См.: Mann T. Soll das Goethe-Jahr 1932 gefeiert werden? [Umfrage] // Die literarische Welt. 1931. 18. Sept. Bd. VII. № 38; Mann T. Gesammelte Werke. Bd. XIII. Frankfurt: Fischer Verlag, 1990. S. 619, 620.
По словам В. Хааса, выступившего тогда с критикой юбилейных мероприятий, на смену монетарной гиперинфляции в Веймарской республике пришла гиперинфляция идей, «…и реагировать на нее нужно прямо сейчас, а не как это делает центральный банк – в последний момент» (Haas W. Zeitgemässes aus der «Literarischen Welt» von 1925–1932. Tübingen: Cotta Verlag, 1963. S. 379).
Интересно, что в стихотворении этом, в частности, высмеивается тот факт, что научные работники («с криком „Гёте умер!“») воспримут годовщину как повод выдавать на-гора многочисленные работы на тему «Гёте и…». То же самое – в стихотворении Петера Альтгауса «Vorspruch zum Goethe-Jahr». Ср. с тем, с какой иронией Эрнст Роберт Курциус в 1947 году вспоминал о дантовском юбилее 1921 года с аналогичным «потоком откровении на тему „Данте и…“» (Curtius E. R. Gesammelte Aufsätze zur Romanischen Philologie. Bern: Francke Verlag, 1960. S. 306, 307).
Автор (некий «доктор З.» – возможно, Герман Заутер? см. о нем ниже) в буквальном смысле призывает «дух Гёте», чтобы тот поразил антифашистский «Железный фронт» (социал-демократическая организация, основанная в 1931 году) и посодействовал национал-социалистам (Goethe im Urteil seiner Kritiker. Dokumente zur Wirkungeschichte Goethes in Deutschland 1773–1982 / Hrsg. von K. R. Mandelkow. Bd. IV. München: C. H. Beck Verlag, 1984. S. 503).
Например, на карикатуре Иезекииля Киршенбаума за портретом Гёте прячется «красавец Адольф», поддерживающий акробатический номер Августа Вильгельма Прусского (германского принца, сделавшегося сторонником НСДАП); на обложке национал-социалистического журнала Die Brennessel (от 24 февраля 1932 года) обыгрывалось значение слова die Faust (кулак) – нацистский кулак сокрушает идолы монархии, демократии и коммунизма: так, по мысли автора, должен выглядеть «„Фауст“ в „Год Гёте“».
См.: Häntzschel H. Hitler bei Betrachtung von Goethes Schädel // Galerie. Revue culturelle et pédagogique. 2008. № 1. S. 67–71.
См.: Rösch G. M. Exzellenz Goethe. Dichterjubiläen im Simplicissimus 1918–1933 // Simplicissimus: Glanz und Elend der Satire in Deutschland. Regensburg: Universitätsverlag Regensburg, 1996.
Псевдоним писателя Рейнгарда Кёстера.
Здесь и далее, для максимального согласования с контекстом, все цитаты приводятся в нашем переводе. – Прим. пер.
Sontheimer K. Ernst Robert Curtius’ unpolitische Verteidigung des deutschen Geistes // «In Ihnen begegnet sich das Abendland». Bonner Vorträge zur Erinnerung an Ernst Robert Curtius / Hrsg. von W. D. Lange. Bonn: Bouvier Verlag, 1990. S. 12.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. Stuttgart; Berlin: Deutsche Verlags-Anstalt, 1932. S. 9.
Gundolf F. Shakespeare und der deutsche Geist. Georg Bondi Verlag, 1911. S. 352; Гундольф Ф. Шекспир и немецкий дух / пер. И. Стребловой. СПб.: Владимир Даль, 2015. С. 576.
Gundolf F. Goethe. Georg Bondi Verlag, 1916. S. 1.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 12.
Hofmannsthal H. von. Deutsches Lesebuch. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 1952. S. IX.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. Bern: Francke Verlag, 1963. S. 29.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 33
Ср. со словами Вилли Хааса (сентябрь 1931 года): «В жизни нации на сегодняшний день – за редчайшим исключением – наследие Гёте ни в каком виде не прослеживается» (Haas W. Zeitgemässes aus der «Literarischen Welt» von 1925–1932. S. 379).
Curtius E. R. Goethe, Thomas Mann und Italien: Beiträge in der «Luxemburger Zeitung», 1922–1925 / Hrsg. von R. Kirt. Bonn: Bouvier, 1988. S. 20–27. Этой работой открывался целый цикл статей в той же газете, публиковавшийся по 1925 год включительно; к счастью, цикл этот был в 1988 году заново собран и издан в виде книги под редакцией Р. Кирта (Curtius E. R. Goethe, Thomas Mann und Italien). Многие другие газетные статьи Курциуса на сегодняшний день практически недоступны, а в отдельных случаях – окончательно утеряны.
Curtius E. R. Goethe, Thomas Mann und Italien. S. 20.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 7.
Curtius E. R. Goethe, Thomas Mann und Italien. S. 20, 21.
При этом речь, как следует полагать, идет именно о длительном историческом процессе; отдельные события, даже очень резонансные, не следует рассматривать как определяющие для национального духа: по крайней мере, так Курциус говорит в кн.: Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. Potsdam: Gustav Kiepenheuer Verlag, 1923. S. 17. Кроме того, сама идея об исторической детерминации характеров влечет за собой важный вывод о том, что национальные характеры, как и исторические события, изменчивы; эту тему Курциус полноценно развил в поздней статье «Античная риторика и сравнительное литературоведение» 1949 года (см.: Curtius E. R. Gesammelte Aufsätze zur Romanischen Philologie. S. 18–20).
Curtius E. R. Goethe, Thomas Mann und Italien. S. 20.
Curtius E. R. Goethe, Thomas Mann und Italien. S. 22.
Можно вспомнить книгу дипломата Пьера Вьено «Les incertitudes allemandes» (1931), упомянутую у Курциуса в предисловии к «Немецкому духу». Вьено (проведший шесть лет в Германии) утверждал, что рассогласованность немецкой жизни, отсутствие какого бы то ни было единства, тотальный релятивизм во взглядах и оценках – это картина будущего для всей Европы. Сегментация общества и рассогласование взглядов в скором времени, говорит Вьено, дойдет и до Франции (английский рецензент, Уильям Хорсфел-Картер, утверждает, будто Вьено уже отстал от жизни, если его до сих удивляет образ мышления тогдашнего немца). В этом смысле оказывается, по Вьено, что Германия скорее опережает в общественном развитии другие европейские страны, а не запаздывает, как по Курциусу; впрочем, все противоречие здесь заключается в том, можно ли считать описанные тенденции «развитием» или же это, скорее, упадок. О явлении культурного «запаздывания» и его преодолении (на уникальном примере Испании) см. экскурс из «Европейской литературы и латинского Средневековья»: Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. Bern: Francke Verlag, 1954. S. 524–526; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье: в 2 т. / пер. Д. С. Колчигина. М.: ЯСК, 2020. Т. II. С. 211–214. В 2001 году понятие о «немецкой неопределенности», «немецких сомнениях» обновил (опираясь в какой-то мере именно на «Немецкий дух в опасности») и переосмыслил Клеменс фон Клемперер, см.: Klemperer K. von. German Incertitudes, 1914–1945: The Stones and the Cathedral. Westport: Praeger, 2001.
Стоит отметить, что это не первая и не последняя попытка составить такую книгу. Еще в середине XIX века выходила «Немецкая книга для чтения» Филиппа Ваккернагеля (Вильгельм Ваккернагель почти одновременно подготовил «Старонемецкую книгу для чтения» с примечательными историческими документами и позднесредневековой поэзией), а после появилась целая череда такого рода изданий для школьного пользования. Гофмансталь, впрочем, подошел к теме с другой стороны и подготовил не педагогическое, но духовное просветляющее издание, призванное увязать все характерно-немецкое воедино (есть и формальные различия в устройстве материала; кроме того, в гофмансталевскую книгу включены только прозаические фрагменты).
Hofmannsthal H. von. Deutsches Lesebuch. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 1952. S. VII.
Вопросы литературных канонов и их переменчивости во все годы занимали Курциуса; см.: Schulz-Buschhaus U. Curtius und Auerbach als Kanonbilder // Germanisch-romanische Monatsschrift. 2001. Bd. 51. S. 199–215; о превращении «мировой литературы» по Гёте в хрестоматийно-калейдоскопическую череду деканонизированных образцов без внутренней иерархии см.: Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. Bern: Francke Verlag, 1948. S. 273, 274; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 399, 400.
Курциус неоднократно критиковал ремесленность французского классицизма, производившего в поздние годы идеально отшлифованные «милые безделицы». «Опасность такой эстетики, – говорил Курциус в 1949 году, – заключается в ее отвлекающем воздействии; поэзия превращается в самодовольное жонглирование точеными банальностями» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. Bern: Francke Verlag, 1963. S. 349). Любопытно, что понятие «опасности для духа» Курциус впервые для себя (1921) вводит в связи с эстетизацией воспоминания; речь идет о «ретроспективном эстетическом наслаждении» у Марселя Пруста, причем, как показывает Курциус, сам Пруст осознавал эту опасность и глубоко анализировал связанные с ней «специфические перверсии духа» (Curtius E. R. Französischer geist im neuen Europa. Stuttgart; Berlin; Leipzig: Deutsche Verlags-Anstalt, 1925. S. 50, 51).
Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. Bern: Francke Verlag, 1948. S. 69; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 147.
Эта дискуссия восходит к несколько более ранней полемике Мориса Барреса и Виктора Клемперера о французской культурной политике на территории Эльзас-Лотарингии (по итогам Первой мировой). Курциус, автор книги о Барресе (Curtius E. R. Maurice Barrès und die geistigen Grundlagen des französischen Nationalismus. Bonn: F. Cohen, 1921), особенно тяжело воспринял такие слова, брошенные Барресом в этой полемике: «Французское произведение по немецкому вкусу соизмерять нельзя» (Barrès M. Question du Rhin // Revue de Genève. 1922. T. IV. Jan. – juin. P. 7). Одной фразой, говорит Курциус, Баррес перерезает саму возможность межнационального диалога и европейского взаимопонимания; французское понятие о «вкусе» в литературе Курциус разбирал неоднократно и в целом находил его неудовлетворительным для научного обихода. Мийе, настаивает Курциус, и вовсе доходит до абсурда, когда заявляет, что «в мирное время Германия делается крайне скучной» (Curtius E. R. Français et Allemands, peuvent-ils se comprendre? // Revue de Genève. 1922. T. V. Juillet – déc. P. 719); ссылаясь на свой опыт посещения «Декад Понтиньи», Курциус утверждает, что большинство мыслящих французов так или иначе заинтересовано в диалоге и проявляют живое любопытство ко всему, что связано с немецким духом.
Ibid. P. 715.
Ibid.
Ibid.
Ibid. P. 716.
«Cette „incongruence“ entre dans la définition de l’Allemagne» (Ibid.), и если ее отбрасывать, игнорировать, не признавать, то и о жизни нации говорить становится невозможно.
Ibid. P. 715, 716.
См., например, его оды «Lebenslauf, Das menschliche Leben» и «Die Heimat». Обращением к Гёльдерлину, что интересно, открывается и «Немецкий дух в опасности»; в целом Курциус, стоит отметить, довольно мало писал об этом авторе, и каждое упоминание Гёльдерлина в его сочинениях заслуживает особого внимания; в одной из последних своих заметок, уже в середине 1950‑х годов, Курциус с удивлением пишет о тогдашней молодежи: она неизменно «предана прошлому» и главными произведениями немецкой литературы считает творения Штифтера, Рильке и Гёльдерлина. Сам Курциус в 1929 году называл просвещенных немцев (как противоположность мещанам) die Hölderlin-Deutsche.
Curtius E. R. Français et Allemands, peuvent-ils se comprendre? P. 716. Позже, как известно, в «Европейской литературе и латинском Средневековье» Курциус широко развернул эту мысль и обстоятельно изложил свои взгляды на подобную периодизацию и схематизацию европейской истории.
Заметим, что правило это не вполне соблюдается как минимум в одном более позднем фрагменте; в 1932 году Курциус пишет Шарлю Дю Босу (Deutsch-französische Gespräche 1920–1950: la correspondance de Ernst Robert Curtius avec André Gide, Charles Du Bos et Válery Larbaud. Frankfurt: Klostermann, 1980. S. 314): «Я готовлю небольшую книгу о кризисе духа в Германии [sur la crise de l’esprit en Allemagne]. Вместе с этим я очень серьезно взялся за Платона и работаю над статьей о Хорхе Манрике, восхитительном испанском лирике XV века. Как же хочется найти убежище в sapientum templa serena [безмятежных храмах мудрецов; из Лукреция], скрывшись от политических и экономических забот, которые все нарастают с каждым днем». Здесь, впрочем, тоже можно обратить внимание, как Курциус видоизменяет формулировку со словом esprit: речь идет не о «кризисе немецкого духа», а о «кризисе духа в Германии». Соответственно, можно предполагать, что непереводимость слова Geist относится только к немецкому духу как частному проявлению духа всеобщего. О соотношении понятия Geist с представлениями о πνεῦμα и spiritus см.: Curtius E. R. Elemente der Bildung. Hrsg. von E.‑P. Wieckenberg, B. Picht. München: C. H. Beck, 2017. S. 90, 91. Приведенный фрагмент из письма Дю Босу интересен вдвойне, если обратить внимание на последнюю его фразу (о желании укрыться в безмятежности чистого познания) и сопоставить ее со скорым уходом Курциуса в медиевистику и объективную филологию.
Существует, как отмечает Эрнст-Петер Виккенберг, как минимум две попытки определить понятие духа применительно к работам Курциуса (Wieckenberg E.‑P. Nachwort // Curtius E. R. Elemente der Bildung. S. 303). Первое определение принадлежит Анне Крауме: «Дух той или иной страны – это, очевидно, все то, что снова и снова проявляется в культурных устремлениях этой страны; сумма отдельных культурных устремлений составляет, в свою очередь, европейский дух как таковой» (Kraume A. Das Europa der Literatur: Schriftsteller blicken auf den Kontinent (1815–1945). Berlin; New York, 2010. S. 21). Второе определение можно найти в книге Стефании Мюллер «Эрнст Роберт Курциус как публицист»; звучит оно следующим образом: «„Немецкий дух“ – это образ мышления, доминирующий среди „немцев“, то есть на первой линии немецких писателей и/или философов; в „немецком духе“ обнаруживаются корни всех главнейших духовных артефактов немецкой культуры» (Müller S. Ernst Robert Curtius als journalistischer Autor (1918–1932): Auffassungen über Deutschland und Frankreich im Spiegel seiner publizistischen Tätigkeit. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2008. S. 158, 159). Как можно заметить, определения эти сознательно составлены максимально обобщенно, но даже в таком виде, по словам Виккенберга, они применимы не в каждом случае, и конкретные примеры словоупотребления у Курциуса могут подразумевать и нечто не вполне укладывающееся в такие рамки. Учитывая, что сам Курциус неизменно исходил из того, что немецкий дух по существу своему просто не может быть определен в строгих формулировках, мы также воздерживаемся от попыток формально дефинировать явление «немецкого духа» по Курциусу. Интересно, что Гофмансталь в своей речи о духовном пространстве нации тоже пользуется максимально абстрактной формулировкой и характеризует национальный дух как «Нечто», ein Etwas (Hofmannsthal H. von. Das Schrifttum als geistiger Raum der Nation. Berlin: S. Fischer, 1933. S. 9; в русском переводе 1995 года эта абстракция почему-то метафоризирована и превращается в «завязь самобытности» (Гофмансталь фон Г. Избранное / пер. Ю. Архипова. М.: Искусство, 1995. С. 743)).
Ср. со словами из «Французского духа в новой Европе» (книга Курциуса, вышедшая в 1925 году): «Для французского самоощущения история есть сообщество великих умов, сосуществующих в едином пантеоне славы» (Curtius E. R. Französischer geist im neuen Europa. S. 343).
Curtius E. R. Goethe, Thomas Mann und Italien. S. 79.
Иногда такое взаимопроникновение идей оказывается удивительно плодотворным: например, второй том «Немецкой книги для чтения» открывается с рассуждений Гёте о свойствах гранита. Курциус, обращаясь к этому естественно-научному тексту, показывает на его примере, сколь самобытно у Гёте понятие о «достоинстве», и с этого начинает свою программную работу об основах целостного мировоззрения Гёте, знавшего вселенскую гармонию органического и неорганического: см. статью «Goethe – Grundzüge seiner Welt» 1949 года (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 70–85).
Ср.: Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. Potsdam: Gustav Kiepenheuer Verlag, 1923. S. 54; где сказано, что синтаксис чаще всего подчиняется «законам духа».
Curtius E. R. Goethe, Thomas Mann und Italien. S. 80.
См., например, статьи Курциуса «Hofmannsthal und die Romanität» (1929), «George, Hofmannsthal und Calderon» (1934), а также главу VII, посвященную метафорике, из «Европейской литературы и латинского Средневековья». Ключевая работа, в которой обосновывается понятие об «интеллектуально-нравственном авторитете» Гофмансталя: «Hofmannsthals deutsche Sendung» (1929). По цитируемости и упоминаемости в работах Курциуса Гофмансталь уступает разве что самому Гёте.
Слово «литература», говорит Гофмансталь, отмечено коннотациями с французской культурой и изящной словесностью; в таком – элитарном – смысле литература не способна выражать национальный дух и скреплять расколотую нацию. Поэтому Гофмансталь прибегает к более приземленному термину Schrifttum и призывает включать в это понятие не только книги, но вообще «любые письменные сообщения»: письма, записки, исторические анекдоты, политические и духовные манифесты, газетные статьи и т. д.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 19.
Ibid.
Hofmannsthal H. von. Das Schrifttum als geistiger Raum der Nation. S. 26. Вокруг этой идеи в 1920‑х годах заметно сблизились Курциус, Гофмансталь и Томас Элиот; непосредственно это можно наблюдать в тогдашних выпусках элиотовского журнала Criterion; см. статью Курциуса «T. S. Eliot als Kritiker» (1929) (Die Literatur. 1929. Okt. S. 11–15), в которой также затрагивается тема «консервативной революции» и соучастия в ней интеллектуалов со всех концов Европы.
Удивительно, но уже здесь – в 1929 году! – Курциус считает необходимым сделать несколько оговорок по поводу самого понятия «авторитет»: не следует, говорит он, связывать авторитет с авторитаризмом, с вождизмом, с властью как таковой. Вождь завоевывает и отстаивает свое положение, авторитет же «приобретается невольно и отправляется неоспоримо… как нечто самоочевидное, как явление природы» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 119). Нельзя в связи с этим не вспомнить ожесточенный спор Курциуса с Карлом Ясперсом, завязавшийся в 1949 году и касавшийся фигуры Гёте; по мысли Ясперса, после катастрофы Второй мировой немцы не имеют права создавать себе обожествленных кумиров, а в образе Гёте вновь сформировалось очередное представление о «вожде». Курциус видел в этом удар по немецкому духу как таковому; в рассуждениях о вождизме и авторитете видится раннее предвосхищение дискуссий такого рода. Скорее всего, на саму эту мысль Курциуса в 1929 году натолкнули размышления о «Круге Георге» и его авторитарных принципах; противопоставление Стефана Георге и Гофмансталя в работах Курциуса становится своего рода общим местом: Георге обычно описывается как гений скорее темный и как «вождь», Гофмансталь же занимает противоположное место и делается у Курциуса «авторитетом» и гением однозначно светлым. Эту литературную контрапозицию легко спроецировать и на социально-политические взгляды Курциуса: вспомним о первичном воплощении немецкого духа, практически неотделимого от литературной традиции. Стоит, помимо прочего, помнить, что и сама концепция «консервативной революции» в какой-то степени раскололась между Гофмансталем и Георге: первый, без особого успеха и не услышанный народом, призывал к чисто духовным преобразованиям, в то время как второй – Георге – сделался на какое-то (достаточно недолгое) время кумиром националистически настроенной молодежи, пусть даже и против собственной воли (в «Немецком духе» Курциус подчеркивает гуманистическую преданность Георге образу Эллады, стараясь всячески отъединить его фигуру от «нового варварства»).
Здесь можно обратить внимание на слово «инициативный»: ср. с последней главой «Немецкого духа в опасности», где, пользуясь формулировками Вячеслава Иванова, Курциус вводит понятие духовной инициации/инициативы, способной поддержать или даже возродить гуманистическую традицию; немецкий перевод «Переписки из двух углов» Курциус прочитал в конце 1931 года (см. его письмо Шарлю Дю Босу от декабря 1931 года: The Correspondence of Viacheslav Ivanov and Charles Du Bos. Ed. by J. Zarankin and M. Wachtel / Русско-итальянский архив. Salerno, 2001. Т. III. P. 524), и, соответственно, в 1929 году, говоря о Гофманстале, он фактически прозревает – на терминологическом уровне – будущую свою концепцию. Ср. также: Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. Bern: Francke Verlag, 1948. S. 400; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 552.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 119.
В том, что касается поиска оригинальности и тяготения к одиночеству, Курциус, очевидно, имеет в виду собственные слова Гофмансталя из той же речи о духовном пространстве нации: именно об этом, сравнивая немцев с французами (между прочим, еще один характерный для Курциуса прием, восходящий, пожалуй, еще к Гёрресу с его «Французским и немецким национальным характером»), говорит Гофмансталь, если у французов одиночество рассматривается только как антипод общения, то у немцев это самостоятельная ценность; если у французов оригинальность есть просто способ оживить традицию, то у немцев она делается самоцелью (Hofmannsthal H. von. Das Schrifttum als geistiger Raum der Nation. S. 11).
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 119, 120.
Кроме того, затрагивая уже область литературной социологии, Курциус специально отмечает парадоксальную, на его взгляд, неспособность немецкой молодежи (и особенно – ее политизированного крыла) воспринимать Гофмансталя как учителя и авторитета; ср. со словами из «Немецкого духа в опасности»: «К молодежи Гофмансталь [в своей речи 1927 года] обращаться уже не мог: она к тому времени уже замкнулась и ухо склоняла только к тому, что излагалось в партийных или общественно-политических листовках» (Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 19); далее он называет Гофмансталя «поэтом, которого, насколько я знаю, молодые люди практически не читают» (Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 69) и цитирует его слова без указания авторства: чтобы в том числе не оттолкнуть (!) молодого читателя немодным именем.
Цитатой из Вальтера Ратенау, клеймящей немецкий пролетариат и тенденции в народном образовании, Курциус в 1945 году завершил первый вариант будущего предисловия к «Европейской литературе и латинскому Средневековью» (Curtius E. R. Vorwort zu einem Buche über das lateinische Mittelalter und die europäischen Literaturen // Die Wandlung. 1946. November. № 11. S. 974); позднее этот фрагмент был опущен. См.: Колчигин Д. История духа как техника выживания // Неприкосновенный запас. 2002. № 148. С. 167.
Curtius E. R. Français et Allemands, peuvent-ils se comprendre? P. 722. В «Литературных первопроходцах новой Франции» Курциус отдельно останавливается на этом вопросе и называет тесную спайку духа и государственной политики типичной, характернейшей чертой французской культуры (Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. Potsdam: Gustav Kiepenheuer Verlag, 1923. S. 14). См. большую цитату из Даниэля Галеви, своего рода «Французский дух в опасности», в которой подробно описаны пагубные последствия дела Дрейфуса, сказывающиеся на французском духе как таковом: Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. S. 14–17.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 121.
Ibid.
Вспомним, что собственные занятия латинской литературой Курциус называет в военные и послевоенные годы своим «духовным алиби», «историческим алиби» (Ibid. S. 441; Lausberg H. Ernst Robert Curtius (1886–1956) / Hrsg. von A. Arens. Stuttgart: Steiner, 1993. S. 95).
Ср. со словами о Гофманстале: «великий космополит духа» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 120); в статье об испанском прозаике де Айале от 1931 года: «настоящий космополит, как в духовном плане, так и в земном… Сочинения Айалы в очередной раз доказывают, что высшее писательское напряжение, культурное и душевное, всегда происходит от столкновения национального, коренного со всемирным и общечеловеческим» (Ibid. S. 288).
Curtius E. R. Goethe, Thomas Mann und Italien. S. 24.
Хотя производные от «духа» так или иначе присутствовали в трудах Курциуса на всем протяжении 1920‑х годов: широко известна, например, его брошюра о синдикализме работников умственного труда [Geistesarbeiter] (1921) (Curtius E. R. Der Syndikalismus der Geistesarbeiter in Frankreich. Bonn: F. Cohen, 1921); книга о Морисе Барресе также имела подзаголовок «Духовные основания французского национализма» (1921).
Опять же в непосредственной связи с литературой: книга по большей части посвящена писателям (Прусту, Ларбо); есть в ней и историко-культурные главы, тоже неизменно возвращающиеся к теме писательства и письменной культуры; все завершается переводами Курциуса из Поля Валери – еще одна попытка максимально сблизить два духа, немецкий и французский (именно это Курциус считал своей главной задачей вплоть до начала 1930‑х годов).
Речь идет, во-первых, о французской культурной гегемонии 1650–1800 годов, когда Франция задала для Европы «всеобщий стиль», отразившийся и в литературе, и в архитектуре, и в самих формах нравственного, жизненного устройства; во-вторых, о мощном революционном импульсе начала XIX века, также шедшем из Франции и преобразившем социально-политический ландшафт Европы и навсегда возвысившие духовную ценность свободы, народовластия, прогресса. Интересно, что вторая волна французского влияния, по существу, перебила первую и, по Курциусу, схлынула только из‑за деятельности контрреволюционных мыслителей внутри самой Франции.
Curtius E. R. Französischer geist im neuen Europa. Stuttgart; Berlin; Leipzig: Deutsche Verlags-Anstalt, 1925. S. 289–291.
Curtius E. R. Französischer geist im neuen Europa. S. 296, 297.
Ibid. S. 297.
Цитируемый отрывок датирован в книге 1924 годом.
Курциус приводит слова Новалиса (фрагмент, по классификации Тика, из «Moralische Ansichten»): «Все германское отнюдь не стоит в государственных границах: точно так же как все романское, греческое или британское; речь идет об общих человеческих характерах, отдельные из которых тут или там могут преобладать»; цитата из Гёте: «Небесное царство и царство земное пространны в такой исключительной мере, что органы всех существ воспринять их могут лишь совокупно» (из письма Якоби от 1813 года) – особенно примечательна, поскольку Курциус снова приводит ее в последней главе «Немецкого духа в опасности».
Curtius E. R. Französischer geist im neuen Europa. S. 297, 298.
Вспомним здесь и первые слова из первой крупной книги Курциуса (Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich, 1919): «Жизнь духа в напряжении движется между двумя эпохами, между творчеством и проработкой. Сначала дух производит новые смыслы, а затем оплодотворяет их во всех сферах жизни» (Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. S. 5).
Curtius E. R. Französischer geist im neuen Europa. S. 306.
См., например, главу I из «Европейской литературы и латинского Средневековья», а также статью «Toynbees Geschichtslehre» (1948); позитивные антиподы Шпенглера, по Курциусу, – это Эрнст Трёльч («Историзм и его проблемы», 1922) и Арнольд Тойнби («Постижение истории», 1934–1939; более поздние тома Курциус отчасти не успел прокомментировать, отчасти просто не застал).
Так, например, в «Немецком духе» Курциус призывает ориентироваться на зарождающуюся американскую школу медиевистики, указующую европейцам путь к новому гуманизму (в американской лекции о «Средневековых основаниях западной мысли» 1950 года эта тема блестяще развита); в то же время саму американскую культуру он называет в этой книге «приложением» к культуре европейской (примерно тот же ход мысли – лишь намеками – прослеживается и в «Европейской литературе»); в поздних, пессимистических статьях из швейцарской газеты Die Tat (опубликованных под редакцией Макса Рихнера как «Büchertagebuch», 1960) Курциус вновь пишет о неотвратимых угрозах Европе со стороны двух всепоглощающих культур: американской с Запада и советской с Востока. Как можно заметить, отношение Курциуса к Соединенным Штатам колебалось в немалой степени в зависимости от ситуации в международной политике: так, США, как известно, не ратифицировали позорный для Германии Версальский договор, а с 1924 года заработал так называемый План Дауэса – Юнга, облегчавший для Германии выплату репараций; впрочем, из‑за начала Великой депрессии план этот рухнул и потянул за собой немецкую экономику; отсюда – двойственное отношение Курциуса к Штатам в Веймарский период (так, в «Немецком духе» он говорил о кабальной долговой зависимости, которая стала одним из поводов для тотальной политизации общества); в годы Второй мировой и сразу после нее отношение тоже естественным образом осциллировало.
Сама по себе концепция Хильшера во многом сходится с тем, что сам Курциус писал в 1922 году (см. выше о быстром распаде всех немецких империй): тем интереснее тот факт, что в 1932 году Курциус такого подхода уже не приемлет; «…мне, – говорит он, – в этом скорее видится какое-то невезение, а вовсе не роковая необходимость» (Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 45): возможно, именно в этом духе следует понимать слова о многократной победе «разрушительных» сил над «формирующими» из «Психологии немецкого духа».
Даже внутреннее богатство чисто национального духа может в некоторых случаях объясняться, по Курциусу, многообразием племен и родов, объединившихся в ходе исторического этногенеза до единой нации. Именно так Курциус пишет о французском духе: «…своим богатством он обязан разнообразию тех племен, от единства которых произросла французская нация» (Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. S. 173).
Цит. по: Müller S. Ernst Robert Curtius als journalistischer Autor (1918–1932): Auffassungen über Deutschland und Frankreich im Spiegel seiner publizistischen Tätigkeit. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2008. S. 192.
Так, Ауэрбах в статье «Эпилегомены к „Мимесису“» (1953) прямо говорит, что его главный труд «немыслим вне традиций романтики и гегельянства», а затем, в предисловии к своей последней книге (Auerbach E. Literatursprache und Publikum in der lateinischen Spätantike und im Mittelalter. Bern: Francke Verlag, 1958. S. 9–16; Ауэрбах Э. Литературный язык и публика в латинской поздней Античности и в Средневековье // Ауэрбах Э. Историческая топология / пер. Д. Колчигина. М.: ЯСК, 2022. С. 175–183) многократно указывает на прямую зависимость современной филологии от гердеровской традиции и в целом от романтического историзма. Лео Шпитцер посвятил оправданию романтизма статью «История духа против истории идей в приложении к гитлеризму» (1944; критика статьи Артура Лавджоя «The Meaning of Romanticism for the Historian of Ideas»; Spitzer L. Geistesgeschichte vs. History of Ideas as applied to Hitlerism // Journal of the History of Ideas. 1944. Vol. V. № 2. P. 191–203). Нужно отметить, что сама эта идея о борьбе с немецким романтизмом широко распространилась после 1945 года в зоне американской оккупации – так, например, на какое-то время там даже изымали из библиотек и из школьной программы «Детские и домашние сказки».
Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. S. 7.
Phelan A. The Weimar Dilemma: Intellectuals in the Weimar Republic. Manchester: Manchester University Press, 1985. P. 49.
Томас Манн как минимум дважды (в 1933 году и в 1955‑м) говорил о том, что Гофмансталь, при несомненном величии его программного выступления, допустил ошибку, использовав этот оборот из политической сферы; Гофмансталь, говорит Манн, просто не подумал о том, каким эхом его слово отзовется в немецких массах, «в какие уста» оно в конечном счете сумеет попасть (Mann T. Tagebücher: 1933–1934 / Hrsg. von P. de Mendelssohn. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 1977. S. 194; Weinzierl U. Hofmannsthal: Skizzen zu seinem Bild. Wien: Zsolnay, 2005. S. 44).
С. Л. Козлов с полным основанием предполагает, что свою статью 1929 года «Т. С. Элиот как критик» Курциус предал забвению и не включил в обобщающий сборник «Критических эссе» (1950; две другие статьи об Элиоте там присутствуют) именно из‑за того, что в статье этой высказывается сочувствующе-одобрительное мнение о «консервативной революции»: естественно, в гофмансталевском изводе, но в послевоенной Германии это уже требовало бы почти извинительных пояснений (Козлов С. Эрнст Роберт Курциус и его opus magnum // Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 28).
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 57.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 57.
Ibid. S. 123, 124.
Ср. с важнейшим рассуждением о сохранении форм и об их опустошении в «Европейской литературе и латинском Средневековье»: Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. S. 392–395; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 544–548.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 124.
Ibid. S. 126.
«Литературные первопроходцы новой Франции» (1919); «Морис Баррес и духовные основания французского национализма» (1921); «Бальзак» (1923); «Французский дух в новой Европе» (1925); «Французская культура» (1931). Еще до войны появилась книга «Фердинанд Брюнетьер: введение в историю французской критики» (1914).
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 86–99. Как нам уже приходилось отмечать (см.: Колчигин Д. Комментарии // Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. II. С. 150), Курциус любил историзацию высказывания, выступление «под маской» того или иного деятеля из прошлого; так, историю своей литературно-критической деятельности он комментирует через призму воспоминаний Сент-Бёва, а франко-немецкие свои начинания обобщает в статье о Фридрихе Шлегеле, с которым Курциуса неоднократно сравнивали (Nostitz von O. E. R. Curtius und der französische Geist // Wort und Wahrheit. 1953. № 8. S. 879; Kowal M. Introduction // Curtius E. R. Essays on European Literature. Princeton: Princeton University Press, 1973. P. X), и не только в положительном смысле (свою статью Курциус начинает с того, что немецкая историография по сей день «злокозненно порочит» имя Шлегеля и всячески выставляет его в дурном свете, не чураясь при этом решительно ничего, даже, например, вопросов внешности (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 86, 87)).
Ibid. S. 93.
Исключение здесь, как представляется, может составить книга 1952 года «Французский дух в XX веке»; впрочем, на деле это скорее «воспоминания о пройденном», а не новая книга: в сборник включены работы 1920‑х годов – вся книга «Литературные первопроходцы новой Франции», отдельные главы из «Французского духа в новой Европе», статьи о Жаке Маритене и Анри Бремоне (составлены из рецензий 1920‑х годов); единственная новая часть книги – послесловие с характерным названием «Взгляд назад из 1952 года». В качестве действительного исключения можно рассматривать эпилог к «Европейской литературе и латинскому Средневековью»: см. там параграф 3 под названием «Дух и форма», в котором подчеркивается взаимозависимость этих двух понятий.
Даже посвятительная надпись «Духу живому», которую, по предложению Фридриха Гундольфа, в 1931 года начертали у входа в новый корпус Гейдельбергского университета, при Гитлере была переиначена: «Духу немецкому». О девизе Гундольфа см.: Curtius E. R. Elemente der Bildung. Hrsg. von E.‑P. Wieckenberg, B. Picht. München: C. H. Beck, 2017. S. 91; где Курциус рассуждает о «жизни» как определяющей характеристике духа – «неживой» дух не может называться духом; Гундольф, как предполагает Курциус, опирался на библейские слова: «буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3: 6; у апостола Павла, по Курциусу, немало можно почерпнуть по части феноменологии духа); Новалис, говорит Курциус, предлагал называть философию «вивификацией», или оживотворением, по тем же самым основаниям.
См. об этом: Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 306–310.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 129, 130.
«Пылающее ядро духа», см.: Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. S. 185.
Так, например, хранилищем духа могла быть музыка, однако в новейшей истории она уже не выполняет такой функции и остается своего рода ностальгическим воспоминанием, былым домом духа; см.: Curtius E. R. Französischer geist im neuen Europa. S. 24.
В поздней статье «Античная риторика и сравнительное литературоведение» (1949) Курциус посвящает целый раздел вопросу о «литературе и национальном характере» (Curtius E. R. Gesammelte Aufsätze zur Romanischen Philologie. Bern: Francke Verlag, 1960. S. 18–20). Оттуда с неизбежностью следует, что национальный характер не равен национальному духу: Курциус указывает, что современным народам нельзя приписывать какой-то неизменный «характер», который выявлялся бы в любую эпоху; большинства современных наций тысячу лет назад не существовало, а «…преемственность английского, французского, итальянского склада характера через тысячи лет… это миф, объясняемый только национализмами XIX и XX столетий» (Curtius E. R. Gesammelte Aufsätze zur Romanischen Philologie. S. 18). Более того, представление о характере нации выявляет логическую проблему, порочный круг в доказательствах: «„Сущность“ нации выявляется в литературе и понятийных формулах. Затем понятия эти гипостазируются и в таком виде прилагаются к толкованию литературы. Национальный характер вынимают из того же сундука, в который его предварительно спрятали» (Curtius E. R. Gesammelte Aufsätze zur Romanischen Philologie. S. 19). Как кажется, последние замечания хотя бы отчасти касаются и национального духа; «позитивистский» период в творчестве Курциуса (начавшийся с 1933 года и высшее свое выражение получивший после 1945-го) не всегда и не во всем легко соприкасается с идеализмом 1918–1932 годов.
Так, к слабостям немецкого духа относится в первую очередь партикуляризм, или мозаичность; от постоянного внутреннего раскола немецкий дух подталкивает нацию к разного рода изоляционистским тенденциям – от антиобщественного ухода в себя и принципиальной замкнутости в собственном внутреннем мире до псевдоэлитарного национализма, ограждающего от иностранных влияний и таким образом изводящего сам немецкий дух как таковой, живущий всеевропейским взаимообогащением.
Кроме того, он может подвергаться порче и искажению; ср.: «Дух – это, наверное, единственная субстанция во всей бытийной сфере, принципиально подверженная порче: и речь может идти что о винном духе, что о „духе“ по Платону или по Леонардо. Впрочем, порча духа мыслима и возможна только в том случае, когда к его спиритуальной сущности примешивается что-то внедуховное или антидуховное» (Curtius E. R. Elemente der Bildung. S. 94).
Заключительная глава «Основ образовательной культуры», еще одна крупная работа Курциуса 1932 года, называется «О последних вещах» (имеется в виду католическое учение о quattuor novissima) и посвящена культурной эсхатологии, вопросу о смерти культур и суда над ними.
Здесь Курциус опирается на традиции немецкого историзма, заложенные Эрнстом Трёльчем; по Трёльчу, представление о «мировой истории» бесплодно и должно быть отвергнуто: невозможно выделить «человечество» как единый исторический субъект, и история человечества в действительности оказывается искусственно синтезированным спектром национальных историй (Трёльч Э. Историзм и его проблемы / пер. М. Левина и С. Сказкина. М.: Юрист, 1995. С. 608). Здесь, впрочем, нужно добавить, что «традицией» в полной мере эта система воззрений в описываемые годы еще не стала, так что Курциус в той же мере опирается, в какой и дорабатывает новую по тем временам концепцию. Позднее, в 1948 году Курциус утверждал, что историзм окончательно сформировался как школа только с появлением трудов Арнольда Тойнби: «Лишь вместе с историческим учением Тойнби историзм вышел на новый уровень: отныне, чего ожидал еще Трёльч, – он поступает на службу новому синтезу» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 357). Задачи историзма, таким образом, тесно соприкасаются с задачами духа как такового: постижение национальных культур и их синтез в рамках наднациональной истории (само слово societies – ключевой термин Тойнби – у Курциуса переводится именно как «культуры», а не как «общества»). Историзм, как утверждает Курциус в «Немецком духе», позволил преодолеть «европейскую тенденциозность», то есть ограниченную евроцентричность в ценностной и культурной картинах мира: «Теперь мы знаем, что единой человеческой культуры не существует, а есть череда культур, где-то друг с другом сосуществующих, где-то друг друга и замещающих… наша культура – одна из многих, и претендовать на воплощение всей культуры как таковой она никак не может… мы уже не навязываем свои нормы культурам Индии и Китая. Но в этом ограничении есть и новая свобода: свобода для себя. Чем больше взрастают неевропейские культуры, тем непосредственнее, свободнее и радостнее мы можем сами пользоваться нашим собственным правом: заново подкреплять родные нам формы культуры…» (Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 111).
Чуть более позднее феноменологическое и понятийное осмысление концепции «духа» см. в X главе «Основ образовательной культуры»: Curtius E. R. Elemente der Bildung. S. 84–96. Курциус подразделяет понятия о влечении (инстинктивном порыве), душе и духе и называет их троичное соединение типично человеческой характеристикой (инстинкт может быть животным, душа – мировой, а дух – божественным; только в человеке сочетаются все три начала (Curtius E. R. Elemente der Bildung. S. 88); отметим, что примерно в то же время (1929–1932) вышла фундаментальная работа Людвига Клагеса «Der Geist als Widersacher der Seele», с которой Курциус здесь заочно спорит. Там же Курциус вновь задается вопросом о том, можно ли хоть как-то определить явление «духа» – на понятийном, содержательном или формальном уровне; Фихте и Гегель, говорит он, приблизились к наиболее полному пониманию «духа», но для этого им потребовалась вся жизнь – в едином определении дух невыразим. Курциус обращает внимание на определение, которое встречается у Гёте в «Западно-восточном диване»: дух есть «высшее руководящее [начало]»; такая формулировка, сказано у Курциуса, тоже не может считаться удовлетворительной, но в ней указывается на одну неотъемлемую истину: дух призван руководить более низкими областями сознания и в чем-то определять их.
Речь идет о реконструированной системе взглядов на вопросы национального духа; систему эту Курциус – отчасти даже намеренно – не излагал в последовательном виде, поэтому опираться в какой-то степени приходится на отдельные формулы, оговорки, уточнения от разных лет. Тем не менее основные позиции, которые мы здесь изложили, сомнений не вызывают и чаще всего проговорены в текстах Курциуса многократно. Идея о духовном единстве Западной Европы вообще является центральной и ключевой во всем творчестве нашего автора.
В послесловии к «Немецкому духу в опасности» Курциус, говоря о незыблемой вере в дух, ссылается на средневековый гимн «Veni creator spiritus» и фактически отождествляет творческий культурно-исторический дух с духом творца, с Духом Святым. Этот теологический аспект развит в кн.: Curtius E. R. Elemente der Bildung. S. 90, 91.
Как мы увидим далее, название к этому времени уже было придумано; почему Курциус здесь его не упоминает – сказать сложно.
Цит. по: Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 300.
Ильза Курциус (в девичестве – Гзотшнайдер; 1907–2002) – супруга Курциуса с 15 февраля 1930 года; познакомились они в Гейдельбергском университете, где Ильза Гзотшнайдер училась, а Курциус (с 1925 года, благодаря содействую Гундольфа) преподавал.
Рудольф Кайзер (1889–1964) – ответственный редактор литературного журнала Die neue Rundschau; с 1935 года эмигрировал в Соединенные Штаты и преподавал в Брандейском университете.
Густав Клиппер (1879–1963) – тогдашний генеральный директор штутгартского издательства Deutsche Verlags-Anstalt, в котором вышло несколько книг Курциуса, включая «Французский дух в новой Европе» и «Немецкий дух в опасности»; после прихода нацистов к власти Клиппер (а он издавал многих откровенных антифашистов, включая Томаса Манна) был отстранен от управления издательством и даже попал в заключение, а сама Deutsche Verlags-Anstalt вошла в состав официального партийного издательства Franz-Eher-Verlag.
Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 300.
Ibid. S. 427.
См. изд.: Ernst Robert Curtius et l’idée d’Europe: actes du Colloque de Mulhouse et Thann des 29, 30 et 31 janvier 1992. Éd. par J. Bem, A. Guyaux. Paris: H. Champion, 1995. P. 329–392.
Письмо составлено на французском, название книги дается по-немецки; судя по вопросу Курциуса, название уже существовало и до этого письма.
Ernst Robert Curtius et l’idée d’Europe. P. 380.
Что тоже не вполне справедливо, поскольку на практике речь шла о непосредственном воплощении той духовно-политической программы, которую Курциус провозгласил в «Гуманизме как инициативе».
Thönnissen K. Ethos und Methode: zur Bestimmung von Beruf und Wesen der Metaliteratur nach Ernst Robert Curtius: [Dissertation]. Paderborn, 2000. S. 24.
Un état de fécondité intérieure; в терминах, связанных с плодовитостью, плодородием, плодотворностью, Курциус в немецких текстах очень часто описывает деятельность и функции духа как такового.
Здесь, в словах о la sécheresse, Курциус отсылает к мистическому богословию Иоанна Креста; «сухостью» в «Темной ночи» (кн. I, гл. 9, см.: Де ла Крус Х. Темная ночь / пер. Л. Винаровой. М.: Общедоступный православный университет, 2006. С. 54, 55) называется тяжелое, усердное служение своему делу, связанное с преодолением разного рода страданий; Курциус, соответственно, имеет в виду, что у него, наоборот, работа идет легко и свободно. Интерес к мистике Иоанна Креста у Курциуса можно привязать ко взаимообогащающему знакомству с Томасом Элиотом, тоже глубоко интересовавшимся этой темой; в 1949 году Курциус писал о некоторых мотивах из «Четырех квартетов», в которых также прослеживается тематика «Темной ночи» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 341).
Deutsch-französische Gespräche 1920–1950: la correspondance de Ernst Robert Curtius avec André Gide, Charles Du Bos et Válery Larbaud. Hrsg. von H. & J. M. Dieckmann. Frankfurt: Klostermann, 1980. S. 127.
Deutsch-französische Gespräche 1920–1950. S. 129.
Lange W.‑D. «Permets-moi de recourir une fois de plus à ta science». Ernst Robert Curtius und Jean de Menasce // «In Ihnen begegnet sich das Abendland». Bonner Vorträge zur Erinnerung an Ernst Robert Curtius / Hrsg. von W. D. Lange. Bonn: Bouvier Verlag, 1990. S. 211.
Позднее этот текст (с незначительными изменениями) вошел в качестве приложения в книгу «Критические эссе по европейской литературе» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 438–443). Предисловие это стало первой послевоенной публикацией Курциуса и во многом отмечено программным характером: Курциус суммирует свою критическую деятельность, обосновывает свое «историческое алиби» и поясняет переход к медиевистике.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 440.
Такая формулировка в публикации из Die Wandlung.
Речь идет о концепции «императорских добродетелей» (каждый правитель из римского канона «хороших императоров» и вообще прославленных viri illustres в целом увязывался с одной из сторон нравственного совершенства), которая пришла в народноязычную романскую литературу напрямую из римской традиции.
Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. S. 9; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 76.
Curtius E. R. Französischer Geist im zwanzigsten Jahrhundert. Bern: Francke Verlag, 1952. S. 527.
Lebensbewegtheit – это понятие в более поздние годы популяризовалось через работы Мартина Хайдеггера, но встречается оно еще у Георга Зиммеля, и, скорее всего, именно через него попало в лексикон Курциуса. Контекст самого понятия Курциус поясняет так: литературной критике, чтобы стать критикой жизненной, необходимо отойти от положения пассивного читательства и высказываться с точки зрения «живого и активного человека, изъявляющего свою волю», осознающего себя как единую совокупность разнообразных сил, умеющего направлять эти силы и самому принимать их направление в «творческой подвижности жизни» (Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. S. 184).
Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. S. 183.
Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. S. 184.
Ср. с тем, как дух прорывается от своего национально-ограниченного состояния к божественным сферам, обобщаясь вплоть до своего метафизического первоисточника.
См.: Бергсон А. Творческая эволюция / пер. В. Флеровой. М.: Терра – Книжный клуб, 2001. С. 79–82.
См., например, суждения об élan vital из «Европейской литературы и латинского Средневековья»: Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. S. 16; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 82, 83.
Curtius E. R. Die literarischen Wegbereiter des neuen Frankreich. S. 184.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 258.
См.: Ibid. S. 258.
С «Немецким духом в опасности», между прочим, их объединяет еще и крайне небольшой объем: по сути, все три работы (Шелера, Ортеги и Курциуса) представляют собой 100–170-страничные брошюры, но при этом они охватывают целые исторические эпохи, диагностируют проблемы современности и предлагают выход из сложившихся тупиков. Очевидно, компактность изложения тоже является неотъемлемой чертой «жизненной критики».
Эрнст Трёльч, как мы отмечали, называл понятие мировой истории пустым конструктом, скорее вредящим исторической науке. Шелер, со своей стороны, утверждает, что это понятие действительно было – изначально – искусственным обобщением национальных историй: но в Первой мировой войне оно вдруг овеществилось и осуществилось, поскольку с ее началом был запущен первый по-настоящему «мировой» процесс.
Scheler M. Die Ursachen des Deutschenhasses. Leipzig: Kurt Wolff, 1917. S. 8.
В данном случае мы выделяем именно этот аспект книги Шелера – главный для Курциуса, для понимания «Немецкого духа в опасности» – и оставляем за пределами обзора «причины ненависти» как таковые (среди которых: идеалистическая рабочая этика, см. также книгу Шелера «Der Formalismus in der Ethik und die materiale Wertethik», 1913; резкий отказ от подражания английскому образу жизни; мнимая милитаризация общества, см. также статью Шелера «Über Gesinnungs- und Zweckmilitarismus», 1913; отождествление немецких торговых представителей с немцами в целом и т. д.), поскольку в данном случае это выходит за пределы нашей темы. Отметим, впрочем, что специальную главу (Scheler M. Die Ursachen des Deutschenhasses. S. 173–187) Шелер посвящает внутригерманской реакции на внешнюю ненависть; он выделяет четыре типа реакций, каждый из которых считает разрушительным и непродуктивным: так, например, какая-то часть немецкого общества, говорит Шелер, воспринимает чужую ненависть как повод для гордости и гордыни, как свидетельство собственного величия, доказательство могущества и признание своих заслуг (здесь Шелер призывает пореже вспоминать о древнегерманском героическом идеале и почаще – о христианском: «Сердце христианского героя даже в бою и в страдании преисполнено кротостью, добротой и тайной нежностью» (Scheler M. Die Ursachen des Deutschenhasses. S. 180); еще один тип вредоносной реакции на ненависть – самобичевание: злоба, направленная извне, как будто укореняется в самом немецком духе и заставляет отдельных представителей интеллигенции провозглашать собственную нацию корнем мирового зла (здесь Шелер ссылается в качестве примера на книгу Гуго Пройса «Die Deutschen und die Politik», 1915 года); кроме того, в Швейцарии, говорит Шелер, возвысился и еще один тип реакции – попытки негерманских немцев «просвещать» и «приближать к цивилизованному миру» немцев внутри Германии: в этом Шелер усматривает, скорее, самодовольство и ложный элитаризм, чем искреннее желание вывести нацию из отверженного состояния; наконец, наиболее разрушительный и чаще всего встречающийся тип реакции – это ответная ненависть; здесь, по Шелеру, потенциально коренится главная опасность для будущего, поскольку сторонники ответной ненависти «не просто отказываются подавлять злые импульсы», но даже «сознательно прилагают волю и разум, чтобы только как можно сильнее разжечь это пламя в себе и в окружающих» (Scheler M. Die Ursachen des Deutschenhasses. S. 175) – разумеется, в какой-то момент это станет фактором одновременно разлагающим и взрывным: «Итак, давайте же отходить от четырех этих установок, и отходить как можно дальше! Нам нужно вести себя совершенно иначе, и внутри страны, и во внешних сношениях: нужно владеть собой и сдерживать аффективную ненависть; нужно, безусловно, держаться тех неисчерпаемых благ, что таит в себе немецкое существо, нужно верить – твердо, радостно, с гордостью, но без высокомерия – в высокую бесконечность того же немецкого существа; при этом не забывать о трезвой и хладнокровной самокритике, которая может и должна касаться всего немецкого во всех областях за все последние мирные годы» (Scheler M. Die Ursachen des Deutschenhasses. S. 184, 185). Если сопоставить эту программу с идейными принципами, на которых выстроен «Немецкий дух в опасности», то, как представляется, методологическая взаимосвязь веймарских работ Курциуса с социально-философскими обобщениями Шелера становится очевидной.
Scheler M. Die Ursachen des Deutschenhasses. S. 80–120.
Этим чувством, по Шелеру, проникнуты у немцев и философия, и литература, и изобразительное искусство, и сама «жизненная практика»; все конечное, оформленное, устроенное (что в бытии, что в изображении) воспринимается и проживается как случайное или вынужденное ограничение какого-то непостижимого, бесконечного движения, как своего рода «тягость», объясняющаяся недостатком, узостью человеческого восприятия. Ср. с тем, что Курциус пишет в первой редакции своей статьи «Abbau der Bildung» о соотношении «формы» французского духа с «содержанием» немецкого: Curtius E. R. Abbau der Bildung // Curtius E. R. L’abbandono della cultura / A cura di A. Genovesi. Torino: Aragno, 2010. S. 25.
Scheler M. Die Ursachen des Deutschenhasses. S. 97.
Scheler M. Die Ursachen des Deutschenhasses. S. 98.
См.: Scheler M. Schriften zur Soziologie und Weltanschauungslehre. S. 147–174. Курциус нигде на эту статью не ссылается, однако ее можно считать прямым дополнением к трактату о ненависти к немцам, и в этом смысле она в любом случае входит в тематический круг, тесно соприкасающийся с «Немецким духом в опасности».
Scheler M. Schriften zur Soziologie und Weltanschauungslehre. S. 148, 149.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 35, 36.
Саму эту форму Шелер характеризует как «одно из наиболее отвратительных и невыносимых новонемецких словообразований» (Scheler M. Schriften zur Soziologie und Weltanschauungslehre. S. 154); раздражение у него вызывает привычка тогдашних авторов прилагать само это понятие к высшим и благороднейшим явлениям немецкого духа; die Innerlichkeit в этом смысле означает необыкновенную нравственную, эмоциональную, мистическую глубину мысли и переживания. Особое лицемерие, говорит Шелер, заключается в том, что слово Innerlichkeit не встречается у поэтов или классиков-идеалистов: оно неожиданно прорывается только в позднейшие времена, когда Германия целиком перешла к «материализму и идеям внешней выгоды» (Scheler M. Schriften zur Soziologie und Weltanschauungslehre. S. 156).
Ibid. S. 155.
Ibid. S. 155, 156.
Ibid. S. 156, 157.
Ibid. S. 155.
Ibid. S. 157, 158.
Здесь можно вспомнить еще и о знаковой статье Юлиуса Штенцеля, филолога-антифашиста, пытавшегося в конце 1920‑х – начале 1930‑х годов бороться с засильем нацистской пропаганды в немецких университетах, – «Гуманизм и опасности современного мышления» (1928) (Stenzel J. Die Gefahren modernen Denkens und der Humanismus // Die Antike. Zeitschrift für Kunst und Kultur des klassischen Altertums. 1928. Bd. IV. S. 42–65). Штенцель тоже указывает на проблему безмерного индивидуализма «внутренней жизни» и называет гуманистическое образование единственным ответом на это «современное зло».
Scheler M. Schriften zur Soziologie und Weltanschauungslehre. S. 159.
Такое понятие встречается у него в «Причинах ненависти к немцам»; там же сказано, что «чувство внутреннего гетто» составляет первейшую опасность для всей немецкой духовной жизни (Scheler M. Die Ursachen des Deutschenhasses. S. 117).
Термином Innerlichkeit Курциус в «Немецком духе» не пользуется, зато он неоднократно говорит об изоляционизме и партикуляризме немецкого духа, а также об обратной стороне его глубины и непостижимости – иррационализме и накоплении «досознательного». Кроме того, Курциус подробно рассуждает о молодежи и ее решительном отходе от классико-гуманистических идеалов в пользу политизации и революционизма; очевидно, что это явление также следует рассматривать как реакцию на абсолютную инертность целого сословия псевдогуманитариев, перешедших ко «внутренней жизни» с ее забвением и безразличием; в 1924 году Курциус называет причиной немецкого гуманитарного упадка «…бурно у нас произросший индивидуализм, равно как и разные виды партикуляризма: региональный, конфессиональный, классово-культурный, мировоззренческий» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 258). Ср. также с уже процитированным фрагментом из статьи «Духовная миссия Гофмансталя»: главными негативными тенденциями немецкой мысли Курциус называет «бегство от мира, бегство от реальности, бегство от общества, стремление к одиночеству и погружению в себя»; оборот «Einsamkeit des eigenen Innern», опять же, возвращает к шелеровскому понятийному кругу.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 93, 94.
Называя погружение в себя «ложным» (eine falsche Innerlichkeit), Курциус как бы примиряет две точки зрения на само это понятие: с одной стороны, как следует заключить, существует «подлинная» Innerlichkeit (о ней говорят в связи с Майстером Экхартом и другими столпами общенемецкой духовности), а с другой – «ложная», искаженная (именно от нее исходят те духовные опасности, о которых говорил Шелер).
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 258.
Этот фрагмент касается уже не только «Бесхребетной Испании», но и еще одной небольшой ортеговской книги – «El tema de nuestro tiempo» (1923); в 1928 году вышел немецкий перевод этой книги, и в это издание вошла в качестве предисловия вторая часть «Испанских перспектив» Курциуса; представление о «местонахождении» истины тоже можно в какой-то степени возвести к немецкой школе историзма, тем более что Курциус отдельно подчеркивает глубокие познания Ортеги в том, что касается немецкой мысли того времени: «Мало кто из иностранцев столь же хорошо знаком с достижениями наших историков и философов, мало кто следит за ними столь же пристально, как Ортега» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 249, 250).
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 263, 264.
См. об этом подробнее: Колчигин Д. Фигура и действительность. Книга в поиске своего предмета: предисл. пер. // Ауэрбах Э. Историческая топология. М.: ЯСК, 2022. С. 20–62.
Кроме того, в поисках «хронических» и «топических» истин можно, наверное, усмотреть историческую перекличку с будущей теорией хронотопа у Михаила Бахтина; о параллелях между тремя представлениями об устойчивых литературных схемах (исторической топикой у Курциуса, теорией реализма у Ауэрбаха и теорией хронотопа у Бахтина) см. работу Кристофа Бека: Beck C. Geschichtsphilosophie als Provokation: Curtius, Auerbach, Bachtin: [Dissertation]. Potsdam, 2016.
Подробно об этом см.: Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 221–235, 387–400.
См.: Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 402.
Это не помешало некоторым библиографам указать на «третье издание» курциусовского «Немецкого духа», относящееся к 1933 году (см., например: Reiss H. Ernst Robert Curtius (1886–1956): Some Reflections on the Occasion of the Fortieth Anniversary of His Death // The Modern Language Review. 1996. Vol. 91. № 3. P. 651).
Приведенные в ст.: Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 224, 301.
Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 301.
Схожим образом в «Европейской литературе и латинском Средневековье» Курциус выносит в начало книги сразу десять эпиграфов и называет этот раздел «руководящими принципами» для всей работы. Об их значении см.: Колчигин Д. Комментарии. С. 289–296.
Как отмечается в ст.: Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 427.
Вергилиевское слово imperium к Германии XX века подходит, может быть, больше, чем к Трое как городу-государству.
То же касается и эпиграфа к IV главе; в некоторых вариантах, впрочем, этот вопросительный знак фигурирует и в тексте самой эклоги – в том оксфордском издании, однако же, которое Курциус очень любил, о котором писал и на которое ссылался, слова о варваре, завладевшем посевами, не имеют вопросительной интонации (см.: P. Vergili Maronis Opera. Virgil, with an introduction and notes / Ed. by T. K. Papillon, A. E. Haigh. Vol. I. Oxford: Clarendon Press, 1892. P. 3). Эпиграф к третьей главе – лишь часть вергилиевской фразы (далее сказано еще, что Юпитер, сделавший земледельчество тяжелой работой, заставил человеческий род вспахивать угодья, понуждая их голодом; Курциус, со своей стороны, говорит о том, что интеллектуального голода у тогдашнего немецкого студента заметно поубавилось, так что, соответственно, эту часть аналогии уже можно не проводить), однако у Курциуса эпиграф завершается твердо, одной точкой. В таком виде, пожалуй, стих Вергилия превращается в «жизненное правило», гному, ср.: Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. Bern: Francke Verlag, 1948. S. 65, 66; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 143.
Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. S. 195; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 305.
См. также: Козлов С. Эрнст Роберт Курциус и его opus magnum. С. 35.
Именно на нее Курциус ссылается в неопубликованном предисловии к неосуществленному послевоенному изданию «Немецкого духа в опасности»: с нее начинается итоговый сборник «Критических эссе» 1950 года; стоит отметить, что во вступительном слове к этому сборнику (оно датировано Пасхой 1950 года) Курциус говорит, что статью о Вергилии он написал по настоянию Макса Рихнера и добавляет к этому: «Сегодня о Вергилии я сказал бы уже не так, как в 1930‑м»; в нашем случае это замечание тем более ценно, поскольку на его примере можно подтвердить факт постепенной перемены методики Курциуса, самого способа высказывания о проблеме (о Вергилии в поздние годы Курциус сказал бы «не так», но не «не то») – кроме того, хронологическая близость этой работы к «Немецкому духу в опасности» позволяет в этом свете напрямую сопоставлять две этих работы. Заметим, что в предисловии к послевоенному изданию «Немецкого духа» Курциус прямо ссылается на статью «Вергилий», несмотря даже на произошедшие к тому времени идейные перемены.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 14.
Ibid.
Ibid.
Курциус всегда с иронией относился к юбилейному чествованию и, вероятно, именно поэтому специально оговаривает, что эту статью для Neue Schweizer Rundschau его настоятельно убедил написать Рихнер.
Ibid. S. 22.
Здесь, к слову, можно добавить, что Курциус был знаком со знаменитой работой Фрэзера и рассматривал ее влияние на Т. С. Элиота в своей статье 1927 года, посвященной поэме «The Waste Land».
Leiss A. Lo spirito italiano è in pericolo? // Il manifesto. 2002. 15 nov. № 273.
В 1931 году Курциус высоко оценил его книгу «Gott in Frankreich?», призванную разъяснить немецкой публике базовые основы французского мышления и образа жизни; в этом смысле книга Зибурга стоит в одном ряду с «Французской культурой» самого Курциуса.
Sieburg F. Es werde Deutschland. Frankfurt am Main: Societätsverlag, 1933. S. 82.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 69.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 23–30.
Программное предисловие, которое Борхардт предпослал своему переводу платоновского диалога «Ликей»: Borchardt R. Das Gespräch über Formen und Platons Lysis deutsch. Leipzig: J. Zeitler, 1905.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 24.
«Сравнительное жизнеописание» Борхардта и Курциуса – это отдельная тема; здесь укажем лишь на то, что 8 сентября 1902 года Рудольф Борхардт произнес свою ныне знаменитую «Речь о Гофманстале», которую интересно было бы сопоставить с работами Курциуса; в 1905 году речь была издана в виде брошюры (Borchardt R. Rede über Hofmannsthal. Leipzig: J. Zeitler, 1905) под девизом «Instaurando restaurat» [«Возобновляя, он восстанавливает»], в чем, конечно же, видится параллель с «реставрационной мыслью» Гофмансталя как прообразом продуктивного, творческого консерватизма у Курциуса.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 29.
Можно вспомнить о словах из «Немецкого духа в опасности»: «Когда исторические и творческие достопримечательности начинают намеренно обходить стороной, когда, вместе с этим, провозглашают о смерти классиков…» (Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 18, 19), – все это, по Курциусу, свидетельствует о «целенаправленной воле к культурному разложению». Само понятие о der Klassikertod в 1929 году ввел в обиход театральный критик левого толка Герберт Иеринг; в прессе 1929–1930 годов развернулась обширная дискуссия на эту тему – особенно выделялась статья Вальтера Шёнбруна, возглавлявшего на тот момент берлинскую гимназию принца Генриха (весьма символично, что в годы войны здание этой «гуманистической гимназии» было уничтожено, и сама школа была навсегда распущена), под названием «Бедственное положение уроков литературы». Шёнбрун со множеством примеров демонстрировал, что такое «смерть классиков» на практике, в системе школьного образования: немецкая учащаяся молодежь потеряла всякую связь с духом классической литературы, она со смехом встречает трагедии чуждых ей персонажей. Подробнее о споре вокруг «смерти классиков» см. в основополагающей работе Хорста-Иоахима Франка «Geschichte des Deutschunterrichts» (Frank H.‑J. Geschichte des Deutschunterrichts. Von den Anfängen bis 1945. München: Carl Hanser Verlag, 1973. S. 729–752). Стоит, между прочим, отметить, что глава о «смерти классиков», а вместе с ней – и весь раздел о школьном образовании в Веймарской республике заканчивается у Франка на Курциусе и на его «Немецком духе в опасности»; Франк в нескольких цитатах обобщает содержание этой книги и подводит общий итог: «Вместе с „народнической ненавистью к культуре“ и расизмом как ее „деструктивной формой“ ступает еще „социалистический товарищ“ в образе не менее опасного „социологизма“. На этом суждении, которое служит мостом от Веймарских проблем к современности, мы завершаем свое рассмотрение. „Искусственный, бессмысленный раскол“ между гуманизмом и национализмом, о котором с горечью пишет Курциус, не возник на исходе Веймарской республики. Этому противоречию, как показывает история немецкого образования, было на тот момент уже более века. Никакого синтеза так и не произошло. С 1933 года начинается страшный триумф национализма над гуманизмом и вместе с тем – обвальное падение исторической роли последнего» (Frank H.‑J. Geschichte des Deutschunterrichts. S. 752). Работа Франка, выстроенная на обширном историческом материале, доказывает, или дополнительно подтверждает, что «Немецкий дух в опасности» есть последнее, обобщающее высказывание «старой Германии», суммирующий труд и межевой камень между двумя совершенно разными эпохами, причем, пожалуй, речь вполне может идти об эпохах в европейской, а не только в немецкой истории, что опять же хорошо согласуется с неизменным курциусовским европеизмом.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 29.
Ibid.
Само представление Курциуса о гуманистическом меньшинстве тесно связано со взглядами Гёте и через эти взгляды в какой-то степени у Курциуса легитимируются (см. его позднюю, обобщающую статью «Гёте – основы его мировоззрения» 1949 года). Курциус называет это аристократическим индивидуализмом и призывает не путать само явление с элитарностью, поскольку элита, по историко-социологическому определению, есть меньшинство ведущее, в то время как «святое сообщество достойных людей» (формулировка Гёте из письма Цельтеру от 18 июня 1831 года) не формирует массы и вообще почти с ними не соприкасается; лозунгом здесь становятся слова Гёте из стихотворения «Vermächtnis» 1829 года: «Geselle dich zur kleinsten Schar».
Через семь лет к тем же выводам, не без влияния Курциуса, пришел Т. С. Элиот. Сам Курциус в своем послевоенном (1949) обзоре позднего творчества Элиота пишет об этом так: «В номере [журнала Criterion] от января 1939 года Элиот попрощался со своими читателями. В своих „последних словах“ он утверждал, что тот „европейский дух“, на содействие которому был рассчитан журнал, развеялся окончательно. Литература гибнет. Перед тем как жизнь возобновится, нас ждут тяжелые испытания, страшнее которых мы еще не видели… В ближайшем будущем, а может быть и дольше, культурную преемственность будет обеспечивать лишь небольшая горстка людей» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 329). Формулировки Элиота в высшей степени напоминают все то, что Курциус описывает и возвещает в «Гуманизме как инициативе». Стоит добавить, что Элиот хорошо знал «Немецкий дух в опасности» и был одним из первых зарубежных рецензентов этой книги; в своей рецензии 1932 года он называет пятую главу «…лучшим и наиболее разумным изложением „гуманистического“ подхода, какой мне только доводилось читать» (Eliot T. S. A Commentary [on E. R. Curtius’ «Deutscher Geist in Gefahr»] // Criterion. 1932. № 12. P. 74).
Mann T. Briefe 1937–1947. Hrsg. von E. Mann. Frankfurt: Fischer, 1963. S. 569.
Curtius E. R. Lo spirito tedesco in pericolo. A cura di A. Bercini. Città di Castello: Emil, 2018.
Есть, добавим, более ранний (2010) итальянский перевод статьи Курциуса «Abbau der Bildung»; он озаглавлен «L’abbandono della cultura» (Curtius E. R. L’abbandono della cultura. A cura di A. Genovesi. Torino: Aragno, 2010. P. 28–46); ср. с первым переводом этой статьи, французским, выполненным еще в 1931 году: «Abandon de la culture». Формы abbandono и abandon (как, пожалуй, и русское «упадок») не вполне передают «структурное» значение слова Abbau, связанного с демонтажем, разборкой, деконструкцией, – как противоположности к Aufbau, то есть строительству, сооружению, выстраиванию. Свою книгу «Elemente der Bildung» Курциус сравнивает со строением, возведенной постройкой (Curtius E. R. Elemente der Bildung. S. 18, 19); первая глава этой книги как раз посвящена упадку и восстановлению, демонтажу и построению, Abbau und Aufbau. Здесь стоит добавить пару слов о самих переводах «Немецкого духа в опасности». Т. С. Элиот в своей рецензии 1932 года говорил, что книга Курциуса в большей степени написана для Германии и вряд ли будет много переводиться (Eliot T. S. A Commentary. P. 73); парадоксальным образом прогноз Элиота и оправдался, и не оправдался. Дело в том, что книгу целиком действительно до сих пор переводили только дважды – на японский и итальянский языки. Тем не менее отдельные главы и статьи, лежащие в основе этих глав, переводились несколько раньше и несколько шире: «Гуманизм как инициативу» переводили на французский и испанский уже в 1932 году; «Упадок образовательной культуры» (на французский) – еще в 1931 году и т. д. Как бы то ни было, переводами эта книга Курциуса все-таки скорее обделена, что, следует полагать, в значительной степени связано с ее труднодоступностью после 1933 года.
Козлов С. Хронология жизни и творчества Эрнста Роберта Курциуса // Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. II. С. 548, 550.
Например, когда речь идет о трансляции национальной культуры через школьное восприятие «программ» как выборки сведений; и вообще во всех случаях, когда слову Bildung сопутствует определение вроде Schul-, Universitäts- или Erwachsenen-.
У Курциуса есть примеры взаимозаменяемости слов Bildung и Kultur; последнее может в каких-то случаях обозначать романскую или романизированную культуру, а первое – типично немецкую.
Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. Bd. II. Leipzig: S. Hirzel, 1860. S. 22, 23.
Curtius E. R. Elemente der Bildung. S. 29, 30.
Первые три строки взяты из вергилианского «Каталептона», а все дальнейшее – развитие темы от самого Курциуса. Прямая перекличка с античным текстом неслучайна и, следует полагать, призвана иллюстрировать саму гуманитарную идею, к которой Курциус здесь обращается.
Curtius E. R. Elemente der Bildung. S. 166.
Ibid. S. 148–151.
Thönnissen K. Ethos und Methode. S. 24.
Речь идет о книге «Литературная эстетика европейского Средневековья» Ганса Глунца (1937; против нее обращена статья Курциуса «К литературной эстетике Средневековья» 1938 года (Curtius E. R. Zur Literarästhetik des Mittelalters I, II, III // Zeitschrift für romanische Philologie. 1938. Bd. LVIII. S. 1–50, 129–232, 433–479). Весьма примечательно, что Курциус последовательно опускал слово «европейская» из названия этой книги, демонстративно называя ее просто «Литературной эстетикой Средневековья»; подробнее об этом см.: Колчигин Д. Комментарии. С. 511–514), а также о статье Густава Эрисмана «Основания системы рыцарских добродетелей» (1919; в пику Эрисману Курциус написал свою единственную крупную чисто германистическую (что здесь стоит скорее понимать как «антигерманистическую») работу – статью «Система рыцарских добродетелей» (1943). Статью эту в почти неизменном виде Курциус даже включил в свою «Европейскую литературу» (экскурс XVIII); как можно заметить, критикуемая работа Эрисмана во многом перекликается с более поздней статьей Наумана о культуре рыцарского сословия (1929), тем не менее о Наумане – на тот момент он был ректором Боннского университета и членом НСДАП – Курциус не пишет, и объектом показательной критики у него становится Эрисман с работой из веймарских времен. Примером подлинной, научной германистики Курциус неизменно считал работы Карла Эрдмана, минимум дважды решительно оспаривавшего нацистские исторические мифы: в том, что касается «иноземной тирании» Карла Великого (здесь Эрдман напрямую развенчивает картину мира по Фридриху Хильшеру и Альфреду Розенбергу), а также при мнимом обнаружении могилы короля Генриха I (распространению этой непроверенной новости содействовал Генрих Гиммлер).
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 24.
См. о пренебрежении Курциуса к спорту: Колчигин Д. История духа как техника выживания. С. 152.
Речь идет о пищевой добавке под названием Brotella, которую в 1920‑х годах производила ганноверская фабрика Вильгельма Хиллера; сам этот рекламный лозунг можно найти в журналах 1927 года; обыгрывается, возможно, понятие о бактериальных «культурах».
Curtius E. R. Abbau der Bildung. S. 14.
Из любопытных мелочей можно обратить еще внимание на то, как в книжной версии Курциус параллелизирует французское представление о citoyen с английским – о gentleman; в журнальной версии об Англии было сказано иное: когда на время приостанавливается забастовка, то полицейские и пролетарии в Англии могут сыграть друг с другом в футбол по неписаному закону fair play. Еще один момент: фраза «То же самое [что она ведет в тупик] можно сказать и о современной философии, склоняющейся в сторону ненависти к духу и разуму» остается в книге неизменной, однако в журнальной публикации Курциус к ней добавлял, что имеет в виду, «например, [Людвига] Клагеса». К словам о том, что антидуховный национализм есть «убийство всего немецкого, утопление его в революционном хаосе», Курциус в 1931 году добавлял: «И сегодняшняя переоцененная педагогика ничего с этим не может поделать». Сноска о культурных властях Пруссии написана специально для книги. Некоторых совсем незначительных изменений мы здесь не касаемся: кое-где Курциус добавляет эпитеты, кое-где отбивкой выделяет в тексте особенно важные фрагменты.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 15.
Curtius E. R. Abbau der Bildung. S. 14.
Таких замечаний предостаточно и в «Европейской литературе», см., например: Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. S. 15; Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье. Т. I. С. 81.
Ср.: Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 349, 350.
Curtius E. R. Abbau der Bildung. S. 15.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 15.
Ibid.
Curtius E. R. Abbau der Bildung. S. 16.
Ibid.
Фридрих Зибург в связи с «Немецким духом в опасности» тоже в первую очередь выделяет понятие о «ненависти к культуре» и говорит, что Курциус пишет о ней с «какой-то благородной яростью» (Sieburg F. Es werde Deutschland. Frankfurt am Main: Societätsverlag, 1933. S. 276).
См.: Destro E. «Im Zeitalter der Sprechchöre und Stoßtrupps haben Faust und Wilhelm Meister ihr Recht verloren». Bildungskrise und Kulturhass in Ernst Robert Curtius’ Deutscher Geist in Gefahr // Narrative des Humanismus in der Weimarer Republik und im Exil. Zur Aktualität einer kulturpolitischen Herausforderung für Europa. Leiden: Brill, 2023. S. 59–72.
Вспоминая свою книгу «Французская культура» 1931 года, он пишет: «С этой книгой я понял, что моя работа в области современной французской культуры завершена – по внутренним причинам. Непреодолимая духовная необходимость влекла меня к другой сфере исследований» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 439). Нельзя не добавить, что к 1932 году сама идея о едином франко-немецком пространстве европейской культуры уже казалась чистой утопией; в предисловии к «Немецкому духу в опасности» Курциус говорит: «Репарации, разоружение, плановое хозяйство, реформирование империи, парламентская система, немецко-французские взаимоотношения: за что ни возьмись, везде картина одна и та же – полный крах» (Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. Stuttgart; Berlin: Deutsche Verlags-Anstalt, 1932. S. 9); естественно, последний пункт – немецко-французские взаимоотношения – Курциуса волновал особенно, поскольку крах в данном случае был во многом его личной бедой: как минимум с 1919 года, как мы уже отмечали, Курциус занимался наведением духовных мостов с Францией; в этом отношении статья 1931 года стоит в одном ряду с целой серией публикаций.
Curtius E. R. Abbau der Bildung. S. 21–27.
Ср. с тем, как Гёльдерлин в стихотворении «An die Deutschen» 1799 года говорит о немцах, что они, как дети-фантазеры, «бедны делами и богаты идеями» (Spottet ja nicht des Kinds… / Denn, ihr Deutschen, auch ihr seid / Tatenarm und gedankenvoll).
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 33.
Curtius E. R. Nationalismus und Kultur // Die Neue Rundschau. 1931. № 12. S. 736.
В 1949 году против такого подхода выступил Лео Шпитцер (см.: Spitzer L. Zum Goethekult // Die Wandlung. 1949. August. № 4. S. 581–592); по его мнению, отождествление Гёте со всем духовным наследием нации, с духом нации и собственно с нацией как таковой неизбежно ведет к той самой выраженной политизации, от которой поклонники Гёте вроде бы пытаются его защитить.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 30, 31.
Это не считая еще нападок со стороны социалистов и социал-демократов, называвших Гёте омертвелым реликтом прошлого и всячески потешавшихся над попытками выстраивать национальное самосознание на таком материале; ср. со строками Вальтера Лирке (из стихотворения под названием «Goethe hochaktuell!»): «ein bisschen Goethe aus dem Grabe graben, // stärkt erstens immer das Kulturgewissen» […стоит вырыть кусочек Гёте из могилы – и сразу подкрепилось культурное самосознание] (Simplicissimus: «Goethe-Nummer». 1932. 20. März. № 51. S. 608).
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 30, 31.
В третьей главе «Немецкого духа в опасности» Курциус неоднократно ссылается на статью Ясперса «…könnte wieder eine Rangordnung im geistigen Leben fühlbar werden» 1931 года и присоединяется ко многим ясперсовским суждениям (примечательно, что это статья об иерархии ценностей в духовной и интеллектуальной жизни); на тот момент невозможно было представить, что в следующий «Год Гёте» – в принципиально иной Германии – врагом немецкого духа станет, в представлении Курциуса, уже сам Ясперс. Здесь нужно отметить, что один из аспектов курциусовской критики произошел фактически от издательской путаницы: речь Ясперса 1947 года, произнесенная на вручении премии Гёте (у Курциуса: «Карл Ясперс, с невероятным чувством такта, превратил вручение ему франкфуртской премии Гёте в выступление против Гёте» (Goethe im Urteil seiner Kritiker. Dokumente zur Wirkungeschichte Goethes in Deutschland 1773–1982. Hrsg. von K. R. Mandelkow. Bd. IV. München: C. H. Beck Verlag, 1984. S. 304)), позже была опубликована под новым названием и с неясным подзаголовком, заставляющим предположить, что приведенный текст есть фрагмент из новой, готовящейся к изданию книги Ясперса. Курциус, соответственно, решил, что Ясперс затеял целую кампанию против Гёте и намеревается повторить свои выпады в третий раз, теперь уже в целой книге (у Курциуса: «Видимо, базельский мыслитель решил действовать по принципу „Скажи все это трижды!“ [слова Мефистофеля]» (Goethe im Urteil seiner Kritiker. S. 304)). См. об этом: Carr G. R. Goethe or Jaspers? // Publications of the English Goethe Society. 1972. № 42. S. 37–64). Курциус, другими словами, увидел в действиях Ясперса тревожную систематичность, изначально им не присущую.
Слова Курциуса, которыми он завершает свою статью «Goethes Aktenführung» 1951 года (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 69).
Ясперсовскую критику Курциус обобщает в трех пунктах: 1) Гёте отвергал подлинно научное естествознание, воплощенное в методах Ньютона; 2) Гёте «отвергал трагическое»; 3) Гёте был «непостоянен в любви». Из первого каким-то образом следует, что Гёте нельзя считать авторитетом в области разума, из последнего – что его нельзя рассматривать как нравственный ориентир. Курциус считает эти два пункта воплощением мещанской морали и филистерства (к этому можно добавить, что поздние взгляды Ньютона, изложенные им, например, в книге «Уточненная хронология древних царств», мягко говоря, далеки от идеалов научной методологии). В целом первый и третий упреки Курциус считает чистой диффамацией и просто высмеивает со словами: «Всерьез опровергать подобные глупости – совершенно бессмысленно» (Goethe im Urteil seiner Kritiker. S. 305). Аргументированного ответа, считает Курциус, достоен только второй ясперсовский пункт, он же – наиболее возмутительный: если в первом и третьем случаях Ясперс просто воспроизводит устаревшие клише, логику «гувернанток и свистунов», то во втором пункте он – теперь уже сам – совершает логико-философскую ошибку и, по сути, обвиняет Гёте в несоответствии своей собственной, ясперсовской, философии. Гёте, говорит Ясперс, отвергает кантовскую концепцию радикального зла и решительно отворачивается от «бытийного разлома», от трагического тяготения к бездне, только через преодоление которого развивается подлинное «событие». Вся эта критика изложена в терминах философии Ясперса и имеет смысл только в ее пределах; как говорит Курциус, «…ни о каких „разломах“ ничего не слышали такие, например, малозначительные мыслители, как Платон, Аристотель, Лейбниц и Гегель… Их всех можно обвинять по тому же принципу» (Goethe im Urteil seiner Kritiker. S. 305). Ясперс, по Курциусу, демонстрирует «диктаторские притязания» своей философской системы, которая сама по себе имеет всякое право на существование, но никоим образом не является критерием для оценки творчества Гёте. Курциус последовательно отвергал любые анахронические конструкции, позволяющие толковать явления вне их исторического контекста: в случае с Ясперсом речь идет о наложении настоящего на прошлое, а, например, в случае с Ауэрбахом (Курциус решительно не принимал его учения о фигурализме, что стало главной темой их спора в Принстонском университете в октябре 1949 года – обсуждалась работа Ауэрбаха о политической теории Паскаля как фигуральной призме для критики современных тоталитарных режимов), наоборот – прошлое накладывалось на настоящее. Ср. также с тем, как в «Немецком духе» Курциус призывает не судить духовные течения по принципу их приложения к современности: «Недопустимо, к примеру, о гуманизме судить по тому, будет ли он ко времени в нынешней ситуации, есть ли теперь у него какие-то шансы» (Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 63, 64).
Goethe im Urteil seiner Kritiker. S. 307.
Газета Die Zeit специально обратилась тогда к Курциусу и Ясперсу, чтобы каждый из них подвел итоги ожесточенной дискуссии.
Полемика действительно была крайне, может быть, даже излишне ожесточенной; Мартин Хайдеггер в письме Ясперсу от 12 августа 1949 года называет выпады Курциуса «хамством» (здесь нужно учитывать, что одновременно сам Хайдеггер подвергся нападкам Лукача (статья «Heidegger Redivivus» 1949 года), поэтому остро воспринимал такие вещи); далее Хайдеггер пишет (из его слов, что здесь особенно любопытно, можно понять, какая слава настигла Курциуса после «Европейской литературы и латинского Средневековья»): «Но я все же никак не ожидал, что человек, ныне слывущий первым филологом в мире, так плохо читает. В Вашем докладе обнаруживается полная противоположность тому, что Вам приписывает К<урциус>» (Мартин Хайдеггер/Карл Ясперс. Переписка 1920–1963 / пер. И. Михайлова. М.: Ad Marginem, 2001. С. 252).
В это же время (1931) Курциус работал над одной из важнейших своих статей: «Гёте – основы его мировоззрения»; там подробно рассмотрено словарно-терминологическое единство между естественно-научными, поэтическими и бытовыми высказываниями Гёте; целостность личности, говорит Курциус, проявляется в умении усмотреть единство жизни и ее категорий во всех областях природы и духа: «Камень, цвет, животное, человек, история, земля и ее очертания – на все это Гёте смотрел одинаково ясным взором; у любой сферы есть высшее проявление, которое вполне можно обозначать одним и тем же словом. Ни до Гёте, ни после него так не поступали. Гёте постиг всю полноту природы и духа; облекая свои впечатления в слова, он озарял увиденное каким‑то торжественным сиянием. Мир, отраженный в глазах Гёте, во многом преображается. Он проясняется и возвышается» (Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 70). В частности, речь там заходит о концепциях благородного/яркого/светлого и недостойного/тускнеющего/помутневшего: ср. с приведенными словами Курциуса; там же, в статье 1949 года, Курциус еще раз цитирует слова, обращенные к Эккерману, которые приведены во второй главе «Немецкого духа» (о «помутнении», «потемнении» вновь обнаруженных истин): представление Гёте о существе и бытовании истины есть отражение его натурфилософских воззрений на свет и цвет, изложенных в трактате «К учению о цвете».
Curtius E. R. Goethe, Jaspers, Curtius. Ein Schlußwort in eigener Sache // Die Zeit. 1949. 2. Juni.
Словами Макса Рихнера, одного из ближайших друзей и коллег Курциуса: «Он [Курциус] восстал против гитлеровского курса в области культуры – 1932: „Немецкий дух в опасности“, – а затем закопался в науку» (Rychner M. Nachwort / Büchertagebuch. Bern: Francke Verlag, 1960. S. 113).
Стоит отметить, что журнал этот существовал с 1909 года и его идеологическое направление менялось неоднократно; достаточно сказать, что еще в 1928 году главным редактором немецкого Die Tat был антифашист-леволиберал Адам Кукхоф, в 1942 году казненный гестаповцами как организатор ячеек сопротивления, а позже, в 1969 году, посмертно награжденный орденом Красного Знамени. Националистическим Die Tat стал не раньше 1929 года, уже под управлением Ганса Церера. В 1933 году Церер опубликовал в журнале свою статью «Революция или реставрация?», явно задуманную как ответ на «Нацию или революцию?»; идею реставрации Церер понимает крайне превратно – как призыв к реставрации Германской империи, – а идею революции толкует как насильственный приход к власти социал-демократов; ни то ни другое, говорит Церер, невозможно (другое дело, что ни о том ни о другом не писал и Курциус).
Альфред Гугенберг – немецкий предприниматель, владевший крупным концерном из разного рода средств массовой информации; под его руководством Scherl-Verlag издавал несколько десятков периодических изданий.
Имеются в виду в первую очередь газеты Der Angriff и Völkischer Beobachter как печатные органы правого крыла НСДАП.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 36.
Ibid.
Курциус, что характерно, не называет ни одного имени: говорит он просто о Die Tat как явлении (вспомним, что из статьи о распаде образовательной культуры он также, для «Немецкого духа в опасности», удалил критическое упоминание о Людвиге Клагесе и сделал свое рассуждение о тупиковых ветвях современной философии более обобщенным, внеличностным): очевидно, «полемическое сочинение» задумывалось как идейное возражение целым интеллектуальным формациям, и насыщать его личными выпадами Курциус принципиально не собирался. Упомянем здесь нескольких главных представителей «круга die Tat»: это Ганс Церер (1899–1966; главный редактор и главный идеолог журнала с 1929 года), Эрнст Вильгельм Эшман (1904–1987; в Die Tat публиковался под целым рядом псевдонимов; по образованию, что примечательно в контексте «Немецкого духа», социолог; автор нескольких работ об итальянском фашизме), Фердинанд Фридрих Циммерман (1898–1967; в Die Tat публиковался как Фердинанд Фрид), Гизельхер Вирзинг (1907–1975; с 1933 года – новый главный редактор вновь переформатированного и отныне уже чисто гитлеровского Die Tat), Фридрих Вильгельм фон Эрцен (1898–1944). Судьбы этих людей в нацистской Германии оказались весьма различны: Церер и Эшман отошли на молчаливые позиции и напрямую никогда не поддерживали политику Третьего рейха; фон Эрцен сначала стал офицером вермахта, а затем перешел в группу антигитлеровского сопротивления; Циммерман и Вирзинг, напротив, с середины 1930‑х сделались убежденными нацистами и функционерами СС.
Характерна такая цереровская цитата: «Стоял вопрос: направо или налево? Ответ нами найден: направо и налево!» (Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 318).
Подробно о его взглядах и о левом крыле НСДАП в целом см.: Programmatik und Führerprinzip: das Problem des Strasser-Kreises in der NSDAP: eine historisch-politische Studie zum Verhältnis von sachlichem Programm und persönlicher Führung in einer totalitären Bewegung. Erlangen: Offsetdruck-Fotodruck J. Hogl, 1966; в частности, Штрассер выступал за полную национализацию промышленности и плановую экономику, а также критиковал расистскую повестку гитлеровского крыла.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 37.
Ср. с тем, как в конце второй главы он упрекает немецких националистов в том, что они подталкивают нацию к «бездне большевизма»; здесь, правда, речь идет об их геополитической недальновидности, о последствиях разрыва с романской Европой: лишившись выхода на Запад и Юг, немецкий дух неизбежно будет склоняться на Восток, а там его поджидают совершенно новые и доселе невиданные опасности.
Многие из авторов этого журнала и сам Церер в первую очередь были связаны с тем политическим направлением, которое вошло в историю как консервативная революция; здесь необходимо вспомнить о том специфическом понимании этого термина, которое прослеживается у Курциуса: см. выше о литературоцентричной консервативной революции по Гофмансталю; даже в те годы, когда Курциус еще пользовался понятием консервативной революции, оно никак не связывалось у него с правой политической идеей – в 1930‑х годах, как отчетливо видно по «Немецкому духу в опасности», Курциус (как, например, и Томас Манн, в ранние годы тоже касавшийся консервативно-революционной мысли) уже напрямую встал в оппозицию этому движению. Э.‑П. Виккенберг и вовсе говорит, что вторая глава «Немецкого духа в опасности» и вообще антинационалистическая позиция Курциуса направлены «против „консервативной революции“» (Wieckenberg E.‑P. Nachwort. S. 315).
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 42. 43.
Здесь, во второй главе «Немецкого духа», Курциус открыто проговаривает один аспект, который ранее, в других его рассуждениях о бытии национального духа, тоже предполагался, однако нигде не был окончательно сформулирован: если под влиянием тех или иных сил немецкий дух «впадает в отрицание» и оказывается отрезан от западной традиции в ее целостном, всеевропейском виде, то в таком случае он не просто лишается творческих сил на будущее, но и перестает каким бы то ни было способом соотноситься со своим собственным прошлым: вся немецкая культура, от ее средневековых оснований, так или иначе напитана образами, мифами и идеалами, воспринятыми от соприкосновения с романской традицией; псевдонационалистическая изоляция ведет к тому, что немцы перестают понимать собственно немецкое: «Стоит только Германии отвернуться от гуманизма и христианства, как навсегда закроются все дороги к Экхарту и Лютеру, к Гёте, Моцарту и Георге» (Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 47).
См.: Jehn P. Die Ermächtigung der Gegenrevolution. Zur Entwicklung der kulturideologischen Frankreich-Konzeption bei Curtius / Kritik der Frankreichforschung. Karlsruhe: Argument Verlag, 1977. S. 127.
В эпистолярном наследии Курциуса есть и более ранние примеры, по которым проясняется его общее отношение к национализму как таковому. В письме Зигфриду Келеру (28 августа 1924 года), например, Курциус даже связывает свое неприятие националистических тенденций с религиозным чувством: «Я меньше других связан с нацией, и коренится это вовсе не в духовном космополитизме начала XIX века, а в том скорее, что всем своим существом я глубоко сознаю совсем другую родину – небесную. Отсюда, наверное, и все несходство. Мое неприятие национализма отмечено религиозным характером» (Curtius E. R. Briefe aus einem halben Jahrhundert: Eine Auswahl / Hrsg. von F.‑R. Hausmann. Baden-Baden: Koerner, 2015. S. 169).
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 43.
Ibid. S. 50.
Curtius E. R. Kritische Essays zur europäischen Literatur. S. 369.
См.: Gibt es noch eine Universität? Zwist am Abgrund – eine Debatte in der Frankfurter Zeitung 1931/32. Hrsg. von D. Thomä. Göttingen: Wallstein Verlag, 2012.
Curtius E. R. Deutscher Geist in Gefahr. S. 55.