Ненависть дождя

Лирический детектив

Часть первая. Выстрел из прошлого

1

Я ненавижу дождь, и он платит мне тем же. В любую самую солнечную погоду я ношу с собой зонт. Но рано или поздно этот хитрюга поймает меня. И тогда струйки дождя как щупальца гигантского осьминога хватают меня за волосы, руки, мне трудно дышать. Я бегу, не разбирая дороги, все равно куда, лишь бы спрятаться от этого леденящего ужаса. Вот и сейчас идет дождь.

Но мне не страшно, я дома. Как я люблю свою квартиру. Люблю свою мебель, стулья с резными ножками, большой пузатый буфет с посудой, простые книжные шкафы, каждую полочку и безделушку. Я получаю большое удовольствие от уборки, мне нравится ходить весь день с тряпкой по своей квартире, пылесосить, мыть пол, хотя у меня всегда была домработница.

Мой муж много раз предлагал мне поменять мебель на более современную, но я не соглашалась. Конечно, кое-что я заменила – портьеры, ковры, – добавила какие-то мелочи, но сохранила дух этой квартиры таким, каким он был, когда я вошла в нее первый раз. Муж не понимал, что я была как бездомная кошка, которая, наконец-то, обрела свой дом и хозяина.

Мне повезло с замужеством, муж был обаятельным, интересным, мне было с ним легко. Я не любила тусовки, на которые приходилось ходить. Но никогда ему не пришлось краснеть из-за меня от того, что я была не так одета, неправильно взяла нож или сказала что-то невпопад. Я много читала, особенно – по искусству, занималась на тренажерах, посещала салоны красоты, одевалась не только модно, но и стильно. Но больше всего я любила сына и свой дом. Подруги удивлялись, что я часто отпускала мужа одного на разные мероприятия, пророчили, что его у меня уведут. Я не боялась, я знала, что он так же, как и я, обожает сына и дом, а дом – это я. Так получилось, что я долго не работала: училась в институте, воспитывала сына. До сих пор коллекционирую кулинарные книги, у меня их полный шкаф. Покупала сама, привозил муж из разных мест, где бывал. Люблю готовить что-нибудь вкусненькое.

Всякое у нас с ним было, я всегда догадывалась, когда он переспал с кем-нибудь, меня это не трогало, физиологическая потребность, не более. У него были мы с сыном и дом. Были у него взлеты и падения, периоды славы и забвения, но я всегда была рядом. Когда у него что-то совсем не получалось в мастерской, я ставила тесто, пекла его любимые ванильные булочки, и шла с ними к нему в мастерскую. Мы сидели с ним долго на широкой тахте, рядом с подносом с кофе и булочками, разговаривали на разные темы, обнимались, а потом все налаживалось. Он всегда прислушивался к моим советам. Согласился, что у сына математические способности, и не стоит его мучить в изостудии. А я с удовольствием ходила с сыном на все кружки, много лет была в школьном родительском комитете. Все мои подруги – это мамы его товарищей. Когда сын был маленький, мы устраивали ему детские праздники с викторинами, играми, а когда подрос и стал сам приводить в дом друзей и подруг, я была рада всем.

Когда мы поженились, многие его знакомые считали, что наш брак долго не продержится, а мы прожили с ним 17 лет. Он умер три года назад, но я до сих пор не думаю ни о втором браке, ни о том, чтобы завести приятеля. Он был вторым мужчиной в моей жизни. Тех дней, полных безумия первой любви и страсти, было меньше года моей жизни. Перевесили они все последующие годы моей спокойной и благополучной жизни? Или нет? Я иногда думаю, а вдруг бы ОН пришел ко мне и позвал меня с собой. Что бы я сделала? Бросила бы все и безрассудно пошла за ним? Нет, не пошла. Но хорошо, что ОН так и не пришел.

Я благодарна мужу за эти годы, когда мое прошлое, зарытое в самых глубинах моей памяти, не беспокоило меня. Но сейчас оно угрожает самому дорогому, что у меня есть, и я буду бороться.

Когда это все началось? Наверное, с того страшного дня, что разделил мою жизнь на две. Какой тогда был чудесный день. Начало мая. Мы на даче. Тепло, совсем по-летнему. Я сняла свитер, волосы пахнут дымом. Мы с папой копаем, а мама с видом художника, творящего шедевр, колдует над каждой грядкой. Нам хорошо всем вместе. Выезжаем поздно. Погода к вечеру портится. Небо затягивают серые тучи, начинается дождь, а в машине сухо и тепло. Ноют с непривычки руки, устала. Я сворачиваюсь калачиком на заднем сидении, кладу свою куртку под голову и засыпаю. Последнее, что помню в своей той жизни, как мама укрывает меня своей шалью.

Мне больно, не могу понять, где я и что со мной, только боль. Ломая ногти и обдирая руки о камни и стебли прошлогодней травы, пытаюсь ползти на яркое пятно. Это горит наша машина. Каждая капля дождя, как камнем, больно бьет меня по голове. Что-то мягкое попадается под руку. Это мамина шаль. Я думаю, что это мама успела тогда открыть дверцу машины для меня. Роняю голову на шаль, и больше ничего не помню. Прости меня, мамочка. Может в той, первой жизни, я была бы другой…

Дождь гремит подоконником, серые ручейки стекают по стеклу, но мне совсем не страшно. Я стою в своей комнате, на мне старенькая, потертая мамина шаль.

Какое дождливое нынче лето.

2

«Дождливое нынче лето», – подумала Марина, перебегая из маршрутки в метро. На ходу выловила в кармане джинсовки карточку, на эскалаторе пристроилась в левый ряд за шагающими вниз нетерпеливыми пассажирами. «Маша, наверное, уже ждет», – подумала она и тут же заметила в толпе яркую, как фонарик, красную куртку сестры на дальнем конце перрона. Сойдя со ступенек и двигаясь сквозь толпу, Марина то теряла ее из виду, то находила, а вот Маша, как оказалось, вообще ничего не видела, стоя с рассеянным и счастливым выражением лица. «Мечтает. Опять с Князем Олегом по телефону говорила».

Олег – Машин друг (сейчас – Машин, а сначала интересовался Мариной) – был не князем, а программистом. Но не простым, а хорошим. Он нашел по Интернету выгодный контракт в Австрии на полгода и отбыл 20 июня. На проводах он был такой гордый и счастливый, что все друзья за него радовались, только Маша улыбалась не очень весело. И еще мама Олега, накрывшая отличный стол, почти не посидела с гостями, наверное, ей тоже было грустно перед разлукой. Зато Олег развеселил всех, хохотали и танцевали до упаду. А теперь (прошло всего 10 дней!) – заскучал, тратит бешеные деньги на переговоры. Маша из-за этого сегодня опять не выспалась: Князь звонил поздно, а она потом еще долго заснуть не могла.

На прозвище он сам напросился. Когда знакомился с Мариной, сказал: «Имя и фамилия у меня княжеские – Олег Ярославский». Из-за надменной посадки головы он казался высоким, хотя Марина на каблуках была с ним вровень. А уж красавец! И притом эрудит! А как танцует!

Увы, их роман не успел развиться, как это уже бывало не раз. Только-только он начал выделять ее из компании, которая сложилась как-то стихийно в бассейне: попросил телефон, пригласил на компьютерную выставку. А на втором свидании увидел Машу – и пропал. Между прочим, это была инициатива Марины – познакомить их. Они втроем погуляли по Старому Арбату, пили кофе в любимом в детства кафе, разговаривали. Но настроение было, конечно, испорчено, хотя Марина давно убедила себя не расстраиваться из-за ветреных ухажеров.

Она понимала, что они находят в Маше: платиновая блондинка с карими глазами и пухлыми губками, почти никогда не накрашенная и с самой простой прической (если можно назвать прической пучок с заколкой на затылке), спокойная, с мягким голосом, она была само воплощение домашнего уюта. Смуглая темноволосая Марина одевалась ярко, стриглась и красилась по моде, двигалась быстро, говорила уверенно, – словом, казалась полной противоположностью сестры. Даже широко расставленные глаза выглядели у них по-разному. На овальном лице Маши это были нежные детские «глазки-вишенки». А на чуть квадратном из-за отцовского подбородка лице Марины светло-карие глаза смотрелись упрямыми и волевыми.

Не похожие внешне сестры были очень близки и не конфликтовали, а дополняли друг друга. Родители не делали различий между погодками (Марина на полтора года старше), воспитывали дочерей одинаково. Девочки с детства были и остались друг для друга лучшими подругами. Марина не сразу обрела свою уверенность, в детстве она была очень ранимой, чуть что – в слезы. А Маша вовсе не была покорной овечкой, эта воплощенная мужская мечта о семейном счастье в век феминизации умела настоять на своем. Именно так она отшивала и своих кавалеров, и «перебежчиков» от сестры: тихо, но внятно.

– Зачем сразу гнать? – как-то удивилась мама. – Ты бы подружила, пригляделась.

– Если сердце не лежит, не надо зря человека обнадеживать, – ответила Маша.

– Да, нечего тянуть резину за хвост, – поддакнула отомщенная Марина.

Только с Олегом вышло иначе. Маша в тот же вечер призналась сестре: «Это – любовь с первого взгляда».

Ну, положим, это было сразу понятно: Маша так оживилась, похорошела, глаза заблестели, смеялась каждой шутке Олега. А на него сначала немота напала, только синими глазами из-под очков зыркал. А потом – как плотину прорвало, речь просто ручьем журчала.

Марина честно сказала себе, что ее симпатия не тянет на любовь, и благословила сестру.

Сегодня девушки собирались посмотреть и, если подойдет, купить Маше костюм ко дню рождения. Маша приехала из больницы после практики, и стояла у последнего вагона, как договорились. «Но не обязательно так близко к краю, могла бы и у стенки постоять. Такая рассеянная! Только вчера чуть под машину не попала».

Привычка заботиться о сестре при переходе улицы и на транспорте осталась у Марины с семи лет. Она была намного крупнее невысокой Маши и в первом классе сама забирала сестру из детского сада домой, когда мама – участковый педиатр – работала до семи. Другого выхода не было, так как бабушка из больницы приезжала вообще в девятом часу. Марина забирала Машу и приводила домой, благо садик был во дворе соседнего дома, а однажды – забыла. Ребенок, все-таки. Зачиталась сказками, сидела себе спокойно дома. Вот, сейчас мама придет, вкусное что-нибудь принесет, ужином займется… А мама приходит, видит в прихожей одну дочь и спрашивает: «А где Маша?» Марина опешила: «Какая Маша?» А потом – в слезы: «Я Машу забыла взять!» Мама, не раздеваясь, хотела в садик бежать. Ведь восемь часов уже! Но Марина не пустила: «Мама, я с тобой! Я буду Машу искать». Марина помнит свой ужас при виде темных окон Машиной группы, ей казалось, что сестру навсегда забрал кто-то чужой. Но мама была спокойна, она нашла сторожа, а у сторожа – записку с адресом воспитательницы. Девушка по правилам не могла доверить ребенка никому, но и ждать не захотела. Она просто увела Машу домой, за квартал от садика, напоила чаем с конфетами и усадила смотреть мультики. Всю обратную дорогу Марина крепко держала Машу за руку, сердце так и прыгало в груди от радости, что сестра нашлась.

«Костюм будем брать красный, как раз под новые туфли». Родители давно дали деньги на обнову, но Маше хотелось найти костюм обязательно красного цвета. Она зациклилась на этом цвете, из-за того, видите ли, что Олег сказал: «Ты в красном смотришься, как королева». Как будто без него неизвестно было, что Маше идут три цвета: белый, красный и горчичный. И вот она дотянула до последнего дня (завтра идти в кафе, как раз первое июля), но нашла красивый и недорогой – а главное, красный – костюм в каком-то магазине на «Комсомольской».

Хотя сестры одевались в разных стилях, они всегда советовались друг с другом. Только однажды они заспорили, когда Марина еще в девятом классе захотела сделать пирсинг или тату. Аргументы Маши, что это вовсе не красиво, зато опасно, что папа рассердится, что мама расстроится, ее не убедили. Уж очень хотелось, чтобы заткнулась эта ехидная Алина, обзывавшая Марину «божьей коровкой» и «пай-девочкой» за то, что она носила косу и не сбегала с уроков. Но по дороге к мастеру в троллейбусе она увидела толстенную бабу, уцепившуюся за поручень, на широченном плече ее красовалась татуировка: ромашка и надпись «Не трожь, завяну». Наверное, в молодости она была худенькой девушкой. Марина так живо представила себя такого же возраста и комплекции, с колечком и тату на морщинистой коже, а все вокруг угорают от смеха, что признала правоту сестры. В салон она не поехала, а купила переводки себе и девчонкам. Одарила одноклассниц, и так рассмешила их рассказом про встречу с «ромашкой», что никто не захотел оставлять на теле отметины на всю жизнь. Алина отправилась протыкать пупок в полном одиночестве.

Когда Марина подошла почти вплотную, из тоннеля послышался нарастающий шум поезда. Маша, рассеянно улыбаясь, повернулась направо на звук. И вдруг фигура в черной куртке, заслонявшая Марине обзор, быстро двинулась вперед, и, проходя мимо Маши, сильно толкнула ее в спину. Маша покачнулась, сделала маленький шаг, взмахнула руками и накренилась над пустотой…

У Марины в голове настала полная тишина, а время как бы замедлилось. В отчаянном броске, раздвигая воздух, как воду, она левой ногой достала грудь Маши, но не ударила, а толчком прямой ноги проводила тело сестры на пол. Сама же не удержалась и завалилась на правый бок, автоматически подставив руку. Маша, упала на спину, двумя руками судорожно схватившись за ногу Марины. Какая-то тетка, нагруженная сумками, споткнулась о внезапное препятствие, тяжелый пакет стукнул Марину по плечу, из него что-то потекло. Кажется, тетка что-то орала, но Марина не слышала ее, сердце стучало оглушительно. Маша, побледневшая, но невредимая, смотрела на сестру круглыми вишневыми глазами, а поезд метро, замедляя ход, двигался мимо.

3

Лежу в своей комнате на кровати. Уже ничего не болит, но все равно лежу. Почему-то не могу плакать. Врач сказал, что мама умерла сразу, а папа несколько минут еще жил. Тихо ходит по дому Зоя – сестра папы. Когда она приехала? Меня больше нет, что-то ем, пью какие-то лекарства и травы, но это уже не я. Я как мальчик Кай из сказки, что читала мне мама. Остались мое лицо, тело, волосы, а внутри – большой и тяжелый кусок льда, он поворачивается, и его острые грани режут меня. Через распахнутое окно лето смотрит в комнату. Колышется занавеска, и причудливый солнечный узор тюлевой шторы танцует на полу. Переливаются воланы недошитого выпускного платья. Платье висит на дверце моего шкафа, как повесила его мама. Как долго мы с мамой искали фасон, подбирали материал. Мама говорила, что я буду самой красивой на балу. Теперь не буду. Платье притягивает мой взгляд. Какое красивое. Что там осталось дошить? Всего ничего: подшить подол и на рукавах немного. Какое сегодня число? Надо сходить в школу, узнать про экзамены. Я дошью это платье. Все будет так, как ты хотела, мама.

Помню удивление Зои, когда она увидела меня с шитьем в руках. Зоя, я никогда не называла ее тетей. Младшая сестра папы, родившаяся после смерти своего отца. Он погиб на фронте в самом конце войны. Бабушка работала много и тяжело, она не дожила до моего рождения. Папу успела на ноги поставить, а Зое было всего 12 лет. Папа учился и работал, но сестру в детдом не отдал. Так и жили одной семьей: сначала папа и Зоя, потом еще мама и я. Она была просто Зоей, моей подругой, сестрой, которой у меня никогда не было. Она читала мне сказки, водила гулять, качала на качелях. Так было, пока она не уехала по распределению в свою деревню. Мне было годика два-три. Я ужасно по ней скучала, плакала, просилась в гости. С тех пор я все свободное время проводила в деревне у Зои. Белый песок песчаных отмелей жжет ноги, кружит голову аромат сосны на солнце. Просторный дом на крутом берегу, где меня всегда ждут…

Зоя всю жизнь мечтала быть врачом. Когда первый раз не прошла по конкурсу в медицинский институт, поступила в медучилище, чтобы не терять год. После второй неудачи смирилась, закончила училище и фельдшером по распределению приехала в деревню. Амбулатория помещалась в небольшом деревянном доме: с одной стороны вход в амбулаторию, с другой в комнатку фельдшера. Обязанности санитарки, уборщицы и истопника исполняла местная женщина по фамилии Шаманова. Шаманиха, как звали ее все в деревне, сразу невзлюбила Зою. Худенькая, некрасивая, в очках, Зоя, по мнению Шаманихи, не соответствовала своей должности. Что она может знать? Зоя сидела одна в холодной амбулатории, обложившись книгами и учебниками, что привезла с собой. А народ шел лечиться к Шаманихе. Вечером в своей комнате, навоевавшись с дымящей печкой, ревела, уткнувшись в подушку. В клубе два раза в неделю показывали кинофильмы, а после кино были танцы. Кино Зоя смотрела, а на танцы остаться стеснялась. Понравилось ей одно место за деревней – крутой речной откос. Ходила туда, долго стояла, прижавшись к сосне, смотрела на застывшую реку, противоположный кустистый берег, и считала дни, когда сможет уехать отсюда. Зима была в тот год долгая. Весь март стояли морозы, и только в первых числах апреля резко потеплело. Снег взялся водой, развезло дороги, ночами стучала, капала вода с крыши. В одну из таких ночей Зоя проснулась от сильного стука в дверь. Стояла Шаманиха.

– Собирайся, девка. Дарья рожает, жена бригадира. Но дело совсем плохо. Учили же тебя чему-то.

Перепуганная Зоя собрала сумку и побежала в дом бригадира. Все было действительно очень плохо. Зоя поняла это сразу. Дарья стонала и металась в кровати. Возраст под сорок и первый ребенок, отошли воды, мало того, что ребенок крупный, да и лежит еще неправильно. Небритый с красными глазами Федор курил в кухне.

-Братья в райцентр пробиваются. Все бы ничего, да сама знаешь, Шатуниха разлилась, мост смыло. Там сейчас ни вплавь, ни в брод. Помоги, а? Что только ни делали, у врачей и бабок лечилась, и вот послал Господь ребеночка. Спаси, все отдам, – причитал бригадир. Зоя вдруг успокоилась.

-Прекратите курить в доме, откройте двери, готовьте кипяченую воду, – командовала она, и все ее слушались. Как Зоя тогда справилась, она до сих пор удивляется. Врач, прилетевший через сутки на вертолете, застал всех спящими: спала намучившаяся Дарья, ее сын-богатырь, а рядом на сундучке – Зоя. После этого Зоя стала авторитетом в деревне, Гавриловна – уважительно величали ее сельчане. А в начале лета бригадир, тот самый счастливый отец ребенка, оформил Зое участок в сельсовете, как раз на том речном откосе на краю деревни, созвал всю свою многочисленную родню и поставил просторный дом для Зои. Столько всего тогда надарили Зое на новоселье. А родня Федора, Иван, подарил красивые резные табуретки. Иван хромал от рождения, но плотник был первостатейный. Все лето находил повод зайти к Зое: то полочку сделает, то шкафчик. А осенью сыграли свадьбу. Так и осталась Зоя в деревне. С дядей Ваней они ладили. Мне очень нравилось у них. В доме пахло деревом и стружкой, дядя Ваня всегда что-то мастерил, пахло травами, сеном, парным молоком и еще чем-то, что делало их дом родным и любимым…

4

До самого дома, пока дверь не закрылась, Марина не выпускала руку сестры. Ни о каком магазине она уже и думать не могла. Маша, напротив, быстро успокоилась, но на ходу ни о чем не спрашивала. Дома она сразу отобрала у Марины куртку, деловито выгрузила все из карманов и принялась по маминому способу мокрой тряпочкой оттирать пятно – это были сырые яйца, – мягко выговаривая сестре:

– Ну, и что тебе вздумалось дзю-до применять? Я вовсе не падала, только пошатнулась. Теперь куртка не скоро высохнет, как бы пятно не осталось.

– Да наплевать на куртку! – Марина наклонилась над на столом, стараясь сбоку заглянуть в глаза Маше. – Лучше скажи, ты этого парня заметила?

Какого парня?

Который тебя нарочно толкнул.

– Нарочно? Да ты опять на ночь детективы читала! Просто народу много было, толчея, торопился кто-то. Сама понимаешь, не до извинений. Мы с тобой тоже удрали от бабуси, даже за яйца не заплатили.

Маша! Повторяю вопрос: видела ты его?

– Марина, ты, главное, успокойся. Не. Видела. Я. Никого. – Маша в такт промокнула пятно сухим полотенцем и дала Марине в руки куртку и плечики. – Все, повесь посушить. А ты разве кого-то видела?

Марина машинально понесла куртку на балкон, повесила и задумалась. «Да, а что видела я? Надо включить ассоциативную память». У Карела Чапека в рассказе поэт-символист стал свидетелем наезда автомобиля на старушку. Он был в шоке, ничего не запомнил. Сыщик уже отчаялся из него что-нибудь вытянуть, и тут поэт показал сочиненное под впечатлением весьма туманное стихотворение. Сыщик предположил, что слова «о, шея лебедя, о грудь, о барабан», возникли по ассоциации с номером автомобиля 235, а упоминание о малайцах связано с его коричневым цветом, и нашел преступника. «О чем я думала, когда подходила к Маше? О Князе, о красном костюме… А в это время Маша к поезду повернулась, а этот человек в черном быстро прошел и плечом задел… Нет, я уверена, он толкнул … Нет, невозможно! Он что, пытался убить Машу?! А вчерашний лихач – это тоже он?».

Вчера Маша с возмущением рассказывала Марине, как шла по тротуару, а какая-то машина, срезала угол, не желая стоять в пробке на светофоре.

– Еще немного – и по ноге бы проехал, я же не слышу, что сзади кто-то едет: у нас и без дождя на проспекте шумно. Вдруг из крайней стоящей машины мужчина высунулся и за руку меня так резко к себе дернул, что я всю дверцу курткой вытерла. А он такой приличный, пожилой, уже дедушка, наверное. Я понять не могу, что ему надо, давай руку выдергивать, – а тут по тротуару сзади микроавтобус пронесся! Он на такой скорости завернул направо, его даже занесло. Я поняла, что дедуля-то вовсе не хулиганил, но даже «спасибо» сказать не успела: машины впереди двинулись, он меня отпустил и уехал. Эх, жалко, автобус такой грязный был, что даже номера не видно! А то я бы заявление написала, таких надо наказывать.

Марина вчера не придала большого значения происшествию: таких «крутых», которым всегда некогда соблюдать правила, можно каждый день пачками наблюдать. Но сейчас эти события показались ей связанными. В ушах застучало, в голове лихорадочно запрыгали обрывки мыслей: «Кто?.. За что?.. За что убивают в детективах?.. Деньги, наследство?.. Отпадает. Ревность?… – У Маши появилась соперница. Австрийка, да еще и психопатка… Мафия?.. Запугивает Машу, чтобы она выписала рецепт на наркотики…Ага, на втором курсе мединститута – смешно». Марине стало полегче. «Ну, вчерашнего недоумка можно отбросить, он, наверное, уже въехал в сводку ДТП по Москве. А сегодня, может, я не разглядела, парня еще кто-то толкнул. Я же вообще не на него смотрела, а на ноги Маши, не забыла ли она красные туфли надеть». Она тут же переключилась: «Кстати, завтра с утра вместе поедем и купим этот костюм. Или – другой, времени хватит, Андрей обещал заехать в пять».

В дверь заглянула Маша, сказала с виноватой улыбкой:

– Маринка, ты что ужинать не идешь? Извини, что я так резко с тобой говорила! Ты, наверное, сильно испугалась там, в метро?

И добавила совершенно маминым тоном:

– При стрессах очень помогает чай с мятой.

«Мама! Вот кто рассудил бы все правильно». Но мама с папой уехали в большой круиз вокруг Европы и вернутся только через неделю.

Именно мама, Елена Алексеевна, была для дочерей лучшим советчиком. Она как-то быстро осваивалась со всем новым, а папа, Николай Николаевич Белых, был немного консерватором, чувствовалась в нем какая-то ностальгия по неизменным окладам и ценам. И на то были причины: в девяностые годы после «кончины» стройтреста, где он проработал больше десяти лет, все его попытки выплыть в море бизнеса были неудачными. Он сколачивал то одну, то другую строительную или ремонтную фирму, только начинал зарабатывать – и вдруг разом терял деньги и друзей. Было, от чего впасть в отчаяние. Чего стоил хотя бы тот пожар, когда сгорел почти готовый коттедж! И каждый раз Елена, работавшая участковым врачом в детской поликлинике, не только взваливала на себя содержание семьи, но и подбадривала мужа. Она сначала подрабатывала массажем, а потом подучилась и стала окулистом в центре «Здоровье семьи». Николай остро переживал свои неудачи, но от жены никогда попреков не слышал.

Только во время дефолта 1998 года Николаю повезло: в начале лета он решил выйти из очередного дела и потребовал свою долю. Наличности не было, он взял автомобиль – старенькие «Жигули-четверку». Через два месяца партнеры прогорели, как и миллионы других. А Николай неожиданно обрел почву под ногами: бывший коллега, более удачливый в строительном бизнесе, предложил работу с проектно-сметной документацией (оклад – средний, но плюс – премиальные). Мама сразу предложила не транжирить эти деньги, а откладывать на крупные вещи, такие как: гараж, ремонт квартиры и машины, высшее образование детей. Теперь дошла очередь и до поездки в Европу.

Родители мечтали об этом уже давно, изучали страны, копили доллары, но денег не хватало. И мама уже шутила, что придется опять «отдыхать за казенный счет» – так она называла работу в детском оздоровительном лагере. Когда девочки учились в школе, мама несколько раз работала летом врачом в тогда еще пионерском лагере, а папа на время отпуска устраивался туда ночным сторожем. Марина и Маша получали бесплатные путевки – и вся семья прекрасно отдыхала в Подмосковье. Уже подряд три лета мама пропустила из-за выпускных и вступительных экзаменов Марины и Маши. Только несколько раз съездили отдохнуть, покупаться, да еще за грибами.

И вдруг им улыбнулась удача. Елена и Николай, проходя мимо, зашли в турфирму «Альбатурс», хотели прицениться и взять проспекты, а попали на рекламную акцию в честь десятилетия фирмы, стали победителями викторины и выиграли тур на двоих. Правда, при оформлении договора оказалось, что надо еще много всего оплатить: налоги, страховки, дорогу до начального пункта и от конечного (пароход отплывал из Сочи, а возвращался в Санкт-Петербург) – и все равно половину сэкономили.

– В августе отправим девочек на Черное море, – заявил папа с гордостью (именно он ответил на большую часть вопросов).

Потом была суета сборов и звонки знакомых, увидевших сюжет в «Новостях» (фирма не поскупилась на рекламу).

– Да, представьте себе, так и было, без обмана: просто с улицы зашли – и выиграли, – несколько раз в день объясняли родители. Наконец они отбыли самолетом в Сочи, и в доме стало тихо и спокойно. Сестры вели хозяйство по давнему уговору: за старшей закреплены закупка продуктов и пол, а за младшей – готовка и посуда.

В коридоре носились вкусные запахи. При виде накрытого стола Марина почувствовала сильнейший голод, она прямо набросилась на салат и глазунью. За чаем она совсем повеселела, рассказывала Маше, с какими интересными людьми встречалась. Марина уже год подрабатывала в университетской газете «Альма матер», писала небольшие заметки, репортажи и очерки. Придумала себе псевдоним, немного изменив фамилию: Белых – Марина Белова. «Мой девиз – никакой «чернухи»», – объясняла она свой выбор. Писала о своих ровесниках, увлеченных каким-то делом: спортом, искусством, ролевыми играми, бардовской песней, защитой окружающей среды. Марина «попала в струю». Редактор, аристократичный старый профессор Георгий Федорович Лепешинский (по слухам ему было уже 90 лет), хвалил ее:

– Ваша положительная направленность очень привлекательна для читателя.

Впрочем, тут же вымарывал половину текста и требовал заменить все слова иностранного происхождения и молодежный жаргон.

– Наша газета должна служить образцом литературного языка, а не уподобляться бульварным изданиям. Вот вчера, например, встретилось мне такое объявление: «Требуется менеджер для промоутинга флайеров». Ну, и как его прикажете понимать?

– «Требуется уличный распространитель приглашений», – с ходу перевела Марина.

– Вот так бы и называли! Зачем же язык засорять? Уж если уборщица стала «менеджером по сервису», то кем будет няня – «менеджером по памперсингу» или «консультантом по шлепингу-попингу»? Нет, Марина Николаевна, пишите, пожалуйста, по-русски.

Такое у Георгия Федоровича было правило: ко всем независимо от возраста и статуса обращаться только на «Вы» и по имени-отчеству. От него первокурсник на экзамене мог услышать:

– Увы, Михаил Григорьевич, Ваши знания неудовлетворительны.

Марина быстро приспособилась: писала, как хотелось самой, а потом корректировала «под Лепешинского». С каждым разом правок становилось меньше, и недавно он поручил ей цикл интервью для постоянной рубрики «Наши выпускники», дал список десятка нужных людей и круг вопросов.

– Скоро вступительные экзамены, абитуриентам полезно узнать, какие выдающиеся люди учились у нас.

За две недели Марине удалось сделать пять интервью. Но были и казусы.

– Представляешь, Маша, еле дозвонилась до этого бизнесмена, а он мне говорит: «Конечно, помню студенческие годы, и Георгия Федоровича не забыл, передайте привет. Но я очень занят. Вы уж сами придумайте что-нибудь эдакое, с изюминкой, но без криминала. Все равно же никто не верит в эти интервью».

Маша смеялась и предлагала Марине налегать на свежеиспеченный кекс «с изюминкой и без криминала».

Марина хотела после ужина привести в порядок сегодняшние записи, но только присела к столу, заметила, что Маша вышла из кухни с пачкой чая и засунула ее в карман куртки.

Ты куда-то собираешься?

К Галине Леонидовне.

Сегодня же не четверг.

– Я и вчера заходила, у нее чай кончился, забегу на минутку, занесу.

Маша каждую неделю навещала свою бывшую «классную даму» Галину Леонидовну Кострикову – учительницу литературы и режиссера школьного театра. На пенсию она пошла в 65 лет, когда склероз стал ей мешать заниматься любимым делом. Машин класс был последним выпуском Галины Леонидовны, они все поклялись собираться у нее в первый четверг месяца, придумали даже название «костер по четвергам», как у любимого ею Леонида Жуховицкого. Сначала приходили многие, но за два года поразбежались, особенно, – после микроинсульта, когда Галина Леонидовна стала все забывать, даже не могла одна выходить из дома. Можно было подумать, что провалы в памяти начались не только у нее, но и у молодых. Зато Маша и Таня Колокольникова (но та вообще жила в том же доме) взяли за правило навещать ее каждую неделю.

Марина тоже иногда забегала к старушке из благодарности за ее замечательные уроки, за привитую не просто грамотность, но любовь к языку, хотя просиживать в гостях часами, как Маша, она не могла. Ей не хватало Машиного терпения выслушивать несколько раз одно и то же.

Но сейчас острое чувство тревоги кольнуло Марину, и она выпалила:

– Давай, я лучше схожу, а то я ее совсем забросила, – и, не давая Маше времени на размышление, кинулась обуваться.

Маша возразила:

– У тебя же куртка мокрая.

– Возьму твою. А ты дома побудь, вдруг кто позвонит, – с намеком на Князя.

Набросила куртку, сунула руку в карман, проверяя ключи, и поскорей захлопнула дверь квартиры, словно Маша могла за ней погнаться и вернуть. Уже закрывая железную дверь тамбура, подумала: «Что я опять задергалась? Здесь только двор перейти, да за угол завернуть».

5

Я тогда дошила свое платье и даже пошла на выпускной вечер. Плохо помню этот вечер, ушла сразу после вручения аттестатов, но на фотографии я в красивом платье и улыбаюсь, как хотела мама. Успешно сдала экзамены и поступила в институт народного хозяйства на экономический факультет. Решила учиться на заочном отделении и работать.

Зоя уехала домой. Я обменяла нашу квартиру на малосемейку с доплатой, раздала все долги родителей за машину, кооператив. Квартирка оказалась очень маленькая, в кухню вошла только тумбочка и два шкафчика. Из старой квартиры я забрала вещи из своей комнаты и папины большие часы, остальное продала. Самое противное в моей новой квартире – это санузел. Даже не представляла себе, что можно придумать такое. Раковина, под ней вонючая решетка, прикрывающая зловонную дыру. Туда стекает вода из раковины и должна стекать еще вода из ржавого душа, который не работает. Моюсь в тазике. И еще достают мои соседи: молодая семья с двумя маленькими шумными карапузами. У них никогда не бывает тихо. Как только муж появляется дома, тут же начинаются разборки. Причины разные: потраченные деньги, ревность и даже воспитание детей. Вечерами сижу дома одна. После аварии у меня ухудшилось зрение, стала носить очки, и еще часто болит голова, особенно когда понервничаю или идет дождь. Не выношу стук дождя. Кажется, что он молотком стучит по вискам. Хочется забиться в угол, и ничего не видеть и не слышать…

Мои одноклассники разъехались кто куда, а те, кто остались, работают или учатся, у всех своя жизнь. Приходили один раз как-то по осени и все. С разменом и продажей помог папин друг Виктор, он же и устроил меня на завод. У меня осталось еще немного денег. Но пришлось все потратить на одежду. Я очень сильно выросла за последний год: подолы платьев и пальто стали «мини», рукава из длинных превратились в «три четверти». Мама и папа планировали обновить мой гардероб этим летом, как только отец получит квартальную премию. А пальто собирались купить в октябре, на другую премию. Помню, как мы с мамой выбирали мне фасоны по журналу мод, обсуждали цвета тканей. Мы сидели с ней рядышком на диване и строили планы. Какое же это было счастье!

На зиму купила у перекупщиков модные сапоги, куртку с большим капюшоном, отороченную песцовым мехом. Связала под цвет шапочку и варежки. Сшила себе костюм, который, как мне казалось, подходил для секретарши. И началась моя новая жизнь. Представляю сейчас, как смешно я выглядела в мешковатом унылого мышиного цвета костюме, с гладко причесанными волосами, собранными в узел и в очках. Как он рассмотрел меня тогда?

Вот уже два месяца я работаю. Ездить на работу приходится с другого конца города с двумя пересадками. Мерзну, новая куртка только осенью казалась теплой, а для зимы не подходит. Распорола старую кофту, вставила ее внутрь, но совсем зимней моя куртка не стала, зато сапоги высокие, теплые и очень красивые. Мою начальницу зовут Калерия Валерьевна. Чем думали ее родители, когда к такому отчеству дали имя Калерия? Все заводоуправление зовет ее Кавалерия. Прозвище удивительно к ней подходит. Ходит в туфлях на высоченных каблуках с металлическими цокающими набойками, успевает одновременно печатать на машинке, отвечать по телефону и разговаривать с посетителями. При этом совсем не умеет разговаривать тихо. Первая узнает все новости и всегда все знает. Я уже сносно печатаю на машинке. Успеваю еще делать свои контрольные для института. Но самое приятное в моей жизни – это поездки к Зое.

Несколько лет назад завод построил базу отдыха: большой корпус и домики для начальства. Деревушка Завражино насчитывала раньше десятка два домишек, что тянулись вдоль реки, а сейчас там две развалюхи остались, одно название. Но место было красивейшее: излучина реки, песчаный берег и сосновый бор с черничными логами. Проложили дорогу от ближайшего дачного поселка. Летом там постоянно живут отдыхающие, а зимой желающих возят на выходные заводскими автобусами. От базы отдыха до Белого Яра – Зоиной деревни, всего километров пять. Летом между деревнями лежит непроезжая низина – Марфино болото, а зимой неплохая дорога. Когда в пятницу везут отдыхающих на базу отдыха, меня пускает в свой автобус один пожилой водитель. Впереди есть небольшое сидение, я там как раз помещаюсь. Тепло, приятно пахнет бензином. Он даже потом подвозит меня в горку почти до Зоиной деревни. А там добежать всего ничего.

6

Квартира Галины Леонидовны была в соседнем доме, стоящем под прямым углом, только подъезды выходили в другой двор. Старушка не была одинокой, но ее дочь Ольга с семьей жила в Обнинске. После инсульта она приехала, пожила две недели, сама ставила назначенные уколы, предложила переехать жить к ней, а квартиру пока сдавать. Но Галина Леонидовна, почувствовав себя лучше, отказалась: она недолюбливала зятя, а внуки-подростки крутили слишком громкую музыку.

– Пока могу, поживу сама себе хозяйкой, – заявила она дочери.

Она оформила завещание на Ольгу и попросила ее договориться с социальной службой на надомное обслуживание. Галина Леонидовна продумала свой распорядок: в понедельник приносили продукты, во вторник приходила медсестра, в среду делалась уборка. Четверг она объявила днем приема гостей: утро – для пенсионеров, а вечер – для молодежи. Остальные дни оставила для дочери, которая, надо отдать ей должное, приезжала с ночевкой один-два раза в месяц, а летом неделю проводила с матерью на даче.

Во дворе было безлюдно, шумели под ветром потемневшие мокрые клены, накрапывал дождь. Марина вдохнула прохладный воздух с запахом влажной земли, надела капюшон, запахнула куртку и быстрым шагом пересекла ставший унылым двор. Вот и первый подъезд, код всего на одну цифру отличается – внутри светло и тепло.

В квартире Галины Леонидовны везде были развешаны памятные записки: на входной двери «Если кружится голова – не выходи», на зеркале – гимнастика, над телефоном – нужные номера, на кухне – список таблеток с отметками о приеме. Но с головой у старушки стало заметно лучше, сегодня она ничего не путала, не повторялась в разговоре.

Выглядела Галина Леонидовна гораздо моложе своих лет: серые глаза – ясные, волосы – аккуратно подстрижены, как будто крашены под седину, фигура – подтянутая. Уже второй год она соблюдала строжайшую вегетарианскую диету, к тому же призывала и всех знакомых. Исключение составляла Пуська – изумительной красоты русская голубая кошка. Ей кроме сухих кормов частенько перепадала вареная рыбка. Пуська была полноправным членом семьи и могла гулять, где вздумается, кроме накрытого стола. Но она упорно боролась за свои права и всегда садилась на свободное место, а передние лапки ставила на самый краешек столешницы. Это называлось «сидеть, как прилежная ученица», и выглядело уморительно. Однажды Марина была свидетелем разговора Галины Леонидовны с дочерью. Ольга возмущалась, что кошке позволяется сидеть на письменном столе и спать на хозяйской подушке.

–Мама, отучай ее везде лазить! У кошек бывают глисты!

–Моя Пусенька чистая, по помойкам не бегает. Глисты у нее могут быть только от нас, людей, – категорично парировала Галина Леонидовна. Прекрасно знающая, кто в доме хозяйка, Пуська продолжала при этом сидеть на столе, нагло поглядывая на Ольгу своими оранжевыми глазами. Девочек Белых кошка обожала, впрочем, как и они ее. Посидев немного «прилежной ученицей», она перебралась на колени к Марине и, получая свою порцию ласки, громко мурлыкала.

Марина и Маша в детстве страстно мечтали о кошке или собаке. Но родители не соглашались на собаку: мама – из-за хлопот с выгулом и проблем с поездками, а папа принципиально считал, что собаке не место в квартире в роли игрушки: она должна быть или сторожевая или охотничья. На кошку их, пожалуй, можно было бы уговорить, но тут против выступала бабушка. Она опасалась за жизнь любимой канарейки Сьюзи. Это хрупкое существо, подаренное Алле Михайловне коллегами по работе на день рождения, неожиданно стало ей очень близким и дорогим. Канарейка жила в клетке с открытой дверцей, любимое место у нее было на плече хозяйки. Она, похоже, возомнила себя человеком. За обеденным столом Сьюзи полагалась тарелочка, а угощение она клевала только с вилки. Если об этом забывали, крошечная птичка устраивала форменный скандал.

Галина Леонидовна, как обычно, была одета совсем не по-домашнему. Она терпеть не могла халаты, и сейчас была в брючном костюме с бирюзовым блузоном, на ногах – туфли, хотя и на низких каблуках. Она безуспешно пыталась напоить гостью чаем с вареньем и жаловалась, что не с кем поехать на дачу: у дочки отпуск уже прошел.

–А там – огурцы, зелень, цветы. Марина, может, вы с Машей съездите со мной на недельку отдохнуть? Я ведь себя сама обслуживаю, но ехать боюсь, вдруг упаду по дороге.

Марина хорошо помнила, какое гнетущее впечатление произвела на всех окрестных пенсионерок внезапная смерть ее бабушки. Семь лет назад у Аллы Михайловны случился инсульт прямо на улице, она упала на ступеньках булочной, ударилась затылком и умерла от кровоизлияния в мозг. «Шестьдесят один – совсем молодая», – твердили старушки и шевелили губами, подсчитывая, на сколько они старше. Сейчас Галина Леонидовна была старше бабушки на шесть лет.

Дача была после литературы ее любимым занятием, источником здоровья, энергии и экологически чистых продуктов. В том, что на даче что-то еще росло, была немалая заслуга родителей, которые вслед за дочерьми втянулись в шефство над Галиной Леонидовной. Мама, хотя и была, по собственному признанию, огородница нулевая, любила природу, а отец просто обожал работать на земле: копать, садить, полоть. Это у него с детства осталось. Девочки сочетали приятное с полезным: ловили первый загар с лопатами в руках, а потом бегали на речку купаться. Все вместе, впятером ездили на машине: в мае – на посев, в июне – на землянику, в июле и августе – на сбор урожая. Это называлось «наезды», из каждого мама делала маленький семейный праздник. Она мыла посуду и подтирала пол, накрывала стол на веранде пластиковой скатертью, ставила цветы, сооружала салатики из всего, что успевало вырасти, делала красивые бутерброды. Все пятеро усаживались за стол так, что бы можно было, поглощая свой обед, любоваться цветами, зеленью, недалеким леском через открытые окна веранды.

Кроме наездов, Маша – то с Таней, то с Мариной – устраивала для Галины Леонидовны среди лета «набеги». Приходилось ехать час на электричке, да два километра пешком топать.

Учительница брала в электричку на всех новинки литературы, зачастую именно от нее Марина узнавала имена новых интересных авторов. Не всех она рекомендовала девушкам, от Лимонова, помнится, отговаривала:

–Начитаетесь и тоже начнете думать матом, а к этому привыкнуть легко, отвыкнуть – труднее. Правда, мимо пьяного грузчика теперь прохожу без напряжения: его примитивная из двух слов лексика кажется птичьим щебетом.

Галина Леонидовна на удивление бодро преодолевала дорогу от станции, восхищаясь воздухом и природой, на даче неутомимо трудилась над грядками и всегда щедро одаряла помощниц садово-огородной продукцией.

–Конечно, придется и Пусеньку взять, но она от станции пешком пойдет, она дачу любит.

Что правда, то правда: кошка терпеть не могла оставаться одна дома и предпочитала ходить на дачу пешком. Она всегда бежала впереди хозяйки и только при встрече с собакой прыгала в свою корзинку. Услышав свое имя, она мурлыкнула, будто поддакнула.

Когда Марина, распрощалась с Галиной Леонидовной, пообещав подумать на счет дачи, было часов десять. Из-за сплошных облаков стемнело слишком рано. Марина не ожидала этого и, выйдя из подъезда, невольно остановилась. Были всего-навсего сумерки, но неприятное чувство, что кто-то следит за ней, заставило Марину вынуть руки из карманов. «Это – нервы, – сказала она себе. – Как быстро привыкаешь к хорошему! Андрей стал меня провожать – теперь боюсь ходить одна». Марина шла, сторонясь кленов, самой серединой двора. Вот и последний подъезд. В метре от дверей чернели высокие кусты сирени. Когда Марина протянула руку к замку, ощущение опасности стало таким невыносимым, что она даже не удивилась, почувствовав, что грубая рука сдавила горло. В глазах завертелись цветные круги…

…В глазах завертелись цветные круги – но правая нога уже нанесла расслабляющий удар по голени противника. Освобождение от захвата сзади – это она отрабатывала в зале не раз! Хватка ослабла, освободив шею, Марина резко двинула головой и рукой, надеясь попасть в лицо врагу, а левым локтем – в солнечное сплетение. Отпрыгнула, развернулась. Темная фигура, перегнувшись пополам, мешком свалилась на асфальт. Достала!

За спиной послышались приглушенные голоса, с силой распахнулась дверь. Громко и весело переговариваясь, из подъезда вываливалась подвыпившая компания: мужчины, женщины. Марина инстинктивно отпрянула от двери, только на мгновенье, выпустив из виду поверженного врага, а он уже поднялся на четвереньки и «с низкого старта» рванул за угол дома, зацепив крайнего из толпы. В полосе света быстро промелькнули синие штаны и белые кроссовки. Задетый сел задом в лужу, взвизгнула обрызганная женщина, послышался возмущенный мат:

– Вот, … придурки, на людей кидаются!…!

Компания сгрудилась, засуетилась, пытаясь поднять тучного собутыльника.

Только два пошатывающихся субъекта вытаращились на застывшую Марину:

– О, Лева, прикинь, какая девушка! Вас проводить?

Не отвечая, Марина вбежала в подъезд, хлопнувшая дверь отсекла шум за спиной.

«Да что же это за день такой! Почему на нас нападают? Что это было? Что он хотел: ограбить, изнасиловать, убить?» – думала Марина, тяжело дыша, и вдруг обнаружила, что бежит по лестнице. Она остановилась и с третьего этажа на десятый поехала в лифте.

Второй раз за сегодня ей пришлось применить технику, про которую думала, что все забыла. Вспоминать было неприятно, ведь бросила дзю-до после девяти лет занятий. Уже был бы первый разряд, но из-за подготовительных курсов пропустила несколько тренировок, не попала на аттестацию и отстала от подруг. Самолюбие не позволяло быть «вторым сортом», и Марина больше не приходила в зал. Особенно ее задело, что тренер Костя, ради похвалы которого она так выкладывалась, и который, казалось, выделял ее среди девушек, даже не позвонил ей, не поинтересовался, что случилось.

«Однако, спасибо тебе, Костя, за науку!» – подумала Марина и пощупала шею. – «Синяка, наверное, не будет. Хорошо, что не на Машку напал, ее шейка бы враз хрустнула». Она решила ничего не говорить сестре, а то ведь не заснет со страху. Как можно тише открыла и закрыла первую дверь. В тамбуре, сделанном из коридорчика, по уговору между тремя квартирами не было лишних вещей, только ящик у торцевой стенки, оформленный папой под красивую тумбочку с зеркалом, да коврики под дверями. Марина глянула в зеркало: не сильно ли растрепанная и помятая, – да так и ахнула: «На мне же Машина куртка!». Красная куртка, яркая, заметная и в сумерки, на голове – капюшон. Маша – вот кого подкарауливал «придурок»!

Прежде чем войти в квартиру, постаралась выровнять дыхание. Тихо бормотал телевизор. Маша, в махровом бежевом халатике, свернувшись клубочком, спокойно спала в кресле. Марина долго смотрела на нее, такую беззащитную, и постепенно успокаивалась: «Какие у нее могут быть враги? Ее же все любят. А дети – так и липнут», – Марина вспомнила строчку из своего поздравления Маше в честь окончания школы: «…так шагай к своим новым вершинам, неподвластная злобе и зависти». «Уж такая она и есть. Она же никому зла не желала в жизни! Наоборот, всегда – как «Скорая помощь». А лечить просто обожает. Стоит кашлянуть – уже тащит шарф, градусник, чай с малиной. Будущим пациентам просто повезло».

Марина вспомнила, как тяжело было Маше на первом курсе, когда начались занятия в анатомичке. Она тогда похудела, побледнела, ночью во сне кричала. Видя ее страдания, мама первая не выдержала:

– Машенька, может, тебе лучше оставить медицину?

Марина думала, что Маша держится из последних сил, только чтобы не огорчить маму. Ведь мамина мечта о семейной династии врачей чуть не рухнула, когда Марина, которую с детства прочили в хирурги, в десятом классе вдруг передумала. Она заявила со всей возможной твердостью:

– В медицинский не пойду, и не уговаривайте, – только Университет или Бауманское.

– Что за крайности такие? – удивился отец. – Ты хоть определись, кем собираешься стать.

– Или писателем, или программистом, еще подумаю. – Марина с раннего детства сочиняла стихи и прозу, писала для школьной газеты, а домашний компьютер был ее хобби.

– Так сразу и писателем?

– Нет, сначала надо поработать журналистом, накопить жизненный опыт.

Огорченная мама перенесла свои чаяния на Машу: пусть будет еще один терапевт. А теперь была готова отступиться, но Маша рассуждала иначе:

– Нет, я не уйду, я привыкну. Я же мечтала быть врачом. А если сейчас брошу, то и потом всю жизнь буду бояться трудностей.

«Да никому она не могла навредить! Это все – совпадение. Машина шла себе мимо. Толкучка в метро – просто несчастный случай, а на меня набросился наркоман, хотел поживиться чем-нибудь: кошельком, часами, сережками. Может, все же позвонить в милицию? А что сказать-то? Не ограбил, не убил».

Марина внезапно почувствовала такую усталость, словно из нее вынули стержень. Она на подгибающихся ногах проковыляла в ванную, кое-как сполоснулась, добрела до постели и рухнула, как подкошенная.

7

Директор завода болел уже второй месяц, и поговаривали, что его скоро отправят на пенсию. Калерия считала, что директором поставят первого зама, но вышло все не так. В тот день, когда он пришел первый раз на работу с утра было ясно, а накануне выпал свежий снег. За окнами было удивительно светло и празднично. Он вошел стремительно, улыбнулся нам с Кавалерией, представился, как исполняющий обязанности директора, попросил сделать табличку на дверь и вошел в кабинет. С этого момента все изменилось. Работы всем прибавилось, приходилось даже оставаться вечером. Но он уходил все равно после нас. А утром ровно в восемь в белой рубашке, отглаженном костюме появлялся в приемной. Зачастили любопытные, в основном женщины. Чаще всех захаживала к Кавалерии Надежда – начальник планового отдела. Яркая брюнетка, недавно развелась с очередным мужем, она весь обед проводила в нашей приемной. Как леопард, подстерегающий добычу, она сидела в кресле, выставив свои длинные ноги на всеобщее обозрение. На меня они с Кавалерией не обращали внимания, так что я была в курсе всех семейных проблем нового директора. Никто не сомневался, что в конце года его утвердят, потому что его тесть – большая шишка в нашем министерстве. Жена с ребенком пока осталась в Москве, но про нее говорят…(и такие подробности из его личной жизни, что мне казалось, наши женщины являются его близкими родственницами).

Приближался Новый год. Как я люблю этот праздник. Запах хвои, яркие игрушки, мандарины. Родители всегда покупали елку. Мы все вместе наряжали ее, а потом тайком клали под елку подарки друг для друга. Я решила не ставить себе елку, все равно поеду к Зое, да и дорого. Купила пихтовых веток, отвезла их в выходной на кладбище и нарядила. Долго сидела на заснеженной скамейке и плакала, пока совсем не замерзла. Думала, что заболею. Но неожиданно перед самым праздником заболела гриппом моя начальница. Дня два она пыталась ходить на работу, чихала, что-то капала в нос, но в предпраздничный день слегла с высокой температурой. Я собралась ехать к Зое. В углу стояла сумка с пустыми банками и подарками. Как назло работы было очень много. Но я уже предвкушала, как приеду в теплый дом, Зоя испечет мой любимый рыбный пирог и еще кучу разных сладких пирожков. А в духовке будет томиться, ожидая своего часа, ароматный гусь с яблоками и черносливом. Придет родня дяди Вани. Мы все сядем за стол, весело проводим старый год, встретим новый. А потом будут петь. Лучше всех поют Зоя с дядей Ваней. Обо всем забываю, когда они поют на два голоса. А назавтра пойду с молодежью на горки…

Он приносит очередную пачку бумаг. Я смотрю на часы, успею на автобус, если быстро сделаю. Устали глаза, но сделала. До автобуса 20 минут. Я уже встаю из-за стола, когда он приносит еще пачку.

– Сделайте, пожалуйста, это срочно, – и уходит в кабинет, не дав мне сказать ни слова.

Не успею. Я представила, как одна буду встречать новый год в своей квартире. Все, автобусы ушли, теперь можно не спешить. Он забирает бумаги, я допечатываю последнюю страницу. Он идет к себе, но поворачивается ко мне, смотрит на мои заплаканные глаза, сумку.

– Вы куда-то собирались поехать? Извините, что задержал. Вам не на базу отдыха? Я подвезу.

В машине тепло, я сняла шапочку и вытащила шпильки из прически. Боль в голове проходит. Смотрю в окно на пролетающие снежные отвалы вдоль дороги, заснеженные кусты и деревья. Вижу его руки на руле. Он хорошо водит машину. Всю дорогу думаю, сказать ему или нет, что мне надо не в Завражино, а дальше. Подъезжаем к базе отдыха. Решаюсь.

– Конечно, отвезу Вас. Хоть сказали что-то за дорогу, а то думал, что Вы так обиделись, что не простите меня никогда.

– Я простила.

– А почему деревня называется Белый Яр, там, что хорошие горки?

– Да, я люблю кататься там на лыжах.

– Я тоже люблю лыжи, не покажете ли мне свои горки?

– Но я завтра пойду рано.

– Я тоже люблю вставать рано.

Зоя охает, она уже и не ждала меня. Пришли гости. Мне помогают раздеться, усаживают за стол. Почему я думаю, придет ли он завтра? Я знаю, где и с кем он собирался встречать новый год, Надежда Дмитриевна напросилась в их компанию. Они с Кавалерией недели две обсасывали предстоящее мероприятие. Представляю ее в облегающем вечернем платье с открытой спиной и умопомрачительными ногами. Наверно, не придет.

8

Утром Марина все-таки позвонила в милицию, пока Маша была в ванной.

Еле дозвонилась: из «02» послали в окружной отдел, оттуда – на участок. Участковый оказался вежливым и терпеливым. Излагая вчерашние события, Марина старалась быть краткой и точной. Последовали вопросы:

– Какой именно ущерб вам причинен?

– Да никакой, кроме испуга.

– Травм нет?

– Нет.

– Что-нибудь похищено?

– Ничего.

– (После паузы.) Ну, хоть приметы нападавшего можете сказать?

– Лица я не видела, но фигура, кажется, мужская. Рост – выше среднего, не толстый. Волосы – темные, не длинные, не короткие. Одет, вроде бы, в темную куртку, а брюки – синие, точно. И кроссовки белые.

– Негусто. Может, Вас хотели напугать? Вы сами никого не подозреваете?

– Я – нет. А в нашем районе больше не было таких нападений?

– За последние полгода не было. Ну, спасибо за звонок, буду иметь в виду, если такое повторится, – и повесил трубку.

«Спасибо, хоть дурой не назвал».

Марине захотелось как можно скорее рассказать все Андрею: он такой мудрый, надежный. Пусть посмеется, если все это – ерунда на постном масле, а если нет, то поможет, защитит. Но нельзя же портить человеку праздник, лучше – после, вечером.

Едва Маша вышла из ванной, раздался звонок в дверь.

– Ты кого-то ждешь? – спросили они разом.

Недоумевая, сестры выбежали в тамбур вдвоем. В глазок был виден парень с большой коробкой. На нем была в фирменная куртка синяя с желтыми буквами и такая же кепка.

– Кто там?

– Доставка товаров на дом.

– Но мы ничего не покупали.

– Заказ для Марии Николаевны Белых. Есть такая?

Пришлось открыть. Он внес коробку в тамбур и попросил Машу расписаться в квитанции, поставить дату и время. Марина тем временем быстро отодрала скотч и раскрыла коробку. Там оказался букет роскошных красных роз в хрустальной вазе, да еще и с водой. Марина быстро вручила вазу Маше, а коробку вернула посыльному, пока он не успел ретироваться. Маша с радостной улыбкой унесла презент в комнату. Марина закрыла входные двери и вошла следом:

– Ого, семь штук, да какие красные! Маша, ты знала?

– Олег говорил мне вчера, что подарок прибудет вовремя, но не сказал, какой.

– Да, молодец Князь, ничего не скажешь. Это – фактически признание в любви. Кстати, я тебя тоже поздравляю и желаю здоровья и счастья! – Марина звонко чмокнула Машу в щеку. – И давай скорей за подарком съездим.

До магазина добрались почти в полдень. Костюм, к счастью, был на месте: жакет с юбкой, очень романтичный, красный с нежным розовым оттенком. Маше он был определенно к лицу, Марина его сразу одобрила, но потребовала убавить в талии. Обещали сделать за полчаса. Чтобы не ждать, прогулялись и купили маленький торт в любимой с детства кондитерской.

А дома только сели обедать, как пришла Таня Колокольникова с чемоданчиком. Она стала парикмахером, стилистом и визажистом и уже год работала в дорогом салоне, а знакомых обслуживала прямо на дому. Таня до третьего класса училась и дружила с Мариной, а потом проболела полгода и осталась на второй год. Так она попала в класс к Маше и стала их общей школьной подругой.

Таню усадили за стол, но она согласилась только на чай с тортом. И сразу потребовала:

– Покажись в обнове, именинница!

Маша не заставила себя упрашивать.

– Да, хороша! Надо тебе и прическу соответствующую, – Таня наклонилась над чемоданчиком. – С днем рождения! – Таня звонко чмокнула Машу в щечку и протянула элегантно упакованный фирменный шампунь – тот самый, единственный подходящий для ее волос.

Маша восхищенно ахнула, поблагодарила, и пошла переодеться.

– Куда идете при полном параде?

– Андрей пригласил в кафе, сам и заедет. Представляешь, у него тоже день рождения первого июля! Сказал, будет его отец с подругой.

– Да ты что, познакомить хочет?!

– Нет, это не он пригласил, отец сам напросился.

– А где же мать?

– Ее нет, она давно умерла.

– Ну, Маринка, ты попала! Эти люди – очень непростые.

– Отец – да, но не Андрей. Он вырос почти без отца и мало на него похож. И у них нет общих дел, каждый – сам по себе. Андрей квартиру и машину сам заработал.

– А что ты такому крутому подаришь?

– Перестань! Говорю тебе, он – нормальный! И я ему сделала нормальный подарок. Просто хорошая книжка – Пауло Коэльо «Алхимик». Только не в мягких корочках, а с переплетом. Он был очень рад.

За разговором Таня расправилась с половиной тортика, она была худая и никогда не полнела. Ее длинное лицо с большим ртом, бледными плоскими губами и небольшими серыми глазами было некрасивым, а излишне густые брови придавали ему мрачноватое выражение. Но стоило ей улыбнуться, сверкая отличными белыми зубами – при этом брови взлетали вверх, как у клоуна, – на вас как будто падал солнечный луч. Она говорила о себе: «Я некрасива, но чертовски мила». Елена Алексеевна называла это «шармом». Одевалась Таня по будням очень скромно и свои темные волосы до плеч заплетала в косу, но вкус у нее был отменный, и у нее уже были постоянные клиентки. Марина охотно позволяла Тане экспериментировать на себе, а Маша делала прическу только по большим праздникам: на выпускной, на проводы Князя.

– Сейчас сделаю, как на конкурс красоты, – заверила Таня, раскрывая чемоданчик. – Какое платье наденешь, золотое?

– Конечно, а что же еще?

Это было лучшее платье Марины: черный шифон на чехле цвета бронзы, открытое плечо, косая черная оборка на подоле. Куплено в январе ко дню рожденья, и Андрей его еще не видел. Кроме него в гардеробе – только строгий синий костюм, в котором хорошо сдавать экзамены. Большей частью она носила джинсы, правда, с этого года – откровенно женские.

Ей вдруг разонравился стиль унисекс, когда она заметила, что в «бассейновой» компании ее считают чуть ли не «своим парнем». Лариса была не в счет, она сразу пришла с Павлом, кажется, они уже жили вместе. Ясно, что за ней никто не ухаживал. Но почему из двоих оставшихся девушек все мужское внимание огребла одна Оля? Марина любила плавать и нырять и редко стояла на месте, а если разговаривала с парнями, то на серьезные темы. А Оля – недалекая блондиночка, – больше кокетничала, чем плавала, и рассыпала звонкий переливчатый смех каждый раз, когда не знала, что сказать, зато имела статус «дамы». Ей подавали руку на лесенке, подносили сумку, ее приглашали в кафе. Марина долгое время не то чтобы не замечала этого, просто не придавала значения, и парни и девушки были для нее просто компания, приятели.

Но накануне 2000-го года Марина вдруг почувствовала, что ей хочется произвести впечатление на нового парня. Осенью вместо Ивана, отпавшего по случаю рождения дочери, Сергей привел Олега, тоже выпускника Бауманки. Он сразу показался всем не просто умным, а очень умным. Друзья часто говорили: «Спросим у Ярославского». На Ольгу, перебросившись парой фраз, стал смотреть, как на пустое место, а с Мариной вскоре установил приятельские отношения. Марина, выполнявшая на домашнем компьютере обязанности системного администратора, легко понимала программистский жаргон Олега и шуточки из журнала «Компьютерра». Но дальше приятельских разговоров дело не шло, а Марине захотелось какого-то развития.

Помог случай. Виталий, служивший в аудиторской фирме, съездил по путевке в Париж. Делясь впечатлениями, он рассказал, что на Эйфелевой башне установлен гигантский плакат с надписью: «До нового века осталось … дней».

– Поразительно! – сказала Марина.

– Да размер его впечатляет, конечно.

– Да не размер плаката, а размер невежества парижан. Ведь новый век начнется только с 1 января 2001 года.

Повисла пауза. Не только блондиночка, но и вся компания недоверчиво смотрела на Марину. Потом все наперебой начали ее убеждать, что этого не может быть.

– Как это двухтысячный год, такое число – и не двадцать первый век?

– Об этом пишут газеты!

– И телевиденье талдычит!

– Премию «Оскар» вручали последнюю в двадцатом веке.

– А сколько сект всяких конец света объявили!

– А фильм вышел – «Милленниум».

Марина пыталась их вразумить, напоминала натуральный счет, который проходят в первом классе, проводила аналогии с возрастом человека («если пошел двадцатый год, то третий десяток еще не настает»). Ни одна сторона не сдавалась. Олега в тот раз не было из-за срочной работы, и спросить было не у кого. Наконец в запальчивости Марина воскликнула:

– Да я готова поспорить на сто долларов, что новый век 1 января 2000 года не наступит!

– А я готов спорить, что наступит!

– И я!

– И я!

Марина оценивающе осмотрела компанию: «Почему бы и нет? Раз они все меня слушать не хотят…»

– Тогда – спорим, – и протянула руку.

– Брось, Маринка, разоришься!

– Боишься? Или денег жалко?

Это уже был вызов, и все восемь человек поспорили.

– Но как мы об этом узнаем? Из новогоднего поздравления?

– Нет, думаю, раньше. Скорее всего, будет официальное объявление для народа.

Через неделю Олег опять не появился, а все остальные упражнялись в остроумии по поводу пари. А потом Государственная палата мер и весов со всей определенностью сообщила, что наступающий 2000 год – последний год двадцатого века, а не начало двадцать первого. В ближайшую пятницу Марина собрала свой «урожай» в восемьсот долларов. Олег, узнав о споре, был в восторге:

– Ну, ты молодец! Здорово придумала! – он одобрительно похлопал ее по плечу. – Таких олухов надо было проучить. Жаль, что я не додумался в банке поспорить!

Марина испытала одновременно и гордость, и досаду. «По плечу похлопал! Он что, вообще меня, как женщину, не воспринимает? Ну, Князь, погоди!».

Приятели умели проигрывать, они поздравляли Марину. Кто-то поинтересовался:

– На что деньги потратишь? Имей в виду, с тебя причитается.

– Устрою собственный милленниум или конец света, – загадочно пошутила Марина. – Ладно, пожертвую немного «в пользу бедных». Кстати, давно мы в боулинг не ходили, там я пиво и поставлю.

Стали договариваться, оказалось, что всем некогда в декабре, две пятницы: 31 декабря и 7 января – отпадают, остановились на 14 – старый Новый год.

В то же вечер Марина позвонила Тане:

– Можно что-нибудь срочно сделать, чтобы избавиться от этой стрижки «не то мальчик – не то девочка»?

– Слава Богу! Наконец-то тебя проняло! Да ничего не делай, стрижка эта – универсальная. Просто перестань волосы гелем приглаживать, угнетать свое природное богатство. Немного взбей после мытья – и все. А если завить слегка, будешь, как Мерилин Монро, только потемнее.

Марина купила себе несколько новых вещей – от джинсов до купальника, – очень женственных, а также – водостойкие тени и тушь. Маша первая оценила и горячо одобрила новый облик сестры: «Пора выходить из тени». Родители, старательно не осуждавшие ее прежний вид, заметно обрадовались.

– Так гораздо лучше, – сказал папа с довольной улыбкой.

– Хочешь на день рожденья нарядное платье? – спросила мама.

– Спасибо? Это – прямо в точку! Очень хочу! – Марина расцеловала обоих.

Марина успела хорошо освоиться с новым имиджем, прежде чем встретилась с компанией. Обычно они собирались возле гардероба, ожидая, пока освободятся раздевалки. Когда Марина вошла в дверь, шестеро уже стояли в уголке, переговариваясь. Марину они узнали только, когда услышали «Привет! С новым годом!». Парни застыли. Оля окинула ее взглядом с головы до ног и с обратно: джинсы-стрейч, куртка-жакетик, золотистый джемпер, яркая помада, тени и тушь, невесть откуда взявшаяся пышная прическа, – и ее улыбку так перекосило, как будто все зубы заболели. Марина стояла, как на подиуме, гордо подняв голову, и сдержанно улыбалась. Потом остолбеневшие мужчины ожили, заулыбались, окружили ее и заговорили все разом:

– Эх, где были мои глаза!

– Вот это настоящий милленниум!

– И конец света!

– Что же ты, Марина, до сих пор маскировалась?

– Ну, разве ты не понял? Это – чтобы у вас сегодня челюсти поотвисали, – это подошел чуть припозднившийся Олег.

– Почему это «у вас», а не «у нас»?

– Потому что я восхищен, но не удивлен.

Олег просто успел оценить ситуацию и сделал вид, что всегда видел Марину именно такой. Но глаза его при этом как-то особенно блестели. А после бассейна, оживленно рассказывая про свою новую программу, он впервые подал ей дубленку, взял сумку и предупредительно открыл все двери.

Новый ли образ делал свое дело или то, что Марина изменилась внутренне, но когда Князь переключился на Машу, недостатка в мужском внимании у нее не было. Марина отбивала эти знаки, как теннисные мячики. А потом появился Андрей Краснов. Вернее, как у Нагибина, «настал»: «В ее жизни настал Андрей Краснов».

9

Утром встаю рано, все еще спят. Беру лыжи и выхожу за деревню. Какая красота. Ночью подморозило. Каждая веточка покрыта инеем. Лыжи легко катятся вдоль дороги. На душе радостно. Дорога поворачивает, и я вижу его. Какой у него красивый костюм. Мне как-то становится неловко в своей старой курточке с надвязанными рукавами. Он улыбается.

– Ну, кто встал раньше? И где Ваши хваленые горки?

– Там очень круто.

– А я не боюсь. Вызываю Вас на соревнование.

– Принимаю.

Он хорошо катается на лыжах. Я уже забыла про свою куртку, забыла кто он. Я смеюсь. Когда я так смеялась последний раз? Он совсем как мальчишка. Я падаю в снег, он заразительно хохочет. У него теплые руки. Мне жарко. Срываю ягоды калины.

– А мне?

Он подъезжает ко мне. Снимаю мокрую варежку, протягиваю ему на ладони ягоды. Его губы обжигают мою ладонь. Похоже, краснею. Он смотрит на меня.

– А кто дальше скатится с той горки? С проигравшего подарок. Конфеты. Вы любите сладкое?

Неловкость прошла. Забираемся на самую крутую горку. Я благополучно съезжаю, а он падает…

Ночью прижимаю к щеке ладонь, кажется, до сих пор чувствую его губы.

Приехала домой. Долго выбираю, в чем пойти завтра на работу. Хочу надеть под пиджак нарядную голубую блузку. Ее вышивала мама. На улице похолодало, замерзну в своей куртке, а под свитером блузка помнется. Какая разница, в чем я буду сидеть в своем уголке на работе? Надо надеть свитер. Еду в блузке. Приезжаю рано, чтобы успеть согреться до его прихода. Не досидев на больничном до конца, является Кавалерия. Почему-то не хочу, чтобы она сегодня приходила. Без пяти восемь. Что я так нервничаю? Встаю к шкафу, спиной чувствую его взгляд, когда он входит в приемную.

– С прошедшими праздниками Вас, девочки!

Он кладет на стол Кавалерии большую коробку конфет. Пьем чай. Кавалерия с Надеждой угощают меня конфетами, а я знаю, что эти конфеты он принес для меня. Мне страшно, а вдруг все узнают. Что узнают? Ничего ведь нет. Или есть?

Рабочие дни пролетают для меня очень быстро, выходные тянутся медленно, не могу дождаться понедельника. Зоя иногда вопросительно смотрит на меня, она о чем-то догадывается. Но молчит, ждет, когда я сама расскажу. А что рассказывать? Я стараюсь не смотреть на него. Он обращается со мной как со всеми. Но иногда очень редко, когда несколько минут мы бываем одни, я разрешаю себе посмотреть на него, чтобы поймать его ответный взгляд. Мне страшно и радостно. Вот дурочка, разве я могу ему понравиться? Что я себе напридумывала?

Кавалерия отпрашивается с работы после обеда. Приношу бумаги в его кабинет и оставляю свою папку на краешке стола. Вечером делаю вид, что собираюсь домой. Все уходят. Меня бьет мелкая дрожь. Вытаскиваю шпильки, волосы падают на спину, вхожу в кабинет. Он стоит, прислонившись к столу, рядом с моей папкой, смотрит на меня. Подхожу, протягиваю руку за папкой. Но почему мои руки легли ему на плечи? Жадно вдыхаю запах его кожи, как давно я этого хотела! Касаюсь его щеки. Он прижимает меня к себе, зарывается лицом в мои волосы.

– Наташа, моя, Наташа…Я, наверное, сошел с ума…

Не знаю, кто из нас больше сошел с ума. Ничего нет для меня больше в этом мире, только его руки и губы…

10

Андрей Краснов в конце мая разыскал ее по телефону редакции и предложил печататься в газете «Москва и москвичи», где он был главным редактором и совладельцем. Марина и не слышала о такой газете, но ей понравился приятный баритон, и она решила попробовать. Услышав адрес, она тем более обрадовалась: у метро «Юго-западная», недалеко от дома. Офис редакции оказался совсем крошечным: просто комната в переделанной квартире пополам с каким-то агентством. Дверь была распахнута, и Марина вошла без стука. Три стола, два компьютера, стеллажи с папками, все завалено бумагами. Двое мужчин стояли у стола и, переругиваясь, рылись в бумагах, а упитанная девушка с пулеметной скоростью стучала по клавишам и что-то отвечала в трубку, зажатую плечом.

– Здравствуйте! Я – Марина Белова, – сказала она громко.

Девушка что-то пробормотала, то ли – Марине, то ли – в телефон, а мужчины выпрямились и пристально посмотрели на вошедшую. «Одному – 25, другому – 30, наверное, это и есть редактор, потому что он в костюме», – определила Марина.

– Привет! Я – Игорь, – махнул рукой тот, что помоложе – коренастый круглоголовый брюнет, стриженный «ежиком», в джинсах и футболке.

Второй – высокий шатен с копной темно-русых волос и небольшой «чеховской» бородкой – тут же надел висевший на спинке стула серый пиджак. Поправив галстук, он вежливо представился:

– Здравствуйте, я – Андрей Краснов. Это я звонил в редакцию.

– Белова, Краснов – вы, часом, не родственники? – съехидничал Игорь.

«Как надоели эти однообразные шутки!» подумала Марина. В памяти всплыл армейский анекдот: «Иванов! Петров! Сидоров! Вы что, братья?» – и она выпалила:

– Нет, однофамильцы! – одновременно с Андреем. Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

С этого момента и началось их взаимопонимание, которое углублялось день ото дня. Андрей оказался старше Марины всего на пять лет, а не на десять, как она сначала подумала. Причина ошибки была не в его бороде и не в том, что он серьезно относился к жизни и имел свое дело (и не одно), а в грустном выражении глубоких серых глаз, словно они были старше своего хозяина.

Сейчас он был оживлен, в глазах блестели веселые искорки:

– Газета наша совсем новая, задумана как еженедельник для семейного чтения. Публика устала от негатива. Из Ваших статей можно сделать молодежную рубрику, только надо кое-что поправить, сделать живее, – сказал он, доставая папку с номерами «Альма матер».

Но Марина протянула ему диск со статьями, и Андрей стал их читать с экрана. Ему очень понравились ее авторские тексты без профессорских правок, с живой речью, молодежным сленгом. Он, конечно, лучше, чем профессор, разбирался в увлечениях молодежи. Читал он очень эмоционально. Иногда хмурился, при этом его широкие вразлет темные брови сходились в одну линию, иногда веселился, что-то зачитывал вслух, довольно музыкально промурлыкал песенку толкинистов: «Лети, лихой назгул, по небу черной пулью, возьми меня, назгул, в свою страну назгулью…» Марина с удивлением заметила, что он хвалил именно то, что ей казалось удачным, смеялся смешному, предлагал убрать слабые места. Прошел час, за работой они незаметно перешли на «ты».

– Беру все, – заявил Андрей. – Оплата – по выходу в печать. У тебя молодая семья есть?

Марина сначала не поняла вопрос:

– Что?! А – молодая семья, конечно, знаю парочку, поговорю. А парашютисты нужны?

– Нужны-нужны! Если еще что появится, приноси. Сейчас оформим аванс, как за цикл статей.

Марина была готова поверить даже на слово, но он тут же достал и заполнил бланки договора, подписал, шлепнул печать. Протянул ей бумаги, а сам достал из маленького сейфа и отсчитал деньги. Игорь что-то диктовал толстушке. Жалея, что время пролетело так быстро, Марина вчитывалась в каждую буковку договора, потом расписалась. Андрей наблюдал за ней, она чувствовала его взгляд, как солнечное тепло.

– Удивительно, в одном человеке – интеллект и женственность. Кстати, что ты делаешь сегодня вечером?

Пряча в сумочку свой первый настоящий гонорар (в университете с ней расплачивались половиной ставки лаборанта), Марина ответила:

– Я занята, – и подумала: «А вдруг больше не спросит?»

– Ноль – один, – улыбнулся он. – Попробуем иначе: можно тебя проводить до остановки?

–

Один – один, – улыбнулась она в ответ.

В тот день они незаметно дошли до следующей остановки, беседуя о том, о сем и договорились, что Андрей позвонит, как только выйдет первая статья. Он позвонил через три дня, предложил заехать за ней, но пришлось отложить встречу, так как Марина готовилась к экзамену. По этому поводу немного поговорили о литературе, пока Маша не показала Марине на часы. Оказалось, прошло сорок минут! Назавтра она приехала в редакцию сразу из Университета и не с пустыми руками: недорогие пирожные, баночка кофе, апельсины. Едва поздоровавшись, Марина схватила газету из пачки на столе, нетерпеливо пролистала, нашла свою статью и углубилась в чтение.

В связи с наступлением летнего сезона, Андрей взял статью о майском байдарочном походе на Урале. Напечатанный под броским заголовком «Оверкиль в ледяной воде» текст показался Марине совершенно новым. Она с удовлетворением замечала, что «автор неплохо раскрыл тему», что некоторые места очень удачны, более того – захватывающе интересны. «В каньоне нет полутонов: каски и жилеты – красные, пена воды – белая, мокрые скалы – черные, щель неба – пронзительно синяя»… «Ледяная вода не холодит, а обжигает»…. «Все происходит так стремительно, что страха нет, он не успевает за событиями»… «Мне, как первобытному человеку, огонь костра кажется добрым божеством, дающим свет, тепло, пищу и общение»… «Песни, которые в городских условиях показались бы мне монотонными, здесь в кругу людей у костра под звездным небом звучат откровением»… «С окончанием похода связь туристов не обрывается, каждый помнит о другом: «Я с ним ходил». Этой особой печатью отмечены отношения туристов-походников, как знаком доверия»…

Но тут вмешался Игорь:

– Потом полюбуешься, сначала – «прописка». Знаешь, что это такое?

– Нет, – испуганно проблеяла она, сделав большие глаза. – Это вроде посвящения в первокурсники?

– Темнота! Не будем мы тебя водой поливать. Это – угощение с первой получки. Лети мухой!

– Ну, во-первых, получки не было, был аванс, – совсем другим тоном уточнила Марина. – А во-вторых, держи, вымогатель! – и гордо протянула свой пакет.

Игорь принял его, заглянул и сказал:

– Наш человек! Ну, если так, тогда – прошу к столу!

Кухня оказалась совсем домашней, почти с таким же, как у Белых, гарнитуром. За столом Марина наконец узнала, что девушку зовут Ульянка. Она нимало не смущалась своей полнотой, а сразу заявила: «Игорь, подвинь коробочку поближе, надо выбрать слабину в талии». Одета она была очень оригинально в фольклорном стиле: просторный голубой сарафан с широкой цветочной каймой скрывал всю фигуру, открывая красивые округлые плечи и шею. Приглядевшись, Марина заметила тщательно сделанный макияж. А еще через пять минут общения обнаружила, что под невзрачной внешностью (толстые щеки, бесцветные рыбьи глаза, сероватые негустые волосы) скрывается потрясающе интересный внутренне человек: добрый, умный, разносторонний, с хорошим чувством юмора. Ее полнота оказалась следствием нарушения обмена веществ, она безуспешно лечилась, но не теряла оптимизма: «Я из себя еще топ-модель сделаю».

Марина чувствовала себя именинницей, особенно приятным было внимание Андрея. Опять несколько раз они думали и говорили одинаково.

Из разговора за кофе Марина узнала, что Игорь и Ульянка – не просто сотрудники, но и совладельцы газеты. Игорь с Андреем вместе учились в Плехановском, а Ульянка с ним работала в каком-то банке. Вся троица зарабатывала деньги «на стороне», а газета была для них чем-то вроде клуба по интересам, и пока что приносила одни убытки. Только последний номер – это был крупный успех – оказался с нулевым балансом. Ульянка и Игорь перекидывались ехидными шуточками так, что Марина сразу заподозрила их глубокую симпатию. Когда угощение прикончили, Игорь быстренько подхватился: