Непереплетённые

Неподтверждённые

Хэйден подъезжает на арендованной машине к особняку в Вест-Палм-Бич. Удивительная всё-таки история: ещё год назад он считался врагом общества номер четыре после Коннора, Рисы и Старки, а теперь люди в аэропортах обращаются к нему «мистер Апчёрч» и с улыбкой, как ни в чём не бывало, протягивают ключи от тойот и фордов.

— Я слушаю все ваши передачи, мистер Апчёрч, — щебетала служащая прокатной конторы, захлёбываясь от избытка чувств. — Вы такой умный!

Он весело осклабился и выдал свою коронную фразу для подобных ситуаций:

— Видимо, не слишком умный, раз плачу за вашу услугу.

Забавно, что примерно одном случае их трёх, когда он произносит эти слова, платить не приходится. За еду, за билет в кино, за упаковку жвачки в киоске. Всего-то и нужно: как бы между прочим упомянуть своё имя, потом люди узнают его голос — и включается магия. Ну потратишь иной раз секунд десять, чтобы сфотографироваться с почитателем. Что вообще-то смешно — он прославился голосом, а не лицом. Но кто станет спорить, получая дармовой обед?

Аренда машины не бесплатная, но самому Хэйдену раскошеливаться не нужно. Большой и злобный медиа-холдинг, спонсирующий его передачу, осчастливил его корпоративной кредиткой. Абсурд, правда? Разве это не кража? Хэйден старается не углубляться в такие размышления. Он получил свои пятнадцать минут славы — что же, он выдоит из них всё до капли. Ни чувства вины, ни сожалений. Может быть, психотерапия, когда всё это закончится, но, чёрт возьми, никаких сожалений.

Женщина, которой он собирается нанести визит, на несколько лет старше него. Ей двадцать один, может, двадцать два. Нувориш, как принято говорить. Поднялась из грязи в князи, причём получилось это у неё весьма эффектно. Хэйден здесь по её личному приглашению. Они не встречались раньше, хотя у них есть общие друзья.

Он объявляет о своём прибытии в интерком, и кованые ворота раздвигаются, открывая путь к полукруглой подъездной аллее и особняку — кричаще розовому флоридскому дворцу с неизбежными пальмами, балкончиками и красной черепичной крышей. «Очень привлекательный вид с улицы», как сказал бы риэлтор. Но вообще-то с улицы внутренность двора не видна, в чём для обитателей таких районов и состоит главная привлекательность.

У дверей гостя приветствует дворецкий. Самый настоящий дворецкий.

— Мисс Скиннер вас ожидает, — возвещает он с похоронной скорбью в голосе — ну конечно, именно так разговаривают уважающие себя дворецкие. — Следуйте за мной, мистер Апчёрч.

Внутри дом отделан столь же затейливо, как и снаружи. Много мрамора, дизайнерской мебели и дорогущих произведений искусства. Смахивает на картинки из интерьерных журналов, но ощущения неприятные. Это жилище, холодное и насквозь фальшивое, больше похоже на образец для продажи, чем на настоящий дом.

Дворецкий ведёт посетителя через весь особняк и, миновав французские двери, они выходят к бассейну на заднем дворе. Грейс Скиннер не возлежит в шезлонге, а сидит перед мольбертом в дальнем конце двора у маленького гостевого домика и рисует. Приблизившись, Хэйден видит холст. Кажется, там изображена собака. Или лошадь. Или жираф. Трудно сказать. Это либо авангардное произведение, либо бездарная мазня. Художница так погружена в работу, что не замечает приближения гостя.

Дворецкий почтительно кашляет. Потом ещё раз. Наконец хозяйка отрывает взгляд от своего творения.

— Ой, гляньте, гляньте, кто к нам притопал прямо из радио! — Она встаёт на ноги. Довольно высокая, ростом с Хэйдена, а он отнюдь не карлик. Протягивает руку для пожатия, но быстро отдёргивает. — Нет, лучше не надо, я ж вся в краске. Эта гадость так и липнет к рукам, не говоря уже об одежде.

— Мне принести ещё лимонада? — спрашивает дворецкий.

— Ага, ага, отличная идея, — соглашается Грейс.

Слуга забирает поднос с пустым графином и удаляется в дом.

— Садись, садись, садись, — тараторит она.

Хэйден подчиняется, слегка ошарашенный этим дружелюбным напором. Хозяйка нравится ему гораздо больше, чем её особняк.

Грейс показывает на свою картину.

— Что скажешь? — интересуется она, но ответа не ждёт. — Отстой, да?

Хэйден улыбается.

— Да, но чувствуется, что автор вкладывает душу в своё произведение.

— Я рисую потому, что мне это нравится. А не потому, что у меня талант. Хочешь полюбоваться на настоящее искусство, иди в дом, там его развешано на стенах — плюнуть некуда.

— Да уж, я заметил, — отвечает Хэйден. — Подозреваю, домишко не в твоём стиле.

Грейс пожимает плечами.

— Я наняла дамочку, такую на шпильках, вся из себя фу-ты ну-ты, да ещё с каким-то акцентом, она занималась отделкой. А то мне только дай волю — напустила бы полный дом грустных клоунов да обила бы всё бархатом. Богатеям, вроде, такое не к лицу.

— Но это же твой дом, делала бы, как хочется тебе.

Грейс беспечно отмахивается.

— Может, он и мой, но я там не живу. — Она показывает на гостевой домик. — Вот здесь я живу. А в большом доме по ночам холодно и страшно одиноко. Я его купила потому, что могла себе позволить. Ну и потому, что это как бы инвестиция.

Она рассказывает гостю, как пристроила Сонин орган-принтер в «Рифкин Медикл Инструментс» и отхватила поистине королевский куш, как потом крайне удачно вложила полученные деньги и стала обладательницей до неприличия огромного, не лезущего ни в какие ворота богатства.

— Я наняла финансовых советников, которые говорят мне: не делай то, не делай это. Но моя инвестиционная стратегия — сори деньгами и выставляй советников полными придурками. Для того их и держу. Мне нравится выставлять дураками людей, которые думают, что всё знают. В общем, теперь у меня денег больше, чем у Бога, как говорится. Ну, может, не у него самого, а у его кузена. Если у него есть кузен. А есть? Короче, если бы он был.

Хэйден хохочет от души, чем приводит Грейс в замешательство. Гость этого вовсе не хотел. Просто у неё такой свежий взгляд на вещи.

— И что ты со всем этим собираешься делать? — интересуется Хэйден.

Грейс пожимает плечами.

— Развлекаться. Может, куплю луна-парк или ещё чего. Пока делюсь с людьми, которые этого заслуживают. — Она устремляет взгляд на особняк. — Устраиваю вечеринки для бедняков — чтобы дом не пустовал, к тому же каждый заслуживает приглашения на шикарный праздник. Особенно бедняки, которых никуда никто не приглашает, кроме родственников. Дарю им вечерние платья и смокинги, угощаю мясом, которое не надо заливать кетчупом, чтобы сделать повкуснее. Они как бы моя семья, потому что с моими настоящими родственниками ничего хорошего не вышло.

Она отворачивается — наверное, думает о своём брате. Хэйден не был знаком с Арджентом, но знает, что тот сыграл ключевую роль в освобождении Коннора из лап безжалостного орган-пирата.

— Итак, полагаю, ты пригласила меня, чтобы дать интервью для моей передачи? — говорит Хэйден.

— Давай об этом попозже, — отвечает хозяйка. Появляется дворецкий с лимонадом и шоколадным печеньем. — Ешь, пей, веселись, — предлагает она. — Так ведь говорят?

— У этой поговорки есть продолжение, — замечает гость. — Но уже совсем не такое весёлое[13].

— Значит, ты познакомился с Коннором и Рисой в подвале Сони, когда они там жили в первый раз? — спрашивает Грейс, набив рот печеньем.

— Да уж, жили-поживали.

— Вряд ли было похоже на волшебную сказку.

— Добра мы там точно не нажили.

— А потом вы оказались на кладбище самолётов. И там ты начал своё Радио «Свободный Хэйден», верно?

— Ты много обо мне знаешь.

Грейс качает головой.

— Только то, что рассказывал Коннор. И что ты сам рассказываешь в передаче. Между прочим, ты до жути много треплешься о себе любимом.

— Знаю, дурная привычка.

— И где же они? — спрашивает Грейс и затихает в ожидании ответа. А поскольку гость отмалчивается, добавляет: — Ты же был c ними близок как никто другой, должен знать, где они.

Хэйден вздыхает.

— В том-то и дело, что не знаю.

Это правда — Хэйден ничего не слышал о своих друзьях уже полгода, после их трагически прерванного телеинтервью. И никто не слышал. Риса и Коннор исчезли, и их можно понять. Хэйден на этом интервью не присутствовал, он узнал о случившемся позже, вместе со всеми. Шум был на всю страну. Популярное ток-шоу, лучшее эфирное время. Как тому типу удалось протащить в студию пистолет — до сих пор загадка. Были металлодетекторы, до фига и больше охранников. В конце концов, это было первое интервью после выступления у здания Конгресса. Выступления, которое пристыдило законотворцев настолько, что они продлили мораторий на расплетение до бесконечности. Но остаётся ещё множество сторонников расплетения, которые не отпустят эту тёмную эпоху без борьбы.

Коннор, или Риса, или они оба были бы мертвы, если бы не безвестная зрительница в студии, которая заметила поднимающегося стрелка и толкнула его под руку.

Вот так, на глазах у всего мира, в живом эфире всеми любимый ведущий всеми любимого шоу был убит шальным выстрелом в грудь. У него не было ни единого шанса. Рису и Коннора утащили со сцены охранники, и с тех пор их больше никто не видел.

— Да ладно тебе! — уговаривает Грейс. — Ты знаешь, где они, должен знать!

— На меня они бы вышли в последнюю очередь, я же трепло с национального радио.

Грейс задумывается.

— А и правда. Вот чёрт!

Конечно, бродит множество теорий о том, куда делись Риса и Коннор. Есть мнение, что они присоединились к Леву в резервации арапачей и сидят там себе в безопасности. Ещё есть мнение, что Риса, Коннор и его семья вошли в программу защиты свидетелей и живут под другими именами. Но их же каждая собака знает! Вряд ли им удалось бы скрываться так долго. Чудики-конспирологи считают, что они в секретной тюрьме или мертвы. Религиозные чудики считают, что их забрали на небеса. Таблоиды публикуют неподтверждённые сведения под заголовками «Где Коннор?», «Где Риса?». Вернулись в моду футболки, которые были популярны до знаменитого митинга в Вашингтоне. В общем, всё не в пользу беглецов. Чем больше они стараются спрятаться от своей легенды, тем крепче она укореняется в мозгах публики.

Самому Хэйдену что слава, что позор — всё едино. Он одинаково любит и своих фанатов-обожателей, и ядовитых ненавистников. Его заводит сам факт, что он стал поводом для таких страстей. Не говоря уже о всяких бесплатных плюшках.

— Есть у меня одна теория… — произносит Грейс. — Теории, игры, стратегии — это моя фишка. Интересно твоё мнение.

— Выкладывай.

— Чтобы простить родителей по-настоящему, Коннору нужна была от них какая-то жертва. И вот после того ужасного интервью он поставил их перед выбором. Откажутся они от всего и исчезнут вместе с ним и Рисой или распрощаются навсегда и будут жить без него, зная, что он так и не простил им ордер на расплетение.

— И как они поступили в твоём сценарии?

— Не знаю наверняка, но дом свой они точно продали. Слыхала, типчик, который его купил, хочет превратить его в музей или аттракцион, знаешь, вроде Грейсленда[14]. Ума не приложу, что он там может устроить — ну дом и дом. Хотя Грейсленд тоже всего лишь дом, я там была, не впечатлилась. Ладно, наверное, что-нибудь придумает. В общем, я считаю, они приняли вызов Коннора, и теперь где-то все вместе.

— Где же?

— Скорее всего, и там, и сям, — продолжает Грейс. — Сначала я думала наоборот, что они заныкались на Аляске или ещё где-то, не высовываются и ни с кем не общаются. Живут на отшибе, на натуральном хозяйстве, никого не видят, их никто не видит. Но ты же знаешь Коннора — это не про него. Ему не сидится на месте. Он как та акула на его пришитой руке — или плыви, или умри. Поэтому я думаю, они на какой-то яхте или катамаране. Недорогая, простая лодка — семья-то небогатая. Крутятся по Средиземному морю, занимаются своими делами и заходят в маленькие порты, в которых меньше народу. А может, они на своей лодке спасают беглых расплётов в странах, где расплетение ещё осталось. Это была бы идея Рисы, и хотя Коннор сказал бы, что не хочет этим заниматься, но только для того, чтобы Риса его переубедила. И родители с ними, потому что это часть сделки: если любите меня — любите и мой выбор. Может, когда-нибудь они вернутся, а может и нет. Но мне кажется, они счастливы. Не как в хэппи-энде, потому что его не бывает. Всякое же случается: можно заболеть, попасть под грузовик, разлюбить. Но вот честное слово, так и представляю себе: Коннор и Риса болтают ногами, сидя на борту своего катамарана, и приговаривают: «Чёрт возьми, это круче, чем Сонин подвал».

Хэйден снова не может сдержать смех. Она так ярко описала, что он тоже увидел эту картинку.

— Впрочем, мою теорию можно и доказать, — продолжает Грейс. — Через его брата, Люка, Лукаса, или как там его зовут.

— И как же доказать?

— Они наверняка хотят, чтобы он закончил школу. Одного его они бы не бросили. Железно тебе говорю — он в какой-то закрытой школе на побережье Средиземного моря. Может, в Барселоне, или Афинах, или Эфесе, или Ницце. Найди Люка или Лукаса, который несколько месяцев назад поступил в закрытую английскую школу в тех краях, и убедишься, что я права.

Грейс улыбается, гордая собой. Похоже, сама она считает эту теорию свершившимся фактом. Безупречно, математически доказанным. Потом её улыбка меркнет. Хозяйка подливает лимонад себе и Хэйдену, хотя тот отказывается.

— Я позвала тебя не для разговора о Рисе и Конноре, — говорит Грейс. — Ну, может, и для него тоже, но это не главная причина.

— Да, точно, — соглашается Хэйден. — Интервью. Как имя Грейс Скиннер стало символом орган-принтинга. Как она заработала миллиард долларов меньше чем за год. Настоящая американская сказка.

Собеседница резко опускает стакан на стол, расплёскивая лимонад.

— Во-первых, моё имя — только половина символа. Прибор называется «Биобилдер Рифкина-Скиннер». Его создал Рифкин, я всего-то принесла сломанный Сонин прототип, и благодаря Рифкину он заработал. Я не настояла, чтобы его назвали «Биобилдер Рифкина-Рейншильд» в честь Сони и её мужа, и до сих пор чувствую себя виноватой за это. Но меня убедили, что такое сочетание трудно произносится, к тому же я хотела чего-то и для себя. Во-вторых, я говорила, сказок не бывает, ни волшебных, ни американских, никаких. И в-третьих, я не даю интервью, потому что выгляжу в них дурой, а меня уже достало выглядеть дурой, я тогда и чувствую себя дурой, а я не хочу снова чувствовать себя дурой. У меня куча денег, и никто не рискнёт назвать меня дурой в лицо, но я не желаю, чтобы это говорили за моей спиной.

— Я не считаю тебя дурой, Грейс, — искренне заверяет её Хэйден. — Тебе не хватает чего-то, что есть у других, но ты это компенсируешь. В чём-то ты можешь заткнуть за пояс любого. Я не думаю, что ты низкокортикальная. Ты глубококортикальная.

— Ты-то да, но другие этого не видят.

— Если я здесь не ради интервью, то зачем?

— Я хочу, чтобы ты нашёл моего брата.

Хэйден делает глубокий вдох.

— Обратись к своим слушателям. У тебя их полно, на тебя они среагируют.

— Грейс… Самолёт Дювана Умарова разбился. Обломки разлетелись на мили вокруг. Никто не выжил…

— Знаю. Но у меня такое чувство…

— Теория?

— Нет! — отрезает она с досадой. — Теорию мне строить не на чем. У меня всего лишь чувство, и оно меня не отпускает. Тело Арджента не нашли. И если нет доказательств его смерти…

— Грейс, множество смертей остаются неподтверждёнными.

— Да знаю я! И всё равно не могу так всё оставить. У тебя слушатели. Я выложу фото в сеть. Ты просто уговори людей, пусть посмотрят.

— Коннор говорил, что у Арджента нет половины лица и орган-пират обещал сделать ему новое. Даже если он спасся в катастрофе и сейчас жив, какой толк от фото? Он теперь выглядит по-другому.

— Почему ты не можешь это сделать? Коннор бы хотел, чтобы ты мне помог, разве нет? Он хотел бы!

— Он сказал бы тебе то же самое, что и я.

Лицо Грейс багровеет, как у ребёнка, собирающегося закатить истерику.

— Вали отсюда! Не хочу с тобой разговаривать. Ты как все — талдычишь, что Ардж мёртв. А мне сердце подсказывает, что нет. Нет!

Хэйден встаёт.

— Грейс, мне жаль.

— Иди уже. Возьми с собой печенье, а то я его слопаю, а я и так слишком много ем.

И хотя это противоречит всем его инстинктам, Хэйден решается:

— Ладно, я это сделаю. Опубликую словесный портрет Арджента, но при одном условии.

— Каком?

Он колеблется, не попросить ли об интервью. Ему этого хотелось бы. Слушатели были бы в восторге. Но он не собирается шантажировать собеседницу, это не в его стиле. Кроме того, он может сделать передачу о Грейс и без неё — он и правда балдеет от звука собственного голоса. Поэтому вместо просьбы об интервью он говорит:

— При одном условии — ты пригласишь меня на следующую вечеринку. Можешь даже не дарить мне смокинг, у меня есть.

Грейс улыбается:

— И пару свою приводи. Мальчика, девочку, мне по барабану.

— Может, сразу обоих. По одному на каждой руке. Пусть танцуют друг с другом, пока я треплюсь, — усмехается Хэйден.

Он обращается к слушателям, как обещал. Арджент Скиннер — чудила и внезапный герой, который помог Коннору Ласситеру избежать продажи на чёрном рынке по частям. Кто-нибудь видел его? На сайте его сестры есть фотографии. Так он выглядел. Сейчас, возможно, выглядит иначе. Может, выглядит так только наполовину.

Потом начинаются звонки в студию. Продюсер пропускает в эфир самые эксцентричные — полезно для рейтинга. Один слушатель рассуждает о чёрном рынке и говорит, что знаком с парнем, который знает парня, который знает девчонку, сбежавшую от бирманской Да-Зей. И что у неё четыре руки. Прикиньте?! Другой звонящий сообщает, что Арджент Скиннер — на самом деле анаграмма отеля «Старк Реджен Инн» в городе Старк, штат Нью-Гемпшир, значит, там он наверняка и прячется. В ответ на возражение, что «Старк Реджен Инн» был построен задолго до рождения Арджента Скиннера, собеседник пускается в рассуждения о путешествиях во времени. Всё это очень весело и увлекательно, но, как Хэйден и предполагал, этот поезд везёт в город Нигде.

Однако кое-что из сказанного Грейс не даёт Хэйдену покоя, и в свободное время он взламывает пару-другую сайтов. Он не обладает навыками Дживана, где бы тот сейчас ни был, но если очень надо, может пробиться через файервол. В конце концов на некоем школьном сайте обнаруживается некий снимок. Американская школа Марселя расположилась на холме, возвышающемся над солнечным Средиземным морем. Фото команды по лакроссу, на лицах игроков ликующие улыбки победителей или притворные улыбки проигравших — разве разберёшь? В заднем ряду парнишка, обозначенный как Лукас Салтриес. Очень знакомое лицо. Изгиб губ. Брови. Но доказательство — не в семейном сходстве, а в имени. Хэйден сомневается, что «Старк Реджен Инн» имеет хоть какое-то отношение к Ардженту Скиннеру, но Салтриес — совершенно точно анаграмма фамилии Ласситер.