Кибериада. Сказки роботов

Как был спасен мир [15]

Однажды соорудил конструктор Трурль машину, что умела делать все на букву «н». Как была та готова, на пробу приказал он ей сделать нити, потом накрутить их на наперстки, каковые она тоже сделала, а затем бросить все в сооруженную нору, окруженную насосами, навесами и надстройками. Машина исполнила все в точности, но поскольку Трурль все еще не был уверен в ее работе, пришлось ей создавать нимбы, наушники, нейтроны, нарты, носы, нимф и натрий. Этого последнего машина не сумела, и Трурль, чрезвычайно распереживавшись, приказал ей пояснить.

– Не знаю, что оно такое, – сказала та. – Не слышала о таком.

– Как это? Это ведь сода. Такой металл, элемент…

– Если зовется он содой, то он на «с», я же умею делать только на «н».

– Но это латинское его название.

– Дражайший, – сказала машина, – если бы я могла делать все на «н» на всех возможных языках, была бы я Машиной, Которая Может Всё На Все Буквы, поскольку любая вещь наверняка на каком-то там чужом языке зовется на «н». Все, увы, не настолько хорошо. Не могу делать больше, чем ты придумал. Соды не будет.

– Ладно, – согласился Трурль и приказал ей сделать небо. Она сделала сразу же, небольшое, но несомненно небесно-синее. Тогда он пригласил конструктора Клапауция, представил его машине и так долго расхваливал ее необычайные возможности, что тот даже рассердился, не подав, правда, виду, и попросил, чтобы и ему позволили нечто ей приказать.

– Прошу, – сказал Трурль. – Только это должно быть на «н».

– На «н»? – спросил Клапауций. – Ладно. Пусть сделает науку.

Машина загудела, и через миг площадка перед домом Трурля наполнилась толпой научных работников. Они горячо спорили, писали в толстенных книгах, другие же эти книги выхватывали и рвали в клочья, вдали виднелись пылающие костры, на которых скворчали мученики науки, тут и там что-то громыхало, вставали странные дымы в форме грибов, вся толпа говорила одновременно, так что и слова было не понять, то и дело составляя меморандумы, обращения и прочие документы, а в сторонке, под ногами у вопящих, сидело несколько одиноких старцев и непрерывно строчили бисерным почерком на кусках рваной бумаги.

– Ну как, неплохо, верно?! – с гордостью крикнул Трурль. – Вылитая наука, не можешь того не признать!

Но Клапауций не был доволен.

– Что, эта толпа – наука? Наука это нечто совершенно иное!

– Тогда – прошу, скажи что именно, и машина тотчас это сделает! – возмутился Трурль. Но Клапауций не знал, что ответить, а потому заявил, что поставит машине еще два задания, и если уж она их решит, то он признает, что она – такова, какой и должна быть. Трурль согласился, и Клапауций приказал, чтобы сделала она наизнанку.

– Наизнанка! – выкрикнул Трурль. – Да кто слышал о таком и что оно за наизнанка?

– Ну как же, обратная сторона всего, – ответил Клапауций спокойно. – Выворачивать наизнанку – что, ты разве такого не слыхивал? Ну-ну, не притворяйся! Эй, машина, за дело!

Однако машина и так уже трудилась. Сперва создала она антипротоны, потом антиэлектроны, антинейтрино, антинейтроны и так долго безустанно трудилась, что насоздавала немеряно антиматерии, из которой неспешно, подобно странно светящейся туче в небе, принялся формироваться антимир.

– Хм, – сказал весьма недовольный Клапауций, – это вот, по твоему, наизнанка? Предположим, что да… Согласимся, быть по сему… Но вот третий приказ. Машина! Должна ты сделать Ничто!

Машина некоторое время совершенно не двигалась. Клапауций уж начал было удовлетворенно потирать руки, а Трурль произнес:

– Что это ты? Приказал же ей не делать, вот она и не делает!

– Неправда. Я приказал ей сделать Ничто, а оно – нечто иное.

– Да неужели! Сделать Ничто и ничего не делать – означает одно и то же.

– Отнюдь нет! Она должна была сделать Ничто, а не сделала ничего, значит я выиграл. Поскольку Ничто, о, мой умудренный коллега, это не какое-то там обычное ничто, продукт лени и ничегонеделания, а действенное и активное Ничто, совершенное, единое, всеохватное и высочайшее Небытие собственной отсутствующей персоной!

– Морочишь машине голову! – крикнул Трурль, но сразу же раздался ее глубокий голос:

– Перестаньте же ссориться в эдакий-то момент! Я знаю, что оно есть: Небытие, Несущее, то есть Ничто, поскольку вещи эти соответствуют ключу к букве «н», как Несуществование. Лучше поглядите в последний раз на мир, ибо вот-вот его не станет…

Слова замерли на устах раззадоренных конструкторов. Машина и на самом деле творила Ничто, причем таким образом, что поочередно убирала из мира разные вещи, которые переставали существовать, словно бы их и вовсе никогда не было. Убрала она уже натужки, непойки, нырники, недольки, налушки, недостопки и нервонцы. Порой казалось, что вместо того чтобы убирать, уменьшать, выбрасывать, ликвидировать, уничтожать и отнимать – увеличивает она и добавляет, поскольку ликвидировала и неслыханность, нахальство, неверие, ненасытность и немощь. Однако потом вокруг смотрящих вновь стало пустеть.

– Ой-ой! – сказал Трурль. – Как бы тут беды не случилось…

– Да что там! – сказал Клапауций. – Ты ведь видишь, что делает она вовсе не Генеральное Ничто, а всего лишь Небытие всех вещей на «н», следовательно, ничего не случится, поскольку эта твоя машина – совершенно никчемушная!

– Так тебе лишь кажется, – ответила машина. – Я и впрямь начала со всего, что на «н», поскольку таковое мне ближе, но одно дело создать некую вещь – и совершенно иное ее убрать. Убирать я могу все, по той простой причине, что умею делать все-все, но «все-все» – на «н», а следовательно и Небытие для меня – плевое дело. Скоро уже ничего у вас не будет, а потому прошу тебя, Клапауций, скажи-ка – да побыстрее, – что я и вправду универсальна и что выполняю приказы как надлежит, иначе будет поздно.

– Но ведь… – начал испуганный Клапауций и в тот же миг заметил, что и правда исчезают уже не только вещи на «н»: перестали уже окружать их камбузели, стеснята, выследки, гризмаки, рифмольки и брабочки.

– Стой! Стой! Беру свои слова назад! Перестань! Не делай Небытия! – орал во всю глотку Клапауций, но прежде чем машина остановилась, исчезли еще грашаки, клопты, фихдроны и замры. И только тогда машина остановилась. Мир же выглядел совершенно ужасно. Особенно пострадало небо: на нем видны были лишь одинокие точечки звезд; ни следа от превосходных грызмаков и гвайдольниц, которые до этого времени так украшали небосвод!

– Великие небеса! – воскликнул Клапауций. – А где же камбузели? Где мои любимые мрошки? Где ласковые брабочки?!

– Нет их и никогда уже не будет, – спокойно отвечала машина. – Я исполнила – вернее сказать, начала исполнять лишь то, что ты мне приказал…

– Я приказал тебе сделать Ничто, а ты… ты…

– Клапауций, ты либо глупец, либо глупцом притворяешься, – сказала машина. – Когда бы я сделала Ничто сразу, единым махом, перестало бы существовать все, а значит не только Трурль и небо, и Космос, и ты – но даже и я сама. И тогда кто и кому сумел бы сказать, что приказ выполнен и что я – машина действующая? А когда бы никто никому этого не сказал, то каким бы образом я, которой бы тоже уже не было, могла получить надлежащее мне удовлетворение?

– Да пусть уж, согласен, хватит об этом, – сказал Клапауций. – Уже ничего не желаю от тебя, дивная машина, об одном лишь прошу: сделай мрошек, без них мне и жизнь не мила…

– Не сумею этого, поскольку они – на «м», – сказала машина. – Конечно, я могу вновь сделать нахальство, ненасытность, незнание, ненависть, немощь, недолговечность, непокой и неверие, но на другие буквы прошу от меня ничего не ждать.

– Но я хочу, чтоб были мрошки! – заорал Клапауций.

– Мрошек не будет, – сказала машина. – Взгляни, прошу, на мир, что теперь полон огромных черных дыр, полон Ничто, которое заполняет бездонные пропасти между звездами, насколько все вокруг стало им пронизано, как оно прочитывается в каждом закоулке бытия. Это твоя вина, мой завистник! И не думаю, что грядущие поколения должны тебя за это возблагодарить…

– Может, они не узнают… Может, не заметят… – бормотал побледневший Клапауций, с недоверием поглядывая в пустоту черного неба и не смея взглянуть в глаза своему коллеге. Оставил того рядом с машиной, которая умела все на «н», и украдкой вернулся домой – а мир по сей день остался продырявлен Ничто – таким, каким в момент приказанной ликвидации оставил его Клапауций. А поскольку не удалось выстроить машину ни на какую иную букву, надобно опасаться, что уже никогда не будет столь чудесных явлений, как брабочки и мрошки – до скончания века.

Машина Трурля [16]

Конструктор Трурль построил однажды восьмиэтажную вычислительную мыслящую машину. Закончив основные работы, он покрыл ее белым лаком, затем покрасил наугольники в лиловый цвет, присмотрелся издали и нанес небольшой узорчик на фасаде, а там, где предположительно должен быть лоб, оранжевой краской добавил еще морщинку. Весьма довольный собой, небрежно посвистывая и порядка ради, он задал машине дежурный вопрос: сколько будет дважды два?

Машина заработала: зажглись лампочки и забегали по всему контуру, шумными потоками хлынуло по цепям электричество, так, что затрещали контакты и накалились обмотки катушек, завертелось все в ней, загудело, затарахтело, загрохотало на всю округу – и Трурль понял, что придется ему изобрести для своей машины еще специальный мыслительный глушитель. А машина тем временем продолжала пыхтеть, словно ей приходилось решать наисложнейшую во всем космосе задачу, так, что земля дрожала и шевелился песок под ногами, предохранители вылетали, как пробки от шампанского, реле работали на пределе возможностей. Трурлю уже изрядно поднадоел весь этот кавардак, как вдруг машина резко остановилась и громовым голосом выдала ответ: СЕМЬ!

– Ну-ну, моя дорогая, – снисходительно сказал Трурль, – ничего подобного – будет четыре. Будь добра, исправься и ответь мне: сколько будет два плюс два?

– СЕМЬ! – сходу выпалила машина.

Тяжело вздохнув, Трурль с неохотой натянул опять рабочий фартук, засучил рукава и, открыв нижнюю дверцу, полез внутрь машины. Довольно долго он не выходил оттуда, и слышно было только, как он стучит по чему-то молотом, что-то откручивает, свариваеТипаяет, как бегает, гремя по железным ступенькам, по этажам – то на шестой, то на восьмой и опрометью опять вниз. Включил он ток, и затрещало все внутри, аж фиолетовые усы выросли у разрядников. Два часа он бился так, пока не выбрался, наконец, на свежий воздух, перепачканный весь, но довольный, вернул на место инструменты, фартук бросил наземь, вытер лицо и руки, и уже напоследок, для очистки совести разве что, повторил вопрос:

– Так сколько будет два плюс два?

– СЕМЬ! – ответила машина.

Трурль грубо выругался, да делать нечего – опять полез в машине ковыряться, чинить, рассоединять и соединять, перепаивать, переставлять местами, но когда в третий раз услышал от машины, что два плюс два равно семи, удрученно сел на нижнюю ступеньку своей машины и так и просидел, покуда не пришел Клапауций. Спросил Трурля друг, что это вид у него такой, словно он с похорон вернулся, и конструктор поделился с ним своей бедой. Клапауций сам пару раз слазил внутрь машины, пытался что-то чинить и тоже задал ей вопрос: сколько будет один плюс два? На что она ответила, что будет шесть; ну а один плюс один у нее вообще равнялось нулю. Почесал Клапауций темечко, прокашлялся и произнес:

– Друг мой, ничего не поделаешь – придется посмотреть правде в глаза. Ты сделал не ту машину, какую хотел. Однако, всякое отрицательное явление имеет также положительную сторону, что относится и к этой машине.

– Интересно, какую же это? – сказал Трурль и пнул ногой ступеньку, с которой поднялся.

– Прекрати! – отозвалась машина.

– Вот видишь, она умеет чувствовать… Да, так что я хотел сказать? Вне всякого сомнения, она дура, причем не просто дура – ее глупость, как минимум, экстраординарна! Насколько я могу судить – а тебе известен уровень моей компетенции, я же специалист в этой области, – это наиглупейшая из всех мыслящих машин на свете, и одно это дорогого стоит! Создать такую специально было бы чрезвычайно трудно, даже невозможно, думаю. Она ведь не только безгранично тупа, но и упряма, как колода, то есть обладает характером, – а это обычно свойственно законченным идиотам, дикое упрямство которых хорошо известно.

– На черта мне такая машина?! – взвился Трурль и еще раз пнул ее.

– Прекрати, говорю тебе серьезно! – отозвалась машина.

– Ну вот, уже получил от нее серьезное предостережение? Видишь, она еще и обидчива, а не только тупа и упряма, – бесстрастно констатировал Клапауций. – Да с этой машиной, ого-го, можно такого добиться! Точно тебе говорю.

– Ну и что мне с ней теперь делать, по-твоему? – спросил Трурль.

– Хм, так сходу мне трудно ответить… Скажем, ты мог бы устроить выставку с продажей билетов и презентацией для всех желающих увидеть и познакомиться с самой глупой мыслящей машиной в мире. Сколько в ней этажей – восемь? Да такого здоровенного кретина свет еще не видывал! Такая выставка не только бы покрыла все твои расходы, но и…

– Оставь меня в покое, не стану я устраивать никакой выставки! – рассердился Трурль и, не в силах сдержаться, подскочил и снова пнул свою машину.

– Делаю тебе третье последнее предупреждение! – изрекла машина.

– А то что будет?! – вскричал Трурль в бешенстве от величественного тона угрозы. – Да ты… ты… – не найдя подходящего слова, он принялся пинать ее, визжа, – …только для пинков ты и годишься, поняла?!

– Четвертое, пятое, шестое, восьмое оскорбление, – считала вслух машина. – Все, я прекращаю счет и отказываюсь отныне отвечать на любые вопросы из области математики.

– Она отказывается, поглядите на нее! – неистовствовал уязвленный Трурль. – После шестерки у нее идет восьмерка, а не семерка, – как тебе это нравится, Клапауций?! И она еще имеет бесстыдство, не умея даже считать, заявлять о своем отказе решать математические задачи!! Вот тебе! Вот тебе! Может, еще добавить?!

В ответ на это машина задрожала, затряслась, загрохотала и без единого слова стала выбираться из фундамента, в котором сидела достаточно глубоко. Не без труда ей удалось вытащить покореженные опоры своей конструкции из железобетона, с торчащей рваной арматурой, и выбраться из котлована. Подобно шагающей крепости, она двинулась на конструкторов. Остолбенев от такого зрелища, Трурль даже не предпринял попытки скрыться от машины, которая явно собиралась его раздавить. Не утративший самообладания Клапауций схватил его за руку и бегом потащил за собой. Отбежав подальше, друзья обернулись. Машина, пошатываясь, как высокая башня, двигалась медленно, проваливаясь по первый этаж на каждом шагу в песчаный грунт, но неуклонно приближалась.

– Ну такого еще на свете не бывало, – задыхаясь, выговорил Трурль, – машина взбунтовалась! Что нам делать?

– Ждать и смотреть, – рассудительно ответил Клапауций. – Может, что-то прояснится.

Ничто этого пока не предвещало. Выбравшись на твердый грунт, машина двинулась быстрее. Внутри нее посвистывало что-то, сипело и побрякивало.

– Сейчас распаяются контакты и расстроится программа, – буркнул Трурль, – она начнет разваливаться и остановится…

– Ну нет, – возразил Клапауций, – она так глупа, что даже расстройство всей системы управления ее не остановит. Гляди, она… Бежим!

Машина явно ускоряла ход, чтобы нагнать их и раздавить. Поэтому друзья бросились со всех ног, слыша за спиной размеренное жуткое топанье. А что им оставалось делать? Они попробовали было вернуться назад в знакомые места, но машина пресекла эту попытку, обходом с фланга вытесняя их во все более пустынную местность. Показались уже вдали скалистые мрачные горы, подернутые дымкой. Задыхаясь, Трурль прохрипел:

– Давай скроемся в каком-нибудь ущелье… куда ей, проклятой, не пробраться… Что думаешь?

– Пока бежим… – тоже задыхаясь, ответил Клапауций, – вперед… где-то здесь… не помню, как называется… должно быть место, где сможем укрыться… опп!..

Так они бежали все вперед и вперед, пока не добежали до первых жилищ у подножия гор. В это время дня на улочках никого не было видно. Не встречая ни души, они пробежали уже половину селения, когда донесся до них ужасающий звук, похожий на сход каменной лавины, давая знать, что преследующая их машина достигла городка. Обернувшись на бегу, Трурль завопил:

– Силы небесные! Клапауций, она топчет их дома!

И действительно, стальная махина шла напролом, круша стены домов и оставляя за собой руины в клубах кирпичной и известковой пыли. Послышались душераздирающие крики погребенных под развалинами, и на улицы высыпали те, кто уцелел. Задыхаясь, Трурль с Клапауцием продолжали свой бег, пока не очутились перед высоким зданием ратуши – и тут же скатились по ступеням лестницы в глубокий подвал.

– Ну здесь-то она нас не достанет, даже если обрушит на наши головы все здание! – прохрипел с облегчением Клапауций. – Черт меня дернул зайти к тебе в гости!.. Любопытно стало, как продвигается твоя работа – и вот пожалуйста!..

– Тише, сюда кто-то идет… – прошептал в ответ Трурль.

Вскоре дверь наверху отворилась, и в подземелье к ним спустился бургомистр собственной персоной с небольшой свитой. Трурль постыдился объяснять, что послужило причиной столь неординарного и безобразного вторжения, и на помощь ему пришел Клапауций. Бургомистр молча выслушал его – и тут своды подземелья дрогнули, ходуном заходил пол, и донесся протяжный грохот обрушения стен наверху.

– Она уже здесь?! – вскричал Трурль.

– Да, – ответил ему бургомистр. – И она требует вас выдать, иначе грозит сравнять с землей наш городок…

И вслед за этим послышалось откуда-то сверху гнусавое, со стальными обертонами, гоготанье машины:

– Где-то здесь Трурль… Я его чую…

– Но вы же нас не выдадите? – дрожащим голосом спросил тот, чьей выдачи как раз требовала машина.

– Тот, кого зовут Трурль, должен отсюда выйти. Второй может остаться, поскольку ультиматум его не касается…

– Но смилуйтесь!

– Мы бессильны, – ответил бургомистр. – Даже если бы ты здесь остался, Трурль, тебе пришлось бы ответить за причиненный нашему городу ущерб, ибо по твоей вине эта машина разрушила шестнадцать домов и погребла под их развалинами множество жителей. Только потому, что тебя и так ждет смерть, я готов тебя отпустить – иди и не возвращайся!

Трурль взглянул на лица его свиты и, прочтя на них приговор себе, медленно стал подниматься по лестнице.

– Погоди, я с тобой! – воскликнул Клапауций.

– Со мной? – неуверенно спросил Трурль. Помолчал и сказал: – Нет, останься, так будет лучше… Зачем тебе погибать ни за что…

– Идиотизм! – энергично заявил Клапауций. – С какой это стати – погибать нам по прихоти какой-то железной кретинки? Тоже мне дело! Кишка тонка у нее, стереть с лица земли двух величайших конструкторов – за мной, Трурль, смелее!

Воодушевленный этими словами Трурль взбежал по ступеням вслед за Клапауцием. На площади перед ратушей не было ни души. Посреди клубящейся пыли виднелись только остовы разрушенных домов, и возвышалась над ратушей и пыхтела паром машина, испачканная кирпичной кровью стен и припорошенная белой пылью.

– Слушай, – сказал шепотом Клапауций, – она нас пока не видит! Давай в первую улочку слева, затем направо и пулей в горы – они уже недалеко! Там укроемся и придумаем как быть, чтобы ей раз и навсегда расхотелось… Бегоом! – крикнул он. Потому что машина заметила их уже и двинулась на них, так что земля затряслась.

Мчась, что есть духу, они выбежали за пределы городка и пробежали так целую милю, слыша за собой громовую поступь упорно их преследующего колосса.

– Я знаю одно ущелье там! – прокричал на бегу Клапауций. – Это русло высохшего потока посреди скал, где множество пещер. Скорей туда, там ей нас не достать!..

И они помчались скорей к ближайшей горе, спотыкаясь и размахивая руками для удержания равновесия, однако машина не отставала от них ни на шаг. Прыгая по шатким камням пересохшего потока, они добрались, наконец, до узкой расселины в скалах и, увидев высоко над головой чернеющий зев пещеры, стали карабкаться вверх по выскальзывающим из-под ног и осыпающимся вниз камням что есть мочи. Большое отверстие пещеры манило беглецов прохладой и темнотой. Добравшись до него, они как можно скорей забежали внутрь и, пробежав еще немного вглубь, остановились.

– Ну, здесь мы в безопасности, – сказал Трурль, слегка успокоившись. – Выгляну-ка, где она там застряла…

– Будь осторожен, – предупредил его Клапауций.

Трурль подкрался к входу в пещеру, высунулся наружу и сразу испуганно отпрянул:

– Она лезет вверх!!

– Успокойся, сюда-то ей точно не пролезть, – не очень уверенно отозвался Клапауций. – Что такое?? Кажется, потемнело… Ох!

Огромная тень заслонила клочок неба, видневшийся из пещеры, и вместо него показалась на миг клепаная стена железной машины, прильнувшей к входу в пещеру и наглухо ее закупорившей, словно металлической крышкой.

– Мы заперты!.. – дрожащим голосом прошептал Трурль в наставшей полной темноте.

– Какой же это был идиотизм с нашей стороны! – возмущенно вскричал Клапауций. – Забраться в пещеру, где она способна нас запереть. Как мы только могли такое допустить?!

– Как думаешь, на что она рассчитывает? – помолчав, спросил Трурль.

– Она ждет, что мы захотим отсюда выбраться, для этого не надо большого ума.

Наступило молчание. В кромешной темноте Трурль, вытянув вперед руки, подкрался на цыпочках к выходу из пещеры и шарил по скале руками, пока не коснулся гладкой теплой стали, словно нагретой изнутри…

– Чую тебя, Трурль!.. – гулко раздался металлический голос в замкнутом пространстве пещеры.

Трурль отпрянул и вернулся назад. Какое-то время друзья сидели рядышком на камне, ничего не предпринимая. Наконец Клапауций шепотом сказал:

– Ничего мы так не высидим, положение безвыходное. Попробую с ней договориться…

– Это безнадежно, – ответил Трурль, – но попробуй, может, хотя бы тебя она согласится отпустить…

– Да нет же, не о том речь! – подбодрил друга Клапауций и, приблизившись к невидимому в темноте выходу, громко прокричал:

– Эй, ты нас слышишь?

– Слышу, – ответила машина.

– Послушай, я хочу перед тобой извиниться. Понимаешь… между нами возникло небольшое недоразумение, но это такая ерунда, по сути. Трурль совсем не хотел…

– Я уничтожу Трурля! – заявила машина. – Для начала пусть он ответит мне на вопрос, сколько будет два плюс два?

– Ну, конечно, он ответит тебе. Ответит так, что ты будешь совершенно удовлетворена и помиришься с ним, не так ли, Трурль? – сказал переговорщик умоляюще.

– Да, наверное… – отозвался тот едва слышно.

– Вот как? – сказала машина. – Ну и сколько же будет два плюс два?

– Чет… нет – семь то есть… – еще тише вымолвил Трурль.

– Ха-ха! Не четыре, значит, а семь – ведь так? – прогудела машина. – Вот видишь!

– Семь, ясное дело, что семь, и всегда было семь! – радостно затараторил Клапауций. И осторожно добавил: – Теперь ты нас выпустишь?

– Нет. Пускай Трурль еще скажет, что он очень сожалеет, и ответит мне, сколько будет дважды два?

– И ты отпустишь нас, если я отвечу? – спросил Трурль.

– Не знаю, еще подумаю. Ты мне условий не выставляй, а отвечай: сколько будет дважды два?

– Ты, и правда, нас выпустишь? – опять спросил Трурль, как ни дергал его за руку Клапауций, шепча на ухо: «Она идиотка, идиотка, не перечь ей, умоляю!..»

– Не выпущу, если мне этого не захочется, – ответила машина. – Но ты все равно мне скажешь, сколько будет дважды два…

И тут Трурля охватил приступ ярости.

– О, я скажу тебе, скажу! – закричал он. – И два плюс два, и дважды два – будет четыре и только! Хоть ты на голову стань, хоть эти горы в порошок сотри, небо собой закрой, море выпей, – а чтоб ты подавилась! – слышишь, все равно дважды два будет четыре!

– Трурль, ты с ума сошел! Что ты несёшь? Два плюс два – это семь! Машина, дорогая, семь! Семь! – орал Клаупаций, пытаясь перекричать приятеля.

– Нет! Четыре! Четыре и только, испокон веков и до скончания света, ЧЕТЫРЕ! – истошно вопил в ответ Трурль.

И тут скалу под их ногами сотрясла дрожь – это машина резко отпрянула от входа в пещеру, так что внутрь проник тусклый свет, и издала протяжный крик:

– Неправда! Семь! И ты сейчас же это подтвердишь, как только я до тебя доберусь!

– Ни за что! – парировал Трурль, словно ему уже было все равно.

После чего на головы друзей с потолка градом посыпались камни. Это машина принялась раз за разом таранить вход в пещеру, всей своей восьмиэтажной тушей ударяя с размаха и круша скальный монолит, отлетавшие куски которого с грохотом скатывались на дно ущелья.

Непрестанный грохот и удушливая каменная пыль, пополам с искрами от ударов стали о скалу, наполнили всю пещеру. Но и в адской канонаде предпринятого машиной штурма пробивался временами голос Трурля, без устали оравшего:

– Два плюс два – четыре! Четыре!

Клапауций безуспешно пытался заткнуть ему рот, но был отброшен с такой силой, что, схватившись руками за голову, уселся на пол и замолчал. А машина все не оставляла своих дьявольских усилий, и уже казалось, что вот-вот своды пещеры обрушатся на пленников, раздавят их насмерть и погребут навеки. Когда в пещере нечем стало дышать от густой едкой пыли, и надежды на спасение не оставалось, раздался вдруг жуткий скрежет, и послышался оглушительный раскат грома, превзошедший грохот от бешеных ударов железа о камень. Это заслонявшая свет огромная черная тень ухнула вниз, так, что воздух завыл, как если бы сдул ее со стены налетевший вихрь, вызвав оглушительный сход каменной лавины.

Эхо грома еще гуляло по ущелью, отражаясь от стен, когда два приятеля, подбежав к отверстию пещеры и высунувшись по пояс, увидели лежащую внизу машину, разбитую и придавленную скальным обвалом, который она сама же и вызвала. Один огромный камень переломил ее восьмиэтажный корпус почти пополам.

В плотном облаке висевшей в воздухе каменной пыли друзья осторожно спустились по завалам. Чтобы достичь русла высохшего потока, им пришлось пробираться мимо остова огромной машины, похожей на жертву кораблекрушения. Не сговариваясь, они задержались у ее продавленного бока и постояли. Машина еще слабо подергивалась, внутри нее продолжало что-то крутиться и постукивать, понемногу затихая.

– Ну и вот твой бесславный конец, а дважды два, по-прежнему… – начал было Трурль. Но тут в машине что-то еще зажужжало, и она в последний раз, уже неразборчиво и еле слышно, пробормотала: «СЕМЬ…»

Потом у нее внутри что-то разлетелось со звоном, посыпались камни с корпуса, и она замерла, превратившись окончательно в груду металлолома. Конструкторы взглянули друг на друга и, не проронив ни слова, стали выбираться оттуда.

Большая трепка [17]

Некто постучал в дверь конструктора Клапауция, а когда тот приоткрыл дверь и выставил голову на улицу, то увидел пузатую машину на четырех коротких ногах.

– Кто ты и чего хочешь? – спросил он.

– Я Машина Исполнения Желаний, и прислал меня твой друг и великий коллега Трурль как подарок.

– Как подарок? – сказал Клапауций, чьи чувства к Трурлю были довольно смешаны – и особенно не понравилось ему, как машина назвала Трурля «великим коллегой». – Ну ладно, – решился он после короткого размышления. – Можешь войти.

Приказал ей стать в углу подле печи и, притворно не обращая на нее внимания, вернулся к прерванной работе. Строил он куполообразную машину на трех ногах. Та была почти готова, осталось лишь ее отполировать. Через некоторое время Машина Исполнения Желаний отозвалась:

– Напоминаю о своем присутствии.

– Я о нем не забыл, – сказал Клапауций и продолжил делать свое.

Через минуту машина отозвалась:

– Можно узнать, что ты делаешь?

– Ты Машина Исполнения Желаний или Задавания Вопросов? – сказал Клапауций и добавил: – Мне нужна синяя краска.

– Не знаю, будет ли нужного тебе оттенка, – ответила машина, выдвигая через дверку в животе банку краски. Клапауций открыл ту, без слова окунул кисточку и принялся красить. До вечера пожелал – по очереди – наждак, карборунд, сверло и белую краску, а еще болты, и всякий раз машина тотчас давала ему, чего он желал. Под вечер он накрыл сооружаемый прибор куском полотна, поел, уселся напротив машины на небольшом трехногом табурете и сказал:

– Теперь посмотрим, что ты умеешь. Говоришь, что можешь сделать все?

– Не все, но многое, – скромно ответила машина. – Остался ли ты доволен краской, болтами и сверлом?

– Конечно, конечно! – ответил Клапауций. – Но теперь-то я пожелаю куда более сложную вещь. Если не сделаешь ее, то отошлю тебя к твоему хозяину с соответствующей благодарностью и мнением.

– И что же тебе нужно? – спросила машина и переступила с ноги на ногу.

– Трурль, – пояснил Клапауций. – Ты должна сделать мне Трурля, в точности как настоящего. Чтобы никто не отличил одного от другого!

Машина помурчала, побурчала, пошумела и сказала:

– Хорошо, сделаю тебе Трурля, но обходись с ним осторожно, ибо он великий конструктор!

– Ах, разумеется, ты можешь быть спокойна, – ответил Клапауций. – Ну и где же этот Трурль?

– Что? Вот так сразу? Это ведь не абы что, – сказала машина. – Тут нужно немного времени. Трурль – это не болты с лаками.

Но она на удивление быстро затрубила, зазвонила, в животе ее отверзлись большие дверки, и из темного нутра вышел Трурль. Клапауций встал, обошел его, приглядываясь к нему вблизи, тщательно его ощупал и обстучал, но никакого сомнения быть не могло – перед ним стоял Трурль, как две капли воды схожий с оригиналом. Трурль, что вышел из брюха машины, щурился от света, но в остальном вел себя совершенно обычно.

– Привет, Трурль! – сказал Клапауций.

– Привет, Клапауций! Но откуда же я тут, собственно, взялся? – ответил явно удивленный Трурль.

– А, так, просто зашел… Давно я тебя не видел. Как тебе у меня нравится?

– Весьма, весьма… А что там у тебя под брезентом?

– Ничего особенного. Может, сядешь?

– Ох, кажется мне, что уже поздно. На улице темно, пойду-ка я, пожалуй, домой.

– Не так быстро, не так скоро! – запротестовал Клапауций. – Пойдем сперва в подвал, увидишь кое-что интересное…

– И что же такого есть у тебя в подвале?

– Еще этого нету, но сейчас оно там окажется. Пойдем, пойдем…

И, похлопывая его, провел Клапауций Трурля в подвал, а там подставил ему подножку, а когда тот упал, связал его, да принялся охаживать толстой палицей, как стог на току. Трурль орал немилосердно, звал на помощь, и то ругался, то просил пощады, но ничего не помогало: ночь была темна и пуста, а Клапауций продолжал дубасить его, аж пыль столбом стояла.

– Ой! Ай! Зачем же ты меня так бьешь?! – кричал Трурль, уклоняясь от ударов.

– Потому что мне это приятно, – пояснил Клапауций и замахнулся. – Вот этого ты еще не пробовал, мой Трурль!

И ударил его по голове так, что та загудела, словно пустая бочка.

– Пусти меня немедленно, а не то я пойду к королю и расскажу, что ты со мной делал, – и тот-то бросит тебя в подземелья!!! – кричал Трурль.

– Ничего он мне не сделает. А знаешь почему? – спросил Клапауций и уселся на лавке.

– Не знаю, – сказал Трурль, радуясь, что в битье наступил перерыв.

– Потому что ты не настоящий Трурль. Он сейчас у себя, построил Машину Исполнения Желаний и прислал ее мне в подарок, а я, чтобы испытать ее, приказал ей создать тебя! Теперь я откручу тебе голову, поставлю под моей кроватью и стану пользовать ее как рожок для стягивания ботинок!

– Ты чудовище! Почему ты желаешь так поступить?!

– Я тебе уже сказал: потому что мне это доставит удовольствие. Но хватит пустой болтовни! – Говоря это, Клапауций ухватился за палицу двумя руками, Трурль же принялся кричать.

– Перестань! Сейчас же перестань! Скажу тебе кое-что важное!

– Интересно, что же такое ты можешь мне сказать, что удержит меня от того, чтобы использовать твою голову как рожок для обуви, – ответил Клапауций, но бить его перестал. Трурль же крикнул:

– Я вовсе не Трурль, сделанный машиной! Я настоящий Трурль, истиннейший в мире, и хотел лишь узнать, что ты так долго делаешь, затворившись в четырех стенах! Оттого я построил машину, спрятался в ее животе и приказал ей отнести себя к твоему дому под предлогом, что она – мой тебе подарок!

– Вот так историю ты выдумал, заслушаться просто! – сказал Клапауций и, встав, покрепче стиснул тот конец палки, что был потолще. – Можешь не напрягаться, я твою ложь насквозь вижу. Ты – Трурль, сделанный машиной, она выполняет все мои желания, благодаря ей я получил болты и белую краску, а еще синюю, сверла и другие вещи. Если смогла она создать то, сумела бы сделать и тебя, любезный мой!

– Все это было готовым у нее в животе! – крикнул Трурль. – Легко было предвидеть, что тебе понадобится за работой! Клянусь, что я говорю правду!

– Будь это правдой, означало бы это, что мой друг, великий конструктор Трурль, обычный обманщик – а в такое-то я никогда не поверю! – ответил Клапауций. – Вот тебе!

И приложил его с размаху через спину.

– Это за клевету на моего друга Трурля! Вот тебе еще!

И добавил с другой стороны. Потом бил его еще, мутузил и лупил, пока не устал.

– Пойду-ка я вздремну ненадолго, отдохну слегка, – пояснил и отбросил палку. – А ты погоди, скоро я вернусь…

Он шел, и скоро по всему дому раздались звуки его храпа. Трурль аж извертелся в путах, но ослабил узлы, побежал потихоньку наверх, влез внутрь машины и скоренько рванул в ней домой. Клапауций же, посмеиваясь в кулак, следил из оконца верхнего этажа за его бегством. Назавтра отправился к Трурлю с визитом. Тот впустил его в комнату, мрачно помалкивая. В комнате царил полумрак, но Клапауций приметил, что корпус и голова Трурля носят следы большой трепки, ему устроенной, хоть и заметно было, что Трурль немало потрудился, выклепывая и выпрямляя нанесенные ударами вмятины.