Непокорное время

- Но кто виноват, что я чувствую себя таким больным и разбитым, спросил он, - если деревья не могут причинить зла?

Ответ был мгновенным и совершенно неожиданным.

- Вы сами, - сказала Анема. - Вы, наверно, до смерти ненавидите самого себя, если дошли до такого состояния. И едва не убили себя. Зло сидит в вас.

"Она говорит, как психоаналитик, - подумал он. - Совпадение ли это? Она считает, что виной всему мой сильнейший невроз".

Эта мысль ему не понравилась. В своем мире он считался нормальным человеком. Но в каждом обществе свои нормы, а с момента, когда с вершины обрыва Йоргенсен увидел Далаам, он вел себя не свойственным ему образом и сознавал это.

- Вам следует поспать.

Она положила руку ему на лоб.

- Вы заснете.

- Я боюсь. Я не хочу засыпать.

Анема удивленно раскрыла глаза.

- Вы помните свое сновидение?

- Сновидение? Какое?

- Жаль, - вздохнула она. - Если бы вы помнили сновидение, то были бы практически здоровым. Однажды вам придется вернуться в дерево, чтобы досмотреть свой сон. Деревья не могут вылечить столь больного человека, как вы, за один сеанс. Вы получили массивную дозу. Для начала хватило бы нескольких минут.

Он понял лишь какую-то часть ее слов.

- Я был болен? Деревья могут лечить?

Лицо Анемы вдруг сделалось серьезным.

- Нам это известно с детства. Деревья помогают понять самого себя. Я забыла, что вы пришелец.

- Объясните.

- Не знаю, имею ли на это право. Это может причинить вам зло. Вы испытали сильнейший шок. И почти открыли для себя, кто вы есть на самом деле. Мне известно лишь самое элементарное. А вот мой третий отец знает почти все, что можно знать.

- Попытайтесь, - в его голосе звучали умоляющие нотки.

Она закрыла глаза и сосредоточилась. Затем заговорила медленно и тягуче, выбирая самые простые слова.

- Любое человеческое существо скрывает в себе несколько личностей. Это, конечно, не личности в полном смысле этого слова, а скорее грани личности человека. Пока человек юн, они практически не подозревают о существовании друг друга. Позже они могут сосуществовать или сражаться друг с другом. Одна из граней состоит в прямом контакте с внешним миром. У остальных контактов меньше или нет совсем. Некоторые из них слепы и глухи, лишены воли и логики. Иногда они, как у вас, являются пленниками и пытаются ускользнуть из-под контроля. Они прилагают невероятные усилия, чтобы освободиться и возобладать над остальными. А тем приходится тратить много усилий на сдерживание бунтарей. Если схватка слишком жестока, личность может разорвать, как разрывает скалу замерзшая вода. И человек сойдет с ума.

- Понятно. Сознание и подсознание. Сознание подавляет некоторые элементы подсознания, которые стремятся подняться на поверхность обходными путями, оказывая давление на сознание. Когда давление постоянно, возникает невроз. Если подсознание взламывает хрупкую оболочку сознания, наступает безумие, сумасшествие, бред.

- Но есть и золотая середина, - продолжала Анема, - она помогает наладить взаимоотношения между людьми. Вы можете в полном объеме общаться с себе подобными, если совершенно здравы рассудком, если полностью сознаете самого себя. В этом-то нам и помогают деревья. Деревья помогают связать друг с другом различные грани личности. Мы оставляем детей ежедневно на некоторое время внутри деревьев, чтобы они познали самих себя. Мой третий отец говорит, что деревья в нашей цивилизации играют важнейшую роль. Он считает, что благодаря деревьям Игона стала привилегированным миром. Он говорит, что только мы по-настоящему счастливые люди во всей Галактике.

Она употребила не слово "Галактика", а использовала иной, более общий термин, означающий комплекс миров. В корне слова присутствовали понятия общности и города. Казалось, она считала каждый мир Галактики эквивалентным кварталу своего родного города. Полный смысл слова остался для Йоргенсена скрытым. Он перевел его как "Галактика", но решил, что позже вернется к этому.

- Я не знаю, как действуют деревья. Они посылают сны. Когда вы начинаете помнить их, значит, вы стали взрослым, уравновешенным человеком. Я очень хорошо помню свои сны. Мой третий отец утверждает, что я удивительно уравновешенна для моего возраста.

Она явно была довольна собой, но в голосе ее не было и следа тщеславия. "Тщеславие, - сказал себе Йоргенсен, - чувство невротическое, основанное на ощущении превосходства, а в конечном итоге и на отрицании остального мира. Федерация лопается от тщеславия. Федерация страдает глубочайшим неврозом".

"По отношению к Игоне", - мысленно поправил он себя.

Йоргенсен почувствовал себя отдохнувшим. Он знал, что может наконец спокойно заснуть.

- Деревья принадлежат всем. Мне кажется, что они передают друг другу сны разных людей, может быть, всех. Мой отец говорит, что среди деревьев нет индивидуалистов, как у нас. Но он также утверждает, что мы отличаемся один от другого лишь поверхностно. В остальном нас роднит нечто общее, свойственное человеку, и это общее зависит и от общества, в котором мы живем, и от каждого дерева. Но каждое общество стремится вложить в людей свое понимание общего, а потому различия между представителями разных обществ куда глубже, чем поверхностные различия между двумя людьми одного круга. Если мы доберемся до сути вещей, то вновь увидим общечеловеческие черты, несмотря на различия обществ. И быть может, когда-нибудь с помощью деревьев нам удастся объединить всех людей.

"Теперь она говорит, как социолог", - мелькнула мысль в голове сонного Йоргенсена. Голос уплывал вдаль. Анеме еще не исполнилось и двадцати лет, а она так просто оперировала понятиями, над которыми явно или тайно бились самые просвещенные умы Федерации, поскольку Арх косо смотрел на их исследования. Вначале Йоргенсену показалось, что она суеверна - допускает существование внутренних демонов, вызывающих болезнь или безумие, и верит в способность деревьев их изгонять.

Но, находясь на грани сна, Йоргенсен пытался нащупать истинный смысл ее слов, а быть может, и ответ на давний, мучительный вопрос о смысле собственного существования. Мысли обрели ясность и чистоту. Его сознание медленно погружалось в глубины тела. Ему хотелось там затаиться, несмотря на неясную боль, которая никак не уходила. Оставалось узнать, как действуют деревья. Быть может, они насыщали воздух дурманом? Или существовало иное, более фантастическое объяснение? А что, если между деревьями и людьми устанавливается телепатическая связь? Быть может, ему угрожала смертью общая память деревьев, в которой хранились сновидения всех людей, прошедших через них? Ему не верилось, что он стремился уничтожить самого себя. Мозг постепенно очистился от тревожных мыслей, и Йоргенсен погрузился в глубокий сон.

Когда он проснулся, у его изголовья сидели Анема со своим третьим отцом. Увидев этого человека, Йоргенсен спросил себя, действительно ли туземцы Игоны вели род от человека? В каждой отдельной его черте не было ничего необычного, но все вместе они создавали странное ощущение. Громадная голова и широко расставленные глаза наводили на мысль о сосредоточенном внимании и каком-то снисходительном спокойствии. Даже поза его свидетельствовала о необычной гибкости тела и силе мышц. Он на удивление свободно владел своим телом. В его движениях сквозила грация хищника, лишенного страха и агрессивности. Рядом с ним Йоргенсен, несмотря на свои специальные тренировки, ощутил себя неуклюжим увальнем. А по глазам человека понял, что между ними лежит и интеллектуальная пропасть.

Одновременно он заметил в Анеме то, на что не обратил внимания в первый раз. Она была излишне гибкой и живой, но нервной не казалась. В ее глазах светилось такое же сверхчеловеческое спокойствие, как и в глазах ее отца. И тот же снисходительный огонек умерял их удивительный самоцветный блеск.

Быть может, это результат случайной мутации? А если это следствие направленного генетического опыта? Йоргенсен постепенно начинал понимать, что Игона представляет собой лишь клеточку на гигантской шахматной доске Вселенной, что обитатели города деревьев с их странными нравами являются пешками в руках могущественных и пока неведомых сил.

Он и сам был пешкой в руках Федерации.

И тут он отвел взгляд от глаз мужчины. Нет, этот человек не мог быть пешкой. Еще никто в глазах Йоргенсена так полно не воплощал свободу, свободу без всякого страха перед будущим. Никто, кроме Анемы.

- Вы чувствуете себя лучше, - произнес мужчина. - Что вы собираетесь делать?

Вопрос застиг Йоргенсена врасплох. У мужчины был спокойный, размеренный голос.

- Не знаю, - пробормотал Йоргенсен. - Я собирался некоторое время пожить в городе.

- Вы свободны. Можете оставаться здесь, сколько захотите. Но не думаю, что вам понравится здешняя жизнь. Впрочем, со временем вы все решите сами.

Йоргенсен хотел было возразить - жизнь далаамцев его вполне устраивала. Но он вовремя сдержался, поняв скрытый смысл слов собеседника. Тот не собирался ни запугивать его, ни намекать на плохой прием. Просто не очень приятно жить в городе, где ты менее младенца знаешь о мире и о самом себе. Это означало находиться во власти комплекса неполноценности. Йоргенсен понимающе поглядел на мужчину.

- Я - Даалкин, - промолвил последний. - Это одновременно и имя, и должность. Кажется, малышка вам уже кое-что объяснила. Не знаю, хорошо ли она поступила. Она приняла решение, самостоятельно, исходя из вашего положения. Можете задать мне любые вопросы, но полагаю, что вы лучше разберетесь в нашей жизни, посмотрев на нее со стороны. Я знаю, что вас мучит любопытство.

Он помолчал и с легкой иронией добавил:

- Здесь никто ничего не скрывает. Но не все можно понять сразу.

- Вы выглядите удивительно спокойным и счастливым, - неожиданно для себя сказал Йоргенсен.

Он провел ладонью по черепу и почувствовал, что волосы немного отросли. Он вдруг позавидовал густой черной шевелюре Даалкина. Обычай брить голову показался ему абсурдным.

- У нас есть свои проблемы, - ответил Даалкин. - Но это настоящие проблемы.

Йоргенсен прикусил губу и отбросил одеяло.

- Я могу встать?!

Это был и вопрос и утверждение.

- Если хотите.

Йоргенсен сел и осторожно опустил ноги на пол. Затем встал. Он чувствовал себя бодрее, чем ожидал. Обойдя комнату, он выглянул в узенькое окошко, увидел тропинку, которая исчезала среди громадных стволов, и только тут сообразил, что на нем ничего нет.

- Мне хотелось бы одеться, - начал он и понял, что его смущение в глазах Анемы и Даалкина выглядело смешным.

Анема достала из шкафчика тунику и обувь. Йоргенсен оделся с ее помощью. Даалкин тем временем поставил на стол несколько мисок. Йоргенсен подкрепился и утолил жажду.

- Вы позволите задать вам один вопрос? - после некоторого колебания начал он. - Надеюсь, он не покажется вам оскорбительным. Анема несколько раз называла вас третьим отцом. Меня интересует смысл этого выражения. Биологически...

Даалкин расхохотался. Анема тоже рассмеялась. Йоргенсен вежливо улыбнулся, ничего не понимая.

- Наше общество несколько необычно, - наконец заговорил Даалкин, - во всяком случае, по сравнению с вашим, о котором у меня сложилось некоторое впечатление. Естественно, я могу ошибаться. Но ваше общество несет на себе глубокий отпечаток древних времен. В нем переплелись черты индивидуализма и рабства - наследие ваших предков-охотников. Ваша цивилизация частично решила этот внутренний конфликт путем специализации. Но такое решение ошибочно и чревато опасностью взрыва.

Йоргенсен поднял глаза от стола. Даалкин говорил о Федерации без всякого почтения, хотя был всего-навсего туземцем с неприметной планеты, которую флот Федерации в мгновение ока мог превратить в горстку пепла. Он сравнивал Федерацию с громадным муравейником. Его слова были жестоки, но диагноз точен. Несколькими фразами он сумел выразить давние сомнения Йоргенсена.

- Каждый индивидуум ревностно относится к своей свободе, - продолжал Даалкин, - а единство может быть обеспечено лишь силами взаимного притяжения. Один индивидуум проявляет враждебное отношение к другому. Стену этой враждебности очень трудно преодолеть, потому-то и трудно установить контакт с другим индивидуумом. Все это отражается на взаимоотношениях.

Он склонился над Йоргенсеном, и тот прочел в глазах Даалкина сострадание.

- Вам кажется, что вся Вселенная завидует вашему могуществу. А мы вас жалеем. Вы - народ одиночек. Логическое следствие - ваша теоретическая моногамия, а на практике - полигамное общество. Я мог бы сказать, что мы придерживаемся противоположного взгляда на семейную жизнь, но боюсь, вы неправильно меня поймете.

Он немного помолчал, задумчиво глядя в одну точку. Его пальцы постукивали по столешнице. Йоргенсен впервые подметил некоторую нервозность собеседника. Анема, подперев подбородок ладонями, переводила взгляд с одного на другого.

- Эмоциональный мир человеческого существа, - продолжил Даалкин, отличается невероятной сложностью. На всем протяжении жизни оно теснейшим образом связано с теми, кто его окружает. Оно может в полной мере проявить себя только благодаря окружению. Естественно, человек не способен наладить равные эмоциональные отношения со множеством людей. Но нескольких из них он может любить почти в равной степени. В этом случае он внутренне обогащается больше, чем если связан лишь с одним лицом. Одновременно он способствует обогащению тех, с кем общается.

Даалкин старался говорить так, чтобы не шокировать собеседника, и Йоргенсену казалось, что сам он превратился в малого ребенка, которого осторожно знакомят с тайнами жизни.

- Наши семьи - сложные и подвижные комплексы. Обычно они состоят из шести-семи человек. Существует разветвленная сеть связей между мужчинами и женщинами, родителями и детьми. Выражаясь вашим языком, я имею нескольких жен, но впрочем, и каждая женщина имеет нескольких мужей. Наши семьи не являются замкнутыми системами. Каждый свободен покинуть ее и войти в другую семью, если контакт с ее членами больше устраивает этого человека. Кроме того, благодаря переходам людей из одной семьи в другую между семьями существуют теснейшие эмоциональные узы. И в это же время каждая семья очень стабильна и куда прочней ваших семейных пар. Надеюсь, вам понятна моя мысль.

- Не совсем, - кивнул Йоргенсен. Он подумал, что сеть тропок, которую он видел с вершины обрыва, отражала это тонкое равновесие между "семьями", их многочисленные, стабильные и одновременно изменчивые связи. Общество далаамцев покоилось на доброжелательности и любви. Древняя мечта человечества.

- А ревность? - спросил он, наконец подыскав в игонском языке подходящее слово.

- Ревность, ревность, - повторил Даалкин. - Не признак ли бессилия эта самая ревность? Деревья излечивают от нее.

Он встал и, подойдя к Анеме, жестом любящего отца взъерошил ее волосы.

- Дети воспитываются всеми "родителями". Их любят все. Со временем они сами выбирают себе тех, с кем им лучше и интереснее. И это не всегда их биологические родители. Я не первый, а третий отец Анемы, другими словами, я помог ей выйти из отрочества. Первый отец дал ей жизнь, второй - провел через детство. Вам понятно?

Йоргенсен утвердительно кивнул.

- Анема будет красивее матери. Я иногда сожалею, что не прихожусь ей биологическим отцом. Это - одна из величайших проблем нашего общества. Сколько времени мы бы выиграли, если бы в ребенке одновременно сочетались гены нескольких родителей, их наиболее благоприятные черты. Надеюсь, нам удастся решить и эту проблему.

"Это - идея биолога, генетика, ученого, стремящегося разумно управлять природой", - подумал Йоргенсен. И это в то время, когда ученые Федерации в своих тайных лабораториях замышляли преступления против жизни. Этот человек был иным. Он слишком любил жизнь. Во всех ее проявлениях. И искал средства сделать ее еще более яркой. Общество Далаама не было утопическим, оно не походило на какой-то застывший в своем совершенстве рай. Этот мир постоянно менялся и развивался. Он решал проблемы будущего, а не одну-единственную проблему вечного сохранения настоящего по образу и подобию прошлого.

Йоргенсену стало ясно, почему Федерация страшится Игоны. Он ощутил, как заныли старые шрамы. В словах Даалкина была доля правды. Йоргенсен принадлежал к миру одиночек, привыкших бороться против всей Вселенной, к миру безмолвных и печальных. Он не мог вынести прямого взгляда Анемы. Его лицо залила краска стыда.

Он даже не знал, о чем говорить с ней, а ведь у него за плечами культура тысяч миров и тысячелетий. "Неужели я так и останусь нем как рыба перед этой золотоволосой девушкой?"

- У вас есть еще вопросы? - спросил Даалкин, отрывая его от горьких мыслей.

- Нет. Пока нет. Мне надо подумать.

- Хорошо, - согласился Даалкин. - Мы встретимся позже. Деревья передают мне странную информацию.

Его толстые губы сложились в хитрую усмешку. Неуловимо гибким движением он скользнул к двери и исчез.

Четыре игонских дня Йоргенсен бродил по Далааму. Иногда один, иногда в сопровождении Анемы. Туземцы почти не обращали на него внимания, хотя были вежливы и гостеприимны. Они не задавали никаких вопросов. Но из отдельных бесед Йоргенсен понял, что они лучше разбираются в делах Федерации, чем он в делах Игоны. Однако нигде он не видел никаких следов аппаратуры, способной перехватывать сообщения Федерации. На Игоне отсутствовала всякая техника.

Жизнь туземцев выглядела мирной и бесхитростной. Деревья, похоже, давали им все необходимое. Далаамцы прогуливались, вели бесконечные дискуссии, размышляли, занимались разнообразными искусствами. Лишь однажды Йоргенсен почувствовал, что столкнулся с чем-то иным. Он заметил человека, сидящего на пороге хижины и выводившего на листе дерева какие-то математические символы. Они были незнакомы Йоргенсену. Он чувствовал их исключительную простоту, но в математике простота могла быть следствием абстракции, исключительно трудной для понимания.

Йоргенсен понял, что сделал важное открытие. Он пытался расспросить Анему, но математика ее не интересовала. Она сказала только, что человек этот стремился описать развитие Далаама, исходя из взаимодействия между семьями. Йоргенсен ничего не понял. Страстью Анемы была биология, вернее, генетика. По ее словам, она "с помощью деревьев" проводила удивительные опыты. Но он никогда не видел в ее руках лабораторных инструментов. Наверное, существовали иные методы исследований, чем те, которыми кичились ученые Федерации.

Далаамцев в основном занимали науки о жизни. Они разбирались в физике, но это их не увлекало. И на то были причины - физика требует развитой технологии, а следовательно, узкой специализации, что противоречило структуре их общества. Если Федерация развивалась под давлением исторической необходимости, то Далаам, казалось, рос и развивался по воле его жителей. Их цивилизация была продуктом сознательного усилия, а не рабского труда человеческого муравейника.

Далаам не имел городских властей. Однако некоторые жители исполняли общественные функции, которые брали на себя добровольно и так же добровольно передавали другим. Отсутствие коллективной организации наложило отпечаток на планировку Далаама. Здесь имелись две или три площади, которые были заложены очень давно и происхождение которых было неясно даже самим далаамцам. Однако эти площади, украшенные фонтанами, похоже, играли какую-то важную роль. Далаамцы в определенные часы собирались на них и с какой-то особой сосредоточенностью пили воду, текущую из-под земли. У далаамцев существовал подлинный культ воды. В каждом жилище постоянно текла холодная и горячая вода, наполняя бассейны, где далаамцы купались в любой час дня и ночи. Йоргенсену так и не удалось понять, как она подается в дома и подогревается. Объяснения Анемы изобиловали совершенно непонятными терминами. Ему осталось предположить, что и здесь не обошлось без благожелательной помощи деревьев.

Он наткнулся на первую площадь случайно и испытал сильнейшее потрясение. Это была площадь его сновидений. Лицо человека на пьедестале явно было знакомо. Он знал этого человека. Он явно видел его изображения на Альтаире и других планетах Федерации. Но не мог вспомнить, при каких обстоятельствах.

- Кто это? - повернулся он к Анеме.

Она мечтательно посмотрела вдаль.

- Человек. Самый первый.

Смысл ее слов был не ясен. Они могли означать и что это первый на Далааме человек, и что это первая по значимости историческая личность. Подробностей ему узнать не удалось.

С каждым днем Йоргенсену становилось все очевиднее, сколь велика пропасть между ним и далаамцами - он не разделял их видения мира, меньше, чем они, знал о человеке вообще и об их обществе в частности. Однажды Анема сказала ему:

- Я нахожу вас увлекательным.

Вначале ее слова польстили ему, хотя и удивили - он не надеялся на такой успех, - затем расстроили.

Она смотрела на него серьезно, хотя, как всегда, в глазах ее плясали иронические огоньки.

- Добрую половину ваших слов я не понимаю, - продолжила она. - Я не знаю, о чем вы думаете. С далаамцами проще, даже если кто-то мне незнаком, его мысли и наклонности мне известны наперед. С вами иначе. Вы - иноземец. Это чудесно.

Йоргенсен разом сник: "Я для нее навсегда останусь иноземцем. Предметом любопытства. Только потому она и не расстается со мной".

Она почувствовала, что ее слова задели его:

- Мне надо спешить, чтобы понять ваш образ мышления. Вы скоро станете таким же, как мы. Деревья вам помогут. Вот увидите.

Йоргенсен резко ответил:

- Нет. Я скоро уйду.

- Это ваше право, но почему вы должны уйти?

Он покачал головой.

- Я должен вернуться туда, откуда прибыл. Меня ждут друзья. А здесь я навечно останусь иновремянином.

- Это так неприятно?

Он отвел глаза.

- Вы по-прежнему ненавидите себя, - сказала она. - Деревья почти ничем вам не помогли. Вам не хочется уходить, а вы терзаете себя, думая об уходе. Разве вы не в состоянии видеть вещи такими, какие они есть?

Она подошла вплотную к нему, взяла его лицо в ладони и заставила глядеть прямо в глаза.

- Вы - ребенок. Почему я должна объяснять вам все? Между нами не может быть сейчас ничего. Быть может, позже, не знаю. Но разве вы не видите, что с вашими постоянными страхами, вашей ненавистью вы принадлежите к иному миру.

- Я для вас просто животное, - оборвал он ее. Эта мысль уже не раз приходила ему в голову.

- Вы неразумны. Но это не ваша вина. Ваше общество... деревья...

Он отступил на шаг и, легко оттолкнув ее, едва не бросился прочь. На глаза набежали слезы. Но мимолетная слабость прошла. Он снова обрел твердость. Он был надломлен, но все же нашел в себе силы для решительных слов:

- Я уйду.

- Как хотите.

Они больше ни разу не затрагивали этой темы. Ему еще случалось ходить рядом с ней, брать ее за руку, но она больше не возвращалась к тому разговору. И он чувствовал ее правоту и ненавидел себя.

Лицо на площади было еще одной загадкой, отделявшей его от Анемы. "Уж не Адам ли это или бог, или то и другое вместе?" - спрашивал он себя. Но это никак не вязалось с образом мышления далаамцев.

Тяжелые черты одутловатого лица отражали волю и ум - это не был абстрактный портрет. Забытый скульптор, который создал этот бюст во времена, когда здесь стоял город из камня, имел в виду конкретного человека.

Йоргенсен невольно приблизился к Анеме. Он был на голову выше ее, а потому наклонился и вдохнул ее запах. Ему хотелось уничтожить разделявшее их расстояние. Он был бессилен изменить судьбу. В мире Йоргенсена игральные кости были брошены в первое мгновенье его существования. Ставка была сделана. Расстояние между ними не сокращалось, даже если он касался девушки. Даже если вдыхал запах ее кожи и полос, запах, который удивил его, - ведь женщины Федерации стремились уничтожить или подавить его. От Анемы исходил запах самой жизни.

На площадь выскочил мальчишка лет восьми, он катил перед собой шар, самый обычный деревянный шар.

Шар. Йоргенсен перевел взгляд с прыгающего по ступенькам шара на бюст у фонтана. Между ними существовала какая-то связь. Но какая? Если он найдет ее, то обретет свободу - он был уверен в этом.

Все остальное он получит в придачу. Он положил ладони на плечи Анемы.

Но разгадка не приходила.

- Пошли отсюда, - сказал он.

Йоргенсен часами беседовал, с Даалкином, Анемой и Даалной, матерью Анемы, с Буркином, Лоордином, Синевой, членами "семьи" Анемы. Они говорили о Федерации, об Игоне, о проблемах человека и его будущем. Йоргенсен часто отмалчивался, внутренне сожалея об этом - хозяева говорили с полной откровенностью. Он все еще не решался отвергнуть свою старую веру в Федерацию. Не мог отказаться от своего прошлого. И не осмеливался сказать им, зачем явился на Игону, туманно намекая на исследования.

Однажды, когда все разошлись, он остался в темной комнате вдвоем с Даалкином. Они не спеша потягивали пьянящий напиток, который хозяин налил в кубки из черного полированного дерева. Было истинным наслаждением поглаживать гладкое бархатистое дерево и вглядываться в радужные отблески напитка.

- Итак, - начал Даалкин, перегнувшись через стол, - что вы думаете о Далааме? Считаете ли вы, что мы действительно представляем большую опасность для Федерации?

Вопрос застиг Йоргенсена врасплох. Впервые с ним разговаривали так откровенно. До сих пор сдержанность далаамцев позволяла ему давать уклончивые ответы.

Он не стал отвечать прямо.

- Далаам - оазис счастья в Галактике, - осторожно начал он. - Ваше общество коренным образом отличается от общества Федерации.

- Я задал вам конкретный вопрос, - сказал Даалкин. - Вы можете ответить на него или нет? Когда вы пришли сюда, вас пожирали страх, ненависть, внутренний разлад. Вы были отравлены своим состоянием. Впрочем, вы и сегодня еще не совсем отошли от этого. Но по крайней мере вы можете сказать, что удостоверились в наших мирных намерениях?

- Не знаю, - ответил Йоргенсен. - Я почти не понимаю вас.

Он опустил щит. До сих пор его немногословие могло сойти за уверенность. А сейчас он предстал перед Даалкином в своем истинном обличье, обличье взрослого ребенка. Его даже не утешала мысль о том, что на Альтаире Даалкин чувствовал бы себя не лучше. Впрочем, уверенности в последнем у него не было.

- Во всяком случае, - добавил Даалкин, - ваши друзья, похоже, опасаются нас. Они некоторое время бродили по долине в окрестностях города, а теперь разбили лагерь у внешних ворот, на повороте дороги, ведущей к реке. Я не совсем понимаю, что они собираются предпринять, может, хотят совершить вылазку в город, чтобы "освободить" вас - ведь они уверены, что мы удерживаем вас насильно.

У Йоргенсена перехватило дыхание. Это был ответ на вопрос, который он не осмеливался сформулировать с первого дня пребывания в Далааме. Он верил, что остальным шести членам коммандос удалось остаться незамеченными.

- Вы чего-нибудь опасаетесь? - спросил он. - Вы хотите, чтобы я отправился к ним, успокоил их и попросил прийти сюда?

- Они не пойдут за вами, - отрезал Даалкин. - У них сложилось о нас странное мнение. Не думаю, что при нынешнем положении дел они могут повредить нам, но они хладнокровно рассматривают возможность нашего уничтожения.

Он говорил спокойно, как обычно, будто речь шла вовсе не о судьбе его города.

- Думаю, к ним следует отнестись как к безумцам, - добавил он после некоторого размышления.

Йоргенсен едва не выпалил, что в таком случае сумасшедшими надо считать почти все население Федерации.

- Вы показали им все ваше могущество, - сказал он. - И они, естественно, побаиваются вас.

Голос Даалкина стал резче.

- Ничего мы вам не показывали. Мы позволили вам предпринять все, что вы хотели, не собираясь вмешиваться. Однако мы знали, что ваша миссия состояла в уничтожении нашей цивилизации. Мы не собирались обороняться, во-первых, потому, что у нас нет средств, которые могли бы противостоять вашему оружию. По крайней мере тому, которым вы располагали по прибытии на Игону.

- Вы же привели его в негодность, - дрожащим от гнева голосом перебил Йоргенсен. - Я не хочу упрекать вас ни в чем, но вы сами напали на нас и, похоже, даже убили одного из нас. В лучшем случае подкинули нам труп, как две капли воды похожий на него; вы вывели из строя нашу аппаратуру и, наконец, уничтожили объект, который позволил бы нам покинуть ваш мир.

Даалкин искренне удивился.

- Ничего подобного мы не делали. Можете мне поверить. Уверяю вас.

- Тогда кто это сделал? - спросил Йоргенсен. - Есть ли на Игоне иная цивилизация, равная нам в своем могуществе?

- Сейчас нет, - ответил Даалкин. - Но была. И наверно, будет еще.

- Во времени?

- В прошлом и, быть может, в будущем. Вам известно, что нас мало интересует физика. Вы лучше нас знаете тонкую природу времени, хотя этот вопрос мы не обсуждали. - Он усмехнулся. - Все наши знания о времени добыты при изучении людей и нашего общества. В каждом человеке существуют прочные связи между прошлым и настоящим. На определенном уровне зрелости настоящее и даже образ будущего воздействуют на прошлое, пытаясь упорядочить его. А упорядоченное прошлое в свою очередь оберегает человека от повторения ошибок.

Он помолчал.

- Думаю, что такая связь характерна и для общества. Любое общество берет под больший или меньший контроль свое собственное развитие. Как видно, ваша Федерация достигла этой стадии, но пошла по пути насилия.

- Вы знаете, что мы путешествуем во времени? - от напряжения Йоргенсен даже уронил кубок, который покатился по полу, оставляя за собой мокрую дорожку. Жидкость тут же впиталась в дерево.

- Да, - ответил не колеблясь Даалкин. - Мы знали о прибытии иновремян до вашего появления. И давно ожидаем, когда сложится критическая ситуация. Наши традиции содержат предсказания подобного события.

- Пророчество? - удивился Йоргенсен.

- Да, если вы называете пророчеством предсказания ваших астрономов. Не знаю, каким образом вы путешествуете во времени, но мне известно, что Федерация осуществляет систематический контроль над прошлым, чтобы обеспечить свое незыблемое будущее. Быть может, наша цивилизация поступала так в прошлом или будет поступать в будущем, и ваши противники, как и вы, не принадлежат к нашему настоящему. Во всяком случае, не думаю, что они обошлись бы с вами так же, как Федерация обошлась бы с ними в сходных обстоятельствах.

- У вас нет уверенности?

- Ни малейшей. Я даже вижу еще одну возможность. Но она придется вам не по вкусу.

- Говорите.

- Ну что ж, - задумчиво сказал Даалкин. - В настоящий момент во Вселенной существуют две державы - наша и ваша. Ваши противники могли явиться из прошлого или будущего одной из них. И ваши странные враги, быть может, не кто иные, как вы сами.

Йоргенсен в бешенстве вскочил на ноги.

- Это невозможно.

- Я сказал "может быть", - возразил Даалкин. - Но такая возможность кажется мне наиболее вероятной. Вспомните, как вы ненавидели себя, придя в город, и как едва не погибли в дереве!

- Это неправда! Я едва не задохнулся, я был отравлен!

- Как вам угодно. Возможность, указанная мной, может и не соответствовать действительности. Но ясно одно, у Федерации нет большего врага, чем она сама. Примиритесь с самим собой, и вы сможете жить в мире и здесь, и в любом другом месте Вселенной.

Даалкин встал и подошел к двери. Распахнув ее и словно сожалея, прежде чем исчезнуть, он бросил:

- Прощайте!

Йоргенсен не ответил. Он даже не заметил его ухода. Он сидел, упершись локтями в стол и спрятав лицо в ладони, и боролся с черной мглой, которая подымалась из глубин его существа, - его мучил невысказанный вопрос.

Он долго расхаживал по комнате, а затем бросился наружу. Стояла глубокая ночь. Он до мелочей четко припомнил, как явился сюда. Ему следовало узнать больше. Его разговор с Даалкином привел к появлению новых проблем и не разрешил старых.

Он двинулся по тропинке, петлявшей в траве. Стволы и свод листвы неярко светились. Казалось, вокруг сомкнулся светящийся горизонт, близкий и далекий одновременно.

Он добежал до низенького дома Даалкина и тихо постучал. Ему ответили. Он вошел и увидел Даалкина с Синевой. Исходивший от пола бледный свет подчеркивал удивительную красоту женщины, ее длинные черные волосы оттеняли мраморную белизну кожи. Даалкин и Синева работали над каким-то художественным произведением - повсюду валялись наброски и эскизы, символы чередовались на них с четкими линиями. Далаамцы, по-видимому, не делали большого различия между искусством и наукой.

- Я сожалею о том, что сейчас произошло, - сказал Йоргенсен.

- Это не имеет значения, - отозвался Даалкин. В его глазах плясали насмешливые огоньки.

- Я хотел бы задать еще один вопрос. Всего один.

- Слушаю вас. - Даалкин присел на край стола, откинув назад голову.

- Я хочу знать, откуда вы явились, как ваша цивилизация обосновалась на Игоне? Я не могу поверить, что она развилась самостоятельно. Новый город не так уж древен. Предыдущий - не жил в симбиозе с деревьями. И в те времена на Игоне возделывали землю, процветала торговля, а может, и промышленность. Как вы пришли к нынешнему состоянию? Какова ваша история?

Даалкин повернулся к жене.

- Наш гость явно вырос, - сказал он, - и даже поумнел. И начинает схватывать, что людей можно по-настоящему понять, лишь справившись об их происхождении. Это вселяет надежды.

Синева рассмеялась, и ее смех разрядил обстановку. В ее внезапном веселье не было ни насмешки, ни презрения. Йоргенсен спросил себя, сколько ей лет. Временами она выглядела не старше Анемы, хотя принадлежала к поколению ее родителей.

- Отвечу вам откровенно, - Даалкин стал серьезным. - Если бы вы набрались смелости задавать интересующие вас вопросы раньше, мы сразу на них бы и ответили. Но вы были убеждены, что мы постараемся обмануть вас. Именно так поступает Федерация.

- Вы правы, - беззлобно подтвердил Йоргенсен.

- Должен вас разочаровать. Мы почти ничего не знаем о своем происхождении. Это одна из наших величайших проблем. У нас нет летописи исторических событий. Нет ни единого документа. Словно кто-то все стер. От прошлого сохранились лишь некоторые традиции.

- Что за традиции? - спросил Йоргенсен.

- Комплекс наших коллективных знаний, - ответил Даалкин. - В основном они восходят к периоду, который предшествовал появлению города. В них изложены почти все физические сведения о Вселенной, о других мирах Галактики, о Федерации, о времени и многом другом. Мы не располагаем возможностями расширять свои знания в этой области. Мы не в силах определить свое место в мире и избежать кризисов. Но религиозное озарение здесь не при чем. Нет и двусмысленных текстов, которые можно толковать по-разному. Мы располагаем научным изложением фактов. Эти факты требуют научного анализа, а не слепой веры, хотя существует и несколько аксиом, оспаривать которые не приходится, к примеру существование Федерации, закончил он с улыбкой.

- Понятно. Ваши предшественники как бы подвели итог своим исследованиям, а затем занялись чем-то другим или избрали иной образ жизни. Традиции служат для поддержания равновесия в вашем обществе, которое ориентировано только на науки о жизни.

- Совершенно верно, - согласился Даалкин. Он вдруг стал озабоченным.

- Но тут возникает опасность, - холодно начал Йоргенсен. Он словно врос ногами в пол и скрестил руки на груди. Он вдруг заметил трещину в совершенном здании далаамского общества. - Эти традиции - застывший раз и навсегда комплекс знаний. А действительность меняется. Вы не можете бесконечно передавать из поколения в поколение абстрактные знания. Уже сегодня то, что вы называете традициями, вряд ли полностью отражает действительность. Вы явно обрекаете себя на застой, по крайней мере в некоторых областях.

Даалкин нахмурился.

- Вы были бы правы, - сказал он после недолгой паузы, - если бы традиции оставались неизменными. Но это не так. Они меняются. В Далааме этого почти никто не знает, кроме, может быть, меня и Синевы. Вот эти-то изменения нам совершенно не понятны. Новые знания вытесняют старые.

- Но это же невозможно! Ведь вы не занимаетесь исследованиями. У вас нет необходимой аппаратуры. Вы не покидаете своего мира. У вас нет контактов с другими мирами.

- Я твержу себе то же самое, - признался Даалкин. - Но у меня есть подтверждение того факта, что традиции меняются. Едва заметно. Видите ли, у нас своеобразная система обучения детей, с одной стороны, их по книгам учат взрослые, с другой - деревья с помощью гипнопедии. Я убежден, что от поколения к поколению традиции меняются. Наше общество остается стабильным. Мы не прилагаем никаких усилий для приобретения знаний в целом ряде областей науки, получая их в готовом виде. Наше общество не такая уж замкнутая система, как вам кажется. Оно общается с внешним миром, но мы не знаем как. Это беспокоит меня. Быть в постоянной зависимости от неведомого источника опасно для любого общества.

- Значит, ваш источник столь же неведом, как и наш противник, резюмировал Йоргенсен.

- Я думал об этом. Подобная ситуация не приносит мне успокоения.

- Итак, теперь вы сказали мне все?

- Я перечислил ряд возможных вариантов. Действительность сложнее. Она может содержать на первый взгляд противоречивые элементы.

- У вас, наверно, существует теория по поводу этой неведомой державы? спросил Йоргенсен. - Теория, учитывающая все факты.

- У меня их несколько. Но ни одна из них не выглядит достаточно убедительной.

- Я вас слушаю.

"Положение радикально изменилось", - с тайной радостью подумал он. Оказывается, далаамцы не знали ни своего происхождения, ни тех, кто управляет их судьбами.

- Первая возможная теория наилучшим образом соответствует образу нашего мышления, - сказал Даалкин. - Она предполагает наличие некоего коллективного подсознательного целого, появившегося в результате развития нашего общества под воздействием деревьев, которое позволяет познавать действительность без участия сознания. Подобные функции свойственны каждому человеческому существу. Быть может, нам случайно удалось сделать их коллективными. В таких условиях Далаам может рассматриваться как единое живое существо, клетками которого мы являемся не только в социальном, но и в органическом плане. Яне могу себе представить всех возможностей такой сверхжизни, но думаю, ей нечего бояться даже могущественной Федерации.

Вторая возможная теория нравится мне куда меньше. Она зиждется на предположении, что мы зависим от некой цивилизации, державы, которая передает нам без нашего ведома информацию, необходимую для умственной деятельности, и защищает нас, позволяя нам продолжать исследования. Эта теория не менее фантастична, чем первая.

- Цивилизация, создавшая Далаам, стершая все следы его прошлого, давшая Далааму все необходимое для существования оригинального общества, в том числе и деревья, выбравшая для вас образ жизни, определившая программу исследований и к тому же совершенно неизвестная Федерации?!

- Именно так. Поэтому мне больше по душе первая гипотеза. Но я не могу окончательно отбросить вторую. Кстати, одна не исключает другую.

Йоргенсен закрыл лицо ладонями. Он не продвинулся ни на шаг и по-прежнему блуждал во мраке.

- Я ухожу, - внезапно сказал он. - Я должен вернуться к друзьям, пока они не натворили беды. Я хочу защитить этот город.

- От кого? - спросил Даалкин. - От Федерации?

Впервые в его голосе Йоргенсен уловил жесткие нотки.

- Отпусти его, Даалкин, - сказала Синева. - Он вернется. В день, когда он примирится с самим собой, он вернется. Он нашел здесь то, что не рассчитывал найти. Ты возвратишься сюда, Йоргенсен, и деревья помогут тебе отыскать путь к Анеме.

- Прощайте.

Он не знал, что будет делать, когда встретится с остальными. Решение они будут принимать сообща.

5

Сначала он увидел Марио, его силуэт вырисовывался на фоне светлого неба. Он не прятался от постороннего глаза, но внимательно наблюдал за окрестностями. Йоргенсен еще не успел выйти из-под прикрытия высокой травы, как Марио уже обернулся в его сторону. Йоргенсен помахал рукой, чтобы его сразу узнали.

- Привет, - сказал Марио.

И тут же в нескольких шагах от него возникла массивная фигура Эрина.

Йоргенсен ожидал более бурной встречи. Ведь он отсутствовал четыреста часов, то есть шестнадцать суток универсального времени.

- Остальные спят? - тихо спросил он.

- Да. Их разбудить?

Йоргенсен нерешительно отмахнулся.

- Не стоит. Пока не стоит. Расскажите, что здесь произошло.

Он подметил полный любопытства взгляд Марио. "Ему придется подождать". Йоргенсену совсем не хотелось рассказывать о городе светящихся деревьев.

- Мы некоторое время бродили вблизи Далаама, - сказал Марио. Наткнулись на источник. Но так и не решились последовать за вами. Мы сделали кое-какое открытие, но об этом позже. Хочу предупредить, настроение у людей резко изменилось. Каждый замкнулся в себе, нас не покидает чувство тревоги. Пора найти выход из тупика.

- Я не нашел его. Как чувствует себя Кносос?

- Он выздоровел. Вряд ли он таит на вас злобу, но, откровенно говоря, не уверен. Каждый хранит все в себе. Только Эрина, похоже, это совсем не задело. Правда, он никогда не был особенно разговорчивым.

- Они не доверяют друг другу?

- Не совсем так. Они сами себя изводят сомнениями.

В голосе Марио звучало удовлетворение.

- Вы сказали, что кое-что обнаружили? - вспомнил он первые слова Марио.

- Сейчас покажу.

Он подошел к спящим, поднял с земли пояс и, вернувшись, протянул его Йоргенсену.

- Зачем он мне?

- Посмотрите на датчики.

Йоргенсен вгляделся в крохотные циферблаты. На одном стрелка застыла в необычном положении. Он постучал по корпусу. Стрелка качнулась и вернулась в прежнее положение.

- Датчик вышел из строя, - сказал Йоргенсен.

- Да, он едва работает, - подтвердил Марио. - Но все же положение стрелки кое о чем говорит.

Йоргенсен вздрогнул.

- Это невозможно. Откуда здесь взяться темпоральному маяку?

- Мы тоже так думали. Однако провели поиски. И нашли. Дверь в Абсолютное Вневременье существует. В шести-семи километрах отсюда. В моренной расщелине.

- Надеюсь, вы не проверили, куда она ведет? - у Йоргенсена перехватило дыхание.

- Не решились. Хотелось прежде встретиться с вами.

"Итак, между Игоной и внешним миром существует связь, и связь постоянная".

Вот что-то и проясняется. Йоргенсен застегнул пояс и уселся на землю. В небе Игоны сверкали звезды. Светящийся туман скрывал город.

- Мы должны переступить порог двери, Марио, - сказал он. - Надо рискнуть и узнать, куда она ведет. У нас нет другой возможности покинуть этот мир. А теперь послушайте о том, что я видел в Далааме.

Рассказ длился несколько часов. Наконец, Йоргенсен замолчал. Некоторое время он сидел, вслушиваясь в ночные шорохи, затем вытянулся на траве и почти мгновенно заснул.

- Далаам следует уничтожить, - резко сказал Ливиус.

- Неужели? - удивился Йоргенсен. - Каким образом?

- Не знаю. Надо найти подходящее средство. Вы сказали, что у них нет оружия и что на нас напали не они.

- Хотелось бы быть уверенным в этом.

В разговор вмешался Марио.

- Даже если бы у нас были средства, нет уверенности, что нам позволят это сделать. Прежде следует узнать, кто защищает Далаам и кто поставил нас на грань провала.

- Совершенно верно, - подхватил Йоргенсен. - Существует девять шансов из десяти, что ответ находится по ту сторону этой двери.

Все молча посмотрели на черный прямоугольник - темное пятно на рыжей земле. Нагромождение скал скрывало расщелину от чужих глаз. День уже занялся. Небо было синим. Дул сильный ветер.

- Не сказал бы, что горю желанием попытать счастья за этой дверью, обронил Шан д'Арг. - Она слишком смахивает на западню. У нас нет ни оружия, ни защитных полей. Мы можем вынырнуть лицом к лицу с врагом или очутиться в смертельно опасном для нас мире с непригодной атмосферой, температурой, сумасшедшей радиацией.

- И все же следует рискнуть, - настаивал Йоргенсен. - У нас нет другой возможности покинуть Игону. Надо найти тех, кто дергает за веревочки.

- Говорите яснее, я хочу знать, - настаивал Ливиус, - к чему вы стремитесь? Что пытаетесь отыскать?

Йоргенсен пожал плечами, не отрывая взгляда от черного прямоугольника. Вокруг никакой аппаратуры. Или генератор находится по ту сторону?

- Не знаю, - признался он. - Я даже не стремлюсь вернуться на Альтаир. Я хочу понять этот мир и узнать, кто создал Далаам.

- У меня есть иные соображения по поводу ваших намерений, Йоргенсен, прервал его Ливиус. - Я много размышлял над вашими словами. Вы опасаетесь, что, оставшись на Игоне, мы причиним городу зло! Вот вы и хотите, чтобы мы как можно скорее убрались из этого мира. Вы предали Федерацию и больше не желаете защищать ее! Вы забыли и о благородной роли темпоральных коммандос, и о коррекции истории. Вы возвращаетесь из этого города и говорите нам об этих дикарях так, словно они гении или полубоги.

- Не знаю, - тихо ответил Йоргенсен. - Раньше я верил в Федерацию, верил в правоту коммандос. Теперь думаю, что ошибался. Я сомневался всегда. Теперь обрел уверенность. У Федерации нет права делать то, что она делает. Думаю, мы превратились в преступников.

- Вас обвели вокруг пальца, - не унимался Ливиус. - Уж я-то побывал в разных уголках Вселенной и знаю лишь один закон - закон силы. Федерация, наверно, впервые за свою историю встретила могущественного врага, а вы хотите остаться чистеньким и решать лишь свою личную проблему.

- Замолчи, Ливиус, - процедил сквозь зубы Шан д'Арг. - Я доверяю Йоргенсену. Он достойнее тебя. И переступлю порог вместе с ним.

- Я думал, Ливиус, что ты ненавидишь Федерацию, - проговорил Марио. - А теперь ты вступился за нее.

Ливиус злобно ощерился.

- Когда я в Федерации, я ненавижу ее. Это мое право. Поглядите на самих себя. Вы тоже ее ненавидите, но отказываетесь признать это. Вы ненавидите ее, потому что специалисты не считают вас равными себе. Почему Кносос любит море, Эрин - горы, Нанский - космос, Шан д'Арг - оружие, а Марио музыку и женщин? Почему Йоргенсен мучает себя вопросами? Он хранит это в тайне, но их можно прочесть на его лице. Да потому, что Федерация отвергла вас всех. Со мной Федерация вообще обходилась как с крысой, пока я не нашел в себе силы вырвать у нее все, что хотел. Да, когда я нахожусь в Федерации, то мечтаю о ее гибели. Но в космосе или в ином времени я превращаюсь в человека Федерации. Она сделала меня таким. Она дала мне могущество. В ее стенах я - голодный волк. Вне ее - цепной пес.

"Даалкин прав. Ненависть и недоверие. Невроз", - подумал Йоргенсен.

- Оставайтесь здесь, Ливиус, - устало промолвил он. - Оставайтесь. Нет нужды переступать порог этой двери всем. Только прошу ничего не предпринимать против города, пока я не возвращусь.

"На этот раз коммандос распалась. Это - начало падения Федерации. Крохотная трещина в крохотной детали. Пройдет немало времени, пока заест весь механизм, - он остановится, а потом обратится в прах. Все начнется на Игоне, незаметной планетке. Нет, все началось на Альтаире. Все началось накануне нашего старта. Кто мы были? Что мы делали? О чем думали? Два с половиной века назад ответ на вопрос был найден, поскольку мы отправились в свое прошлое".

- Я пойду с вами, - сказал Марио.

Йоргенсен вспомнил о желании Марио сопровождать его в Далаам. Он улыбнулся.

- Хорошо. Кто еще?

- Я, - одновременно отозвались Эрин и Шан д'Арг.

- Да будет так. Оставайтесь. Ливиуса назначаю координатором. Ждите нас в окрестностях Далаама. Если понадобится пища, обратитесь к далаамцам. Желаю успеха.

Ливиус невозмутимо улыбался.

Нанский и Кносос отвели глаза в сторону.

- В городе есть один человек по имени Даалкин, - добавил Йоргенсен. Если мы не вернемся, сообщите ему, что я сделал попытку исследовать прошлое Игоны. Он поймет.

Ливиус не ответил.

Четыре человека шагнули на черный прямоугольник и растаяли во тьме.

Горячий воздух был насыщен пряными запахами. Дверь пропустила их в джунгли - буйный зеленый мир, сплетение лиан, бархатистые стволы, причудливая листва. Было влажно. На толстенных стеблях покачивались гигантские цветы. Люди инстинктивно жались друг к другу.

Но на поляне, где они оказались, всю растительность словно срезали бритвой. Землю по краю черного прямоугольника покрывал ковер из мха. И опять никакой аппаратуры.

"Второй этап", - подумал Йоргенсен, поднимая голову. Сквозь плотную завесу облаков с трудом пробивался свет громадного, скорее всего, голубого солнца.

- Мы, конечно, не на Игоне, - сказал Йоргенсен. - Мы переместились и во времени, и в пространстве. Осталось узнать, где мы и в каком году.

Задача была практически неразрешимой. Даже увидев звездное небо, они могли не узнать созвездий. Ну а о дате вообще не приходилось говорить. Привязка во времени справедлива лишь по отношению к конкретному миру. Мы видим звезды такими, какими они были в прошлом. Настоящее любого мира не что иное, как острие иглы, чей тупой конец уходит в прошлое тем глубже, чем дальше наш взгляд проникает в космос.

"Второй этап, - повторил про себя Йоргенсен, - и нас занесло еще дальше во времени и пространстве от Альтаира и Федерации, но мы обрели часть себя, остались наедине с собой и должны принимать решение сами. А второй ли это этап? Быть может, ложная смерть Марио была первым этапом, исчезновение оружия - вторым, а посещение Далаама - третьим? А может, были и другие этапы, которых мы не заметили?".

Их явно загоняли в лабиринт. Йоргенсен был уверен в этом. И поэтому без страха переступил порог двери. Ему хотелось пройти этот лабиринт из конца в конец, даже если на это понадобится добрая половина жизни. Ведь выход из лабиринта означал решение всех проблем.

Все, не сговариваясь, посмотрели на датчики. Они работали не лучше, чем на Игоне. Нейтрализующее поле действовало и в этом мире.

Однако кое-что индикаторы показывали и здесь - направление на темпоральный маяк. Расстояние до него было от двадцати до семисот километров. Разброс был достаточно велик.

- Во всех случаях, - сказал Марио, - надо двигаться к маяку.

"Они вновь обретают веру в себя", - подумал Йоргенсен. Это было главным. Важнее, чем наличие оружия. Они решили идти до конца, найти разгадку и снова стали единым целым, хотя их было меньше. Правда, изменились цели. Этого, по-видимому, и добивались их таинственные противники.

- Это будет нелегко, - сказал Эрин, окидывая взглядом джунгли. Вдали послышался звериный рык.

Они приблизились к зеленой стене. Вблизи джунгли не казались столь непроходимыми. Можно было протиснуться между деревьями, продраться сквозь заросли.

- Топорики бы, - вздохнул Йоргенсен.

Обычно они расчищали себе путь в джунглях лучевым оружием. Даже пропитанные влагой стволы и те мгновенно превращались в прах. Энергетические щиты предохраняли их от любого нападения. Но сейчас они были с джунглями один на один.

Йоргенсен возглавил цепочку. Ходьба отнимала все силы. Они то и дело возвращались назад, искали новый проход, натыкались на непроходимые заросли колючего кустарника, обходили его, ползли, карабкались, опасаясь громадных и, возможно, ядовитых насекомых.

Часа через два ходьбы джунгли изменились. Почва стала суше. Деревья перестали тесниться и казались выше. Громадные переплетающиеся корни выступали из земли. Люди шли почти в полной темноте, то и дело поглядывая на циферблат, чтобы не сбиться с нужного направления.

Жара была угнетающей. Однажды пришлось сделать крюк с добрый километр, чтобы обойти настоящую реку из насекомых, петлявшую среди деревьев. Были ли это насекомые? Времени на выяснение не было.

- Жизнь, - сказал Йоргенсен. - Жизнь в первозданном виде. Постоянная жестокая конкуренция. Самые большие деревья впитывают свет и тепло солнца. Гниль пожирает деревья. Насекомые питаются и гнилью и древесиной.

- Любой саперный корабль Федерации расчистит этот мир за несколько суток, - заметил Шан д'Арг, - и превратит его в цветущий сад. Это и есть цивилизация.

- Наша цивилизация, - вступил в разговор Марио, утирая со лба крупные капли пота. - А как поступили бы далаамцы?

- Не думаю, что они могут представить себе подобные джунгли, - ответил Йоргенсен. - Их опыт - опыт управляемого по человеческим меркам мира.

- Может быть, - неохотно согласился Марио.

Путь преградила косая трещина. Им показалось, что это дорога, но как только Йоргенсен ступил на гладкую зеленую поверхность, он тут же по плечи провалился в жижу. Его вытащили из воды.

- Нам повезло, что мы наткнулись на эту речонку, - насквозь промокший Йоргенсен провел ладонью по лицу, оставляя на нем следы ила.

Все с удивлением посмотрели на него.

- Дальше можно двигаться вплавь или по дну, - пояснил он. - Не придется делать обходов.

- В воде могут водиться ядовитые твари, - заметил Марио.

Йоргенсен пожал плечами.

- Одной опасностью больше, одной меньше. У нас нет иного выбора, - и он первым прыгнул в илистую воду. После секундного колебания остальные последовали его примеру. Они жались как можно ближе к берегу. Вода доходила до пояса, идти было трудно, но они двигались вперед.

- Будем идти до наступления ночи, - сказал Йоргенсен.

Ночь оказалась довольно светлой - взошли две огромные оранжевые луны, окрасившие воду в желтоватый цвет. Иногда из зарослей доносился треск веток, видно, сквозь джунгли ломились крупные животные. Вода в реке становилась все чище. Илистое дно сменилось песком. Идти стало легче, хотя мешало несильное встречное течение. Иногда они останавливались, чтобы перевести дух.

- В нормальных условиях, - мечтательно протянул Шан д'Арг во время одной из таких остановок, - мы летели бы над этими джунглями на высоте двухсот метров, не подвергаясь опасности и не затрачивая никаких сил.

Йоргенсен усмехнулся.

- Тем не менее мы обходимся без машин. Мы оказались выносливей, чем предполагали.

- Сколько мы прошли?

- Километров десять-двенадцать.

- А мне кажется, что мы сделали не менее пятидесяти.

- Здесь труднее, чем в горах, - сказал Эрин.

Йоргенсен ощущал невероятную усталость, но в то же время и духовное спокойствие, и ясность мысли. Вскоре до их ушей донесся глухой рокот. Пройдя еще несколько сотен метров, они поняли, что впереди грохочет водопад.

- Конец пути, - вздохнул Марио.

Река разлилась в округлое озерцо, ограниченное с одной стороны обрывом, с которого низвергался поток воды, а с другой - зеленой стеной джунглей. У подножья скалы, почти над самым водопадом, мерцал огонь. Это не был костер. Свет горел ровно и холодно, как электрическая лампа.

Они переплыли реку и по крупной гальке с трудом выбрались на берег. Обе луны спокойно свети ли в безоблачном небе.

Образовав полукруг, путники осторожно, в полном молчании двинулись к огню. Они подошли вплотную, когда одновременно увидели и маяк, и хижину.

Темпоральный маяк был древней модели - они никогда не видели таких. Но ошибки быть не могло. Маяк никто не пытался замаскировать, его просто занесло песком. Только на вершине горел вечный свет. Нигде никаких дат. Ручки управления оказались заблокированными. Надписи на пульте состояли из совершенно непонятных им символов.

Они повернулись к хижине из металла. Она стояла здесь, по-видимому, с незапамятных времен. Дверь ее была приоткрыта. Они вошли в единственную пустую комнату, утонув по колено в пыли. В неверном свете своих фонарей они увидели на столе металлическую медаль на стальной цепочке - такие же медали с указанием имени, планеты и даты рождения хронавта носили они сами. Металл, из которого делались медали, был практически неразрушаем.

Йоргенсен повернул медаль. Едва светящиеся в темноте буквы складывались в имя АРЧИМБОЛЬДО УРЦАЙТ. Невероятное, мифическое имя. Имя ученого, который в отдаленном прошлом Федерации сделал реальностью путешествия во времени.

Рядом с медалью лежала книга в бронзовом переплете. Йоргенсен взял ее в руки и открыл. Листы задрожали, на мгновенье словно зависли в воздухе, а потом рассыпались и осели на стол кучкой серой пыли. На внутренней стороне бронзовой обложки ножом неровными буквами было нацарапано имя Арчимбольдо Урцайта.

Записи ученого исчезли навсегда.

Петля замкнулась. Путешествия во времени привели их к организатору этих путешествий.

- Невероятно, - пробормотал Марио. - Урцайт побывал здесь задолго до нас.

- Да, - протянул Йоргенсен. Постепенно все становилось на места. Урцайт побывал на Игоне. Поставил там опыт. Скорее всего, он-то и создал Далаам, новый Далаам. Затем расставил в континууме некоторое количество темпоральных дверей, позволявших путешествовать во времени и пространстве и издали наблюдать за течением эксперимента. "Но почему же спустя двести пятьдесят лет - или не двести пятьдесят?" - спросил себя Йоргенсен. Он не мог сказать, в каком веке они находились, ведь в архивах Федерации не сохранилось никаких упоминаний об опыте Урцайта.

Почему личность Урцайта окружена тайной? Почему о нем почти ничего не известно? В конце концов, пять веков не такая уж непроницаемая завеса времени. О жизни куда более древних лиц были известны мельчайшие подробности. А об авторе монументальных научных трудов ходили лишь россказни, больше похожие на вымысел. Быть может, этого хотел сам Урцайт? Быть может, он сам смешал карты? А может, о целом разделе учения Урцайта сознательно умалчивали по приказу Арха? Быть может, Урцайт разгадал опасность столь могущественного оружия, как путешествия во времени, оказавшееся в руках Федерации? Или его ликвидировали по распоряжению Арха? А коммандос послали на Игону, чтобы уничтожить последние следы Урцайта?

И здесь Федерация просчиталась. Если Урцайт был на самом деле основателем нового Далаама, он снабдил город мощной защитой, чтобы оградить его от любого врага. А далаамцы не подозревали о защите. Или лгали... или...

Йоргенсен хотел дойти в своих рассуждениях до конца.

А может, сам Урцайт или кое-кто из его учеников защищали Далаам. От Федерации. От завоевателей-иновремян.

Йоргенсен провел рукой по лбу. Его била дрожь. Если его предположение было верным, Федерация боролась против себя самой. Настоящее Федерации отторгло ее прошлое. В определенный момент ее истории появились две возможности, и, хотя вероятности их развития были неравными и в них были задействованы неравные силы, менее вероятная возможность начала брать верх над более вероятной.

Планета джунглей не была последним прибежищем Урцайта. Об этом свидетельствовал маяк. Он позволял перейти в следующий мир. В любой. Быть может, на Альтаир. За этим миром мог быть третий, и четвертый, и так далее до бесконечности. Гений Урцайта был всеобъемлющим. "Но никто в Федерации, - подумал Йоргенсен, - не подозревает об этом".

Четверка переглянулась. Слова были лишними, Они решительно направились к засыпанному песком маяку. Он сверкал, словно глаз циклопа. Он излучал путеводный свет не только в пространство, но и во время. Это был вызов окружающей действительности. Весомое доказательство существования оборотной стороны вещей, как бы изнанки ткани, в которой переплелись нити космоса, настоящего, прошлого и будущего.

"Вся четверка, - сказал себе Йоргенсен, - готова схватиться за рукоятку маяка, чтобы открыть подлинное лицо действительности. Не понять действительность слишком сложна. Не увидеть во всей полноте действительность слишком необъятна. Лишь приоткрыть завесу над одной из ее возможностей".

Он опустил рукоятку. Темная вспышка подхватила и унесла их из мира джунглей.

Безоблачное небо. Безмерные песчаные просторы пустыни. Они сразу узнали громадное голубое солнце. Низко над горизонтом, словно два огромных шара, плыли оранжевые луны.

- Та же планета, - прошептал Шан д'Арг. - Невозможно. Мы переместились во времени, а не в пространстве.

- Который год? - спросил Марио, не рассчитывая на ответ.

- Как знать, - ответил Йоргенсен. - Если бы наши инструменты работали, можно было бы исследовать солнце и состав почвы. А сейчас даже трудно сказать, до джунглей мы или после.

Они были так возбуждены, что не сразу сообразили, в какое отчаянное положение попали. Пустыня уходила к горизонту. Маяк за ними не последовал. Они не могли вернуться ни в джунгли, ни в Далаам.

- На этот раз, - сказал Марио, - мы, похоже, достигли конца пути.

Бездействовал и датчик - ни дверей во Вневременье, ни темпорального маяка. Стрелки застыли на нуле.

- А может, и нет, - с возбуждением, удивившим его самого, вскричал Эрин. - Глядите. Узнаете?

Они повернули головы и увидели вдали едва различимую овальную скалу, полумесяцем выраставшую из песка.

- Рельеф не изменился, - добавил Эрин. - Там был водопад.

- Или будет, - поправил его Йоргенсен.

И то и другое было равновероятно. Сколько времени надо, чтобы джунгли уступили место этой бесплодной пустыне, или пустыня покрылась кишащими жизнью джунглями?

Десять миллионов лет? Миллион? Тысячу? Без вмешательства человека джунгли и пустыню могли разделять целые геологические эпохи. Здесь же причинная ткань, структура действительности была трансформирована. Кем? Урцайтом?

Наверно, у подножья скалы по-прежнему стояла хижина. А маяк совсем утонул в песках. Несбыточная надежда. Но несбыточным было и совершенное кем-то ответвление потока времени в этом безымянном мире. Все имело смысл - Далаам, джунгли, пустыня. "Некто" заманил их в этот лабиринт не без умысла. Последовательность событий имела глубокое значение, как фраза, составленная из слов.

Но, к сожалению, у них не было ключа к шифру. В безднах времени им встретился сфинкс. Если они отгадают загадку, они останутся в живых и новое понимание происходящих событий распахнет перед ними врата нового мира. Если они потерпят неудачу...

Игона, джунгли, пустыня.

Три стадии. На Игоне царило сотрудничество леса и города. Законом джунглей была жестокая конкуренция. И только пустыня была мертвой - она либо предшествовала жизни, либо следовала за ней. Смерть была несовместима с жизнью.

Йоргенсен облизал пересохшие губы. Он чувствовал жалость к своим товарищам по оружию. Это было новое чувство. Он вдруг открыл в себе привязанность к Марио, Эрину, Шан д'Аргу, и она была глубоким человеческим чувством, совершенно не свойственным их сообществу карателей. Он открыл, что каждый существует сам по себе, а не как объект его собственного мира. Он открыл, что у них есть своя собственная история - прошлое, будущее и настоящее. Он открыл, что никогда этого не замечал, хотя ему казалось, знает их давно. Он открыл, что, осознав их индивидуальность, стал лучше понимать каждого.

- Сожалею, что увлек вас сюда за собой, - сказал он. - Боюсь, мы попали в безвыходную ситуацию.

Марио слабо улыбнулся.

- Мы пошли за тобой, потому что так решили. И все. Ты ни в чем не виноват. Однако лучше поскорее добраться до скалы.

Йоргенсен хотел было сказать "спасибо", но вздохнул и произнес только: "Будь по-вашему". Затем двинулся вперед - его сапоги вязли в песке и вздымали облака пыли. Остальные последовали за ним, и четверо измотанных людей, песчинки среди необъятной пустыни, потянулись к скале вдоль невысоких дюн, причудливых творений ветра.

- Хочу пить, - сказал Эрин. - Помню, как однажды взбирался на Цирцее на лавовые горы. Тысячи лет назад там бушевали огненные потоки, но когда я добрался до вершины плато, вскарабкавшись на гладкий отвесный обрыв, то увидел в центре крохотное озерцо чистейшей воды, которая изливалась с противоположного склона тремя прекрасными каскадами в пламенных брызгах пены. Ночью звезды блистали в воде, как второе небо. Вода была ледяной. Она обжигала глотку, как раскаленное железо, а прозрачностью соперничала с космосом. Хотелось бы снова полюбоваться на эту воду.

Песок стал совсем тонким, и их ноги оставляли в нем глубокие борозды. Они шли и беседовали - такое случилось впервые. Они говорили о Федерации и о ее мирах, о своих тайных желаниях и никому не ведомых поражениях, Йоргенсен говорил об Игоне и мечтал о встрече с Анемой. Эрин о головокружительных высотах. Шан д'Арг - о страхе смерти. Марио - об ужасе, который ему внушало время. Смертельно усталые люди разом ощутили пользу откровенности и необходимость слов.

Внезапно начались миражи.

То вблизи, то вдали в пустыне возникли джунгли. Пахло водой. Появилось зеленое пятно. Послышался звериный рык. Тонкая спираль лианы обвила ствол дерева.

Йоргенсен протер глаза. Мир наполнился блестками. "Начинается бред", без всякого отчаяния решил он. Позади вдруг ставшей прозрачной дюны он различил силуэт Ливиуса. Прямо перед ним в почву впились и исчезли корни далаамского гиганта. Под его ногами распахнулась и захлопнулась бездна.

Йоргенсен в недоумении остановился. Его друзья выглядели прозрачными. До него долетали их удивленные, искаженные голоса. Обрывки ночи застилали солнце.

"Галлюцинации", - решил он, но, бросив взгляд на бешеную пляску стрелок детекторов, сжался в комок от страха. Крик Шан д'Арга подтвердил страшную догадку.

- Темпоральная буря!

Изнасилованное, деформированное время мстило за дурное обращение с ним. Силы, которые удерживали в равновесии параллельные возможности, не выдержали безудержного натиска действительности. Темпоральная буря. Коммандос боялись этого катаклизма как чумы. Иногда такое случалось в некоторых районах пространства, где энергетические разряды достигали такой мощности, что нарушали структуру континуума. Но чаще всего темпоральные бури были результатом неудачного вмешательства. Происходил локальный обвал времени. Обломки прошлого корежили будущее. Настоящее рушилось. Человек, попавший в темпоральный ливень, мог увидеть, как морщится кожа на его вдруг ставшей старческой руке, как его тело становится зародышем в утробе матери, и в последней вспышке сознания он понимал - время мстило за все. Подобная катастрофа уничтожила семь планет в созвездии Лебедя. Одна из звезд стала сверхновой. Погибло двадцать миллиардов людей. Оставшиеся в живых так и не оправились от сумасшествия - они видели нечто более страшное, чем собственную смерть, они видели гибель Вселенной.

Джунгли. Пустыня. Эта безымянная планета голубого солнца стала ареной противоречивых вмешательств. И мир распадался на куски. Правда, Йоргенсену казалось, что хроноклизм не был случайным - он был завершающей точкой непонятной фразы, составленной из слов "Далаам", "джунгли", "пустыня". После бесплодия - гибель. Наглядное предсказание судьбы Федерации. Манипулируя временем, она подкладывала мину под фундамент Вселенной. Защищая свое настоящее, она подточила свое будущее. И когда пробьет час расплаты, взорвется Галактика и десятки миллионов звезд разлетятся в разные стороны в вихре сменяющих друг друга десятков миллиардов возможностей...

Голоса друзей, вернее, их удивленные восклицания доносились до него бессмысленными всплесками звуков. Он еще изредка замечал остальных как беглые отражения в осколках зеркала на фоне однообразной пустыни. Он вдруг увидел, как из ниоткуда вынырнули Ливиус, Нанский и Кносос. Невероятная случайность или умелое вмешательство? Что втянуло их в темпоральную бурю и забросило в этот мир? Вся семерка, сблизившаяся и разобщенная одновременно, в полном безмолвии вступила в бой с разгулом времени.

Йоргенсен, как бы отрешившись от своего естества, перенесся вперед и увидел семь силуэтов, сгибавшихся под напором порывов времени. Все они Марио и Шан д'Арг, Кносос и Эрин, Ливиус и Нанский, и он сам - шли вперед, спотыкаясь и борясь с собственным головокружением и сошедшим с ума космосом. Он видел всю семерку такой, какой она была десять лет назад. Он вдруг узнал, что останется жив и встретится с Анемой, а через секунду капля времени стерла из его памяти это воспоминание из будущего.

Позади первых семи силуэтов он различал семь иных, бледных и почти прозрачных теней, - они преследовали семерку, угрожали ей, готовились к расправе. Он различал черты лиц этой семерки преследователей и узнавал в них своих друзей - в лабиринте времени разворачивалась безжалостная охота на самих себя.

Он хотел предупредить их. Но из горла вырвались лишь бессвязные звуки. Обе коммандос неслись к горизонту. Он закрыл глаза и бросился вперед, упал, вскочил на ноги, снова упал, не чувствуя опоры и не зная, разверзся космос или нет. Волны времени доносили до него мысли других.

Частица времени пронизала его мозг. И забытые воспоминания всплыли на поверхность сознания. Он вспомнил свое сновидение. На круглой площади его преследовал человек, и у этого человека было лицо Йоргенсена. А громадная толпа далаамцев с ужасом наблюдала за его гибелью. Он пытался добраться до убежища в центре площади и коснуться каменной статуи с загадочным лицом, единственной недвижной точки в этом бешеном вихре, но знал, что никогда не доберется до спасительной гавани.

Он вспомнил слова Анемы. "Если вспомнишь сон, то наступит выздоровление. Ты перестанешь ненавидеть самого себя". Йоргенсен радостно вскрикнул, ибо вспомнил свое сновидение. Он вышел победителем из жестокой схватки и обрел потерянное я. Лицо его противника внезапно изменилось. Его второе я шло ему навстречу со спокойной улыбкой на лице и протягивало ему дружески руку.

Йоргенсен узнал сновидения других. В это мгновенье каждый из них испытывал то, что испытал он внутри дерева в Далааме. Каждый решал свою проблему сам. А он, беспомощный зритель, присутствовал на смертельной схватке каждого из шестерых с собственным "я".

Ливиус в своем сновидении - а может, это была действительность, принесенная бурными волнами времени, - оказался на родной планете. Он бежал по узким улочкам мрачного города. Растрескавшиеся стены вздымались до самого неба, окна миллионами глаз следили за ним, словно он был в тюрьме. Он хватался за бесполезное оружие, стрелял наугад, и позади рушились стены. Он убегал, не зная почему. Он бежал прочь, скатывался по кривым лестницам, нырял в крытые проходы под монолитами зданий.

Булыжная мостовая была жирной и скользкой. На ближайшем перекрестке он бросился в боковую улочку, она была такой узкой, что можно было коснуться домов, даже не разводя рук в стороны. Вдали послышался топот ног его преследователя. Где-то наверху, над головой Ливиуса, в мрачной стене виднелось похожее на иллюминатор оконце, упиравшееся в противоположную стену, как в искусственную скалу... Он поднял голову и сразу узнал ее. Именно там, в мрачной пещере наверху, он родился и провел первые годы своей жизни. Из оконца выглянуло лицо, он узнал себя, и из его легких вырвался вопль ярости и ужаса. Шаги преследователя раздавались поблизости, тень его росла, он узнал собственный силуэт и походку. Мертвую тишину разрывали только шаги охотника и металлический лязг. Все жители города забились в свои норы, спрятались от охотника - Ливиуса-волка, и Ливиус остался наедине со своим двойником.

Он отступил в проулок, поскользнулся и потерял равновесие. Он хотел вырваться за пределы города, на открытое пространство. Узенькая зеленая полоска неба высоко над головой словно издевалась над ним. Он обернулся и ринулся прочь. Нескончаемая улочка заканчивалась вонючим сплетением проходов. И вдруг с громадным облегчением он увидел, что оказался на зеленом лугу, и узнал парк, где верховодил в опасных детских играх, который находится совсем в другой части города. Он бросился к рощице, где надеялся спрятаться, как это часто бывало в детстве, когда ему приходилось удирать от банды соперников. Ему надо было пересечь круглую эспланаду, в центре которой был фонтан.

Шаровидный звездолет прочертил небо, и он недоуменно поднял глаза кверху, затем его взгляд упал на фонтан, где высилась статуя с загадочной улыбкой на лице.

Преследователь с его чертами, в его комбинезоне, с оружием в руках вышел из кустов. Ливиус выстрелил в него, но тот - высокая фигура на худых ногах - неумолимо шел навстречу, медленно поднимая оружие...

Кносос в своем сновидении исследовал коралловые пещеры в морской бездне. Его грызла глухая тоска. Над ним юрким угрем промелькнула чья-то тень, он быстро развернулся и через стекло маски различил в зеленоватой мгле, которую рассекал луч фонаря, тень человека.

Он узнал в нем своего двойника...

Эрин шел по крутому отвесному склону, боясь оглянуться, но не из страха увидеть под собой пропасть, а из опасения различить позади себя упрямого преследователя.

- Поднимайся, - раздался его собственный голос.

Он с усилием подтянулся на усталых руках. Окровавленные пальцы судорожно цеплялись за камень. Ногти пытались зацепиться за малейшую неровность.

Когда он вскарабкался на край обрыва и поднял голову, то увидел над собой массивный силуэт. Это был он сам. Сапог двойника расплющил ему пальцы. Эрин с воплем разжал руки и полетел вниз - он успел увидеть, что падает к тому, кто преследовал его, чтобы убить, к тому, у которого было его собственное лицо...

Марио преследовал женщину в городе-парке на Энгеране-3. Где-то вдали играл оркестр, и до него доносилась древняя, печальная музыка. По лбу Марио стекал пот. Он знал, что должен нагнать женщину и задать ей один вопрос, но не знал какой. Он не знал ее имени. Близилась ночь.

На женщине был плащ, который развевался на ветру. Цвет плаща постоянно менялся, капюшон скрывал волосы женщины.

Следовало догнать ее до того, как она выбежит на площадь, где шел концерт, на громадную круглую площадь, на которой толпились люди. Громадный стеклянный шар висел над оркестром и отражал звуки в сторону публики.

Он бросился через кустарник наперерез женщине и на миг потерял ее из виду, а когда увидел снова, ему показалось, что она замедлила бег и стала выше. Он бежал за ней, удивляясь, что она растет на глазах. Вдруг она остановилась и повернулась к нему.

Он в страхе замер. Плащ скрывал лицо и тело. Марио уже догадался, что это не женщина. Плащ медленно скользнул на землю... Марио не сразу понял, кто перед ним. Он знал одно. Его ждет смерть. От руки двойника. Мертвый двойник с Игоны вернулся, чтобы отомстить...

За кораблем Нанского, затерянным в беззвездном пространстве, гнался неведомый звездолет. В страхе Нанский позвал на помощь Нелле. Но та не ответила. Он был на борту один. Чужой корабль рос на экране с чудовищной быстротой. В нем распахнулся люк, и в космос шагнул человек без скафандра. Он шел в пустоте, постепенно заполняя экран. На секунду Нанскому показалось, что он смотрит в зеркало. Затем человек выпрыгнул из экрана и поднял оружие...

Шан д'Арг ждал своего противника на арене Танатоса. Он знал, что бой будет безжалостным. Публика бесновалась. Искусственные стервятники, вооруженные телекамерами, бесшумно кружили в небе на крыльях из черного металла, не спуская с него своего единственного недвижного глаза.

Крохотное солнце, огненный шарик, плавало над ареной, заливая ярким светом песок. Шан д'Арг сжимал в левой руке лук, за поясом его торчали три стрелы, правая рука держала дубинку. Он неотрывно смотрел на далекую дверь, темную арку, откуда должен был появиться соперник.

Впервые в жизни он дрожал накануне схватки. В глубине арены возник тонкий силуэт его противника. Вопли усилились.

Шан д'Арг ждал... В руке противника был лучевой пистолет. Шан д'Арг выхватил из-за пояса стрелу, положил ее на тетиву и прицелился. Бесшумный стервятник спикировал прямо на него и отвел стрелу в сторону.

Убийца подошел ближе, и Шан д'Арг узнал его. Во всей Галактике не было второго человека с такой желтой кожей, такими плоскими скулами, такими раскосыми глазами под черными стрелками бровей...

Йоргенсен со стороны наблюдал, как каждый встретился со своим двойником и принял смерть от его руки. Это было неотъемлемой частью лабиринта. Йоргенсен знал, что каждый видит сновидения остальных. И каждый должен решить свою проблему до того, как умрет. Он уже прошел через это, и они могли воспользоваться плодами его успешного опыта. Решение было простым, если знать ответ заранее. Принять себя таким, каков ты есть. Изгнать из своей души раздвоенность. Путь к цели лежал через логику и переплавку личности. А неотвратимость смерти способствовала радикальной трансформации духа и разума.

Это было логично. Это был выход из лабиринта. Их загнали сюда ради метаморфозы. Далаам, джунгли и пустыня были ступенями испытаний.

Но кто подверг их этим испытаниям? Вопрос оставался без ответа. Лабиринт еще скрывал неисследованные закоулки.

Все стихло. Земля под ногами Йоргенсена снова обрела твердость. Темпоральная буря продолжала свирепствовать, но он оказался в зоне затишья. В центре циклона. В глубине воронки.

Он открыл глаза и увидел, что буря помогла ему приблизиться к скале. Остальные отстали и пока еще не вырвались из лап мучивших их кошмаров.

Скала нависла над его головой, загораживая небо. Он заметил хижину, засыпанную песком. Дверь была приоткрыта. Он скользнул внутрь. Когда его глаза привыкли к сумраку, он увидел, что песку намело почти до столешницы, на которой лежала книга. Он протянул руку, чтобы взять ее, и заметил белый предмет, выступавший из песка с противоположной стороны стола.

Человеческий череп. А под ним стальная цепочка с медалью. Он знал, что на ней выбито имя Арчимбольдо Урцайта.

Значит, Урцайт закончил свои дни здесь. Других ходов в лабиринте не было. Он закончился тупиком. Много веков назад Урцайт создал этот лабиринт, чтобы защитить Далаам и преобразить его возможных врагов. Но его усилия оказались тщетными.

Они никогда не получат ответа на вопрос "Почему?". Они прошли испытания без пользы для дела.

Йоргенсена охватило отчаяние.

Он открыл книгу и, по-видимому, включил скрытый механизм, поскольку мир вокруг него взорвался красками. Его снова выбросило в Абсолютное Вневременье, его отправили в новое путешествие во времени.

6

Год? Не известен.

Место? Не известно. Планета под голубым солнцем. Райский уголок. Громадные деревья с кронами, укрывающими от зноя, обширные луга. Невысокие холмы. Неторопливые водные потоки. Тучная земля. Зелень трав. Прозрачная, светлая, невесомая вода, похожая на жидкий бриллиант.

Йоргенсен протер глаза. Из-за кустов бесшумно вышел громадный рыжий зверь, глянул на него и величественно удалился. На все лады свистели птицы. Река сверкала серебряными всплесками - в волнах резвились рыбы.

Он прибыл на ту же планету, но куда делись джунгли и пустыня? Он был уверен, что попал в тот же мир, в еще одну возможность этого мира. Он затаил дыхание, чтобы не пропустить ни звука. До его ушей доносились лишь шорохи леса. Он крикнул. Никто не ответил. Где остальные? Остались в пустыне или темпоральная буря забросила их в иные секторы времени?

Он узнал местность. Река кончалась водопадом. Та самая река, что вывела их из джунглей. Хижина, а может, и маяк, по-прежнему, стояли у подножья скалы.

Йоргенсен быстро двинулся вперед. В голове прояснилось. Он чувствовал необычайный прилив сил и бодрости. Теперь он знал смысл лабиринта. Это было испытание и лечение одновременно. Испытание позволило разделаться с предрассудками Федерации. Лечение принесло духовное выздоровление.

Однако через некоторое время он ощутил пустоту - ему не хватало Анемы, друзей. Он был один. А рай хотелось разделить с другими. Но новое одиночество не имело ничего общего с тем, которое угнетало его раньше. Это не было одиночество от недоверия, свойственное людям Федерации. Это было временное физическое одиночество, поскольку он знал, что может использовать все резервы своего существа, чтобы отыскать других и слиться с ними в единой духовной общности.

Он сорвал с ветки золотистый плод.

На повороте тропинки у реки появился улыбающийся человек. Он был толст и стар, почти лыс. Он смотрел на идущего к нему Йоргенсена. Его глаза светились умом. Большие пальцы пухлых рук были засунуты за пояс. На нем была выцветшая хламида некогда оранжевого цвета. Человек сунул правую руку в карман, достал трубку и неторопливо раскурил ее. Потом дружелюбно помахал рукой.

- Привет! Хорошая погодка.

Покрытое пылью и потом лицо Йоргенсена и его изодранный комбинезон, казалось, не удивили его.

- Привет, - ответил Йоргенсен.

Облик человека поразил его больше, чем радушный прием. Он ни разу не видел стариков. Даже тучных людей не было в Федерации. Ее биологи давно научились поддерживать человека в пике его физической формы почти вечно.

Старик изъяснялся по-далаамски. Но в нем не было их безмятежности.

- Здесь есть город? - спросил Йоргенсен.

- Не думаю. Более того, в настоящий момент на этой планете нас всего двое.

Подойдя ближе, Йоргенсен заметил, что старик почти на голову ниже его. Он невозмутимо посасывал трубку. Струйкой поднимался сизый дымок.

- Кстати, - сказал старик, - думаю, вы давно разыскиваете меня. Меня зовут Арчимбольдо Урцайт.

У Йоргенсена перехватило дыхание. Его ноги налились свинцом. Урцайт улыбался, не выпуская трубки изо рта и снова запустив большие пальцы за пояс.

- Рад, что вы успешно выпутались из этой передряги, - добавил он. - Я нуждаюсь в вашем сотрудничестве. Но, естественно, у вас остается свобода выбора.

- Простите? О чем идет речь? - нервно спросил Йоргенсен.

- О будущем Федерации, Далаама и, конечно, о вашем будущем.

Голос Урцайта был спокойным и добродушным.

Йоргенсен вдруг снова оказался лицом к лицу с жестокой действительностью.

- Вы не умерли? - голос у Йоргенсена звучал хрипло. - Это был не ваш череп?

И тут же закусил губу.

Улыбка Урцайта стала еще шире. Он прищурился. Наверное, страдал близорукостью - только историки еще помнили об этой болезни.

- Это зависит от года, - усмехнулся Урцайт. - В той эпохе, из которой вы явились, я действительно мертв. А сейчас нет. Надеюсь, вы сами видите это. В хижине среди пустыни был мой... мой череп. Но пустыня появится лишь через пять или шесть тысяч лет...

Он небрежно махнул рукой.

- И не считайте меня призраком. По теории, я старше вас только потому, что умер до вашего рождения и два этих события расположены на одной причинной кривой. Официальная теория Федерации. Должен признаться, я немало потрудился, чтобы мое учение восторжествовало. Но с момента исчезновения я много работал. Умственный труд весьма полезен для поддержания хорошей формы. У меня впереди еще двадцать лет жизни.

"Он знает, когда умрет, - думал Йоргенсен. - Он проведал свое будущее, сколь это ни невероятно. Он бросил вызов времени и победил его. И его не страшит, что он знает день и час своей смерти. И далаамцы не боятся смерти. Они принимают ее как должное".

На мгновенье эта мысль показалась ему чудовищной, но он тут же ощутил, что давний ужас смерти оставил его. Страх умереть и страх жить - две стороны одной медали. Тот, кто не принимает мысли о неизбежности смерти, не может жить полной жизнью.

- А другие? - сдавленным голосом спросил он, не в силах отвести взгляда от синей струйки дыма, поднимавшейся из трубки. Она тоже напоминала о прежних временах. Йоргенсен никак не мог привыкнуть к мысли, что перед ним стоит мифическая фигура Арчимбольдо Урцайта. Он представлял его себе величественным гигантом со строгими чертами лица, с тяжелыми крепкими руками, с глубоким, хорошо поставленным голосом - нечто вроде супер-Даалкина. А перед ним стоял толстый, улыбающийся, почти комичного вида человек.

- Ваши соратники? Не беспокойтесь. Мы к ним вернемся позже. Я хочу задать вам несколько вопросов и кое-что объяснить. Вам следует принять решение.

- Слушаю вас, - едва слышно выговорил Йоргенсен.

- Расслабьтесь. Вы устали. Вы прошли суровые испытания и оставили позади себя все. Все, чем вы были. Вы родились заново. Вы - бабочка, вышедшая из кокона. У вас еще не обсохли крылышки, и вы не в состоянии их расправить. Дайте им окрепнуть на солнышке.

- Я попытаюсь.

- Садитесь прямо в траву. Съешьте этот плод. Нет ничего прекрасней даров земли.

Йоргенсен повиновался, как ребенок.

- Прекрасно, - сказал Урцайт. - У нас много времени. Что означают лишние пять минут в сравнении с пятью тысячелетиями? Мы, вы и я, жонглируем временем. И не стоит придавать этому слишком много значения. Именно поэтому я курю трубку. Этот обычай давно утерян, и, думаю, его утрата прозвучала для Федерации похоронным звоном. Курильщики трубки обычно люди миролюбивые и склонные к размышлениям. Нужно время, чтобы правильно набить трубку. Вот эта сделана из настоящего верескового корня.

Он глубоко вздохнул.

- Все растения, которые вы видите здесь, выведены путем направленной мутации из местных видов. Вы не представляете себе, чего можно достичь в генетике, когда являешься хозяином времени.

- Игона - это ваша работа? - тихим голосом спросил Йоргенсен. Он прикрыл глаза и увидел громадные деревья, щитом раскинувшие свои ветви над городом и разгоняющие ночной мрак. Те гигантские деревья были памятью Далаама.

- Я всегда любил деревья, - признался Урцайт. - Они крепко держатся корнями за землю. Они идут на приступ неба. Они растут во все стороны, как в прошлое, так и в будущее. Вы знаете, что годовые кольца суть кристаллы времени. Сезоны сменяют друг друга, и дерево помнит о них. Я горжусь своими игонскими деревьями. Думаю, во всей Вселенной нет ничего равного им.

- Наверное, вы правы, - согласился Йоргенсен под натиском новых впечатлений.

- Этот сад тоже уникален, - продолжал Урцайт. - Его уникальность своеобразная проблема. Загадка, очень важная загадка. Превращусь на время в сфинкса и посмотрю, разгадаете ли вы ее. Вам известны три состояния этой планеты - джунгли, пустыня, сад. Но вы не смогли датировать их. Каков, по-вашему, их хронологический порядок?

Йоргенсен нерешительно пожал плечами.

- Не знаю. Дайте подумать. Вы сами поставили пустыню после сада. И сказали, что это будет через пять-шесть тысяч лет. Этот сад - ваше творение. Значит, джунгли существовали раньше. Джунгли, сад, пустыня. Таков хронологический порядок. Но не понимаю, что он означает.

- Не понимаете? - воскликнул Урцайт.

Его зубы разжались, и он подхватил трубку на лету. Затем наклонился вперед и ткнул мундштуком в грудь Йоргенсена.

- Не понимаете? Три аспекта действительности одного мира вытекают один из другого, а вы не видите связи с вашей миссией. Значит, то, что вы пережили, не пошло вам на пользу. Я мог бы вам подсказать ответ, но тогда изменится ваше будущее. А оно принадлежит только вам. Никто не имеет права влиять на ток времени разумного существа, особенно если это ведет к ограничению его способности выбора.

Йоргенсен задумался. Аналогия ускользала от него. Джунгли, сад, пустыня. Джунгли, сад, пустыня. Между джунглями и садом - ряд темпоральных коррекций. Похоже на работу коммандос. А что было между садом и пустыней.

Ничего. Логическим следствием темпоральных коррекций была пустыня.

Все детали стали на место. Вселенная до Федерации. Затем путешествия во времени, преобразование прошлого, вмешательство коммандос. Федерация была эквивалентом сада. Это бросалось в глаза. А затем пустыня, упадок, гибель всей цивилизации.

И ему, Йоргенсену, предстояло сделать выбор. Уничтожить Федерацию, выполнив приказ Альтаира. Или уничтожить Федерацию, не выполнив этого приказа.

Он огляделся по сторонам. Райский сад. Но сколь же он хрупок. Незаметная трещина в стройном здании обрекала его на неизбежную гибель. Разве красота сада и расцвет Федерации не стоили того, чтобы их сохранить ради них самих, даже при крайней эфемерности существования и того, и другого.

"Нет, не стоят", - твердо сказал голос его совести. "Нет", - эхом отозвались голоса Ливиуса, Марио, Шан д'Арга, Нанского, Эрина, Кнососа. "Нет", - прошелестели анонимные голоса далаамцев.

Существуют куда более весомые вещи, чем красота и расцвет цивилизации. Есть жизнь, появление новых видов. Есть будущее человека и всех грядущих цивилизаций.

Йоргенсен глубоко вздохнул.

- Я понял, - наконец произнес он.

Он отбросил в сторону косточку золотистого плода и вдруг ощутил себя больным и разочарованным.

Чего не хватает этому саду? Чего не хватает Федерации?

Конкуренции. На райской планете уничтожены все вредные виды животных и растений. Все возможные опасности убраны из будущего Федерации.

Он оказал об этом Урцайту.

- Я поставил один опыт, - сказал старик. - Когда я овладел временем, меня ужаснули следствия моих открытий. Я провел множество опытов. Этот сад появился в результате одного из них. Вы спрашиваете, чего ему не хватает. Нет, не конкуренции, не борьбы за существование.

Он помолчал.

- Разнообразия. Сотрудничества. Естественного равновесия во времени. Федерация идет навстречу своей гибели, поскольку убирает со своего пути разнообразие форм. Я мог бы поддерживать сад в подобном состоянии десять или двадцать тысяч лет, а может, и целый миллион. Но мне придется все чаще совершать коррекции, все глубже и глубже деформировать время. А это кончится катастрофой.

- Именно так поступает Федерация, - сказал Йоргенсен. - Я понял. Темпоральные коммандос все чаще отправляются со своими миссиями в прошлое. Но у Федерации нет никаких шансов. Она обречена.

- Совершенно верно, - согласился Урцайт, выпуская голубые клубы дыма. Я предвидел это. И сказал им. Они решили расправиться со мной, поскольку видели в господстве над временем великолепный инструмент власти. У них ложное, извращенное понятие о времени и человеке. Они мыслят линейно. А время вещь сложная, это - ткань, живая ткань. Ее легко порвать. Я не хотел рисковать и поэтому создал Далаам. Игона - противоядие от Федерации.

Йоргенсен встал на ноги и потянулся.

- Что я должен делать? - спросил он.

Ответ Урцайта был незамедлительным. И впервые в нем зазвучали резкие нотки.

- Решайте сами. Вы взрослый человек или нет?

Они шли вдоль реки по направлению к водопаду, к той хижине, откуда Арчимбольдо Урцайт следил за ходом своих опытов, к темпоральному маяку, который позволял контролировать прошлое и будущее.

- Несколько недель назад, - говорил Урцайт Марио, - вы не были способны принять решение с полным знанием дела. Вы были человеком Федерации, хотя бунтовали против нее. Каждый человек - пленник времени современного ему общества. Вас следовало вырвать из привычного круга. Следовало освободить, вернуть самому себе.

- Да, - подтвердил Марио. - Нас заразило безумие Федерации.

- Вам следовало вступить в контакт с действительностью. Вы должны были научиться распоряжаться собой.

- Все ясно, - усмехнулся Марио. - Вы поставили нас в столь неудобное положение, что нам пришлось размышлять и изменяться.

Улыбка Урцайта стала шире.

- Я ничего не сделал. Я уже говорил, что никто не имеет права вмешиваться в чужую жизнь, используя господство над временем. И это не только вопрос морали. Это также вопрос стабильности. Вспомните сад и пустыню.

- Тогда кто?

- Подумайте. Никто не имеет права менять будущее или прошлое другого существа. Но свое собственное...

Марио долго молчал.

- Это означает, что мы...

И замолчал, пораженный необходимым решением.

- Совершенно верно, - закончил Урцайт.

Они приблизились к водопаду. Берега реки и хижина утопали в цветах. В открытом очаге пылал огонь.

- Это означает, что мы вернулись в свое прошлое, вернее, сделаем это, приведем в негодность собственное снаряжение и атакуем самих себя, сказал Шан д'Арг. Он уже давно свыкся с этой мыслью. - Но, поскольку все предрешено, у нас уже нет выбора. Это произойдет. И все начнется сначала. У нас нет возможности выбирать.

- Есть, - возразил Урцайт. - Время отнюдь не линейная последовательность событий, иначе путешествия во времени были бы невозможны. Время состоит из громадного, а может и бесконечного, количества возможностей, имеющих разную степень вероятности. В каждое мгновенье может произойти некоторое количество событий. Одни из них более, другие менее вероятны. В обычных условиях действительностью становится самая вероятная возможность, другие продолжают сосуществовать в скрытой форме. В момент путешествия во времени порядок возможностей может оказаться перепутанным. И реализуется другая возможность, заняв место более вероятной возможности. Надеюсь, вам понятно?

- Пытаюсь следить за ходом ваших рассуждении, - ответил Шан д'Арг.

- То же самое происходит и при перемещении в пространстве. Небесные тела движутся по наиболее вероятным траекториям. Воды рек, камни гор подчиняются тому же правилу. Человек стал выбирать для них невероятные траектории относительно недавно, заставляя реки течь вспять, перестраивая горы, передвигая планеты.

В настоящий момент мы на пороге невероятной возможности, если можно так выразиться. Она не отвечает действительности, и мы существуем в полном смысле этого слова. Разъясню смысл выражения. В настоящий момент есть семь возможностей, и семь Арчимбольдо Урцайтов объясняют каждому из семи членов коммандос то немногое, что следует знать о структуре Вселенной.

- А принципы? - осведомился Шан д'Арг.

- Они ложны, - ответил Урцайт. - А если говорить точнее, они отчасти ложны. Мне это известно лучше, чем кому-либо другому. Именно я развил их, исходя из работ Горовица. Но в те времена я рассматривал случай, скажем, ограниченной темпоральности. Более общее понимание пришло позже.

- Почему эта общая теория не преподается в Федерации?

Урцайт расхохотался. Его щеки тряслись, как пустые бурдюки.

- Я же говорил, что Федерация поражена паранойей. Первейшая забота Арха вырвать с корнем это знание. Когда я допустил оплошность, опубликовав свою работу, меня внесли в список опасных лиц.

"Вот почему жизнь Арчимбольдо Урцайта окутана тайной, - подумал Шан д'Арг. - Арх не осмелился предать забвению его имя. Он предпочел сотворить безопасный мир".

- Естественно, - продолжал Урцайт, - я сделал вывод и исчез. Я отдавал себе отчет в том, что вложил в руки Федерации оружие невероятной мощи, но она не могла распорядиться им разумно. Это не ее вина. Просто люди Федерации недостаточно ясно представляли себе последствия господства над временем. Драма заключалась в том, что они располагали мощнейшим средством воспрепятствовать любым изменениям. И дал его им я.

Лицо Урцайта помрачнело.

- Впрочем, мои действия не столь уж предосудительны. Не соверши это открытие я, его чуть позже сделал бы кто-нибудь другой. Но я не имел права сидеть сложа руки. Для господства над временем следовало иметь иную цивилизацию, а она могла родиться только из контроля над временем. Порочный круг. Разорвать его можно, лишь путешествуя во времени. Будущее могло помочь прошлому. И я задумал контрнаступление.

Шан д'Арг мысленно улыбнулся. Энергия этого слегка гротескного человечка выглядела нелепой. Но ее не следовало недооценивать. Урцайт был решительным и отважным человеком, истинным бойцом, в тысячи раз более опасным, чем наемники с железными мышцами, против которых Шан д'Арг сражался сотни раз.

- Я начал с того, что создавал общества, которые в далеком будущем могли нарушить прекраснодушное равновесие Федерации. Но каждый раз, раньше или позже, вмешивались темпоральные коммандос. Они были могущественнее меня и лучше вооружены. Они эффективно охраняли Федерацию. У меня не было ни малейшего шанса на успех.

- Вы хотите сказать, что три или четыре века мы вели борьбу только против вас, не подозревая об этом?

Урцайт утвердительно кивнул.

- Большая часть экспедиций избирала мишенями миры, где давало плоды мое вмешательство. Но были и другие, к которым я не имел никакого отношения. Коммандос все чаще и чаще выступали против своего создателя. Парадокс? Не так ли? Он возможен лишь при путешествиях во времени! Потом мне надоело смотреть, как гибнут миры, на которые я возлагал большие надежды. Я понял, что иду ложным путем. Следовало одновременно создать стабильное общество, способное противостоять коммандос, и заручиться поддержкой самих коммандос.

- Они уже работают для вас?

- Нет. Хронологически вы - первые, с кем я вступил в контакт. Вас первыми послали на Игону. Но могу вас уверить, что будут и другие. В какой-то мере, если рассматривать время в его протяженности, вы, перейдя на нашу сторону, вступаете в будущий легион бойцов.

- Который помогли собрать, - подчеркнул Шан д'Арг.

- Конечно, - подтвердил Урцайт. - Не переоценивайте своего значения. Пойдете вы со мной или против меня, вероятность создания этого легиона едва ли будет поколеблена.

- Какова наиболее вероятная возможность?

Урцайт ответил не сразу.

- Всегда та, в которой темпоральное вмешательство было наименьшим.

Они вошли в хижину. Мебель самых разных эпох, аппаратура, собранная Урцайтом, груды книг. Урцайт рухнул в кожаное кресло. Ливиус уселся на металлический табурет по другую сторону стального стола.

- Тогда, - сказал Урцайт, - я создал Далаам. Я располагал великолепными средствами для изучения, поскольку мог перемещаться вдоль времени и почти одновременно сравнивать эволюцию людей и общества на разных стадиях. И все равно я не мог справиться со всем в одиночку. Огромную поддержку я получил со стороны Института теоретического и прикладного исследования времени.

- Никогда не слыхал о таком, - обронил Ливиус.

- Ничего удивительного. Он будет основан лишь через полторы тысячи лет.

- Через полторы тысячи лет в будущем?

- Разумеется, - ответил Урцайт. - Примерно через девятьсот пятьдесят лет после падения и распада Федерации.

- Вы говорите об этих событиях, словно они уже произошли, - заметил Ливиус.

- Они произойдут, - поправил его Урцайт. - Вернее, существует высокая вероятность того, что они произойдут. И институт, и я, мы предпринимаем все, что в наших силах, чтобы сделать их более вероятными. С вашей помощью эта вероятность повысится.

- Взаимное влияние прошлого и будущего, - с удивлением выдохнул Ливиус. - Я думал, такое невозможно. И вы решили уничтожить создавшую вас цивилизацию.

- Не пугайтесь. Я же сказал, что необходима другая.

Урцайт протянул руку к шкафчику и открыл его.

- Отведайте вот это, - сказал он, наливая в стаканчик вино, и плотоядно облизал пухлые губы. - Я уже говорил, что принципы не совсем соответствуют истине. В свое собственное прошлое вернуться можно, как можно исправить свою собственную историю.

- Встретить самого себя, убить одного из своих предков, стать своим собственным отцом?

- Да, - подтвердил Урцайт, - по крайней мере до некоторых пределов. Вы можете сколь угодно долго бегать вокруг дерева, но вряд ли догоните самого себя. То же самое происходит во времени.

Ливиус одним глотком осушил стакан.

- Принципы обретают смысл, - продолжал Урцайт, - если рассматривать только одну возможность. Когда речь идет об ограниченной трансформации этой возможности, почти не затрагивающей настоящего, принципы применять можно. Но эти ограничения не являются естественными. Природа намного богаче. Федерация возвела принципы в абсолют, поскольку стремилась сохранить неизменными свое настоящее и свое будущее состояние. Но действительность содержит в себе все, даже парадоксы. Вернее, в реальности парадоксов нет. В том будущем, которое начнется после Федерации, общество будет постоянно колебаться между несколькими возможными состояниями. Люди к этому привыкли. Они даже создали для этого новое слово - плавирование. Они ведут одновременное существование в разных темпоральных планах. И время воспринимают не как линейную последовательность, а как сложную структуру. В их физике существует специальное понятие метавремени, которое содержит все частные линии времени, как пространство содержит в себе бесконечное количество геодезических линий.

- Ясно, - пробормотал Ливиус. Голова у него кружилась. - В конце концов, спиртное тоже хорошее средство плавировать.

- Черты такого рода можно подметить и в далаамцах, - сказал Нанский, чувствуя в голове непривычную тяжесть.

- В зачаточном состоянии, - согласился Урцайт. - Традиция, к примеру, есть переплетение нескольких возможностей. Далаамские дети подсознательно знают то, что другие познают сознательно в иной возможности. Вам понятно, что это означает? Практически это умножает до бесконечности способности человеческого существа. Личность развивается во множестве возможных миров. Таким образом, каждая грань личности посвящает себя изучению одной области, решению одной проблемы, приобретению определенного опыта. Человек живет одновременно тысячами жизней.

- А деревья? - спросил Нанский.

- Деревья служат посредниками, - ответил Урцайт. - Их корни уходят в землю, в глубины времени. В стволе дерева возможности сталкиваются, накладываются друг на друга.

- Но далаамцы ничего не знают о структуре времени.

- Их время еще не пришло. Традиция должна развиваться медленно. То, что хранит их подсознание, перейдет в сознание через несколько веков. Далаамцы знают достаточно, чтобы решить свои проблемы. И снабжают своим опытом своих двойников.

- Понимаю, - сказал Нанский, эхом ему вторили шестеро остальных. Вот почему была однобока культура далаамцев - они были лишь одной гранью обширной действительности.

- Другими словами, вы просите нас сделать выбор между существованием Далаама и Федерации?

Урцайт глянул ему прямо в глаза и тихо произнес:

- Вы меня поняли.

- Достаточно, чтобы мы не вмешивались, - сказал Кносос. - Тогда Далаам победит. Это должно вас удовлетворить.

- Нет, - ответил Урцайт. Он выглядел утомленным. Он нацедил стакан вина и медленно выпил. Черты его лица заострились. Невероятная жизненная сила уходила на поддержание существования в семи различных планах бытия. Его стариковские черты изменились за несколько минут. Он с трудом дышал.

- Нет, - повторил он. - Вспомните. Самая вероятная возможность та, которая подверглась наименьшему темпоральному вмешательству. Существует одна реальность, в которой вы выполнили миссию, и последующих вмешательств не было.

- Тогда существует и та реальность, где на Игону не высадилось ни одной коммандос.

- В этой реальности, - выдохнул Урцайт, - я не существую. Нет и Далаама. Все тесно связано. Я нуждался в вашей... нуждался в вашей помощи. Надо...

Он перевел дыхание. Трубка выскользнула изо рта и упала на стол.

- ...надо, чтобы вы стерли все следы вашего пребывания и сделали это как можно быстрее. Вы должны уничтожить коммандос в момент ее появления на Игоне. Это намного увеличит вероятность благоприятных возможностей.

Он задыхался.

- Вы... вы свободны в своем выборе.

Кносос сделал безжалостный вывод.

- Надо, чтобы мы убили самих себя.

- Совершенно верно, - подтвердил Урцайт. - Но вы останетесь самими собой, вы будете существовать. Поверьте мне.

Он побледнел, лицо его вдруг потемнело и отекло.

Кносос встал и подошел к нему.

- Вы больны. Вам лучше лечь.

- Нет, - перебил его Урцайт. - Я стар. Это разные вещи. У меня осталось совсем мало времени.

Кносос - Шан д'Арг - Нанский склонился над ним. Йоргенсен - Марио расстегнул его ворот. Эрин - Ливиус нашел его пульс. Их лица смешивались, сливались в одно.

- В шкафу, - сказал Урцайт.

Теперь он видел лучше и с усилием приподнялся. Он пытался прикинуть, сколько времени у него осталось. Несколько минут, не больше. Их было трудно убедить, но сейчас он был почти уверен, что ему удалось это сделать.

- У вас очень слабый пульс, - сказал Эрин. - Сердце...

- Знаю. Я...

- Можно сделать инъекцию. Скажите, где находятся...

- Бесполезно. Я сказал вам всю правду. Я проживу еще двадцать лет, но не в этой возможности. Здесь я дошел до предела. Я протянул дольше возможного. Здесь было самое удобное место для встречи с вами. Здесь я протянул дольше своего времени.

Урцайт скорее хрипел, чем говорил.

- Здесь я не совсем живой человек. Но вы не останетесь в одиночестве. К тому же я последую за вами.

Эрин поднес к губам старика стакан с вином.

- Вы должны решать сами. Вы свободны в своем выборе.

Урцайт уронил голову на грудь.

- Разве Далаам - ваш идеал общества? - быстро заговорил Эрин. - Вы желаете видеть его на каждой планете Галактики?

- И да, и нет, - прошептал старик. - Далаам не идеальный город. Далаам - модель. Опыт.

Эрин прочел в глазах Урцайта тоскливое выражение.

- Далаам - уменьшенная модель будущего общества... после Федерации... когда передатчики материи свяжут планеты, как тропинки Далаама связывают... и когда люди обретут свободу... расстояний не будет... и вся Галактика... вся Вселенная... единым городом... они должны научиться жить свободными в городе, где вместо уличных фонарей будут светить звезды.

Глаза Урцайта закатились. Руки Эрина задрожали, когда из-под век старика показались белки глаз. Но Урцайт не прекращал борьбы со смертью.

- Очень важно, чтобы Далаам победил. Я больше ничего не могу. Я выжат как лимон. Безумно трудно быть единым в семи лицах... в столь маловероятных возможностях. Вы должны...

Урцайт захрипел.

- Далаамцы - мои дети. Понимаете? Я их люблю... В шкафу вы найдете... Мои дети. Мне требовалось узнать генетические способности и использовать постоянный запас хромосом. Хромосомы туземцев не совсем удовлетворяли меня... я ввел свои... И смог избежать темпоральной интерференции.

Голова его покачнулась.

- Украл не менее трех минут у времени. Значит, вероятность растет. Я выиграл.

Он рухнул грудью на стол. Арчимбольдо Урцайт умер на безымянной планете, купающейся в лучах голубого солнца.

"Не иллюзия ли это?" - подумал Йоргенсен. Ему показалось, что в момент смерти Урцайта поблекли цветы и пейзаж вокруг потерял реальность, задрожав и став прозрачным.

Время подгоняло его. Он бросился к шкафчику.

Там висело полное боевое снаряжение. Новенький темпоральный комбинезон с полным набором аппаратуры, как и перед стартом с Альтаира. "Откуда все это? - удивился Йоргенсен. - Из далекого будущего?".

Он быстро облачился в комбинезон. Надел шлем. Приладил пояс. Его пальцы привычно скользнули по оружию, ордзи-излучателю, симбиотическому комплексу, датчикам и наткнулись на незнакомый приборчик. Он с удивлением глянул на него. Крохотный темпоральный маяк. Он позволял путешествовать во времени и пространстве.

Маяк был отрегулирован на определенные мир и дату. Он прочел. Игона, нулевой год и цифровые координаты.

Он бросил взгляд на тело Урцайта и подумал, что смерть старика не была ужасной случайностью. Она была предусмотрена. Урцайт сказал, что продолжает жить в других возможностях. Здесь он избрал уход от членов коммандос. Даже решившись выступить против Далаама, они не могли бы схватить его и использовать в качестве заложника. Он рассчитал все. Даже провал.

Йоргенсен хотел было похоронить его, но у него не хватало времени. Этот мир мог исчезнуть в любую секунду. Тело останется здесь, на этом самом месте, и пролежит шесть тысяч лет до появления пустыни, ожидая его, Йоргенсена.

Эту планету следует назвать Арчимбольдо Урцайт. Иначе быть не могло.

Все семеро одним движением нажали крохотную кнопку и провалились в Абсолютное Вневременье.

Игона. Нулевой год. Лес грибов. Они стояли лицом друг к другу. Некоторое время они молчали. Они все знали. Знали, что им предстоит сделать. И не колебались.

На сердце у всех было тоскливо. Они стояли у края пропасти, как на лезвии бритвы. Надо было выбирать.

Они вспомнили о теле Урцайта. Если они выберут Далаам, то сделают более реальными те вероятностные миры, в которых он жил. И быть может, продлят его жизнь в созданном им совершенном мире, где он встретится с ними.

В противном случае... Им не было нужды говорить. В противном случае на соседней поляне появятся коммандос с Альтаира, чтобы провести коррекцию истории Далаама. А они исчезнут. Они испарятся перед лицом своих более реальных двойников. И галактический город, моделью которого был Далаам, никогда не возникнет. Далаамцы будут стерты с карты Вселенной.

У них была секунда на размышление. Со страхом в сердце они скользнули к пустой поляне, стиснув зубы и положив руки на рукоятки оружия. Одним движением они включили нейтрализующие поля, которые лишат защиты иновремян. Они лишали защиты и себя, но верили, что выйдут победителями.

Они будут быстрее.

Поляну окутала вспышка. Семь человек и маяк. Семь силуэтов в белом, увешанные снаряжением. Они узнали самих себя.

И выстрелили, Йоргенсен в Йоргенсена, Марио в Марио, Ливиус в Ливиуса... - каждый в своего двойника. Они знали, что в предыдущей возможности уже боролись сами с собой...

Семь силуэтов на поляне вокруг темпорального маяка заколыхались, словно пламя свечи. Йоргенсен прочел в собственных глазах безмерное удивление. В глазах умирающего Ливиуса живой Ливиус уловил ту ненависть, которая уже угасла в нем самом. Марио по глазам исчезающего Марио понял, что одиночество кончилось. Шан д'Арг в знакомых чертах увидел, что пришел конец бессмысленным битвам. Каждый в лице своего погибающего двойника расстался со всеми своими наваждениями. Каждый обрел свободу духа.

Все было кончено. Люди Альтаира и темпоральный маяк провалились в Абсолютное Вневременье. Солнце Игоны засияло ярче.

Йоргенсен спрятал оружие и утер пот со лба.

- Мы убили старика, - хрипло сказал он, обращаясь к Марио, - старика в нас самих. И мы... изменились.

Марио кивнул и спросил:

- Думали ли вы, что другие могут повлиять на наше будущее, как собираемся поступить мы по отношению к Игоне?

Йоргенсен не торопился с ответом.

- Мне понятна твоя мысль. Урцайт сделал все, чтобы мы были свободны в своих решениях.

Он пошел прочь. Остальные двинулись следом за ним. Ему хотелось вернуться в Далаам, увидеть Анему, послушать Даалкина, узнать у деревьев, какие знания накопили другие грани его личности в других возможностях. Он знал свою судьбу - они стали первыми. Они будут путешествовать во времени и бороться с коммандос Федерации. Они будут искать союзников среди людей Альтаира. Быть может, они встретятся с Урцайтом. И может, узнают что-то новое.

Но всего знать им не суждено. Этому их научил Урцайт. И это, наверное, самое главное. Действительность исчерпать невозможно. Свобода состоит в выборе между несколькими неизвестными возможностями.

В будущем это называлось плавировать.

Далаам почти не изменился. Город показался Йоргенсену более реальным, более близким. Быть может, ему это только казалось. Или виной тому была радость встречи с Анемой? Или Далаам существовал в более вероятной реальности?

"С поиском ответа можно и подождать", - решил Йоргенсен. Он вместе с Анемой бродил по тропинкам Далаама меж громадных деревьев и вдруг оказался на знакомой площади.

Было это когда-то или только вчера?

Перед ним раскинулась круглая площадь с фонтаном и статуей.

Свежая вода стекала по ее лицу. Черты лица напоминали Йоргенсену кого-то. Вода струилась, как струится время, оставляя на людях свой отпечаток. Ничто не может ни остановить, ни замедлить поток. Его можно отклонить, но он вернется в свое русло, разрушив преграду.