Неназванному адресату

Старинных стульев стан резной

И шкаф, где царственные книги,

С седых хранящие времен

Прикосновения великих,

Вещей и мыслей тесный круг.

Покровы ночи полусонной

И бой часов! О, этот звук

Так схож со звоном колокольным!

Там, в лабиринтах часовых,

В пыли раздробленных мгновений,

Течет особенная жизнь,

Творится в вечных муках время;

И смотрит уходящий век

С фотографических портретов,

И за окном искрится снег

В лучах искусственного света,

И чайник весело кипит,

Бодрящее готовя зелье…

О, что еще в себе таит

Музыковедческая келья?

Идет беседа не спеша.

Неловкий сон мешает взоры,

Но просыпается душа:

Она согрета разговором.

«А представьте, что Вы начертаете стих

на кленовом листе:

я ему подберу обрамление!»

Ароматом заката повеет от них –

От листа и от стихотворения.

До кленовых полотен еще

я не выросла – так,

Чтобы голос звучал

сообразно древесному шуму.

И какие слова подобрать,

и какую мне выразить думу,

Чтоб не стали потом Вы меня укорять?

Для меня этот вечер

сегодня печалью окрашен:

Завтра мне уходить

под тяжелый шершавый замок,

Долго-долго не слышать часов,

как со сказочных башен

Возвещающих полночь.

И будет мой мир одинок.

Вот кленовый Ваш лист!

И на Память его – забирайте!

Жду грядущих (обещанных!)

радостных встреч!

Но и в текстовых буднях

порою меня вспоминайте…

И простите – за все,

что уже не сумела сберечь…

И новый день не так суров,

И сердцу не нужна аптека…

Меня за что-то любит Бог,

Послав и Храм, и Человека.

И мирен дух, хотя вчера

С собой искала пониманья…

Бог возлюбил меня за то,

Что тоже я Его созданье.

Иду опять в обитель городскую.

Наполнен воздух ароматом чайным.

… А я цветы шиповника целую,

Пока меня никто не замечает.

Иду дышать свободой и любовью.

Спешу смотреть, как солнце красит крыши.

Пою о новой и блаженной доле,

Пока меня никто не слышит.

Афонская – прибежище убогих,

Казанская – Заступница! – отрада.

… А я слежу, как сходятся дороги

Во глубине кладбищенского сада.

Угрюмый вечер голову седую

Над старою оградою склоняет.

…А я цветы шиповника целую

И слез своих от счастья не скрываю.

Запахло травою на Марсовом поле, –

Вот самое время побыть молчаливой.

А помните, шли мы: и красно, и долго

Спускалось светило на грани залива.

Полоскою красной дарило и грело,

И спать уходило полоскою темной

За острова дальнего хрупкое тело,

Где чайкам внимают холодные волны.

Здесь руки мои на ветру холодеют…

Здесь камни полны человеческих взоров,

Почти над волнами шиповник алеет,

В кустарниках тянутся узкие тропы.

Под сень камышовую – скрыться от ветра!

Ведь маленькой птичке легко простудиться…

Вы верите тоже, что души бессмертны?

А грани залива могли мне присниться?

Я жду, когда мой Город

Войдет в стихи и строфы.

Мудрый ворон

Крылом своим и благолепным словом,

Которое к лицу

Мосту, скульптуре, портику, дворцу,

Их осенит.

К своей Голгофе,

Ко своему терновому венцу