] всех остальных местах им пришлось переправляться на обычных или резиновых лодках, применять подручные переправочные средства или же просто преодолевать реку вплавь{542}. После войны Рейно откровенно признал, что он ошибался, когда ставил под сомнение действия командующего 9-й армией генерала Корапа в связи с полученными сведениями, будто мосты оказались невзорванными{543}; проведенным еще в 1940 году официальным французским расследованием было установлено, что Корап не виноват{544}.

Распоряжения об эвакуации гражданского населения отдавались самими французскими гражданскими и военными властями. Они стремились уберечь население Северной Франции от повторения страданий, подобных тем, которые пришлось пережить людям во время немецкой оккупации 1914 - 1918 годов. Приказ об эвакуации значительной части территории был отдан французским главным командованием ночью 10 мая 1940 года{545}. Подробным расследованием, проведенным в послевоенный период, установлен лишь один факт: в Шомоне (городок на реке Луаре в центральной части Франции) парикмахер усиленно уговаривал население спасаться бегством. Сам он начал сотрудничать с немцами немедленно после их вступления в город{546}. Возможно, что имелись и другие лица, старавшиеся увеличить общую сумятицу, действуя по собственной инициативе или же в соответствии с немецким планом.

Наконец, существовало мнение, будто в ходе боевых действий во Франции немцам помогало значительное [317] количество предателей в тылу. Рассказывали, что вражеские агенты, уже находившиеся ранее во Франции или же переброшенные туда под видом бельгийских беженцев, стреляли во французских офицеров и солдат, занимались усиленным шпионажем, распускали панические слухи, подавали немецким самолетам специальные сигналы (вроде тех “сигналов Морзе по всему Парижу”, о которых писал английский журналист) или же раздавали населению отравленные сладости.

Во всей французской военной литературе, посвященной кампании 1940 года, нельзя найти ни одного убедительного примера подобной деятельности пятой колонны. Характерно, что те офицеры, которые не поддались общей панике, не наблюдали никаких подозрительных явлений. Офицер Шейнель, описавший в дневнике отступление своей войсковой части от границ Бельгии до центральной части Франции, упоминает о пятой колонне лишь один-единственный раз: “В окрестностях Нанси какой-то сумасшедший начал называть меня и моих солдат членами пятой колонны; однако этого одержимого удалось быстро посадить под арест”{547}. [318]