Ненависть

Глава 1

На рассвете центральные кварталы окружили солдаты в черной форме СС. Пришлось два часа торчать, любуясь спектаклем. Эсэсовцы орали на зевак, распугивали ранних прохожих, бряцали оружием, всем видом корча из себя хозяев этого города. Обыскали несколько домов, вывели двух напуганных мужчин с разбитыми лицами, и миловидную девку, вроде задержали особо опасную банду, распространявшую антигерманскую агитацию под видом запрещенных американских фильмов и порно. Все проделали чисто, изящно, не оставляя следов. Увы, утро, лучшее время для мусорщика Рудольфа Штольке, было бесцельно потеряно из-за этих красавцев, со сдвоенной руной «зиг» на шевронах и кевларовых шлемах.
Подъемник мусоровоза привычно загудел, переворачивая контейнер в кузов. Начало мая великолепно: солнышко пригревало, птички чирикали, рабочий день спорился. Немецкий Урал в это время года наиболее приятен для проживания. Впереди жаркое, насмешливо короткое лето, позволяющее перевести дух перед суровой, убийственной, кажущейся бесконечной зимой, когда пар от дыхания примерзает на морде, а снега наметает выше первого этажа. Рудольф невольно передернулся, вспомнив как в минувшем феврале замерзли бойцы охранного батальона. Патрулировали на снегоходе и заблудились в пургу. Нашли их неделю назад. Вернее то немногое что осталось: оружие, обрывки обмундирования, личные вещи. Лесное зверье даже косточки растащило, брр. Проклятое место.
Последний контейнер опустошился и Руди затанцевал вокруг мусорки с метлой и лопатой, насвистывая привязавшийся мотив модной песенки. Время двенадцати нет, а основная работа закончена, осталось заехать в Маленькую Баварию, элитный район городка. Там проблем с мусором не бывает, всегда кристальная чистота. Это здесь, в рабочих кварталах, нет, нет, да кто-нибудь умудрится вывернуть ведро мимо бака, дело плёвое для местных обитателей далеких от чистоты крови и расы. А Маленькая Бавария район исключительно для граждан Рейха, а чтобы стать гражданином надо родиться немцем или заслужить это высокое звание тяжелым трудом на благо Германии. Иного выхода нет.
Рудольф прыгнул за руль и тяжелый МАН плавно тронулся с места. На идеально прямых улицах, утопающих в зелени, ни души, все на работе, Рейх не поощряет безделье, за подобные фокусы в кутузку сажают, в компанию таких же неудачников и мышей. Большинство населения Эккенталя, а это без малого десять тысяч человек, горбатятся на местном медеплавильном комбинате, пыхтящим горьким дымом в тридцати километрах от города. Две трети из них наемные рабочие со всех концов Рейха, приехавшие в погоне за большими деньгами и льготами. Работают в зауралье вахтовым методом, так экономически выгоднее, чем создавать огромные города с раздутой инфраструктурой. Сколько народа сменилось за эти годы? Кратковременные знакомства, друзья на сезон, сотни лиц стершихся из памяти. Крикливые турки, гостеприимные хорваты, спокойные прибалты, хвастливые, склочные поляки. Однажды, года два назад приезжали даже испанцы, веселые, чернявые ребята, вечно бренчащие на гитарах. А как они играли в футбол! Надолго, правда, не задержались, чуть осень укусила за носы легким морозцем, расторгли контракт и погрузились на поезд, клятвенно обещая вернуться. Обманули конечно. Остальная треть жителей Эккенталя - унтертаны, такие как сам Рудольф, потомки диких племен, населявших эту суровую землю до прихода третьего рейха. Не граждане, второй сорт. Подданные, с массой обязанностей и минимумом прав. Скамейки для унтертанов, автобусы для унтертанов, магазины для унтертанов. Не вздумай перепутать, знай свое место. Не нравится, выметайся. Немцы, пришедшие в середине прошлого века на эти первобытные территории, построили города, разведали полезные ископаемые, проложили дороги сквозь бескрайние леса, болота и вечную мерзлоту. Немцы великодушно позволили местным аборигенам жить рядом с собой, и выбирать между европейскими ценностями и азиатской безнравственностью. Аборигенов и сейчас достаточно в окрестной тайге, те, кто поумнее пришли работать на Рейх, а остальные, закоренелые в варварстве и дикости продолжали жить по-звериному. Их просто не замечают, Германия не может быть одинаково благосклонна ко всем. Тем более большинство коренного населения – унтерменши, неполноценные, гремучая смесь рас и народов, неспособная к самоорганизации. Им не нужна цивилизация и культура, они привыкли ютиться в своих убогих, деревянных домишках, пить водку и плодиться без всяких ограничений.
Штольке с тоской посмотрел на внешнюю сторону левой кисти. На стыке большого и указательного, под кожей, топорщился небольшой бугорок. Вот она злосчастная метка, клеймо отделяющее его от заветной мечты. Чип идентификации, заменяющий паспорт, страховку и медицинскую карту. Вся информация на владельца: где, с кем, сколько раз. Удобная штука. Особенно для полиции и СД. Одно касание сканера и ты вскрыт подопытным кроликом на операционном столе. Чип старый, из первых серий, свободно блуждает под кожей в радиусе сантиметрового круга и нещадно зудит. Сейчас ставят совсем незаметные, размером с рисовое зерно. Один укол и свободен.  Однажды, придет время, и чип будет перекодирован, открыв Рудольфу дверь в новую, счастливую жизнь гражданина великой Германии. Эту клятву он дал себе в детстве, наблюдая как из шикарных «Мерседесов», выходят офицеры, и исчезают в дверях ослепительно сияющих ресторанов, окруженные самыми шикарными дамами по эту сторону Уральских гор. Рудольф зубами выгрызет себе эту красивую жизнь. Жалкое звание унтертана не для него!
Мусоровоз скрипнул подвеской и замер на светофоре в окружении однотипных, простеньких общежитий. Внутри множество комнат. Общая кухня, общий душ, общий сортир. Простой принцип: проснулся, ушел на работу, вернулся, завалился спать. Утром все начинается вновь, пока не истечет время контракта. Условия спартанские, но Рудольф и ему подобные не имеют и этого. Унтертаны живут в общих казармах и выполняют самую грязную и низкооплачиваемую работу: мусорщики, уборщики, грузчики, слуги. Койка, тумбочка, матрас, одеяло. Семейным дают махонькие квартирки, хочешь улучшения жилищных условий – женись и рожай, Рейху нужны солдаты, маленькие, белокурые бестии. Штольке передернулся, ну уж нет, пока не будет гражданства он не станет обрекать своих детей на жизнь, которой живет. Его дети будут немцами, пусть не по крови, но по духу и паспорту, папочка позаботится. Никаких казарм для унтертанов, школ для унтертанов, больниц для унтертанов, все только по высшему классу.
Грузовик миновал парк, проехал КПП с охраной и оказался в святая святых, Маленькой Баварии, районе аккуратных двухэтажных коттеджей, ажурных заборчиков, благоухающих цветников и тенистых аллей. Здесь всегда испытываешь благоговейный ужас. Здесь живут немцы. Рудольф незаметно для себя выпрямил спину. Надо равняться. Скоро, очень скоро ты будешь одним из них. Ну почти…
В отличие от основной части Эккенталя, вымирающей на буднях, Маленькая Бавария кипела жизнью: прогуливались мамы с колясками, щелкали ножницами садовники, суетилась прислуга, в открытое окно мусоровоза потекли одуряющие ароматы кофе и свежего, хрустящего хлеба. Здесь живут избранные: инженеры, квалифицированные рабочие, военные, врачи, заводское начальство и их семьи. Немцы так же работают вахтой, многие до самой пенсии, но потом всегда уезжают в Германию. Рудольф не знал ни одного случая, чтобы немец остался в городе навсегда. Понять их несложно, придет время, и он сам уедет отсюда, подальше из этого ужасного, промерзшего края со слякотным, противным межсезоньем, куцым летом и тучами комарья. Уедет в Европу, далекую, манящую и прекрасную, виденную лишь в книгах и на экране телевизора.
Он свернул в переулок и принялся за работу. Четыре контейнера: бумага, пластик, стекло, пищевые отходы, за два года на этой должности, еще ни разу не видел, чтобы кто–то перепутал. Знаменитая немецкая аккуратность. Рудольф поздоровался с проходящей мимо немкой, стараясь не пялиться на огромную, мягкую грудь:
– Добрый день, фрау Марта!
– Здравствуй, Рудольф, – улыбнулась женщина. – Как дела?
– Хорошо фрау Марта, спасибо фрау Марта! – Рудольф едва не запрыгал от радости. – Работаю!
– Похвально Рудольф, ты большой молодец, я всегда ставлю тебя в пример своим обормотам, – одобрила немка и назидательно сказала пухлому мальчику лет десяти, нетерпеливо переминающемуся рядом. – Бери пример с Рудольфа, Пауль.
– От него помойкой воняет, – скорчил брезгливую физиономию Пауль. – Фу, гадость какая, мама, не разговаривай с ним, – и потянул женщину прочь.
– Пауль, немедленно извинись!
– Вот еще, папа говорит унтертаны животные, а мне, ведь, не придёт в голову извиняться перед собакой.
– Прекрати, Пауль! Дома я тебя накажу, – немка виновато улыбнулась. – Не обижайся Рудольф. Мы до универсама прогуляться решили, хочется сладенького. До свидания, молодой человек.
– Всего хорошего фрау Марта! – Руди завистливо посмотрел вслед. Мелкий сучёнок оглянулся, и исподтишка показал средний палец. Ничего, когда нибудь и Рудольф будет ходить в магазины, где витрины ломятся от первосортных товаров, и будет покупать что захочется, и машина будет и телевизор и собственный дом. Рейх предоставляет сотни возможностей для работящих и предприимчивых. И тогда он открутит мерзкому мальчику голову.
Через десять минут Руди закончил, впереди две последние точки и часовой перерыв. Останется отвезти добычу на мусороперерабатывающий завод, и можно строить планы на вечер.
На обед Рудольф подъехал без пятнадцати два. В столовой немноголюдно и тихо. Он пококетничал с девушками на раздаче, и уединился за столиком в дальнем углу. В меню был наваристый суп с куриными потрошками, тушеная капуста, кофе и сладкая булочка. Рудольф жадно сглотнул и принялся за еду.
По большому телевизору под потолком показывали новости. В США демонстрации против безработицы и нищеты. Полиция разгоняет толпу слезоточивым газом и резиновыми пулями. Людей избивают дубинками и тащат в автобусы. Совсем молоденькая девушка трясет транспарантом, истошно кричит и падает под градом ударов. Полицейский, с перекошенной рожей, закрывает объектив камеры. Вот до чего доводит власть евреев. Ничего, скоро американский народ одумается, поднимет восстание и свергнет продажное, коррумпированное правительство, идущее на поводу у магнатов и негров. А до этого две сверхдержавы будут грозить друг другу всепоглощающим, ядерным пламенем. В Бразилии экономический кризис и неконтролируемая преступность. Голодные, тощие дети со вздувшимися животами тянут ручонки за подаянием. Наглядный пример как бывает, если страну населяют одни полукровки и выродки. В Африке очередная война. Ничего нового. Рудольф отвернулся.
Стену напротив занимала детально прорисованная карта Германской империи. По позвоночнику прошла легкая дрожь. Великая Германия от Атлантического океана, до Уральских гор, от ледяных северных морей до раскаленных песков Сахары. Города, атомные станции, линии железных дорог, дублированные скоростными автобанами. Все это Третий Рейх. Багровым цветом выделена территория фатерлянда в тысяча девятьсот тридцать девятом. Любой карапуз, еще вчера гунькающий и пускающий пузыри, знает эту историю. Как Германия, словно феникс, восстала из пепла, выдержала невиданное нашествие с востока и запада, опрокинула врагов и принесла народам Европы свободу, изобилие и процветание в новом, прекрасном и справедливом мире. Все это создал один человек – Адольф Гитлер. Его портрет выше карты. Волевое лицо, целеустремленный взгляд, знаменитые усики, военная форма. Простой солдат, прошедший путь до правителя великой империи. Герой и отец нации. Пример для каждого немца.
Черт, – выругался Рудольф, увидев, как в его сторону направился сосед по казарме Олли Гейнрих, тощий, конопатый парень работающий в автомастерской. Принесла нелегкая.
– Привет! – осклабился Олли. – Я присяду? – и не дожидаясь ответа плюхнулся на стул.
– Привет, – обреченно кивнул Рудольф, готовясь выслушать массу «полезнейшей» информации о любовных  интрижках, тачках и ценах на запчасти.
– Слышал о происшествии? – понизил голос Олли.
– А должен был? – насторожился Рудольф.
– Ну ты даешь, – хохотнул рыжий. – Все знают, а ты ушами хлопаешь, привык в мусоре своем ковыряться !– и заметив, как Штольке напрягся, примирительно вскинул руки. – Шутка друг, просто юмор, – и прошептал единственное страшное слово. – Террористы.
Рудольф инстинктивно сжался. Террористы. Редко, три-четыре раза в год они появляются из проклятого леса, убивают, насилуют, грабят и растворяются без следа.
– Где? – выдохнул он, забыв о еде.
– У Гердена, напали на колонну, всех убили,– состроил зверскую рожу Олли. – Большая банда, отборные головорезы, вроде даже комиссаров там видели!  Настоящие звери.
Тут Рудольф напрягся еще больше. Герден, городок лесозаготовителей всего в тридцати километрах, впервые на памяти террористы появились так близко от Эккенталя. Раньше нападения и убийства случались где-то совсем далеко, вроде чужие проблемы, а теперь бандиты совсем рядом. Ну и дела.
– Да ты не бойся, – беспечно отмахнулся Олли. – Район оцепили, ни одна тварь не уйдет. Наших привлекли, затемно еще выехали.
– Я не боюсь, – огрызнулся Рудольф. «Наши» - это специальный, полицейский батальон, отвечающий за внешнюю охрану города. Патрулируют окрестности, контролируют дороги, участвуют в антитеррористических операциях. Опасная и почетная работа, нечета мусорщику или рабочему. Форма, знаки различия, оружие, мечта идиота. Рудольф хотел попасть в батальон, но судьба распорядилась иначе. Ему тупо не повезло, готовился, подал документы, рекомендации и не срослось. Происхождение подвело. Сирота из приюта не смог доказать комиссии чистоту крови. В единственном документе найденном в пыльном приютском архиве значилось: «ребенок изъят во время спецоперации по уничтожению базы террористов двенадцатого июня тысяча девятьсот девяносто седьмого года, в районе Голчинских болот, родителей установить не представляется возможным». Клеймо на всю жизнь. Вдруг родители были евреями или хуже того, большевиками? Ненависть к этим людям сопровождала Рудольфа всю его жизнь. Сколько раз он представлял, как убивает их своими руками, лишь бы не зачали ребенка в грязной берлоге посреди бескрайних лесов. Он ненавидел этих ничтожных людишек и был безмерно благодарен неизвестному немецкому солдату, не давшему умереть истошно верещащему, годовалому мальчику. На память ему остался шрам от ожога, волной сморщенной кожи и рубцов, спускающийся от левого плеча к пояснице.
– Скоро вернуться должны. Терров постреляют, самым отличившимся гражданство в руки свалится, – завистливо вздохнул Олли. – Везунчики. Это ты будешь мусор лет сорок в шары катать, как навозный жучара, а я в машинном масле плавать, пока заработаем. Хотя, с другой стороны, можно и пулю получить, – закончил он и засобирался. – Ну пока, я побежал, будут новости, расскажу. Вечером созвонимся!
Рудольф вяло кивнул в ответ, дожевывая булку с изюмом. Сладкое тесто перестало лезть в глотку, приобретя какой-то противный, металлический вкус. Придурок Олли, определенно прав, в охранных частях гражданство можно лет за пять получить, если проявишь себя. А на мусоровозе до пенсии катайся, и гражданства как своих ушей не увидишь. Донерветтер! – он взглянул на часы. Пора сваливать, колонна, наверное, уже собралась. Рудольф бегом отнес поднос с посудой на мойку. Нужно торопиться, мусорщика дожидаться не будут. А в одиночку покидать пределы города строжайше запрещено. А тут еще террористы, начальство с ума сойдет на почве усиления мер безопасности. Колонны на комбинат формируются три раза в день, следующая будет в шесть часов, придется ночевать в машине, на территории мусороперерабатывающего завода, а это удовольствие крайне сомнительное.
Рудольф прыгнул в кабину и повел грузовик к восточному КПП. Вечером надо собраться в кино, а потом и на танцы. Сегодня пятница, народу море, такие девочки ходят - залюбуешься.
На перекрестке Фредентшрассе и Лангеблек разминулся с полицейской машиной. Куда они намылились, интересно? У рабочих опять заварушка? Время от времени в общежитиях то воруют, то поножовщину устроят. В прошлом сентябре поляки с турками зацепились, так до крови дело дошло, три трупа, два десятка раненых. Город неделю на ушах стоял, событие года в размеренной и скучной жизни Эккенталя. Ничего, Олли вызнает, к ним, в мастерскую, все слухи сползаются первыми.
Проехал два квартала и притормозил. Место скорби, гордости и преклонения. Справа, на площади, высился мемориал «Павшим героям», памятник солдатам Великой войны. Глыба грубо отесанного гранита. Два бронзовых солдата держат на руках раненого товарища. Суровые лица, сжатые губы, характерные каски. Кожей чувствуешь, как пули свистят, но железную поступь немецкого солдата уже не остановить. Солдата цивилизатора, солдата освободителя, солдата победителя. Композиция пронизана несгибаемым арийским духом. Здесь в любое время года живые цветы. Здесь, с горящими глазами, клянутся белокурые мальчишки из Гитлерюгенда, здесь вручают награды и чтят ветеранов, здесь Штольке получит гражданство и будет стоять на гранитных ступенях с высоко поднятой головой, в едином строю с огромными, отлитыми в бронзе солдатами. Так будет. Руди посигналил в знак уважения, и вдавил педаль газа в пол. Мы всегда будем помнить ваш подвиг.
Фух, успел. Колонна, и правда, уже собралась, до отправления пара минут. Вереница грузовиков выстроилась вдоль улицы. Машин около дюжины, в голове колонны ворчал, поплёвывая дизелем, приземистый бронетранспортер Sd–350, с тридцати миллиметровой пушкой и крупнокалиберным пулеметом. Рядом с броневиком чувствуешь себя куда безопаснее. Однажды, еще в школе, видел учебные стрельбы. Свинцовый вихрь косил мишени и молодые березки за полигоном. Кишки терров развесит по веткам нарядной гирляндой.
К мусоровозу подбежал молодой, незнакомый ефрейтор из охранного батальона, забарабанил в дверь и скомандовал, пыжась от собственной значимости:
– Пристраивайся за головным, тебе дальше всех ехать. Я с тобой.
Очень ты нужен, – подумал Рудольф и открыл пассажирскую дверь. Ефрейтор полез в кабину, цепляясь снаряжением и сдавленно матерясь. Экипирован серьезно: пятнистый, лесной камуфляж, разгрузка набитая магазинами и гранатами, бронежилет, каска, рация, противоосколочные очки, штурмовая винтовка STG–80, с коллиматором и тактической рукоятью. Поерзал, угнездился и сообщил:
– Отправляемся по сигналу, дистанция десять метров, скорость шестьдесят.
– Усиление? – спросил Рудольф. В обычное время в каждую машину по бойцу не сажают.
– Терры, – болезненно скорчил мину ефрейтор.– У нас готовность номер один, все на ушах.
– Из-за Гердена? – напрягся Рудольф.
– Знаешь уже? – недоверчиво прищурился ефрейтор. – Быстро это у вас, информация, между прочим, секретная.  Да, из-за Гердена. Вчера вечером колонну накрыли. Сущие дьяволы.
– К нам полезут?
–Точно нет,– успокоил военный. – Банду вычислили и окружили, квадрат обрабатывает авиация, дальше зачистка пойдет, ни одна крыса не вырвется, егеря каждый кустик проверят. А если сюда и заявятся, мы на готове, покрошим тварей в труху,– он кровожадно погладил автомат.
Рудольф невольно проникся к нему уважением. Таким должен быть солдат рейха: смелым, уверенным, готовым сражаться и умирать. А ты неудачник.
Вдоль колонны забегали военные, в хвост пристроилась вторая бронемашина. Скоро отправление. На головном БТРе откинулся верхний люк и наружу вылез солдат, в котором Рудольф опознал Герта Прийера,  друга и одноклассника. Вместе подавали документы на военную службу, но Руди не повезло. С тех пор вся жизнь наперекосяк.
Герт склонился над пулеметом МГ3, передернул затвор, оглянулся, увидел прямо за собой Рудольфа и заулыбался.
– Привет бродяга! – Руди высунулся из окна.
– Здорово! – Герт помахал рукой в перчатке. – Как дела малыш?
– Процветаю, – похвастался Штольке без всякой уверенности. – Как сам?
– Лучше всех, – Прийер утонул в широкой, даунской улыбке. – Буду тебя прикрывать!
– Стрелять то умеешь? – обиделся Руди. Вот гад, еще издевается, прикрывать он меня, видите ли, будет, скотина. На его месте должен быть я, а не за рулем идиотского мусоровоза. Ехать на броне, водить пулеметом, обнаруживать и уничтожать всякую унтерменшскую шваль. Несправедливость, хоть плачь.
– А то ты не знаешь! – прокричал Герт, опуская на глаза очки и натягивая на лицо зеленый платок, готовясь глотать дорожную пыль.
Знаю, – вздохнул про себя Штольке. В школе Герт был лучший по стрельбе. После Рудольфа. Воспоминания накрыли волной. Девятый класс, стрельбище. Зеленое поле с проплешинами, высокий земляной вал, мягкие толчки STG–80 в плечо, дурманящий запах горелого пороха, эйфория от разрушительной мощи в руках. Слова преподавателя по военной подготовке: «Берите пример со Штольке, именно так должен стрелять солдат вермахта, быстро и точно.» Зависть одноклассников неспособных и близко приблизиться к результату. Потом стрельбы стали еженедельными, из всех видов оружия, ведь каждый мальчишка будущий защитник Рейха. Стреляли даже из снятого с вооружения, но любимого в войсках STG–48, под патрон калибра 7,92х38 мм. Легендарного оружия середины прошлого века. Мощная, надежная, хищно красивая штурмовая винтовка. Символ немецкой военной машины. Возьмите любой фильм про войну, кадры кинохроники или плакат, на нем будет солдат с STG–48 в руках. Сейчас ветеран на заслуженном отдыхе, но рано или поздно начнется священная война с американским еврейством и заново сформированные дивизии вооружат именно этим заслуженным оружием, столько их запасено на складах.
Головной БТР выпустил клубы вонючего дыма, дернулся и сдвинулся с места. Поехали. КПП проплыл по левому борту, колонна покинула пределы города. Дорога знакома как путь в родной сортир. Сначала километровая полоса безопасности очищенная от леса, ни одному террористу не подобраться, днем все просматривается, а ночные патрули оснащены приборами ночного видения и тепловизорами, мышь не проскочит. Дальше тайга насколько хватает глаз, бескрайняя, опасная, чужая. Через три километра дорога сделает плавный поворот и дальше прямо до комбината. За десять минут доберемся, полчаса на разгрузку, а потом ожидание вечернего конвоя, в город повезут рабочих. Там быстро в душ и гулять, на прошлой неделе познакомились с официантками из полицейской столовки, такие девочки, ммм, и не прочь пошалить. Рудольф предался сладким мечтам. Асфальт бежал под колеса, мурлыкала музыка, настроение улучшалось, жизнь не так и плоха.
Колонна проскочила зону безопасности и поравнялась с кромкой леса. БТР грозно повел круглой башней. Герт заметно подобрался и прижался к пулемету. Здесь никогда ничего не происходит, но охрана держит ухо востро, такая работа. Тайга отброшена от дороги на сотню метров в каждую сторону, даже трава выкошена под корень, по обочине проложена контрольно-следовая полоса. За полчаса до прохода колонны проехала специальная группа на квадроциклах, проверяя подступы на наличие засад и минирования. Система оттачиваемая годами, надежная и крайне редко дающая сбои.
Головная бронемашина притормозила входя в поворот, Герт качнулся, едва не ударившись лицом в пулемет. Зря, могло смешно получится, – подумал Руди, и в этот момент голова Герта взорвалась переспелым арбузом, фонтан крови и мозгов выплеснулся на броню. В тоже мгновение, со стороны темного леса, протянулась белая, дымная полоса и ударила БТР в бок. Броневик завихлял по дороге.
– Засада! Терры! – сдавленно заорал ефрейтор. – Шайзе! Объезжай, иначе сожгут!
Твою мать! – Рудольф вдавил педаль газа и резко выкрутил руль влево. Дымящийся БТР получил второй заряд из гранатомета и застыл, раскорячившись поперек дороги. Стеганули длинные очереди, по мусоровозу ударил частый, тяжелый град. Ухнули несколько взрывов. Вылетело стекло. Ефрейтор конвульсивно задергался и завалился прямо на Руди, грузовик потерял управление, впечатался в броневик и заглох.
Только не сейчас! – Штольке попытался отпихнуть тяжеленного солдата. Вляпался в теплое и липкое, на руках кровь. Ефрейтор осел мешком, глаза застыли. Кабина задрожала от попаданий, злобно вжикающие пули вспороли потолок. От смерти Рудольфа спасло тело несчастного ефрейтора. Он распахнул дверь и вывалился наружу. Хорошо стреляют с другой стороны! Боеприпасов нападавшие не жалели, в воздухе повис сплошной свинцовый вихрь. Позади, по всей дороге, пылали машины, метались и падали люди. Как в чертовом тире. Откуда террористы, их ведь взяли в кольцо? Сопротивления не было. На лесной дороге разыгралась кровавая бойня.
БТР вспыхнул, пуская языки пламени и клочья раскаленного дыма, из бокового люка вывалился горящий солдат и тут же упал, сраженный точным выстрелом в голову. Второй повис в люке, превратившись в обугленный манекен.
Ну суки! – Рудольф попытался вырвать у мертвого ефрейтора автомат. – Живым я не дамся. Оружие запуталось ремнями в подсумках, Руди дернул, труп врезался грудью в руль и застрял. Сука! Совсем рядом грохнул мощный взрыв и Рудольфа отбросило прочь. Немилосердно потащило по асфальту, шмякнуло в придорожную пыль и присыпало сверху землей. Над головой истошно завизжали осколки. В глазах потемнело, он забился в полусознательном состоянии. Стрельба резко оборвалась. Весь огневой налет продолжался от силы пару минут. Дорогу затянул едкий дым.
– Живой, живой, – словно молитву зашептал Рудольф. Неужели все кончилось? Где терры? Ушли? Скоро наши подоспеют, потеряв связь и услышав пальбу, приедут маневровые группы из города и с комбината. Живой. В полыхающем БТРе защелкал боекомплект.
А потом Руди услышал приглушенные голоса и шаги. Слов не разобрал, язык незнакомый, странный. Террористы! Он поспешно притворится мертвым, трупов полно, могут и не заметить.
Сквозь полуприкрытые веки заметил темные силуэты. Несколько человек в камуфляже, выбрались на дорогу и рассредоточились среди горящих машин. Ударил одиночный выстрел, за ним смех. Добивают раненых твари. Левее, у бронемашины, мелькнуло движение. Руди внутренне сжался. Солдат в танковом шлеме пополз к обочине волоча за собой повисшую на сухожилии правую ногу. Лицо и руки обожжены, кожа повисла лохмотьями, изо рта тянулись кровавые слюни. Куда ты дурак? Лежи!
Темные силуэты приблизились. Кто-то сплюнул и сообщил на своем языке:
– Zivythi padla.
Высокий человек в черной, вязанной шапочке и немецком камуфляже, догнал раненного и наступил на грязную, брызгающую кровью культю. Солдат сдавленно зашипел и заскреб ногтями по асфальту. Террорист злобно ощерился и резким движением всадил штык жертве между лопаток, пришпилив несчастного как энтомолог редкую бабочку. Провернул лезвие, выдернул, и пошел дальше без единой эмоции. Словно муху прихлопнул. Убийцы, звери, дикари, правду о них говорят. А Рудольф раньше не очень-то верил. Ничего, теперь убедился. Шайзе, идут.
Шаги и голоса приблизились. Руди закрыл глаза. Святая Мария помоги, я больше не буду грешить…
В конце колонны сочно ударили одиночные выстрелы, послышались неразборчивые вопли и улюлюканье. Празднуют мрази, будьте вы прокляты.
– Zabiraite vse, yhodim! – скомандовал совсем рядом, уверенный, жесткий голос. Послышался частый топот ног. Рудольф затаил дыхание, стараясь унять бешено скачущее сердце. Такого ужаса он еще не испытывал. Надежда одна, вдруг терры побрезгуют трупом в грязном, рабочем комбинезоне и старых, стоптанных кроссовках. Поживиться тут нечем.
Шаги и голоса затихли вдали. Неужели пронесло? Сильнейший удар под ребра развеял надежду. Руди зашипел от боли и открыл глаза. Над ним навис терр, совсем молодой, моложе его, мальчишка, со шрамом пересекающим левую бровь, и ледяными глазами убийцы. В лицо Рудольфу уставился дульный срез. Вот и все, конец истории. Так глупо. Ну ничего, сейчас вы увидите как умирает подданный великой Германии! Штольке подался навстречу без всякого страха. В глазах терра мелькнуло удивление, палец на спуске выбрал слабину. Выстрелить не успел. На ствол автомата легла рука и подошедший сказал:
– Ne nado Misha. Ostav ego.
– Kak skazez diada Egor, – парень пожал плечами, отвел оружие, наградил Руди ненавидящим взглядом и ушел.
Рудольф смог разглядеть спасителя. Фигуру можно принять за человека среднего роста, если бы не лохматый камуфляж из множества лоскутов ткани и мешковины, превращающий владельца в кусок тайги и болота. В руках длинная винтовка с оптикой, замотанная тканью. Лицо скрыто за мелкоячеистой сеткой.
Подошли еще двое, один с виду совсем старик с седой бородой, второй средних лет мужчина заросший жесткой, рыжеватой щетиной. Все трое оживленно заспорили, показывая на Руди и жестикулируя. Слов не разобрать, лишь однажды, человек в маскировочном костюме упомянул знакомое «унтертан». Решают жить мне или подохнуть прямо сейчас, – понял Штольке. Террористы перешли на повышенные тона. Камуфляжный заговорил горячо, убеждающе.
– Ny kak znaesh, – в конце концов махнул рыжий рукой и поспешил к своим. Дед сплюнул и удалился молча.
– Встать, – приказ на чистом немецком вывел Руди из ступора. – Быстро.
Штольке поднялся, предусмотрительно держа руки на виду и совершенно не понимая, что происходит. Неужели пощадят? Он только сейчас увидел в тени грузовика террориста одетого в костюм похожий на снаряжение неожиданного спасителя, только вместо винтовки вооруженного STG–80. Сильные руки захлопали по бокам, не упуская ни единой складки, ни одного потайного местечка. На асфальт полетели бумажник, ручка, новенький, жутко дорогой, мобильный телефон с отличной камерой. Рудольф смог, наконец, оглядеться, колонна разгромлена, никто не ушел, виден хвост с дымящимся остовом второго бронетранспортера. Черный дым клубами расходился в стороны и тянулся к бесстрастному, безупречно синему небу, распространяя тошнотворно сладкий аромат жженой резины и паленого мяса. Горящие машины, разбросанные, жутко изувеченные тела. Террористы стаскивали обувь, собирали оружие, копались в грузовиках. Падальщики, грязные твари, ненавижу!
– А теперь бегом, к лесу, – скомандовал уверенный голос, подтвердив серьезность намерений тычком в поясницу. – Не оборачиваться, глаза в землю. Пошел.
И Рудольф побежал, поскальзываясь на кровавых лужах и перепрыгивая остывающие трупы менее удачливых товарищей. Едва не упал, спускаясь с обочины, спиной чувствуя, как сзади контролируют малейший шаг и движение. Через минуту тяжелые, еловые лапы сомкнулись у него за спиной, разделяя жизнь на две неравные части.

Глава 2

Рудольф потерял счет времени. Группа терров уходила в тайгу. Без передышек, только скрытное, целенаправленное движение. Это не люди, роботы, им не нужны отдых и пища. Быстрым шагом, почти бегом, покидали они место страшного преступления. Руди выдохся быстро, давно отвык от пеших прогулок. Безжалостно связанные за спиной руки жутко ныли, ноги промокли до колена, в кроссовках противненько хлюпало. Голову поднять не давали, все попытки жестко пресекались подзатыльниками от которых звенело в ушах. Перед глазами одна картина: идущий впереди террорист. Невысокого роста, плотный, ступавший легкой, пружинной походкой. Одет в однотонный костюм цвета хаки, за спиной немецкий рюкзак на восемьдесят литров, набитый под завязку. Оружие перед собой на руках. Обут в стандартные, немецкие, армейские ботинки с высоким берцем, подбитые гвоздиками, с крупными шляпками и подковками на носах. Сволочи, убивают немцев, а их вещи напяливают на себя. Нелюди. И главный вопрос один: нахера им мусорщик сдался? Ради потехи? Ну точно, будут пытать, изнасилуют, убьют и съедят, причем неизвестно в какой последовательности. На ум услужливо полезли страшные истории, засевшие в подсознании с самого детства. О городах, вырезанных подчистую, где не щадили никого, об убитых немецких детях, о вспоротых животах беременных женщин. Как режут головы пленным солдатам. Да чего далеко ходить, за спиной остались изуродованные мертвецы, с которыми еще утром шел на работу, смеялся, шутил и строил планы на вечер. Теперь все мертвы и тебе впору им позавидовать.
Люди двигались в абсолютнейшей тишине, не куря, не разговаривая, не обсуждая произошедшее. Прошло часа полтора, прежде чем они остановились.
– Вниз, – прошептал голос за спиной и Руди опустился на корточки. Успел глянуть вперед, все терры прижались к земле. Неужели привал? Нет, непохоже, бандиты замерли, слушая лес. Царила напряженная, щемящая тишина, только где-то рядом щебетала невидимая в пышной зелени птаха. Вокруг сомкнулся темный еловый бор, наполненный запахом гнили и мха, огромные деревья слились в сплошную, непроходимую стену. В таких зарослях ничего не разглядеть уже метров с десяти, остается слушать, вылавливая малейшие звуки.
Не двигались минут пять, Руди успел отдохнуть, прежде чем тихая команда «Пошел» подняла его на ноги. В следующие пол часа группа замирала дважды. Терры осторожны как дикие звери. Однажды Рудольфу послышался гул вертолета и тут же исчез. Наверное показалось. Во время последней остановки к ним присоединились еще несколько человек. Группа миновала сплошную полосу бурелома и начала спускаться в заросший овраг с крутыми, сыпучими склонами. Скорость движения выросла и скоро впереди появились люди. Место встречи бандитов? Тяжелые баулы попадали на землю, терры принялись обниматься, хлопать друг друга по спинам и плечам. Рудольф оказался в окружении жестоких, грубых и крайне бескультурных людей. Всего в овраге собралось человек сорок, все вооружены до зубов.
– Сиди, не дергайся, не разевай пасть и может быть, останешься жить, – обрадовал перспективой снайпер и принялся снимать лохматый костюм. Откинул капюшон, отцепил сетчатую маску и перед Руди оказался мужчина лет пятидесяти, с морщинистым, худощавым лицом, тонкими губами и проницательными, умными, голубыми глазами. Светлые волосы коротко подстрижены, аккуратная борода. Прямо ариец, а говорят местные унтерменши, мутанты и выродки. Рядом разоблачился второй, этот куда больше похож на недочеловека: черноволосый, темноглазый, слегка скуластый, явный азиат. Бандиты бережно свернули маскировочные костюмы и приторочили свертки к рюкзакам. Голубоглазый задержался взглядом на Руди и пошел к остальным. Напарник примостился на поваленное бревно и принялся набивать опустошенные магазины, даже не глядя на пленника. Вроде не замечает, а шевельнешься, глотку вскроет, тварь.
Руди блаженно вытянул ноги, украдкой посматривая вокруг. Вот они, террористы, которыми пугают непослушных детей. Насильники и бандиты  без роду и племени, весь смысл жизни которых грабить и убивать. Недаром со школы учат: эти люди генетически не способны к созиданию и живут дикими, низменными инстинктами. Раньше о них приходилось только читать, да видеть по телевизору результаты спецопераций, и вот теперь он увидел врага в лицо. Большинству от двадцати до пятидесяти, кроме давешнего седого старика, этому наверное глубоко за шестьдесят. Немецкие пенсионеры, в его годы, путешествуют, дремлют у камина, балуют внуков, а этот шляется по лесам и убивает ни в чем не повинных людей. Неужели такое возможно? Мир сошел с ума. Как там говорил Отто Шредер по прозвищу Бесноватый, преподаватель истории социал–националистической партии: «Унтерменши не люди. Унтерменш – это идентичное человеку создание с руками, ногами, своего рода мозгами, глазами и ртом. Но это лишь подобие человека. В душе этих созданий царит хаос диких, необузданных страстей, неограниченного стремления к разрушению, примитивная зависть и подлость. Помните это дети.» Каждое слово правда, а ведь раньше были сомнения. Шредер всегда говорил напористо, жестко, класс зачарованно слушал. У Отто в Восточной компании погибли отец и два дяди. Узнали про это случайно, проболталась школьная секретарша, бравируя перед старшеклассниками сокровенными тайнами и собственной значимостью. Новость породила массу догадок и пересудов. Ведь как известно, война на востоке была победоносной и быстрой, почти без потерь и непонятно как могли погибнуть сразу столько родственников Бесноватого Отто. Сам Отто на эту тему никогда не распространялся, ненавидя унтерменшей лютой, граничащей с шизофренией ненавистью. Служанки в его доме надолго не задерживались. Напиваясь, Отто впадал в тупое, остервенелое безумие, и избивал этих женщин изощренно и беспощадно. Самое удивительное, взрослые всегда относились к этому снисходительно, как к милой причуде старика всю жизнь посвятившего чужим детям. В итоге историю быстро замяли, болтливую секретаршу перевели на работу дальше на север. Страсти в приюте утихли.
С тех пор Руди повидал достаточно унтерменшей и все они вполне укладывались в его представления: жалкие, угодливые, боящиеся собственной тени, нисколечко не опасные. А эти другие. Террористы подтянуты, лица суровые, почти все бородатые, прямо как сошедшие с газетных карикатур, увешанные оружием с ног до головы: штурмовые винтовки, одноразовые гранатометы, пистолеты, несколько пулеметов. Совсем не похожи на сброд, о котором трубят в новостях. Скорее маленькая, профессиональная армия, это видно по поведению, спокойной уверенности и жесткой дисциплине. Оружие у всех вычищено, без намеков на ржавчину. Верховодит высокий, худой мужчина со зверской рожей, пышными, черными усищами и в лихо заломленной набок меховой шапке, каким–то чудом держащейся на голове. На левом плече, там, где обычно бывают погоны, нашита полоска бардовой ткани. Скорее всего недобитый комиссар: жрет младенцев, купается в их крови и оборачиваются медведем. Самого значения слова «комиссар» Руди никогда не знал, просто оно всегда употребляется в характеристиках самых отъявленных и закоренелых разбойников, которых закон разрешает отстреливать словно бешеных псов.
Самым удивительным оказалось то, что на пленного внимания никто особо не обращал. Даже мимолетные взгляды без всякой злости, скорее с любопытством, как на занятную зверушку, не более. Молодые вообще смеялись, многозначительно переглядываясь. А Руди готовился к допросам и пыткам. Значит все таки сожрут, для этого наверняка и собрались. Штольке живо представил себя насаженным на огромный вертел вращающийся над кучей углей. А вокруг плотоядно облизывающиеся хари с огромными тесаками в руках.
Терры собрались в центре оврага и принялись распаковывать баулы. Вещи пошли по рукам: оружие, обувь, одежда, объемные свертки, картонные коробки, мешки. Делят добычу шакалы, – внезапно осенило Рудольфа. – Ублюдки. Сходили в набег, а теперь разбирают вещи, еще хранящие тепло прежних хозяев. Как варварские племена из учебника истории. А они и есть варвары. Слава Богу скальпы еще не снимают. Хотя может просто не успели? Им бы дивно пошли ожерелья из ушей и вываренные на память черепа. А потом устроить дикие пляски возле костра.
Трофеи разобрали быстро и отряд разбился на несколько групп, человек по десять максимум. Общий сбор занял не более получаса. Терры начали прощаться и отряды, один за другим растворились в тайге. В овраге остались четверо: «Стрелок», как решил называть его Штольке, без своего костюма похожий на обычного охотника, его молчаливый напарник– азиат, молодой парень, чуть не убивший Руди на дороге и еще один мужчина лет тридцати, огромный, мускулистый, высокий, с пулеметом MG3 в узловатых ручищах и уродливой харей. Они быстро переговорили между собой, Стрелок подошел к пленнику и скомандовал:
– Встать. Имя, быстро.
– Мое? – Руди поднялся и глянул с вызовом. Запала хватило не надолго, он тут же потупился под встречным, пронизывающим взглядом. – Руди, Рудольф. Штольке, – врать смысла нет.
– Повернись, – приказал террорист.
Руди похолодел. Допрыгался, сейчас глотку вскроет. Вместо этого путы на руках ослабли и Рудольф, освободившись, принялся тереть онемевшие запястья. И тут же испугался еще больше, увидев как к ним идет громила с пулеметом, распутывая на ходу длинный шнур.
Вздернут, – обреченно подумал мусорщик. – Лучше бы в колонне пристрелили. А такая смерть поганая, глаза выпучатся, язык вывалится, кишечник опорожнится в штаны. Будешь болтаться без погребения, а лесное зверье обглодает все до чего сможет достать. Брр. Руди задергался.
– Спокойно, – терр уловил настроение и обнадежил– Вешать тебя никто не собирается, по крайней мере пока, – и представил подошедшего громилу. – Познакомься, это Тихон.
Тихон приветливо улыбнулся. Лучше бы он этого не делал. Улыбка вышла ужасающей. Так улыбается Дьявол когда ты попадаешь в Преисподнюю и пытаешься отыскать свой котел. Обожженное, покрытое сине–багровыми рубцами лицо без губ, бровей и ресниц исказилось в отталкивающей гримасе.
– Пойдете в связке, мне так спокойнее, – Стрелок один конец веревки повязал на пояс Руди, а второй громиле-красавчику, с трудом найдя свободное место среди подсумков под пулеметные короба. Между ними осталось метра два. – Если попытаешься сбежать, то только с Тихоном, а Тихон бегать не любит и может немного расстроится.
Рудольф понял, что расстраивать Тихона он хочет меньше всего в этой жизни.
– Ты идешь с нами, – с расстановкой сказал Стрелок. – Будешь вести себя послушно и тихо, не задавая вопросов и не делая резких движений. Вздумаешь фокусничать, раздену, перережу сухожилия и брошу в тайге. Первыми тебя найдут волки и это будет большая удача, потому что если нарвешься на медведя, он живьем выест тебе потроха, эти медведи, знаешь ли, такие затейники. Понял?
– Понял, – едва слышно буркнул Рудольф, решив полностью подчиняться пока не подвернется счастливый случай бежать. Пусть поверят, что сломили меня. Бандитов осталось мало, а это увеличивает шансы. Мне бы оружие, хотя бы нож.
– Тогда бери, – Стрелок указал на огромный рюкзак.
Рудольф попытался поднять баул и едва не сломался. Ничего себе рюкзачок, килограммов пятьдесят, а то и больше. Стрелок, поддержал сзади пока Руди продевал руки в лямки. Застегнул пряжку на поясе, колени дрожжали и подгибались, но жить, вроде, можно. Нашли осла вьючного! Сами терры нагрузились не меньше.
– Попрыгали! – по–немецки приказал Стрелок и бандиты начали подпрыгивать на месте как заводные игрушки. Руди с трудом подавил глупую ухмылку. Какой–то идиотский, варварский ритуал. На дворе двадцать первый век, люди покоряют океаны и космос, а эти скачут едва не впадая в экстаз.
– Тебя тоже касается, – ожег быстрым взглядом Стрелок.
Руди спохватился и неуклюже запрыгал как раненый в задницу кузнечик. В рюкзаке зазвенело.
– Хватит, – остановил Стрелок и принялся копаться в Рудином рюкзаке, перекладывая груз. – Еще раз.
Пристыженный Штольке прыгнул. Звяканье прекратилось. Вот зачем они скачут, никакой это не ритуал, вернее ритуал, но как оказалось совсем не варварский, а насквозь прагматичный и необходимый для выживания.
Стрелок удовлетворенно крякнул и пошел к пологому склону оврага. За ним Тихон с пулеметом и Руди на привязи как непутевая собачонка, следом молодой парень, и замыкающим молчун, с азиатскими чертами лица.
Сейчас часов пять,– прикинул Рудольф. – Желтое солнце клонилось к закату, мелькая среди зубчатого частокола огромных елей. Как сейчас дома? Хоть кто то переживает из–за пропавшего мусорщика? Это вряд ли, все стоят на ушах после разгрома колонны, стягивают войска, начальство готовится к нагоняям и потере должностей, тела везут в морг, обрываются телефоны, кипит электронная почта, в Кенсдорфе собирают следственную комиссию. Дня через три обнаружат, что среди мертвецов отсутствует унтертан Рудольф Штольке, птичка самого невысокого полета. Искать никто не подумает. Напишут «пропал без вести» и закроют дело. Надеяться теперь можно лишь на себя и на улыбку проказницы фортуны.
Группа выбралась из оврага и нырнула в тайгу. Лес всегда внушал Руди суеверный ужас, а сейчас он оказался со своим страхом один на один. Вокруг сомкнулось царство вечного полумрака, где неба почти не видно, и свет запутывается и теряет силу в густых вершинах темных стволов. Больше всего Штольке поразила здесь тишина. В этом месте все прячутся: птицы, животные, люди. Все подчинены единым законам сурового края. Кто теряет бдительность – умирает. Тайга не прощает слабость и глупость. Ты в вакууме, только ветер играет над головой и надсадно скрипят деревья, копируя крики вымерших давным-давно тварей, что процветали в этих краях много тысячилетий назад. Все пропитано ароматами прелых листьев, гниющей древесины и болота. Этот тяжелый запах впитывается в кожу, проникает внутрь, от него уже не избавится. Лес проглатывает тебя.
Солнце по левую руку, значит группа идет на север. Интересно, а куда вообще мы идем? Так и подмывало спросить. Руди, чтобы немного отвлечься, стал следить за дистанцией и веревкой. Пару раз переборщил, наступая Тихону на пятки. Тот предостерегающе зарычал, даже не обернувшись. Стрелок опустился на колено и поднял левую руку с раскрытой ладонью. Терры последовали  примеру и замерли, разобрав сектора. В нос ударил резкий, противоестественный в лесу, запах ацетона, бензина и химии. Штольке обернулся. Азиат, идущий последним, достал большую пластиковую бутыль и обильно полил землю позади себя. Завоняло совсем гадостно. От собак, к гадалке не ходи.
Стрелок повел маленький отряд дальше, выбирая самые непролазные дебри. Острый сук вспорол Руди бок до крови, оставив в почти новом комбезе большую дыру. Нет бы тропу какую нашел. Еловая лапа пребольно хлестнула Штольке по морде. Донерветтер. Под ногами пружинил мягкий ковер из толстого слоя влажного мха. Навстречу, из полутьмы поднимались огромные выворотни, похожие на сказочных чудовищ, вытягивая лапы-корни и щерясь беззубыми ртами черных провалов. Сосны, пихты и ели кружили дикий, уныло-безжизненный хоровод.
Они прошли краем огромного выгоревшего пространства, устремленного к небу черными пиками обгоревших стволов. Пожар отбушевал в прошлом году, сквозь мертвую землю пробились первые, изумрудно-зеленые всходы. Солнце неожиданно оказалось теперь за спиной. Маршрут незаметно сменился, терры шли на восток. За последующие пару часов направление меняли трижды, каждый раз настороженно слушая лес и поливая следы дурно пахнущей жидкостью. Руди, намеревавшийся запомнить дорогу, признал поражение. Без навигатора тут как без рук. Ориентиров нет, кругом однообразная, темная чаща где глазу не за что зацепится, одни и те же покрытые лишайником стволы, замшелый бурелом, скользкие корни, чахлая трава, жмущаяся к полянкам. Бескрайнее, зеленое море. Как Стрелок умудряется находить путь, уму непостижимо, из оборудования у него один старенький компас, закрепленный на левом плече. Он словно хищник, это его мир, его стихия.
Трава стала пышней, путь пошел под уклон и скоро группа выбралась на каменистый берег быстрого ручья с кристально чистой водой. Стрелок настороженно огляделся и первым спустился в воду. Тихон, несмотря на размеры, бесшумно соскользнул вниз. Руди чуть замешкался и потерял равновесие, травяная кочка под ногой предательски поползла. На глинистой почве остался свеженький, отлично видимый отпечаток. Уродливый здоровяк, дожидающийся на берегу, погрозил кулаком. Штольке совсем сконфузился. Сейчас, наверное, будут бить.
Рукоприкладством  никто заниматься не стал, Тихон наградил осуждающим взглядом. Идущий позади парень посмотрел на Руди как смотрит отец на нашкодившего мальчишку и тщательно присыпал след опавшей хвоей.
Параноики, – Руди залез в ручей, ледяная вода наполнила кроссовки и поднялась по щиколотку. – Подумаешь, наследил немного, кого они здесь боятся, волков? Так им насрать, наследил я или порхал по воздуху огромной, порядком воняющей феей. Вновь пахнуло бензином, ушлый азиат щедро залил место спуска вонючей водой.
Часовая прогулка по ручью оказалось сущей мукой, ноги заледенели, приходилось прыгать по скользким камням, балансируя как заправский эквилибрист, остовы мертвых деревьев то и дело перегораживали русло и тянули к людям, сухие, острые ветки.
Солнце скрылось за неровной стеной древесных исполинов и на лес опустились первые, робкие сумерки. Удлинились тени, на берегу зашуршали мыши, над головой вспорхнули маленькие, серые птички. Наступило то время когда дневные твари отправились в берлоги, а ночные хищники еще не успели выйти на большую охоту. Ощутимо похолодало. Интересно, долго терры собираются болтаться по лесу. Неужели вообще не устают? Сам Штольке вымотался как раб на галерах, пот градом, ноги подкашивались, а конца неожиданному путешествию не было видно.
Спустя  еще полчаса адских мучений, Стрелок вывел группу из воды. Руди увидел как он ненадолго задержался в узкой ложбине и закрутил головой, втягивая воздух носом. Тихон чуть задержался на том же месте, обернулся, приложил заскорузлый палец к губам и многозначительно указал под ноги. У Руди по позвоночнику пробежал холодок, на участке влажной земли отпечатался след огромной лапищи, отдаленно напоминающий человеческий, только с когтями сантиметров по пять. А рядом внушительных размеров куча рыхлого дерьма, с остатками непереваренной травы, кореньев и зерен.
Тихон косолапо затоптался на месте, смешно растопырив руки и тихонечко зарычал. Медведь, – смекнул Руди и опасливо огляделся. Сейчас выскочит из зарослей и поотрывает все самое важное к чертовой матери, эти зверюги по весне голодные, сожрет и не поперхнется зараза. Напарник резко дернул веревку и двинулся дальше. А здоровяк-то немой, – понял Штольке. – Бывает ведь так, в одном человеке столько недугов, и урод и языка нет, зато вон как медведя показывал, прямо артист.
От медвежьего говна группа двинулась вдоль ручья, пробираясь в уже почти полной темноте. Стрелок с азиатом ушли вперед, и через некоторое время раздался отрывистый, птичий крик. Тихон потащил Рудольфа в заросли. Деревья расступились и они оказались на крохотной, уютной полянке, надежно укрытой от постороннего взгляда. Совсем рядом тихонечко журчал ручеек. Господи, неужели привал?
Подтверждая догадку, терры принялись сбрасывать груз и разминать конечности. Рудольф просто отцепился от рюкзака и рухнул на мох. Плечи ныли, ноги гудели, спину свело как у парализованного.
Тихон, едва слышно мыкнул привлекая внимание, сложил ладони, положил на них голову как на подушку и сладенько зевнул. Отвязал от себя веревку и приковал Руди к ближайшему дереву. Предосторожность явно излишняя, в таком состоянии можно разве что ползти. Руди застонал и с трудом взгромоздил ноги на поваленное бревно. Стало немного полегче.
Бандиты расположились чуть в стороне. Костра разводить не стали. Сели кружком и принялись за еду. Немой чавкал как поросенок. Рудольф сглотнул. Так устал, что не сразу понял насколько оголодал. Желудок свела нестерпимая резь. Интересно, покормят сволочи или придется шишки жрать, объедая местных белок и дятлов?
В темноте приблизился азиат, пахло от него странно, едва уловимым ароматом мяты и еловой смолы.
– Кушать ты, – он положил что-то на мох и бесшумно удалился к своим. Надо же, и этот по-немецки говорит.
Рудольф осторожно поднял сверток из грубой, серой бумаги и пластиковую бутылку. Внутри горбушка черного хлеба толщиной в ладонь и кусок копченого сала. Ага, сжалились, – Рудольф опасливо посмотрел на еду. – А если отравлено? Эти нелюди на все способны, яду подсыпят и будут ржать наблюдая как ты катаешься по земле, выблевывая кишки. Не буду есть, подачек от вас не надо! В следующее мгновение Руди  жадно вгрызся в сало и хлеб, запивая это самое вкусное на Земле блюдо, холодной водой. Хлеб, кстати, черствый, но вполне мягкий, а значит терры в тайге не так и давно, логово где-то рядом. Мозг услужливо предоставил картинку темной, сырой пещеры, с костром, лежанками из шкур, вонью и коптящимся человеческим мясом. Рудольф поперхнулся и с опаской посмотрел на остатки сала. Да ну нет, не может этого быть, вон даже свиная шкурка в наличии, – и умял без остатка.
Терры принялись расстилать коврики и спальные мешки. Никаких плохо выделанных шкур, все словно с полок спортивных магазинов, не новое, но добротное и бережно сберегаемое.
Подошли Стрелок с азиатом, лиц в темноте не видно, только остро поблескивали глаза. На колени упало шерстяное одеяло.
– Спать будешь здесь, – Стрелок присел на корточки.
– Спасибо, – не совсем впопад отозвался Рудольф.
– Руку дай, левую.
Руди послушался, не подозревая подвоха.
 Стрелок включил маленький, тусклый фонарик, крепко взял Рудольфа за руку и сказал:
– Сейчас будет больно, терпи. Давай Зульфат.
Руди не успел опомниться, как проклятый азиат вооружился карманным ножом и без предупреждения вонзил лезвие прямо в ладонь. Суки! Вот и начало пыток, развлекаются сволочи.
– Терпи мала–мала, – азиат принялся копаться в мясе, высунув от усердия кончик языка,– Ага, нашел!
Запустил в рану грязные пальцы и вытащил черный прямоугольник чипа. Ну вот и все, теперь ты никто.
– Выброси гадость, – поморщился Стрелок.
Зульфат раздробил чип рукоятью, смел крошки в траву и принялся вытирать кровь клочком мха. Охренеть медицина, закачаешься.
– У волка заболи, у сороки заболи, у тибя не боли, – азиат плюнул на рану, залепил листом и удалился явно очень довольный собой.
Дикость какая, – охнул про себя Руди.– Заговоры, колдовство, иная реальность.
– Сколько тебе лет? – после затянувшейся паузы спросил Стрелок.
– Девятнадцать, – Рудольф слегка напрягся, вот и первый допрос. А цель? Какие тайны может знать обычный работяга? Великие загадки эккентальских помоек?
– Родители?
– Я их не знаю. Они из унтерменшей.
– А ты, значит, не унтерменш? – насмешливо спросил Стрелок.
– Я подданный Германской империи, – Руди гордо вскинул голову. В католическом приюте для мальчиков, кличка «Миндервертиг» – неполноценный, прилипла к нему с первого дня. Дети злы и не знают пощады, Рудольф превратился в изгоя, объект травли и насмешек для всех. От рождения слабый, болезненный, он бросался на обидчиков с кулаками. Били его нещадно, в кровь, вплоть до больницы. Воспитатели быстро записали новичка в хулиганы, а кем еще может вырасти ребенок нечистокровных родителей? Вечно с расквашенным носом, синяками и взглядом затравленного волчонка. Рудольф никогда не жаловался, молча бросался в драку, падал, утирал сопли и кровь, поднимался снова и снова. Становился умелее, злее, вылавливал обидчиков по одному.  Не хватало силенок, бил чем попало, обзавелся острой железкой. С ним попросту перестали связываться. От бешеного полукровки постепенно отстали.
– Я подданный германской империи, – повторил Штольке как заклинание.
– Подданство лишает тебя права быть сыном своих родителей? – спросил террорист.
– Они мне не родители,– огрызнулся Рудольф, – Рейх дал мне все: образование, работу, жизнь.
– Ты мусорщик?
– Да.
– Нравится работёнка? – в голосе Стрелка прозвучала насмешка.
– Любая работа на благо Германии важна и почетна, – заученной фразой из речи школьного учителя ответил Рудольф.
– Ну да, ну да, – протянул собеседник и надолго замолчал.
– Почему вы не убили меня? – Руди осмелился на вопрос и затаился, опасаясь гнева.
– Каждый имеет право жить в этом говенном мирке, – отозвался Стрелок.
– А как же остальные кто были в нашей колонне? – выпалил Руди.
– Им вынесли приговор, – глухо прозвучало из темноты.
– Кто? – у Рудольфа волосы встали дыбом.
– Наша ненависть, – слова хлестнули кнутом. Террорист резко встал и ушел.
Рудольф остался наедине с мыслями, страхами и ночной темнотой. «Наша ненависть» – запульсировало в мозгу, порождая больше вопросов чем ответов. Откуда столько злобы? Он закутался в колючее, пахнущее дымом одеяло. Черное небо украсили россыпи звезд, взошла огромная, холодная луна, залившая окрестности призрачным, мертвенным светом. Тайга жила своей жизнью. Шорохи, шуршание, тихий шепот. Вдали завопила птица. Интересно, кто может так орать? Помесь птеродактиля и простуженной гиены? Жуть. Еще хочешь бежать? Нет, спасибо, может быть завтра. Древний инстинкт самосохранения подсказывал, что безопаснее здесь, с убийцами, чем в ночном, укутанном мраком лесу. Пересечешь невидимую черту и в тебя вцепятся сотни клыков. Усталость и переживания взяли свое, Рудолф Штольке, ранее подающий надежды мусорщик, а теперь заложник лесных бандитов, с минимальными шансами на счастливый конец этой истории, провалился в неспокойный, полный кошмаров сон.

Глава 3

Следующие несколько суток превратились в ад. Два дня беспрерывной, выматывающей ходьбы по самому глухому лесу который, когда либо приходилось видеть. Бесконечные километры сплошных буреломов, гниющих болот, непроходимых зарослей, завалов и глубоких оврагов, никаких тебе асфальтированных дорожек и уютненьких скамеечек. Все здесь чужое, опасное. Вокруг ни души, только легкий шепот деревьев и теплое солнышко. Лес тих, по весеннему весел и светел. Но это обманчиво, встречаются места где волосы на затылке вставали дыбом сами собой: темные, угрюмые, настороженные, пропахшие затхлой, стоялой водой, где лишайники свисали с веток до самой земли, а под ногами мягко проминался ковер порыжелой хвои. И ты начинаешь чувствовать спиной чей-то злой, настороженный взгляд. Эти приступы паранойи потихонечку сводят с ума. Наверное усталость тому виной. Руди сотни раз проклял себя, после школы забросил физподготовку, теперь кайся осел. Силенок не хватало, а ведь был неплохим легкоатлетом, кубки по бегу брал. А теперь? Сердчишко трепыхалось как у пойманного в силок воробья, в боку резало, плечи ныли, позвоночник щелкал, затвердевший от соли воротник нестерпимо резал потную шею. Первый раз столько пешком, последние два года, задницу за рулем протирал. А все почему? Не предугадал дурачек, что в плену оказаться можно.
Террам все нипочем. Они совершенно другие, непонятные, страшные, отличные от нормальных людей. Нормальные телевизор смотрят, на работе бездельничают, скупают хлам в магазинах, а эти по тайге ползают, идиоты. Настоящие дикари, можно передачу снимать о нравах и быте первобытных племен. По телику такие часто показывают, экспедиции мотаются на отдалённые острова Тихого океана, ведущие рассказывают сказки в какой они опасности. Приезжали бы к нам на Урал!
 Рудольф потихоньку присмотривался к этим людям, подмечая черты характера и привычки. Коренастого, с неуловимыми азиатскими чертами зовут Зульфат, молчаливый, глаза хитрющие, лишь изредка, на привале обронит слово, никогда не сидит без дела: чистит оружие, перебирает вещи, точит ножи, чинит одежду себе и другим. Тихон всегда спокоен, не нервничает, не суетится, глазища на страшной-престрашной морде, добрые-добрые, пулемет в руках словно пушинка, все движения неторопливые, размеренные. Молодого парня зовут Миша, шустрый, резкий, пружинистый. Этот Рудольфу нравится меньше всего, смотрит со злобой, насмешливо, улыбочка вечно ехидная. Стрелок абсолютный лидер, всегда впереди, ему подчиняются беспрекословно и с видимым удовольствием. Зовут Егор. Неулыбчивый, жесткий и властный. С пленником больше не общался, кроме пары ничего не значащих фраз. Штольке изредка ловил на себе долгий, задумчивый взгляд светло-голубых, почти серых глаз.
Утро третьего дня выдалось пасмурным, с ночи небо затянули лохматые тучи, припустил нудный, моросящий дождик. Рудольф в своей легкой одежонке вымок до нитки. Слава Богу стихия буйствовала не долго. Противная изморось иссякла, стало проглядывать теплое, весеннее солнышко. Группа прошла краем огромного болота с проглядывающими окнами чистой воды и тянущимися вверх остовами погибших деревьев. Под ногами противно зачавкало.
Стрелок взял левее и повел группу по едва заметной, звериной тропе петляющей сквозь густой, захламленный валежником, малинник. Дальше шли по темному, еловому бору. Заложили крюк и снова вышли к болоту и началу малинника. Ну точно, – Рудольф узнал высохшее, раздвоенное у верхушки дерево и замшелый, полугнилой ствол, через который перелезали минут тридцать назад. Заблудились?
Терры залегли в буреломе. Тихон коротко мыкнул, указал рядом с собой и приложил палец к губам.
Рудольф прижался к земле. Немой повторил жест, призывая помалкивать, сделал страшные глаза и коснулся навершия большого, охотничьего ножа закрепленного на груди. И ведь зарежет, к гадалке не ходи. Терры расположились в линию, наблюдая за подходами к болоту. Проверяют не идет ли кто то по следу, – догадался Руди. – Хитро придумано, заложили петлю и ждут у тропы. Возможный преследователь сам угодит в ловушку. Всю дорогу так, идут осторожно, постоянно настороже. Как звери, в постоянном страхе и недоверии. Потому и злые такие.
Лежали около часа, Руди чуть не заснул, угревшись на солнышке. Зато одежда просохла. Затекла правая нога, но попытка пошевелится была прервана едва слышным урчанием Тихона. Черт с ней, с ногой, можно и без нее обойтись. Осталось лежать и смотреть как отряд больших, красных муравьев деловито обследует местность, собирает прошлогодние зернышки и уничтожает прочих насекомышей оказавшихся в чужих угодьях. Одному мурашу, хромому бедняге без передней лапки дал даже имя – Олли, в честь рыжего товарища из автомастерской. Олли суетливо носился за партнерами, пытался помочь, тыкался усиками и тер морду, всячески создавая видимость работы и пытаясь быть хоть немного полезным. Потом вскарабкался на сухую травину, видимо оглядывая окрестности, неудержался и свалился вниз. Рудольф немного испугался, но муравей тут же вскочил и умчался к своим с докладом. Вся компания направилась в сторону трухлявого, изрытого сотнями ходов пня. Пока Олли, удачи!
Стрелок удовлетворенно кивнул и коротким жестом указал в сторону угрюмо чернеющего за спиной бора. По следу чисто, можно продолжить движение. Терры спустились в заросшую травой ложбину с бегущим по дну ручейком и метров через триста вышли к непроходимому бурелому, тянущемуся на сколько хватало глаз. Бандиты чему-то обрадовались, заулыбались, Тихон заурчал огромным, страшным котом.
Что за радость такая противоестественная? Руди с ужасом посмотрел на хаос из поваленных друг на друга деревьев, густо поросших мхом и лишайником. Сухой валежник ощетинился тысячами острых сучков. Лезть туда просто самоубийство. Тут как в джунглях дорогу мачете не прорубить, надо взрывать. И тут же облегченно вздохнул, группа взяла в сторону и двинулась вдоль лесного завала. Стрелок замер, сложил руки у рта и издал отрывистый, пронзительный крик, один долгий, два быстрых, коротких. Так охотники подманивают добычу. Проголодался бедненький? – пришла в голову неуместная мысль. В ответ, из глубины леса, прозвучал ответный птичий крик, короткий, долгий, короткий. Впереди кто то есть, и определенно люди. Хотя дьявол их знает, может они и с животными говорят, слухи разные ходят.
И точно, не прошли они и ста метров, как впереди, словно из ниоткуда, выросли два силуэта с оружием на перевес. Грамотно притаились, с двух шагов не заметишь. Оба в старом, застиранном немецком камуфляже, на головах бесформенные сетчатые чехлы с нашитой мешковиной, делающие их похожими на грибы.
Бандиты чинно обнялись, похлопывая друг дружку по спинам и едва слышно переговариваясь по своему. Группа двинулась дальше, Руди успел заметить натянутую маскировочную сеть и узкий, темный лаз ведущий под кучу валежника. Наблюдательный пост. А откуда в лесу наблюдательный пост? Ответ на поверхности, рядом самая настоящая террористическая база. Вот, видимо, и конец путешествия. Сердце тоскливо сжалось. Скоро узнаешь зачем тебя ведут как бычка на бойню. Почему нельзя оттянуть этот неприятный момент? Век бы ходил себе по тайге, любуясь на наглых белок и медвежье говно.
Едва заметная тропа повела сквозь бурелом и скоро вышла на настоящую лесную дорогу с наезженной колеей. Следы явно не от машин. Телеги? Воображение снова живо нарисовало сырые, грязные землянки, пещеры, вонючие, страшно дымящие костры, хижины из шкур животных увенчаные человеческими черепами. А вокруг злобные, полуголые варвары, только и думающие как сожрать твою печень.
Дорога заложила крутую петлю среди нагромождения огромных, полусгнивших стволов. Хитро придумано, вход на базу отлично замаскирован и охраняется, пройти можно только по одной дороге, которая простреливается насквозь. Внезапно бандитов не взять, или нарвешься на пост или сунешься в бурелом, наведешь шума и переломаешь ноги.
Завал кончился, сменившись чистой, пронизанной светом березовой рощей. Ни валежин, ни пней, ни сухостоя. Похоже на парк. От дороги побежали тоненькие, затейливо завитые тропки. По таким пойдешь и голова закружится. Где-то совсем рядом протяжно и тоскливо замычала корова. Ей вторили другие, по лесу понеслась короткая перекличка. Рудольф обескураженно закрутил головой. Откуда посреди леса коровы?
Первый дом он увидел совершенно внезапно. Рубленный из потемневших бревен, с небольшими окошками, тяжелыми ставнями, резными наличниками, высоким крыльцом и аккуратным полисадничком. На кольях, вместо черепов, глинянные горшки. Просто дом посреди леса, ничего необычного. Сзади огорожен большой кусок земли, изгородь уходила в заросли, внутри гуляла скотина: пара коров, козы, множество кур. Перед дверью встала незамеченная прежде собака, мохнатая, с острой, умной мордой и чуткими ушами торчком. Лаять не стала, только настороженно смотрела, наклоня лобастую голову в бок. Дескать попробуй, подойди.
На окошках белые занавески, цветы в горшках. Особенно впечатлила крыша, высокая, двускатная, крытая дерном. На коньке успела вырасти маленькая березка. Даже кирпичная труба выкрашена зеленым. Отличная маскировка надо признать, с воздуха ничего не поймешь, лес и лес. Печи скорее всего тоже по хитрому сложены, что бы без дыма…
Дома стали встречаться чаще и чаще, похожие друг на друга как две капли воды. По телику пару раз показывали фильмы о жизни унтерменшей, но там были стандартные деревеньки: улица, по краям избы, грязные дороги, валяющиеся свиньи, вечно голодные дети. Здесь все иначе. Дома хаотично разбросаны в лесу и соединиены изогнутыми тропами. Если специально не приглядываться и не увидишь.
Появились первые местные. Рудольф совсем разачаровался. Детвора в простых штанах и рубахах, женщины в длинных платьях и передниках, старики с окладистыми, длинными бородами, сморщенные старухи. Слабо похожи на террористов, кровожадности не хватает. Все радостные, приветствовали убийц, махали руками, что-то спрашивали на перебой. Бандиты отвечали, улыбались, устало кивали. Штольке поежился, чувствуя на себе десятки изучающих взглядов. Дети увязались следом. Мелкие засранцы во всем подражали взрослым, у каждого в руках по деревянной, искусно выструганной винтовке. Стрелок подмигнул им и Руди оказался взят под охрану. Сорванец с копной соломенных, выгоревших на солнце волос и конопатым носом, больно ткнул пленного стволом в бок и скомандовал:
–Poshel, bistro, bistro!
Остальные загалдели, заорали, беря пленного в полукольцо. Террористы только смеялись. Тихон довольно заухал. Даже Зульфат чуть улыбнулся. Рудольф втянул голову в плечи. Звереныши, личинки бандитов. А с другой стороны их нужно жалеть. Что видят эти дети вырастая в лесу? У них нет ничего, ни воспитания, ни образования, идеальная среда для зомбирования, думать совсем не умеют. Даже не знают о существовании совсем другой жизни, с большими городами, быстрыми машинами, медициной, университетами, телевиденьем, атракционами и сотней видов мороженного. Где человеку не нужно каждый день бороться за выживание.
 Меж тем поселение не такое и маленькое. Народ бросал все дела. Подбежала женщина лет пятидесяти, босая, простоволосая, еще не растерявшая былой красоты и бросилась Мише на шею. Бандит смутился и прижал женщину к себе. Заговорил горячо, быстро. Рудольф понял одно стово: «mama». Оказывается у терров тоже матери есть, думал их медведицы в берлогах рожают.
Самое странное, Штольке не заметил агрессии. Любопытство да, но не более. Старики перешептывались глядя на пленного, бабки мелко крестились. На этом все. Встречу представлял совершенно иначе. В душу закралось сомнение. Знают ли эти люди чем занимаются те, кого они так встречают? Знает ли Мишина мать как два дня назад ее сын убивал таких же мальчишек, добивал раненых, сдирал с них одежду и обувь? Кто для них бандиты: герои, убийцы, жертвы?
Празднично настроенная толпа подвалила к одному из домов. На лавочке у крыльца курил дед с морщинистым, потемневшим, выдубленным ветром и морозом лицом. Огромный, широкий в кости, сильный несмотря на груз прожитых лет, заросший густой, белоснежно седой бородой. Одет очень тепло, на ногах странные сапоги с круглыми носами, на голове меховая шапка. Старик неспешно и величаво поднялся, и выпустил клубы синего дыма. Чинно поздоровался. Голос у старика глубокий, басовитый, неспешный. Поговорил со Стрелком и Зульфатом, потрепал Мишку за волосы, похвалил Тихона, немой доволен как кот обожравшийся сметаной. Бандиты сбросили тяжеленные вьюки с добычей. Стрелок кивнул Руди и тот, с удовольствием, освободился от осточертевшей ноши. В натруженной пояснице сладостно щелкнуло. Появились молодые, крепкие парни и утащили имущество в дом. Старик пристально посмотрел на Рудольфа. Из под кустистых бровей уставились зеленые, рысьи глаза. Взгляд человека привыкшего принимать решения и приказывать, посылать на смерть, убивать и готового умереть самому.
– Унтертан? – спросил дед на вполне сносном немецком.
– Да. Вы ведь прекрасно знаете.
– Знаю, – улыбнулся старик. – Хотел от тебя услышать, кто ты есть и чем дышишь.
– Я подданный великого Рейха, – Руди горделиво выпрямился. Пусть делают что хотят, пытают, издеваются, режут, он станет немецким Сцеволлой.
– Повидали мы таких подданных, – старик загадочно улыбнулся в бороду, и обратился к Стрелку на немецком, желая чтобы пленник все слышал. – Ты сильно рискуешь, Егор, горбатого могила исправит.
Причем здесь горбатый Штольке не понял.
– Посмотрим дядя Силантий, – Стрелок поправил винтовку на плече. – Как Бог даст, да и Ромке будет с ним интересно поговорить.
– Понимаешь скольким рискуешь? – прищурился дед.
–Так не маленький, понимаю, – подтвердил Стрелок. – Пойдем мы, дома уж поди извелись все, – и перешел на свой язык, рассказывая и поминутно зыркая на Рудольфа.
– Иди за мной. – кивнул, наконец, Стрелок, направляясь по тропе уводящей в глубь странной деревни.
Куда это мы? Рудольф уже настроился на кутузку или сырой подвал с голодными крысами. А может в яму бросят, чтобы удобней звездами любоваться, рассуждая о превратностях жизни. Узкая тропа запетляла среди деревьев. Впереди выросла зеленая, травяная крыша. Стрелок ускорил шаг. Кусты разбежались в стороны, открывая обычный здесь сруб. У крыльца, в большом тазу, женщина стирала белье. Подняла голову на шум, увидела неожиданных гостей и охнула. Руки, покрытые мыльной пеной, бессильно повисли вдоль тела. Через мгновение женщина упала Стрелку на грудь и прижалась, тихонечко всхлипывая. Объятия, поцелуи. Женщина на мгновение оторвалась и закричала в сторону дома. Дверь распахнулась, на пороге застыла девчонка лет тринадцати, светлые, отдающие рыжиной волосы собраны в тугую косу, огромные глазища вспыхнули радостью. В руках книжка. Стрелок раскрыл руки и девчонка повисла у него на шее. За домом залязгали ведра, распахнулась калитка и со двора выскочил парень. Копия Стрелка, только еще нет восемнадцати. Высокий, худой, в волосах застряла солома.
– Papka! – мальчишка бросился на встречу. Вся семья в сборе. – невольно позавидовал Руди. – Даже убийц и террористов любят, а ты кому нужен? Разве, когда помрешь, вороны порадуются.
Первая радость схлынула и все, наконец, обратили внимание и на пленника. Стрелок начал говорить, говорил долго и убеждающе, причем разговор ему давался с трудом. Рудольфу осталось только виновато, затравленно улыбаться. Самое поганое когда тебя обсуждают в твоем же присутствии, а ты не понимаешь ни слова. За последние дни это стало почти что нормой. Чувствуешь себя необычной зверушкой в зоопарке. Хотя сам Штольке зоопарки видел только по телевизору, ближайший от сюда на три тысячи километров к западу.
Слова Стрелка возымели действие. Женщина вздохнула, и понимающе улыбнулась. У девчонки в глазах вспыхнул неподдельный интерес, совсем не боится. А вот с парнем вышло иначе. Сын выслушал отца, и сам заговорил сбивчиво, зло, то и дело поглядывая на Руди тяжелым, убийственным взглядом. Стрелок попытался успокоить, голос убеждающий, плавный. Мальчишка сорвался на крик, весь покраснел, сжал кулаки и бросился бежать.
– Vovka vernis! – заорал вслед Стрелок, но парень нырнул в заросли и скрылся из глаз.
– Вот так, – словно извинился по-немецки Стрелок. – Говорит врага в дом привел. Ничего, перегорит. А пока знакомься - это моя жена Галина и дочка любимая, Екатерина. Тот прыткий герой - Володя, сын.
 Галина что-то сказала и вновь улыбнулась своей едва заметной, теплой улыбкой.
– Здравствуй, – на практически безупречном немецком, поприветствовала девочка.
– Вы, вы по немецки говорите? – растерялся Руди.
– Ты думал мы тут медведей пасем и грамоте не обучены? – хохотнул Стрелок.
– Ну нет, я так конечно не думал, – соврал Штольке. Ты-то, ясно, немецкий знаешь, иначе как допрашивать будешь? Но им то за чем?
– Я плохо еще говорю, со словарем, – звонко рассмеялась Екатерина. – Практиковаться не с кем, папки постоянно дома нет. Мама по-немецки не говорит, а брат знает немного, но разговаривать отказывается, принципиальный.
– Вот и подучишь, – хмыкнул отец. – Нашего гостя зовут Рудольф, но мы будем называть его Ваней-Иваном, – и обратился к Руди. – Знаешь почему?
– У вас всех Иванами зовут? – предположил Штольке, вспомнив старый фильм, в котором немецкий отряд героически гибнет окруженный террористам. Раненный офицер остается прикрывать отход своих солдат, встает гордый и сильный, кричит: «Подходи Иваны!», и подрывает себя гранатой вместе с ними. Сколько раз пересматривал, а всякий раз в горле встает жесткий ком, душат слезы и сжимаются кулаки.
– Не совсем, – Стрелок с семейством заулыбались. – Есть старое русское выражение «Иваны родства не помнящие», так называют людей не знающих и нежелающих знать свою историю и своих предков. Забывших родство и собственное имя.
– Я знаю столько, сколько мне нужно, – обиделся Руди, уязвленный намеком на происхождение. – И кто такие «русские»?
– Я русский, – Стрелок расправил плечи. – Был и есть такой народ, не смотря на все невзгоды и беды. Мои родители русские, моя жена русская, мои дети русские, а кто ты?
– Я немец! – выкрикнул Рудольф и смешался. Подумаешь русские, скорее всего один из маленьких, диких, вымирающих от пьянства и кровосмешения народов, – Ну почти немец.
– Вот я и говорю, Иван родства не помнящий, – удовлетворенно кивнул Стрелок. – В зеркало на себя посмотри, морда рязанская.
Жена бандита замахала руками, заговорила и Егор послушно умолк. Погладил бороду, хитро улыбнулся и сказал Руди:
– Видел? Не велит гостя обижать! – Стрелок вручил жене тяжелый рюкзак, дочери винтовку и кивнул Руди. – Пошли Ваня, умоемся с дороги, а то воняем как бродяги последние.
Женщины пошли в дом. Рудольф отметил, как умело девочка обращается с оружием. Никакой неуверенности, или обычной женской неловкости. Винтовка приросла к рукам. Скорее всего умеет стрелять, нравы тут самые дикие.
Стрелок провел через калитку на задний двор, огороженный деревянным забором из тонких жердей. Рыжая корова с белыми пятнами и огромным выменем повела осоловелыми глазами, и продолжила трапезу. Из-под ног брызнули недовольно закудахтавшие куры. Бандит подошел к стоящей у стены гнедой лошади, запустил пальцы в гриву, зашептал на ухо. Лошадь всхрапнула в ответ, косясь огромным, печальным глазом. Настоящее крестьянское подворье, Руди отметил грядки аккуратно обложенные досками, кучу навоза. Пахло свежеоструганным деревом и травой. Стрелок неуловимо изменился, от его злой сосредоточенности не осталось следа, он расслабился, сбросил напряжение последних дней, человек на своем месте, крепкий хозяин вернулся домой. Так какой он на самом деле?
Стрелок подошел к низкому колодезному срубу и начал стаскивать камуфляж. Остался только в штанах и с кобурой на ремне. Тело жилистое, без единой капли жира, кожа загорела до черноты. Рядом несколько ведер заполненных водой. Чуть дальше огромная куча наколотых, березовых дров, топор воткнут в деревянную колоду, тут же двуручная пила. Рудольф попал в прошлое. Топят дровами, инструмент самый примитивный, лошади. Прогресс обошел эту глушь стороной.
– А ну полей! – приказал Стрелок.
Руди схватил ведро, вода тоненькой струйкой полилась на широкую, загорелую до черноты спину. На правом плече террориста белели отметины в виде неряшливых звёздочек. Выходные от пуль.
– Чего ты как калека? Лей смело, – ободрил бандит.
Рудольф опрокинул ведро и подхватил следующее.
– Вот, так хорошо! – Стрелок принялся отфыркиваться как кит. Руди искоса посмотрел на топор. Одно движение, быстрый, сильный удар. А дальше? Куда идти? Попытаться, как офицер из фильма, забрать побольше бандитов с собой? Нет, не стоит это того. Слишком хочется жить. Пусть ведут свою странную игру в доброту, позже посмотрим кто чего стоит.
– Как заново родился! – Стрелок выпрямился и схватил полотенце с натянутой веревки. – Эх, сейчас бы в баню, ничего завтра истопим. А ты чего встал? Раздевайся, или мыться не любишь?
– Сейчас, – Рудольф сбросил грязную куртку и принялся стягивать футболку, очень почему-то стесняясь своих жутких шрамов. Наклонился и на спину хлынули потоки теплой воды, смывая корку грязи, пота, пыли и набившиеся за шиворот еловые иглы. Терр тактично смолчал, и это Рудольфу очень понравилось. Он привык, что каждый придурок, увидев его голым, считает своим долгом лезть в душу тупыми вопросами, о происхождении жутких рубцов.
– Лови, – Стрелок бросил полотенце и чистую, белую рубаху. – Оденешь свежее, свое оставь, позже сожжем.
Рудольф так и не понял, шутит он или всерьез. Жалко спецовку, на работе спросят потом. Хотя какая уж теперь работа…
– А сейчас ужинать, – бандит блаженно зажмурился. – Сегодня будет неслыханный случай: почти немец сядет за стол с унтерменшами! Не побрезгуешь?
Руди ничего не ответил. Террорюга издевается, ждет когда пленник брякнет лишнего, расставляет ловушки. Лучше молчать.
За дверью длинный коридор с высоким потолком. Вдоль стены деревянные сундуки, над ними растянута рыболовная сеть, приставлены широкие лыжи, сушились пучки трав, заполняя помещение терпко-сладким ароматом полыни. Связки ключей на вбитых гвоздях. На окне старый замок, ржавый гвоздь и пара погибших мух, лапками вверх. Справа низкая дверь. Стрелок прошел дальше, поднялся по ступенькам, и открыл еще одну дверь. Рудольф переступил порог, и вошел в дом наполненный странной, очаровательной простотой. Прихожая метра два на три плавно переходящая в столовую, справа веет теплом беленая печь, дальше, у окна, длинный стол, лавки, пара стульев. На столе букет первых весенних цветов. Слева стена, завешанная одеждой, лавка и дверь, наверное в комнату. Из-за печки тянулись дурящие запахи. На полу длинные, домотканые коврики, в углу, под потолком, старые, почерневшие иконы и горящая лампадка. А говорят унтерменши безбожники и язычники, поклоняющиеся идолам обмазанным кровью и жиром, духам, тотемам и прочей дряни.
В доме суета и звон посуды, женщины собирали на стол.
– Проходи, разувайся, – Стрелок снял ботинки и с наслаждением пошевелил пальцами. – Господи, благодать-то какая!
Рудольфа посадили к окну. Хозяйка принесла огромную сковороду жареной картошки, блюдо квашеной, исходящей соком капусты, толстыми ломтями нарезала каравай круглого хлеба, выложила на тарелку снежно-белое, соленое сало, густо натертое чесноком. Руди едва не захлебнулся слюной.
Галина что-то сказала извиняющимся тоном.
– Мама просит прощения за небогатое угощение, – перевела Екатерина. – Говорит, не ждали сегодня.
Стрелок потер ладони и наполнил три рюмки желтоватой, остро пахнущей жидкостью. Встал и тихо сказал:
–За нас, за то что вернулись живыми, дай Бог.
Зазвенели рюмки, Рудольф опрокинул свою. Пищевод обожгло. Зверское пойло, градусов пятьдесят. Он поспешно закусить крепкой, хрустящей капустой, заправленной подсолнечным маслом и красным, репчатым луком. Никогда крепкий алкоголь не любил, предпочитая темное пиво. Галина пригубила рюмку и отставила в сторону. К еде даже не прикоснулась, исподволь наблюдая за мужем. Стрелок навалил себе гору картошки и споро заработал ложкой. Рудольф поспешил последовать примеру. Вкуснотища, жуть, а вроде ничего особенного.
– Папа, столько произошло пока вы… – затараторила Екатерина и осеклась. – Пока не было вас с дядяй Зульфатом! Дед Афанасий рыбу ловил, заснул и с лодки свалился, еле спасли!
– Я его предупреждал, – Стрелок усмехнулся в бороду.
– А он на следующий день опять рыбачить ушел, – отмахнулась девочка. – Да это ладно, мальчишки соседские, Колька с Мишкой Пестовым, курить начали. Митька украл у отца табаку, дымят теперь, прячутся у болота, думают не знает никто.
– Следопытка, – похвалил отец.
– Да ну нет, – отмахнулась Катерина. – Мне до тебя далеко. Вон у Бурмистровых корова три дня назад в лес ушла, до сих пор не нашли. Волки поди зарезали. Дядя Леонтий мне так и сказал: «А вот твой папка, Катерина, непременно бы корову сыскал». Ведь так пап?
– Может быть, – Егор счастливо засмеялся. Галина добавила по своему и они засмеялись все вместе. Руди и сам невольно заулыбался, но тут же взял себя в руки. Нельзя расслабятся, ты среди врагов. Это они на показ такие добренькие, делают вид, что ты один из них. А Стрелок еще совсем недавно резал немцев как поросят, а эти женщины в этом ему потакают и всячески содействуют. У дочери немецкий почти идеален. А зачем ей язык в этой глуши? Подготовить террористический акт? Такие случаи известны. Лет пять назад сообщали как террористка-смертница устроилась уборщицей в управление гестапо и подорвала себя во время совещания. Погибло много офицеров, здание обрушилось.
За окном сгустились вечерние сумерки. Хозяйка зажгла керосиновую лампу и принялась убирать со стола. Рудольф скептически хмыкнул, вот дикари, двадцать первый век на дворе, а у них ни света, ни воды, удобства на улице, даже телевизора нет. А без телевизора какая жизнь? К чему такое убогое существование? Может в этом причина ненависти? У немцев есть все, а у этих людей ничего, нищета и голые стены. Банальная человеческая зависть. Легче убивать и грабить чем работать. Живут как звери в лесу, тут невольно заваешь. Но что мешает бросить это жалкое существование и придти в города? Рейх примет не запятнанных кровью.
Дальше пили чай, черный, крепкий, ароматный. Без всяких конфет и тортиков. Мед и малиновое варенье. Хозяева по-немецки больше не говорили, общаясь между собой.
Стрелок отставил чашку, блаженно потянулся и сказал:
– А теперь пора спать, ложимся мы рано и рано встаем. Пойдем, покажу твои апартаменты.
Галина ушла в комнату и вынесла ворох постельного белья, закрученого в полосатый матрас. Протянула и вновь улыбнулась. Что прячется за этой улыбкой, извечная унтерменшевская хитрость или искреннее сочувствие?
– Спокойной ночи, спасибо за ужин, – проявил чудеса воспитания Руди.
– Спокойной ночи! – прощебетала Екатерина вытирая стол. – До завтра!
Стрелок повел его во двор. Уже совсем стемнело, дом и деревья погрузились в туманную дымку. Кругом тишина, как будто вокруг не поселок, а глухая чащоба где только волки и ходят. Прошли мимо грядок, и за кустами обнаружился маленький домик, бревенчатый, с низкой дверью и крохотным оконцем.
– Спать будешь здесь, – сообщил Стрелок. – Запру снаружи, бежать не советую, себе дороже выйдет. Из деревни выхода нет, вздумаешь шататься ночью - пристрелят. Можешь вступать во владение.
– Домик для гостей? – попытался пошутить Руди.
– Dlia xyistei, – ответил на своем варварском наречии Стрелок и добавил по-немецки. – Вроде того, номер конечно не шикарный, но все лучше чем на улице ночевать.
Рудольф приготовился переступить порог и спросил:
– Зачем я здесь?
– Я покажу тебе мир, частью которого ты являешься, – глухо отозвался Стрелок.
– А если я не хочу ?– затаил дыхание Руди. – Видел как вы живете. Нищета, убожество и смерть всем вокруг. Меня вы спросили?
– У каждого своя мера, – в голосе бандита послышалась сталь. – Для тебя это нищета и убожество, меня единственный шанс остаться собой. Это свобода моего мира, где никто не смеет указывать, как мне жить и куда идти. И для счастья мне не нужен автомобиль последней модели, рестораны и тупое телешоу в пятницу вечером.
– Ага, – восторжествовал Штольке. – Значит про телевидение знаете!
– Я знаю многое. Кроме одного, как все погано так вышло. Почему я бандит и убийца, а ты, немецкая подстилка, рассказываешь мне в каком убожестве я живу.
– Я не подстилка! – взвился Рудольф. – Я подданный Великой Германии!
– Заладил как попугай, – устало улыбнулся террорист.
– Я жив потому что унтертан?
–Ты жив потому что я так решил. А умирают все одинакого: немцы, унтертаны, неполноценные вроде меня. Все.
– Но так не должно быть. Мы не враги!
– Эх Ваня, Ваня, – вздохнул Стрелок. – С врагом все понятно, его уничтожают, режут глотки, топчут каблуком, да ты и сам это видел. Так поступают с врагами. А такие как ты умирают рядом, за компанию, для круглого счета. Вы дети нового времени, потерявшие себя и питающиеся отбросами с чужого стола. У вас нет ничего кроме ублюдской мечты стать немцами, и посматривать свысока на отребье не заслужившее столь высокое звание. Вас ничего не интересует, кроме своих мелких желаний. И в этом наша вина.
– Ваша вина? – поток чужого сознания накрыл Рудольфа с головой.
– Да наша, – от Стрелка волнами пошла ненависть. – Наш крест. За предательство, за трусость, за проигранную войну. За страну которой больше нет. Знаешь какое самое страшное наказание? Видеть как дети наши прячутся в лесу словно дикие звери, и выслуживаются перед врагом, забыв кто они есть.
– Ну а мне какое дело до этих проблем ?– поинтересовался ничего не понимающий Штольке. – Как нравится так и живите, а я домой хочу.
– Иди, – прозвучал ответ из стремительно сгущающихся сумерок. – Я отпускаю тебя, выведу за пределы деревни, ступай куда хочешь. Тебя никто не тронет, мое слово.
Очередная ловушка? – Руди напряженно замер. – Слово насильника и убийцы, волка искусно прикидывающегося овечкой. Повернусь и выстрелит в спину, хладнокровно, безжалостно, а его добренькие женушка с дочуркой, разрубят на куски и скормят собакам и свиньям. Он издевается, знает, что никуда не уйду без оружия, без припасов, без карты.
– Мне некуда идти, – Рудольф опустил глаза.
– Тогда заткнись и иди спать, – неожиданно зло оборвал Стрелк и сунул в руку фонарик. – Проходи, там разберешься.
– Спокойной ночи, – прошептал Рудольф, но террорист ничего не ответил, обратившись в неподвижную, скорбную статую.
Штольке пригнулся и вошел в низкую дверь. Господи, даже на строительстве экономят, у нас в таких домишках овчарки живут.
– Знаешь чем мы отличаемся? – донеслось в спину.
– Чем?
– Если бы мне предложили, я бы ушел. Несмотря ни на что, в огонь и в воду, лишь бы домой, – дверь захлопнулась, лязгнул замок. Рудольф прислушался. Уже привык, что Стрелок ступает абсолютно бесшумно, но он там, за дверью. Странный тип, непонятный, это пугает больше всего. Узкий луч фонаря осветил бревенчатые стены, лавку, тазы и непонятные связки березовых листьев. Кладовка тут или сарай. Штольке открыл вторую дверь и оказался в крохотной комнатке, большую часть которой занимала низкая печь. Вот сюда кидают дрова, тут труба, сверху большой металлический бак. Руди тут же сунул туда нос. Вода. Все тут чужое, за что не возьмись. Мебели нет, только пара лавок и деревянный ящик.
Отыскалась кровать. Вернее дощатые нары вознесенные на полтора метра от пола. И как тут спать? Руди расстелил постель и тщательно обследовал помещение. Мда. Бревна крепкие, в окно разве пятилетний ребенок пролезет. Может и правда помещение для военнопленных, совмещенное с пыточной? Завтра с утречка за тебя и возьмутся, сегодня то все устали. Он залез на нары и укрылся колючим, шерстяным одеялом. Сразу стало как-то спокойней, в детстве, бывало, забьешься под одеяло и все проблемы уходят. Единственное личное пространство которое было у Рудольфа за всю его недолгую и сумбурную жизнь. Будь что будет.

Глава 4

– Твари, выродки, ублюдки, – брызнул слюной Отто Шредер. – Немцы вынуждены сосуществовать с унтерменшами, но они нам неровня! Варвары, веками смешивающие кровь в свальном грехе. У арийца может быть лишь одно отношение к неполноценным – брезгливость!
Класс замер, вслушиваясь в слова. Сейчас все они немцы, в независимости от происхождения. Раса белокурых бестий, победителей и господ. Отто пробуждает гордость в детских сердцах. Лица мальчишек возвышенны и высокомерны. Плечи расправляются, глаза горят негасимым огнем. Они будущие вершители судеб этого мира, который или станет немецким или сгорит. Пройдет всего несколько лет и эти мальчишки встанут на острие разящего удара, под знаменами с черной свастикой. А пока они слушают.
– Эти дикари неспособны к мышлению, – Отто обводит класс налитыми кровью глазами. – Их удел быть рабами. Творчество, искусство, наука, недоступны их примитивному мозгу!
– Зато стреляют они хорошо, – дополнил знакомый голос. По классу прошел легкий смешок.
Рудольф обернулся и увидел сидящего сзади Герта Прийера с простреленной головой. В правом виске аккуратная дырочка, левая сторона черепа отсутствует напрочь, превратившись в кровавое месиво. Багровые сгустки и осколки черепа выплеснуты на парту, вытекший глаз студенистой массой застыл на щеке. Герт конвульсивно затряс головой, страшно улыбнулся, пустил ртом кровавые слюни и просипел:
– Вот так Руди, а ты живой, несправедливо, – и потянул посиневшие руки к горлу.
Рудольф отдернулся в ужасе, заорал и… проснулся. Весь мокрый от пота, постель взбита, сердце билось словно у кролика. Полутьма, над головой навис низкий, давящий потолок. Фух. Надо же как.
– Плохой сон?
Руди вздрогнул при звуке чужого голоса. На скамейке, возле окошечка сидел Стрелок. Сидел и смотрел. Давно интересно? Извращенец какой–то.
– Кошмар, – признался Рудольф и сел. Голова раскалывалась, тело ломило, одеяло сброшено на пол.
– Бывает, – посочувствовал бандит. – Вставай. Мы уходим.
– Куда? – напрягся Рудольф.
–Гулять. Тут одежда кое-какая. Переодевайся, я буду на улице.
Рудольф спрыгнул с нар и зябко поежился. Прохладненько, времени интересно сколько? Он расправил камуфляжный костюм из плотной ткани, немецкий, в мелких, коричнево-зеленых пятнах. Старый, застиранный, крепко поношенный. Кому он принадлежал? Безымянному немецкому солдату, убитому и раздетому до нитки? Такому же пленнику, сгнившему заживо в этих лесах? Пятен крови вроде не видно, спасибо и на этом. Хотя вот эта аккуратно заштопанная дырочка может оказаться от пули. Вот и еще одна. Колени на брюках затерты до белизны.
– Побыстрее. – донеслось снаружи и Руди поспешно оделся. А ничего, удобно. Натянул растоптанные резиновые сапоги и стукнул каблуком. Поздравляю с обновками господин Штольке.
Рудольф вышел на улицу. Едва рассвело, солнца не видно, над вершинами елей собралась промозглая, серая дымка. Перед входом ждал Стрелок в грубой, выцветшей куртке и высоких, резиновых сапогах. На плече винтовка, освобожденная от лоскутов ткани, за спиной плоский рюкзак. Что он задумал?
– Только умоюсь, – с достоинствоп пояснил Рудольф, и молча направился к умывальнику.
– Как скажешь, – хмыкнул бандит.
 Издевается унтерменш поганый. Гигиена у немцев на первом месте, это вы тут в своих норах привыкли не мыться годами. Грязные сукины дети.
Ледяная вода полилась на ладони, Руди взял кусок странного, неприятно пахнущего, коричневого мыла. Тщательно умылся и пальцем почистил зубы. Немец всегда остается немцем.
Стрелок призывно кивнул и пошел в сторону дома. В хлеву сонно замычала корова, кто–то шумно затерся о доски.
– Бери, – бандит указал на прислоненные к стене два длинных, хищно изогнутых, даже с виду очень острых багра и посторонился, пропуская пленника вперед.
Боится, – злорадно отметил про себя Руди, взваливая тяжелые багры на плечо. Не хочет чтобы в спину пырнул.
– Направо. – приказал Стрелок, едва они отошли со двора. Руди свернул на неприметную тропку. Интересно, зачем багры, утопленников на завтрак ловить?
Деревня безмятежно спала, только временами орали горластые петухи. За деревьями коротко забрехала собака, и вновь установилась безмятежная тишина. Тропа привела к завалу в человеческий рост, заросшему колючим малинником. Завал и завал, ничего примечательного, таких тысячи в этом страшном лесу. Пройдешь мимо и не подумаешь, что за ним спряталась настоящая база террористов, откуда они выходят на своё кровавое дело. Руди не удержался и прервал томительное молчание:
– Много труда пришлось потратить на такую защиту.
– Лес навалить дело дурацкое, – неожиданно легко пошел на контакт Стрелок. – Поддерживать в порядке намного труднее. Этой черте уже лет пятьдесят, обновлять приходится постоянно, дерево гниет, зато ни одна паскуда не подберется. С одной стороны бурелом, с другой болото, несколько постов, да ты сам вчера видел. Главный вход и несколько тайных, где они, даже в деревне не каждый знает.
– И вы так легко об этом рассказываете? – удивился Рудольф.
– Так это не тайна, – Стрелок пошел рядом. – Кому надо, все знают, мы не одни такие умные. Местным каждый кустик знаком, а немцам сверху отлично видно, от них не укроешься. Вся эта защита создана с одной целью, не позволить застать нас врасплох.
– А кто может напасть ?– удивился Руди. Кругом глухомань и медведи срут. – Ведь не от немцев этот примитивный завал?
– Естественно нет. Твои благодетели сровняют нас с землей за десять минут с помощью единственного штурмовика или легкого фронтового бомбардировщика.
– Тогда от кого спасаетесь? Здоровая паранойя?
– Тайга не так малонаселена, как ты думаешь, – хмыкнул Стрелок. – Нас, подлых унтерменшей, великое множество, и каждый хочет другого непременно убить.
– Понятно, – важно кивнул Руди, и переложил тяжелые багры на другое плечо. – Дикие нравы, кровная месть, первобытные инстинкты.
– Людоедство, некрофилия, сатанизм, – на полном серьезе поддержал террорист. – Любим, практикуем, ничем не гнушаемся. Знаешь, ты не так уж далек от истины, времена нынче страшные, но так было не всегда.
За разговором они вышли на дорогу, хитро петляющую среди завала. После очередного поворота Руди даже место узнал, здесь вчера заходили в деревню. Где-то вон в тех зарослях наблюдательный пост, а может и в тех, или тех, черт, все одинаковое, как под копирку.
– Они нас видят? – Рудольф понизил голос.
– Обижаешь, у нас в карауле eblom мух не ловят, – Стрелок указал в сторону зарослей по правую руку. – Нам туда.
О каких мухах речь Руди не понял. Какой-то местный, насквозь специфический юмор или дебильная унтерменшевская присказка, на все случаи жизни. Напоследок обернулся. Никого. Самое поганое, когда за тобой наблюдают, ты на виду, но ничего поделать не можешь, шкурой чувствуя чужой, пристальный взгляд.
Да и время было месту под стать. Лесом еще владели зыбкие, бледные сумерки, меж вековечных стволов клочьями стелился синий туман, запуская ледяные щупальца под одежду, превращая елки в сказочных великанов, замшелые пни в затаившихся троллей, а сучковатые ветки, в когтистые лапы кровожадных чудовищ. Настоящий готический триллер, пронизанный скрытой опасностью и настороженной тишиной.
– А смысл вот так жить? – не выдержал Руди, пусть бандит даже не отвечает, хочется услышать человеческий голос, пусть, даже, свой. – Прятаться от всего мира, резать друг друга, упиваться злобой и ненавистью. Зачем?
– Ну, обычаи такие у нас, далеких от чистоты расы, – ухмыльнулся в бороду Стрелок. – Иначе не умеем и не хотим. Я, к примеру, перед выходом хлопнул стаканчик крови младенца. Так-то я немецкую предпочитаю,  да не нашлось, пришлось местной побаловаться, тошнит уже от нее.
Лицо серьезное, даже не улыбнулся. Пугает или правду говорит? Кто его знает…
– А когда-то все было иначе, – продолжил Стрелок. – Но это уже совсем другая история.
Ага, как же, – злорадно подумал Рудольф. – Кому другому расскажешь, а я навидался теперь. Небо на востоке позолотилось, над вершинами поднялся солнечный диск, волны тепла разрезали туман, как мокрую тряпку, загоняя остатки в сырые ложбины. Лес потихонечку ожил, заиграл нехитрыми красками, защебетали мелкие птахи, в болоте зачавкало, выдав порцию тяжелого, смрадного испарения. На ветке уселась и гневно зачирикала наглая, рыжая белка с пушистым хвостом, и смешными кисточками на острых ушах. Тропа ощутимо пошла под уклон, и за поворотом заблестела водная гладь. Изгиб широкой реки прорезал таежное одеяло, блистая мелкой рябью в солнечном свете. Обрывистые каменные откосы сбегали к воде, подмытые деревья склонили подсохшие кроны. На другом берегу хищно замер еловый бор. Река спокойна, величава и необычайно красива. Над водой кружили белоперые, крикливые чайки, таская мелкую рыбешку, и устраивая между собой грязные свары. Где это мы? К собственному стыду, географией Рудольф увлекался слабо и над картами корпеть не любил. С другой стороны, чего здесь разглядывать, лес, болота и скалы, ничего примечательного, это не Европа с ее древними городами, храмами и дорогами, по которым маршировали римские легионы. Тоска. Зато зная название, можно потом привязать себя к местности.
– Что за река? – как можно более бесстрастно поинтересовался Рудольф.
– Обычная, где широкая, где узкая, – пожал плечами Стрелок. – И очень, очень мокрая.
Издевается унтерменш, – догадался Рудольф, но виду не подал, решив строить из себя дурачка до конца.
– Называется как?
– Так и называется – Речка, – не моргнув глазом, соврал бандит и указал на поваленное дерево. – Садись Ваня, позавтракаем.
Речка, – прошипел про себя Рудольф. – За дурака меня держит. Ничего, название я непременно узнаю, дай только время.
Стрелок развернул на старом, высохшем пне белую тряпицу, и принялся выкладывать из рюкзака белый хлеб, вареную картошку и яйца, головки красного лука, бутыль молока, металлические кружки. Кивнул Рудольфу:
– Прошу к столу.
Штольке хоть и зверски голодный, виду не подал, чинно присел и принялся за еду. Глядя на Стрелка густо посыпал желтую, ароматную картофелину крупной, кристаллической солью и захрустел сладкой луковицей. Пикник выходного дня, не хватало гриля, с шипящими в собственном жире колбасками, пары ящиков холодного пива, и общества смешливых, легкодоступных официанток из солдатской столовой.
Река не выходила из головы. Вот он, шанс вырваться на свободу. Если идти вниз по течению, рано или поздно выйдешь к местам с немецкой администрацией. Возможно, придется идти не одну неделю, предприятие крайне суицидальное. Надо придумать, как сбежать из деревни, запасти достаточное количество еды, понадобится оружие. Руди задержался взглядом на винтовке бандита, прислоненной к дереву. Может сейчас? Дать жующему хлеб Стрелку багром по башке и бежать. Пока спохватятся, пока организуют погоню, можно уйти далеко. Плавать Штольке умел преотлично, ширина реки метров сто-пустяки. Переплыть и навсегда затеряться в лесу. Тайга большая, попробуй поймай, все дороги открыты. И тут же осадил сам себя. Нет, рано, кто знает куда течет эта река. Если на север, то там ничего нет, кроме редких поселков недочеловеков, непроходимых дебрей и болотистой тундры, до самого Ледовитого океана. Бежать сейчас авантюра чистой воды, надо подождать, вызнать, собрать информацию, а там видно будет. Тем более, а что если хитрый унтерменш проверяет тебя? Смотрит, как поступишь в такой ситуации. Ждёт. Скорее всего дружки наблюдают из леса. Нет, Рудольф кто угодно, но не дурак.
 А винтовка у терра интересная, старинная, такими воевали в Великой войне. Длинная, поцарапанная, призывно манящая отполированной до блеска деревянной ложей. Современный оптический прицел смотрится чужеродной нашлепкой, нарушая плавные, безупречные грани. В ней нет опасной красоты современных снайперских винтовок, все просто, рационально, добротно. Оружие, созданное убивать, а не красоваться на выставках.
– Интересная винтовочка, – поделился наблюдением Рудольф.
– Неплохая, – Стрелок любовно погладил цевье. – Сейчас такую уже не найти. Снайперская винтовка Мосина.
– А чего в ней снайперского? – удивился Руди. – Метровый штык убрали и прицел кое-как привинтили?
– Разбираешься? – одобрительно прищурился бандит.
– Немного. Приходилось стрелять из современных высокоточек. А этому раритету пора на пенсию. Какого года?
– Образца 1891. Моя производства 1937 года.
– Антиквариат, – фыркнул Рудольф. – Пережиток прошлого.
– Не спорю,– согласился Стрелок, допил молоко и вытер усы. – Зато проста как вилы, безотказна и некапризна. Мороз, жара, дождь, полный затвор песка, ей нипочем. На пятьсот метров уверенно бьет в голову, а больше мне и не нужно. Кончаться патроны, можно прикладом…, – он замялся подбирая слова. – Как по вашему yebat? Башку проломить короче, и даже прицел не собьется. Для наших условий самое то.
– Вы застрелили солдата на головном бэтээре? – напрягся Рудольф.
– Я, – ответил Стрелок, глядя прямо в глаза. Вот оно, истинное лицо зверя, в нём нет ничего человеческого.
– Он был моим другом, – Руди внезапно охрип.
–З начит ему не повезло, – филосовски обмолвился террорист. – Все вокруг умирают, это нормально.
– Ненормально, – ощерился Штольке. – Это подло, войны сейчас нет.
– Война есть всегда, – возразил Стрелок и незаметно переместил руку на кобуру. – Война остается внутри нас. Войну можно только начать, конца она не имеет.
– И многих вы убили?
– Давно не считал, – Стрелок на секунду задумался. – Знаешь, когда в книжках пишут, как тяжело убивать на войне они лгут. Ты жмешь на спуск и человек падает вдалеке, может споткнулся, или прилег отдохнуть. Не раздумываешь, не задаешь глупых вопросов. Ты или он, кто-то из вас сегодня умрет. Жалость, угрызения совести? Нет, охотничий азарт, дразнящий запах горячей крови, власть. Твой враг кусок бесполезного, мертвого мяса и тебе плевать на его чувства, мечты и на то, кто ждет его дома. 
Фанатик, – Руди решил не продолжать разговор. – Что толку, он слеп в своей злобе, ему ничего не докажешь. Пытается казаться добреньким, но вот она суть, – и поспешил сменить тему:
– Так зачем мы сюда пришли, любоваться природой?
– Не нравится вид?
– Он великолепен, – признался Рудольф. Дух захватывало: кристальное зеркало воды, причудливые, серые скалы, заросшие мхом, в величественном обрамлении тяжелой зелени хвойного леса. Необычайная, оглушающая, непривычная городскому обитателю тишина. И над всем этим бескрайнее, нежно-голубое небо. Раньше, отчего-то, не придавал значения мрачной красоте этого сурового края.
– Идем, багры не забудь, – Стрелок легко поднялся и пошел к реке. Руди пристроился следом. Под ногами зашуршала каменная осыпь, тропа спустилась в промытую весенними ручьями ложбину, и вывела на берег, заваленный круглой, обкатанной волнами галькой. Сверху раздался пронзительный, отрывистый крик. Штольке задрал голову. В небе парила большая птица, какая, отсюда не разглядеть, коршун или сокол-сапсан. Чайки над водой забеспокоились, загалдели, почуяв опасность.
Пахло тиной и рыбой. Берег завален плавуном, мелкими косточками и свернувшейся в трубочку берестой. Места вроде дикие, а сразу заметно присутствие человека, грязными лохмотьями валялся кусок рыболовной сети с самодельными поплавками, рядом старое, прибитое дождями кострище. Под нависшей скалой лениво плескались мокрые бревна, воды было не видно, столько их набралось. Часть стволов вытащена на гальку и сложена неаккуратными штабелями. Так вот зачем багры. – догадался Рудольф.
– Придется поработать, – подтвердил мысль бандит, снимая рюкзак и винтовку. – Все просто, чем больше дров ты поймаешь, тем теплее мне будет зимой.
– Рядом с деревней не проще рубить? – поинтересовался Руди. Не то чтобы он был против физического труда, но быть рабом унтерменша, это нонсенс. Дрова это пошло. Будто и правда изобрел машину времени и отправился на сто лет назад, к печам, телегам и золотой лихорадке.
– Лес мы не рубим, – наставительно сообщил Стрелок. – Если лес рубить, негде будет партизанить. А любая вырубка главная примета населенного пункта. Чужого внимания мы не ищем. Зимой валим в верховьях, селений там нет. Пилим по размеру и сваливаем на лед. Весной речка вскрывается, дрова идут вниз. Доставка на дом, здесь изгиб и течение хитрое, весь плывун прибивает к берегу, остается только поймать. Работа для настоящих мужиков. Давай багор.
Руди с жаром принялся за дело. Получалось не очень, Стрелок хмурился и покрикивал, а Штольке поначалу молчавший, стал огрызаться. Потихоньку приноровился. Надо воткнуть багор и тащить бревно на берег. Вроде просто, но багор отскакивал, норовя вонзиться в ногу, отсыревшие бревна тяжелы, как бетонные плиты, ледяная, весенняя водичка доходит до колен, грозя перехлестнуть за голенища сапог, пот градом. Бревна в воде блестели как спины крокодилов. Гора дров на берегу расла и расла.
– Хватит на сегодня, – выдохнул Стрелок, когда солнце встало в зенит, и вытер блестящий от пота лоб. – Устал?
– Есть немного, – признался Рудольф, руки отваливались, плечи ныли, багор весил, теперь, килограмм пятьдесят.
– Ничего, пообвыкнешь. У нас по-другому нельзя-пропадешь. С дровами закончим, сенокос пойдет, потом рыбачить будем, грядки полоть и так до глубокой осени. Тайга она и накормит и обогреет и спрячет, знай не ленись, работай, да лишнего не бери.
Руди согласно покивал и без сил обрушился в траву. Бред какой-то, к чему эта тяжелая работа, если можно спокойно жить в городе с газом, электричеством, водой в доме и любыми продуктами в магазине. Все у унтерменшей не по-человечески, через задницу, сами создают проблемы и потом гордятся, героически их преодолевая.
– Не одобряешь? – уловил настроение Стрелок.
– Нет, что вы, все чудесненько, – бодро соврал Руди. – Поработать на свежем воздухе приятно и полезно. У вас прямо заповедник натурального хозяйства, первобытно-общинный строй.
– Зато ни от кого независим, живем как привыкли, – пожал плечами бандит. – Даром ничего не дается, не на тропическом острове, где жопу листочком прикрыл, банан скушал, и завалился на пляже до самого вечера. Потому и народ другой: независимый, вольный и сильный, к труду с раннего детства приученный. Ребенок под стол пешком ходит, а уже к работе приставлен, вчера в люльке сиську требовал, а сегодня топориком тюкает, отцу помогает. Ни на кого не надеемся, помощи не ищем, оттого и выживали всегда и при любой власти. Идем домой, на сегодня достаточно.
Руди взвалил багры на нестерпимо ноющее плечо, и обернулся напоследок, впитывая необычайную красоту величавой реки и причудливо выветренных скал. В голову закралась крамольная мысль: поставить на берегу домик и жить в одиночестве, подальше от людей, крови и суеты. Жить простым хозяйством, ловить рыбу, овощей насажать, вечером сидеть в кресле качалке покуривая ароматный табак. Изловить в лесу унтерменшесвкую бабенку, приручить, вывести вшей, обучить человеческой речи, отмыть. Завести корову или оленей, кого они тут заводят? Вот бред в башку лезет…
– Догоняй! – окликнул Стрелок, успевший взобраться по косогору. Обратно шли молча, на подходе к посту обменялись сигналами, и по уже знакомой дороге вошли в село.
– Сейчас обедать будем, – Стрелок блаженно зажмурился. – Галина щей наварила, только по пути в одно место заскочим, Ромка тебя дожидается.
Вот оно, – Руди внутренне сжался, давно готовясь к предстоящим допросам и пыткам. – Ведь только дурак поверит, что тебя притащили сюда вылавливать дрова из реки, и любоваться рассветом. Этот Ромка местный дознаватель, угрюмый, страшный мужик со зверской харей, огромными ручищами, одетый в измызганный кровью передник.
Штольке поплелся за Стрелком, как агнец на бойню, сознательно плетясь еле-еле, и по возможности оттягивая момент радостной встречи. А бандит и сам не очень торопился, здороваясь с каждым встречным, чинно раскланиваясь со стариками, пересмеиваясь с молодыми и останавливаясь перекинуться парочкой слов. Жизнь в деревне кипела, стучали топоры, орола скотина, женщины толпились у колодца наполняя ведра кристально чистой водой, и делясь последними новостями, бегала детвора. Появление Рудольфа вызвало осторожный, ненавящевый интерес. Ещё бы, человек из другого мира, пялились унтерменши без зазрения совести. Слава Богу фотографироваться никто не лез, как с обезьяной на ярмарке.
Свернули к большому, неприметному дому с высоким крыльцом, дерновой крышей, и резными, светлыми окнами.
– Наша школа, – не без гордости пояснил Стрелок. – По совместительству библиотека. Досугово–развлекательный центр.
– Школа? – удивился Руди. Вот уж никогда бы не думал. Унтерменш, по своей лени и складу животного интеллекта, обязан быть неграмотным, объясняться с помощью жестов и ставить крестик в документах, передавая арийцам богатые полезные ископаемыми территории, где имел наглость поселиться, настроить убогих домишек, разбить огородики и наплодить кучу биологического мусора. С другой стороны, Стрелок совсем непохож на клинического идиота, чужой язык знает великолепно, достаточно эрудирован и за словом в карман не лезет.
– Школа, школа, – подтвердил бандит. – Учим детишек всему понемногу: грамоте, математике, истории, географии, – и добавил ехидно. – Немецкому, вдруг пригодится, чем черт не шутит.
Руди промолчал, входя в гостеприимно открытую дверь. История, вот насмешил. Какая может быть история у местных аборигенов? Как косматые предки бежали в этот Богом проклятый край, вырыли норы в земле, перетрахались с медведями и стали жить долго и счастливо? Достойно, чего уж там говорить. А потом еще, наверное, изобрели плуг и колесо, пока развитые народы летали в космос, делали компьютеры и строили небоскребы. А вот немецкий учить необходимо, тут бандит прав. Рано или поздно, дети, познакомившиеся с великой немецкой культурой, ужаснутся своему существованию и захотят стать настоящими людьми – немцами, а не кучкой грязных, запуганных дикарей. И тогда Рейх примет их.
Слева от входа открытая дверь. Руди на секундочку задержался. Большая, светлая комната, ряды странных, непривычных глазу парт со скамейками, на стене коричневая школьная доска с размазанными подтеками мела, под потолком портреты незнакомых, бородатых мужиков, одетых в не подобающие унтерменшам костюмы. Надо будет потом выяснить насчет них. Скорее всего, захудалые европейские политики и ученые, купленные на барахолке, и торжественно преподносимые лучшими из унтерменшей. Вон тот кудрявый, как негр, полукровка поди, фу. А может легендарные «комиссары», эти по слухам возглавляли местное быдло, поэтому и одеты хорошо, рожи не пропитые, не удивительно если дети каждое утро молятся на эти портреты.
Стрелок прошел по коридору, открыл следующую дверь и пропустил Руди вперед. Штольке чуть успокоился, вряд ли будут пытать прямо в школе. Хотя кто его знает, чему тут обучают…
Он переступил порог, пахло старыми книгами. Комната была заставлена стеллажами с десятками потертых, истрепанных корешков. В глаза бросилось отсутствие новых изданий, настоящее собрание антиквариата, как, впрочем, и другое в этом заповеднике народного быта. Однажды, в детстве, им показывали старый документальный фильм где на площади сжигали целую гору книг, написанных врагами немецкого народа, против самого существования немецкого народа. Значит сожгли не все, предприимчивые унтерменши утащили их в свои потайные норы, почитывают тайком, и разносят бредовые мысли по свету. Из-за подобных библиотек, в городах немецкой Сибири, время от времени появляются листовки с крамольным содержанием, заставляющие недочеловеков поднимать волнения и бунтовать.
– Наша библиотека, – подтвердил догадку Стрелок. – То немногое, что удалось сохранить. Книги для нас величайшая ценность.
В углу скромно притулился небольшой письменный столик. За ним человек. Руди оторопело замер, отказываясь верить. Сердце бешено заколотилось, ноги ослабли. Очень уж внешность у библиотекаря примечательная. Худощавый, нескладный, глаза круглые, выпуклые, череп вытянутый, большой нос, жесткие, кудрявые, сальные волосы, мерзостная, добренькая улыбка, покатые плечики. Ошибки быть не может, слишком много раз в школе показывали фото и документальные фильмы, вбивая в детский разум образ врага.
Человек поднялся навстречу и тут Руди сорвался с места, намереваясь вцепиться исчадию ада в лицо. Тот не моргнул и глазом, только наглая улыбочка сползла с уродливого, лошадиного рыла.
Рудольф не добежал пару шагов. Стрелок сграбастал за шкирку, тряхнул как котенка и удивленно спросил:
– Ополоумел?
– Это не человек! – завизжал Руди силясь вырваться из железной хватки и брызжа горячей слюной. – Пусти меня, ты не понимаешь! Это еврей!
– И что? – неподдельно изумился бандит. – У нас здесь ноев зверинец, каждой твари по паре.
– Я убью его! – завыл Рудольф.
– Никого ты не убьешь, убивалка не выросла, – рявкнул Стрелок и вывернул Руди руку до хруста. – Успокойся и сядь.
Рудольф застонал от резкой боли, опустился на стул, сотрясаясь в беззвучных рыданиях и повторил:
– Это еврей! Ты разве не видишь? Его надо убить, пока не поздно…
– Какой воспитанный молодой человек, – на чистейшем немецком произнес чуть побледневший еврей и протянул узкую, сухую ладонь. – Давайте знакомиться, меня зовут Роман Кац и да, я определенно еврей, известный так же как жид и просто дьявольское отродье.
Руди едва не задохнулся от ярости. Как смеет эта мразь совать ему, практически гражданину Германии, свою грязную руку? Эх, если бы не Стрелок. Почему он слеп и не видит, какую гадину пригрел на груди?
Рудольф рывком унесся на десять лет назад. Полутьма, размеренные щелчки диапроектора. Класс притих и внимает каждому слову. Вещает герр Клюбер, преподаватель «Расовой чистоты», подкрепляя каждую фразу слайдом: «Еврей – это враг рода человеческого, античеловек, существо далекое от природы и враждебное природе. Куда не ступит его нога, там народ, до сих пор живший своим трудом, рано или поздно начнет вымирать. Евреи живут ненавистью к белой расе, потому что сами они паразиты, неспособные на созидание. Главное их оружие – это античеловеческие идеи: демократия, либерализм, кровосмешение, терпимость. Евреи толкают другие народы на путь разрушения и деградации, а сами надуваются как клещи и богатеют, упиваясь смертями и кровью. Поэтому уничтожение евреев дело Божие, священная обязанность каждого немца и всякого человека.»
Именно так Германия избавилась в середине прошлого века от власти евреев и принесла Европе мир, процветание и покой. Выродки были зачищенны на всей территории Рейха, последнего еврея выявили, предали суду и прилюдно повесили в тысяча девятсот шестьдесят четвертом году где-то на территории Вятки. Жаль до этого часа не дожил отец нации, Адольф Гитлер, человек навсегда решивший пресловутый еврейский вопрос. С тех пор евреи превратились в часть мифологии, олицетворяя собой все самое низменное, что может быть в человеке: подлость, предательство, лютую ненависть ко всему живому. И вот теперь еврей стоял перед Штольке, тянул руку и улыбался словно доброму другу. Но Руди не обмануть, под этой маской скрывался сам Сатана.
– Не хочет знакомиться, – еврей сокрушенно вздохнул.
– Он у меня гордый, – похвастался Стрелок и легонько толкнул в плечо. – Ваня, будь вежливым, поздоровайся с дядей.
– Не трогай меня, – демонстративно отвернулся Рудольф, никогда прежде перед ним не стояла такая ясная цель, сама судьба привела его в эту лесную деревню. – Я его все равно убью, не сегодня так завтра, не завтра, так через неделю, лучше прямо сейчас меня пристрелите.
– Какой злобный, – расхохотался еврей, занял свое место за столом и достал толстую тетрадь. – Давай так, ты рассказываешь мне все о чем попрошу, а я, чуть позже, предоставлю тебе возможность убить еврея, только ты и я, один на один. Честная сделка?
– У евреев не бывает честных сделок, – огрызнулся Рудольф. – Ты смог обмануть унтерменшей, с них спроса нет, но меня ты не обманешь.
– К чему отговорки? – еврей смотрел насмешливо. – Боишься, так и скажи.
– Я ничего не боюсь! – вспылил уязвленный Штольке. – Давай прямо сейчас!
– Успокойтесь оба, – оборвал Стрелок. – Никто здесь пускать кровь никому не будет, прыткие больно, – он перешел на свой язык что-то живо обсуждая с евреем, и вновь обратился к Штольке. – Знаешь, мне насрать на твои промытые мозги, но если попробуешь еще раз броситься, как бешенная собака на человека, я тебя удавлю. Ты в гостях, изволь вести себя подобающе, даже с такими недочеловеками, как мы.
– Хорошо, – буркнул Штольке, уже проработав про себя план побега и убийства еврейского недоноска.
– Вот и договорились, – удовлетворенно кивнул Стрелок. – А сейчас Рома задаст пару вопросов, а ты постараешься честно и вежливо отвечать.
Руди сдержался, промолчал и угрюмо кивнул. Ничего, он подождет, его час скоро придет.
– Забудем старые обиды, и приступим к нашим делам! – возвестил Роман, раскрыл тетрадь и взял шариковую ручку. - Поехали
Ожидаемого допроса с пристрастием не последовало. Никто не угрожал, не играл в доброго и злого следователя, не пытался купить, не лупил стопкой журналов по голове, и не пытался подвести электрический ток к Рудиным яйцам. Только вопросы. Дотошная жидовская морда хотела знать все на свете: последние новости из Эккенталя, прилегающих городов, Германии, всего мира. Курсы валют, подробности личной жизни киноактрис, новые марки автомобилей, система охраны, зарплаты, виды на урожай капусты, сорта хорошего пива, имена руководителей медного комбината, подробности работы мусорщика, количество наемных рабочих, возможный доступ в любые районы города. Через двадцать минут голова пошла кругом и Руди с трудом удержался, чтобы не выдать всю правду матку. Хитрющий еврей искусно расставлял ловушки, плел словесные кружева. Вся информация тщательно и скрпулезно заносилась в тетрадь. Стрелок сидел и со скучающим видом смотрел в окно.
– Своей айнзацгруппы в Эккентале нет? – уточнил еврей.
– Никогда не было, – с готовностью подтвердил Руди, намешав до этого добрую толику лжи. Айнзацгруппы действительно в городе нет, эти особые подразделения, составленные из отпетых головорезов, занимаются подавлением бунтов среди местного населения и отличается резкостью нравов и методов. В Эккентале они были только однажды, проездом, вызвав бурю эмоций и восхищение среди мальчишек. Еще бы, сильные, суровые мужчины, разительно отличающиеся от регулярной армии разнообразием экипировки и снаряжения, увешанные оружием с ног до головы. Останавливались на один день, так пока в ресторане на Фолькштрассе гуляли, с девками, драками и морем вина, даже полиция их не трогала. Айнзацгруппа тогда половину заведения разнесла и умудрилась бордель подпалить. Им никто не указ, настоящие псы войны.
– Марка твоего грузовика? – еврей вполне довольствовался ответом.
– Это так важно? – не удержался Рудольф. – Зачем эти вопросы о количестве мусора, последней моде и фильмах в кино? Чем пригодится  подобная информация в вашей глуши?
– Просто интересно, – пожал плечами еврей. – Простые человеческие радости доступны и нам. Ах да, чуть не забыл, мы же нелюди, верно?
– А разве люди? – вспылил Рудольф. – Посмотрите как вы живете, нищета, грязь, срать ходите в яму, у вас же ничего нет!
Еврей откинулся на спинку стула и глянул оценивающе, вылупив свои проклятые, рыбьи глаза.
– Зато у нас есть то чего нет и никогда не будет у тебя и тебе подобных, – неожиданно жестко ответил Стрелок.
– Ручного медведя? Так его и у тебя нет! – криво улыбнулся Штольке. – Чего например?
– У нас осталась память и немного достоинства, – ладонь бандита, лежащая на столе, сжалась в кулак.
– Достоинства? – Руди едва не расхохотался. – Прозрей уже наконец! Вы жалкие бандиты, живущие в лесу и убивающие людей!
– А мы не всегда были бандитами и жили в лесу, – с затаенной грустью возразил Стрелок и повернулся к еврейскому выродку. – Ром, покажи что-нибудь.
Кудрявый зверь в образе человека, встал и ушел за стеллажи припадая на правую ногу. Вот оно следствие вырождения и кровосмешения – брезгливо отметил Штольке, – Немощный, сведенный наследственными болезнями организм, наказание за свальный грех в котором зачинаются эти животные. Еврей отсутствовал пару минут и вернулся со стопкой книг, обращаясь с ними как с маленькими детьми.  Бережно положил на стол, подвинул к Руди и произнес:
– Посмотри, тебе будет интересно. Вот как мы жили.
Руди с опаской взял верхнюю, большую, тонкую. На обложке замок из красного кирпича, с алыми звездами на зубчатых башнях. На титульном листе незнакомые буквы. На латиницу мало похожи, какой–то мертвый язык. Год издания 1938, настоящая древность черт побери, семьдесят с лишним лет, мечта букиниста. Он зашуршал ветхими, пожелтевшими страницами. Внутри  поблекшие фотографии и немного пояснительного текста на все том же, чужом языке. Огромные города, стройки, заводы, доменные печи, старинные паровозы и корабли, бескрайние поля колосящейся пшеницы, улыбающиеся, сильные и горделивые люди, счастливые дети, солдаты с суровыми лицами в смешных касках. Узкоглазые азиаты и люди нордической внешности вместе. Картинки чьей-то незнакомой, ушедшей навеки жизни.
– Что это? – спросил Руди, перевернув последнюю страницу.
– Советский Союз, – откликнулся еврей. – Была такая страна, где в мире жили сотни народов: унтерменши, недочеловеки, евреи и даже немцы. В это трудно поверить.
– Не слышал о таком, – признался Рудольф. Чего только унтерменши не напридумывают от собственной ущербности – вот ярчайший пример, утопическая страна где все жили долго и счастливо. Идиоты.
– А откуда тебе слышать? – тон еврея стал снисходительным. – У вас повсюду третий Рейх, а все остальные варвары и недочеловеки. Ознакомься, – он раскрыл ветхий, географический атлас, и пододвинул вплотную.
Руди сориентировался достаточно быстро, так, политическая карта, знакомые очертания Евразии, только на огромной территории раскинулась не Германия, а окрашенная красным страна с большими буквами СССР. А вот и фатерлянд, крохотное коричневое пятнышко посередине Европы. Бред какой-то.
Руди пролистал атлас в начало и обнаружил год выпуска, «1940». Все встало на свои места, становление великой империи в самом начале, подошва кованного немецкого сапога занесена над мировым еврейством. Железные дивизии победоносного вермахта добивают подлых англичашек, вышвыривая их с континента, и готовят разящий удар на восток.
– Вы бы мне еще карту восемнадцатого века подсунули, там вообще Германии нет, – фыркнул Рудольф. – А про СССР я вспомнил, была такая недоразвитая, варварская страна, постоянно несущая угрозу Европе и быстро прекратившая свое существование. Где-то тут вроде ,– он неуверенно потыкал в атлас. – У вас карта неверная.
– Это почему? – прищурился Стрелок.
– На Сибирь посмотрите, – тоном школьного учителя сказал Штольке, ему даже захотелось приподнять пальцем несуществующие очки. – Почему она отмечена как часть вашего СССР? Любой пятиклассник знает, Сибирь, до прихода Рейха, населяли местные, полудикие племена. Слишком огромная, труднодоступная территория, и только немцы, со своей передовой наукой и техникой, смогли раскрыть потенциал этой промерзшей земли, и открыли сибирскую сокровищницу для всего человечества.
– У тебя, Ваня, можно овсяную кашу из головы кушать, – беспомощно развел руками Стрелок. – Семьдесят лет назад здесь была сильная, большая страна с богатейшей историей и культурой.
– Сказочки оставьте для дураков, – отмахнулся Рудольф. – Ваши карты и фото дешевая подделка, у восточных племен даже государства никогда не было, и королями они приглашали шведов, норвежцев и немцев.
– Уверен? – поморщился еврей.
– Я отлично знаю историю, – перешел в наступление Руди. – СССР был объединением диких племен, суть ордой. Там еще восстание было, местные недочеловеки свергли царя из немецкого рода, который хоть как-то держал их в узде, разрушили церкви, к власти пришли евреи и комиссары, а население занялось любимыми делами, стало пить водку, бездельничать, бесконтрольно плодиться и деградировать.
Бандит и еврей переглянулись, чувствуя свое полное поражение.
– Ну понятно, а немцы, значит, принесли цивилизацию и всеобщее процветание? – хмыкнул Стрелок.
– Естественно!– Рудольф облегченно вздохнул, хоть что-то эти недоумки усвоили. – Посмотрите на города, фабрики и дороги. Немцы несут порядок! Хотите пример? Возьмем осколок СССР, современную Московию. Немцы освободили московитов от еврейско–большевистского ига, подарили им европейские ценности и к чему это привело? Московия самое отсталое государство Восточной Европы. Развалили все что имели, погрязли в нищете и пороке, живут на подачки Германии. Где самое большое количество алкоголиков, наркоманов, самоубийств и абортов? Правильно, в Московии! Этим все сказано, восточные племена недочеловеков обречены на вымирание!
Еврей откинулся на спинку стула и откровенно заржал, показывая крупные зубы. Руди обиженно засопел. Пусть смеется, что ему остается? Какие они жалкие, в попытках придумать себе несуществующую страну. Комплекс, мать его, малых народов. Давно замечено, мелкие нации, не имея истории, начинают придумывать новую, непременно славную и героическую. Года два назад в Эккенталь приезжали странные ребята из земель восточнее Польского воеводства, гордо именующие себя украинцами. Надо было слышать их умопомрачительные рассказы о том, что украинцы древнейший народ на Земле, они изобрели письменность, основали первое государство, владели половиной мира, победили всех врагов Рейха, а вермахт лишь немного им помогал, больше путаясь под ногами, и поэтому прочие народы должны им поклоняться и всячески ублажать. А вежливо попросишь доказательства, в ответ агрессия и угрозы. Поначалу смешно было, а потом наследников укроимперии стали попросту бить. Тем более, как люди оказались полное говно: работать не умели и не любили, строчили доносы, вечно жаловались и ныли, имея дрянную привычку тащить все, что плохо лежит. В общем не прижились они в Эккентале. Вот и эти похожи…
– Ты ничего ему не докажешь, – просипел сквозь выступившие от смеха слезы еврей. – Бесполезно, их так выращивают.
– Да знаю я, – зло отозвался Стрелок. – А слушать противно, германское дерьмо в уши льет, ни единой мысли своей. Им просто плевать, пока хозяева кидают подачки. Ладно Ром, затея с треском провалилась, пойдем мы, если у тебя все.
– Вопросов больше не имею, – открестился еврей. – До свидания унтертан Рудольф Штольке, приятно было беседовать.
Ага, нечего возразить, раскатал вас по полной программе, – злорадно отметил Штольке и гордо отвернулся. Одно дело отвечать на вопросы в качестве военнопленного, и совсем другое якшкаться с евреем. Обойдется выродок, пусть Стрелку спасибо скажет, не дал до тебя добраться, грязная сволочь.
Руди вышел следом за недовольным бандитом. Расстроился террорюга. А как он думал? В их бредовые идеи может поверить разве гидроцефал. Не на того напали, пусть теперь злится сколько угодно. Строят из себя борцов за идею, а на деле шайка разбойников.
– Вы ведь не отдаете себе отчета, – не удержался Рудольф. – Он обманывает вас, а вы и рады.
– Кто?– недоуменно вскинул бровь хмурый Стрелок.
– Еврей этот, – сказал как плюнул Рудольф. – Он как болезнь разрушает вас изнутри, их натура неисправима, евреи проникают в общество под видом торговцев и ростовщиков, и потихоньку захватывают все: экономику, средства массовой информации, власть. Даже здесь этот монстр в человеческом облике не валит лес и не копает землю, он пролез в школу и учит ваших детей, разрушая их души.
– Кто, Ромка-то разрушает? – неожиданно расхохотался Стрелок, распугав мирно копающихся в коровьей лепешке кур. – Тут ты Ваня не прав, слишком много на себя пытаешься взять. Познакомишься поближе, мнение поменяешь.
– Не поменяю, – отрезал Штольке. – Ты зря меня остановил, я все равно убью вашего еврея.
– Убьешь? – развеселился еще больше, даже прослезился Стрелок, и тут же посуровел,– Ромка таких как ты на завтрак ест, он боец, а ты запутавшийся мальчишка. И в школу он не лез, общество назначило. Два года назад Ромка в составе диверсионной группы попал в засаду. Выжил один, раненый ушел через вскрывшуюся реку, спасая карты и рацию. Вымок до нитки, а ночью ударили двадцатиградусные морозы. Обморозил обе ноги и неделю шел по тайге, не потеряв оружие и не выбросив ни одного патрона. Сам обломал отмороженные пальцы на левой ноге. Нашли его чуть живым, охотники наткнулись на следы ползущего человека. Правую ногу пришлось отнять, Ромка в двадцать пять лет стал калекой. А ты вякаешь, – Стрелок отмахнулся и ушел вперед. Рудольф пораженно заткнулся. Говорили евреи трусливые, слабые бабы, не умеющие воевать, а тут вон оно как все обернулось. Ну ничего, тем приятнее будет перегрызть ублюдку слабое горло. Мой час еще настанет. План возник моментально. Необходимо вернуться в Эккенталь с головой еврея, как приходили в замки древние герои с головой побежденных драконов, получая руку принцессы и полкоролевства в придачу. Вот он, счастливый случай, выпадающий в жизни единственный раз!

Глава 5

Разбудили Руди крайне грубым вторжением в личную жизнь. Пленник как раз досматривал эротический сон с участием полураздетых, белокурых девиц и пускал жадные слюни, когда сильный толчок под ребра вернул его к грустной прозе реальности.
– Поднимайся лежебока, – скомандовал голос Стрелка ничуть не похожий на воркование легкодоступных прелестниц.
Руди подскочил и сильно приложился лбом о низкий потолок, перед глазами закрутились разноцветные вихри. Темно, за крохотным окошком, засиженном мухами, недобро хмурились предрассветные сумерки.
– Быстрее ,– пробасил Стрелок. – Нас ожидает увлекательная прогулка.
– Какая прогулка? – растерялся Руди, выбираясь из-под сбитых в кучу одеяла и простыни.
– Ножками, раз-два, раз-два, левой, правой. У тебя две минуты, – хлопнула дверь.
Рудольф поспешно оделся, путаясь в штанинах и рукавах. Что он задумал? Вроде вчера ничего такого не говорил. С другой стороны, с чего бы ему перед тобой отчитываться? Может расстрелять решил? Но это, конечно, вряд ли, хотел бы – давно провернул. Руди, теряясь в догадках, выскочил на улицу.
Первое, что бросилось в глаза, кроме прохладной погодки - Стрелок был экипирован по полной боевой. Пятнистый камуфляжный костюм в крупных, размытых пятнах, панама на голове, такие носят немецкие егеря, за спиной плотно набитый рюкзак литров на сорок с притороченным лохматым костюмом, РПС с подсумками, саперная лопатка, кобура с пистолетом, рация, винтовка искусно замотана тканью. Назревает маленькая война?
– За мной, – мимолетно кивнул Стрелок и быстрой, упругой походкой пошел со двора. Руди пристроился следом как верная собачонка. Бандит сегодня какой-то загадочный, напряженный, сосредоточенный. Случилось чего? Ответов нет, а разговаривать Стрелок не намерен. Даже не удостоверился, идет за ним несчастный унтертан или вновь завалился в кровать.
Чуть рассвело, настало мистическое время, когда ночь еще полностью не побеждена, а день едва зародился, светлой полосой робко прорезав горизонт далеко на востоке. Тьма и свет играли и переплетались, причудливо искажая формы знакомых предметов и отбрасывая длинный, зыбкие тени. Дом похож на выброшенного на сушу кита, деревья водили ведьмовской хоровод, а вылезший из кустов котяра напугал до полуобморочного состояния. Самое то для темных делишек. Люди спят, часовые теряют бдительность, а наши бандиты выходят на промысел.
Знакомой дорогой подошли к выходу из деревни, и Руди увидел человека, специально не прячущегося, но практически незаметного на фоне подлеска. Ого, да это Зульфат, – узнал Рудольф. – С нами идет? Это хорошо, человек он вроде нормальный хоть и полукровка непонятного происхождение. По крайней мере, он единственный кто не обращался здесь с ним как со странной зверушкой. Слова плохого не сказал. Хотя стоп, он вообще, что-то говорил? Вроде и нет, крайне молчаливый субъект, неразговорчивый. Одет и экипирован под стать Стрелку. Руди невольно вспомнился черный день встречи с лесными бродягами. Сейчас напялят свои лохматые костюмы и совпадение будет полным. Что же они задумали?
Зульфат приветливо кивнул и пошел рядом со Стрелком, они едва слышно зашептались. К удивлению, обычный выход террористы проигнорировали, двигаясь вдоль завала. Слева, за деревьями, проплыли несколько домов, кутающихся в покрывало промозглого утреннего тумана. Однажды взрыкнула собака и вновь опустилась настороженная, гнетущая тишина. Лес стал гуще, под ногами мокро зачавкало, от сырости спасли только предусмотрительно надетые резиновые сапоги. Под каблуком мягко пружинило толстое одеяло из мха, сочась грязной, болотной водой. Лягушачье царство. Путь перебежал небольшой, заросший осокой и тиной ручей. Стрелок безошибочно нашел хлипкий мостик из прогнивших, пропитанных влагой бревен, шаткий и скользкий.
А ведь мы выходим из деревни запасным выходом, – смекнул Рудольф. – У них тут как у крыс, сотни ходов, нор и отнорков. Скрытные твари. В этом вся их натура, подкрасться, напакостить и убежать. Лицом к лицу воевать не любят и не умеют.
Стрелок остановился под огромной, раздвоенной елью, достал из кармана кусок черной ткани и сказал:
– Я завяжу тебе глаза, не надо видеть где мы идем.
– Хорошо, – Руди обреченно вздохнул и повернулся спиной. На глаза упала темная пелена, тугой узел сдавил виски. Больше всего в жизни боялся ослепнуть.
– Я поведу тебя, – успокоил Стрелок, сильная рука легла на плечо. – Не торопись, кругом болото, провалишься, достанем только багром, дня через два. Вперед.
– Ну хоть на этом спасибо, – порадовался Руди и сделал первый шаг, тщательно нащупывая дорогу. Крайне неприятно падать в бездонную пропасть, исступленно дергаться, вопить и захлебываться грязной жижей пополам с пиявками иголовастиками.
Медленное, осторожное движение продолжалось недолго. Под ногами перестало мерзостно хлюпать, появилась твердая почва, пропал гнилостный запах стоялой воды.
– Стой, – тихо прозвучало за спиной и Руди замер. Повязка упала. Кругом только лес, поваленные, высохшие деревья, гора валежника, под такими любят совокупляться ежи, ничто не напоминало о расположенной рядом деревне. Ловко они.
Бандиты опустились на одно колено, Стрелок жестом приказал Руди сесть, пошарил в боковом кармане рюкзака, сунул в руки сверток из белой ткани и пробурчал:
– Поешь, Галина тут собрала, а я расскажу куда мы намылились в такую то рань.
Рудольф бережно развернул сверток, внутри оказался огромный кусок ароматного пирога с картошкой, обжаренным, золотистым луком и вареным яйцом. Ммм, вкуснятина.
Пока он завтракал, бандиты повязали на лица зеленые платки, теперь видны только глаза. Не к добру это, ох не к добру. К чему такие предосторожности в двух шагах от дома?
– Слушай меня внимательно Ваня, – продолжил Стрелок. – Вчера утром, пока мы дрова ловили, в деревню попытались войти два чужака, якобы из фактории, узнать есть ли у нас ценное на продажу. Рожи мерзкие. Естественно, их послали куда подальше. А после этого у нас пропали двое охотников. Ушли без ночевки, но к вечеру не вернулись. Скорее всего ничего страшного, может подранка погнали и задержались, люди опытные, тайгу знают. Надеюсь, никакой связи с появлением чужаков нет. В любом случае мы обязаны выяснить, вдруг помощь нужна.
– И как мы их найдем? – жуя спросил Руди. Легче отыскать иголку в стоге сена, чем человека в этом лесу.
– Проще чем думаешь, – возразил из-под маски Стрелок. – Нам известно где они собирались охотиться, здесь у каждого свой участок, первым делом поищем там. Ты идешь с нами.
– Безмерно рад,– соврал Руди, подобрал крошки, закинул в рот и напился из протянутой фляги холодного чаю с травами. – Я готов.
– Это ты сейчас такой радостный, – хмыкнул Стрелок. – Идешь молча, след в след: я сижу - ты сидишь, я стою -ты стоишь, я убегаю с дикими воплями, ты убегаешь быстрее меня, – и добавил очень серьезно. – И чтоб ни звука. Удавлю.
– Буду неслышен как летучая мышь, – похвастался, вставая, Рудольф. Под плечом, с истошным треском, сломались сухие, еловые ветки. – Ой.
Стрелок ничего не сказал, закатил глаза и ушел вперед. Сконфуженный Руди пристроился следом. Зульфат подавил хитрую улыбку, выждал немного и замкнул процессию.
Пфф, спасательная экспедиция, – фыркнул про себя Штольке, перелезая через сгнившее, заросшее травой бревно, преградившее путь. Делать больше нечего, таскаться по тайге и кормить комаров в поисках приключения на бедную задницу. Пропали эти неудачники и пропали, кто виноват? Почему я должен страдать, стирая ноженьки в проклятой, забытой Господом чаще?
– А куда мы идем? – спросил Руди, дыша в затылок Стрелку.
– В урочище Палева Гарь, – откликнулся бандит. – Там угодья Парамоновых. Недалеко, километров пять.
– Парамоновых?
– Пропали отец и сын Парамоновы, с ними собака, короче все трое Парамоновы. Ребята опытные, заблудиться не могли, с бабами в тайге тоже не загуляешь.
– А урочище это большое? – решил выяснить все досконально Рудольф.
– Крохотное совсем. Гектаров сорок всего.
– Нормально. В Европе есть страны поменьше. Как мы найдем двоих на такой территории? Будем прочесывать каждый кустик и громко орать?
– Тайга большая, а дорог мало, и все я знаю, – отозвался Стрелок, без всякого хвастовства. – А теперь тихо. Дистанцию держи метра три.
Бандит прибавил шагу. Под ноги побежала узкая, едва заметная тропка. Верхушки вековых елей позолотили первые солнечные лучи. Трава покрылась росой, мелкие капельки затейливыми узорами украсили невесомые кружева паутины. Стрелок осторожно пригнулся, не нарушая паучий труд. Руди тут же вляпался лицом в липкие, противные нити и принялся отплевываться. Стрелок сделал страшные глаза, и погрозил кулаком. Подумаешь, паутина, чего он злобствует?
В полной тишине двигались часа два, с единственным, коротким привалом.
– Мы на месте, – сообщил, наконец, Стрелок. – Отсюда начинается Палева Гарь.
Рудольф подозрительно осмотрелся. Как ранее поведал Стрелок, урочище – это местность, разительно отличающаяся от окружающей, и если честно, по началу особых отличий он не заметил, лес как лес, дремучий, заваленный сухостоем. Но стоило чуть углубиться и все изменилось. Тяжелый, неприятно давящий, темный еловый бор, уступил место сосновому лесу, пронизанному светом и ветром. Под ногами захрустело порыжелое покрывало из толстого слоя опавшей хвои, островки сочной, зеленой травы жались к опушкам и волнами сбегали по песчаныму косогору. Даже запах другой: свежий, приятный, бодрящий, вместо прелой гнилости стелящейся в тайге.
– Красиво, – не сдержался Рудольф.
– Скоро я показать тебе красивое место, – пообещал азиат. – Пойдем на север, в страну Тысячи озер, где вода чистый-чистый, стекает с отрогов старый гора, елка высокий-высокий, а непуганный олень-сааган берет сахар с руки.
Руди повторил слова охотника про себя, чувствуя на губах их терпкий, сладкий, манящий вкус. Страна Тысячи озер… Странный этот Зульфат, простая душа. Как он попал к бандитам? Обманом скорее всего, задурили туземцу мозги.
Темп ощутимо замедлился, Стрелок все чаще останавливался, осматривая тропу, осторожно касаясь деревьев, и ползая на коленях словно собака. Вот только он совсем не собака, он волк. Жестокий, расчетливый, осторожный хищник в естественной среде обитания. Движения скрытные, плавные, бесшумные. Зульфат тенью следовал позади, держа тылы под пристальным наблюдением.
Тропа вывела на откос, корни высоченных сосен торчали, как щупальца сказочных кракенов, а под ними проглядывались глубокие, темные норы. Над головой, дятел, дробным перестуком вывел барабанную дробь.
– Тук-тук, тук, тук-тук, – самой птахи не видно в кронах. – Тук-тук.
Сердце невольно забилось в такт, место, вроде, хорошее, но что-то зловещее разлито в воздухе, заставляя волосы на затылке топорщиться дыбом. Это все Стрелок, со своими страшилками о пропавших.
По дну овражка бежала извилистая речушка, основательно захламленная ряской и хворостом. Стрелок остановился на берегу, присел и поманил Штольке рукой.
Руди приблизился. Бандит молча указал на кромку воды. В грязи четко отпечатался засохший звериный след.
– Волк? – предположил Руди.
– Собака, – покачал головой Стрелок. – След вчерашний.
– А почему не волк? По мне так одно и тоже.
– Одно и тоже, да не совсем, – усмехнулся Стрелок. – Волчья лапа в комок сжата, а у собаки вразброс. У волка когти внутрь собраны, а здесь растопырены.
А ведь и правда,– про себя отметил Рудольф, не знал о подобных премудростях, и спросил:
– Парамоновых собака?
– Девяносто девять процентов - это единственный брод, пройти мимо они не могли, а чужие здесь не шатаются, давно отучили, – едва заметно кивнул Стрелок. Подошел Зульфат, и они зашептались, напряженно всматриваясь в противоположный берег.
– Я первый, ты за мной после сигнала, – приказал Стрелок и соскользнул в воду. Открытое место преодолел очень быстро, выбрался на сушу, и прижался носом к земле. Над бандитом нависли раскидистые кусты. Прошло несколько томительных минут, прежде чем Стрелок едва заметно махнул.
Руди перешагнул собачий след и осторожно вступил в речушку. Холодная, бодрящая водичка поднялась выше колен и полилась в сапоги. На дне скользкие камни.
– Потише, – прошипел Стрелок. – Не натопчи мне, тут еще один след.
Руди выбрался на сухое, и только сейчас заметил, что Стрелок снял винтовку с плеча, чуть поводя стволом в сторону ближайших зарослей. Ого, неспроста это, волчара почуял неладное.
Дуло мельком указало под ноги. Берег высокий, каменистый и только у воды скопилась жидкая грязь. На самом краю четко отпечаталась уже знакомая псиная лапа, а поверх, резким мазком, лег человеческий отпечаток огромного размера. Сапог или ботинок с ребристой подошвой.
– Не нравится мне это, – повел носом Стрелок.
– Почему? – удивился Руди и посмотрел назад. Никого.  Даже Зульфата не видно, скрылся в зарослях прикрывая, пока они форсируют реку. – К гадалке не ходи, это след одного из ваших охотников.
– Дурак ты Ваня, – буднично отозвался Стрелок. – Парамоновы в тайге с малых лет, зверя голыми руками берут, следов такие люди не оставляют. Ты на отпечаток повнимательней глянь.
Руди внимательно прищурился. След как след, ничего необычного. И поделился наблюдением:
–А что с ним не так?
Стрелок перестал сверлить взглядом лес, повернулся, коротко махнул невидимому Зульфату, а Рудольфу ответил тоном школьного учителя:
– Не замечаешь? Думал ты поглазастей. Смотри, – и выставил левую ногу.
Руди впервые обратил внимание на обувь бандита. Не ботинки и не кроссовки, а кожаные полусапожки со шнуровкой, даже на вид очень мягкие, с толстой, гладкой подошвой. Напоминают мокасины из книг про индейцев, бисера разве не хватает.
– У нас все промысловики в таких ходят,– пояснил Стрелок. – Бесшумно, удобно, каждая веточка под ногой чувствуется. Не их это след.
– Чей тогда? – изумился Рудольф.
–За ними кто-то шел.
У Руди, по загривку, пробежал холодок. Инстинктивно поглядел назад. Зульфат успел пересечь реку и присел рядом. Страшно до жути. Вдруг, там, позади, в угрожающе нахмуренном лесу кто-то есть? Поэтому затылком чувствуешь, чужой, настороженный взгляд? Идешь себе, природой любуешься, насвистываешь любимую мелодию, а за тобой крадутся с неизвестной и малопонятной целью.
Унтерменши оживленно зашептались.
– След случайно оставили, – сообщил Стрелок и показал на каменистые склоны. – Человек полез вверх и оступился, – бандит чуть пригнул гибкие ветви кустарника. – Видишь?
Руди молча кивнул. Кора на ветках содрана, белея подсыхающим соком. Неизвестный ухватился при падении и удержал равновесие.
– Кто это? – затаил дыхание Руди.
– Да кто угодно, – нахмурился бандит. – Тайга безжизненна только на первый взгляд, а погадить под кустиком сядешь, так непременно кто нибудь выйдет, поинтересуется чем занимаешься. Ушки держим на макушке.
Лес незаметно изменился, стал настороженным, злым. Вроде солнышко светило, птички поли, пчелы жужжали, а в темных зарослях скопилась опасная, поджидающая невнимательных путников тишина. Один человеческий след, а бандиты напряглись, сосредоточились, глаза под масками внимательные, цепкие.
Стрелок ушел вперед шагов на десять, ступая совершенно беззвучно и мягко, то и дело пригибаясь к земле и обшаривая каждый поворот незаметной с первого взгляда тропы. Заплывшие песчаные овраги уступили место пологим холмам, заросшим травой и молодым сосняком. Унтеры затеяли странный ритуал, постоянно меняясь местами, впереди то Стрелок, то Зульфат, причем у замыкающего куда больше работы, он постоянно настороже, пока передний роет носом землю, выискивая следы прошедших людей. Одному Рудольфу дела нет, гуляет и всего делов, ни забот, ни хлопот, будто отец несмышленого сынишку на прогулочку вывел, шишки пинать. Может букетик собрать или венок смастрячить для полного погружения в роль?
Солнце встало в зенит, очень хотелось пить, но попросить Рудольф постеснялся, хватая воздух ртом и облизывая пересохшие губы. Терры пару раз совещались, ползая на коленях и осматривая траву. Однажды даже вернулись назад и пошли в совершенно другую сторону. Уму непостижимо как они находят нужную дорогу посреди хаоса деревьев, сгнивших стволов, веток и зарослей черники. Сколько этому нужно учиться, годы, десятилетия, целую жизнь? Поэтому немцы боятся этих лесов, человеку, выросшему в городе или опрятной деревушке, где леса больше похожи на парки, здесь ловить нечего, это другой мир с иными законами выживания. Все накопленные ранее знания здесь бессильны. Новый телефон, модные шмотки, дорогая машина, большая зарплата здесь не спасут. Ты не прежний хозяин жизни, ты просто дичь для таких как Стрелок и Зульфат.
Все чаще стали попадаться каменные обломки, растрескавшиеся, заросшие белым мхом и желтым лишайником. Впереди показался узкий распадок, со скальными осыпями и корявыми, болезненными деревцами. Место на диво живописное и завораживающее неприхотливой, простенькой красотой.
Стрелок углубился в низкорослый, колючий кустарник и повел маленький отряд по самому краю. Несколько упавших деревьев образовали полукруглый завал и бандит остановился, подозрительно рассматривая окружающую чащобу. С земли нехотя вспорхнула стая наглых, отяжелевших ворон и Руди увидел лежащего пса. Крупная, лохматая собака из тех, что кишат в деревнях унтерменшей, поднимая сумасшедший лай и гоняясь за проезжающими машинами. Лапы окостенели и застыли в предсмертной судороге, бок расклеван птицами, кишки вытянуты наружу.
– Зачем собаку убить? – сморщился азиат. – Люди убивай можно, собака нельзя. Плохой шайтан тут ходить.
 Стрелок подал знак оставаться на месте и мягко опустился на колени. Зульфат молча повернулся, включил коллиматор и взял вершину ближайшего холма на прицел. Пусть развлекаются. А Рудольф плюхнулся на задницу, и блаженно вытянул гудящие ноги, стараясь не смотреть на дохлого пса. Смерть животного почему-то всегда страшней человеческой.
Стрелок ползал на карачках минут десять, обнюхав каждый камешек и каждую веточку. Руди успел поскучать, развлечься чисткой ботинка от налипшей грязи, а потом опять поскучать, тупо пялясь вокруг, прежде чем бандит, едва заметным кивком, велел подойти.
– Полюбуйся, – бандит протянул на открытой ладони зеленую, блестящую гильзу.
Гильза как гильза, калибра 7,92, в свое время навидался на стрельбище. Руди поднес гильзу к лицу и втянул терпкий аромат пороховой гари. Отстреляна недавно, свеженькая совсем.
– Здесь таких целая куча, – сообщил Стрелок. – Магазин минимум. А вон там, за вывортнем кровь насохла.
– Перестрелка была? – догадался Рудольф.
– Явно не свадьба, сюда посмотри, – кивнул бандит и показал несколько дыр в древесных стволах, слезящихся золотистой, пахучей смолой.
Руди остановился в замешательстве. Что случилось на этой милой с виду полянке? Чья кровь? Где охотники? Кто убил несчастного пса?
Незаметно подошел Зульфат, хмыкнул увидев гильзы и сам полез в траву задницей вверх.
– У Парамоновых с собой два ружья охотничьих были и STG на всякий, непредвиденный случай, – пояснил Стрелок. – И стреляли они явно не по бутылкам и не по заблудшему кабану.
Зульфат удовлетворенно закряхтел, поднялся, отряхнул колени и передал напарнику какие-то крошки.
– Во, а я и не заметил, старею мать его, – улыбнулся в бородищу Стрелок.
Рудольф любопытно сунулся под руку. На ладони у террориста мелкие осколки коричневой скорлупы и половинка недоеденного куска черного хлеба. Остатки нехитрой трапезы.
– Итак, что мы имеем? Парамоновы, по всем расчетам, добрались сюда вчера пополудни, – нахмурил брови Стрелок. – Сели перекусить, до засидок на Черном болоте им топать еще часа два. За ними шли, причем, скорее всего, от самой деревни, держа в поле зрения и близко не приближаясь. Люди достаточно опытные, наследили лишь возле речки, и то по случайности, собака их не учуяла. Парамоновы сделали привал, тут неизвестные и напали. Одного Парамоновых завалили сразу, иначе отстреливались бы оба, гильз было бы больше и разных калибров.
Складно как у него выходит, – удивился про себя Руди. – Словно видел. А для меня это просто гильзы и хлеб.
Зульфат ловкими, чуткими пальцами потрогал пулевые отверстия в древесине и тихонько заговорил, указывая на холм с одинокой, раздвоенной, пышной сосной на вершине:
– Оттуда шайтан стрелять, хитрый шайтан, осторожный.
Все-то у него шайтаны. Наивный.
– Сейчас проверим, – кивнул Стрелок,– А пока меня привлекают вот эти следы.
Рудольф подошел ближе. На песчаном участке четко проглядывалась глубокая борозда, теряясь в траве. Будто мешок волокли. По краям насохли растянутые, коричневые подтеки.
– Кровь? – спросил Рудольф.
– Кровь, – подтвердил Стрелок уходя вперед. В кустах зашуршало. По камням заскакали мелкие тварюшки, похожие на крыс. Стрелок, успевший вскинуть винтовку выругался в полголоса. На взводе унтерменш, ох и на взводе. Руди приготовился сам не зная к чему. Просто приготовился. Упасть на землю, бежать или героически сдаться, уж как получится.
Стрелок обогнул обломок скалы и резко остановился. Рудольф ускорил шаг, подошел и поперхнулся словами. Перед ними, в небольшой впадине, распласталось человеческое тело, наспех забросанное еловыми лапами и пластами дерна. Наружу торчали ноги и правый бок. Местное зверье успело раскопать халявную нямку и от души подкрепиться. Видимые части тела изгрызены, кое-где до костей.
Стрелок глухо заворчал и принялся расшвыривать мусор. Зульфат остался непроницаем, расслабленно наблюдая за прилегающей местностью. Железные нервы, ничего в этом мире не может выбить из равновесия, всегда спокоен и собран.
Сам Руди немного струхнул. Трупы до нападения на колонну видеть не доводилось, да и там все случилось быстро и красочно, словно в кино. А тут ничего киношного не было: в яме распласталось синюшное тело в кровавых разводах, темных пятнах и синяках. Вонючая куча костей и мяса, корм для прожорливых лесных обитателей. «Memento mori» как говорили древние римляне, и сами передохли, как мухи под напором варваров и собственных, грязных страстей.
– Парамонов младший, – Стрелок скривился, закончив грязную работенку. – Витька.
На вид погибшему лет тридцать, здоровенный детина, при жизни, наверное, веселый и румяный. Абсолютно голый, с дочерна загорелым торсом и молочно-белыми жопой и ляжками. В голове, чуть ниже левого глаза, аккуратное входное отверстие. Хорошая смерть, без мучений. Лучше чем словить пулю в живот и издыхать в адских корчах несколько дней. Или выжить, но без половины кишечника, и остаток жизни гадить в банку через дырку в боку.
Зульфат молча вытащил плащ-палатку, и заботливо прикрыл тело, по краям привалив булыжниками.
– Позже заберем, похороним по-человечески, – пояснил Стрелок. – Жалко парня, свадьбу зимою сыграл, жена на сносях. Суки, – сказал без всякой злобы, совершенно нейтральным тоном, но на месте убийц Руди поспешил бы зарыться под землю.
– А старший где? – поинтересовался Рудольф.
– Старшего забрали с собой, скорее всего раненного, – откликнулся Стрелок, внимательно осматривая траву.
– А если он сумел убежать? – предположил Руди.
– Не тот человек, чтобы тело сына бросать. И сразу не убили, иначе бы два трупа лежали. Старшего Парамонова утащили с собой. Будем искать.
– Это не реально, – попытался мыслить логически Руди. – За сутки они ушли далеко.
– Нет ничего нереального, есть только когда не очень-то хочется, – отрезал Стрелок и пошел к господствующему над равниной холму. На вершину поднялись быстро и приступили к осмотру. Рудольф глянул вниз, местечко и правда удобное, завал, где обедали охотники, как на ладони и подойти можно скрытно почти вплотную.
– У них раненный, – удовлетворенно крякнул Стрелок, отыскав чуть дальше, в зарослях, обрывок бинта и окровавленный кусок ваты. В руки брать не стал, брезгливо пихнув носком мягкого сапога. – Наспех перевязали.
Спустились обратно, и Стрелок уверенно повел группу на север, находя дорогу между мрачных, скал и редкого, соснового леса. Миновали седловину, заросшую чахлой травой, и едва не наступили на сидящий труп, прислоненный к дереву. Заломленные вверх руки прибиты к стволу длинным, ржавым гвоздем. Человек раздет по пояс, тело успели основательно обглодать, на месте выклеванных глаз, темные провалы. Седая борода в сосульках спекшейся крови. Больше всего Рудольфа потряс именно гвоздь. Какому извращенному разуму придумалось таскать с собой кусок остро заточенного металла? Не наручники, не веревку, а мать твою, бывший в употреблении, не первой свежести гвоздь!
– Вот и свиделись, – надсадно, через силу прохрипел Стрелок. – Как же так, Александр Петрович?
Зульфат вытащил из кармана моток тонкого, прочного шнура и осторожно обвязал мертвеца вокруг пояса. Зачем?
– Уходим, – Стрелок первым нырнул за обломок скалы. Зульфат размотал трос, прилег рядом, сильно дернул и потащил на себя.
– Трупы, бывает, минируют, такие милые нравы у нас, – пояснил Стрелок, увидев в глазах Рудольфа застывший вопрос. – В нашем случае маловероятно, животины тело уже потревожили, но береженого Бог бережет.
Зульфат колдовал над телом, вовсю орудуя плоскогубцами и ругаясь вполголоса. Гвоздь с душераздирающим треском вышел из дерева, Стрелок бережно подхватил завалившийся ничком труп.
– Пытали старика, – Стрелок, тоскливо ощерясь, указал на длинные порезы и ожоги. – Парамонов старший мужик был железный, старой закалки, из него просто не вытянешь. А поизгалялись ублюдки на славу. Им бы времени побольше, может и сломали бы деда.
Руди совсем иначе посмотрел на кошмарную улыбку, застывшую на окровавленном лице старика. Пытали, мучили, скорее всего обещали оставить в живых, а он лишь смеялся, выйдя победителем в своем последнем, неравном бою.
– Им Витьку брать надо было, – процедил сквозь зубы Стрелок. – Тот хоть и ростом удался, а похлипче был, боль терпеть не умел. Помню руку сломал, теленка ловил, так выл на весь двор.
Верно подмечено, – согласился про себя Руди. – Сколько раз наблюдал, вроде мужик сильный, бравада через край перехлестывает, а стоит пальчик порезать, и сразу в обморок валится. А смотришь, вроде недомерок и тихоня, аесли прижмет, смелость от куда-то лезет и плевать ему на весь мир, пойдет в огонь и в воду, и все ему нипочем. А в слух спросил:
– Мы возвращаемся?
– Ага, разбежался. Найдем уродов, уши отрежем и тогда успокоимся.
– Будем искать? Это безумие! Они могут быть где угодно, уйдя километров на тридцать в любую сторону света.
– Эта погань где-то здесь, рядом, – хищно оскалился Стрелок. – Они пришли не грабить и убивать, им нужна информация, поэтому старика взяли живьём. А теперь на руках у них раненый.
– Раненого можно добить! – авторитетно возразил Руди.
– Книжек дешевеньких начитался? На моей памяти ни разу раненых не кончали, вытаскивали до последнего, иначе никто больше с тобой в тайгу не пойдет. Тем более, если бы хотели, пристрелили бы сразу, не тратя время на перевязку и первичную эвакуацию.
Руди заколотило. Вот психи, настоящие психи, да по вам психиатрическая лечебница плачет. До этого все казалось игрой, легкой прогулкой, а теперь два трупа, а в лесу затаилась смерть. Добровольно идти ей на встречу? Ну уж нет, не на того напали!
– Без оружия я дальше шагу не сделаю! – выпалил Руди.
– Не борзей, – отозвался Стрелок. – Рыло не треснет?
– Не пойду. Мое предложение в силе, – Рудольф демонстративно присел на пенек.
– По башке захотел, поганец?
– Можете бить, – безучастно пожал плечами Руди, прекрасно осознавая, что играет с огнем. – Мне все едино, лучше здесь, с Парамоновыми вашими лягу. Тут двух охотников опытных, как котят удавили, я этим ублюдкам на один зуб. Или оружие, или я никуда не иду, ищите дурака в другом месте.
– Извини, лишнего пулемета не припасено, – Стрелок похлопал себя по карманам. – И знаешь, мне плевать, отправишься ты с нами, или останешься один и через пару часов пойдешь на корм местным зверям.
– До свидания, не смею задерживать, – Рудольф принялся увлеченно изучать наросты на пне.
Унтеры заговорили по своему, на лице азиата мелькнула хитрющая улыбка, и тут же пропала.
– Ладно, уговорил черт языкастый, – неожиданно пошел на уступки Стрелок. – Если я дам тебе оружие ты перестанешь вести себя как сопливая девочка?
– Ну естественно, – вскинулся Руди. –И я не соп…
– Заткнись. Значит договорились, – бесцеремонно оборвал Стрелок. – Даешь слово?
– Даю, – выдохнул Штольке, предвкушая в руках игрушку несущую смерть. Что интересно дадут? Скорее всего пистолет, а еще у азиата к рюкзаку приторочен короткий обрез двуствольного ружья. Тоже неплохо.
Азиат призывно свистнул, в воздухе мелькнул предмет, блеснувший на солнце. В пень, аккуратно между Рудиными ногами, с сухим стуком воткнулся топор.
– Получите и распишитесь, – расцвел в милейшей улыбке Стрелок.
– Это, это чего? – удивился Рудольф. – Очень глупая шутка.
– Ты хотел оружие, – бровь бандита удивленно приподнялась.
– Это топор, – растерялся Рудольф.
– Да ладно? А я думал гранатомет, вот ведь деревня! – продолжил ломать комедию Стрелок. – Топор по-твоему не оружие? При должной сноровке, этой штуковиной можно все окрестные села вырезать! Просил оружие, бери, не выделывайся. Или грош цена слову почти настоящего немца?
Ну и гады! – Рудольф молча поднялся, раскачал лезвие, и с трудом вырвал топор. Хитрющие, наглые, беспринципные унтерменши. Подлый народ! Обвели вокруг пальца как школьника!
– Дуться будешь по дороге, время нас поджимает, – Стрелок направился вниз по каменной осыпи.
Шли медленно. Стрелок по большей части торчал в позе собаки. В лесу было влажно и тихо. Ни зверей, ни птиц, гнетущая тишина доводила до исступления. Бандиты поочередно уходили вперед, выискивая малейшие признаки чужого присутствия. Рудольфу показывали четкие следы ботинок, содранный мох, сломанный сухостой и расшвырянные сосновые иглы. В огромном, бескрайнем лесу затеряться проще простого, но это только самообман, если за тобой идут люди, выросшие в этом лесу и вскормленные молоком диких волчиц. Эти люди плоть от плоти своей земли. Бежать от них просто бессмысленно.
Прошло часа три. Руди порядком проголодался и вымотался. Хотелось на на уютный диванчик, с ледяным пивом, тарелкой жареной курятины и футболом по телевизору. Благодать. Всё равно смысла нет. Стрелок потерял след. Бандит все больше хмурился, раздраженно бурчал под нос, и тихо, ожесточенно спорил с Зульфатом. Последние полчаса ходили по кругу, трижды возвращаясь прежней дорогой.
– Кажется заблудились,– наконец сдался Стрелок.
Ага, не такой уж ты и крутой, – злорадно подумал Рудольф. – А я предупреждал, не стоило соваться, не послушали умного человека. Кайтесь теперь.
– Слушай, Ваня, а ты, наверное, по деревьям карабкаться не умеешь? – неожиданно спросил бандит.
– Я не умею? – оскорбился Руди. – Да я чемпион мира по скоростному карабканью на деревья!
– У-у, красавец, сможешь залезть и осмотреться вокруг? Принесешь хоть какую-то пользу.
– Легко, – Рудольф пропустил подначку мимо ушей и выбрал высоченную, пышную елку, подпиравшую небо острой верхушкой. – Что я должен увидеть?
– Если на западе, километрах в пяти, будет гора с раздвоенной, острой вершиной, значит мы на верном пути
– А если не увижу?
– Значит мы все умрем, – дурашливо развел руками бандит. – Будем думать о ночевке. В любом случае ори громче, я тебя сориентировать попытаюсь. Нам нужно привязаться к местности.
– Орать? – изумился Штольке. – А если эти…, ну те, кто убил, где-то рядом?
– Нет здесь никого, – понурился Стрелок. – Моя вина, признаю, отклонились слишком далеко к западу. Тебя подсадить?
– Обойдусь, – Руди подпрыгнул и уцепился за нижнюю ветку. Подтянулся, нащупал ногой опору. Дальше дело техники. Подсадить он меня  хочет, заблудился в трех соснах, а я выручай.
Он ловко полез вверх. Сноровку не растерял. В двух кварталах от Эккентальского приюта для мальчиков был городской сад, и набеги туда совершались еженедельно. Стоило престарелому, хромому сторожу уснуть за бутылочкой шнапса, как орда приютской ребятни перехлестывала сетчатую ограду. Хватали все подряд: зеленые, кислющие яблоки, недозрелый крыжовник, молодую морковь, остальное нещадно топтали. Не от голода, нет, просто добытое с боем куда вкуснее, чисто вымытого и положенного в тарелку. Мучились потом животами, дристали как заведеные. Уборщица заходя в туалет бледнела, как полотно и материлась не сдерживая себя.
До верхушки добрался быстро, изрядно перемазавшись в золотистой, ароматной смоле. За шиворот насыпалась колючая дрянь. Вид открылся настолько величественный, что захватило дух. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулось безбрежное зеленое море, волнами разбиваясь о низкие, старые горы, прорезавшие горизонт от края до края, и мягко подсвеченные висящем в зените солнечным диском. Стоп, а где раздвоенная вершина? Горы на западе, все верно, но до них не один день пути, а Стрелок сказал, что гора должна быть совсем рядышком. Непонятно.
– Горы нет! – заорал Руди, повиснув на тонкой ветке, как обезьяна.
В ответ тишина. Оглохли там что ли?
– Я говорю горы нет! – повысил голос Рудольф.
Молчание.
– Горы нет, мать ее! – проорал Рудольф во все горло и прислушался. Стрелок, сука, словно испарился.
Что за черт? – Руди начал поспешно спускаться. – Может случилось чего?
– Эй, слышите меня?
Тишина, только насмешливо щебетала мелкая птаха.
Руди заторопился вниз, ободрал ладони до крови. Под ногой сухо треснуло, он сорвался и рухнул на  землю как мешок с говном. Воздух с сипением вышел из легких. Благо лететь пришлось метра два, и приземлился удачно, на спину, жить можно, ветки и ковер из мха смягчили падение.
Руди ожидал смеха, издевательств, ярких эпитетов, но грешная земля встретила древолаза молчанием. Под деревом пусто, бандиты пропали.
– Ну все, выходите, – вымученно рассмеялся Рудольф. – К чему эти детские игры?
Никого.
– Горы нет, слышите? Прекратите комедию! Ни хрена не смешно!
Вон в тех кустах спрятались, – решил Штольке и с ходу вломился в заросли. – Сидят и потешаются, наблюдая как я впадаю в истерику. А ведь взрослые люди.
Пусто, даже трава не примята, если унтеры и прячутся, то определенно не здесь. Вот гады.
– Егор! Зульфат! – заорал Рудольф, уже не сдерживая себя.
В лесу шум ветра и скрип старых стволов. Суки, неужели бросили? Завели в глушь и бросили. 
Руди захлестнула тихая паника. Я что, щенок чтобы со мной поиграться и бросить? Хотя и со щенком так поступить могут совсем уже сволочи. Все равно обидно. Более беспринципных людей Рудольф еще не встречал. Одно слово – выродки.
Куда теперь? Неожиданная свобода пугала куда больше странного плена. Там хоть кормили, одеялко давали, а теперь? Надо успокоится и взять себя в руки. Это очередная безумная унтерменшовская проверка. Суки, изверги!
Рудольф с радостью ухватился за последнюю мысль, предпочитая не задумываться над ее хромающей на обе ноги логической составляющей. Выход один, идти строго на юг, топать и топать, пока не начнутся обжитые места. Вдвоем, человек и топор, как в старые добрые времена, когда человек покинул провонявшую дымом пещеру, натянул меховые трусы и пошел осваивать огромный, неизведанный мир. Да, инстинкты подскажут. Еще узнаете чего стоит унтертан Рудольф Штольке. Не пропаду, не надейтесь.
Хорохорился Руди недолго. Тайга нахмурилась, потемнела, небо заволокли набежавшие тучи, удушив дарящие оптимизм солнечные лучи. Одинокий и беззащитный человек остался посреди непроходимых, северных джунглей. Казалось, со всех сторон, из зарослей наблюдали кошмарные твари. Одна оплошность и клыки на загривке. Сколько ты здесь протянешь, день, в лучшем случае два?
– Ну сдаюсь я, выходите! – заорал Руди без всякой надежды и заметался вокруг дерева, создавая адский шум и треск на весь лес. – Вы где?!
Запыхался и присел на поваленный ствол. По телу побежала холодная дрожь. Держись Руди, держись, все не так плохо, жив, здоров, полон сил. Теперь ты волк одиночка, а волки не ноют. Будь зверем, лови каждый звук, смотри на триста шестьдесят градусов, стань частью огромного леса, и выпутаешься из этой препаскуднейшей ситуации. Ты зверь, хитрый, расчетливый, чуткий… За спиной хрустнула сухая ветка. Он повернулся и успел заметить огромную тень. В следующее мгновение сильнейший удар в челюсть бросил чуткого волка плашмя.
– Gotov golybcik, – довольно хихикнули сзади, Руди подхватили под руки и стремительно поволокли по земле. Он едва не потерял сознание, голова затуманилась, рот наполнился теплой, соленой кровью. Что за день сегодня такой?
Руди попытался дернуться, получил по печени и сдавленно зашипел.
Тащили его недолго, тараня головой ветки и мелкие деревца. Швырнули плашмя, макнули мордой в траву, сверху навалился кто-то тяжелый, жутко воняющий потом и дымом. Руки стянула веревка. Неизвестный отступил и добавил ногой под ребра, заставив Руди свернуться в клубок. Раздался смех, приглушенный разговор на чужом языке. Знакомые Стрелка балуются?
Руди перевернули и резко вздернули на колени. Прямо перед собой он увидел худого мужчину в длинном, коричневом плаще, камуфляжных брюках, высоких ботинках и с огромной, деревянной кобурой на поясе. Лица невидно под капюшоном. На шее свободно висел STG-48. Помимо него, на маленькой поляне, еще четверо человек, похожих на разбойников со страниц приключенческого романа. Одеты в живописную смесь военной формы и гражданского рванья, вооружены, как после ограбления антикварного магазина: пара сорок восьмых STG траченых ржавчиной, два потертых карабина неизвестной модели, и два охотничьих ружья в неожиданно прекрасном на общем фоне состоянии. Целый арсенал, не считая огромных тесаков в кожаных ножнах. Рожи у всей компании уродские, опухшие, заросшие неопрятной щетиной. Двое встали по бокам, двое разошлись в стороны, прикрывая подходы. Один, похожий на крысу, сильно прихрамывал, волоча левую ногу. Неужели уроды убившие охотников? Из огня да в полымя.
Человек в плаще, по всей видимости главный, присел на корточки, откинул капюшон и на Руди уставились злые, цепкие, болезненно-желтые глаза. Черты лица острые, неприятные, скулы обтянуты сухой, пергаментной кожей. Над верхней губой тонкие, холеные усики, будто снятые с другого человека и присобаченные на клей.
– Kto takoi, bleat? – спросил усатый демонстрируя сохранившиеся не в полной мере зубы.
– Я вас не понимаю! – пустил кровавые слюни Рудольф. Знакомым показалось только последнее слово, это вездесущее «bleat», заклинание употребляемое унтерменшами при любом удобном случае и выражающее целую гамму чувств, от угрозы до искреннего восхищения.
Сильный удар в солнечное сплетение перехватил дыхание.
– Ne shuti so mnoy padla! – прошипел усатый и вытащил длинный, хищно изогнутый нож. – Imja, bystro.
– Я вас правда не понимаю! – затрясся всем телом Руди. – Что вам от меня надо?
Стоящий рядом бугай, с жутким шрамом поперек рожи, обронил пару слов. В больных глазах усатого загорелся неподдельный интерес и он спросил по немецки, жутко коверкая слова:
– Ты говорить немецкий?
– Да, да, – обрадованно закивал Руди. – Я говорю!
– Ты пшек?
– Никакой я не пшик, – промямлил Руди и выхаркал кусочек зуба.
– Не врать мне! – главарь схватил за волосы, остро отточенная сталь коснулась горла, еще полмиллиметра и можно будет улыбаться сразу двумя ртами.
– Я не вру! Меня террористы похитили, я из Эккенталя.
Нож мгновенно покинул опасное соседство с глоткой. Название города произвело поистине магический эффект. Разбойники неверяще переглянулись, заулыбались гнилыми пастями.
– Ты немец? – прищурился усатый.
– Да, – не моргнув глазом соврал Рудольф. Немец это пропуск домой со всем возможным почтением. Естественно при условии, что эти милые люди не занимаются коллекционированием белокурых, арийских скальпов. Тогда все усложнится до невозможности.
– Как ты попасть здесь? – немецкий усатого не шел ни в какое сравнение с безупречным произношением Стрелка.
– Я потерялся, в смысле убежал! – затараторил Руди, путаясь в показаниях.
– Повторить, я плохо понимать.
Вот тупой идиот, – чертыхнулся про себя Штольке. – Недочеловеки непроходимо глупы и не способны учиться.
Он приготовился повторить по слогам, и не успел. В высокоинтеллектуальный разговор двух носителей немецкого языка вмешался один из стоящих на стороже наблюдателей. Молодой, дерганный парень с неприятным, острым лицом, повернулся и горячо зашептал показывая в сторону зарослей. Подельники всполошились, взяли оружие на изготовку. В опустившейся тишине пронзительно защелкали предохранители. Лес был красив, безмолвен и безмятежен, даже ветер утих, от прогретой солнцем травы стелился дурманящий запах, смешиваясь со свежими ароматами соснового бора.
Между новыми знакомыми произошла едва слышная перепалка, тон чуть повысился, перерастая в озлобленный спор.
Угрюмый мужик с мордой отъявленного душегуба не выдержал, поднялся, отряхнул грязнющие штаны, сплюнул и просипел:
– Gonish syka, net tam nikogo!
Из леса сочно ударил винтовочный выстрел и мужик мешком завалился на мох обзаведясь лишней дыркой в башке.
Руди даже испугаться не успел.
Разбойники приникли к земле и открыли шквальный, ответный огонь, поливая заросли свинцовым дождем. Надо отдать должное, слаженности группе не занимать, грамотно рассредоточились по укрытиям, развернулись в цепь. Опытные бойцы, не зеленоротые новобранцы.
Стрельба резко оборвалась, обрушившаяся тишина сдавила уши. Легкие облачка пряного, порохового дыма стелились в кустах. Усатый, лежащий ближе других, осторожно высунулся из-за поваленного дерева, и не глядя перезарядил автомат.
– Ja ego snial! – ликующе заверещал низенький, щупленький мужичок, пыжась от гордости.
– Tochno? – недоверчиво переспросил главарь.
– Bleat bydu! – заверил мужичонка, и истово перекрестился в непривычной манере, справа налево.
– Idi posmotri, – велел тонкоусый.
Герой эпизода мгновенно спал с лица и дрожащим голосом сообщил:
–A mojet i pokazalos, ja vrode promazal.
– Bystro metnylsja! – главарь предупреждающе качнул стволом штурмовой винтовки.
Мужичонка тяжело вздохнул, приподнялся и мгновенно выхватил точное попадание в голову. Бедолагу отшвырнуло назад как пушинку, тело покатилось по земле и забилось в страшной предсмертной пляске. Мозги плеснули по сторонам. Остальные синхронно попрятались. Один Руди остался беспомощно валяться на самом виду. Стрелок, это Стрелок! – ликующе подумал он, радуясь непонятно чему.
И не ошибся. Из чащи раздался громкий, уверенный, знакомый голос:
– Zdavaites milashki, vu okryzenu!
Среди разбойников началось смятение. Любому станет не по себе когда ты на открытом месте, как мишень, а рядышком остывают два свежезаделанных трупа, с которыми секунду назад зубоскалил и делился сигаретой, а противника нет.
– Na xyi idi, sobaka beshannaj! – проорал усатый, тщетно пытаясь выцелить лесного убийцу.
– Fy kak grybo! – звонко рассмеялся Стрелок. – Ne hotite govorit so mnoi, s vamivi bydet razgovarivat Tihon! – и добавил по немецки. – Ванечка, слышишь меня? Пригнись миленький! Tihon kroi!
Рудольф плашмя рухнул в траву. Тихон здесь откуда, ведь не ослышался?
В следующее мгновение, со стороны холмов, длинными очередями ударил пулемет, выкашивая тонкие деревца. На лицо посыпались листья и ветки. Пулеметчик искусно шил в полуметре от земли, заливая прогалину огнем  и металлом. В этой смертоносной буре чувствуешь себя жалкой букашкой, вжимаясь в спасительный дерн, и хватая воздух ртом как выброшенная на берег форель. Ты ничтожество, тля, кусок мяса брошенный на убой.
Сколько пуль в коробе у MG3, сотня? Они прошили воздух меньше чем за десять секунд, Руди показавшихся вечностью. Пулемет захлебнулся на самой высокой ноте. Тихон, поди уже менял перегревшийся ствол. Руди знал операцию до мелочей.
– Esho voprosy est? – насмешливо заорал Стрелок. – Brosaite oryzie i ostanetes zivu! U vas minyta!
Такой уймы времени не понадобилось. Усатый выругался, встал и отбросил автомат в сторону. Нарочито медленно снял ремень с кобурой и ножом, бережно положил на землю и поднял руки. Двое оставшихся в живых бандитов последовали примеру главаря. А куда им деваться? Против пулемета на открытой местности не попрешь. Были охотники, стали дичь. Закон жизни, чем выше взлетел, тем больнее упасть.
За деревьями мелькнуло смазанное движение, на свет выступил Стрелок в своем неизменном, лохматом костюме. За ним Зульфат и улыбающийся во всю пасть Тихон с пулеметом в узловатых руках. На противоположной стороне затрещали ветки, по склону холма заскользили безмолвные тени, одна, две, три, семь. Кольцо окружения сжалось неумолимо и жестко. Откуда столько бойцов? Ничего не понятно.
– Живой? – Стрелок, не обращая внимания на убийц, кинулся к Руди неуклюже извивающемуся на холодной земле.
Рудольф демонстративно отвернулся, в глубине души радуясь бандиту словно родному. И это при том, что он его подлейшим образом бросил, плохо обращался и убил всех друзей. А так в принципе неплохой человек, особенно для унтерменша.
– Я не понял, а где щенячий восторг? – изумился Стрелок, развязывая многострадального пленника. – Мы тебя спасли между прочим!
Руди промолчал. Вот еще, спаситель выискался, а кто меня башкой в петлю сунул? Все это время водил за нос, заблудился он, залезь на дерево, поори. Заранее спланированная и продуманная операция, где унтертану отведена роль дешевой наживки, которую в случае чего можно просто списать.
– Не разговариваешь со мной? – хмыкнул Стрелок. – Обиделся?
– Ты подставил меня, использовал как приманку! – огрызнулся Рудольф, с трудом ворочая распухшим языком.
– Ну и что теперь, будем делать из этого досадного происшествия трагедию? – не стал отпираться бандит. – А с тебя прямо убыло побыть червячком в компании этих милых джентльменов? – Стрелок пнул ближайшего «джентльмена» в бочину. – Ладно, отдыхай, у меня куча дел.
– Не ранен мала–мала? – над ним заботливо склонился Зульфат, по телу забегали сильные руки.
– Я в порядке, – слабо улыбнулся Рудольф и харкнул кровью, на мох выпал осколок зуба.
– Ничево, зуба новая вырастет, зуба не глаз, – успокоил Зуля, ободряюще хлопнул по плечу и ушел. Хоть кто-то переживает, возможно даже и искренне.
Руди остался наедине с мрачными мыслями. Раньше мечтал жить кипящей, искрящейся, летящей на всех парусах жизнью, полной приключениями и жаркими схватками. Спецагент, наемный убийца, авантюрист, герой-любовник и путешественник. Теперь попробовал, да ну его на хер, лучше быть серенькой, неприметненькой мышкой, существующей по захватывающей системе работа-дом. Одного зуба не хватает, второй раскрошен, еще два качаются. Хорошо тварь прикладом приложила, от всей широкой души, ладно хоть челюсть на месте. С другой стороны радуйся, живым вышел, могли и прирезать.
Пока Руди занимался оценкой ущерба нанесенного своей и так неблистающей красотой внешности, Стрелок приступил к допросу. Пленники встретили его угрюмым молчанием. Теперь уже вовсе не страшные, разом растерявшие уверенность и жестокость, обычные люди не знающие, что с ними будет через минуту.
Стрелок тихонько спросил, улыбаясь со всем возможным радушием. Разбойники переглянулись и промолчали. Усатый цыкнул желтой слюной, ответил с вызовом, плохо понимая с кем имеет дело. Руди замер в ожидании удара. Стрелок, все с той же милой улыбкой, вытащил пистолет, выстрелил главарю в голову и повторил свой вопрос не повышая голоса, подчеркнуто вежливо. Усатый еще не затих, а информация полилась рекой, унтерменши нашли общий язык. Стрелок даже был вынужден остановить поток сбивчивой речи. Слушал внимательно, кивал, переспрашивал, хмурясь все больше и больше. Пленники замолчали. Стрелок поднялся и едва заметно кивнул. Стоящие сзади терры одновременно перерезали разбойникам горло. Хлынула кровь, трупы конвульсивно забились, сдирая ногами моховую подстилку. Раз и готово, как баранам, ни один мускул не дрогнул на лицах.
Руди уже привыкший к их звериной жестокости, утробно сглотнул.
– Не смотри на меня так. Мы идем домой, – глухо обронил Стрелок и отвернулся. Лицо бандита обратилось в камень. Кроваво-красное, предзакатное, солнце коснулось неровных верхушек леса, беспристрастно наблюдающего, как люди убивают друг друга.

Глава 6

Информацию из Стрелка удалось выудить до крайности скудную. Общие слова, обтекаемые фразы, унтерменшевский сленг, неразборчивое бурчание. Но и полученных крупиц хватило с лихвой. Мертвецы, оставленные в Горелой Пади, пришли сюда не для красивого отдыха на природе. Сердце Рудольфа учащенно забилось. Оказывается, по всему Уралу идет розыск террористов уничтоживших колонну у Эккенталя. Причем Стрелок знал об этом еще несколько дней назад. Немецкая администрация взялась за дело всерьез. Стянуты войска, четыре батальона егерей, из Европы прилетели несколько следственных групп. Назначена награда, двести тысяч марок за любые сведенья о напавших, полмиллиона за каждого террориста, доставленного живым. Баснословные деньги для местных. Можно купить дом, машину и еще жить безбедно года три ни в чем себе не отказывая. Естественно, набралось немало желающих, а среди них и наши почившие с миром друзья. Усатый собрал группу дружков, не гнушающихся самой грязной работы, и отправился на поиски, прочесывая подозрительные населенные пункты. Действовали опросами, угрозами, шантажом. В последнюю деревню их не пустили, пришлось брать языков, под руку удачно подвернулись охотники. Дальше все ясно. Убивать никого не хотели, так получилось. Старика пытали тоже случайно, несговорчивый оказался, а вроде и вовсе не пытали, дед сам бился обо все подряд, и прижигал себя, неосторожно куря. Хотели уйти, да жадность сгубила, усатый почуял выгоду, а его чутью в банде привыкли верить. А тут услышали поблизости чьи-то истеричные вопли… Рудольф видел такое по телевизору. Охотники привязали к дереву козу и застрелили клюнувшего на приманку леопарда. Теперь Руди сам стал козой. Стрелок рассчитал все, вышел на убийц и за собой вывел большой отряд, идущий следом, на небольшом удалении. Разбойники сами сунули шею в петлю. Думали срубить деньжат, а превратились в несколько десятков килограммов деликатесного мяса для бездонных желудков таежных зверят.
– Зря фы их убили, – кривясь от боли сообщил Руди.
– Што, жубы болят? – насмешливо прошепелявил Стрелок.
– Они фоеннопленные, так нельзя, – по ослиному уперся Рудольф.
– Не тебе рассказывать мне, как обращаться с военнопленными, ваши в этих делах большие затейники,– неожиданно зло огрызнулся Стрелок. – Эти подонки сделали выбор, когда пришли и убили людей просто так, посмеиваясь и отпуская скабрезные шуточки. Чего ты ждал, судебных прений, крикливых адвокатов, присяжных? Здесь один закон, закон тайги, он прост и суров - не бери чужого, ни вещи, ни жизни. Все, кто нарушают закон, умирают. Рано или поздно, тайга забирает их. Это закон высшей, божественной справедливости, перед которым есть только равные, от него не откупиться, не убежать, не прикрыться влиятельным папочкой.
– Я понимаю, – смешался Руди. – Фсе понимаю, но можно федь как-то иначе, они ублюдки, убийцы, не спорю, но фы получается, ничем не лучше других.
– А кто сказал, что мы лучше? – хищно ухмыльнулся Стрелок. – Мы точно такие же: убийцы, подонки и мразь. Так называют нас немцы. И пусть так и будет, все лучше чем ваше трусливое, изуверское лицемерие, о том какие немцы добренькие, заботливые и постоянно рвущие свои арийские задницы во имя процветания и благополучия этого неблагодарного мира. Вы можете убеждать себя в этом бесконечно, но грязные убийцы, твари и нелюди, вроде меня, знают затоптанную, кровавую, смердящую трупами правду. И хватит на сегодня морали, мы и так над ней надругались. Как челюсть?
– Не офень,– признался Руди обрадовавшись смене разговора. – Зубы выбили.
– Ничего, терпи казак, – хохотнул Стрелок. – Покажем тебя нашему доктору Смерть, мигом излечишься, если не помрешь.
Самое противное в характере Стрелка, никогда не поймешь, шутит он или серьезен. Надо же, доктор Смерть, перед глазами встал образ киношного маньяка-психопата, в круглых очечках, заляпанном кровью фартуке, с пилой для ампутации в руке и холодильной камерой, забитой остатками незадачливых жертв.
В деревню пришли уже затемно.
– Потерпи, сейчас в больничку заскочим, надеюсь Валерка не спит, – сказал Стрелок, и уверенно повел Рудольфа мимо темных домов. На улице никого не было. Пусто, окна плотно занавешены. Не видно загулявших, шумных компаний, романтично настроенные парочки не обжимались в переулках. Похоже на комендантский час.
Стрелок взбежал на крыльцо и тихонечко постучал. Подождал и постучал более настойчиво. Дом словно вымер и бандит замолотил, едва не вынеся дверь. Внутри, наконец, обозначились признаки жизни. Послышались шаркающие шаги, тихая брань, что-то упало, и покатилось с металлическим звоном. Лязгнул засов. Первой на пороге появилась свежая сивушная вонь, за ней темный, колышущийся в темноте силуэт. Последовал короткий разговор на местном диалекте, с «bleat» через слово и Руди протолкнули внутрь. В конце узкого, темного коридора оказалась открытая дверь в ореоле слабого, трепетного, грозящего потухнуть света. За ней, вместо приемного отделения сельской больницы, обнаружилась крохотная, весьма грязная кухня. На колченогом столе без скатерти, выкрученная на минимум керосинка, ополовиненная бутылка подозрительной, мутной жидкости, открытая банка тушенки без этикетки, черный хлеб на обрывке газеты и неожиданно тонко, с изяществом, нарезанный соленый огурчик на щербатом блюдечке в синий цветок.
Хозяин, тенью прошмыгнувший последним, произвел удручающее впечатление. Тощий, нервный, лысоватый,  хорошо поддатый мужчина, с неприятным, птичьим лицом и бегающими глазами. Перемолвился парой слов со Стрелком, удрученно посмотрел на Руди, заохал и скрылся за обдрипанной, фанерной дверью.
– А где врач? – поинтересовался Рудольф.
– А это он и есть, – сходу огорошил Стрелок.
Захотелось повернуться и убежать.
– Да ты не бойся. Специалист Валерка первостатейный, на все руки мастер, и насморк вылечит, и запор, и белую горячку. Причем одними и теми же средствами. Роды принимает… у коров, но это так, хобби. Выпивает немного, но кто без греха? Приперлись мы в неурочное время, доктор делает нам одолжение, будь благодарен. Валерка уникум, самородок-самоучка, до всего дошел сам, методом проб и ошибок.
При слове «ошибок» у Руди оборвалось сердце, и затрепыхалось где-то в неположенном важному органу месте. Слава Богу, беспокоят зубы, а не прободение язвы или аппендицит. С другой стороны, зубы вроде уже прошли сами собой…
– Травок заварит, заговоры пошепчет, с бубном может попляшет за отдельную плату, – издевательски подмигнул Стрелок. – Смертность у нашего коновала не так уж и велика. В рамках статистической погрешности.
Рудольф совсем сник. Всегда боялся зубных врачей, а таких вот в особенности. Придешь пломбу ставить, а он тебе всю пасть разворотит , а потом будет удивляться как это так получилось. О медицинской страховке здесь вряд ли кто слышал.
В глубине логова алкоголика, позиционирующего себя доктором, чихнул мотор и помещение наполнилось неравномерным, надсадным гудением. Заработал генератор. Дверь приоткрылась и доктор приглашающе кивнул, вытирая руки грязной тряпицей.
– Проходи, не стесняйся, – легонько толкнул в спину Стрелок и опустил глаза.– А я, пока, зайду к Пантелеевым. Удачи Ваня. Если что кричи, но это вряд ли поможет.
Руди вдохнул воздуха, будто готовясь нырнуть в глубину и переступил порог. Дверь захлопнулась как приговор. Кабинет можно назвать медицинским лишь обладая богатейшей фантазией, или находясь под действием веществ, запрещенных к обороту на территории Рейха. Ничего общего с белоснежным, стерильным великолепием эккентальских больниц, с приветливыми медсестрами и пейзажами на стенах. Комната метра четыре на четыре, с единственным, плотно закрытым окошком и голыми стенами, неряшливо выкрашенными пожелтевшей от времени, облупившейся краской. Два частично застекленных шкафа. Стул. Посередине стоматологическое кресло из фильмов ужасов. Старое, кособокое, неизвестной конструкции. На маленьком столике закипала вода на электрической плитке. Под потолком свободно болталась тусклая лампочка, работающая от генератора. Похоже на средневековую пыточную.
– Располагайся, я сейчас подойду, возьму инструменты, – буркнул по-немецки доктор, и скрылся за дверью.
Рудольф проводил врача тоскливым взглядом и уселся в кресло, жалобно заскрипевшее под его далеко не избыточным весом. Положил руки на подлокотники и попытался расслабиться. Получилось плохо, внимание привлекли странные, рыжие пятна. Наверное ржавчина. Или кровь других пациентов, – услужливо подсказал внутренний голос. За дверью тоненько дзынькнул стакан. Ага, инструменты он забыл, как же.
В кабинет вернулся хозяин, окутанный облаком свежайших, винных паров и представился:
– Валерий Петрович.
– Рудольф, – пискнул Штольке.
– Тот самый немец? – доктор помешал кипяток, выключил плитку и принялся выуживать из кастрюли опасного вида железки.
– Я унтертан.
– Без разницы, – буркнул доктор и с наслаждением закурил, пуская клубы синего дыма. – На что жалуемся?
Рудольф разявил рот.
– О как, – хмыкнул эскулап. – Сапогом вмазали?
– Прикладом, – промычал Руди не закрывая рта.
– Народ у нас гостеприимный, этого не отнять, – развеселился Валерий Петрович и принялся копаться в чужом рту, как в собственном кармане, глубоко запуская сильные, пахнущие соленым огурцом, пальцы. Руди застонал от дикой, умопомрачительной боли, перчатки хоть бы надел, сука плешивая.
– Одног зуба нет, а два надо рвать, одни корни остались, – поставил диагноз врач. – Придется потерпеть, обезболивающее у меня осталось только на экстренный случай.
– А у меня какой? – окончательно расстроился Руди.
– Подумаешь, зубки болят, – врач забычковал окурок в грязную, стеклянную банку. – Вот надумаешь рожать, или ноги оторвет по самые яйца, вколю что потребуется. Могу водки стакан налить, будешь?
– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – промямлил Рудольф, прекрасно зная манеру унтерменшей обижаются, если с ними откажешься выпить. Для них это смертельное оскорбление. Сейчас, к счастью, не тот случай, доктор пить с ним не приглашает, ничего страшного.
– Моё дело предложить. Ваты, кстати, тоже почти не осталось, так что если задумаешь истечь кровью, всегда пожалуйста.
– Печально у вас, – отозвался Рудольф, подсознательно стараясь до последнего оттянуть начало лечения. – Ни лекарств, ни оборудования, а медицина, между прочим, с восемнадцатого века немного шагнула вперед. По крайней мере немецкая, лечат рак, сердце пересаживают, побеждены холера, оспа, чума.
– Пожалуй ты прав, – губы врача растянулись в грустной улыбке. – А хочешь я расскажу, как немецкая медицина взлетела так высоко? Все равно надо помощника подождать, время есть.
– Думаю будет интересно, – кивнул Рудольф.
– Не то слово! – врач прикурил очередную сигарету. – Слышал о Эдуарде Виртсе, Йозефе Менгеле, Гансе Эппингере, Карле Гебхардте?
Руди на секунду задумался. Нет, никаких ассоциаций. А вслух осторожно сказал:
– Имена, вроде, знакомые. А кто это?
– Стыдно молодой человек, – Валерий Петрович закашлялся. – Ведь это величайшие врачи третьего Рейха, фанаты своего дела. Именно с них, в середине прошлого века, начался расцвет немецкой медицины.
– Немецкая нация, нация гениев и творцов! – с важным видом подтвердил Рудольф.
– Можешь верить в эту старую сказочку, вот только правда куда прозаичнее и страшнее, – доктор глубоко затянулся и откинулся на спинку колченогого стула.
– О чем вы?
– За передовой немецкой медициной стоят десятки тысяч жертв экспериментов на людях.
– Это невозможно.
– Возможно, к огромному сожалению, – поморщился врач. – Другое дело, если не хочется верить. Вся современная медицина основана на чудовищном преступлении времен последней войны. Науке требуются подопытные животные, а лучшее подопытное животное - человек. Зачем копаться во внутренностях морской свинки, если есть куда более наглядный объект?
– Сюжет для  дешевого триллера, – поежился Руди.
– Фильмы блекнут перед реальностью. Созданные во время войны концлагеря дали немецким светилам обильный, расходный материал. Военнопленные, евреи, цыгане, нелюди одним словом. Невиданное ранее поле для деятельности, достаточно забыть про сострадание, мораль и прочие мелкие глупости. Нужна вакцина? Заражаем людей и вскрываем заживо, наблюдая за развитием болезни в реальном времени. Требуется срочно изучить гипотермию? Легко. Замораживаем пару тысяч военнопленных, их все равно никто не считает, смотрим порог замерзания, пробуем реанимировать. Повторяем до полного удовлетворения. Испытывали газы, яды и биологическое оружие. Слышал о программе стерилизации неарийского населения Карла Клауберга, с использованием максимально дешевой технологии, после войны достигшей гигантских размахов? Почитай на досуге, крайне поучительно. Теперь любой дурак знает, что человек на семьдесят восемь процентов состоит из воды. Хочешь расскажу, каким образом это выяснили  добрые немецкие доктора?
– Не хочу, – еле слышно прошептал Руди. Этот человек врет, несет полную чушь. – Это немыслимо.
– Одним людям свойственно вытворять немыслимое, а другим свойственно все отрицать, закрывать глаза и затыкать уши, – безжалостно оборвал унтерменш. – Я коснулся вершины айсберга, а тебя уже повело. Вседозволенность открыла простор для изуверского творчества. Людей сшивали, делая искусственных сиамских близнецов. Вживляли несчастным части тела животных и наблюдали. Пытались сделать универсальных солдат незнающих усталости, боли и страха. По слухам, программа действует и поныне. Велись работы по контролю над разумом, посредством гипноза, психотропных препаратов, электричества и операций на мозге. Проводили эксперименты на детях и женщинах. Везде огромные успехи и тысячи жизней.
–Это только слова, у вас нет доказательств, – ухватился Рудольф за банальную фразу, как утопающий хватается за малейший обломок.
– Есть, – парировал Валерий Петрович. – В тысяча девятьсот семьдесят третьем году, Адольф Бутенандт, ближайший помощник Йозефа Менгеле, известного как Ангел Смерти, сбежал в США, прихватив с собой кучу документов, фотографий и несколько часов видео крайне интересного содержания, из которого общественности продемонстрировали лишь самые безобидные отрывки. За это он получил отпущение грехов и вид на жительство. Смог продолжить практику. У Бутенандта не было благородных побуждений рассказать миру правду, он банально проворовался и сбежал, бросив семью. Случился жуткий скандал, Германия все отрицала и объявила доказательства искусной фальшивкой.
– Они и есть еврейская фальшивка! – горячо выкрикнул Руди. – Все мы знаем как в Америке умеют снимать кино! Им нельзя верить.
– Можешь не верить, – устало смежил веки врач. – Просто когда в следующий раз придешь в свою уютненькую, чистенькую больницу, на тебя будут смотреть тысячи зверски замученных мертвецов. Тебе выпишут лекарство, ты будешь здоров, даже не подозревая, что ради тебя, в стерильных подвалах научных центров, в адских мучениях, гибли дети, посмевшие родиться не с голубыми глазами. Когда увидишь очередную передачу о прорыве в немецкой медицине, ты вспомнишь эти слова.
Руди раздавлен, расплющен, смят, вывернут наизнанку. Поток чудовищной информации захлестнул с головой. Не верь, верить нельзя, это всего лишь  наглая ложь, продуманная, извращенная, подлая ложь, призванная очернить немецкий народ. Дешевая еврейская пропаганда.
– Но, но…, – слова застряли в горле. – Если и так, эти тысячи жертв спасли миллионы жизней, разве не так?
– Совершенно верно, – неожиданно согласился Валерий Петрович. – Легко рассуждать, пока тебя не коснулось, пока зло далеко, эфемерно и не дышит в затылок. Но когда тебя положат на холодный, операционный стол,  начнут вытаскивать органы и раскладывать рядом, запоешь по-другому. Вспомнишь о правах человека, Боге, любви и вселенском прощении.
Доктор поморщился, встал и вновь забренчал инструментами. Руди притих, руководствуясь единственным принципом: «никогда не спорь с человеком, который через минуту залезет тебе в рот заостренной железкой.» На душе гадко, мысли сумбурны. Убогая обстановка внушала еще более тошнотворное впечатление. Все должно быть по другому, все должно быть иначе…
За стеной послышались шаги, тихий голос позвал врача по имени.
– Сережа пришел. Сейчас займемся тобой, – пояснил Валерий Петрович. В кабинет просочился человечек похожий на мышку. Маленький, щупленький, глазки как бусинки.
– Это Сергей, мой единственный ассистент.
– Здравствуйте, – на немецком поприветствовал вновь прибывший, посматривая на Рудольфа со странным интересом. Заговорил с врачом, на ходу напяливая белый, не первой свежести халат.
Руди обреченно вздохнул и приготовился к худшему. Дальше наступил ад. Такой испепеляющей боли он никогда не испытывал. Валерий Петрович ковырялся в челюсти почти полчаса, с двумя перерывами на тихий звон стакана за дверью. Кромсал, расшатывал и сшивал с каким-то садистским наслаждением, ковыряя словно не в живом теле, а в куске охлажденного мяса. Все обязанности ассистента свелись к удержанию бьющегося в агонии пациента, подносе необходимых пыточных инструментов и замене круглых, железных тарелок, наполняемых кровью, соплями, бинтами, пеной и розовыми слюнями.
– А ты молодец, – сказал, наконец, врач и отступил, любуясь работой. – Думал не выдержишь.
Руди замычал в ответ неразборчивые проклятия и попытался вцепиться мучителю в горло.
– Хо–хо, полегче, потом отблагодаришь, – беспечно отмахнулся доктор и вытер со лба обильную испарину. – Устал я, пойду отдыхать. Сережа, посиди с больным пару минут, придет в себя, отпускай домой.
Рудольф распластался на кресле. Надо было там, в лесу умереть, чем так мучиться. Перед глазами темнело, хотелось расплакаться, выплеснув накопившееся за последние дни.
Ассистент мучителя воровато огляделся, выудил из банки окурок и прикурил трясущимися руками. Смешался, увидев, как за ним наблюдают и виновато пояснил:
– Курить очень хочется.
– Попросить нельзя, раз своих нет? – через силу выговорил Рудольф.
– Я, знаете ли, гордый, – потупил глазки Сергей. – Гордость просить не позволяет.
– А в помойке рыться позволяет?
– Это другое, я не могу объяснить, – лицо Сережи стало совсем печальным. – Вы немец, многого не понимаете. Извините.
– Я не немец.
– Для меня немец, – собеседник подсел поближе. – Расскажите как там у вас. Пожалуйста.
– Где? – не врубился Рудольф.
– В городах, настоящих, немецких городах. Вас ведь из города взяли?
– Из Эккенталя.
– Эккенталь, – пропел унтерменш.– Там все по-другому, не так как у нас.
– Немного получше, – усмехнулся Рудольф. – Свет, газ, канализация, телевизор. В магазинах полно продуктов высшего качества, одного пива больше сорока видов. Люди работают, учатся, воспитывают детей, на улицах играет музыка, открыты двери кинотеатров, кафе, баров и ресторанов. Под ногами не хлюпает грязь, и даже туалеты в домах.
– А сигареты? – затаил дыхание унтерменш.
– Сигарет сколько угодно. Никаких ограничений и дефицита, Рейх заботится о гражданах, дает работу и достойную зарплату.
– Как бы я хотел жить в таком чудесном городе, – мечтательно причмокнул Сергей.
– Я могу это устроить, – заговорщицки понизил голос Рудольф. – Выведи меня, и я замолвлю словечко.
– Нет, – глаза унтера округлились от ужаса. – Это невозможно, отсюда нет выхода. Я бы давно ушел, будь хоть крохотная возможность. Не могу больше жить в этом убожестве, среди быдла и дикарей. Ведь я не такой как они, я не одобряю их скотских методов, не пятнал руки в крови. Я люблю немцев и все немецкое.
Неужели попался варвар, способный соображать?
– Я так не могу, понимаете? – глаза унтерменша загорелись безумным огнем. – Я создан для иной жизни, среди достойных людей. Остальные привыкли, смирились, это извечная славянская, рабская черта, молчать и терпеть. Безумцы, цепляющиеся за прошлое. А что дало им это прошлое? Нищету, убожество, вечный холопский хомут. Надо жить сегодняшним днем, мир изменился. Объяснять бесполезно, я пытался по глупости, едва не остался без головы. Эти люди враги прогресса и всего человеческого. Они умеют лишь убивать. А с немцами надо сотрудничать, немцы - это сила, немцы – это развитие и прогресс. Мы можем быть полезны друг другу. Нужно учится сосуществовать, земли на всех хватит, пусть немцы заберут все чем распоряжаться мы не умеем, а взамен дадут нам порядок.
– Людям свойственно заблуждаться, – философски заметил Рудольф. – Местные обитатели, в основной массе, не так уж плохи. Например Егор и его семья. Я думаю ваш еврей запудрил ему мозги.
– Воронов? – прищурился Сергей. – О нет, он страшный человек, ему нельзя доверять. Я не знаю сколько ваших убил этот одержимый фанатик.
– Со мной он достаточно добр.
– Это до времени. Вы не первый немец кого он приводит из леса. Остальные не выжили. Люди говорят - это эксперимент, он хочет сделать из вас такого как он.
– Вряд ли получится, – недоверчиво хмыкнул Штольке.
– Вы его совершенно не знаете, Воронов ломает людей, пережевывает и сплевывает, – Сережа опасливо огляделся. – Этот человек дьявол, сошедший с ума после гибели сына.
– Сына?
– Старший, год назад. Мне не докладывают. Они, вроде, собирались взорвать мост. Из шести человек вернулись трое. С тех пор Воронов пропадает в лесу словно волк, придет, отдохнет и снова уходит. Он по локоть в крови. В этот раз притащил вас. Судачат, что вы похожи на его сына Николая, поэтому до сих пор живы.
– А я похож? – сжался Рудольф.
– Совершенно нет, – слабо улыбнулся ассистент. – В мысли Воронова не забраться. Опасайтесь его, не верьте ему, – он встал, подошел к столу и принялся сосредоточенно чертить на обрывке бумаги. Вернулся, сунул аккуратно сложенный листочек, и прошептал:
– Спрячьте, спрячьте немедленно, иначе нас обоих ждет смерть. Я нарисовал план деревни с ориентирами, приблизительно, как смог, я не географ. Если сумеете убежать, обещайте вернуться за мной. Скажите немцам, что я не такой как они. Обещайте.
– Обещаю, – выдохнул Руди, пряча бумагу во внутренний карман.
– Спасибо, а теперь уходите, – сбивчиво зашептал унтерменш. – Нам нельзя разговаривать, кругом уши, а я… я хочу жить. Идите и помните о своем обещании. Больше ни слова.
Рудольф проскользнул за дверь. Странный человек. Можно ли ему верить? А есть другой выход? По углам кухни сгустились чернильные тени, дрожащий свет едва теплящейся лампы прыгал по стенам. Хозяина нет, наверное спит, на столе пустая бутылка и остатки еды. Руди подобрался поближе, удостоверился, что никого нет, и взял нож с расколотой, наборной рукояткой и длинным, сточенным до шила лезвием. Сталь вселила уверенность. Теперь вооружен и опасен. Унтерменши странные люди, позволяют пленникам свободно передвигаться где вздумается. Можно поискать что-нибудь посерьезнее, но жадность губит.
Руди тихонько выбрался на улицу. От ночного холода развороченная челюсть заныла с новой силой. Темнотища хоть глаз коли, совсем рядом шумел спящий лес, выводили трели сверчки, на хмуром небе повисла белая луна, скрытая рваными клочьями облаков. Где теперь искать свои любимые нары? Стрелок интересный такой, ушел и трава не расти.
– Ну наконец-то! – раздался из темноты тонкий, девичий голос. – Я думала тебя там замучили.
– Ты? – удивился Руди, заметив Катерину, сидящую на лавочке рядом с крыльцом.
– Папка велел тебя встретить, – девчонка шмыгнула носом. – Говорит, заблудится гость дорогой, пропадет.
– А он где?
– Понятия не имею, он передо мной не отчитывается, – Катерина встала и одернула курточку.
– Замерзла? – спросил тронутый заботой Рудольф.
– Я тепло оделась, – сообщила из темноты девочка. – Тем более холод полезен, в холоде мясо лучше хранится. Пошли.
–В дом можно было зайти.
–Ненавижу больницу, – беспечно отмахнулась Катерина, едва не попав Рудольфу в лицо. – Лучше звездами любоваться, и воздухом подышать. Сон крепче будет.
– Это разве больница? – наиграно удивился Рудольф. – Вот у нас, в Эккентале, больница так больница, три этажа, все белое, высокие окна, море света.
– Как во дворце? – наивно поинтересовалась Катенька.
– Чем-то похоже. А ночью весь город в огнях и машины несутся по улицам.
– Я никогда не видела машин, – с сожалением откликнулась девочка.
– Всю жизнь здесь? – догадался Рудольф.
– Конечно же нет, – фыркнула Катя. – Не делай из меня принцессу, заточенную в замке. Мы каждый год ездим в…, – она на секунду смешалась. – В город один, на ярмарку. Там огромные дома, даже двухэтажные есть. Весело, все торгуют, дерутся, пьют, можно конфеток и пироженок до отвала наесться, и на карусели кататься. А еще всякие представления посмотреть, жуть интересные. А машин нет, наверное, потому что дорог нет, лошади есть.
– Это не то, – фыркнул Рудольф. – Жалкая пародия. Тебе надо увидеть немецкие города.
– Думаешь? – опасливо уточнила Екатерина. – Наверно было бы неплохо.
– Неплохо?– рассмеялся Штольке. – Стоит тебе приехать и ты влюбишься навсегда! Представь магазины с платьями, косметикой и украшениями, оденешься как королева, сходишь в кино, а потом наешься мороженого. Любишь мороженое?
– Очень люблю, – призналась девочка. – Вкуснотища, я всегда по четыре порции съедаю, однажды даже ангину подхватила, мама ругалась и папу ругала, а он смеялся. Я бы тоже смеялась, но у меня температура под сорок подскочила, думали Богу душу отдам. Пришел Валерий Петрович, сделал укол, таблеток горсть насыпал горчущих, а маме велел не ругаться, потому как ангины от мороженного не бывает, и вообще, мороженое при ангине полезно. Мама сказала, его папка подговорил.
– Ну вот видишь, значит тебе у нас очень понравится, – закинул удочку Руди.
– Папа говорит, я буду жить в немецком городе, – последовал неожиданный ответ.
– Как это?
– Немцев прогоним и вселимся! – звонко рассмеялась чертовка.
Руди поперхнулся. Развесил уши олух, забыл с кем имеешь дело. Она просто смеется. Надо бы поставить девчонку на место.
– Не боишься меня? Ночь, кругом ни души, а я все же немец.
– Вроде не очень боюсь, – прислушалась к себе Катерина. – Нет, не боюсь, ты нестрашный совсем.
Рудольф поморщился, прекрасно зная, что ничего ей не сделает. Немцы не воюют с детьми. Рыцарский дух и врожденное благородство. Именно поэтому, по всей Европе стоят памятники с немецким солдатом, держащим на руках спасенного мальчика. Поднять руку на ребенка способны лишь унтерменши, именно отношение к детям и старикам, отличает высшую расу от нелюдей.
– Как брат? – поспешил он перевести разговор. – Не вернулся?
– Нет, он у бабушки прячется. На отца обижается.
– Из-за меня?
– Да, непримиримым себя возомнил.
– Непримиримым?
– Так называют тех, кто поклялся бороться с немцами до последнего вздоха, – пояснила Катя.
– Как твой отец?
– Нет конечно. Ты тому лучшее доказательство. Поэтому Васька к бабушке Нюре и убежал, не ждал от папы подобного фокуса. Есть такая примета: немец в доме к беде, – Катька заливисто рассмеялась. Вот сучка мелкая.
Дальше шли молча, наслаждаясь ночной прохладой и порывами легкого ветерка, пропитанного запахами рыбы иотсыревшего дерева. С реки, что ли тянет? Девочка попала в полосу лунного света и Руди увидел у нее в руке книгу.
– Любишь читать?
– Люблю. В книгах все подругому.
– Про любовь книжка?– поддел Рудольф.
– Пфф, – фыркнула девочка рассерженной кошкой. – Про любовь для сопливеньких барышень. Сейчас взялась за «Преступление и наказание», хоть папа и не советовал, говорит рано еще, не пойму. Не читал?
– Впервые слышу, – с книгами у Руди не сложилось, занятие больно нудное и нагоняющее тоску. В школе заставляли силой, и это лишь подтвердило догадки. В приюте был один парень, Йозеф, вот тот любил почитать. Ночью умудрялся залезть с фонариком под одеяло, а на уроках потом засыпал. Сидит, сидит, держится, потом бабах, лбом о парту, класс смеется, учитель в недоумении. – Кто автор?
– Достоевский Федор Михайлович.
–Унтерменш?
– Великий русский писатель, – поправила Катерина. – Классик девятнадцатого века.
– Не знаю такого, – признался Рудольф. – О чем книга?
– О том, что любое зло в этом мире, рано или поздно будет наказано, – чуть подумав, отозвалась Катя. – О людях, ставящих себя выше других, о извращенной идеологии, позволяющей одним убивать других по собственной прихоти. Как делят людей на имеющих право жить и всех остальных. О том как за преступлением, неотвратимо следует наказание. Главный герой убил человека, думал это сделает его выше других, а в итоге его сглодала до костей собственная совесть. Он ищет оправдание делу своих рук, ищет тех кто хуже его, думая, что это принесет облегчение. Но находит только собственное, чудовищное отражение. Книга о том как нужно оставаться человеком.
– Интересный сюжет, – задумчиво согласился Рудольф. От автора – унтерменша ожидал совершенно иного. Унылой, банальной истории о тупом, очень сильном и везучем герое, попадающем в постоянные переделки и выходящим сухим из воды, с до блевоты слащавым, счастливым концом. А тут другое. Могут ли быть у недочеловека настолько глубокие мысли? Сплагиатил у немца или француза? Вольный перевод на варварский язык. Скорее всего, втерся в доверие к молодому, подающему надежды немецкому автору, убил его и завладел книгой. Да, так оно и было.
– Очень интересный, правда читается тяжело, – подтвердила Катенька, и остановилась. За беседой они совершенно незаметно подошли к дому, смутно чернеющему в кромешной, ночной темноте. – Жаль все придумано. Папа сказал, такое бывает только в заумных книжках. В жизни подонки процветают, здравствуют и совесть их крепко спит. Поэтому, кому-то, приходится их убивать.
Рудольф замер. Эта девочка, которой нет и пятнадцати, совершенно права. Она жестока и прямолинейна, умна и как богу верит отцу. Не лицемерит, не лебезит, не прячется за красивыми и пустыми словами. Говорит то, что думает, а это так ценно по нынешним временам.
Послышались приглушенные голоса. Судя по всему, Стрелок с супругой общается. Причем он говорил убеждающе, а жена возражала, упрашивала. Тон не повышен, но гроза в воздухе так и витала.
– Чего это они? – удивилась Катенька. – Ругаются? Это у нас редко бывает.
Разговор в доме оборвался, хлопнула дверь, на крыльце появился Стрелок, подсвечивая себе маленьким фонариком. Луч скользнул по земле и уперся Рудольфу в грудь.
– А, это вы. Любезничаете?
– Не без этого пап, – Катя мелодично рассмеялась. – Не успеешь оглянуться, хвостом закручу и сбегу с женихом.
– Спать иди, вертихвостка, выпорю, мигом забудешь, – суровость в голосе Стрелка напускная, в дочке души не чает.
– Ну пап.
– Никаких пап, быстро в кровать, времени первый час.
– Ну и фу, – Катя убежала в дом, нарочно громко топая каблучками.
– Подлатал тебя наш коновал? – устало поинтересовался Стрелок.
– Еще как,– Руди потрогал развороченную челюсть. – Сервис не по высшему разряду.
– Обслуживание не наша лучшая сторона, – хмыкнул терр. – Не успели переориентироваться на растущие туристические потоки.
Руди, сам того не желая, расплылся в улыбке, и тут же заскулил от режущей боли. Этот человек имеет странное обаяние, его хочется слушать, ловить каждое слово. Портить настроение не хотелось, но все же спросил:
– Были у Понкратовых?
– Был, – помрачнел Стрелок.
– И как?
– А как может быть в семье, потерявшей отца, мужа и брата? Иди спать, завтра мы уходим.
– Куда? – удивился Руди.
– Надо увести тебя, оставаться здесь слишком опасно.
– Потому что немцы начали поиски? – догадался Рудольф.
– Да, рано или поздно их ищейки заявятся в деревню, найдут тебя и все закончится поножовщиной. Рисковать жизнями людей и семьи я не могу. Не имею права. Исчезнем на несколько месяцев, подождем пока все уляжется.
– И куда мы пойдем?
– На восток. В Мертвые земли.
– В Мертвые земли?
– Тебе будет полезно там побывать, места глухие, безлюдные, – кивнул Стрелок. – Рассказывать ничего не буду, увидишь все сам. Я, ты и Зульфат, выдвигаемся на рассвете.
– Может лучше отпустишь меня? – осторожно спросил Рудольф. – Клянусь, я никому ничего не скажу.
– Только мертвецы умеют молчать, – Стрелок помолчал, о чем-то раздумывая и произнес. –  Хорошо, мы заключим взаимовыгодный договор.
– Я не очень понимаю, о чем вы,– Руди замер, выискивая скрытый подвох. А подвох точно есть, бандит иначе не может.
– Расслабься,– унтер ободряюще толкнул в плечо. – Я не исчезну с дьявольским хохотом в языках адского пламени и облаке серы. Твоя душа останется при тебе, кровью подписывать ничего не придется. Два взрослых человека дадут нерушимое слово. Ты обещаешь быть со мной два месяца, не пытаясь бежать и передать информацию третьим лицам. По истечении времени ты принимаешь решение. Захочешь вернуться к немцам, я лично отведу тебя к Эккенталю, и больше мы не увидимся.
– Откуда мне знать, чтоты меня не обманешь? – Руди не поверил ушам.
– Сходи, спроси у людей, – Стрелок сделал приглашающий жест. – В деревне две сотни душ, послушай, что они скажут. Меня назовут убийцей, душегубом, зверем, авантюристом, но никто не скажет, что Егор Воронов кого-то обманул, или хоть раз нарушил данное слово.
–Я верю, не надо никого спрашивать, – выдохнул Руди.
– А еще я уважаю свободу воли, – голос Стрелка надорвался. – Давным-давно, мне было лет десять, отец принес из леса волчонка, маленький, пушистый, зубастый комочек с блестящими глазками. Он забился в угол и молча скалился на всякого, посмевшего подойти. Совсем маленький, один против всего мира, окружен, но не сломлен. Я назвал его Мрак, из-за сурового, гордого нрава. Он ел сырое мясо, и спал с нашей кошкой, у нее забрали котят, а звери не делят детей на своих и чужих. Постепенно привык, мы даже почти подружились, Мрак позволял мне гладить себя, а больше никого и близко не подпускал. Я думал, он останется у нас навсегда. К восьми месяцам он вырос в большого, сильного, красивого зверя с голубыми глазами, и я стал замечать, что он все чаще смотрит в сторону леса, и громко воет в ночи, – Стрелок неожиданно замолчал, погрузившись в воспоминания.
– А дальше? – не выдержал Руди.
– Однажды мой волк сорвался с цепи, – очнулся Стрелок. – Снял ошейник, а может я плохо привязал после прогулки. Не знаю. Мы жили на самой опушке. Две соседские собаки погибли на месте, люди успели спастись. Отец прибежал с ружьем, а Мрак поднялся ему навстречу и глухо, угрожающе зарычал. Я успел встать между ними, прикрыл зверя своим маленьким телом. Волк чуть успокоился и горделиво посмотрел на меня, дескать, вот я какой, и кровь капала у него с клыков. Хорошая охота, говорили его глаза. Тогда я понял, моему странному псу нет места среди людей. Еще миг и отец будет стрелять. Я заорал во все горло, замахал руками, прогоняя Мрака прочь. Он ничего не понял, думал это игра, запрыгал из стороны в сторону, припадая к земле. «Беги, тебя же убьют!» – заорал я, размазывая слезы и сопли, завизжал, бросил в него камнем. Мрак повернулся и побежал к лесу, остановился на самом краю, посмотрел на меня последний раз и ушел. Больше Мрака я не видел. С тех пор я не охочусь на волков. Каждый делает свой выбор. Пусть ты не волк, а запутавшийся щенок, ты будешь волен уйти, когда истечет срок нашего договора.
– Я согласен, – выдохнул Руди.
– Хорошо, – едва слышно обронил Стрелок. – А теперь спать, день завтра трудный.
Где-то далеко в лесу, тоскливо и протяжно завыл волк. Зверь предчувствовал кровь.