Нерешенная задача

Когда Игн в паузе между танцами подошел в Анни, она воспользовалась этим моментом, чтобы передохнуть и перевести дух. Схватив его под локоть, она потянула его прочь из зала. Они подошли к окну.

– Ну ты матушка – без остановки. – улыбался он.

Анни в наряде злой феи, с длинным плащом, подбитым снизу черно-синим атласом и с высокой, остроносой шляпой никто не узнавал, кроме самых близких друзей. По губам. Только у неё одной были такие нежные, капризные губки. Они очень быстро запоминались, также как и глаза, если их хоть раз увидел. Все на курсе, и даже преподаватели, оказывали ей знаки внимания. Но, ей это только мешало. Она избегала всего этого разными способами. Где-то жестко останавливала попытки сблизиться, где-то включала идиотское поведение совсем маленькой, ничего не понимающей девочки, и от неё отходили, пожимая плечами, в легком недоумении. Игн был просто другом. У одной только Хелен возникали к нему вопросы. Она однажды спросила его:

– Тебе, что совсем Анни не нравиться как женщина?

Он молча покачал головой, в тот момент занимаясь резанием лягушек, на лабораторном занятии.

Хелен озадачилась.

– Так, а тебе девушки, вообще, когда-нибудь нравились?

– Нравились – не желая углубляться в эту тему, кратко ответил он.

– А кто?

– Слушай, отстань, – оборвал он и отошел к другому столу.

Так вот не добившись правды, его больше не выспрашивали. И только с Игн Анни всегда чувствовала себя свободно и непринужденно. Как бы в безопасности, от посягательств на её красоту и сердце.

Стоя возле окна, Анни на мгновение сняла маску и попросила у друга платок. Вытерла влажное лицо и шею. Там за стеклянной дверью вновь раздались веселые нотки, хлопали пробки шампанского, каждые пять минут.

– Игн, а как ты думаешь, это слишком неучтиво приглашать на танец своих преподавателей? – спросила она и стала обмахиваться платком. Она не взяла свой веер.

– Я, думаю, кто с супругами, то неучтиво – ответил друг. – И …на кого же ты на целена? Дай-ка угадаю, князя? Да. Князя, но… …он сегодня в паре, матушка.

– Это так печально, – с иронией произнесла она и опять надела маску, – не хочу сегодня быть узнанной.

Игн извинился и быстро удалился. К его, приглянувшейся ему маске, подошел незнакомец. Не кстати.

Подлетела Хелен с молодым джентльменом. В зале было жарко и она так же взмокла от пота, шампанское делало свое дело. В легком опьянении, она уже запутывалась в словах!

– Ну, что, тебе сегодня не повезло? – с намеками стала закидывать вопросами подругу. – С супругой, супругой. Ах, ах. Они же такие разные, бог, мой! Я никогда не видела настолько разных людей! Она сама холодность и серость, как мышь, только наряд …Ты видела какой у неё жемчуг!? Платье! Оно великолепно! Вот что Анни делают деньги! Она просто королева! И стиль, и цвет! Все изысканно! Анни, я тебе давно говорила, ну заведи ты себе любовника! Так же будешь наряжаться!

– Ты тоже можешь завести себе любовника, что ты все мне их предлагаешь? А?

– Я? – и Хелен повела кокетливо плечиком перед кавалером, заманчиво улыбнулась. – А вот и заведу! Я ж сама прелесть! Кто попадет под мои чары, уже не вырвется назад!

Они расхохотались, но смех у Анни был натянутым. Она ни разу не увидела, чтобы Войцеховский хоть разок посмотрел в её сторону. Ну, понятное дело, она неузнаваемая, но неужели она не привлекательна в этом наряде? Черный, блестящий, так элегантно обтягивает её тонкий стан и красивую талию? Ну, что ей нужно сделать, чтобы привлечь его взгляд? Она хотела проверить, почувствует ли он, что это она? Подскажет ли ему его сердце? Или он так увлечен женой? Когда она рядом, ему никто не нужен?

И, как, и как она хотела бы закружиться в танце с ним? Как она хочет ощутить снова эту желанную волну окутывающей теплоты, когда он оказывается совсем рядом и почувствовать трепет легких бабочек, там, внизу, под животом.

Хелен глотнула шампанского и подставила губки для поцелуя. Вместе со своим кавалером, они слились в томном поцелуе. Анни же украдкой посматривала в бок, туда на стеклянную дверь, где вдали, возле трибуны стояли несколько человек и увлеченно о чем-то спорили, медленно потягивая вино. Она всматривалась в этот точенный профиль и все её существо тянулось к нему, туда, где его интересовал только разговор с собеседником. Он бросал взгляды в зал, на танцующих, он иногда поворачивался в бок, чтобы отметить взглядом свою супругу, как-то обыденно, без интереса, но взгляд загорался, когда в чем-то начинал возражать собеседнику.

– «Что же делать, что же делать? Я мечтала его увидеть на балу. Вот пришел. Я так хотела его увидеть, увидела, и я так хочу оказаться рядом, услышать его голос и заглянуть в глаза, заглянуть для того, чтобы еще раз разглядеть в них то неистовое желание владеть сердцем и мыслями любимого человека. – Надо что-то сделать? Ведь он для чего-то же пришел? Неужели только для того, чтобы с кем-то беседовать. Это можно делать легко и в обыденности студенческой жизни. А сейчас бал! Ах, зачем он взял супругу? В её ли возрасте плясать на балах у студенческой братии? Но…она и не пляшет, но… но ведь для неё студенческий бал – не её уровень, почему она пришла!? Что-то надо сделать…». Хелен совсем опьянела. Может попробовать через неё вытянуть его на танцы. А там и она подвернется, как бы в невзначай.

Она положила руку подруге на плечо с заигрывающей улыбкой:

– Слушай. Наши преподаватели почти не танцуют, давай мы изменим эту ситуацию? Хелен, давай ты пригласишь нашего молодого Дьёзе Зелпнера? А я еще кого-нибудь? А?

– Да на кой он мне нужен, у меня есть кавалер – надулась подруга.

– Ой, ну Хелен, ну пойми, – уговаривала Анни, – идем-ка в сторонку, скажу кое-что и она потянула её в сторону от кавалера, прилипшего к ней.

Хелен не сразу, путаясь и тормозя в объятьях спиртного, но додумалась до хитросплетений Анни. Посмотрела усмешливо на неё в упор:

– Ты, что, готова, тоже? Тебя, наконец-то кто-то пробрал?

– Только ж ты, дурында, потанцуй пару раз, с разными, чтобы не так в глаза все бросалось. Надо, чтобы казалось легкой студенческой шалостью. – принялась консультировать Ани.

– А мой кавалер?

– Один танец я станцую с ним, а потом приглашу князя. Давай, мы растрясем этих зажатых умников!

Хелен глотнула еще глоток шампанского и вручила бокал своему кавалеру, слегка пошатываясь, направилась в зал. Анни видела, как она подошла к Дьёзе Зелплеру и игриво что-то ему сказала. Он пожал плечом и оставил свой бокал на столике. «Все, пошло…» – мысленно сказала себе Анни, но легкое, сковывающее возбуждение стало подкатывать к горлу и сдерживать её порыв. Она повела кавалера Хелен в зал, на ходу допивая до дна свой бокал, чтобы опьянение, разогнало её скованность. Она ждала, она наблюдала, она подкарауливала удобный момент, чтобы подойти к князю Войцеховскому. И чем ближе приближался момент, и дежурный танец вот-вот должен был закончиться, она чувствовала опять волнение, которое её сковывало. Не дотанцевав, она подхватила новый бокал и стала спешно его осушать. В голове зашумело и она почувствовала, что волнение улетучивается, но тяжесть опускается гирями на ноги и они становятся ватными. Все, сейчас или некогда. Вежливо извинившись перед кавалером, она направилась вперед, в сторону своей цели. Но… «я так рванула!» – быстро мелькнула у неё мысль, и она тут же замедлила шаг. На неё направились взгляды всех, кто стоял у трибуны и мило беседовали. И чем ближе она подходила, тем больше замедляла шаги. – «Я слишком быстро иду» И вот, он смотрит на неё. В прорези маски она напрягла все свое зрение, чтобы не пропустить ни малейших изменений в его глазах, она хотела угадать его мысли, его отношение к происходящему. И увидела, он напрягся. У него даже еще больше выпрямились плечи и в глазах пробежала надежда, что злая волшебница – объект его мыслей… Вспыхнула радость и удовлетворение. Он, тоже ждал, он хотел оказаться рядом с ней и вот подвернулся момент и это прекрасно! Но он не уверенно ждал, к нему ли подойдет черная фея?

Анни, как ни старалась держаться уверенно и игриво, как не пыталась сдержать дрожь в голосе, не смогла. Поэтому слова вылетали коротко и быстро.

– Добрый вечер, ваше сиятельство. Студенческий бал, а вы не пытаетесь даже повеселиться? Можно вас пригласить на танец? – она завела руки за спину, сцепив их кольцом, чтобы унять трепет. Руки мешали, как хвост лисе во время спасительного бега.

Он подошел вплотную и её обдало жаром. Чисто машинально, и это совершенно было неуместно, она повернула лицо в сторону баронессы и увидела, что та прямо смотрит на неё и взгляд выражал недовольство. Со стороны, даже поведение князя Войцеховского выглядело неучтиво по отношению к ней. В его настолько спешной готовности принять приглашение студентки угадывалось полное равнодушие к чувствам своей супруги.

Но… это уже не важно было для них, двоих. Она почувствовала твердую руку князя у себя на талии, а другую на руке. Возникла сразу ощущение этой щемящей неги и трепета, всеобъемлющей теплоты, которая исходила только от него, его одного. Ей стало так радостно и волнительно! Её ладонь в его ладони! И отпустив все свое напряжение, она отдалась его рукам и руководству в танце. Сбылась её мечта сегодня. Не смотрела, даже не задумывалась о том, что на них смотрят сотни глаз. Вначале в зале медленно плыли вибрации нерешительности и удивления, молодые люди прислушивались к своим эмоциям, как принять такое поведение одной из них. Но, видя, с какой легкостью один из преподавателей принял такой жест, приняли решение думать об этом, как о руководстве к действию. Девушки рискнули и пригласили своих преподавателей на танец. Это смело и у преподавателей вызвало шквал эмоций, удивления и одобрения. Анни же только знала, что сейчас она в его руках. Она впитывает в себя все тончайшие вибрации его чувств, настроения, мыслей. Она заглядывала все смелее и смелее в его глаза, потому что убедилась, что ему она не безразлична. На тонком, не видимом уровне, рядом с ним, к ней приходила эта уверенность и теплая волна успокоения и комфорта разливалась по телу. Если бы только можно совсем отпустить себя и раствориться в его объятьях! Ах… вот оно как бывает! – осознавала она

– Анни, вы можете снять маску? – услышала вдруг она его просьбу.

– А зачем вам это?

– Хорошо, лучше не снимайте, пусть будет так.

Но она почувствовала, как он хочет, чтобы она осталась без маски и легко откинула её. И даже уловила тяжелый выдох из его груди. От него исходила необузданная, мощная волна внутренней силы, здорового, обладающего сильнейшей энергетикой, в самом расцвете лет мужчины, тело которого как корсет, только сдерживало рвущийся шквал неудовлетворенных желаний, поток сметающих все на своем пути, страсти. Колоссальная сила притяжения возникла между ними. Она была настолько сильна, и они оба противостояли ей, но цепкий взгляд баронессы и даже не её одной, прочитал все. Сердце женщины забилось с такой адской силой, что грудь стала вибрировать от неподконтрольных толчков сердца, кровь прилила к её лицу, и её веер безжизненно повис на руке, хотя как раз-таки в этот момент он требовался больше всего. «Лишняя» – откуда-то слово стало стучать в висок. – «Лишняя, а ведь ему уже только из-за этой студентки еще нужен этот университет, который он не смог оставить, когда они приобрели металлургический завод, требующий от любого его владельца немыслимых усилий и тем не менее!» Ее реакция была так выразительна и машинальна, что стоявший рядом с ней ректор Иштван Рене прочитал с легкостью её эмоции и к лучшему, что она не смотрела в его сторону, чтобы увидеть взгляд полной жалости и неловкости за студентов. Баронесса, ослабев, опустилась на стул, ей предложили воды.

– Жарко?

Услышала она чей-то учтивый голос. Но мысли лихорадочно закрутились в голове, она поняла, что теряет «лицо». Это было недопустимо, пусть даже именно в данный момент в её сторону никто старался не смотреть.

Ректор Иштван Рене присел напротив.

– Милостивая госпожа, …баронесса, вам не хорошо стало?

Она еще не успела взять себя в руки и подняла на него глаза, полные мольбы и страха. Его карие, проницательные глазки впились ей в лицо. Он все, все прекрасно понимал. Он даже сочувствовал.

– Кто эта студентка? – глухо спросила она.

– Эта известная красавица нашего университета, Анни Милешевская.

– Она из высокородных?

– Не знаю, баронесса, я могу узнать для вас все.

Баронесса закрылась веером.

– Я вас прошу, вы шикарно будете отблагодарены. Пусть её больше не станет в университете. Совсем, совсем.

Иштван Рене оторопело откинулся на спинку стула, глазки его заморгали и в них промелькнула недоверчивость.

– Милостивая госпожа, может вам все показалось? Через четыре месяца они выпускники и вы её больше не увидите.

– Ваше сиятельство, четыре месяца, это слишком много …А благодарность моя не знает временных границ. Она слишком дерзка, это недопустимо! Сделайте, прошу вас, что-нибудь, – но все еще читая в глазах Иштвана Рене удивление и нерешительность, добавила, – Я не для того участвую в финансовых мероприятиях вашего учреждения, чтобы затем получать от его учащихся, учащихся, мисье, даже не от ученых мужей, в отношении себя наглость и фамильярность. – Голос её был тихим, но настолько стальным, что ему все больше хотелось отклонятся от неё дальше, чтобы не дай господь, сила этой обиды, не затронула и его.

Он помолчал. Опустил глаза. Но потом тихо сказал:

– Вы мне позвоните. Я готов, но может ваши эмоции улягутся, утро вечера мудренее.

А вихрь кружил их внутри зала, по кругу, но для них время остановилось. Бывает вот как – тебя глубоко, и уверенно терзает мысль, что рядом с тобой сейчас твой человек, твой, Богом данный. Пришел тот момент, для кого-то быстро, для кого-то так не скоро, когда ты встречаешь человека, и внутренний голос, с самой глубины подсознания, тебе нашептывает не умолкая, вот, это твое, единственное, самое дорогое, желанное и тебе предназначалось его любить, еще до твоего рождения, высшими силами – это предопределение. И от того, что ты обрел свою вторую половину, а без неё до этого ты шагал по жизни один, тебе становиться тепло и защищенно. Ты ощущаешь гармонию внутри себя и свою полноту.

И что со всем этим делать, когда по пути, идя по дороге жизни, ты связал себя с другими людьми перед обществом и самим Богом?

– Анни, а почему вы пригласили меня? – вдруг спросил он.

Она растерялась. Опустила глаза и уставилась ему в грудь взглядом. Так неловко от этого вопроса.

– Я, я…но вы же меня так часто выручали, я с вами больше знакома, чем с другими.

Он усмехнулся:

– Анни… Меня всегда так восхищала ваша отчаянность и рискованность. И вместе с тем, вы… так женственны и обольстительны. Этот феномен я никогда не встречал и до сих пор не могу его объяснить. Мужские поступки, решительность, не свойственная ни одной женщине и нежность, беззащитность. Чудеса! Вы только поэтому меня пригласили? Вы сейчас изменяете сами себе и не решаетесь все сказать, как есть?

– Вы решили, что все про меня знаете?

– Да.

– Вы самоуверенны. Но … Знаете, я не так решительна, как вам кажется, ибо была бы более хладнокровной, а у меня этого нет. И потом, вам не понять, вы не боролись за выживание, вы просто живете в свое удовольствие. Карма, слышали про такое? Решительность – не моя суть, а только сложившиеся обстоятельства.

Он не стал возражать, но в его глазах она прочла выражение отрицания и снисходительности. Тихо, тихо он бросил, безлико – ну, да… не понять – но интонация, с какой он это произнес, как будто говорила: «Вот мне то как раз, это знакомо больше, чем кому!».

Ей не хотелось, чтобы танец остановился. Все её существо тянулось к нему и возникало чувство, что врастает в него с костями, кожей, кровью. «О, дева Мария, что за наваждение, я не смогу с ним расстаться!».

Но музыка смолкла. И она словно очнулась, первое интуитивное движение у неё было посильнее уцепиться за его руку, но тут же испугалась саму себя и ослабила силу. Медленно, медленно рука сползла вниз и повисла вдоль тела, безжизненно. Но у него порыв был такой же. Только здравый рассудок заставил совершать какие-то действия, вопреки зову сердца. Он отвел её в сторону.

Вскоре он вернулся к баронессе. Она сидела вся взмокшая, хотя не танцевала. Веер нервно гонял теплый воздух. Он понял её мысли. Но ему было все равно. Еще запах другой женщины не развеялся и выражение её глаз стояло в воображении неотступно.

Баронесса сумела справиться с эмоциями и специально выдержала паузу, чтобы не выдавать себя и своих чувств. Она дождалась еще несколько композиций, дала остыть после танца своему супругу и только тогда стала настаивать на том, чтобы им уехать. «Ей тут жарко, ей тут скучно и ей тут дискомфортно» Муж предложил ей по танцевать с ним, но она возразила, сослалась на резкую головную боль и заспешила к выходу, легким поклонам прощаясь со всеми присутствующими.

Не хотел, но все понял князь Войцеховский, это была естественная человеческая реакция. Они уехали с бала. И как только это произошло, Анни потеряла весь интерес к празднику. Вскоре покинула бал и она. Игн и Хелен еще оставались.

ГЛАВА 22

Через несколько дней, с ней в университете произошел ошеломивший всех случай. Анни не все видела сама, не все знала. На одной из лекций, сзади, одним из студентов в сумку была подложена отпечатанная рукопись Карла Маркса и Фридриха Энгельса теоретиков коммунизма. Это была какая-то мистика! Она спасала своего друга, когда того в действительности поймали с этими сшитыми бумагами. А здесь у неё их обнаружили, но про них она была в неведении. Сразу после лекций её вызвали в деканат. Ректор сидел за столом, и она помнит, как войдя еще отметила про себя: «Что-то он не смотрит в глаза, но весь его вид такой пасмурный и сердитый, а все остальные, двое профессоров и лаборант, стояли поодаль, в каком-то ожидании» Воздух был пропитан негативом и даже опасностью. Удивление было преобладающей эмоцией в этой ситуации, но странно, легкий страх вползал в сердце, заставляя его учащенно биться. Она растерянно подошла ближе к столу, и ректор поднял на неё глаза. Ничего доброго они не сулили. «О дева, Мария, что же случилось?»

Иштван Рене начал четко и говорил так, словно хотел каждое свое слово нагрузить дополнительным весом.

– Анни Милешевская. Нам было доложено, что в стенах университета вы распространяете запрещенную литературу!

– А? что? – выдохнула она в изумлении.

Он четко повторил.

– Кто… кем доложено? – у неё от поразившего изумления мысли спутались.

– Разрешите нам проверить вашу сумку. – попросил ректор.

Она хаотично схватила свою сумку и вытрясла из неё все на пол. И вот она, выпала, длинными желтыми, отпечатанными на машинке листами на паркет. Она остолбенела. Глаза расширились и руки перестали слушаться. Схватив рукопись, она еще раз и еще прочла заголовок и сердце похолодело. Какая-то невидимая, темная сила накрыла её тяжелым покрывалом и у неё возникло ощущение, что она оказалась в темноте, а в ней по углам сидят цепные псы, она их не видит, но они вот-вот готовы броситься на неё чтобы разорвать.

Громкий, тягучий вздох раздался в напряженной тишине. Ректор вышел из-за стола, подошел, нагнулся и забрал рукопись. Хотя мысли её спутались, все еще не до конца верилось, что это происходит с ней по-настоящему, но часто встречая в коридорах университета ректора Иштвана Рене, он ассоциировался у неё с добрым, интеллигентным, даже чаще отрешенным от мира сего человеком и он сейчас стал для неё тем злодеем, который одним только движением руки поломает её такую хрупкую жизнь, её мечту, безжалостно растопчет эти годы труда и напряжения физических сил прилагаемых для успешного учения. Бессонные ночи, переживания, ограничения своих плотских желаний в смысле отказа от отдыха, мелких покупок, ну ведь она же девушка.

– Анни Милешевская, в данной ситуации, вы понимаете, что это запрещенная литература, что вы, однозначно, отчисляетесь из университета, без права восстановления и что в лучшем случае, только из-за нашего к вам расположения мы не станем сообщать об инциденте в полицию, чтобы не запятнать университет и не создавать лишних проблем никому. Вы должны написать заявление об отчислении вас из университета по доброй воле, по семейным обстоятельствам.

– Нет! – громко крикнула она

– Если вас отсюда выведет полиция, вы не только будете отчислены, но и потеряете свободу на пару лет. Вы хотите этого?

Она резко и быстро, быстро замахала головой и из глаз брызнули слезы. Закусив от ярости свою ладошку, она судорожно стала выкрикивать:

– Это не мои рукописи. Я их вижу первый раз! Недоразумение! Это какое-то недоразумение! Верьте мне! Я же ничего не знала. А…Мне это просто подбросили!

Но в их движениях, в их взглядах она читала неумолимость. Слова отскакивали от невидимой стенки. Они уже все решили!

Закрыв лицо руками, она залилась слезами. Ректор отошел к окну и стал терпеливо ждать, когда закончиться женская истерика. Анни не долго плакала. Она настолько имела сильный дух. Мысль прожгла её неожиданно: «Гады, какие гады! И я тут ползаю перед ними, унижаясь!» Вдруг она оторвала руки от лица и выпрямила плечи. Поднялась и устало стала собирать свои вещи. За какие-то десять минут, ей казалось, что из неё ушла вся её энергия. Гордо посмотрев на присутствующих, она четко произнесла – Я подумаю. Завтра скажу о своем решении! – и быстро вышла. Она чуть не бежала, она не видела ничего вокруг. Она не заметила, как Игн пытался ухватить на бегу её за руку. Она отмахнулась. Бежав по улице, она тоже ничего кругом не видела. Взлетев по ступенькам, она ворвалась в дом и опять взлетела по ступенькам на второй этаж, ничего не ответила перепуганной тетушке и упала на кровать. И еще до двери тетушка услышала громкие, неудержимые рыдания, даже похожие то на вой, то на скуление побитой собачонки. Поспешила к племяннице и затрясла её за плечи.

Еще на следующий день, Хелен осторожно постучала в кабинет математики. Она узнала, когда приезжает обычно князь Войцеховский и поведала ему о случившемся, о том, что знала сама.

Она ожидала и готовилась к высокомерному отношению, но этого не произошло. Внимательно все выслушав, он попросил передать Анни, чтобы та приехала в охотничий домик и рассказала ему все сама. Через несколько часов он отправился в свое имение, чтобы взять коня и отпустить экипаж, переодеться.

Баронесса, проснувшись очень поздно, принимала ванну и ей прислуживала её камеристка. Супруг вошел в ванную комнату, когда та уже одевалась. Застегивая капот, она с удивлением посмотрела на мужа.

– Ты так рано? Это что-то не естественное! – томно проговорила она.

Тихо, спокойно, как бы издалека Артур спросил:

– Лиза, зачем ты так?

Она поняла к чему вопрос, но… ей было проще не признаваться, хотя спокойное и умиротворенное настроение, после принятия ванны улетучилось в миг. Подойдя к зеркалу, она стала расчесываться, тем самым стараясь скрыть свое неравнодушие.

– Ты всегда добра к людям, Элизабет. Ты не можешь сломать жизнь этой девочке! Если не предпримешь каких-либо действий и не обратишь все вспять, ТО НАЧНУ ДЕЙСТВОВАТЬ Я – А ЭТО ВЫЗОВЕТ В ГОРОДЕ ТОЛПУ СПЛЕТЕН И ОБСУЖДЕНИЙ. Тебе это надо?

Она напустила удивление и в недоумении повернулась к нему, пожала плечами.

– Артур, у тебя что-то случилось? Я не могу угнаться за твоими мыслями, ты о чем?

– Опять твоя дикая ревность! Девушке подбросили запрещенную литературу и выгнали из университета, с твоей подачи?

– Милый, как больно ты меня ранишь… Я всего лишь борюсь за свою семью, брак, дом. Неужели ты мог допустить, что я позволю какой-то «пиглице», на моих глазах флиртовать с моим мужем? И потом, я… я в шоке от твоих слов, тебе ли не все равно? Эта безродная девчонка завтра же выскачет замуж, нарожает себе ребятишек и забудет обо всем! Ты вступаешься за неё, и это дает мне право подозревать – что ты к ней не равнодушен. Я не узнаю тебя!

– Лиза, ты судишь о том, чего не понимаешь. Изначально ты родилась в роскоши и блеске. – немного помолчал, подумал не слишком ли он резок, но мысль понесла – Ты… можешь допустить, что люди имеют цели, о чет-то грезят, за что-то переживают?! Эта девочка станет блестящим хирургом и может быть спасет сотни жизней. А ты из-за ревности… Она живет ради этого, а не только для того, чтобы отдать дань природным инстинктам размножения.

Она так внимательно и сосредоточенно стала заглядывать ему в глаза.

– А откуда ты знаешь?

Он стал сердиться. Баронесса, право, часто донимала своей ревностью. Она бегала, бегала взглядом по его лицу и резко отвернулась. Ком подкатил к горлу.

– Ты упрекаешь меня в том, что я бесцельно живу? Какие цели ты ждешь чтобы я перед собой ставила. Я уже в её годы знала больше, чем она, видела больше, чем она, её узкий мирок не сравним с моими масштабами!

Он угрюмо молчал. Не понимает, совсем не понимает баронесса что он имеет ввиду. Разговаривать становилось трудно и к нему подступало раздражение.

Баронесса же подхватила собачонку и хотела быстро удалиться, чтобы не накалять конфликт, но вдруг обернулась. Взгляд с вызовом пробежал по лицу князя.

– Я баронесса фон Газейштард! И я женщина! Да она хуже меня во сто крат, хотя бы потому, что не подумала о моих чувствах, когда танцевала с тобой. Ты ей понравился, и все – «трава не расти!». Если бы еще меня не было рядом, а то… – и в раздражении махнула рукой.

Артур смягчился и уже спокойнее:

– Лиза, она молода, нет мудрости. Ты же знаешь – все приходит с годами. Ей это, конечно, урок, но так жестко! Это слишком! Пусть она учиться… и потом, может будь там больше студенток, её поступок не воспринялся бы так вызывающе. Женщин почти нет в университете! Другая же студентка тоже пригласила преподавателя на танец.

– Тот преподаватель был без супруги. Артур, мне не двадцать лет, чтобы ничего не понять. Она влюблена в тебя как кошка!

– Чувства нам не подконтрольны, ты знаешь. В этом её вина? Еще раз подумай, она молода, не опытна, поддалась порыву и, возможно, уже была не трезва. И что, вот взять и все для неё закрыть?! Ты забыла кто я? Ты никогда не была настолько тщеславна!

Баронесса разрывалась от противоречивого чувства: ревности, злости, гордости и не приятия душой своего поступка. В сущности, она была очень добрым человеком. Пометавшись из стороны в сторону, она обмякла и прислонилась к двери. Артур услышал уже совершенную подавленность в её голосе и муку. Слова как бы выдавила из себя.

– Мне не двадцать лет, я не девочка. Я почувствовала угрозу, ты ни на кого никогда так не смотрел, как на неё! Ты на меня никогда так не смотрел! Пусть она знает, что за все в этой жизни нужно отвечать, всему есть цена!

Он спокойно подошел к ней, обнял, пропустил свою руку ей за затылок, и наклонил к своей груди.

– Тс… Тс… – услышала она шепот. – Я всегда твой и остаюсь только с тобой. Я ведь тоже не мальчик. Знаю цену всему, и ты себе все надумала.

Ее плечи обмякли, она обвила его руками и повисла. Такие минуты ласки от него давно не было. Она знала, её это давило и оскорбляло, он исполнял свой супружеский долг и особенно в последнее время не пытаясь даже создать романтику, быстро и холодно, чтобы скинуть напряжение и расслабиться, привычно погладив её голову, лежащую у себя на груди и моментально провалиться в сон, не слыша ни одного слова, произнесенного ею. Им не нужно было приезжать в Венгерское королевство. Ей это уже становилось понятно все больше. И что ей теперь делать?

ГЛАВА 23

Анни выкричалась, выплакалась, высказалась. А на следующее утро решительно отправилась к графу фон Махелю. Она прометалась всю ночь. Она стояла на коленях в молитвах к деве Марии и ход её дальнейших действий определился. Уставшая, измученная, с воспаленными глазами и кругами от бессонницы она взяла себя в руки и решила действовать. Терять было уже не чего, а университет для неё – не только цель. Для неё сейчас вся жизнь была поставлена на кон. Ей всегда говорила тетушка, что чувства графа к ней не только дружеские. Хелен постоянно напоминала ей в трудные минуты о любви его. Выхода не было, только он может ей помочь. Если любит, она готова пожертвовать всем, даже своей девственностью. Концы концов, пора взрослеть и набираться женского умения. Покровительство графа надо использовать. Утром, подойдя к дому графа и позвонив в дверь, прежде чем она увидела хозяина, ей успел подействовать на нервы отпрыск знатного рода, который не пропускал случая, чтобы не поиздеваться. Его дико возбуждало то, что она всегда умела дать ему отпор, а это его только подзадоривало. Когда экономка Дора доложила о неожиданном визите Анни Милешевской, он в халате тупо бродил по дому в поисках пива, которое граф уже давно запретил держать в доме, а все спиртные напитки прятались в чулане и ключи находились только у графа. Ибо все начиналось у молодого отпрыска с пинты пива и заканчивалось пьяными оргиями в борделях. Только услышав краем уха о визите Милешевской, он поспешил ей на встречу. Граф был в ванной и не знал.

Меньше всего Анни сейчас была готова воспринимать издевки наглого сынка. Заградив ей проход в гостиную комнату, он с ехидной усмешкой, из-под черных бровей смотрел на неё. Ее обдало перегаром и спертым запахом мускуса вперемешку с табаком. Устало вздохнув, Анни прижалась спиной к косяку двери и стала терпеливо ждать.

Он расставил свои руки и приблизившись к ней вплотную, оперся ими на стену.

– Милая побирушка, чем обязаны?

Анни молчала.

Он навалился не неё всем своим корпусом. Придавил к стене и сделал попытку впиться губами ей в губы. Со всей своей яростью она толкнула его и не ожидав, он потерял равновесие и чуть не упав, схватился за ручку двери. Это его разозлило, и он хотел даже вновь броситься на неё, но она выкрутилась и вбежала в гостиную.

– Ах ты… – выругался он и неотступно пошел за ней, тяжело дыша ей в спину. Но, по дороге его взгляд задержал графин с водой. Жадно глотая воду прямо из графина, он косо таращился на девушку.

– Ты с какой целью так рано? – наконец-то поставил он графин. – Еще в таком помятом виде. Тебя что насиловали всю ночь? За деньгами? – и тут его взгляд обострился, и он громче:

– Что, насиловали и не заплатили? К покровителю прибежала?

– Вы только об этом можете думать целыми днями? – смело спросила она.

– Да… а о чем я еще должен думать? Ты ко мне обратись, я хорошо заплачу – и он опять подошел к ней вплотную и провел сзади по спине рукой.

Она отстранилась.

– С вами? Так лучше с голоду умереть, чем с вами!

– Так ты ж еще не умирала ни разу! Тебе ли знать о голоде? Вот и дергаешься, как кобыла под конем на случке…

Она удивленно и презрительно посмотрела на него:

– Наверное вы голодали когда-нибудь?!

– Я? – и он сухо рассмеялся. – Я. Нет. Но видел, как женщины готовы на все ради куска хлеба и как они тогда покладисты!

Анни даже дернула плечами от сдерживаемого раздражения и злости.

– Может они не от голода. А ради детей? А вы на пожертвования, конечно же не способны! Кто-то от тупого безделья с ума сходит, а кто-то от горя и нищеты.

Он стал сердито серьезным. Но тут в комнату вошел граф. Он был удивлен и очень обрадован. Но, глянув в сторону своего отпрыска, ему стало неудобно, за вид своего сына, за запах перегара в гостиной. Но, уже ничего не поделаешь в данный момент и он спешно отвернулся. В жилетке на белоснежную рубашку, он собирался завтракать и отъехать из дома. Она увидела искреннюю радость в его глазах и легкую озадаченность. Руки целуют только дамам высокого сословия, но он всегда припадал губами к её запястьям. Предложил ей завтрак, и она согласилась, хотя аппетита совсем не испытывала. Желание поведать ему свою проблему было четким и осознанным, но она не знала, как это преподнести. Он заметил её замешательство и озабоченность и решил не ходить вокруг да около, а облегчить её положение.

– Анни, я вижу вы чем-то озабоченны и давайте сейчас без лишних ушей все мне расскажете – взяв её за руку он повел в свой кабинет. И все время, пока она ему рассказывала о том, какая проблема свалилась ей на плечи столь внезапно, ЕГО ЛИЦО ВЫТЯГИВАЛОСЬ И МРАЧНЕЛО.

В конце возникла томная, долгая пауза и повисла тишина. Граф размышлял, стоя у окна, устремив свой взгляд на улицу, но на самом деле его внутренний взгляд пытался заглянуть внутрь себя и разобраться в своих ощущениях. Его угнетала щемящая тоска в осмыслении того, что шансов у него вызвать у молодой девушки хоть чуточку любви к себе, таяло как февральский снег. И если раньше её заботы были обращены только на учебу, но сердце её было свободно. То теперь он услышал, вернее догадался о том, что сердце девушки стало занято. Иначе не возникло бы этой проблемы. Если она говорит, что не имеет никакого отношения к запрещенной литературе, значит так оно и есть. Для него Анни всегда была кристально честна. Он просто знал в сравнении, насколько могут люди лгать, какой у них тогда вид и каким тоном голоса они обычно это делают. Каждодневное общение с сыном, с людьми в бизнесе научили его этому знанию. Анни кто-то приревновал из высокопоставленных особ и решили убрать с поля зрения. Все так банально!

Анни же с нетерпением ждала ответа графа. Но тактично, чтобы не висеть над ним своей нетерпеливой энергетикой отошла в конец комнаты и затихла.

А он все молчал и молчал. И Анни уже стала думать, что он не захочет брать на себя ношу разрешения её проблемы.

И вот он принял решение для себя и еще более пристально поглядел на девушку. Слова его стали медленными и очень неуверенными. Ему не легко было это говорить:

– Милая моя девочка. Я, конечно же сделаю все, чтобы разрешить эту проблему. И мне это ничего не стоит, я поеду к ректору, предложу ему денег. Я постараюсь.

Анни шумно выдохнула. У неё как груз свалился с плеч. Не может же такого быть, чтобы ректор университета не пошел на компромисс с самим графом фон Махелем, одним из самых влиятельных людей в Венгерском королевстве. Владельца завода, ипподрома и нескольких магазинчиков. Но она видела, что граф еще многое хочет сказать. Напряжение осталось.

Он медленно пересек всю комнату и близко подошел к девушке.

– Анни Милешевская, девочка моя, не хочу ходить вокруг да около. Уже довольно длительный период времени я мучаюсь одной дилеммой, а в разрешении её уже только вы можете мне помочь, – и она увидела какой напряженный и печальный у него взгляд, – Анни, я люблю вас. Я желаю взять вас в жены. Почему дилемма – потому что я знаю, что намного старше вас, но я могу, я уверен, я могу сделать вас счастливой и дать вам все для осуществления ваших планов в жизни. Вы взрослеете, я это вижу, вы станете жить со мной совершенно другой жизнью. У вас исчезнут проблемы, которые вас тревожат. Мое положение и мое состояние. Анни, вы достойны другой жизни, а я только такую женщину хочу привести в свой дом… – и он умолк, и она кожей почувствовала его напряжение.

Слегка придавленная услышанным, и… сбитая с толку, непредвиденным оборотом событий, она как солдатик, опустив руки по швам смотрела на него, удивленно хлопая длинными ресницами.

Он взял её ладошки в свои руки и стал медленно целовать. Она и шла сегодня, предвидя какую плату ей придется решиться заплатить за решение своей проблемы. Но это было столь неожиданно и масштаб этого предложения так грандиозен, что она даже речи лишилась в первые минуты услышанного.

Он перестал целовать её руки, нерешительно и осторожно взял за плечи и притянул к себе. Любовь его была осторожной. Он вначале слабо коснулся её губ, потом сильнее и вот она почувствовала, как он отпускает свои эмоции и поцелуй набирает силу и страсть. Она даже побоялась отстранятся, но, но… надо признаться, она его не хотела.

Когда он отпустил её, она чуть не расплакалась от той муки, которая вошла в её осознание. Муки выбора. И муки выбора не сердца, а разума.

Он в ожидании не сводил с неё глаз. И она понимала, что должна что-то сказать.

– Ваше сиятельство… – начала она, но он перебил: – Анни, я прошу тебя называть меня просто.

– Граф. Я так ценю ваше отношение ко мне, но… но я не ожидала, это для меня так, так… я не могу прийти в себя. Можно мне пойти домой и все осмыслить? Я сейчас не готова, я в шоке.

Он опять притянул её к себе и поцеловал в лоб, по-отечески.

– Конечно, конечно, милая. Я не буду давить на тебя. Ты подумай. Решается твоя жизнь. Я буду ждать. – Отпустил. – Позавтракай со мной.

Вернувшись домой в легком трансе, она застала ожидавшую её подругу.

Хелен без её ведома сходила к князю Войцеховскому. Когда она поведала ей об этом, Анни всем своим сердцем была благодарна ей за заботу. Он попросил её приехать в охотничий домик. Да она полетит туда на крыльях! В душе, после пережитых негативных эмоций, словно после затянувшегося ливня, выглянуло солнышко и на полянке стали распускаться свежие, яркие первые цветочки. Но она так дурно выглядела. Подойдя первый раз за два дня к зеркалу, она отшатнулась. Эти воспаленные глаза! Эти впалые щеки! –«О, дева Мария! Теперь я знаю, как люди старятся!» Я поеду вечером, я должна привести себя в порядок – ответила она подруге и тут, когда она уже на тонком интуитивном уровне почувствовала, что проблема её уладится, такую сильную усталость ощутила, что каждое движение стало даваться с трудом. Посмотрев с благодарностью на подругу, она осторожно положила свою голову ей на плечо и несколько раз прошептала:

– Я чуть-чуть посплю, не могу, посплю. Хорошо?

Но Хелен ответила твердо:

– Да, поспи. Я пойду к твоей тетушке. Но кто тебе поможет уложить волосы как ни я? Ты ж должна поехать не золушкой, а принцессой. Я тебя наряжу и только тогда отпущу. Все. Спи.

ГЛАВА 24

Артур Войцеховский ждал Анни довольно долго. Несколько раз он выходил из дома и садился на коня, выезжал на встречу, туда, где в западной стороне находился город.

Он поражался своему нетерпению и упрекал себя за это! Как мальчик сгорает от нетерпения первого свидания, так и он не находил себе покоя, но твердо знал, что сейчас в его жизни все иначе! Им не владела безраздельная, жгучая, эгоистичная страсть! Он не причинит этой девушке ни малейшего неудобства. Он как отец, озабочен её жизнью, судьбой, её проблемами, желаниями. Она ему нужна вся, целиком, а не только красивым, желанным телом!

Анни появилась на горизонте, и он направил коня в её сторону. Она увидела его нетерпеливый порыв. Спрыгнув, он обхватил её за талию и почти стянул с коня. Опять, как и на бале, она слышала громкий стук его сердца, грудь у него вздымалась. Вновь их обоих охватил феерический взрыв счастья. Он сдерживал себя колоссальными усилиями, чтобы не испугать её своим натиском. Долго, внимательно вглядываясь в её глаза, скользя взглядом по её губам, всем своим существом, она ощущала его желание. Но … она в его глазах читала отрицание. Вот этого понять было невозможно. Почему в них боролось не принятие её, она – стену, выстроенную им, увидела перед собой. От этих смутных догадок её как будто бросило в холод. Только не это! Не предпринимая никаких действий, она замерла, находясь в кольце его рук и не знала, что делать?

Он сильно, резко притянул её голову и впился губами. Но это все выглядело так, словно он не всегда справляется со своим желанием, оно побеждает, а потом усилием воли он опять выстраивает стену между ними. Это было так мучительно! И она решила все выяснить. У неё не было никакого опыта, все что она говорила и делала, было на интуитивном уровне.

– Князь, вы меня любите? – прямо и очень твердо спросила она, но руки у неё тряслись от избытка эмоций и ноги подкашивались.

Он сильно, сильно прижал её к себе, как будто у него вот-вот отнимут самое дорогое для него в жизни!

Он её любит. Она это читала в его глазах, она чувствовала это в его голосе, движениях, но он её отрицал. Он сознательно её держал на расстоянии этой не понятной стеной, не видимой, но ощутимой. Она и не знала, что так может быть! Только её тонкая чувствительность посылала не ясные сигналы, заставляющие стыть кровь в жилах от ужаса несбыточных надежд. Вот, ты только дотронулся, прикоснулся к своему счастью, тебя охватило чувство полноты и радости и вдруг – все, ты в пустыне, холодной и темной, одна, все исчезло и счастье оказалось миражом. Почему? Что это? Но сейчас же она в его объятьях. И его сильные руки сжимают ей затылок, они дрожат, и он так же – боится потерять её!

Она снова спросила:

– Князь, вы любите меня? – и сейчас её голос наполнился слезами.

Вот теперь он отстранился. Да, он знал, он должен быть честен. Он не может манипулировать этой девушкой и играть её чувствами.

– Анни, вы мне стали так дороги! Я люблю вас! Я готов делать для вас все, все что ни скажете, что ни попросите! Но… до конца мы не можем быть вместе. Официально не можем.

Анни даже ахнула. Она не верила своим ушам, она не предполагала, что так может быть, разве так бывает? И мысли её стали хаотично работать в усилиях понять, что происходит!

– А как можем? – появилась межбровная складочка и в недоумении – Как любовники?

Он промолчал, но глаза его сказали: «Да». Ее ошпарило кипятком, и она отступила назад. Тело стало ватным, бессильным и ей хотелось опуститься на землю и к чему-нибудь прислониться.

Дальше её слова летели не подконтрольно её разуму, а только подгоняемые обидой и слабостью силы духа в такие моменты.

– Князь. Не молчите. Не лгите мне ни в чем. Я ничего не понимаю, что нам мешает, что вам мешает, если вы меня любите? А, наверное, не знатность моего положения? Отсутствие приданного, и я гожусь только на роль любовницы!? – на глаза накатились слезы. Она теряла силу. – Но, но, мне казалось, вы сильнее, вы смелее, вы не так как все зависите от предрассудков! Даже граф, граф выше этого! Его это не останавливает! А вы, вы же трус! Трус!

Он был смущен. Да, в его глазах отражалось чувство вины, но он сильнее расправил плечи и выпрямил спину, тем самым подчеркнув свою непоколебимость. Стена между ними стала не преодолимой. Она чувствовала, что её слова бесполезны и совершенно ничего не изменят. Он открылся для неё, но в глубине своего разума уже все решил и этим самым снова закрылся. Она просто выплескивает наружу свои эмоции.

Закрыв лицо в отчаянии руками, она в отрицании и как бы в неверии замотала головой. Он дотронулся до неё и настойчиво отнял их от лица. Ей даже показалось, что его глаза так же стали влажными от слез.

Он стал все объяснять:

– Анни. Мне все это также мучительно, как и вам. Я не знаю, как мне жить без вас… – осекся и поправился – тебя? Где искать силы, как избавляться от этого наваждения! Я хочу, чтобы ты радовалась в этой жизни, а не грустила. Чтобы твоя мечта исполнилась, и чтобы ты была рядом, все время рядом! Только сейчас это не может быть явно!

– Но, князь… – она хотела возразить…

– Если ты этого не желаешь, этого не будет, но… я буду желать этого, как не желал этого еще никогда в своей жизни! Анни, ты девочка. Ты еще только познаешь жизнь! Не все так просто и однозначно, как тебе видеться!

– Так говорят слабые люди! Что может мешать, если мы любим друг друга? Вы женаты? Вы женаты… но, вы же не любите свою жену, вы живете со старухой, зачем, князь, зачем так?

Теперь он выпустил её и в глазах появился холод и мука. Почему мука? У него мука! Самого блистательного, самого мужественного и умного мужчины на свете?

Она увидела его спину, он медленно пошел вперед. Почему? Он не хотел смотреть в её глаза? И как бы зацепившись за него невидимым тросом, она зашагала следом, как в бреду. Ей надо было все понять.

– До тебя у меня была жизнь. Анни, я старше тебя и не изначально был богат. Ты просто не знаете мою жизнь в прошлом. Да, я живу с немолодой женщиной, но только ей я обязан тем, что имею сейчас. Но на самом деле, поймите, это все иллюзия. Моего ничего нет. Все благодаря ей и все её. У меня ничего нет. Пока она со мной, я богат, как только я разведусь. Я ничего не имею. Я никто.

– Как это? – выдохнула она.

Он обернулся и встал перед ней прямо, как перед священником.

– Анни, нет смысла сейчас копаться в моей родословной. Она так сомнительна. Я бастард. Моя мать была наложницей турецкого султана. В семь лет я попал в дом баронессы. Она, только она знает мои настоящие корни. Не важно, что мой отец турецкий султан. Главное, что я незаконнорожденный. Баронесса дала мне образование, потом, после смерти её первого супруга, я стал её протеже и потом мужем. Я амбициозен, так же, как и ты. И у меня тоже есть цели и желания. Только когда тебе предлагают роскошь и решение всех твоих проблем деньгами и положением в обществе – ради чего от этого отказываться!? Я был счастлив. А баронесса прекрасная женщина. И она живет ради меня, и любит меня. Я не могу причинить ей горе. У неё больное сердце. Ее погубить я не в состоянии, она этого не заслужила. Только добро. Одно добро я видел от неё и любовь!

– Но, вы же её так и не полюбили!

– Это моя проблема. Я до вас, вообще никого не любил. А сейчас я связан брачными узами и не разорву их никогда!

– Но… так ли она добра, князь? Ведь это только по её просьбе со мной свершили такое? Она легко ломает жизни, люди для неё ничто! Вы заблуждаетесь! Я думала и поняла, она меня убрала из университета за то… вы знаете, за что!

– Убрала. Анни, она вас вернет. И все это она сделала из ревности. Никто не знает, на что способен из ревности! Жизнь сложнее, чем ты её видишь. Но, ты молода, ты максималистка. Анни, любовь испаряется как дым, а жизнь очень жестока!

Анни потупилась в землю. Ангел бесшумно ел траву сзади. Она начала осознавать его слова, но не принимала их. Она четко знала, что это неправильно и так не должно быть. Значит он её не любит. Богатство и положение в обществе для него сильнее и важнее. А значит любовь всегда что-то второстепенное и она ему не важна! Это только слова, закрывающие правду!

– Значит, состояние и деньги – это то, что в жизни вы цените превыше всего! Вот это истинна! – и ей стало от своих же собственных слов так тошно. Она готова сейчас была умереть. Иногда на нас наваливаются эмоции такой силы, что держать их усилием воли ты не в состоянии, а что делать в этих ситуациях, за что цепляться, чтобы перенести это и жить дальше – ты не знаешь? Состояние не стояния в свою полную силу охватило её. Плечи её опустились и как будто согнулись от груза, который незримо положили ей на плечи. И в то же время, только на уровне интуиции ей уже хотелось оправдать его, потому что ради денег она отправилась на кражу с Игн и ей то понятно, когда обстоятельства заставляют совершать переломные и дерзкие поступки в жизни!

– Анни. Ты потом, потом меня поймешь, когда совсем станешь женщиной, и у тебя появятся дети. Ведь ты тоже не откажешься от своей мечты ради своей любви. Просто у тебя нет еще этого выбора.

– Князь. А если у меня есть выбор. Мне сегодня предложил замужество один из знатнейших людей в нашем городе, граф фон Махель. И ему не важно мое положение, он переступает через это?! Он не боится потерять свое положение в обществе, как вы! Значит, вот он любит, он не делает выбор! Он по-настоящему любит меня, а вы закрываете свою трусость словами о благородстве! Неужели женщина, которая живет с вами каждый день не чувствует вашей нелюбви?! И неужели ей так проще, жить с человеком, который её не любит и знать это? Я не понимаю! Я не могу это понять! Не лучше бы в жизни сделать над собой усилие и не унижать себя таким положением?

– Анни. Это надо испытать самому, говорить всегда легче.

– Нет. Я уверена, она не довольствовалась бы таким положением. Просто ей вы, как и мне, говорите о своей любви! Ведь правда, Я права?!

Он промолчал.

Она устало уперлась головой в круп лошади, как провинившийся ребенок. Голова заболела от напряжения испытанных эмоций. Ей захотелось очень остро, до нетерпения, домой, домой, под одеяло. Слишком тяжело разочарование, а как же дальше, как завтра собрать силы и продолжать жить с тем, что человек которого ты любишь, живет с другой и он тебя отверг! Такая путаница в голове, в чувствах, она поняла, что чтобы она сейчас в эмоциях не говорила, это только пустые слова и надо с этим поскорее покончить и может быть скоро за многое ей станет стыдно. Вот только надо разрешить для себя последний вопрос.

– Мне выйти за графа? Чтобы, как и вам, поуютней устроиться в жизни? Если нет смысла в любви – как вы считаете, значит надо приспосабливаться к обстоятельствам? – этими словами она унижала его, вероятнее и в ней жил этот женский эгоизм, что ей так хочется хотя бы словами причинить боль тому, кто причинил её ей. Если бы еще не давно шальная мысль могла бы закрасться ей в голову, что она способна это произносить, да еще кому, в лицо человеку, который для неё был совершенен во всем и где-то даже недосягаем! Она не поверила бы.

И тут резко и решительно бросилась к нему. По щекам текли горючие слезы. Но слова слетели с языка вызывающе:

– Князь, мне выйти замуж за графа? Скажите мне! Прямо скажите!

Да, в его глазах было много муки и тоски. Она кулачком стукнула его по груди:

– Скажите! Так будет лучше?! И удобнее?!

– Да, Анни. Так будет лучше для тебя – твердо произнес он.

Она еще раз в порыве стукнула его кулачком по груди.

– Да будет так! – и стремительно запрыгнула в седло. – Ангел, прочь отсюда. О, дева Мария, она сейчас закроется одеялом и завоет от боли! Такая боль! Такая душевная боль! А он просто трус, приспособленец! О, дева Мария! Будь он проклят! – И Ангел понес её домой с большой скоростью. Князь даже не попытался остановить, догнать. У него тоже не было сил. Стена, которую он мысленно выстроил себе для того, чтобы ничего не изменить в жизни, сейчас обрушилась на него, и он стоял опустошенный. Обстоятельства пошли не так, как ему хотелось. Анни оказалась намного эмоциональнее и максимально прямолинейна, ему все виделось проще! О…сколько в этом мире женщин мечтало стать его любовницей! Но Анни, почему нет! Чем ей это навредило бы? Кто узнал бы? Деньги, образование, он все обеспечил бы. Рядом с ним взрослела бы и училась невероятно покоряющему искусству наслаждения.

ГЛАВА 25

Все происходящие события за последнюю неделю обескровили Анни. В институт её вернули. И как-то один раз, в перерыве между лекциями, у неё возник разговор с Игн. Сидя на подоконнике и прижав голову к окну, она неожиданно задала ему такой вопрос. – Ты же читал рукописи Карла Маркса и Фридриха Энгельса? О чем они? Так опасны для всех?

Игн оживился:

– А хочешь почитать? Ты поймешь.

Она отрицательно покачала головой. Ей было не до этого. Друг заметил, что она осунулась, поникла.

– Эта книга рассказывает, что для людей самый приемлемый и прогрессивный строй, в котором они могли бы жить счастливо, это коммунизм. Но для установления этого строя, должны назреть предпосылки. Но этот строй возможно установить только путем революции, потому что ни один правящий класс не отдаст свою власть добровольно. Потерять свое богатство и власть никто не хочет. Но пока есть богачи и власть в их руках, равенства между людьми никогда не будет, всегда будут существовать голод и нищета, болезни и унижения.

Анни слушала и слушала внимательно, только огонька в её глазах так и не вспыхнуло. Не это её сейчас волновало больше всего.

– А разве могут быть равны люди все?

– Могут. Эти богачи жируют благодаря труду рабочих, рабочий класс создает их блага, но они имеют все, а тот, кто создает это благо, выживают. Но, я тебе рассказываю это все так утрированно, надо читать.

– Да, это так – тихо сказала Анни. – Но разве можно достичь равенства и счастья, путем насилия?

– Революции, – пояснил Игн.

– Революции? Это же не логично.

– Ну, да. Только разве можно по-другому? Ты же учила историю. На протяжении всего существования жизни на земле существовали войны, революции. Восстания рабов – помнишь, мы изучали. Восстание Спартака. По-моему, люди, вообще никогда не умели договариваться друг с другом. Даже в своих собственных семьях!

Анни вздохнула. У неё в душе давно поселился ком слез, и жизнь как-то потеряла свои краски. Стало все вокруг уныло. Силясь выкинуть произошедшие события из головы, потому что она перебирала и пересматривала их снова и снова, от этого уставала и растрачивала впустую свою энергию. Погрузившись в учебу, она не находила в этом успокоения и отрады. И запоминаться и заучиваться все стало с таким трудом. Ничего не попадало в голову, но зато память вновь и вновь переносила её в тот значимый вечер для неё. И как только она возвращалась туда, ком слез внутри начинал шевелиться и грозился взорваться потоком слез. Но не могла же она навечно закрыться у себя в комнате и все горевать. Необходимо было дальше жить, общаться с людьми и учиться. Она закрылась как ежик колючками от мира и теперь его воспринимала в прострации.

Она подобрала свою сумку и направилась в аудиторию на лекцию. Но по дороге она сказала своему другу такие слова:

– Скажи мне, неужели жизнь человека ничего не стоит и её можно так, одним махом руки перечеркнуть из-за чего-то: ревности, злости, обиды, неприязни? И так быстро и легко! Да… они могут себе позволить все! Как мы беззащитны!

– Ты о чем Анни? – спросил Игн.

– Да, неважно. Пойдем.

Она дала согласие графу выйти замуж. Она не знала, что творилось у графа дома, когда его родной отпрыск узнал эту новость. Он впал в такую ярость, что слугам даже было приказано закрыть его в комнате. Он рвался и испускал ругательства, он метался по комнате из угла в угол. Он не верил и не мог принять это событие. Безродная девчонка войдет в этот дом, где когда-то хозяйничала его мать! Высокородная леди! Она будет распоряжаться их слугами, деньгами отца, она сядет за один стол рядом с ними и уляжется спать на одну постель с его отцом, а вместе с тем он предрекал ей только одну роль в жизни – приносить подносы, мыть полы, посуду, готовить еду и чистить их вещи! Он всегда распалялся её отпором и строптивостью, но вместе с тем, отношение к ней у него было только как к девушке борделя, объектом удовлетворения его похоти и желаний. Его заводила её красота, и чем строптивей она была, тем больше он её ненавидел. То, что она училась в университете, казалось ему ошибкой, которая вскорости разрешится и каждый год, он был уверен, что это последний год её учебы, но приходил следующий, но он не вносил сомнения в его умозаключения. Граф же понимал, что с таким положением вещей надо что-то делать. Жить с сыном в одном доме он больше не мог, агрессивность его была столь явна, что могло произойти непоправимое. Он спросил у своей будущей жены, не желала бы она начать строительство нового дома и даже не ожидал, насколько эта идея вызовет энтузиазм у Анни. Чувство великой благодарности родилось у неё к графу. В своей жизни она и помышлять не могла о том, что, когда-то сможет иметь дом, построенный по её вкусу и желанию! Она вложит в него душу, свою фантазию! Дом – это всегда твоя защита, твоя опора в жизни, твое пристанище, когда ты по жизни растрачиваешь силы и изнемогаешь. На время эта новая идея притупила даже боль осознания того, что никогда не сможет жить рядом со своим любимым мужчиной. Анни высказала надежду, что её любимого коня заберут из ипподрома, и он будет жить в конюшне её любимого дома. «Хватит ему рваться на скачках!» Пусть теперь только живет и гуляет с ней, он заслужил отдых. И со своей стороны она постарается помочь своей тетушке. Граф в качестве свадебного подарка, вместо драгоценностей, которые Анни отвергла, купил землю и помещение на улице Дохань, недалеко от еврейской синагоги, где они запланировали открыть мастерскую, по пошиву нижнего женского белья с ручной вышивкой, для чего были наняты вышивальщицы и там же лавку для торговли этими изделиями. Тетушка не верила во все происходящее. Граф же отметил практичность своей будущей супруги, которая предпочла заняться обустройством быта и развитием семейного бизнеса вместо того, чтобы баловать себя драгоценностями и нарядами. Дом Анни продумала не большой, но уютный, очень светлый. Ей хотелось так много света в помещении, и окна большие, округлые сверху, где в одной из комнат, она сделала нишу, которую обрамляли четыре высоких окна, а в ней она видела длинный, массивный диван, где она сможет много читать или общаться со своими друзьями. Да, веселиться с друзьями, в ней еще оставалось ребячество. Она не думала о детской, но она подумала о кабинете графа и своем. Дом строился двухэтажным, Округлым, узким, но с огромным, высоким крыльцом, вдоль которого выстраивались массивные колонны, защищенным фасадом из балкона от дождя, и балкон так же защищался от дождя козырьком из черепицы.

Судьба повернулась так неожиданно! Ее заботы о строительстве своего дома и покупки мастерской для тетушки заставило думать Анни, что судьба не так к ней строга и даже очень благосклонна! И в браке можно находить свое счастье и радость. Как то вечером, проходя по улице вдоль ограды, закрывающей уже начатое строительство их нового дома, она долго, долго стояла, смотрела сквозь дыры в заборе на уже начавшие расти стены её дорогого детища и уверенно сказала сама себе : «Я хозяйка своей жизни и буду изо всех сил стараться стать счастливой рядом с графом и сделать счастливым его. Я, самая дерзкая и самолюбивая девчонка всего нашего района, стану покладистой и послушной, спокойной и рассудительной, ласковой и внимательной женой для супруга! Ведь все дело только в наших мыслях, и я заставлю их работать так, как я хочу! Могла ли я и мечтать о том, что у меня будет свой, современный, красивый, стильный дом?! И если судьба протягивает подарок, надо им наслаждаться!» И она уже по ночам рисовала себе мысленные картинки, как она будет обустраивать быт в этом доме, какой создаст интерьер, какие у неё будут занавесочки, какая мебель, а какую шикарную она придумала себе ванную комнату! Клянусь, девой Марией, мало у кого в Венгерском королевстве будет такая ванная комната!». Да, это же неописуемое счастье и удовольствие просматривать чертежи, интерьеры модных домов и перенимать для себя их детали, стиль, а потом ездить по магазинам и покупать то, что тебе нравиться! Кстати, она, даже и не посещала в Будапеште никогда и десятой части тех магазинов, которые там существовали. Но граф посоветовал съездить в Австрию, и даже в Париж для этого! Когда она это услышала, то не поверила своим ушам! Неужели такое возможно?!

Свадьба была назначена сразу после выпускного и окончания университета – получение звания бакалавра медицины. Анни, получив диплом, держала его долго в дрожащих ладонях и чувство великой гордости обуяло всем её существом. Каждый год учебы был как последний. Денег зачастую не хватало и приходилось во всем себе отказывать. Уверенности дойти до конца не было никогда, было только желание и стремление. Несколько скудных слезинок упало на диплом и её стали трепать по плечу, окружающие сокурсники, видя, как она растрогалась. Это был пока первый и единственный выпуск в университете, где обучались женщины. А их всего было два человека: Анни и Хелен.

Игн весело откупоривал шампанское и разливал в подставляемые кружки, так как бокалов никто не догадался захватить с собой на торжественную часть выпускного. Двоих девушек холили и лелеяли и к ним было особенное почтение. Они уже имели приглашение, как самые успешные выпускники в престижные клиники королевства. Но… Игн выбрал себе другой путь.

– Я буду работать в больнице для бедняков, – заявил он всем. Хелен поперхнулась шампанским и немедленно подскочила к нему, чтобы уточнить этот невероятный факт.

– Да, да, я ухожу работать хирургом в больницу для бедных! – еще раз повторил он персонально для неё.

Ее это даже возмутило. Анни тоже насторожилась, новость была неожиданной. Они собирались работать вместе.

– Но… там же совсем малое жалованье у врачей! – воскликнула Хелен.

– Да, я знаю, но я остаюсь еще на кафедре младшим преподавателем, так что проживу как-нибудь.

– Но…, – не унималась Хелен. – Там совершенно нет базы, там нет таких возможностей для роста, как в клинике, я слышала, там постоянный дефицит с лекарствами, анестетиками, а больница переполнена пациентами. Игн, ты для чего шесть лет корпел над книгами и конспектами, чтобы потом отдаться вшам на съедение в какой-то больнице?

Взгляд, которым он в эту минуту одарил девушку заставил её умолкнуть. Первый раз в жизни она видела его разъяренным. И слова, которые он произнес после её возмущенных фраз, чеканили каждое слово, словно он хотел, чтобы это намертво было вколочено в её мозг.

– Хелен! Твои слова более чем возмутительны! Я и иду туда, где больше всего и нужна помощь врача! По-моему, наша профессия это подразумевает! А ты, видимо, хочешь сделать карьеру и не испачкать руки в крови?! Или гнушаешься людей? А перед болезнью все равны, как бедные – так и богатые, и если их, лишают лекарств, так если еще лишить и помощи врача, тогда зачем им вообще давать хоть какую-то жизнь в этом мире? Давайте будем убивать детей бедняков прямо при рождении!

Анни не понравился этот накал страстей, и она попыталась стать между своими друзьями, дабы смягчить витающий вихрь закручивающейся ссоры.

Она обернулась к подруге и погладила её по руке, и видя, что та готова уже что-то резкое отпарировать, прикрыла ей рот ладошкой.

– Все, все, дорогие мои, вы перешли все границы! Давайте вместо того, чтобы веселиться, а мы этого ждали так долго, здесь затеем драку!

Игн только огрызнулся:

– Я с женщинами не дерусь, – но Анни тут же повернулась к нему и хлопнула его ладошкой по лбу. – Джентельмен, черт тебя подери! Ты своими откровениями скоро накличешь на себя беду.

Хелен показала ему язык и взяла Анни под ручку, в знак солидарности – Если хочется, никто не запрещает устраивать войну вшам! – все-таки отпарировала она.

Игн вежливо промолчал. Но Хелен через минуту чуть не хватил удар, когда она услышала слова подруги. – Дело в том, дорогая моя, что я тоже, вероятно, возьму в этой больнице практику.

И Хелен только медленно выдохнула:

– Что? Я сейчас сплю или уже в сумасшедший дом попала?!

– Не драматизируй так, моя дорогая.

– Но, как, Анни, но ведь сами же говорите, что перед болезнью все равны и бедные и богатые, я же не против, но зачем идти туда, где даже работать нечем? Ты же знаешь, как они финансируются! Чем лечить то? Ты выдержишь, когда почти каждый твой пациент будет умирать, и ты поймешь как ты беспомощна, и не потому, что тебе не хватило знаний, а потому что их нечем лечить? При всем желании!? И не считайте меня полной идиоткой!

Анни, соглашаясь качнула головой. Это было печально. Ласково погладила подругу по руке еще раз:

– Да… это прискорбно. Но если еще и врачи откажутся облегчать страдания малоимущих людей, то это будет хуже некуда.

Хелен вдруг вырвала её из внимательно слушавшего их диалог окружения и потащила в сторону. Анни возле самого своего уха услышала её слова:

– Анни, не делай этого. Ты станешь женой графа фон Магеля, ты же понимаешь, он так же переступает определенные условности и ему это не легко. Ты входишь в высшее общество, и ему не сильно понравиться твой выбор!

Анни стала совсем серьезной. Подруга как никогда была права.

– Ну … – и она стала колебаться. Я подумаю над твоими словами. В конце концов, можно же в больнице для бедных просто подрабатывать!

– Какое подрабатывать, батрачка мне нашлась! Ты теперь дама светского общества! Нужды в деньгах у тебя не будет, зачем изнурять себя работой!

– Хелен, но тут я с тобой не соглашусь……я как раз-таки считаю, что чего-то добиться в жизни можно только трудом! Мы полны сил, энергии, мы должны отдавать себя работе и больным!

Хелен фыркнула – Люди делают карьеру для того, чтобы зажить прилично. А ты уже сейчас все это получаешь, так цени это и не отвергай! Наслаждайся жизнью и не вешай проблемы себе на плечи, а то быстро состаришься!

– Ладно, моя хорошая, у нас еще будет время поговорить на эту тему! Так мы с тобой идем на выпускной вечер или нет?

ГЛАВА 26

В глубине души Анни ждала и хотела увидеть на выпускном вечере князя Артура. Но он так и не появился. Она понимала, что выпускной бал не повториться, эти события в жизни редки и особенны, но как ни старалась поднять сама себе настроение – не смогла. Еще Игн куда-то запропастился, она хотела пригласить его на ужин в доме графа фон Магеля, в честь помолвки. Будет её тетушка и самые близкие друзья, а у Анни их было только двое: Хелен и Игн. Оба они представители высшего общества, не то, что она, но за шесть лет обучения в университете, ни с какой стороны они не дали ей это почувствовать. А с Игн они вместе были еще раньше. У него добропорядочная, сильно обедневшая, простая семья, и от прошлой знатности и высокого положения почти не осталось следа.

Анни много танцевала в свое удовольствие, участвовала во всех конкурсах, но взгляд её настороженно время от времени направлялся на огромную дверь входа в актовый зал. Ей несколько раз даже показалось, что он вошел и сердце её начинало учащенно биться, однако – не случилось. Тогда как тень, она незаметно скрылась у всех из поля зрения и кэб, в ночной прохладе и при тусклом свете газовых фонарей, одиноко увозил её домой.

На следующий же вечер, в доме графа фон Махеля собралось не большое количество гостей. Граф нервничал только лишь по одной причине, чтобы его родной отпрыск, с которым он все еще пока вынужден жить под одной крышей, не испортил приятного вечера своим необузданным нравом.

На круглый стол собиралось все фамильное серебро и праздничные сервизы. В центре была поставлена огромная хрустальная чаша – сосуд, наполненный алкогольным коктейлем, приготовленный в любимой винной лавке одного зажиточного венгра, который за годы процветания своего бизнеса, отлично знал вкус постоянного клиента – графа фон Махеля. Анни одела свое самое красивое и праздничное платье из нежно розовой парчи с тончайшими кружевами, в коем, впрочем, она была и на выпускном бале. Пришли Игн и Хелен, тетушка Анни и старый, верный приятель хозяина дома – граф Герхард фон Кербер, известный австрийский политик, а также сын, пока еще в трезвом состоянии Томас фон Махель.

Тетушка Анни была женщина молчаливая на людях. Вечер пройдет, и никто даже не вспомнит о её присутствии. Но в жизни, в быту, когда она оставалась в своей привычной домашней обстановке, более говорливого человека трудно найти.

Но персона, которая в данный момент приковывала к себе самое пристальное внимание был сын графа – Томас фон Махель. Его с утра пытались под любым предлогом сплавить из дома, но заметив с утра повышенную суету и хлопотность, он под любым предлогом постарался остаться. И граф с тревогой бросал на него косые взгляды, контролируя его настроение. А, поэтому, круг званных друзей самого хозяина дома, сократили до одного. Но. На редкость, поведение младшего отпрыска знатной фамилии на сегодняшнем вечере было необычным. А это то и пугало больше всего. Он был тих и не многословен. И в этом его спокойном поведении таилась необычность, не свойственная этому человеку и затаившаяся буря, перед своим кульминационным проявлением.

Игн идти не хотел. Он понимал, что не вписывается в данное общество ни стилем своей жизни, ни настроением, ни отношением к человеческому бытию. Анни уговорила и со скучающим видом он покладисто отбывал свою миссию, представляя круг друзей новобрачной. Анни усадила его рядом с собой, Хелен же предпочла место рядом с молодым графом, который играл совершенно не свою роль, но, ведь, она и не знала его истинную сущность, как знали другие, а поэтому, с радостью принимала ухаживания.

Герхард фон Кербер, человек любознательный, живо стал интересоваться развитием медицины в настоящее время. Разговор приобрел познавательный характер. Игн живо, чтобы отогнать скуку, вклинился в развивающийся разговор. Герхард фон Кербер поинтересовался, где берутся «подопотные» для хирургических экспериментов и был весьма удивлен, когда ему объяснили, что при клиниках держат свинофермы. Свиньи таким образом являлись ценным материалом для будущих открытий в медицине. Но, так же использовались и трупы, которые привозили из Будапешских ночлежек для бездомных. Игн принялся рассказывать о нашумевшем изобретении немецкого еврея Адольфа Зингера, которое публиковалось во всех журналах. Интроскоп – прибор, который позволял врачу делать минимальный разрез на теле человека, трубка с прикрепленным мини-фонариком вставлялась во внутрь, освещая органы и помогала быстрее находить больной орган или участок ткани, чтобы её удалить. В Венгрии такого прибора еще никто не видел в глаза, но в научных кругах о нем много говорили. Это позволило меньше производить разрезов на теле человека наугад, в поисках проблемы и быстрее ставить диагноз. А также в Америке недавно была произведена ошеломляющая всех операция доктором Теккери по разделению сиамских близнецов – взрослых девочек, у которых был сросшийся бок. А во Франции сделана попытка провести кесарево сечение, но закончившаяся смертью матери, однако же младенец выжил. Начали, все в той же Америке, делать операции по удалению аппендицита и удачно. Гордости за развитие медицинской науки было много. Это позволяло увеличить продолжительность жизни и снизить смертность. А главное, давало лишний повод для отпора невежественной политики священников, утверждавших о неизменности бытия и пагубной роли развития знаний и разума для человечества. Диалог Герхарда фон Кербера с Игн проходил в мирном течении времени, до тех пор, пока не прозвучала злополучная фраза Томаса фон Махеля, решившего, что ему пора занять место на сцене.

– Люди высшего общества призваны быть примером для людей низшего сорта в добродетели и чистоте. Ведь не секрет, что отребья в нашей стране умирают больше и чаще и только лишь потому, что живут в грязи.

Анни с испугом бросила на него свой взгляд и тут же перевела его на Игн. Она знала его мнение по этому поводу и её это заставило еще тревожней насторожиться. Ее друг заметно покраснел. И потому, как четко и громко он положил на стол столовый прибор, она поняла, стрела попала в цель и сейчас события начнут разворачиваться стремительно.

С еле сдерживаемым раздражением, Игн произнес такую речь:

– Работа мозга не зависит ни от цвета кожи, ни от классовой принадлежности человека. Да…у людей бедных, может быть меньше знаний чем у людей богатых, но, это лишь потому, что у богатых людей есть возможность платить репетиторам, гувернерам, за деньги покупать книги, а у бедных таких возможностей нет. У них нет на это денег. Как нет их и на то, чтобы обеспечить для себя более комфортные и чистые условия проживания. Ведь не секрет, что пользоваться ванной в наше время может позволить себе лишь очень состоятельный человек.

Граф Герхард фон Кербер решил смягчить накалявшуюся обстановку, и он понимал, что должен занять позицию Томаса фон Махеля, человека просто взрывного. Самым лилейным и вкладчивым голосом он произнес:

– Но… пьянство и наркомания процветают в кругах людей низшего сословия, а не высшего – тем самым он преследовал цель просто обезоружить одним ударом сына графа, но, он и не подозревал что поджег другой фитиль. Анни и Хелен просто заерзали на стульях. Тетушка почувствовала что-то неладное, но все-таки, еще ничего не поняла. После этой фразы, Игн просто взвился. Но увидев умоляющий взгляд Анни, стал пытаться вернуть себе хладнокровие. У него это слабо получалось. Слова стали проскакивать сквозь сжатые зубы:

– Кто знает, может, если кого-то из нас на месяц отправить в условия проживания бедняка, то слабо можно было бы поручиться за нашу благочестивость! Может, мы, вообще, дошли бы до животного состояния!

Вся публика переглянулась. А Анни осторожно наступила ему на ногу под столом.

Граф фон Махель спокойно возразил, только чтобы сменить тему разговора:

– Вы, молодые люди! Вам свойственен максимализм и эмоциональность. Такие настроения сейчас очень характерны для современной молодежи, но мудрость приходит лишь с годами.

Игн возразил:

– Нет. Это не тенденция в молодом возрасте, это тенденция нынешнего времени. Просто развитие науки и культуры сейчас позволяют нашему сознанию подняться до понимания равенства всех людей на земле. У крестьянина, или рабочего, или любого другого человека такая же голова, руки, ноги, как и у человека высшего общества. Есть сердце, душа – и они совершенно одинаково функционируют в теле – у всех, без каких-либо различий! Любая батрачка на заводе, так же заботиться о своих детях и хочет видеть их счастливыми. А угнетение человека человеком происходит, как раз – таки при несовершенном и не развитом обществе. И чем цивилизованнее становиться общество, тем меньше в нем развито угнетение одних людей другими.

– Вы полагаете? – спросил граф фон Махель.

– Я в этом убежден. Когда-то процветало рабство. Развитие экономики и науки стало искоренять его понемногу.

– Но, в Америке, все еще развита политика расизма. Негры только номинально получили права. Но они не участвуют в выборах, не преподают в университетах, ни лечат белых в больницах.

– Прогресс в том, что они, хотя бы уже номинально получили права. И, почему, не лечат в больницах? Я, недавно в американском журнале прочел статью, соавтором которой был черный врач. Все совершенствуется.

Томас фон Махель, переварив слова, сказанные графом фон Кербером, вновь вступил в диалог и Анни непроизвольно приложила ладошки ко рту, чтобы не вскрикнуть – Операции на головном мозге еще же не проводятся? Откуда вы можете знать, что у бедных и богатых все одинаково?

Слова были настолько вызывающими и провокационными, что даже граф фон Махель готов был запретить такие разговоры за столом. Он громко позвал камердинера:

– Подавай, дорогой, кофе.

Но клубок продолжал катиться, распутываясь на ходу. Анни увидела, что у Игн, даже желваки заходили на лице от нетерпения.

– Нет, мозг человека мы еще не оперировали, но это не за горами. Но мозг собаки вскрывали. Притом это были как бродячие, бездомные псы, так и породистые собачки, прожившие всю свою безоблачную жизнь в богатых семьях со своими хозяевами. Эксперименты по вскрытию мозга доказали, что он у всех их одинаков. Это одно. А также, если бы вы, граф, сами, имели бы больше знаний, то наверняка, знали бы, что в истории накопилось очень много фактов, когда самые выдающиеся люди были выходцами из простых слоев населения. Ну, хотя бы, знаменитый полководец – Наполеон Бонапарт!

Взвизгнули брошенные столовый прибор на тарелку, а следом сочный баритон Томаса фон Махеля!

– Я не позволю никому!

Но договорить он не успел. Все подскочили со своих мест, кроме тетушки Анни, а граф фон Махель оказался рядом с завидной живостью и надавив ему рукой на плечо, жестко дал понять, что скандала не будет ни при каких обстоятельствах.

Сорвав салфетку с жилетки, Томас фон Махель швырнул её на стол, вывернул плечо из-под руки отца и поспешил прочь из столовой.

Игн все делал медленнее. Но в таком же раздражении. Раскланявшись и поблагодарив за ужин, он счел нужным удалиться. Анни, обескураженная, тяжело опустилась назад на стул. Граф поспешил к ней. Их глаза встретились, Анни молила извинить её за все происшедшее, считая себя виноватой, а граф молил простить его за выходку сына, которая сорвала ужин в честь помолвки.

Увидев сожаления графа, Анни успокоилась. Принесли кофе. Граф объявил о помолвке и надел на палец девушки золотое кольцо с брильянтом. Тетушка даже прослезилась. Хелен весело обняла подругу и чмокнула в макушку. Анни долго трогала это украшение, рассматривая камень. Она видела такие украшения на знатных дамах, ну, вот и она, теперь, будет иметь вещь, какую имели все дамы высшего общества. Нельзя сказать, чтобы от этой мысли она пришла в восторг, но от неё повеяло какой-то надежностью и свободой, хотя, казалось бы, наоборот, девушка связывала себя узами брака и подчиняла свою жизнь супругу.

ГЛАВА 27

Анни стала работать с Игн в больнице для бедных. Это была центральная больница города. В ней лечились и взрослые, и дети. Хелен устроилась в клинику.

Первые недели превратились в ад. Никто из них этого не ожидал. Профессия врача – самая чистоплотная и интеллигентная профессия. Но. Но к вечеру Анни казалось, что на неё налипли тонны грязи и приходя уставшей, сбитой с толку, испуганной и измотанной как физически, так и эмоционально, она просила свою тетушку выливать на неё подогретую на печи воду с ведра, забиралась с ногами в корыто и долго сидела в нем, пытаясь привести свои мысли в порядок. Единственное, что её радовало в данный период времени, от сумасшедшей суеты и впечатлений, ей некогда было и подумать о князе Артуре. Впечатления были настолько сильны и неприятны, что каждую ночь она видела сны, в которых события представлялись еще ужасней, чем в реальности. Она просыпалась с ощущением давления и негатива и избавиться от них ей было трудно в течении всего дня. А были дни, когда она была на шаг от бегства с больницы. Ей хотелось от безысходности громко-громко закричать и бежать сломя голову, в любом направлении. Только бы оставить эту больницу далеко. Она корила и линчевала себя каждый вечер, и каждый вечер думала, что завтра не найдет в себе силы появиться перед больными снова. Но на утро, проснувшись от толчка страха и тяжести ночного нервного напряжения, она сидела десять минут на кровати и понимала, что не может так поступиться своей совестью и долгом перед больными. Перед ней всплывали разные лица, в которых она каждый день и каждую минуту наблюдала муку и боль, отчаяние и призыв о помощи, надежду на человека с дипломом доктора, и спускала свои ноги с кровати, шла умываться, без аппетита завтракала и уходила из дома на работу. Каждый день ответственность, каждый день выбор между жизнью и смертью, каждый день работа мозга до полного предела в поисках ответа на поставленную задачу. И никакого шаблона, никакой «накатанной колеи». Потому что каждый пациент человек, а человек по природе своей каждый уникален и не повторим. Несколько раз у неё был срыв. Она всю ночь плакала в подушку и была уверенна, что никогда, никогда не сможет стать хорошим врачом.

Бредя вечером по улице, она заглядывала в лица прохожих, пытаясь понять, как они живут и о чем думают, потому что она ни о чем кроме болезней последнее время не думала. Глаза горя и муки, рваные раны, лужи крови, мочи, Гнойные раны, различные высыпания и слезы, покрасневшие и набухшие участки в различных частях тела у людей – все что у неё стояло перед глазами и что она не могла отогнать никакими усилиями воли. Если раньше всегда мир казался ей солнечным, светлым и играющим самыми радужными красками, то теперь все выглядело унылым и опасным. Как будто опасность и горе поджидало её за каждым углом и грозилось наброситься при первой же возможности. Она спрашивала себя каждый вечер, что случилось с её мозгом, настроением и с её жизнью. Но не могла же она думать, когда училась, что больные всегда смеются, радуются жизни и у каждого у них улыбка на лице. Не могла она думать о том, что раны или различные опухоли имеют приятный вид, гладкость и розовый приятный цвет. И не могла же она думать, что, когда принимаешь ответственность за принимаемое решение, тебе всегда становится от этого легко и радостно?!

А вчера она не выдержала вида смертельной агонии маленького, рыженького мальчика лет шести, умершего от кишечных колик и только успела спрятаться за дверью, как слезы градом полились из глаз, и она только закусила железный отрывок шланга, чтобы не завыть в голос. Там её застал Игн. Слезами она замочила ему всю рубашку, так, как только он с пониманием обнял её за плечи, она не выдержала и отпустила все свои сдерживающие потуги.

Выплакавшись, она подняла на друга свое мокрое от слез лицо и только сейчас увидела какие у Игн большие и глубокие глаза! Он сочувствовал и все понимал. Об этом можно было даже не спрашивать.

Отпустив её, он быстро накапал ей в рюмку успокоительных капель и заставил выпить.

– О, дева Мария, я никогда, никогда к этому не привыкну… – со стоном промолвила она.

Как старичок, проживший сто лет, он произнес банальную фразу:

– Человек привыкает ко всему.

– Игн, ты нормально спишь по ночам?

– Нет. Плохо, как и ты. Иногда вообще не сплю. А иногда, зная, что если сегодня не усну, то завтра мозг начнет плыть, принимаю сто грамм коньяку и тогда ложусь спать. На пол ночи хватает. И… вероятно, мужчины, равнодушнее. Ты читала, один французский ученый писал, что у мужского населения в коре головного мозга меньше центров, которые отвечают за переживания, чем у женщин. Поэтому, мужчины и могут воевать, а женщины нет. …Вероятно.

Он почему-то очень внимательно посмотрел на Анни, она так и не смогла никак трактовать его взгляд и молча вышел из кабинета. У неё быстро промелькнула мысль – Что столько лет зная Игн, она так ничего о нем и не знает. Во всяком случае, ей с ним всегда надежнее.

В больнице ей довелось близко познакомится со многими опытными хирургами. Все они были людьми такого же не знатного происхождения, как и она, но людьми, поражающими её своими энциклопедическими знаниями и изумительной памятью. В итоге, она возблагодарила деву Марию за то, что познакомилась с такими людьми. Они стали для всех молодых врачей-практикантов большим авторитетом, не только масштабом своих познаний о человеческом строении и лечения болезней, но и чувством врачебного долга и самоотдачи. И сражаясь эти три недели с собой, со своими фобиями, с болезнями, и возвращаясь с больницы домой очень поздно, она ни разу не виделась с графом фон Махелем и как будто бы забыла о его существовании вообще. Он несколько раз заезжал к ним домой, справиться о её делах, но так и не застал. Упав в сумасшедшую кутерьму непредсказуемой жизни молодого доктора, она забыла про все, все, кроме своей работы и поэтому, слова, сказанные за завтраком её тетушкой, произвели на неё эффект разорвавшейся бомбы!

– Анни, вчера заезжал граф, оставил сотни гульденов, чтобы ты купила себе свадебное платье. Ты не забыла, у тебя через два дня свадьба!

Соответственно, реакция, которую она увидела на свои слова, со своей стороны удивила тетушку. Анни сидела с таким видом, словно перед ней за столом сидела не родная тетка, а сам сатана сообщал ей известие.

– Анни, ты что? – выдохнула тетушка.

Анни и так не испытывала аппетита за последние три недели во время еды. И ела все что ей предлагали автоматически, даже не разбирая, что ест. Но сейчас ей не хватило сил ни моральных, ни физических закинуть ложку каши в себя.

Как зомби она встала из-за стола и ей показалось, что это уже выше всякого предела её сил. Эти силы просто высасывала у неё её больница. Но ей так же требовалось прилагать усилия, чтобы заставить себя сыграть роль радостной невесты и приготовиться стать женой мужчины, которого она уважала, но никак не любила. Когда момент первой брачной ночи был еще далеко. Когда руки не желанного мужчины еще не скоро прикоснуться к тебе, ты тешишь себя надеждой, что все легко и получиться как бы само собой. Но когда этот момент просто выстреливает пред тобой случившимся фактом, и ты должен мобилизовать все свои внутренние силы и справиться с эмоциями непринятия этого события душой, совсем другое дело!

Тяжело дойдя до лестницы на второй этаж, она прильнула всем своим корпусом на колону опоры между этажами и безжизненно повисла на ней, закрыв глаза, прячась от реальности темнотой закрытых глаз.

Тетушка забеспокоилась.

– Анни, тебе не хорошо?

В ответ молчание.

– Анни, что с тобой?

Молчание.

– Анни, ты выходить замуж не передумала?

Тогда Анни нашла в себе силы отрицательно закачать головой. Устало и отрешенно обернувшись к тетушке, она добавила:

– Тетя, вы же знаете мой размер. Купите мне платье сами. Я любое приму.

Удивившись, но видя состояние своей племянницы, своим внутренним мудрым житейским опытом, она почувствовала, что сейчас не время приставать с расспросами.

– Ну, хорошо, если тебе совсем безразлично как ты будешь выглядеть… Но… твою красоту, детка моя, трудно испортить.

Анни устало стала подыматься по лестнице, чтобы собраться на работу и отдала последние хлопоты в руки родного человека. На данный момент, её работа показалась ей не такой уж отвратительной, по сравнению с грядущими событиями, нежеланного брака. Но она должна справиться с этим. Несколько раз за последние недели и только метясь на подушке ночами, её посещала очень здравая мысль «Если я за деньги и положение в обществе продаю себя нелюбимому мужчине, то зачем мне нужно было отказаться от предложения князя Войцеховского, с которым рядом она мечтает быть! Зачем она так поторопилась с выводами?» И тут же отвечала себе. – Там любовница и никакого положения в обществе, а здесь, я супруга графа и стану графиней, какой же это право красивый титул!» Но становилось еще тяжелее на сердце, и она отворачивалась к стене, словно от себя, не хорошей. И насильно заменяла такие мысли другими. Ведь у неё будет теперь свой, красивый, уютный, большой дом! А это многого стоит! И, за это нужно побороться!

Граф фон Махель в светских кругах был фигурой известной. После объявленной помолвки его с Анни Милешевской он стал фигурой «Нон-грата». Не было ни одного дома в венгерском королевстве, где не обсуждалось бы это событие.

Даже баронесса фон Гайзейштарт, настроенная лояльно к неравным бракам, вдруг резко изменила своим взглядам и везде, где ей приходилось появляться в светском обществе за последнее время, высказывала к этому свое негативное отношение. Ее негатив подогревался еще тем, что особенно за этот последний месяц её супруг стал отдалятся от неё по причинам, в которых она даже сама себе боялась признаться! Женское самолюбие было задето до самой глубины. Ей, действительно, было не двадцать лет и простую сексуальную влюбленность, она уже могла отличить от чувств более глубоких.

Ни одним словом князь не обмолвился в адрес обсуждаемой всеми помолвки, но в его взгляде затаилась такая изматывающая душу грусть, что опытной женщине прочитать это не стоило никакого труда. А затем все это стали усугублять частые одинокие ночи в семейной постели, так как супруг пропадал неизвестно где. Тайно приставленные к нему соглядатаи баронессы донесли, что в порочащих его связях не замечен, а всегда остается ночевать один или с коллегой по работе в охотничьем домике. Получалось, что князь до полной самоотдачи ушел в свой производственный бизнес. А весь его охотничий домик превратился в кузницу новаторских идей и завален был различными чертежами, в которых понимали что-то только избранные. Он получал патент на изобретение за патентом для своего производства. И, действительно, завод стал наращивать мощность. Он появлялся в доме баронессы только лишь для того, чтобы контролировать процесс проведения электричества и установки телефонной линии. Дом баронессы, был почти одним из первых частных домов, кто занялся своей электрификацией. То же самое делалось на заводе и следом в охотничьем домике. Впрочем, о браке графа фон Махеля судачили, но эти разговоры терялись в столь же воодушевленно обсуждаемых разговорах по поводу внедрения электричества в королевстве. Приезжие из Австро-Венгрии и Франции, Германии сообщали, что там не осталось практически ни одного бизнеса, работающего без применения электричества в производственных и бытовых целях и ни одного более-менее фишенебельного дома. Больницы и высшие учебные заведения в этом являлись новаторами. Теперь можно будет даже вечерами и по ночам при необходимости освещать помещение столь ярко, сколько тебе захочется. Проводили и телефоны. Они пока еще представляли из себя вид двух трубок, одна из которых находилась на прямой опоре, а другая на проводе подносилась к уху. Но с другим человеком можно было разговаривать в любой момент, не выходя из дома и не приглашая его с визитом к себе. Для кого-то это было необъяснимым чудом. И в большинстве, это были знатные домохозяйки.

Только баронессе все эти чудеса и восторг, в который они приводили, не приносили облегчения от гнетущих мыслей. Вернулись те бессонные, мучительные ночи, которые по молодости и в первые годы жизни с Артуром Войцеховским она испытала в своей жизни, зная, что его привлекла к себе смазливенькая, молоденькая «волоцушка» своим еще упругим и прекрасным телом.

И поэтому, в данный момент. Произнося фразу при свидетелях:

– Сочувствую графу фон Махелю в том, что искренность его чувств не оправдает его надежд. Молодой плебейке очень важно всеми правдами и не правдами попасть в высшее общество! – она вкладывала максимально накал своих негативных эмоций и женской обиды, за отсутствие любви со стороны законного супруга.

И говорила она эти фразы так часто и в столь различных вариантах, что князь однажды не выдержал и резко одернул её. – Лиза. Тебе ли не все равно? Ты настолько часто это произносишь, что создается впечатление о женской зависти.

Она как будто уже давно ждала этого вопроса и была к нему подготовлена особенно тщательно. – Мне жалко графа. У него такая прекрасная репутация! А это такая редкость для людей, имеющих большой бизнес! Он практически единственный человек во всем Венгерском королевстве, и даже в Австрии слывущий человеком честнейшим и порядочнейшим! И как его то угораздило! Она высосет из него все! Все! И загонит в могилу раньше времени.

Артур криво усмехнулся, но она видела, что он не разделяет её убеждений. – Ты настолько уверена в своих предположениях! Словно эта девушка прожила с тобой рядом много лет, и ты знаешь все её планы!

– Милый, у меня огромный житейский опыт!

– Да… да… да… – вздохнул он и ей от этого вздоха стало еще невыносимее от глубоко спрятанной обиды.

– Не бери на себя так много негатива. Это вредно для здоровья. Подумай лучше иначе. Что эта молоденькая девушка скрасит уже не молодые годы хорошего человека и привнесет в его жизнь разнообразие и много радости!

Вот эти слова были для неё неожиданностью, к которой она не подготовилась. На время потерявшись, она наблюдала, как её супруг поспешил быстро допить свой кофе. Не имея желания дальше дискутировать, он поторопился покинуть столовую.

Она обреченно уронила голову на свои руки. Легче бы стало поплакать. Но слезы не шли. В душе было холодно, очень холодно!

ГЛАВА 28

Анни Милешевская и граф Отто фон Махель венчались днём в Эстергоме – старинном городе, расположенном на южном берегу Дуная в церкви Базилика святого Адальберта. Это был выбор графа. Здесь же он венчался со своей первой женой. Венчание носило закрытый характер. Из приглашенных со стороны графа было только три человека: граф фон Кербер, Томас фон Махель и экономка его дома – Дора, пожилая женщина, немка. Рядом с Анни стояла её тетушка и Хелен. Всю ночь Анни крепко проспала, но только благодаря тому, что вечером тетушка поила её чаем с мятой и давала успокоительные настойки. А когда среди ночи Анни снова начало знобить от жутких мыслей, она поняла, что успокоить нервы сможет только чем-то достаточно крепким. Прокравшись со свечкой в руке на кухню, она потихонечку выпила пол бутылки вишневой крепкой настойки, заготовленной тетушкой для гостей. Утром её трудно было добудится, но очнувшись, она упросила принести ей настойки еще.

Приехав за Анни в экипаже, граф обратил внимание, что его невеста имеет несколько заспанный вид, но, сам тщательно скрывая свое волнение, никому бы не сказал, что поднимал себе настроение двумястами граммами коньяка. Ему так не хотелось всей этой церемонии, этой суеты, приготовлений и поездки в Эстергоме! Но отдать дань традиции было нужно. Он с большим бы желанием просто уединился бы со своей невестой в дальней комнате своего дома за легким интимным ужином, плавно перетекающем в первую брачную ночь. Никак нельзя. Надо выдержать дресс-код. Зачем подливать масло в огонь, им еще жить в обществе, которое сейчас самым активным и не пристойным образом обсуждало его и его действия.

Анни, ужасно, хотела спать, ни смотря на то, что крепко спала ночью. И чуть не заснула в экипаже по дороге в Эстергом. Слова священнослужителя она слышала, но совершенно не пропускала через себя.

Все происходило словно во сне и спустя какое-то время она и не вспомнит, в каком была платье на собственной свадьбе. Тетушкой было предложено пригласить с утра для укладки волос в прическу лучшего будапештского цирюльника. Анни отказалась. Волосы кучерявились сами, и она доверила свою голову подруге, потому что ей было абсолютно все равно, насколько красиво ей их уложат в прическу. Хелен же справилась со своей задачей. Встречая свою невесту на крыльце дома, чтобы усадить в свадебный экипаж, граф в самую первую минуту её выхода, даже, почувствовал, как у него перехватило дыхание – настолько девушка была хороша! Все делалось по-современному, без соблюдения национальных традиций, без церемоний и свадебных выкупов. Сын графа и его старый друг граф фон Кербер в Эстергом приехали собственным транспортом. Анни только смотря сбоку на уверенную руку графа, подставленную ей для поддержки и боясь смотреть ему в лицо, про себя ежеминутно молила деву Марию, чтобы все сегодня прошло быстро и легко и отгоняла от себя навязчивые мысли о том, «что умерла бы от счастья, если бы это была рука князя Артура, в этом белом манжете с серебряной запонкой.»

Графу было тяжело на душе. Он понимал, что его будущая супруга не поднимает на него глаза не от невинного смущения и трепета, а от стыдливой лжи самой себе и окружающим о мнимом счастье. И также понимал, как много усилий он должен приложить для того, чтобы не стать для этой девушки любимым и желанным, но хотя бы только близким и приятным. Но он настолько желал видеть эту белокурую, красивую головку каждый день на подушке в своей кровати, он настолько желал слышать каждый день её голос, он настолько желал каждый день ощущать в своей руке тепло её руки, что решился на эту борьбу и пошел против всего элитного общества, осуждающего этот брак.

По окончании церемонии они вернулись в дом графа. Томас был трезв. У него была веская причина вести себя прилично. Перед самой свадьбой, отец зашел к нему в комнату и предупредил, что со всей решительностью лишит его наследства, если бракосочетание хотя бы в малой степени омрачиться по его вине. И голос отца в этот момент звучал столь твердо, и убедительно, что ему не нашлось даже что возразить. Это было бесполезно и решено!

С широко открытыми глазами, Анни смотрела на изысканно убранный стол. Ее сердце стало оттаивать после церкви и проповеди священнослужителя, которые только лишний раз наводили её на мысли – «Не совершает ли она ошибку всей своей жизни!» Такой утонченности и роскоши, они никогда не видела и не мечтала о таком. И мысли, что теперь и она ко всему этому будет причастна, растапливали лед в её сердце. Она будет ходить как царица по красиво и богато обставленным, убранным комнатам с осознанием того, что хозяйкой этой красоты и является Анни Милешевская, девушка из не знатной семьи, но богатым и глубоким внутренним миром, достаточным потенциалом для того, чтобы заслужить все это для себя!

Ее глаза впитывали красоту сверкания переливающихся под тяжелой люстрой хрустальным светом высоких бокалов, кувшинов и ваз, в которых просто кричали своим совершенством царицы всех цветов розы! Различные, до селя ею и не виданные яства, и разнообразие напитков! Серебряная посуда и белоснежные накрахмаленные салфетки, хрустящие при каждом к ним прикосновении! Граф услужливо отодвинул перед ней высокое кресло, и она стала погружаться медленно, медленно в состояние легкого удивления, как мало она знает о жизни богатых людей и какие они счастливые должно быть от всей этой роскошной комфортности! Даже куда-то убежал все время давивший ей на сознание страх перед первой брачной ночью! Но, подняв взгляд от кушаний, на человека напротив и увидев внимательные и встревоженные глаза графа Отто фон Махеля, страх снова схватил её в свои цепкие объятья, и она видела выход только в том, чтобы позволить себе как можно больше шампанского, чтобы избавиться от мысленного контроля и не имея сил сопротивляться своей же собственной душе, полностью отдаться на волю чужого ей человека.

Хелен же ловила на себе лукавые взгляды Томаса фон Махеля и, совсем угнетенная скукой в этом узком кругу самых близких людей, решила легким кокетством, хоть как-то поднять себе настроение.

Томас фон Махель был мрачнее тучи. Шампанское ему даже не подносили. Он бросал тяжелые взгляды, полные ненависти на Анни. Но так как сидел рядом с Хелен, и старался галантно за ней ухаживать, та ничего не замечала. Разговор между ними медленно тек в своей скучной банальности и Хелен отмечала про себя, что Анни слишком часто держит в руке бокал и яркий румянец вспыхнул на её красивом лице, что делало её еще более неотразимой. Только тетушка поняла какими силами управлялось поведение её племянницы, и она первая заметила, что всегда озорной взгляд с этакой «чертавщинкой» светящейся изнутри, убежали «бесята» и он стал серьезным и глубоко вдумчивым. Грань расставания с молодостью пройдена, и сделан первый шаг в жизнь взрослой замужней женщины со своими проблемами и тревогами.

И когда поздно вечером, оставшись совсем одна, в чужом доме, без поддержки тетушки и подруги, наедине со своим страхом, Анни подошла к зеркалу и долго смотрела на себя. Она, всегда смелая и рискованная, с трудом в данный момент справлялась с этим чудовищем – страхом. Глядя на себя, она повторяла снова и снова «Я справлюсь». Усталость, накопленная за день напряженного противостояния своим истинным желаниям и попыткам стойко играть взятую на себя роль, наваливалась на плечи и усугублялась количеством выпитого шампанского, которое ей сейчас так мало помогало. Она вздрогнула, когда в дверь бесшумно вошел граф и каждый его шаг, приближения, гулко ударял прямо в сердце. Как бы она не старалась совладать с собой, глаза распахнулись ужасом.

– Аня – тихо позвал он. И голос его был нежен и ласков. – Я мужчина, но мне кажется, я понимаю, что ты сейчас испытываешь… Может тебе нужно привыкнуть ко мне? Будь со мной честна, я удовлетворю любую твою просьбу, твое желание.

Набежали слезы, и она хваталась за воздух, чтобы не разрыдаться. Волна признательности пошла от её сердца к графу, взамен на его понимание и такт, но она в глубине души чувствовала, что если не сможет сейчас переломить себя, то не сможет никогда. И хаотично искала слова, чтобы выразить понятно свое смятение и чувства, в которых с трудом разбиралась сама. И вот, пытаясь находить нужные слова, она медленно стала объяснять свое смятение.

– Я. Я. Я боюсь. Простите граф. Я ничего не знаю, я не сведуща и инстинкты мне ничего не подсказывают. О…, дева Мария! – Она закрыла лицо руками. – Помогите мне, я буду очень прилежно учиться. Но… – и не смогла дальше продолжить.

Граф терпеливо ждал и чутко старался уловить каждую нотку в её интонации. Слова были ничто, интонация выдавала истинные мотивы происходящего. – Но, что, Ани? – переспросил он и обнял её за плечи.

– Лучше пусть все сразу, чтобы потом стало легче, я хочу все принять сейчас, я доверяю вам во всем.

Отто фон Махель по-отечески гладил её волосы и сдерживал свой тяжелый вздох. Не так, совсем все не так происходило у него с покойной женой и слова молодой жены только лишний раз доказывали ему, как глубока пропасть между любовью и её реальными чувствами. Какую глыбу ответственности возложил он на свои плечи и сколько это потребует от него неимоверно много сил!

ГЛАВА 29

На утро Анни проснулась одна. Отто фон Махеля рядом не было. Но эту ночь она помнила хорошо. Все произошло не так ужасно, как ей представлялось и, этим утром, её душа словно вырвалась из тесной клетки, в которую она мысленно себя загнала. Граф был настолько нежен и внимателен, чуток и ласков, что ощущение одиночества и то, что всеми покинута, заменилось ощущением обретения надежного тыла за спиной и защищенности. Она обрела рядом верного, родного человека, который будет дышать рядом с ней, помогать во всем и поддерживать, потому что он любит не той любовью эгоиста, а заботливой, преданной, тихой и всепрощающей, похожей на любовь Господа нашего, безусловной любовью.

Отто фон Махель зашел в комнату уже одетый в костюм и для него была важно знать, в каком настроении проснулась его супруга. Анни потянулась к нему еще в полусонном состоянии, и гнетущая тяжесть напряжения между ними окончательно испарилась в воздухе. Оковы скованности рухнули. Граф получил надежду, а Анни мудрого друга. Им будет комфортно вместе всегда. Это почувствовалось интуитивно и это радовало.

Поцеловав её в щеку, он решил не быть долго навязчивым в своем внимании. Он мог бы сегодня и завтра не заниматься вопросами бизнеса и оставаться дома с молодой женой. Но зрелая мудрость подсказала, что его чрезмерная обходительность и заботливость так же сейчас будет неуместна, ей нужно время для того, чтобы привыкнуть к новому дому, и к мужчине, ставшим её супругом.

Никто не подумал о том, что может омрачить начало семейной жизни. Когда Анни спускалась по лестнице в столовую для завтрака, её с ехидной улыбкой встретил Томас фон Махель. Она хотела вернуться в спальню и попросить камергера принести завтрак в комнату, но никого рядом не обнаружила и потом, она не успела. Молодой отпрыск знатного рода, очень быстро оказался рядом и очень близко от её лица сверкнули его карие глаза с нескрываемым похотливым интересом. Его пальцы больно впились ей в запястье и её рванули к себе, она упала ему на грудь, успев только закрыться своей свободной рукой. Его рука нашла её грудь и сильно сдавила пальцами. Анни от неожиданности ахнула.

– Есть потенциал – услышала его слова.

С силой оттолкнувшись, она чуть не упала сзади на лестницу, успев схватиться за перила. В ней вспыхнула такая сила негодования и ужаса, смешанного с чувством противности. Краска прилила к лицу. Как гибкая пружина, она вскочила на ноги и размахнувшись, ударила его по щеке. Ответ последовал так быстро, тут уж он не ожидал.

Первым её порывом было убежать к себе в спальню. Она даже поднялась на несколько ступенек вверх. Ее догнала здравая мысль. Она сейчас такая же хозяйка в этом доме, как и он и бегать как мышь от кота она не должна. Обернувшись, с вызовом она бросила на него гордый взгляд и стала уверенно спускаться к столу. Пройдя мимо, он наградил её снова ехидной улыбкой и увязался следом за ней. Сели к столу. Она еще не привыкла к утонченно убранному сервированию стола. Прекрасная посуда, красиво нарезанные овощи, живописно разложенная на блюдах еда, выпечка и миниатюрный серебряный кофейничик с горячим кофе. С тетушкой они всегда жили просто, не замысловато. По центру ставилась простая еда, чаще это была каша или варенные бобы, горох и каждый накладывал себе порции на тарелку. Из напитков были настойки, чай, молоко, реже тетушка варила брусничный кисель, когда их угощали знакомые ягодами. Не долго она рассматривала и любовалась убранством стола. В её адрес снова понеслись наглые издевательства праздно проводящего свои дни отпрыска.

– Ну, что… папик остался доволен сегодняшней ночью?

Анни сердито взглянула на него, но решила промолчать. Только аппетит, под тяжелым взглядом неприятного соседа медленно улетучивался вон.

– Давай мы с тобой договоримся так… Ты папика ублажаешь ночью, а когда он уходит, мы с тобой будем развлекаться вместе. Поверь, я многому могу тебя научить. Ты мне до конца своей жизни будешь благодарна.

Анни не выдержала и с раздражением бросила салфетку на стол. Резко поднялась. Потом опять села. Мысли помогали сдерживаться. Нет, она не дворовая девка молча сносить издевательства того, кого она больше всех презирала на свете и уже давно. Уверенными движениями, она стала накладывать себе на тарелку пышные булочки. Взяла поджаренный бекон с хрустящей гренкой.

– Держишь позу?! – нервно проговорил Томас. – Да, надо приучаться к хорошим манерам. Ты вилкой и ножом то хоть умеешь пользоваться или показать?

И он легко оббежал стол, встал сзади у неё за спиной и демонстративно схватив её за кисти рук, стал всовывать в ладошки вилку. Анни вырвала руки и стукнула кулаком по столу. Он отошел, напыщенно разведя руки в стороны.

– Сюда будут приходить различные люди, не твоя голытьба, с которой ты общаешься. И ты должна научиться хорошим манерам, чтобы не опозорить папика.

Анни пожалела о тех словах, которые слетели у неё с языка:

– Я думаю, что на твоем фоне, я буду смотреться даже очень неплохо! Хуже, чем ты, его уже не опозорить.

Он нервно и натянуто рассмеялся.

– Ко мне уже все привыкли, я из их общества, чтобы ни делал, я им все равно буду родным, а вот ты… всегда как под увеличивающим стеклом, как бактерия, на конце иголки!

– Ну, если тебя не очень беспокоит мнение окружающих и это не мешает тебе комфортно жить, почему я так не могу? Не обращать внимание на мнение окружающих!

– Тебе то, конечно, все равно, а вот папику?! Это его сейчас прельщает твоя смазливая физиономия и упругая грудь, а пройдут дни, дни, даже не месяцы и каждый из окружающих начнет описывать твою невежественность и плебейское происхождение, ну …ты же учишься, знаешь, что количество перерастает в качество!

– Нет. Здесь прямо за столом я наблюдаю совершенно противоположные законы. – отпарировала она и сделала паузу.

– И это какие же?

– Какие? Ну хотя бы …что количество благ, которые сваливаются на человека при его знатном рождении, не превращают его в цивилизованного индивидуума общества. А скорее наоборот, индивидуум деградирует в звериное состояние, со звериными инстинктами и повадками. И этот индивидуум сидит сейчас прямо напротив. Лязгает зубами, как волк и несет гадости, как оскалившаяся гиена.

– Ты. Кукушка, выбирай выражения! А то я выпорю тебя на конюшне, как последнюю блядь. А ты еще хуже. Свою блядскую натуру прикрываешь дипломом врача! И готова ради денег подкладываться под любого старикана.

– Может я и кукушка, по-твоему, тогда должен знать народную мудрость, что ночная кукушка, дневную всегда перекукует. Это ты начни контролировать свои слова. А то накукую отцу, наследства лишит и из дома выгонит. Ведь у нас и свои дети могут быть, ты не подумал?

У Томаса стали на лице играть желваки, а рука нервно сжимала и разжимала нож в руке. Анни даже показалось, что быстрое движение и этот столовый прибор вонзиться ей в горло. Но она потрудилась с имитировать снисходительную улыбку, чем еще больше подлила масло в огонь.

– Осторожно, кукушка. А то папику завтра сообщат, что нашли тело неизвестной женщины в какой-нибудь канаве. И труп могут не опознать. Если я еле терплю твое присутствие в своем доме, я не собираюсь терпеть твою спесь!

– И я тоже. – и размахнувшись, Анни выплеснула ему чашку кофе в лицо.

Он подскочил и рванулся к ней. Она усилием воли, сжав зубы, заставила себя по-прежнему остаться сидеть на стуле. Только коленки и руки задрожали мелкой дрожью. И она их спрятала под стол. Его руки сзади схватили её за плечи. Она приготовилась к худшему.

Он был взбешен, но прекрасно понимал, что, если у супруги его отца останется хоть малейший след на теле от его домогательств, это будет его последний момент пребывания и в доме отца и в его жизни. Он давно ходил по краю пропасти, сам удивляясь терпению родителя. Его руки ослабли, и он снова схватил Анни за грудь. Как ужаленная кошка она, извернувшись, вскочила. Перед ним только мелькнули её разъяренные глаза и дальше он только отмахивался от её ударов. Она исхлестала ему все щеки, била кулачками по груди, и схватив из вазы цветы, стала обрушивать весь цветочный водопад ему на голову. В стороны только отлетали лепестки и ветки. Он успел схватить её за руки, но она стала кусаться. Вывернулась. Схватила со стола кофейник и стала им размахивать, попадая ему по рукам. На ковер выливались темные струи кофе.

– Дикая! – крикнул он и укрылся в соседнем кабинете.

Анни стояла, тяжело дыша и пытаясь привести себя в порядок. Она понимала. Что с этим нужно как-то справляться и со своими эмоциями. Скорее бы уже переехать в свой дом, и она постановила себе что сейчас же соберется съездить на стройку и теперь будет сама контролировать ход строительства и торопить всех, пусть это и будет стоить им с Отто фон Махелем дополнительных расходов.

Возвращаясь вечером домой, праздно проводящий свою жизнь отпрыск знатного рода даже не вышел из своей комнаты, зато вернулся граф. Анни стала увлеченно рассказывать ему о строительстве и осторожно попросила ускорить их переезд. Супруг все понял. Он не знал, что произошло сегодня утром и Анни, словом, не обмолвилась, но его также беспокоил сын и рядом с его присутствием, граф испытывал дискомфорт. Ему хотелось уже быть только рядом со своей супругой.

Пришло следующее утро и Анни отправилась в больницу. Первого она встретила Игн. Ставший за все это время лучшим другом и понимающим человеком, близким ей по интересам и по духу, Анни по нему даже соскучилась. Он отказался прийти на её венчание, поздравив словесно, но ей его не хватало. Он также обрадовался. Но, как всегда, был очень занят, всегда торопился, всегда старался во все вникнуть и везде быть полезным. Он быстро принялся рассказывать Анни, что наблюдает сейчас одну беременную женщину, и ребеночек в животе не переворачивается, а ей срок подошел родить. Кесарево сечение в Венгерском королевстве еще никто не решался делать. Единственное, что практиковали в этих случаях, положить живот в ледяную ванну. Ребенок начнет убегать от холода и перевернется. И Игн попросил Анни заняться подготовкой этой женщины к процедуре.

– Я вчера уже ассистировал на операции – похвастался он. – Гангрена ноги. Бедному старику отрезали ногу. Спал я сегодня только с употребленным коньяком.

В больнице не хватало бинтов, средства, выделяемые из казны в первую очередь, тратились на анестетик-кокаин и эфир, необходимый при операциях.

Бинты делались из старых сорочек и рубах. Их аккуратно нарезали и кипятили. Всех клиентов просили рваные, старые сорочки не выбрасывать, а приносить в больницу.

Анни как тень ходила везде за доктором Дэвидом Цобиком. Венгр по национальности, он уже двадцать лет имел опыт работы хирургом. И самым первым врачом в Венгерском королевстве кто оперировал миндалины при воспалительных процессах. А в те времена у детей– это было частым явлением. И только самые последние пять лет, во время этой операции с использованием хирургической гильотины, пациентам стали вводить мягкий анестетик в виде раствора кокаина. А раньше эта операция для врача была пыткой, пациенты кусали за пальцы от боли и врач, не успевший убрать пальцы, рисковал их потерять на совсем.

Она пропускала через свой мозг каждое его слово. Она как «девушка на побегушках», бросалась выполнять каждое его распоряжение первой. Она влюбилась в своего наставника как собачка привязывается к своему хозяину. Она не подвергала сомнению ни одно его действие. И даже Игн стал выговаривать ей в том, что не разделяет её слепой веры каждому умозаключению учителя. Они тоже люди и тоже ошибаются. Утром они начинали ритуальный обход, и она бежала следом, вооружившись большой папкой с картонной бумагой – представлявшей аналог карточки больного, за его семенящей походкой. Прищурив один глаз и расширив максимально другой в пенсне, все уже заучили наизусть его коронную фразу, произносимую при появлении в палате: «Мы не сможем переставить горы, но мы сможем выстроить платину!», которая вселяла надежду пациенту и ободряла врача в успехе лечения.