Ненависть

– Зачем ты помогаешь?

– Я странный, – Кот поворошил угли корявой палочкой.

– Я заметил. И все же?

– Ты спас мне жизнь.

– Это когда?

– Совсем недавно, забыл? Одноглазый приказал меня завалить, а я вот сижу в приятной компании, а он кормит бурундуков.

– Я не успел.

– Это не имеет значения, важен сам факт. Ты бы этого не сделал, ты не убийца. Я видел как ты слямзил плюшевого медведя. Поступок плохо вяжущийся с образом крутого бойца.

Руди пристыжено замолчал. Все-то видит подлец. Медведь спокойно ехал в кармане рюкзака.

– Вот он, прирожденный убийца, – Кот указал на Стрелка. – Я убийца от Бога, мои ребята убийцы не из последних. А ты всего лишь мелкий щенок, у которого лапки дрожат после каждого выстрела. Ты не из этого мира, должен был давно сдохнуть, но Мертвые земли не забрали тебя. Они выбрали тебя, зачем не знаю, не спрашивай. А сейчас выдвигаемся.

Нет, ну он все-таки конченый псих, – подумал Рудольф, закидывая на плечи тяжелый рюкзак и поднимая винтовку. – Земли выбрали. Такой бред. Абсолютно непредсказуемый тип. Это пугало больше всего.

Кошачьи уроды поднялись, как по команде, и подхватили носилки. Руди отметил, что троица подчинялась Коту беспрекословно и видимым удовольствием.

– Вперед, навстречу приключениям! – возвестил Кот и вальяжной походкой направился в заросли.

Руди поплелся, на ходу разминая отекшие ноги. В коленях весело щелкало, сварливой женой ныла спина. Вроде выспался, а состояние препаршивейшее, сказывается перенапряжение последних деньков. А ведь предстояло отмотать шестьдесят километров в темпе вальса, по тайге и болотам.

– Твои мамочка с папочкой, в курсе, где шляется их непутевое чадо? – осведомился на ходу Кот.

– Вряд ли, – отозвался Рудольф. – Никогда их не видел.

– Везунчик, мои портили мне жизнь достаточно долго. Особливо папаша-покойничек. Старик совершенно не дружил с головой.

– Похоже у вас это семейное.

– Думаешь? Были и у меня подозрения, – задумался Кот. – В сорок четвертом году прошлого века папаня приехал из деревни в город доучиваться, и чуть погодя благополучно загремел в Свердловское гетто, своеобразный филиал преисподней, открытый немцами для несговорчивых аборигенов.

– Я знаю про Свердловское гетто.

– Да? Молодец, а говорят современная молодеж сплошные дегенераты, – похвалил Кот, обходя жуткий хаос, наваленных друг на друга стволов. – Тем лучше, не люблю занудные экскурсы в темные глубины истории. Школа для папочки, понятное дело, на этом закончилась, и он прибился к шайке беспризорников-малолеток. Голодных, забитых и озлобленных на весь мир. В гетто начался голод, человек стал человеку волком. Промышляли воровством, позже стали грабить дома, приучились жрать человечину. Кто брезговал, умирали первыми, а папочка хотел жить. О да, науку выживания они познали в совершенстве. Стали называть себя «Мертвые дети» и творить такое, отчего у меня позже волосы седели. Папочка любил вспоминать те славные времена. Видишь какой я седой? – в доказательства Кот тряхнул шевелюрой, с от силы десятком побелевших волос. – Перезимовали неплохо, а весной гетто начали зачищать. «Мертвые дети», к тому времени, набрались опыта, начали соображать с логикой диких зверей, подготовили тайные, крысиные норы и пути отступления. Как все завертелось, банда спряталась в канализации, и наблюдала, как людей сбивают в колонны и обыскивают дома. Думали им повезло, а немцы, умные говнюки, затопили коллекторы. «Мертвые дети» три дня просидели в кромешной тьме, по горло в ледяной воде и дерьме, натыкаясь на плавающие, раздутые трупы. Ждали пока все утихнет. С тех пор папочка немного повредился в уме. Ну как немного? Полностью.

Кот замолчал, выбирая дорогу среди мрачных развалин. Четверо специфических санитаров с носилками не отставали. Хотелось быстрее выйти из проклятого города, избавиться от жутких, давящих сердце тисков.

– На чем я остановился? – спросил Кот.

– Как отец окончательно раздружился с башкой.

–Ах да, точно. Война откатилась на восток, немецкие войска наводнили окрестности и «Мертвые дети», выйдя из пустого Свердловска, принялись ловить рыбку в мутной воде. Старой власти не стало, новой не было дела до проблем унтерменшей, полная безнаказанность. Право сильного в чистом виде. Разоряли деревни, грабили беженцев, банда каннибалов-малолеток воспитанных жестокостью и повязанных кровью. Название прилипло, страшная слава пошла по всему южному Уралу. А потом этот ублюдок встретил мою мать, чистое, невинное существо с глазами ангела и сердцем тысячи сестер милосердия. Девочка из хорошей семьи, отец преподавал в Свердловском университете, мать была актрисой в драматическом театре. Сами погибли в гетто, а единственную дочь, едва переступившую порог совершеннолетия, успели отправить к родственникам в глухое село. Там ее и нашел мой отважный папочка, во время очередного набега на безоружных крестьян. Взял силой, утащил в берлогу и запер. У него была животная похоть, у нее разбившиеся мечты. Через год в этот ублюдочный мир явился я.

– Романтическая история, – поддакнул Рудольф.

– Ромео с Джульеттой нервно курят в сторонке. – фыркнул Котяра. – Думаешь папаша остепенился? Хрена с два. Любовь, дети, семья и прочее говно сказки для сопливых девчонок. Чудовище остается чудовищем. Не могу назвать его хорошим отцом, а вот ублюдком он был великолепным. Нужда жрать человечину отпала, а он продолжал и кормил нас, неся высокопарный бред про высшее предназначение. К пятнадцати годам я съел больше людей чем было в твоей группе в детском саду. Часть я убил сам, а в девятнадцать укокошил папаню, старый придурок окончательно сбрендил и попытался сжечь мою сестру, увидев в ней рыжего немца из своих кошмаров, с вымершим городом и трупами, плавающими во тьме. Первый экземпляр в моей коллекции, до сих пор, бывает, как выпью, делюсь секретами, разговариваю, а он молчит и не противоречит. Идеальные отношения отцов и детей. Так я стал главарем «Мертвых детей», все, кто что-то имели против меня, той же ночью проснулись со вскрытыми глотками.

– Сурово.

– Суть Мертвых земель. Кровь, грязь и страдания. Я решил это изменить. «Дети» перестали бандитствовать и положили основу армии Хозяина.

– Кто такой Хозяин?

– Потенциально великий и очень скромный человек, придет время и ты узнаешь. Человек, который изменит все.

– Например?

– Весь этот сучий мир, – голос Кота стал зловещим. – Мы заберем свое. Нас много, мы сильны и жаждем крови. О нас не знают, нас не существует, мы заповедник дикарей посреди болот и лесов. Мы глупая сказка. Пусть так. Когда наши враги спохватятся, будет поздно. Мертвые земли придут за ними.

– Враги? – напрягся Рудольф. – Немцы я полагаю?

– И они тоже. В этой войне мы ненавидим обе стороны. Немцев за то, что пришли сюда, Советы, за то, что позволили этим тварям зайти так далеко. Советов давно нет, и должок можно стребовать только с Германии.

Конченый психопат, – вздохнул про себя Рудольф. – Муравей, назначивший врагом бурого мишку. Рейх раздавит эту самоуверенную компанию, как машина лягушку, хвалящуюся перепрыгнуть дорогу. Безумные люди с безумными планами.

– Германия уничтожит вас. Многие пытались бросить вызов, но где они?

– Типичная жертва пропаганды, – фыркнул Кот. – Меньше смотри телевизор. Рейх состарился, погряз в бюрократии, ослабил хватку, дал взойти либеральным росткам. Система дала критический сбой. Империя, не собирающая новые земли обречена. Механизм заржавел, кровь патриотов давно не смазывала застывшие шестерни. Унтерменши служат в вермахте и принимаются на госслужбу. Арийские поселенцы, на окраинах, положили хер на чистоту расы и наплодили кучу кудрявых, смуглолицых ублюдков с немецкими паспортами. Экономика падает, бунты недовольных лишь вопрос времени. На этом приятном фоне Мертвые земли легко обретут свободу и свою государственность.

– Ничего себе планы, – поперхнулся Рудольф. – Кто вам позволит?

– Ближний Восток и Северная Африка пятый год объяты войной. Грязные арабские обезьяны подняли восстание против Германии, грезя новым Халифатом. Взрывают к херам себя и других, режут глотки, насаждают ислам самого изуверского толка. Начинали с камней и старых мушкетов, а сейчас по уровню вооружения не уступают Германии. Может Аллах помог, а может друзья из-за океана. По случайности вся эта кутерьма происходит на территории, где Германия добывает восемьдесят процентов нефти и газа. Так подумай, будет ли дело одряхлевшему Рейху, до бросового куска леса за Уральской грядой?

– Не будет. – признался Рудольф. Кот прав, кругом прав.

– Раньше мы надеялись, что США сцепятся с Рейхом и разожгут атомный Апокалипсис, – поделился мечтами Кот.

– Победителей не будет, – оторопел Рудольф.

– Еще как будет. Два паука, насосавшиеся деньгами, страхом и болью, пожрут себя, обменявшись ударами. Нас не заденет, только полный придурок станет усеивать бомбами пустоту. Миллиард сгоревших заживо и перспектива атомной зимы, малая плата за нашу победу. К сожалению, этого никогда не случится, пламя войны потухло в сердцах по обе стороны океана.

– Может это и позволяет сохранить зыбкий мир?

– К Дьяволу мир, историю делают войны. Мы другие, мы ценим вино, женщин и добрую драку. Сегодня гуляем, завтра нас зароют в безымянной могиле, вот философия Мертвых земель. Полная свобода.

– Недалеко вы уйдете со своей философией, – буркнул Рудольф.

– Это твое мнение, – глаза Кота вспыхнули нездоровым огнем. – Я был в городах на востоке и западе. Где-то меня кормили, где-то били, как повезет. Люди везде одинаковы, слабы и трусливы, прячась в своих огромных, рукотворных помойках. Видел влиятельных и богатых, раздутых от ощущения собственного величия. Я любого сломаю небрежным щелчком. Вы придумали деньги, законы, полицию, адвокатов, пошлую толерантность. Эта муть дает вам зыбкое ощущение безопасности. Вы обманываете себя, потому что наступает момент и вся шелуха мнимой цивильности облетает. Деньги не помогут, если в подворотне тебя встретят лихие ребята и трахнут жену у тебя на глазах. Все законы мира не спасут твоих детей от насильника-педофила. Положение в обществе не заменит тебе проткнутых потрохов. Помогут только сильные руки, верный нож и твердое желание пустить его в ход. А вы…, вы убили зверя в себе. Вы стадо, идущее на убой. Ждите и мы придем.

– В союзе с Сибирской Республикой? – предположил Руди.

– Ты слишком много знаешь для унтертана, – Кот искоса посмотрел на носилки. – А, понимаю, Борода занимался твоим просвещением. Травил байки про рай на востоке?

– Ничего подобного. Он единственный кто не пытался промыть мне мозги.

– Сибирская Республика – крысы, прячущиеся в болотах, – неожиданно зло огрызнулся Кот. – Американская подстилка, в лапах капиталистов и корпораций. Мы будем с ними сотрудничать, брать их деньги, и оружие, но пока нам будет выгодно.

– И какова цель? При условии, что она есть.

– Мы создадим на руинах новое государство, – возбужденно всплеснул руками Кот, – Прежде невиданное, где не будет эксплуатации и принуждения, где никто не укажет как тебе жить и чем заниматься. Свобода, равенство, братство. Уже сейчас мы сделали первый шаг, прекрасно обходясь без королей, фюреров, президентов и прочих сраных живоглотов.

– А как же Хозяин? – прищурился Руди.

– Не путай сладкое с мягким, – назидательно воздел палец Кот. – Хозяин выбран советом банд…, ну в смысле отрядов, у него нет привилегий, дворца с гаремом из девственниц, золотого унитаза и офшорных счетов. Он спит и ест рядом со своими людьми. Чувствуешь разницу? Можешь прийти и бухнуть шнапса с гауляйтером? Получишь по роже еще на входе, с лестницы спустят. Будешь сидеть, размазывать сопли и радоваться как легко отделался. А у нас запросто, нашлось бы вино, да хорошая беседа в придачу. Идеальное общество. В Мертвых землях даже двери не запирают.

– Все честные?

– Хуже, – расхохотался Кот. – У нас нечего брать, нет всякого бесполезного хлама, нет телевизора, двух телевизоров, третьего телевизора на кухне, у большинства и кухни-то нет. Нет поводов для зависти. А еще нет судов и тюрем, поэтому если кто и ворует, то один раз, и до ближайшей березы. Люди бегут к нам в поисках свободы и получают ее столько, сколько хотят. Правило только одно – не мешать жить другим.

– Это утопия.

– Возможно, но для меня – это идея, способная повести людей за собой. У тебя есть идея?

– Наверное нет, – подумав, признался Рудольф. О жажде немецкого гражданства и домике с полисадничком, теперь было стыдно признаться. – Уже нет.

– А должна быть. Иначе нахрена тогда жить? И чем идея безумнее и несбыточнее тем веселее жить посреди этого унылого мира и смерть не кажется такой страшной. Каждый выбирает, медленно тлеть грязной тряпкой, или вспыхнуть коротким, но ярким огнем.

Кот замер, взобравшись на осколок замшелой скалы и сказал:

– Помаши ручкой, мы покидаем славный город Свердловск.

Рудольф оглянулся. Позади, насколько хватало глаз, раскинулись залитые солнцем руины города которого нет, наполненного тихой скорбью, призраками и пением птиц. Здесь Руди понял – Мертвые земли уже не отпустят его, навеки поселившись в самых укромных уголках разорванной на части души. Впереди дорога домой, вот только где теперь дом, и как теперь жить, оставив частичку себя, в пропахшем смертью лесу?

Глава 17

К полудню третьего дня, за кромкой леса, показались величественные башни и небоскребы Первоуральска, весело сверкая океаном стекла и переливами рекламных огней. Город греха, запретных удовольствий, ресторанов и казино, где усталого путника ждут мягкая постель, изысканная еда и прекрасные женщины…

Ага, мечтай больше, – Руди слабенько улыбнулся. Первоуральск выплыл из солнечной дымки все тем же куском засохшего, расплывшегося, засиженного мухами дерьма.

Обратный путь обошелся без приключений. Неприметными звериными тропами, старыми лесными дорогами, глухими ущельями, маленький отряд вышел к исходной точке веселого путешествия. Спасибо Коту, без него остался бы гнить в развалинах Свердловска. Одному, с раненным на руках, верная смерть. А бросить Стрелка…, нет, точно не смог бы. Можно конечно, но дальше куда, тыкаться слепым котенком и пойти на корм Фоме и прочим придуркам? Незавидная перспектива.

Стрелок в сознание пришел всего пару раз. Нес бессвязный бред на своем языке, переходя на немецкий, требовал спасти книги. Руди не узнавал, порываясь встать и куда-то идти. Красавчик поил раненого травяным настоем, жутко вонючим и черным как кофе, от которого Стрелок впадал в тяжелое, горячечное беспамятство. Раны воспалились несмотря на частые перевязки, температура держалась стабильно высокая, лицо почернело и исхудало, губы запеклись коркой и белым налетом. Чудом дотащили живым.

До окраины осталось метров двести, Кот остановился на краю заросшего крапивой овражка и сообщил:

– На этом наши пути расходятся. Дуй в город, ищи повозку. Одна нога здесь другая там, мы неуютно чувствуем себя рядом с этим гадюшником. Прощаемся сейчас, увидим тебя с каретой, сразу же свалим.

– Мы еще встретимся? – затаил дыхание Руди. Так здорого, когда все решают и делают за тебя. А теперь все самому. Так закончилось детство. В двадцать-то лет.

– Надеюсь нет, – хмыкнул Кот. – От тебя один геморрой.

– Не очень-то и хотелось, – обиженно засопел Рудольф.

– Ты придешь ко мне еще до весны, – подмигнул Котяра. – Ставлю последние неношенные рейтузы.

– Уверен?

– Мертвые земли не отпускают заблудшие души. Скоро ты будешь дома, прежняя рутина войдет в колею. Круговорот серости и скуки, вгоняющий в гроб. Но однажды ты услышишь тихий голос в своей голове. Он велит тебе собираться в дорогу. Жизнь превратится в ад. Убогая квартирка станет душной и тесной. Приятели превратятся в кучку придурков, охочих до шлюх и вина. Прежние радости начнут вызывать тошноту. Ты начнешь подолгу стоять у окна и смотреть на восток, где хмурится и шумит притаившаяся тайга. Потеряешь сон и покой. Прослывешь психом, а однажды закинешь рюкзак на плечо, возьмешь винтовку и отправишься навстречу восходящему солнцу. Ты больше не вернешься, променяв сраное благополучие на искры ночного костра, небо над головой, свист пуль и открытые ветру дороги. Это Зов Мертвых земель, голос свободы и силы. Поэтому ты придешь. Рано или поздно. Я буду ждать.

По спине пробежала холодная дрожь.

– Как я найду тебя?

– В Первоуральске хватает наших глаз и ушей. Как появишься в городе, сделай что-то известное только мне и тебе, нужен знак. Подумай.

Руди прикинул варианты.

– Знаешь забегаловку «Медведь»?

– Слышал.

– У них на заднем дворе, в клетке, медведь.

– Изверги.

– Однажды он исчезнет. А если зверя не будет, то вспыхнет кабак, – это будет мой знак.

– Договорились, – Кот хитро прищурился. – Как зверюшка получит свободу или случится пожар в кабаке, на следующий день, на этом месте, появится проводник и ждать будет сутки, второго шанса не будет, – он достал из кармана кучу мятых купюр и сунул в Рудольфу. – Тут на первое время, для вас эти бумажки имеют значение.

– Откуда такая щедрость? Не ожидал, – Руди машинально сунул марки в карман.

– Щедрость первая из моих добродетелей, – похвастал Кот. – Деньги я у Бороды в рюкзаке отыскал, тебе подал на бедность, остальные оставлю в счет оплаты услуг. Я стою недешево.

– Думал вы деньги не признаете.

– Давай не умничай. Проваливай пока я не передумал. Целоваться не будем, слишком много свидетелей.

Руди попрощался с каждым за руку, получил от Кота снисходительный хлопок по плечу и двинулся в сторону ближайших домов. Отошел шагов на пятьдесят, повернулся и спросил:

– Чуть не забыл. А меня возьмут и примут, если я заявлюсь весь такой красивый и модный?

– Не переживай, щеночек! – на губах Кота заиграла подленькая улыбка. – За тебя сам Хозяин Мертвых земель замолвит словечко! Прощай.

На душе неожиданно стало весело и легко, рухнул непомерный груз страха и неуверенности. Да гори оно все огнем. Совсем неплохо, когда есть куда отступать. Ведь перспективы открываются мрачные: полиция, имперская служба безопасности, гестапо, каждая из этих милых организаций захочет себе кусочек несчастного унтертана для опытов. Но это будет потом… и совершенно неважно, сейчас нужно спасти Стрелка.

На окраине опомнился и убрал «Гевер» в чехол. Не стоило наживать лишних проблем с законом, их и так предостаточно. Появление в городе странного парня прошло незамеченным. Никто не обратил внимания на грязного, заросшего щетиной бродягу. Повозку нашел без труда, на первой же улочке встретив старика, сгружающего сено с телеги. Договорились быстро. Сбивчиво рассказал, что к чему, сунул пару купюр. Кот с компанией испарились. Даже следов не осталось. А был ли Кот, поход в Мертвые земли, смерть десятков людей?

Старик заохал, помогая грузить раненого в телегу.

– Где ж вас угораздило-то сынки?

– Белки в лесу напали, засада, – ушел от ответа Рудольф.

Дед понятливо покивал. Дескать да, знаем, белки твари опасные, чуть зазевался и уже в дупле на зиму сушишься, с гарниром из грибов, орехов и прочей вегетарианской херни.

– В больницу?

Руди на секунду задумался. Когда смотришь на местный госпиталь, глаза кровоточат, заведение в румынском стиле: стены дырявые, крыша из соломы, но музычка играет веселая. Нет, там Стрелка быстрее убьет медицина чем сепсис.

– Давай к центру трансплантологии.

– Понял, – старик заговорщицки подмигнул, и взялся за вожжи. – Неча добру пропадать, глядишь на хлеб с маслом и заработаешь.

Руди посмотрел ему в глаза. Оставшуюся дорогу дед предпочел помалкивать, изредка понукая неторопливо плетущуюся, тощую лошадь.

Рудольф думал, что распрощался с этим безликим городом навсегда. С развалюхами, лужами нечистот, и жителями с обреченными взглядами. Странно, больше это убожество не вызывало надменной брезгливости. Только странную, щемящую в сердце тоску.

Приветливо забелело здание центра, резко контрастируя с окружающей нищетой. У стеклянных дверей скучали двое охранников, в черной, обвисшей форме, с наручниками, резиновыми дубинками и баллончиками перцового газа на поясе. Ничего, будет вам развлекуха ребятки.

Руди спрыгнул с телеги и коротко приказал, копируя стиль Дирлевангера:

– Чего вылупились? Каталку сюда!

Охранники спорить не стали, явно шокированные появлением странного, вооруженного парня с пустыми глазами. Скрылись внутри и вернулись с медицинской каталкой. Переложили Стрелка и сноровисто покатили по бетонному пандусу. За дверью огромный, светлый холл, сверкающей белизной. Пусто и тихо. Молоденькая, симпатичная медсестричка за стойкой регистрации вытаращила глаза.

– Вы куда? Вы к кому?

– Где операционная? – Руди зашлепал по полу, оставляя куски грязи налипшей к подошвам.

– Дальше по коридору, – растерялась сестренка, опомнилась, выскочила, и перекрыла дорогу тщедушным тельцем. – Ой, вам нельзя туда, подождите!

– Милочка, мне можно все, – Руди мягко отстранил девушку, пытаясь быть максимально вежливым.

Открылась дверь, на шум появился доктор, немец лет сорока, откормленный, мордатый, раздутый от собственного величия.

– Инга, что происходит? – голос неприятненький, мерзкий, как у старой девы, заставшей племянника за просмотром порнушки.

– Рвется в операционную! Не могу удержать!

– У меня тяжелораненный, – растерялся Рудольф. – Помощь нужна.

Врач мельком глянул на каталку, скривился и повелительно рявкнул:

– Богадельня для недочеловеков дальше по улице. Пошел вон мразь унтерменшская.

Прежний Руди вернулся. Убогий мусорщик, с детства приученный повиноваться людям с германской кровью. Перед ним немец, сверхчеловек, чистокровный ариец, владыка мира. Бог. Подчинись, рассыпаясь в поклонах. Новый Руди, рожденный под волчий вой и пение пуль ударил зачехленной винтовкой в лоснящуюся, жирную харю. Мокро хрустнуло, падаль опрокинулась на пол. На белый халат хлынула нереально алая кровь. Врач потрогал свезенный в сторону нос и истошно завыл. Привык корчить хозяина жизни, ни разу толком не били. Изо рта тянулись зубное крошево и кровавые слюни.

– Добро пожаловать во взрослый мир мразь, – рыкнул новый Руди и улыбнулся сестре. – Будь добра, проводи нас в операционную. Пожалуйста.

– Идите за мной. – побелевшая под цвет стен медсестра упорхнула по коридору, таращась на корчащегося врача.

Каталка мягко катила по плитке. Охранники втянули головы в плечи. Скорее всего, к вечеру оба будут уволены, зато довольны, здоровы и живы, попивая дома чаек, и хвастаясь перед женами умением избегать конфликтов с агрессивно настроенным психопатом.

Свернули направо, тупик окончился распашной, непрозрачной дверью, куда вся процессия тут же вторглась без приглашения. За ней небольшая, сверкающая чистотой операционная, залитая ярким, электрическим светом. Вход один, на окнах решетки, отлично.

Навстречу выскочил лысый коротышка предпенсионного возраста, с пышными усами, облаченный в белый халат и шапочку. Маска свободно болталась на груди.

– Какого черта? – воскликнул усатый, пока еще не особо волнуясь. Хотя следовало бы.

Медсестра открыла ротик, но Руди мягко прервал:

– Инга, ты можешь идти. Вы, господа в черном, тоже свободны, всем спасибо.

Группа сопровождения выскочила за дверь.

– Вы врач? – спросил Руди.

– Хирург–трансплантолог. Позвольте, я не пони…

– Этот человек ранен, – кивок на каталку, – Огнестрел, три дня назад, нужна срочная помощь.

–Ч то ж вы молчали! – всплеснул руками доктор. – Марта, Ольга, готовьте стол, герра Шнайдера в операционную, срочно!

Белоснежными вихрями заметались медсестры, загремело железо, зашумела вода.

– Вам лучше подождать снаружи, – бросил на ходу врач.

– А вам лучше занятся своими делами, – отпарировал Руди. – Я останусь и присмотрю чтобы никто не мешал.

– Через пять минут здесь будет полиция.

– Это их работа, – пожал плечами Рудольф. Огляделся в поисках подходящего укрытия, подтащил к двери тяжелую, деревянную тумбочку, бросил рядом рюкзак. Присел за импровизированной амбразурой. Отличный обзор, коридор просматривался до самого выхода, пусть попробуют сунуться. Тут без артиллерийской подготовки и бронетехники не пройдешь. Пока начнутся переговоры, пока решат кто командует, пока подтянут штурмовую группу, усатый, возможно, успеет заштопать Стрелка.

В городе истошно завыли полицейские сирены. Ближе и ближе. Руди расчехлил винтовку, любовно погладил гладкое, отполированное сотнями прикосновений ложе, и принялся насвистывать веселую песенку. Идите, я жду.

* * *

Час, сутки, двое, неделя. Время растворилось в синем, табачном дыму и сонном мареве накатывающего безумия. Допрос длился без остановки. Мелькали, в круговороте, лица и голоса. Угрозы, сочувствие, обещания. Несколько минут сна. Тяжелое, отравляющее разум небытие. Вновь круговорот вопросов и свет, нестерпимо бьющий в глаза. Теряешь ориентацию в пространстве, путаешься в мыслях и тонешь, тонешь, тонешь в болоте из слов.

« – Где Вольф?

– В Преисподней.

– А если он ранен?

– Сложно выжить с перерезанным от уха до уха горлом, а скорая приедет только когда проложат дорогу.

– Ты убил его?

– Нет.

– Название «Свердловск» о чем-то тебе говорит?

– К сожалению да.

– Цель группы Дирлевангера?

– Золото, другая жизнь. Подальше от дерьма и собственной совести.

– Ты убил Вольфа?

– Нет, но мысль посещала.

– Что случилось с безопасниками из Первоуральска?

– Сунули нос куда не следует. Все умерли.

– Как?

– Без шансов на воскрешение.

– Ты участвовал в террористическом подполье?

– Смотря с какой стороны посмотреть.

– Тебя зовут Рудольф Штольке?

– Да, наверное, не знаю, нет.

– Шел с бандой добровольно?

– Нет, мне платили суточные вареньем.

– Ты убил Вольфа?

– Да, больше некому.

– Подпиши.»

Состояние на грани сумасшествия. Короткая передышка. Комната без окон. Металлический, девственно чистый стол, прикрученные к полу стулья. В углу бесстрастно мигающая видеокамера. Стена из темного стекла. За ней люди. Зоопарк твою мать. Мясорубка человеческих душ. Выхода нет. Хотя есть.

Открылась дверь, вошел мужчина. Средних лет, с острым, неприятным лицом и светлыми, лишенными жизни глазами. Элегантный черный костюм, кожаный портфель. Впечатление портил желтый целлофановый пакет из универсального магазина. Шнапс и закуска?

– Здравствуй Рудольф, – скрипучий голос тер песком по стеклу.

– Здрасьте.

– Следователь Главного управления имперской безопасности Йохан Шульц.

– Очень приятно, – бодро соврал Рудольф. Этот хер первый кто соизволил представиться. Другие только пугали и словоблудничали без меры.

– Я здесь чтобы помочь, – Шульц присел. Так волк говорит повстречав в лесу олененка.

– Спасибо. – пискнул олененок.

– Будем сотрудничать?

– С удовольствием. – Руди постарался привести мысли в порядок. Готовился какой-то грандиозный подвох.

– Для начала осмотрим пару вещей, – следователь зашуршал пакетом и выложил на стол странный набор: расползшегося по швам плюшевого медведя, перстень с падающим орлом в дубовом венке, и лист белой бумаги. Уставился выжидательно, цепко. – Это твое?

– Мое. – признался Рудольф. Смысл отпираться если все лежало в твоем рюкзаке? В конце концов таскать игрушки не преступление, в крайнем случае признак неопасного психического расстройства. Это они еще в рюкзак Кота не заглядывали…

– Знаешь что это? – Шульц коснулся печатки.

– Перстень немецких десантников. Отличительный знак. Снял со скелета в Свердловске, там еще несколько было, лежат с Великой войны. Вольф приказал их похоронить.

– А это? – Шульц указал взглядом на медведя.

– Сувенир из Мертвых земель. Я немного странный. Чуть-чуть совсем.

– Я так и думал, – неопределенно хмыкнул следователь. – А бумага?

– Первый раз вижу.

– А вот так? – Шульц перевернул листок и Руди внутренне сжался. Все, допрыгался. Отксерокопированный план деревни Стрелка, тот самый, что всучил сраный помощник врача, и благополучно забытый в одном из карманов. Идиот. Надо было выкинуть или сжечь. А лучше сжечь и выкинуть, для надежности. Изгиб реки, стороны света, пояснительные надписи на немецком.

– Детские каракули? – предположил Рудольф.

– Бумагу нашли в твоем кителе.

– Не припоминаю, там целая куча мусора.

– В мусоре таятся жемчужины, – сытым котом улыбнулся Шульц. – Предполагаю, это местоположение базы террористов где тебя содержали. Не стоит делать из меня дурака Рудольф. Я к тебе как к родному, а ты комедию разыгрываешь. Хочешь по плохому? Не вопрос, сломать тебя проще простого. Есть множество способов и ни один тебе не понравится. Ну так как?

– Там нет никакой база, – выдохнул Руди. – Обычная деревня, и обычные люди. Не трогайте их.

– Невиновные не пострадают. Завтра на место выдвинется следственно-досмотровая группа. Стандартная процедура: проверка документов, выявление неблагонадежных, изъятие незарегистрированного оружия. Да неприятно. Ничего, потерпят, терпение единственная положительная черта аборигенного населения. Террористы и их пособники понесут должное наказание. Таков закон.

– Вы всех уничтожите, – убежденно выдохнул Руди.

– Чего ты заладил? – изумился Шульц. – Пойми мальчишка, Рейх совсем не тот каким хочет казаться. Прошло семьдесят лет, мир изменился, изменилась Германия. Времена факельных шествий, уничтожения евреев и костров из книг, ушли безвозвратно. Забыты идеи расовой чистоты и немецкого превосходства. Умы большинства направлены на новые «Мерседесы», двухуровневые квартиры и набитый желудок. Молодеж мечтает о клубах, наркотиках, безделье и конвульсиях под электронную музыку. Им плевать на Рейх, тысячелетнюю историю, фюрера и Великую войну. Десятилетия благополучия сделали свое дело. Права человека, Лига Наций. Германия стала другой. При старых порядках твои внутренности украсили бы эту уютную комнатку, а сейчас ты сидишь и разыгрываешь стокгольмский синдром. А я даже не могу подвести ток к твоим яйцам.

Рудольф беспомощно огляделся. А если он прав и все виденное в Мертвых землях отголоски ушедшего прошлого? У какой страны нет своих темных тайн, перемазанных кровью? В Америке недавно линчевали негров, а сейчас чернокожие заседают в сенате, а США форпост свободы и демократии. Испанские инквизиторы сожгли тысячи женщин, а сейчас их потомки играют в футбол и стараются об этом не думать.

– Пора подумать о себе, а не о кучке унтерменшей, которым и так ничего не грозит, – голос Шульца вкрадчивый, тихий. – На тебе пособничество террористам, захват Первоуральского медицинского центра, вооруженное сопротивление полиции, трое сотрудников ранены, один останется инвалидом, тяжкие телесные врачу, моральный ущерб персоналу. Отличный набор для унтертана. Это виселица. А тебе всего двадцать лет.

– Что я могу сделать?

– Сотрудничать со следствием, мне нужны правда и имена. Чистосердечное признание. Ты совсем один в этом мире, Рудольф. Я могу стать тебе другом взамен утраченному, стоит сделать единственный шаг.

–Утраченному?

–Тот бродяга, которого ты приволок в первоуральскую больницу, умер сегодня после полуночи.

Воздух застыл и осыпался пеплом. Исчезли звуки. Хотелось упасть на колени и выть, выть загнанным волком. Все, чем дорожил, обрушилось и втоптано в грязь. Осталась кровавая рана на месте вырванного с мясом и жилами сердца. Пришло время платить по счетам.

Глава 18

Гул внутри вертолета жуткий. Шум двигателя и лопастей разрывал голову на мелкие части. Уши закладывало. Жесткое, неудобное сиденье резало зад. В кабине два пилота, белая кость военно-воздушных сил, гордость «Люфтваффе», смерть с небес. В десантном отсеке, помимо Рудольфа, Шульц в новехонькой полевой форме, бронежилете и модном разгрузочном жилете с сотней подсумков. На морду нацепил черные очки, корчя из себя пса войны, но штурмовую винтовку держа как манерная девственница член. Привык в кабинетах с терроризмом бороться. С ним десяток бойцов. Все немцы, по ухваткам видно, в серьезном деле бывали не раз. Держались спецы нарочито вальяжно, расслабленно, в любую секунду готовые распрямиться сжатой пружиной. Легкие, кевларовые шлемы, баллистические очки в чехлах, штурмовые винтовки увешаны планками, прицелами, фонарями и окрашены в лесные мотивы. Интересная компания молчаливых, суровых, уверенных в себе мужиков.

За круглым иллюминатором зеленое море, извилистые полосы рек, песчаные отмели, фантастические очертания скал, черные волны выгоревшей тайги. Поляну пересекло стадо кабанов рыл в пятнадцать, в середине смешно семенили мелкие поросята. Красота. Лети себе с ветерком, наслаждайся природой. Сверху все миленько и невинно: елочки, цветочки, луговая трава, а на деле настоящая Преисподняя. Как вспомнишь стертые до крови ноги, бесконечные буреломы, бездонные, поросшие обманчивым мхом болота, так холодный пот прошибал. Вроде вымыли, выдали новую одежду, а запах прелой гнилости и кострового дыма пропитал тело насквозь, выделяясь сквозь поры. И все бы променял, чтобы сейчас оказаться там, внизу, в тягучем лесном полумраке, в окружении вековечных исполинов и пряном аромате сырого елового бора. Там, впервые в жизни, был по-настоящему счастлив. Был выбор пути и выбор людей с которыми ты пройдешь этот путь до конца. Этот лес оголяет человеческие души, учит ценить настоящую дружбу и отделять зерна от плевел. Там невозможно врать и носить осточертевшие маски. Хорошему человеку ты протягиваешь руку, а подлеца закапываешь под ближайшей сосной. Выбор всегда за тобой.

Шульц говорит. Ничего не слышно, слова прирастали к губам, как пчелы к поилке. Жестом приглашает в кабину. Орет в самое ухо:

– Мы совсем близко. Два батальона егерей в оцеплении, а то пташки начнут разлетаться, потеряются, ноги переломают, дикари, ничего не поделаешь, а лишние жертвы нам ни к чему. Через пять минут начинаем высадку. А пока небольшой фейерверк в честь нашего прибытия. Наслаждайся!

Какой фейерверк, что он несет? Впереди, в нескольких километрах, петляла река. Неужели та самая?

Мерное гудение вертолета перекрыл мощный рев. Левее и чуть выше пронеслось звено штурмовиков, выскочивших словно из ниоткуда. Хищно-красивые «Мессеры» рванули зыбкую ткань беззаботно-синего, рассветного неба. Черные свастики на фюзеляжах похожи на древние, жертвенные ножи. Горделивый символ вселял безотчетный ужас, неся явную, затаившуюся на время, угрозу. Самолеты стремительно унеслись к линии горизонта, оставляя белесый инверсионный след. Не слишком ли серьезная поддержка для пустяшной операции по паспортному контролю?

Штурмовики плавно качнули крыльями и весело замигали россыпью танцующих огоньков. К земле веером потянулись дымные полосы. Кусок леса в пару гектаров, стремительно набух гигантским шаром пламени, дыма и разлетающихся ошметков.

Руди сдавленно засипел. Воздуха не хватало. Он не удивился, не пришел в ужас, не расплакался сопливой, маленькой фройлян. Руки сами собой потянулись к горлу обрадованно скалящегося Шульца. Только бы добраться до автомата…

Сзади схватили, заломали руки, бесцеремонно пригнули к полу. Быстрые сволочи. Голову пронзила острая боль. Шульц ухватил за отросшие волосы, наклонился и заорал прямо в лицо:

– Полегче парень, твои друзья-мутанты получили свое. Всерьез думал мы будем облизывать каждого задрипанного унтера? Будешь дергаться, выброшу к чертовой матери, станешь рождественской звездой на первой попавшейся елке.

Руди обмяк. Мрази, какие все таки мрази, а ведь поверил, развесил уши как последний придурок. А интуиция не просто подсказывала, истошно вопила, привлекая внимание. Идиот, тупой идиот.

Огненный шар опал, сдулся, приник к вершинам деревьев, клубясь размытыми, черными вихрями. Над выжженной излучиной закружились боевые вертолеты, поливая трассерами и скрываясь в густом дыму. Горел лес, горела земля, воздух плавился и шкворчал. Несколько винтокрылых машин приникли к поверхности. Из десантных отсеков выскакивали солдаты, бежали и падали за укрытия.

Вертолет сделал круг и плавно пошел на снижение. Бойцы натянули очки и черные маски. Двое контролировали притихшего Руди. Сейчас будет высадка. Мягкий толчок, пружинящие полозья. Дверь ушла в сторону, открывая ворота в Ад. Тошнотворный запах дыма и паленого мяса. Елки порыжели от нестерпимого жара и поджали опаленные лапы. Догорали разрушенные дома, пощелкивая углями и медленно осыпаясь.

Шульц пропустил перед собой четверых и зычно скомандовал:

– За мной, периметр под наблюдение!

Тяжело спрыгнул, пошатываясь под весом лишней снаряги, и грозно повел из стороны в сторону автоматом. Клоун. Не наигрался в войну дурачок.

Лопасти разгоняли раскаленный, обжигающий легкие воздух, раздувая пожарище и вздымая к небу тысячи искр. Деревня перепахана сталью, покрыта слоем золы и невесомого, серого пепла. Темные фигуры мелькали на другом краю уничтоженного селения, заканчивая дьявольскую работу.

Группа Шульца ощетинилась стволами. Им страшно, – внезапно осенило Рудольфа. – Эти твари даже мертвых боятся!

На дороге неряшливой грудой валялся детский велосипед, краска съежилась и потрескалась от нестерпимого жара. Затрещала и рухнула догорающая изба. Руди утробно сглотнул увидев первые трупы. Обгорелая до неузнаваемости женщина, с крохотным ребенком прижатым к груди. Тела спеклись, сплавились в единое целое. Вопреки смерти, вместе и навсегда.

– Убрать, – брезгливо скорчился Шульц. – С минуты на минуту будет телевиденье, готовьте картинку.

Бойцы засуетились, потащили трупы в кювет, остальные выгружали из вертолета загадочные ящики с полустертыми надписями.

Дальше новые тела, страшно изуродованные, обоженные, многие со свежими огнестрельными ранами, группа зачистки добивала в упор. Выживших нет, никто не планировал сохранять жизни этих людей. Вот оно, лицо благословенного третьего Рейха – страшная, перемазанная кровью харя лживого монстра, питающегося человечиной, страхом и детскими душами.

– Нравится? – с усмешкой поинтересовался Шульц. – А ведь все это благодаря тебе.

Руди молчал, сказать нечего. Ублюдок прав.

– Благодаря тебе, и более того, ради тебя, да-да, – Шульц приятельски хлопнул по плечу. – Сегодня твоя никчемная судьба сделала крутой поворот. Представь, вечерние новости, прайм-тайм, Германия приникла к экрану. Обыденность и скучища: закончилась посевная, наводнение в Швабии, фанатики перекрыли дороги, препятствуя перевозке ядовитых отходов. И тут появляешься ты. Герой одиночка, внедрившийся в самое сердце террористического подполья. Молодой патриот, рисковавший жизнью ради страны. Ты ведь рисковал жизнью?

– Мне плевать на жизнь, убейте меня.

– Тяга к смерти в моде среди молодежи, – загрустил Шульц. – Рад бы помочь, но теперь ты герой, используй выпавший шанс. Станешь звездой: слава, женщины, деньги, Берлин, гражданство, предел мечтаний для такого замарашки как ты.

– Я согласен, – глухо обронил Руди. Деваться некуда, окружен, раздавлен и смят.

– Тебя никто не спрашивает, – резко оборвал Шульц. – Отныне ты проект Имперской секретной службы и принадлежишь нам. Мы выжмем тебя досуха и выбросим на помойку, где тебе самое место. Такова участь героев. Делай что говорят и наслаждайся процессом. Я завидую тебе парень. Вчера возил мусор, а завтра примешь железный крест от самого фюрера, и девочки будут визжать и падать в обморок при твоем появлении. Твоя унтерменшская рожа появится в каждом учебнике, и все дети Рейха будут равняться на тебя. Это великая честь Рудольф. Хорошая награда за сотню жалких жизненок. Они бы все равно умерли, люди смертны, рано или поздно, всегда. Если тебе станет легче, деревня давно в оперативной разработке, случившееся было лишь вопросом времени. Удачное стечение обстоятельств. Выжгли осиное гнездо и подбросили дровишек в затухающий костер патриотического угара.

Поток грязи вливался в уши, и Руди тонул в ней как беспомощный, новорожденный котенок. Сука, почему не подох в Мертвых землях, как все нормальные люди? Почему?

Над выжженой поляной загудел транспортный вертолет. Заложил пару кругов и пошел на снижение.

– А вот и друзья из «Дас Рейха», – обрадовался Шульц.

Руди пошел за ним, как послушный теленок. Два бойца не отставали, каждое движение под контролем, попробуй дернись, порвут как сторожевые овчарки. «Дас Рейх» первый имперский канал, правительственный рупор, чье вещание состоит из прославления немецкого образа жизни и плохих новостей из Соединенных Штатов. В перерывах сериалы для романтически настроенных домохозяек, и старые фильмы о Великой войне.

Первой спустилась женщина, Шульц галантно подал руку. Ого какие люди! Сама Грета Абель, звезда телеэфиров, объект воздыханий всей мужской половины империи. Всегда в гуще событий, всегда первая, у нее самые горячие и злободневные репортажи. Короткие блондинистые волосы скрыты под каской не по размеру, точеная фигура затянута в тяжелый бронежилет. Следом люди с камерами, осветительными приборами и прочей, малопонятной аппаратурой. Падальщики не заставили себя долго ждать.

– Здравствуй Греточка! – рожа Шульца едва не треснула от улыбки. – Ты прекрасна, как северное сияние, в кромешной тьме полярных ночей.

– Здравствуй Йохан, негодяй, льстец и обманщик, – репортерша нарочито посуровела. – Ты кинул меня в Ливане, оставил невинную деву на растерзание толпе бунтующей черни. Я была вне себя!

– Прошу извинить, – Шульц потупил глазки, как напроказивший школьник. – Срочно вызвали в Рим, я ничего не мог предпринять, даже с начальством поссорился, поднял всех на ноги, рвал и метал. Рад, что все закончилось хорошо.

– Моему оператору раскроили голову камнем, разбили камеру, мне разорвали костюм от Армани, а так да, все прошло просто великолепно, – Абель оскалила белоснежные зубы. – На наше счастье рядом оказались десантники генерала Майера.

– Этот старый психопат, герр «всех надо убить, кругом враги, я был вынужден отступить?»

– Он самый, теперь названивает каждый день, навязывает свидание, думает я ему чем-то обязана, а ведь я сполна отблагодарила престарелого извращенца. Так нет, хочет заточить вольную птичку в золоченую клетку.

– Генерал контужен на всю башку, сделай скидку калеке.

– Да пошел он, – отмахнулась Грета и перешла на деловой тон. – Ты мой должник Йохан, надеюсь я не зря притащилась за тысячи километров, в эту невообразимую глушь.

– Я всегда плачу по счетам, – самодовольно отчеканил Шульц. – Именно поэтому здесь ты, а не конкуренты из «ЦДФ».

– Премного благодарна, – Грета поправила сползающую на глаза каску. – Надеюсь дело стоит того.

– Настоящая сенсация, материал на миллиард марок, – Шульц подтолкнул Руди вперед. – Это тот парень, о котором мы говорили, Рудольф Штольке, наш герой.

– Не очень он похож на героя, – женщина одарила изучающим взглядом и протянула руку с наманикюренными ногтями. – Грета.

– Рудольф.– Руди осторожно пожал тонкие пальчики. Сказка начинается.

– Надеюсь Рудольф знает что говорить, проблем не возникнет? – репортерша воззрилась на Шульца.

– Он только с виду простак и размазня, сделает все в лучшем виде, – Шульц ободряюще подмигнул. – Не сможет разочаровать лучшего друга.

– Вот и славненько,– заторопилась Грета,– Начнем помолясь. Курт, Макс, минутная готовность. Как я выгляжу?

– Готов умереть за такую женщину в любую минуту, – восхитился Шульц.

– Значит средненько, – сморщилась Абель, – Давай веди, беглый рыцарь.

Место для съемки Шульц подобрал с изощеренным, варварским вкусом. Картинка сочная, кричащая. Догорающая деревня просматривалась до самого края, на заднем плане свежее пепелище, чуть дальше встали на отдых егеря. Не меньше взвода живописных парней в лохматых камуфляжах, с натыканными в снаряжение ветками и оружием с глушителями. Вяло переговаривались, смеялись, лица скрыты боевым гримом. Каждый мальчишка захочет записаться в вермахт, увидев это великолепие. А комедия разворачивалась первостатейная. Два бойца Шульца разыгрывали раненых. Лежали на носилках со страдальческими, но отважными мордами, возле них суетились люди с красными крестами на сумках.

– Начинаем, – женщина перехватила микрофон, ассистент подал условный знак. – Здравствуйте, с вами Грета Абель, мы ведем прямой репортаж с неспокойной, восточной границы Рейха. Буквально двадцать минут назад закончилась спецоперация по уничтожению базы террористов. Стрельба только стихла. Преступников окружили на рассвете и предложили сдаться. В ответ бандиты открыли шквальный огонь. Силовики были вынуждены ответить. В результате, по предварительным подсчетам, убито около пятидесяти террористов. Двое военных получили ранения, их жизнь сейчас в неопасности. Здесь было подавлено последнее, особенно ожесточенное сопротивление.

Камера выхватила остатки обгорелого, дымящего сруба.

– Террористы забаррикадировались в укрепленном здании. От переговоров отказались, стреляли на поражение, патронов не экономили, посмотрите на эти горы, – Грета грациозно присела, зачерпнула горсть закопченых гильз, и просыпала сквозь пальцы как крупный песок. – Настоящее море огня. Наши бойцы подобрались вплотную и забросали бандитов гранатами.

Камера снимала тела. Семь обгорелых, вывернутых наизнанку взрывной волной мертвецов, заботливо выложены в рядок. Мясо, торчащие кости, фарш вместо лиц, оторванные конечности, телезрителям такое понравится, зло наказано, добро торжествует, устало покуривая в сторонке. Мир спасен. Рядом оружие из тех самых длинных ящиков, дескать вот, полюбуйтесь какие были опасные мрази. Автоматы старые, потертые, в огне явно не были, но кого волнует эта пустяшная нестыковка? Толпа никогда не меняется, девиз «хлеба и зрелищ» вечен.

Шульц больно вцепился в локоть и прошипел:

– Без глупостей парень. Много не болтай, следи за языком, иначе я его подровняю бензопилой. Удачного интервью, это начало твоей великой карьеры.

– Отвали, – Руди с силой вырвался. Мысли сбивчивы, лихорадочны, в голове туман. Прямой эфир, вот он единственный шанс, а там будь что будет.

Грета сделала два шага навстречу, ослепительно улыбаясь, смешная в военной снаряге.

– Этой победой мы обязаны одному человеку, унтертану из маленького городка Эккенталь, Рудольфу Штольке. Месяц назад его захватили террористами, был в плену, сумел вырваться, выйти к своим и указать точное месторасположение банды. Здравствуйте Рудольф, вся Германия восхищается вами!

– Здравствуйте, – Руди осип от волнения, оптика видеокамеры смотрела бесстрастно, просвечивая насквозь, выявляя самые подлые, вроде бы надежно упрятанные мыслишки.

– Вы настоящий герой Рудольф!

– Я так не думаю.

– Наш герой очень скромен! Рейх гордится таким патриотом как вы, Рудольф.

– На моем месте так поступил бы каждый, – в голове назойливым дятлом тюкает мысль,– прямой эфир, прямой эфир твою мать.

– Было страшно? Расскажите.

– Страшно? Да, наверное, очень, – признался Рудольф. – Думал умру, но нет, стою тут весь такой классный. И знаете, сейчас страшнее чем раньше.

– Почему? – чуть растерялась Грета.

Кругом, насколько хватает глаз, выжженная земля и человеческие тела. Великая миссия, великой Германии.

Руди выпрямился и сказал, глядя в камеру:

– Здесь произошло массовое убийство ни в чем не повинных людей, они не были террористами, пятилетние дети не могут быть террористами, а мы их уби…

Руди подавился, получив удар в солнечное сплетение и рухнул на колени. Боль жуткая, Шульц умеет бить. Сейчас убьет. Ну и ладно.

– Не хорошо ты с героем, – послышался голос Греты.

– Тварь, чуть кулак не сломал, одни кости, – пожаловался Шульц. – Не в себе мразь, видимо не отошел от пыток и плена. Ничего, профилактическая беседа вправит мозги, обещаю, завтра будет идеальное интервью.

– Торчать тут до завтра? Это неудачная шутка? – ужаснулась репортерша.

Руди засмеялся. Смех больше похож на надрывный, болезненный клекот.

– Тебе смешно? – Шульц рывком вздернул на ноги.

– Прямой эфир, – победно выдавил Руди. – Теперь люди узнают, люди поймут, все кончено.

Абель, фыркнув, закатила глаза.

– Наш герой наивен как Адам до нашумевшей истории с бабой и яблоками.

– Ты совсем тупой? – Шульц брызнул слюной. – Никакого прямого эфира нет, репортаж пойдет в записи через час.

– Придется вырезать, потратить время на монтаж, – вздохнула Грета.

– Чего ты хотел добиться своей идиотской выходкой, справедливости, правды? – вспылил Шульц. – Забудь, справедливость здесь я, а такие как ты лишь ступеньки наверх. И такой прыткий сученок как ты, не смеет разрушать то, что я строю. Не зли меня мелкий, крысиный выкидыш. Пошел вон, закончим без тебя. А пока интервью даст руководитель блестящей, контртеррористической операции. Моя минуточка славы!

Рудольф пролетел пару метров и шмякнулся в грязь. Идиот, тупой неудачник, тряпка. Он вскочил, подхватив первый попавшийся камень. Пусть все кончится прямо сейчас. Ствол автомата смотрит в лицо. Дернись, располосуют напополам.

– Ты не сможешь жалкий выродок, кишка тонка, – засмеялся Шульц. Рядом смеялась Грета. Есть ли в жизни что-то более унизительное, чем когда над тобой смеются заклятый враг и прекрасная женщина? Руди выронил булыжник, повернулся, и шатаясь пошел через догорающую деревню. Возле дороги застыл теленок с выпущенными кишками. Чуть дальше два мертвеца, тянули обоженные руки к небу, в последней молитве. Половина тела заброшена на покосившийся забор. Смотри Руди, смотри. Эти люди умерли, чтобы ты жил. Их кровь на твоих руках, эти дети отныне будут являться тебе во сне. Можно отрицать, прятаться, попытаться забыть, залиться вином, это ничего не изменит.

– Есть выживший! – заорали совсем рядом. Из-за развалин появились несколько егерей. Первый тащил на руках ребенка лет двух в белой, измызганной рубашонке. Волосы на голове сгорели. Мелкий, беспомощный, комок с огромными, наполненными слезами глазенками.

Руди застыл, наблюдая, как ребенка уносят в сторону вертолетов. Все вернулось на круги своя. Еще один унтертан, который будет ненавидеть родителей и молиться на портрет фюрера на стене. Скоро он забудет этот страшный день, забудет теплые мамины губы и сильные руки отца. Забудет имя и род, забудет себя. Очередной патрон защелкнется в обойму Третьего Рейха. Шрамы на спине нестерпимо заныли. Теперь Рудольф знал откуда они, кто были родители и почему от прошлого осталось черное, выгоревшее пятно. Память никогда не вернется, да этого уже и не нужно. Жребий брошен.

Руди побрел, не обращая внимания, на следующих тенью бойцов. Он не собираюсь бежать. Время еще не пришло. В полубессознательном состоянии углубился в пышущие жаром развалины, пытаясь отыскать дом Стрелка. Спустя минуту он заблудился в хаосе догорающих изб и торчащих печей. Все изменилось до неузнаваемости, смешанное и раскиданное огненным вихрем.

Руди наткнулся на чудом сохранившуюся березу. Как ты выжила? Он коснулся ствола, приложился щекой и приник избитым, дрожащим телом. Опустошение. Больше ничего не осталось, только ты, я и кипящая ненависть. Береза тоскливо зашумела ранеными, обоженными ветками с пожелтевшими, свернувшимися трубочками листами. Перед глазами нападение на колонну у Эккенталя. Пламя и смерть. То с чего все началось. Ненависть порождает ненависть, страх порождает страх. Замкнутый круг, который советуют рвать любовью и всепрощением. Оставьте эту хрень свидетелям Иеговы робко, но настойчиво царапающимся вам в дверь, они делают деньги на ваших больных, умирающих душах. Ненависть нужно нести в своем сердце. Ненависть начнет сгонять тебя в могилу изощренно и медленно, ненависть начнет обратный отсчет. Спастись можно единственным способом: наслаждайся каждой минутой, борись, пусть демон внутри, доведет тебя до конца. Убей врага, уничтожь все что ему было дорого, разрушь его дом, засыпь землю солью, пусть корчится и страдает, как ты когда-то страдал. Пусть захлебнется кипящей, обжигающей кровью. Никогда не прощай. Простить врага, значит предать всех кто погиб. А ты, ты живи. Храни лица и образы, не дай угаснуть искре. Раздувай пламя, гори во имя тех кто ушел. Жди своего часа. Верь.

***

Руди вяло ковырялся в тарелке. Кусок в горло не лез, хотелось напиться до беспамятства и уснуть в ближайших кустах. К сожалению нереально, Шульц строго–настрого запретил употреблять алкоголь. Как же, надежда германской нации, пример для патриотической молодежи, бла–бла–бла, нужно держать себя в рамках. За моральным обликом героя ненавящего следят люди из имперской службы безопастности. Сами не жрут и не пьют, псы цепные.

На месте резни задержались до полудня, Руди, с третьей попытки, дал интервью более-менее устроившее заинтересованные стороны. Грета вдоволь наснимала развалины и трупы, сказала для личного архива, Шульц не стал возражать. Погрузились в вертушку и через час высадились в Эккентале. Большой, мать его, репортаж с Родины немецкого Сцеволлы. Оргия лжи и бесталанных, провинциальных актеров. Сразу появились друзья детства, учителя начальных классов, тетушки-соседки с томными взглядами. Всех этих придурков Руди видел впервые. Машина раскрутки суперзвезды стремительно наращивала грязные обороты.

Ни минуты передышки. К вечеру, в доме бургомистра устроили пышный прием. Торжественная часть, к счастью, быстро закончилась, с пафосными речами, поздравлениями и хоровым исполнением гимна.

В честь праздника из Тагила привезли настоящего ветерана. Невиданное дело для занюханного, шахтерского городка. Ветераны сродни богам, выше богов, объекты настоящего поклонения. В преддверии юбилея победы не знают, как извратиться. Какой-то тупой урод придумал собрать последних, еле живых, свидетелей Великой войны и отправить в турне по окраинам Рейха, предаваться воспоминанием, поучать новое поколение и постараться не умереть. Старику девяносто лет, весь трясется словно перед инфарктом, голос дребезжит, сгибается под весом железных крестов. На трибуну вывели под руки два мордатых эсэсовца, зорко следящих, как бы чего не случилось. Близко никого постороннего не пускали. Дедушка толкнул заученную речь, обнял Рудольфа, пошамкал челюстью и был уведен на почетное место. Зал апладировал стоя. Теперь спит себе, тихонечко, в уголке.

Друзей завел море, все старались угодить, улыбки заискивающие, глазками хлопают, лезут со слюнявыми поцелуями. С началом банкета чуть успокоились, жрут и пьют сволочи, только треск стоит, да звон сталкивающихся бокалов. Лицемерные мрази. Рядом шлюха из местных немок, дочь главного инженера медеплавильного комбината. Раньше бы и взглядом не удостоила, а теперь ноги готова раздвинуть за ближайшим углом, лишь бы отхватить кусочек славы, и выложить на зависть подругам классные фотки. Пищит без умолку, лезет обниматься, рассказывает скучную хрень про свою никчемную жизнь.

На часах половина одиннадцатого ночи, Шульц и Грета незаметно исчезли. Решили уединиться, не зря весь вечер вместе сидели. Надоело все. Руди решительно встал.

– Ты куда? – рядом вырос чуткий эсбэшник.

– Пойду воздухом подышу на балкон, нельзя что ли? – набычился Руди.

– Недолго, – милостливо разрешил человек Шульца, и явно расслабился.

Рудольф прошел вдоль столов, заваленных объедками. Пиршество в самом разгаре, появились первые павшие в неравной борьбе с горячительными напитками. Немолодой пехотный майор уютно ткнулся мордой в салат. Его толстая женушка мило шебетала с охраной старика-ветерана. Эсэсовцы позволили себе немного расслабиться, выпили лишнего. Оркестр наигрывал что-то веселое, в центре зала организовали дикие танцы.

Руди выскользнул на балкон и прикрыл дверь. Господи, как же хорошо вырваться из свинарника в прохладную темноту. С черного неба бесстрастно и равнодушно смотрели холодные звезды. В парке надрывались кузнечики. А ведь сегодня первое июня, начало лета. Стоит порадоваться, а хотелось выть на луну раненым зверем.

Дверь открылась, пустив длинный луч электрического света. Благостное одиночество нарушено. Твою мать, ветеран.

Дед аккуратно прикрыл за собой дверь и уставился на Руди подслеповатыми глазами, прячущимися в густых, клочковатых бровях. Как раз тебя тут только и не хватало.

– Парень дай сигарету, – нарушил неловкое молчание балконный гость.

– Не курю, – усмехнулся Рудольф. Вот дед дает.

– Нахер тогда вообще живешь? – скрипнул дедушка и грязно выматерился, самым неподобающим для ветерана образом.

– И вам не советую, вредно.

– В задницу меня поцелуй, советчик протыканный. Зря значит вышел.

– А где охрана ваша?

– Пьют мордовороты, не до меня им сейчас, я и вырвался, думал сигаретку перехвачу. Шесть месяцев не курил, врачи, суки гадские, запрещают. О здоровье пекутся. То-ли дело внуки, вот эти молодцы у меня, и сигарету дадут и шнапсу плеснут, лишь бы сдох любимый дедушка побыстрей, не успею остыть, начнут квартиру делить. Только хер им огромный, я из них половину переживу и на могилках станцую, сволочи.

Веселый дедок, – отметил про себя Руди. Раньше думал ветераны существа мифологические, возвышенные, а этот обычный такой. Интересно настоящий? А то говорят участники Великой войны давно умерли.

– Вы воевали?

– Идиот, – оскорбился ветеран, и замахнулся тростью. – Думаешь вру, паскуденышь?

– Нет-нет, – Руди поспешно вскинул руки.

– Москву брал, до Уфы дошел, потом в Иракской компании участвовал, – дед жестом очертил горизонт. – В этих лесах половина нашей дивизии осталась, а ты мне тут говоришь. Сюда смотри. – ветеран задрал мятый пиджак и рубашку, продемонстрировав плохо видимые в полутьме, багровые шрамы

– Простите. – примирительно улыбнулся Рудольф.

– Да пошел ты, – ветеран сухо закашлялся в платок, на ткани осталось темное пятнышко, – Зря воевали раз такие вопросы теперь задают. Устроили представление дерьмоеды. Видел героя их нового? Полукровка, грязная русская свинья, я таких навидался.

Ого, дедушка не узнал собеседника в темноте.

– А какие они были, эти русские? – затаил дыхание Руди.

– Такие как я и как ты, – ощетинился дед. – Хотя нет, ты им в подметки негоден. Мы Европу захватили в парадном строю, а споткнулись о русских. Они, они как дикие звери. Мы совершили большую ошибку, – ветеран замолчал, показалось уснул.

– Какую ошибку?

– Кошмарную, – дед внезапно преобразился, подобрался, глаза в темноте заблестели нездоровым огнем. – Мы уничтожили миллионы русских, стерли им память, оставшихся вогнали в каменный век, завалили водкой и наркотой, но этого мало. Надо было убить их всех до единого, вырезать, сжечь. Потому что, даже если их осталась жалкая горстка, русские возродятся из мертвых и отомстят. Я видел как воюют русские, до сих пор просыпаюсь ночью в холодном поту, когда мне снится их проклятое «Урра» и батальоны поднимающиеся в атаку оттуда, где мгновение назад все живое было уничтожено бомбежкой и артиллерийским огнем. А русские шли из дыма и пламени, и рука об руку с ними шла наша смерть. Они сопротивлялись до последнего: голодные, грязные, брошенные командованием. Не дай Бог пережить это снова, нынешнее поколение тряпок и женоподобных ублюдков не сможет им противостоять. Мы превратили их в скот, растоптали, оставили вымирать. Думаешь с ними покончено? Ошибаешься, я видел глаза их детей. Пока не поздно, нужно закончить работу. Я обращался напрямую к фюреру, а в ответ получил сучье благодарственное письмо. Меня там посчитали выжившим из ума стариком.

Ветеран перевел дух и продолжил, найдя подходящие уши:

– Европа пыталась уничтожить русских восемьсот лет, планомерно, последовательно, методично, а им было плевать. Они закапывали нас в своей скудной земле и продолжали пить водку, тосковать, искать смысл жизни, писать непонятные книги и грызться между собой. Они были не такие как все, это раздражало больше всего. Их невозможно было купить. А когда нам, наконец, удалось победить угрозу с востока, ценой жизни целого поколения лучших из немцев, мы все испортили, мы позволили им остаться в живых. Не вырвали с корнем.

Рудольф вцепился в перила. Перед ним немец, впервые говорящий открыто и честно, о народе канувшем в Лету. Твоем народе. Ненависть ветерана не угасла за долгие годы, а значит война не окончена. Ты солдат этой войны. Пришло время выбирать.

– Постойте, никуда не уходите, я сейчас, – Руди выбежал с балкона оставив деда в недоумении. Подскочил к ближайшему столу.

– О, наш герой! – воскликнул пьяненький, краснорожий майор в распахнутом настежь мундире, в компании обер-лейтенанта и двух проститутных особ. – Садись, выпей с нами!

– Позже, – отверг приглашение Руди. – Сигареты есть?

– Бери, – опешивший майор, подвинул полупустую пачку, с вложенной зажигалкой.

– И вот это, – Руди сцапал едва початую бутылку коньяка. – Приятного вечера, – и вихрем унесся обратно, оставив после себя атмосферу загадочности и легкого недоумения.

Дедушка никуда не делся. Легендарная немецкая дисциплина.

– Я вам принес тут…

Старик, без лишних прелюдий, сцапал бутылку и присосался к горлышку, дряблый кадык заходил ходуном. Оторвался с трудом, глаза маслянно заблестели. Руди услужливо подсунул сигаретку, щелкнул зажигалкой.

Ветеран с наслаждением затянулся, выпустил струю синего дыма и простонал:

– Ооо, Спасибо сынок, это то что сейчас нужно бедному старику.

Дверь приоткрылась, на балкон сунулся один из людей Шульца.

– А ну вышел вон, – прикрикнул дедок.

Агент убедился, что Руди не отрастил крылья и не упорхнул, и скрылся из виду.

– Кто это? – спросил дед, и снова приложился к бутылке.

– Эсбэшники, приглядывают за мной. – признался Рудольф.

– Сучары, – ветеран сплюнул. – Пока мы в окопах гнили и товарищей хоронили, они в тылу с бабами развлекались, жрали в три горла. Мы после боев на переформирование отступили, так такие твари всю душу вымотали, красных выявляли, мрази. Ты натворил что-ли чего?

– Есть немного. Поможете? Услуга за услугу.

– Чего надо? – дед совсем разомлел.

– Я уйду ненадолго, прикроете?

– Не вопрос, старый вояка разве откажется макнуть эсбэшную шушеру носом в дерьмо? Иди, а я постою, повспоминаю славные дни.

– Спасибо. – Руди не удержался, обнял ветерана и перевалился через перила. Пустяки, второй этаж. По статистике больше всего переломов случается при попытках спрыгнуть с табуретки, после ввинченной лампочки. Повис на руках, нащупал карниз, спустился на уровень окон и спрыгнул на мягкий газон. Времени мало, а дел целая куча.

Цель Руди выбрал безошибочно, приличная гостиница на весь город одна, «Бремен», буквально через пару кварталов. В запасе, в лучшем случае, час. Дед будет обороняться до последнего, человек старой закалки, другого мира, потом эсбэшники обнаружат пропажу, начнут искать сами, опасаясь гнева начальства, прошерстят район, и лишь тогда свяжутся с Шульцем, и поднимут на ноги весь городок.

Руди сходу преодолел решетчатый заборчик и притаился в кустах сирени, напротив двухэтажного здания гостиницы. Немедленно обнаружилась самая слабая часть искрометного плана. Где голубки? Свет горел в десятке окон, не сезон, гостиница пустовала. Батюшки, а кто это у нас тут? В окне второго этажа, торчал собственной персоной Шульц, с голым торсом и смолил сигаретку. Ну вот, а дед говорил курение не вредит, не учел всякие подлые обстоятельства. Бычок щелчком улетел в темноту, Шульц скрылся в номере, оставив окно распахнутым настежь. Жарко бедняжкам, упарились. Руди выждал минут пять. По улице прошла припозднившаяся компания. Вроде тихо.

Тенью скользнул в кусты и прижался к стене. Здание старое, с пожарными лесенками и маленькими балкончиками. Инвалид вскарабкается в два счета. Это вам не современные гробы из пластика и бетона.

Подпрыгнул, подтянулся, залез на балкон и осторожно заглянул в нужное окно. Первой в глаза бросилась огромная, белоснежная задницу ритмично дергающаяся на кровати в мягком, приглушенном свете настенного бра. Грета постанывала, грациозно выгнув красивую спину. По телику показывали старенький фильм. На столике уютно шумел ноутбук. Жаль нарушать столь чудесное соитие, может позже зайти? Руди развалился на подоконнике и тактично покашлял.

Реакция последовала бурная. Шульц рыбкой слетел с койки, кинулся к пистолету, лежавшему на тумбочку, и с размаху налетел лицом на колено Рудольфа. Впечатался в стену и заскулел, зажимая расквашенный нос. Абель взвизгнула, еще осознавая, что происходит.

– Здравствуйте, не помешал? – Руди приложил палец к губам веля ей заткнуться, подошел к тумбочке, и вытащил из кобуры пистолет.

– Ты… Ты откуда? Как? – прошипел Шульц, силясь унять кровотечение.

– Мимо проходил, дай думаю зайду, навещу старых друзей, – как можно более приветливо улыбнулся Рудольф, навинчивая глушитель на ствол. – А вы тут, значит, развратничаете?

– Ну и сука ты, – Шульц заворочался на полу. Теперь никуда не денется, нет на свете существа более беззащитного, чем голый мужик.

Абель прикрыла прелести простыней, и взглянула без особого страха.

– Третьего мы не ждали, я конечно не против, но…

– Я после этого ублюдка не буду, спасибо, – вежливо отказался Рудольф.

Абель обиделась, надула пухлые губки и приготовила отповедь.

– Помолчи, – посоветовал Руди. – Иначе получишь пулю в свою очаровательную башку.

– Ты за это ответишь выродок, – к Шульцу постепенно вернулось самообладание. – Неблагодарный подонок, я подарил тебе будущее, а ты…

Бах. Пистолет слабо дернулся, Шульц стек по стене с аккуратной дыркой во лбу.

– Не надо действовать мне на нервы, – обронил Рудольф. – Будущего нет, мы убили его. А я тебя, извини.

Грета побелела и сжалась в комок.

– Итак о чем это мы? – Руди прошелся по комнате, заглянул в ванную и коридор. – Ах да, я пришел попрощаться.

– Мог бы и не трудиться, я бы пережила.

– Не мог, я же не англичашка какой, я необразованное, русское быдло. Да, представь себе, теперь я знаю кто я такой. Спасибо всем за науку.

– Поздравляю. По мне так лучше было остаться жалким унтертаном. Что собираешься делать?

– Заберу у тебя то, что мое, потом убью Шульца…, зараза, не в той последовательности хотел, ну да ладно. Сколько у тебя видео из деревни?

– Три гигабайта, – Грета округлила глаза. – Тебе зачем?

– На память, я жутко синтементальный, включай.

Абель послушно слезла с кровати, кутаясь в простыню. В складках мелькнула гладкая, загорелая кожа, покрытая золотистым пушком. На экране ноутбука замелькали картинки: горящие дома, бравые немецкие солдаты, горделиво выпятивший челюсть покойничек Шульц, сам Руди, запуганный, жалкий, белобрысый мальчишка с глазами загнанного волчонка. Огонь, море огня. Личные съемки Греты, без всяких купюр. Заход штурмовиков, снятый из вертолета, мертвые дети, егеря лениво пинающие обезображенный труп, женское тело в нереально чистом, голубеньком платье, весенние цветы на лугу.

– Хватит, – остановил Рудольф. – Достаточно, сбрось на флешку это дерьмо.

– Зачем?

– Мир узнает правду. Германия узнает правду. Что будет дальше мне все равно.

Абель, повинуясь качнувшемуся стволу, вставила накопитель, защелкала мышкой, руки тряслись. Куда подевалась храбрая Грета?

–Думаешь людям нужна твоя правда?

– Не знаю.

– А я знаю, люди хотят жить в своем уютном, тихом мирке, где добренький дядя из телевизора расскажет, кто хороший, кто плохой, кого ненавидеть и какой бумагой модно вытирать задницу в этом сезоне.

– Давай ты найдешь того кого это интересует. Флэшку.

– Что будет со мной? – Грета отдала накопитель.

– Ничего, я просто уйду. Войну с женщинами и детьми я оставляю благородным арийцам.

– Тебе не поверят.

– Зато поверят тебе, это твой репортаж Грета.

– Меня убьют, едва ты выложишь видео.

– У тебя будет время бежать, я же не изверг. – Руди покопался в дорожной сумке Греты и вытащил моток клейкой ленты. – Руки.

Абель сверкнула глазищами. Рудольф быстренько замотал руки и ноги, поправил сбившуюся на пышной груди простыню.

– Где номер Шульца?

– Соседний, тридцать второй. Рудольф пожалу… пф, хр, – лента залепила женщине рот.

– Прощай Грета, мне почти жаль что так получилось. – Руди подхватил с тумбочки два ключа, вышел, и запер за собой дверь. На ручке болталась табличка «Не беспокоить», очень своевременно.

В коридоре не было ни души. Руди проскользнул в соседний номер и зажег свет. Шульц был знатной свининой, вещи грудой свалены на полу, автомат без чехла валялся на кровати, грязные ботинки брошены в угол, рядом смятое полотенце. Наследство покойного друга. На столе запаянный в пакет плюшевый мишка.

Быстро переоделся. Размер одежды вполне подходящий, разве ботинки чуть велики. Снаряжение дорогое, качественное, не те обноски что раньше носил, эсбэшник не привык на себе экономить. Бинокль, спутниковый навигатор, STG с четырьмя магазинами, тут засада, надо хотя бы десяток, ну ничего, потом разживусь, «Вальтер Р90» с глушителем, неплохой нож, две гранаты, три коробки сухого пайка для спецподразделений и егерей, хватит на неделю при рациональном использовании, жрачку в дороге искать будет некогда. Вроде все. Руди привычно попрыгал, ощущая приятную тяжесть оружия и вылез в окно.

Спустя полчаса, взбесившийся мусоровоз, сходу протаранил восточный блокпост и скрылся в лесу. Машину обнаружили утром в кювете. Водитель исчез.

Эпилог

На закате, когда багровое солнце коснулось ломанной линии хмурого бора, усталый, изможденный человек в грязной, немецкой полевой форме вышел к давно остывшему, прибитому дождем пепелищу. Пришел по наитию, без всякой цели, просто зная, что должен прийти и поклонится безымянным могилам. За спиной остались полсотни километров тайги, трудная дорога и прежняя жизнь. Человек много думал, одиночество благоволит мыслям, толкает на паранойю, выворачивает тебя наизнанку. Избегал людей, ел что попало, тонул в болотах, переходил реки, скользил по камням, кормил комаров, упорно шел, изредка сверяясь с небольшим навигатором. Человек отрекся от имени, предал прежние идеалы, потерял все что имел. Жалел ли он? Нет, человек был счастлив, впервые за недолгую жизнь. У него появилась цель. Крохотный огонек всепоглощающего пламени, притаился где-то внутри, согревая очерствевшее сердце, заставляя переставлять ноги налитые ртутью и крепче стискивать зубы.

Человек встал на краю пожарища, с остатками закопченных печей. Совсем недавно здесь кипела жизнь, бурлила, давала обильные всходы. Теперь все умерло, остался один только прах, как напоминание о неизбежности. Помни себя, держись своего, никогда не прощай, убей унтертана в себе, убей жалкое подобие человека, забывшего кто он, и слепо променявшего Родину на нищенские подачки новых хозяев.

Кусты на опушке вдруг дрогнули и из зарослей неслышно вышел невысокого роста мужчина с азиатскими чертами лица и хитрой усмешкой, сжимающий в руках до боли знакомую винтовку, замотанную полосами рваного камуфляжа. Они секунду стояли, рассматривая друг друга, а потом пошли навстречу, ускоряясь, переходя с шага на бег. Они встретились посреди черного пала. Молча. Мужчинам не нужно слов. Они обнялись, и тот, что постарше, протянул молодому свое оружие. Тайга зашумела взволнованно и одобряюще. Рудольф Штольке вернулся домой.

***

В середине жаркого, дождливого, наполненного грозами июля, Первоуральск, заштатный городишко Уральского рейхскомиссариата, потрясла череда странных, необъяснимых событий. Потом говорили, что злоумышленников было не меньше сотни и пришли они с запада или севера, а может и вовсе не приходили, давно опутав щупальцами город, и прикормив коррумпированную полицию. Известно одно, исчезли они так же внезапно, как появились, оставив после себя страх и недоумение.

В ночь на семнадцатое, неизвестными была обстреляна канцелярия, погибли двое немецких солдат, почти одновременно, загорелся постоялый двор «Медведь» на самой окраине города. Беспорядочная стрельба перекинулась на другие районы. Началась паника, гауляйтер потерял голову, заперся у себя и принялся требовать помощи, вереща о нападении превосходящих сил террористов. Старое, деревянное здание трактира выгорело до тла. Обезумевший хозяин лишь под утро обнаружил, что с заднего двора пропал цепной медведь. Неизвестные, воспользовавшись суматохой, сбили замок, открыли задние ворота и зверь ушел в лес. Пожарные принимали в спасении животины, самое деятельное участие. Люди грешили на местных зоозащитников, которые, в свою очередь, яростно отпирались. А на рассвете, на постаменте памятника Адольфу Гитлеру, обнаружилась размашистая надпись, нанесенная красной краской: «Просыпайтесь. Все только начинается!»