Непрощенный

Глава 1. Пустошь

Лилит

Лилит проснулась, кашляя.

Это был сезон пожаров – всегда был сезон пожаров, – и ее легкие забились дымом и пеплом от красного пламени в холмах.

Часы рядом с ее постелью показывали полночь, но рассвет окрашивал тонкие белые занавески серым. Должно быть, электричество снова вырубилось. Она подумала о тесте по биологии, ожидающем ее на четвертом уроке, а за этой мыслью сразу последовала другая, паршивая: прошлым вечером она по ошибке забрала учебник американской истории домой. Чьей была эта жестокая шутка – дать задание по двум учебникам с совершенно одинаковым корешком? Ей придется попробовать сдать тест и молиться о тройке.

Она вылезла из кровати – и наступила на что-то теплое и мягкое. Подняла ступню, и ее атаковал запах.

– Аластор!

Маленькая светлая собачонка пробежала в ее спальню, думаю, что Лилит хочет поиграть. Ее мама звала собаку гением из-за трюков, которым его научил Брюс, брат Лилит. Но теперь Аластору было четыре года, и он отказывался выучить один-единственный действительно важный трюк: ходить в лоток.

– Это очень нецивилизованно, – обругала Лилит собаку и попрыгала на одной ноге в ванную. Включила душ.

Ничего.

«Воды не будет до 3 часов» – сообщила мамина записка на зеркале в ванной. Корни дерева на улице проходили через их трубы. У ее мамы должны были появиться деньги, чтобы заплатить сантехнику сегодня днем… после того как она получит зарплату на одной из ее многочисленных работ с частичной занятостью.

Лилит поискала туалетную бумагу, надеясь наконец обтереть ногу. Нашла лишь коричневую картонную втулку. Просто еще один вторник. Детали варьировались, но каждый день в жизни Лилит был в большей или меньшей степени ужасным.

Она сорвала записку мамы с зеркала и вытерлась ею, потом надела черные джинсы и тонкую черную футболку, не глядя на свое отражение. Попыталась вспомнить хоть что-то из биологии, что, по словам учителя, будет на контрольной.

К тому времени, как она спустилась, Брюс высыпал остатки хлопьев в рот. Лилит знала, что эти залежалые хлопья были последними крохами еды в доме.

– У нас кончилось молоко, – сказал Брюс.

– А хлопья? – спросила Лилит.

– И хлопья. И все.

Брюсу было одиннадцать, и он был почти таким же высоким, как и Лилит, но хрупче. Брат всегда был болезненным. Он родился слишком рано, с сердцем, которое не успевало за его душой, как любила говорить мама Лилит. Глаза Брюса запали, а у его кожи был синеватый оттенок, потому что его легкие никогда не получали достаточно воздуха. Когда холмы горели, что происходило каждый день, он начинал тяжело дышать при самом слабом физическом напряжении. И оставался дома в кровати чаще, чем ходил в школу.

Лилит знала, что Брюсу завтрак был нужнее, чем ей, но ее собственный желудок заурчал в протест. Еда, вода, основные продукты гигиены – всего было мало в обветшалой куче мусора, которую они звали домом.

Она бросила взгляд через грязное кухонное окно и увидела, как ее автобус уезжает с остановки. Лилит со стоном схватила гитару в чехле и рюкзак, убедившись, что ее черный блокнот внутри.

– Увидимся позже, Брюс, – крикнула она и убежала.

Раздались гудки, завизжали шины, когда Лилит побежала через улицу не глядя – как всегда говорила не делать Брюсу. Несмотря на ее ужасное невезение, она никогда не волновалась о смерти. Смерть означала свободу от наполненного паникой хомячьего колеса ее жизни, а Лилит знала, что настолько сильно ей не повезет. Вселенная, или бог, или что-то другое хотели, чтобы она оставалась несчастной.

Она посмотрела, как ее автобус с шумом отъехал, и отправилась в путь длиной в три мили до школы, с гитарным чехлом, подпрыгивающим на ее спине. Она поспешила через дорогу, мимо торгового ряда с долларовым магазином и китайским ресторанчиком с сервисом «на ходу», который постоянно то открывался, то закрывался.

Как только Лилит оставила позади несколько кварталов своего грязного района, известного в городе как Трясина, тротуар выровнялся, и на дорогах стало меньше ям. Люди, выходящие на улицу забрать газеты, были одеты в деловые костюмы, а не потрепанные халаты, которые носили соседи Лилит. Женщина с красивой прической, выгуливающая своего датского дога каждое утро, помахала ей, приветствуя, но у Лилит не было времени на любезности. Она пригнулась, проходя через бетонный туннель для пешеходов, пролегающий под шоссе.

Подготовительная школа Трамбулл находилась на углу Хай Мидоу Роуд и Шоссе 2, которое у Лилит всегда ассоциировалось с тяжелыми визитами в отделение неотложки, когда Брюсу становилось действительно плохо. Вот они спешат вдоль тротуара в фиолетовом минивэне ее матери, ее брат еле дышит со свистом у ее плеча, а Лилит всегда смотрит в окно на зеленые знаки по краю шоссе, отмечающие мили до других городов. Хотя она и мало что видела за пределами Кроссроудс, Лилит нравилось представлять большой, необъятный мир за ним. Ей нравилось думать, что однажды она, если когда-нибудь закончит школу, сбежит в лучшее место.

Звенел последний звонок, когда Лилит вышла из туннеля на краю кампуса. Она кашляла, глаза жгло. Пожары, тлеющие в окруживших город холмах, окутали школу дымом. Здание с коричневой штукатуркой выглядело уродливо, и еще уродливее его делали ученические баннеры. Один рекламировал завтрашнюю баскетбольную игру, а другой сообщал подробности послешкольной научной ярмарки. Но на большинстве из них были увеличенные фото какого-то спортсмена по имени Ди, который пытался набрать голоса, чтобы стать королем выпускного бала.

У главного входа в Трамбулл стоял директор Таркентон. Его рост едва достигал полутора метров. На нем был полиэстеровый костюм винного цвета.

– Снова опоздали, мисс Фоскор, – сказал он, разглядывая ее с неприязнью. – Разве я не видел ваше имя во вчерашнем списке наказанных за опоздание?

– Интересно с этим задержанием после уроков, – сказала Лилит. – Кажется, я больше узнаю там, пялясь в стенку, чем на уроках.

– Отправляйтесь на первый урок, – сказал Таркентон, делая шаг к Лилит, – если вы устроите своей матери хоть одну секунду проблем сегодня в классе…

Лилит сглотнула.

– Моя мама здесь?

Ее мама выходила на замену несколько дней в месяц в Трамбулле, зарабатывая освобождение от оплаты, благодаря которой она могла позволить себе отправить Лилит в школу. Лилит никогда не знала заранее, когда увидит мать – перед собой в очереди в столовую или поправляющей макияж в женском туалете. Она никогда не говорила Лилит, когда придет в кампус Трамбулла, и никогда не предлагала подвезти дочь до школы.

Это всегда было ужасным сюрпризом, но по крайней мере Лилит никогда не встречалась с матерью, подменяющей ее собственных учителей.

До сегодняшнего дня, как оказалось. Лилит простонала и направилась в школу, гадая, на каком уроке появится ее мама.

Ей повезло в классной комнате, где миссис Ричардс уже закончила перекличку и лихорадочно строчила на доске, как ученики могут помочь ей с ее безнадежной кампанией по внедрению переработки мусора на территории школы. Когда Лилит вошла в класс, учительница без слов покачала головой, слово постоянные опоздания Лилит ее просто утомили.

Лилит села на свое место, бросила рядом чехол с гитарой и вытащила учебник по биологии, который только что достала из шкафчика. В классной комнате осталось провести десять драгоценных минут, и каждая из них была нужна Лилит, чтобы подготовиться к тесту.

– Миссис Ричардс, – сказала соседка Лилит, злобно глядя на нее. – Здесь вдруг чем-то завоняло.

Лилит закатила глаза. Они с Хлоей Кинг были врагами с первого дня начальной школы, хотя она и не помнила почему. Не то чтобы Лилит представляла какую-то угрозу для великолепной старосты-богатейки. Хлоя работала моделью у Crossroads Apparel и солировала в поп-группе «Придуманные обиды», не говоря уж о президентстве почти в половине внеклассных клубов Трамбулла.

После более чем десятилетия неприязни Хлои Лилит привыкла к постоянным нападкам. В хорошие дни она их игнорировала. Сегодня она сосредоточилась на геномах и фонемах в своем учебнике по биологии и пыталась не слышать Хлою.

Но теперь и другие ученики вокруг Лилит стали зажимать нос. Сидящий перед ней изобразил, что его тошнит.

Хлоя развернулась на своем стуле.

– Это твой дешевый парфюм, Лилит, или ты просто только что наложила в штаны?

Лилит вспомнила беспорядок, устроенный Алас-тором у ее кровати, душ, который она не смогла принять, – и почувствовала, как ее щеки горят. Она схватила свои вещи, выбежала из классной комнаты, игнорируя крики миссис Ричардс о разрешении на выход из класса, и спряталась в ближайшем туалете.

Внутри, одна, она облокотилась о красную дверь и закрыла глаза. Ей бы хотелось прятаться здесь весь день, но Лилит знала, что, как только прозвенит звонок, это место наполнится учениками.

Она заставила себя подойти к раковине. Включила горячую воду, скинула ботинок, подняла воняющую ногу к раковине и налила на нее дешевое розовое мыло. Она взглянула наверх, ожидая увидеть свое печальное отражение, но вместо этого наткнулась на блестящий постер, приклеенный над зеркалом. «Голосуйте за Королеву» – было написано под профессиональной фотографией сияющей Хлои Кинг.

Выпускной бал должен был состояться чуть позже в этом месяце, и казалось, что ожидание поглотило всех учеников школы. Лилит видела сотни подобных постеров в коридорах. Она шла позади девушек, которые показывали друг другу фото корсажей своей мечты по пути на занятие. Она слышала, как парни шутят о том, что происходит после выпускного бала. Из-за всего этого Лилит тошнило. Даже будь у нее деньги на платье и даже если бы существовал парень, с которым она действительно хотела бы пойти, ноги ее не будет на школьной территории, когда этого не требует закон.

Она сорвала постер Хлои с зеркала и им вытерла внутреннюю часть ботинка, а затем кинула в раковину, позволяя волнам воды затоплять его, пока лицо Хлои не размокло.

На уроке поэзии мистер Дэвидсон был так поглощен написанием двадцатого сонета Шекспира на доске, что даже не заметил опоздание Лилит.

Она осторожно села, наблюдая за другими учениками в ожидании, что кто-то зажмет нос или изобразит тошноту. К счастью, они, казалось, замечали Лилит только как способ передавать записочки. Пейдж, спортивная блондинка, сидящая слева от Лилит, толкала ее, а потом передавала сложенную записку ей на парту. На ней не было имени, но, само собой, Лилит знала, что это не для нее. Записка предназначалась Кими Грейс, эффектной полукореянке-полумексиканке, сидящей справа от нее. Лилит передала достаточно много записок между ними двумя, чтобы заметить обрывки их планов на выпускной – эпическая вечеринка после танцев и длинный лимузин, на который они собирали карманные деньги. У Лилит никогда не было карманных денег. Если у мамы появлялись лишние наличные, все они шли на медицинские счета Брюса.

– Правда, Лилит? – спросил мистер Дэвидсон, заставив Лилит вздрогнуть. Она спрятала записку под парту, чтобы ее не поймали.

– Вы не могли бы еще раз повторить? – спросила Лилит. Она действительно не хотела злить мистера Дэвидсона. Поэзия была единственным уроком, который ей нравился, по большей части потому что он ей удавался, и мистер Дэвидсон был единственным учителем из встреченных ею, который, казалось, наслаждался своей работой.

Ему даже понравился текст песни, написанный Лилит в качестве работы по стихосложению. У нее все еще хранился листок, на котором мистер Дэвидсон просто написал «Ух ты!» под словами песни, которую она назвала «Изгой».

– Я сказал, что надеюсь, вы записались на живое выступление перед микрофоном? – спросил Дэвидсон.

– Да, конечно, – промямлила она, хотя этого не сделала и надеялась не делать. Она даже не знала, когда это будет проходить.

Дэвидсон улыбнулся, довольный и удивленный. Он повернулся к остальному классу.

– Тогда нам есть чего ждать!

Как только Дэвидсон снова повернулся к доске, Кими Грейс толкнула Лилит. Когда Лилит встретилась взглядом с темными красивыми глазами Кими, она на мгновение подумала, что Кими хочет поговорить с ней о выступлении перед микрофоном. Спросить, не нервничает ли та из-за мысли, что придется выступать перед аудиторией. Но Ким лишь хотела, чтобы Лилит передала сложенную записку.

Лилит вздохнула и передала ее дальше.

Она постаралась прогулять урок физкультуры, чтобы подготовиться к контрольной по биологии, но, конечно же, ее поймали и ей пришлось бегать в спортивной форме и походных ботинках. Школа не выдавала кеды, а у ее мамы никогда не было налички, чтобы купить их, поэтому грохот ботинок, когда она наматывала круги вокруг других детей, играющих в волейбол в спортзале, был оглушительным.

Все смотрели на нее. Никому не нужно было вслух произносить слово «фрик». Она знала, что все об этом думают.

К тому времени, как Лилит добралась до биологии, она была подавлена и измотана. И там она увидела свою маму – в лимонно-зеленой юбке, с волосами, завязанными в тугой узел, раздающую тесты.

– Просто идеально, – простонала Лилит.

– Ш-ш-ш-ш! – отозвалась дюжина учеников.

Ее мать была высокой и темноволосой, нескладно-красивой. Лилит была светлее, с волосами рыжими, как пламя в холмах. Ее нос был короче, чем материнский, глаза и рот – не такой идеальной формы и скулы были несимметричными.

Мать улыбнулась:

– Не угодно ли вам занять свое место?

Словно она не знала имени своей дочери.

Но ее дочь знала ее имя.

– Конечно, Дженет, – сказала Лилит, падая за пустую парту в ряду поближе к двери.

Грозный взгляд матери метнулся к лицу Лилит, потом она улыбнулась и отвернулась.

«Убей их нежно» было любимой поговоркой мамы, по крайней мере на публике. Дома она была более суровой. Во всем, что ее мать ненавидела в своей жизни, она винила Лилит, потому что Лилит родилась, когда ее маме была девятнадцать и та была красавицей с перспективным будущим. Когда родился Брюс, мама уже достаточно оправилась от травмы, нанесенной Лилит, чтобы стать настоящей матерью. Тот факт, что отца в этой картине не было – никто не знал, где он, – давало ее маме лишь больше причин жить ради сына.

Первая страница контрольной по биологии была таблицей, где нужно было указать доминантные и рецессивные гены. Девушка слева от нее быстро заполняла ячейки. Внезапно Лилит не смогла вспомнить ничего из того, что выучила за весь год. Ее горло чесалось, и она чувствовала, что шея начинает потеть.

Дверь в коридор была открыта. Снаружи должно было оказаться прохладнее. Прежде чем она осознала, что делает, Лилит стояла в дверном проеме, держа рюкзак в одной руке, а чехол с гитарой в другой.

– Если покинешь класс без разрешения, получишь автоматическое задержание после урока! – крикнула Дженет. – Лилит, поставь гитару на место и возвращайся сюда!

Опыт Лилит с руководством научил ее внимательно выслушать то, что ей говорят, и сделать совершенно противоположное.

Она выбежала в коридор и толкнула дверь.

Снаружи воздух был белым и горячим. Пепел падал с неба завитками, ложась на волосы Лилит и ломкую серо-зеленую траву. Самый незаметный путь с территории школы лежал через один из выходов за столовой, ведущий на небольшую территорию, присыпанную гравием. Ученики обедали там, когда погода была хорошей. Территорию огораживал хрупкий забор-сетка, через который было легко перелезть.

Она подошла к забору, а потом заставила себя остановиться. Что она творила? Сбежать с теста, из-под надзора ее собственной матери было плохой идеей. Наказание неизбежно последует. Но было уже слишком поздно.

Если она продолжит идти этим путем, то окажется у своего ржавеющего, рассыпающегося несчастного дома. Нет, спасибо. Лилит взглянула на несколько машин, едущих по шоссе, а затем повернулась и пересекла парковку с западной стороны кампуса, где густо росли высокие рожковые деревья. Она зашла в маленький лесок и направилась к тенистому уголку, спрятанному у ручья Гремучей Змеи.

Нагнувшись, она прошла под двумя тяжелыми ветками на берегу и выдохнула. Убежище. Типа того. В любом случае именно это считалось природой в крошечном городке Кроссроудс.

Лилит положила гитару в чехле на ее обычное место в углублении древесного ствола, сложила ноги на груду хрустящих оранжевых листьев и позволила шуму ручейка, текущего по бетонному руслу, успокоить ее.

В школьных учебниках она видела картинки красивых мест – водопад Ниагара, гора Эверест, водопады на Гавайях, – но ручей Гремучей Змеи ей нравился намного больше. И она не была знакома с кем-либо, кроме себя, кто посчитал бы рощу высохших деревьев красивой.

Она открыла чехол и вытащила гитару. Это была темно-оранжевая «Мартин 000–45» с трещиной вдоль корпуса. Кто-то на ее улице выкинул гитару, а Лилит не могла позволить себе быть привередливой. К тому же ей казалось, что недостаток делал звук инструмента насыщеннее.

Ее пальцы перебирали струны, и, когда аккорды наполнили воздух, она ощутила, словно невидимая рука сглаживает неровности. Когда Лилит играла, она чувствовала себя окруженной друзьями, которых у нее не было.

Каково будет встретить кого-то, разделяющего ее вкусы в музыке, гадала она. Того, кто не считал бы, что «Четыре всадника» поют как побитые псы, как однажды одна чирлидерша описала любимую группу Лилит. Мечтой Лилит было услышать их вживую, но было невозможно представить, что она действительно попадет когда-нибудь на концерт «Четырех всадников». Те были слишком известной группой, чтобы выступать в Кроссроудс. Даже если бы они приехали сюда – как могла Лилит позволить себе купить билет, когда у ее семьи едва были деньги на еду?

Она не заметила, как начала петь. Песня еще не закончилась – просто ее печаль сливалась с гитарной, – но несколько минут спустя, когда она перестала петь, кто-то позади нее зааплодировал.

– Эй! – Лилит резко развернулась и увидела темноволосого парня, прислонившегося к ближайшему дереву. На нем был кожаный жакет и черные джинсы, заправленные в берцы.

– Привет, – сказал он, словно знал ее.

Лилит не ответила. Они не были знакомы. Почему он с ней говорил?

Он пристально смотрел на нее пронизывающим взглядом.

– Ты все еще прекрасна, – тихо сказал он.

– А ты… жутковатый, – ответила она.

– Ты не узнаешь меня? – Он казался разочарованным.

Лилит пожала плечами.

– Я не смотрю «Их разыскивают в Америке».

Парень глянул вниз, посмеялся и потом кивнул на ее гитару.

– Не боишься, что все станет хуже?

Она вздрогнула в смятении.

– Моя песня?

– Твоя песня – божественное откровение, – сказал он, отталкиваясь от дерева и направляясь к ней. – Я имел в виду трещину в твоей гитаре.

Лилит смотрела, как легко он движется – невозмутимо, неторопливо, словно никто никогда в жизни не заставлял его почувствовать себя неуверенно. Он остановился прямо перед ней и снял холщовую сумку с плеча. Лямка упала на ботинок Лилит, и девушка уставилась на нее, словно парень положил ее так специально.

Лилит откинула лямку в сторону.

– Я осторожная. – Она прижала гитару к себе. – Прямо сейчас это допустимая степень треснутости. Если трещина станет больше гитары, тогда будет хуже.

– Звучит так, словно ты уже все просчитала. – Парень смотрел на нее достаточно долго, чтобы Лилит почувствовала себя некомфортно. Его глаза были чарующего зеленого цвета. Он явно был не отсюда. Лилит не знала, встречала ли она когда-нибудь кого-то не из Кроссроудс.

Он был прекрасен, он интриговал – и поэтому слишком хорош, чтобы быть настоящим. Лилит сразу же возненавидела его.

– Это мое место. Найди свое собственное, – сказала она.

Но вместо того, чтобы уйти, он присел. Рядом с ней. Близко. Словно они были друзьями. Или больше чем друзьями.

– Ты когда-нибудь играла с кем-то другим? – спросил парень.

Он наклонил голову, и Лилит заметила татуировку звезды с лучами на его шее. Она поняла, что задержала дыхание.

– Что, музыку? Типа в группе? – Она покачала головой. – Нет. Не то чтобы это тебя касалось.

Этот парень посягал на ее территорию и тратил то немногое время, которое Лилит могла посвятить себе. Она хотела, чтобы он ушел.

– Как тебе «Дело дьявола»? – спросил он.

– Что?

– Название для группы.

Инстинкт подсказывал Лилит встать и уйти, но никто раньше не говорил с ней о музыке.

– Что это за группа? – спросила она.

Он поднял лист рожкового дерева с земли и рассматривал его, вертя стебель между пальцами.

– Ты скажи мне. Это твоя группа.

– У меня нет группы, – сказала она.

Он поднял черную бровь.

– Возможно, пришло время, чтобы появилась?

Лилит никогда не осмеливалась мечтать, каково это – играть в настоящей группе. Она передвинулась, чтобы между ними осталось больше места.

– Меня зовут Кэм.

– Я Лилит.

Она не очень понимала, почему, назвав этому парню свое имя, почувствовала себя такой значительной, но это было так.

Она бы хотела, чтобы его тут не было, чтобы он не слышал ее музыку. Она ни с кем не делилась своей музыкой.

– Мне нравится это имя, – сказал Кэм. – Оно тебе подходит.

Теперь точно пришло время уходить. Лилит не знала, чего хотел этот парень, но явно ничего хорошего. Она подняла гитару и встала на ноги.

Кэм двинулся остановить ее.

– Куда ты?

– Почему ты со мной разговариваешь? – спросила она. Что-то в нем заставляло ее кровь бурлить. Он посягал на ее личное пространство? Кем он себя возомнил? – Ты меня не знаешь. Оставь меня в покое.

Прямота Лилит обычно заставляла людей чувствовать себя неуютно. Но не этого парня. Он посмеялся себе под нос.

– Я говорю с тобой, потому что ты и твоя песня – самое интересное, на что я натыкался за все эти века.

– Твоя жизнь должна быть очень скучной, – заметила Лилит.

Она пошла прочь. Ей пришлось не позволить себе обернуться. Кэм не спросил, куда она, и не казался удивленным тем, что она уходит посреди их разговора.

– Эй, – позвал он.

– Эй что? – Лили не обернулась.

Кэм был из тех парней, что ранили девушек, достаточно глупых, чтобы позволить им это сделать. А в ее жизни боли было достаточно.

– Я тоже играю на гитаре, – сказал он, пока она намеревалась пробираться через лес обратно. – Нам нужен лишь барабанщик.