Немножко по-другому

Сентябрь

Марибел (соседка Лии по комнате)

– Я достану нам фальшивые удостоверения, – говорю я Лии, когда мы идем на занятия в первый день учебы.

– Что? Это же незаконно! – отвечает она.

Ее реакция меня не удивляет, хоть мы и живем в одной комнате всего четыре дня. Мне кажется, первые дни студенчества связывают людские судьбы, потому что у меня такое чувство, будто я знала Лию всегда.

Мне уже понятно, что она – отличная соседка. Она опрятная, вежливая, тихая, но при этом не зануда.

– Забудь о том, что это незаконно, – говорю. – Считай, что помогаешь местному бизнесу.

– У тебя извращенный взгляд на мир, Марибел.

– Будет весело! – продолжаю я, поднимая руки. За всю жизнь я выпивала всего дважды: один раз на свадьбе у сестры, и второй – на выпускном, но все равно знаю, что пить прикольно.

– Да я, вообще-то, не пью! – восклицает она, тоже вскидывая руки. Только теперь она смеется.

– А хочешь? – спрашиваю.

– Может быть.

– Я о том, что…

Я осекаюсь. Мы выходим на огромный зеленый луг, где расположена половина всех академических корпусов. Хочется на минутку остановиться и осознать, что я теперь – самая настоящая студентка.

– Наконец-то мы здесь, – говорю, окидывая взглядом университет. Лия в ответ улыбается.

– Да, надо как следует насладиться моментом… На какую пару идешь? – спрашивает она, в достаточной мере насладившись этим самым моментом.

– На историю Европы, часть вторую, – отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал максимально сдержанно.

– Смотри, нахватаешься там спойлеров, и потом, если решишься прослушать первую часть, будет уже неинтересно.

– Буду иметь в виду. А ты куда идешь?

– На писательское мастерство.

– Как у тебя получилось попасть на такой крутой и продвинутый курс, как писательское мастерство? – спрашиваю я, пока мы подходим к ступенькам корпуса для занятий английским языком. Она поворачивается ко мне и секунду идет спиной вперед, но тут же натыкается на симпатичного парня.

– Господи, – тоненьким голосом восклицает Лия, опускаясь на колени, чтобы помочь ему собрать вещи. – Прости, пожалуйста.

– Ничего, – отвечает он. Парень весьма мил, но кажется таким неуклюжим, пытаясь собрать все упавшие книги сразу.

– Точно? – спрашивает Лия.

Он кивает, не глядя на нее.

– Не хочу опоздать на пару в первый же день, – говорит она, бросая взгляд на меня, а потом снова на него.

Парень приседает, сгребает вещи в рюкзак.

Наконец он поднимает взгляд и неуверенно улыбается.

– Все нормально.

– Ну, раз нормально, то ладно, – говорит Лия. – Еще увидимся, Мар.

Я киваю и иду к себе в класс. Я только что стала свидетельницей первого милого студенческого знакомства. Кажется, такие здесь происходят сплошь и рядом.

Инга (преподаватель писательского мастерства)

Почему-то все всегда думают, что первый день учебы будет бодряще осенним, хотя на деле зачастую жарко и солнце палит как тысяча грилей фирмы Джорджа Формана.

Я стою перед новоиспеченными студентами, пришедшими на курс по писательскому мастерству, и оглядываю аудиторию, стараясь не вспотеть в тончайшей блузке. Выходя из дома утром, я спросила Пэм, как ей мой наряд. Она сообщила, что я будто сошла со страниц книги «Распутный домик в прериях». Понятия не имею, что это за домик, но все равно осталась довольна, что такой образ получился у меня сам собой.

Прыжком усаживаюсь на стол, следя, чтобы мини-юбка в стиле Лоры Инглз не задралась неприлично высоко, и наклоняюсь проверить время на телефоне. Дам им фору минуты в четыре. Сегодня первый день. Большинство студентов – старшекурсники, но вряд ли даже они бывали в этом закоулке нижнего яруса подвала. Клянусь, мы ниже уровня моря, я бы даже сказала, в самых глубинах ада, если бы не кондиционер.

Девятнадцать мест занято, а в списке двадцать семь ребят. Остается лишь надеяться, что лекцию пропустит нечетное их число. Ненавижу, когда на писательском мастерстве нечетное количество студентов: система летит к чертям, когда надо разбиться на пары.

Дверь открывается, и заходит мой ассистент.

– Привет, Коул, – говорю.

– Привет, Инга. Ну, что тут у нас? «Двадцать тысяч лье под водой»? – спрашивает он, смущенно обводя рукой аудиторию.

– И не говори. Придется каждый раз оставлять след из пивных орешков к моему кабинету.

– Почему из пивных?

– Если уж раскидываться едой, то такой, которую не любишь. Хорошие орехи я бы переводить не стала.

Дверь снова отворяется, и заходит студент номер двадцать. Он явно выбился из сил, запыхался, но, увидев, что мы с Коулом на него смотрим, застенчиво улыбается. Садится сбоку, ближе к двери, рядом с сердитым парнем и девушкой, на вид младше и беспокойнее остальных. Студент номер двадцать на мгновение встречается взглядом с девушкой, они оба краснеют и отворачиваются друг от друга.

Я снова бросаю взгляд на часы и откашливаюсь. Начинать у меня получается из рук вон плохо. Я преподаю этот свой курс уже десять лет, но каждый семестр запинаюсь на этапе знакомства. Вечно строю из себя крутую. Мне тридцать шесть, что и кому я пытаюсь доказать?

– Эй, эй, эй! – начинаю я и мысленно издаю стон. Надо реже смотреть повторы «Толстяка Альберта». Я хлопаю в ладоши: – Давайте начнем.

В этом семестре я хотя бы опустила слово «вечеринка». Однажды я начала с того, что сказала «Давайте начнем вечеринку», а закончила вступительную речь тирадой о том, что писательство – это как вечеринка: весело, но нет пива и вряд ли можно потанцевать.

Студенты внимательно на меня смотрят – все, кроме сердитого парнишки. Он чешет ухо и закатывает глаза. Видно, он не поклонник «Толстяка Альберта».

– Я – Инга Майерсон, а это – Коул… мой ассистент.

Фамилия Коула вылетела из головы, и я одними губами говорю ему «извини». Он пожимает плечами и улыбается.

– Если вы забрались в дебри Нарнии по ошибке, сообщаю: мы на курсе писательского мастерства.

Я начинаю обычную речь по предмету и попутно раздаю программу курса. Поставив процесс на автопилот, по ходу присматриваюсь к двум студентам, которых хочу в этом семестре видеть вместе. У меня к этому странный талант. Все началось, когда я работала ассистентом любимого профессора в магистратуре. Ей нравилось думать о студентах как о рассказах, которые она писала в голове, пока знакомилась с группами. Я пошла дальше, и рассказы превратились в любовные романы.

Как-то в конце девяностых я выбрала на семинаре пару молодых людей. Теперь они счастливо женаты, у них двое детишек. Они – моя самая удачная пара, но почти каждый семестр я замечаю новые парочки и как минимум потворствую флирту в классе.

– Сейчас сверюсь со списком, чтобы узнать вас по именам. На занятиях нам придется близко знакомиться, поэтому надеюсь, что никто не против. Нам с вами не стать писателями, если мы не узнаем друг дружку хоть на толику.

Злого паренька зовут Виктор. Запомню.

Нервную девочку – Азалия, но она быстро говорит: «Можно просто Лия» – после чего чуточку успокаивается.

Паренек, который зашел последним, – Гейб. Он спокойный, мне это нравится. У него такая осанка, что так и хочется попросить его выпрямиться, но у него наверняка есть мама, которой нравится говорить ему это.

Среди моих студентов есть девушка Хиллари, которая полностью соответствует моим представлениям об этом имени. По крайней мере, именно такими я представляла себе всех Хиллари, пока на сцене не появилась Хиллари Клинтон и не разрушила былые предрассудки относительно девушек с именем Хиллари. Например, встряхивать волосами и разговаривать с акцентом округа Вэлли. Когда нынешняя Хиллари встряхивает копной волос, мы словно возвращаемся лет на двадцать назад.

Кроме них, конечно, здесь есть и другие ребята, но эти четверо выделяются больше остальных.

Окончив перекличку, возвращаюсь к занятиям.

– У меня есть одна теория, – говорю.

– Что это демон, – говорит Лия так тихо, что я едва не пропускаю ее фразу мимо ушей и пропустила бы, если бы она испуганно не прикрыла рот ладонью. Вижу, как Гейб поворачивает голову в ее сторону и улыбается.

– Танцующий демон? – негромко уточняет он.

Тут я со своим любимым выражением лица, как у Руперта Жиля, говорю:

– Нет, тут что-то не так.

Кажется, шутку никто, кроме нас, не понял, но именно в этот момент я осознаю, что моей парой в этом семестре будут Гейб и Лия.

Быстрый обмен взглядами – это хорошо, но они поняли мою непроизвольную отсылку к «Баффи – истребительнице вампиров». Кажется, это мои родственные души. И еще мне радостно, что нынешние дети до сих пор смотрят «Баффи».

Теперь надо решить, как устроить их отношения.

Надеюсь, Коул мне подыграет. Раньше у меня бывали ассистенты, которые портили мне все веселье. Я гляжу на него: он как раз вскинул руки ладонями вверх и потряхивает ими, будто в джазовом танце. И понимаю, что мы на одной волне.

Скамейка (на лужайке)

Я – самая старая скамейка на этой лужайке, а уважения ко мне никакого.

Надо сказать, в моей работе есть свои плюсы. Время от времени. Иногда на меня нет-нет, да и присядет идеальный зад, однако не все они одинаковы.

Тот, что сейчас сидит на мне, вызывает уважение: такой зад я бы пригласила еще раз, если бы могла говорить. Лучше всего то, что он, по всей видимости, прикреплен к человеку, которому, кроме как посидеть, больше ничего не нужно. Ни болтать, ни ерзать, ни рисовать граффити или клеить жвачку. С таким можно свыкнуться.

– Гейб, – произносит голос рядом с ним. Эти ягодицы мне уже не нравятся. Их хозяин нарушил такую приятную тишину.

– Сэм, – отзывается обладатель хорошего зада.

– Ты заметил, что сидишь в миллиметре от птичьего помета?

– Ты за этим сюда пришел?

– Нет. Мама дала денег купить тебе обед в первый день учебы. Она волнуется, что ты мало ешь.

– С чего бы ей волноваться?

Представляю себе, как за этими словами следует многозначительный взгляд, которого, кажется, хватило, чтобы заставить лучший зад в моей жизни встать и уйти.

Сэм (брат Гейба)

– Ну как тебе первый день? – спрашиваю я.

Брат пожимает плечами. Он всегда неразговорчив, но последние девять месяцев будто совсем лишился дара речи.

– Я серьезно, скажи, что ответить маме, она ведь не поверит, что я отвел тебя обедать. Подумает, что я зажал деньги и купил себе пиво.

– Сфоткай, как я ем, – бормочет он.

– Хоть расскажи, как прошел день. – Я тяну его за руку, чтобы он остановился и посмотрел на меня. – Как старший брат я имею право заставить тебя говорить.

Он вздыхает:

– Ладно, скажи, что я устал сильнее, чем ожидал. Такое бывает, когда проводишь девять месяцев на диване. А в остальном все очень, очень хорошо.

– Ты устал? – стараюсь завязать разговор. Гейб ни с кем не делится. Он все держит в себе. И вдруг этот бука толкает меня в плечо. – Ай!

– А что она сама не спросит?

– Потому что думает: ты ей врешь.

– Ну и ладно. Зачем мы вообще это обсуждаем?

Мы уже собираемся уйти с лужайки, как нам машет девушка со скамейки, Гейбу и мне. Скорее всего, Гейбу, потому что я ее раньше не видел. Он машет в ответ: видно, и правда ему.

– Кто это?

– Да так, одна девчонка, – отвечает он.

– Давай пригласим ее на обед! Все равно она сидит просто так.

Я уже иду к ней, но он хватает меня за рюкзак и разворачивает:

– Не надо.

– У тебя не будет девушки, если каждую будешь так игнорить.

– Я ее не игнорил.

– Кажется, она болтает с белочкой.

– Она… не от мира сего.

– Откуда ты ее знаешь?

– Она ходит со мной на курсы писательского мастерства.

– А-а-а, великолепно. Как тебе предмет?

На этот вопрос он улыбается.

– На самом деле хорошо. Только я чуть не опоздал: не знал, что в корпусе английского языка двухуровневый подвал.

– А, так это было на втором уровне подвала. Да, я там бывал. О нем ходят легенды, но лишь некоторым довелось пережить нечто подобное на собственной шкуре. Я слышал о клане русалок, которые живут в туалете.

Удивительно: Гейб звонко смеется. Шутка так себе, но он последнее время редко хохочет. Ходит сам не свой. Я пытался втолковать это маме, вот только вряд ли она поняла. Мне кажется, она решила сама больше прикладывать усилий, но суть в том, что она здесь не помощник. Гейб должен справиться сам.

– В общем, профессор крутая, остальные ребята тоже нормальные. Все не так плохо.

Мы подходим к столовой. Я стараюсь добиться нового проявления эмоций, хотя знаю, что он этого не любит:

– Ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной об этом в любой момент.

Он закатывает глаза.

– Знаю, правда знаю.

Белка!

Я замечаю, как девочка ест арахис. Люблю орешки. Орешки, орешки, орешки. Желуди!

Я прыгаю по травке, веду себя мило и надеюсь, что мне повезет стащить упавший орешек. Что упало – то пропало.

Она глядит на меня и улыбается. Свезло! Ура!

Она нарочно роняет на землю арахис, и я его начинаю грызть. Потом она кидает еще один орешек на скамейку рядом с собой. Это что, ловушка?

Я не спеша уминаю первый, наблюдая за ней и пытаясь разглядеть, нет ли у нее клетки или коричневого пакета: вдруг она хочет меня поймать.

Кажется, горизонт чист. Я запрыгиваю на скамейку.

Она смотрит на двух парней, уходящих по лужайке.

– Как думаешь, это братья? – спрашивает она. – Глаза у них одинаковые и носы, кажется, тоже. Отсюда сложно разглядеть.

Я выпрямляюсь. Она обращается ко мне. Со мною раньше никто не заговаривал. Как бы хотелось знать человеческую речь, чтобы ей ответить.

Но вместо ответа я грызу орешек.

Виктор (сокурсник по писательскому мастерству)

Ненавижу этот предмет. Прошла всего неделя семестра, а я уже готов его проклинать.

Ненавижу тупые шутки профессора, ненавижу аудиторию и студентов в ней, а особенно – двух идиотов, которые садятся возле меня каждую долбаную пару. Из-за них мне охота выколоть себе глаза механическим карандашом.

Делаю пару глубоких вдохов. Надо успокоиться и пережить семестр. Только этот предмет вписывается в мое расписание, он нужен для окончания колледжа. Не хочу потом, в следующем семестре, брать литературу, когда придется сосредоточить силы на моей офигенной стажировке.

Серьезно, я-то думал, что все самые отвратные люди собрались на моем профильном предмете – парни с информатики порой так бесят. Но нет, литераторы – самые дурацкие ублюдки по эту сторону Миссисипи. Они считают себя глубокими, значительными личностями. Ну да, как же.

И если чувак сзади пнет мой стул еще раз, я не знаю, что сделаю. Физически я, вероятно, с ним не справлюсь, зато точно унижу в словесной схватке.

Пока я это обдумываю, он пинает стул снова, и я поворачиваюсь, чтобы убить его взглядом. Он выпрямляется, убирает длинные ноги в проход и начинает докапываться до девчонки рядом с ним. По крайней мере, до ее сумки: он случайно задевает ее ногой, и все содержимое вываливается к чертям.

Я не удивлен. У него большущий размер ступни. Мне кажется, его ноги прекрасно сочетаются с ее ненормально длинной шеей.

Он считает, что вещи лучше собирать, если сгибать при этом локти? Он как чудовище Франкенштейна: движения дерганые, а суставы неподвижны.

Я вполуха слушаю, как Йети невнятными звуками пытается извиниться, а Жирафиха пищит, что все в порядке.

Как же я их обоих ненавижу.

Сколько там еще до окончания семестра?

Боб (водитель автобуса)

Каждый день в автобусе ездят сотни ребят. Некоторые – настоящие симпатяги, попадаются полные засранцы, бывают и просто обычные. Одни шумные по-хорошему, другие – по-плохому. Всегда найдется парочка таких, которые выделяются на общем фоне. Иногда из-за яркой внешности, а иногда просто из-за вопроса логистики: они вечно сходят на странных остановках. Моя жена Марджи любит слушать обо всех них.

В последнее время я часто ей рассказывал о двух ребятах, парнишке и девушке. Они чем-то отличаются от остальных.

Я обратил внимание на парня из-за его привычки неуклюже держаться за поручень. Странно, что я знаю, как держаться правильно, а парнишка совсем не умеет. Он такой неуклюжий, ему будто больно за него держаться. Так и тянет научить его стоять, чтобы не было за него так страшно.

А потом, через пару дней, я понял: он так делает, чтобы изредка вторгаться в личное пространство девочки, даже когда автобус почти пуст. Но он никогда не подходит настолько близко, чтобы сесть с ней рядом, как будто ему нравится за нею наблюдать.

С девчонкой совсем другая история. Я всегда подмечаю тех, кто читает книгу в автобусе. Сам я не могу читать, пока сижу в движущейся машине или автобусе. Меня начинает укачивать.

Но она читает постоянно. А он всегда держится так, будто от поручня болит рука. А я сижу на своем месте и думаю о них.

Я торможу на следующей остановке. Они сходят вместе, хотя совсем друг с другом не разговаривают. Оба меня благодарят, а это редкость. Мне от этого радостно, хочется думать, что они заговорят друг с другом, но, наверно, мне не под силу управлять такими событиями.

Я наблюдаю, как они идут вдвоем, потом их пути расходятся: она идет к общежитиям, а он сворачивает в сторону студенческого центра. И тут меня окликает маленький дьяволенок: «Мы едем или как?»

Бывают же такие заразы среди детишек.

Кейси (друг Гейба)

Я уже почти дремлю, когда в дверь спальни кто-то стучит. Клянусь Богом, если это снова новенький из комнаты за кухней, я на нем сорвусь. Я ведь ничего не делаю, просто сплю, топать я никак не мог. А его послушать, так над ним словно лось живет или что-то вроде того.

Я свешиваю ноги с кровати и подтягиваюсь ближе к краю. Надо сказать, плюс маленькой комнаты – это возможность открывать дверь, не вставая с постели. За дверью стоит Гейб. Он смотрит прямо перед собой и делает озадаченное лицо, когда видит, что в дверном проеме перед ним никого нет.

– Привет! – говорю, садясь прямо и открывая дверь шире. Он опускает голову и улыбается.

– Не мог понять, как открылась дверь, – говорит он, сбрасывая с плеч рюкзак и подвигая компьютерное кресло. – Думал, ты ее чем-то оснастил.

– Я не из таких инженеров, – отвечаю.

– Что нового? – спрашивает он.

– Ничего особенного. Прилег поспать.

– Вот блин. Прости, надо было сначала написать. Пойду, – говорит он и встает. Такой уж Гейб человек. Он так боится наступить кому-нибудь на ногу, что даже не замечает, если человек сам этого хочет. Я, конечно, не хочу, чтобы мне в буквальном смысле наступали на ногу. Просто хочу сказать, что мне нравится проводить время с Гейбом, даже если он мешает мне спать.

– Нет, садись.

Он повинуется, потому что таков уж он. Когда я впервые встретил его на первом курсе, – а тогда я уже пару месяцев жил в одной комнате с его братом Сэмом, – меня поразило, насколько они разные. Гейб приезжал к нам на выходные, чтобы выбрать колледж, и я не ожидал, что Гейб окажется совсем не таким, как Сэм.

Там, где Сэм кричит и ведет себя чуть ли не бесстыдно, Гейб держится спокойно и саркастично. Но при всем его тихом характере без него здесь было скучно. Я ему об этом говорил каждый раз, когда ходил его навещать в прошлом году.

Он грызет ноготь большого пальца.

– Как дела? – спрашиваю, прислоняясь к стенке у кровати.

– Вполне себе хорошо. Я только что с пары по писательскому мастерству. Там есть девушка, которая полностью… завладела моим вниманием.

Он улыбается.

– Круто, но ты же знаешь, что я спрашивал не об этом.

Знаю, что он сам расскажет все, когда и если захочет, но частенько ему напоминаю, что я рядом и жду, когда он будет готов.

– Нет, но я хочу поговорить именно об этом, – отвечает он.

– Ладно, зато честно, – говорю. – Расскажи мне об этой цыпочке.

– Она тебе не «цыпочка».

– Ну, об этой юбке, доске, бабе.

– Ты в курсе, какой ты отвратительный?

– В курсе.

– Просто она со мной в одной группе, она классная, и я думаю, что надо бы с ней заговорить. На парах она всегда ведет себя спокойно. Один раз я перевернул ее рюкзак и вместо косого взгляда получил улыбку, она сказала, что все нормально.

– Как ее зовут?

– Лия.

Странно. Мы с Гейбом обычно не болтаем о девчонках. Или я болтаю, а он кивает, слушает и отчитывает меня за то, как паршиво я обхожусь с девушками. Я даже считал его асексуальным, но потом понял, что он настолько застенчив, что не знает, как себя с ними вести, и поэтому просто не обращает на них внимания.

– Ты с ней заговоришь?

– А с чего ты решил, что я с ней не говорил? Вдруг она меня ждет на улице в тюнингованном «ламборгини» и мы с ней уедем в закат.

Я поднимаю бровь, глядя на него.

– Ты бы не купил «ламборгини». Да и вообще, кто сейчас ездит на «ламборгини»?

– Ладно, подловил, – говорит он, поднимая руки, словно защищаясь. – Я с ней не разговаривал. Почти. Просто пробормотал «прости», когда пнул сумку, но разговора как такового не было.

– Тогда надо поговорить.

– Наверно. А еще можно любоваться ею на расстоянии, выдумывать в голове истории и притворяться, будто мы встречаемся.

– В смысле, преследовать?

– Называй это как хочешь, – отвечает он с серьезным выражением лица.

– Послушай, я не строю из себя большого брата, – начинаю я.

– Кстати, будь добр, не разболтай об этом моему «большому брату», – говорит он, изображая пальцами кавычки. – Я пока не хочу обсуждать это с Сэмом. Он же меня засмеет. Или того хуже: расскажет маме – и она тут же бросится выбирать украшения из цветов на свадьбу.

– Ладно, но это будет трудно, учитывая, что мы с ним живем в одной комнате.

Гейб пристально глядит на пустую кровать Сэма.

– Он ведь еще не скоро придет, да?

– Не-а, он, кажется, работает.

– Ладно, какой там у тебя братский совет?

– Она должна знать, что ты существуешь и что она тебе нравится. А если ничего с ней не хочешь, тогда неважно. Но ходить за ней по пятам не надо.

– Разумный совет. Спасибо, – говорит он и меняет тему.

Максин (официантка)

Меня постоянно спрашивают: «Максин, почему ты до сих пор работаешь официанткой в столовой, хотя тебе уже за семьдесят?» Я отвечаю, что работа помогает оставаться молодой. Одного им не говорю: что мне уже восемьдесят. Когда работаешь в студенческом городке, ребята приходят в столовую в любое время, вечно голодные, всегда говорят: «Привет, Максин!» Такое чувство, что у меня миллион внуков и при этом никаких семейных неурядиц.

Сегодня приятный, тихий вечер пятницы, конец сентября. Первый месяц учебы всегда пролетает быстро. Людей в столовой обычно много, они постоянно заходят и выходят. Но сегодня тихо.

В одной кабинке сидит компания девочек, в другой – группа мальчиков. Я знаю некоторых, в основном ребят. Они из одной бейсбольной команды, иногда шумят, но все хорошие, с приятными манерами. С такими девчонки не прочь пообщаться.

Может быть, в следующий раз случайно посажу их всех вместе. Я так уже делала, и это всегда срабатывало. Только моему боссу это не очень нравится. Говорит, мне нельзя так шутить с людьми, играть со столами. А я отвечаю ему: «Тю! Это ведь не Букингемский дворец!»

Обе компании вежливые, и это согревает мое холодное сердечко. Столько «пожалуйста» и «спасибо». Даже пару раз прозвучало «мэм», чего в наши дни почти не услышишь. В мои времена оно звучало повсеместно. Я в себе вымуштровала такую привычку.

Но я отвлеклась.

Я приметила двух милашек: они друг на дружку глядят круглыми глазами, когда думают, что никто на них не смотрит. Как только один из них замечает взгляд другого, то оба отводят глаза.

Это так прелестно, что не знаю, куда себя деть. Поэтому несу им бесплатный пирог и надеюсь, что этого достаточно, чтобы они снова сюда пришли.

Да, в самом деле надеюсь, что они скоро вернутся.

Дэнни (друг Лии)

– Как дела, цветочек? – спрашиваю, подходя к Лии из-за спины и хлопая ее по пятой точке.

– Дэнни! – вскрикивает она, оборачивается и обнимает меня долго и крепко. – Я ужасно по тебе скучала.

– Почему мы встречаемся всего раз в несколько недель?

– Сама не знаю.

Мы присаживаемся на ближайшую скамейку, стараясь не угодить в сухой птичий помет. Мы договорились пообедать со школьными друзьями, но до встречи еще есть время. Мы с Лией раньше часто ходили в театр, и я обрадовался, когда услышал, что она поступает в тот же университет, что и я. С момента окончания школы мы с ней виделись всего несколько раз, но мне всегда приятно, если выдается минутка поболтать ней.

– Ну, как жизнь?

– Хорошо, – отвечает она и широко улыбается.

– Выглядишь на восемьдесят пять миллионов долларов, – говорю я ей.

– В этом старье? – спрашивает она, приподнимая пальцами кардиган, который купила со мной на суперраспродаже в «Олд Нэви» прошлой зимой. Я смеюсь. – А ты как? Как тебе жизнь старшекурсника? – спрашивает она.

– Хорошо. Не знаю, будет ли третий курс отличаться от остальных. Сама знаешь, новый семестр, новые предметы и прочая ерунда, – говорю, блуждая взглядом по сторонам, и вскрикиваю, хватая ее за руку: – Боже мой!

– Что такое? Жук? Крыса? Таракан?

– Нет, – шепчу, наклоняясь к ней, – парень моей мечты.

Я беру ее голову и поворачиваю в нужном направлении.

– Гейб Кабрера – парень твоей мечты? – спрашивает она.

– Еще какой. Он потрясающий. Моя соседка по общежитию жила на первом курсе на одном этаже с ним, иногда мы бываем на общих собраниях. Однажды он даже со мной флиртовал, – хвалюсь я.

– Надо же.

– Он такой очаровательный. Из тех парней, которые потом внезапно оказываются геями. Например, ты не знаешь, что он гей, а он такой подкрадывается к тебе, и раз – он ГЕЙ!

– Не знала, что он гей.

– Ой, да точно, – говорю я ей. – Он однажды похвалил мои джинсы.

Кажется, Лия пытается осмыслить этот факт.

– Вдобавок к тому, что он с тобою флиртовал?

– Да, я же везунчик.

– Очевидно, да.

– Пошли, – говорю, увлекая ее вслед за собой.

– Мы же идем на встречу… – говорит она, показывая рукой в другую сторону.

– Мы и пойдем, но сначала немножко последим за Гейбом. До ресторана еще целых двадцать минут.

– Ладно, пошли.

Он успел уйти недалеко, просто вышел с лужайки на тротуар в направлении другого конца кампуса.

– Расскажи мне о Гейбе, – говорит она, пока мы идем. – Он ходит со мной на курсы писательского мастерства.

– Писательского мастерства? Ой, успокойся, сердечко, – говорю я.

– Мило, правда?

Она берет меня под руку и наклоняется ближе.

– Еще как. Я думал, у него другой основной предмет, например, физкультура или что-то в этом роде. А еще он в команде по бейсболу, а может, уже нет? Неважно. Раньше я его часто видел, а потом, в прошлом семестре, он пропал, будто сквозь землю провалился, так что я его не видел почти год. И уже начал беспокоиться, что он окончил колледж, перевелся или его исключили.

– Не разговаривай так громко, – бурчит она, – а то он тебя услышит.

Она права, надо быть осмотрительнее.

– Я так им увлекся. Он для меня – идеальная загадка.

– Он – идеальная загадка почти для всех.

– О да. Мне нравится, что он такой. Ради одного этого стоит все как следует продумать.

Она понимающе кивает.

– Я ведь тебя так и не спросил, – говорю, неохотно меняя тему, но зная, что вопрос надо поднять, пока я о нем не забыл. – Как тебе твоя соседка по комнате?

– Она хорошая! Ее зовут Марибел. Очень веселая, но при этом не язвит. И у нее потрясающие волосы. Мне постоянно хочется их потрогать.

– У тебя тоже хорошие волосы, – замечаю, похлопывая ее по короткому прямому бобу-каре.

– Не как у Марибел.

– Это мы еще поглядим.

– Она хочет достать нам фальшивые удостоверения, – Лия морщит нос.

– Это ведь отлично. Сможем постоянно гулять вместе! Или, по крайней мере, ты сможешь выбираться со мной, когда мне в следующем месяце наконец исполнится двадцать один.

– А у тебя нет поддельного удостоверения?

Я пожимаю плечами.

– Я подумал, что оно того не стоит. В большинство клубов пускают с восемнадцати, а там я могу и не пить. И так как день рождения у меня в октябре, я все равно старше всех своих друзей.

Она улыбается.

– А теперь давай вернемся к делу. Никто толком не знает, где Гейб пропадал. Друзья наверняка в курсе, но мне нравится представлять, что он был за границей или заботился об умирающем родственнике, что-нибудь такое, романтичное.

– Это разве не сюжет фильма «Десять причин моей ненависти»?

– Покойся с миром, Хит, – автоматически проговариваю я. – Но да, наверно, там какая-то заурядная причина: типа его родителям не хватило денег или его ненадолго куда-то перевели и ему там не понравилось.

– Давай притворимся, что он был за границей.

Я обдумываю ее предложение:

– Но если бы он уезжал из страны, из этого не стали бы делать тайну.

– А вдруг это была не тайна, а что-то такое, чего не знаешь лично ты?

– Ну, в моем общежитии есть девушка, Морин, – ты еще с ней познакомишься, – так вот, она жила с ним на одном этаже, и хоть они не общались близко, она знает тех, кто с ним дружит, но они на вопрос, где он был, всегда отвечают уклончиво.

Лия смотрит с подозрением:

– Значит, его друзей напрямую спрашивают, где он был, а они не отвечают?

– Ну, не знаю, спрашивала ли Мо-Мо напрямую. Но вроде бы да.

– А вдруг он был в центре реабилитации? – говорит она.

– Он не похож на наркомана, хотя, раз был в бейсбольной команде, может, и сидел на стероидах.

– Или на анаболиках, или на «най-квиле».

– На реабилитацию из-за «най-квила» не кладут, это же сироп от кашля.

– Ты в курсе, что порой не понимаешь шуток и воспринимаешь глупости всерьез?

Я запрокидываю голову и смеюсь.

– А вдруг это был метамфетамин в кристаллах или сексуальная зависимость?! – говорю я театральным шепотом.

– Да ну тебя, Дэн. Если он хотя бы наполовину настолько загадочен, как ты говоришь, он, скорее всего, работает за границей тату-мастером у королевы Англии или что-то типа того.

– Напрашивается вопрос: какое тату набила бы себе королева Англии?

– Корги в короне, – отвечает она глазом не моргнув. – А какое тату набил бы себе Гейб?

Он идет впереди нас на несколько кварталов. Мы следуем за ним со скоростью ленивцев, пора бы уже повернуть, но его красная футболка еще виднеется вдалеке.

– Татуировку со словом «мама», – говорю я ухмыляясь.

– Точно, прямо на бицепсе.

– Ага.

– А ты уверен, что он гей? – спрашивает она с грустным видом.

– Вполне, – говорю я и чешу голову. – Мой гей-радар иногда ломается, но такое бывает нечасто.

Она улыбается.

– Тогда наша задача – свести вас вместе и выяснить, почему он в прошлом семестре так загадочно исчез.

– Да, согласен.

Мы пожимаем друг другу руки, чтобы скрепить договор, и после этого идем за долларовыми такос в «Каса дель Соль».

Пэм (жена Инги)

– Прошло уже несколько недель с начала семестра. Я обязана знать: кто твоя парочка на этот раз? – спрашиваю, когда садимся ужинать в пятницу вечером. Мы редко едим вместе, но если это случается, то обязательно в пятницу вечером.

– Не верится, что я тебе до сих пор не рассказала, – говорит Инга, и глаза у нее загораются. – На этот раз у меня мальчик и девочка, Гейб и Лия. И они прелестные, поверь, так оно и есть.

– Ты так обо всех говоришь, – отвечаю я, откидываясь на спинку стула и потягивая вино. Она закатывает глаза:

– Они все прелестные, но эти двое – особенно. У меня такое чувство, что я нашла бы их где угодно, не только в группе.

– Ты и это раньше говорила.

– Да, знаю! Из них вышел бы прекрасный материал для книги. На днях она зачитывала в классе короткое сочинение, а он, по-моему, пускал на нее слюни.

– Может, он пришел от стоматолога.

– Зачем ты меня подначиваешь? – спрашивает она, глядя на меня. – У них намечается роман. Говорю тебе, быть такого не может, чтобы его у них не случилось. Между ними химия, ее нельзя не заметить. Даже не знаю, в чем тут дело, но приложу все силы, чтобы свести их вместе.

Я качаю головой, хоть и не могу сдержать улыбку. У моей девочки страсть к сводничеству.

– Или, по крайней мере, заставлю их поговорить друг с другом.

– По очень крайней мере, – соглашаюсь, дразня ее. Она пропускает мою реплику мимо ушей и продолжает:

– Они почти каждую пару сидят рядом. Иногда между ними садится Виктор, – говорит она, состроив мину.

– Будь ты проклят, Виктор! – говорю, потрясая кулаками. – Что за Виктор?

– Из тех, кому приходится добирать предмет по необходимости.

– А, из этих.

– У него хватило наглости прийти ко мне в кабинет в рабочие часы и попросить внести поправки в расписание курса в пользу его личного графика. Так хотелось ему вмазать.

– Вечно находится такой.

– Он напоминает мне индуса из «Дрянных девчонок»…

– Кевина Гнапора, – тут же подхватываю я.

– Да! Только страшнее, потому что ему не нравится мой предмет. Я волнуюсь, как бы он чего не поджег. Он как сточный колодец посреди моего оазиса писательского мастерства.

– Знаю таких людей.

– Так вот, иногда они садятся рядом. Когда один из них смотрит на другого, он будто вот-вот что-то скажет, а потом берет и отворачивается, как только другой чувствует, что на него смотрят, и поднимает голову.

– А, проблема правильного выбора момента.

– Это как раз хуже всего. Но Гейб и Лия влюбятся друг в друга, попомни мои слова, – говорит она, стуча пальцем по столу, чтобы поставить точку в своем утверждении.

– Запомнила.

Несколько минут мы молча едим.

– Ну а что нового в мире астрофизики? – спрашивает она.

– Мы женаты уже пять лет, а ты до сих пор не имеешь представления о том, чем я занимаюсь весь день.

– Нет, не имею.