Непорочные в ликовании

18

Когда дверь открыли, Неглин сразу проснулся, и сердце его сжалось в случайном волнении. Он догадался, что пришел Кузьма, и с ним еще кто-то. Он решил не вставать; Кузьма сообразит, что он здесь, и, если Неглин ему понадобится, Кузьма сам его позовет.

— Ну-ка, вот сюда сел! Ну! — холодно говорил Кузьма своему собеседнику. — Руки давай!

Неглин слышал, как Кузьма усадил кого-то на стул, елозили ножки стула по паркету, потом лязгнул замок, Неглин подумал, что это, должно быть, были наручники, он послушал еще минуту звуки, доносившиеся из-за перегородки, и потом снова закрыл глаза, надеясь заснуть.

— Ну что, Романчук, — говорил Кузьма, — пока ты теплый, давай сам рассказывай. Слышишь, что сказал?!

— Что рассказывать? — отвечал Романчук своим южным носовым говором.

— Опять по харе хочешь? — возражал Кузьма со своей нержавеющей злостью.

— За что, лейтенант? — с хамоватой округлостью загнусавил голос.

— Я тебе, сука, не лейтенант, — гаркнул вдруг длинноволосый собеседник Романчука на повышенной ноте их напряженного разговора. — Если колоться не будешь, я тебе сейчас всю морду расстаканю.

— Ну все, все, — стал успокаивать Кузьму Романчук.

Тут же послышался шлепок, и сердце Неглина заколотилось.

— Вот так! — говорил длинноволосый. — Я предупреждал.

Романчук вскрикнул, Неглин пошевелился, но тут же себя стал уговаривать, что можно и не вставать. Щекою своей и виском вспотевшим прижимался он к коже диванной подушки, которая прежде бывала под головами у всех, кому было не лень; много ночей, покойных и лихорадочных, служил сей предмет делу мимолетного казенного отдыха.

— Ну?! — разъярился нетерпеливый Кузьма. — Где брат? Брата мне давай! Перчика, Перчика мне давай!

— Да, рази ж он мне рассказывает!.. — осторожно возражал Романчук, но ему не помогла его осторожность.

— Сука! — орал Кузьма. — Педофил такой же, как и брат твой ублюдок, могила по тебе плачет!..

— Я у них только баранку крутил. Продукты привезти, белье в стирку увезти — вот это мое было!.. Я больше все по шоферской части!..

— По шоферской части! — крикнул Кузьма. — Вот и получишь сейчас по своей шоферской части!..

И снова слышал Неглин звуки ударов, слухом ушей своих и душою поежившейся слышал Неглин.

— Да, не знаю я, — барабанил беспокойный голос в просветах меж стонами, — не знаю! Вечно у него идеи какие-то!.. Он мне еще весной говорил: «Колька, — говорит, — айда со мной живицу собирать. Продадим — денег заработаем». А я ему: уродина, говорю, кому живица твоя нужна? А он и слушать не слушает, но и сам не поехал. А у меня баба на сносях была, я бы хоть куда поехать готов… А! — вскрикнул еще Романчук.

— Не знаешь?! Не знаешь?! Морда твоя черномазая! А то, что тебя с этим недоноском вчера на базаре видели, это ты знаешь?!

— Не был я, лейтенант, не был! Христом Богом и детишками Его малыми клянусь, брата месяц не видел, и духа его рядом со мной не было!

— Гнида! — со слюною брызжущей изо рта его яростного орал лейтенант, длинноволосый лейтенант орал. Потом была пауза, секунды три, потом послышался стон, затравленный, звериный; Неглин насторожился, еще секунду была пауза. — Так?! — кричал Кузьма. — Так?! Так?!

Грохнул выстрел, едва не возле уха Неглина, и тот вскочил, как подброшенный катапультою. Неглин вскочил.

Виденное его ужаснуло, они с Кузьмою взглядами встретились, тот, что старше, был мрачен.

— Не переношу, если Бога ругают. Понял? — говорил длинноволосый, неловкою рукою скрывая пистолет в кобуре.

Дверь отворилась, и слышали топот, и вошел Кот, и с ним еще трое.

— Что здесь такое? — завизжал Кот внезапным своим возмущенным фальцетом. Завизжал комиссар.

Кузьма уже теперь собою владел.

— Этот цыган, ублюдок, — говорил он. — Я допрашивал, он дернулся, хотел на меня броситься, и пистолет сам выстрелил. Неглин подтвердит. Так, Неглин?

Тот беспокойно перевел взгляд с цыгана с развороченным дымившимся виском его на свой стол, забрызганный кровью, отшатнулся от людей пришедших, метнулся в сторону, к стене, опрокинув стул по дороге, и зашелся унизительными рвотными спазмами.

— Давай сюда пистолет, — говорил Кузьме комиссар.

Кузьма посмотрел на комиссара вполне хладнокровно, и будто даже ряби на поверхности его совести не наблюдалось, и вот уж он неторопливо в кобуру за пистолетом полез.