Необычайная кончина Кинкаса Сгинь Вода

VIII

К концу дня, когда в городе зажигались огни, а люди возвращались с работы, четверо самых близких приятелей Кинкаса Сгинь Вода - Курио, Прилизанный Негр, Капрал Мартин и Ветрогон - шагали вниз по Ладейре-до-Табуан, к дому покойного. Из любви к правде следует отметить, что в это время они еще не были пьяны. Конечно, взволнованные полученным известием, они слегка хлебнули, однако красные глаза, запинающаяся речь и нетвердая походка были, без всякого сомнения, последствиями тяжких страданий и обильно пролитых слез. Может ли не помутиться в голове, если умер старый друг, верный товарищ, самый заядлый бродяга во всей Баие? Что же касается бутылки, которая якобы была спрятана под рубашкой у Капрала Мартина, то это ведь не доказано.

В сумеречный час, час таинственного приближения ночи, покойник, как казалось Ванде, выглядел немного усталым. Да и было отчего: весь день он смеялся, бормотал ругательства, строил гримасы. Он не унялся, даже когда Леонардо и дядя Эдуардо пришли сменить Ванду. Она слышала, как он обзывал Леонардо ничтожеством и насмехался над Эдуарде. Но когда над городом сгустились вечерние тени, Кинкас начал беспокоиться. Он словно чего-то ждал. Ванда, чтобы забыться и отвлечься, оживленно разговаривала с мужем, дядей и тетушкой Марокас, стараясь не смотреть на покойника. Ей хотелось скорее вернуться домой, отдохнуть, принять снотворное. Почему это Кинкас все водит глазами, будто смотрит то на окно, то на дверь?

Четверо приятелей узнали о смерти Кинкаса не все сразу. Сначала новость дошла до Курио. Этот человек применял свои многочисленные таланты в лавках на Байша-до-Сапатейро, где работал зазывалой. Надев поношенный фрак и нарумянив лицо, он становился в дверях лавки и за ничтожное вознаграждение прославлял дешевизну и высокое качество товаров - он привлекал внимание прохожих, бойко выкрикивая остроты, приглашал их зайти во что бы то ни стало, чуть ли не затаскивал силой. Время от времени, когда его донимала жажда - ведь от такой работы пересыхает в горле, - он забегал в соседнюю таверну и опрокидывал стаканчик для улучшения звучности голоса. Во время одного из таких посещений его и настигло известие о смерти Кинкаса. Курио лишился речи, словно кто хватил его кулаком под ложечку. Повесив голову, возвратился он в лавку и предупредил хозяина, чтобы тот не рассчитывал на него больше в этот день. Курио был еще молод; радости и печали глубоко потрясали его юную душу. Он не мог страдать в одиночку и нуждался в поддержке друзей. Он жаждал очутиться поскорее в своей компании.

Под откосом, в том месте, где по субботам причаливали рыбачьи лодки, прибывавшие на вечерний базар на Агуа-дос-Менинос, всегда собиралось много народу. Многолюдно бывало и на площади Семи Ворот, и на улице Свободы, где постоянно толпились любители капоэйры^[8] - моряки, рыночные торговцы, шаманы, мошенники. Здесь болтали, заключали всякого рода сделки, резались в карты, ловили при свете луны рыбу и устраивали веселые попойки. В этих местах у Кинкаса Сгинь Вода было немало поклонников и приятелей, но с этими четырьмя - Курио, Прилизанным Негром, Ветрогоном и Капралом. Мартином - он почти не разлучался. Много лет подряд они ежедневно встречались и проводили вместе все вечера. Иногда у них бывали деньги, иногда приходилось туго; случалось, они объедались, случалось, умирали с голоду, но выпивку всегда делили поровну и держались вместе - в дни веселья и в дни печали. Только теперь Курио понял, как крепко они были связаны друг с другом. Смерть Кинкаса представлялась ему чем-то вроде ампутации - как будто ему отрезали руку, ногу или выкололи глаз.

Тот самый "глаз сердца", о котором говорила сеньора, Мать бога^[9], а уж мудрее ее вряд ли сыскать. Курио решил, что надо им всем вместе пойти попрощаться с Кинкасом.

Он отправился на поиски Прилизанного Негра. Конечно, тот сейчас на площади Семи Ворот помогает знакомым маклерам "жого до бишо"^[10], чтобы раздобыть пару монет на вечернюю выпивку. Росту в Прилизанном Негре чуть ли не два метра; когда он расправит плечи, то похож на монумент - такой он огромный и сильный. И если разозлится, никто с ним не справится. К счастью, злится он редко. Прилизанный Негр - человек веселый и добродушный.

Как и рассчитывал Курио, Негр оказался на площади Семи Ворот. Он сидел на тротуаре возле рынка и всхлипывал, держа в руке бутылку. Вокруг стояло несколько человек, деливших с ним его горе и его кашасу. Они хором аккомпанировали воплям и вздохам Негра. Увидав эту сцену, Курио понял, что Негр уже знает о несчастье. Тот отхлебнул из бутылки, отер слезу и отчаянно завыл:

– Скончался отец наш...

– Отец наш... - простонали окружающие.

Бутылка-утешительница ходила по рукам, но все обильнее текли слезы из глаз Негра и все острее становились его страдания.

– Умер хороший человек...

– Хороший человек...

Время от времени кто-нибудь присоединялся к толпе, зачастую даже не зная, в чем дело. Прилизанный Негр протягивал ему бутылку и вновь испускал дикий вопль:

– Он был добрый...

– Добрый... - повторяли все, за исключением вновь прибывшего, не понимавшего, почему его бесплатно поят кашасой и чем вызваны столь горестные завывания.

– А ты что молчишь, несчастный? - Прилизанный Негр, не вставая, протягивал могучую руку и, сверкая глазами, встряхивал новичка. - Может, ты думаешь, он был плохой?

Кто-нибудь спешил объяснить, пока дело не приняло дурной оборот:

– Умер Кинкас Сгинь Вода.

– Кинкас?.. Он был добрый, - говорил новый член хора, то ли по убеждению, то ли со .страху.

– Еще бутылку! - рыдая, требовал Прилизанный Негр.

Какой-нибудь мальчишка тотчас вскакивал и мчался в соседнюю таверну:

– Прилизанный хочет еще бутылку.

Курио издали наблюдал за этой сценой. Известие опередило его. Увидав Курио, Негр простер руки к небу, издал еще один страшный крик и поднялся:

– Курио, братец, умер отец наш..

– Отец наш... - повторил хор.

– Заткнитесь вы, болваны! Дайте мне обнять моего братишку Курио.

Нет на свете людей более вежливых, чем баиянские бродяги. Хоть они и бедны на редкость, но зато на редкость цивилизованны. Поэтому "болваны" тотчас же "заткнулись". Полы фрака Курио развевались по вет:

ру, по его нарумяненному лицу текли слезы. Горько рыдая, он трижды обнялся с Прилизанным Негром и, ища утешения, отпил из новой бутылки. Негр же был безутешен:

– Погас светильник...

– Светильник...

Курио предложил:

– Найдем остальных и пойдем к нему.

Капрал Мартин мог находиться только в трех или четырех местах: либо он спал у Кармелы, еще не придя в себя после вчерашней попойки, либо сидел на откосе и болтал с приятелями, либо играл на базаре Агуа-дос-Менинос. С тех самых пор, как лет пятнадцать назад Капрал Мартин покинул армию, он занимался только любовью, разговорами с друзьями и игрой. Его никогда не видели за каким-нибудь иным делом, женщины и дураки давали ему вполне достаточно средств на жизнь. Работать для человека, носившего когда-то военный мундир, было бы, по мнению Капрала Мартина, просто унизительно. Красота, величественная осанка и ловкость в карточной игре завоевали ему популярность, не говоря уж о том, что он прекрасно играл на гитаре.

Капрал совершенствовал свои многообразные способности большей частью на базаре Агуа-дос-Менинос.

Он передергивал карты с поразительным искусством, чем доставлял высокое наслаждение шоферам автобусов и грузовиков, а также способствовал воспитанию двух мальчишек, которые начинали под его руководством практическое знакомство с жизнью. Кроме того, он часто помогал рыночным торговцам спускать деньги, нажитые ими за день. Таким образом, как мы видим, его деятельность заслуживала всяческих похвал. И довольно трудно понять, почему один из торговцев без всякого восторга смотрел, как Мартин виртуозно мечет банк, и даже пробормотал сквозь зубы, что "такое везение пахнет жульничеством". Капрал Мартин поднял на клеветника невинные голубые глаза. Он протянул торговцу колоду - пусть мечет сам, если ему угодно и если он обладает достаточным умением. Что же касается его, Капрала Мартина, то он предпочитает просто пойти ва-банк, выиграть и разорить банкомета дочиста. И он не допускает сомнений в своей честности.

Как бывший военный, он особенно чувствителен ко всякого рода намекам, подрывающим его репутацию порядочного человека. Его щепетильность в этом вопросе настолько велика, что в случае новой провокации он будет вынужден набить кое-кому морду. Воодушевление ребятишек росло, шоферы в волнении потирали руки. Что может быть приятней неожиданного бесплатного зрелища доброй потасовки? Но именно в этот момент, когда все радостно ожидали начала драки, появились Курио и Прилизанный Негр с печальным известием и бутылкой, на дне которой, впрочем, оставалось совсем немного. Еще издали они закричали:

– Он умер! Умер!

Капрал Мартин взглянул на них, опытным глазом безошибочно измерил содержимое бутылки и сказал окружающим:

– Случилось что-то необычайное, они выпили уже целую бутылку. Или Прилизанный Негр выиграл в "жого до бишо", или у Курио помолвка.

Курио, неисправимый романтик, постоянно падал жертвой безумной страсти и устраивал помолвки.

Каждая помолвка соответствующим образом отмечалась, но обычно сватовство, начатое столь весело, кончалось весьма скоро, жених впадал в меланхолию и погружался в философские размышления.

– Кто-то умер... - сказал один из шоферов.

Капрал Мартин напряг слух.

– Он умер! Умер!

Два приятеля приблизились, шатаясь под тяжестью переживаний. Они прошли от площади Семи Ворот до базара Агуа-дос-Менинос, мимо откоса, где пристают рыбачьи лодки, мимо дома Кармелы и всюду сообщали печальную новость. Узнав о кончине Кинкаса, каждый считал своим долгом откупорить бутылку. Разве виноваты они, вестники смерти и горя, в том, что столько народу встретилось им на пути и что столько друзей и знакомых было у Кинкаса? В этот день в Баие начали пить гораздо раньше обычного. И всюду, где узнавали о смерти Кинкаса, потребление кашасы резко возрастало. Ничего удивительного, не каждый же день умирает Кинкас Сгинь Вода.

Забыв о драке, Капрал Мартин, держа колоду в руке, внимательно всматривался в лица друзей. Они плакали - это было ясно. Послышался сдавленный голос Прилизанного Негра:

– Умер отец наш...

– Господи боже, уж не губернатор ли? - спросил один из мальчишек, имевший склонность к юмору..

Негр поднял руку, и мальчишка полетел на землю.

Все поняли, что произошло нечто серьезное. Курио, подняв бутылку, объявил:

– Умер Кинкас Сгинь Вода!

Колода выпала из руки Мартина. Злобный торговец увидел подтверждение худших своих подозрений: карты рассыпались, тузы и дамы имелись в колоде в чрезмерно большом количестве. Но, услыхав имя Кинкаса, торговец понял, что теперь не до споров. Капрал Мартин взял у Курио бутылку, выпил все до дна и отбросил ее в сторону. Долго стоял он молча и смотрел на базар, на снующих людей, на улицу с ползущими по ней грузовиками и автобусами, на бухту с рыбачьими лодками... Внезапное ощущение пустоты охватило его, он ничего не слышал, даже птичек, распевавших в клетках в соседней лавке.

Мартин был не из тех, кто плачет: военным людям плакать не положено, даже если они в отставке. Он сощурился, в его голосе не слышалось больше никакого бахвальства, он стал почти детским:

– Как же это могло случиться?

Он подобрал карты и пошел вслед за приятелями.

Теперь осталось найти Ветрогона. Этот не имел определенного местопребывания, только по четвергам и воскресеньям его наверняка можно было найти на улице Свободы, где он неизменно принимал участие в капозйре. Ветрогон занимался ловлей мышей и лягушек и продавал их в лаборатории для медицинских исследований и научных опытов. Поэтому к нему относились с большим уважением и высоко ценили его суждения.

Ведь он тоже был немного ученым, он беседовал с докторами и знал всякие непонятные слова.

Проходив по городу немалое время и выпив порядочное количество кашасы, друзья наконец наткнулись на Ветрогона, который шел, запахнувшись в свой широкий пиджак, как будто ему было холодно, и что-то бормотал про себя. Он уже знал новость и тоже искал друзей. Увидав их, он сунул руку в карман (за платком, чтобы утереть слезы, подумал Курио). Но Ветрогон извлек из глубины кармана маленькую зеленую лягушку, блестящую, словно изумруд.

– Я спрятал ее для Кинкаса. Никогда не встречал такой красивой.