КНИГА ТРЕТЬЯ ОСТРОВ
Глава первая Уступка
На этом для Селии история заканчивалась.
Все, что было потом, ей казалось неважным. Было разбирательство в магистратном суде: из реки ее вытащил молодой кокни, магистратный судья сделал ей внушение, появились в прессе заметки; раздражение Дермота, преданность мисс Худ, — Селии, которая, сидя в кровати, рассказывала мне обо всем этом, это казалось неважным и призрачным, словно извлеченным из сна.
Еще об одной попытке покончить с собой она и не помышляла.
Она признала, что поступила безнравственно. Она попыталась сделать то, в чем обвиняла Дермота, — попыталась бросить Джуди.
— Я чувствовала, — сказала она, — что могла загладить свою вину, лишь живя ради Джуди, о себе же не думать больше никогда… Мне было так стыдно…
Она, мисс Худ и Джуди уехали в Швейцарию.
Дермот написал ей туда, вложив в письмо то, что нужно было для оформления развода.
Какое-то время она с этим ничего не делала.
— Понимаете, слишком я была растеряна, — сказала она. — Раз он просит, значит надо это выполнить, только бы меня оставили в покое… Я боялась… боялась, что со мной еще что-нибудь случится. Я боюсь с тех самых пор как…
В общем я не знала, как быть… Дермот считал, что я ничего не делаю в отместку ему… Это не так. Я обещала Джуди, что не отпущу ее отца… И вот готова была уступить, только потому, что отвратительно трусила… мне так хотелось… о, как мне хотелось… чтобы они с Марджори объединились — тогда бы я смогла развестись с ними… Я могла бы тогда сказать Джуди: «У меня не было другого выхода»… Дермот написал мне, что как считают все его друзья, вела я себя позорно… все его друзья… те же самые слова!
Я затаилась… я просто хотела отдохнуть… где-нибудь, чтобы мне было спокойно… где бы Дермот не мог добраться до меня. Я была в ужасе, что вот он опять появится и начнет беситься… на меня… но нельзя уступать только потому, что тебя запугали. Это непорядочно. Я трусиха, я знаю — я всегда была трусихой… я ненавижу шум и скандалы все, что угодно, только бы меня оставили в покое… Но я не уступаю, потому что боюсь. Я держалась до конца…
В Швейцарии я снова окрепла… Невозможно передать, как это замечательно. Не плакать всякий раз, как надо подниматься в гору. Не испытывать тошноты при виде пищи. И прошли те жуткие невралгические боли в голове. Душевная боль и физические страдания — когда это бывает сразу вместе, — человеку не по силам… Можно вытерпеть либо то, либо другое, но не то и другое вместе…
Когда я снова почувствовала себя совсем здоровой, я вернулась в Англию. Написала Дермоту. Сказала, что в разводы не верю… А верю (хотя, может, сам он это считает старомодным и неправильным) в то, что надо сохранять семью и терпеть ради детей. Нередко слышишь, писала я, что детям лучше, если родители, которые друг с другом не ладят, расстаются. По-моему, писала я, это неправильно. Детям нужны родители — оба родителя — потому что это их родная плоть и кровь… ссоры и пререкания вовсе не имеют для детей такого значения, как думают взрослые, — возможно это даже им на пользу. Учит их жизни… В моей семье было слишком много счастья. И выросла я дурочкой… Я написала также, что мы с ним никогда не ссорились. Всегда ладили…
«Не думаю, — писала я, что любовным интрижкам на стороне стоит придавать большое значение»… Он может быть вполне свободен — главное, чтобы он был добр к Джуди, был хорошим ей отцом. И я написала ему снова что знаю: он для Джуди значит куда больше, чем я буду когда-либо значить. Я ей нужна физически — как маленькому зверьку, когда он бывает болен, а вот духовная связь у нее с ним.
Если он вернется, писала я, то не услышит от меня ни слова упрека. Почему бы нам не проявить друг к другу доброту, раз оба мы так настрадались, спрашивала я.
Выбор за ним, писала я, но пусть не забывает, что разводиться я не хочу и не верю в развод, и что если он выберет развод, то вся ответственность падет на него.
В ответ он прислал новые доказательства необходимости развода…
— Я развелась с ним…
Это был кошмар, — этот развод…
Стоять перед кучей людей… отвечать на вопросы… на вопросы очень интимного характера… про горничных…
Я ненавидела все это. Меня от этого тошнило.
Наверно, легче уж быть разведенной. Тогда не придется стоять там…
Словом, как видите, я уступила. Дермот своего добился. С таким же успехом я могла бы уступить и в самом начале и избавить себя от массы огорчений и страданий…
Не знаю, радоваться ли мне, что не уступила раньше, или нет…
И не знаю, почему я всё же уступила — потому, что устала и хотела покоя, или потому, что убедилась: это единственное, что стоит сделать, или потому, что все-таки хотела уступить Дермоту…
Иногда мне кажется, что из-за последнего…
Вот почему я с тех пор всегда чувствую себя виноватой, когда Джуди смотрит на меня…
Ведь получалось так, что я предала Джуди ради Дермота.
Глава вторая Размышления
Дермот женился на Марджори Коннелл через несколько дней после того, как суд вынес окончательное решение.
Я полюбопытствовал, как относилась Селия к сопернице. Она так мало рассказывала о ней, как будто той и не было. Она не стала говорить, будто слабовольного Дермота совратили с пути, хотя именно на это обманутые жены чаще всего и ссылаются.
Селия ответила на мой вопрос сразу же и честно.
— Не думаю, что его сбили с пути истинного. Марджори? Что я думала о ней? Не помню… Это казалось не важным. Важно было то, что происходило с Дермотом и со мной, а не с Марджори. Его бесчеловечное отношение ко мне — вот чего я не могла пережить…
И в этом, мне кажется, я вижу то, что сама Селия увидеть не сможет. Она с нежностью относилась к собственным страданиям. Если бы к шапочке Дермота, когда он был ребенком пришпилили бабочку, он бы не расстроился. Он бы твердо решил, что бабочке это нравится!
Именно так он относился и к Селии. Он любил Селию, но хотел иметь рядом Марджори. Он был по существу высоконравственным молодым человеком. Чтобы жениться на Марджори, ему надо было избавиться от Селии. Но поскольку он любил Селию, он хотел, чтобы эта его идея и ей пришлась по душе. Когда Селия воспротивилась, он разозлился. И оттого, что ему было плохо, когда он обижал ее, он обижал ее еще сильнее — с совершенно ненужной безжалостностью… Я могу понять это, я почти могу посочувствовать…
Допусти он мысль, что он жесток по отношению к Селии, он бы так себя вести не смог… Как многие другие безжалостно честные мужчины, он не был честен по отношению к самому себе. Он считал себя лучше, чем был на самом деле…
Он хотел быть с Марджори и должен был ее получить. Он всегда добивался того, чего хотел, и жизнь с Селией его в этом смысле лучше не сделала.
В Селии, я думаю, он любил ее красоту и только…
Она же полюбила его крепко и навсегда. Он был, как она однажды выразилась, у нее в крови…
И она цеплялась за него. А Дермот не переносил, когда за него цеплялись. В Селии было мало огня, а женщина, в которой мало огня, с мужчиной не справится.
Вот в Мириам сидел бес. Несмотря на всю ее любовь к Джону, мне не верится, что ему всегда было с ней легко. Она обожала его, но и терзала. А в мужчине сидит зверь, которому нравится, когда ему идут наперекор.
У Мириам было то, чего не хватало Селии. То, что грубо можно было бы назвать, наверное, нахальной смелостью.
Когда Селия начала противиться Дермоту, было уже поздно…
Она сама признает, что о Дермоте стала думать по-другому теперь, когда ее больше не сбивала с толку его неожиданно проявившаяся жестокость.
— Сначала, — говорит она, — выглядело так, будто я всегда его любила и делала все, как он хотел, а потом, когда он мне впервые в самом деле понадобился, когда у меня было горе, он повернулся и нанес мне удар в спину. Сказано это, наверное, несколько газетным языком, но я выразила то, что чувствовала… Есть в Библии слова, которые передают это в точности. — Селия помолчала и процитировала: — «Ибо не враг поносит меня — это я перенес бы; не ненавистник мой величается надо мною, — от него я укрылся бы; который был для меня то же, что я — друг мой и близкий мой». Как раз это-то и обижало. «Друг мой и близкий мой».
Если Дермот мог быть изменником, значит, кто угодно может изменить. Все в мире стало ненадежным. Я больше никому и ничему не верила…
Это так страшно. Вы понятия не имеете, как это страшно. Ни на кого нигде нельзя положиться.
Понимаете… куда ни посмотришь, всюду Стрелец…
Но вообще-то это была моя ошибка: чересчур я верила Дермоту. Так сильно никому нельзя верить. Это неразумно.
Все эти годы, пока Джуди росла, у меня было время подумать… Я много чего передумала… И поняла: вся беда в том, что я была глупа… Глупа и самонадеянна!
Я любила Дермота — и не удержала его. Мне следовало понять, что он любит и чего он хочет, и стать такой… Мне следовало понять (как он сам говорил), что ему «нужна перемена»… Мама просила меня не уезжать и не оставлять его одного… Я его одного оставила. Я так была самоуверенна — никогда даже и мысли не допускала, что такое может случиться. Я была в полной уверенности, что я тот человек, которого он любит и будет всегда любить. Неразумно чересчур доверять людям — я уже говорила об этом, неразумно подвергать их слишком большим испытаниям, водружать их на пьедестал только потому, что тебе нравится их там видеть. Я никогда достаточно ясно не понимала Дермота… А могла бы… если бы не была такой самонадеянной и не считала: то что случается с другими женщинами, никогда не случится со мной… Я была глупой.
Поэтому я и не виню теперь Дермота — такой уж он человек. Мне надо было это знать и быть начеку и не быть такой самоуверенной и самодовольной. Если что-то тебе дороже всего на свете, надо быть умнее… Я не была…
Совсем обычная история. Теперь я это знаю. Нужно только газеты читать — особенно воскресные, которые любят писать о таких вещах. О женщинах, которые суют голову в духовку — или глотают снотворное в огромных дозах. Так жизнь устроена… в ней много жестокости и боли — из-за людской глупости.
Я была глупа. И жила в придуманном мире. Да, глупа.
Глава третья
Бегство
1.
— А потом, — спросил я Селию, — что вы делали потом? Это же давно было.
— Да, десять лет назад. Я путешествовала. Побывала в тех местах, которые мне хотелось посмотреть. Завела много друзей. Были у меня и авантюры. По-моему, право же я немало поразвлекалась.
Она говорила об этом не очень уверенно.
— У Джуди, естественно, бывали каникулы. Я всегда чувствовала себя виноватой перед ней… И я думаю, она знала, что я это чувствовала. Она никогда ничего не говорила, но я думаю, в душе винила меня за потерю отца… И в этом она, конечно, была права. Она сказала однажды: «Ты папочке не нравилась. А меня он любил». Я подвела ее. Мать все должна делать, чтобы отец ребенка ее любил. Это входит в ее обязанности. Я не справилась. Иной раз, сама того не понимая, Джуди задевала меня за живое, но она помогла мне прозреть. Без обиняков выкладывала все, что думала.
Не знаю, как получилось у меня с Джуди, — провалилась я или преуспела. Не знаю, любит она меня или нет. Вещами материальными я ее обеспечила. Но не могла дать другого — того, что мне казалось важным: ей это было не нужно. Я сделала лишь одно. Поскольку я любила ее, я оставила ее в покое. Я не пыталась навязывать ей свои взгляды и убеждения. Я просто пыталась дать ей почувствовать, что я рядом, если я ей понадоблюсь. Но я ей была не нужна. Такой человек, как я, ни к чему, такой как она, — разве что, как я уже говорила, в вещах материальных… Я люблю ее, как я любила и Дермота, но я ее не понимаю. Я постаралась не идти у нее на поводу из трусости… Была ли я ей когда-нибудь полезна, — этого я не узнаю… Я надеюсь, что была — очень надеюсь… Я так люблю ее…
— А где она теперь?
— Вышла замуж. Поэтому я и приехала сюда. Я не была раньше свободна, надо было заботиться о Джуди. Она вышла замуж в восемнадцать лет. Он очень приятный человек, старше нее — честный, добрый, состоятельный, все в нем есть, что я могла бы пожелать. Я хотела, чтобы она подождала, чтобы имела время убедиться, но она ждать не стала. Нельзя бороться с такими людьми, как она и Дермот. Им обязательно надо на своем настоять. И потом: как можно решать за другого? Можно ведь покалечить жизнь, думая, что помогаешь. Вмешиваться нельзя…
Она уехала в Восточную Африку. Время от времени шлет коротенькие счастливые письма. Такие же, как бывало писал Дермот, — одни факты и ничего больше, но все равно понять можно, что все в порядке.
2.
— И тогда, — спросил я, — вы приехали сюда. Зачем?
Она ответила не спеша:
— Не знаю, смогу ли объяснить так, чтобы вы поняли… Мне запали в душу слова, сказанные как-то одним человеком. Он немного знал от меня о том, что произошло. Он был человек отзывчивый. Он спросил: «Как вы собираетесь жить дальше? Вы же еще так молоды». Я ответила, что есть Джуди, что я путешествую, что осматриваю города и памятники.
Он сказал: «Одним этим вам не прожить. Вам надо завести любовника или любовников. Решите сами, что вам больше подойдет.
Слова его меня напугали, так как я знала, что он прав…
Люди заурядные, ни над чем особенно не задумывающиеся, говорили мне: «Дорогая, вы опять выйдете замуж — за какого-нибудь хорошего человека, с которым забудете о всех своих невзгодах».
Замуж? Даже мысль об этом вселяла в меня ужас. Только муж может тебя очень больно обидеть — никто так, как он…
С мужчинами я не собиралась иметь ничего общего, никогда…
Но тот молодой человек меня напугал… Я же была еще не старуха… во всяком случае, не такая уж старая…
А почему бы не завести себе любовника? Любовник — это не так страшно как муж: от любовника так не зависят как от мужа; мелочи общего быта — вот что привязывает к мужу и разрывает на куски, когда вы расстаетесь… А с любовником просто случайные встречи — твоя повседневная жизнь остается только твоей…
Так любовник, или любовники…
Лучше любовники. С любовниками… ты будешь… почти в безопасности!
Но я надеялась, что до этого дело не дойдет. Я питала надежду, что научусь жить одна. Я пыталась.
Некоторое время она молчала.
— Я пыталась, — повторила она. Как много скрывалось за этими двумя словами.
— Ну и? — сказал я наконец.
Она медленно заговорила:
— Джуди было пятнадцать лет, когда я встретила одного человека… Он, пожалуй, напоминал Питера Мейтланда… Добрый, не слишком умный. Любил меня…
Говорил, что мне нужна ласка. Он был очень добр ко мне. Его жена умерла при родах первенца. Потом и ребенок умер. Так, что, как видите, он был тоже несчастен. Он понимал, каково быть несчастным.
Нам было хорошо друг с другом… Вкусы наши совпадали. И я нравилась ему такая, как я есть. Я могла, к примеру, сказать, что мне хорошо, и чем-то восторгаться, и он не думал при этом, что я веду себя глупо… Он был — я понимаю, это странно звучит, — но был для меня чем-то вроде матери. Матери, а не отца! Он был такой ласковый…
В голосе Селии зазвучала нежность. Лицо стало как у ребенка — счастливым, довольным…
— Ну и?
— Он хотел жениться на мне. Я ему отказала. Сказала, что никогда ни за кого не выйду. Не хватит духу. И он понял и это…
То было три года назад. Он был мне другом — замечательным другом… На него всегда можно было положиться. Я чувствовала себя любимой… Дивное чувство…
После свадьбы Джуди он снова просил моей руки. Сказал, что ему кажется, я могу теперь ему довериться. Он хочет заботиться обо мне. Сказал, что мы уедем домой — ко мне домой. Все эти годы дом стоял забитый, под присмотром сторожа… Ехать туда было невыносимо, но я все время чувствовала, что он ждет меня — мой дом… Стоит и ждет… Мой друг сказал, что мы поедем туда и будем там жить, и все наши горести покажутся страшным сном…
И… и я почувствовала, что хочу вернуться…
Но почему-то не смогла. Я сказала, что если он хочет, мы станем любовниками. Я могу теперь на это пойти — Джуди ведь замужем. К тому же, если он захочет быть свободным, то сможет в любую минуту уйти. Я тогда не буду помехой, и он не возненавидит меня, если захочет на ком-то жениться, так как я не буду стоять у него на дороге…
Он на такое не пошел. Говорил он ласково, но твердо. Он врач, довольно известный хирург. Он сказал, что мне надо оправиться от этого нервического страха. Сказал, что стоит мне только выйти за него, и я буду здорова…
И я наконец сказала — хорошо…
3.
Я молчал, и через минуту-другую Селия заговорила снова:
— Я чувствовала себя счастливой — действительно счастливой…
Опять успокоилась, не было больше страхов…
А потом это случилось. Накануне нашей свадьбы.
Мы поехали на машине за город поужинать. Был жаркий вечер… Мы сидели в парке у реки. Он поцеловал меня и сказал, что я такая красивая… Мне тридцать девять лет, я была такая изможденная, усталая, но он сказал, что я красивая.
И вдруг произнес то, что напугало меня, разбило мечту.
— Что же он сказал?
— Он сказал: «Только не теряй свою красоту»… Сказал тем же тоном, каким говорил это Дермот…
Вы, наверное, не понимаете… никому этого не понять…
Передо мной снова был Стрелец…
Все хорошо и спокойно, и вдруг чувствуешь — он тут рядом…
Все началось сначала — смертельный страх…
Я не готова была… не готова вновь проходить через все это: долгие годы быть счастливой, а потом вдруг заболеть или еще что-нибудь случится — и те же страдания обрушатся…
Я не могла пройти сквозь это вновь.
Я не смогла бы вынести самого страха, страха перед тем, что мне через это, возможно, придется снова пройти… Не смогла бы вынести этого ужаса оттого, что прежние муки снова вот-вот меня настигнут — и с каждым днем счастья делалось бы тогда все страшнее… Я не смогла бы вынести это…
И я сбежала…
Просто взяла и сбежала…
Я бросила Майкла — не думаю, чтобы он догадался, что я уезжаю, я придумала какую-то отговорку — зашла в гостиницу и спросила, где станция. Оказалось минутах в десяти ходьбы. Села на поезд и уехала.
Приехав в Лондон, отправилась домой, взяла паспорт, потом до утра сидела на вокзале Виктории в дамском зале ожидания. Я боялась, что Майкл отыщет меня и уговорит… Я бы поддалась уговорам, потому что я любила его… Он всегда был со мной таким милым…
Но я бы не вынесла, не смогла бы снова через все это пройти…
Не смогла бы…
Жутко все время жить в страхе…
И ужасно лишиться веры…
Я просто не могу никому верить… даже Майклу.
Жизнь была бы адом и для него, и для меня…
— Это было год назад.
Я ни разу не написала Майклу…
Так ничего ему и не объяснила…
Я обошлась с ним так безобразно…
Ну и что. После разрыва с Дермотом я ожесточилась… Мне безразлично, обижаю я людей или нет. Если тебя слишком сильно обидели, ты становишься безразличным…
Я путешествовала, пыталась чем-то заинтересоваться и устроить свою жизнь…
Ничего не получилось…
Я не могла жить одна… Я больше не могу сочинять рассказы о людях — ничего не выходит…
Я была все время одна — даже в гуще людей…
И я ни с кем не могу жить… Слишком боюсь…
Я сломалась…
Страшно становится, как подумаю, что мне, возможно, суждено прожить еще лет тридцать. Не очень-то я смелый человек…
Селия вздохнула… Веки у нее смыкались…
— Я вспомнила об этом городке, специально сюда и приехала… Это очень милый городок…
И добавила:
— Это очень длинная и глупая история… Мне кажется, я и так вас заговорила… уже, должно быть, утро…
Селия заснула…
1.
— А потом, — спросил я Селию, — что вы делали потом? Это же давно было.
— Да, десять лет назад. Я путешествовала. Побывала в тех местах, которые мне хотелось посмотреть. Завела много друзей. Были у меня и авантюры. По-моему, право же я немало поразвлекалась.
Она говорила об этом не очень уверенно.
— У Джуди, естественно, бывали каникулы. Я всегда чувствовала себя виноватой перед ней… И я думаю, она знала, что я это чувствовала. Она никогда ничего не говорила, но я думаю, в душе винила меня за потерю отца… И в этом она, конечно, была права. Она сказала однажды: «Ты папочке не нравилась. А меня он любил». Я подвела ее. Мать все должна делать, чтобы отец ребенка ее любил. Это входит в ее обязанности. Я не справилась. Иной раз, сама того не понимая, Джуди задевала меня за живое, но она помогла мне прозреть. Без обиняков выкладывала все, что думала.
Не знаю, как получилось у меня с Джуди, — провалилась я или преуспела. Не знаю, любит она меня или нет. Вещами материальными я ее обеспечила. Но не могла дать другого — того, что мне казалось важным: ей это было не нужно. Я сделала лишь одно. Поскольку я любила ее, я оставила ее в покое. Я не пыталась навязывать ей свои взгляды и убеждения. Я просто пыталась дать ей почувствовать, что я рядом, если я ей понадоблюсь. Но я ей была не нужна. Такой человек, как я, ни к чему, такой как она, — разве что, как я уже говорила, в вещах материальных… Я люблю ее, как я любила и Дермота, но я ее не понимаю. Я постаралась не идти у нее на поводу из трусости… Была ли я ей когда-нибудь полезна, — этого я не узнаю… Я надеюсь, что была — очень надеюсь… Я так люблю ее…
— А где она теперь?
— Вышла замуж. Поэтому я и приехала сюда. Я не была раньше свободна, надо было заботиться о Джуди. Она вышла замуж в восемнадцать лет. Он очень приятный человек, старше нее — честный, добрый, состоятельный, все в нем есть, что я могла бы пожелать. Я хотела, чтобы она подождала, чтобы имела время убедиться, но она ждать не стала. Нельзя бороться с такими людьми, как она и Дермот. Им обязательно надо на своем настоять. И потом: как можно решать за другого? Можно ведь покалечить жизнь, думая, что помогаешь. Вмешиваться нельзя…
Она уехала в Восточную Африку. Время от времени шлет коротенькие счастливые письма. Такие же, как бывало писал Дермот, — одни факты и ничего больше, но все равно понять можно, что все в порядке.
2.
— И тогда, — спросил я, — вы приехали сюда. Зачем?
Она ответила не спеша:
— Не знаю, смогу ли объяснить так, чтобы вы поняли… Мне запали в душу слова, сказанные как-то одним человеком. Он немного знал от меня о том, что произошло. Он был человек отзывчивый. Он спросил: «Как вы собираетесь жить дальше? Вы же еще так молоды». Я ответила, что есть Джуди, что я путешествую, что осматриваю города и памятники.
Он сказал: «Одним этим вам не прожить. Вам надо завести любовника или любовников. Решите сами, что вам больше подойдет.
Слова его меня напугали, так как я знала, что он прав…
Люди заурядные, ни над чем особенно не задумывающиеся, говорили мне: «Дорогая, вы опять выйдете замуж — за какого-нибудь хорошего человека, с которым забудете о всех своих невзгодах».
Замуж? Даже мысль об этом вселяла в меня ужас. Только муж может тебя очень больно обидеть — никто так, как он…
С мужчинами я не собиралась иметь ничего общего, никогда…
Но тот молодой человек меня напугал… Я же была еще не старуха… во всяком случае, не такая уж старая…
А почему бы не завести себе любовника? Любовник — это не так страшно как муж: от любовника так не зависят как от мужа; мелочи общего быта — вот что привязывает к мужу и разрывает на куски, когда вы расстаетесь… А с любовником просто случайные встречи — твоя повседневная жизнь остается только твоей…
Так любовник, или любовники…
Лучше любовники. С любовниками… ты будешь… почти в безопасности!
Но я надеялась, что до этого дело не дойдет. Я питала надежду, что научусь жить одна. Я пыталась.
Некоторое время она молчала.
— Я пыталась, — повторила она. Как много скрывалось за этими двумя словами.
— Ну и? — сказал я наконец.
Она медленно заговорила:
— Джуди было пятнадцать лет, когда я встретила одного человека… Он, пожалуй, напоминал Питера Мейтланда… Добрый, не слишком умный. Любил меня…
Говорил, что мне нужна ласка. Он был очень добр ко мне. Его жена умерла при родах первенца. Потом и ребенок умер. Так, что, как видите, он был тоже несчастен. Он понимал, каково быть несчастным.
Нам было хорошо друг с другом… Вкусы наши совпадали. И я нравилась ему такая, как я есть. Я могла, к примеру, сказать, что мне хорошо, и чем-то восторгаться, и он не думал при этом, что я веду себя глупо… Он был — я понимаю, это странно звучит, — но был для меня чем-то вроде матери. Матери, а не отца! Он был такой ласковый…
В голосе Селии зазвучала нежность. Лицо стало как у ребенка — счастливым, довольным…
— Ну и?
— Он хотел жениться на мне. Я ему отказала. Сказала, что никогда ни за кого не выйду. Не хватит духу. И он понял и это…
То было три года назад. Он был мне другом — замечательным другом… На него всегда можно было положиться. Я чувствовала себя любимой… Дивное чувство…
После свадьбы Джуди он снова просил моей руки. Сказал, что ему кажется, я могу теперь ему довериться. Он хочет заботиться обо мне. Сказал, что мы уедем домой — ко мне домой. Все эти годы дом стоял забитый, под присмотром сторожа… Ехать туда было невыносимо, но я все время чувствовала, что он ждет меня — мой дом… Стоит и ждет… Мой друг сказал, что мы поедем туда и будем там жить, и все наши горести покажутся страшным сном…
И… и я почувствовала, что хочу вернуться…
Но почему-то не смогла. Я сказала, что если он хочет, мы станем любовниками. Я могу теперь на это пойти — Джуди ведь замужем. К тому же, если он захочет быть свободным, то сможет в любую минуту уйти. Я тогда не буду помехой, и он не возненавидит меня, если захочет на ком-то жениться, так как я не буду стоять у него на дороге…
Он на такое не пошел. Говорил он ласково, но твердо. Он врач, довольно известный хирург. Он сказал, что мне надо оправиться от этого нервического страха. Сказал, что стоит мне только выйти за него, и я буду здорова…
И я наконец сказала — хорошо…
3.
Я молчал, и через минуту-другую Селия заговорила снова:
— Я чувствовала себя счастливой — действительно счастливой…
Опять успокоилась, не было больше страхов…
А потом это случилось. Накануне нашей свадьбы.
Мы поехали на машине за город поужинать. Был жаркий вечер… Мы сидели в парке у реки. Он поцеловал меня и сказал, что я такая красивая… Мне тридцать девять лет, я была такая изможденная, усталая, но он сказал, что я красивая.
И вдруг произнес то, что напугало меня, разбило мечту.
— Что же он сказал?
— Он сказал: «Только не теряй свою красоту»… Сказал тем же тоном, каким говорил это Дермот…
Вы, наверное, не понимаете… никому этого не понять…
Передо мной снова был Стрелец…
Все хорошо и спокойно, и вдруг чувствуешь — он тут рядом…
Все началось сначала — смертельный страх…
Я не готова была… не готова вновь проходить через все это: долгие годы быть счастливой, а потом вдруг заболеть или еще что-нибудь случится — и те же страдания обрушатся…
Я не могла пройти сквозь это вновь.
Я не смогла бы вынести самого страха, страха перед тем, что мне через это, возможно, придется снова пройти… Не смогла бы вынести этого ужаса оттого, что прежние муки снова вот-вот меня настигнут — и с каждым днем счастья делалось бы тогда все страшнее… Я не смогла бы вынести это…
И я сбежала…
Просто взяла и сбежала…
Я бросила Майкла — не думаю, чтобы он догадался, что я уезжаю, я придумала какую-то отговорку — зашла в гостиницу и спросила, где станция. Оказалось минутах в десяти ходьбы. Села на поезд и уехала.
Приехав в Лондон, отправилась домой, взяла паспорт, потом до утра сидела на вокзале Виктории в дамском зале ожидания. Я боялась, что Майкл отыщет меня и уговорит… Я бы поддалась уговорам, потому что я любила его… Он всегда был со мной таким милым…
Но я бы не вынесла, не смогла бы снова через все это пройти…
Не смогла бы…
Жутко все время жить в страхе…
И ужасно лишиться веры…
Я просто не могу никому верить… даже Майклу.
Жизнь была бы адом и для него, и для меня…
— Это было год назад.
Я ни разу не написала Майклу…
Так ничего ему и не объяснила…
Я обошлась с ним так безобразно…
Ну и что. После разрыва с Дермотом я ожесточилась… Мне безразлично, обижаю я людей или нет. Если тебя слишком сильно обидели, ты становишься безразличным…
Я путешествовала, пыталась чем-то заинтересоваться и устроить свою жизнь…
Ничего не получилось…
Я не могла жить одна… Я больше не могу сочинять рассказы о людях — ничего не выходит…
Я была все время одна — даже в гуще людей…
И я ни с кем не могу жить… Слишком боюсь…
Я сломалась…
Страшно становится, как подумаю, что мне, возможно, суждено прожить еще лет тридцать. Не очень-то я смелый человек…
Селия вздохнула… Веки у нее смыкались…
— Я вспомнила об этом городке, специально сюда и приехала… Это очень милый городок…
И добавила:
— Это очень длинная и глупая история… Мне кажется, я и так вас заговорила… уже, должно быть, утро…
Селия заснула…
Глава четвертая
Начало
1.
Вот и все если не считать того случая, о котором я упомянул в самом начале.
Но значит ли это что-нибудь или нет — вот в чем дело.
Если я не ошибаюсь, вся жизнь Селии к тому и шла и апогея своего достигла именно в ту минуту.
Это случилось, когда я прощался с нею на пристани.
Она была совсем сонная. Я ведь разбудил ее и заставил одеться. Мне хотелось, чтобы она как можно скорее уехала с этого острова.
Она была как утомившийся ребенок — послушной и очень ласковой и будто совсем ничего не соображала.
Я подумал, может быть, я неправ, тем не менее я считал, что опасность миновала…
И вдруг, когда я прощался, она словно пробудилась. И будто впервые увидела меня.
Она сказала:
— Я даже не знаю, как зовут вас…
Я ответил:
— Это не важно — вам мое имя ничего не скажет. Раньше я был довольно известным портретистом.
А теперь — нет.
— Нет, — сказал я, — кое-что случилось со мной на войне.
— Что?
— Это…
И я показал свой обрубок, торчавший вместо руки.
2.
Прозвонил колокол, и мне надо было бежать…
И потому впечатление у меня было мимолетное.
Но очень ясное.
Ужас… И затем — облегчение…
Облегчение — это слабо сказано: то было нечто большее — избавление, вот что это было.
Понимаете, перед нею как бы снова возник Стрелец — олицетворение страха…
Все эти годы Стрелец преследовал ее…
И вот теперь она, наконец, столкнулась с ним лицом к лицу…
И он оказался обыкновенным человеком…
Мною…
3.
Вот так я все это понимаю.
И я твердо убежден, что Селия вернулась к людям, чтобы начать свою жизнь заново…
Она вернулась тридцати девяти лет от роду, чтобы стать взрослой…
А историю свою и свой страх оставила мне…
Мне неизвестно, куда она направилась. Я даже не знаю ее имени. Я назвал ее Селией, потому что, это имя ей вроде бы идет. Я мог бы разузнать в гостиницах. Но я не могу это сделать… Я ведь, наверное, никогда больше ее не увижу…
1.
Вот и все если не считать того случая, о котором я упомянул в самом начале.
Но значит ли это что-нибудь или нет — вот в чем дело.
Если я не ошибаюсь, вся жизнь Селии к тому и шла и апогея своего достигла именно в ту минуту.
Это случилось, когда я прощался с нею на пристани.
Она была совсем сонная. Я ведь разбудил ее и заставил одеться. Мне хотелось, чтобы она как можно скорее уехала с этого острова.
Она была как утомившийся ребенок — послушной и очень ласковой и будто совсем ничего не соображала.
Я подумал, может быть, я неправ, тем не менее я считал, что опасность миновала…
И вдруг, когда я прощался, она словно пробудилась. И будто впервые увидела меня.
Она сказала:
— Я даже не знаю, как зовут вас…
Я ответил:
— Это не важно — вам мое имя ничего не скажет. Раньше я был довольно известным портретистом.
А теперь — нет.
— Нет, — сказал я, — кое-что случилось со мной на войне.
— Что?
— Это…
И я показал свой обрубок, торчавший вместо руки.
2.
Прозвонил колокол, и мне надо было бежать…
И потому впечатление у меня было мимолетное.
Но очень ясное.
Ужас… И затем — облегчение…
Облегчение — это слабо сказано: то было нечто большее — избавление, вот что это было.
Понимаете, перед нею как бы снова возник Стрелец — олицетворение страха…
Все эти годы Стрелец преследовал ее…
И вот теперь она, наконец, столкнулась с ним лицом к лицу…
И он оказался обыкновенным человеком…
Мною…
3.
Вот так я все это понимаю.
И я твердо убежден, что Селия вернулась к людям, чтобы начать свою жизнь заново…
Она вернулась тридцати девяти лет от роду, чтобы стать взрослой…
А историю свою и свой страх оставила мне…
Мне неизвестно, куда она направилась. Я даже не знаю ее имени. Я назвал ее Селией, потому что, это имя ей вроде бы идет. Я мог бы разузнать в гостиницах. Но я не могу это сделать… Я ведь, наверное, никогда больше ее не увижу…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги