Неприкасаемые. Легион. Хранители

Да, именно это умение – пробуждать в людях прекрасное, высокое, что-то близкое к божественному, она всегда ценила. Именно это сближает простых смертных и тех, кто каким-то образом влияет на их судьбы. Говорит об их родстве. Искусство, особенно музыка, слушая которую, она забывала о несовершенстве мира. Находила новые темы и мысли, черпала вдохновение. И она нашла это в Вайде, ее Хранителе, в тогда еще молодом человеке, который гениально, как казалось ей, играл на своей простенькой скрипке на улицах Варшавы. Это случилось примерно триста лет тому назад, а она помнила это довольно ясно, поместив этот образ очень близко к своему сердцу. Да, она ценила людей с талантами, и ее Мастер именно этим привлек ее внимание. Она поняла, что он способен на многое, и взяла над ним опеку, планируя сделать его своим новым Хранителем.

Она поддерживала его, снабжала рецептами и вдохновением, и он словно расцвел в своей лаборатории, которую она также помогла ему открыть. “Как женщина в возрасте открывает стоматологический кабинет для молодого любовника дантиста”, подумала она и оскалила зубы, словно готовясь к визиту к своему стоматологу, и мысленно осматривая возможные потери среди своего зубного состава. Ее соседи задвигались нервно, явно испугавшись ее оскала, и один из них сказал ей довольно твердым голосом.

– Ого, какой темперамент… Есть много пива и сухариков. Пойдешь к нам? Мы живем тут рядышком, за углом…

Другой неожиданно встрепенулся и осмотрел недовольно своего приятеля, и умудрился даже пнуть его, достав удлинившейся самым удивительным образом ногой.

– Как пива? Ты же говорил, что мы все выпили еще третьего дня!

Ангелла даже не удостоила их ответом и только шикнула на них, продолжая думать о том, почему ее Хранитель живет здесь, а не в какой-нибудь более респектабельной обстановке. Все дело в деньгах, как всегда в деньгах. Другие Неприкасаемые, словно презрев другие виды энергии, предпочитали направлять свою энергию в сторону денег, умело их привлекая. А ведь это тренд, думала Ангелла, опасный тренд, и они, став такими алчными, уже не отдают свою энергию, а предпочитают получать ее извне. Тратя ее лишь на увеличение числа своих активов и размеров своих капиталов. Обитая как перекормленные медведи, вокруг кухонь горных отелей, они стремились быть поближе к финансовым структурам, входя в число их акционеров и учредителей, ворочая миллиардами и играя роль тайных правителей мира.

Она усмехнулась, думая о своей финансовой ситуации. Она всегда умела держаться на плаву, но никогда не делала из денег предмета культа. Она, пользуясь своим жизненным опытом и тем, что засвидетельствовала лично столько эпох и разных исторических событий, писала книги. Всегда под псевдонимом и получая солидные гонорары. Она писала исторические романы, которые порой противоречили официально признанным событиям, но были так доходчиво и трогательно изложены, всегда с такой волнующей любовной историей, что их читали взахлеб, и с припасенной слезой. В романах она подсознательно, как понимала она сама, описывала свою тоску и невозможность быть счастливо влюбленной. Но, она по какой-то причине, не любила хэппи-энды и почти всегда ее влюбленные погибали, лишаясь жизни в чрезвычайно напряженных, драматических событиях и перипетиях.

– И этих вы грохнули, – говорил ей ее издатель, смотря на нее укоризненно. – О, Мадонна, ну давайте уже хотя бы в целях эксперимента оставим кого-нибудь в живых. Отойдите от своей привычной схемы, дорогая Ангелла, – он заламывал руки и чуть ли не падал перед этой богиней на колени. Она соглашалась иногда, словно понимала, что повторяться – это большой грех и выслушивала очередное признание издателя, который объявлял ее духовной наследницей одной писательницы, которая писала пару сотен лет тому назад, примерно с таким же трагизмом и размахом.

– Вы, как она! Только лучше! Талантливее! – кричал он ей со страстью и смотрел на нее плотоядным взглядом.

Она выходила из его офиса, уже зная, какие признания вырвутся из него в следующую секунду и думала, что этому дураку и не понять, что она не духовная, а прямая наследница той писательницы, которой она и была, правда, пребывая в другом теле, но с примерно тем же душевным настроем. Или разладом.

Но музыка всегда была рядом с ней, наряду с ее книгами. Она вспомнила тот подарок, который она преподнесла своему Хранителю – скрипку руки мастера Амати, на которую довольно долго копила. Заполучить ее ей помогла Каталина, яркая и шумная Неприкасаемая, настоящая испанка, с неистребимой харизмой и энергией. Она, пользуясь своими многочисленными знакомствами среди аукционистов, как и своим влиянием среди богемы и коллекционеров, вложив часть своих денег, достала искомое. Она прислала важных курьеров, которые, понимая важность своей миссии, вручили, вернее, внесли в ее небольшой, но уютный домик, расположенный в пригороде Рима, увесистый ящик. Открыв который, она и обнаружила, в кожаном футляре и под шелковой накидкой, ту самую скрипку. С запиской, которая гласила, что “Каталина была рада оказать своей сестре, прекрасной Ангелле, эту маленькую услугу”. Скрипку, на которой теперь Мастер играет иногда, или вернее, служит проводником между ней и людьми. Извлекая из нее божественные звуки и мелодии, которые помогают ему понять и прочувствовать свой очередной замысел. Свое новое открытие. И записывая некоторые, самые удачные на его взгляд и слух отрывки, например, из Вивальди, и присылая ей записи, отпечатанные на виниле, что доставляло ей огромное удовольствие. И приходило понимание того, что со своим Хранителем она не ошиблась. Ведь Вайда, помимо музыки, одаривал ее раз в сто лет, прекрасным телом, словно родив его внутри себя, продумав каждую часть, поработав тщательно над каждой линией и отточив каждый изгиб и линию. “Тела подобные той самой скрипке”, – думала Ангелла. Вайда, создавал очередной шедевр, который окрылял ее и также заставлял искать что-то такое же прекрасное внутри себя. Например, новую книгу, которую она, словно по шаблону, писала интересно, но весьма трагично. И этот шедевр Вайды, это тело, которое первые десять лет порождало вокруг Ангеллы, в моменты ее появления среди людей, настоящий ажиотаж и, вдохновляло художников и прочих творцов на свои самые смелые и гениальные произведения. “Порой даже на откровенную порнографию”, – подумала Ангелла, вспоминая самые неудачные на ее взгляд воплощения ее тела, на холсте или кинопленке. “Наша мини богиня”, как характеризовала ее Гранж, и смотрела почти с умилением на свою миниатюрную сестру сверху вниз, но взгляд Ангеллы расставлял всех по местам, и другие Неприкасаемые старались стать незаметнее, если их сестра злилась или была в плохом настроении.

“Но я всегда умудряюсь придать своим вещам самый нетоварный и потасканный вид, что уж говорить про тело, которое я вечно подвергаю испытаниям”, – думала Ангелла, вспоминая, сколько ее оболочек было преждевременно, и даже трагично уничтожено. А что уж говорить про обычных смертных, которые живут так, словно их тело может продержаться без серьезных повреждений целый век. Она удивлялась отчаянности и смелости людей, которые будучи такими хрупкими, решались на настоящие подвиги, порой бессмысленные, но такие вдохновляющие, словно бросая им, Неприкасаемым немой вызов – а вы сможете жить, как мы? Так же смело и дерзко, понимая, что мы скоро умрем, но в то же время, осознавая, что есть вещи и идеи, ради которых мы сделаем это с радостью. “Например, ради любви. Или ради новых ощущений. Да хотя бы просто по пьяному делу”, – думала Ангелла и завидовала их храбрости, и словно уставая от своей вечной, но в целом, не очень радостной жизни. Без конечной цели. Без любви. И понимала, что Неприкасаемые давно лишились этой черты – быть способными принести себя в жертву. Хотя бы свою энергию…

В этот момент ей стало немного зябко и скучно, и она гордо подняв голову, покинула свою временную ставку и удалилась от своей случайной свиты, направляясь к дому своего Хранителя, который находился буквально за углом. Она повернула за него и обнаружила себя на откровенно мрачной улочке. На ней стоял уличный фонарь, слабо освещающий пространство вокруг себя, и чуть вдалеке, другой фонарь, который словно устав от неблагодарной работы, погас, погрузившись в некую алкогольную дрему, и теперь вспоминал должно быть, лучшие и более яркие времена. Ангелла приблизилась к массивной деревянной двери, обитой гвоздями с толстыми шляпками, и уверенно постучала в нее своим кулачком, посматривая по сторонам, понимая, что терять бдительность в таком темном и довольно опасном месте не стоит.

Дверь казалось, была бутафорской, потому что она так и не смогла дождаться какой-то ответной реакции. Вдруг фонарь, который не светил, словно протрезвев, зажегся ярким светом и осветил всю улочку и Ангеллу, которая устав стучать, отошла от двери и прислонилась к стене, изящно согнув одну ногу в колене. Откуда из темноты неслышно вышла женщина лет тридцати, а может и старше – свет фонаря словно смягчал и слегка украшал действительность, пропуская ее через некий фильтр с винтажным оттенком.

Она была высокая и мощная, очень подвижная, с выступающей округлой частью ниже спины и довольно крупными, но приятными чертами лица, короткими черными волосами и зелеными глазами. Ее можно было бы назвать симпатичной, но она откровенно зло улыбалась, и ее глаза хищно сфокусировались на Ангелле. На ней были надеты высокие военные ботинки с рифлёной подошвой и со шнуровкой, а полноватые ноги украшали тактические штаны с накладными карманами. Сверху весь ансамбль дополняло веселенькое платье, довольно короткое и с достаточно глубоким декольте, которое почти не скрывало ее большой, аппетитной груди, и слегка топорщась на ее широких плечах. Она, узрев Ангеллу, развела руками, и громко рассмеялась, и в смехе ее слышалась какая-то непонятная зависть.

– И что, красотка, сколько стоят твои услуги. В кронах возьмешь? – спросила она Ангеллу, обращаясь к ней громким голосом, напоминающим сирену спасателей. Неприкасаемая негромко выругалась и показала ей средний палец.

– Мальчики, она возьмет любой валютой! – прогремела фанатка милитари на всю улицу, обращаясь к каким-то невидимым ее обитателям, которые зашевелились где-то вдалеке, и зашуршали, приближаясь к внезапно начинающейся уличной сценке.

– Это уже явный перебор, – тихо произнесла Ангелла и, оторвавшись от стены, сделала ей шаг навстречу, принимая этот вызов, и повела плечами, слегка приподняв их, словно разминаясь и готовясь к предстоящей потасовке с верзилой, которая сомкнув свои густые брови, приближалась к ней. Несмотря на то, что она чувствовала себя разряженной батарейкой размера А3, она никому не позволит так обращаться с собой, особенно этой горлопанке. Вдруг, какая-то мысль закралась ей в голову, и она слегка отступила, но ее противница не дала этой мысли развиться – она опять перешла к активным вербальным действиям.

– Стоишь тут вся такая красивая и стройная. Миниатюрная… Аж противно! – продолжала ночная гостья комментировать внешность и поведение Ангеллы, будто фанатичный поклонник кинозвезды, уставший от игнорирования своих признаний в любви и решивший отомстить ей при случайно произошедшей встрече. Она повернулась головой к паре подозрительных личностей, появившихся из темноты, и словно призывала их в свидетели этой оскорбительной, на ее взгляд, внешности Ангеллы.

Она неожиданно развернулась и, нависнув над Ангеллой, ударила ее раскрывшейся телескопической дубинкой, которая неожиданно материализовалась в ее руке. Ангелла не успела среагировать на ее стремительный удар слева и отлетела с криком в сторону, со всего маха врезавшись в слабо светящий фонарь на длинной металлической стойке. Она, слегка согнув его, упала ничком на землю, словно была энтомологом, и узрела на земле интересный экземпляр, досель не известный науке. Тут же раздались одобрительные крики и свист – зрители оценили этот трюк и с нетерпением ждали продолжения этого неожиданно начавшегося поединка.

– Ничего девчонки дают, прямо огонь! Давай, блондиночка, зажги!!! – нашелся даже один болельщик Ангеллы, который приволок с собой из темноты ящик пива, и теперь взявшись за одну бутылку, громко предвкушал вечер изумительных ударов и прочих приемов.

Ангелла словно не желая разочаровать его, на удивление быстро поднялась и стремительным броском наскочила на свою соперницу, которая ухмыляясь, шла к ней, поигрывая дубинкой и протягивая к ней левую руку. Явно намереваясь протащить Ангеллу по всей улице за ее светлые и роскошные волосы. Она, вложив все оставшиеся силы, которые трудно было ожидать от такого хрупкого на вид существа, выгнувшись почти в одну линию, провела мощнейший прямой удар ногой, от чего другая участница неожиданно вспыхнувшей в ночи дуэли сложилась пополам и отлетела большим и грузным воланом к другому фонарю. Врезавшись своей полной спиной в его основание. Фонарь согнулся под ее тяжестью и навис над ней, сразу погаснув, удивляясь тому, кто и с какой целью его вообще зажигал сегодня. Зрители аплодировали в этот раз гораздо живее, словно все они на самом деле терпеть не могли эту злобную и сварливую особу, которая сама же и нарвалась на такое яростное сопротивление, разозлив такое кроткое с виду существо, как Ангелла.

В этот момент деревянная дверь широко раскрылась, и из нее показался удивленный и слегка сонный человечек, с короткой седой бородой и в круглых очках. Все звуки сразу стихли и появившиеся из темноты в нее же и поспешно удалились. Он поверх очков быстро и строго осмотрел поле боя и покачал головой, что-то бормоча себе под нос. Потом он, низко кланяясь Ангелле и качая своей головой, приложил руки к груди, словно извиняясь, и Ангелла вошла в дом своего Хранителя, который тихо и горячо шептал.

– Ой, что будет, ой что будет… Дорогая моя, я так рад тебя видеть… Спасибо, что навестила меня… Заходи в мою скромную келью, порадуй уже своего старого Хранителя…

Ангелла улыбнулась ему, словно увидела самое приятное лицо за последние сто лет. Она положила свою ручку ему на плечо, а он, едва коснувшись ее губами, обозначил благодарный поцелуй и, проводив свою Неприкасаемую внутрь, быстро выскочил наружу, не больно шлепнув толстушку сначала по одной щеке, а затем по другой. Она очнулась и смотрела на него довольно мутными глазами.

– Власта, дочка, ты что, хочешь-таки, чтобы твой папа умер раньше срока? Твой бедный папа и так имеет полный комплект забот, от которых он поседел раньше времени. А мне ведь только триста с небольшим лет… Мне что, еще присматривать за тобой, такой взрослой девочкой с такой непомерно тяжелой, хотя и видной конституцией? Когда ты начнешь жалеть своего бедного папу, когда?

Потом он принюхался к ее дыханию, и поднял ее одной рукой, неожиданно легко и бодро, слегка приближая ее к себе, и словно выясняя отношения с зарвавшимся соседом алкоголиком, зашипел на нее.

– Ты что, опять пила спирт после пива??!! Ты же знаешь, что в нашей семье только твой папа умеет правильно смешивать жидкости… Еще скажи спасибо, что тебя не покалечили, любительница помахать руками. Эх, как мне теперь смотреть в глаза Ангеллы…, – добавил он уже с явным укором самому себе.

Он подобрал дубинку, все так же удерживая габаритную дочку одной рукой, и, убрав оружие под свою накидку, поволок Власту к двери, а затем быстро толкнул ее вперед, внутрь дома, где она и стремительно исчезла. Оказавшись один в проеме двери, он быстро огляделся по сторонам и опять покачал головой, увидев накренившиеся фонари.

Потом дверь захлопнулась, и он быстро последовал в большую комнату, в которую уже добралась, слегка хромая Власта, и сидела в некотором отдалении Ангелла, осматриваясь по сторонам. Комната освещалась светом двух канделябров, в которых уже догорали две свечи, а догорев, начали свой цикл заново, вырастая и зажигаясь благодаря неведомой силе. У одной стены стоял огромный глобус, на котором автоматически отображалось положение Ангеллы – где бы она не находилась, Вайда знал и был готов принять ее или как-то постараться помочь ей. Если она уж слишком долго задержится на одном месте. Это было его собственной идеей, и Мастер изготовил этот чуткий навигатор, который был настроен на ту энергию, которую она выделяла. Теперь же изящная металлическая стрелка, свисая и обвивая эту сферу, укрепленная на тонкой ножке, показывала прямо на Прагу. Помимо глобуса в комнате был скромный набор мебели и прочих предметов – старинный стол на гнутых ножках и нескольких стульев с высокими спинками, и еще на полу лежали какие-то секиры, булавы и различные кобуры и патронташи. У другой стены стоял стеллаж, на нескольких полках которого Ангелла с удивлением узрела обложки своих собственных книг. На самой верхней полке стопкой лежали каталоги оружия.

– Асраил в Праге, – сказала Ангелла каким-то бесцветным голосом, посматривая на сталь у своих ног, и Вайда покачал головой, будто ему сообщили, что в город завезли новый вид тараканов, которых не выведешь никакой химией. Она не хотела поминать произошедшее у двери Хранителя, понимая, что ситуация, мягко говоря, деликатная.

– Ай, что-то будет, что-то будет…

Потом помолчал и кивнул своей головой в сторону своей дочери, которая уже мирно похрапывала на стуле.

– Ангелла, позволь тебе представить… Власта. Моя дочь и солдат Легиона…

Глава 7.

Родственный визит.

Закария, слегка помявшись у входа в свой отель, все же вошел в него и добравшись до своего номера и приняв душ, упал на кровать и быстро, по-солдатски, погрузился в глубокий и тяжелый сон. Асраил же тем временем стремительно приближался к одному частному аэропорту вблизи Праги, на машине, которую вел ловкий и немногословный водитель. Чуть раньше, Асраил переоделся прямо у открытой пассажирской дверцы автомобиля, на какой-то темной стоянке, приняв из рук своего ассистента чехол с костюмом на вешалке. Закончив, он, подмигнув водителю, который с довольным видом уже садился за руль представительского седана. Правда, не самой роскошной марки и не самый дорогой – Неприкасаемый мало внимания уделял статусу и избегал откровенной роскоши, которую считал уделом таких личностей, как Морган.

Облачившись в весьма изящный, почти дизайнерский френч с погонами, и довольно узкие, но удобные брюки, он сложил аккуратно свои прежние вещи в тот же кофр, и теперь напоминал модного СЕО или крупного бизнесмена, который все так же не расставался со своим планшетом. И в салоне своего автомобиля постоянно получая и анализируя важную для себя информацию. Поправив прическу, он теперь набирал на клавиатуре свои заметки о Закарии, смотря на экран слегка ироничным взглядом.

“Закария сильно изменился с тех пор, как я нашел его в канадской глуши и устроил в один из тренировочных лагерей Легиона. Именно там он и доказал то, что я разглядел в нем с самого начала нашего знакомства – он настоящий боец. Его с радостью взяли в Легион, он достойно прошел все тесты и испытания, и принял участие во многих операциях, доказав свою храбрость и даже дерзость. А затем его выгнали, посчитав излишне жестоким. Согласившись работать на меня, он стал моим рыцарем, а я его королем”

Асраил улыбнулся, перестав набирать текст – уж очень это напоминало начало биографии какого-то сумасшедшего – боец, Легион, рыцарь, король… Он покачал головой и решил ничего не исправлять, ибо времени у него было не так много, и продолжил.

“Закария все с большей неохотой выполняет мои задания, словно чувствуя, что они приобретают все более страшный характер и окраску. И мне нравится наблюдать за его сомнениями, и метаниями, словно я сам, с помощью этого смертного лучше узнаю себя. Представителя расы, которую можно смело назвать исключительной.

Парадокс. Мой ассистент все пытается понять свое предназначение или вспомнить что-то важное, что он потерял, и это логично – с моей помощью он обретает новую миссию. Новый смысл и воспоминания. Заполнив эту пустоту. Ведь это только животные понимают смысл своей жизни с момента своего рождения, собака будет лаять, и охранять свою территорию, а коты гулять и гадить, где им вздумается. Поэтому я и учу его, и даже манипулирую им, хотя делать это достаточно трудно, он достаточно умен и осторожен. И справедлив, как и милосерден. Конечно, мне было бы легче работать с отъявленным злодеем, но это было бы так скучно и предсказуемо. Закария имеет потенциал, как для почти мученика, так и для настоящего убийцы, и мне интересно наблюдать, как в нем просыпается то что-то светлое, так и проглядывает что-то очень темное.

Он пытается нащупать баланс и гармонию во всем, понимая в то же время, что Земля – это место обитания и арена для самых жестоких и хищных. Которые, неминуемо становятся успешными. А не песочница для слабых и блаженных. Закария порой пытается поменять в этом мире что-то, восстановить справедливость, но эта задача ему не по силам. Он рассматривает самую жизнь как чей-то эксперимент и великий замысел, в котором, на первый взгляд не хватает чего-то, то ли логики, то ли справедливости и порядка. А может, им просто не хватает времени и сил, ведь век человека так краток. Зато коррупции и зла в этом мире хоть отбавляй (надо бы продолжить и развить эту мысль…).

Закария – исследователь, с большим фокусом на своем внутреннем мире, и чем-то напоминает меня самого. Я тоже люблю наблюдать и играть роль то ли создателя, то ли палача. К нему как-то пришла мысль, не озвученная правда, что мы не сможем справиться со всем злом на этой планете, и он, конечно, прав, ведь зло не чинят инопланетяне, его творят сами люди, опускаясь и падая все ниже – порой до откровенных злодеяний, отвергая свое предназначение – любить и помогать ближним. Или просто не причинять зла другим. Потому что зло – универсально, оно давно, как более модный гаджет, задвинуло устаревшее добро на задворки сознания и всего сущего. Люди вряд ли сами справятся со злом, как и с другими видами энергии, которую они не понимают до конца, и по этой причине я думаю, Неприкасаемые должны играть в их судьбах более значимую, хотя и незаметную с виду роль, осуществляя над ними своего рода контроль.

Зло само по себе вид энергии, которая таится в каждом. (А энергия – это наше все. По крайней мере, так мне постоянно твердит Морган). И это зло подталкивает к определенным действиям. Ведь зло – не частный случай, это не какой-то наркокартель, бандиты которого терроризируют местных жителей, чаще всего это сами люди, обычные и скучные в повседневной жизни. Но, и более статусные и значимые личности. И пока есть такие злодеи различных уровней, как и обычные, оступившиеся люди, моя миссия будет казаться бесконечной. Надеюсь, другие Неприкасаемые оценят мои усилия как стартовую площадку для других инициатив. Ведь такие люди, как Закария, могут оказаться полезны всем нам. Хотя и не сразу – нужна яркая презентация, и помощь. Например, Моргана и ВЧ.

Да, я начал этот, свой эксперимент, понимая, что общими усилиями Легионом трудно управлять и с тех пор, как Ангелла перестала поддерживать его деятельность, он превратился в откровенно слабую, типичную частную охранную контору. И кому-то стоило очень больших усилий отучить со временем Неприкасаемых переживать за успешность деятельности Легиона. Ведь что-то же было светлое и доброе во всех нас, сострадание и умение чувствовать боль людей, но мы, все больше проживая здесь, на этой планете, все больше менялись и сами. И как показывает время, наш вечный союзник, не в лучшую сторону. А я задумал, передавая часть своей энергии и замыслов обычному смертному, Закарии, взращивать отдельного, частного легионера, который является не просто солдатом, но и моим компаньоном, или вернее пажом.

Чтобы он выполнял ту роль, которая раньше была закреплена за нашими Хранители – но я слегка устал от традиций, и теперь, когда люди откровенно измельчали, я вряд ли смогу найти нового Тигеля. И предпочитаю держать рядом с собой людей, которые выполняют мои приказы. Как военные врачи, полевые медики и хирурги. Но Закария мне интересен, он своими талантами, пока не раскрытыми и на 50%, чем-то напоминает мне моих прежних, старых Хранителей. Благо он, будет бродить со мной по этой планете так долго, сколько сможет его подпитывать моя энергия. А я буду получать его энергию, или просто осмысливая его эмоции и реакции каждый раз, когда он страдает или находит в себе силы противостоять и мне, и этому, довольно жестокому миру. В котором уютно пока только нашей Семье. Вернее, отдельным ее представителям. Как и некоторым элитным группам смертных.

Закария в своем лице напоминает мне весь род людской, со своими сомнениями, грехами, слабостью и силой, и своей светлой, в целом душой, задавая мне такие вопросы, ответить на которые я порой не в состоянии. И подвергая сомнениям мои приказы. Я ведь, несмотря на то, что он думает обо мне, не ангел мести, или демон, я Неприкасаемый, его господин и своего рода вечный авантюрист, правда, достаточно выдающийся. Что подтверждают эпохи, которые я пережил и люди, которых я изменил. Оставаясь все тем же. Надеюсь, что мой проект будет в целом удачном, ведь нам, Неприкасаемым, нужны, новые лица в нашем окружении, в нашей инфраструктуре. Помимо покорных Хранителей и слабого Легиона, этого набора простых исполнителей наших приказов, нам нужны те, кого мы будем воспринимать, как свое отражение, что поможет нам, Неприкасаемым, в какой-то степени, эволюционировать. А не просто влачить свое вечное существование, пытаясь сберечь свою энергию.

Ведь такие Легионеры смогут всегда, и очень оперативно выполнять наши приказы, служа проводниками в мир людей, а иногда и наказывая тех, кто чем-то провинился либо перед нами, Неприкасаемыми, либо перед своими собратьями – людьми. И важно понять пределы прочности, которыми будут обладать такие индивидуальные легионеры, чтобы, оставаясь людьми, а не палачами, они делали наше существование более насыщенным, а нашу позицию в этом мире более проактивной. Гуманность – вот еще одна вещь, которую надо пересмотреть. Сделав ее более практичной.

И пусть я жесток к людям, пусть я беру на себя эту роль мстителя, это ведь путь проб и ошибок, и возможно, среди таких мятежных душ, мы будем находить и тщательно отбирать своих индивидуальных легионеров. Главное сейчас – это отработать процедуру, и я надеюсь, что Закария справится со всеми тестами, и не погибнет раньше времени, что нарушило бы относительно плавный и успешный ход моей игры…”.

Он с облегчением отвлекся от своих записей, понимая, что слегка запутался, и как в природе человека, так и в источниках зла, а также в своих замыслах, которые пока носили чисто проектный характер. Он подумал, что надо будет еще приложить немало сил, чтобы довести до логичного финала весь проект, как и пролоббировать эту инициативу и поэтому ему приходится общаться с Морганом, самым большим отшельником из числа Неприкасаемых, который, несмотря на свою обидчивость и часто пустующее кресло на встречах своих собратьев, обладал реальной силой. Будучи при этом, самым темным из них и всегда занятым исключительно своими масштабными проектами в мире людей. Часто, лишь Асраил мог по достоинству оценить их тайный смысл, в то же время, относясь к Моргану с некоторой опаской и часто, брезгливостью. Он был авантюристом, но более грубым, не таким изящным, как Асраил, и более жестоким к тем, кто его окружал. Более эгоистичным и не благодарным. Асраил увлекался, полагался на чувства, и не думая о выгоде, найдя очередной клад, почти неохотно, почти все свои средства вкладывал в самый важный для себя проект, а Морган был стяжателем. Откровенным материалистом, прежде всего думающим о своей выгоде и прибыли, ища их в каждой инициативе Неприкасаемых. И если не находил ее, то отказывался от участия в совместной работе.

Когда они, очень давно, учредили Легион, Морган сказал, что будет поддерживать эту идею, если эта структура будет помимо своих спасательных операций время от времени работать и на него. Вернее, на его партнеров, устраняя их конкурентов. Ему объяснили, что он слегка зарвался, и он в очередной раз, гордо удалился. Вернее, не показался. На следующей встрече Неприкасаемых. Но его дожали общими усилиями, и он влил часть своих средств, и нашел нужных людей, в том числе военных экспертов и лоббистов, которые помогли Легиону, и даже принимали участие в его первых операциях. А Асраил запомнил это его требование, его идею с личной выгодой, и теперь пытался воплотить свою собственную миссию.

Морган казался Асраилу то великим, то жалким, но он всегда оказывал на ум и поведение Асраила определенное влияние, как старший брат, который из гордости, очень уязвленной гордости и тщеславия, редко с кем общался, выбирая лишь Асраила. В котором, он наметанным глазом определил такую же, как у него, довольно испорченную и темную сущность. Но он был полезен Асраилу, хотя бы тем, что только ему он мог озвучить свой проект Легионера, и возможно, получить его поддержку. Что он и сделал какое-то время назад и теперь летел в его обитель, чтобы получить фидбэк. А заодно и отчитаться в некоторых своих действиях, проделать которые его попросил сам Морган, во время их последней встречи в Нью-Йорке, пару месяцев назад.

Он понял, что они достигли аэропорта, и заехали внутрь, миновав ворота с охраной, и теперь приближались к вертолету, который выглядел как хищная птица, способная развить в полете немыслимую скорость. Асраил что-то прокричал водителю, запрыгнул в вытянутый по горизонтали вертолет, и этот ястреб с мощным клювом, быстро раскрутив свои лопасти, уже поднимал его вверх, стремительно, с подозрительно небывалой скоростью, больше подходящей для боевого истребителя, и уносил его к побережью Великобритании.

Там, на небольшом острове, высоко поднимающемся из моря, о скалистые берега которого с ревом разбивались яростные волны, в своем замке, который снаружи маскировался под обычную, правда огромную и темную, неприступную скалу, его и поджидал Морган. “Он опять будет косить под кого-то важного и статусного, ведь лет сто назад он уже пытался изображать главу мощной финансовой империи, представляясь человеком с такой фамилией. Возможно, его родственника. Слегка простоватого на вид, правда. Но такого же искусного и умелого финансиста. Правда, гораздо более жестокого. Чем же он удивит в этот раз?” – думал Асраил, наблюдая из иллюминатора вертолета, который завис над островом под порывами ветра и ждал, пока одна из скал не раскроется, и не разделится на две половинки, образовав нечто вроде площадки для приземления. Вертолет опустился туда, своды скалы опять закрылись и Асраил понял, что они оказались в своего рода, ангаре. К вертолету подъехал шаттл бас, Асраил быстро перебрался в него и спустя какое-то время, не видя водителя – очевидно за управление транспортом отвечала программа, он оказался в коридоре, ведущим к двери, перед которой стоял седой дворецкий. Выйдя из фургончика, Асраил нахмурившись, увидел, что этот пожилой смертный протягивает ему кофр с каким-то облачением.

– Приветствую Вас в нашем замке, сэр! Лорд Морган ввел дресс-код, сэр. У нас сегодня тематический вечер. И посему, они нижайше просят Вас облачиться в этот костюм.

Дворецкий выдавил из себя подобие улыбки и склонился перед Асраилом в поклоне. Асраил зло и недовольно улыбнулся, уже устав переодеваться сегодня. Он сначала хотел отпустить язвительную шутку и отказаться – ведь его внешний вид был вполне приличным, но сдержался, понимая, что упрямый Морган скорее не пустит его внутрь. Он небрежным жестом принял то, что ему протянули слегка дрожащими руками. Дворецкий провел его в комнату, где он смог переодеться, правда, не раз чертыхнувшись при этом – ему предлагали облачиться в одеяние то ли шотландца, то ли ирландца, правда весьма богатое и явно дворянское. Он опять переоделся, и кисло улыбаясь, смотрел на себя в напольное зеркало в массивной серебряной рамке, одергивая килт, который, как казалось ему, топорщился на нем колокольчиком. Он с тоской посмотрел на свой удобный костюм, который остался висеть на вешалке в шкафу, и стукнул кулаком по бетонной стене, оставив на ней хорошо различимую вмятину.

“Чертов Морган, теперь он лорд. Лучше бы он стал зулусом или масаем, и тогда бы я, не удержавшись, проткнул его копьем, чтобы прекратить его мучительные поиски своего стиля и способа продемонстрировать свой статус”,– подумал Асраил. Выйдя из комнаты с зеркалами и примерочными шкафами, он ступал по ковру, следуя за чинно и неспешно вышагивающим дворецким, который восторженно улыбнулся, увидев перемены в облике гостя. Он откровенно выводил из себя Асраила, но Неприкасаемый пока находил в себе силы сдерживаться. Они шли по широкому коридору, освещаемого свечами, коридору настоящего и очень богатого замка, как казалось Асраилу, и он, качая головой, не понимал, зачем Моргану вся эта показная роскошь. Да, Морган всегда был самым зажиточным из них, к его услугам были такие активы, что журнал Форбс перестала бы печатать истории обычных миллиардеров, которые на фоне Моргана оказались бы самыми настоящими нищими и неудачниками. И он всегда любил и ценил прогресс, умело извлекая из технических достижений человечества самые полезные для себя и своего Хранителя тренды и вещи. К его услугам была целый высокотехнологичный заводик в Силиконовой долине, в который он инвестировал просто огромные средства, соорудив для себя несколько восстанавливающих капсул, хотя и одной хватило бы с лихвой – уж очень неохотно он тратил свои силы. За исключением тех случаев, когда он приумножал свои капиталы. Он был классическим аккумулятором и стяжателем, все менее редкого вида Неприкасаемых, которых так не любила Ангелла, и деятельность которых она предугадала, вернее ее вектор. В сторону отъема и получения энергии, а не отдачи ее миру и людям. Они становились акцепторами, презрев статус доноров. И Морган, отстроив, этот, например, дорогой замок, довольно редко в нем бывал. Ведь у него была еще целая серия подпольных роскошных резиденций по всему миру. Под скалой, на которой стоял замок, скрытый водой, был построен и ангар для его субмарины, на которой он периодически путешествовал, с комфортом устроившись в роскошном салоне и следя постоянно за датчиком своей энергии. Он спешил на встречу с очередными инвесторами и партнерами, которым обещал небывалый подъем и расширение влияния, при условии, что он войдет в состав учредителей их институтов и компаний. И отхватит свой немалый процент и долю. И появлялись новые горизонты, и прибыли, и рынки, и продукты, словно привлеченные везением и магнетизмом всесильного Моргана. Разорялись конкуренты, и случались неминуемые вспышки безработицы и целые районы становились депрессивными, ведь из них ушла жизнь и энергия, и деньги, будто увлекаемые в другое, более удачливое место. Росла преступность, и люди потеряв привычные источники заработка, отчаивались и обращали свои воздетые руки к небу. Множилась бедность и нищета, как и болезни, уносившие множество жизней, а довольный Морган уже спешил домой, к своему Хранителю. Который трясясь мелкой дрожью над его тушкой, накачивая тело своего хозяина щедрой порцией энергии, которая была потрачена на изменение направления денежных потоков в сторону новых интересов и партнеров Моргана.

Наконец, Асраил и его провожатый добрели до двойных деревянных дверей, с виду очень тяжелых, явно дубовых, и дворецкий, постучавшись, и дождавшись ответного бурчания из огромной комнаты, к которой они подошли, широко раскрыл двери и Асраил живо вошел внутрь, желая поскорее закончить эту затянувшуюся процедуру приема.

Он быстро подошел к Моргану, который сидел с каменным лицом у камина в широком и глубоком кресле и, опустившись в соседнее кресло, поспешил дать свой комментарий к его просьбе, которую он лично исполнил несколько раз. Наклоняясь к умирающим от рук Закарии убийцам, и пытаясь специальным прибором на своей руке, который украшал его палец в виде кольца, уловить хотя бы мизерные колебания энергии вокруг себя. Он также просто был счастлив проигнорировать всякие вежливые обращения и упоминание нелепого титула, которым Морган сам себя наградил. Он, смотря в маленькие и бегающие глазки своего собеседника, отмечая мысленно, что его нос приобрел уж совсем не аристократичные размеры и очертания, и мысленно щелкая по нему пальцем, произнес.

– Морган, в момент своей смерти, даже самые отъявленные негодяи и убийцы, выделяют ничтожно малое количество энергии. Боюсь, что их души, или что-то подобное, в момент, когда они покидают свои тела, не смогут являться для тебя новым источником энергии.

Глава 8.

Гадания по глобусу.

Ангелла подошла к глобусу, и смотрела на него бездумно, рассеянно размышляя о том, что привело Асраила в Прагу, и кого он привез с собой. Да еще бы узнать с какой целью. Ей все больше казалось, что тот мужчина был солдатом Легиона, уж такой уверенностью и ловкостью веяло от каждого его стремительного движения. Он выбежал не драться, а подавить всякое сопротивление и покарать виновных. Конечно, он мог быть обычным наемником со стороны, но, насколько она знала Асраил, его никогда не интересовало, говоря языком моды, готовое платье. Он мог бы взять уже имеющиеся шаблоны и лекала, и сделать на их основе что-то свое, идущее вразрез со всеми мыслимыми и установившимися канонами и стандартами. И такую возможность, что солдат легиона мог быть таким своего рода сырьем для идей его братца, она совсем не исключала и всерьез ее рассматривала. Да и к тому же, Неприкасаемые не имели права иметь собственных бойцов. Даже на личную охрану косились, это было чистейшей воды показуха, ненужная и смешная. И всегда звучали слова о том, что деятельность Легиона направлена исключительно на благо людей. Только для их спасения. Эти слова повторялись на каждой их редкой встрече, и все согласно кивали головами, и только Асраил хмуро и как-то загадочно улыбался в такие моменты. Никаких личных войн, никаких вендетт, только операции для обеспечения безопасности человека. Похоже, и этот принцип трещал по швам. И Асраил был бы рад бросить этот вызов Семье, которую он, как и она, считал гнездом консерватизма и устаревшей морали, которую сами Неприкасаемые нарушили при каждом удобном случае.

Ангелла вспомнила слова Моргана, который все же иногда показывался на их собраниях, и сказал как-то, что у него нет, и никогда не будет личной охраны, сделав при этом очень важное лицо. Ну да, с его-то неприступными крепостями и пуленепробиваемым транспортом, очень ему это нужно. Да и сего затворничеством. Смешной и тщеславный, вечно молодящийся Морган, целью жизни которого являлось желание удивить и вызвать зависть. Своим могуществом. Своим богатством. Своим технологическим отрывом от остальных Неприкасаемых. Даже со своим внешним видом он экспериментировал какое-то время. Морган, желая, как он выразился, стать ближе к людям, хотел во время одного из циклов пройти путь обычного человека – чтобы его тело и облик менялись с течением времени – от ребенка, до старца. Но что-то пошло не так, и он застыл на этапе подростка лет двенадцати, долгое время скрываясь ото всех, но все же появившись на встрече, которая требовала его участия. Как же смеялась Гранж, сползая со стула на пол, и как еле удержалась от смеха она, Ангелла, видя пухлого мальчишку, который постоянно надувал щеки и хмурился, а потом важно вещал противным голосом Моргана, срываясь на визг, когда смех заполнял всю комнату. И как кто-то мог серьезно воспринимать их родственника после этого? И как с ним работают люди, которых он так нещадно обманывает и предает… Хотя Морган выбирает тех еще подонков в свои партнеры.

Тем временем, Мастер Вайда не сводил своего грустного взгляда со спящей Власты.

– Она хорошая девочка…, – обратился он к своей гостье, вздыхая.

– Я знаю…, – ответила Ангелла, слегка почесывая место соприкосновения дубинки Власты со своей височной костью. Видимых повреждений Неприкасаемая не получила, только выглядела слегка потрепанной, словно минимум неделю безвылазно просидела в одном из питейных заведений этого не самого респектабельного квартала.

Она нахмурилась, опять думая про Асраила, который, опять нарушал их негласные принципы. Впрочем, как и она сама, и она почти не винила его за это, но ей все больше казалось, что Асраил готовит что-то гадкое, и как всегда опасное для людей. И неужели, все-таки с участием Легиона? Но это бы означало открытую коррупцию в самом верхнем, управляющем звене их войска. Чья это рука – Моргана или Гуннара? Ладно, она еще поразмыслит над этим, пока же ей надо соблюсти приличия и поддерживать беседу – самому Вайде будет тяжело о чем-то ее просить, надо ему помочь начать эту беседу.

– Так значит, Власта в Легионе? Ты мне ничего про это не говорил, – она обратилась к Вайде, который казалось, задремал, сидя на стуле возле своей ненаглядной дочки. Он тут же открыл глаза и слегка извиняющимся голосом, поведал Ангелле, что ему пришлось поступить так, потому что Власта поставила ему ультиматум – либо она идет в телохранители, или в смешанные единоборства, либо папа ее устраивает в Легион. Про который он ей сам и рассказывал в детстве, как целую серию сказок на ночь. И делился историями про храбрых солдат Легиона и про их подвиги и примеры самопожертвования. Как про храбрых и благородных рыцарей, сражающимися со злыми и прожорливыми драконами и другими чудищами, которые преследую род людской. Чем и вызвал интерес дочери к военной службе. И уже позже, превратившись в такую крупную и сильную девушку, она все чаще думала про Легион, но уже более практически. По причине того, что она нигде не могла устроиться в виду своего крутого нрава и габаритов, в чем виноват был ее драгоценный папа, ее чересчур заботливый папа, который ее так усиленно кормил в детстве и поил всякими снадобьями, чтобы она никогда не болела и “росла красивой и большой девочкой”. В результате чего она и вымахала почти до двух метров и весила около ста двадцати килограмм.

– Ну и я обратился к Хранителю Гуннара, Синей Бороде, – сказал он тихо, смотря на спящую дочку с плохо скрываемой любовью. – Мы, конечно, с ним не родственники, но он принял меня как родного. Мы хорошо посидели, я поделился с ним своим наболевшим, и он обещал помочь. Ведь кто может достучаться до Неприкасаемых лучше, чем их ближайшие помощники – Хранители.

– А что вы хотите, ведь мы, Хранители, не какие-нибудь отшельники, нам надо общаться, разговаривать, чтобы между нами происходил культурный и технический обмен. А к тебе я не стал обращаться, потому что знал, что ты такую затею не одобришь…, – резюмировал слегка печально и с некоторым стыдом Вайда, которому было неудобно, что он утаил этот факт от Ангеллы. И помимо стыда, он чувствовал все большую тревогу за дочь. Не такой судьбы он хотел для нее. Ведь век легионера короток. А она, в конце концов, должна продолжить его дело. И сохранить их род и династию. Но видно уж не судьба. Да и чем ему могла помочь Ангелла, она ведь не распоряжается судьбами людей, у нее нет такой власти и возможностей. Но может быть, она сможет как-то повлиять на Власту и убедить ее заняться другим, более мирным делом? Но каким? Власта не проявляет интереса ни к чему другому. Наверное, он все-таки переусердствовал со своими микстурами роста и здоровья. И теперь сам расплачивается за свою чрезмерную любовь к дочке. Но он растил ее как умел, и кто скажет, что он был плохим отцом… Нет, скорее, слишком заботливым…

И он все-таки дожал Синюю Бороду, и таким образом, Власта попала в Легион, вернее в одно из его вспомогательных отделений, занимавшихся логистикой – доставкой боеприпасов, оборудования, амуниции, питания и прочего снаряжения и логистики, так необходимого солдатам Легиону. Гуннар помог, показывая свое безмерное уважение и признание по отношению к Ангелле, даже оказав эту услугу не лично ей, а ее Хранителю. Конечно, понимая, что Власте не место на передовой. Да и он не хотел брать такой грех на себя – посылать эту вспыльчивую, но в общем добрую и слегка бестолковую девушку на задание, с которого она бы не вернулась. И Власта, оказавшись вдалеке от папы и его строгого надзора, Власта приобрела не очень хорошие привычки, в частности, пристрастие к крепким напиткам, без которых она и так была достаточно неуравновешенной и горячей особой, которую мог успокоить только ее папа. И вот теперь, после двух лет службы, приобретя множество связей и знакомств в военной и близких к ней областям и сферам Легиона, она вернулась на побывку домой. Чем очень обрадовала Мастера, но и одновременно, огорчила своими экспериментами с крепкими напитками. И уже завоевав по всему их кварталу немалое уважение и авторитет, она выходила по вечерам и строила нарушителей дисциплины. Громко и грозно призывая их к ответу и требуя, чтобы “тыловые крысы”, как она выражалась в их адрес, ставили ей угощение в виде пары кружек пива. Хотя и без этого, все местные очень уважали Вайду, считая его то ли колдуном, то ли каким-то криминальным авторитетом на пенсии, чему способствовал строгий взгляд Мастера и его сила, которую он иногда демонстрировал, если кто-то уж очень настойчиво нарушал покой и тишину квартала. А теперь в квартале появилась еще и грозная дочка Вайды, благо что она опять скоро уедет, как слабо надеялись местные жители, устав от ее измывательств и неслабые аппетиты.

– М-да, а я ее помню еще маленькой девочкой, а теперь маленькая Власта в Легионе. Летит же время, – довольно банально отреагировала Ангелла, не найдя других слов, и косилась на игрушки Власты, неподъемные и даже прекрасные в своей простоте и архаичности виды оружия. “Хорошо, что она гуляла по кварталу с дубинкой, а не с этим железом”, – подумала Неприкасаемая.

Мысль о том, что она вот-вот схлестнется с дочерью Вайды пришла к ней во время перепалки с Властой, но она поверить не могла, что наследница ее Хранителя может вести себя подобным образом. И что она теперь в Легионе. Это тоже был прецедент, обычно Хранители передавали свое искусство по наследству. Если династия Вайды прервется, это будет очень печально. Она надеялась, что он передаст свое искусство следующим поколениям… Хотя какой из Власты Хранитель – она понимала, что это даже к лучшему – что она узнала об этом так своевременно, и у нее есть время, чтобы найти себе нового Мастера.

Она зевнула, и произнесла негромко.

– Если Асраил в городе и, вероятно, со своим собственным бойцом…

– Им понадобится оружие, – проворчала негромко Власта, потягиваясь и просыпаясь от своего легкого забытья. Она встала и быстро подошла к Ангелле, и поклонившись ей, хотела сначала поцеловать ей руку, взяв ее ладошку в свои большие ладони, но потом опомнилась и неловко улыбнулась, покраснев. Ее папа смотрел на нее с улыбкой, лишь встревожился на мгновение, когда ее большая рука, потянулась, было к хрупкой Ангелле. На самом деле переживая за Власту, а не свою почти железную и неукротимую Неприкасаемую. В то же время, такую хрупкую, в чем он не раз убеждался лично.

– Простите меня, Ангелла, была пьяна, не признала, готова понести любое наказание… – произнесла Власта низким, но приятным голосом, и Ангелла быстро поднялась со стула, улыбаясь, и махнула рукой, словно показывая, что она уже и не помнит ничего. Власта с чувством выполненного долга вернулась на свое место и теперь усиленно, во все глаза, и с почти детским восхищением смотрела на их гостью. Поверить только, Неприкасаемая так близко, и она у них дома… И так внимательно, с таким уважением смотрит на ее папу… Она росла в постоянной близости к этой странной реальностью, которая была для нее настоящей сказкой, и Ангелла в этой сказке была Принцессой, а ее папа Волшебником, который помогает своей сказочной госпоже выглядеть так ослепительно… И жить так долго, что даже сказочные “и жили они долго и счастливо” казались ей лишь кратким мгновением.

– Ну ладно, девочки, я вас оставлю на минуту. Принесу для нашей гостьи укрепляющего напитка. Я вижу, ты слегка устала, – сказал он, обращаясь к Ангелле и ушел, убедившись, что все находящиеся в комнате пребывают в адекватном состоянии.

Ангелла проводила его слегка рассеянным взглядом и повернулась к Власте, которая продолжала смотреть на нее влюбленными глазами.

– Власта, соберись. Мне нужно знать, кто из Легиона может быть сейчас в Праге. Ты ведь знаешь всех бойцов? – она все еще думала про того стремительного незнакомца, спутника Асраила.

Власта кивнула головой, почувствовав под нажимом Ангеллы небывалую ясность мысли и трезвость памяти, и заговорила уверенным голосом.

– Знаю, если это действующий боец. Все сейчас находятся на сборах, очень далеко отсюда. Кажется, в Африке, или где-то у побережья Сомали. Там, кажется, пираты захватили опять какое-то судно.

Ангелла задумалась, Власта сказала – “действующий боец”. А ведь она не подумала про отставников, если такие имелись. Хотя, как она прекрасно знала, по собственному опыту, бывших легионеров не бывает. Обычно, бывшие бойцы находили свое последнее пристанище на военном кладбище, похороненные по традициям Легиона, с салютом и другими торжественными и красивыми ритуалами. С гимном и присутствием одного из представителей высшего командования. А иногда и кто-то из них провожал лично в последний путь легионеров. Оставив близких тех, кто храбро пал в бою с приличными компенсациями. Да и слово “бывший” не использовалось. Они, пожертвовавшие своей жизнью, навсегда оставались в составе Легиона, и их фотографии вечно украшали одну из стен в здании центрального офиса Легиона.

– А ты знаешь отставников? – спросила она без особой надежды, но внимательно смотря на свою собеседницу, облегчая ее мыслительный процесс, который был еще затуманен парами алкоголя. Но уж очень был мал этот шанс, что служащая в логистическом департаменте дочь ее Хранителя, не принимавшая участия в боевых операциях, по сути, боец тыла, располагала этой информацией. Которая могла быть и засекреченной.

– Одного. Я знаю одного, – сказала Власта веско и на удивление связно. – Я подружилась с одним из ветеранов Легиона, но еще действующим бойцом. Настоящей легендой. С Толстым Джоном, британцем, который знает всех бойцов и постоянно травит байки про свои подвиги. И про подвиги своих боевых братьев, как он их называет –Brothers in Arms.

Ангелла придвинула свой стул поближе к Власте и села перед ней, понимая, что может услышать очень важную информацию. Правда, приукрашенную определенной, вполне законной мифологией, существующей вокруг Легиона.

– И Толстый Джон мне рассказывал про одного бойца, после…

В этот момент в комнату вернулся Вайда, и навострил слух, словно заподозрив, что его дочь рассказывает про свои подвиги со спиртным.

– После, – Власта показала жестом, будто она подносит бутылку ко рту и пьет, – посматривая одним глазом за отцом, который отвернулся, усаживаясь на свой стул.

Он принес поднос на колесиках, на котором стояла бутылочка с маленьким, пузатым стаканом и, подмешав в бутылочку цветного порошка, который он высыпал из мешочка, похожего на кисет, он легонько подтолкнул поднос в направлении Ангеллы. Он остановился прямо перед ней, и она, повернувшись, налила себе полный стакан, и махнула его разом, поморщившись, словно после принятой на грудь крепкой и теплой водки. Власта, сопровождая ее действия внимательным и участливым взглядом, тоже поморщилась, и, вздохнув, продолжила свой рассказ.

– И значит, после этого дела, он мне рассказал про своего друга, которого выгнали из Легиона. Его звали Зак. Он был из Канады. Или из Казахстана. В общем, откуда-то оттуда.

Ангелла чувствуя прилив сил после выпитого зелья Хранителя, вернулась в свое привычное бодрое состояние, и вскочив на свои стройные и красивые ножки, подошла к глобусу, который был выше ее, и, поворачивая его своими ладошками вокруг оси, быстро нашла на нем упомянутые страны.

– Как это, откуда-то оттуда? Канада – вот тут, а Казахстан – вот где, – она показала расстояние между ними, вытянув свои руку в полную длину, и то, их длины не хватило.

Власта пожала плечами, давая понять, что география никогда не была ее любимым предметом в школе, а Вайда, который, казалось, задремал, проговорил тихим и мудрым голосом, слегка приоткрывая свои глаза.

– Девочки, послушайте меня, старого Вайду. Что-то мне говорит, что дело тут пахнет иммиграцией. Либо он жил сначала в Канаде, а потом переехал в Казахстан, либо наоборот. Я бы лично в Канаде жить не смог, там мои кости постоянно бы ныли от холода. Только представлю себе такую картину, сразу стынет и душа, и все тело..Хотя кто их разберет, этих легионеров, некоторые из них могут спать прямо на снегу…

Ангелла покачала головой, мысль ее Хранителя показалась ей стоящей, хотя это никак не приближало к ней образ воина Асраила.

– А что еще сказал этот Толстый Джон?

– Алга. Так и сказал – алга. После того бойца, Зака, когда наши идут в прорыв, они кричат – Алгааа!!!

Хранитель вздрогнул от крика своей дочки, и приоткрыл глаза, а Ангелла посмотрела на нее очень внимательным взглядом.

– А что это значит?

– Что-то типа – вперед. Онтак кричал, когда шел выручать Джона и его ребят. И теперь, в память о Заке, наши так и кричат. Это же лучше, чем кричать – Гоуууу!!! – Власта опять разбудила Вайду, который смотрел на нее почти укоризненно. Ангелла задумалась – алга – это точно не из английского или французского. Значит, Казахстан? Она опять обратилась к Власте, слегка тормоша ее своей энергией. Читать ее мысли она не решалась, это было бы невежливо в присутствии Вайды.

– Почему в память? Он, что, умер?

– Официально говорили, что он погиб, но Джон мне сказал, что он чует одним местом, что его друг еще жив. А это его место никогда не ошибается. Как-то он предсказал, пообщавшись с этим местом, что получит ранение в руку, а заложника ранят в ногу, и все так и вышло…

Ангела покачала головой, след, казалось, обрывался. Нельзя же верить и полагаться на задницу Толстого Джона, пытаясь найти этого самого Зака, который и в самом деле, мог погибнуть в одной из операций Легиона. Тут ее посетила одна мысль.

– А фото Зака ты видела? Ну там, на первом этаже, в холле… Где Зал Славы Легиона.

Власта покачала головой.

– Нет, это и удивило меня.

Ангелла нахмурилась. Она вышагивала вдоль стены, заложив руки за спину. В Легионе, как она узнала сейчас, творились весьма странные дела. И тут Власта добила ее, выдав почти ангельским голосом.

– И еще, этого Зака пару раз навещал Асраил.

Ангелла остановилась, и лихорадочно соображала, а Вайда задремавший было, мгновенно открыл свои глаза и тревожно смотрел на свою дочь.

– Но ведь Джон не мог знать, что перед ним Асраил. И ты ведь пришла в Легион после Зака, как это возможно? Ты ведь не видела Асраила рядом с этим Заком…

– Конечно, Толстый Джон не посвящен в эти тайны, в отличие от меня. Он просто описал мне этого человека. И я сразу поняла, что это был Неприкасаемый. Он ведь приходил как-то к нам домой, давно, я еще была малой. И я его видела. И навсегда запомнила. Какой-то он мерзкий… Но папа его очень вежливо, но твердо и быстро выставил за дверь… И только потом слег, проболев пару дней.

Да, Ангелла была в курсе этого происшествия. Асраил искал ее, и зачем-то пришел к ее Хранителю, что строго запрещалось их Кодексом. Ему потом даже выписали чувствительный штраф, и он долго извинялся перед хмурой Ангеллой, которая отвесила ему за эту вольность чувствительную оплеуху. Даже парочку оплеух. Что тоже запрещалось Кодексом. Так что, как всегда, они были равны в своих нарушениях негласного Кодекса Неприкасаемых. Разрешены были отношения только одного уровня: Неприкасаемых с Неприкасаемыми, Хранителей с Хранителями. И даже с Легионом обычно контактировал один выбранный – то она, очень давно, то Гуннар, теперь. И только с разрешения большинства, иногда прибегая к помощи отдельных Неприкасаемых, если Легиону требовалась помощь советом или финансами. Но Асраил все равно заслужил это наказание. За то, что напугал Вайду и его дочь. И за то, что пытался что-то вынюхать про нее саму. Хранители – это священно, навестить его без разрешения Неприкасаемого, его хозяина, было все равно, что попытаться вскрыть еще живого человека. Чтобы узнать, почему его сердце такое храброе.

Ангелла подошла к Власте и почти приказала ей, уперев в нее свой потяжелевший взгляд.

– Дальше.

– Ну, Асраил приходил к Заку несколько раз. Как сказал Джон, он даже встретил Зака, и отвез куда-то, после того, как они возвратились с той операции, где Зак и спас Джона и его бойцов, с кучей гражданских. А Зак отсидел в тюрьме почти полгода. За неподчинение приказу, что привело к гибели одного заложника. А потом Джон, когда был в ночном карауле, случайно увидел Асраила и своего сослуживца. Джон принял его за адвоката Зака. А потом распространили информацию, что Зак скончался. То ли от последствия ранений, то ли от газа, то ли от подхваченной в джунглях лихорадки. Или песках. Или чумы. Вот же блин, какие на хрен дела…

Вайда закатил глаза и посмотрел выразительно на Ангеллу, поверх очков, качая головой из стороны в сторону и словно говоря – и как же мне выдавать это сокровище замуж… и главное – за кого?

Ангелла показала Вайде жестом, что не прочь еще выпить укрепляющего средства, и Хранитель, кивнув головой, пошел за своим, набирающим популярность напитком. Он быстро вернулся, Ангелла подкрепилась и обратилась к Власте, которая дулась на папу, который оставил ее без напитков.

– А теперь рассказывай подробно про ту операцию. Мне важно понять, почему Асраил выбрал этого Зака, и почему Легион решил избавиться от него. И даже посадил за решётку.

Глава 9.

Святая с родинкой.

Целью той операции было спасение семерых заложников, которых удерживали члены одной повстанческо-освободительной бригады, как они себя сами называли, пытаясь примазаться к более благородному делу. А на самом деле являлись обычной бандитской группировкой, не сделавшей ни единого выстрела для блага своей родины и своего народа. Они были ублюдками, образцовыми и типичными до тошноты и ужаса головорезами. Любящими виски и кровь, оставляя на каждой своей покинутой стоянке растерзанные тела своих жертв. Циниками, промышляющими торговлей оружием, наркотиков и на закуску, для полного комплекта, киднеппингом. Они похищали людей, как правило, участников благотворительных миссий или дипломатических работников. Иногда бизнесменов или сотрудников строительных, или транспортных компаний. Они убивали одного из своих пленников и подбрасывали части его тела перед зданием этих служб, организаций, ведомств и посольств, в записках прямым текстом говоря, что остальных захваченных ими в плен людей ожидает та же участь. И спасти их может только определенная сумма, которую они ожидают в течение двух суток, каждые двенадцать часов убивая по одному человеку.

Их лидер, некто величающий себя Властелином По, был в ярости, потому что его люди захватили пленников, не очень престижных и богатых, по его мнению, компаний и стран. Он уже снес голову одному из своих подчиненных, инициатору набега, пальнув из своего блестящего и тяжелого револьвера, быстро вытащив его из кобуры. Удерживая свой Смит-Вессон на уровне пояса. Он стоял, слегка покачиваясь, под убийственными лучами солнца и сплевывая частицы песка, который разносил вокруг сильный ветер. Находясь посреди центральной площади этого города, который, казалось, был проклят многократно, и находиться здесь отваживались только такие отморозки, как По и его люди. Да, он слегка забылся в наркотическом дурмане, потому что новая дурь была такой забористой, а его кретины, накачавшиеся накануне только дешевым виски, проснулись раньше его и совершили свой рейд на один из городских кафе, и, убив несколько охранников, притащили этих испытывающих ужас людей сюда. В этот маленький и заброшенный городок посреди пустыни, окруженный со всех сторон настоящей крепостной стеной. И убив еще троих по дороге. Чтобы ускорить ход и облегчить нагрузку на свои пикапы, которые, казалось, уже увязли в песках.

Что означало еще большее снижение планируемой прибыли. И меньшее количество дурмана и выпивки, которые им так нужны. Он оглядел своих людей выпуклыми стеклянными глазами, выстроив их перед собой – тридцать молодых парней с автоматами, и орал на них, называя их жалкими и кончеными алкашами, бесполезным мусором, тактично, как опытный политик, не упоминая свои собственные слабости. Он разошелся, и как настоящий оратор, предвещал им скорую смерть, если они не одумаются и не станут беспрекословно подчиняться его приказам. А он же, почти ангел, который возится с дьяволами во плоти, теряя последнее терпение, и только потому, что надеется из них воспитать настоящих людей. Бойцов. Хотя бы некоторых из них. Он был старше их, и выше, со сверкающей лысиной и железными мускулами, с длинным мачете, в ножной кобуре, выносливый и резкий, и, казалось, не придумали еще такой виски, или такой наркотик, который мог бы его согнуть или ослабить. Физически. Но умственно, или вернее, морально, он уже давно не был человеком, в нем, по его обезображенному наркотиками нутру, по его выпирающими наружу венам уже давно бродили токсины и яды, уничтожая все человеческое в нем, его память, его способность сопереживать и сочувствовать. И когда он ударил себя ножом по руке, чтобы явить им свое доказательство настоящего лидера и мученика, который тратит свое время на их обучение и воспитание, то вместо крови с его руки закапало на песок что-то бурое и отвратительно пахнущее.

Его бойцы содрогнулись, кому-то стало плохо, и он пинал самых слабых из них, пытаясь поднять обратно на ноги. Он бегал вокруг них громко, и истерично крича, разбрасывая вокруг капли этой субстанции, бывшей когда-то алой кровью. С обнаженным оружием, которое, в отличие от его сморщенного органа, уже давно вялого и непрезентабельного, оставалось стальным и твердым, и он размахивал им, как своим мужским началом. И его солдаты тоже начинали бегать кругами, входя в поток этой энергии, и он целился своим револьвером в разных направлениях, будто призывая ветра всех четырех сторон света, или какие-то другие высшие силы, стать свидетелями своей решимости и мужества.

А заложники, пройдя уже через что-то очень страшное, прижавшись, друг к другу, забыв от страха даже о молитве – последнему прибежищу всех, даже атеистов, не могли оторвать взгляд от своих будущих палачей, которые на время отвлеклись от своих жертв. И лишь одна девушка, с родинкой во лбу, без страха смотрела на этих беснующихся вооруженных людей и неслышно шевелила губами, молясь про себя, время от времени поднимая взгляд своих карих глаз в сторону гор, находившихся невдалеке, чувствуя, или просто надеясь на приближение помощи с этого направления.

В это время, высадившись из двух вертолетов, которые оставили их у подножия круто уходящей вверх горной ряды, шли по песку солдаты Легиона, облаченные в камуфляж соответствующей расцветки, настроенные умереть, но спасти тех, кого захватил По и его люди, понимая, что время играет против них. В руках у одного из семерых бойцов, приземистого и широкоплечего, с мощной мускулатурой солдата, был прибор, напоминающий навигатор. Он отслеживал и указывал местоположение одной из заложниц, которая к счастью, была еще жива, и прятала на своем теле маячок. Пока живая и смотрящая в их сторону, в отличие от ее двух коллег, которых уже нашли бойцы и в чьи мертвые глаза уже заглянули с содроганием. Бандиты прострелили им головы и вытолкнули из машин, и легионеры останавливались у их тел, мрачно глядя на эти зловещие указатели, которые вели их к логову этих озверевших подонков.

– Мы идем по следу из трупов. И их шин. Конченые дебилы, – зло проговорил солдат с навигатором, убедившись, что направление стрелки совпадает с едва видимыми следами шин. Ветер и зыбучие пески делали свое дело, почти уничтожив отпечатки шин, и тел тоже больше не наблюдалось. Они насчитали уже два. Он постучал своим коротким пальцем по навигатору, блеснула золотая печатка на его пальце, и он смахнул частицы песка с экрана.

– Легион, алга, – произнес негромко один из солдат, взмахов руки показывая на разрушенные здания впереди них, в уходящей вниз долине, образовывая какое-то древнее городище, с довольно высокой стеной по периметру. И с высокими башенками, которые пока не развалились под воздействием времени и ветра, сопротивляясь им из последних сил. Боец минут пять наблюдал за тем, что происходит внутри, через свой бинокль, пытаясь понять, что он видит перед собой, и намечая для себя план действий. И как он убедился, там внутри, был кто-то, высокий, бегающий и завывающий как шаман, что он понял по его голове, обращенной к небесам и широко раскрытому рту. А также воздетым вверх рукам. И этот кто-то, наверняка, лидер этой жестокой секты, был вооружен чем-то блестящим. Сильно похожим на огромный револьвер. Вооружены были и его люди – десятка три парней, которые почему-то странно бегали кругами, словно совершая какой-то жуткий ритуал. Группу заложников он тоже высмотрел, они казались ему живыми, но смертельно испуганными своим соседством с бесноватыми бандитами. Он также нашел в окуляре бинокля несколько часовых, которые лениво прохаживались по городской стене, почти все время таращась на то, что происходило на площади, а не сканируя пространство за внешней стеной. "Это им минус.", – думал солдат.

Да, эта высадка солдат здесь, в песках, была операцией Легиона, который на этот раз на удивление живо среагировал на захват заложников. Словно пытаясь оправдаться за прежнюю затянувшуюся и не удавшуюся миссию, в другом месте и даже на другом континенте. Сюда они прибыли своевременно, и к счастью, у одной из заложниц был GPS датчик, который бандиты не заметили. И Легион среагировал на мольбы родственников, понимая, что больше никто не откликнется. Ибо военных действий в этом регионе не проводилось, а другие частные охранные агентства охраняли сотрудников компаний в их офисах и укрепленных городках. Им разрешили провести эту спасательную операцию, поставив условие, согласно которому, они не могли вмешиваться в этнические, религиозные или любые другие конфликты, которые вспыхивали, время от времени в этих неспокойных местах.

– Дебилы, я же говорю, – повторил Толстый Джон, а это был именно он, демонстрируя показания устройства Заку, который подошел к нему, оторвавшись от своего бинокля. Они с Джоном уже дослужились до третьего ранга – у Легиона были свои звания и порядки, и только опыт, тактика, уровень вооружения и амуниции с войсками специального назначения у них были одного порядка. Но Зак продвигался вверх по карьерной лестнице быстрее Джона, и вообще, очень свежо и по-своему, взирал на устав и привычный порядок действий Легиона. Внося в его работу оживление, благодаря своей динамике и решительности. Остальные бойцы были рангом пониже, и они обычно разделялись на две группы – у Джона, правда было три бойца, а у Зака два, отдавая дань опыту англичанина и его авторитету среди товарищей по оружию.

– Ну, что, Джон, дожидаемся указаний Центра? – спросил Зак, оглядываясь вокруг и понимая, что ожидание и бездействие в такой ситуации означало верную потерю всех захваченных в плен. Уж очень неадекватными выглядели бойцы этого По, даже скорее маниакально настроенными. А это означало, что, поддавшись своим инстинктам или просто жажде крови, они могут наплевать на обычные правила игры и поддавшись импульсу, уничтожат самым страшным образом тех бедных людей. Пока живых. Но, на долго ли?

Англичанин, подумав, согласился, но Зак решил не идти традиционным путем. И они рискнули напасть без промедления, не дожидаясь, пока пребывающие в явном трансе бандиты придут в себя. Зак посмотрел на снайпера, и тот понял значение этого взгляда, и быстро занял позицию, аккуратно сняв всех часовых на стене.

– Идущие на смерть…, – проговорил тихо Зак и дал отмашку своим бойцам, которые легкой рысью последовали за ним, удерживая в поле зрения стену, где могли показаться новые бойцы противника.

Джон, тихо матерясь как любой приличный кокни, пригнувшись под тяжестью оружия, приближался по прямой со своими бойцами к стоянке этой непонятной и кровавой секты, а Зак со своими людьми двигался в обход. Все надеялись на традиционную везучесть Зака и его нестандартные решения, которые часто приводили к успеху. Но все понимали, что они на войне, и сохраняли максимальную концентрацию и осторожность, чтобы не прозевать любую мелочь, которая может погубить в итоге как их, так и заложников.

Они приблизились на расстояние удара, и вошли в город с двух сторон, подняв предварительно на стену, опоясывающую город своего снайпера, француза арабского происхождения – Марселя. Они шли вперед, выставив готовые к бою короткие штурмовые винтовки, внимательно и осторожно огибая улочки, прячась за домиками и во всевозможных нишах и углублениях. Выглядывая из них, убеждаясь, что впереди все чисто, они продолжали свой путь, пока не наткнулись на сплошную высокую стену, с колючей проволокой наверху. Они, оглядевшись, юркнули в широкую дверь, разрезав висевший на ней навесной замок, инструментом, которым был вооружен Такахаси, боец Зака. Они вдвоем входили в очень длинный и мрачный дом, понимая, что это единственный путь к заложникам.

Как казалось им, они приближались к площади с двух сторон, двумя ударными группами, постепенно окружая бандитов с флангов. А Марсель, поднявшись на самую высокую башенку, уже нашел прицелом свой винтовки По и ждал сигнала по рации, чтобы снять его. У Зака оставался один человек, и вся огневая мощь Легиона теперь зависела от Джона, вооруженного ручным пулеметом, и трех его парней, тоже с очень мощным вооружением. Зак предпочитал легкую винтовку, понимая, что с тяжелым пулеметом просто легче устать, и так и не дойти до расстояния верного выстрела.

Они углублялись все глубже в это здание, которое выгибалось и шло полукругом, поворачивая в сторону площади. Они тихо комментировали свои действия по рации, а Марсель все повторял – "принято", и советовал передвигаться осторожно, но очень быстро, потому что шаман на площади и его люди, перестав бегать кругами, отходили к дальней стене, и шансы Легиона возрастали. Окна тут были уже заколочены, и они шли, находя дорогу с помощью множества свеч, которые горели, плавясь и освещали внутреннее пространство, которое становилось все более ужасающим. Они находили тела людей, с отрубленными конечностями, выпотрошенными, без голов и их короткие волосы шевелились от ужаса на их головах, и животы сводило судорогой страха от того, что они видели и ощущали. Как показалось Заку, они проходили через все круги ада, где на разных уровнях палач с больным воображением казнил людей, новым, отличающимся способом, чтобы не повторяться. Боец Зака, японец Такахаси, которого все звали Китано, потому что он был похож на одноименного актера, казалось молился, уже довольно громко и прижимался к Заку, который сам понимал, что близок к помешательству. По той простой причине, что трупы, как он отчетливо видел своими глазами, начинали шевелиться и отрубленные конечности тянули к ним свои пальцы, и что-то темное, в виде очертаний двух или трех человек, приближалось к ним.

Зак привалившись спиной к стене, и направив на эту гадость свою винтовку произносил, тихо, про себя – "Псымылдарахманрахим", как делал его ата, когда сталкивался с чем-то непостижимым. Как говорил Атабек, заметив как-то, что внук боится темноты – "Балам, просто вспоминай меня, когда я не рядом, и все плохое уйдет". Зак так ясно, что даже удивился, представил деда на его лошади, несущегося во весь опор к нему, что все шевеления прекратились, а призраки исчезли, и они с Китано переглянувшись, поняли, что постарели и пережили, наверняка, самые страшные мгновения в своей жизни. Зак не знал кому и как молился его брат японец, но и его мантры сработали и, как оказалось, позднее, нервы у азиатов оказались крепче, потому что Джон и его бойцы, попавшие в такой же переплет, проходя по такому же спиралевидному и жуткому дому, начали хаотично стрелять, начиняя стены и мертвые тела вокруг себя свинцом.

Марсель вызывал их, громко ругаясь и сообщал, что шаман и его люди, оставив пять парней с заложниками, побежали всей толпой в ту сторону того дома, где началась стрельба – из этого дома должен был вскоре появиться отряд Толстого Джона, и они, собравшись с духом побежали вперед. С трудом веря в свое счастье, они понимали, что следующая секция этого дома с привидениями будет последней, и они будут просто вне себя от радости, наконец, увидеть своих обычных, земных врагов. Выходя из дома с направленными в сторону стоящих возле заложников бандитов винтовками, они с помощью Марселя быстро их сняли, хотя Зак и чувствовал, что его руки еще трясутся. Как только он произнес в рацию, что заложники у них, подключился Командный Центр и приказал им покинуть место боестолкновения, повторяя, что главное в миссии – спасение людей. Зак понимая, что он нарушает все уставы и правила Легиона, отправил Китанос заложниками к выходу из города, а сам двинулся к тому дому, где уже слышалась отчаянная стрельба, и Джон по рации кратко сообщал, что они под шквальным огнем, и у них потери. Японец яростными воплями поднял людей с песка, приказав всем спасенным закрыть глаза и держаться за впереди идущего. А сам, зайдясь в крике, и пытаясь не смотреть по сторонам, встал во главе этой колонны. И все спасенные самым быстрым ходом скрылись в проеме двери этой кровавой галереи, куда он, чувствуя себя камикадзе, жертвующим собой ради других, возвращался, направляя всю группу к выходу из этого проклятого города.

Проводив храброго Китано и возглавляемую им змейку взглядом, и убедившись, что за ними никто не побежал – площадь была зачищена, он, жалея, что не может кричать, как его друг, тихо, но твердо проскользнул в дверь. Никто не знает, что случилось там внутри, но, когда Джон уже отстрелял весь боекомплект, и, будучи раненным в плечо и руку, под свистом пуль, пытался сообразить – что лучше, застрелиться из своей Беретты, где у него оставался единственный патрон или подорвать себя гранатой. Захватив на тот свет парочку этих отморозков. Но он неожиданно осознал и почувствовал, что все звуки стихли. И только Зак негромко повторял, подходя к нему – алга, алга… Неся в руке, нанизанную на мачете голову Властелина По, которую он снес с его шеи с вздувшимися венами и жилами одним ударом. Словно представив себя былинным казахским воином, батыром, одним из которых он мечтал стать в детстве. Батыры, оживавшие в историях, которые ему неторопливо рассказывал его ата, наполняя особым, сакральным смыслом ту степь, раскинувшуюся вокруг их аула. Ту самую степь, по которой теперь так буднично проезжали грузовики и машины, или шли куда-то редкие путники. Но он уже давно не верил в сказки, с тех пор, как не вернулся его ата из своего последнего путешествия, и оставил своего взахлеб плачущего внука у своей могилы. И сам он стал кем-то другим, яростным и страшным, перерубив с шеей По и все связи с собой прежним.

Никто не знает, как и с какой жестокостью Зак убил всех, почти всех бандитов – на счету Джона и двух его погибших бойцов было человек пять убитыми, только пять, как он подтвердил, не охотно, но подтвердил. Их застали врасплох, почти обезумевших, и сразу ранили всех четверых, и они могли только отстреливаться, пытаясь укрыться за телами покойников, все еще не в состоянии прийти в себя. И никто не знает, как долго рубил Зак железное тело этого безумного По, который устроил тут собственное, индивидуальное чистилище, отправляя таким страшным образом на тот свет тех заложников, за которых он не дождался выкупа. РубилПо его собственным мачете, с которым он накинулся на Зака, и которое он ловко выхватил из его тисков, а не пальцев. А По, все не мог понять, как этот боец с такими же безумными глазами, как у него, положил в одиночку весь его отряд. И когда Зак зашел им с тыла, его внутренние демоны уже не дремали, они рвались из него, громко крича и требуя своей дани – отмщения и страшной жатвы, которую он собрал, и уже весь в крови, чужой крови, медленно поднимал Джона и другого раненого бойца с пола. Он пнул голову По, которая отлетая от них, вертелась, словно голова куклы, вырванная из своего туловища, дополнив коллекцию отрубленных конечностей из этого кровавого музея с протухшими экспонатами.

Зак шел со спасенными им бойцами, шатаясь, к выходу, потом опять к входу, и опять к выходу. Когда его вывел из транса Марсель, крича, что один из заложников погиб. Та самая девушка, на теле которой был маячок. Красивая девушка с родинкой на лбу. Решившая идти последней, пропуская вперед всех и прикрывая их собой. Умерла от выстрела в спину, который произвел один из парней этого шамана, которого он на площади, в самом начале своего ритуала послал в нокаут ударом своей ноги. И тот очнулся в разгар битвы, и побежал в сторону уходящей змейки, возглавляемой Китано. Убил бы больше, но Марсель, уже встречая Китано и заложников, забежал в этот дом, или как показалось ему, кровавый туннель, и прикрывая заложников, и молясь и клацая зубами, уже расстреливал уцелевшего бандита из своей винтовки, не целясь в оптический прицел, но уверенно посылая в его грудь пулю за пулей.

Они с Марселем вернулись за телами павших товарищей, несмотря на то, что их рвало и они испытывали страшную слабость, и были бледные, как сама смерть. Они, уже валясь с ног и изнемогая от напряжения и смертельной усталости, установили взрывчатку везде, где только могли. И потом, дойдя до дальнего конца одного из этих страшных домов, Зак смеялся глухим, потусторонним смехом, когда нашел пару пустых банок, с черепом и костями. Он понял, что они все, весь их отряд находился под воздействием боевого отравляющего вещества, который подействовал на них таким жутким образом – заставив их видеть тех жутких призраков, которые, казалось, собирались разорвать их на части. Чертов шаман установил химические ловушки, защищаясь от прихода непрошенных гостей…

Они уже приближались одной большой группой к внешней стене города, перенеся туда трупы двух товарищей и одного заложника, когда Зак нажал кнопку дистанционного взрывателя и эти два рукотворных Аида взлетели на воздух, разорванные и разнесенные в клочья и осколки мощным зарядом, и как показалось ему, силой его гнева. И впереди уже маячили в воздухе их транспортные вертолеты с одним боевым, в качестве сопровождения. А во все другие отряды Легиона уже шла информация о том, что отряд Джона побывал в аду, но Зак вернул их обратно.

А после было разбирательство и взятие его под арест. И уже бывший легионер отсидел в одиночке почти полгода за самоуправство и не подчинение приказу Центра, но для своих, он все равно был героем, который сразился с демоном и выжил. И не бросил своих товарищей на верную смерть. И не его вина, что погибли люди Джона и тот заложник, как говорили в Легионе те, кто сам участвовал хоть раз в подобных операциях и понимал, какую мясорубку прошел их отряд. Понимая, что война всегда возьмет свою дань в виде случайных или закономерных потерь. А Зак, вернувшись за своими, и убив всех врагов, установив новый, пускай негласный, но стандарт. Но Зак не думал ни о каких стандартах или прочей ерунде. Он пытался осознать, что произошло с ним там, и пока не понимал, почему его охватил такой гнев. И ярость. Ведь с теми врагами, он убил что-то и в себе, как он сам понимал, лежа на койке и уставившись пустыми глазами в потолок камеры. Он лишь надеялся, что он был отравлен газом, и поэтому дал своим демонам одержать над собой верх.